Последние недели своего участия в проекте на ТНТ я провел практически безвыездно в Москве. Ближе узнал столицу, прикоснулся к ее динамичному драйву. Это очень многогранный мегаполис. Помимо внешнего лоска и внутренней модельной инфраструктуры, созданных людьми, его наполняют реальные человеческие судьбы тех самых людей, большинство из которых приехали с разных частей света в попытке заработать: кто-то на хлеб насущный, а кто-то еще и на масло к хлебушку – те стремятся реализовать свои многомиллионные амбиции и задумки. Поэтому внутренний ритм Москвы определяется высококонкурентной и достаточно агрессивной профессиональной динамикой: если ты не поспеваешь за размеренностью выработанного поступательного движения, тебя просто выбрасывает на обочину. Выбрасывает не кто-то конкретно, а сама матрица местного алгоритма жизни. Да-да, именно матрица – тут все подчинено определенным негласным законам, которые вырабатываются повседневно пульсирующими спросом и предложением: Котлер в чистом виде. Хорошо, если есть уже состоявшиеся по жизни дядя или тетя, которые подкинут непыльную работенку за некий символический гонорар, когда тебя временно «бортануло» по доходам, но что он, символический, в этом городе, наполненном возможностей и соблазнов? Если человек в рассвете амбиций не может здесь позволить себе автомобиль класса выше среднего, то многими это воспринимается как однозначное свидетельство того, что данный чел как бы не в тренде – жестоко и цинично, порой неоправданно с точки зрения духовной рациональности, но есть как есть. Может, этот чел принципиально пеший или эколог – ан нет, батенька, не лукавь – ты не в танцах!

Даже культурная сфера зачастую заполняется не потребностью приобщиться и насладиться первоисточником, а из-за необходимости встретить там и сям нужных людей, которые, возможно, будут потенциально полезны для того или иного проекта. Я могу, в принципе, понять «этнических» москвичей, которые уже и не ропщут по поводу «понаехали тут», потому что изменить этим ничего уже нельзя в нынешней Москве, только нервы себе портить пустыми причитаниями, но опять же – всегда есть выбор, и многие им пользуются: либо уезжают, но недалеко; либо, наоборот, приезжают, но ненадолго.

И Москва ведь не только вся в бизнесе и коммуникациях – есть еще совершенно дивные парки, музеи, пруды, общественные культурные начинания и первопрестольные артефакты, и в них именно сила и красота этого города, его необычайная аура.

Собственно, такой распорядок присущ всем крупным мегаполисам мира, и было бы, наверно, глупо и несправедливо давать оценку Москве откровенно полярно – «жестокая и перемалывающая» или «просто кайфовая и обалденная». И то присутствует, и это, и для каждого – в своей оболочке, определяемой внутренними ожиданиями и предпочтениями. Ну, и возможностями, конечно.

Вот случай, который, на мой взгляд, предельно емко характеризует здесь переход из одного состояния мирского бытия в другое.

Кто гостил в Петербурге, тот знает, что у нас есть множество относительно доступных по ценнику мест, как в центре по Невскому, так и в прилегающих слободках, – где можно недорого и качественно позавтракать, пообедать или поужинать. И у меня голова, соответственно, работала в рамках таких же представлений и ожиданий, когда я вынужденно «командировался» на длительный срок в Москву. Но здесь мне пришлось довольно-таки долго приспосабливаться то к одному месту для бизнес-ланча, то к другому, потому что и цены, прямо скажем, не питерские, ну и качество блюд пропорционально их стоимости – этого не отнять, хотя меня всегда удивлял такой расклад в отношении пищи: надо ж умудриться приготовить котлету из одного и того же фарша так, чтобы чувствовалась вкусовая разница, когда ты проглатываешь ее за пятьдесят рублей или наслаждаешься за пятьсот. А очень качественные в этом плане рестораны и кафе я, признаюсь, не мог себе позволить на регулярной основе. Не в тренде был, в общем. Но в итоге все-таки нашел на территории одного из столичных бизнес-центров вполне приемлемую столовую, куда чаще всего забегал перекусить. После нескольких месяцев съемок на телепроекте меня стали даже узнавать в округе – не до фанатизма, разумеется, но тоже приятно щекотало где-то в области третьей чакры.

Познакомился я в том кафе-столовой с одним из сотрудников, должность его так и осталась для меня загадкой – то ли смотритель за общим порядком, то ли администратор некоего сервисного характера, то ли просто «тот самый племянник» – не суть важно, но, присев как-то ко мне за столик и выразив приличествующее случаю любопытство по поводу того, как «там все в экстрасенсах заваривается», поведал такую историю:

