Уход из жизни наших близких – это всегда тяжелая утрата для продолжающих жить; кому, как не мне, об этом знать: я достаточно рано потерял своих родителей.

Недавно один мой знакомый рассказал:

– Мы с младшим братом всегда были очень близки, и в один день его не стало – автомобильная авария, он находился на пассажирском сидении не пристегнутым, три дня провел в коме, но травмы оказались несовместимыми с жизнью. Парню еще и двадцати пяти не было, у него остался сынишка, совсем младенец. Мы все в семье как с ума сошли: отец сгорбился, мать посерела, мне хотелось на стену лезть, и я рыдал по углам с регулярной периодичностью, ездил на кладбище каждую неделю, иногда даже ночью, предварительно набравшись с горя основательно… и все это на протяжении многих месяцев. И чувство вины: он, мой младший, такой мягкий и добрый, никому зла не причинивший в жизни, теперь в земле, а я… Прошло много времени, прежде чем все стало выравниваться как-то, снова приходить к какой-то рутине. Но отец так до конца и не оправился от удара – пережил сына чуть больше чем на три года, у него сердце слабое было, однажды уже выходил из клинической смерти, и совсем другим человеком, кстати, вернулся… От полного сумасшествия всех спасла только вера.

Все мы благополучно миновали, смею надеяться, эпоху огульного атеизма, и сейчас в избытке возможности узнать больше о духовной стороне нашего бытия – в меру устремлений каждого и по его потребностям, конечно. Отрицать очевидное становится как-то даже и неприлично: вокруг, кажется, все только и говорят, что о бессмертии и реинкарнации. Ну, так оно и есть.

Душа, как сгусток космической энергии, не может исчезнуть бесследно – даже камни выделяют излучения и волны, что признают самые отъявленные из «тяжелых» материалистов. Внешняя земная оболочка, которую покидает душа, подлежит превращению в свое изначальное состояние – в прах, как и предсказано древними. Это, заметьте, является справедливым по отношению и к скошенным травам, и к отставшей древесной коре, и к родниковой воде, лишенной источника, и к органическому телу, оставленному Божественным Духом. Сам же энергетический сгусток воссоединяется с Целым, на уровне Космоса, не теряя при этом своей индивидуальности: Бог есть во мне, а я – Его воплощение.

Об этом говорят все мировые религии и все уважаемые теософы. О сохранении индивидуальности при таком воссоединении, впрочем, как раз и свидетельствуют случаи проявления отделившейся от тела энергии – в виде фантомов, призраков, привидений и так далее. Разные эзотерические школы и объединения магов классифицируют такие «сущности» по типам и разрядам, но я не хотел бы вдаваться здесь в подобную казуистику.

Нам важно констатировать, что душа, отделяясь от своей земной оболочки, высвобождается из земного заточения и воссоединяется с природной, оригинальной своей сутью – с единой энергией Мироздания, или Космосом, или Бессознательным, или Богом, кому как удобнее этот факт обозначать или воспринимать, в силу персональных убеждений, этнической культуры и религиозных толкований. И для души это – истинное благо и божественная благодать. Душа не чувствует горя, оставляя этот мир: пересекая границу состояний, она восстанавливает статус-кво, возвращая себе принадлежащее ей всегда Знание и Сопричастность с единой энергией Вселенной. Те же, кто остается, испытывают боль и горе.

Но давайте разберемся в истинной сути этих эмоций и переживаний: в действительности-то ведь мы жалеем не почившего – ну, в самом деле, ему-то уже по крайней мере ни тепло, ни холодно, не печально и не радостно и даже не больно нисколечко! – а, стало быть, жалеем-то мы себя, оставшихся без привычного и комфортного отрезка материального прошлого , в котором мы пребывали вместе с усопшим. Разве не так?

Мы плачем о себе.

Более того, вполне даже вероятно, что мы плачем и в силу нашего подсознательного понимания, на уровне ДНК, того, что еще не пришло наше собственное время присоединиться к мирозданию, как это сделал вновь представившийся.

