В середине апреля, когда в снежных проталинах стали появляться первые горные подснежники, сиренево-голубые крокусы, на Астростанцию прибыли контейнеры с аппаратурой для наблюдений кометы. Кирилов поднялся к телескопу, сам руководил разгрузкой, распаковкой ящиков и их размещением. Работа была закончена только поздним вечером, и, когда грузовик, наконец, оправился назад, на контейнерную станцию Максим Петрович позвонил Гребкову, который ждал его сообщения о ходе дел. Оператор междугородной уже знала Кирилова по голосу и набрала кабинет Гребкова почти сразу.

— Максим, ты? — Гребков явно напрягал голос, видимо, не очень хорошо слыша Кирилова, — Как у тебя дела?

— Все нормально, груз дошел, поломок из-за транспортировки как будто нет!

— Это хорошо! Как ты планируешь действовать дальше?

— Сосновский уже здесь, завтра прибудет Гривцов, они смонтируют прибор и всю систему сбора. На это уйдет около месяца. Примерно через это время здесь должен появиться Ковалевский с Ольгой Семенцовой, а еще дней через десять — все остальные.

— Кого ты имеешь в виду?

— Павленко, Лонца и желательно Селюкову.

— Не рано ли?

— Не рано! Пока будем устанавливать прибор, пройдет не так уж мало времени. Я, кстати, остановлю на этот период телескоп для полной профилактики систем. На все про все уйдет месяца полтора, а потом комета уже выйдет в зону, доступную для наведения. Она еще будет довольно слабой для нашей программы, но мы уже сможем отработать методику наблюдений. В общем, будет возможность встретить основной период наблюдений в полной готовности.

— Я понял тебя! — Гребков откашлялся и добавил, — Ты там не сильно перенапрягайся, а то я тебя знаю!

Онсделал небольшую паузу, потом спросил:

— Говорят, тебя можно поздравить? Чего скрываешь?

— Ну, поздравь. Только не сглазь!

— Свадьбу зажал?

— Ничего не зажал! Вот все соберемся, тогда и посидим.

— Ладно, будь здоров!

— Буду.

Кирилов положил трубку телефона и задумался.

Среди наблюдателей института он считался ветераном, но только сейчас, здесь, он почувствовал себя на острие пирамиды, которым завершается вся гигантская работа, проведенная только для того, чтобы небольшая группа астрономов выявила в слабом потоке далекого света, дошедшего до Земли из неимоверных глубин пространства, из почти непредставимых далей, какие-то малопонятные для большинства людей детали, фрагменты и явления жизни Космоса…

Для этого десятки рабочих и инженеров делали компьютеры, приборы, шлифовали и устанавливали линзы и зеркала.

Для этого работал транспорт, доставлявший все сделанное сюда, к телескопу.

Для этого жил поселок с его детским садом, магазинами, клубом и амбулаторией.

Для этого, наконец, уже более узкий круг и более близкий к вершине пирамиды проводил бессонные ночи возле телескопа, поддерживая точность, легкость и плавность его движений.

И, наконец, астрономы, вершина пирамиды, те кто подводят итог, получают конечный результат, снимая еще один плод с древа Познания.

Сознает ли каждый из них свою ответственность перед всеми теми, кто поддерживает всю пирамиду снизу, теми сотнями тружеников, которые находятся у ее основания? Наверное, и да, и нет…

Да, потому что далеко не каждому, кто хотел бы сесть к пульту в аппаратной этого гигантского телескопа, удается осуществить свое желание, и потому, что в итоге придется отчитываться за использованное здесь время.

Но это чисто внешняя ответственность.

Если же говорить о более серьезной, внутренней — то нет, потому что просто невозможно постоянно думать о ней, слишком велика она на самом деле, и если все время подчинять себя этим мыслям, бояться делать ошибки, невозможно будет сделать вообще ничего. Но для каждого наблюдателя все-таки есть некая высшая ответственность перед самим собой, ибо так непросто получить эту возможность — уникальный инструмент, который может позволить добыть самые недоступные данные, утвердив самого себя и свое место в Мире Науки.

В голове Кирилова постепенно выстраивалась стройная система запуска прибора в работу и привязки его к телескопу, схема взаимодействия механизмов, людей и компьютеров, сначала в период отладки всего комплекса, и потом, в самое ответственное время, когда комета станет предельно яркой, и можно будет выжать максимум информации из созданного специально для этого оборудования.

Ход его размышлений прервал настойчивый телефонный звонок. Знакомый голос в трубке спросил:

— Максим, ты что так долго не спускаешься? Я волнуюсь…

— Да, да, Сима извини… Только что дозвонился до института, сейчас выезжаю.

— И что же институт?

— Институт устами директора говорит, что мы зажали свадьбу!

— Перебьются! Уж мы то знаем, что это не столь интересное мероприятие, и не всегда с хорошей перспективой.

— Ладно, согласен. Но согласись и ты, не представить тебя моим коллегам как-то неприлично. Думаю, скоро случай подвернется.

— Мы это обсудим дома. Поторопись, тут стынет ужин.

— Бегу!

Кирилов вышел из башни телескопа. Солнца уже не было и только красно-сиреневый росчерк заката провожал еще один трудный и длинный день. Кто-то окликнул его сзади:

— Максим Петрович, не захватите вниз?

Его догонял, прыгая через ступеньки Геннадий Николаевич Круглов, начальник электроучастка.

— Отчего же, места в машине хватит.

— А я увидел, что вы пока здесь и вот тоже решил за- держаться.

