Казалось, это была самая обычная скала, каких здесь, среди мрачных серых гор, помпезно, хотя и справедливо именуемых Туманными, наверняка, нашлось бы не меньше тысячи. Однако Конан и Зулгайен уверенно двигались в ее сторону, поскольку туранец утверждал, что именно там, внутри, и был укрыт от посторонних глаз храм Тарима.

Наконец они достигли самого подножия скалы. Спрыгнули с коней и, не теряя времени, направились по ведшей наверх узенькой тропинке, в густой темноте ночи едва различимой взгляду. Первым, конечно же, шагал Зулгайен. Конан следовал за ним и то и дело озирался по сторонам. Не более, чем в шагах двадцати от земли тропинка оборвалась. Спутники оказались на нешироком уступе. Киммериец не сразу заметил зияющий в скале, незначительно выше этого самого уступа, провал лаза (то ли природного, то ли сотворенного человеком — трудно было разобрать). Зулгайен, не раздумывая, нырнул в него, и кромешная темнота в тот же миг жадно проглотила его силуэт.

Конан выждал немного и только затем последовал за своим спутником. Он не мог видеть туранца, но слышал равномерные звуки его твердых, решительных шагов где-то впереди. Сам же он ступал осторожно, не торопясь. Так они шли довольно долго, все продвигаясь куда-то вглубь скалы. Постепенно глаза Конана привыкли к темноте, и он уже мог видеть и идущего впереди Зулгайена, и каменные своды этого… ну, скорее, не лаза, а настоящего коридорам

Наконец путники достигли высокой металлической двери, преграждавшей их дальнейший путь.

Зулгайен опустил ладонь на выкованную в форме витого кольца ручку, потянул ее вниз. И та как будто (впрочем, в этой темноте Конан не мог доверять своему зрению) поддалась. Однако дверь, как можно было ожидать, не отворилась. Только тотчас же за ней послышался резкий, хотя и не очень громкий звон. Скоро он прекратился.

Теперь за дверью были слышны отчетливые звуки какой-то суетливой возни. Слух Конана различил даже чьи-то перешептывающиеся между собой голоса.

Наконец дверь, громко лязгнув запором, приоткрылась. Рука киммерийца инстинктивно потянулась к висевшему на поясе мечу. Свет факела рассеяно, как будто даже небрежно, разлился по каменным сводам и на какие-то считанные мгновенья ослепил Конана и Зулгайена. Затем, когда их глаза чуть привыкли к свету пламени, спутники увидели перед собой трех высоких молодых мужчин, облаченных в длинные темные тоги.

Зулгайен приподнял руки, и держа их на уровне лица ладонями наружу, в почтительном приветствии склонил голову. Незнакомцы (во всяком случае, Конан определенно не был знаком ни с одним из них) ответили полководцу точно таким же сдержанным, но полным достоинства жестом.

— Мое имя Зулгайен, — представился туранец. И, несмотря на то, что он, конечно же, не мог сомневаться в громкой славе своего имени, в голосе полководца не было и следа высокомерия.

В глазах же стоявших напротив него трех служителей Тарима мелькнули восторженные искорки.

— Моего спутника, — взглядом Зулгайен указал на киммерийца, — зовут Конан. Он не поклоняется Тариму. Но я надеюсь, что здесь, в храме, Конану не откажут в гостеприимстве!

Служители Тарима, соглашаясь, кивнули полководцу.

Затем все разом обратили взоры к киммерийцу и храня свое спокойное безмолвие, почтили его тем же самым приветствием, которым незадолго до этого обменялись с Зулгайеном. В ответ Конан постарался изобразить нечто подобное. На губах троих мужей проскользнула тень улыбки, не лишенной сдержанной насмешки, но в общем-то доброжелательной.

— Нам необходимо встретиться с Герданом — верховным жрецом, — ровным голосом произнес Зулгайен. — Проводите меня и моего спутника к нему!