На самом деле, горе – это суть проявления природного эгоизма человека, дарованного ему вскоре после рождения и культивированного обществом в процессе так называемого воспитания и социальной адаптации. Я где-то прочитал идею: насколько бы изменились человеческие отношения, если бы каждый имел право всего лишь на одно любое и гарантированно оправданное прижизненное убийство подобного себе. Только вдумайтесь!

И другая сторона той же идеи: насколько бы изменились человеческие отношения, если бы каждый изначально воспитывался в рамках тех десяти заповедей, что присутствуют в каждой из мировых религий, и, главное, следовал им на протяжении всего периода своего очень короткого – относительно! – пребывания на земле. Вообще-то, таковой и была изначальная задумка для человека, я подозреваю.

Принимая за данность идею о реинкарнации души, становится понятной традиция многих народностей выражать сердечную радость при прощании с умершими. Они лишены эгоизма, лишены зависти, потому что уверены, что все скоро воссоединятся Там. Я вот даже радуюсь за Джорджа Буша-младшего – единственного, кто весело пританцовывал на последней церемонии в память жертв теракта одиннадцатого сентября в Нью-Йорке, в окружении неодобрительно одергивавших его Обамы и прочих. Ну, you never know, как говорят у них.

Таким образом, душа, отрываясь от земного притяжения, получает свободу, но какое-то время продолжает сохранять воспоминания о своем земном пребывании; равно как она продолжает сохранять воспоминания о своей вселенской сущности, появляясь в земной плоти (этим, кстати, и объясняется способность детей видеть и воспринимать все несколько иначе, нежели взрослые). И в том, и в другом случае, как говорится, время лечит – связи теряются, отдаляясь во времени и пространстве. Как мы уже говорили ранее, мысль первична и материальна, и пока мы думаем и призываем умерших близких через наше горе, слезы, печаль и прочий негатив, мы тем самым держим их словно «на поводке» и не даем полностью освободиться, отдалиться от земной памяти и воспарить в ином пространстве.

Молясь же о почивших, мы по сути желаем им счастливого пути и благодарим Всевышнего за Его деяния. В этом и заключена сила и цель молитвы.

Именно поэтому обретение веры, или более глубокое понимание духовной сути явлений, в упомянутом случае с умершим братом дало возможность перенаправить ментальную энергию близких – их мысли – из одного формата в другой, более конструктивный, так сказать. И сразу изменилось отношение. Изменилась привязка. Близкие отпустили умершего. Он смог благополучно преодолеть гравитационный барьер и слиться с Божественным.

И он всех, в свою очередь, тоже постепенно отпустил.

Ну, и нас это ждет. Кроме нарушивших Главное Правило, о чем говорилось выше: срок выбираем не мы, вольно или же по незнанию, либо неверию. Отсюда и важность привития с малолетства культуры духовного понимания основных законов жизни – их не так-то много. Так что пусть пребудет с нами наше, кесарево, а Богу оставим Божье – всем благостнее станет, поверьте!

Говоря о погребальных обрядах, должен отметить, что у вепсов есть выбор того, как самому быть похороненным: с привлечением профессиональных «плакальщиц» или без них – организовав заранее весь сценарий. Считаю, что это очень демократично, хотя к небесной демократии это не имеет, конечно же, никакого отношения. В нашем случае многое зависит от личных представлений о дальнейшем пути собственной души – вернее, о том, насколько мы сами готовы облегчить ей соединение с Единым Началом, или все же склонны отдать дань принятым на земле обычаям, в большей степени.

* * *

Тот же мой знакомый, рассказывая о смерти отца, последовавшей через несколько лет после смерти младшего брата, как я уже говорил, вспомнил и такой случай:

