Ангелика шла на два шага впереди, ни разу не оглянувшись. Смотреть назад, проверять, идет ли Стилетто за ней, не было никакого смысла – она знала, что идет. Не отставая. Женщина чувствовала жадный горящий взгляд, который скользил по ее длинной шее, спине, крутым бедрам, точеным ногам. Таинственный незнакомец не скрывал своего вожделения… Казалось, он не скрывал вообще ничего, что касалось его животного начала. А вот Стилетто-человек – совсем другое дело. К нему, похоже, посторонним вход был заказан.

Странный гость хотел, чтобы его видели исключительно породистым самцом, без прошлого, без имени. Но Ангелику это не устраивало. Ей было любопытно, и она умела заставлять своих нижних быть откровенными. Этот, если действительно стремится стать рабом Пяти Цариц, должен будет постараться удовлетворить интерес белокурой госпожи. А даже если его слова были враньем и бравадой, теперь это уже не важно. Стилетто придется подчиниться, хочет он этого или нет. Понимает ли незваный гость свое положение? Каждый, кто ступает на каменистый берег острова Стили, становится собственностью Цариц. И назад – в привычную жизнь – можно вернуться только с их позволения.

Ангелике показалось, что Стилетто не верит в это, даже если и понимает. Сразу видно, что подчиняться он не умеет, как не умеет уступать или безоговорочно слушаться приказов. Он гордый, своенравный, необузданный, как дикий мустанг. И именно ей досталась самая интересная роль – роль укротительницы.

Девушка улыбнулась. В мимолетном движении губ проскользнуло предвкушение, радость и совсем чуть-чуть злорадства. Когда первая ночь закономерно досталась ей, Зоя расстроилась. Это было видно невооруженным взглядом. Рыжая знала, что так будет, потому что Ангелика была старше, имела куда больше опыта и занимала более значимое положение. И в царство Стили она поднялась с самых низких ступеней – сперва была обыкновенной рабыней, она прекрасно знала, что такое быть нижней, пленницей, похищенной бандитами на афинской улочке.

Но Зоя все равно надеялась на чудо, потому что ей очень-очень хотелось заполучить таинственного незнакомца себе. «Бедная малышка. Нельзя так расстраиваться из-за мужчины, каким бы невероятным и привлекательным он тебе ни казался. Слишком большие надежды обычно не оправдываются, а слишком сильные чувства приносят только разочарование и печаль. Для тебя сегодняшний вечер тоже станет уроком. Хотя я была бы не против, чтобы его преподал тебе кто-нибудь другой». Ангелика вздохнула, тряхнула шелковисто блестящими волосами, прогоняя непрошеные нотки грусти, и ступила на мягкую ковровую дорожку, которой был застелен один из коридоров, ведущих к ее апартаментам.

– Еще долго идти? – раздался сзади нетерпеливый вопрос.

Белокурая домина чуть повернула голову, и уголок ее рта дернулся, обозначая легкую усмешку. Да уж, этому необъезженному жеребцу предстоит многому научиться. И она – Ангелика – станет его наставницей. Говорят, свою первую женщину мужчина не забывает никогда. Сложно сказать, насколько это правда, но уж свою первую госпожу Стилетто точно не забудет.

Два голых раба в глухих масках распахнули перед Ангеликой двери в ее покои, а когда она с гостем вошла внутрь, так же беззвучно закрыли их вновь.

Переступив порог вслед за хозяйкой, Стилетто спокойно осмотрелся по сторонам – внутреннее убранство здесь совсем не походило на привычную обстановку замка. Первая комната была обита красной кожей от потолка до пола. У стен стояли стойки со стеками, плетками, розгами и массой других приспособлений, которыми домина пользовалась во время своих сессий. С потолка спускались ремни, цепи и веревки, а в одном из углов красовалась огромная кровать с витыми столбцами, к которым крепились наручники и кожаные петли. Между большими окнами стояли жаровни. Правда, сейчас они были холодными. Из комнаты развлечений в разные стороны вели две двери, но обе были закрыты, и что за ними скрывается, можно было только догадываться.

