Павел Иванович Ромов всю жизнь прослужил в штабах. Правда, свою офицерскую карьеру он начинал с командной должности – с командира взвода. Однако он вскоре понял, что хороший командир из него не получится. Командир должен быть требовательным и справедливым. Павлу, обладающему мягким, добрым характером, проявлять жёсткую требовательность было сложно. Он был деликатен, заботлив, справедлив, матерился только в крайних, не терпящих отлагательства, случаях. Бывало, пошлёт кого-нибудь на…, а потом сидит, переживает – дошёл или не дошёл; хоть и недалеко, но слишком неоднозначно. Подчинённые его уважали. Он был красивым, обаятельным молодым человеком, излучал какую-то добрую энергию, что вызывало к нему доверие, уважение, порождало у женщин нежную трепетность и готовность для него на всё чисто женское. Он был атлетически сложен. Спортсменом он не был, но все нормативы, которые положены в армии по физической подготовке, выполнял на «хорошо». Некоторые затруднения вызывали у него силовые упражнения. Но он тренировался – подтягивался, отжимался, качал пресс. При выполнении гимнастических упражнений он «выезжал» за счёт ловкости, гибкости, махов. В гимнастике он больше любил прыжок через коня в длину. А произошло это, как ни странно, из-за того, что в свою курсантскую бытность он не умел прыгать через коня – боялся. Во время первого своего прыжка он сильно ушибся, и с тех пор возник психологический барьер – боязнь коня. Разбежавшись, он в последний момент трусил и пробегал мимо. Так продолжалось долго; над ним подшучивали, смеялись, дружески издевались. И он решил во что бы то ни стало победить коня. Однажды он не свернул в сторону, а, разбежавшись, наскочил и сел на коня верхом; потом дальше, потом еще дальше, пока не перескочил. С тех пор началось. Павел как бы хотел отомстить этому спортивному снаряду – прыгал и прыгал, оттачивая мастерство, приглядываясь к хорошим гимнастам. Он достиг если и не отличных, то неплохих результатов. Короткий сильный разбег, наскок на мостик, сильный толчок и полёт – голова, спина, поясница прямые, ноги в коленях выпрямлены, носки оттянуты. Коня он касался руками на конце, чтобы опереться и сделать соскок – намертво, как вбитый гвоздь, застыв на месте, удерживаясь на ногах.

После окончания училища он попал в коллектив, где многие увлекались игровыми видами спорта – футболом, баскетболом, волейболом. Денег на спортинвентарь не выделялось, поэтому искали различные пути и варианты. Нашли такую лазейку. Существует такое поощрение – объявление благодарности и награждение денежной премией. Выбирался офицер, заслуживающий поощрения, ему объявляли благодарность, награждали денежной премией – благодарность оставалась с ним, а за деньги он только расписывался; на них покупали мячи, сетки и другой необходимый инвентарь. Кстати, в волейбол Павел играл плохо. Такой премией его тоже награждали.

Ромов не лебезил и не пресмыкался перед начальством, всегда держался с достоинством. За это его все уважали – и начальники, и товарищи.

Павел был музыкальным человеком. Нет, он не играл ни на каких музыкальных инструментах, не занимался аранжировкой музыкальных произведений. Он обладал хорошим музыкальным слухом, чувством ритма, хорошим голосом. В курсантские годы он пел в сводном хоре училища. В части, где он служил, часто проводились строевые смотры – командир их был любитель, да и при итоговых проверках вышестоящей инстанцией всегда проверялась строевая подготовка, и проводился строевой смотр, на котором всегда оценивалось прохождение подразделения с песней. Но как военные поют? Все слышали. Хорошо поёт только военный ансамбль песни и пляски. Солдаты поют почти при каждом передвижении строем. Это, наверное, хорошо, это традиция. Но как они поют? Основной критерий – чем громче орёшь, тем лучше поёшь. Даже кадеты на параде в Москве при прохождении с песней не пели, а орали. Уж их-то можно научить петь. Павел помнил, как в училище за каждой ротой был закреплён музыкант из оркестра, который учил петь, тренировал курсантов, репетировал с ними. Поэтому они пели, а не орали.

Офицеров в части Ромова было много, поэтому они проходили с песней отдельной коробкой. Пели они хуже солдат – солдаты хоть поют несколько раз в день, а офицеры построились, и шагом марш. Запевай – никаких тренировок, никаких репетиций. Если в строю шагал Ромов, песня звучала красиво, оценка – «отлично», если Ромова не было, получалось как всегда. Ромов провоцировал хорошее исполнение. Как поёт подразделение? Запевала запевает, все остальные подхватывают песню и тянут вслед за ним монотонно в унисон. Павел же в нужном месте брал на октаву ниже. Все, кто шагал рядом и кто слышал его, невольно сбивались на этот тон и тянулись за ним. Песня распадалась на два голоса – получался красивый двухголосый хор.

Пришёл Ромов в ракетные войска хоть и в начале их становления, но время их создания не застал. Ракетные войска уже росли, крепли, совершенствовались, проводили пуски ракет, испытывали новые образцы. Случались ошибки, неудачи, трагедии. Так в 1960 году при испытательном пуске межконтинентальной ракеты 8к-64 на полигоне Байконур произошёл взрыв и пожар на старте. Погибло 74 человека военных и гражданских. Погиб первый Главком Ракетных войск Неделин.

В 1962 году, через два с половиной года после образования, на долю РВСН выпало решение сложной и ответственной задачи по предотвращению американской угрозы Кубе. Эта операция получила название «Анадырь». Размещение ракет на Кубе – идея лично Хрущёва. Мотивы – защита Кубы, укрепление её обороноспособности, недопущение агрессии США, которая была, по его мнению, неминуемой. Предлагался следующий план – тайно доставить ракеты, развернуть их, а потом уже официально объявить об этом. Это была уникальная операция. На ходу приходилось решать трудные задачи, возникшие при погрузке, разгрузке ракет, развёртывании и приведении их в боевую готовность при наличии скального грунта. К тому же, электрическая сеть на Кубе 60 герц.

Задание было выполнено. На Кубу были доставлены 42 ракеты, 36 головных частей, компоненты топлива, необходимое оборудование и техника для подготовки пуска ракет, около восьми тысяч офицеров, солдат, сержантов и служащих СА. Мир висел на волоске от Третьей мировой войны.

Между тем ракетные войска продолжали развиваться, укрепляться. Ракетчики учились, тренировались, нарабатывали практические навыки и опыт. В войска поступала не только новая техника, но и грамотные обученные кадры. Было сформировано достаточное количество высших учебных заведений, которые готовили командиров, инженеров для ракетных войск. Это академия имени Дзержинского в Москве – главная кузница отличных специалистов, академия имени Можайского в Ленинграде, высшие военные училища в Риге, в Серпухове, в Харькове, в Ростове, и ещё некоторые военные и гражданские ВУЗы, которые готовили инженеров-ракетчиков.

Ромов учился в Харькове. Вместе с ним учились офицеры, прослужившие уже некоторое время в войсках, и ребята после окончания школы. Учиться было нелегко. Преподаватели спрашивали строго, начальство следило за тем, чтобы все учились, чтобы не было задолженностей, чтобы успешно сдавались экзамены. Курсантам было легче – все были холостыми, никакие бытовые и хозяйственные проблемы не отвлекали от учёбы. Да и знания после школы были ещё свежи. После окончания училища и получения дипломов много переживаний и хлопот вызывало распределение по новым местам службы.

Наиболее хитрые искали любые возможности, чтобы пристроиться где-нибудь в Харькове или в другом городе в военную приёмку на завод или другое место поспокойнее и потеплее. Наиболее же умные стремились наоборот попасть подальше в войска, где больше возможностей карьерного роста и продвижения по службе. Честно, своим трудом. И уже оттуда потихоньку двигаться к центру, имея за плечами опыт и заслуженный успех, а на плечах – погоны с более весомыми звёздочками.

Баба Шура жила недалеко от воинской части – учебного центра по подготовке младших специалистов-ракетчиков. Идя в магазин или по другим делам, она проходила вдоль забора части. В беседах с другими старушками она рассказывала.

– Шура, вот скажи, что за часть рядом с тобой? Уж очень секретная какая-то, – спрашивали ее.

– Какие там секреты! Занимаются чёрт знает чем, – отвечала баба Шура. – Как ни иду, постоянно их старшой командует: «Внимание! К столу!». Враз все затопали сапогами – побежали, стало быть, к столу. Видать, места за столом всем не хватает, вот они и бегут наперегонки, чтобы место себе захватить. А через некоторое время слышно: «Первый готов!» «Второй готов!» «Седьмой готов!» Что там у них на столе, не видно, но к полудню они уже все набрались. Песню поют.

– Что, целый день поют?

– Нет. В обед старшой командует: «Строиться на обед!» Построились, он дальше командует: «С места с песней шагом марш!» Запели и пошли обедать. Сколько можно есть!

На вооружение поступали новые комплексы, новые ракеты. Были ракеты с компонентами топлива: спиртом и жидким кислородом.

Старший лейтенант Баранов был заправщиком. Однажды необходимо было подготовить ёмкость к приёму жидкого кислорода. Для этого надо было тщательно обезжирить цистерну, потому что при контакте жидкого кислорода с жиром получалось взрывоопасное соединение. Он поручил это рядовому Полищуку. Тот разулся, надел противогаз и залез в цистерну. Баранов подал ему ведро спирта и чистую ветошь. Было жарко, и в цистерне быстро скопились сильно концентрированные пары спирта. Баранов через горловину наблюдал за Полищуком, готовый в любую минуту прийти на помощь. Когда Полищук уходил в дальний конец цистерны, Баранов постоянно разговаривал с ним и требовал, чтобы он тоже говорил – таким образом он поддерживал связь и контролировал. И вот, находясь на расстоянии, Полищук замолчал.

– Полищук, – позвал Баранов, – почему замолчал, как у тебя дела?

В ответ раздалось. «Дивлюсь я на небо, та i думку гадаю – чому я не сокiл, чому не лiтаю…».

– Полищук, что случилось? Давай, быстро вылезай.

В ответ Полищук только перевернул пластинку: «Розпрягайте, хлопцi, коней, та i лягайте почiвать…», – затянул он. И сам он, похоже, тоже собирался почивать – свернулся клубочком и приготовился ко сну. Полищук – хитрый хохол, видимо, он снял противогаз, чтобы подышать парами и таким образом отметить свои успехи в боевой и политической подготовке. Баранов быстро залез, поднял Полищука и вытащил его наружу. Отправив его в казарму почивать, надел противогаз, залез и домыл цистерну.

Было много всяких случаев – и смешных, и печальных.

Командовал Ромов недолго.

Солдаты были всякие. Некоторые из них до призыва в армию раскатывали на своих машинах, развлекались с девочками, посещали рестораны. В общем, прикоснулись к красивой жизни. У Ромова не было ни машины, ни денег. Это были другие времена и другие офицеры с некоммерческим отношением к службе: ответственные, бескорыстные, самоотверженные. Слова «долг», «честь», «патриотизм» были для них не пустым звуком. Поэтому они довольствовались тем, что давал государь, не ропща на трудности. В уставе записано: «Военнослужащий обязан стойко переносить все тяготы и лишения военной службы». Так они и поступали. Это теперь все офицеры имеют автомобили, денег немного побольше, а тогда автомобиль был большой роскошью. На Полякова, который купил машину, а затем и дачу, смотрели с осуждением и упрёком. Когда же ему заниматься службой, крепить боеготовность, если каждую свободную минуту он будет лежать под машиной – ремонтировать, или работать на даче.

Вот такое отношение было тогда. Оно вполне соответствовало духу того времени.

Вот таких солдат, которые уже видели красивую жизнь, надо было ставить на место, вводить в рамки воинской службы. Эта грубая тяжёлая работа удручала Ромова, отбивала желание служить. Он переживал, терзался, искал выход. Но он был толковый офицер со светлой головой и ясным пытливым умом. Эти качества начальство видело и использовало их с пользой для дела. Его перевели на штабную работу. Всё вполне резонно – другие офицеры наоборот, категорически не любят штабную бумажную работу, хотят командовать, работать с живыми людьми.

С тех пор Ромов всю службу был в различных штабах, поднимаясь по служебной лестнице всё выше и выше. Служил он справно, с личным временем не считался, на часы не поглядывал, находился на службе столько, сколько было нужно. Случалось, что он отдыхал. Однажды ему досталась путёвка в санаторий.

У ракетчиков был хороший санаторий в Крыму – «Фрунзенское». Редкое явление – молодому офицеру дали отпуск летом и путёвку в санаторий. Бред какой-то! Такое случается раз в 220 лет. Наука этот феномен не объясняет. Многие авторитетные учёные связывают это с напряжением в электрической сети.

В армии всегда существовала присказка: солнце жарит и палит – в отпуск едет замполит; на дворе январь холодный – в отпуск едет Ванька взводный. А у авиаторов, у техников самолетов она звучала так: солнце жарит и палит – в отпуск едет замполит; птицы мёрзнут на лету – в отпуск гонят техноту.

Как бы там ни было, но Ромову дали путёвку в санаторий.

В санаторий «Фрунзенское» приезжаешь как на службу – обязательно встретишь знакомых, с которыми давно не виделся – учились вместе, служили раньше вместе или были на каких-нибудь сборах.

До Симферополя Павел долетел самолётом, там, переночевав в эвакоприёмнике (назовут же), автобусом доехал до «Фрунзенского». Прибыл, доложился, разместился. Поселили его в комнате на первом этаже на троих (стандартная норма по тем временам). Для блудливых отдыхающих первый этаж – самое удобное место. «Фрунзенское» – санаторий военный, и порядки там соответствующие. Соблюдение режима и распорядка дня – непременное условие спокойного отдыха.

В 22.30 все двери закрывались, и ни одна мышь не могла проникнуть в корпус. В полночь в палату заходила медсестра со списком и учиняла вечернюю поверку.

– Сидоров.

– Я.

– Хомяков.

– Я.

– Три тысячи тридцатый.

–..?

– Три тысячи тридцатый.

– Это Зозо-грузин.

– Где он?

– В туалете.

– Калёнов… Где Калёнов?

– Где-то здесь, в туалете, наверное.

– Предупреждаю – покрывать никого не буду; я не хочу вылететь с работы, у нас работать больше негде. Вон в 26-й палате одного нет; не знаю, что делать, наверное, доложу.

За неоднократное нарушение установленного порядка выписывали из санатория с соответствующей записью в медицинской книжке.

Опоздавшие и загулявшие отдыхающие попадали в корпус через окна первого этажа, которые по такому случаю проживающими там не запирались.

Через 15 минут после ухода медсестры окно распахнулось, и в комнату ввалился какой-то джентльмен. Недоумённо оглядевшись, он направился к кровати Павла и свалился на неё. Было понятно, что он собирается отойти ко сну. Павел оторопел.

– Э! Ты кто? Это моя кровать.

– Гвардии старший лейтенант Кочетов; извините, я немного не в форме. – В подтверждение этого он выразительно икнул. – Но кровать эта моя, я прекрасно помню – деревянная, рядом тумбочка, два полотенца; так что я дико извиняюсь.

– Ну, это просто из «С лёгким паром», – изумился Павел. – В какой ты комнате живёшь?

– В 26-й.

– А это 15-я.

Было уже далеко за полночь, когда Павел справился с гвардии старшим лейтенантом – отвел его на второй этаж в свою комнату.

Павел понимал Кочетова, который долго сидел где-то в лесу; нет, не на дереве, а под деревом, неся боевое дежурство, и сейчас вырвался на волю к людям – обалдел от свободы. Он вспомнил Кочетова. Это старший лейтенант из читинской дивизии, прицельщик. Ромов однажды ездил туда на сборы. Старший лейтенант Кочетов демонстрировал технологию прицеливания и новые приборы. Ромов прицеливание не знал, но понимал, что прицельщик отсчитывает определённое количество импульсов и вводит их в полётное задание. Делать это было нелегко – нужно уловить и выделить среди шумов эти импульсы. Кочетов был лучший прицельщик. Перед прицеливанием он выпивал стакан спирта; все чувства и ощущения обострялись, и он прицеливал ракету лучше всех – это отмечали все комиссии, которые периодически проводили контроль прицеливания.

На следующий день решили пойти на танцы. Был новый заезд, приехали новые женщины, поэтому надо было произвести разведку и рекогносцировку. Танцы проходили в большом просторном зале. Были и открытые площадки, но они ещё не были готовы к сезону.

Вошли в зал; он был залит морем света, гремела музыка. Павел не любил полумрак на танцах – он не всегда был уместен. А здесь как раз всё правильно. Женщины пришли в дорогих нарядах, красивые, ароматные – им надо было показать и наряды, и себя, и посмотреть на других. Много света – это то, что надо. Женщин было много. Павел невольно вспомнил того фермера, который после тяжких трудов приехал отдохнуть на море. Увидев с балкона отеля пляж и сотни женщин на нём, он простонал.

– Во, блин! Приехал отдохнуть, а тут работы непочатый край!

Похожие мысли теснились и в голове у Павла, он так же подумал. И вот он увидел в конце зала девушку; чисто ангел небесный – нежная, хрупкая, застенчивая и грустная. Лицо бледное с не совсем здоровым румянцем, черты утончённые, благородные. Русые волосы были зачёсаны назад и собраны в пучок, отчего её головка была похожа на молодую ядрёную редиску. Огромные, живые глаза только подчёркивали это сходство. Она была взволнована и находилась в каком-то напряжённом ожидании. Была она в обществе другой девушки постарше и дамы лет 50-ти.

Семья Климовых была благополучной и счастливой. Глава семьи Геннадий Васильевич был главным инженером на предприятии, его жена Светлана Фёдоровна была врачом. Детей у них долго не было. Принимались все меры, были испробованы все средства, консультировались у лучших врачей у нас и за границей, но детей не было. Наконец, они обратились к Богу. Молились. Долго, усердно. И вот Бог услышал их молитвы – дал им дочь, не дочь, а своего ангела. Она действительно была божественна, как пишут в сказках – ни в сказке сказать, ни пером описать. Назвали Катенькой. Надо ли говорить о том, что родители её боготворили – всё для неё, вся жизнь, все средства. Но и она, к её чести, росла девочкой послушной, скромной, трудолюбивой; отца очень любила, а отец в ней души не чаял. Её обучали музыке, танцам, вокалу, хорошим манерам, иностранным языкам. В общем – принцесса. Отец пророчил ей большое будущее. Он постоянно ей внушал, что, получив образование, она должна непременно выйти замуж за нефтяного магната, банкира, короля или шейха; на худой конец – за принца на белом коне.

– Такой бриллиант должен быть в золотой оправе, – говорил он.

Она невольно привыкала к этой мысли. Именно поэтому, окончив школу с золотой медалью, поступила в институт иностранных языков, готовясь к счастливой жизни за границей. Так они и жили: мечтали, работали, учились – были счастливы. Но скоро судьба им напомнила, что в жизни бывает не только счастье, но и беда. «Беда подступила, как слёзы к глазам».

Геннадию Васильевичу понадобилось съездить на дальний объект их объединения, расположенный в горах – там возникли проблемы, требующие вмешательства и помощи. Водитель был на больничном, и Геннадий Васильевич решил съездить на своей машине. Машина была хоть и не старая, но иногда барахлили тормоза – надо было посмотреть, но всё недосуг. Накануне поездки отца Катя плохо себя чувствовала, ходила сама не своя – её терзали какие-то страхи, какая-то тоска, уныние, всё валилось из рук, на душе было тяжело, болела голова. У неё было нехорошее предчувствие. Она решила во что бы то ни стало отговорить отца от поездки; даже пошла на обман, сказала отцу, что его якобы вызывают в институт.

– Папа, – обратилась она к отцу, – ты можешь завтра не ездить? Мне нехорошо, я предчувствую беду; моя интуиция меня редко подводит. Нам с тобой завтра надо обязательно сходить в институт, у меня возникли проблемы, помоги мне.

– Нет, Катя, ехать надо обязательно, там меня ждут, сами не справятся. Вернусь – и сходим в институт. А насчёт предчувствия – не думай о нём, на этот раз оно тебя обманывает. Здесь недалеко, я за полдня смотаюсь.

Отец никогда ни в чём ей не отказывал, а тут не соглашается. Это ещё больше пугало Катю, она видела в этом дурной знак, какую-то фатальную неизбежность.

Уехал. Вопрос решил быстро, а на обратном пути это случилось. Горная дорога петляла между скал. Слева были отвесные каменные глыбы, справа – обрыв. Машина безмятежно катила вниз, мотор работал на малых оборотах. Но вот крутой поворот – Геннадий Васильевич нажал на тормоз. Но что такое? Скорость не уменьшается. Он надавил педаль до отказа – машина несётся. Всё! Отказали тормоза! Это он понял мгновенно. Паники, однако, не было, наоборот – мозг работал как часы, быстро оценивая обстановку и вырабатывая решение. Он попробовал, прижимаясь левым бортом к скале, погасить скорость. Некоторое время ему это удавалось, но вот на пути оказался валун. Машина врезалась в камень и разлетелась на части: капот – в гармошку, левую дверцу оторвало, всё помялось, искорёжилось. Геннадия Васильевича выбросило из машины, он ударился головой о камень – получил травму, несовместимую с жизнью.

Катя ночь не спала, её трясло; момент аварии она почувствовала – её как током ударило.

Матери не было – была в отъезде; на опознание пригласили Катю. Катя шла, как в бреду; она ожидала самого страшного. Одна мизерная, почти нереальная надежда чуть-чуть теплилась – может быть, это всё-таки не он. Когда сняли с лица простыню, всякая надежда улетучилась. Это он! Самый родной, самый любимый, самый лучший на свете человек – её обожаемый папочка! На мгновение она онемела, не могла вымолвить ни слова; у неё вдруг мелькнула мысль – если попросить его о чём-нибудь, он встанет, поможет, он никогда ей не отказывал.

– Папочка, – попросила она сдавленным голосом, – вставай, помоги мне: ты обещал ходить со мной в институт.

Слёз пока не было, было одно бескрайнее, навалившееся всей тяжестью горе. Зазвенело в ушах, к горлу подступила противная тошнота, в глазах потемнело – Катя потеряла сознание.

Два дня она находилась в коме, два дня врачи не отходили от неё ни на шаг. Когда она пришла в себя, оказалось, что ноги у неё не работают – парализовало. Они лежали неподвижно, как два тяжёлых бревна – слишком сильный стресс перенесла. Беда одна не ходит.

После похорон отца, после того, как оклемалась поседевшая за одни сутки мать, началась долгая и трудная работа – борьба за восстановление здоровья, борьба за жизнь. Катей занимались лучшие врачи. Каждый день массаж, физиолечение, капельницы, уколы, таблетки и ещё многое другое. Через год начали шевелиться пальцы ног, а ещё через год таких усилий – физических, душевных, моральных – Катя стала становиться на ноги и, держась за стол или стул, делать шаг или два. Это было большое достижение, но это всё – дальше этого не шло. Её возили по разным клиникам у нас и за рубежом, но положительных результатов не было. Массаж и физиолечение продолжали делать, чтобы поддерживать тонус мышц ног, чтобы они не атрофировались совсем. Все врачи сходились на том, что команда из мозга не доходит до ног. В Германии даже измерили величину команды головного мозга, измерили тонус мышц ног. Они оказались вполне удовлетворительными. То есть, ноги здоровы, сигнал мозгом выдаётся, но он до ног не доходит. Решили, что образовался какой-то тромб – препятствие на канале связи мозга с мышцами ног. Этот тромб несомненно психологического происхождения. Предлагали разные варианты решения этой проблемы.

Наконец, все – и народные целители тоже, сошлись на одном мнении: клин надо вышибать клином. То есть, нужно было перенести такой же сильный стресс, но обратной полярности – положительной. Легко сказать, но где найдешь море положительных эмоций, если Катя постоянно пребывала в большом унынии, глубокой депрессии – жить неохота, ничего делать неохота; жизнь закончена, впереди мрак и тоска. Она каждую неделю просила свозить её на могилку к отцу, где она рассказывала ему о своих бедах, переживаниях, ощущениях, плакала. Её постоянно поддерживали, подбадривали, помогали мать и сиделка Наташа, заходили друзья из института. Они часто напоминали ей о желании отца видеть её счастливой, и чтобы она вышла замуж за короля, нефтяного магната или за банкира. Они напоминали Кате, что отец твёрдо верил в это; а раз так, то это и произойдёт. Надо только бороться, трудиться, трудиться и верить. Мало-помалу Катя начинала утверждаться в мысли, что так и будет. В её подсознании глубоко засела эта надежда отца, этот его наказ. Он помимо её воли как-то согревал её, светил во мраке, подогревал надежду. Лицо Кати потихоньку светлело, разглаживалось, она постепенно начинала верить в хорошее. Появилась мысль о выходе к людям, в свет. У неё опять появилось предчувствие чего-то, но теперь уже светлого, желанного, захотелось жить, бороться. Она съездила на могилку к отцу, рассказала ему о своих раздумьях, намерениях, предчувствии, посоветовалась с ним.

Однажды в июле в санаторий приехала новая партия отдыхающих. У Кати, чувственной, страстной натуры, сердце заныло: что-то будет, – почувствовала она.

И вот Катя попросила отвезти её на танцы. Она хорошо запомнила этот день – это был День святых апостолов Петра и Павла, 12-е июля. Эта просьба была принята с восторгом: наконец-то, Катя начинает оттаивать, – подумали мать и Наташа. На танцы поедем обязательно. Вечером они приехали в танцевальный зал. Нашли удобное место в конце зала, откуда всё хорошо видно, сели в кресла.

Павел некоторое время смотрел на девушку, любовался ею. Катя рассматривала зал, посетителей, слушала музыку. Вдруг она нутром почувствовала, что на неё смотрят. Она обернулась и увидела Павла. Сердце её заколотилось. Это он! – электрическим разрядом пронеслось в мозгу.

Но вот заиграли медленный танец. Павел решил пригласить девушку на танец: подержать её в руках, ощутить запах её волос, теплоту её тела, упругость груди.

– Разрешите пригласить вас на танец, – сказал он, подойдя и галантно поклонившись.

На лице девушки отразились испуг, радость, надежда.

– Мне очень жаль, – ответила она с грустью, – я не могу; у меня болят ноги.

Но Павлу уже неудобно было отступать, да и не такой он.

– Пойдёмте, пожалуйста, я вас очень прошу; мы потихонечку, здесь с краю, просто подвигаемся на месте.

Глаза Кати загорелись решимостью и надеждой. Павел протянул ей руку. Катя встала, сделала шаг, потом второй, потом третий. Остановилась, не веря в чудо. Павел манил её дальше, она сделала ещё три шага и, поддерживаемая крепкими руками Павла, закачалась в такт музыке, переступая с ноги на ногу. Она прошла шесть шагов, да ещё и танцует! Катя была как в каком-то волшебном сне, в душе её бушевала буря чувств, она дрожала от восторга, радости, ликования, надежд – от всех, обрушившихся на неё, как божий дар, положительных эмоций. Танец закончился; от счастья Катя была близка к обмороку. На своё место она шла гораздо уверенней. Подойдя к матери, она бросилась ей на грудь и разрыдалась. Павел был чрезвычайно удивлён, озадачен и не знал, что делать. Почему она рыдает? Подойти и спросить? К нему подошла Наташа. Она отвела его в сторону и рассказала печальную историю Кати. Павел был поражён, его потрясла судьба Кати. Получается – он стал невольным её спасителем. Он подошёл, представился, познакомился поближе с этими милыми людьми.

– Катенька, – сказал он, – можно я вас приглашу на все танцы; вы должны согласиться, потому что я знаю ваше положение и буду с вами очень аккуратен и бережен.

Она с восторгом и благодарностью согласилась. Они танцевали весь вечер и оставшиеся до окончания отпуска дни проводили вместе. Катя продолжала реабилитацию; теперь, когда лёд тронулся, восстановление шло хорошо. Постепенно Павел и Катя проникались друг к другу чувством, несколько большим, чем хорошие отношения. Павлу Катя очень понравилась, он с радостью забрал бы её с собой. Катя была в восторге от него. Она в него ещё не влюбилась, но была на грани этого. Если Павел будет и дальше таким же хорошим – она пропала. И прощайте тогда короли, шейхи, нефтяные магнаты. Катя рассказала об этом матери, поехала на могилу к отцу и поделилась своими мыслями с ним.

– Папочка, я встретила принца. Он не на белом коне, но в сапогах. Это военный. Сейчас он в штатском костюме, но в своей части он, наверное, носит сапоги. Он мне нравится, и я могу в него окончательно влюбиться.

Павел и впрямь часто ходил в сапогах – он любил полевую форму одежды. У него она всегда была хорошо подогнана, опрятна, сапоги начищены до блеска. Павел был стройный, широкоплечий, с тонкой талией. Он всегда потуже затягивал ремень, расправлял складки гимнастёрки. Это подчёркивало его стройную спортивную фигуру. Он часто над собой шутил.

– Как надену портупею – всё умнею и умнею.

Женщины на него посматривали. Светлана Фёдоровна всё понимала и боялась. Не дай бог, Катя влюбится в него и захочет с ним уехать. Этого нельзя было допустить никак. Ей нужно было находиться под наблюдением врача, по крайней мере, первое время. А у него в лесу – какие врачи? Павел поправлял:

– Не в лесу, а в Жангиз-Тобе – в степи в Казахстане. И есть у нас санинструктор, рядовой Потехин. Он может оказать первую медицинскую помощь, измерить давление. Этого, конечно, недостаточно, но вот, что имеем.