Мужчины в черных тогах переглянулись между собой, будто одним только взглядом могли сказать друг другу что-то недоступное для восприятия остальных людей (ну, хотя бы того же самого Конана). Потом один из них, самый старший по возрасту, обратился к туранцу и киммерийцу:

— Меня зовут Ториот. И для меня, как и для любого в этом храме, будет честью сопровождать к Гердану доблестных мужей, равных тем, коих я вижу сейчас перед собой, — он снова почтительно склонил голову. — Оставьте здесь свои мечи и ступайте за мной!

Зулгайен безо всяких сомнений вынул из ножен меч и отдал его одному из служителей храма. Конан не сразу решился расстаться со своим оружием, но и он уступил требовательной просьбе Ториота.

Двое других служителей Тарима на пару шагов отступили в сторону, позволяя спутникам пройти. Ториот тем временем развернулся и твердой уверенной поступью направился вглубь скрытых в полумраке помещений. Киммериец и туранец последовали за ним.

Шли они молча. И вокруг была такая тишина, плотная, как стена, что, казалось, если вдруг и раздался бы где-то поблизости какой-нибудь звук — все равно нельзя было бы услышать его.

Спутники двигались по пустынному лабиринту узких запутанных коридоров, спускались вниз по бесконечной изогнутой спиралью лестнице. И, уже, видимо, оказавшись где-то глубоко-глубоко под землей, снова шествовали по мрачным петляющим коридорам. Прошли по огромному выложенному из темно-серого мрамора залу с высоченным, какой-то совершенно неописуемой формы потолком, золотыми изваяниями у стен и полупрозрачным, завораживающе искрящимся, словно лед в солнечных лучах, полом. Посреди зала возвышалась массивная золотая статуя полуобнаженного человека неземной красоты, обе руки которого были согнуты в локтях, соединены и держали на ладонях что-то напоминавшее бутон цветка. Но, приглядевшись внимательнее, Конан нашел, что это был вовсе не цветок, а пламя огня.

— Это Тарим, дарующий людям огонь, — с волнением в голосе прошептал у самого уха киммерийца Зулгайен.

Миновав этот зал, все трое снова оказались на лестнице, но не узенькой винтовой, как та, что привела их сюда, в подземный лабиринт храмовых помещений, а широкой, с резными золоченными перилами. Лестница эта вела наверх, хотя была совсем невысока — всего в три пролета. От последней площадки в разные стороны расходились два вздымающиеся крыла. Они закруглялись плавной линией и наверху соединялись друг с другом, образовывая красивейшую балюстраду.

Вслед за Ториотом Конан и Зулгайен поднялись по лестнице и оказались в длинном коридоре. И опять нельзя было не заметить, что этот коридор был вовсе на те, мрачные без тени роскоши, по которым они проходили прежде. Пушистые ковры устилали пол. В мраморных стенах были устроены продолговатые ниши, вместо которых иногда встречались двухстворчатые сделанные из тикового дерева двери. У одной из таких дверей и остановился Ториот. Тихонько постучал в нее кулаком и в ожидании замер. Из-за двери, разрешая войти, послышался негромкий мужской голос.

Жестом руки и сопровождавшим его взглядом велев Конану и Зулгайену подождать здесь, в коридоре, служитель Тарима открыл дверь и тотчас же скрылся за ней. Внутри Ториот был совсем недолго и, когда вышел обратно, вежливо улыбаясь, сообщил гостям, что Гердан ждет их в своих покоях. Придерживая рукой дверь, он пропустил мужчин, а затем осторожно прикрыл ее.

Комната, в которой очутились Конан и Зулгайен, была довольно просторной. Темнота, разбавленная лишь тусклым светом пламени в маленьком, закрепленном на стене светильнике, позволяла разглядеть пышное убранство.

На невысоком подиуме у одной из стен стояла огромная деревянная кровать с массивными, украшенными аркатурой спинками.