– Уютно тут у вас, – хохотнул мужчина, стараясь скрыть неловкость. Он ни за что бы не признался, что от вида всех этих приспособлений, «украшающих» комнату, у него засосало под ложечкой. Неужели стоящая перед ним ангелоподобная девушка с волосами, будто шелковые облака, пользуется всем этим?

Воображение начало услужливо подбрасывать картинки, в которых обнаженная Ангелика щелкала плеткой и протягивала руку к его мужскому достоинству. Стилетто почувствовал эрекцию.

– Спасибо, – ответила между тем белокурая красавица и повернулась к нему лицом. Что-то в ней неуловимо изменилось. Куда-то пропали мягкость, беспечность и женственность, движения стали более резкими и весомыми, а глаза из голубых превратились в две синие ледышки.

Ангелика не стала менее привлекательной, даже наоборот. Только теперь ее чарующая прелесть превратилась в хищную, звериную сексапильность, которой невозможно было противиться. От ощущения власти, которое исходило от ее хрупкой фигуры и волнами заполняло комнату, становилось тяжело дышать. Или это происходило от возбуждения? Стилетто не знал. Он вообще сейчас соображал очень плохо, за что злился на себя, но, как ни пытался сжать волю в кулак, ничего не выходило – Ангелика полностью поглотила его внимание, а тело отказывалось слушаться и жило своей жизнью. В висках грохотала кровь, внизу все пульсировало, а внутри горело от единственного желания – обладать этой сногсшибательной женщиной. Стилетто не мог отвести взгляда от царицы, и его кадык непроизвольно дергался, будто владелец пытался сглотнуть, но никак не мог.

– Тебя мама не учила, что неприлично так пялиться на людей? – холодно спросила Ангелика, подходя к мужчине вплотную. От нее пахло магнолиями, жарким летним днем и… снегом. Голова у Стилетто пошла кругом, но он попытался выдержать взгляд темно-синих глаз и больно прикусил кончик языка.

– Прости, но ты такая…

– Я не разрешала тебе говорить! – резко, будто щелкнула хлыстом, перебила домина. Она стала медленно обходить мужчину по кругу и продолжила:

– Говорить будешь, только когда я скажу. И делать будешь только то, что я разрешу. Если ослушаешься, последует наказание. И, поверь, то, что ты здесь видишь, – Ангелика снова остановилась перед Стилетто и повела рукой, указывая на убранство комнаты, – я умею использовать по назначению.

– Я только…

Закончить фразу мужчина не успел. Тонкая белая рука взлетела в воздух со скоростью атакующей кобры, и лицо обжег хлесткий удар.

– Молчать! Разве я разрешила тебе заговорить?

Стилетто сжал зубы до скрипа и попытался успокоиться. Ярость клокотала в горле и просилась излиться наружу потоком ругательств. За такую пощечину раньше и более серьезные люди моментально лишались руки. Раньше…

Хватит! – оборвал себя Стилетто. Да, раньше было много чего. Была тюрьма, и он сам был другим. И звали его совсем не Стилетто. Но это не важно, потому что сейчас он здесь не затем, чтобы бравировать былым положением, подвигами и амбициями. Ему нужно нечто большее, а для этого придется измениться.

– Не слышу ответа, – прорвалась сквозь его молчание Ангелика. Она стояла все так же близко, и эта близость будоражила сильнее, чем злость и обида.

– Нет, – хрипло произнес он, едва заставляя язык шевелиться.

– Нет, госпожа! – Голос девушки был сухим и настойчивым, как голос стереотипной учительницы. Только без собранных в узел волос и очков, съехавших на кончик носа.

Стилетто не хотел себе признаваться, но ситуация выходила из-под контроля. Он был уверен, что сможет сопротивляться, что прошедшие годы закалили его, сделали сильнее, научили справляться с темной властью… Но все это были только иллюзии, самообман, за который теперь придется платить сполна. Готов ли он к этому? Времени на раздумья не было.