– Вот какая фишка в жизни случилась, Сергей, вы-то уж точно поверите. Один мой хороший знакомый, Семеном зовут, в прошлом – философ, скажем так. Не великий, нет. Проще говоря, из бомжей. Знаете, да? – сословие такое. В бочке не сидел, но в лихие девяностые попал под общую раздачу ваучеров с легкой руки Чубайса, как и все в то время, и обзавелся собственным канализационным люком. Вместо просранной, простите, «двушки» у моря. Конечно, хотел избушку лубяную, а получил ледяную. Но это другая тема. В общем, сидит однажды под Новый год на краешке своего колодца, у дороги, соображает, где каплю шампанского раздобыть, чтоб хотя бы для приличия сопричастность с остальным российским народом почувствовать, и тут вдруг «мерин» с разворота его окатывает снежно-соляной жижей – припорошил слегка и метров в десяти остановился. Выскакивают братки в малиновых костюмах да при бабочках – игра слов, однако! – а Семен – шасть к себе вниз, от греха. Они к люку – пьяные, веселятся, кричат ему: «Вылезай, бродяга, шампуси нальем». А он сидит впотьмах, ни гу-гу, забился в дальний угол, крестится только. Те склонились над люком и давай ему кидать вниз чего не попадя, прямо на матрац его холостяцкий – покуражились вдоволь, ну, и восвояси. Сеня переждал, пока затихло все наверху, зажег свечку и стал разгребать свалившееся на него сверху добро да классифицировать его в соответствии, так сказать, с полученными навыками заведующего в свою бытность советского хозяйства – «завхоз» по-старорусски, им он и был в прошлой своей жизни, как говорят. В общем, разложил все, как по номенклатурной ведомости, примерно в таком порядке:

• бутыль спирта питьевого «Рояль» початый;

• кепка норковая иноземная слегка помятая;

• стаканы пластиковые разноцветные, пользованные;

• бутерброды разрозненные – где сыр, где ветчина с зеленью, навалом;

• цепь золотая, с мизинец другана-дворника Вольдемара, длиннющая;

• салфетки одноразовые пользованные, слава богу, не в туалете;

• колечко маленькое золотое, вроде женское;

• часы с браслетом, надпись «Rolex» с короной, похожи на золотые;

• удостоверение водительское нового образца на красотку Машу Попову, жгучую брюнетку с голубыми глазами – ну, е-оо-мое;

• перчатка кожаная одна;

• пачки зелени тугие в банковской упаковке ненарушенной – две.

… И звездное московское небо, конечно, над головой. Семен, понятное дело, не стал в ту ночь дожидаться поздравлений от Президента и мигом сменил дислокацию, от греха подальше: очевидно же было, что «бабки» и дорогие вещицы выпали из карманов золотой молодежи случайно, и что те могут повторно наведаться к нему в любой момент, если вспомнят, конечно, где, что да как с ними приключилось, – в те времена народ безбашенный совсем был, и долго-то молодые такие и горячие не жили, если помните. Но второй раз на те же грабли Сеня, понятное дело, не стал наступать: зарекся на недвижимость, хватило ему одной проср… простите, «двушки». Теперь он, знаете, кто? Именно – хозяин этой самой сети кафешек, дядька мой. Вот вы, Сергей, как знаменитый, можно сказать, экстрасенс, можете сказать, как зовут его нынешнюю жену?

Я, помню, вздохнул и улыбнулся в ответ. Тут и экстрасенсом быть не нужно для вариантов:

– Марией, я думаю. И вместе они, видимо, более пятнадцати лет.

Мужчина протянул мне свою «пять» со словами:

– Вот теперь я верю.

А я не знал, верить ли в такую чужую звезду или нет. Допускаю, что легенда обросла обязательными в таких случаях непременными подробностями, но на пустом месте они тоже не возникают. Собственно, это дело каждого – верить или нет, ведь объективная реальность от этого не меняется. Но с профессиональной точки зрения я был заинтригован.

Следующие несколько дней я бессознательно искал повод и возможность получить дополнительное Знание – мне было безумно интересно подтвердить или опровергнуть эту историю моего нового знакомого. Слушая тогда его, сидящего напротив меня, я удостоверился, что человек искренне верит в то, что говорит, и для него эта легенда – абсолютная правда. Но насколько человек может заблуждаться в своих домыслах, способен был продемонстрировать только непосредственный носитель истины, то есть первоисточник информации. Мне нужно было его увидеть.

Наконец, под каким-то ничем не примечательным предлогом я узнал, что Семена Григорьевича ожидают в маленьком офисе этого кафе ближе к вечеру в среду. Я очень надеялся, что в этот день не буду занят на съемках в «Битве экстрасенсов» и смогу каким-то образом пересечься с бизнесменом.

Так оно и вышло.

Я сидел в дальнем конце зала возле окошка и пил чай, перечитывая какие-то материалы по эзотерике от коллег по «Битве», когда мимо в сторону парковки проехал BMW – тот самый, как я предварительно разузнал. Семен Григорьевич зайдет в офис кафе через служебный вход, поэтому у меня будет возможность с ним пересечься только по его пути туда с парковки: он не давал интервью начинающим целителям и любопытствующим магам и вообще не общался с ними, просто потому что не было на то ни времени, ни интереса, – это мне с предельной откровенностью сообщили в его офисе на Павелецкой площади, куда я предварительно позвонил с наивным намерением просто организовать с ним встречу. В Москве есть и ограничения, однако, помимо возможностей.

