Бориска простился со своими друзьями на берегу речки и пошел к деревне.

Он шел и шел по берегу черной, заснувшей реки, а Бук, Машенька и Сорока смотрели ему вслед, оставаясь около коряжистого дерева. Бориска чувствовал, что они смотрят, и ему не страшно было идти одному…

 

Кто читал сказку «Первая Вечерняя Звезда», тот знает историю дружбы и лесных приключений мальчика Бориски, бурундука Бука, медвежонка Машеньки и Сороки.

А дальше случилось вот что.

Бориска простился с ними поздним вечером на берегу реки и пошел к деревне.

Он шел и шел по берегу черной, заснувшей реки, а Бук, Машенька и Сорока смотрели ему вслед, оставаясь около коряжистого дерева. Бориска чувствовал, что они смотрят, и ему не страшно было одному идти по тропинке между прибрежными кустами.

— Вот я и пришел, — сказал сам себе Бориска, увидев на берегу множество деревенских лодок.

— Ав-ав-ав! — залаяла цепная собака, когда Бориска проходил мимо дома.

— Гав-гав-гав! — решив позабавиться, ответил собаке Бориска. — Вот тебе! — добавил он и показал ей язык.

Собака поняла, что Бориска ее дразнит, и залилась, прямо-таки закатилась в лае.

А он побежал, подпрыгивая, довольный собой. Бориска бежал вперед, а голова его с высунутым языком была повернута назад, к собаке. Поэтому он совсем ничего не видел перед собой и влетел в глубокую дождевую лужу.

«Ого-го!» — подумал Бориска, проскочив ее на полной скорости и услышав, как вода в ботинках стала переливаться: чвяк-чвяк, чвяк-чвяк, чвяк-чвяк…

— Ха-ха-ха! — пролаяла обрадованная собака и, брякнув цепью, успокоилась.

Бориска хотел погрозить ей кулаком, но вспомнил о маме, которая уже наверняка истратила все свои нервы, о папе, который, может быть, до сих пор бегает по темному лесу в поисках сына — и сердце у Бориски замерло…

Но ему не попало. Папа и мама очень обрадовались, что Бориска нашелся, и забыли его наказать.

А чуть погодя мама потрогала Борискин лоб и сказала:

— У тебя, кажется, повышенная температура! Бориску уложили в постель, поставили градусник.

И пока градусник нагревался, Бориска рассказал, как он заблудился в лесу, как познакомился с Буком, гостил в берлоге у Машеньки.

— Завтра утрам Сорока прилетит ко мне, — закончил свой рассказ Бориска. — Она сядет на рябину и затрещит. Вы не пугайте ее!

— Ладно, — пообещал папа.

Незаметно для себя Бориска задремал. Он не слышал, как мама взяла выпавший градусник, и не видел ее встревоженного взгляда, с которым она передала градусник папе.

…Бориске показалось, что он спал совсем недолго. Открыв глаза, он увидел за окошком не рябину, а высокий дом.

«Я, наверное, еще сплю…» — решил Бориска и зажмурился, чтобы досмотреть сон. Но никакого сна уже не было — была только обычная темнота…

«Да ведь это тот самый дом, который всегда виден из окна моей городской комнаты!» — наконец сообразил Бориска и открыл глаза, чтобы убедиться.

Действительно, знакомый дом стоял напротив и смотрел на Бориску всеми своими окнами.

В это время скрипнула дверь и в комнату вошла мама.

— Вот мы и поправляемся, — сказала она, присаживаясь на кровать. — Ох и напугал же нас доктор! Тебя хотели положить в больницу, сынок…

— Эх! — вздохнул Бориска. — Надо же было мне заболеть! Теперь я не увижу Бука, Машеньку и Сороку до следующего лета. Мама, — спросил он, — а когда я поправлюсь, мы вернемся на дачу? До школы еще больше чем полмесяца…

— Даже не думай, — сказала мама. — Мы и оглянуться не успеем, как наступит первое сентября. Выздоравливай скорей!

— Эх… — еще раз вздохнул Бориска и отвернулся к стенке выздоравливать.

 

Счастливая случайность

Случайности никогда не обходили Бориску.

Посудите сами: разные проволоки только и ждали, как бы разорвать ему рубашку или штаны.

Стоило Бориске съехать на санках с дворовой горки, как там, куда он ехал и где секунду назад никого не было, оказывался какой-нибудь дяденька или какая-нибудь тетенька.

Бориска пытался тормозить, направить санки в другую сторону.

Но и дяденьки и тетеньки, заметив его, тоже начинали как-то странно метаться, а кончалось все тем, что они сами наскакивали на Борискины санки.

«А-а-а-а! — кричали тетеньки. — Ах ты, растакой, рассякой, разэдакий!»

«Бу-бу-бу-бу!» — гудели дяденьки. А некоторые пытались и шлепнуть Бориску…

Или вот еще — краски! Стоило только Бориске захотеть порисовать, как — не поймешь в какой момент! — самая яркая краска обязательно капала на мамину новую и дорогую скатерть.

А когда Бориска старался стереть ее, сделать незаметной, она назло размазывалась в большое грязное пятно.

После того, как Бориска совершенно случайно опрокинул пузырек с черной тушью на важный папин чертеж, его надолго поставили в угол.

Бориска стоял и ковырял пальцем отставшие от стенки обои.

— Ты что там возишься? — спросил папа. — Понял свою вину?

Бориска кивнул стенке — он стоял лицом к ней.

— Выходи из угла, — разрешил папа. — И не делай так больше. Думать надо!

Видимо, счастливая случайность решила именно в этот день доказать Бориске, что не все случайности несчастны.

Папа с вечера объявил, что будет бесконечно занят делами и никуда не пойдет.

А мама собиралась пойти в магазин — купить кастрюльку.

Прогулка с мамой Бориску не интересовала. Он страшно не любил магазинную толчею и выглянул в окно: вдруг увидит что-нибудь интересное.

Нет, на улице не было никакой веселой игры. Не было даже чужих мальчишек…

— Ты пойдешь со мной? — спросила мама.

— Иду… — неохотно сказал Бориска и спрыгнул с подоконника.

Есть такая игра: один играющий выходит из комнаты, а остальные прячут шоколадку или еще какую-нибудь штуку так, чтобы ее трудно было найти. Потом зовут вышедшего. И он начинает искать. Если ищет не там, где надо, ему говорят: «Холодно, холодно…». Когда он подходит ближе к спрятанной вещи, говорят: «Теплей, тепло…». А когда он вот-вот найдет, кричат: «Жарко, жарко!..»

Нечто похожее случилось и с Бориской. Радостная теплота, которую он ощутил, все усиливалась и усиливалась. А когда они с мамой подошли к магазину, Бориске стало так тепло, что он сказал:

— Мама, дай мне двадцать копеек. Я куплю мороженое и подожду тебя на улице.

И вот здесь-то… Едва Бориска с холодным вафельным стаканчиком в руке отошел от продавщицы в белом халате и машинально глянул вдоль магазина, как сердце его почему-то забилось очень сильно. На углу он увидел ребят, окруживших какого-то долговязого парня. Бориску прямо потянуло в ту сторону. Он побежал. И по мере того, как он приближался к ребятам, ему становилось все жарче, жарче, жарче…

— Ох!.. — только и сказал Бориска, всунувшись между двумя мальчишками и увидев у ног Долговязого клетку, по дну которой бегал… Бук!

Мороженое упало на асфальт. А Бук приостановился и с криком «Бориска!!!» бросился на проволочные прутья клетки, вцепился в них всеми четырьмя лапками и попытался просунуть между прутьями мордочку.

— Вишь, как свистит! — долговязый парень слегка постучал по клетке ногой. — Покупай, чего смотришь, — сказал он Бориске. — Зверь в порядке. И клетка — что надо. За все — червонец.

— Я сейчас… — Бориска изо всех сил припустил в магазин к маме.

«Только бы успеть найти ее, только бы успеть…» — лихорадочно думал Бориска, протискиваясь и толкая покупателей. Наконец он увидел маму. Она собиралась платить деньги в кассу.

— Подожди! — не закричал, а прямо-таки заорал Бориска, хватая ее за руку. — Мама, там на углу продают Бука. Спаси его!

Мама неохотно вышла из очереди.

— Ну что ты раскричался, — сказала она с некоторой досадой, быстро идя за Бориской, — сын буквально тащил ее к выходу. — Может быть, продают совершенно другого бурундука. Ты мог и обознаться.

— Как же я мог обознаться, если он сам крикнул мне: «Бориска!»?

— О господи… — вздохнула мама. Она не очень-то верила тому, будто Бориска действительно заблудился тогда в лесу и познакомился там с Буком, Машенькой и Сорокой. Ей казалось, что он выдумал всю эту историю.

Вокруг Долговязого толкались уже какие-то новые ребятишки: одни с мамами, другие с папами. И каждый просил купить бурундука.

Бук сидел в том же положении. Он словно прилип к проволочным прутьям.

— Мама… — умоляюще попросил Бориска.

— Сейчас, — сказала мама и спросила Долговязого: — За сколько продаешь бурундука?

— С клеткой — червонец.

— А без клетки?

— Извините, мадам, товар продается только в упаковке, — глядя на маму нагловатыми глазами, сказал Долговязый и гоготнул, довольный таким ловким ответом.

— Мама… — умоляюще попросил Бориска.

— Сейчас, сейчас, — сказала мама и отсчитала десять рублей. Последний рубль она набирала мелочью — им с Бориской не осталось даже на троллейбус.

— Получай товар, пацан, — протянул Бориске клетку Долговязый, небрежно высыпав в карман мелочь. — Смотри не выпускай зверя. Он здорово бегает. Я его еле поймал.

Бориска схватил клетку и открыл дверку.

Бук стремительно выскочил из клетки.

Все вокруг сказали: «Ах!», а Долговязый пригнулся и растопырил руки — ловить.

Но Бук никуда не побежал. Он быстренько вскарабкался Бориске на плечо и потерся своей меховой щечкой о Борискину щеку.

— Хороший мой, — растроганно сказал Бориска и погладил Бука по его полосатой спинке.

— Надо же!.. — удивленно воскликнул Долговязый, выпрямляясь.

Растерянный вид его был настолько несуразный, что Бориска чуть не рассмеялся.

— Пойдем-ка, сын, домой, — сказала мама, поднимая с асфальта пустую клетку, — нас папа ждет.

— Желаю вам всего приятного, мадам! — осклабился на прощанье Долговязый и приподнял над головой кепочку с узким козырьком.

Но мама уже не обращала на него внимания — она уходила и думала о том, что неправдоподобная Борискина история, рассказанная им после возвращения из леса, похожа на правду…

А Бориска ничего не видел и не слышал. Поглощенные заботами о друге, он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, и Бук нырнул к Бориске за пазуху.

— Удобно тебе? — спросил Бориска.

— Теперь мне удобно, — ответил Бук. — Теперь я ничего не боюсь!

Он высунул голову и уже весело поглядывал на все: на людей, на витрину магазина, на троллейбусы и автобусы.

— Наконец-то я нашел тебя! — сказал он Бориске.

— Нет, это я нашел тебя, — возразил Бориска. — Я только стал есть мороженое, смотрю — на углу куча ребят. Меня сразу потянуло туда, словно железку к магниту.

— Это я был магнитом, — сказал Бук. — Поэтому тебя так здорово потянуло.

До мамы, занятой своими мыслями, вдруг дошли последние слова Бука, она чуть не споткнулась от неожиданности и остановилась.

— Разве бурундуки умеют разговаривать? — удивилась она.

— Не только бурундуки, — пояснил Бук. — Сорока и Машенька не хуже меня умеют говорить с людьми. Но разговариваем мы только с теми, кто нам нравится.

— Хорошо, что я не успела заплатить за кастрюльку, — сказала мама. — Если бы ты, сын, чуть опоздал, у нас не хватило бы денег выкупить Бука.

— Спасибо, — сказал Бук и протянул маме лапку. — Я никогда не забуду вашей благородной помощи. И если когда-нибудь встречу хорошенькую кастрюльку — обязательно подарю ее вам.

Мама рассмеялась, пожала Буку лапку, и они, все трое, пошли дальше. Вернее, шли двое. Бук ехал у Бориски за пазухой.

— Я мог бы и побежать рядом с вами, — заметил он. — Но это привлекало бы всеобщее внимание. И люди смотрели бы на меня, а не вперед. И тогда бы они стали сталкиваться, стукаться лбами. Получилась бы невообразимая суматоха, а она нам ни к чему.

Бук выглядывал, выглядывал и — неожиданно задремал.

Это случилось потому, что Бук придумал игру — закрывать и открывать глаза. Так очень интересно делать при движении. Насмотрелся на дом — закрыл глаза. Открыл — этого дома уже нет, а есть другой. Но такая игра и утомляет. Поэтому, позакрывав и пооткрывав глаза, Бук в тридцатый или тридцать пятый раз закрыл их, клюнул носом и задремал, посапывая, будто наступила глубокая ночь.

Даже дома, когда Бориска перекладывал его из-за пазухи на подушку, Бук лишь потянулся и что-то сказал на своем сонном лесном языке, так и не открыв глаза.

— Пусть хорошенько выспится, — шепнул Бориска. — А я пока переделаю эту противную клетку в удобный домик. Вдруг Буку захочется иметь свою собственную квартирку.

И Бориска унес клетку на кухню.

Там они с папой напильником выпилили кое-какие прутья, оклеили клетку красивой серебристой бумагой, прорезали окошечки, устроили так, чтобы дверка открывалась изнутри и снаружи. Покончив с домиком, сколотили из реек и фанерок маленькую кроватку, стул и столик.

