На очередном семинаре, который состоялся в институте через три дня после возвращения Кирилова с наблюдений, Гребков коротко сообщил собравшимся об открытии новой кометы.

— Событие это, в общем-то, достаточно редкое для профессиональных астрономов, — директор откашлялся и перевел взгляд в аудиторию поверх очков, — сейчас кометы, как вы знаете, чаще всего открывают любители.

В зале послышался легкий смешок. Представить Кирилова в роли астронома-любителя всерьез не мог, пожалуй, никто, и, прежде всего, потому, что сам Максим Петрович всегда при случае подчеркивал, что в современной астрофизике открытия «летающих камней» — дело случая, и они не продвигают изучение наиболее серьезных проблем науки сколько-нибудь значительно.

— И все же, — продолжал Вадим Сергеевич, — я считаю необходимым поздравить уважаемого Максима Петровича с новым объектом, который зарегистрирован МАС (МАС — Международный Астрономический Союз.) как комета Кирилова, прежде чем дать ему слово.

Раздались дружные аплодисменты. Кирилов вышел к демонстрационному проектору и попросил тишины.

— За поздравление сердечно благодарю, но вообще до- вольно забавно, что этот камушек достался ревностному противнику всяких кометных и астероидных забав. Все-таки наши инструменты способны на более глубокие исследования. Но нельзя не учитывать огромный интерес к таким событиям общественности, прессы да и значительной части астрономов, и не только в нашей стране. Короче, раз уж открыли, будет неразумно уступать кому-то и приоритет в исследованиях.

Кириловщелкнул выключателем, на экране появился снимок, скопированный с компьютера на пленку, и Максим Петрович показал кончиком авторучки на слегка вытянутый темный штрих.

— Комета движется к нам по сильно вытянутой орбите и период ее обращения по предварительным расчетам что-то около трех тысяч лет. Яркость объекта высокая, и невооруженному глазу он будет доступен уже в октябре. Пик яркости будет приходиться, видимо, на безлунное время ноября, что вполне может позволить провести качественные наблюдения как спектральными, так и фотометрическими приборами. Была бы погода… Ну вот вкратце и все. Есть вопросы?

Кирилов замолчал. Гребков снова встал из-за стола и, как бы споря с кем-то, добавил:

— Конечно, такие наблюдения достаточно далеки от тема- тики института, но, с другой стороны, они могут добавить нам и известности и авторитета среди тех, кто распределяет средства на научные программы. Возможно то, что было у нас запланировано ранее, куда важнее с точки зрения фундаментальной науки, но, вы сами понимаете, что яркая комета, нами открытая, — это событие, которое может больше никогда не повториться. Наверняка не повторится. Думаю, что мы должны скорректировать и свои планы, и свою работу.

— Есть вопрос!

Из третьего ряда поднялся Лев Юлианович Лонц, и Гребков сразу понял, о чем он будет говорить. Предстоящие изменения в работе явно шли вразрез с намерениями сотрудников лаборатории Лонца и с планами самого Льва Юлиановича.

— Думаю, что всем присутствующим вполне понятно, что такое безлунное время для нашей лаборатории. Для предельно слабых объектов, которые мы наблюдаем, другое просто не годится. А упомянутый пик яркости кометы… извините, имени Кирилова, о котором здесь сообщил уважаемый первооткрыватель, приходится на те самые ночи, что выделены для наших наблюдений с новым прибором. Так что, теперь эти наблюдения — побоку, испытания нового прибора — тоже побоку? О результатах, которые могут быть не менее значительными, чем те, что будут связаны с кометой мы не сможем сообщить раньше чем через два года! Черт те что…

Лонц обиженно засопел и сел на место. Аудитория заметно заволновалась, но Гребков резко оборвал покатившийся по рядам шум:

— Пожалуйста тише! Я пока вовсе не собираюсь волевым методом перекраивать всю нашу работу. И вообще я думаю, что речь должна идти о том, чтобы дружными усилиями всех лабораторий с применением всех имеющихся у нас методов и всего накопленного опыта получить максимальное количество данных. Понадобятся усилия всех сотрудников, в том числе и ваши, дорогой Лев Юлианыч! Давайте спокойно продолжим семинар, а завтра с утра я готов обсудить любые возможные вопросы и приглашаю всех завлабов к себе в кабинет.