– Батя был человеком известным в своих кругах, можно даже сказать, публичным – мы получили множество соболезнований и, как традиционно водится, пожертвований по случаю кончины близкого человека. Жили мы достаточно скромно, и лишних средств на услуги ритуальных агентов не было, поэтому первые дни, как обычно, присутствовала самая настоящая организационная суета. Она и отвлекала от мрачных мыслей, по правде говоря. Похороны состоялись, затем, как принято, на девятый день собираются близкие. У нас с мамой для этих целей был отложен конверт, именно с теми пожертвованиями – она их складывала в одно место, чтобы в суматохе не выронить ненароком. Настал день – нужно делать заказ в кафе, оплачивать меню, все как обычно. Мы хватились – конверта нет. Все углы обыскали в своей типовой «трешке», диваны отодвигали, кресла, я даже пытался за гарнитур заглянуть, веками стоявший на одном и том же месте, – денег и след простыл. Не знаю, как у мамы, а меня ж и греховные мысли стали приходить в башку – мало ли людей за эти дни здесь побывало. В общем, мечемся по квартире в полной безнадеге, пока маманя в каком-то ступоре не встала посреди коридора, да не всплеснула в полном отчаянии руками, обращаясь не понять к кому: «Да куда ж ты его, окаянный!..» – я просто оторопел. И не поверишь, Сергей: в ту же секунду в полной тишине из зала какой-то ляцкающий звук – не то хлопок, не то щелчок. Заглядываем, а там в «стенке» – откинутая створка мини-барчика, и прямо на ней – тот самый конверт, как на подносе. В бар-то мы и не заглянули: кому придет в голову искать этот конверт среди бутылок?

– Но очевидный вопрос в другом: кому пришла в голову идея его туда положить?

При кажущейся абсурдности все вполне рационально: конверт положили, находясь в трансе, – это форма измененного состояния сознания, когда за нас работает наш ангел-хранитель, он же интуиция, он же подсознание. Именно в таком состоянии все маги и медиумы, как правило, контактируют с невидимой энергетикой. И именно к «окаянному» был обращен вопрос, на который он живенько и отреагировал, простите за не совсем уместный каламбур, явив таким образом всем на обозрение пропажу, которую, осмелюсь предположить, сам же изначально инициировал, направив руку с конвертом в укромное место, пока женщина была в сознательной «отключке», то есть делала все, как говорится, «на автомате».

– Мама часто называла отца «окаянным»?

– Ну, иногда, в шутку-то, конечно. Это от бабушки еще пошло.

Не удивлюсь, если и бабушка в качестве хранительницы рода приложила к находке свою энергетическую помощь – уверенным быть не могу, но и в подобного рода «совпадения» я давно уже не верю.

В первые дни душа еще рядом, она летает в энергетическом потоке, осваивая вновь обретенную свободу, возвращаясь периодически в те места и к тем людям, которые ей знакомы по недавнему своему воплощению. Теория физического, астрального, ментального планов, например, предполагает возможность видеть и воспринимать уровень, находящийся качественно ниже текущего состояния, в котором пребывают души. Это как, скажем, версия какого-нибудь программного обеспечения: более поздняя легко распознает все документы, созданные в более ранних версиях, но в обратном порядке этот закон не действует. Также и человек не в состоянии увидеть астральную или казуальную форму энергетического образа, хотя те вполне даже способны наблюдать сверху за всей нашей тутошней муравьиной суетой.

Но мой знакомый продолжил:

– Я могу понять, что душа только-только отлетела и находится рядом. Она способна контактировать с живыми, да. Но вот возьмем другой случай: один из моих друзей умер от острого панкреатита. У нас с ним была очень сильная духовная связь – его смерть для меня была еще одним шоком, последовавшим практически сразу после смерти отца. Но тот факт, что в последние годы каждый из нас был погружен в свои личные проблемы и заботы – так всегда же бывает, со временем-то – я относительно стойко пережил трагедию. И вот, через два или три года, наверно, он мне начинает сниться. Часто. Несколько раз на неделе. Мама моя, человек верующий и гораздо более меня развитый духовно, к тому же очень любившая Кота – Костю, друга ушедшего, так я его всегда называл – посоветовала сходить к нему на могилу, в церкви свечку поставить, помолиться за упокой. Ну, все сделал, выбрал время для кладбища. Приезжаю – и не могу вспомнить место. Сектор сразу-то нашел, а вот между могил хожу, кружу, вглядываюсь в имена – нет его! У нас на погостах, сам знаешь: где без оградок, так еще можно протиснуться прыжками да перескоками, а тут все перегорожено, никакого порядка или хронологии, и позвонить кому-то ориентир спросить – никак. В общем, минут сорок бродил, продрог весь – он ведь по осени ушел, зябко, и снился как раз к године своей. Тыкался я, в общем, мыкался, пока не встал колом да и не спросил напрямую, вслух: «Кот, ну чего звал-то? Давай, веди теперь, коль пригласил уже!» Тут меня на месте разворачивает сила неведомая, и я через минуту уже стою перед его надгробием – по кругу водил меня, как оказалось. Помню, я просто шел, точно теперь зная куда.