Я выскочил наружу и направился в сторону паркинга. Но, блин, поздно: он уже быстро направлялся ко входу в здание, а его «семерка» стояла рядом на персональном парковочном месте. Что-то, тем не менее, толкало меня вперед, и я подошел к автомобилю, когда его хозяин уже скрылся внутри бизнес-центра. Черный вычищенный до блеска капот, белый кожаный салон. Возле водительской двери все еще колыхался легкий и еле различимый запах кожи – я много работал с этим материалом и никогда не спутаю с чем-либо его уникальный терпкий аромат: даже выдубленная и предварительно обработанная натуральная кожа способна хранить оттиски информации, запечатлевшейся в ее животных волокнах.

Запах материален. В нем присутствуют феромоны – летучие биологические продукты секреции, способные моделировать поведенческие реакции. Вы наверняка замечали, как порой какой-то запах может вызвать в голове волну воспоминаний или эмоций. Так же как и определенная музыка – это все ягоды с одного поля, так сказать: волновые вибрации тонкой материи, вызывающие ментальные образы.

Я глубоко вздохнул, полной грудью, и медленно выдохнул. При этом мой взгляд самопроизвольно уперся в землю, а там, в шаге от автомобильной дверцы, – запонка. Я наклонился за ней, поднял и тут же определил, что на моей ладони в серебряном обрамлении лежит кусочек необработанного аметиста: с природными камушками я тоже знаком не понаслышке. Да, Семен Григорьевич совсем непростой человек, если носит запонки «не в тренде», – ценность этого предмета как раз не в его монетарной стоимости и не во внешней форме, хотя дизайн, безусловно, имеет значение, уж кому-кому не знать, как не…

– Позвольте?.. – вывел меня из оцепенения низкий глуховатый голос.

Я обернулся. Он стоял рядом, напряженно улыбаясь. Справа от него, покачиваясь, мерцала фигура то ли маленького мужчины, то ли подростка. Или старичка? Человек при жизни был сгорбленный, тщедушный, в разорванной на плече куртке. В руках он держал дешевую зажигалку, чиркая колесиком. «Они сломали ее», – угрюмо прошептал он. Или мне это показалось.

Бизнесмен не имел понятия о присутствии рядом с ним этого фантома. Он протянул правую руку ладонью кверху, приглашая меня поделиться находкой. Рука не скрипача и не учителя младших классов. Я молча вернул ему запонку, взглянув при этом в глаза.

– Благодарю вас. – Он повернулся и быстро удалился.

Когда дверь за ним уже закрылась, я вдруг крикнул ему вслед:

– Митя говорит, что…

Но Мити уже тоже не было, и что он хотел передать в этот мир, я так и не узнал. С тех пор я больше никогда не видел Семена Григорьевича.

Но кое-что информативное все-таки он оставил при этом нашем мимолетном «пересечении», помимо моего контакта с Митей – теперь я был уверен, что очень большая доля в легенде об источнике его благосостояния соответствует истине. По крайней мере, свой колодец он действительно отшлифовал теми самыми ладонями в отведенное ему для этих целей время.

 

Конверт девятый

– Бежим, Митька, бежим!!! Убьют же…

Камень с острыми краями, размером с куриное яйцо, с гулким звуком ударился о спину чуть ниже лопатки. Семен краем глаза увидел, как Митька, вскинув руки, чуть не упал, чертыхнувшись, но удержал равновесие и с обезумевшими от страха глазами ринулся дальше вперед, шваркая разбитыми кроссовками по искореженному асфальту. Его собственные ботинки не по размеру были настолько тяжелы, что стоило огромного напряжения перемещать их в беге, и он опасался, что в итоге совсем потеряет их, но времени на заботу об удобствах сейчас не было: Сеня что есть сил бежал вперед, стараясь увеличить разрыв между собой и преследователями, уже не глядя на приятеля, который заметно отставал, тяжело дыша позади. Вдруг над своей головой он скорее почувствовал, чем услышал резкое движение воздуха и звук, похожий на свист, и еще один камень ударился о землю прямо перед ним, чудом не задев голову.

Семен глядел вперед сквозь патлы, в которые превратились за последнюю неделю его волосы: он знал это место. Еще метров тридцать – и за углом старого кирпичного общежития покажется заброшенная котельная, а недалеко от завалившегося входа есть колодец, и если они успеют добраться до него до того, как настигнут их преследователи, то в нем можно будет схорониться – туда за ними никто не решится спрыгнуть.

Митя пыхтел в двух метрах позади, но не отставал. Они оба уже почти задыхались, когда, наконец, обогнув угол из красного потрескавшегося кирпича, увидели перед собой одноэтажную постройку такого же типа, как и полуживое общежитие, с зияющими проемами вместо окон.

– Сюда, сюда! – крикнул Семен, направляясь к проему, который раньше был дверью.

Митька, ничего не соображающий от боли, страха и усталости, покорно влетел вслед за ним в смердящее помоями и испражнениями место. Семен замер на мгновение, опершись рукой о мелованную стену, переводя дух и озираясь по сторонам. В дальнем углу заваленного мусором помещения на стене виднелась красная стрелка, указывающая вниз, с какими-то буквами, до которых ему не было дела, – он интуитивно ринулся туда, перескакивая через старые коробки и пакеты, наполненные битым стеклом, пустыми консервными банками и еще бог весть чем. В углу, под ворохом тряпья, которое он отпихнул ногой в сторону, его глазам предстал люк.