А мама сшила Буку матрасик, подушку, теплое одеяло и коврик.

Все это Бориска расставил и разложил в домике, а домик поместил на подоконник в своей комнате. Папа сказал:

— В таком красивом домике даже я с удовольствием стал бы жить.

— Залезай, — предложил Бориска и засмеялся, распахивая дверку. — Только запомни, что тебе придется каждое утро вставать пораньше, чтобы успеть вылезти из домика и не опоздать на работу.

— А что, — спросил папа, смахивая с пиджака прилипшую стружку, — неужели твой Бук на самом деле умеет разговаривать? Мама говорит: была поражена, когда услышала его.

— Ты сам скоро поразишься, — сказал Бориска. — Только поздоровайся с ним, когда он проснется.

— Я уже не сплю, — сказал Бук. — Просто лежу с закрытыми глазами и слышу все, что вы говорите. А-а-ах… — сладко потянулся он и сел на подушке.

— Здравствуйте, — сказал Буку папа. — Давайте познакомимся.

— Здравствуйте, — вежливо ответил Бук. — Вы уже знаете, как меня зовут. Но это имя только для друзей. И я очень рад познакомиться с вами, потому что вы папа моего хорошего и верного друга. Правда, когда он побежал за мамой, я подумал… мне показалось, что Бориска решил оставить своего друга в беде. До конца дней своих не прощу себе такого подозрения. Но я был слишком взволнован свалившимися на меня неприятностями. Пусть Бориска извинит меня.

— Я на твоем месте мог подумать то же самое, — сказал Бориска. — Никакой вины твоей в этом нет. Вставай, сейчас мы будем пить чай, а после ты расскажешь нам обо всем, что случилось с тобой.

— А вы не можете дать мне вместо чая кедровых орешков? — робко спросил Бук. — Я как-то с детства не привык пить чай.

— Сейчас поищем, — сказал папа.

Он подошел к буфету, побрякал чашками и поставил на стол вазочку с орехами.

— Вот это да! — воскликнул Бук.

И пока мама, папа и Бориска пили чай, он так усердно и ловко щелкал орехи, что после этого в вазочке осталось их совсем мало, а блюдце переполнилось шелухой.

Бук с сожалением посмотрел на оставшуюся горстку орехов и попросил Бориску сохранить их до того часа, когда настанет ужин.

— Спрячь, — сказал он, — а то я не вытерплю и объемся.

Бориска ссыпал орехи в карман. Потом папа и мама сели на диван, Бориска забрался в кресло, а Бук прыгнул к нему на колени — поближе к другу и орехам…

 

Бук рассказывает

— Значит, так… — сказал Бук, припоминая. Он хотел, чтобы рассказ его был понятен с самого начала. — Значит, так… — повторил он. — В тот вечер я, Машенька и Сорока простились с Бориской. Он пошел домой, а мы задержались около коряжистого дерева, чтобы помочь Бориске, если кто-то вздумает напасть на него.

Мы стояли и слушали, как Бориска шагает по тропинке. И Первая Вечерняя Звезда отражалась в реке и тоже слушала Борискины шаги.

Потом мы услышали, как залаяла собака и Бориска подразнил ее.

Машенька сказала:

— Бориска благополучно дошел до деревни. Теперь на пего никто не нападет, а собак он не боится. Значит, и мы спокойно можем отправляться спать.

И она пошла к берлоге. А я и Сорока — остались.

Долго нам пришлось искать сухое место. В лесу было так сыро, что нигде, ну решительно нигде нельзя было удобно переночевать.

Вот мы и слонялись по ночному лесу, пока не натолкнулись на старое воронье гнездо. Оно оказалось дырявым и жестким, но у нас уже не было сил искать что-то лучшее.

Кое-как мы дотерпели в этом гнезде до раннего утра, а утром отправились досыпать к Машеньке в берлогу. Там нас разморило и мы проспали до самого обеда.

Пообедав, Сорока полетела к Бориске и быстренько вернулась.

— На даче никого нет, — сказала она. — Дверь на замке, и у меня осталось такое впечатление, будто все уехали насовсем.

— Глупости, — ответила Машенька, — просто ты проспала то время, когда обещала Бориске прилететь. Не мог же он ждать тебя целый день. Ушел, наверное, куда-нибудь с родителями. Надо слетать к нему вечером.

Вечером Сорока слетала еще раз. Вернулась уже в полной темноте.

— Никого нет на даче, — подтвердила она. — Сейчас я догадалась спросить рябину, почему вдруг на даче никого не стало. И рябина сказала мне, что все уехали еще утром. Бориска заболел. Его увезли в город лечить. Теперь мы с ним не встретимся до следующего лета. А вдруг он вообще больше никогда не вернется на дачу?

Тогда я сказал Машеньке и Сороке:

— Конечно, очень грустно, что все так получилось. Но мне кажется, что когда Бориска хоть немного поправится, то обязательно найдет какой-нибудь способ сообщить нам о себе. Сороке надо почаще наведываться к даче.

— Я и сама бы сходила туда, — сказала Машенька, — если бы не деревенские собаки.

— Ладно, — согласилась Сорока. — Я постоянно буду дежурить в том районе. Даже могу построить себе гнездо на крыше Борискиной дачи. Боюсь только, что это удивит всю деревню и меня не оставят в покое.

— А потом… — Бук махнул горестно лапкой… — Потом все стало так плохо складываться, что и вспоминать не хочется.

— Все равно вспоминай, — потребовал Бориска. — Я уже чувствую: с Машенькой и Сорокой что-то случилось. Может, они заболели и нужна наша помощь?

— Да… — подтвердил папа, снимая и вновь надевая очки, — мы сделаем все возможное.

— Успокойся, — сказала мама и ласково погладила Бука по спинке, — мы не оставим в беде твоих друзей.

— Не знаю, можно ли им помочь… — печально ответил Бук. — Ведь я долго не видел их. Сейчас, сейчас я все расскажу. Только надо немного успокоиться. Дайте мне, пожалуйста, несколько кедровых орешков для успокоения!

— …Значит, так, — продолжил он свой рассказ, закончив щелкать орешки и немного успокоившись. — Значит, так… Дождь лил несколько дней подряд, а потом наступило ясное утро. И в это утро Машенька сказала нам:

— Скоро придет сентябрь, а там недалек будет и тот день, когда я лягу спать до весны и крепко закрою дверь в берлогу. Неужели мы так ничего и не узнаем о Бориске? Слетай-ка, Сорока, да смотри не возвращайся без известий о нем!

Лучше бы Машенька не говорила ей «Не возвращайся!», потому что Сорока улетела, и сколько мы ни ждали, так и не возвратилась.

И тогда, на следующий день, я побежал в деревню узнать, что же с ней случилось.

Сначала, конечно, побывал на вашей даче: ведь Сорока должна была полететь именно туда.

Там я не нашел ничего нового. На двери висел все тот же замок, никаких следов Сороки не было видно.

Пришлось прогуляться к сельскому клубу — Сорока любила иногда сидеть на его крыше.

Я осмотрел все вокруг и хотел уже бежать назад, когда увидел двух мальчишек и спрятался под ступеньку крыльца.

Они прошли совсем рядом со мной и один спросил другого:

— Как та сорока, не подохла еще?

И другой, белобрысый такой, ответил:

— Очухалась. У нее всего-то крыло перебито. А скажи, ловко я срезал ее из рогатки? Сейчас она у меня в курятнике сидит. Я ее на всякий случай еще и за ногу привязал, чтобы не убежала.

— А зачем она тебе?

— Может, сменяю на что-нибудь, а может, чучело сделаю.

— Ах он, негодник! — воскликнул папа.

Бориска промолчал, лишь крепко сжал кулаки, а мама тяжело вздохнула.

— Конечно, негодник! — ответил папе Бук, — Но — слушайте, что было дальше.

Около магазина они разошлись. Тот, что почернее, пошел дальше, а Белобрысый зашел в магазин.

Я подождал, пока Белобрысый выйдет, и побежал за ним, прижимаясь к заборам. Надо же мне было узнать, в каком доме он живет!

— Ты очень рисковал, — сказал Бориска. — Ведь на тебя могли напасть собаки.

— Конечно, рисковал, — согласился Бук. — Но что мне было делать? Ты на моем месте поступил бы точно так.

— Да, — согласился Бориска. — Я поступил бы только так. Чем же все это кончилось?

— Кончилось все благополучно для меня. Я выследил мальчишку, узнал, где курятник. Он стоит за домом, не слишком далеко от леса, и я подумал, что ночью мы с Машенькой сможем освободить Сороку. Сначала я пролезу в курятник и перегрызу веревку. А потом, если не найдется подходящей дыры, в которую Сорока могла бы вылезти, Машенька просто сломает дверь.

Так я думал, выследив Белобрысого и возвращаясь к Машеньке… Так все и получилось бы в самую ближайшую ночь, если бы новое страшное событие не нарушило мои планы…

— Какое странное стечение обстоятельств, — сказала мама, — Бориска заболел, и на вас свалились несчастья.

— Да, — согласился Бук, — все получилось так плохо, что хуже редко бывает. Но я думаю… мне кажется, что и я виноват… Я слишком задумался о спасении Сороки и забыл про осторожность, сворачивая на тропинку, которая вела к берлоге.

— Почему вела?.. — вскрикнул Бориска. — Значит, теперь берлоги уже нет?..

— Теперь ее уже нет, — грустно подтвердил Бук.

— А Машенька? Да говори же скорее!

— А Машенька, если ничего больше не случилось с ней, наверное, еще есть.

— Где, где она?..

— Дай Буку рассказать все до конца, — перебил Бориску папа. — Своими вопросами ты только мешаешь ему.

— Правильно, ты только мешаешь мне своими лишними вопросами. Значит, так… — продолжал Бук. — Я забыл про осторожность и не обратил внимания, как подозрительно сзади треснули сучья. Это было совсем недалеко от того места, где начиналась тропинка.

Наверное, я навел охотников на тайный путь к берлоге. Они, крадучись, шли за мной. Эх, если бы я догадался тогда оглянуться! Стоило мне свернуть, как они пошли бы за мной и провалились в болото.

Но я без всякой опаски шел, пока не пришел к Машеньке. Она открыла мне дверь, спросила о Сороке. И только я стал рассказывать ей все, что узнал, как в берлогу просунулась длинная палка. Мы слышали: люди топчутся и сопят около берлоги, и я сказал:

— Не выходи. Они ничего не смогут сделать с тобой оттуда. А если сунутся сюда, ты можешь так дать лапой любому, что они надолго запомнят. И у них пропадет желание соваться куда не надо.

Машенька, может, и согласилась бы со мной, но в этот момент палка больно ударила ее по голове, она зарычала, забыла про всякое благоразумие и выскочила наружу.

— Э, да это только медвежонок! — крикнул один из охотников.

— Не надо стрелять. Мы его так возьмем…

Их было двое. Старый и тот Долговязый, который продавал меня сегодня.

Машенька долго не поддавалась им. По отдельности ни один из них с ней не справился бы. Но их было двое. Как Машенька ни отбивалась, они ее все-таки свалили и связали.

Потом охотники разрушили берлогу — думали, может, там еще один медвежонок есть.

— Пусто! — сказал Долговязый, пошуровав палкой в развалинах. — А правду говорил сын тетки Дарьи, Женька-Белобрысый, что медведицу убили, а медвежонок сбежал и живет на болоте. Так и есть. Ух, повезло нам, батя! Приехали за грибами, а заарканили зверя. Не зря ружьишко взяли с собой, — без него бы не сунулись к берлоге. Давай поскорее вернемся в деревню и покажем добычу!

— Сейчас, как же, — ответил Старый. — Тебе только бы хвастаться. Двадцать лет, а ума нет. Там родственников куча, с ними еще делиться придется. Погостили у них денек — и хватит. Как стемнеет, заведем машину — и в город. Тебя, поди, на работе уже потеряли?

— Ерунда, — сказал Долговязый. — Я с завгаром договорился. А насчет родственников ты правильно, батя, сказал. Погостили — и хватит. А Белобрысый обойдется и сорокой, что сбил из рогатки.

Они еще посидели на полянке, около разрушенной берлоги. А когда солнце спустилось ниже верхушек сосен, привязали Машеньку за лапы к палке.

Потом они взвалили палку на плечи и пошли, понесли Машеньку.

Теперь уже я бежал сзади и следил за ними.

Совсем недалеко от болота, на старой дороге, по которой давно никто не ездил, стоял грузовик.

Пока втаскивали и заталкивали Машеньку в кузов, я притаился за пнем и высмотрел себе местечко на бензобаке.

— Ну, кажется, все, — сказал Старый, вытирая пучком травы руки. — Поедем, порадуем мать добычей.

Я вскочил на бензобак и тоже поехал.

Бак скользил под моими лапами. Машину бросало в разные стороны. От запаха бензина у меня так разболелась голова, что она, казалось, вот-вот лопнет…

Мы ехали очень долго. А когда приехали, город показался мне совсем не таким, каким я представлял его. Теперь, после того, как я увидел настоящий город, мне стало понятно, что мы приехали на окраину. Там стоят такие же дома, как и в деревне.

К одному из них мы и подъехали.

Охотники вылезли. Старый крикнул в открытое окно:

— Радуйся, мать! Мы тебе мохнатого порося привезли. Откормишь — тонна мяса будет.

— Чего? — спросила вышедшая на крыльцо тетка.

— Чего, чего… — передразнил ее Старый, — Загляни в кузов — сразу и увидишь — чего!

Тетка заглянула в кузов.

— Молодцы! — похвалила она охотников и даже потыкала связанную Машеньку пальцем. — Надо ее посадить в сарай на цепь, — сказала она. — Уж я откормлю!..