Павел прекрасно понимал Светлану Фёдоровну и в душе был с ней согласен.

Но вот срок пребывания в санатории подошёл к концу. Уезжать Павлу было очень тяжело – сердце рвалось назад: задержаться хоть на день, хоть на час. Он влюбился. Кате было ещё тяжелее – она тоже влюбилась. Она с болью в душе почувствовала, что они расстаются навсегда.

Они расстались. Долго потом переписывались, перезванивались до тех пор, пока Павел совсем не потерялся, переезжая из гарнизона в гарнизон. А Катя всю жизнь хранила в сердце светлый образ своего возлюбленного, своей первой любви. Она жаждала с ним встречи, мечтала хоть взглянуть на него. Каждый год до самой старости 12 июля Катя приходила в этот танцевальный зал, садилась на то же самое место и молча сидела весь вечер, вспоминая тот незабываемый танец, того красавца, молодого офицерика, и глаза её застилала нежная благодарная пелена. Больше они не виделись, и встретились только на погребении.

Последние 13 лет Ромов служил в довольно крупном армейском штабе. К этому времени он накопил приличный опыт штабной работы. В малых штабах он занимался планированием боевой подготовки, составлял расписания занятий, графики нарядов, занимался другими бумагами.

Он всё время прослужил в ракетных войсках. В крупном штабе, да ещё в отделе, который являлся задающим генератором, мозгом штаба, задачи усложнялись, приобретали творческий характер. Здесь он занимался организацией боевой учёбы войск, боевого дежурства, разрабатывал замыслы и планы учений, тренировок, анализировал и писал большим начальникам тексты их выступлений на разборах итоговых проверок, учений, подведениях итогов и постановке задач. Он писал так же отчёты в вышестоящий штаб о результатах проверок, учений, тренировок. Вот здесь и требовались творчество, фантазия, выдумка. Так, текст для выступления перед офицерами проверяемых частей неизменно начинался словами «…добились определённых успехов, однако…» – на этом об успехах больше не говорилось ни слова, перечислялись одни недостатки, которые сводили на нет все эти определённые успехи. В выступлении перед подчинёнными надо было всех ругать, всячески доказывать, что никто ничего не делает, все даром едят казённый хлеб, надо было стращать, угрожать; писать в формате: «Матерь вашу, всех сгною!»

Вообще, в армии, на взгляд Ромова, сложилась какая-то порочная система управления, руководства, воспитания, взаимоотношений с подчинёнными частями. По содержанию техники, боевым вопросам – боевому дежурству, боевой подготовке, оперативной подготовке – претензий к войскам было мало. Основные претензии были по воинской дисциплине, по неуставным взаимоотношениям, дедовщине. Большой грех командиров и начальников состоял в сокрытии грубых нарушений воинской дисциплины. С этим боролись, выявляли такие нарушения, наказывали за это. Вызывала недоумение методика «воспитания» командиров, у которых дела шли плохо. Такого командира полка вызывали на заседание военного совета и устраивали ему большую взбучку с угрозами и унижениями. Считали, что кашу маслом не испортишь – битый командир будет злее, строже, ответственнее относиться к укреплению воинской дисциплины и порядка. Да и урок для других.

– Скажите, вы в состоянии командовать полком? – спрашивали его под конец. – Если через месяц положение не исправите – снимем.

Иногда заседание кончалось инфарктом. Ромов недоумевал – почему бы не разобраться по-деловому, указать командиру на недоработки, помочь ему, подсказать, посоветовать, не доводя его до инфаркта.

Так было везде в ракетных войсках.

Чашин был командиром полка ракет подвижных комплексов. Полк трудный – много техники, много людей; не сравнить со стационарными шахтными комплексами, которые никуда не перемещаются. Не всегда всё было гладко – офицеров не хватало, приходилось самому часто дежурить, другие вопросы упускались. Вызвали на военный совет, пропесочили.

– Если в кратчайшее время состояние не улучшится – снимем.

– Снимайте.

Сняли. Прислали с понижением – на подполковничью должность в оперативный отдел, где служил Ромов.

– Ребята, – сказал Чашин, прибыв в отдел, – я ничего не умею, с бумагами не работал, и не работать бы никогда. Но выбора у меня нет, поэтому помогите мне войти в курс дела.

Поучиться было у кого, да и Чашин был толковый, грамотный, опытный офицер; он сам быстро разобрался со штабной «кухней» и скоро уже работал, как все.

Для доклада в Москву о недостатках надо писать в стиле: «Ещё кто-то кое-где у нас порой…». Надо было писать: «…ещё имеются отдельные недостатки и недоработки», писать в обтекаемой форме, сглаживая острые углы, указывать такие недостатки, которые никого ни к чему не обязывают, типа: «ещё не до конца выполнены требования Главкома…» (их до конца никогда не выполнишь), или: «требует дальнейшего совершенствования…» (совершенствованию нет конца) и т. д.

За 13 лет Ромов отшлифовал такое мастерство – любой текст в любом формате, смотря куда писать, вверх или вниз. За пару ночей он мог написать это даже в стихах.

Были в жизни Ромова во время службы и плохие моменты, о которых ему не хотелось вспоминать, но которые всё-таки вспоминались. С горечью. Ему было стыдно до сих пор. Начальник штаба объединения, в котором последнее время служил Ромов, был человеком старой закваски, фронтовиком. Выражения он не подбирал и не стеснялся – крыл всех трёхэтажным. Раньше на начальном этапе становления ракетных войск он занимался строительством и обустройством частей, городков, технических позиций. В этом он преуспел, имел богатый опыт. И потом, спустя некоторое время, будучи уже генералом, начальником крупного штаба, он по инерции больше занимался строительными работами, чем организацией боевой учёбы, боевого дежурства, боевого управления. Этим занимался оперативный отдел. У него в приёмной через дверь только и слышно: «А вы посчитали, сколько нужно кирпича, цемента, песка?..»

И вот он повернулся к боевому управлению лицом. Он решил поруководить командно-штабной тренировкой. Так всегда и должно было быть. Разрабатывалась необычная командно-штабная тренировка. Разработчик решил максимально приблизить обстановку к боевой. Разрабатывал эту КШТ майор Ромов. В ракетных войсках приблизить обстановку к боевой трудно – много ограничений, да и объективно многое сделать нельзя. Нельзя, например, создать обстановку после ядерных ударов противника. Всегда существовали ограничения по использованию средств радиосвязи: нельзя было задействовать одновременно больше 50 % средств. А между тем, радио – основное и, скорее всего, единственное средство связи после ядерных ударов противника. Да и будет ли оно работать в условиях сильной ионизации атмосферы и сильных помех? Поэтому надо тренироваться. На этот раз решили работать только по радио. Созвонились с Москвой, испросили разрешения, договорились. Звонил, договаривался и начальник штаба. Договорились и о создании радиопомех.

По замыслу тренировки проводился пуск ракет в ответном ударе – самый невыгодный вариант, то есть, приказ на пуск передавался после ядерных ударов противника. Это значит, что все проводные каналы связи были выведены из строя. Приказ передавался по радио в условиях помех.

Началась КШТ. Передан по радио приказ на пуск – заранее заготовленная Ромовым закодированная радиограмма. Все напряжённо ждут от соединений подтверждения получения приказа. Начальнику штаба не терпится больше всех – что получится? Но вместо подтверждения идут радиограммы: «Ваша кодограмма не расшифровывается». Быстро взяли кодограмму, раскодировали – и точно, она составлена с ошибкой. Под одной словарно-цифровой величиной закодировано два сигнала. Всё раскодируется, но это неправильно, и такой приказ к исполнению не принимается. Сердце у Ромова оборвалось. Если бы был пистолет, он, наверное, застрелился бы. Что было потом, Ромову вспоминать не хочется – тяжело. Много заслуженных, неприятных, обидных, унизительных и даже оскорбительных слов было брошено ему в лицо. «За такое на фронте головы летели», – закончил начальник штаба. Ромов ходил как в воду опущенный – подвёл всех, загубил такую тренировку. Начальник штаба молчал. На Ромова, готового застрелиться, обратил внимание секретарь партийной организации Петухов Борис Иванович. Он пошёл к начальнику штаба.

– Товарищ генерал, что с Ромовым будет? Сильно переживает.

– Может быть, ему благодарность объявить? – раздражённо буркнул генерал.

После Петухов сказал Ромову.

– Никодимыч (так называли между собой начальника штаба) сказал начальнику отдела: «Этого… (он правильно назвал Ромова, будучи матерщинником) больше никогда не допускать к разработке таких ответственных тренировок».

Начальник оперативного отдела Малашенков – умный и деликатный человек. Он не сказал Ромову об этом и ни разу не упрекнул его – он видел состояние Ромова, видел, что Ромов сам себя казнит сильнее всяких взысканий. Малашенков знал, что это не от плохого профессионализма, а от банальной невнимательности и чрезмерной загруженности. Ромов был творческим и очень грамотным офицером.

Но вот вскоре опять нужно было разрабатывать КШТ, она проводилась по плану Москвы. Малашенков втихаря поручил это опять Ромову. Конечно, он понимал, что узнай об этом начальник штаба – было бы очень плохо. Но свободных офицеров не было, и поручить это было просто некому – выхода не было. И потом, за одного битого двух небитых дают. Уж эту КШТ Ромов разработал безупречно.

Вспоминалось Ромову и командно-штабное учение, проводимое Главным штабом ракетных войск. Командно-штабное учение отличается от командно-штабной тренировки большим объёмом отрабатываемых задач, реальным выводом и развёртыванием войск. Для контроля за действием управления армии на КШУ прибыл посредник из Москвы – генерал. У командующего он сразу потребовал.

– Дайте мне толкового офицера, который будет писать отчёт о каждом этапе учения – что отработано, что хорошего, какие недостатки.

Он брал этот отчёт и шифром отправлял в Главный штаб. Ему дали Ромова. Командующий (тогда был Егоров) сказал Ромову, чтобы он этот доклад сначала показывал ему. Ромов так и делал.

Ромов писал отчёты за каждый этап учения, не забывая о своих интересах. К концу учения он дописался до того, что хоть к наградам всех представляй.

В такой обстановке Ромову всегда вспоминалась его КШТ и та злополучная радиограмма. Прошли годы, но Ромов, вспоминая, всегда переживал, корил, ругал себя за рассеянность, невнимательность, граничащую с преступной безответственностью. А чего проще было – зайти к шифровальщикам или к штатным дежурным по КП, которые часто работают с кодограммами; они бы сразу заметили ошибку. Начальник штаба правильно сказал – в военное время за подобные ошибки сразу бы поставили к стенке, как немецкого шпиона. Это было плохо. Про себя он самокритично думал, – пора гнать меня из штаба за такие просчёты.

Был ещё случай, когда Ромову пришлось изрядно попереживать, начальнику и товарищам – поволноваться.

Ромов писал доклад командующего на подведение итогов за пошедший год. Когда документ был готов, командующий попросил принести его к нему. Командующий хорошо знал секретное делопроизводство и всегда выполнял все правила. За документ он расписывался, а когда возвращал, следил, чтобы при нём списывали. Ромов отнёс ему доклад. Командующий, как и положено, взял доклад, расписался в реестре у Ромова. Поработав с докладом некоторое время, он вернул его. Ромов списал. Если уж скрупулёзно выполнять правила секретного делопроизводства, то положено каждый раз при получении документа пересчитывать листы. Перед сдачей документа в секретную часть Ромов решил пересчитать листы – при приёме секретчица обязательно пересчитает. Пересчитал. Одного листа не хватает! По спине пробежал противный холодок. Он ещё пересчитал несколько раз. Не хватает. Подключились другие, начали пересчитывать, пришел начальник отдела, тоже начал считать – не хватает. Что делать? ЧП. Документ под грифом «сов. секретно». Пересчитал каждый по нескольку раз, вытащили всё из сейфа, пересмотрели каждую бумажку, пересмотрели всё в папке с документами – нет листа. Надо идти к командующему, попросить, чтобы он посмотрел у себя (тогда был Качемасов).

Пошёл начальник отдела. Командующий пересмотрел всё у себя – ничего не нашёл; забеспокоился, велел искать и доложить ему о результатах поиска. Ну, где ещё искать? Все были взволнованы – это происшествие, которое грозит большим взысканием. И всё же продолжали искать молча, не распространяясь об этом. Но слухи дошли до начальника секретной части прапорщика Провалова. Тот прибежал в отдел и сразу полез в сейф.

– Да смотрели уже раз десять, ничего там нет, грустно сказали ему.

– Плохо, значит, смотрели.

Он вылез из сейфа, держа в руках пропавший лист. Все радостно обалдели. Начальник побежал к командующему доложить о счастливом конце происшествия.

Оказалось всё просто – наэлектризованный лист прилип к верху сейфа, и заметить его там было невозможно. Лишь опытный Провалов, который сталкивался с такими случаями, быстро всё разрешил.

Но Ромов всё же рос профессионально, развивался, совершенствовался и стал матёрым, опытным штабистом. Он извлёк урок из своих ошибок и теперь всё делал внимательно, осторожно, по принципу: семь раз отмерь – раз отрежь. Молодым у него было чему поучиться, как он учился у Бесклубова и Данилова. Вот уже он – подполковник, вносит свою лепту в совершенствование системы управления, повышение её живучести.

Для повышения живучести создавались дополнительные пункты управления. Возникла идея создания воздушного командного пункта.

Для воздушного КП решили попробовать самолёт ИЛ-14, а для связи использовать самолётную радиостанцию – грубейшее нарушение безопасности полётов. На это пошли – очень хотелось. Для испытания послали Ромова, дали ему радиотелеграфиста-аса Хорошавского. Долго летали, пробовали связь с командными пунктами соединений, своим КП; попали в грозу. Пока Ромов боролся с тошнотой и слабостью, Хорошавский проверял связь с дивизиями. Искали точку, откуда слышно всех. Не нашли. Мощности радиостанции не хватало. По результатам этого полёта сделали соответствующие выводы. Впоследствии появились штатные воздушные пункты управления на базе самолёта Ан-26, хорошо оборудованные и оснащённые хорошими средствами радиосвязи. Получили и у Ромова такой КП. Начались полёты, тренировки. Однажды во время одной из тренировок решили по пути доставить в Читу группу офицеров. Был среди них и первый заместитель командующего генерал Корсун. Полёт проходил ночью. И вот перед Читой, где-то над сопками самолёт начал задевать вершины деревьев.

– Командир, деревья! – закричал бортмеханик.

Командир резко взял штурвал на себя – самолёт просел, начал цепляться за деревья и рухнул вниз. Хвост отвалился, самолёт загорелся, погибли 33 человека, среди них генерал Корсун. Выжил только один – Высоцкий. Он сидел как раз на месте разлома. Высоцкий ещё прожил лет семь.

Был так же создан вспомогательный пункт управления, замаскированный под дачи. Он сначала и назывался: скрытый пункт управления. Возглавил его Ромов.

Ромову часто вспоминались и другие случаи из его армейской жизни, когда он дежурил в полку. Служили ракетчики в разных отдалённых местах. Телевидения там, чаще всего, не было, источники информации – радио да пресса. Офицерам, образованным людям, без информации было трудно. Поэтому их везде – на службе, дома – можно было видеть всегда с газетой, журналом, книгой. Как только появляется свободная минута, он уже уткнулся в какую-нибудь газету или журнал.

Ромов большую часть своей службы провёл в Казахстане и Сибири. В Казахстан он попал после окончания училища. Это были времена холодной войны. Ракеты клепали с лихорадочной быстротой, новые ракетные полки становились на боевое дежурство. Ромов попал в формирующийся полк. Полк укомплектовали офицерами и направили в учебный центр на подготовку. По результатам учёбы полк получил оценку «отлично». Таким образом, только что сформированный полк стал отличным. И неудивительно. Все офицеры после окончания ВУЗов принесли с собой хорошие теоретические знания. После возвращения «домой» полк стал готовиться к заступлению на боевое дежурство. После заступления на боевое дежурство отличный полк начали растаскивать (в хорошем смысле слова). Номеров расчетов – толковых офицеров – стали переводить на более высокие должности в другие полки, командирами групп пуска. Заметили и Ромова – у него на лбу была написана склонность к штабной работе. Его перевели в штаб дивизии.

В Казахстане в Жангиз-Тобе было сложнее всего. Сильные ветры чуть ли не сбивали с ног, секли в лицо мелкими камешками – плодородная земля была вся сдута. Идти против ветра можно было, только согнувшись до земли, прилагая большие усилия. Невысокие голые сопки, рыжая, без растительности, земля навевали тоску и уныние, порождали депрессию. Радиационный фон был повышен. Дети часто болели – то ли от пронизывающего ветра, то ли от повышенной радиации, то ли от удручающего пейзажа. Женщинам работать было негде. Каждый мечтал перебраться хотя бы на другую сторону Уральских гор. Часто добрым словом вспоминали Александра II за то, что продала Аляску Америке – иначе пришлось бы и там служить.

Его другу Максиму Стрекалову, с которым он оканчивал училище, повезло больше. Максим был образованным и развитым офицером. В свободное время он писал стихи, рассказы. Стихи были неплохие – публиковались в газете «Красная звезда». Но главным его увлечением было изучение иностранных языков. Он свободно владел арабским, знал английский, мог объясняться на французском. Максим обладал хорошей памятью, и вообще был умница. Это видели не только его командиры, но и вышестоящие начальники. Особенно его знали и интересовались им армейские спецслужбы. Однажды его вызвали в Москву в Главный штаб ракетных войск. Приказали прибыть в гражданской одежде, захватить с собой справку о допуске к работе с секретными документами. Впрочем, о справке можно было и не напоминать – всегда в командировку брали с собой такую справку. Все работали с сов. секретными документами. Стрекалов прибыл, доложил, разместился в гостинице Главного штаба. С ним долго беседовали какие-то должностные лица в гражданской одежде. Обратно в часть Стрекалов не вернулся, его определили на какие-то курсы. Об этих курсах и дальнейшей деятельности он не распространялся, даже своему другу Ромову ничего не рассказывал. Было ясно одно – его, толкового офицера, знающего иностранные языки, готовили к какой-то деятельности за рубежом. Стрекалов усиленно занимался, успешно осваивая программу.

Как-то вечером после занятий Максим возвращался в гостиницу. Он шагал по чистому, освежённому летним дождиком тротуару. Голова была тяжёлая, но шагалось легко, бодро. Впереди шла женщина с тележкой. Тележка была нагружена до отказа и тяжело прыгала с бордюров тротуара. И вот после очередного прыжка тележка свалилась на бок, женщина остановилась. Осмотрев тележку, она помрачнела и заохала – сломалась ось. Идти хоть и недалеко, но полную тележку надо нести на руках. Тяжело – не донести. Максим подошёл, поздоровался. Женщина стояла растерянная, печальная. Что теперь делать?

– Вам далеко? – спросил Максим.

– Нет, вон в тот дом, – показала она рукой.

– Давайте помогу.

– Спасибо большое, я вам буду очень благодарна.

Максим взял тележку и донёс её до лифта. Женщина была бесконечно благодарна, пригласила его подняться выпить чаю. Максим поблагодарил, но отказался, сославшись на занятость.

– Но хоть скажите, как вас зовут, молодой человек?

– Максим.

– Меня – Нина Никитична.

Стрекалов ушёл, не подозревая, что эта встреча была судьбоносной.

Однажды Максим сидел на скамейке под развесистыми клёнами у гостиницы, отдыхал после напряжённой работы ума. На скамейку села девушка с озабоченным и даже встревоженным видом. Красивая. Глаза большие, зелёные, глубокие, взгляд умный, открытый. Телосложение девушки было как раз в его вкусе. Максим не любил длинноногих, худых. Ему нравились невысокие, кругленькие, с формами по деревенским стандартам. Сам он был среднего роста. В руках у девушки был журнал на арабском языке. Она с грустью и злостью смотрела на статью, прочитала вслух предложение и попыталась его перевести.

– Неправильно, – вмешался Максим.

– Вы что-то понимаете в арабском? – оживилась она.

– Немного. Можно взглянуть?

Максим взял журнал и без запинки прочитал перевод. Девушка изумилась, лицо её повеселело.

– А вы можете продиктовать мне это под запись? На магнитофон. Это вас не затруднит и не отнимет много времени. Это тысячи; мне их надо завтра сдать непременно, а я никак не могу перевести.

Девушку звали Олеся. Она была студентка. Её отец, Смелянский, преподавал на курсах, где учился Стрекалов. Как и всем студентам, по иностранному языку ей задали для внеклассного чтения текст объёмом в несколько тысяч знаков. Его надо прочитать, перевести и ответить на вопросы преподавателя по этому тексту.

– Дима, – крикнула Олеся долговязому парню, – я знаю, у тебя всегда с собой диктофон; одолжи до завтра.

Подошёл Дима, протянул диктофон. Он всегда носил его с собой. Если он пропускал лекцию, то передавал диктофон товарищу и просил на лекции включить и записать лекцию. Максим взял текст и быстро надиктовал перевод. Он тоже назвался студентом, представился, назвал своё имя. Олесе не показалось странным, что студент так хорошо владеет арабским языком. Вскоре они разошлись: Олесе надо готовиться к сдаче своих тысяч – договорилась с преподавателем, Максиму – готовиться к занятиям. Он пришел в гостиницу, готовил себе ужин, занимался другими бытовыми делами, но Олеся не выходила у него из головы. Её красивое лицо стояло у него перед глазами, вспоминались все черты до мелочей: завораживающие глаза, густые чёткие брови, небольшой рот с пухлыми губками и родинка на шее. Олеся сильно запала ему в душу. Он представил её своей женой – понравилось. Представил, как они, проснувшись утром, нежатся в постели, а рядом в кроватке безмятежно посапывает их малыш. Это счастье. Семейное счастье.

Между тем Олеся затосковала. Этот молодой ладный студент Максим ей очень понравился. Она стала постоянно думать о нём, мечтать о встрече. Но где его встретишь, если она даже не знает, в каком он ВУЗе учится. Эту перемену в ней заметила мать, да и отец тоже. Мать начала расспрашивать Олесю – в чём дело. Олеся рассказала, что встретила потрясающего парня, он ей очень понравился, но уже потеряла его.

– Расскажи подробнее эту историю, – попросила мать.

– Кто он, как его зовут.

– Я знаю, что он студент, зовут его Максим.

– Негусто. Ну, хоть опиши его – как выглядит, приметы.

Олеся рассказала о нём, с любовью описывая его лицо, фигуру, одежду.

– Подожди! Я его видела, встретилась однажды с ним. Он помог мне донести тележку до дома. Он мне понравился – обаятельный, воспитанный молодой человек. Разыщи его, пригласи на чай; я ещё раз поблагодарю его за помощь.

Поддержка матери ещё больше разожгла огонёк, затлевший в душе Олеси. Она ходила окрылённая и в то же время грустная. Где его найти, как с ним встретиться? Даже отец обратил на это внимание и немного переживал за Олесю.

Между тем учёба Максима подошла к концу. Как самого способного и толкового, его планировали направить в далёкую страну в, – _-ландию.

В кабинете у начальника курсов собрались должностные лица и преподаватель Смелянский. Пригласили Стрекалова.

– Мы планируем отправить вас в, – _-ландию, – сказал начальник курсов. – Интересная хорошая страна с хорошими перспективами нашего с ней сотрудничества. Но есть одно условие – вы должны жениться и отправиться туда с женой. Есть кто на примете? Мы должны её знать.

– Есть, но я не знаю, где она; я видел её один лишь раз.

– Очень мило; и кто же она?

– Студентка. Я её ищу.

– Ещё лучше. И сколько вы будете её искать?

– Пока не найду.

– Нет, так не годится. Ждать мы не можем; надо ехать. Давайте мы вам найдём хорошую девушку. Борис Адольфович, – обратился начальник к Смелянскому, – Олеся чем не невеста? Была бы отличная пара, детки были бы красивые.

– Не надо, – твёрдо сказал Максим, – у меня есть уже Олеся, я её буду искать.

– Стой! – воскликнул Борис Адольфович.

Его осенило. Он вспомнил, как мается Олеся, как она с матерью разыскивают какого-то Максима.

– Стрекалов, – сказал он, – вспомните, не помогали ли вы летом женщине донести до дома тележку?

– Помогал. Даже помню, как её зовут – Нина Никитична.

Смелянский достал телефон, спросил разрешения позвонить.

– Нина, – сказал он в трубку, – ты когда пойдёшь домой?

– Уже собираюсь, – ответила она.

– Поторопись, зайди ко мне в кабинет Петра Ивановича: есть сюрприз.

Вскоре появилась Нина Никитична; чувствуется – торопилась.

– Максим! – увидела она Стрекалова, – неужели это вы? Мы с Олесей замучились разыскивать вас.

Сердце его заколотилось в предчувствии чего-то очень важного.

– С Олесей? Какой Олесей? Вы знаете Олесю?

– С моей дочерью – студенткой, которой вы переводили текст с арабского.

Максим готов был прыгать до потолка от счастья.

– Вот сейчас всё и разрешится, – сказал Смелянский, – Нина, звони Олесе, пусть подойдёт, она, кажется, дома; а ты, Максим, иди скорее за цветами – киоск рядом.

Максим, не чувствуя ног, побежал на улицу и скоро вернулся с букетом красивых роз. Вот за окном промелькнула Олеся.

– Максим, спрячься пока за шкаф, – сказал Смелянский.

Вбежала озабоченная и взволнованная Олеся. Поздоровавшись, она стояла и недоумённо смотрела на всех.

– Олеся, – сказал отец, – вот тут мы с матерью решили выдать тебя замуж; по старому обычаю, не спрашивая твоего согласия. Жениха мы сами тебе нашли.

Олеся опешила, чувствуя какой-то подвох. Но быстро опомнилась и взволнованно произнесла.

– Не надо мне жениха, у меня есть жених, я буду его ждать и искать.

– А что меня искать, – раздалось из-за шкафа, – я здесь.

С этими словами Максим вышел с цветами и, встав перед Олесей на колени, произнёс.

– Олеся! Выходи за меня замуж: я влюбился в тебя с первого взгляда.

Олеся со слезами радости бросилась ему на шею.

– Да! Да! Да! Я согласна!

Они скоро поженились и тут же уехали.

Некоторые офицеры в дивизии, где служил Ромов, были хорошо образованны – неплохо разбирались в искусстве, музыке, литературе, живописи. Был некий Секач – заместитель командира полка. Он был отличный знаток и любитель поэзии. Обладая феноменальной памятью, он знал массу стихов наизусть, знал много о жизни и творчестве поэтов.

Одним из светлых событий в отдалённом гарнизоне был приезд заезжего лектора из центра, который читал обычно лекцию о международном положении, читал увлекательно, сообщая новые интересные сведения. Однажды такой лектор должен был заехать по пути в Алма-Ату. Его ждали, собрали в клубе все боевые расчеты, отдыхающие после дежурства. Ждали долго – уже прошло 50 минут, а его нет. Наконец, сообщили – не приедет. Замполит был очень расстроен – собрали людей, оторвали от отдыха, от хозработ; все надеялись, а он не прибыл. Ну что же – надо отпускать людей по своим подразделениям; только время зря столько истратили.

– Подождите, товарищ полковник, – обратился Секач, – хотите, я вас выручу?

– Как?

– Я их познакомлю с настоящей поэзией, прочитаю стихи, расскажу о поэтах; уверяю вас, не пожалеете.

– Спасибо, конечно, дело хорошее, полезное, но не думаю, что это их заинтересует; через пять минут все будут спать.

– Могу поспорить, что все будут слушать, раскрыв рты.

– Ладно, даю пять минут: если через пять минут не уснут, значит, продолжите.

Солдат вдали от родных, близких, вдали от цивилизации, от своих родных мест всегда тоскует, грустит, думает о них, ждёт весточки от родных, знакомых и, особенно, от любимой, ждёт сведений о своей малой родине.

– Товарищи, – обратился замполит к солдатам, – лектор к нам не прибыл, видимо, будет в другой раз. Сейчас, поскольку мы вас собрали, окунёмся в мир поэзии. Окунёт вас в него майор Секач – он расскажет вам о настоящей поэзии, замечательных поэтах, прочтёт стихи.

Зал разочарованно загудел, солдаты начали обмениваться мнениями.

– Игорь, ты любишь стихи?

– Нет. Я люблю книги про любовь.

– Ты хоть слышал настоящие стихи, знаешь какой-нибудь?

– Знаю вот этот из школы: «Буря мглою небо кроет». Только матом. Там ещё есть слова, очень правильные: «Выпьем, верная подружка светлой юности моей, выпьем с горя; где же кружка? Сердцу будет веселей». Во как – кружками пили.

– Прекратили разговоры, – сказал майор Секач, – я вам прочитаю лирические стихи многих поэтов – классиков, современников, вкратце расскажу о каждом из них.

И он начал.

* * *

Он прочитал несколько таких рвущих душу стихов Есенина, затем рассказал о нём, о его жизни и творчестве.

– читал он дальше Блока.

* * *

– читал Давида Самойлова.

* * *

– читал он Юрия Визбора. И так далее – читал Марину Цветаеву, Ахматову, Михаила Анчарова, Игоря Михалёва, читал Рождественского, Евтушенко, Вознесенского, Римму Казакову, Ваншенкина, Ларису Рубальскую, Андрея Дементьева. Читал много Александра Прокофьева – лауреата Ленинской премии.

* * *

* * *

* * *

* * *

Он читал и классиков – Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тютчева, Пастернака, Твардовского, Маяковского, Исаковского, Ярослава Смелякова.

* * *

Читал Тимофея Белозёрова.