Ниспадающий тяжелыми волнами балдахин над ней был чуть раздвинут, и сквозь щель можно было увидеть темноволосую голову лежавшего в постели человека.

Это был еще не старый — лет пятидесяти — мужчина, с безупречно правильными благородными чертами лица и большими светлыми глазами.

Между тем кожа его была пугающе бледна и как будто даже прозрачна. А длинные худые пальцы немощно дрожали. Полуприкрытыми глазами мужчина напряженно вглядывался в лица вошедших.

— Зулгайен, — еле слышно произнес он, обращаясь к полководцу. — Неужели… это ты?! Слышал я… вендийцы… держали… в плену, — Гердан говорил сдавленно, прерывисто. — Не думаю, что… Ездигерд… — он вздохнул. — Ну, так бежал, и… слава Тариму! Подойди же ко мне! Дай мне… посмотреть на тебя!

Туранец, не говоря ни слова, приблизился к нему, опустился на колени и губами коснулся его дрожащей руки.

— Это я, Гердан, — прошептал он. — Я — твой верный ученик и друг Зулгайен.

— Сколько же лет… Сколько же лет… мы не виделись?! — на бледном лице верховного жреца Тарима промелькнула тень слабой улыбки.

— Пятнадцать, — не на миг не задумываясь над ответом, произнес полководец.

— А ты возмужал! Теперь уж мало… что осталось… от того мальчика, которого я… помню.

Обращенный к Зулгайену взгляд учителя был бесконечно ласков.

— Я горжусь тобой! Сюда, в Туманные горы, давно уже дошла слава… — Гердана вдруг совсем замолк. Бледное, почти обескровленное лицо исказила гримаса мучительной боли. Удерживая стон, верховный жрец крепко стиснул зубы.

— Что с тобой, Гердан?! — отчаянно воскликнул полководец. Он вскочил с колен и, склонившись над своим учителем, тревожно вглядывался в его лицо.

Чуть приподняв голову, жрец описал рукой какой-то неопределенный жест и судорожно вцепился в край покрывавшего его льняного одеяла. Широко раскрытые, не моргающие глаза глядели прямо перед собой ничего не различающим взглядом. Мышцы на лице неестественно напряглись. А там, где кожа казалась совсем тонкой и прозрачной, было заметно, как быстро пульсировали болезненно набухшие голубовато-сиреневые вены. Внезапно его тело сильно содрогнулось. Из горла вырвался короткий, едва, слышный стон. Голова бессильно опустилась на подушку. Мышцы расслабились. На глаза медленно, будто нехотя, поползли тяжелые, окаймленные редкими ресницами веки.

— Гердан! — дрожащим от волнения голосом обратился к своему учителю Зулгайен. — Гердан, ты слышишь меня?!

— Да, мальчик мой, — с трудом двигая обескровленными губами, прошептал жрец. Его ресницы едва заметно дрогнули, и, приоткрыв глаза, он взглянул на Зулгайена с трепетной нежностью во взгляде. — Успокойся, мне стало лучше, — уже не шепотом, но все же очень тихо произнес он.

— Но что с тобой?! — с возрастающим волнением в голосе спрашивал Зулгайен. — Что за недуг поразил тебя?!

Гердан ответил не сразу, казалось, он колебался.

— Я и сам не знаю, — наконец, произнес он, задумчиво, печально и глядя вовсе не на Зулгайена, а куда-то вперед. — Еще несколько дней назад… я мог бы похвастаться отличным… самочувствием, но… — он с горечью усмехнулся. — Теперь же… прикован к этой кровати и чувствую, как последние силы… покидают меня. И я… Я не могу… не могу ничего с этим поделать. Нить… моей жизни… рвется.

— Но ведь ты же сведущ в лекарском деле! Пока я жил здесь, в храме Тарима, мне не раз доводилось наблюдать, как ты спасал от верной смерти тех, справиться с недугами которых оказывались бессильны лучшие ученые мужи Турана. А сейчас ты утверждаешь… — Зулгайен вдруг замолк. Судорожно сглотнул подступивший к его горлу ком. И, уже понизив голос, с надеждой спросил: — Почему же ты не можешь излечить себя самого?!