Тетка ушла в дом готовить ужин, а охотники втащили Машеньку в сарай и посадили не на одну, а на две крепкие цепи.

Когда и они зашли в дом ужинать, я пробрался к Машеньке.

Она очень обрадовалась мне. Сидя рядышком на земляном полу сарая, мы вспомнили слова Бориски: «Если с Машенькой случится что-нибудь, если ее найдут охотники, пусть Сорока прилетит к нам на дачу. Тогда я позову папу, маму, и мы обязательно спасем Машеньку!»

— Ты должен найти Бориску, — сказала мне Машенька. — Иначе меня убьют в этом сарае, а Сороку там, в курятнике.

— Где же искать его? — спросил я. — Город большой. А мы не знаем адреса.

— Тогда я пропала, — сказала Машенька и тоскливо посмотрела на стены сарая.

— Не отчаивайся, — ответил я Машеньке. — Раз другого выхода нет, пробегу по всему городу, загляну в каждое окно и обязательно найду Бориску.

— Беги, — сказала Машенька. И я побежал.

Но, пробегая мимо крыльца, увидел, что дверь приоткрыта. Мне захотелось узнать, о чем еще говорят охотники, и я прошмыгнул в дом.

Они сидели за столом и ели. А тетка поливала цветы на подоконнике. Никто не смотрел в мою сторону. Так мне показалось. Но я и тут ошибся. Долговязый сразу заметил меня. Только не подал вида. Он подождал, пока я отойду подальше от двери, а потом вскочил и сразу захлопнул ее.

— Во! — закричал он. — Еще один зверь попался!

Я стал метаться по комнате, но они втроем загнали меня в угол.

Долговязый наступил мне на хвост, а потом схватил сзади за шею и поднял над головой.

— На что он тебе? — спросила тетка.

— А так… — сказал Долговязый. — Посажу его в клетку. Пусть сидит. Забавно.

«Теперь пришел конец и мне…» — подумал я. И не стал ни есть, ни пить. Как лег в угол клетки, так и пролежал два дня.

— Сдохнет бурундук! — сказал Долговязый и понес меня продавать.

— Да… — папа резко встал с дивана. — Мы обязательно должны спасти Сороку и Машеньку. Это дело я беру на себя. Нельзя допускать, чтобы торжествовала несправедливость. Иначе она просто привыкнет торжествовать!

— Нет, это дело я беру на себя, — возразил Бориска, — ведь они мои друзья!

— Не надо спорить, — сказала мама. — Чем больше людей начнут спасать Сороку и Машеньку, тем лучше. Твои друзья теперь и наши друзья.

— Я очень рад, — сказал Бук, обращаясь к папе и маме. — Вы оказались точно такими, как рассказывал нам Бориска. Спасибо!

— Спасибо и тебе, Бук, — сказала мама. — Нам очень приятно слышать это. А теперь идите с Бориской спать. Он покажет тебе твой домик. Бориска сделал его из клетки. И угостит оставшимися орехами. А мы с папой еще подумаем, как лучше выручить Сороку и Машеньку.

— Я не буду жить в клетке, — сказал Бук. — Пусть она даже и переделана. Лучше лягу спать с Бориской.

— Как хочешь… — Мама пожала плечами и крикнула вслед Бориске: — Хорошенько умойся и почисти зубы!

— Я тоже хочу чистить зубы, — сказал Бук Бориске, — попроси у мамы еще одну зубную щетку.

— В ванной все есть, — ответил Бориска. — Пошли.

И друзья, прежде чем лечь спать, долго еще чистили зубы и плескались в ванной.

 

Не имей пять рублей

Бук еще спал, свернувшись колечком около стенки, когда Бориска проснулся.

Было очень рано — за окном стояла полная тишина, даже воробьи не чирикали. Бориска повернулся на правый бок и хотел закрыться с головой одеялом, но вдруг услышал, что папа уже встал и ходит по квартире. Папа редко вставал раньше мамы. Но зато уж если вставал!..

И Бориске расхотелось спать. Он стал прислушиваться.

Вот мощная струя — папа любит открывать водопроводный кран до конца — наполняет чайник.

Потом раздается громкое «бряк»! — это папа ставит чайник на электрическую печку.

Потом звенят чашки, тарелки. Кажется, что они сыплются, скатываются с высокой горы и вот-вот разобьются.

Наконец, гремит таз. Вода в ванной хлещет не хуже водопада. А когда водопад утихает, появляются новые странные звуки.

Услышав их, посторонний человек мог бы подумать, будто в квартиру привели зачем-то поросенка, который тычется в углы и хрюкает.

На самом же деле происходит вот что: папа моет пол, намотав тряпку на специальную палку с особым зажимом, которая называется ленивкой.

Папа всякий раз умудряется так зажать и намотать тряпку, что поперечная перекладина палки остается голой. И папа трет пол не столько тряпкой, сколько перекладиной. Трет, не обращая внимания на громкие звуки: «Хрюк-хрюк, хрюк-хрюк!»

— Мучитель ты мой… — услышал Бориска мамин голос. — Хоть бы еще часок дал поспать.

— Ты уже встала? — удивился папа. — Разве я тебя разбудил?..

Папе казалось, что он все делал осторожно и тихо.

— Ура! — закричал Бориска и выбежал в коридор.

— Очень хорошо, что ты уже встал, — встретил Бориску папа. — Быстренько собираемся, завтракаем и едем выручать Сороку. Понял?

— Мы едем выручать Сороку! — крикнул на всю квартиру Бориска и, разбежавшись, прокатился по высыхающему полу.

— Тише… — сказала мама. — Ты разбудишь весь дом! Но Бориска после папиного известия уже ничего не мог делать тихо.

Умываясь, он пустил воду на полную мощность.

Дверью стукнул так, что вздрогнули стены.

А какао стал пить, будто хлебать. За столом раздалось: «Фллюп-фуу, фллюп-фуу, фллюп-фуу…»

— Перестань сейчас же! — приказала мама.

А папа посмотрел на Бориску строгим взглядом. Выручать Сороку поехали втроем: Бориска, Бук и папа. У мамы оказалось много дел, и она осталась дома, заметив:

— Вы не задерживайтесь дольше, чем надо. Поняли?

— Ладно, ладно, — успокоил ее папа и поцеловал маму в лоб.

Мама нагнулась и поцеловала Бориску.

— А кто поцелует меня? — спросил Бук из Борискиной пазухи.

— Я, — сказал Бориска.

— Это конечно, — согласился Бук, — но мне хотелось бы, чтобы обо мне не забывали и другие.

— Удачного пути вам, — сказала мама, поправляя фартук и прислушиваясь, не убежало ли на кухне молоко.

— Удачного пути нам, — повторил Бук. — Будем надеяться, что он действительно окажется удачным…

Людей в автобусе было мало.

Бориска с Буком сидели у окна и слегка подпрыгивали на мягком сиденье.

За окном мелькали бегущие назад большие и маленькие дома, качали ветвями сосны и березы.

А когда автобус выехал за город и свернул на лесную дорогу, ветви стали постукивать по крыше автобуса и стеклам.

— Вот здесь я чуть не сорвался тогда с бензобака, — припомнил Бук на одном из крутых поворотов. — Меня так мотнуло, что я — ууух! — подумал уже, что лечу и вот-вот врежусь в березу…

— Смотри-тко ты, — полуобернулась сидящая впереди бабушка, — совсем маленькая зверушка, а так громко свистит!

И она протянула было руку, чтобы потрепать Бука по шерстке.

Бук улыбнулся ей так приветливо, как только мог, но старушка вдруг испугалась и отдернула руку.

— Ой! — испуганно сказала она.

— Вы не бойтесь, — попытался успокоить старушку Бориска. — Бук никогда и никого не кусал.

— Сви-сви-сви… — подтвердил Бук.

— Нет, — сказала старушка, — не может быть, чтобы он не кусался. Вишь, как свистит… Ну чисто разбойник!

— Здравствуйте-до свиданья, — обиделся Бук. — Неужели моя добрая улыбка похожа на разбойничью?..

Но старушка не поняла и его нового «сви-сви-сви». Она подхватила с полу авоську, набитую свертками, и пересела на другое место, подальше.

«Эх, — подумал Бориска. — Трусиха! Наверное, еще с детства привыкла бояться всего непонятного. Да такой и состарилась. А может, она плохо обращалась с животными и они часто кусали ее?»

И еще Бориска подумал о том, что эта старушка хоть внешне чем-то и напоминает его, Борискину, бабушку, на самом деле ничем не похожа на нее.

«Моя бабушка, — размышлял Бориска, — сразу сумела бы отличить добрую улыбку от злой… Она и не подумала бы даже, что Бук хочет ее укусить. Тот, кто не делает никому ничего плохого, всегда более доверчив и спокоен»…

Но тут он вспомнил, как Бук по единственной болотной тропинке привел его к Машенькиной берлоге. Как долго не открывалась потайная дверь и как он потом сказал Машеньке:

— Здравствуйте, вы напрасно остерегаетесь меня. Я никому не собираюсь делать зло.

Машенька ответила тогда:

— С первого взгляда трудно бывает понять, может кто-то сделать тебе зло или не собирается его делать.

«Да… — подумал Бориска. — Машенька была права. Нельзя забывать, что она еле убежала от охотников, которые убили ее маму-медведицу и хотели поймать Машеньку. Она осталась в совсем непроходимом болоте. Машенька боялась, что охотники могут отыскать и ее… В такое время не станешь сразу верить каждому человеку. А старушка…»

— Ты спишь или о чем-то задумался? — спросил Бук Бориску.

— Я думаю о старушке… — ответил Бориска.

— Я всегда жалею старушек, — сказал Бук. — Они не могут прыгать и веселиться…

— Мы подъезжаем! — предупредил папа, складывая вчетверо газету. Он читал всю дорогу.

— Да, — подтвердил Бук. — Мы уже подъезжаем, и нам надо думать о Сороке, а не о всякой всячине.

— Пустяки, — махнул рукой папа. — Мне кажется, что это очень легко будет сделать. Сначала Бук покажет нам дом, где живет мальчишка, подбивший из рогатки Сороку. Я поговорю с ним, объясню жестокость такого поступка. В крайнем случае выкуплю Сороку!

Водитель резко затормозил перед остановкой, и папа с Бориской заспешили к выходу.

Дом белобрысого мальчишки стоял недалеко от магазина. Бук сразу узнал его и показал папе и Бориске.

— Ладно, — сказал папа. — Я сам разберусь с этим стрелком из рогатки. Надо, пожалуй, сказать ему, будто Сорока нужна мне для медицинских опытов. Серьезность и научность такого дела должна сильнее подействовать на его воображение и помочь добиться успеха.

— С воображением надо обращаться осторожно, — предупредил Бук. — Оно может так неожиданно разыграться, что потом его трудно будет унять…

Но папа не стал слушать Бука. Папе ли не знать о том, как надо обращаться с мальчишками!

— Вы можете помешать мне, — заявил он. — Останьтесь-ка лучше в магазине. Вот тебе, Бориска, рубль. Купите себе на него все, чего вам захочется. А я в два счета договорюсь о Сороке и принесу ее.

Бориске пришлось подчиниться. Хотя он терпеть не мог магазинов даже тогда, когда ему разрешали купить что-то и для себя.

— О-о-о-о! — сказал он, открыв дверь в магазин и увидев длинную очередь.

— Придется постоять, — сказал Бук, — ничего не поделаешь.

— Ничего не поделаешь… — согласился Бориска и занял очередь за женщиной в ярко-цветастом платье.

Очередь двигалась медленно.

В магазине стоял приглушенный гул голосов. Вернее, даже не гул, а какое-то жужжание.

— Они жужжат, будто сто шмелей, запутавшихся в лепестках цветков, — шепнул Бук Бориске.

— Похоже, — согласился Бориска — А еще они жужжат, как вон та нарисованная на плакате большая муха жужжала бы в банке. Если ее туда посадить.

— А зачем ее нарисовали такой большой? — поинтересовался Бук.

— Этот плакат с мухой напоминает, что надо мыть руки перед едой. Чтобы не заболеть, — объяснил Бориска.

— Теперь я понимаю, почему ты заболел, — догадался Бук. — Ведь ты не мыл руки перед тем, как есть малину в Машенькиной берлоге! Мы тогда совсем забыли напомнить тебе о чистоте.

— Нет, — сказал Бориска, — я заболел совсем не той болезнью, которая приходит от грязных рук. Я заболел потому, что вымок под дождем.

— Здравствуйте-до свидания, — присвистнул Бук. — Не сочиняй, пожалуйста, больше, чем надо. Я, сколько живу, никогда не заболевал от дождя. От мухи, действительно, можно заболеть. Однажды, когда я щелкал кедровые орехи на сосновом пне, маленькая муха захотела, чтобы я ее проглотил. Вот тогда я плевался, даже чихал…

Бук не договорил и чихнул. Да так громко, что почти все стоящие в очереди посмотрели на Бориску с каким-то недоумением. А женщина в ярко-цветастом платье даже раскрыла рот — наверное, хотела сказать: «Больные должны лежать в постели, а не ходить в магазины».

Но она не успела этого сказать — появился папа и объявил:

— Все в порядке!

И почти все стоящие в очереди повернули головы к папе, пытаясь понять причину такого восторженного восклицания.

— Все в порядке! — повторил папа и случайно посмотрел на женщину в ярко-цветастом платье.

Женщина почему-то смутилась, покраснела и закрыла рот.

— Ну? — тихонько спросил папу Бориска.

— Где Сорока? — взглядом из Борискиной пазухи спросил Бук.

— Нет, — ответил папа, — я не принес ее. Но… — он понизил голос и добавил: — Почти все в порядке. Сейчас мы купим конфет и печенья, пойдем на дачу. Там вы и встретитесь с Сорокой.