– После этого перестал сниться?

– Да, успокоился.

– Каждая душа движется по своей траектории. Все движение в Мироздании подчинено единой цели – обеспечению общего баланса и гармонии. В земном эквиваленте мы это знаем как любовь и счастье. Примерно так же движутся и планеты в галактиках. У каждой есть свое солнце, своя гравитация, промежуточное назначение – карма. Что-то, видимо, оставалось у Константина, что ты не додал ему: либо часть уважения, либо благодарность; или, наоборот, он сам хотел с тобой поделиться частью своей энергии или предупредить о чем-то – а где это лучше сделать, как не на своей могиле? Главное, что цель была достигнута, и он успокоился. Если ты не смог до конца интерпретировать это событие – я думаю, это уже не принципиально, раз последствия только положительные. Я лично склоняюсь к тому, что, находясь в двух-трех земных годах после своей смерти, его душе предстояло нечто глобальное, и он просто хотел с тобой проститься, раз вы были так духовно близки, как ты говоришь. Этим глобальным могло быть и перерождение, например. Покопайся в памяти, может, и обнаружишь, на что в действительности указывал этот случай.

Каждый контакт уникален. В жизни у нас не бывает абсолютно одинаковых встреч или событий, даже среди вроде как находящихся в монотонной повторяемости и последовательности. Также невозможно достоверно отнести встречу с любым из духов к разряду, например, «дружеских», «рабочих» или «социальных», или просто «чтобы соблюсти приличия».

На все есть конкретная причина: на высшем уровне случайности исключены.

 

Конверт пятый

Дискотека шла полным ходом, когда в зал ввалилась кучка местных. Они сразу заявили о своих правах на территорию, нарочито громко здороваясь со всеми, кто попадался на пути их продвижения к дальнему углу небольшого и изрядно потрепанного зала бывшего некогда Дома культуры поселка. Некоторые девушки отвечали звонким смешком, некоторые брезгливо отворачивались, перехватывая запах спиртного, – впрочем, преувеличенно веселое состояние компании и без этого аромата выдавало их существенную заправку алкоголем перед мероприятием.

Ребята из спортивного лагеря тусовались отдельной группой. Они нечасто заходили сюда, и знакомства с местными обычно носили очень поверхностный характер, надо признать, не всегда дружелюбный. Для местных подростков они всегда были чужими. И чужими были их родители, наезжавшие сюда из Бийска или Новосибирска во времена комсомола и затем бандитского коммунизма. И так из поколения в поколение: ничего в отношениях не меняется между городом и деревней, как некогда обещал стирание этих граней Владимир Ульянов.

– А вон тот самбист, с Иркой перетирает что-то, – указал пальцем Яшка на городского паренька лет четырнадцати-пятнадцати.

Парень широко улыбался девочке, его большие черные глаза излучали искренний интерес и, вместе с тем, не по-мальчишески твердую уверенность в своих намерениях. Он то и дело откидывал небрежным жестом назад сбивавшуюся на глаза непокорную челку.

– Этот прыщ? – сквозь зубы процедил старший брат, проведя потной ладонью по лысой голове.

На его черепе виднелись старые порезы и шрамы: жизнь у Петрухи задалась по понятиям с самого счастливого детства, и последняя ходка была уже третьей за все двадцать пять годков его чисто «сердечной» биографии.

– Это на вид он прыщ, жилистый. – Яшка шмыгнул носом, косо глянув на городского. – Я ж говорю, хотели его у синего «комочка» тряхануть с Женькой, а он рукой своей так пятерню мою сжал, падла, я думал, пальцы оторвет. И смеется еще в лицо, прыщ.

– Не поверил он тебе, братка. Не поверил. А чем рассчитывался-то?