Бледные губы Гердана сморщила грустная улыбка.

— Да, мальчик мой, я не могу, — после некоторых раздумий прошептал жрец

— Ты… ты… О, нет! Я отказываюсь верить этому! Не могу! Не хочу! — то бормоча себе под нос с укоризненной досадой в голосе, то в каком-то отчаянном несдерживаемом порыве срываясь до крика, говорил полководец.

— Не горячись, — по-прежнему улыбаясь, обратился к нему Гердан. — Не горячись, — еще мягче повторил он. Потом, какое-то время — всего несколько мгновений — молча поразмыслив о чем-то, спросил: — Так что же… привело тебя сюда… в храм Тарима?

Говоря, верховный жрец повысил голос, вероятно, нарочно, для того чтобы показаться своему ученику бодрее. И это стоило ему немалых усилий — мускулы на его лице снова неестественно напряглись. Губы предательски дрогнули и, бесформенно исказившись, застыли, словно в параличе. Взгляд же светлых глаз оставался спокойным.

— Позволь мне сперва представить тебе своего спутника! — сказал Зулгайен. — Это Конан. — Его взор метнулся в сторону киммерийца. — Должно быть, тебе доводилось слышать о нем?

Гердан кивнул. Затем поглядел на стоявшего чуть поодаль киммерийца и произнес:

— Рад познакомиться с тобой, Конан! Киммериец с подобающей случаю учтивостью склонил голову, но ничего не ответил на вежливое приветствие жреца.

— Присаживайтесь… — взглядом Гердан указал на огромный обшитый бархатом диван у стены,

Конан и Зулгайен молча сели.

— Ну, а теперь… я надеюсь… услышать, что же… привело вас ко мне?! Признаться… — он обречено вздохнул, — как бы… ни была приятна эта Встреча… у меня тревожные предчувствия.

Зулгайен с грустью усмехнулся.

— Боюсь, Гердан, твои предчувствия не обманывают тебя, — тихо сказал он. — Мы пришли сюда за помощью. И… — полководец вдруг почему-то замолк и только через несколько мгновений сдавленным голосом добавил: — это касается ведьм Дианирина.

При упоминании косальских ведьм, жрец судорожно вздрогнул.

— И здесь… не обошлось… без них, — задумчиво произнес он, и в его тоне отчетливо слышалась какая-то пугающая будоражащая воображение таинственность.

Конан и Зулгайен испытующе глядели на жреца. Однако Гердан не спешил объяснять значение своих слов.

— Рассказывай дальше, мальчик мой, — обратился он к полководцу.

— Серидэя похитила маленькую вендийскую наследницу.

— Я слышал… об исчезновении принцессы… Насинги, — Гердана тяжело вздохнул. — И, зная также, что… девочка эта обладает… необыкновенной магической… силой, подозревал в похищении… Серидэю. Совершенной же… уверенности в этом у меня не было, — он снова вздохнул. — Но откройте же мне… каким образом вам… стало известно все это?! — Его светлые глаза оживились.

Мы разговаривали с одним отшельником из пещеры Йелай, — ответил Зулгайен. — Может быть, тебе приходилось что-нибудь слышать о нем?!

Из пещеры Йелай, — задумчиво сморщив лоб, повторил Гердан.

Это старец, точно не меньше лет ста, — продолжал полководец, — однако ясности его ума справедливо мог бы позавидовать любой сорокалетний муж. Он искушен в чародействе, но свои знания редко использует для того, чтобы вмешаться в жизни других людей. Он поведал нам, что здесь, в храме Тарима, хранится некий магический камень, который может помочь противостоять силе верховной хранительницы Дианирина.

Гердан едва заметно улыбнулся, но ничего не ответил.