* * *

На души ребят, распахнувшиеся навстречу любви, нежности, доброте, хорошо ложились стихи Ларисы Рубальской.

* * *

* * *

Уже час солдаты сидели, не шелохнувшись, каждый был погружён в свои мысли, воспоминания, мечты. Эти красивые слова, эти стихи, как песня, тревожили душу, порождали хорошие, нежные мысли, будоражили воспоминания, порождали светлые чувства. Хотелось делать добро. Возникали образы, вспоминались лица родных, знакомых, родные места – кому деревня на берегу тихой речки, где летом с пацанами не вылезали из воды, кому – родной двор и девушка из какой-нибудь 45-й квартиры, в общем – всё близкое, родное, знакомое. Но пора было заканчивать – по распорядку дня были другие дела.

– На этом я заканчиваю, – сказал Секач, – я познакомил вас с маленькой частичкой того огромного богатства, называемого поэзией, которое оставили нам наши предки и современники.

Солдаты загудели, прося Секача продолжить, но времени на это уже не было. Солдаты выходили из клуба, погруженные в свои думы, размышления, довольные, удовлетворённые; как будто прикоснулись душой к близким, родным, любимым. Каждый думал о своём сокровенном. Игорь вспомнил слова Есенина о матери: «…Пишут мне, что ты, тая тревогу, загрустила шибко обо мне, что выходишь часто на дорогу в старомодном ветхом шушуне…». Игорь решил – надо обязательно написать матери; давно не писал – стыдно.

И Маринке тоже напишу, думал он. Напишу ей:

И ещё напишу:

В общем, час поэзии удался на славу.

Между тем Ромов с богатым опытом штабной работы подошёл к концу службы. Пора было заканчивать – надо освобождать должность молодым, да и здоровье было безвозвратно угроблено.

«Дембельским аккордом» у Ромова было одно срочное задание. В восьмидесятых годах несколько менялась, корректировалась военная доктрина. К имеющимся готовностям в вооружённых силах прибавлялась ещё одна, учитывающая непосредственную угрозу нападения противника. В связи с этим необходимо было откорректировать планы боевых действий и другие документы. Министр обороны разослал в войска директиву, в которой требовал откорректировать документы, составить планы вывода из гарнизонов в полевые районы личного состава, населения городков, сил и средств в угрожаемый период. Пришла такая директива и в Сибирский военный округ. Там глубоко в смысл вникать не стали – продублировали её во все гарнизоны, установив срок исполнения. Получили такую директиву в гарнизоне, где служил Ромов. Начальник штаба направил её для исполнения коменданту гарнизона. Тот, прочитав, не понял – таких бумаг он никогда не получал – решил, что адресована она ему по ошибке. Он положил её в сейф и забыл. Пришло время – ему звонят из округа, интересуются, почему нет доклада об исполнении директивы, выражаются. Вот тут-то комендант и забегал. Прибежал к начальнику штаба – что делать? План не составлен, срок вышел. Ругаются.

– Идите к операторам, пусть они помогут.

Офицеров оперативного отдела тогда называли операторами. Сейчас, когда стало много всяких операторов различных устройств и приборов, это режет слух и не соответствует действительности. Опера – точнее. Комендант прибежал в оперативный отдел.

– Ребята, не погубите, спасайте! Всё для вас сделаю – посажу на гауптвахту кого прикажете, пришлю арестованных для хозработ сколько надо, но составить этот хитрый план не могу. Начальник штаба велел помочь мне.

Что делать? Свободных офицеров нет, у всех своих срочных дел выше крыши.

Между тем на Ромова уже ушли в Москву документы на увольнение. Сам он, как и положено, лежит в госпитале. Перед увольнением на пенсию все ложатся в госпиталь, чтобы подлечиться и определить степень годности к военной службе – годен, не годен, ограниченно годен; чтобы решить, куда тебя – в запас или сразу на кладбище. Ромову назначили лечение – таблетки, уколы, массаж, физиопроцедуры и др. Через два дня приходит сам начальник госпиталя.

– Ромов, лечение отставить, вас срочно вызывают в часть.

– Павел Иванович, – сказал начальник, встретив Ромова, – приказ на увольнение уже подписан, но я вас прошу, помогите коменданту гарнизона – надо быстренько составить план в соответствии с директивой Министра обороны, больше некому. У вас есть трое суток. Я думаю, что вам вполне достаточно.

Прочитал Ромов эту директиву и ахнул – чтобы составить такой план, нормальный план, нужно не менее полугода. В директиве явно имелись в виду отдельные гарнизоны, а здесь мегаполис, город с миллионным населением. Конечно, идея неплохая – вывести из-под удара противника людей и технику. Это пригодилось бы и в случае каких-нибудь чрезвычайных ситуаций – стихийных бедствий, катаклизмов, угрозе столкновения с космическим объектом и т. д. Но этим должно заняться МЧС, гражданская оборона. Только на согласование полевых районов, маршрутов движения, порядка следования может уйти несколько месяцев. Даже иметь на бумаге такой план – уже хорошо. А если хотя бы раз проделать это практически, выявить все недостатки, недоработки – была бы большая польза. Ромов в который раз отметил про себя, как важно в приказах, директивах чётко и недвусмысленно формулировать задачи, чтобы исключить неоднозначное понимание. Это, кстати, один из элементов штабной культуры.

Как бы там ни было, надо делать какой-то план и отправлять в округ. На все вопросы и сомнения в округе реагировали однозначно – ничего разъяснить не могли, твердили одно – получили директиву, выполняйте. Ромов приступил к делу. В помощь ему дали двух офицеров, умеющих нанести на карту информацию, выданную Ромовым, и заместителя начальника штаба полковника Зеленского – для того, чтобы потребовать, повысить голос, пригрозить где надо. Это очень пригодилось. Собрали начальников штабов всех частей, дислоцирующихся в городе, и приказали им представить планы вывода частей на рубежи развёртывания. Многие категорически запротестовали – показывать свои самые секретные документы каким-то полковнику и подполковнику они не хотели. Они правы. Здесь и потребовался громкий требовательный голос Зеленского. А чтобы было совсем правильно, начальник гарнизона (командующий армией) издал письменный приказ.

Когда рассмотрели их планы, оказалось, что район сосредоточения у всех один и тот же, маршруты движения одни и те же, короче говоря – документы тщательно не отработаны, не продуманы, не согласованы. Пришлось им исправлять, корректировать на ходу. Ромов нанёс на карту их районы, маршруты, приложил пояснительную записку с расчётами и, таким образом, получился план вывода воинских частей в полевые районы. Представили документ командующему, объяснили ситуацию. Командующий согласился, подписал, и план отправили в округ. Замечаний и претензий не последовало – на этом и закрыли этот вопрос.

Ромов был доволен и горд тем, что ему довелось служить с хорошими людьми; известными, знаменитыми, легендарными.

Таким был Герой Советского Союза генерал Гнидо Пётр Андреевич, лётчик-истребитель в прошлом. Сейчас это был полысевший подвижный генерал с острым оценивающим взглядом. Он был амбициозен и азартен, любил азартные игры, проигрывать не любил, да и редко проигрывал. О своих подвигах рассказывал мало и неохотно, больше говорил о своих товарищах. Ромов знал, что Гнидо был известным асом, его знали даже немцы и предупреждали своих. «Ахтунг, ахтунг! В воздухе Гнидо!» Ромов слышал про это в одной из телевизионных передач. Он слышал рассказы и байки своих сослуживцев о подвигах Гнидо. Но однажды ему попалась информация в Интернете о лётчиках-истребителях и конкретно о Гнидо, О нём писал М. Ю. Быков в своей книге «Победы сталинских соколов». О Гнидо писали и в других книгах. В Канаде была издана международная книга-каталог «Асы Второй мировой войны». Под № 28 в ней был записан Гнидо Пётр Андреевич. Павел ахнул. С кем он служил! О Гнидо надо рассказать отдельно и подробно.

Родился Пётр Андреевич Гнидо на Украине под Одессой. О небе он не мечтал, он хотел стать врачом. Окончив медицинское училище, он работал фельдшером, затем санинструктором. И лишь позднее его позвало небо. В 1940 году он окончил Астраханский аэроклуб и, как отличник, был оставлен там лётчиком-инструктором. Началась война. Гнидо готовил лётчиков для фронта и рвался в бой, писал рапорт за рапортом. Но каждый раз получал ответ: «Вы нужны здесь, надо готовить лётчиков». Тем временем немцы подходили к Одессе. Гнидо не мог больше терпеть. Он надоел всем своими просьбами, и его отпустили на фронт. В ноябре 1941 года Гнидо впервые увидел немецкие истребители. Но бой не сложился – немцы почему-то стали уходить.

12 декабря 1941 года пятёрка лётчиков 248-го истребительного полка провела тяжёлый бой с группой бомбардировщиков и истребителей противника. Они сбили в этом бою три бомбардировщика Ju-87 и два истребителя Ме-109, но из всей группы на свой аэродром вернулся только один пилот. В этом бою Петру Гнидо удалось подбить свой первый «Мессер». Бой становился всё напряжённее. И вот Гнидо повёл свой истребитель И-16 в лобовую атаку. Пытаясь уклониться от неё, немецкий пилот на какие-то доли секунды промедлил с отворотом. Последовал сильный удар. Самолёт Гнидо «затормозило», а затем он стал беспорядочно падать, догоняя развалившийся «Мессер». Пётр попробовал выровнять машину, но рули бездействовали, левое крыло от удара деформировалось. Когда раскрылся парашют, рядом пронёсся другой «Мессер». В тот же момент Пётр почувствовал сильный удар в плечо, и правая рука повисла, как плеть.

Три месяца Гнидо пролечился в госпитале, и снова на фронт. Летом 1942 года в придонских степях вражеские колонны продвигались на юго-восток, вглубь страны. 17 июля Гнидо на ЛаГГ-3 вылетел на разведку. Заметив вражескую механизированную колонну, он сообщил на КП. Вскоре появились штурмовики. Они с ходу атаковали колонну. Вслед за ними отбомбились «Илы». Но вот появились «Мессеры». Звено наших ЛаГГов, прикрывавшее штурмовиков, вступило в бой. Силы были неравными. Заметив, как пара Ме-109 зажгла один из ЛаГГов, Гнидо кинулся на выручку, открыл огонь. Немецкий самолёт вспыхнул и завертелся, падая вниз. В это время на Гнидо устремились два «Мессера». Снаряд угодил в его самолёт, и он стал падать. Но Пётр успел выброситься с парашютом, приземлился на территории, занятой врагом. Спрятался в кустах, а ночью стал пробираться к своим. Вскоре он снова поднялся в небо. К концу 1942 года Петра Гнидо уже знали, как воздушного бойца, не знающего усталости и страха, умеющего вести бой на предельно коротких дистанциях. К этому времени он записал на свой счёт пять воздушных побед.

В ноябре 1942 года полк был перевооружён на новые Ла-5 и отбыл под Сталинград. Шли жестокие бои – Геринг пытался деблокировать окружённую группировку с помощью воздушного моста. Здесь Гнидо одержал десять воздушных побед, сбив семь бомбардировщиков Не-111 и три истребителя Ме-109. Затем он сражался в небе Донбасса.

В феврале 1943 года, возвращаясь из разведки, самолёты Гнидо и его ведомого попали под сильный зенитный огонь. Машина Гнидо потеряла треть правой консоли, а самолёт ведомого загорелся. Они приземлились на аэродроме подскока, огонь погасили. Там переставили уцелевшую консоль с машины ведомого на самолёт Гнидо. Ведомый залез в фюзеляж самолёта Гнидо, и они прилетели на свой аэродром.

Весной 1943 года лётчики 13-го авиаполка сражались уже над Малой землёй, разгорались ожесточённые воздушные бои. Первой на задание в район прикрытия с аэродрома Геленджик вылетела четвёрка старшего лейтенанта Петра Гнидо. Высота – 4000 метров. Истребители подоспели вовремя. Восемнадцать бомбардировщиков Не-111 под прикрытием двадцати двух Ме-109 на высоте 2500 метров со стороны моря приближались к Мысхако. Медлить нельзя. Через минуту над морем разгорелся воздушный бой.

Выбрав слабое место в боевых порядках врага, четвёрка наших истребителей во главе с Гнидо ринулась вниз, проскочила в «окно» и дружно атаковала головную девятку бомбардировщиков. «Хейнкели» дрогнули, начали освобождаться от бомб, строй вражеских самолётов нарушился. «Мессеры» набросились на группу Гнидо, стараясь отрезать её от «Хейнкелей». Закружилась смертельная карусель. Нашим пришлось туго, и Гнидо вызывал помощь с аэродрома. На помощь пришла группа из двенадцати «Лавочкиных». Было сбито четыре немецких самолёта, остальные ушли. Здесь Гнидо сбил один самолёт.

21 апреля с аэродрома Геленджик на прикрытие войск вновь вылетела шестёрка Ла-5 во главе с командиром эскадрильи старшим лейтенантом Гнидо. Патрулируя на высоте 4000 метров, лётчики встретили восемнадцать бомбардировщиков противника под прикрытием двадцати пяти истребителей. Превосходство противника было большим: двенадцать пушечных стволов «Лавочкиных» против ста сорока семи пушек и пулемётов противника.

Ведя огонь короткими очередями, «Лавочкины» прорвались к «Хейнкелям». На дистанции 100 метров Гнидо сбил ведущего колонны, а его товарищи подбили ещё два самолёта. Наши истребители стремительно ушли вверх в направлении освящённой стороны неба и вновь спикировали на бомбардировщиков. В повторной атаке Гнидо, его ведомый и капитан Новожилов сбили ещё по одному самолёту. Вокруг горстки храбрецов кишели вражеские самолёты. Наши лётчики использовали предельные режимы полёта и самые сложные фигуры высшего пилотажа. Бой кипел. Пятый бомбардировщик сбил лейтенант Горелов.

Находившиеся выше две пары Ме-109 свалились на Гринько и подбили его машину. Истребитель Ла-5 загорелся. До аэродрома Геленджик не дотянуть. Немцы пытались добить горящий Ла-5. Лётчики группы пошли на выручку. Они сбили ещё два Ме-109. Остальные самолёты противника вышли из боя.

Гринько тем временем пытался выбраться из кабины, но это у него не получалось. Он перевернул горящий самолёт и, оказавшись вниз головой, резко отдал ручку управления от себя. Центробежная сила выбросила его из кабины, и он полетел к земле. Наконец он нащупал вытяжное кольцо и дёрнул его. Перебитый кусок тросика свободно выдернулся из шланга. Парашют, повреждённый в бою, не сработал. На его счету к тому времени числилось десять сбитых самолётов. Этот беспримерный по соотношению сил бой закончился. Было сбито шесть и подбито три самолёта противника. В тот же день старший лейтенант Гнидо получил от командующего корпусом телеграмму с поздравлением с победой в этом страшном бою.

1 мая 1943 года командиру эскадрильи Петру Андреевичу Гнидо за героизм, отвагу и воинское мастерство было присвоено звание Героя Советского Союза.

И вновь продолжается бой. Как-то в августе 1943 года в период боёв на Курской дуге командир второй эскадрильи старший лейтенант Гнидо получил задание прикрывать своей десяткой два самолёта Ил-2 корректировочной эскадрильи.

Прибыли в заданный квадрат, корректировщики начали свою работу. Но вот появились немецкие самолёты. Группа из двадцати бомбардировщиков под прикрытием восьми Ме-109 шла бомбить боевые порядки наших танков в полосе наступления. Гнидо во главе шестёрки истребителей бросился в атаку. Самолёты противника маневрировали, но это их не спасало. Было сбито четыре тяжёлых бомбардировщика, сломан их строй. Остальные самолёты сбрасывали бомбы не прицельно и уходили из района. Та же участь постигла и второй эшелон в составе тридцати Ju-88, которых прикрывали шестнадцать Ме-109. После боя группа Гнидо вернулась к звену прикрытия корректировщиков. После короткой передышки – новая схватка. Корректировщиков атаковали двенадцать истребителей FW-190. Включив форсаж, командир эскадрильи повёл группу на врага. Противник оказался опытным, действовал уверенно. Но наши лётчики были не хуже. Когда Гнидо расправился с ведущим группы «Фоккеров», Чабров сбил ведомого пары. За 10 минут наши лётчики сбили пять «Фокке-Вульфов». Остальные ушли.

Возвратившись на аэродром, эскадрилья подвела итоги своих групповых воздушных боёв в одном вылете с пятьюдесятью бомбардировщиками и тридцатью пятью истребителями.

Тринадцать сбитых немецких самолётов без потерь с нашей стороны. Вот это успех!

12 августа 1943 года с рубежа Кадница, Олыпаны, Ковяги противник перешёл в наступление и ввёл в сражение четыреста танков. Его авиация группами по двадцать-пятьдесят самолётов поддерживала соединения, наносившие удар по нашим войскам. На земле и в воздухе разгорелись ожесточённые бои.

Рано утром эскадрилья Ла-5ФН старшего лейтенанта Гнидо в районе Максимовка-Ольшаны встретила группу из тридцати бомбардировщиков и двадцати истребителей. Уничтожив десять самолётов врага, наши лётчики не допустили их к целям. В этой схватке командир эскадрильи Гнидо уничтожил четыре самолёта! При возвращении с задания на его Ла-5ФН, повреждённом в бою, возник пожар. Гнидо левым скольжением бросил машину вниз, но все попытки сбить пламя ни к чему не привели. Оставаться в машине уже было нельзя, а до передовой лететь ещё 20 секунд. Гнидо решил прыгать. Он попытался подняться в кабине, но не смог: ноги не слушались. Тогда он перевернул истребитель на «спину» и вывалился из кабины. Раскрыв парашют, он приземлился на своей территории.

Осенью 1943 года части дивизии перелетели ближе к Днепру. По-прежнему вылеты делались на прикрытие переправ. Нелегко доставалось продвижение на запад. Противник ожесточённо сопротивлялся. Но мощь Советской Армии росла. Наша авиация, которую немецкое командование сбросило со счетов в первые же месяцы войны, стала грозной для Люфтвафе. Нашим лётчикам действительно не было равных в мире. Командира эскадрильи 111-го истребительного полка Петра Гнидо сама природа наградила изумительными способностями к лётному делу. В воздухе он чувствовал себя лучше, чем на земле. Умея блестяще выходить из самых трудных положений, он обладал ценным даром видеть всё небо боя, молниеносно оценивать обстановку и принимать решение, обеспечивающее победу.

Однажды при сопровождении штурмовиков сложилась такая ситуация. Навстречу шли три группы вражеских истребителей: в верхнем ярусе четыре FW-190, во втором шесть, а внизу, на бреющем, четыре Ме-190. Для «Илов» создалась серьёзная угроза. Гнидо немедленно перестроил боевой порядок своей группы «Лавочкиных». На флангах строя штурмовиков заняли место пары истребителей непосредственного прикрытия. С превышением шла ударная группа, от которой отвалила пара и, круто спикировав, перешла на бреющий полёт. Штурмовики шли к цели, не меняя курса. Четвёрка Ла-5 вступила в бой с «Фоккерами», нацелившимися на «Илов». Истребители плотно прикрыли группу от атак на флангах. Внизу пара Ла-5 предотвратила попытки вражеских самолётов атаковать группу на малой высоте. Выполнив задание, штурмовики вернулись на свой аэродром без потерь.

Позднее Гнидо участвовал в Корсунь-Шевченковской операции, сражался над Карпатами, освобождал Польшу. Ожесточённые бои шли в Закарпатье. Сильный удар был нанесён по аэродрому в Ужгороде 25 августа. Группу самолётов на это задание водил Герой Советского Союза гвардии майор Пётр Гнидо. На стоянках было уничтожено десять самолётов, много повреждено.

Сражаясь в небе Польши, Гнидо меткой очередью «ссадил с неба» знаменитого немецкого аса полковника Шмидта. А в боях за освобождение Чехословакии он сбил ещё семь самолетов врага.

С конца 1944 года гвардии майор Гни до воевал на Ла-7. 26 марта 1945 года он с тройкой вступил в бой с девятью немецкими истребителями, два из которых были сбиты.

Свои очередные победы он одержал 2 апреля 1945 года. В тот день он вылетел во главе шести «Лавочкиных». В районе Крановитца наши лётчики в короткой схватке без потерь сбили восемь самолётов FW-190 (из двадцати в группе), три из которых записал на свой счёт Пётр Гнидо.

Ветераны дивизии были свидетелями интересного эпизода. Вот как об этом вспоминает товарищ Петра Гнидо Барабанов.

В конце марта 1945 года 111 авиаполк в составе двадцати шести-двадцати восьми самолётов Ла-7 базировался на аэродроме Глейвиц. На противоположной стороне полосы на открытых стоянках размещался полк штурмовиков Ил-2 и две эскадрильи ночных истребителей «Аэрокобра» и «Спитфайр». В полдень была получена задача сопровождать три девятки бомбардировщиков «Бостон» в район Опавы. Эскадрилья заняла готовность № 1. Самолёты располагались параллельно полосе в 70 метрах, буквально крылом к крылу, и ждали команды на вылет. Погода была облачная, нижняя кромка облаков на высоте 1200–1500 метров. Самолёты второй и третьей эскадрилий размещались рассредоточенно на открытых стоянках под маскировочными сетями. Они тоже были готовы к вылету, лётный состав находился в районе стоянок, технический – у самих самолётов.

Со стороны северо-востока неожиданно появился один Ме-109, высота 700–900 метров, скорость не более 400 км/час, с курсом на наш аэродром. Командир второй эскадрильи майор Гнидо первым обнаружил «Мессер». Находясь примерно в 100 метрах от своей машины, он крикнул своему механику «Заводи!» и помчался к самолёту. Быстро вскочил в кабину – двигатель уже работал – и, не надевая парашюта, на больших оборотах вырулил к взлётной полосе.

Вторая эскадрилья размещалась напротив центральной части полосы. Если взлетать отсюда, то взлётной не хватит, вырулить к её началу – значит потерять внезапность. Это мгновенно оценил Пётр Гнидо и с ходу, со стоянки взлетел под углом 40–45 градусов к полосе в направлении крайних Ил-2, располагавшихся на противоположной стороне взлётки. После отрыва самолёт Гнидо прошёл буквально в сантиметрах над штурмовиками. Тем временем Ме-109 на высоте 700–800 метров выполнил над нашим аэродромом вираж с небольшим креном. Наш самолёт оказался сзади и ниже «Мессера» на дистанции 800-1000 метров. Гнидо левым разворотом вышел в заднюю полусферу и начал сближаться, набирая высоту. По поведению Ме-109 было видно, что он не видит нашего истребителя, поэтому повторяет вираж. Можно было предположить, что он что-то высматривает, но вместе с тем было непонятно, почему, находясь над аэродромом, где пятьдесят истребителей, выполняет полёт на небольшой скорости.

Майор Гнидо, сблизившись на дистанцию около 200 метров, снизу дал первую очередь. Звук стрельбы ещё не успел долететь до земли, как стал виден большой белый шлейф за Ме-109 – разбиты радиаторы. Немец стал метаться из крена в крен. Затем энергичным левым разворотом со снижением точно вышел вдоль самолётов первой эскадрильи и перевёл машину в пологое пикирование. У нас создалось впечатление, что последует обстрел наших самолётов. Однако лётчик думал лишь о своём спасении. Он вывел самолёт из пикирования, прошёл над самолётами первой эскадрильи на высоте 250–300 метров и набрал скорость, явно собираясь ретироваться. Гнидо дал вторую очередь. Через несколько секунд «Мессер» произвёл вынужденную посадку на поле с убранными шасси.

Лётчика сразу взяли. Командир дивизии генерал Ухов как раз был на аэродроме и наблюдал за действиями Гнидо. Он приказал доставить к нему немецкого лётчика. Через 10 минут его привели. Хромая, немец подошёл к генералу, встал по стойке «смирно». Одет он был в замшевый костюм коричневого цвета спортивного покроя, на груди блестели боевые награды.

Собрался весь лётный состав. Беседа со сбитым немецким лётчиком была особенно интересна для молодых лётчиков, которые наблюдали невольный мастер-класс, пример наивысшего мастерства выдающегося аса майора Гнидо. В этот момент подошёл Пётр Гнидо. Грудь его украшали «Золотая звезда» Героя и многие боевые ордена. Переводчик сообщил немцу: «Вот лётчик, который тебя сбил». Немец поднялся, встал «смирно», затем поклонился и попросил по древнему обычаю передать его личное оружие (пистолет «Вальтер») победителю.

Несколько часов спустя гвардии майор Гнидо вновь поднялся в воздух во главе восьми истребителей, которые в яростном бою разогнали двадцать четыре самолёта противника и пять из них сбили.

Война близилась к завершению. Вот что вспоминал Пётр Андреевич Гнидо об одном из своих последних воздушных боёв:

«В апреле 1945 года я вёл группу из шести истребителей Ла-7 на прикрытие наземных войск, готовившихся к наступлению на Моравскую Остраву. Поскольку в районе прикрытия самолётов противника не было, у меня возникла мысль вызвать на воздушный бой немецкие истребители, базировавшиеся на аэродроме Долбенешев.

Пара старшего лейтенанта Раздобудько заняла эшелон 4000 метров, а пара младшего лейтенанта Губанова – 6000 метров. В бой должны были вступать только по моей команде. Оставив четвёрку самолётов над характерным изгибом реки Одер южнее города Ратибор, мы в паре с лейтенантом Мухиным на высоте 2000 метров пришли на аэродром Долбенешев, выполнили ряд фигур высшего пилотажа и произвели по две коротких очереди из пушек. Фашисты приняли вызов на воздушный бой. Взлетели две пары Ме-109, и в то же время со стороны Моравской Остравы в нашем направлении шли свыше десяти Ме-109. Мы стали по-настоящему уходить в квадрат эшелонирования двух пар моей группы. Истребители противника преследовали нас хаотично, растянувшись в колонну пар и одиночек, предвкушая, по-видимому, лёгкую победу. Миновав Одер, мы с ведомым резко развернулись на 180 градусов и пошли в лобовую атаку на колонну «Мессершмиттов». На высоте 2000 метров я приказал паре Григория Раздобудько атаковать, и он на большой скорости пронзил строй «Мессеров», внеся в их группу замешательство. Вслед за парой Раздобудько по моей команде последовала атака пары Губанова – такая же стремительная и дерзкая. Не зная, сколько там ещё наших пар, фашисты начали паническое бегство, а мы – активное их преследование. В этом воздушном бою мы сбили пять самолётов и три подбили».

Закончилась война. 24 июня 1945 года на Красной площади в Москве состоялся исторический Парад Победы, на котором в составе сводного полка 4-го Украинского фронта участвовали и воины 10-й Гвардейской истребительной авиационной дивизии во главе с командиром, генералом Уховым. Среди участников парада был и Герой Советского Союза гвардии майор Гнидо Пётр Андреевич.

Всего за период своей боевой деятельности на фронтах гвардии майор Гнидо П. А. совершил четыреста двенадцать успешных боевых вылетов. Проведя восемьдесят два воздушных боя, он сбил сорок вражеских самолётов. В одном из боёв «привёл» вражеский самолёт на наш аэродром. Сам был сбит четыре раза, спасался на парашюте. Три раза был ранен, из них один раз – тяжело.

Трижды Герой Советского Союза Кожедуб сбил шестьдесят самолётов противника. Получается, что Гнидо набил ещё на одну Звезду Героя.

Иному бы с такими боевыми заслугами до конца своих дней почивать на лаврах.

После окончания войны Пётр Андреевич ещё долго служил в ВВС. Он удостоился чести быть участником первого парада реактивных самолётов 1 мая 1947 года на Красной площади в Москве. Все лётчики тогда были на приёме в Кремле. Затем он окончил Военно-Воздушную академию и Военную академию Генерального штаба, командовал авиационным полком, ракетной дивизией, был заместителем командующего ракетной армией (здесь Ромов с ним и встретился).

В 1976 году генерал-майор авиации П. А. Гнидо уволился в запас.

Умер Пётр Андреевич Гнидо 17 марта 2006 года.

Если бы он знал, что в его Одессе недобитые бендеровцы заживо жгут людей, он встал бы, снова сел в самолёт и добил их.

Рассуждая о героизме, Ромов пришёл к выводу – героические поступки чаще всего совершают люди амбициозные, самолюбивые, азартные, бедовые и, конечно же, смелые, преданные Родине. Такой Гнидо, таким был Чкалов и многие другие.

Но это история, это легендарные личности. А вот ближе к нашим дням.

Однажды в доме отдыха под Новосибирском Ромов познакомился с молодым человеком. Фамилия его Привалов. Он служил в Новосибирске, в авиационном полку. Это был коренастый, здоровый, жизнерадостный молодой человек. Он любил всегда быть первым, всегда побеждать, всегда выигрывать, делать всё лучше всех. Это был, как говорят, лётчик от бога. Была у него девушка Лиза. Они встречались, гуляли, беседовали, спорили. Однажды Лиза сказала.

– Не те нынче лётчики, что были раньше.

– Чем они тебе не нравятся?

– Нет, они хорошие, наверное, отважные, смелые, но не могут совершать такие смелые безумные поступки, как, например, Чкалов, который пролетел под мостом. Я ни разу не слышала об этом.

Это сильно задело самолюбивого Привалова. Он промолчал, но в его душе бес был разбужен. Созрел дерзкий замысел. Он поделился мыслями с ведомым, Ковальчуком. Они долго ходили, что-то измеряли, перемеряли, рассчитывали.