После семинара Кирилов долго сидел в своей комнате и неподвижно смотрел на тихо падающий за окном снег. Конечно, — думал он, — в открытиях, которые иногда случаются вот так, неожиданно, есть изрядная доля несправедливости. Всякий исследователь может долгие годы трудиться над одной единственной проблемой, смысл и важность которой понятны очень немногим. Рано или поздно он наконец находит ее решение, но и это событие интересно только для весьма узкого круга специалистов, которые, конечно, оценят его по достоинству и даже более или менее часто будут цитировать вышедшую статью. Но… эта статья со всеми ее графиками, формулами и таблицами не заставит весь мир, затаив дыхание слушать радио, вглядываться в телеэкраны и повторять с почтением имя автора открытия. Другое дело — нечто неожиданное, но понятное всем — комета, вспышка сверхновой звезды, или, например, астероид, который можно назвать именем какой-нибудь знаменитости… И хотя астрономы-профессионалы относятся к известиям о нахождении новых небесных объектов достаточно спокойно, каждый где-то в глубине души мечтает именно о таком открытии и завидует тем, кому оно удалось, хорошо понимая при этом, что едва ли не главную роль в открытиях на небе играет Его Величество Господин Случай. Конечно, Лева Лонц — настоящий трудяга, конечно он болеет за свою лабораторию, за ее результаты, но то, что он сказал сегодня на семинаре и то, каким тоном он это сказал — след зависти, обычной и понятной человеческой зависти, в которой вряд ли кто-нибудь сможет упрекнуть Льва Юлиановича. Максим Петрович и сам бы, наверное, испытывал подобные чувства, если бы оказался на его месте.

…Совещание, которое директор созвал на следующий день не клеилось. Лонц по-прежнему отстаивал свою точку зрения и убеждал всех, что изменение планов наблюдений не принесет ничего хорошего, руководитель звездников Виктор Павленко флегматично смотрел куда-то сквозь стену, остальные также либо отмалчивались, либо соглашаясь с тем, что результаты работы по комете могут быть интересными, тут же подчеркивали, что сама эта работа весьма далека от их научных интересов. Гребков устало откинулся на спинку кресла.

— Нет, дорогие коллеги, так мы решительно не сможем договориться ни о чем! В кои-то веки появилась возможность хорошего коллективного дела и вы всеми силами стараетесь его проигнорировать! Я этого не понимаю!..

В кабинете на несколько секунд стало тихо. Вадим Сергеевич пристально посмотрел на Лонца, потом на Павленко, перевел глаза на дальний конец стола, где сидел, опустив лицо к бумагам, заведующий лабораторией астроприборов Сосновский, затем негромко сказал:

— Я не хотел вам ничего навязывать, я хотел услышать ваши предложения, но вижу — у вас их нет. Придется, что называется, власть употребить. Кометой мы заниматься будем, хочет этого кто-то или нет. Координацию работ я беру на себя, а общие соображения по приборному оснащению я уже просил проработать Василия Ивановича. Вы готовы?

Сосновский медленно встал, привычным движением поправил галстук и подошел к доске. Он заговорил, отчетливо и ровно произнося каждое слово, как будто именно это и было его главной задачей — вытащить откуда-то из хаоса единственно нужные слова, расставить их по местам, выстроив, таким образом единственно возможную последовательность плана технического решения возникшей проблемы.

— Я хотел бы напомнить, что лет восемь назад институт уже проводил комплексное исследование нестационарного объекта в Лацерте. (Лацерта — латинское название созвездия Ящерицы. Для названий созвездий в астрономии используется латинский язык.) Тогда мы последовательно подвешивали к фокусу телескопа фотометр, затем спектрограф, затем поляриметр. (Поляриметр — прибор для измерения поляризации светового излучения.) Но в тот раз речь шла о довольно слабом объекте, свойства которого можно было изучать в течение длительного времени. Сейчас перед нами стоит проблема, если можно так сказать, обратная — за короткий период в одну или несколько ночей успеть получить максимум данных об объекте, чрезвычайно ярком. Поскольку риск, связанный с плохой погодой, в нашей климатической зоне составляет не менее тридцати процентов, вполне вероятно, что мы можем не успеть отнаблюдать комету каким-нибудь из перечисленных методов, последовательно меняя подвесную аппаратуру.

— Это понятно. Что вы предлагаете? — нетерпеливо прервал его Гребков.