Он лениво прикрыл глаза, и, казалось, о чем-то задумался.

— Возможно… речь идет о Слезе… Дианирина, — наконец заговорил он. — Более двух тысячелетий она… хранилась здесь. Но… — его голос дрогнул, — совсем недавно… дней пять назад, я обнаружил, что… Слеза исчезла. — Жрец снова в задумчивости помолчал какое-то время, а затем открыл глаза и, тревожно обежав взглядом свои покои, нерешительно добавил: — С того самого дня… я и почувствовал, что… злой недуг… овладевает моим телом.

— Ты думаешь, что все это происки косальских ведьм? — осторожно спросил Зулгайен.

Гердан кивнул.

— Нынешняя верховная хранительница… Серидэя теряет… свои силы… — Жрец говорил очень тихо. — Я знал это, потому как… наблюдая за слезой… Дианирина, замечал, что… постепенно она… меняла цвет. Если камень лазурный… силе верховной хранительницы не сможет… противостоять никто из… смертных. Но если же он… стал Огненным — ведьма… утратила свою мощь! — Несмотря на слабость, его голос прозвучал с нескрываемым торжеством. — В таком… случае верховной хранительницей… непременно должна… будет стать… другая. Та, которую… выберет… звезда Дианирина.

— Выберет звезда Дианирина?! — изумленно повторил Конан. — Что это значит?!

Гердан улыбнулся.

— Косальские ведьмы… собираются в укрытом… внутри скалы Черного грифа… храме, — жрец вдруг прервался. Снова задумался. Потом, еще более понизив голос, продолжал: — Храм тот… похож… на наш. Ведь… — он мучительно сглотнул, — несмотря ни на что… между нами много общего, — казалось Гердан пересилил себя, чтобы произнести эти слова. И в его тоне были и досада, и обреченность, и даже горькая ирония. — В скале Черного грифа… есть огромный круглый зал… с вздымающимся куполом… потолком. Сверху в зал этот… глядит сама… звезда Дианирина. Ведьмы садятся у стен, по кругу. В самом же… центре этого круга восседает… верховная хранительница. Звезда… глядит на нее, и, если… не находит в ней необходимой силы… превращается… в огненный шар.

— И тогда верховной хранительницей должна будет избрана другая ведьма? — сузив глаза, спросил Конан.

— Не сразу, — отвечал Гердан. — Обыкновенно… верховной хранительнице дают… время… всего… один год. И только тогда… если она… не сможет… вернуть былую силу, ее место… займет другая. Для этого… все косальские ведьмы… поочередно будут садиться на кресло… в центре зала. И когда звезда Дианирина… выберет достойнейшую из них, она… снова приобретет… лазурный цвет.

— А тот камень… Слеза, — задумчиво произнес киммериец, — он ведь тоже меняет цвет. Не значит ли это, между ним и… этой самой звездой существует какая-то связь?

На бледных губах Гердана промелькнула тень улыбки.

— Каждый раз, — тихо отвечал жрец, — когда… избирается новая… верховная хранительница… звезда Дианирина… опускает на землю… свою маленькую частицу… будто слезу, — он опять улыбнулся. — Да… слезу Дианирина. Она… отражает магическую силу… верховной хранительницы. — Гердан задумался, и что-то тревожное было во взгляде его светлых глаз. — Я уверен… — продолжал он, — это Серидэя… похитила Слезу из нашего… храма. Она испугалась… что кому-нибудь станет известно о… ее бессилии. Оттого-то… и наслала на меня смертельный… недуг. Ведь я… только я один знал… тайну Слезы, — он обречено вздохнул.

— Но как же Слеза Дианирина попала сюда, в храм Тарима?! — спросил Зулгайен.