Тот, кто был в Новосибирске или проезжал через него, видел, что через Обь построены два моста – обычный и железнодорожный. Они расположены недалеко друг от друга. По берегу реки там расположены пляжи.

Был жаркий июльский день. Воскресенье. Пляж был заполнен отдыхающими. Люди семьями с детьми загорали, купались. Лётчики занимались своим делом – проводились полёты, отрабатывалась слётанность в паре. Самолёты взлетали, уходили в заданный квадрат, отрабатывали упражнения и возвращались на аэродром. Ревели турбины, к чему все уже привыкли. Вдруг пара после выполнения задания направилась не на аэродром, а, резко снизившись, понеслась в сторону моста. Не долетев до моста, ведомый взмыл вверх и ушёл в сторону – Ковальчук дрогнул, а ведущий в метре от воды проскочил под мостом и с рёвом взмыл вверх. От мощной струи газов вода забурлила, как будто закипела, образовалась большая волна. У людей, которые не видели это с самого начала, создалось впечатление, будто самолёт вынырнул прямо из воды и рванулся вверх. Слухи о подводных самолётах потом долго ходили по городу.

Разразился скандал. Привалова повели на «эшафот» – отстранили от полётов, арестовали, началось разбирательство. Что это – хулиганство, мальчишество, диверсия? Что бы там ни было, но это мастерство, расчет, глазомер, смелость. Подлететь со стороны железнодорожного моста было сложно. Снизившись, надо было в течение секунды сориентироваться, выровнять самолёт, приноровиться, чтобы оптимально попасть в пролёт и по высоте, и по боку. С другой стороны моста времени на это было больше, но сразу после пролёта надо было резко брать вверх, чтобы не врезаться в железнодорожный мост. Как это сделать в метре от воды? Как поведёт самолёт, не просядет ли и не окунётся ли в воду? Везде был сплошной риск.

Привалову светил суд военного трибунала и увольнение из армии. Но вмешался первый секретарь обкома КПСС. Он рассудил так. Если умолчать про серьёзные нарушения, граничащие с преступлением, то на этом примере можно воспитывать молодёжь, показывать романтику и героику будней лётчиков, привлекать парней в авиацию. Привалова оставили в армии. Через некоторое время его отправили во Вьетнам. Поехал он охотно – не терпелось поскорее заняться настоящим делом – сражаться. После определённого количества тренировочных полётов, знакомства с местностью, небом он начал летать на боевые задания. И вот однажды во время боевого вылета он заметил, что сзади в хвост ему заходит американский истребитель. Он обомлел, холодный пот выступил на лбу. Ещё мгновение, подумал он, и лётчик нажмёт кнопку пуска ракеты; тогда – хана. Он интуитивно и непонятно почему сильно надавил ручку от себя. Самолёт вошёл в крутое пике. И каким-то невероятным образом, сделав круг в вертикальной плоскости из положения пике, оказался на той же высоте. Привалов увидел далеко впереди себя тот американский истребитель. Он понял, что ракета прошла мимо. Включив форсаж, он решил подойти поближе к противнику. Подойдя на оптимальное расстояние, он выпустил ракету. Ракета попала в цель.

Проводили Ромова на пенсию с почётом. В ресторан, где отмечалось это событие, пришёл даже его бывший начальник штаба Генералов, будучи уже первым замом командующего. Пришёл почти инкогнито, чтобы не возбуждать излишнее любопытство граждан. В гардеробе снял шинель, снял китель, чтобы не бросаться в глаза, и быстренько юркнул за стол. Павел был ему очень благодарен и горд этим.

Павел уважал Генералова. Это был толковый генерал весёлого нрава, простой, остроумный, с хорошим чувством юмора. Однажды Павел заболел и перенёс сложную операцию. Теоретически его можно было уволить по состоянию здоровья. Но на это не пошли – дали дослужить ему до пенсии. «За» были все и особенно начальник штаба генерал Генералов. Ромов был грамотным опытным штабистом – решили не лишаться такого опыта. Но все понимали, что работать ему в прежнем темпе тяжело, поэтому решили разгрузить. Как раз в это время проходила замена партийных билетов. В рамках этого мероприятия Ромова вызвали в кабинет к начальнику штаба. Там были начальник отдела Антонов и секретарь партийной организации Петухов. К Ромову ни у кого замечаний не было. Но Генералов категорически попросил, потребовал:

– Павел, говорю при начальнике отдела. Если тебе будет тяжело, или почувствуешь недомогание, говори об этом начальнику отдела или прямо мне. Борис Алексеевич, ты имей это в виду – максимально разгрузи, не добивайте его.

– Конечно, товарищ генерал, – сказал Антонов Борис Алексеевич.

Ромова хотели разгрузить, но загрузили ещё больше. Теперь он на дежурство не ходил, в командировки не ездил, но за то на него взвалили всю внутреннюю бумажную работу. Сверху шли потоки бумаг, которые надо было исполнять, докладывать. Надо было и составлять свои планы работы, и отслеживать их исполнение. Когда все уезжали в командировку, и Ромов оставался один в отделе, он задыхался от этих бумаг: не было ни отдыха, ни нормального сна. Но разве Ромов мог пожаловаться начальнику, что ему тяжело? Ни за что. Тянул лямку изо всех сил, и выхода на пенсию он ждал, как божьего дара.

Однажды в штаб армии, где служил Ромов, прибыл для дальнейшего прохождения службы Володя Крылов, с которым Ромов служил в Жангиз-Тобе в штабе дивизии. Командующим тогда был Кочемасов. С Кочемасовым Крылов вместе учился в среднем училище в Качинске.

Когда-то на XXV съезде КПСС перед делегатами выступал молодой красивый генерал – командир ракетной дивизии – с рапортом от Вооружённых сил. Он доложил о высокой боевой выучке и готовности Вооружённых сил защитить советских людей – строителей коммунизма – от любых посягательств. Этому молодому генералу верилось. Это был Кочемасов.

В курсантские годы, рассказывал Крылов, Кочемасов хорошо играл на баяне. Когда их взвод посылали на кухню или на хозработы, товарищи просили Кочемасова взять с собой баян. Ребята чистили картошку на кухне, а Кочемасов играл на баяне любимые мелодии. Все слушали и подпевали. Время шло быстрее, на душе светлело, не хотелось спать, работа спорилась.

И вот, наконец, конец – пьянка по случаю увольнения.

– Павел, – сказал Генералов после четвёртой, – ты не спеши устраиваться на работу, отдохни месяц. Через месяц у моего знакомого в исполкоме появится должность, я обещал ему тебя.

Павел вроде бы пообещал, но, будучи трудоголиком, не мог выдержать долго без дела: целый месяц – это вечность. Через десять дней он затосковал, почувствовал дискомфорт, стало неуютно. Однажды его встретил знакомый, бывший сослуживец Николай Николаевич.

– Павел Иванович, чем ты сейчас занимаешься?

– Ничем, отдыхаю вот уже десять дней; надоело, больше не могу.

– Какие планы на будущее?

– Генералов велел отдохнуть месяц, а потом обещал свести со своим знакомым для трудоустройства в исполкоме.

– В исполкоме? Будешь каким-нибудь бюрократом; будешь бумажки перекладывать – скукотища. Пойдём к нам на завод, в вычислительный центр в КБ – живая интересная работа, ты же технарь, тебе должно понравиться.

Павлу это предложение показалось интересным, и он согласился.

Николай Николаевич представил Павла начальнику ВЦ Мовалису.

Михаил Львович Мовалис давно искал такого работника, каким представили ему Ромова.

Мовалис был человек немолодой, опытный, простой, добродушный. Не было такого случая, чтобы он отказал кому-нибудь в помощи, не отпустил сотрудника с работы, если тот обращался к нему с такой просьбой, не помог достать что-нибудь, и так далее. Все работники его уважали. Он работал на заводе давно, имел большие связи, знакомства, большие возможности.

Вакансий было две – сменный инженер на машину и инженер-электрик. Начальник ВЦ предложил Павлу должность сменного инженера. Павел как-то засомневался, замялся, задумался.

– Вас что-то смущает? – спросил Мовалис.

– Я думаю, справлюсь ли.

– Чего вы боитесь? Вы же инженер?

– Да, инженер. Но по специальности я работал очень мало, практических навыков недостаточно.

– А какая у вас специальность, что записано в дипломе?

– Радиотехнические системы управления, телеметрии и траекторных измерений.

– Ого! И с такой специальностью вы ещё сомневаетесь! Ничего. С вашим жизненным опытом, дисциплиной, организованностью, трудолюбием вы быстро освоите электронное оборудование. Я слышал, что военные инженеры, особенно ракетчики, народ грамотный. Говорят, что вы ещё и радиолюбитель.

– Да, радиолюбитель.

– Так о чём мы говорим! Будем считать, что вопрос решён положительно.

А Павел Иванович и не сомневался в том, что он быстро освоит машину. В академии он получил крепкие, глубокие знания. Какие только дисциплины они ни изучали! Кроме профильных им давали, казалось бы, не нужные радистам сопромат, теоретическую механику, материаловедение и другие. В академии расширяли их кругозор, приучали самостоятельно мыслить, работать с литературой, справочниками. Кроме того, Павел знал, как составлены наши описания и инструкции по работе на электронном оборудовании. Это не описания, а целые учебники. В них подробно описывается работа каждого каскада, которую инженер должен и так знать. Это азы. Например, встречается в схеме какой-нибудь генератор – описывается, как он работает, какие импульсы выдаёт, от каких элементов схемы и как зависят их параметры и т. д. Замечательно.

Михаил Львович повёл Павла в отдел кадров лично, пока тот не передумал, и оформил Ромова на должность сменного инженера. Но работать Павлу не пришлось – не на чем было.

Дело обстояло так. Объём и сложность задач в КБ росли, старая вычислительная техника с ними уже не справлялась. Нужна была новая современная машина. Но где её взять?

Этот вопрос не к Мовалису – на то он и обзавёлся за многие годы знакомствами и связями. Хоть и с большим трудом, он нашёл такую машину. За полтора миллиона её приобрели. По тем временам это были огромные деньги. Установили (занимала она несколько комнат), наладчики произвели наладку, регулировку, включили в работу. Через два дня пришли пожарные – выключили, опечатали рубильник. Оказывается, дорогостоящее оборудование нельзя эксплуатировать без системы автоматического пожаротушения. Срочно взялись за эту систему. Но установить систему пожаротушения оказалось очень сложно. К тому времени ни один институт уже не проектировал системы пожаротушения. Время шло, машина простаивала, принося убытки. Ситуацией заинтересовался народный контроль, угрожая принятием серьёзных санкций. Надо было срочно что-то делать. Решили, что на этот участок надо ставить отдельного человека, чтобы он занимался только этим. Назначили сюда Павла, переведя его на должность инженера-электрика. Итак, Павел отныне должен был заниматься системой пожаротушения.

Принцип работы установки автоматического пожаротушения в общих чертах заключался в следующем. Основу системы пожаротушения составляли баллоны с фреоном, который находился под высоким давлением воздуха (90 атмосфер). Фреон горение не поддерживает. При возникновении пожара сигнал от извещателя поступал на соответствующий баллон, он открывался, фреон под давлением воздуха по трубопроводу поступал к месту возгорания, распылялся, превращался в газ, который заполнял помещение, вытесняя кислород; горение не поддерживалось, огонь гас.

С новой силой продолжились поиски специалистов, кто бы спроектировал да кто бы сделал установку. Это была главная задача. Искали все и везде, но никого не находили. Наконец Михаил Львович вспомнил про своего знакомого Реймана, который мог бы помочь. И правда – Рейман частным порядком занимался системами пожаротушения. Имел ли он лицензию на проведение таких работ – вряд ли. Но выхода не было; рады были и этому. Рейман согласился смонтировать систему пожаротушения. У него была небольшая бригада. Она состояла из слесарей и электриков. Слесари прокладывали стальные трубы в 12 помещений, сваривали, устанавливали распылители. Электрики монтировали пульты автоматического управления, извещатели, другое оборудование. Схема была, можно сказать, самодельной, поэтому комплектующие были доступны, их добывали без труда. Основная задача состояла в том, чтобы узаконить эту схему. Этим Павел и занимался, бегая по различным инстанциям, проектным организациям, умоляя, чтобы они согласились с предложенным проектом, подписали соответствующие документы, узаконив тем самым проект. Но дураков нема. Никто не подписывал чужой проект, никто не хотел брать на себя большую ответственность. Ещё Павел чертил схемы, мобилизовав для этого несколько девочек, отрабатывал инструкции, другую документацию. Мало-помалу дело продвигалось – где помогало знакомство Михаила Львовича, где Павел включал своё обаяние.

Ещё Павел подготовился и сдал зачёт на допуск к эксплуатации сосудов, работающих под давлением – это было обязательным. Чтобы сдать, нужно было готовиться серьёзно. Экзаменаторы были строгие. Все помнят, как по мастерской летал баллон со сжатым воздухом.

Дело было так.

В мастерской свалился на пол баллон со сжатым воздухом (должен быть надёжно закреплён) и повредил горловину. Вырвавшаяся струя воздуха понесла баллон, как реактивный снаряд, по мастерской, круша на пути столы, стулья, руша перегородки, отбивая штукатурку со стен. Лишь на мгновение баллон остановился, оказавшись зажатым в углу помещения. Но тут же (видимо, струя изменила направление) повернулся, вырвался из ловушки и продолжил свой разрушительный полёт. Он остановился лишь тогда, когда стравился весь воздух. Лишь по счастливой случайности никого не убило и не покалечило. Старший инженер отдела сжатых газов Адреналина Васильевна всегда приводила этот случай как яркий пример вопиющего нарушения техники безопасности.

Полмесяца прозанимался Павел этим проектом и уже похудел на 3 кг без клизм, лекарств и голоданий.

Бригада подрядчиков, как было отмечено, состояла из слесарей и электриков. Команда электриков состояла из двух человек – Арбузас Юра и Иван Дебило. Арбузас был отличным специалистом, организованным, добросовестным. Пожарные при приёме даже не проверяли те участки, которые он монтировал, расписывались не глядя. С Иваном же надо было держать ухо востро. Работать он умел и, если хотел да если не «после вчерашнего», получалось хорошо. Единственное, в чём он был непревзойдённый мастер золотые руки – это напиться в любых условиях, в любой обстановке. У него был очень красивый нос, ни у кого такого не было. Нос у него был цвета догорающего заката. Будучи родственником высокопоставленного чиновника, он уже успел поработать в заводоуправлении. В отделе стол Ивана находился рядом с аквариумом. С воспитанностью у Ивана была небольшая промашка, да и манеры не отличались изысканностью. Первым делом он вырезал на столе свои инициалы. Во время чаепития он выливал остатки чая в аквариум, там же и мыл бокал. Его начальник постоянно возмущался и ворчал.

– Кто его так сделал? Руки бы поотрывал!

– Руки здесь ни при чём, – поправляли его сотрудники.

За полмесяца до получки деньги у Ивана заканчивались, и он постоянно просил взаймы. Те, кто Ивана знал, старались не занимать ему – отдавал долг он неохотно, у новичков же удавалось перехватить.

– Валера, займи сто рублей до получки, – обратился он однажды к рабочему.

– Сто рублей – не деньги, но у меня только пятьдесят.

– Ну, давай пятьдесят, остальные пятьдесят будешь должен, потом отдашь.

После получки Валера спрашивает.

– Иван, про долг не забыл?

– Какой долг?

– Пятьдесят рублей.

– Да я тебе, кажется, ничего не должен.

– Как же так, неделю тому назад занял у меня; Олег свидетель.

Началась перепалка со взаимными упрёками и обвинениями. Мимо проходил Олег – друг Ивана.

– На какую тему скандал? – спросил он.

– Да вот, Иван долг не отдаёт, – пожаловался Валера.

– Не может быть, Иван иногда отдаёт долг; давай разберёмся. Валера, сколько тебе Иван должен?

– Пятьдесят рублей.

– А Валера мне тоже должен пятьдесят рублей – мы с ним договаривались.

– Ну вот, смотрите: Иван должен тебе пятьдесят рублей, и ты должен Ивану пятьдесят рублей – значит, вы в расчёте, – рассудил Олег.

Иван был человек несобранный, недисциплинированный – часто опаздывал на работу, а то и вовсе не приходил. Все свои прогулы он объяснял так – болела голова.

– Зачем тебе такая голова, которая всё время болит, – говорили ему.

– Я туда ем.

За пьянство, прогулы, нарушение трудовой дисциплины Ивана перевели в монтажники.

Между тем дела у подрядчиков продвигались. Слесари уже смонтировали все 12 лучей. Ребята там были добросовестные, ответственные. Захарыч был самый старший и опытный. Он отвечал за технику безопасности, которую знал, как свои три пальца. Он был немного неадекватен, считал себя хорошим психологом, всегда вызывался при наличии плохих новостей или беды пойти к родным и близким с этой страшной вестью.

Однажды их бригада производила работы на новом доме. Когда Захарыч и ещё трое рабочих находились внизу под балконом, с пятого этажа свалилась бетонная плита прямо им на головы. Один рабочий не успел отскочить, и плита его накрыла.

– И не тяжёлая вроде бы плита, – рассказывал Захарыч, – поднимали без крана вчетвером, но, когда его вытащили, он был уже готов. Наверное, плита была отравлена.

Сообщить об этом жене вызвался Захарыч. Он всегда говорил, что человека к плохой вести надо подготовить, сразу не сообщать – это может его убить. Пришёл Захарыч к Татьяне, проговорил целый час на различные темы и уже перед уходом сказал:

– Ты знаешь, не хотел говорить, да всё равно узнаешь – твой муж погиб: плитой задавило.

У Захарыча самого год тому назад случилась беда – сгорел дом, в огне погибли его жена и дочь. Он до сих пор жил как во сне. Другой такой же «психолог» решил поговорить с ним, утешить.

– Захарыч, правда, что у тебя погибли жена и дочь?

– Да, в прошлом году, – сказал он, всё ещё чёрный от горя.

– А вообще, как жизнь?

Монтаж и наладка системы пожаротушения подходили к концу. Сотрудники ВЦ были готовы приступить к работе. А пока они сдавали зачёт по технике безопасности при работе на электроустановках. Это всегда делалось раз в году. Света Лисицина отвечала на вопрос, что такое шаговое напряжение:

– Шаговое напряжение возникает между ног при приближении к оголённому концу, – чётко отвечала она.

И это правильно в любом варианте.

Ромов уже полностью освоился в коллективе, познакомился со всеми, узнал существующие обычаи и порядки. А порядки были простые, свободные, приятно его удивившие.

Все праздники, торжественные мероприятия, дни рождения отмечали вместе всем коллективом. Столы сдвигались, накрывались, все рассаживались по местам. Причём места были уже определены: каждый знал своё место, как солдат в строю. Места распределились со временем как-то сами собой.

Настя была красивая сексуальная женщина. Вышла замуж по любви за баяниста из вокального ансамбля. Года четыре они жили хорошо, родилось два сына. Но вот муж стал относиться к ней все прохладнее и прохладнее – работа у него такая. В ансамбле было много молодых красивых девушек – невыносимо соблазнительная обстановка. Винокур в одной из своих миниатюр говорил: «У колодца да не напиться!» Муж стал задерживаться на работе, исчезать из дома на день, на неделю под предлогом гастролей. Тем временем группой они уезжали к приятелю на дачу и там гудели – баня, пруд, да и секс никто не отменял. Постепенно муж отдалялся от семьи, пока совсем не ушёл. Ну и дурак! Такую женщину, как Настя, надо ещё поискать.

Настя устроилась на работу в машбюро. Там её быстренько нашёл будущий новый муж и сразу предложил пожениться. Настя долго не раздумывала – двое детей всё-таки. Правда, он был старше её на двадцать пять лет.

Позже она перешла на работу в КБ в вычислительный центр. Хороших молодых мужчин было много – выбор неплохой. Олег был лучше всех (не считая Павла). Как-то невзначай, ненароком Настя сделала так, что Олег занимал место за столом рядом с ней.

Во время больших торжественных мероприятий работники всех отделов КБ стекались в актовый зал, где были музыка, танцы.

Руководством был заведен обязательный порядок: перед праздниками, а если праздничных дней было несколько, то строго, все руководители подразделений должны проверить помещения: чтобы всё оборудование было выключено, напряжение отключено, форточки закрыты, противопожарная безопасность в норме. Назначалась отдельная комиссия, которая проходила по помещениям и проверяла выполнение этих мероприятий. Однажды встречали Новый год; за ним следовали новогодние каникулы. Вино лилось рекой. Все накушались изрядно, кроме Павла – он не пьёт, ему нельзя. О какой проверке помещений могла идти речь? Наливай да пей! Ни Башков, непосредственно отвечающий за помещение, ни начальник ВЦ даже не вспомнили о проверке – некогда, забыли. Забыла о проверке и назначенная комиссия. Все с трудом расползлись по домам. На другой день охранники докладывают директору: на ВЦ (был на заводе ещё один вычислительный центр) работает оборудование – слышен гул мотор-генератора. Мотор-генератор – это большой электромотор, на валу которого расположен ещё и электрогенератор. Не буду объяснять, зачем так сделано, но скажу, что это большой агрегат, потребляющий много электроэнергии. Кроме того, он работает, вращается без присмотра. Может всё случиться.

Директор по тревоге вызвал комиссию, которая должна была проверить все помещения и оборудование, пообещал всех строго наказать и велел открыть все помещения и проверить всё в строгом соответствии с приказом. Начальника ВЦ сразу снял с должности. Вызвали всех начальников подразделений, начали проверку в их присутствии с перспективой серьёзных выводов за обнаруженные нарушения.

Узнав про это, Мовалис звонит Башкову:

– Толя, ты проверял вчера помещения?

– Нет, я был чуть живой.

– Я тоже ничего не посмотрел, не помню, как пришёл домой. Готовься к большим неприятностям, если что обнаружат. Директор всех вызвал, будут проверять всё по новой. Кто уходил последним, не помнишь?

– Не видел.

– А Ромов был?

– О! Точно! Ромов был, так что не переживай – он обязательно всё проверил и выключил.

– Да. Он молодец, настоящий полковник.

– Подполковник.

– Неважно, всё равно настоящий.

Это правда. Ромов по старой армейской привычке – семь раз отмерь – перед уходом всегда всё просматривал, проверял, закрывал, выключал. А уж на этот раз, видя, что начальник «занемог», он ушёл последним, проверив и выключив всё, даже холодильник выдернул из розетки – он был пустой.

Работников завода и КБ в том числе часто привлекали на сельхозработы. Ездили на прополку овощей, уборку картошки, капусты, моркови и др. Ездили не всегда охотно, но если ездили, то работали хорошо – выполняли все задания и нормы. С удовольствием ездили на прополку капусты. Капустное поле находилось в живописном месте – рядом берёзовая роща, луг и даже пруд, где можно искупаться. Ездили как на пикник – с выпивкой и песнопениями.

В этот раз на прополку капусты собралось много желающих. Было тепло, ласково светило солнышко – всем хотелось съездить на природу, подышать свежим воздухом. Семён и Никита решили поехать на своей машине, чтобы с поля уехать прямо домой, не заезжая на завод. Приехали на капустное поле раньше всех – остальные долго собирались, ждали автобус, не спешили. В берёзовой рощице стояла машина. Подъехав ближе, они узнали машину Ивана Костенко. Иван работал сменным инженером на вычислительной машине. Он был худой, длинный, но жилистый и выносливый. Занимался спортом – прыжками с шестом, на районной спартакиаде неоднократно занимал призовые места. В кабине, кроме Ивана, виднелся женский силуэт. Это Лиза, догадались они. Лиза была женщина свободных, раскрепощённых нравов и вольного поведения, она, не таясь, встречалась с Иваном и другими мужчинами.

– Слушайте, ребята, вы совсем страх и осторожность потеряли, – сказал Никита, выйдя из машины, – сейчас сюда приедет полКБ. Иван, твоя Света тоже приедет. Вы бы отсюда уехали куда-нибудь подальше.

– Уедем, конечно, они не скоро приедут, знаю я – пока соберутся, пока приедет автобус, да ещё что-нибудь забудут, вернутся; так что ещё не меньше часа есть.

Минут через двадцать показался автобус. Он ехал медленно, пыля просёлочной дорогой, переваливаясь с бока на бок, ныряя в канавы и карабкаясь на бугры. Вот он подъехал к роще, остановился, и из него не торопясь начали выходить работники. Света вышла последней. Оглядевшись вокруг, она насторожилась – вдалеке стояла их машина. Сначала она не поняла, что бы это могло значить, но потом тревожная догадка пронзила душу. Она быстрым шагом направилась к машине, глядя по сторонам, ища что-нибудь тяжёлое. На глаза ей попалась сухая берёзовая валежина. Иван и Лиза потеряли не только страх, как отметил Никита, но и бдительность. Они не видели, как приехал автобус. Света, взяв палку, осторожно подходила к машине. Разбить стёкла – жалко, своя. Размахнувшись, она нанесла удар по крыше – на крыше образовалась довольно большая вмятина. Иван как ошпаренный выскочил из машины, за ним не торопясь вылезла Лиза.

– Ах ты паразит, кобель шелудивый, я тебе сейчас всю бошку разобью, – замахнулась палкой Света, но ударить не решилась – свой всё-таки; надо будет потом лечить, деньги тратить.

Она била палкой по бамперу – так дешевле, но всё равно нечаянно разбила фонарь, чем была огорчена. Затем она ринулась на Лизу.

– А ты, стерва, что зенки вылупила? Я их сейчас тебе повыцарапываю!

Бросив обломок палки, она вцепилась Лизе в волосы. Лиза ударила её ногой в живот. Было больно, и Света укусила её за руку, до крови. Иван стоял рядом; оказавшись в таком идиотском положении, он не знал, что ему делать, кого защищать. Он пытался как-то остановить женщин, прекратить этот концерт. Женщины тем временем продолжали критиковать друг дружку физически, приговаривая:

– Ты же бочка с салом, что он в тебе нашёл, видать, зелья какого-то подсыпала, – кричала Света.

– На себя посмотри – ты, суповой набор, что он в тебе нашёл? О тебя можно занозиться. Да ещё и придурочная, прокусила до крови, пойду, сделаю прививку от бешенства.

– Конечно, чужой мужик – не жалко, можно из него выжимать все соки.

– Да много из него не выжмешь, – огрызнулась Лиза.

– Лиза, пойми, мне не жалко, но ты не знаешь, как с ним обращаться – можешь вывести его из строя. Я его для себя берегу, ухаживаю за ним, хорошо кормлю. С супружеским долгом я его не напрягаю – всего лишь три попытки за ночь. Не смог – ничего, завтра отработает. Двойную норму.

– Я не знаю, как обращаться с мужиками? – возмутилась Лиза. – Знаю лучше тебя.

– После ночной смены он должен отдохнуть, а ты его эксплуатировала. Он вчера работал в ночную смену, устал, измотался.

Лиза молчала и вдруг громко захохотала.

– Где, ты говоришь, он вчера работал?

– В третью смену.

– В третью смену вчера работала Ольга Михайлова, а его и близко не было.

Услышав это, Иван забеспокоился и стал потихоньку отступать на заранее подготовленные позиции – к машине. А женщины тем временем наступали.

– А ну-ка, самец паршивый, расскажи, с кем смену отработал? Я, дура – Ванечка, Ванечка, устал, наверное, отдохни, поспи, я приготовлю твою любимую телятину с соусом из белого вина. С мышьяком бы тебе телятину приготовить, паразит! – бушевала Света.

Она всё-таки достала его палкой – удар пришёлся по плечу, не причинив телесных повреждений.

– Ах ты, падло, – ругалась некрасиво Лиза, – мало тебе двух баб, так ты решил ещё и Жанну осчастливить.

– Так он у Жанны был?! Ладно, завтра я этой лахудре патлы повыдёргиваю.

– Зачем откладывать на завтра? Я сегодня это сделаю – она придёт во вторую смену, – пообещала Лиза.

Народ ухохатывался. Цирк! Все надеялись на продолжение концерта на заводе, когда придёт на смену Жанна. Иван тем временем смог пробраться к машине, сел и укатил.

И вот, наконец, всё было закончено – система пожаротушения смонтирована, проверена, документация отработана. Комиссия, принимающая систему, документацию даже смотреть не стала.

– Павел Иванович, – сказал председатель комиссии Чашин – бывший сослуживец Ромова, – документация вся отработана?

– Обижаешь, начальник.

– Раз Ромов сказал: всё нормально, значит, так оно и есть – здесь он даст нам всем фору.

Система пожаротушения была принята в эксплуатацию, все акты подписаны.

Начались спокойные рабочие будни – вычислительная машина работает, система пожаротушения – на стрёме, ждёт возгорания.

Павел прекрасно понимал, что эта самодельная система пожаротушения очень ненадёжна. Она построена на устаревших релейных схемах, в которых контакты то не замыкаются, то не размыкаются. Он чувствовал, что впереди с этой системой много неприятностей, без неё было бы надёжнее. Машина работает в три смены, на ней всегда люди, которые быстрее заметят задымление, возгорание и другие подозрительные моменты. А система может сработать ложно, и тогда находящиеся там люди могут отравиться. (Так, кстати, произошло на подводной лодке). Позже, когда Павел уже не работал на этой системе, так и произошло, хорошо, что обошлось без жертв. В связи с этим было мнение – вот, мол, Ромов ушёл, теперь систему никто хорошо не обслуживает, поэтому и возникают проблемы. Это не так, Ромов тут ни при чём – система такая. А пока что эта система работает исправно, Павел отдыхает.