…На даче Сороки не было.

— Где же она? — спросил папу Бориска.

— Терпение, терпение… — ответил папа. — Сначала надо растопить печку. На полке я вижу пачку горохового концентрата. Сварим суп, а тем временем появится и Сорока.

Стали растапливать печку. Она дымила — дрова не хотели разгораться. Пришлось открывать двери и папиным плащом выгонять дым из помещения.

Бук тоже отталкивал дым лапкой и приговаривал:

— Пошел вон, пошел вон, пошел вон… Наконец пламя зашуршало, загудело…

— Долго еще ждать? — нетерпеливо спросил Бориска. Папа посмотрел на часы и в окно.

— Странно, — сказал он. — Белобрысый обещал принести Сороку сюда. Я объяснил ему, где наша дача. Он сразу согласился продать мне Сороку для медицинских опытов. За пять рублей. Только сказал, что отдал ее на время своему другу и должен сходить за ней.

— И ты, конечно, уже заплатил? — спросил Бориска.

— Да, — ответил папа. — Какая разница — сразу отдавать деньги или потом.

— Нельзя было этого делать, — сказал Бук. — Следовало только пообещать пять рублей. Тогда бы он больше был заинтересован в том, чтобы принести нам Сороку.

— Вот еще! — обиделся папа. — Я лучше знаю, как надо поступать.

— Нет, — вздохнул Бук, — здесь что-то не так. Я должен сбегать и разведать обстановку. Иначе нас могут очень легко обмануть…

И он метнулся к двери.

— Подожди! — крикнул Бориска.

Но Бук даже не приостановился. Он лишь махнул Бориске своим пушистым хвостиком.

— Ты все сделал неправильно, папа, — с досадой сказал Бориска. — Мальчишка обманул тебя и не отдаст нам Сороку. Бук тоже хорош… Выскочил, помчался… Совсем не думает, что его могут опять поймать…

— Нет, с вами можно сойти с ума, — заявил папа. — Выручайте Сороку сами.

Он вытащил из кармана газету, улегся на диван и начал читать вторично, видимо, совсем забыв о том, что уже читал ее в автобусе.

А Бориска закрыл дверь, уселся верхом на стул и стал смотреть в окно. Он понимал, что догонять Бука бесполезно и остается только ждать его возвращения.

Прошел час.

Прошло два часа…

Папа задремал, выронив из рук газету. Она съехала на пол и лежала на нем белеющим островком.

Часа через три Бориска услышал царапанье в дверь. Уронив стул, он бросился к двери и распахнул ее.

— Ух! — сказал Бук. — Я умираю от жары… Ни один чемпион по бегу не смог бы сегодня догнать меня — так быстро я бегал. И я был прав… Да, я был прав! — гордо повторил он, стряхивая с шерстки сосновую иголку. — Конечно, Белобрысый и не думает отдавать Сороку. Он несколько дней тому назад продал ее своему черному другу. Вот что получается!

— Значит, он обманул меня? — возмутился папа.

— Да, — сказал Бук. — Пять рублей у него надо забрать. На них можно купить кедровых орехов. А Сороку мы и без рублей спасем. Она привязана у черного мальчишки на чердаке. Я уже побывал у нее и договорился, что, когда стемнеет, проберусь к ней еще раз и перегрызу веревку. Сорока уже может немного летать. А на чердаке есть окошко с разбитым стеклом. Оттуда она и слетит на дорогу, по которой вы пойдете. Вам останется только взять ее с собой. Потом мы сядем в автобус и уедем. Хорошо я придумал?

— Отличненько! — захлопал в ладоши Бориска.

— Так и сделаем… — сказал папа, встав с дивана и надевая плащ.

— Ты куда? — спросил Бориска.

— Пойду заберу деньги у этого маленького негодника. Сам он, видимо, не думает их возвращать.

— А я пойду и поддам ему хорошенько! — сказал Бориска.

— Никаких драк! — предупредил папа. — Жди меня здесь.

…- Как же, — сказал Бориска Буку, когда папа ушел, — стану я сидеть и ждать. Пойду и наподдаю Белобрысому.

— Он старше тебя и сильнее, — предупредил Бук.

— Зато я на него злой за Сороку, — сказал Бориска.

— Я с тобой! — заявил Бук.

Они издали видели: папа подошел к Белобрысому, сидевшему на бревнах около своего дома. Они о чем-то поговорили, потом папа взял деньги и пошел на дачу другой дорогой, мимо клуба.

Когда он скрылся за поворотом, Бук выпрыгнул из Борискиной пазухи и спрятался в траве у забора. А Бориска, засунув руки в карманы, пошел прямо на Белобрысого.

Тот стоял занятый своими мыслями, ковырял носком ботинка землю.

Бориска остановился шагах в трех от него и пнул в сторону Белобрысого ржавую консервную банку.

— Чего тебе, ёкало, надо? — спросил Белобрысый и шагнул к Бориске.

— Плитку шоколада! — вызывающе ответил Бориска. — Дашь?

— На! — крикнул Белобрысый и больно ударил Бориску в подбородок.

— А-а! — крикнул Бориска и ударил врага в скулу. После этого они сцепились и минут пять колошматили друг друга кулаками, бодали головами, пытались ударить коленками.

— Вот тебе! — крикнул Бориска. Выбрав удачный момент, он последний раз стукнул Белобрысого по носу и, отбежав от него, схватил большой камень.

Белобрысый посмотрел вокруг — камней больше не было.

— Только подойди! — размахивая камнем, крикнул Бориска.

— Я тебя еще встречу… — пообещал Белобрысый. Бориска пошел назад, оглядываясь и подбрасывая на ладони камень.

А Белобрысый достал платок: из носа капала кровь.

Разгоряченный дракой, Бориска не услышал, как Бук окликнул его. Буку пришлось догнать Бориску и забежать вперед.

Только тогда Бориска остановился и спросил:

— Видал?

— Ты здорово дерешься! — восхищенно сказал Бук.

Он встал на задние лапки, а передние сжал в кулачки. И, нанося удары по воздуху, показал, как здорово дрался Бориска.

…Папа ждал их на крыльце. Увидев оцарапанную Борискину щеку, надел очки.

— Да-а… — заметил он, окинув сына изучающим взглядом с ног до головы, — здорово тебе попало.

— Белобрысому попало больше! — гордо сказал Бориска.

Когда стемнело и стало почти ничего не видно даже в трех шагах, Бориска с папой не спеша пошли по дороге. Шли, словно прогуливались перед сном.

Подходя к дому, где был чердак с разбитым окном, они еще более замедлили шаг. И оказались как раз напротив дома, когда из чердачного окна выпрыгнула Сорока. Изо всех сил махая здоровым крылом, она долетела до самой дороги. Бориска подхватил ее и спрятал на груди.

— Здрравствуй, Бориска, — сказала Сорока, укладывая поудобнее свое больное крыло.

— Здравствуй, Сорока, — ответил Бориска. — Вот мы и опять вместе.

Скоро их догнал Бук.

— Что, — спросил он, вспрыгнув Бориске на плечо, — ловко мы провернули это дельце? Представляю, какое лицо будет завтра утром у мальчишки, когда он заглянет на чердак!

— Мне даже стало немного жаль его, — сказал Бориска. — Ведь он вроде бы и не виноват ни в чем?..

— Зрря… — отозвалась Сорока. — Ты не видел, как мальчишка играл со мной: принесет кота, бросит на меня и любуется, как я отбиваюсь.

— Эх… — сказал Бук. — Может, и Большая Медведица, Машенькина мама, сама виновата в том, что ее убили охотники?..

Бориска ничего не ответил. Он посмотрел вверх и увидел на месте созвездия Большой Медведицы лохматое облако. Оно закрыло звезды, и только две из них мерцали, вглядываясь в окутывающую землю ночь.

 

Два праздника в одном дне

Осенью все чаще и чаще хмурые тучи прогибаются до того, что задевают крыши домов. Тогда между небом и землей остается совсем мало света, день становится похожим на вечер, а вечер на ночь.

Год назад, когда Бориска был еще маленьким, в такой вот темный день мы стояли с ним у окна и смотрели на улицу. Мимо летел желтый лист и на темном фоне казался особенно ярким. Я подумал, что он похож на искру от вечернего костра, улетающую в темноту. Но Бориска вдруг сказал о нем, как о человеке: «Посмотри, дядя Саша, лист хорошо загорел за лето!»

Мне понравились его слова, и я написал маленький стишок о листе. Но все забывал отдать Бориске. А теперь решил: пусть он прочтет и вспомнит, как мы с ним стояли у окна и смотрели на улицу. А там -

Я не забыл о загорелом листе еще и потому, что он, после слов Бориски, показался мне мужественным. Ведь бывают люди, которые любят рассказывать про свои болезни. Придет такой человек к тебе в гости и, вместо того чтобы поддержать веселый разговор, поговорить о разных интересных событиях, начинает жаловаться, рассказывает о прыщике, который вскочил у него на шее. Или о том, как сильно у него болел вчера живот. Или… Впрочем, болезней так много, что перечислять можно бесконечно. Рассказывать о них надо врачу, а не хозяевам, не гостям.

Вот о чем я думал, когда шел к Бориске на день рождения. Он совпал с другим праздником — освобождением Сороки.

Собираясь в гости, я надел свой самый лучший костюм и захватил подарки.

Буку — стакан кедровых орехов.

Сороке — блестящий кругляшок на цепочке.

Бориске — коробку шоколадных конфет и металлического робота высотой в двадцать сантиметров. Робота совсем недавно подарили мне студенты электротехнического института. Я знаю, что подарки передаривать нельзя. Но лучшего подарка для Бориски никак не мог найти. А робот был очень хорош! Стоило включить, поднять вверх небольшой рычажок на его спине, как железный человечек шел вперед, останавливался, поворачивался, двигал руками. Внутри человечка находилась батарейка, что-то слегка гудело, а глаза — светились.

Когда я пришел, Бука и Бориски дома не было. Они уехали искать Машеньку.

А Сорока была дома. Она посмотрела с книжного шкафа без особого любопытства и на мое «здравствуй!» лишь слегка кивнула: «Здравствуй, мол, здравствуй, но я тебя не знаю».

Борискина мама хлопотала на кухне.

— Много гостей придет? — спросил я.

— Никого не ждем больше, — ответила она, раскатывая тесто, — Борискины друзья еще на дачах.

Я предложил помочь, но она сказала:

— Нет, спасибо. Мне осталось только поставить в духовку пирог. Я немного задержалась с ним — хотела, чтобы он был горяченький, с пылу с жару. Вы, мужчины, побеседуйте пока без меня.

И тогда мы с Борискиным папой сели в кресла и поговорили о последних новостях, о погоде и о том, как охраняется природа.

— Здесь нельзя успокаиваться, — сказал он. — Вот если мы решим, что сделали всё, — это опасно. Тогда, боюсь, в один прекрасный день человечество со всей массой изобретенных им машин и написанных книг может оказаться среди пустыни.

Он замолчал, а я представил себе сгрудившееся человечество в тени высоковольтной опоры. А вокруг — автомобили разных марок, шкафы с книгами…

Тут появился Бориска.

— Нашли Машеньку? — спросил папа.

— Бук плохо запомнил дорогу, — сказал Бориска. — Завтра снова поедем. Обязательно найдем!

Я поздравил Бориску с днем рождения и отдал подарки.

— Ого! — воскликнул Бориска, схватив робота и не обращая никакого внимания на коробку конфет.

— Он может ходить и смотреть, — пояснил я. — Надо только перевести в верхнее положение вот этот рычажок…

Бориска моментально щелкнул рычажком.

Глаза у робота вспыхнули зеленоватым светом, и он пошел по полу прямо на Бука — тот лежал, вытянувшись вдоль половицы.

Бук всполошился. Перевернулся через спину, вскочил, хотел отпрыгнуть. Но сзади него была стена. Тогда он прыгнул вперед, налетел на робота и сбил его с ног. После этого он испугался еще больше, метнулся на кровать и спрятался за подушку.

А робот остался лежать на полу. Глаза его горели. Ноги продолжали двигаться. Казалось, будто он выполняет одно из гимнастических упражнений, следя за тем, чтобы равномерно делать вдох-выдох, вдох-выдох…

— Смотррите, смотррите, ха-ха-ха! — затрещала Сорока. — Нам подаррили физкультуррника. Надо поставить его на голову — тогда он еще смешнее станет болтать ногами.

И она подскочила к нему. В этот момент роботу удалось встать.

— Ой! — воскликнула Сорока и попятилась под кровать.

— Уберрите, уберрите его подальше, — стрекотнула она оттуда. — К таким странным существам надо привыкать постепенно.

Бориска выключил робота, поставил на книжную полку и спросил:

— А как его зовут?

Я не был готов к ответу на такой вопрос. У робота — так уж получилось! — не было имени. Когда я выступал у студентов, они подарили мне робота и ничего не сказали насчет имени. И сам я не догадался его как-нибудь назвать.

Об этом я и хотел сказать Бориске. Но меня опередила Сорока.

— Рразумеется, — довольно ехидно произнесла она, выходя из-под кровати на середину комнаты. — Рразумеется, — почти презрительно повторила она, поводя здоровым крылом в сторону книжной полки, — у него нет даже имени! Понимаете, он безымянный! Любую собаку зовут как-то. А у него нет никакого имени. Поэтому он и выглядит так странно, что у него нет даже крохотного имени!

Сорока собиралась продолжать свою ехидную речь. И почувствовал: она хочет унизить робота, отыграться на нем за свой испуг. И сказал:

— Не тарахти понапрасну. У робота есть имя. Его зовут Флаксом. Робот Флакс. Что ты теперь скажешь? Может, тебе не нравится его имя?