– Помогай… давай! – крикнул он через плечо, пытаясь сдвинуть тяжелую чугунную крышку с гравировкой «1975».

Митя, сложившись чуть ли не вдвое, добавил своих усилий, и они на одном адреналине спихнули в сторону тяжелый люк, когда услышали у входа матерные выкрики и возбужденные возгласы:

– Вон они, братва! Там, в углу копошатся!

Митька первым проскользнул в черное отверстие, и Семен услышал, как тот с грохотом приземлился на твердый пол. В угол, где он оставался еще на поверхности, с треском канонады посыпались камни и обломки предметов, валявшихся в изобилии на полу.

– Фу, вонь какая! – неслось со стороны нападавших.

Семен, прикрывая рукой голову, протиснулся в узкое отверстие, нашарил ногой ступеньку, оперся о нее и, скрючившись, из всей силы уперся спиной и затылком в наполовину сдвинутый в сторону чугунный диск. Тот поддался усилиям и сдвинулся назад в пазы, оставив Семена в кромешной тьме. Откуда-то снизу раздался запоздалый Митькин окрик:

– Осторожно!!!

Нога Семена соскользнула с выемки колодца, и он больно грохнулся на пол, подняв столб пыли, которую не видел, но почувствовал в носу и на потрескавшихся губах.

– Сенька, ты живой? – спросил его товарищ в темноту, а тот, пошарив в карманах, достал зажигалку и чиркнул ею, осветив пространство вокруг.

Затем с трудом поднялся на ноги, потирая ушибленное колено, и поднес пламя к свечке, которую тоже вынул из кармана, и та зардела, отбрасывая плавающие тени на стены коллектора. Митька сидел, оторопело глядя на товарища.

– Чего делать-то будем? Там, кажись, проход какой-то есть.

Семен медленно подошел к отверстию в стене, сквозь которое можно было пройти, лишь слегка пригнув голову: оно было широкое и темное. Где-то в его недрах был слышен шум воды, и пахло сыростью.

Сверху послышались приглушенные голоса, явно раздосадованные их исчезновением, буквально, под землю. Митька поднял голову вверх по направлению к беспорядочным шагам и истерическим выкрикам, доносившимся извне.

– Быдло, – прошептал он.

Его приятель усмехнулся, почесав щетину.

– Быдло, – повторил он, – без мыслей и понятий. А сожалеть начинают, только когда к их горлу острие стекла приставишь, и сожалеют только о том, что первыми тебя не придушили. А за что меня душить, или тебя, скажи! Потому что мы не живем в квартирах? Шаримся по помойкам?

– Мы воняем, – как-то неуклюже предложил свою версию Семен, осторожно вступая в темный проход тоннеля. Сверху суета уже была где-то вокруг люка.

– Собаки бездомные тоже воняют, – резонно заметил Митя, поднимаясь. – А их жалеют.

Под ногами у них хлюпала жижа из пыли и конденсата.

– Тебе же бросают в шляпу мелочь – значит, тоже жалеют.

– Хрен там. Это они у бога грехи отмаливают, сейчас же все в веру ударились, – не унимался Митька.

– Глупости. Милостыню на улицах как раз и дают те, кому не жалко. А не жалко тому, кому и терять-то особо нечего. Сам не замечал разве?

– Замеча-ал, как же, – согласился Митя.

Он оперся о бетонную стену, покачнувшись: она была холодной и скользкой. Семен, ссутулившись, уверенно шлепал вперед, как будто по дороге на работу, куда ходил каждое утро последние пять лет кряду.

– А эти, шпана, – они просто боятся.

– Чего меня боятся-то?

– Да они не тебя боятся, Митька, ну кто тебя забоится, сам подумай! Они боятся неизвестности, которую ты, мы, для них олицетворяем, вот и все. Неизведанная сторона жизни. Так же и покойников боятся.

– Во, блин, сравнил!

– Ну, уголовников, если тебе так легче.

– Не легче.

– Поодиночке они ж не нападают, а только так, стаей – командный дух вырабатывают, видать.

– Это точно.

Чем дальше они углублялись, тем теплее становилось. Семену стало казаться, что направление их движения уклоняется вниз: он смотрел на отблески свечи, отбрасываемой на сырой потолок с проглядывавшей местами ржавой арматурой, и замечал искривление света относительно воображаемого горизонта. Сквозняка не чувствовалось, но дышать можно было свободно.

Они приблизились к месту, где начиналось разветвление: вправо уходил такой же по размерам бетонный туб, а влево шел рукав, пониже и более узкий.

– Куда пойдем? – спросил Семен. – Отшагали уже метров тридцать, наверно.

– Направо пойдешь – в дерьме утонешь, пойдешь налево – туфлю потеряешь: выбор-то небогат.

Сзади раздался скрежет металла.

– Они что, решили все-таки спуститься? – спросил Митя, напряженно вглядываясь через плечо назад.

Там, откуда они только что вышли, забрезжил свет. Семен тоже остановился, обернувшись в сторону коллектора.