– Сотенной. «Колу» диетическую взял тогда, быдло. Тьфу! Но мобила у него «яблочная», уж будь уверен – я такие вещи верно просекаю.

– Ясно.

Петр направился в сторону Ирины, игриво двигавшейся в ритм напротив городского «прыща». Приблизившись, он словно ненароком покачнулся и, балансируя, ухватился за ее плечи, грубо развернув к себе лицом.

– Оп-па-чки! Иринчик!

Девушка вскрикнула от неожиданности и быстро сбросила его руку с хрупких плеч.

– Ну, извини бродягу, отметили возвращение сегодня, – медленно произнес Петр, сверля глазами подростка, борзо уставившегося на него снизу вверх. Впрочем, он ненамного был ниже самого Петрухи и стоял, нервно сжимая и разжимая обе ладони.

– Ты кто? – спросил его мужчина.

– Сам по себе. А ты кто? – Голос у парня был резкий, его легко было слышно в царившем вокруг тусовочном гвалте.

– И я сам по себе, – вдруг широко улыбнулся Петр и протянул парню руку, – меня Петрухой зовут.

Тот от неожиданности сделал полшага назад, слегка присев в коленях. Нет, не от страха – это была достаточно агрессивная боевая стойка. Мгновение поколебавшись, он немного расслабился и пожал протянутую Петрухину руку, быстро взглянув на свою новую знакомую. Ирина молча и с нескрываемым раздражением наблюдала за происходящим.

– Я Степан.

– О, боевой ты какой, Степка. Но тебе нет нужды переживать – мы городских бакланов здесь не трогаем, вы же в гостях у нас. В городе, кстати, от вас такого дружелюбия не жди. – Петр недобро хрипло рассмеялся.

– Я ваших в городе не встречал, хоть уже и не первый год в гостях у вас тут, – ответил Степан, – а за других сказать не могу.

Яшка краем глаза наблюдал издали за происходящим и ждал сигнал от старшего брата.

– Недавно бывал там по работе – вот ты рассуди, Степа, у приехавшего человека роуминг, деньги на телефоне закончились… к тебе подходит такой человек, разве ты откажешь ему в срочном звонке на родину, а?

Парень сунул руку в карман джинсов и быстро вынул ее пустой.

Инстинктивно.

Петр пристально следил за каждым его жестом.

– Я… ко мне ни разу никто не обращался, по правде сказать.

– Вот! Давай стимульнем твою отзывчивость: можешь дать мне сейчас позвонить? Не случайно ведь нас свела с тобой… – он бросил небрежный взгляд на девочку, затем на компанию городских парней и девушек, стоявших чуть в стороне, тоже наблюдавших за беседой, – эта дивная ночь!

Петр хмельно подмигнул Ирине. Она усмехнулась и показала ему средний палец.

– Шалунья, – процедил Петруха, и в глазах его не было добродушия.

– Знаешь, Петр, мой гаджет – это не телефон, а рабочий, так сказать, инструмент. Ты ж свой рабочий инструмент не раздаешь направо и налево, небось? – Теперь и Степан подмигнул. – Если есть проблемы со здоровьем – я могу вызвать кого нужно. Давай вызовем, или зачем?..

Петр сплюнул в сторону.

– Нет. Со здоровьем все у всех пока в полном параде, ты не переживай за нас. Это все так, ради дружбы на земле, – ты уже взрослый и сам все, вижу, понимаешь. Ладно, баклан, радуйся нашему сельскому кайфу.

И Петр, напевая в наступившей в динамиках между трэками паузехоевское «Вань, о чем ты думаешь? – Мань, о чем и ты! – Ух какие пошлые у тебя…», медленно побрел назад к своей группе сопровождения. Брат Яшка вопросительно впялился в него взглядом из-под бейсболки, но Петруха шмякнул его по горбине, шепнув в ухо:

– Правильный Степа пацан, братка. Сильно правильный. Таких ведь не бывает, а? Даже в городе.

Тот вечер закончился на удивление скучно.