— Что за проблемы? У вас, как я знаю, вроде бы все по графику.

— Так то оно так, с прокладкой тех двух кабелей, о которых говорил Сосновский мы справились. Только вот штука какая, об этом мы никогда не говорили, но похоже, что кабель управления, который проложили еще во время сборки телескопа, надо будет тоже перекладывать заново.

— А в чем проблема?

— Проблема в том, что его срок службы оказался намного меньше, чем это когда-то предполагалось. При движении телескопа этот кабель то и дело то скручивается, то раскручивается, и многие жилы перетерлись. Конечно, там были и резервные, но все они уже задействованы еще в прошлом году. Если что-то случится во время наблюдений, резерва для ремонта уже нет.

— Что же вы молчали?! — Кирилов резко повернулся на переднем сидении машины, так, что водитель, сидевший рядом с ним, качнулся и машина слегка вильнула.

— Я не молчал, ответил Круглов, — только до этого никому не было дела… Вот и вам говорю — менять надо.

— Долгая работа?

— На неделю придется остановиться.

— Это как раз не страшно, я планирую длительную остановку телескопа на полную профилактику. Вы готовьтесь, кабель-то запасной есть?

— Видите ли, кабель этот нестандартный, его заказывали специально для телескопа и на складе пока есть еще один запасной комплект. Но только один. Как заложим на место, надо сразу заказывать новый, иначе без резерва останемся.

— Я буду иметь в виду, — Кирилов снова повернулся и за- молчал, глядя на бегущие под колеса серые витки дорожного серпантина.

Круглов откашлялся, потом тихо сказал:

— Я вот что хотел попросить вас, Максим Петрович, вы на Макарова сильно не серчайте, он вообще-то человек неплохой, я с ним еще с техникума знаком, в Каменске на металлургическом комбинате вместе работать начинали. Он тогда одним из самых лучших выпускников был, и его сразу на прокатный стан направили. Автоматика там была сложная, ломалась довольно часто, а ответственность огромная… Как стан остановится на двадцать минут, тут же министру сообщали! А Виталик в общем-то справлялся.

— Чего же уехал-то? Катал бы себе бронеплиты и получал премии.

— Может быть так было бы и лучше… Да мать у него здесь старенькая, совсем больная. Опять же — квартира, а там, в Каменске десять лет в общежитии жил, так и не получил жилье. Вот и вернулся домой, и меня по старой дружбе перетянул. Ну я обвыкся как-то сразу, а у него не лежит душа к этой работе. В Каменске ведь как было? Выйдешь после смены на транспортную площадку, а там уже десяток вагонов с готовым металлом стоит. Вроде бы твоих рук дело. И на душе легче, и все плохое, что за день было, сразу забывается, и польза от тебя понятная. Да и деньги, конечно, шли добрые…

— Думаю, Макарову и здесь неплохо. Квартиру он получил почти сразу, денег, конечно, стало поменьше, но зато свободного времени у него — не сравнить с заводской жизнью, — заметил Кирилов не оборачиваясь, — и пот при этом со лба не капает…

— То-то и оно… Я вот тоже ему говорю — не все в жизни надо мерять тоннами и рублями. Только непонятно все это ему, а потому и злится, что не понимает, зачем и кому вся эта наука нужна. Он, кажется, в душе так и остался селянином. Чужой он здесь, и все ему тут тоже чужое.

— Но вам-то не чужое? Или я ошибаюсь?

— Понимаете, беда еще в том, что Виталик парень деревенский, он вообще не понимает многого. Что он в детстве видел? Двор, корова, дрова, сенокос, кузница… Простой и понятный крестьянский труд. Он первый раз в город-то попал, когда в техникум поехал поступать. А тут — телескоп, астрономия. Такие скачки ему просто не по силам. Со мной легче, я все детство в большом городе провел, бывал и в театре, и в музеях. В школе у нас замечательный учитель физики был, любил о жизни ученых рассказывать, знал историю науки. Я его уроки до сих пор помню.

Круглов помолчал, а потом добавил:

— Виталий, он вообще-то, добрый мужик, хороший. В техникуме всегда за всех мальчишек, кто послабее, заступался, в обиду не давал. И на заводе его уважали.

За стеклами машины замелькали огни поселка, и водитель затормозил у подъезда административного корпуса. — Нет, нет, домой, — сказал Кирилов водителю.

— Молодая хозяйка ждет, — с улыбкой кивнул шофер.

— Ждет, — Кирилов обернулся к Круглову, — Спасибо за рассказ! Да я и не собирался избавляться от вашего друга, пусть себе работает. Только есть такая древняя пословица: если живешь в Риме, будь римлянином. Эта Астростанция наш общий дом, муравейник, если хотите. Каждый муравей на своем месте, со своими функциями. Каждый муравей защищает свой дом, и дом, когда надо, защищает его. Поэтому просто нелепо ненавидеть дом, в котором живешь, да еще бороться с его существованием. Чем быстрее ваш Макаров и те, кто с ним соглашается, это поймут, тем лучше.

В раскрытую дверцу машины хлынул пьянящий воздух, настоянный на первых весенних листьях. Кирилов с наслаждением вдохнул в себя этот нежный вечерний аромат берез и ранних папоротников и поднялся на свой этаж.

— Ну, и где мы пропадаем? — Сима улыбаясь открыла дверь, — Я уже заждалась.

— Привыкай. Жене астронома иногда по ночам приходится быть одной. Издержки профессии.