Как-то во время съемок «Битвы» мы с Кристиной пригласили Намтара к себе в гости. Посидели, поболтали и, помимо прочего, развлеклись тем, что попытались считать информацию с колец, имевшихся в изобилии и у него, и у нас. Дело было недели за две или за три до соответствующего испытания в проекте на ТНТ, о котором мы, конечно, не имели тогда понятия – все вышло вполне спонтанно. Должен признаться, что Кристина нас тогда всех переплюнула: мы поставили для себя цель – привести минимум десять фактов, основанных на информации, запечатленной в украшениях. Так вот, у нее рейтинг был наиболее высоким… в некоторых случаях. Но о выдающихся способностях своей супруги я уже говорил выше – собственно, и не перестаю восхищаться ею самой каждый день, проведенный нами вместе.

На самом же испытании, как затем признался мне Намтар, наша «домашняя разминка» ему весьма пригодилась: очень важно в момент сосредоточения научиться в голове у себя сортировать истинную информацию от ложной, которая потоком может идти по всем каналам восприятия, включая Извечную Логику. В конкретном случае с кольцами: их внешний блеск – обручальные, они же тоже все качественно разные – может выступать в виде такого вот отвлекающего фактора, когда на ум вдруг начинают приходить мысли о дорогой машине, богатом женихе и тому подобная сопутствующая мишура, которая по своей сути – не о чем. Сопоставлять такие образы с обликом одной из женщин перед вами здесь и сейчас, которой, возможно, принадлежит то или иное украшение, – неблагодарное занятие. Истинное знание, как правило, поступает в виде какой-либо картинки с одновременным притяжением к ауре носителя кольца. Опытные медиумы, получив начальный толчок, могут развить ощущение сопричастности с предметом, связать все в целостную картину или эпизод посредством умело сформулированных Мирозданию быстрых вопросов, и уровень сконцентрированности, или, иначе говоря, глубина транса экстрасенса, имеет значение. Как и способность быстро в него входить и так же быстро выходить, не забывая поблагодарить свои источники за совместную творческую работу. Иногда со стороны это может выглядеть как мгновенная трансформация по образу и подобию доктора Джекилла и мистера Хайда – так ведь не случайно сам Стивенсон подпитывался сеансами спиритуализма, и в то же самое время в Лондоне сэр Артур Конан-Дойл ставил опыты с медиумами – он тоже был известным в своих кругах спиритуалом, и порой мне даже кажется, что откровения Ватсона о Холмсе – всего лишь попытка логически прикрыть то, что Шерлок получал в виде яснознания и ясновидения. Чтобы знаменитый сыщик не выглядел шарлатаном – в конце девятнадцатого века в Европе как раз наблюдался бум на этой почве. А вам самим никогда разве не приходила подобная мысль на ум?

А по мне так это очевидно.

Многое можно прочесть по глазам человека, особенно если в этот момент вы держите его за руку. Но что делать, если перед вами только глаза на экране, а сам человек – неведомо где и зачем?

Помню, как на съемках очередного испытания, вглядываясь в увеличенное на большом белом полотнище экрана замершее видеоизображение чужого мужского взгляда, я почувствовал сильный немой тревожный посыл, который сопровождался очень глубинным опытом трагических переживаний, – как застывшая энергетика поиска причин какого-то потока событий и выхода из патовой ситуации.

Первый пришедший в голову образ был неразборчивым, но потом я четко увидел… Зираддина Рзаева. Его глаза, видимые мной раньше на экране телевизора, почти в точности повторяли эмоции, которые я видел здесь и сейчас на стоп-кадре в студии: оба ментально-эмоциональных потока словно ассимилировались друг с другом, и я произнес, помнится, свои ощущения вслух. Зря произнес, не стоило бы торопиться, но не в этом дело. Никто из нас не обладает страховым полисом за печатью Абсолютной Истины, а в отношении виденных и пережитых мной в тот момент эмоций я до сих пор остаюсь при своем мнении – по сути накала и причины они практически идентичны. Рознятся по первоисточнику и обстоятельствам – факт.

Интересные последствия имел данный эпизод для меня и Кристины: Зираддин выразил интерес к скромной персоне вепса, и в один из последующих дней после выхода этой передачи в эфир мы с ним познакомились. Это удивительный человек: врач, певец, музыкант – это помимо его обостренного восприятия вибраций иных миров и плоскостных параллелей. Он дал нам с супругой один очень востребованный и нужный – я бы даже сказал, весьма своевременный! – прогноз, за что мы ему очень признательны.

Его взгляд будто проникает в суть явлений, и это удивительно.