— Наша лаборатория предлагает наблюдать объект всеми тремя приборами одновременно.

Присутствующие в кабинете удивленно подняли глаза на доску, к которой Сосновский уже прикалывал лист желтой миллиметровки — это было нечто непривычное.

— Итак, — продолжалВасилийИванович — установка всех перечисленных наблюдательных методов на одном инструменте и в одно и то же время вполне возможна. Если учесть, что к периоду максимальной яркости кометы световой поток от нее будет весьма значительным, — он повернулся к приколотой схеме и указал на несколько деталей в центре листа, — его можно разделить здесь на три части и направить на три различных прибора…

— Минуточку! — возразил Павленко, — совершенно очевидно, что общий вес всего оборудования слишком велик для одной подвески! Или вы забыли о том, что мы не можем подвешивать к телескопу больше двухсот кило?

— Не забыли, — Сосновский недовольно посмотрел в сторону Павленко и снова заговорил, чеканя слова, — В фокусе телескопа мы оставляем только наиболее легкие фотометр и поляриметр, причем, с одной, общей на оба прибора системой сбора данных в компьютерную сеть. После некоторых конструктивных доработок их можно сделать еще легче и компактнее. Спектрограф предлагается вынести в изолированное помещение башни, а предназначенную для него часть света доставить по световолокну.

— Но ведь это практически переделка спектрографа, — снова возразил Павленко, — если не с нуля, то почти с нуля. А средства? Материалы? Оптика? Наконец, все это нужно добротно рассчитать, подготовить хотя бы эскизы! Сделать, наконец! Нет, это просто прожект — мы наверняка не сможем успеть в срок.

— Погоди выносить приговор, Виктор Осипович! Давайте дослушаем прибористов, а потом спросим у Нагаева, успеют они или нет. Продолжай, Василий Иванович.

— Я уже заканчиваю. Эскизную проработку этого… проекта, — сказал Сосновский с нажимом и посмотрел искоса на Павленко, — мы закончим через пару недель. Что касается спектрографа… — он слегка замялся, — знаете ли, документация на него давно у нас есть, вплоть до эскизов деталей.

Гребков удивленно приподнял очки. Кирилов, не утерпев, воскликнул:

— Ого! Когда же ты успел-то?!

Василий Иванович пожал плечами:

— Идея, знаете ли, висела в воздухе. Сначала кое-что прибрасывал дома, потом постепенно дошел до сборок…, эскизов. Ну, в общем, теперь надо только вырезать. Как в том старом детском фильме — «из цельного куска мрамора»!

По кабинету прошел смешок, атмосфера явно разрядилась.

— Что же ты до сих пор молчал? — спросил Гребков.

— Знаете ли, прибор надо делать под задачу. Задачи не было — значит не было необходимости тратить усилия.

— Да у меня сколько угодно задач для такого спектрографа, включая просто учебные для университета- неожиданно громко пробасил Павленко.

— Было бы интересно использовать методику синхронных наблюдений и для некоторых наших магнитных объектов, — оживилась сидевшая в кресле Наталья Николаевна Селюкова, — В ряде частных случаев можно будет заметно поднять предел чувствительности метода. Похоже, эту идею можно развивать!

— Слава Богу, кажется у вас появился аппетит- обрадовано заметил Гребков, — то все молчали, то сразу все вместе заговорили. Давайте все-таки по очереди. Андрей Богданович, вы здесь? Нагаев?

Задумавшийся о чем-то начальник опытного цеха Нагаев поднял голову:

— Слушаю, Вадим Сергеевич!

— Да нет, это я вас хочу услышать. Как вы, справитесь за шесть — семь месяцев с заказом? Нам ведь надо еще успеть при- везти его на станцию, провести испытания.

— Важно, чтобы не подвели с поставкой металла и комплектующих, особенно шаговых двигателей. Если понадобятся более точные станки, чем у нас, попрошусь на свой старый завод — они не откажут. Вот еще что, при изготовлении самых сложных деталей и сборке всего устройства крайне желательно присутствие кого-нибудь от Василия Ивановича.

Директор сделал знак Сосновскому, тот понял и кивнул Нагаеву: «Согласен.»

Гребков еще раз обвел взглядом всех, сидящих за длинным Т-образным столом.

— Что еще мы упустили?