Через пару дней они втроем, с Равилем, возвращались из соседских Жаворонков после очередной неудачной попытки сбыть старенькую праворульную «Висту». Километрах в двух-трех от последнего дома, в перелеске, им навстречу попался бегун из лагеря: крепкий, атлетически сложенный парень, который сильно пыхтел, заливаясь потом, но упорно бежал, вперившись мутным взглядом прямо перед собой. Он промелькнул мимо них, будто и не замечая вокруг ничего и никого.

– Ух ты, бедолага. Тут под сорокет жарища, а он над собой так измывается, его еще и торкает! – прокомментировал Петруха, разглядывая раскрасневшееся лицо спортсмена. – Может, пивка, братишка?

Машину сильно тряхнуло на очередном ухабе, и Петр выматерил Равиля, отрастившего руки для любого другого предмета, но не для руля «Тойоты».

– Гляди-ка! – неожиданно выкрикнул Яшка с заднего сидения, выставив руку вперед.

Петр вгляделся вдаль. Метрах в ста от них, прямо по одной из колей дороги, так же, как и первый, пыхтел его преследователь, очевидно силясь догнать лидера. Но этот второй выглядел не таким атлетичным и явно младше первого, ниже того по крайней мере на голову.

– Не-е, не догонит, – уверенно сказал Равиль. – Давай подбросим человека!

Но у Яшки сузились глаза, и сам он весь даже побледнел.

– Да ты не напрягайся так, Яша, – проговорил брат, словно затылком почуяв напряжение своего младшего.

Сам он, не мигая, смотрел на одинокую фигуру спортсмена.

– Ну-ка, Равчик, притормози. Устроим пышную встречу, с оркестром. Да и подвезем, почему же не подвезти хорошего человека, да? Сейчас останови, я сказал!

До Степана оставалось метров семьдесят. Петр неторопливо открыл левую пассажирскую дверцу и ступил в пожухлую придорожную траву. Яшка выкатился следом из задней двери, но справа. Они встали, замерев на секунду, потом в тяжелом обжигающем воздухе вдруг зазвучал похоронный марш в исполнении голосовых связок и легких Петрухи. Через два-три такта Яков присоединился к нему, безбожно фальшивя и то и дело срываясь на фальцет. Старший двинулся вперед, навстречу спортсмену, размахивая торжественно, в такт, руками, словно дирижируя, и Яков за ним, едва не пританцовывая от возбуждения.

Степан поднял глаза. Он был в бейсболке, от солнца. Мокрая бежевая футболка прилипла к телу. Трудно было прочитать с такого расстояния, что отразилось в его взгляде, но, видимо, оценив ситуацию, парень оглянулся назад – никого. Он действительно ушел в отрыв за лидером, и основная группа бегунов должна появиться на краю просеки в течение трех-четырех минут, не раньше. Позади были уже семнадцать километров кросса по вязкой, изнывающей жаре. Но обратной-то дороги не было. Ее просто не могло быть.

– Братан, а у него ж с собой ничего и нет. Одни трусы!

Но Петр и глазом не повел, выдерживая ритм и торжественность своего хода. До встречи со Степаном оставалось метров сорок-пятьдесят. Вокруг, кроме них, не было ни души.

Вдруг бегун неожиданно направился в перелесок, срезая напрямки к деревне. Его заметно давила усталость, и он даже начал стягивать с себя нервными движениями футболку, зажав в руке кепку.

– Эй, друг, так нечестно! – завопил Петруха, прерывая свою партитуру и ускоряя шаг.

Он свернул с колеи и бодро направился в сторону Степана, пытаясь перехватить его. Но тот быстро удалялся в сторону деревни, даже, казалось, прибавив ходу.

– Эй, братка, давай за ним, ты помоложе, – крикнул Петруха вполоборота Якову, и тот живо припустил наперерез другому подростку.

– Ми-и-и-гом, – завопил он на бегу, разрывая зеленую августовскую траву носками легких кроссовок.

– Ну да, сила есть… – пробормотал старший, вытирая со лба выступившую испарину.

Он наблюдал, как Яша быстро сокращал расстояние, – у Степки шансов не было, не-а, никаких: он уже, видимо, не один час скитался так в поисках финиша. Ну, ничего, они ему помогут. Брат вот-вот готов был уже ухватиться за кепку, до сих пор торчащую из сжатой руки парня, но все промахивался, не попадая в ритм движения спортсмена. Наконец, он сообразил, что лучше подсечки не может быть в данном случае ничего другого.