 

Конверт восьмой

Замерший взгляд с экрана уже не такой самоуверенный и надменный, каким я привыкла его видеть, будучи рядом с ним последние свои пять земных лет. Витос уже и не vitas вовсе. Жизнь не прибавляет ему очков. Я с нетерпением жду его здесь. Только, боюсь, не пересечемся.

Маленькая рыжая белочка с сильной закаленной через собственную боль волей описывает меня верно – я есть оболочка, растворившаяся в сжатых, скрюченных на моей шее пальцах этого красавчика. Каждое слово доброй ведьмочки возвращает меня все ближе и ближе к временному отпечатку того этапа моего пребывания в Вечности, словно подтягивая на незримой веревке к поверхности, где на многих действует гравитация. На его жену тоже действует. Его гравитация. В тот временной период. Она все еще хотела бы видеть в нем жгучего и неотразимого мсье, который увезет ее – куда? на Гавайи? Галапагосы? – впрочем, безразлично, – наивная. Но ее иллюзии недолговечны: не пройдет и года, как она уже перестанет называться его женой. Это будет ее личный выбор, а не его добрая воля.

Искренне ли она защищает его перед себе подобными? Люди, вы удивительны: искренне бывает только ради себя любимой или ради веры в то, что в итоге и получаешь по мере, себе же отмеренной. Все остальное – ваша социальная зашоренность, то есть удобный управляемый мираж. Если я есть теперь часть Общего Хаоса – так то и было задумано, выходит: каждому свое и в нужный момент. Но если моим хаосом всегда управляет Мироздание, то вашим – вы сами через себе же подобных, но якобы избранных, причем не всегда вами. А если и вами, то не всегда демократично – еще одна земная химера, впрочем.

Мой дух – как воздушный змей в свободном парении: его удерживает только земное обращение и направленный призыв. Освободив меня однажды, Витос полагал, что избавился от назойливого прошлого никчемной земной части своей кармы. Он не осмелился рассказать ни своему богу, ни своей новой жене в самые откровенные моменты интимного с ними сопряжения о наших встречах на грани преломления реальностей: в первые моменты своего перехода я спрашивала его постоянно, где я, и почему он так изменился, равно как и изменилось вокруг все прочее? Высвободив мою душу без прямого указания на то свыше, он преступил один из десяти очень важных порогов, о чем прочувственно познает в отведенное на то время, но моей душе в момент перехода было действительно тяжело постичь неподготовленное изменение: резкий разрыв разных планов материальности бытия выбивает дух из астрального равновесия. И я не могу понять, отчего в его глазах появляется такой дикий ужас всякий раз, когда я лишь пытаюсь приблизиться к нему в том самом жилище в центре Владивостока, где мы провели много времени вместе, или в тюрьме, где ему еще долго находиться; хотелось бы взять его за руку, погладить по курчавым длинным волосам и утонуть в его очень земных карих глазах, как бывало раньше. При жизни. Но теперь это ни о чем – так, отпечаток человеческой эмоции.

Духу неведомо ни одно из переживаний, упомянутых в семи смертных грехах, включая месть, ревность, злобу, – они, собственно, лишь оттенки все тех же семи; хранить верность Вечной Гармонии бытия в свободном энергетическом полете – это есть главная цель, только в этом заложен истинный смысл и назначение.

Черноволосая жрица культа предков, схожая по имени с Витосом, знает намного больше, чем ей позволено произнести вслух. А ее собственная душа – как хранилище в заповедном лесу: множество переплетенных знаний и отработанного опыта, и все это под надежной тенью развесистой ивы. Ива не всегда и не всем раздвигает свои ветви и пускает внутрь, в свои закрома: ведь кому-то лучше оставаться в счастливом и солнечном моменте снаружи.

Распоряжение печатью молчания – еще один из видов власти, используемых в миру. Истинное Знание проходит через определенный фильтр, в итоге получая термин «информация». Именно ею оперируют направо и налево, либо порабощая, либо освобождая.

Основная людская масса, лишенная по тем или иным причинам Духовного Наследия кармы в виде устойчивой веры в Вечность, подвержена целенаправленной обработке, называемой социальной либо гражданской адаптацией. Хотя закон у нас один – Божий.

В тот момент, когда Коллективное Бессознательное людей окончательно трансформируется из духовного начала в материальную земную плоскость обмена информацией, тогда и наступит то, что принято именовать концом света: вы просто перестанете быть духовной составляющей единого энергетического движения Мироздания, превратившись в древесную кору – а кому она нужна, отставшая от дерева? И чего тогда будет стоить ваша «бесценная» информация, при помощи которой кто-то якобы владеет миром? Если только вам в тот момент будет небезралична, конечно, последняя сплетня о соседском пуделе. Или чирье на шее жены какого-нибудь президента.