– Нет, госпожа.

– Так-то лучше. Хорошенько запомни этот урок. А теперь раздевайся.

– Что?

– Я сказала, раздевайся. А если переспросишь еще раз, накажу. И на этот раз простой оплеухой не отделаешься.

Костюм яхтсмена упал на пол вместе с бельем, и Стилетто с вызовом выпрямился перед разглядывающей его женщиной. Он знал, что мужской привлекательности в нем было с избытком – не зря же столько женщин без раздумий бросалось в его объятия. Но хватит ли этого для Цариц? Вряд ли. Тем не менее, раз игра уже начата, она должна быть доиграна до конца.

Пока Стилетто думал о своем, Ангелика с интересом разглядывала его поджарое мускулистое тело. Да, самец был действительно породистый. От него веяло той звериной силой, которой не может сопротивляться женское естество. Смуглая кожа, испещренная татуировками, жгуты мышц, широкие плечи. При своем сравнительно невысоком росте Стилетто казался невероятно сильным, непоколебимым, будто вырезанным из темного камня. В нем бурлили энергия, злость и тайна, к которым хотелось прикоснуться, ощутить каждой клеткой, разгадать.

Что же на самом деле скрывается под этой нарочитой личиной мачо, которую мужчина надел на себя, судя по всему, довольно давно? Он свыкся с ней, смирился, стал считать частью себя. Но Ангелика видела, что его суть совсем не в этом. Так в чем же? Что же ты прячешь, незваный гость?

Ей хотелось раскрыть его тайны чуть ли не больше, чем ощутить неукротимую силу, дремлющую в теле этого мужчины. Он притягивал искушенную во всех земных наслаждениях царицу, обещая нечто неведомое, новое, яркое.

– Иди за мной, – приказала она и направилась к одной из резных дверей, небрежно толкнула створку и переступила порог.

Стилетто вошел вслед за хозяйкой и на мгновение замер. Эта комната была полной противоположностью предыдущей. Здесь все утопало в искрящемся шелке, полупрозрачном шифоне и мягких подушках. Нежно-голубая ткань соседствовала с искусной позолоченной резьбой и многочисленными зеркалами, из-за которых комната казалась куда больше, чем была на самом деле. У дальней стены стояла большая кровать, полускрытая прозрачным балдахином.

Ангелика подошла к ней, остановилась и повернулась лицом к своему новому рабу. Она долго рассматривала его, изучала, недовольно хмурясь, и у Стилетто даже промелькнула неприятная мысль, что девушка его сейчас прогонит. Однако этого не случилось. Не отрывая взгляда от голого мужчины, она потянула за шнурок и немного ослабила парчовый корсет.

– Сегодня ты будешь учиться служить своей госпоже, – произнесла Ангелика. – Я хочу, чтобы ты раздел меня и умастил маслами и благовониями.

– Слушаюсь… госпожа.

Стилетто облизнул губы, подошел, взял непослушными пальцами завязки корсета. Дурманящий запах женщины снова ударил ему в ноздри, он чувствовал тепло, исходящее от ее тела, ощущал дыхание, касающееся груди. Белокурая царица была так близко и казалась такой доступной, что в голове появилась предательская мысль схватить ее, повалить на кровать и овладеть со всей звериной страстью, которая бурлила сейчас в каждой клетке. Но за дверью два здоровенных раба. Стоит Ангелике вскрикнуть, и они примчатся на ее зов. И даже если Стилетто с ними справится, во дворце таких охранников еще десятки, если не сотни. Господи, откуда вообще эти бредовые мысли?!

Мужчина тряхнул головой и стал быстрее расшнуровывать корсет хозяйки.

– Хочешь меня? – внезапно спросила она и с силой сжала пальцы на его напрягшемся члене. Вопрос был излишним – тело говорило куда понятнее любых слов.