Петр прибавил шагу, перейдя на легкую трусцу. На мгновение он вдруг все увидел, как в замедленном кино впереди себя: вот нога Якова вытягивается вперед, цепляет за лодыжку Степана, тот по инерции продолжает лететь вперед, при этом переворачиваясь самопроизвольно вокруг своей оси в воздухе, но в какой-то миг цепляется кончиками пальцев то ли за кочку, то ли за связку-пучок луговой травы, и тут уже резко, со всей жути падает навзничь; да так, что голова его подскакивает кверху, и все тело содрогается в конвульсии, и он шмякается гулко виском вниз, замирая в неестественной позе.

– Уррааа, финииииш! – тупо кричит его преследователь, наваливаясь сверху всей своей тушей.

Петр замедлил шаг и молча приблизился к подросткам. Осмотрелся по сторонам. Недалеко в «Висте» их ожидал Равиль, откинувшись на водительском сидении. Чуть поодаль замерли березы. Ни ветерка. Ни души. Только Яшка пыхтел, поднимаясь с колен.

– Ты первый, чувак! – кричал он Степану. – По-любому первый сегодня будешь!

– Уймись, Яков, – сказал брат, приблизившись к ним.

Спортсмен неподвижно лежал в траве. Рядом пыхтел Яшка.

– Запыхался? – поднял бровь Петруха. – А этот чего молчит?

Степан действительно лежал на боку тихо, подвернув под себя руку. Бейсболка валялась чуть поодаль. Яков встал и ткнул его легонько носком в бедро:

– Эй, чемпион…

Петруха склонился над парнем и прислушался. Затем, еще раз оглядевшись по сторонам, распорядился:

– Хватай за ноги! Я под руки возьму. В машину. Быстро, давай!

Яшка был не по годам развит, поэтому ему не составило большого труда подхватить за кроссовки худощавого жилистого Степана и засеменить к машине, а Петр уже издали кричал Равилю, чтобы тот открыл багажник.

Поместив в него неподвижного спортсмена, они заскочили в машину.

– Разворачивайся, назад поедем.

В Жаворонках они заехали сзади одного из заброшенных домов. Глухомань в деревне была такая, что, если б они точно не знали о намерениях свата подруги Равиля купить машину, то и не подумали бы, что еще кто живой тут есть, хотя остальные избы выглядели относительно прибранными – на улицах просто никто не показывался.

Перенеся Степана в дом и положив его прямо на давно не струганные и никем немытые половицы, Петр похлестал его легонько по щекам.

– Дай бутыль, – приказал он Яшке, который безропотно подал ему пластиковую двухлитровку.

Петр побрызгал вначале, а потом полил на лицо подростка из бутылки. Степан остался неподвижен. Равиль присел на корточки и попробовал нащупать пульс на шее парня. Затем пристально взглянул в глаза Петруху.

– Да ну нах… – пробормотал тот и сел на пол.

Яков до конца не понимал, казалось, происходящее:

– Чего он?

Петр обхватил стриженую голову обеими руками. Равиль встал и отошел к выбитому окну, осматривая ближайшую округу сквозь проем.

– Поехали, – сказал он, – покупатель не серьезный совсем оказался.

– А с ним что? – спросил Петр. Он старался не глядеть на распростертого перед ним Степана.

– Тут оставим. Может, кто и найдет. Вылечит.

Равиль направился к выходу.

– Погоди, – остановил его Петр. – Яшка, иди в машину, сядь и сиди там, жди нас, сейчас выйдем.

Тот молча повиновался. Не глядя на лежащего на полу мальчика, он, стараясь не ступить на битое стекло, разбросанное тут повсюду, вышел через выбитый проем в задней стене, юркнув затем в машину. Сиденья, казалось, еще больше раскалились на открытом пекле.

Полдень уже миновал.

* * *

Земля, разложенная на подносе, отдавала сырым болотом вперемежку с запахом корневищ. Сергей особо не разбирался в ботанике, и ему важно было сконцентрироваться на вибрациях, исходящих от этого естественного природного артефакта: земля, как вода и воздух, обладала свойством надолго сохранять и переносить энергию, с которой она соприкоснулась.