Подтягивая воздушного змея к поверхности кистью руки за тонкую, но прочную нить, ему тем самым предоставляется возможность снова различать мелкие фрагменты на поверхности, которая его удерживает, – и чем ближе, тем различимее детали. Также и душа, удалившаяся когда-то на волю и вдруг притянутая обратно значимым словом и мыслью, лишенная земных воспоминаний, вновь начинает видеть на ленте времени события, случившиеся в тот или иной отрезок ее земного пребывания. Как на старой фотопленке, развернутой на столе перед глазами, – одни негативы, отлежавшие свой срок в обязательном позитиве. Проявились.

И вот я уже вижу море, Владивосток, Алеутскую и Светланскую улицы – самый центр, недалеко от Морвокзала. А вот знаменитая бухта «Стекляшка», пляж которой – сплошь из битого и годами отшлифованного морем бутылочного стекла, я никогда и не знала-то официального названия этого места; вот пролетаю над Горностаем – здесь всегда пахнет горящей помойкой, потому что тут сжигают мусор; Шамора… такая… засиженная чайками и людьми бухта Шамора – когда-то символ пляжного приморского разгуляя. Но это на другом негативе, более раннем.

Возвращаюсь назад – вот где-то здесь, на склоне одной из лесистых владивостокских сопочек, груда таких же автомобильных покрышек, на которых он сжигал мои останки. Я не могу даже назвать их телом – до того скрупулезно Витос выскоблил в ванной мои косточки, старательно отделив плоть от ее основания. Я вижу, как он трудится: специально купленным для этой цели ножом поддевает краешек моего скальпа в районе левого виска, просовывает широкое лезвие вглубь и проводит им вдоль черепной коробки. Кожа у затылка рвется, он чертыхается: надо же, его огорчает эта несуразность. По щекам текут слезы. Не плачь, дорогой. Не сейчас. Доделай свою работу. Потом будет тебе еще слез до конца пребывания тут, будь уверен.

Он скидывает мой окровавленный скальп в большое ведро, стоящее подле, – тоже заботливо купленное для меня специально, «по случаю». Так вот я и уместилась в своих трех пластиковых двадцатилитровых гробах, ни больше и ни меньше.

Он возит гробы по Владивостоку в багажнике. День или два – отсюда теперь трудно разобрать. Наконец, мы попадаем на место превращения моей бывшей плоти в прах: солярка, огонь, черный дым, потрескивание резины, кусочки мяса. Это мое тело, или когда-то им было. Говорили даже, что потрясающее тело – я желала им пользоваться, оно должно было увезти меня из этого морского залива на берегу Нигде у кромки Тихого океана в какое-то другое Никуда, которое представлялось мне тогда лучше и светлее, и свободнее. Глупая. Теперь я действительно свободна и как-то некстати вспоминаю, что Витос всегда сам разделывал баранину на шашлыки – ему это доставляло удовольствие: контроль над процессом.

Вот я приближаюсь к нему и – да, да, да! – он видит меня отчетливо в огне, хоть я лишь зависаю на противоположной от него стороне высокого пламени. Его глаза расширяются от неописуемого ужаса, и он роняет ведро.

Страх. Я не хотела его пугать вовсе – неужели видеть меня сквозь огонь страшнее разделывания моего тела в полном одиночестве в запертой квартире, где мы когда-то, по всей вероятности, были в полной гармонии – счастливы? Или смотреть в мои полусонные и опухшие глаза, судорожно сжимая мое горло… – за то лишь, что раздражала его в последние недели без всякой меры и отвлекала от новой будущей жены, а в то утро вытащила его из ее постели… Я была не ангелом, когда во плоти, да, но вам свойственны определенные слабости, особенно в женской экооболочке. А лишать жизни кого бы то ни было – это возомнить себя Раскольниковым, по меньшей мере: на роль бога Витос никогда не претендовал, да и не дотягивал по многим параметрам, если уж откровенно.

А кто-то из живущих дотягивает? Удивите меня именем и датой рождения. Или себя, для начала.

Я вижу, как Витос говорит следователю, разбавляя свою речь для пущей убедительности эмоциональным набором бессмысленных грубых междометий, сидя в узкой длинной комнате с высоким потолком:

– Разделывать не страшно. Ты просто отключаешь свой мозг от процесса и делаешь все на автомате. А убивать страшно, я бы уже не смог во второй раз, клянусь тебе.