Но отдыхать трудоголику тяжело – тоскливо, руки чешутся. Помогли женщины, которые работали вместе с ним. Женщин в отделе было большинство. Работать в женском коллективе нелегко – одно неосторожное движение – и ты папа.

Женщины попросили его отредактировать поздравление в стихах, которое они сочинили своей подруге на юбилей. Павел охотно согласился – хоть чем-то заняться. Если бы собрать все тексты, которые он написал в штабе, получились бы тома. Отредактировать стихотворение было раз плюнуть. Павел прочитал стихи – написано от души, но плохо, подредактировать их невозможно, лучше написать заново. Что Павел и сделал. Получилось неплохо. С тех пор началось. Само собой, получилось так, что он стал «стихоплётом» на общественных началах. Он писал поздравления с праздниками, днями рождения, юбилеями, писал эпиграммы на сотрудников. Делал он это с юмором и иронией. Вот некоторые из них.

Несолёнову, любителю плотно поесть:

Карлову на 60-летие:

Сергею Плотникову:

Любе:

Оле:

Такие дурацкие экстремальные стихи на грани оскорбления никого не шокировали, наоборот – всем нравились, все хохотали, особенно именинники. С ними Павел был в дружеских отношениях, поэтому мог позволить себе такой тон.

Время шло, система пожаротушения пока никого не беспокоила. Павлу было скучно. Тем временем на машине всё чаще выходили из строя блоки питания. Ремонтировать их без определённых навыков, да ещё без стенда, специально предназначенного для их настройки, было очень трудно. Павел в своей радиолюбительской практике сталкивался с такими источниками питания. Они ему нравились – были малогабаритными, мощными, экономичными. В литературе он читал о них (УВИПах); говорилось о том, что они ненадёжны, часто выходят из строя. Там же давались рекомендации, как повысить их надёжность и долговечность. Надо было рассчитать цепочку RC и подключить её в определённом месте. Формула для расчета была очень простой. Павел её запомнил, но ещё не применял – не было необходимости. Машина простаивала, принося убытки. Новые УВИПы стоили дорого, их надо было заказывать и долго ждать. Был другой, более дешёвый вариант – купить неисправные блоки и отремонтировать их. Недалеко – в Новосибирске на одном из складов Академгородка собралось много неисправных блоков. Их можно было купить по бросовой цене, попробовать отремонтировать. Узнав об этом, Михаил Львович послал туда в командировку Белова. Он надеялся, что тот попытается, купив блоки, отремонтировать их с привлечением тамошних специалистов. Но Белову заниматься этим было некогда, у него было много своих дел – женщины, рестораны и другие заботы. Привёз Белов эти неисправные блоки, и с тех пор они валялись в помещении с ЗИПом. Как-то случайно Павел об этом узнал. Его радиолюбительское сердце громко ёкнуло. Он пошёл к начальнику отдела.

– Михаил Львович, – сказал он, – я слышал, на складе валяются неисправные УВИПы; я немного имел дело с импульсными источниками питания, я бы с удовольствием позанимался ими, может быть, получится что-нибудь.

– Правда!? Да, Павел Иванович! Это сейчас наше самое больное место. Я прошу тебя, попробуй, авось получится, а мы будем оказывать тебе всяческое содействие.

И Павел с марша сразу ринулся в бой. Он проверил блоки. У всех оказались пробиты мощные транзисторы. Павел поменял транзисторы, рассчитал для каждого блока цепочку RC и смонтировал. Блоки заработали! Павел был счастлив. Вот только настроить их было не на чем – не было стенда. Всё-таки он настроил два блока. Приблизительно, на глаз. Их поставили на машину, и она начала работать. Теперь были счастливы все. Этих блоков было, конечно же, мало, но начало было положено, путь решения этой проблемы был найден. Павла срочно отправили в Новосибирск, чтобы закупить ещё блоки и, таким образом, решить задачу полностью. Правда, денег на счёте КБ было только на два новых блока.

Павел поехал в Новосибирск. Прибыл, устроился. На территории городка был большой вычислительный центр, гостиница, столовая. Он доложил своему начальству о прибытии, представился тамошнему начальнику – хорошему знакомому Мовалиса – и приступил к выполнению задания. Начальнику ВЦ Василию Петровичу Павел доложил о своих планах и попросил разрешения:

а) отобрать из неисправных блоков наиболее подходящие;

б) дать ему возможность отремонтировать эти блоки у них в мастерской;

в) позволить воспользоваться стендом для настройки блоков;

г) разрешить работать допоздна.

– Так с Михаилом Львовичем мы не договаривались, – сказал начальник ВЦ. – Вы должны брать все блоки подряд.

– А если я сделаю и вам несколько блоков? – сказал Павел.

– Это другое дело.

Когда Павел узнал, сколько стоят эти, практически выброшенные, блоки, он понял, что за те деньги, которые ему пообещали дома, можно купить не два, а двадцать блоков. Стоили они по цене металлолома. Павел приступил к делу. В первый же день он сделал два блока хозяевам, чем вызвал глубокое уважение и симпатию к себе. Ему разрешили делать всё, что ему было нужно, и пользоваться всеми приборами и инструментами. Через два дня позвонили с завода.

– Павел Иванович, – сказал его начальник сектора Башков, – вот тут Михаил Львович спрашивает, приступил ли ты к отбору блоков?

– Обижаешь, начальник, я уже отремонтировал и настроил пять блоков, – ответил Павел, довольно улыбаясь.

– Завтра они уже уйдут к вам.

– Это поразительно! – обрадовался Башков, – признаться, мы ожидали от тебя подвига, но такого не ждали. Как ты мог без денег купить и отгрузить пять блоков? Это – фантастика!

– Деньги мне срочно нужны, я дал честное слово, что через пару дней деньги будут перечислены. Мне поверили на слово.

– Я понял, почему тебе поверили на слово; они тебя сразу раскусили. У тебя всё на лице написано – написаны все твои мысли, эмоции, весь твой внутренний мир. Не зря Мовалис – отличный физиономист – сразу тебя понял. Не переживай, завтра к вам выезжает Белов, он привезёт деньги наличными.

– А сколько блоков нужно?

– Чем больше, тем лучше. У Халикова на ВЦ такие же проблемы, даже острее. Мы ему обещали поделиться блоками, если сами разживёмся.

– Пусть Халиков даёт деньги, я сделаю УВИПы и себе, и ему. Но я должен задержаться здесь на неделю, чтобы сделать блоки и им в благодарность за содействие и помощь.

– Оставайся насколько надо.

Вскоре приехал Белов. Белов часто сюда приезжал; он был хорошим доставалой и его всегда посылали для таких целей. В Новосибирск он приезжал охотно – у него были здесь важные дела. Как многие снабженцы, он любил попить водочки, повстречаться с женщиной без лишних глаз и ушей своих сотрудников и жены. Белов был завидный мужчина: стройный, красивый; голова гордо поднята, спина прямая, плечи развёрнуты, улыбка широкая нахальная, пышные, как у Саддама Хусейна, усы. Походка у него была красивая, энергичная, плавная. Шагал всегда он ровно, не дёргаясь и не качаясь. Кажется, поставь ему на голову стакан с водой – не расплескает. Поначалу к женщинам он был равнодушен. Но, как часто бывает, успех в каком-нибудь деле провоцирует и разжигает наше желание заниматься этим делом. Например, приводит мама сына в фигурное катание, которым он не хотел заниматься. После нескольких занятий, проб, усилий у мальчика начало что-то получаться. Этот маленький успех окрыляет его, стимулирует его желание, и, в конце концов, ему фигурное катание начинает нравиться, он занимается им охотнее и добивается хороших результатов. Так и у Белова – внимание женщин, их взаимность побудили его заняться женщинами серьёзнее. Правда, и пить он стал серьёзнее – набирался часто до одурения. Надо сказать, что на ногах он всегда держался твёрдо. И вот сегодня – утром приехал, отдал деньги, а вечером Павел встретил его; он идёт, ковыляя во мгле.

– Вася, ты куда направился на ночь глядя? – спрашивает его Павел.

– К приятелю.

– К какому ещё приятелю, как зовут твоего приятеля?

– Женя.

– А живёт он где?

– На противоположной стороне улицы. Где противоположная сторона улицы? Подскажи, пожалуйста.

Павел показал рукой на другую сторону улицы.

– А там говорят, что эта сторона, совсем одурели – тупые здесь все какие-то.

– Пойдём лучше в гостиницу спать, в таком виде неудобно показываться перед приятелем.

– Удобно. Я знаю, она меня ждёт.

– Так это приятельница?

– Да, Женя. Несколько лет тому назад она приехала сюда из Карасука. Знаешь такой город?

– Слышал.

– Там все женщины красивые; вот только как их называть, не знаю до сих пор.

– Как женщин называют – женщины, сударыни, дамы, леди.

– Нет, я имел в виду: вот в Москве – москвички, в Омске – омички, ростовчанки, тамбовчанки и так далее. А вот как назвать женщин Карасука? Язык не поворачивается. Хорошие женщины, но вот так не повезло.

Посетовав на такую несправедливость, Белов пошёл дальше.

Его приятельница Женя была женщиной одинокой – не было ни мужа, ни детей. Нет. Муж у неё раньше был, но совместная их жизнь сложилась не совсем нормально. Она была женщина страстная, темпераментная, любвеобильная; муж же её Стас был очень холоден к женщинам, безразличен, исполнение супружеского долга считал тяжким трудом. Может быть, и по этой причине у них не было детей. Но вот однажды врач сказал Жене, что она в положении. Это был праздник. Наконец-то! Но через некоторое время ей сообщили, что врач ошибся, и она не беременна. Больше всех горевал Стас.

– Опять эти дурацкие бессмысленные телодвижения! – возмущался он.

Однажды Стас пришёл от доктора возбуждённый, радостный, сияющий.

– Фу! – с большим облегчением выдохнул он, – гора с плеч.

– Что произошло? – спросила Женя.

– Врач сказал, что я стал импотентом, так что ко мне теперь не приставай; могу справку принести.

По этой причине жизнь у них пошла наперекосяк. Женя, не получая от Стаса должного мужского внимания, начала искать альтернативные варианты. Долго она не искала. Мужчины такой женщине живо нашли применение. Валера быстро прибрал её к рукам. Стас знал об этом, но вызывать его на дуэль не собирался, наоборот – он был благодарен Валере за помощь.

Правда, однажды, встретив Валеру, он поинтересовался:

– Валера, ну, ладно, я муж, у меня супружеский долг, а тебе это зачем?

С Беловым Женя познакомилась на пляже. Однажды летом он приехал в командировку, было тепло, и он решил искупаться и позагорать. Придя на пляж, он разделся, но потом заметил табличку «Купаться запрещено». Он решил хоть позагорать – лёг на горячий песок, предоставив своё спортивное тело солнышку. Через некоторое время появилась молодая женщина, довольно привлекательная, с формами провокационных размеров. Она начала неторопливо раздеваться. Белов молча наблюдал за ней, ожидая, когда она разденется. Она, чувствуя, что за ней наблюдают, как бы позировала перед Беловым, поворачиваясь и подставляя для обозрения все свои злачные места – места общего пользования. Вот она разделась.

– Здесь купаться нельзя, запрещено, – сказал Белов.

– Что же вы мне раньше не сказали, когда я не разделась?

– А раздеваться не запрещено.

Так слово за слово – завязался разговор, и они познакомились. С тех пор Белов, приезжая в командировку, обязательно навещал её.

Но вот все дела были сделаны, все обещания выполнены; Павел уехал домой.

В отделе его ожидал неприятный сюрприз. Дело в том, что начальнику первого сектора понадобилось устроить своего родственника к ним в отдел. Вакантных должностей не было. По согласованию с заместителем начальника отдела было решено предложить Павлу как пенсионеру уволиться, и на его место принять Сорокина. Уволить Павла было несложно. Павел был горд и самолюбив, он знал себе цену. Поэтому нужно было к чему-нибудь придраться, задеть его самолюбие, и он сам уйдёт. Расчет был верен. Павел и сам не прочь был уйти подальше от своей системы пожаротушения, которая почему-то ещё работала исправно. Начальник отдела был в это время в больнице и не знал об этой затее. Конечно же, он никогда бы не позволил потерять такого толкового инженера. Сорокин окончил институт заочно, работал на различных должностях, в последнее время работал на соседнем заводе тоже на ВЦ. Работал он не на машине, а около машины кем-то вроде завхоза или сторожа. Говорил, что у него красный диплом. Диплом у него, может быть, и был, но знаний не было никаких – ни теоретических, ни практических навыков.

Со знаниями у многих было не густо. Большинство инженеров составляли женщины. Все они заканчивали вечернее отделение института. Они уже работали, им нужен был только диплом – корочки, поэтому знания для них были делом второстепенным – лишь бы как-нибудь спихнуть зачёт, лабораторную, курсовую, получить троечку – больше не надо. В связи с этим Павел вспоминал свою учёбу в военном ВУЗе. Там они не учились, а их учили. За каждый незачёт, не сданную вовремя лабораторную работу, за любую задолженность строго спрашивали, наказывали.

А такие вот специалисты, работающие здесь на машине, могли только включить, выключить машину, произвести какие-то необходимые элементарные действия при возникновении аварийной ситуации. При возникновении неисправности они терялись и были совсем беспомощны. Начальник машины Персиянов возился с машиной, устранял неисправность, запускал машину. Ему постоянно помогала Ольга – его инженер, девушка смышлёная, добросовестная, трудолюбивая. Она всегда старалась вникнуть в суть проблемы, запомнить, научиться. Павел её уважал. Зная такую обстановку, Сорокин рассчитывал на то, что ему придётся только нажимать кнопки – включать и выключать, а неисправность устранит какой-нибудь начальник. Но эту самодельную систему пожаротушения хорошо знал только Павел.

Павел, вернувшись из командировки, узнал о намерениях его оппонентов, их интригах. Вскоре начались необоснованные мелочные придирки. Он плюнул на всё и подал заявление на увольнение по собственному желанию. А им это и было нужно. Ещё это было нужно его приятелю Валентину Каюку. Каюк давно звал Павла к себе. Он работал на ВЦ соседнего завода, и машина была такая же.

– Павел, – говорил он, – ты там вникай, изучай машину, а потом перейдёшь к нам.

Узнав об увольнении Павла, он тут же позвонил ему.

– Павел, давай, приходи к нам пока на должность инженера в гермозону, дисководы не работают. Дней за 5 ты приведёшь их в порядок?

– Обижаешь, начальник, – за 2–3 дня. Но чуть-чуть подожди – нужно помочь хорошим людям.

А помочь Павел хотел Ольге. На машине возникла какая-то неполадка – постоянно выскакивала ошибка. Персиянова не было, и Ольга копалась одна – ничего не получалось. Павел подключился, у него возникло подозрение, что грешит блок питания. На машине стоял УВИП, который был настроен приблизительно, на глаз. Павел заменил его на блок, прибывший из Новосибирска – всё наладилось. Павел понял, что эта машина очень чувствительна к нестабильности напряжения, и уже была идея, как это устранить, но он решил даже не заикаться здесь об этом, а реализовать это на новом месте. Уйдя из КБ, Павел не оставил никаких своих координат, заменил даже сим-карту в телефоне. Номер сказал только Ольге, заставив её поклясться, что она никому его не даст. Ей же разрешил звонить ему, обращаться за помощью, за консультацией. Когда начала ложно срабатывать, барахлить система пожаротушения, Сорокин во главе с начальником – своим протеже бегал вокруг ВЦ с выпученными глазами, не зная, что делать, спрашивал у всех близких Павлу людей его телефон, но никто не знал. Ольга тоже молчала. Молодец.

Прибыв на новое место работы, Павел заглянул в гермозону. Увиденное его шокировало. Гермозона была превращена в мастерскую и проходной двор.

– Валентин, – сказал он Каюку, – дай я тебе морду набью.

– Я не виноват, – сказал Каюк, поняв, в чём дело, – это Бескаравайный довёл всё до такого состояния; мы его уволили.

– Ты же прекрасно понимаешь, что гермозона – это самое чистое место на земле, входить туда можно только в белых тапочках, раздевшись догола, а Сергею Борисовичу входить вообще нельзя.

– Почему ему нельзя?

– Потому, что песок сыплется.

На этом ВЦ специалисты были более грамотные и подготовленные. Сергей Борисович Сова был самым старым опытным инженером. Он работал ещё на ламповых машинах, занимающих несколько помещений. Сова был добродушный, смешливый человек с чувством юмора, никогда не обижался на шутку, даже глупую. Он любил поговорить, рассказать о себе, о семье; остановить его было трудно. Те, кто его знал, никогда не задавали ему вопрос «Как жизнь?» Такой вопрос запускал необратимый процесс. Сергей Борисович начинал рассказ про свою жизнь, про болячки, проблемы, про детей, внуков, дальше переходил на зятя, сватов и т. д. Пока не заканчивал монолог, не останавливался и обижался, если его до конца не выслушивали или прерывали. Его зять страдал геморроем, и Сергей Борисович всё интересовался, больно это или нет. Ему отвечали:

– У тебя болел зуб когда-нибудь?

– Болел.

– Так вот, представь себе, что у тебя полна задница зубов, и все болят.

Он был мудр и твёрд в своих выводах и решениях.

– Зачем дураку дипломат, – говорил он, когда дипломаты были в моде. – Ты когда-нибудь видел меня с дипломатом?

Однажды, идя в столовую на обед, увидели вертолёт, зависший над объектом. Посмотрев вверх, Сергей Борисович сказал.

– Завис, видать, сломался, или бензин кончился.

У него было много детей, внуков и других родственников; всем надо было помогать, поэтому он жил очень скромно. У него почему-то быстро изнашивалась обувь, и он постоянно спрашивал совета, как продлить срок жизни сапог. Ему отвечали:

– Старые сапоги будут носиться дольше, если не покупать новые.

Павел очень быстро вошёл в курс дела, и, как он и обещал, через три дня все дисководы работали. Причина была в том, что головки не отходили от дисков, и на дисках были большие задиры. Павел без труда разобрался с головками, устранил неисправность, тщательно всё пропылесосил, протёр, сам сделал влажную уборку, и такую почти стерильность поддерживал постоянно. Отныне дисководы работали исправно. Павел сидел, углубленно изучал машину, часто просто читал художественную литературу. Но у него было шило в заднем месте – спокойно сидеть он не мог: тянуло если и не на подвиги, то на поступки. Но вот освободилось место посерьёзнее и поответственнее, где надо было знать всю машину и отвечать за её работоспособность. Лучше Павла не найти.

Павел с удовольствием согласился. Он с ещё большим энтузиазмом и старанием погрузился в работу.

ES-45 – машина капризная. Она реагирует на всё: на колебания напряжения, на температурно-влажностный режим и ещё на многое другое. Поэтому Павлу скучать и отдыхать времени не было. Он сутками не отходил от машины. Его стройная, подтянутая фигура постоянно виднелась то у одной, то у другой стойки. Если бы художник в этот момент писал его портрет, он изобразил его в таком виде – голова опущена, одна рука охватывает нижнюю челюсть, другая лежит на лысине, глаза задумчивые, в черепной коробке что-то кипит, из ушей струится пар. Но зато машина работала хоть и не как часы, но без больших перебоев. Постепенно сформировалась хорошая, грамотная, добросовестная команда специалистов-профессионалов. Костяк её составляли офицеры-отставники Ромов и Каюк. Валентин Каюк, заместитель начальника ВЦ, был хорошим программистом.

Между тем на бывшей работе Павла дела шли всё хуже и хуже. Система пожаротушения, как и думал Павел, работала плохо, ложно срабатывала, создавая большие неудобства. Машина работала не лучше. Персиянов уволился, из немного думающих сотрудников осталась одна Ольга. Она теперь всё время пропадала на машине – чуть ли не ночевала там, замаялась. Но зато изучала машину практически и всё глубже и глубже. Она совершенствовала практические навыки и превращалась в грамотного, опытного специалиста. А здесь на ВЦ сотрудники постепенно увольнялись, уходя на пенсию. Появлялись вакансии. Павел предложил Каюку пригласить на свободную должность Ольгу, тот согласился, полагаясь на рекомендацию Павла. Ольга с радостью приняла такое предложение. Во-первых, ближе к дому, во-вторых, ей давно уже хотелось уйти из их дурдома. Там Мовалис ушёл на пенсию, вместо него назначили не слишком умного и образованного заместителя. Стало невыносимо.

Итак, Ольга пришла к ним на ВЦ. Она усилила команду хороших специалистов. Теперь дела пошли совсем хорошо – машина работала как часы.

Но время шло, прогресс не стоял на месте. Развивались и совершенствовались персональные компьютеры. Даже на старом месте работы Павла в КБ персональные компьютеры способны были решать сложные и объёмные задачи. А уж здесь, на этом ВЦ, где всё гораздо проще, персональным компьютерам и карты в руки. Понял и спрогнозировал эту ситуацию Павел ещё в КБ. Он предлагал Ольге, Персиянову и другим инженерам потихоньку между делом заниматься изучением и освоением персоналок, что он и Ольга успешно делали. Здесь он этот тезис категорически подтвердил. Несколько персональных компьютеров было в наличии, и вся команда готовилась к будущему переоснащению. Вообще-то Павел, Ольга, да и Сова были уже готовы. Они решили активизировать изучение, приобретать и совершенствовать практические навыки. Было совершенно понятно, что большие, устаревшие, энергозатратные машины невыгодны, персональные компьютеры удобнее, намного дешевле, выгоднее. Руководители это в конце концов поймут. Переход на компьютеры неизбежен; это только вопрос времени. К этому исподволь и готовились.

Прошло года три, и процесс пошёл. Был взят курс на переоснащение вычислительного центра, поступила партия персональных компьютеров. Павел и Ольга занимались их установкой, подключением, отладкой и вводом в работу. Сова пока продолжал обслуживать старые машины до тех пор, пока не будут введены в строй новые компьютеры. Но вот все компьютеры были включены. Старые машины были выключены и готовились к демонтажу. Персонал, обслуживающий их, подлежал сокращению.

Сократить предстояло всех инженеров, кроме двоих, которые должны будут обслуживать новые машины. Сову Анатолия Павловича по единодушному мнению сотрудников трогать было нельзя – ему до пенсии оставалось два года. Сократить предстояло Ромова, Каюка и Марголенко Ольгу. Они это прекрасно понимали и не сопротивлялись – первые два пенсионеры, а Ольга ещё молодая незамужняя девушка. Они понимали это уже давно и давно готовились к этому.

Однажды, собравшись вместе, они обсудили такой план. Поскольку все они были опытные специалисты – электронщики и программист, получалась хорошая, маленькая пока фирма по сервисному обслуживанию компьютеров, а в дальнейшем, может быть, и бытовой электронной техники. Эта идея, высказанная Павлом, всем понравилась. Осуществление её началось ещё при работе на машине. Прежде всего, надо было найти помещение. После рекогносцировки и поисков удалось найти неплохое помещение в хорошем месте. Оно было запущено и полуразрушено. Но это для энтузиастов не беда, зато цена была приемлемой. Взяли в банке кредит, назанимали денег – купили это помещение. Начали восстанавливать. Стены, окна, двери, полы, потолки сделала бригада строителей. Остальное – обои, линолеум – делали сами. Помогали все: друзья, знакомые, родственники и даже мальчишки со двора, которым пообещали отремонтировать их старенькие компьютеры.

И вот офис был готов. Получилось удобно, уютно, прилично. Стали придумывать название фирмы. Предлагали разное – Pentium, Дискета и даже Капец. Это предложил Павел в шутку – фирма «Капец», директор Каюк – хорошая перспектива. Назвали – «Винчестер». Первыми клиентами фирмы были мальчишки, которые помогали в строительстве. Им компьютеры сделали на совесть. И вообще, все твёрдо решили всегда делать всё на совесть. Цены решили установить как можно ниже, зарплаты сотрудникам и директору установить на первом этапе минимальные. Директором сразу единодушно избрали Каюка Валентина Тимофеевича. Остальные должности директор распределил так: Ольга и Павел – инженеры, Павел ещё и заместитель директора. Остальных инженеров предполагалось набирать по мере необходимости. Нужно было найти бухгалтера. На эту должность все единогласно предложили Кравец Татьяну Сергеевну. Татьяна Сергеевна была грамотным и добросовестным бухгалтером, её сократили на заводе, и она маялась в поисках работы. Ей исполнилось 45 лет, и на работу её никто не брал – старая. Какой бред! В 45 лет женщина в самом рабочем соку. Во-первых, хороший жизненный и профессиональный опыт; во-вторых, свободная – дети выросли, внуки меньше досаждают, чем когда-то малые дети; в-третьих, начальник меньше пристаёт с домогательствами. Татьяна Сергеевна с предложением с благодарностью согласилась.

Начались трудовые будни. Все работали вдохновенно, с энтузиазмом – на себя же. Но вот только с заказами было негусто. Пока ещё фирму никто не знал; нужна была реклама. Первую рекламу составили мальчишки со двора, рассказав своим знакомым, как им здорово и даром отремонтировали и настроили компьютеры. Но это не реклама. Получить хороший заказ и вообще всё изменить помог интересный случай.

Однажды Павел возвращался из офиса домой. Сойдя с трамвая на остановке у цирка, он стоял в толпе прохожих и рассматривал новую рекламу о представлении в цирке. Вдруг рядом остановился крутой «Лексус», из которого не торопясь вылез господин средних лет, бритый, с увесистым кейсом. На ногах он держался не совсем твёрдо, но уверенно. К его дикции внимательный гражданин также мог бы придраться – язык слегка заплетался.

– Дима, – сказал он водителю, – давай, езжай быстрее, а то не успеешь.

– А вы как же, Андрей Петрович? Мне Лариса сказала вас не оставлять.

– Езжай быстрее, я сказал, за мной сейчас подъедут.

Дима газанул и умчался. Андрей Петрович стоял, равнодушно озирая людей; его взор машинально скользил по лицам, ни на ком не останавливаясь. Но вот он задержался на Павле, лицо его приняло заинтересованное выражение. Андрей Петрович подошёл к Павлу.

– Здорово, братан. Ничего, что я на ты?

– Да, ничего, я тогда тоже буду на ты.

– Я сразу тебя заметил, от тебя исходит большая положительная энергия.

– Ты что, экстрасенс или колдун?

– Нет, просто у меня наследственная высокая интуиция – от бабки досталась. Ты военный?

– Это интуиция или наблюдательность?

– Наблюдательность. Я директор строительной фирмы «Новострой». Хочешь у меня работать? На вот, возьми мою визитку. У меня в охране одни бывшие военные, они сами подбирают себе сотрудников, увольняют, берут своих знакомых или людей, которых хорошо знают, я только утверждаю. А ты в каких войсках служил?

– В ракетных.

– Оба-на! Я тоже служил в ракетных войсках заправщиком. Теперь мы с тобой настоящие братаны. До сих пор помню несимметричный диметилгидрозин.

– То, что ты заправщик, видно – до сих пор заправляешься.

– Есть причина – заключили с немцами выгодный контракт: всё обговорено, согласовано, осталось подписать документы да нажраться по-человечески по этому поводу. Жду их, подпишем и поедем в ресторан.

Зазвенел телефон.

– Алло! А что меня искать, я вас жду на остановке у цирка, давайте быстрее, а то опоздаем.

Через две минуты подъехали два чёрных «BMW» и резко затормозили.

– Давай, быстрее! – крикнули из машины.

– Слушай, братан, возьми кейс, завтра я заберу, а то с этой кутерьмой да пьянкой потеряю его.

С этими словами он бросил кейс на руки Павла, заскочил в машину и умчался. Павел стоял ошарашенный, не успев промолвить ни слова, не успев ничего возразить. Кейс был довольно тяжёлый. Приоткрыв его, Павел обомлел – там были деньги и какие-то документы. Павел тревожно вздрогнул. В детективах за деньгами и документами обычно охотятся бандиты. Он торопливо захлопнул кейс, на мгновение задумался, принимая решение, и уверенно двинулся к маршрутке, чтобы немедленно уехать домой. Он не зря выбрал маршрутку – в маршрутке люди, ограниченное пространство; там ограбить его труднее. Приехав домой, он рассмотрел содержимое кейса. Там были деньги, много денег и документы – счета, доверенности, договоры, расписки. Павел не стал рассматривать документы, не стал считать деньги; он опасался оставить отпечатки пальцев – мало ли как обернётся дело. Всё как учили в сериалах. На ночь Павел убрал подальше деньги, лёг и уснул беспокойным сном. Утром он позвонил Каюку.

– Валентин, приезжай, посмотришь, сколько у меня денег, правда, не мои.

– Ты напился, что ли? Откуда у тебя деньги?

– Приезжай, расскажу; ты нужен с машиной.

Минут через шесть приехал Валентин.

– Ну давай, рассказывай, какой банк грабанул?

Павел показал кейс с деньгами и документами – у Каюка глаза широко раскрылись и долго не возвращались в исходное состояние.

– Представляешь, – сказал Павел, – вчера какой-то пьяный бизнесмен отдал мне на сохранение кейс с деньгами и документами; больше миллиона, наверное – я не стал считать, чтобы не наследить.

– Правильно сделал. А кто он такой, ты не спросил?

– Он оставил мне свою визитку – Коровин Андрей Петрович, генеральный директор строительной фирмы «Новострой». Не слышал?

– Слышал. Большая фирма, директора не знаю, хотя много раз о нём слышал.

– Деньги надо сейчас отвезти – представляю, что там сейчас творится.

– Конечно, отвезём, позвони только туда. Кстати! Очень удобный случай. Большая богатая фирма, может быть, они нам как-то помогут?

– Чем они нам могут помочь?