Ведущая испытания Вера Сотникова – очень эмоциональная женщина. Ее впечатлительность и искренние бурные сопереживания горю сидящего рядом отца мальчика перемешивались на энергетическом уровне с тем эмоциональным фоном, который исходил от комочков суховатой, вперемешку с соломой, земли. Романенко собрал внутри себя энергетический комок и постарался равномерно распределить его через ладони над артефактом. Он мысленно посылал сигнал вниз из кончиков пальцев и получал его отраженным обратно, но уже с отпечатком информации.

– На этой земле лежал мужчина. Молодой очень. Он… не падал на эту землю. И не ложился – это точно. Будто положили, получается? Очень много людей. Ходят, ходят. Идет ощущение знойного дня, солнцепека. И множество ног, которые будто топчут все вокруг. Я не вижу лиц, к сожалению.

– А по фотографии в конверте можете что-то сказать?

– Мне кажется, что здесь, скорее всего, изображение вашего брата, – вепс посмотрел на молодого мужчину рядом с ведущей, – и его нет… среди нас.

Когда он узнал, что после смерти мальчика не прошло еще сорока дней, и что это был в действительности сын находившегося на площадке мужчины, от которого исходила непередаваемая по эмоциональной силе тоска и внутреннее опустошение, то непроизвольно нахмурился. С одной стороны, астральная оболочка человека в этот период находится очень близко к его родственникам, а с другой – период осознания себя частью Единого Мироздания достаточно непрост сам по себе, и непрекращающиеся попытки родных докопаться до истинной причины трансформации души никаким образом не облегчают собственно ее переход в другое измерение, но служат эгоистическим целям тех, кто потерял более всего после ухода ближнего, о чем говорилось выше.

Мысль материальна, и об этом необходимо помнить. Ее энергетическая сила увеличивается в разы, если мысль облеклась в слово и получила энергетическое отражение, или информационный обмен, с другими объектами, способными ее воспринять.

Цели преследования виновника несчастья для его физического и морального наказания живущим кажутся незыблемым критерием исполнения некоей справедливости, но в этом как раз и кроется подвох: меры этой самой справедливости во все времена соотносились с представлением о соразмерности преступлению. Но сжигание заживо на костре, четвертование, сажание на кол, повешение, смертельная инъекция и электрический стул, согласитесь, существенно рознятся по форме. При этом законы Мироздания вряд ли претерпели какие-то перемены за тот же срок. Следовательно, собственно наказание служит лишь неким утешительным обрядом тому, кого затронуло деяние преступивших черту закона, и Божьего в том числе. Проще говоря – око за око, зуб за зуб. Но о Вечной или Божественной справедливости тут речи идти не может в силу безразличия духа к своей земной оболочке после оставления ее: важна мотивация для перехода души из одного измерения в другое. И при исполненном смертном приговоре Бог различает лишь еще одно убийство – уже обществом, либо теми, кто действует по его поручению, то есть речь тут идет о присяжных, судьях, либо о палачах. Последние, кстати, не имеют никакого «божественного иммунитета» в качестве оправдания за то, что они, мол, «только исполняли свою работу – ничего личного»: работу им Мироздание не втюхивало через «предначертанное просветление», уж будьте уверены.

Мы вправе изолировать других людей от себе подобных в силу тех или иных объективных причин, но мы не вправе распоряжаться тем, чего мы сами никому никогда не давали, – их жизнями. Кесарю – кесарево.

Сергей завершал этот съемочный день с тяжелым чувством: для нас так естественно и присуще чувство горя после утраты ближнего своего, а тем более дитя собственного, но как же мы далеки от понимания последствий нашей неспособности отпустить тяжелую думу, отпустить отошедшую душу в свой путь, позволить ей трансформироваться и наверняка обрести себя вновь тут же, среди нас, в бесконечном стремлении к гармонии и любви.

Не беда, что новое тело не всегда и не все помнит из старого опыта. Не беда, что оно не всегда рядом с прежними своими близкими. Важно лишь, что оно есть, и будет опять, и придет снова в поисках своего земного счастья.