Он просит следователя не сообщать о своем признании в моем убийстве начальству. Под своими словами подписываться не хочет. Снова страх.

– А как, ты думаешь, все это можно скрыть? – спрашивает его следователь.

– А как, ты думаешь, я могу прилюдно признать, что грохнул ее и размельчил в мясорубке? Это же пятно на всю жизнь, ты не понимаешь разве? Все мои родственники, друзья, знакомые будут знать, что это я ее замочил и разделал.

Страх у людей бывает разный. Дай-ка, дорогой, я посмотрю на тебя вот здесь: ты сидишь на деревянном стуле, такой уверенный в своих прошлых показаниях на полиграфе, и заходит большой человек со странными глазами. Глаза не круглые – другие. Но не об этом сейчас: резкий неожиданный удар в ухо, и ты летишь на пол, и я вижу сейчас в твоих глазах другой страх – имя ему, скорее, смятение. И еще я вижу твои мысли:

«Галка, Галка, зачем я!.. Господи боже…»

А, вот поэтому я здесь с тобой сейчас, дорогой, как птичка: только позови. Видишь меня? Звал же. Скажи, ты видишь меня?

– Я не хотел.

– Что вы говорите там, гражданин? – наклоняется над Витосом большой мужчина со странными черными глазами и снова ударяет его каким-то предметом по спине – бутылкой. Да, бутылкой с водой.

Гражданин падает на пол. Пол на удивление чист – выскоблен. А пахнет кровью. На кровь слетятся неупокоенные души, как вороны, если прикормить правильно. Но в полиции прикармливать духов некому, и Витос больше меня не зовет – занят своими страхами: о себе и своей новой боли в ухе и в спине. Слышать этим ухом данный гражданин уже не будет, с одной из почек тоже разовьется проблема, я это знаю; на суде через два земных года я вижу: стоит в звериной клетке, поникший и затравленный, окончательно осужденный и сломленный. И смотрит понуро на цветы. Не он ли, бывало, такой бодрый и агрессивный, удивлял мое тело в постели? Какова теперь всему этому цена, кому будет нужно в ближайшие десять лет? Странно, что вы на земле не думаете о последствиях некоторых своих поступков на уровне стоп-сигналов: ведь тормозите же перед чужим бампером впереди накоротке, так отчего же не притормозить в куда более ответственных ситуациях, да заблаговременно? Ситуаций-то всего – как пальцев по проекту на обеих руках. Ровно.

И жены его новой больше нет рядом с ним. И это навсегда. А цветы, на которые он смотрит, – не живые: они в форме рисунка на ее платье. Должно быть, есть для них повод.

В дальнейшем его тоже бьют, уже в тюрьме. Бьют и любят, любят и бьют – дорогой, твоя карма не такая уж плохая; ты, главное, не испорть ее петлей или ржавым гвоздем, ибо при таком раскладе будет еще хуже. Но я вижу: нет, ты выходишь назад в это гражданское общество, в итоге-то. И не через десять лет – раньше: люди такие непостоянные, они даже не могут выдержать ими же самими установленные рамки, зачем тогда им время? Я уже не помню.

Я смотрю на свою маму. Она очень мягкий и заботливый человек, и она делала в моем случае все, что позволяла ей я сама. Очень капризная девочка, очень своенравная. По-земному красивая. Я всегда хотела намного больше, чем могла в действительности получить. Это привело меня к порталу на земле – из него выходишь в параллельку, тебя начинает кружить и завихренивать, и ты улетаешь. Многие в ней и остаются, не замечая, как сваливаются на уровень самоубийц: вливание в себя неограниченного количества сильного алкоголя равносильно принятию любого вида отравляющего вещества – когда сие происходит по доброй воле, со знанием дела и примерной оценки последствий. Если в итоге передоз и смерть, то такая душа – самоубийца.

Я отношусь ко всему очень ровно теперь, и у каждой души свой путь, но и земной выбор тоже никто вам не ограничивает: плоть есть один из уровней возмужания духа; и испытание души плотью необходимо и полезно с точки зрения Вечности – у нас тут тоже есть о чем заботиться, верьте мне.

Я заглядываю в свою иную параллель и вижу, что в утро своего убийства я безудержно веселюсь, буквально до умопомрачения, в одном из ночных притонов Владивостока, и критичным становится последний недопитый коктейль. Печень уже напрямую вбрасывает алкоголь в кровь, а сознание переключается на уровень интуиции. Интуиция в критических ситуациях работает по принципу выбора наименьшего зла для своего субъекта, когда иного управления телом нет. В ту ночь моя интуиция позволяет мне звонить Витосу, пытаясь забронировать себе безбедное будущее за его счет – через обвинения, угрозы и мольбы пьяной барышни, – взвинчивая тем самым и без того неуравновешенную психику мужчины до очевидного коллапса: он приезжает в наш дом рано утром и прекращает мое пребывание среди ему подобных, попросту задушив.