— Не знаю… — растерянно стрекотнула Сорока и задумалась.

Надо сказать, что и я немного растерялся. Никак не мог сообразить, почему именно так назвал робота. Просто мелькнуло в голове слово, которое показалось подходящим.

Мы все замолчали. И неизвестно, сколько бы тянулось это странное молчание, если бы его не прервал Бук.

— Флакса-плакса, флакса-клякса, флакс-клякс, — сказал он, удобно привалившись спиной к подушке.

— Ура! — вдруг крикнул он. — Чур, я первый придумал! Когда робот будет ходить, мы, вместо того чтобы командовать по старинке «раз-два, раз-два», можем командовать так: «флакс-клякс, флакс-клякс…» Здорово?

— Пррравильно! — обрадовалась Сорока и от восторга даже клюнула половицу. — Мы будем очень интересно играть в это флакс-клякс!

— Не смейте обижать нашего нового друга! — предупредил Бориска. — Я никому не разрешу дразнить его, запомните.

Бориска так рассердился, что даже топнул ногой.

Бук обиженно отвернулся, всем своим видом показывая, что ему не нравится, как Бориска отнесся к роботу.

А мне показалось, что у робота на мгновенье благодарно вспыхнули глаза зеленоватым светом.

— Хм, — произнесла Сорока, — подумаешь, какой фон-барон выискался. Никто и не собирается его обижать. Повеселиться нельзя. Вот тебе и два праздника в одном дне! Если дальше так пойдет — все мы быстренько умрем от скуки…

— Вряд ли, — сказал я. — Во всяком случае, тебе это не грозит. Тем более, что у меня есть и еще подарок. Кому он предназначается, как ты думаешь?

— Мне, только мне! — встрепенулась Сорока и даже взъерошилась от любопытства.

— Угадала, — сказал я и достал из кармана цепочку с блестящим кругляшком.

— Пррекрасная дррагоценность, какая пррекрасная дррагоценность! — воскликнула Сорока. И набросив цепочку на шею, спросила: — Есть в этом доме зеркало? Почему я нигде не вижу зеркала? Мне срочно надо посмотреться в него!

— Зеркало в коридоре, — сказал Бук. — Оно висит на стене и ждет не дождется, пока ты в него посмотришься.

Бук произнес это так мрачно, что сразу стало понятно: он очень недоволен. Он тоже хотел бы получить подарок. Я высыпал на покрывало, рядом с подушкой, орехи.

— Вот, — сказал я. — Ты, наверное, думал, будто о тебе забыли?

— Спасибо, — вежливо и с достоинством ответил Бук. И скосил один глаз на орехи, что-то соображая. Вдруг он вскочил.

— Мне нужен заплечный мешок, куда бы я мог сложить эти орехи. Мои защечные мешки слишком малы. Ты мне дашь большой мешок? — спросил он у Бориски.

— Надо спросить у мамы, — сказал Бориска. — Мама! — крикнул он. — Сшей Буку заплечный мешок для кедровых орехов. С лямочками. Чтобы он мог носить его на спине!

— Да, — попросил Бук, — пусть он обязательно будет с удобными лямочками.

— Позже, позже, — сказала мама. — Видишь, сколько у меня сегодня забот: надо накрыть на стол, не опоздать бы вынуть из духовки пирог…

— Пирог может подождать. И стол тоже. Ну как вы не понимаете, что мне срочно необходим небольшой заплечный мешок для орехов, — почти простонал Бук.

Маме пришлось выполнить его настойчивую просьбу. Иначе он не отцепился бы. Мама уже знала, что Бук, если ему что-нибудь очень нужно, не только просит — это она еще могла бы выдержать и не уступить, — а вспрыгивает на плечо, может пробежать даже по спине.

Вспрыгиваний мама терпеть не могла. Она боялась, что коготки Бука порвут платье.

Поэтому через пятнадцать минут Буку уже не надо было повторять просьбу. Мама сшила ему заплечный мешок с синими лямочками из кусочка завалявшейся в комоде парусины.

Бук примерил, легко ли заплечный мешок снимается и надевается. И только после этого сложил в него орехи.

— Как я не додумался до этого раньше, — сказал он сам себе. — Такое удобство! Теперь можно будет всегда иметь при себе запас орехов…

Бук не расстался с мешком даже тогда, когда Борискин папа пригласил всех к столу — так и сел, не снимая его с плеч, около Борискиной тарелки.

И сразу же начал вертеться.

Он то заглядывал в салатницу, то ему надо было попробовать яблоки и груши.

Бук тянулся решительно ко всему на столе, задевая мешком тарелки и вазочки.

Если бы не Борискин день рождения, папа ни за что не потерпел бы такого безобразия. Но в этот день у папы и мамы было прекрасное настроение. И папа, посматривая на подаренный сыну фотоаппарат, стал вспоминать о том времени, когда сам ходил в школу.

— Вот когда я был маленьким… — начал папа, поддевая специальной лопаточкой с блюда кусок пирога.

— Когда ты был маленьким… — подхватил Бориска и чуть заметно улыбнулся, — тогда не пекли таких вкусных пирогов и не дарили мальчикам дорогих фотоаппаратов. Ты об этом хочешь напомнить?

— Не насмешничай, — сказал папа, укладывая пирог на тарелку. — Ты еще многого не понимаешь. Тогда я был чуть постарше тебя, но мне уже приходилось работать, спасать урожаи.

— А мы… — вмешалась Сорока, — мы солнце спасли.

— Да! — подтвердил Бук, поворачиваясь к папе. — Сорока правильно заметила. Мы — я, Бориска, Сорока и Машенька — спасли даже солнце. Лохматая туча, которая гналась за ним, так и осталась ни с чем. Мы отманили тучу на себя.

— А помнишь, как туча хотела сбить нас с дерева молнией и ударить громом? — стал вспоминать Бориска. — Машенька так испугалась, что готова была залезть ко мне в карман.

— Точно. Машенька очень хотела залезть в Борискин карман, — подтвердила Сорока. — Это я посоветовала ей не залезать, предупредила, что трудно будет вылезать из кармана. Ах, как нам тогда было страшно и весело!..

— Вот видишь, папа, — сказал Бориска, — и мы совсем не такие бессильные, как тебе иногда кажется.

— Не спорьте, — улыбнулась мама. — Все любят говорить о тех хороших делах, которые они совершили. Ведь не только папа вспоминает. Ты и твои друзья — вы тоже сейчас рассказали о том, как спасли солнце. Разве это плохо? Важно, чтобы побольше было таких хороших дел, о которых не стыдно вспоминать.

— Правильно. Это совершенно правильно, — согласилась Сорока. — И поэтому я хочу сообщить вам, что, пока вы говорили, я уже совершила хорошее дело — сочинила песенку и непременно спою вам ее, если вы не станете возражать.

— Просим! — сказал папа.

— Что за песенку ты сочинила? — спросила мама.

— Быстро же ты успела… — недоверчиво сказал Бук.

— А я все хорошее делаю очень быстро, — заметила Сорока. — Одну минуточку… Перед тем, как петь, мне просто необходимо прополоскать горло.

И она сунула клюв в Борискину чашку с чаем.

— Теперь я готова! — заявила Сорока, вытерев клюв о скатерть.

После этого она слегка напыжилась, набрала полную грудь воздуха и объявила:

— Сейчас будет исполнена песенка о хороших делах и дружбе. Слова Сороки. Музыка народная. Исполнительница не совсем еще здорова и поэтому просит тишины и исключительного внимания.

Объявив свое выступление, Сорока вышагнула на середину стола, распахнула здоровое крыло и запела:

Спев это, Сорока сделала паузу.

Папа хлопнул было в ладоши и хотел крикнуть «Браво!», но Сорока замахала крылом: погодите, мол, еще не все!

— Валяй дальше, — сказал Бук.

— Ииэх! — крикнула Сорока и, притопнув ногой, пошла кружиться, опрокидывая чашки и припевая:

— Пошла выхваляться! — сказал Бук. — Орехи пощелкать, что ли?

И он снял со спины мешок.

А Сорока в это время раскланивалась направо и налево, налево и направо. Она была довольна. Папа с мамой смеялись и громко хлопали ей.

— Спасибо, спасибо за внимание, — повторяла Сорока, шаркая лапкой по скатерти. — Теперь надо сфотографироваться на память! — заявила она, откланявшись. — Пусть новый Борискин фотоаппарат сфотографирует нас.

— Что ж, — сказал папа, — я не возражаю. Давайте только выберем место, где получше освещение.

Место выбирали долго. Передвигали, раздвигали и сдвигали стулья. Наконец уселись.

— Сядьте еще теснее, — сказал Бориска, заглядывая в видоискатель.

— А ты чего? — спросил он Бука, который, не принимая участия во всеобщей суматохе, по-прежнему сидел на столе и щелкал орехи, бросая скорлупки на тарелку.

— Иду, — неохотно сказал Бук и, подхватив мешок, заковылял к группе фотографирующихся.

— Скорее, — поторопил его Бориска, — сейчас начнется съемка!

Он подождал, пока Бук усядется впереди всех на пол, поставил аппарат на край стола, включил автоматический спуск, чтобы самому сняться вместе со всеми, и поспешил занять место между папой и мамой. Торопясь, — фотоаппарат уже жужжал и вот-вот должен был щелкнуть — Бориска толкнул ногой заплечный мешок Бука. Мешок опрокинулся. Орехи рассыпались.

— Мои орехи! — крикнул Бук и вскочил.

В этот момент аппарат громко щелкнул, запечатлев на пленку всех внимательно смотревших в объектив, а также Бука, растерянно стоящего перед рассыпанными орехами.

Прощаясь, я спросил Сороку:

— Как твое крыло, очень еще болит?

— Крыло почти прошло, — ответила Сорока, поблескивая возбужденными глазами. — Борискина мама помазала его каким-то лекарством, и я послезавтра снова смогу летать. А что, — спросила она меня в свою очередь, — вы на самом деле собираетесь писать о нас вторую сказку?

— Конечно, — ответил я. — Меня об этом попросили ребята.

— Тогда не забудьте написать и о том, какую хорошую песню я сочинила и как прекрасно спела ее! — попросила Сорока, поправляя перед зеркалом перья и кокетливо покачивая блестящим кругляшком.

 

Ёкало-Мокало

Как быстро идет время и меняются события! Вчера, например, за несколько минут Бориска заметно стал старше. Теперь, если бы его спросили: «Сколько тебе лет?», он, не задумываясь, ответил бы: «Скоро будет восемь!»

Вот насколько повзрослел Бориска к тому моменту, когда вторично поехал искать Машеньку, Буку он сказал:

— Смотри внимательней из моей пазухи. Сосредоточься! Серьезное взрослое слово «сосредоточься» Бориска произнес впервые. Раньше он ни разу не употреблял его, хотя и слышал.

— Я и так смотрю во все глаза, — обиженно ответил Бук. — Чего ты приказываешь! И вообще… Тебе самому надо было со-сре-до-то-чить-ся, когда ты брал папины часы.

Бориска поморщился: еще одна несчастливая случайность! И когда они только отвяжутся! Папа уже искал часы, собираясь на работу.

«Куда делись эти проклятые часы?» — несколько раз повторил он и даже пошарил под диваном.

Бориска промолчал, хотя часы лежали на его полке за книгами.

Утром он нечаянно смахнул их со стола. А они взяли и остановились. Бориска испугался. Надо было положить часы на стол — кто их знает, мол, почему им вздумалось остановиться! Но Бориска с испугу решил починить часы. Он унес их в свою комнату, отколупнул крышку и гвоздиком попытался подтолкнуть колесико. Но внутри часов вдруг что-то хрустнуло, и колесико покатилось по полу.

Услышав папины шаги, Бориска спрятал часы на полке, а колесико быстренько выбросил в окно.

Когда папа ушел на работу, у Бориски отлегло от сердца. «До вечера далеко, что-нибудь придумаю…» — решил он.

Пожалуй, если бы не тревога за Машеньку, он только и думал бы теперь о своем несчастье. Но Машенькина судьба беспокоила его гораздо сильнее собственной.

И то, что его волновало несчастье другого больше, чем собственное, лучше всего доказывало: Бориска растет, становится настоящим взрослым человеком.

— Я ничего не приказываю тебе, — сказал он Буку, — только очень прошу смотреть внимательнее. Мы сегодня обязательно должны найти Машеньку! Может, тебе напомнит что-то вон тот гараж или большое дерево около водопроводной колонки?

— Нет… Ничего похожего… Не припоминаю… — отвечал Бук.

Бориска совсем устал. Ему казалось, что они прошли уже сто, двести улиц. И все — ничего нового, ничего нового. Отчаяние потихоньку стало овладевать им. Вдруг он услышал, как Бук завозился, а потом и сказал:

— Стоп, стоп, стоп… Ту длинную кирпичную трубу я, кажется, видел.

Бориска взглянул на трубу кирпичного завода и дальше, туда, где кончались дома.

— Кажется, там… — подтвердил Бук.

И вновь они ходили по улицам, вновь Бук повторял: «Нет… Не припоминаю…»

Наконец, указав лапкой на один из домов, Бук воскликнул:

— Он!

Дом был крепкий, построенный из толстых бревен. Кирпичный фундамент, высокий забор — вот что в первую очередь бросалось в глаза. Где-то там, за этим забором, должен быть сарай, а в нем — Машенька.

Бориска привстал на носки, пытаясь увидеть сарай. Но забор был высоким, а ворота — заперты.

— Ы-ы-ав, ы-ы-ав! — подала голос из-за глухого забора собака.