— Я… точно не знаю… этого, — почти шепотом отвечал Гердан. — Она очень… долго находилась… здесь… более двух тысяч лет. И, сомневаюсь… что… Серидэе было… известно об этом. Служители Тарима… умеют… хранить свои тайны… Хоти, — с горечью добавил он, — вот, оказалось… что и… среди нас… нашелся предатель. Как еще… Серидэя могла узнать… что Слеза… была здесь?!

— Разве ты не говорил, что только тебе одному было известно об этой Слезе? — осторожно спросил полководец.

— Ты… невнимателен… мой мальчик, — мягко сказал жрец. — Я говорил… что один посвящен… В тайну Слезы. В то… что связывает ее… с самой… Верховной хранительницей. И лишь я… имел доступ… в святилище, где до недавнего времени… она находилась. Но о том… что… Слеза Дианирина хранилась… в нашем храме, знали… многие служители.

— Я был воспитан в этих стенах, — задумчиво произнес Зулгайен, — однако никогда не слышал об этой Слезе.

— Ты был еще… ребенком, — по-прежнему мягко отвечал Гердан. — К тому же… так и не стал… настоящим жрецом.

Откуда же о Слезе стало известно йелайскому отшельнику?! — спросил Конан. — Ведь это он послал нас за ней сюда.

Соглашаясь с киммерийцем, Зулгайен кивнул. Взгляды обоих сидевших на диване мужчин были устремлены к Гердану.

— Не знаю… — дрожащим от слабости голосом прошептал верховный жрец. — Скажу только… что отшельник этот… верно, обладает… большими знаниями. И то… что он не использует их… в корыстных целях… делает ему честь. Нет причин… не доверять ему. Хотя, признаться, — после некоторых раздумий продолжал он, и в его тоне слышалась беспомощность, — мне… не известно… как Слеза может помочь… завладевшему ею побороть… верховную хранительницу Дианирина? Если… отшельник говорил правду… — жрец вдруг замолк.

Снова его лицо исказила гримаса боли. Руки произвольно сжались в кулаки, и костяшки пальцев побелели.

Зулгайен вскочил с дивана и подбежал к своему учителю.

Всегда такой выдержанный, сейчас молодой полководец преобразился на глазах, превратился в испуганного мальчика. Видеть своего обожаемого учителя в эти мгновения было для него сущим мучением.

Он бормотал что-то нечленораздельное, топтался на одном месте, то склоняясь над Герданом, то оборачиваясь к Конану, будто ища у него поддержки, и при этом, казалось, сам не понимал, что и зачем делал.

Темноволосая, лишь с редкой проседью голова жреца была сильно запрокинута назад, так что светлая жилистая шея выглядела неестественно длинной.

Мускулы на лице напрягались и снова расслаблялись. Беззвучно шевелились бледные, почти белые губы. На высоком лбу выступили капельки пота.

— Зулгайен… мальчик мой, — негромко произнес жрец, быть может, даже в бреду. Его глаза были широко раскрыты, двигались из стороны в сторону, но будто бы ничего не различали перед собой. — Зулгайен!

— Я здесь… с тобой, Гердан, — тревожно вглядываясь в лицо своего учителя, отозвался полководец.

— Твоя жена… Ассинджа… в храме.

— Ассинджа в храме?! — не сдерживая радостного изумления, повторил вслед за жрецом полководец. — Здесь?! В храме Тарима?!

Гердан ответил ему едва заметным кивком головы. А потом-Потом тело жреца в последний раз содрогнулось, так сильно, что кровать при этом издала какой-то неясный пронзительный звук, то ли треск, то ли скрип.

Судорога прошла по немощному телу, огромной силой на миг подбросила его вверх и тут же отпустила свою беспощадную хватку.

Из горла Зулгайена вырвался отчаянный стон. Полководец неотрывно, не позволяя себе даже моргнуть, глядел на жреца.

В широко раскрытых остекленевших глазах не было и проблеска сознания. Зулгайен отшатнулся от кровати и, не поворачиваясь к стоявшему, позади него киммерийцу, дрожащим прерывающимся голосом произнес: — Он… он мертв.