– Да, госпожа, – хрипло выдавил Стилетто, стараясь не смотреть на девушку, а сосредоточиться на чертовски длинных и запутанных шнурках ее наряда.

– Если хорошо выполнишь все мои приказы, будешь послушным и внимательным, возможно, я и разрешу твоему желанию сбыться.

Ангелика усмехнулась и провела рукой по яичкам мужчины. Он вздрогнул, а сердце забарабанило в груди с сумасшедшей скоростью.

Корсет лег на соседнее кресло, а за ним и платье. Больше на белокурой красавице не было ничего, только босоножки на высокой шпильке, которые она скинула сама. Девушка указала пальцем на многочисленные флаконы, стоящие на туалетном столике, и растянулась на кровати.

Ее белоснежное тело дышало негой и притягивало взгляд Стилетто как магнит. Вожделение накатывало на мужчину горячими волнами, и все, о чем он мог сейчас думать, это о том, чтобы прикоснуться к ней, проникнуть в ее пьянящую, обволакивающую влажность, насладиться податливостью и страстью. Желание было таким сильным, что превращалось в мучение. Только мука эта была сладкой и тягучей, как ореховая нуга.

Когда Стилетто встал на колени рядом с лежащей на кровати Ангеликой, девушка повернула голову и внимательно посмотрела в глаза своего прислужника.

– Я не хочу владеть только твоим телом, Стилетто, – серьезно произнесла она. – Это скучно и никому не интересно. Я хочу овладеть твоей душой. Ты отдашь мне ее всю без остатка.

Мужчина смотрел на прекрасное лицо царицы и не знал, что сказать.

– Согласен?

– Я не знаю…

– Соглашайся или уходи. Другого выбора у тебя нет. Так что?

– Хорошо.

– …госпожа.

– Хорошо, госпожа.

– Вот и славно. – Ангелика улыбнулась, будто маленькая девочка, получившая долгожданный подарок, и закинула руки за голову. – А теперь сделай мне массаж и расскажи о себе.

Стилетто вылил себе на ладони немного ароматного масла и стал круговыми движениями втирать его в живот и грудь распростершейся перед ним женщины. Эти прикосновения распаляли желание еще сильнее. Он чувствовал, как твердеют под его пальцами соски Ангелики, улавливал ее дыхание, ставшее немного сбивчивей, ощущал тепло и нежность кожи. Но ее потемневшие глаза пытливо смотрели на него и подталкивали начать рассказ.

– Я родился в Афинах, в Монастераки. Тогда это был не самый благополучный район города. В его запутанных улочках легко заблудиться, а в подворотнях иногда можно наткнуться на разных не самых приятных людей. Но зато он совсем рядом с Акрополем. И вся первая половина моей жизни прошла там – на камнях разрушенного величия.

Вспоминая свою юность, Стилетто и сам не заметил, как погрузился в знойную атмосферу тех бурных лет. Его руки продолжали ласкать тело Ангелики, скользили по ее бедрам, касались золотистого треугольника между ногами, гладили грудь и лебединую шею. Но каким-то неведомым образом сознание мужчины разделилось на две половины – одна оставалась здесь, на кровати, подле прекрасной девушки, вызывавшей в нем неистовое желание. А вторая погрузилась в суматоху образов детства, из которых обветренным серым исполином вставал величественный Верхний Город.

Сколько раз подростком он с друзьями пробирался через Пропилеи внутрь Акрополя. В те далекие дни там еще мало что отреставрировали, и колонны парадного входа были почти черными от наслоившихся тысячелетий, а между ними стояли бесконечные ряды строительных лесов. Днем нечего было и думать попасть в Парфенон или Одеон Герода Аттического – весь холм наводняли туристы, смотрители памятников и самозваные гиды. Однако вечером все менялось: люди уходили из Акрополя, а сам холм подсвечивали прожектора. Полуразрушенные храмы и театры в желтых электрических лучах становились величественными, а в душах мальчишек, росших на пыльных улочках Афин, как трава при дороге, зажигалось стремление к приключениям и подвигам, как у древних героев.