— Странно… — сказал Бук. — Тогда собаки не было. Неужели я ошибся? Необходимо проверить.

— Будь осторожен, — попросил Бориска, — как бы собака не сцапала тебя.

— Не первая собака попадается мне на дороге, — ответил Бук. — Будь спокоен, я сумею одурачить ее.

И он ловко поднырнул под ворота.

А Бориска остался ждать его и сел на лавочку около ворот.

Собака лаяла все яростнее и яростнее. Она чуяла чужого.

— Да перестань ты, — сказал Бориска, — надорвешься!

Из-за лая Бориска не услышал шагов, услышал только, как заскрипела калитка, и увидел, что на улицу вышел дядька в черной рубахе навыпуск. У него были всклокоченные седоватые волосы и злые маленькие глазки на квадратном лице.

— Че собаку дразнишь? А ну — дуй отседова! — приказал он Бориске.

Бориска перешел на другую сторону улицы.

— Не ошивайся больше возле моего дома, уши оторву! — предупредил дядька. — Ишь, ёкало-мокало, шляется тут всякая шантрапа… — проворчал он, возвращаясь во двор.

Через несколько минут из-под ворот выскочил Бук.

— Все правильно, — сказал он. — Собаку купили сторожить Машеньку. Очень злобная собака. А Машенька передает тебе привет. Она по-прежнему сидит в сарае на двух цепях. Очень обрадовалась, что я нашел тебя, а ты, конечно, придумаешь способ выручить ее. Хозяйка еще собирается Машеньку откармливать и откармливать. Но она просит нас поторопиться. Что будем делать?

— А я, — сказал Бориска, — пока ты был у Машеньки, видел старого охотника. Он прогнал меня с лавочки и сказал, что я — ёкало-мокало — шантрапа.

— Точно, — подтвердил Бук. — Совсем забыл тебе сказать: он любит повторять это «ёкало-мокало». Так, что мы теперь будем делать? Как обхитрим Ёкалу-Мокалу?

— По-моему, — сказал Бориска, — прежде всего нам надо бы запомнить: сарай, где сидит Машенька, и все, что вокруг него. Сейчас мы с тобой залезем на этот тополь, а дома я нарисую все, что увижу.

Вот где Бориске пригодилось умение лазать по деревьям! Сколько раз падал с них, сколько раз мама сердилась, потрясая новенькими разорванными штанишками и приговаривая: «Наш сын — не мальчик, нет, он — обезьяна! Ему деревья нужнее папы и мамы!»

Бориске становилось немного обидно — он вовсе не хотел походить на обезьяну. Но по деревьям продолжал лазать.

И теперь ему очень пригодилось это.

…Радуясь удаче, друзья возвратились домой. Открыв дверь, Бориска крикнул Сороке:

— Эй, эй, как дела? Телефон не звонил?

— Как же, как же, — сообщила Сорока, — он звонил уже несколько раз.

— Это, наверное, мама, — сказал Бориска. — Папа больше одного раза не звонит. Ему мешают совещания.

Бориска снял трубку, набрал мамин номер и спросил, услышав ее голос:

— Это ты мне звонила несколько раз? А я только-только вернулся.

— Я звонила тебе три раза, — сказала мама. — Ты давно должен быть дома…

— Мы долго искали Машеньку, — стал оправдываться Бориска. — Разве ты не понимаешь, я ведь не просто бегал-играл…

— Знаю, знаю, — прервала мама, — у тебя всегда найдется оправдание. Теперь послушай меня. Сходи в магазин, деньги лежат на буфете, купи три бутылки молока и хлеб. Да приведи в порядок свою комнату — в ней все кувырком. Я скоро приду. Понял?

— Чего тут не понять, — ответил Бориска. Он хотел еще рассказать, как они все-таки нашли Машеньку, но мама положила трубку.

— Она ничего не захотела узнать о Машеньке? — спросила Сорока.

— Я думаю, что у мамы на работе неприятности, — сказал Бориска. — Но она скоро приедет, и мы ей расскажем.

— Конечно, конечно… — сказал Бук.

Бориска заметил: голос Бука стал каким-то скучным.

— У тебя заболела голова? — спросил он его.

— Да. У меня разболелась голова, — подтвердил Бук и улегся на подоконнике.

Бориска оглядел комнату. Мама была неправа — в комнате ничего не выглядело перевернутым. Все-таки Бориска кое-где смахнул пыль и подмел пол.

Потом он сходил в магазин и даже вымыл посуду.

— Ну и ну! — удивилась мама. — Вот ведь, — сказала она, вынимая из хозяйственной сумки колбасу, конфеты, — если захочешь, ты все умеешь отлично делать. Как бы нам добиться, чтобы это хотенье у тебя всегда было?

— Очень просто, — сказал Бориска. — Надо сейчас отпустить меня на часик погулять.

— Он еще не нагулялся! — всплеснула руками мама. Но, внимательно глянув на сына, вдруг разрешила, добавив:- Смотри, если не придешь вовремя!..

— Я с тобой! — крикнул с подоконника Бук.

— Нет, — сказал Бориска. — У тебя разболелась голова. Отдыхай.

И пошел на улицу. Он не хотел брать с собой Бука. Не гулять собирался Бориска, а еще раз съездить к Машеньке. Хоть крикнуть ей что-нибудь через высокий забор.

Ах, если бы мама знала, что на книжной полке, за книгами, спрятаны папины часы!

Бориска вспомнил о них на задней площадке троллейбуса и подумал: «Если все обойдется благополучно, — никогда больше не буду бояться сразу говорить правду! Это гораздо легче, чем ждать, пока она сама о себе скажет».

И, переделав противоутопленническую клятву, которую давал Буку на берегу реки, сказал сам себе:

Справедливости ради надо сказать: Бориска не очень-то храбро подошел к дому Ёкалы-Мокалы. Одно дело, когда рядом друг, пусть даже такой маленький, как Бук, и совсем другое, когда чувствуешь, что ты — один.

«Нет, — сказал себе Бориска, — если я буду бояться, то не сумею поговорить с Машенькой».

Стараясь не обращать внимания на собачий лай, он, набираясь смелости, несколько раз прошел перед домом.

Только потом Бориска завернул за угол забора, обошел двор и приблизился к месту, неподалеку от которого стоял сарай.

— Машенька, — спросил он, — ты слышишь меня? Это я, Бориска.

— Ав-ав, ав-ав! — надрывалась собака.

— Я слышу тебя, — донесся до Бориски Машенькин голос. — Ты пришел выручить меня?

— Еще не сейчас, — ответил Бориска. — Я пришел на разведку. Нам осталось совсем немного подготовиться.

— Скорей бы, — вздохнула Машенька.

— Ав-ав, ав-ав! — надрывалась собака.

— Чтоб тебя черти разорвали! — сказал вышедший на лай Ёкало-Мокало. — Брешет и брешет, дьявол. А ну заткнись!

Собака смолкла, но совсем успокоиться не могла — Бориска был недалеко.

— Р-р-р-ав! — не выдержала она.

— Пошла на место! — совсем рассердился Ёкало-Мокало и чем-то запустил в собаку.

Собака заскулила, загремела цепью и убежала в свой угол.

— Вот сдеру с тебя шкуру на рукавицы — узнаешь тогда, как попусту гавкать, — сказал Ёкало-Мокало, уходя в дом. — Только попробуй, полай еще зря!

«Бедная ты, бедная собака, — подумал Бориска. — Стараешься, стараешься для хозяина, а тоже сидишь на цепи. А потом придет день, когда Ёкало-Мокало сдерет с тебя шкуру…»

— Собака, а собака, — сказал Бориска, найдя в заборе небольшую щель и заглядывая в нее. — Я ничего плохого твоему хозяину не хочу сделать. Но Машеньку надо выручать! Она жила себе и жила в лесу, никого не трогала. Какое же право имел Ёкало-Мокало хватать ее и сажать на цепь? Слышишь, собака, ты не лай на меня, ладно?

И он бросил ей кусок коржика. Собака подошла к нему, понюхала и отнесла к будке, Там она вытянулась, положив угощенье между передними лапами. А Бориска спросил Машеньку:

— Тебя не мучает тот, Долговязый, который поймал Бука?

— Его отправили вместе с машиной убирать урожай, — сказала Машенька. — Он только через месяц вернется.

«Это хорошо… — подумал Бориска. — Значит, Долговязый не будет мешать нам, когда мы придем спасать Машеньку».

Больше он ничего не успел сказать, потому что услышал за своей спиной шаги.

— Вот ты где! — закричал Ёкало-Мокало. — Не уйдешь! — кричал он, гонясь за Бориской и размахивая палкой.

Бориска припустил от него изо всех сил.

— Не уйдешь!.. — кричал Ёкало-Мокало. — Догоню!..

Но Бориска бежал так, что догнать его было трудно. Ёкало-Мокало понял это и остановился. Долго он еще кричал и ругался, бессильно злобствуя.

— Вот видишь, какие гады, — обратился Ёкало-Мокало к случайному прохожему, — все ранетки норовят оборвать!

Прохожий глянул на него и ничего не ответил.

Но этого Бориска уже не слышал. Он все бежал, бежал и остановился только, добежав до троллейбусной остановки.

…- А, явился не запылился! — встретила мама Бориску, когда он не вошел, а ввалился в коридор. — Ну рассказывай, где ты пропадал больше двух часов?

— На улице играл, — как можно беспечнее ответил Бориска. — За новой девятиэтажкой.

— Неправда, — сказала мама. — Я все вокруг осмотрела. Не было тебя нигде.

— А где мои часы? — спросил, входя, папа. Бориска пожал плечами.

— Угу, — сказал папа и взял Бориску за ухо. — Пойдем, — потянул он его, — сейчас я тебе их покажу.

И подвел Бориску к полке с книгами.

— Твоя работа? — спросил он, вынув несколько книг. В образовавшемся отверстии поблескивали часы.

— Папа… — просительно промямлил Бориска. Вздохнув, папа взял часы и уже не за ухо, а за плечо повел Бориску в большую комнату.

— Садись, — сказал он ему и показал на кресло. Бориска сел.

Состояние его было похоже на то, которое он испытывал полгода тому назад, сидя в кресле зубного врача. Даже металлическое побрякивание было слышно, будто врач подготавливал необходимые инструменты. Это папа, прохаживаясь по комнате взад-вперед, перебирал в кармане ключи и мелкие деньги.

Прямо перед Бориской висели на стенке часы. Они покачивали степенным желтым маятником, а их стрелки как сошлись на цифре шесть, так и не хотели расходиться. Бориска смотрел и никак не мог понять, какое время они показывают.

— Что ж ты, брат… — сказал, наконец, папа. — В прятки начинаешь играть с нами? Разве мы с мамой желаем тебе плохого? Нехорошо, нехорошо…

Бориска ждал выговора, возмущений, ремня. К этому он был готов. И то, что папа не ругал его, а сам выглядел чуть ли не побитым, подействовало на Бориску гораздо сильнее наказания.

— Да я нечаянно смахнул их! — воскликнул он, и в его голосе зазвучало отчаяние. — Они упали и остановились. Я хотел их починить, ковырнул гвоздиком, а колесико взяло и отскочило. Неужели ты не поймешь?..

— Я все понимаю, — сказал папа. — Не за то, что так получилось, сержусь на тебя. Ты обманул, вот что главное!

— Я больше не буду, — сказал Бориска. — Честное слово. Не веришь? Я даже клятву придумал!

— Я тебе верю и без клятв.

Бориска пообещал всегда говорить правду.

— Ладно, — сказал папа, — верю. Хочу, чтобы и ты помнил: мы с мамой всегда поймем тебя.

— Его обещания на один день! — крикнула из соседней комнаты мама. — Совсем от рук отбился… И вообще… Сорока трещит без конца, Бук скорлупки разбрасывает по всей квартире. Я скоро с ума сойду!

— Мама… — умоляюще попросил Бориска.

— А ну вас! — сказала мама и ушла на кухню. Бориска знал, что, разволновавшись, мама может иногда под горячую руку сказать что-то и слишком резкое. Знал он и другое: через несколько минут она остывает, чувствует себя неловко и сама готова попросить прощенья за излишнюю резкость. Но Бук и Сорока этого не знали!

Когда через некоторое время мама с обычной приветливостью позвала всех ужинать, Бориска с папой сели за стол, а Бук и Сорока не шевельнулись.

— Вы что, гости дорогие, особого приглашения ждете? — задетая их молчанием, спросила мама.

Бук произнес что-то, но мама ничего не поняла.

— Почему я ничего не понимаю? — растерянно обратилась она к Бориске. — Он что, ответил мне на своем лесном языке?

Бориска промолчал, а папа сказал:

— По-моему, все понятно. Бук говорит как обычно. Он ответил: «Какие же мы дорогие гости, если мешаем, если из-за нас можно сойти с ума»…

Мама вдруг покраснела, залилась ярким-преярким румянцем. И тогда Бориска сказал ей:

— Помнишь, после того, как мы выручили Бука, он объяснил: звери и птицы разговаривают только с теми, кто им нравится. Только эти люди их понимают. Ты перестала нравиться Буку, поэтому перестала и понимать его.

— О господи! — сказала мама. — Да у меня и в мыслях не было их обидеть. Объясни им, Бориска, пусть они простят меня.

— Значит, мы по-настоящему дорогие гости для вас? — недоверчиво спросила Сорока.

— Ну, конечно! — ответила мама, обрадованная тем, что поняла вопрос.

Бук и Сорока переглянулись. Потом заняли свои места на столе.

Бук развязал мешочек с кедровыми орехами, а Сорока принялась склевывать с тарелки жареную рыбу.