– Не думаю. Навряд ли у них с собой фонари, а свечки они точно в карманах не таскают, уж будь уверен.

– А вдруг хватит дури с зажигалками?

Они услышали крики:

– Эй, уроды, вы здесь?

Митька вознамерился было что-то ответить, но Семен схватил его за руку чуть повыше локтя, приложив палец к губам, и прошептал:

– Тоже умничать собрался?

Наверху не унимались:

– Уроды, мы вас выкурим – выползайте из своей норы по-хорошему. Попинаем слегка, да отпустим.

Митя стоял, понуро опустив плечи, вслушиваясь в голоса. Он нервно поглаживал пальцами скуденькую бороденку. Семен показал ему жестом на правый рукав канализационного прохода, и они двинулись дальше. Он сказал приглушенным голосом:

– Не обращай внимания. Тебе это надо? Или что-то новое и полезное хочешь услышать?

Товарищ пожал в полумраке плечами и покорно пошел за Сенькой вперед.

Выбранный ими рукав вскоре привел к небольшой округлой площадке, в центре которой накрененная лестница поднималась к очередному люку.

– Ты знаешь, где мы? – спросил Митя.

– Думаю, что отмахали метров сто уже от котельной, – ответил Семен, вглядываясь в потолок. – Я посвечу, а ты приложи ухо к крышке – может, услышишь что-нибудь.

– А сам-то чего?

– Ты легче, Митяй, посмотри на перекладины. – Сеня потрогал влажный металл, покрытый ржавчиной. – Меня могут и не выдержать.

– Меня, значит, выдержат, – проворчал тот, пробуя ногой нижнюю ступеньку.

– Тебя ловить легче. Давай, я поддержу!

Митька с опаской начал медленно подниматься кверху. Посредине он замер и спросил:

– А чего слушать-то?

– Да хоть что-нибудь: машины, голоса, шаги, чтобы определить, где мы. Что не понятно-то? Может, мы бродим вокруг общаги, и сейчас выползем прямо перед теми ублюдками. Хочешь повстречать их снова?

– Не-а. – С этим лаконичным ответом Митя как-то бодрее продолжил свое самозабвенное восхождение кверху.

Перекладины лестницы под его тщедушными шестьюдесятью килограммами недружелюбно скрежетали, и на самом верху он притаился, опасаясь слететь вниз, но сподобился все-таки приложить ухо к чугуну.

С полминуты он вслушивался в происходящее над его головой, а потом объявил:

– Тихо, как в могиле.

– Сплюнь.

– Может, просто не слыхать ничего?

– Да этот чугунный диск над твоей башкой – он как локатор в небе: все должен принимать и отражать.

– Откуда тебе на фиг знать?

– Да так… знаю, и все.

– Ну и чего делать-то будем?

Семен помолчал, раздумывая, затем ответил:

– Подождать нужно. Сейчас сколько времени? Около десяти вечера, наверно. Там уже похолодало, так чего нам вообще туда выползать?

– Так на базу надо, там же и жрачка, и манатки все…

– Да ладно, помрешь, что ли, если не поужинаешь? А на манатки твои никто и не позарится.

Митя попробовал было плечом приподнять крышку, но сил у него оказалось маловато для такой затеи, и он ее оставил, спустившись осторожно вниз. Оглядевшись, Семен обнаружил у стены сваленные в кучу алюминиевые и фанерные коробки из-под каких-то деталей: видимо, недавно в этом тубе что-то ремонтировали и, как всегда, оставили после себя реквизит. Он перевернул пару ящиков, смастерив своеобразное кресло, и растянулся на них, разминая уставшие ноги. Товарищ последовал его примеру.

– А сколько ждать-то будем? – спросил он, располагаясь рядом.

– Да отдохнем маленько и двинем дальше, – заверил его Сеня, закрывая глаза. Свеча мерно горела на полу между ними, откидывая на стены причудливые тени.

– Ты сам откуда? – немного погодя спросил Семен.

– Из Павшино, – откликнулся Митька.

– А как на улице очутился?

– А как мы все сюда попали? Кого водка, кого жадность, кого что…

– Жадность-то при чем тут?

– Да при всем: хотелось подороже продать и подешевле купить. Квартиру-то. Тогда не знал еще, что для таких предприимчивых уже специальная бригада рыщет по объявлениям, на вид все вроде как порядочные, приличные люди, понимаешь? Мне вот, например, втюхали покупателя, который якобы хотел обменять свою хату в Москве на частный дом. Дескать, любовь у него к женщине, так он хочет поближе к ней быть. Даже показали мне бабу на улице и хахаля этого. Конечно, у меня глаза от такой удачи на лоб полезли, сам посуди: обменять барак на отдельную квартиру с чисто символической доплатой! Это потом только я прочухал, что специально для меня они спектакль разыграли: женщина-то настоящая, а мужик подставной: прилично одетый, с сединой и бородкой такой, профессорской. Он просто на моих глазах, видать, клеился к ней, а со стороны впечатление было, что ухаживает: цветы дарит, под ручку водит. А потом и ко мне на переговоры пришел: выручай, мол, я уже год здесь сторожу жилье на продажу, и ты – находка и спасение всей жизни. Могут они, конечно, найти гнилушку в человеке: не лестью, так деньгами, не деньгами, так напором. В общем, ударили мы с ним по рукам. У меня были, конечно, кое-какие сомнения, я даже к юристам хотел сходить, но риэлторша сказала, что, типа, давай-давай, ты на сделке хорошо заработаешь, как раз хватит на гонорар юристу; вот я и не пошел. В те времена все через конторы какие-то делали.