Это есть Истина в несколько развернутом виде. Налицо череда событий, приведших к тому финалу, где его собственная душа обречена.

Попробуем взглянуть на иную параллель, где коктейлей в ту ночь на два меньше, – и вот меня сбивает большая черная машина на крутом спуске с проспекта Красоты. Как я туда попадаю? А меня на то место привозит Витос, как ни странно, и выталкивает из своей «Джемини». Смотрю на год вперед, и все равно он в тюрьме, но уже невинно осужденный за мое убийство. Через три года он участвует в повешении одного из заключенных, и все становится на круги своя.

А вот параллель, в которой мне звонит подружка и зовет на встречу с азиатами в одном из закрытых мини-отелей при яхт-клубе. Встреча деловая. Деловая настолько, что необходимо выглядеть очень представительно и звездно, не аляписто. Я соглашаюсь, привожу себя в нужный формат, и мы едем. На обсуждение условий сотрудничества с представителями этого забавного бизнеса уходит максимум три бокала красного бордо урожая две тысячи первого года, и мы договариваемся, затем нам тут же выплачивают приличный аванс. В одном из номеров отеля нас фотографируют на паспорта, и к утру мы имеем новые документы, с новыми именами и открытыми визами в одну из экзотических стран. Я на радостях звоню своему бывшему, не ориентируясь во времени в обуявшей меня эйфории. Он груб спросонья. Моя интуиция отключена полностью, связь с подсознанием отсутствует. Немного сна, затем снова макияж, самолет, калейдоскоп лиц, официальных приемов и приемов приватных, шампанское и много… белых-белых облаков, которые в итоге приводят меня на дно бассейна с очень чистой и прозрачной водой. Грубые руки удерживают мою белокурую голову в пучине звенящей пустоты – без причины, без эмоций: просто ради любопытства. Вода смывает все мои прошлые жизненные испытания, я свободна от своего тела точно так же, как и теперь. И я так же навещаю потом того, кому принадлежат эти грубые руки в бассейне. А где же в этот момент Витос? Вот он. В тюрьме. Дорогой, это твоя карма. И я даже вижу, что тебе есть за что там быть, по вашим земным законам – даже если не за мое убийство.

Смотрим еще?

Вариантов телодвижений много, а судьба в любом случае у каждого своя. Наверно, кто-то ее может изменить. Но для этого очень желательно прежде воспитать свой дух, и Творец вам дал все необходимое, включая мануал: так пользуйтесь же.

* * *

Замерший взгляд на экране вдруг оживает, и зритель видит контекст этого события: зачитывается приговор. Молодой человек с большими впавшими глазами из-за решетки сокрушенно смотрит в зрительный зал – там его близкие, друзья и мама пропавшей девушки, которая не верит в справедливость вынесенного приговора. Она не верит, что этот молодой человек мог хладнокровно убить ее дочь, ведь они вместе прожили целых пять лет. А дочь-то и впрямь непутевая была, чего уж там! И никого не просила раскрывать убийство – мать не готова хоронить свою пропавшую дочь, – ведь та просто в очередной раз уехала на гастроли за лучшей долей, забыв предупредить близких: не впервой.

Через полгода приговор отменят. Кто-то ради этого жертвует своим кармическим равновесием, чтобы через казуальный канал сдвига пространства восстановить субъективно осязаемую справедливость. Это очень сильно и очень самоотверженно. Но примет ли такой поворот Мироздание? В этом обряде был личный подтекст, связанный с собственным опытом мага в одном отдаленном отрезке прошлого прижизненного опыта. Но теперь в результате такого сдвига некий баланс оказался нарушенным.

Еще через полгода другой суд утвердил ранее вынесенный приговор, и молодой человек вновь осужден. Из тюрьмы он не выходил.

Из нее целостным он так и не выйдет – таким, каков он был до чрезмерного потворства своим демоническим прихотям; прежнего беззаботного Витоса более не существует.

Открывать душу низменной материальности плотских потребностей чревато расплатой – все имеет свою цену, а человеческий организм прекрасно справляется с задачей бесперебойного функционирования и без дополнительных воздействий внешних стимуляторов – так заложено природой.

Жизненный мануал доступен во всех форматах, на всех языках и в разных интерпретациях, и повсеместно.

Более того: его можно скачать онлайн бесплатно.