– Ну, например, можно с ними заключить договор на обслуживание их компьютеров.

– Замечательно! Сейчас позвоню.

Между тем в офисе фирмы «Новострой» был переполох. Директор фирмы Андрей Петрович явился в офис пораньше с большого бодуна с помятым лицом и заплывшими глазами. На его лице отражались две несовместимые эмоции – удовлетворение и тревога.

– У меня две новости, – сказал он, стараясь держаться как можно бодрее – хорошая и не хорошая, точнее – плохая. Как принято, начну с хорошей. Вчера мы заключили с немцами выгодный контракт на проектирование и строительство ряда промышленных объектов. Теперь у нас многие годы будут занятость, рабочие места, хорошая зарплата.

Он замолчал, потирая руки, как Ленин.

– А плохая?

– А плохая – я потерял деньги, которые сняли мы с Ларисой на зарплату и покупку компьютеров. Точнее – не потерял, а подарил одному хорошему человеку, а ещё точнее – отдал на хранение.

Все ахнули, а Лариса заплакала. Через некоторое время все пришли в себя и загалдели – как же так, кто он, как это произошло, что теперь будет?

– Лариса, сколько там было, ты куда смотрела?

– Там было миллион восемьсот пятьдесят тысяч.

– Там ещё были документы, – сказал директор.

В офисе как будто сгустились сумерки: «Все в туге и скорби многой были и печалью охвачены», – так сказали бы наши очень далёкие предки.

– Ну, и кто же был этот хороший человек? Может быть, вы приметы его вспомните; давайте позвоним в полицию.

– Не причитайте вы, – повысил голос Андрей Петрович.

– Он порядочный человек, сразу мне понравился. Я редко ошибаюсь в людях.

– Вот это и есть тот редкий случай.

– Не мог я отдать деньги проходимцу. Интуиция мне подсказывает, что до обеда он позвонит. Точно позвонит, – сказал он твёрдо и уверенно, – могу поспорить на пять бутылок шампанского. С кем?

Вызвалась Лариса – она переживала больше всех, потому что сама была причастна к этому происшествию. Раздался звонок. Он прозвучал, как гром в ясную погоду. Все притихли. Голос в трубке был слышен всем.

– Андрей Петрович? – раздалось на другом конце.

– Да, это я.

– Это ваш знакомый ракетчик. Не забыли, кому кейс на сохранение отдали, переживаете, наверное? Простите меня, что задержался, минут через восемь привезу.

В офисе вновь ярко засверкало солнышко: «Возрадовались, возвеселились все радостию великою», – сказали бы наши очень далёкие предки.

– Лариса! – воскликнул ликующий Андрей Петрович, – ну-ка мигом в магазин, одна нога там, и другая тоже там. Нет, Дима пусть свозит. Подожди, на деньги, возьми побольше – сегодня праздник. Гуляем!

Вскоре прибыли Павел с Валентином. Войдя в офис, они разинули рты. По сравнению с их офисом это был – царский дворец: большой холл, отделанный современными материалами с большим мастерством и вкусом, красивая удобная мебель. Но Павлу больше бросились в глаза два компьютера, стоящие рядом, включённые в розетки. Он узнал их, а точнее – поставщиков, продающих такие компьютеры, и сразу понял – компьютеры не работают. Глянув на заднюю панель, он убедился в этом – перемычки стояли. Дело в том, что эти поставщики почему-то ставят перемычки, замыкая процессор на корпус. Что это даёт, Павел не мог понять. Видимо, они думали, что это спасёт его от статического электричества. Павел считал, что это ничего не даст. Ну, бог с ними. Беда в том, что об этом нигде в документации не было отражено, и мастера долго искали неисправность, пока случайно не натыкались на эту перемычку.

Павел поставил кейс на стол.

– Считайте, помните, сколько было?

Андрей Петрович возразил.

– Не надо считать, я уверен, что всё на месте.

– Нет, – запротестовал Валентин, – пересчитайте – будет нам спокойнее.

– Было миллион восемьсот пятьдесят тысяч, – сказала уже вернувшаяся Лариса и вывалила деньги на стол.

Сосчитала быстро – все пачки были пятитысячными и тысячными купюрами. Все деньги были целы. Всеобщему ликованию не было конца. Деньги были убраны в сейф.

– Ребята, – сказал Андрей Петрович, – как вас благодарить, я не знаю – вы нас спасли. Просите что хотите. Давайте мы заплатим вам некоторую сумму от этих денег.

– Не обижайте нас, Андрей Петрович, – нахмурился Валентин.

– И правда, простите меня за некорректное предложение – для офицеров советской закалки это может быть оскорбительным. Девчонки, что же вы стоите? Лариса, ты всё купила?

– У меня всё готово, Андрей Петрович.

Ребята не торопились уходить – не задан главный вопрос – а тут они ещё больше притормозили; намечалось хорошее мероприятие.

– Ну, тогда все за стол, – сказал Андрей Петрович, – Никита Васильевич, – обратился он к вахтёру, – закрывайте дверь, у нас как раз обеденный перерыв.

На стол торжественно водрузили шампанское, конфеты, появились дорогие бокалы.

Павлу вспомнилась весёлая песенка «А ну-ка, мечи стаканы на стол…».

Хоть Павел и не пил – ему нельзя – но на халяву же! Доктор не говорил, что на халяву пить нельзя. Коровин взял бережно за плечи Валентина и Павла и усадил их за стол рядом с собой. Откупорили шампанское, наполнили бокалы. Андрей Петрович поднял бокал.

– Друзья, – сказал он, – сегодня у нас особенный день, насыщенный разными по характеру событиями.

Во-первых, мы наконец подписали контракт с немцами, о котором мечтали: он откроет для нас хорошие перспективы.

Во-вторых, нашлись наши деньги и документы, без которых я не знаю, что бы мы делали.

В-третьих, мы обрели новых друзей, с которыми мы сейчас познакомимся. Ребята, расскажите о себе.

– Каюк Валентин Тимофеевич, – представился Валентин, – учился, служил, работал на ВЦ, сейчас с Павлом Ивановичем занимаемся персональными компьютерами.

– Ромов Павел Иванович, – сказал Павел, – учился вместе с Валентином Тимофеевичем, служил, работал на ВЦ, сейчас занимаемся с ним компьютерами: я – железом, он – программист, причём высшего класса.

– Так вы оба ракетчики? – произнёс Андрей Петрович.

– Я тоже ракетчик. Выпьем за ракетчиков.

Выпили.

– Скажите, где вы работаете, в какой организации, фирме?

– У нас своя фирма, называется «Винчестер»; фирма молодая, мы её недавно учредили.

– Большая?

– Пока четыре человека и ещё один на примете. Директор фирмы – Каюк Валентин Тимофеевич.

– И чем вы занимаетесь?

– Сервисным обслуживанием компьютеров и в перспективе ещё и ремонтом бытовой электронной техники.

– Как идут дела?

– Пока никак – отремонтировали три компьютера, и то бесплатно. Нет рекламы, никто о нас не знает.

– А вам, коллеги, кто-нибудь говорил, что у вас с бизнесом вряд ли что получится? Характеры у вас не те; будете делать всем даром – пойдёте по миру. Бизнес – это борьба на выживание. Здесь нет друзей, есть партнёры, конкуренты, которые так и ждут момента, чтобы вас сожрать, есть налоговая, есть рэкет; они к вам скоро зайдут и обложат данью. Здесь есть постоянная забота, головная боль за своё дело круглосуточно и в выходные, и в праздники, тревога за конъюнктуру рынка, за разные непредвиденные обстоятельства. Вы хорошенько подумайте об этом.

– Ну, мы уже создали фирму, мы отличные специалисты – разве этого мало?

– Мало. Нужны ещё острые зубы, мёртвая хватка, наглость.

– Мы как раз хотели обратиться к вам за помощью в нашем бизнесе.

– Чем мы вам можем помочь?

– Например, мы можем заключить с вами договор на обслуживание ваших компьютеров.

– Это хорошее предложение, мы его с вами обсудим, но у меня есть вариант, который я вам позже предложу, – сказал Андрей Петрович. – Кстати, сразу о компьютерах. Нам компьютеры нужны; поставщики нам предлагают большую партию. Для начала мы купили у них два компьютера, подключили – они не работают. Их уже смотрели два мастера, но ничего не могли сделать.

– Разрешите мне посмотреть их, – сказал Павел, – а заодно и убедитесь в нашем профессионализме.

– Вон они стоят в приёмной, – сказал директор.

Павел подошёл, включил компьютер – не работает. Он выключил, снял перемычку, снова включил – как часы. То же самое он проделал и со вторым компьютером.

– Поразительно! – удивились все.

– Не секрет – специалисты мы хорошие; Валентин Тимофеевич программист, какого не сыщешь.

– Теперь я вам расскажу про нашу фирму, – сказал Андрей Петрович. – Наша фирма «Новострой» – самая крупная в регионе. Мы занимаемся строительством любых объектов. Много строим в городе – жилые дома, промышленные, культурные объекты, офисы и другое. Ещё больше строим на селе – разные объекты, даже дороги и мосты. У нас в районах работают 26 ПМК – передвижных механизированных колонн; имеем филиалы в других городах; вышли на зарубежный рынок. Расширяемся, оснащаемся новой техникой. Вот сейчас будем закупать для всех большую партию компьютеров. Поэтому я хочу предложить вам сотрудничество, а если точнее – влиться со своей родившейся фирмой в наш коллектив на правах подразделения по сервисному обслуживанию компьютеров и другой техники. У нас ведь ещё есть и радиостанции, их тоже надо обслуживать. Подумайте об этом, обсудите у себя.

– Предложение заманчивое, – сказал Валентин, – но у нас уже, можно сказать коллектив – четыре человека плюс Сова Анатолий Павлович, которого мы обещали взять к себе. Он электронщик от бога: ещё в школе в пятом классе на конкурсах радиолюбителей брал все призовые места.

– Не вопрос, – сказал Андрей Петрович, – мы расширяемся, нам нужны люди, особенно с такими золотыми руками и головами. Мы с удовольствием примем в свой коллектив всех ваших сотрудников.

– Хорошо, – сказал Валентин, – мы подумаем, хотя тут и думать не о чем. Если вы не против с нами сотрудничать, то давайте сделаем так. Пока мы будем думать, время будет уходить, а надо поспешать – компьютеры, да ещё большую партию, достать нынче трудно. Вы уже договорились о поставках?

– Договорились, но ещё не оплачивали – они требуют предоплату.

– Подождите платить, мы пошлём к ним Ольгу как вашего уже представителя, пусть она проверит всю партию – этих посредников мы знаем; они могут подсунуть плохой товар. Сообщите им об этом, оплату нужно произвести после проверки компьютеров. Наверняка они загнули цену намного больше, чем они стоят.

– Вот это – деловой разговор, – с удовлетворением отметил Андрей Петрович. – Вижу предпринимательскую жилку, умение оценить обстановку. Итак, жду вашего окончательного решения.

Думали недолго – все единогласно решили влиться в «Новострой». От этого слияния выиграли все – «винчестерцы» занимались своим любимым делом, имея средства на приобретение приборов, запчастей, комплектующих. Матёрый программист Каюк взялся за разработку крутой эксклюзивной программы, какой не было ни у кого. Директор Коровин категорически запретил разглашать и передавать кому бы то ни было эту программу – пусть покупают у них. А «новостроевцы» получили специалистов высокого класса.

Компьютерщики с энтузиазмом принялись за работу. Работы хватало – компьютеры ремонтировали и у себя в мастерской, и выезжали на места в подразделения. На зарплату не жаловались. Пришлось даже расширяться, так как перечень услуг увеличивался. Возникла необходимость ремонтировать радиостанции, которыми были оснащены подразделения. Пригласили на работу Сову – электронного чародея. Он быстренько наладил все неисправные радиостанции, хотя сделать это было не так просто, как казалось дилетантам. Приёмщики были грамотные и придирчивые. Радиостанция должна не только работать, но и соответствовать всем характеристикам – чувствительность, полоса пропускания, избирательность и другие. Сова всё чётко подгонял.

Коровин присмотрел ещё одного программиста, очень крутого, круче Каюка. Такой здесь, может быть, и не нужен, но Андрей Петрович хотел иметь всё только высшего класса. Фёдор Григорьевич Корченевский был программист экстра-класса, его знали все специалисты, учёные математики в университете, его приглашали к себе на службу руководители ФСБ. Он решал задачи любой трудности, составлял любые программы, без труда мог взломать любую базу данных. Для этого он разработал особую программу, которую он никому не показывал и сам ею не злоупотреблял. Разработал просто так, ради интереса. Он любил разгадывать трудные головоломки – это было его хобби. Впоследствии он всё-таки по просьбе Коровина иногда вскрывал базу данных МВД и просматривал, нет ли криминальных грехов у принимаемого на работу в фирму кандидата.

У него было двое детей – Максим и Настя. Максим ходил в шестой класс и был таким же, как отец, талантливым математиком. В свои 12 лет он был с высшей математикой на ты. На всех математических олимпиадах он неизменно занимал первые места. Учился он в школе для одарённых детей. Фёдор любил своих детей, а в Максиме души не чаял, он видел в нем свое продолжение.

Сам он был, мягко говоря, своеобразен. Он считал себя гениальным математиком и программистом – что было близко к истине – но жил очень скромно. Его математические способности не конвертировались в дензнаки. Виновниками этого он считал многочисленных недоброжелателей – завистников, бездарей, недобрых коллег, которые крали у него его идеи, разработки, методики. Вот и сейчас Фёдор разработал оригинальную методику решения некоторых задач, составления программ, алгоритмов. Её украли, присвоили, но при списывании допустили описку, и когда она не заработала, обвинили в этом Фёдора. В прессе, по телевидению договорились до того, что это Фёдор занимается плагиатом, а его методика примитивна. Фёдора, человека эмоционального, самолюбивого, это больно ранило. Он злился, переживал, хотел правды, жаждал мщения. От бессилия и отчаяния он приходил в ярость.

Однажды Павел пришёл на работу – Фёдора ещё не было. Но вот он прибежал злой, раздражённый, с бешеными глазами.

– Ты где задержался? – спросил его Павел.

– Был в редакции, на телевидении – сволочи все. Жить неохота.

Схватив ключи, он поднялся на пятый этаж в комнату, где хранились комплектующие и приборы. Распахнув настежь окно, он стал на подоконник и начал громко кричать о том, что он сейчас прыгнет вниз. Его быстро увидели и услышали, позвонили в полицию, сообщили Коровину. Быстро собралась толпа любопытных. Прибыла полиция, вызвали скорую помощь и даже пожарную машину с лестницей. Он угрожал – если кто к нему приблизится, он прыгнет. Дверь за собой он предусмотрительно запер. Но у Павла был ключ от этой комнаты.

Корченевский выдвигал требования:

а) редакция этой газетёнки должна опубликовать официальное опровержение клеветы на него с извинениями;

б) профессор Фельдман – доктор математики – должен выступить в СМИ и высказать своё мнение о методике Корченевского;

в) возбудить дело о краже интеллектуальной собственности.

Если до 14.00 эти требования не будут выполнены, он прыгнет вниз.

Он стоял одной ногой за подоконником на скользком жестяном карнизе. В любой момент он мог поскользнуться и свалиться. Павел, узнав об этом происшествии, поднялся на пятый этаж и осторожно открыл дверь.

– Не подходи, прыгну, – закричал Фёдор.

Глаза его блестели бешенным звериным блеском, в них выражалась отчаянная решимость и бескомпромиссность. Павел понял – он может прыгнуть.

– Корченевский, – сказал Павел, – прежде, чем ты прыгнешь и отдашь богу душу, подойди ко мне, я тебе в морду дам.

В глазах Фёдора появились слабые признаки удивления. Он уважал Павла за золотые руки, за мягкий добрый характер, за бескорыстность. Фёдор заметно опешил – он не ожидал от Павла такой грубости.

– За что ты хочешь набить мне морду?

– За предательство. Как легко – прыгнул и избавился от всех проблем: ото лжи, грязи, которая кругом. Ладно. С этим мы будем воевать. Но о Максимке ты подумал? Ты его прежде всего предаёшь, бросаешь на произвол судьбы; он очень нуждается в твоей поддержке, он надеется на тебя. Утром он прибегал, искал тебя, у него какие-то проблемы с олимпиадой. Ты хоть разуй глаза, посмотри, кто там внизу.

Внизу в толпе стояли Максим и Настя.

– Папочка! – кричал Максим, – не прыгай, пожалуйста, ты разобьёшься; я без тебя не смогу жить, я покончу с собой. Я сейчас поднимусь и прыгну вместе с тобой. Мне не дадут, наверное, первого места.

– Почему? – глаза Фёдора начинали обретать нормальное осмысленное человеческое выражение.

– Я не так решал, по другой методике.

– А ответ правильный?

– Правильный.

– Дурдом! Поднимись – разберёмся.

Фёдор окончательно пришёл в себя, спустился с подоконника, подошёл к Павлу.

– Теперь можешь дать мне в морду – не обижусь.

Павел обнял его.

– Ну, вот и всё, всё прошло – жизнь продолжается.

– Спасибо тебе, Павел, – сказал он.

– Да мне-то за что?

– Не думай, что у меня крыша совсем поехала, и я ничего не заметил. Я видел, как ты бросил какую-то бумажку Максимке; ясно, что это были инструкции ему, что сказать мне, как действовать.

На лестнице послышались торопливые шаги – это бежали Максим и Настя. Фёдор упал на колени и пополз им навстречу со слезами.

– Максимка! Сынок мой. Настенька! Простите меня, я вас сильно напугал. Простите, я больше так делать не буду. Клянусь вам.

Дети упали в объятья к отцу и разрыдались. Они сидели втроём на полу и рыдали.

Проработал Павел в фирме «Новострой» 15 лет. Он бы работал и дальше, но внук пошёл в первый класс, надо было быть с ним. Школа для ребёнка – это новый этап в жизни, новая эпоха. Очень важно, чтобы этот этап для ребёнка начался правильно – комфортно, без трудностей, без потрясений. Если правильно перестроить режим дня ребёнка, с первых дней приучать ребёнка к новой обстановке, к труду, к ответственности, он будет охотно идти в школу, ему там будет интересно, учёба для него не превратится в тяжкий, непосильный труд. Это прекрасно осознают мамы и первый год даже бросают работу и серьёзно занимаются ребёнком. Павел Иванович и был такой мамой. У него был один внук Никита. С самого рождения Никита находился в основном с бабушкой и дедушкой – родители были сильно заняты на работе. Но бабушка много болела и вскоре умерла. Все заботы о Никите легли на плечи Павла Ивановича. Никита был болезненный ребёнок, поэтому забот деду он доставлял много. Основное время занимали поликлиника, аптеки, процедуры. Когда Никита немного подрос, дедушка настоял на том, чтобы определить его в какую-нибудь спортивную секцию. Решили отдать в плавание. Павел Иванович три раза в неделю водил его в бассейн. Кроме этого, дедушка много занимался с внуком – читал книги, рисовал, учил читать, считать, писать, думать. Никита привязался к нему, любил его больше всех.

Так они вместе незаметно подошли к школе. Павел Иванович уволился с работы и ещё больше занимался Никитой. Никита рос – вот уже в бассейн и в школу ходил самостоятельно. До четвёртого класса Павел Иванович помогал делать Никите уроки, объяснял, рассказывал, подсказывал. Заодно и сам вспоминал своё босоногое детство, некоторые совсем забытые правила. Например, на вопрос: сколько будет два плюс два умножить на два (по Задорнову), теперь он мог правильно ответить – шесть. Дальше Никита уже сам научился мыслить, думать – в помощи нуждался редко. Кроме того, помощи можно было попросить у одноклассников – у всех мобильные телефоны, Интернет. В старших классах Павел Иванович иногда помогал ему ещё по физике.

Учился Никита хорошо. У него был ум гуманитарного склада. Его сочинения учительница литературы читала вслух во всех классах. Однажды Павел Иванович прочитал его сочинение о творчестве Маяковского – не поверил, что это сочинил Никита сам. Было написано профессионально. Но к концу учёбы Никита так и не определился, куда он пойдёт дальше. Учительница категорически настаивала на журналистике, родители, хоть и не настойчиво, но всё же советовали пойти в военное училище – по стопам деда. Сам он не знал, что ему хочется. Решили – военное училище. Никита окончил школу с двумя четвёрками – по химии и, как ни странно, по русскому языку. В Военную академию имени Можайского в Ленинграде он поступил без труда.

Проучившись один семестр, он понял, что попал не туда: военная служба категорически не для него. Разве можно приказывать человеку? Его можно только просить о чём-нибудь. Ушёл из академии. Сколько на это ушло здоровья и нервов! Дослуживать был направлен в часть, дислоцирующуюся в Мурманске. Но он закончил ещё и художественную школу, поэтому был назначен писарем в штаб. Настоящей суровой солдатской службы он так и не испытал – рисовать в тепле гораздо легче, чем бегать по снегу с автоматом. Но служба идёт, она скоро закончится, а что дальше? Родители на него в обиде за то, что он бросил академию. Он серьёзно задумывался об этом. Однажды он зашёл в редакцию газеты «Заполярная правда» узнать, нельзя ли ему попробовать свои силы в журналистике.

– У нас есть свободная рубрика «Служат наши земляки», напиши, – сказал ему редактор.

Написал.

– Слушай, парень, тебе надо писать, – сказали ему, прочитав текст.

Никита понял, что ему надо делать. Он начал готовиться к поступлению куда-нибудь в университет на факультет журналистики. Узнав, что для поступления ему понадобятся публикации, он писал заметки в газеты, рассказы, зарисовки из армейской жизни для радио. Набралось материала больше, чем требовалось. Послал на творческий конкурс. Прошёл. Вступительные экзамены в МГУ и Литературный институт имени Горького в Москве сдал успешно. Был зачислен везде. Решил остаться в литературном институте.

Учился охотно с усердием, но заряда хватило только на два года. За это время он написал и опубликовал в толстых журналах два рассказа. Дальше он начал постепенно сдавать – сначала перевёлся на заочное, затем и вовсе бросил. Приехал домой побитый морально, как собака. Долго, однако, он не раздумывал: поступил с нуля в местный университет и успешно, хотя и с большим напряжением воли, окончил его. Всё это время дед был его основной опорой и помощником.

После окончания университета его злоключения не исчезли, но появились новые проблемы. Надо было трудоустраиваться, обеспечивать хотя бы себя, а не сидеть на шее у родителей и деда. Делать он ничего не умел (окончил факультет теологии), его привлекала только литературная деятельность. Но литература нынче не накормит даже маститого писателя. Он переживал, шарахался из стороны в сторону, выбирая себе деятельность по нутру, перебивался случайными заработками. Университетские друзья порастерялись, зато появились новые, с которыми можно было распить бутылочку. Это были такие же неудачники, подрабатывающие в магазине у Валентины.

Валентина – молодая, но деловая и ушлая женщина – начинала своё дело в лихие девяностые. Она продавала чай, кофе, посуду, косметику, обувь и многое другое. Валентина покупала эти товары там, где они дешевле, и перепродавала. Хлопот много – прибыли мало. Однажды один больше раскрутившийся коммерсант, имеющий уже свою палатку, предложил ей работать у него продавцом; он же сам ездил в Турцию, Грецию и другие места и привозил оттуда шубы, куртки, другую одежду. Спрос на эти товары был неплохой, поэтому дела шли хорошо. Вопрос с рэкетом, процветавшим в те времена, пока не стоял, потому что у Валентины друзья и двоюродный брат занимались этой деятельностью. И сама она в этой организации играла не последнюю роль. Мало-помалу деньги у хозяина собирались, и уже стал вопрос о покупке магазина. Вскоре он купил магазин. Вот тут и появились крепкие накаченные парни, объявили о своей доле, пригрозив крутыми санкциями за неуплату. Валентине надоело быть продавщицей, она хотела большего. Её друзья рассмотрели несколько вариантов, остановились на таком: резко повысить ставку выплат, если он откажется платить, поставить его на счетчик. Когда набежит приличная сумма, предъявить ультиматум – или отдаёшь за долги магазин, или ищи себе место на кладбище. Так в конце концов и произошло. Отдал хозяин магазин Валентине, а сам уехал к себе в Армению – жизнь дороже.

Валентина процветала. Она работала и, поскольку была необузданно весёлого нрава, шумно отдыхала – устраивала застолья, вечеринки прямо в магазине, привлекая молодых мужчин. Вот и Никита часто присутствовал на них. Постепенно Валентина стала приручать, приучать, приближать Никиту к себе. Он был молодой, красивый, сильный. Никита в основном жил у деда. У деда была трёхкомнатная квартира: свободно, просторно, родители не достают. Теперь Никита стал приводить в гости друзей – Валентина тоже с ними. Компания всегда была шумной, беспокойной, но дед уходил в дальнюю комнату и смотрел там телевизор, не докучая друзьям Никиты. Иногда он вовсе уходил из дома.

– Мировой у тебя дед, – говорила Валентина.

В голове у неё постоянно зрели различные планы и задумки. Одной из первостепенных задач было найти себе мужа. А почему бы мне не выйти замуж за Никиту? – подумала однажды она. Парень он неплохой, а главное, живёт у деда в трёхкомнатной квартире. Она стала относиться к Никите более внимательно, нежно, применяя весь арсенал женских чар и разных приёмов. Она старалась быть с ним больше наедине, иногда, подпоив, оставляла его ночевать. В конце концов заявила, что ждёт от него ребёнка. Как честный человек, он должен на ней жениться.

Никита был честный человек, дед тоже так считал, а родителям было всё равно – жить будут у деда. Валентина и Никита поженились. Жить стали у деда. Павел Иванович хоть и любил Никиту, но не был в восторге от его выбора – уж очень беспокойной оказалась его жена. Вместо нормальной свадьбы была большая пьянка, которая продолжалась десять дней. И после друзья Валентины часто захаживали, вели себя шумно, много пили, скандалили. Это деду очень не нравилось. Состояние здоровья – головные боли, давление, боли в сердце – требовали покоя и внимания. А тут – какой покой? Если уйти было некуда, Павел Иванович закрывался в своей комнате и терпел – на его просьбы и замечания Валентина реагировала очень болезненно. Постепенно и Никита подстраивался под неё. Она быстро прибрала к рукам и Никиту – он стал беспрекословно выполнять её команды и желания.

Павлу Ивановичу стало скучно и неуютно в своей квартире. А Валентину всё в нём раздражало – и то, что к нему иногда приходят его друзья-старики, и то, что ему не сидится на месте, и он везде суёт свой нос, желая что-нибудь сделать, помочь. Павлу Ивановичу – трудоголику – трудно сидеть без дела. У него стало чаще схватывать сердце и повышаться давление – ему нужен покой и уход. Такая обстановка не входила в планы Валентины. Она думала – и придумала.

– Никита, – сказала однажды она, – ты видишь, что деду дома плохо, неуютно, неспокойно. Ему нет возможности общаться со своими приятелями, ему нужен постоянный присмотр, уход, комфортная среда таких же пенсионеров-единомышленников. Давай подумаем о том, как его определить в дом-интернат для престарелых. Будет там жить припеваючи, общаться со своими сверстниками с такими же интересами, взглядами. Будет жить на всём готовом, под постоянным присмотром, под медицинским наблюдением – отдыхать на старости лет. Ей-богу, он заслужил это.

Никита поначалу отверг это предложение – как это при живом внуке, при хороших бытовых условиях отправить деда в интернат; это, по сути дела, выгнать его из своей квартиры. Перед людьми стыдно. Но Валентина настаивала, приводила новые весомые аргументы. Впоследствии и квартирой деда можно было распорядиться по своему усмотрению. Машина есть, хорошо бы на даче построить приличный коттедж. Валентина каждый день твердила об этом Никите, злясь и раздражая его.

Наконец Никита не выдержал и решил заняться этим. Он стал изучать этот вопрос, готовить документы, а заодно и настраивать деда. Валентина тоже интересовалась. Она, в частности, узнала, что квартира остаётся за дедом, правда, 75 % пенсии перечисляется интернату, а 25 % остаётся деду. Ну ничего, думала она, пусть пока будет так. Позже можно будет подумать насчёт пенсии – зачем деду эти 25 % – на всём готовом; нам она нужнее. Никита доказывал деду, что там ему будет гораздо лучше. А дед сильно не возражал.

Раз Никита говорит, что будет лучше, значит, так и будет – не станет же его обманывать самый любимый человек.

И вот оформлены все необходимые документы, и Павел Иванович отправился в дом-интернат для престарелых. Интернат находился за городом в красивом месте – кругом сосновый бор, недалеко речка, рядом посёлок, в котором магазин, клуб, автобусная остановка.

Поселили Павла Ивановича в комнате на четверых человек. Это были Иван Иванович – бывший работник КГБ, Геннадий Семёнович – бывший авиатор и Григорий Борисович Шварцман – бывший гаишник. Интернат не произвёл на деда удручающего впечатления, о котором ему рассказывали дома соседи. Здание было деревянное двухэтажное, хоть и старое, но чистенькое, аккуратное, симпатичное. На первом этаже размещались женщины, на втором – мужчины. Была столовая, комната отдыха, довольно просторная, были все необходимые кабинеты для массажа и различных процедур. Была библиотека. В комнате отдыха смотрели телепередачи, читали, отдыхали. В кино ходили в поселковый клуб. В каждой комнате была радиоточка. Во дворе интерната были сделаны беседки, стояли скамейки. Летом было где посидеть, подышать, погулять по аллеям. В общем – первое впечатление было неплохим. На питание тоже никто не жаловался. Павел Иванович раньше лежал в больницах, и сейчас он увидел, что различий между больницей и интернатом мало. Главное отличие в том, что в больнице болеешь, а здесь – нет. Атмосфера и взаимоотношения между проживающими, на взгляд Павла Ивановича, были нормальными. Распорядок дня был типичным для таких заведений – подъём, туалет, завтрак. После завтрака расходились кто куда – на процедуры, на массаж, на прогулку. Затем был обед, опять процедуры, прогулка, сон, ужин, телевизор, кефир и отбой.