– Ну а бумаги-то сам подписывал? Не глядя, что ли?

– Да ведь они у меня доверенность взяли, вроде как на ведение дел по подбору вариантов, к нотариусу какому-то водили. А потом оказалось, что – фьють! – свою-то продал, а взамен купил квартиру в… Да ну, не хочу вспоминать больше.

– А родственники твои?

– Жена ушла еще в молодости, дочь где-то с ней есть… Но кому я сейчас такой нужен? Не жене, это уж точно, а дочке сейчас семнадцать только, а как я приду к ней бомжом и скажу: вот, родная, принимай отца-археолога, только что из-под земли вернулся; а все, что мать про меня нагородила, – фигня. Так, что ли?

– Пожалуй, так не прокатит.

– Да никак не прокатит. Думаешь, я не ломал себе голову? И к одним сунулся, и к другим, и к третьим, да кому на фиг это надо? На работе жить пытался, барахло в служебном гараже пристроил, так его растащили, не мог же я дежурить там круглосуточно.

– А ты кем работал?

– Водителем.

– И что, уволили?

– Три месяца тормошили с пропиской, а потом извинились, сказали, прости, Петрович, хороший ты человек, но без штампика. А меня потом все это так достало, сил не было – хотел удавиться, да не смог: жадность опять остановила, жадность до жизни, ради нее только и не удавился тогда. А человек – он ко всему привыкает. И к колодцам тоже.

– Да-а…

Митя продолжал:

– А мне иногда охота в тюрьму – по зиме особенно.

Семен взглянул на него с интересом:

– И как – получалось?

– Не-е, в самый последний момент думаю: ты, дурак, что собрался сделать? И все, на месяц успокаиваюсь. Потом опять то же самое, и так уже четыре года.

– Е-е, – протянул Семен, – я столько не выдержу.

– А куда ты денешься? – спокойно ответил приятель. – Я тоже поначалу думал, что не выдержу и месяца, а потом… – Он махнул рукой и отвернулся.

Семену показалось, что его товарищ плачет – тихо, по-собачьи. Он ничего не стал больше говорить и молча лежал, перебирая в голове обрывки своих детских воспоминаний: двор, детский садик, футбол, что-то из школы. Это было похоже на калейдоскоп, переворачиваемый в руке: кусочки мозаики складывались в разнообразные картинки, но цельного сюжета не проявлялось. Он снова лег на спину и увидел на потолке каплю конденсата, собирающуюся оторваться от поверхности и устремиться вниз, прямо к его лицу. Семен закрыл глаза и напряг изнутри свое зрение, пытаясь сквозь веки уловить очертания этой капли, заставить ее замереть, в то же время ожидая ощутить на своем лбу легкий «чпок» от ее прикосновения, но ничего не происходило.

Он помолчал минуту, а потом произнес:

– Мить, а ты не переживай особо-то – живы, и слава богу, у многих и этого нет.

– Да я привык уже, чего тут переживать? Гнобит только, что до конца дней своих по колодцам придется шастать, – это ли жизнь? А так сидел бы я сейчас на кухне в своей берлоге, ругался бы с Люськой, ворчал на бабу Свету: вечно она надымит папиросами на всю квартиру – ей уже под девяносто, а пыхтит, как паровоз.

– А ты курил?

– Да попробовал пару раз – ничего интересного, лучше стакан водки накатить. А ты?

– Нет. Да и где бы теперь на это еще деньги брать: на пожрать бы чего наскрести, не до сигарет уже.

– Это точно. У меня тут, кстати сказать, от батона немного осталось. – Митя достал из кармана куртки кусок батона, завернутый в целлофановый пакетик. – Перекусим, может?

– Давай, – с благодарностью согласился Семен и подсел поближе.

Батон пах выпечкой, и его приятно было ощущать у себя во рту, тем более в контрасте с окружающей плесенью.

– А ты что все молчком да молчком? Или думаешь, мне не понять? – спросил Митька, жуя свой кусок.

– Ничего я не думаю. Это в тюрьме за жизнь трепятся, а мы вроде как на свободе. У тебя свое, у меня – мое.

– Типа как в Библии?

– Типа как в Бухенвальде.