Через несколько минут она уже развеселилась и сказала маме:

— Вкусно, очень вкусно приготовлено. Ваша рыба намного сочнее и ароматнее тех пескарей, которрых я находила на речном берегу и сама себе приготавливала.

— Дай-ка попробовать, — попросил Бук.

Он откусил маленький кусочек, не торопясь пожевал его, проглотил.

— Действительно, — подтвердил он, — вкуснее такой рыбы редко что бывает.

Бориска засмеялся. Улыбнулись и мама с папой. Всем стало ясно, что обида забыта.

— Положить тебе рыбы? — спросила мама.

— Нет, нет, — загородился лапкой Бук. — Орехи все-таки вкуснее самой замечательной рыбы…

— Слушай, Бориска, — сказал папа, — может, тебе нужна моя помощь для спасения Машеньки?

— Да, — подумав, ответил Бориска. — Нам понадобится твоя помощь. Сегодня я понял это. Только я еще не знаю, какой она должна быть. Как только пойму — сразу скажу.

— …Тебе здорово попало, — пожалела Бориску Сорока, когда после ужина друзья остались одни. — Как папа взял тебя за ухо, я сразу поняла, что тебе ого-го как попадет! Но мы с Буком не виноваты. Твой папа подошел к полке за какой-то книгой и сам увидел часы. Ты плохо их спрятал.

— Да, — сказал Бук, — так и было. Ты очень плохо спрятал часы. Стоило взять с полки книгу, и они оказались на виду.

— Лучше бы я их вовсе не прятал! — с досадой сказал Бориска.

 

Робот Флакс меняет имя

На улице было еще довольно светло, когда Сорока попросила:

— Открой-ка мне, Бориска, окно. Я слетаю в гости к голубям.

Как только Сороке показалось, что крыло уже поправилось, ей захотелось полетать, пошнырять на улице.

Она вспорхнула с подоконника и легко перелетела на крышу соседнего дома.

— Как хорошо стало без сорочьей трескотни, — заметил Бук. — Пока она летает, почитай мне книжку про птиц, я вижу ее на твоей полке.

— Ты хочешь побольше узнать о Сороке? — спросил Бориска, достав книжку.

— О Сороке я и так знаю больше, чем надо, — сказал Бук. — Я даже знал ее бабушку. Она была такой старой, что издали уже не могла отличить березу от сосны. И такой глухой, что надо было три раза крикнуть, чтобы она один раз поняла. Когда над лесом пролетал самолет, Сорокина бабушка поднимала голову и говорила: «Кажись, моя внучка летит. Ишь, баловница, на какую высоту забралась!» Вот что я знаю. Про это нигде не написано. Ты лучше раскрой книжку на середине. О какой птице там будет, о той и прочти.

Бориска раскрыл книжку.

— Тебе повезло, — заметил он, — о такой птице ты, наверное, ничего не знаешь. Ее зовут Оляпкой.

— Странное имя, — сказал Бук. — Действительно, с такой птицей я никогда не был знаком. А что она умеет делать?

— Вот слушай, как здесь написано: «Оляпка живет на берегах речек, которые не замерзают. Она ловит в воде личинок разных насекомых и мелких рыбок. А если Оляпку пугают, она иногда кидается с места в воду, как лягушка. Подводой она может пробыть десять-пятнадцать секунд». Здорово?

— Я тоже могу десять-пятнадцать секунд просидеть под водой, если меня напугать, — сказал Бук. — Хотя, признаться, это не доставляет удовольствия, потому что вода наливается в уши и попадает в нос. Но я запомню эту птицу. Как только мне представится случай, я обязательно познакомлюсь с ней…

— Ха! — вскрикнула прилетевшая Сорока. — Они читают книжку. Стоило мне отлучиться на несколько минут, как они, вместо того, чтобы заняться делом, читают спокойно книжку. А кто, я вас спрашиваю, станет ломать голову над планом спасения Машеньки?

— Мы ждали, — сказал Бориска. — Не могли же мы совещаться без тебя.

— Как живут голуби? — спросил Бук. — Наговорилась ты с ними?

— Да ну их! — махнула крылом Сорока. — Они все воркуют. Сидят на крыше и воркуют. Мне надоело с ними. Давай, Бориска, рисуй план…

Бориска долго пыхтел и ерзал на стуле, стараясь нарисовать понятнее и красивее. Наконец, он закончил работу и друзья склонились над планом.

— Вот, — сказал Бориска, — здесь нарисовано все, что нам нужно: дом Ёкалы-Мокалы, сарай, где сидит Машенька, забор, пустырь, дорога, поле и, наконец, лес.

Значит, во-первых: кто-то должен пробраться к Машеньке в сарай и освободить ее от цепей. Потом надо тихонько открыть дверь сарая и отвлечь собаку. И еще — самое главное: надо убежать так, чтобы Машеньку не нашли потом в лесу.

— Я возьму напильник и перепилю им все цепи, — сказал Бук. — А вообще-то Машенька и сама перепилит их, надо только передать ей напильник.

— А я, — сказала Сорока, — замечу место, куда Ёкало-Мокало прячет ключ от сарая, и утащу его.

— Это легко сделать, — сказал Бук. — Я видел, что Ёкало-Мокало вешает ключ от сарая на гвоздь около двери дома.

— Урра! — крикнула Сорока. — Мы — да не справимся!

— Е-рун-да… Ничего у вас не получится, — сказал вдруг кто-то странным металлическим голосом, да так громко, что Сорока даже вздрогнула, а Бук прижался к столу.

— Кто, кто это сказал? — спросил ошеломленный не меньше Бука и Сороки Бориска.

— Это я сказал, — ответил Бориске робот и к общему удивлению ловко соскочил с полки и пошел.

Он шел уверенно. Глаза его светились зеленоватым светом. Подойдя к столу, робот не менее ловко вспрыгнул на него, будто его подбросила какая-то невидимая сильная пружина, и спросил:

— Хотите послушать, что я скажу?

— Ой! — сказала, отодвигаясь, Сорока. — Вы, товарищ робот, можете до смерти испугать подобными неожиданностями. Ведь вас, кажется, никто не включал?

— Ерунда, — повторил робот, разглядывая план. — Я гораздо совершеннее, чем кажется непосвященным. Мне ничего не стоит и самовключиться при особых обстоятельствах, требующих моей помощи.

— Скажите, пожалуйста, робот Флакс, а почему вы тогда, при первом нашем знакомстве, так неловко вели себя и дрыгали ногами? — ехидно спросил Бук.

— Во-первых, — ответил робот, — я попрошу вас не называть меня случайным именем, которое получил против своего желания. Сам себе я дал другое имя, и оно мне нравится. Меня зовут Олегом. Помните у Пушкина: «Как ныне сбирается вещий Олег…» Это имя исторично и красиво. Что же касается того, что при первой нашей встрече я показался вам неуклюжим, то произошло это исключительно вследствие моей стеснительности. Всегда чувствуешь себя не слишком уверенно, когда впервые попадаешь в чужое общество, тем более, если тебя еще и дарят. Но свою чрезмерную стеснительность я устраню путем самоусовершенствования. Итак, поговорим о вашем плане. Успешному выполнению задачи более всего мешает присутствие собаки.

— Ой, как интересно вы говорите, — льстиво произнесла Сорока. — Вы так точно подметили опасность…

— Собаку можно усыпить, — сказал Бориска. — Мы подложим ей в еду снотворного, и она проснется только тогда, когда уже поздно будет лаять.

— Нет, — сказал робот Олег. — Попытка усыпить может не дать необходимого результата. Разве исключено, что собака не захочет съесть снотворное, которое вы подложите ей в колбасу или другое собачье лакомство? И еще: допустим даже, что она проглотит ваше снотворное. Но если доза его не будет предварительно проверена, то нельзя с уверенностью сказать, сколько она проспит. Вдруг собака проснется раньше, чем надо. Представляете, какой лай она может поднять спросонья?

— Пусть только попробует, — сказала Сорока. — Я налечу тогда на нее и так долбану ее клювом между глаз, что она моментально завизжит от страха.

— Собака, может, и не завизжит, — заметил робот. — Но не исключено, что встревоженный ее лаем Ёкало-Мокало решит выйти во двор с ружьем в руках.

— Ух ты! — воскликнул Бук. — Неужели мы не сможем отвлечь одну собаку?

— Вы почти угадали… — кивнул Буку робот. — Есть верный способ избавиться от нее — отвлечь, убрать собаку со двора.

— Прравильно! — стрекотнула Сорока. — Бориска возьмет ее за шкирку и вытащит на улицу. Только сначала собаке надо чем-нибудь заткнуть пасть. Чтобы она не лаяла, когда Бориска будет вытаскивать ее на улицу.

— Не смейтесь над тем, что я сказал, Сорока! — светящиеся зеленоватым светом глаза робота на секунду померкли, должно быть, его задел насмешливый тон Сороки, и он едва сдержался, чтобы не ответить ей резко. — Вы лучше хорошенько подумайте. Я вовсе не предлагал вытаскивать собаку. Просто надо помочь собаке осуществить ее мечту. Как вы думаете, чего больше всего хочется собаке, сидящей на цепи?

— Сорваться с цепи и побегать по улицам, — сказал Бориска.

— Разумеется, — поддержал Бук Борискины слова. — Сидящему на цепи всегда хочется хоть на время избавиться от нее. Робот Олег предложил нам правильный выход. Еще мой отец говорил, что из любой норы можно прорыть сколько угодно выходов, но лишь один из них будет самым удобным. Странно, что я не додумался до этого… Но простите, робот Олег, у этого правильного выхода есть, говоря вашим языком, один слабый момент: кто отцепит собаку? Ведь она не подпустит к себе ни меня, ни Бориску.

— Этот момент очень легко исключить, — ответил робот. — Ее отцеплю я. Собаки лают и бросаются на людей и зверей. А от меня пахнет только металлом. Но если она и бросится на меня — только обломает зубы.

— Урра! Мы — да не справимся! — крикнула Сорока.

— Между прочим, — сказал робот Олег, — нам не помешал бы транспорт.

— Легковая автомашина? — спросил Бук.

— Вот именно, — ответил робот. — В детективных книгах и фильмах убегающие всегда используют транспорт.

— Кто, кто из нас сможет договориться с хорошей и быстрой легковой автомашиной? — спросила Сорока, и все, не сговариваясь, посмотрели на Бориску.

— Я попробую… — неуверенно сказал Бориска. — Когда мы прибежим к дороге — остановлю попутную машину и договорюсь с шофером. Только нам сначала надо выбрать место, куда ехать.

— Давайте изучим карту, — сказал робот Олег. — Найдется она в этом доме?

— Кажется, найдется, — ответил Бориска и, поискав в папиной комнате, принес сложенную вчетверо карту, на которой были обозначены города, деревни, леса и дороги.

— Это как раз то, что нам требуется, — сказал робот, помогая расстелить карту на полу.

И друзья, после поисков и споров, нашли на карте удобное удаленное место, поблизости от которого не было ни дорог, ни деревень.

— Здесь Машеньке будет спокойно, — сказал Бориска.

— Да, — прикинул робот Олег. — Это место весьма глухое.

— Машеньке будет очень скучно жить так далеко одной, — сказала Сорока. — Я, пожалуй, тоже поселюсь вместе с ней. Там, по крайней мере, в меня никто не станет стррелять из рогатки.

— И мне разонравилось жить около деревни, — заметил Бук. — Там уже почти нет кедровых орехов. Я давно подумывал о том, чтобы переменить нору, да все не хотелось расставаться с Машенькой и Сорокой. А теперь, раз они не хотят там жить, и мне нечего делать в тех местах, Я иду с ними!

— Если вы не возражаете, — сказал робот Олег, — то и я попросил бы вас взять меня в свою компанию. Мне хочется немного попутешествовать. И я смогу пройти с вами хоть двести километров, а потом и пожить некоторое время в уединенном месте. Кроме того, я полюбил вас и Машеньку, хотя ни разу ее и не видел.

— Урра! — вскричала Сорока. — Наш новый товарищ оправдывает свое имя. Немного переиначив слова Пушкина, можно сказать: «И ныне сбирается робот Олег…» Мы построим новую берлогу и станем жить в ней. Это будет самая веселая берлога из всех берлог!

— А у меня, — сказал Бориска, — больше не будет веселого лета. Когда мы приедем на дачу, в лесу уже не будет ни Сороки, ни Машеньки…

— Разве ты хочешь, чтобы Машенька вернулась на прежнее место и ее снова поймали охотники? — спросил Бук.

— Нет, конечно, нет… — ответил Бориска. — Я только подумал о том, как мне будет скучно без вас. И папе с мамой тоже…

— А вы приезжайте к нам, — предложила Сорока, — мы построим еще одну берлогу рядом, и тогда станет две самые веселые берлоги.

— Подождите… — прервал Сорокины мечты робот Олег. — Две берлоги — дело будущего. Сейчас еще рановато говорить о них. Надо сначала наметить день и час освобождения Машеньки, распределить обязанности. Сегодня двадцать первое…

— Завтра! — предложил Бук.

Бориска и Сорока согласились.

— Хорошо, — сказал робот Олег. — Число выбрано. Теперь надо решить — в котором часу?

— Я предлагаю — утром, — протрещала Сорока. — Когда на улицах будет безлюдно, а Ёкалы-Мокалы еще не проснутся.

— А я думаю — ночью, — сказал Бориска. — В два часа. Тогда и темно и безлюдно. Самое подходящее время.

— А где мы ночью возьмем попутку? — ехидно спросила Сорока. — Нет, утром… Только утром!

— Нам не приходится ждать идеальных условий, — заметил робот Олег. — Любое время не особенно удобно. Лично мне более продуманным кажется Борискин вариант — в темноте легко прятаться. Но поскольку эта ночь уже наступает, а мы не совсем подготовлены, целесообразнее осуществить наш план следующей ночью.