Эта монотонная жизнь тянулась годами. Иногда её нарушали какие-нибудь мероприятия – поход в кино или участие в художественной самодеятельности. Женщины чаще всего вязали, читали, рассказывали друг другу о своей жизни, о детях, об их проблемах. Мужчины тоже читали, гуляли, играли в шахматы. Летом было хорошо – тепло, зелено, красиво. Зимой, осенью и весной хуже – холодно, тоскливо, сыро. В помещениях тоже было прохладно и сыровато, приходилось поддевать что-нибудь тёплое. Зимой на прогулку выходили реже – холодно, тропинки не чистились. Конфликтных ситуаций было мало, наоборот – жили дружно, помогали друг другу, отмечали дни рождения, другие памятные даты. Но всё равно было как-то скучно, грустно, не совсем уютно. Сидеть без дела тяжело. Уже рассказаны все анекдоты, все байки.

Жильцы в комнате Павла Ивановича были неплохие люди. Геннадий Семёнович, бывший бортмеханик, был ещё бодр и крепок. Когда-то его хобби были женщины. Он их любил чрезвычайно. Относился он к ним внимательно, с любовью и благоговением, как к лучшей половине человечества, призванной украшать жизнь и продолжать род человеческий. Он никогда не называл их тёлками и сердился, когда слышал это от других. Во всех городах, куда ему приходилось летать, у него были подруги, может быть, и дети – не знал, не считал. И сейчас он похотливо посматривал на молодиц. Ему нравились женщины средней упитанности. Худых женщин он категорически не приемлет; слишком полные ему тоже не нравились. Каждую встречную женщину он рассматривал – прежде всего смотрел на лицо. Если оно красивое, то смотрел дальше на грудь, затем поворачивался и смотрел вслед – на ноги, но более на пятую точку, которая ниже поясницы. Этой части он, пожалуй, отдавал приоритет. Если это всё соответствовало его критериям, представлениям, он долго стоял и смотрел, и в воображении его возникали соблазнительные фантазии, а в душе звучал боевой клич: «Эх! Вот бы!»

Потенциальная мужская энергия у него была ещё довольно высока. При необходимости она превращалась в кинетическую, бурную на радость и удовольствие партнёрши.

Григорий Борисович – бывший гаишник. Сколько анекдотов, сколько шуток он услышал в свой адрес. Он никогда не обижался на это, сам рассказывал анекдоты про ментов, про евреев. Он говорил, что первым гаишником был Соловей-разбойник. Он стоял на перекрёстке дорог и грабил проезжих. Как называется милицейский вертолёт? – ментокрылый мусоршмит. У Григория Борисовича рот наглухо не закрывался. Дело в том, что в молодости он вставил в нижнюю челюсть золотые зубы. Гаишники и тогда не бедствовали, поэтому он сделал золотой всю челюсть – модно, престижно, статус. Золото – тяжёлый металл, он оттягивал челюсть, не давая ей плотно закрываться. По молодости, когда были силы, челюсть удерживалась закрытой усилием мышц, но в старости силы были не те, и челюсть отвисала.

Радио работало целый день. Охотно слушали умные познавательные передачи – Михаила Веллера, Бехтину «От первого лица», Виталия Ушканова «Персона грата», Андрея Дементьева «Виражи времени» и другие. Досаду и неприязнь вызывала реклама, которая издевалась над радиослушателями целый день. Одно и то же, одно и то же. И задействованы были лучшие дикторы. Особенно достала реклама медицинских приборов и препаратов. Рекламировали «Светоч», «Меридиан», «Алмаг», «Мовит». Вызывала возмущение реклама препаратов от мужских проблем – «Сатиба», «Вука-вука», «Сила оленя», «Виагра», прибор «Эритрон», «Маэстро». При этом рассказывали о таких подробностях интимной жизни, которые неиспорченные люди никогда бы не произнесли в приличном обществе, тем более при детях.

– Ну для кого эта реклама? – возмущался Павел Иванович.

– Для больных, – отвечал Иван Иванович.

– Для дураков. Больной человек пойдёт к врачу, и тот назначит ему лечение и препараты, которые ему подходят, не вызывают побочных действий. Информация для врачей – это ещё куда ни шло. Но врачи должны, наверное, получать информацию из своих официальных медицинских источников. А это радио просто зарабатывает себе деньги, обманывая людей.

– Так было в советские времена, а сейчас врач назначит тебе тот препарат, который поможет только от его болезни, – сказал Григорий Борисович.

– Как это?

– А так – пришёл ты к терапевту с ангиной, он назначит тебе лекарство от ангины, не посмотрит на то, что оно садит почки. Дальше с почками пусть разбирается уролог.

– Врачам мало платят.

– Сейчас им добавили, но лучше не стало. Хорошие врачи уходят в частные клиники, в поликлиниках врачей не хватает, особенно там, где беспорядок и бестолковщина.

– Это точно, – сказал Павел Иванович, – вот у нас в поликлинике МСЧ № 2 скоро совсем не останется врачей. И бегут не из-за зарплаты, а от беспорядка, который мотает нервы и медработникам, и пациентам.

В регистратуре постоянная очередь и скандал – то карточку потеряли, то не принесли её в кабинет к врачу, то компьютер завис. Что проще было бы – отдать карточку пациенту на руки; он бы её берёг, подклеивал листы, сам за неё отвечал. Ни в коем случае! Он же может показать эту карточку другому, более грамотному врачу, и тот увидит, как лечат наши врачи. Ввели должность – картоноша. Она разносит карточки по кабинетам врачей. А на приём к врачу люди по часу отстаивают в очереди.

Однажды я ходил к терапевту. Молодой парень, простояв около часа, зашёл к врачу, та ему говорит: «Идите в 119 кабинет, измерьте температуру и давление». Он пошёл туда, а там такая же очередь – все терапевты посылают в этот кабинет. Он плюнул и ушёл домой.

– До чего же убогое и бестолковое у нас здравоохранение! Если заболевание очень серьёзное – поезжай за границу, там вылечат; вот только где найдёшь столько денег?

– В связи с этим, – сказал Павел Иванович, – заслуживает глубокое уважение и даже восхищение инициатива первого телевизионного канала. Когда я слушаю своеобразный отчёт телеведущей Екатерины Андреевой, то готов им поклониться в ноги.

– Что это за инициатива?

– Они создали фонд помощи тяжело больным детям. Если послать SMS-сообщение по адресу: 5541 «добро», то на счёт этого фонда с твоего мобильного перечисляется 75 рублей. Так они собирают миллионы рублей и помогают больным детям. Что может быть благороднее в наше циничное время? Я и сам посылал уже несколько раз.

– Врач давал клятву Гиппократа, и, если он честный, то будет хорошо работать и за малые деньги. Раньше было так, – заметил Геннадий Семёнович.

– За малые деньги никто не будет работать хорошо, – сказал Павел Иванович. – Нынче честность, скромность, доброта, бескорыстие – пережитки социализма.

– Но ведь ты же работал, похоже, хорошо, раз здоровье в армии оставил.

– Я давал присягу «…быть честным, храбрым, дисциплинированным воином…беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Советскому правительству».

– И какое же Советское правительство было в девяностые годы, когда вам не платили зарплату?

– Я тогда уже не служил, а если бы служил, то всё равно служил бы хорошо. Родина – это не партия и правительство, а народ, родная земля, страна. Если бы армия, особенно ракетчики, разбежались в то бестолковое ельцинское время, кто бы защитил свой народ, свою землю? А здоровье потерял потому, что работали на износ. Были молодые, здоровье не берегли. Теоретически всё было предусмотрено. В полку заступали на дежурство на трое или четверо суток. После дежурства полагалось два дня отдыха. Но это не значит, что два дня ты мог лежать дома и спать. Эти два дня ты просто не дежурил. Ты ходил на службу и занимался текущими делами. А на КП армии было ещё труднее. Отдежурив сутки, с тяжёлой после бессонной ночи головой, зевая и шатаясь, ты шёл в свой отдел, где тебя ждало недоделанное срочное задание, которое завтра должно быть готово.

Старики много говорили о политике, о руководстве страны, о курсе правительства. Спорили о национальной политике. Геннадий Семёнович был категорический сторонник того, чтобы всех иностранцев, всех мигрантов выдворить из страны.

– Зачем же всех выдворять, – возражал Павел Иванович. – Многие живут у нас ещё с Советского Союза, обрусели, такие же граждане, приносят пользу нашему государству. Союз развалился, все стали независимыми, всем стало тяжело.

– Эта независимость нужна была не народу, – встрял в разговор Иван Иванович, – он не хотел этого, а отдельным дельцам от политики, которые рвались к власти и чувствовали реальный шанс. Кто были Кравчук, Шушкевич, Ельцин? Не первые лица в государстве. А сейчас они почувствовали возможность стать президентами суверенных стран. Поэтому они пошли на всё, чтобы добиться этой цели. Собрались в Беловежской пуще и, можно сказать, совершили переворот, наплевав на итоги референдума, на волеизъявление народов.

С этим тезисом соглашались все. Но к Ивану Ивановичу у Ромова были отдельные претензии.

– А что же вы, КГБ, куда вы смотрели? У вас же, как я знаю, самая главная задача была – защищать советскую власть, её вождей от внутренних и внешних врагов.

– Мы делали своё дело, выполняли свои обязанности.

– Какие там у вас обязанности, никому не известно, но полномочия у вас были неограниченными – делали что хотели или что вам велели власть имущие.

– Как ты можешь судить, если не знаешь наши обязанности, нашу работу!

– Видел я в армии вашу работу, её результаты. В Советском Союзе процветал антисемитизм. Еврея в армии не могли назначить на руководящую должность, будь он хоть семи пядей во лбу. Кроме того, они были под неустанным надзором особого отдела. За нашим офицером, евреем Семёновым, постоянно следили, причём грубо, непрофессионально – он чувствовал это. Семёнов был грамотный и опытный штабист; какую-нибудь сложную разработку, трудное задание поручали ему, а продвижение по службе получал другой.

По настоянию КГБ в ракетных войсках был заведен такой порядок. Пусковая установка – это секретный объект. За многие годы несения боевого дежурства на ней бывает много солдат, которые, прослужив два года, уходят, унося с собой какие-нибудь секретные сведения. Сразу нужно сказать, что никаких мало-мальски значимых секретов солдаты не знают. То, что они видят, не представляет ни для кого ценности. Американцы со спутников видят гораздо больше. Они видят все пусковые установки, где они расположены и даже их состояние. Так, если на позиции есть техника, люди, значит, идёт обслуживание техники, и боевая готовность ракеты понижена. КГБ настоял на том, чтобы солдаты на пусковой установке не появлялись, чтобы ничего не видели и, таким образом, не могли разгласить секретные сведения. Все работы должны выполнять только офицеры и прапорщики. Если нужно транспортировать на позицию топливо или ракету, то до входа (до проволочного ограждения) вёл агрегат водитель, работающий на нём, а дальше садился офицер и продолжал работу. Конечно, у офицера практических навыков меньше, и поэтому случались неприятности – однажды ракета опрокинулась, и на корпусе образовалась вмятина. Пришлось проводить экспертизу, вызывать с завода-изготовителя представителей главного конструктора, решать вопрос о её боеготовности. Было много хлопот, затрат, взысканий.

– Ну и что, – сказал Иван Иванович, – причём тут КГБ? Пусть офицеры тренируются, повышают практические навыки.

– Разве это дело – офицерам работать водителями? Ваш КГБ создал проблему на пустом месте, – какие секреты может увидеть солдат, посмотрев на ракету? Просто особый отдел работал здесь вхолостую, охраняя не те секреты, создавая дополнительные проблемы.

Все с сожалением говорили о том, как американцы переиграли нас. Они мечтали о том, чтобы покончить с Советским Союзом, многое заплатили бы за это. Но Советский Союз сам развалился, без войны, без больших затрат США. И потом ЦРУ диктовало, как строить новую Россию. ЦРУ было главным консультантом у Чубайса по приватизации. Это правда, об этом говорил Путин. Смешно? Досадно и горько, и хочется долго и грязно материться.

Обсудили криминальную обстановку в стране. Сетовали на мораторий на применение смертной казни.

– Сейчас у нас нет высшей меры наказания, – говорил Павел Иванович, – нет смертной казни. И это в нашей криминальной стране.

– Как же нет, – возражали ему, – а пожизненное заключение?

– Разве это высшая мера? Разве можно заменить расстрел пожизненным заключением?

– Пожизненное заключение хуже смерти. Разве это жизнь?

– Что-то мало кто, получивший пожизненное заключение, покончил с собой, – продолжал Павел Иванович. – Пожизненное заключение – это какая-никакая жизнь. Он живёт, ему светит солнышко, поют птицы, он дышит воздухом, встречает весну. А та девчонка, которую он изнасиловал и убил, лежит в земле. Разве это справедливо? Это издевательство над здравым смыслом. Почему я, налогоплательщик, должен кормить и содержать нелюдя? Человеком он уже не станет. Неизвестно, как могут сложиться обстоятельства, вдруг он вырвется на свободу. Уж тогда он, обозлённый и хорошо обученный на зоне, посчитается с людьми – мало не покажется.

Вообще Павел Иванович не любил рассуждать о политике – в армии надоело. Метод подготовки офицеров в армии, повышения их образовательного и профессионального уровня – самостоятельная подготовка. Иногда в системе командирской подготовки проводились занятия по отдельным специальным темам. Главным предметом учёбы была марксистко-ленинская подготовка. Повышение политического уровня военнослужащих считалось главной задачей. Здесь всегда читались лекции, проводились семинары. Не знаю, как в других родах войск, но в ракетных войсках каждый офицер по марксистско-ленинской подготовке должен был вести три тетради: одна – для записи лекций, другая – для конспектирования работ Ленина, третья – для конспектирования и изучения текущих документов партии: решений съездов, пленумов и других. Причём писать надо на одной стороне листа. Чистая страница предназначалась для пометок, записей из других источников, записей своих мыслей. Короче говоря – для самостоятельной работы. Все комиссии всегда проверяли наличие этих тетрадей. Знания не проверяли.

Однажды Главком Ракетных войск Толубко при подведении итогов проверки на собрании офицеров показывал свои три тетради – вот, мол, видите, как я работаю над повышением своего идейного и политического уровня.

Все чётко себе уяснили, что наша идеология самая передовая, что она всегда побеждает в борьбе с буржуазной. Советские люди живут лучше всех; наши товары – самые лучшие. Советское – значит лучшее. Трудящиеся всех стран мечтают о государственном строе, как в СССР, нашу страну все очень любят.

На деле видели другое. Даже за небольшой исторический период – послевоенные годы, когда некоторые страны разделились на две части – социалистическую и капиталистическую, было хорошо видно, где лучше. Например, ГДР и ФРГ, Северная и Южная Корея – небо и земля. А Финляндия? Где оказалась она, отказавшись идти по социалистическому пути вместе с Россией? Железный занавес был закрыт, люди не видели, «как там в Греции», но идеологи предусмотрели не всё. В замочную скважину можно было кое-что подсмотреть. Как нас любят, было видно из трансляций хоккейных и футбольных матчей из-за рубежа, где играли наши сборные. Если наших жмут – стадион ревёт и ликует, если жмут наши – тишина.

Павел Иванович на старости лет всё чаще задумывался о прошедшей жизни. Он часто вспоминал Катю, тосковал по ней.

Ему однажды почему-то вспомнился второстепенный эпизод из жизни о том, как он продавал пианино.

Дочь у Павла Ивановича была музыкальным ребёнком с хорошим слухом. Её отдали в музыкальную школу, купили пианино. Но заниматься музыкой, как известно, нелегко – нужны трудолюбие, усидчивость и большое желание. Этого ей и не хватало. Но мать категорически настаивала на продолжении учёбы – вдруг одумается, и желание появится. Дочь вынуждена была продолжать учёбу, идя на занятия, как на каторгу. Наконец она с большим трудом окончила школу, принесла матери свидетельство об окончании и сказала.

– Вы хотели, чтобы я окончила музыкальную школу – я окончила, вот свидетельство; теперь я близко к инструменту не подойду.

И не подошла. Надо было продавать пианино – занимало много места. Инструмент был в хорошем состоянии, и его быстро купили. Купила молодая семья дочери на день рождения. Как девочка мечтала об этом и была счастлива, когда родители объявили, что присмотрели хорошее пианино! Смотреть инструмент приходила мама, видимо, с педагогом. Педагог долго не рассматривала инструмент: села, взяла несколько аккордов, пробежала пальцами по клавишам и сказала.

– Всё. Берите. Нужно настроить – я завтра пришлю хорошего настройщика.

За пианино приехали два молодых, здоровых парня.

– Ну, где тут ваша балалайка? – спросили они с порога.

– А вы когда-нибудь перевозили пианино? – спросил Павел Иванович. – Оно очень тяжёлое.

– Нет. А что тут сложного? Справимся.

Начали вытаскивать. На лестничную площадку выкатили весело без проблем. Дальше надо нести. Вот здесь и начались проблемы. Разве можно вдвоём поднять пианино? Без специальных приспособлений – нет. Начали они его катить по ступенькам. Пианино прыгало со ступеньки на ступеньку, отбивая себе внутренности и грозя обрушить лестничный пролёт. Более того – на площадках оно не помещалось, и его приходилось ставить «на попа» и двигать. На нижней площадке у выхода пианино имело печальный вид – полировка ободрана, шпон кое-где скололся, некоторые детали отвалились. На улице было уже темно. Дальше надо грузить инструмент в машину. Оказалось, что кузов маловат и пианино в кузов не влезает. С трудом затащили его в кузов, поставили как попало – кверху ногами, и потихоньку поехали домой. Там предстояло тащить его на девятый этаж. Павел Иванович весь испереживался – ребята замучились, а он им помочь ничем не может, да и дома их ждёт прелестная девчушка – скоро папа приедет, пианино привезёт. Больше всего было её жалко. Вспоминая этот случай, Павел Иванович всегда волновался. Позже он всё-таки пошёл к знакомому и спросил, как можно было спустить пианино с третьего этажа. Оказалось, просто – на ступеньки кладутся две доски по ширине колёсиков, и пианино скатывается.

Время в интернате текло медленно и монотонно. Радостным событием для каждого было посещение их родственниками и близкими. Павла Ивановича и многих других свиданиями не баловали. А вот к Геннадию Семёновичу внучка приходила каждое воскресенье. Она обожала деда, и он её тоже любил. Женьке было уже 14 лет. Семёныч понимал – время летит стремительно, и совсем скоро, лет через шесть, Женька может собраться замуж; для молодых встанет главный вопрос – где жить? По нынешним временам, если квартира не досталась от родичей, то купить молодым её нереально. У дедушки была двухкомнатная квартира. Сейчас во время его отсутствия там жила дальняя родственница, студентка. Она приехала из района, и Геннадий Семёнович любезно разрешил ей временно жить в его квартире. Любящий дедушка как зеницу ока берёг свою квартиру для внучки.

Но судьба распорядилась по-своему. Геннадий Семёнович, как уже было сказано, был большой любитель женщин. Но ещё он любил выпить; в последнее время крепко. Здоровье его, не считая мужской силы, с каждым годом ухудшалось. Вот он уже перенёс инфаркт. Сотрудники интерната боялись за него, следили, чтобы он один никуда не уходил, и вообще от интерната далеко не отходил – сердце больное, всё может случиться; отвечать за него они не хотели.

Заведующей интернатом была Вера Ивановна, и была у неё племянница Лера, женщина лет сорока пяти, красивая, соблазнительная, сексуальная. Она рано вышла замуж, но жизнь с мужем не заладилась, и они разошлись. Совместно нажитое имущество разделили поровну – мужу досталась квартира, жене – дочка. Жилось Лере нелегко – они с дочкой жили где попало, скитались по родственникам, по съёмным квартирам. Последнее время они жили у тётки Веры Ивановны в однокомнатной квартире.

Вера Ивановна тоже переживала за Леру, думала, ломала голову, искала варианты, как решить вопрос с квартирой для племянницы. Она была женщиной деловой, предприимчивой, ушлой и кое-что придумала. Она давно обратила внимание на Геннадия Семёновича, на его привычки, запросы, пристрастия, любовь к женщинам.

И вот однажды по весне в интернат в гости к Вере Ивановне пришла женщина элегантная, эффектная. Они сели на скамейку у входа и долго беседовали. Молодица сразу обратила на себя внимание всех обитателей, особенно мужчин. Она была красива, сидела, заложив ногу на ногу. Её коротенькая юбочка не могла прикрыть стройные ноги, они были обнажены по самое не могу. Живые раскрепощённые груди были свободны от оков типа бюстгальтера, чуть-чуть прикрыты и притягивали взгляды мужчин.

У Геннадия Семёновича всегда был нюх на хороших женщин. Он сразу её заметил, подошёл поближе и долго пялился на неё, не сводил глаз с её ног, стараясь подсмотреть как можно глубже, когда она перебрасывала ногу с одной на другую. Но незнакомка была недолго, и вскоре, простившись, ушла. Геннадий Семёнович заволновался, в душе его возникли знакомые эмоции, переживания, фантазии. Он подошёл к заведующей.

– Вера Ивановна, что это за прелесть к вам приходила?

– Это моя племянница Лера. Понравилась?

– Очень понравилась.

– Могу познакомить – свободная женщина, с мужем разошлась.

– Познакомьте.

– Хорошо, завтра она ещё придёт. С ней я вас могу отпустить погулять; под присмотром будете – и мне будет спокойно.

На другой день Лера пришла такая же расфуфыренная, великолепная, эффектная. Геннадий Семёнович не стал терять время, подошёл.

– Геннадий Семёнович, вот, познакомьтесь – моя племянница Лера, – сказала Вера Ивановна.

– Очень рад; увидеть такую красавицу в нашем логове – большая удача, – сказал Геннадий Семёнович.

– Почему же логово? Здесь у вас очень мило – сосновый бор, говорят, где-то речка есть. Вы бы показали мне ваши достопримечательности.

– Я буду рад показать наши красивые места.

– Валентина Ивановна, можно мы с Лерой прогуляемся? – спросил Геннадий Семёнович.

– Можно, конечно, только не забудьте взять с собой спрей.

Геннадий Семёнович с Лерой отправились в лес. День был чудесный – светило солнышко, пели птицы, пахло молодой травой, цветами и смолой. Они побродили по тропинкам соснового бора, сходили на речку. Но вот на небе начала разрастаться темная туча, которая наползала с юга. Края её, которые уже прикрывали солнце, были ярко подсвечены.

– Будет дождь, – сказала Лера, – надо пойти куда-нибудь поближе к зданиям, к укрытиям.

– Правда, давай пойдём да выпьем что-нибудь за встречу, за знакомство.

– За встречу ясно что пьют. Бутылочку можно купить, но где её распить по-человечески? – сказала Лера. – А знаете что – давайте зайдём ко мне в квартиру Веры Ивановны, она на работе, дочка в садике – никто не помешает.

Решили – сделали. Геннадий Семёнович купил бутылку водки, и они пошли к Лере, распили бутылочку, посидели, побеседовали.

Геннадий Семёнович прибыл в интернат к вечеру: уставший, довольный, слабо владея опорно-двигательным аппаратом и языком. Вера Ивановна в душе осталась довольна – всё шло по плану. Лера на другой день тоже пришла.

– Ты должна с ним хорошо подружиться и сблизиться, как можно ближе, – инструктировала Вера Ивановна племянницу.

Они опять с Геннадием Семёновичем гуляли, бродили по лесу, разговоры разговаривали. Лера помнила наставления тёти – сблизиться с ним поближе, желательно совсем. Вплотную. А Геннадий Семёнович об этом думал сразу, с первой встречи. Но где им уединиться для этого? Лера однажды спросила:

– Геннадий Семёнович, а почему ты (они уже давно перешли на ты) не пригласишь меня к себе в квартиру?

– Я давно думаю, как это сделать.

– А в чём проблема?

– У меня живёт студентка из района, диплом уже пишет.

– А нельзя её поселить куда-нибудь в общагу? Институт она, считай, уже окончила, осталось чуть-чуть, диплом может и в общаге дописать.

Лера не зря торопилась. Здоровье у Геннадия Семёновича ухудшалось – сердце схватывало всё чаще. Не дай бог умрёт раньше срока. А ей ещё надо было выйти за него замуж, оформить брак и прописаться в квартире. Тогда пусть умирает. Лера настояла, и студентке с помощью Веры Ивановны нашли место в общежитии. Геннадий Семёнович и Лера переселились в квартиру, стало намного удобнее. Первое время они все ночи морально разлагались. Безумствовали они и в последующие дни. Лера старалась вовсю, пытаясь угодить Геннадию Семёновичу и в то же время нагрузить его, подорвать его силы и здоровье; но, поразмыслив, поняла – ещё рано. Однажды она сказала.

– Гена (после того, что между ними было, она вправе была называть его по имени), а почему бы тебе не уйти из своей казармы и жить дома, лучше же.

– Как же я буду жить один – сердце на волоске висит, за мной надо присматривать.

– Я буду за тобой присматривать, буду приходить каждый день. Подумай, посоветуйся с Верой Ивановной.

Геннадий Семёнович задумался – наверное, будет неплохо. Зашёл к заведующей.

– Вера Ивановна, а что, если я перееду домой, что вы на это скажете?

– Конечно же, лучше будет. Лера будет за вами присматривать. Она может поселиться у вас, будет удобнее; места, я думаю, хватит.

– Места всем хватит.

Геннадий Семёнович переехал в свою квартиру. А через некоторое время к нему переехала Лера. Живут, всё нормально. Но здоровье у Геннадия Семёновича заметно ухудшалось. Сказывалось то, что он всё чаще прикладывался к бутылке. Леру и её тётю это беспокоило – не умер бы раньше намеченного времени. Лера однажды сказала.

– Гена, на каких правах я у тебя живу? Ни жена, ни любовница, ни сиделка. Давай оформим наши отношения по-людски – давай поженимся, зарегистрируем наш брак. Я, может быть, забеременела, что-то у меня задержка.

Это известие и другие весомые аргументы возымели действие, Геннадий Семёнович подумал, покумекал и, наконец, решился. Через некоторое время их расписали.

Живут себе молодожёны, не тужат. Но Леру и Веру Ивановну беспокоит то, что здоровье у Геннадия Семёновича ухудшается не так быстро, как хотелось бы. Лера стала наливать ему почаще, поить стимуляторами для повышения мужской силы, которые разрушали сердце. Но этого ей казалось мало – надо было его как-то позлить, заставить волноваться, переживать, переносить стрессы; тогда сердце не выдержит. Она стала демонстративно встречаться с другими мужчинами. Это сильно подействовало на Геннадия Семёновича – он злился, скандалил, был на волоске от следующего инфаркта. Однажды вечером Лера вышла погулять и встретила своего бывшего одноклассника. В это время у Геннадия Семёновича закончилась водка. Он оделся и пошёл в ближайший ларёк за бутылкой. Лера видела это.

– Петя, – сказала она однокласснику, – подыграй мне.

– Что я должен сделать?

– Как только муж будет возвращаться из магазина, давай с тобой обниматься и целоваться, но так, чтобы он увидел.

– Зачем тебе это?

– Не спрашивай пока, потом расскажу.

Купив бутылку, Геннадий Семёнович направился домой. Но что это? В уголочке за киоском стоит Лера и целуется с каким-то мужиком! Геннадия Семёновича бросило в пот, за грудиной сдавило, не хватало воздуха. Он с трудом дошёл до квартиры, не разуваясь, откупорил бутылку, налил полстакана и залпом выпил. Сердце защемило ещё больше, в глазах потемнело, и он рухнул на пол, не дотянув до дивана.

Хоронили Геннадия Семёновича скромно, народа было мало – его сверстники и ровесники уже умерли, было несколько родственников да его товарищи из интерната. Особой скорби на лицах не было, лишь безутешно рыдала Женька, его любимая внучка.

Вернёмся, однако, в интернат. Итак, родичи своих родителей, находящихся в интернате, посещением не баловали. Больше всех переживала по этому поводу Алёна Спиридоновна Шарова. Она постоянно ждала единственного сына. Раньше он приходил, а сейчас уже давно не показывается. Сын у неё спортсмен – чемпион города по боксу и по восточным единоборствам. Алёна Спиридоновна много рассказывала о нём, гордилась им.

– А что же он глаз не кажет? – спрашивали её.

– Он очень занят – тренировки, соревнования, поездки.

Здоровье у Алёны Спиридоновны было не богатырское, и оно постоянно ухудшалось. Невнимание сына, тоска по нему усугубляли его. Павел Иванович утешал её, сочувствовал и как-то незаметно сблизился с ней. Из её рассказов он узнал, что Юра в детстве был мальчиком добрым, ласковым, но слабеньким; его постоянно все обижали, особенно в школе ребята постарше. Они отбирали у него деньги, вещи, заставляли просить у бабушки деньги, назначали срок и, если он в срок не приносил назначенную сумму, избивали его. Заступиться было некому, да он и не жаловался никому.