Помолчали. Вдруг Семен сам начал рассказывать:

– Я сам с Таганрога, слыхал о таком, на Азовском море? После техникума там сперва и работал. Но с перестройкой совсем туго стало, я и подался на заработки на Дальний Восток, повертелся в коммерции одно время во Владике, потом перебрался в Хабаровск, японскую машину купил – с этим там вообще тогда было просто. Устроился сперва страховым агентом, но не клеилось особо, через полгода на продукты питания перешел. Еще не так давно был представителем одной московской конторы. Работа-то в принципе не пыльная: развивай клиентскую базу по рынкам да торговым центрам, собирай заявки на бакалею, пересылай в головной офис, потом товар приходит, ты его встречаешь, организовываешь доставку… в общем, если язык на месте, а не там, где обычно у тебя, Митька, то можно зарабатывать приличные деньги. А чем больше зарабатываешь, тем выше потребности. Тут еще кредиты на всех обрушились: «бери-не-хочу-все-равно-возьмешь». Богадельня по всей стране, в общем. Через два года я уже оформил ипотеку на «вторичке»…

– Это что?

– «Вторичка»-то? Это все, что не новостройка. Дешевле, да и банки под них легче на кредитование идут. Но, понимаешь, не в голой же да разбитой квартире жить? Нужен ремонт, нужна мебель…

– Да? То-то она нам теперь прямо-таки необходима.

– Теперь… да что теперь! Год назад и теперь – это как две разные жизни. Если ты только одеколон советский пил и заборы на дрова разбирал в своем Запашкино или где там… – то, собственно, какая тебе разница: там же прозябать или здесь, в коллекторе? Поменял шило на мыло. А свобода с деньгами, да в бизнесе… Тоже палка о двух концах – кого-то вытягивает наружу, а кого – закапывает в землю.

– Денег много у тебя было?

– Митя, деньги сами по себе – это бумажка с картинками. И много этих бумаг или мало – тоже относительно. Для деловых людей важна перспектива: как эти бумажки обернуть, чтоб они приросли сами по себе, как снежный ком. Это игра, в какой-то степени.

– Только в колодце в нее не особо-то поиграешь.

– Да уж, тут точно не развернуться.

– А ты, видать, не за тот конец свою палку держал, когда бумажки с картинками ворошил.

– Не тем? – повторил Семен. – Верно, не тем. Кредитов понахапал, сделал ремонт, прикупили мебели, а тут… компания закрыла представительство, логистика с Запада на Дальний Восток им стала дорого обходиться, местные производители тоже засуетились, поднялись, цены посбивали… а тут еще кризис. Новую работу не найти практически, все издержки сокращают, от балласта избавляются. Полная засада, короче. Чтобы не потерять квартиру, продал машину, даже мебель по объявлению за полцены спихнул, новую! Все думал, пронесет…

Семен замолчал, уставившись в потолок.

– Не пронесло?

– Я должен был собрать дебиторку с мелких клиентов и переслать в головной офис.

– Что это такое?

– Ну… клиентам поставили товар в долг, они за него рассчитываются постепенно, по договору, или на реализацию кому-то выставили… разные варианты по отсрочке платежей бывают.

– А ты с них деньги собрал и… того?

– Вот именно – «того». В центральном офисе через два месяца хватились, да и то случайно: один из моих клиентов был в Москве и зашел к ним в бухгалтерию за сверкой. По его данным, долг за товар сто тысяч, а по бумагам фирмы – сто пятьдесят. Начали проверку по всем моим клиентам, прислали паренька из коллекторского бюро…

– Сантехника что ли? – не понял Митя.

Семен покосился на него, но объяснять не стал:

– Вроде того, с большими кулаками и связями в местном обэпе.

– Бил?

Семен усмехнулся:

– Теперь не бьют, все культурно. За квартиру я уже досрочно рассчитался к тому времени, но по другим долгам… думал, кредитами в других банках перекинуться, но эти лавочки к тому времени уже тоже прикрылись, да на меня спустили информацию по своим каким-то каналам… В общем, приперли к стенке конкретно – передавай им квартиру за долги… Да и живой я им потом нужен и не был: нет человека – нет проблемы.

Семен тяжело вздохнул.

– Куда деваться было? Привезли в Москву, тут оформили все: в Хабаре не такой беспредел, уж поверь, хотя…

Семен замолчал, а Митя больше не задавал вопросов. Полежав еще немного, они решили продвинуться дальше по проходу – целее будут, да и стемнеет уже к тому времени, когда они подойдут к очередному выходу на поверхность. Семен шел впереди, держа в руке огарок свечи. Метров через двадцать в покатой стене показалось углубление.

Приблизившись, они обнаружили металлическую дверь, вмонтированную в бетон чуть выше уровня дна, по которому они двигались. Ржавчина уже коснулась своим грязно-рыжим покровом ее поверхности, а огромный амбарный замок просто болтался в петлях, не запертый.

– Митька, ты у нас любопытный? – спросил Семен, освещая высокий порог перед входом.

– Думаешь, там выход есть?

Они оба одновременно потянули на себя дверь, и та, со скрипом, подалась. Семен протянул внутрь руку со свечей, и в отблесках пламени высветилось небольшое замкнутое помещение, похожее на предбанник, а справа в дальнем углу – еще одна дверь, из-под которой пробивалась полоса света.

– Да мы тут не одни, – прошептал Сеня, аккуратно ступая по цементному полу. Он осветил низкий потолок: в полуметре над их головами вверх уходила широкая металлическая труба с наваренными ступенями, которые вели к люку.

– Легко подпрыгнуть, зацепиться за перекладины, и ты на улице, – прошептал Митя, задрав голову кверху.