Стилетто невольно усмехнулся, вспоминая беспощадные битвы десятилетних защитников Эрехтейона и храма Афины. На обветренных, изрытых временем ступенях они лупили друг друга палками, не давая «врагу» захватить греческие святыни. Потом, всего через несколько лет, бои стали куда ожесточеннее, а палки заменились ножами. В тринадцать Стилетто уже не раз слышал запах человеческой крови и щедро кропил камни Верхнего Города своей собственной. Тогда он с друзьями был ярым фанатом «Олимпиакоса», не пропускал ни одного матча, проходившего в Афинах, а стычки с «муслимами», болевшими за «АЕК», стали привычным делом. Именно с той бесшабашной поры нож лежал в руке Стилетто, будто продолжение его самого, и блеск стального лезвия не пугал, а вызывал прилив адреналина, лихое веселье, в котором не думаешь о боли и смерти.

Где-то в то же время он впервые познал наслаждение плотской любви. Девчонки стали заглядываться на худого жилистого парня, лезшего в драку по любому поводу. Его неудержимый темперамент пленял и завораживал. К юному бунтарю тянулись даже искушенные женщины, которые были старше его. Они находили в его бешеном напоре то, чего не было в их мужчинах, – страсть, не нуждающуюся в оправдании, животную похоть, доходящую до жестокости.

Они стонали и извивались под ним, отдавались его рукам и губам, позабыв о стыде и угрызениях совести. Это льстило раздутому самолюбию желторотого юнца, и, разгоряченный вином, он готов был на любые подвиги. К шестнадцати годам Стилетто уже считал себя знатоком секса. Наверное, ни один день тогда не заканчивался для него в одиночестве. Сколько раз после очередной драки, окровавленный и злой, как черт, Стилетто бросался на грудь к незнакомкам, от которых пахло молодостью и морем, и овладевал ими прямо здесь – на ступенях Парфенона, на голой земле, царапая руки и колени о каменное крошево. Ему казалось, что его гордые предки поступали так же, потому что, когда кровь горяча, боль, страсть и наслаждение идут рука об руку. Никто не разделяет их, никто не ищет безопасности. Подруга, доставшаяся тебе этим вечером, ласкает языком твои разбитые губы, слизывает кровь, сочащуюся из порезов, и стонет под твоими израненными пальцами. И ты берешь ее с таким остервенением, будто битва еще не окончена, только теперь твое оружие не палка или нож, а набухший, жаждущий разрядки член.

– Ты остался таким же? – ворвался в пелену его рассказа хрипловатый голос Ангелики. Она лежала перед ним, распростершись на атласных простынях, и пытливо смотрела из-под опущенных ресниц. Щеки девушки раскраснелись, соски под его пальцами, которыми он не переставал втирать ей в кожу ароматное масло, набухли, а полуоткрытые губы будто приглашали слиться в поцелуе.

– Не знаю. В чем-то, наверное, да.

Прошлое снова отступило в прошлое, став блеклым и призрачным. В настоящем же прекрасная обнаженная женщина была прямо перед ним. От ее запаха и бархатной кожи голова шла кругом. Сдержит ли она обещание? Позволит ли насладиться ею?

Стилетто непроизвольно сжал пальцы на груди Ангелики и вздрогнул, когда услышал ее голос:

– Покажи мне!

Она обхватила руками его голову и потянула вниз, к своему животу.

– Целуй, а потом опускайся ниже. Я хочу почувствовать то же, что чувствовали мы… твои подружки на ступеньках храмов Акрополя. Ты должен мне такую же страсть, Стилетто… В тебе еще сохранился огонь или ты никчемный слабак, неспособный удовлетворить женщину?

Он понимал, что она злит его специально, но кровь все равно бросилась в лицо.

«Я тебе покажу, на что я способен! Будь ты хоть трижды царица, сегодня ты будешь молить о пощаде».