— Упустили самое сложное, — Кирилов улыбнулся и спросил:

— Можно еще несколько замечаний?

— Да, да, конечно!

— Для каждого из приборов существует свой алгоритм управления. Совершенно очевидно, что для синхронной работы всех частей комплекса придется создавать не просто некую сумму уже имеющихся программ, а нечто новое. Насколько я понимаю, придется также согласовать уровни сигналов, питающие напряжения и массу других характеристик. Все это гигантская работа! Учтите также, что аппаратная на телескопе просто не приспособлена пока для таких сложных наблюдений…

— Вот здесь у меня уже лежит подписанный приказ, — директор поднял лист бумаги со стола и прочитал: «Назначить начальником Астростанции Кирилова Максима Петровича. Согласие имеется». Так-то. Тебе и флаг в руки, Максим Петрович. Подготовишь аппаратную, проверишь как следует телескоп, а мы, если будет необходимо, поможем. Так, товарищи?

— На станции я, конечно, сделаю все, что смогу. Но я сейчас не об этом. Мне кажется надо создать рабочую группу для проработки всяческих вопросов, о которых мы пока не знаем, они могут возникнуть в процессе создания новой аппаратуры. Надо чтобы в этой группе были специалисты из различных лабораторий… Ну, еще обязательно программисты, конечно, кто-то от группы АСУ телескопа, лучше Малахов, он сейчас как раз здесь. Я готов передать в группу на время ее работы Гривцова.

— Шевердина от нашей лаборатории, — подняв указательный палец добавил Лонц.

— Информатика тоже предложит кого-нибудь?

Заведующий лабораторией информатики Валентин Ковалевский задумался на несколько секунд, потом слегка склонив голову ответил:

— Пока не могу сказать ничего определенного. Лаборатория перегружена и лучшие специалисты заняты на довольно серьезных задачах. Ну…, если директор не будет возражать и заказчики не будут ругаться, можно что-нибудь временно отложить.

— Только, пожалуйста, не за наш счет! — Павленко резко подался вперед и его глаза нервно блеснули.

— А что это ты так сразу вскинулся, — заинтересовался Гребков.

Ковалевский слегка усмехнулся и негромко сказал:

— Ну, это-то понятно, половина нашей работы сегодня — это новые программы для обработки спектров.

— Но они понадобятся и для кометы!

— Да пока еще никто не собирается останавливать их разработку, — Гребков поднял глаза к потолку, потом добавил:

— Вот что, Валентин, отодвинь пока мою работу в сторону и направь в группу Олю Семенцову. Она — дама толковая и, я думаю, вполне справится.

…Совещание закончилось, когда скупое зимнее солнце уже покатилось к серому, изрезанному крышами домов и трубами горизонту. Кирилов собирался выйти из кабинета директора вместе со всеми, но Вадим Сергеевич остановил его: — Максим, задержись на минутку.

Кирилов снова сел к столу. Гребков звонком вызвал секретаршу и попросил кофе.

— Кажется, я наделал тарарама с этой своей кометой…

— Да дело не в тебе, Максим Петрович! Ты посмотри, мы все, как в норки, влезли в свои темы и темки, все меньше и меньше в нашем общении простого человеческого тепла… После запуска телескопа в институте практически не было ни одной общей работы, и люди становятся все дальше и дальше друг от друга. Каждый рассматривает своих коллег, если не как противников, то во всяком случае как соперников при распределении бюджетных средств и материалов, наблюдательного времени, наконец. И попробуй займись чем-нибудь тем же, чем твой коллега по этажу, да еще с другим подходом — неприязнь на полжизни.

— И ты считаешь, что можно что-то изменить? Ученый — индивидуалист по своей природе.

— Я хочу попытаться их встряхнуть, объединить общим делом, в которое они будут вынуждены не только вкладывать часть своего труда, но и помогать друг другу, советоваться, делиться маленькими секретами. Может это как-то заставит нас всех вспомнить первые годы нашего института, экспедиции на Астростанцию… Замечательные тогда были дни!

Гребков встал, подошел к шкафу, достал бутылку с коньяком.

— Предвижу, что нас наконец-то ждет год интересной общей работы. Какой там следующий год по восточному календарю?

— Нашел, что спросить… Не помню, кажется год Белой Лошади…

— А мы назовем его Годом Белой Кометы. За тебя, Максим, за Год Кометы!