Но вот ему надоело ходить с синяками, и он решил сам во что бы то ни стало отомстить обидчикам. Он, никому не сказав, записался в секцию восточных единоборств и стал усиленно тренироваться. Через год он заметно возмужал, овладел приёмами восточной борьбы. Теперь он чувствовал, что может за себя постоять и сам обидеть кого угодно. А издевательства продолжались. Юра продолжал терпеть, выжидая удобный случай. Он хотел проучить всех троих обидчиков сразу и публично.

Однажды после уроков все трое задержали Юру.

– Есть разговор, Шар, – сказал главный палач, Трубачёв по кличке Труба.

– Говори, – сказал Юра.

– Пойдём на старое место.

– Говори здесь, я никуда не пойду.

– Должок помнишь? Счётчик работает.

– Никому ничего я не должен. Единственное, что я должен, это набить тебе морду.

От удивления раскрыли рты не только хулиганы, но и остальные школьники, остановившиеся в предвкушении интересного происшествия.

Юру окружили – перед ним в шаге стоял Труба, за спиной Хмырь и Колун. Труба, пренебрежительно посмотрев на Юру, замахнулся для удара. В одно мгновение Юра молниеносным коротким ударом в челюсть сбил Трубу с ног, тот лежал и корчился от боли. Тут же с разворотом на 180 градусов Юра нанёс пяткой удар Колуну, который пришёлся в голову. Колун рухнул на землю, а Хмырь бросился бежать. В результате у Трубы оказалась сломана челюсть, а Колун получил сотрясение мозга. Позже эта троица пыталась взять реванш, но всегда была бита. Юра сразу вырубал одного сильным ударом, а с остальными двумя справлялся свободно.

Постепенно Юра входил во вкус, и ему начинало нравиться быть сильнее и грознее всех. Он сам уже обижал других. «Я же натерпелся, – рассуждал он, – пусть теперь другие потерпят». Потом эту концепцию он принёс с собой и в армию, когда был призван. В казарме он был ночью главный после офицеров. Он обижал всех, не только молодых солдат. И уже по нему плакал военный трибунал за издевательства, но его перевели в округ в спортивную роту.

Дело было так. В большом соединении, где он служил, часто проводились спортивные праздники, соревнования. Соревнования проводились по всем, каким было возможно, видам спорта. От каждого подразделения выставлялась команда. Если спортсменов не было, засчитывалось поражение. Поэтому каждая рота старалась выставить хотя бы кого-нибудь.

– Рядовой Капустин, вы назначаетесь боксёром, – говорил командир роты, – если будут сильно бить, ложитесь на пол и притворяетесь мёртвым.

По такому принципу формировались все команды. Вот здесь рядовой Шаров и пригодился. К этому времени он был чемпионом города по боксу и самбо. Командир об этом молчал – боялся, что такого спортсмена, да ещё агрессивного, могут не допустить до соревнований. Шарова же напутствовал:

– Шаров, ну ты же смотри, сильно не бей, сначала поддавайся, уходи в защиту, на первой минуте не нокаутируй.

– Всё будет путём, товарищ майор, – отвечал Шаров.

Но, как только начинался бой, на первой же секунде противник падал как подкошенный, с первого удара. Не мог Шаров сдержаться, чтобы не свернуть челюсть сопернику. Так он перебил всех боксёров – всех с ринга везли в санчасть. Шарова заметило начальство – перевели в спортроту, а командира роты пожурили за то, что скрывал такого спортсмена. Командир был рад, что не наказали, и что избавился от беспокойного солдата.

Но вот Юра отслужил, вернулся домой. К этому времени здоровье у Алёны Спиридоновны было подорвано, она часто болела; нужен был уход. Юра долго не мог определиться с дальнейшей своей деятельностью. Большой спорт он бросил, занимался для себя, чтобы поддерживать форму. Нужны были деньги, пенсии матери было слишком мало для нормальной жизни – нужны были ещё и лекарства. Надо где-то работать.

Однажды Юра пил пиво у пивного ларька. К нему подошёл молодой человек, изрядно выпивший. Это был Алексей Лимонько. Раньше он занимался боксом, и довольно успешно. Но за какие-то грехи его дисквалифицировали. Он обозлился на весь мир, запил, всё время проводил в компании с алкашами. Зло на свою несчастную долю он вымещал на своих собутыльниках, бомжах и на всех, кто попадётся под пьяную руку.

– Ну что, чувак, отслужил? Я тебя знаю, я помню, как ты расправлялся с пацанами на ринге. Сейчас завязал?

– Завязал.

– А я знаю, почему – боишься, слабак. Со мной не встретился; я бы тебе рожу начистил.

– Начисти.

– Да легко.

Он коротко замахнулся и хотел нанести удар. Но Юра увернулся и сильно ударил его в подбородок. Лимонько рухнул на землю, ударился головой о скамейку – не шевелится. Юра испугался – перестарался со зла. Он некоторое время растерянно смотрел на него, не зная, что дальше делать. Вдруг убил! Но тут сзади его кто-то дёрнул за рукав.

– Шар! Сваливаем отсюда побыстрее. Сейчас менты нагрянут – неприятностей не оберёшься.

Юра опомнился, осмотрелся. Это был Трубачёв.

– Труба! Как ты здесь оказался?

– Увидел тебя и подошёл, и как раз вовремя. Идём в машину, поехали отсюда быстрее. Это плохое место, здесь тусуются одни отморозки. Ты когда приехал?

– Неделю тому назад.

– Ну, и как дела, чем занимаешься?

– Ничем, работу ищу, деньги нужны, мать больна. Мне бы на первый случай достать хотя бы тысяч десять – лекарства дорогие.

– Юра! Десять тысяч – разве это деньги?

– Для меня это деньги.

– Шар, будешь меня слушать – будут у тебя деньги. Дураки зарабатывают деньги, а мы делаем бабки. Я не работаю, но вот, видишь, езжу на крутой иномарке. Я дам тебе взаймы десять тысяч. Отдашь, когда заработаешь.

Трубачёв протянул ему две пятитысячных купюры.

– Я не знаю, когда я заработаю.

– Можешь заработать очень скоро. Давай встретимся в десять вечера у кафе на Лермонтова.

– Хорошо, я буду.

Юра не спрашивал, что ему предстоит делать, решил сходить просто из любопытства.

Хмырёв, Трубачёв и Колунов после окончания школы утруждать себя трудовой деятельностью не стали. Учиться дальше не хотели, да и школу окончили еле-еле, работа по душе не попадалась. Первое время слонялись без дела, подрабатывали по мелочам, собирали металлолом, понемножку подворовывали. Но так денег много не заработаешь, а жить красиво хочется. Пораскинув остатками своих мозгов, они решили расширить услуги по ограблению, обворовыванию граждан. Они продумывали, планировали свои действия. Их бывший одноклассник Чиканов работал в милиции. К нему они и обращались за помощью. Он снабжал их информацией, консультировал, подсказывал. Конечно, делал он это не бескорыстно. За риск, за информацию они платили по установленному тарифу.

Они планировали расширять своё дело, нужны были кадры. Юра Шаров отлично подходил. Они помнили, как Шаров расправлялся с ними и другими пацанами. Он бил не насмерть, но человек отключался. Это могло пригодиться. Чтобы как-то его привлечь, они решили втянуть его в сегодняшнее мероприятие. Предстояло ограбить одного человека – мастера с завода. Грабили они его уже не в первый раз. Это был мастер высшей категории, получал неплохую зарплату, но сильно злоупотреблял алкоголем. После получки он набирался до одурения и шёл домой всегда одним и тем же маршрутом. В тёмном безлюдном месте они его встречали, сбивали с ног, вставляли в рот кляп – да он и сам молчал – и отбирали деньги. Денег всегда было от 10 до 20 тысяч. Ему строго-настрого приказывали в милицию не заявлять – иначе убьют. Так было уже раз пять. На этот раз пригласили Шарова постоять на шухере. Приехали на место. Это было действительно глухое место с кустами, с развалинами, как будто бы специально предназначенное для удобного ограбления. Тем не менее, этот мастер, залив глаз и ничего не соображая, каждый раз ходил этим путём.

Спрятались в развалинах, Шарова поставили за кустами наблюдать за дорогой и обстановкой. Вскоре появился мастер Степаныч. Он шёл, спотыкаясь и бормоча какую-то песенку, типа «Напилася я пьяной, не дойду я до дому…» Труба вышел на дорогу, Степаныч остановился, мутными глазами посмотрел на него.

– Получку получил? – спросил Труба.

– А, это опять вы? Получил.

– Деньги давай.

– Нету денег.

Труба ударил его под дых, Степаныч скорчился и упал. Труба достал нож и поднёс его к горлу Степаныча.

– Повторять не буду, а если пикнешь, прирежу.

Степаныч вывернул карманы. Из карманов вывалились ключи и деньги. Труба внимательно пересчитал деньги – оказалось 10 тысяч и 17 рублей мелочью.

– Почему мало, где остальные? Ты получаешь 20 тысяч.

– Отдал долг и немного выпил.

– Алкаш проклятый, – вознегодовал Труба, – издеваешься над семьёй и нами, честными грабителями. Ты должен нам ещё 10 тысяч. В следующий раз, если не отдашь, тебе конец. Можешь идти, забери свои 17 рублей – нам чужого не надо.

Степаныч уныло поплёлся дальше. Песню он уже не пел.

– Ну что, Шар? С боевым крещением тебя. За это надо выпить.

– Какое крещение? Я в ваших делах не участвовал.

– Извини! Ты только что участвовал в групповом ограблении с угрозой применения оружия. Так что мы теперь одной верёвочкой связаны. Ты честно заработал свои деньги и, считай, вернул долг. Неужели тебе не понравилось? За 10 минут ты заработал 10 тысяч. Разве плохо?

Юра молчал, переживая и осмысливая случившееся. Постепенно он начал втягиваться в преступную деятельность. Он стал уже выполнять более ответственные задачи – нейтрализовывал охранников, жертв нападения, других лиц. У него появились деньги; он стал покупать матери хорошие лекарства, хорошие продукты.

Но деятельность преступной группировки попала под наблюдение милиции. Во всех преступлениях почерк был одинаков. Под подозрение попал Шаров. Все помнили, как на соревнованиях он мощным ударом нокаутировал противника. Сейчас он вернулся из армии, и снова появился этот удар. Знали, что он не работает, но живут они с матерью на её пенсию безбедно. Информатор из милиции Чиканов сообщал Трубачёву, чтобы он был осторожнее, что ко всем членам группы проявляется интерес. Трубачёв, собрав всех, говорил.

– Мужики, мы работаем опасно, неосторожно, Чикан сообщает, что нами начинают потихоньку интересоваться, присматриваться. Надо менять тактику, работать умнее, изощрённее. Надо уехать из города, погастролировать по другим местам.

Юра вынужден был покидать свой дом и уезжать на некоторое время. Матери он говорил, что начал заниматься спортом, ездит на тренировки, на сборы в другие города.

Но матери нужен уход, постоянный присмотр. Помаявшись одна без Юры, без помощи, она предложила ему устроить её в дом-интернат для престарелых. Юра был рад такому решению и вскоре определил Алёну Спиридоновну в дом престарелых. Первое время он часто навещал её, приносил подарки, гостинцы. Потом посещения становились всё реже и реже. И сейчас вот уже больше месяца от него нет никаких вестей. Алёна Спиридоновна извелась вся, тосковала, таяла на глазах. Её состояние ухудшалось с каждым днём. Павел Иванович боялся за неё. В то же время он заподозрил что-то неладное с её сыном. Он позвонил своему приятелю Корченевскому и попросил его зайти в базу данных МВД и посмотреть, нет ли там чего-нибудь о Шарове Юрии Петровиче. Очень скоро Корченевский сообщает:

– Шаров Юрий Петрович – бывший боксёр, самбист, мастер спорта по единоборствам – задержан по подозрению в предумышленном убийстве во время разбойного нападения в составе группы. Находится в следственном изоляторе, ведётся следствие.

После предупреждения Чиканова группа Трубачёва уехала из города, занималась разбоем и грабежами в других местах. По их следу уже шли оперативники. Но вот Труба решил пойти на большое дело. Ему сообщили, что одна богатая строительная фирма раз в неделю возит большую выручку в банк. Деньги везут втроём – водитель, охранник и кассир. Охранник и водитель вооружены. Трубачёв с группой вернулись в город и стали готовиться к операции. Они решили завладеть деньгами и исчезнуть из города – податься на юга, или за границу. Нужно было узнать многое – когда перевозят деньги, на какой машине, по какому маршруту. Нужно было разработать план нападения, распределить обязанности, продумать пути отхода. Это оказалось сложнее, чем мелкие грабежи.

В этой фирме у Трубачёва тоже был свой человек – Веня Коржов. Ему Трубачёв поручил узнать все сведения о фирме. Удивление вызывало то, что такие большие деньги они всегда перевозят самостоятельно, не прибегая к услугам инкассатора или милиции. Оказывается, генеральный директор фирмы был чудак. Он считал себя если и не провидцем, то человеком с особой интуицией – мог предвидеть предстоящие события. На инкассации он экономил. Он лично руководил отправкой денег. Представив в уме процесс транспортировки, он чувствовал, когда безопасно; говорил, когда везти, по какому маршруту. И, как ни странно, всегда всё проходило гладко.

Трубачёв поручил Коржову сблизиться с водителем, подружиться, поить его, чаще водить в ресторан – денег не жалеть. Сделать это было нетрудно – водитель любил выпить, особенно на халяву.

В результате Коржов узнал маршруты движения – их было два – и мог знать, когда отправляют деньги. Стали изучать маршруты. Первый маршрут проходил по шумным людным улицам. Второй маршрут был короче и проходил кое-где по переулкам и глухим местам. Более того, на одном участке он проходил по небольшой аллее с большими развесистыми липами. Здесь удобно было заблокировать машину, свалив на неё дерево или большую ветку. Решили ориентироваться на эту аллею. Но надо, чтобы машина поехала по ней, тогда можно было свалить большую ветку спереди и сзади машины, и машина оказалась бы в ловушке. Начали прорабатывать вариант, как направить машину по этому маршруту. Долго думали; подсказку увидели на дороге, когда уже в который раз изучали маршрут.

На первом маршруте проводились дорожные работы и как раз недалеко от поворота на дорогу с аллеей. Стоял знак, запрещающий проезд, и указатель объезда. Объезд направлялся по второму маршруту. Вот простое решение – надо сделать так же и для верности поставить кого-нибудь в милицейской форме, чтобы он лично указал на объезд. А водитель, видевший уже эту ситуацию, ничего не заподозрит. Начали готовиться – раздобыли с помощью того же Чиканова милицейскую форму, жезл, знаки. Стали готовить место засады – выбрали два рядом стоящих дерева, подпилили ветки, сделали приспособления для быстрого их обрушения. Теперь надо ждать сигнала от Коржова.

Из окна Коржову была видна стоянка автомобилей, где парковалась машина фирмы, да и водитель никогда не проходил мимо Коржова, чтобы не остановиться и не поболтать. Оставалось дождаться крупной суммы денег. Коржов внимательно следил: он наладил хорошие связи со всеми нужными людьми.

И вот дождались. Сложилась благоприятная ситуация. Генеральный директор уехал в Москву, и как раз поступила большая сумма денег. Транспортировку назначили на четверг в 11.00.

Группа Трубачёва, получив эту информацию, была приведена в полную готовность. На дело решили идти все. Роли распределили так: Трубачёв и Шаров занимают места в засаде, Колунов следует за машиной, Хмырёв по сигналу Колунова устанавливает знаки, переодевшись в милицейскую форму, и направляет машину в объезд. Затем все прибывают к месту нападения для оказания помощи, если потребуется.

Деньги везли вооружённый водитель, вооружённый охранник и кассир Михайлова. Ехали как обычно, но вот на дороге показался знак «Проезд запрещён» и указатель объезда. Рядом стоял милиционер и жезлом показывал, куда ехать.

– Опять копают, – сказал водитель, – неделю тому назад копали.

– Милиционер какой-то несуразный, – заметила Михайлова, – на Чебурашку похож, и фуражка мала. Сам русый, а усы чёрные – красит, что ли.

Уже потом, когда было много времени на раздумье, Трубачёв понял все свои ошибки и просчёты. Много он воровал и грабил, но настоящему криминальному ремеслу не научился. Из фильмов и книг про разведчиков он знал, что разведчик должен быть неприметной внешности – как все, чтобы не выделяться из толпы и не привлекать к себе внимания, меньше запоминаться. А тут поставил этого Хмыря с одной извилиной, и то не в мозгу. Этот лопоухий «милиционер» с фуражкой, которая мала: ясно – не своя, не мог не запомниться.

Машина повернула в направлении, показанном стрелкой и милиционером. Хмырь позвонил Трубачёву. Через шесть минут машина должна быть у места засады. Шар и Труба надели маски, проверили подпорки, держащие подпиленные ветки, спрятались в кустах.

Показалась машина, она быстро приближалась. Напряжение нарастало, дыхание замедлилось. Вот машина подъехала к намеченному на тренировках месту. И тут спереди и сзади на неё обрушились огромные ветки липы. Водитель рванул вперёд, намереваясь пробиться через сучья – машина не идёт, даже глохнет, рванул назад – только больше запутался. Труба и Шар подскочили к машине. Стекло у водителя оказалось легкомысленно опущено. Шар сходу нанёс удар в голову водителю, который уже вытащил пистолет. Он нанёс второй сильный удар для верности. Водитель ударился головой о стойку и затих. Его вытащили из машины. Охранник открыл огонь, но с перепугу не мог попасть. Труба, схватив пистолет водителя, выстрелил в охранника – попал. Схватив деньги, они побежали к машине, непредусмотрительно спрятанной далеко. Охранник, превозмогая боль, прицелился – выстрелил. Пуля попала Трубе в ногу. Идти он не мог; Шар тащил его к машине, оставляя на траве кровавый след. Тут как раз подоспели Хмырь и Колун. Они схватили Трубу, затащили в машину, и все четверо помчались с места происшествия. Всё это время Михайлова лежала чуть живая от страха на полу автомобиля, закрыв глаза и заткнув уши. Придя в себя, она позвонила в милицию. Милиция и скорая прибыли быстро. Водитель был мёртв, охранника доставили в больницу.

Много версий у следствия не было. Ясно, что это та преступная группировка Трубы, которая была на заметке у оперативников.

Труба потом отметил ещё одну грубую ошибку – второпях они оставили на месте преступления слишком много следов. Это и брошенная машина с отпечатками пальцев на баранке, и кровь. Оперативники вычислили группу Трубачёва быстро. Улик было много – отпечатки на баранке, на пистолете, характерный удар, которым обладал известный боксёр и самбист. И, наконец, этот милиционер-чебурашка, которого опознала Михайлова. Взяли всех.

Итак, Шаров Юрий Петрович находился в следственном изоляторе, с ним работал следователь, у него был адвокат. Ему светил большой срок. К убийству добавлялись другие эпизоды преступной деятельности, выявленные в ходе следствия.

Павел Иванович прекрасно понимал, что это известие о сыне окончательно угробит здоровье Алёны Спиридоновны. Он попросил Корченевского найти телефон адвоката или следователя. Корченевский нашёл телефон адвоката. Павел Иванович позвонил ему, объяснил ситуацию и попросил, чтобы Шаров написал записку матери, продиктовал её содержание. Этой святой ложью он надеялся продлить дни Алёны Спиридоновны.

Через два дня «спортсмен, товарищ Юры по сборной» принёс записку. В ней Юра писал: «Мама, прости, что не приходил – был на соревнованиях в другом городе, и сейчас уезжаю на сборы, а потом на соревнования в Мехико. Приеду не скоро. Выздоравливай, не скучай. Целую. Юра».

Алёна Спиридоновна повеселела, появился аппетит, захотелось жить дальше. Целый год, пока шло следствие, она пребывала в удовлетворительном состоянии. Но как только Юра получил срок, и всё вскрылось, Алёна Спиридоновна слегла и через неделю скончалась.

Павел Иванович затосковал, и вообще ему надоело такое житьё. Делать нечего, читать надоело, телевизор надоел. Павел Иванович решил прочитать книги, которые он не успел в молодости. Он мало читал классиков – визитную карточку русской литературы – Достоевского, Толстого, Тургенева и многих других. Сейчас он решил наверстать упущенное. Хвалёный Достоевский ему показался скучным, неинтересным – длинные запутанные предложения, скучные рассуждения о либерализме, о демократии, о других умных вещах. Для специалистов – филологов, политологов и других это, наверное, интересно, а Павлу Ивановичу нет. Он предпочитал лёгкое развлекательное чтиво. Кроме всего прочего, жить в комнате, где размещены четыре человека, неудобно – один хочет спать, другой читать, третий петь, четвёртый плясать. Трудно удовлетворить все потребности. Павел Иванович чаще уединялся и вспоминал прошлые времена, приятные события. Так было легче на душе. Он часто вспоминал Катю, очень хотелось её увидеть, узнать, где теперь она, как живёт. Ещё ему хотелось домой. Без дела здесь можно с ума сойти. С каким удовольствием он бы сейчас что-нибудь попаял, смастерил, ощутил запах канифоли.

Это его состояние быстро уловила Валентина. Она насторожилась – может вернуться домой, да ещё и Катю свою найдёт и привезёт. Надо что-то делать. С Никитой она не поделилась своими опасениями, а рассказала об этом своим друзьям и попросила у них помощи.

– Не переживай, – сказали они, – дело пустяковое, правда, стоить это будет определённую сумму. Держи нас в курсе дела о состоянии и намерениях деда.

И вот однажды Павел Иванович, прогуливаясь по лесу, споткнулся о корягу и вывихнул ногу. Ходить было трудно, нога распухла; сказали, чтобы он на неё не наступал, выдали костыли. Павел Иванович оказался прикованным к стулу. Теперь он сидел в комнате, читал, вспоминал прошлое. Ему всё чаще и чаще вспоминалась Катя.

А Катя жила своей жизнью. Она всё-таки в угоду родителям вышла замуж за богача, хотя и без любви. Муж её Олег был богатым и успешным бизнесменом. Он был стройный и красивый – и это, пожалуй, все его человеческие достоинства. Ещё он был чёрств, бездушен, честолюбив, жаден, ревнив. Деньги – вот что для него было главным. Ради денег он готов был на всё. У него был большой особняк и прислуга – домработница и кухарка. Жене он запретил работать, она сидела дома, скучая и маясь от безделья. Если бы отец Кати встал, то он бы увидел, что его мечта сбылась – его драгоценный бриллиант находится в золотой оправе. Катя была как жар-птица в золотой клетке. Катя ему была нужна как украшение, как приложение к богатому костюму. Она сопровождала его на презентациях, вечеринках, встречах с иностранцами и важными людьми. Он любил похвастаться тем, что у него всё самое лучшее – лучший особняк, лучшие машины, наконец, лучшая жена – образованная и самая красивая. Деньги, обогащение – вот его главная цель. Страсть к наживе пересиливала даже чувство ревности. За хорошие деньги или выгодную сделку он готов был дать на время свою жену нужному человеку. В таких условиях Кате жилось очень плохо. Она хотела работать, общаться с людьми, тем более, что она была востребована во многих организациях. Налаживались международные связи – хорошие переводчики были нужны. Такое обращение мужа с ней, как с красивой дорогой вещью, наполняло чашу терпения до краёв. Последней каплей стал один случай.

Олег налаживал партнёрские отношения с крупным бизнесменом с Чукотки. Это партнёрство сулило ему огромные барыши. Кован Курлы, так звали бизнесмена, занимался оленеводством и пушниной. У него были большие стада оленей и около пятидесяти охотничьих артелей. Олег часто ездил на Чукотку и решал там свои коммерческие вопросы.

Но вот однажды Кован Курлы приехал к ним погостить и порешать вопросы сотрудничества. Это был широколицый кряжистый чукча с маленькими наглыми глазами. Увидев Катю, он сказал Олегу.

– Красивая, однако, у тебя баба.

Целый день они были заняты – решали свои вопросы и пили огненную воду. Много пили. Настала ночь – надо ложиться спать.

– Я лягу вот на этой кровати, – сказал Кован Курлы.

– На этой кровати спим мы с женой, – возразил Олег.

– Ты выйдешь, – настаивал Кован Курлы.

– Послушай, Кован, это моя жена.

– Ну и что? Я же твой гость. Когда ты ко мне приезжал, я же выходил. Таковы традиции, обычаи предков.

Кован Курлы настаивал, обижался, грозил расторгнуть только что составленное соглашение. Олег думал, колебался, злился. Он осознавал опасность расторжения договора и потери больших денег. Он решил предложить, а если будет сопротивляться, заставить Катю провести ночь с Кованом Курлы.

– Послушай, Катя, ты должна мне помочь заработать эти деньги, ну что тебе стоит? От тебя не убудет.

– Тогда уж пошли меня на панель, там я заработаю больше денег.

Катя зашла в спальню, намереваясь сказать Ковану Курлы, чтобы он убирался. Он сидел на кровати пьяный, от него несло водкой, пивом и оленьей мочой. Катю чуть не стошнило. Вдруг он набросился на неё, повалил на кровать и стал срывать с неё одежду. Катя закричала, позвала на помощь Олега, но тот не торопился, как будто бы и не слышал. Тогда она, изловчившись, ударила Кована Курлы коленом в пах. Тот застонал от боли и отпустил её. Катя вырвалась, схватила куртку и побежала к матери. Больше к Олегу она не вернулась, так и жила у матери; с Олегом вскоре развелась. У неё был один ребёнок – сын, её любовь и надежда. Олег детей больше не хотел.

Катя не раз вспоминала совет Наташи родить ребёнка от Павла. После чудесного исцеления Кати Наташа сказала Павлу.

– Павел, а ты не хочешь сблизиться с Катей ещё плотнее, по полной программе, например, провести с ней ночку-другую? Это будет ей на пользу, выздоровление пойдёт быстрее.

– Я мечтаю об этом – провести ночку с королевой красоты, это сказка, это была бы волшебная ночь. Но я опасаюсь за последствия, я не уверен, что это принесёт пользу в будущем. Она может окончательно влюбиться, и как потом расставаться? Вдруг это усугубит её состояние. Со мной мать её всё равно не отпустит.

Кате она предложила такой же вариант. Катя с радостью последовала бы её совету – отдать всё самое по-девичьи дорогое любимому человеку, это счастье.

В её время самое дорогое у девушки была девичья честь. Сейчас другое время – другие ценности. Самое дорогое сейчас для девушки – крутая иномарка, бриллианты, золотые украшения. Если в 16 лет девушка ещё девушка, это вроде бы и неприлично, нечем похвастаться перед подружками. Так вот, Катя была бы счастлива, но Павел не проявлял инициативу и ничего не предпринимал – ничего и не получилось.

Катя жила в квартире матери, мать рано умерла, и она жила с сыном, работала в школе учителем иностранного языка, переводчиком в разных фирмах и организациях. Вот уже женился сын, появился внук. Катя всё время хранила в душе образ Павла, думала о нём, хотела знать, где он сейчас, каким стал, как живёт? В последнее время ностальгия, воспоминания, тоска, грусть всё больше одолевали её.

И вдруг в одной из телепередач она увидела до боли знакомые и родные черты. Сюжет был о военных пенсионерах. Павел Иванович принимал в нём участие. Сердце Екатерины Геннадьевны заколотилось. Это он! Черты лица огрубели, морщины углубились, но – то же обаяние, тот же блеск в добрых глазах, та же улыбка. Она решила во что бы то ни стало разыскать Павла. После нескольких попыток она дозвонилась до телевидения и выяснила. Это был Павел Иванович Ромов, военный пенсионер. Живёт он где-то в N-ске. Больше ничего сообщить не могли. Но и этого оказалось вполне достаточно. В N-ске живёт её давняя приятельница Марина. Они поддерживают между собой связь – звонят друг дружке, поздравляют с днями рождения и праздниками. Катя позвонила Марине, сообщила ей эту новость и попросила разыскать Павла Ивановича Ромова, узнать, как он живёт, как его здоровье. Через некоторое время Марина сообщает: Павла нашла, жив, здоров, находится в доме престарелых. Правда, вывихнул ногу, поэтому почти не ходит пока.

– Почему он в доме престарелых, у него нет никого из родни? – спросила Катя.

– У него есть внук, который живёт в его доме, и сноха, которая и настояла на том, чтобы деда определили в дом престарелых. Сноха – известная в городе бизнесменка, имеет несколько крупных супермаркетов, алчная, агрессивная особа. Шагает к цели по головам конкурентов. Да конкурентов у неё и не осталось – некоторых разорила, других уничтожила.

– Можно я прилечу к тебе, хоть посмотрю на него, а может быть, он согласится переехать ко мне – я была бы счастлива.

– Прилетай, конечно, я хоть на тебя посмотрю – не виделись целую вечность.

Катя попросила внука купить ей билет на самолёт. Марине сообщила, что в среду она прилетит.

Между тем Валентина сообщила своим друзьям о том, что дед вывихнул ногу и не может ходить.

– Вот это то, что надо, – сказали они, ничего не объяснив.

И вот ночью со вторника на среду произошло ЧП – загорелся дом-интернат для престарелых. Возгорание произошло сразу с нескольких сторон. Пламя враз охватило всё здание. Второй этаж быстро наполнялся дымом, свет погас. Все ринулись к выходу, образовалась свалка. Павел Иванович тоже попрыгал на костылях к выходу, но в суматохе и темноте потерял костыли и не мог передвигаться.

Пожарные приехали быстро, пожар потушили, и на втором этаже обнаружили шесть человек, задохнувшихся в дыму. Среди них оказался и Павел Иванович Ромов.