– Возможно, – пробормотал Семен, приближаясь к внутренней двери.

Она оказалась из тонкого листового железа, в разных местах изрешеченного мелкими отверстиями, то ли от гвоздей, то ли от старости, сквозь которые и попадал свет в этот предбанник. Он заглянул в дырочку пошире и увидел длинное узкое помещение, вдоль стен которого шли трубы разного диаметра, перемежаемые тут и там вентилями внушительных размеров. На левой стене под потолком одиноко висела лампочка, которая и освещала тусклым светом этот подвал, довольно ухоженный и чистый. Судя по всему, они попали в цокольный этаж какого-то здания, но не общежития, мимо которого пробегали, – то должно было быть сейчас в другой стороне и подальше. Подвал сообщался с остальным миром через обычную фанерную дверь, чуть приотворенную, прямо под лампочкой. Дверь открывалась в их сторону, внутрь, а потому загораживала собой внутреннее содержание того, куда вела.

– Вот тебе и парадный выход, – сказал Семен, давая товарищу пространство, чтобы заглянуть сквозь дырочку внутрь.

– О-о, мечта бомжей, – удовлетворенно протянул тот, осматривая «хоромы» опытным хозяйским оком. – Как сюда еще наши коллеги не добрались – удивительно.

Не успел Семен и глазом моргнуть, как его спутник поддел рукой металлический лист снизу, потянул на себя и сорвал нижнюю его половину со стального каркаса двери, на котором тот держался, наверно, последние лет сорок. Уверенно просунув голову внутрь, Митька осмотрелся и быстро проник в помещение. Семен, недолго думая, последовал его примеру.

Внутри было тепло и сухо. Справа, незамеченные ими ранее из «глазка», торчали два крана от труб: с холодной и горячей водой, вероятно; в полу темным отверстием зиял сток, который выходил, без сомнения, прямо в канализационный туб.

– Еще бы полотенце с мылом, – размечтался Митя, но мыло он, впрочем, нашел тут же, у сточного бордюра. – Вот же люди живут!

Семен подошел к приотворенной двери и прислушался. Там было тихо. Он заглянул за нее и обнаружил деревянную лестницу, по спирали уходившую вверх. Здесь же, на стене прохода, он заметил двойной выключатель: вторая клавиша, должно быть, предназначалась для лампочки, освещающей лестницу, которая сейчас была погружена в полумрак, и наверху тоже не видно было света. Сеня оглянулся на товарища, настороженно следившего за ним, и сделал ему знак помолчать и не шуметь, потом медленно поставил ногу на первую ступеньку, перешел на вторую – не скрипели. Он легко взошел по винтовой лестнице наверх и очутился в небольшом холле, по углам которого стояли кадки с кустарниками, тени от них еле различались в полумгле. Напротив, с другой стороны холла, по всей видимости, был центральный вход в здание, сквозь стеклянные двери которого внутрь проникал слабый отблеск от уличного освещения, отражаясь на хромированных перилах ограждения и пропускной «вертушки». Слева от входа располагалось помещение дежурного, следившего за пропускной системой, и Семен увидел тень склонившегося над столом человека – охранник ужинал, глядя в маленький экран портативного телевизора. Рядом с входом в подвал была дверь в туалет.

Вернувшись назад к ожидавшему его товарищу, Семен сказал:

– Пришли. Там охранник. Можно через туалет попробовать выбраться наружу.

Митя утвердительно закивал головой. Они вышли в холл, прошмыгнули в туалет, мягко придерживая дверь, чтоб не скрипнула ненароком, осмотрелись. В помещении действительно было матовое окно в пластиковой раме, с белой уродливой ручкой. Семен легко открыл его и сразу перемахнул через подоконник, очутившись в какой-то подворотне, рядом с мусорными баками. Митька тоже начал спускаться, свесив вперед ноги. Семен вдруг замер, услышав где-то недалеко, в арке:

– Братва, да это ж те самые уроды!..

Недолго думая и не глядя на Митьку, Сеня крикнул:

– Попали, бежим! – и ринулся в противоположную сторону, к другой арке, которая выходила на широкую проезжую улицу и где сновали автомобили, – там бы их не тронули, побоялись бы свидетелей.

Но Митя, видимо, замешкался. Добежав до угла арки, Сеня вылетел на тротуар, обогнул угол, остановился и, тяжело дыша, оперся спиной о стену высокого дома. Прислушался. Из подворотни доносились крики и глухая возня. Он осторожно выглянул и в полумраке увидел кучу сгрудившейся шпаны, усердствовавшей над чем-то, лежащим на земле, прямо под окном, из которого они выпрыгнули: этим «чем-то» был, наверно, Митя.

«Не успел, бедолага», – пронеслось в голове. В таких случаях полицию в Москве никто не вызывает. А на призывы о помощи прохожие шарахаются, как от чумы. Не то чтобы это была их вина…

– Эх, Митька, – пробормотал Семен, перекрестившись. – Лучше бы ты все-таки сел в тюрьму.

Еще раз украдкой глянув в подворотню, он быстро засеменил прочь от темнеющего полукруга арки. Наступила ночь.