— Я не возражаю, — сказал Бук.

— Пусть будет по-вашему, — обиженно сказала Сорока. — Тогда примите хотя бы мое предложение сочинить песню.

— Да ну ее! — сказал Бук. — Мы и так уже насочиняли много песен. Толку от них!..

— Последнюю-препоследнюю, — сказала Сорока. — Вдруг она окажется полезной!

Робот Олег пожал металлическими плечами. Он больше надеялся на точный расчет и железное спокойствие. Но возражать не стал.

И вечер в Борискиной комнате закончился распеванием такой песни:

— А я не смогу строить берлогу, — сказал Бориска. — Я должен остаться в городе. Скоро — первое сентября. Зато потом, когда приду в гости, смогу побелить в берлоге потолок и покрасить пол!

— Это — само-собой… — заметила Сорока. — А пока сходи и скажи папе, чтобы он был готов помогать нам завтра ночью…

 

Большая Медведица смотрит на город

В том, что хуже всего ждать и догонять, друзья сполна убедились в последний день. Поминутно то один, то другой спрашивал: «Который час?». После вопроса слышался очередной вздох и слова: «Как медленно тянется время!..»

Бориску обрадовало, что по небу поползли плотные серые тучи.

— Хорошо, — сказал он друзьям, — погода портится. Для нас лучше, если ночь будет беспросветной.

Немного погодя выглянуло солнце.

— Плохо, — сказал он. — Небо, кажется, станет ясным.

— Солнце скоро спрячется, — успокоил Бориску Бук. — Оно выглянуло только для того, чтобы пообещать нам удачу.

— Конечно, — подтвердила Сорока. — Солнце всегда должно обещать нам удачу. Ведь мы спасли его от лохматой тучи. Оно знает, что ночью нас ждет опасная работа. Солнце попросит и луну не выглядывать сегодня, вот увидите!

— Увидим… — отозвался Бориска без особой надежды. Чтобы отвлечься от ожидания, он предложил Буку и Сороке прогуляться по городу.

— Что вы хотели бы посмотреть? — спросил он друзей.

— Я не раз пролетала над городом, — сказала Сорока. — По-моему, самое интересное место — большая свалка. Там можно найти массу разных блестящих штучек. Но я их уже не собираю, надоело.

— Свалка не в городе, а где-то за городом, — сказал Бориска. — Я даже не знаю, где она.

— Я и не собираюсь на нее смотреть, — сказала Сорока. — Просто вспомнила про нее. Куда же нам пойти, чтобы повеселиться?.. — Она задумалась на минуту, потом воскликнула:- Давайте сходим к оперному театру! Мне захотелось посидеть на его крыше. Это, наверное, гораздо возвышенней, чем сидеть на крыше клуба!

— Э, — заметил Бук, — не все ли равно. Крыша — она и есть крыша.

— Не скажи, — возразила Сорока. — У оперного театра крыша гораздо выше.

— Лети, лети, — ехидно сказал Бук. — Потом хвастаться будешь тем, что сидела на крыше оперного театра.

— А тебе завидно… завидно? — попыталась поддразнить Бука Сорока. — Сам-то куда хочешь сходить?

— На базар… — откровенно признался Бук. — Там должны продавать кедровые орехи. Не мешает перед дорогой пополнить ими заплечный мешок.

— Робот Олег, ты пойдешь с нами? — спросила Сорока. Глаза робота вспыхнули. Он отрицательно помотал головой и, показав рукой на книги, ответил:

— Меня в настоящий момент заинтересовала художественная литература.

— Пошли, — сказал Бориска. — Пусть робот Олег читает. А мы сходим к оперному, на базар и еще… еще я свожу вас в кино!

— А что мы будем делать в этом кино? — спросил Бук.

— Сидеть и смотреть на экран…

— Я и сам знаю, что там надо смотреть, — перебил Бук. Он, разумеется, никогда не ходил в кинотеатр. Но, как иногда случается и с людьми, захотел показаться более знающим, чем был на самом деле. А боясь обнаружить незнание, постарался изменить разговор.

— Мы вдоволь насмотримся и на Сороку, — заметил он. — Ты думаешь, она быстро слетит с крыши оперного театра? Как бы не так. Сорока будет сидеть на ней до тех пор, пока не покажется всему городу. Она такая…

— Какая есть! — протрещала Сорока. — Люди тоже захотят посмотреть на меня. Я почти уверена: они никогда не видели Сороки на крыше оперного театра.

— А в кино продают мороженое. С орехами, — сказал Бориска.

— С орехами? — переспросил Бук и вскочил. — Чего же мы ждем? — воскликнул он. — Если там продают орехи с мороженым, тогда обязательно надо посмотреть кино! На первое у нас будет базар, на второе — кино, а на третье — крыша.

— Нет, сначала крыша… — запротестовала Сорока.

— А я говорю — на третье! — не уступал Бук.

Они заспорили так, что даже стали наскакивать друг на друга.

— Давайте бросим жребий, — предложил Бориска, чтобы помирить друзей. — Вот пуговица. Если Сорока отгадает, в какой руке я держу ее, — будет так, как хочет она.

И Бориска, переложив за спиной пуговицу из одной руки в другую, спросил:

— Ну, в какой?

Сорока крутнула головой, хитро посмотрела на Бориску и сказала:

— В правой!..

Бориска медленно разжал ладонь.

— Урра, я отгадала! — обрадовалась Сорока. — Где моя драгоценность? — засуетилась она, разыскивая кругляшок на цепочке.

А надев его, минут пять вертелась перед зеркалом.

— Тот, кто собрался в театр, должен выглядеть нарядным, — протрещала она, заметив насмешливый взгляд Бука.

Подстриженные кусты около оперного еще стояли плотной зеленой стенкой, словно осень была далеко-далеко, а не в двух шагах от них.

Кое-где чирикали воробьи. Вверху, между колоннами, переговаривались голуби. Купол поднимался громадным богатырским шлемом.

— Культуррное место, — сказала Сорока, оглядывая театр. — Когда я пролетала над городом и смотрела вниз, он показался мне почти игрушечным. С земли смотреть на театр совсем другое дело.

Сорока взлетела, уселась на самой макушке купола и стала едва заметной снизу.

— Как я смотрюсь? — крикнула она.

— Никак, — ответил Бук. — Если не знать, что ты сидишь там, тебя можно и совсем не заметить.

Но Сорока ничуть не расстроилась. Попрыгав по куполу, она слетела на асфальт в замечательном настроении. Глаза ее мечтательно поблескивали.

— Теперь я понимаю, насколько прекрасно высокое искусство, — сказала Сорока, поправляя на груди кругляшок. — Странно, что голуби не поднимаются выше колонн — я ни одного из них не встретила на куполе.

— Они слишком разжирели, — заметил Бук. — Искусство на них не действует так, как на тебя. Вот если бы кто-нибудь насыпал голубям крошек на крышу, они бы паслись там.

— Голубям почему-то разрешается жить везде, — задумчиво сказал Бориска. — Почему бы не позволить и Машеньке построить берлогу около театра, на газоне. Как было бы здорово!

— Машенька могла бы вместе с контролерами проверять билеты перед началом спектакля, — сказала Сорока.

— Ну вас с вашими немыслимыми фантазиями, — отмахнулся Бук. — Так вы здесь домечтаетесь до того, что мы никуда больше не успеем сходить!

… На базаре, как всегда, было многолюдно и шумно. Краснели помидоры. Зеленели огурцы. Пахло арбузами и яблоками.

У входа, на бойком месте, сидел старичок и продавал лотерейные билеты. Почти ежеминутно он кричал в рупор:

Увидев Бориску, старичок прокричал:

— Выиграй ее, — сказал Бук Бориске.

— Конечно, — поддержала Бука Сорока, — надо выручить этого доброго старичка. Он, наверное, наделал столько машин, что и сам не знает, как от них теперь избавиться. Машина нам пригодилась бы увозить Машеньку.

— Ничего не выйдет, — вздохнул Бориска. — Наша семья невезучая на выигрыши. Да и нет у меня лишних тридцати копеек. Пусть другие выигрывают.

— Жаль, — сказал Бук. — Такие добрые старички редко встречаются.

И друзья пошли искать кедровые орехи.

— Я сам буду выбирать их, — предупредил Бук. — Мне стоит только взглянуть на орехи, и я сразу определю, какие хорошие, а какие нет.

Орехи продавались за рядами с картошкой. Их было много — рядом с калеными, сверкая капельками смолы, лежали сизые кедровые шишки.

— Дальше, пойдем дальше… — говорил Бук и объяснял:- Эти еще не дозрели. А среди тех — много пустых…

— По-моему, все они одинаковы, — сказала Сорока. — Ты просто привередничаешь.

Бук не стал отвечать. Он увидел спелые орехи и потянул к ним Бориску.

— Вот эти нам подойдут, — шепнул он и показал лапкой на большой раскрытый мешок, посредине которого стоял граненый стакан.

«Ну и ну…» чуть не сказал Бориска, увидев, что продает орехи та самая старушка, что испугалась Бука в автобусе.

Старушка тоже узнала его.

— Где же ты еще и сороку взял? — спросила она Бориску.

— Сви-сви-сви… — ответил Бук.

Но старушка, как тогда, в автобусе, не поняла его. Хорошо еще, что не сгребла свой мешок и не убежала. Только посмотрела на Бука внимательнее и опять обратилась к Бориске;

— Все свистит зверушка-то?

— Свистит, — сказал Бориска. — Нам бы орехов. Да подешевле.

— Ишь ты, подешевле ему… — проворчала старушка, но, глянув еще раз на Бориску, согласилась: — Ладно, старому знакомому можно продать и подешевле. Подставляй карманы.

Когда карманы раздулись так, словно в каждый из них затолкали по мячику, Бориска хотел заплатить.

— Чего уж, — отмахнулась старушка. — Пусть это будет вроде гостинца тебе и зверушке. Уж больно забавно свистит.

Бориска и Сорока поблагодарили. А Бук выпрыгнул из Борискиной пазухи и станцевал. С притопываньем и прихлопываньем.

— Надо ж, какая ученая! — удивилась старушка. — А я-то, дура, боялась, что укусит…

— Теперь мы идем в кино, где продают орехи с мороженым, — сказал Бук.

…До начала сеанса оставалось двадцать минут. Бориска купил билет и попросил друзей не высовываться из-за пазухи.

— Сидите тихо, пока не погаснет свет, — сказал он. — Иначе у нас могут быть неприятности. В кинотеатр не пускают зверей и птиц.

— А как же орехи и мороженое? Ведь ты обещал… — спросил Бук.

— Хорошо, я что-нибудь придумаю… — сказал Бориска. — Только не выглядывайте.

Он купил две порции по двести граммов, отнес вазочки на свободный столик, сел за него и одну вазочку поставил на колени. Потом он расстегнул нижнюю пуговицу рубашки, и Сорока с Буком принялись есть мороженое.

— Вкусно? — спросил Бориска.

— Я вымазал все усы, — ответил Бук. — А орехи какие-то сладкие, фу!

— А мне нравится, — сказала Сорока. — К тому же я заметила в углу возвышение для выступлений. Это, конечно, не оперный театр, но почему бы мне не спеть?

Она бы, пожалуй, и спела, но, к счастью, зазвенел звонок, и друзья пошли в зрительный зал.

После третьего звонка погас свет.

— Теперь смотрите внимательно, — сказал Бориска. Ему казалось, что цветной и широкоэкранный фильм должен понравиться друзьям.

Но Бук и Сорока довольно равнодушно смотрели на экран. Там, по каменистой дороге, вел грузовик шофер Вася. Он крутил руль и пел главную песню фильма. В ней говорилось о том, как хороша профессия шофера. И еще эта песня звала вперед и вперед, где за поворотом Васе встретится героиня фильма, светловолосая девушка. Она попросит подвезти ее. А потом окажется, что Вася не может жить без героини. Но она будет лишь смеяться над его чувствами.

— Сейчас, — говорил друзьям Бориска (он смотрел этот фильм третий раз), — сейчас она по-настоящему влюбится в него. Они пойдут вдвоем в цирк, а там на арену выйдет силач и станет предлагать зрителям побороться с ним. Вася пойдет и поборет его. Здорово?

— Она полюбит его за силу? — спросила Сорока.

— За смелость и за силу, — сказал Бориска. — Разве плохо?

— Медведица, тетя Мотя, была сильнее этого Васи, — заметил Бук. — А слон еще сильнее. Почему бы ей не полюбить слона? С ним вообще никто не справится…

— Ничего вы не понимаете! — обиделся Бориска.

— Ха! — воскликнула Сорока. — Все мы понимаем. Просто этот фильм нам не нравится — в нем не показывают интересных человеческих повадок!

— Мальчик, не мешай смотреть, — сказали Бориске из заднего ряда. — Что ты там все время шепчешь да шепчешь?

— Тссс… — предупредил Бориска друзей.

Но его «тссс» хватило на несколько минут. Герой уже опять ехал на грузовике через лес, и в кадре появилась береза. На ее вершине друзья увидели сороку.

— Ведь это Сорокина бабушка! — закричал Бук. — Она опять живая, хотя умерла два года тому назад.

— Урра! — закричала Сорока. — Моя бабушка жива! Здравствуй, бабушка!!!

Ликуя, она вырвалась из Борискиной пазухи и полетела к экрану.

Но, пока Сорока летела, кадр сменился, и на том месте, где была Сорокина бабушка, оказалась героиня фильма.

Ослепленная светом кинопроектора, Сорока вцепилась в экран, заколотила по нему крыльями и закричала сама не помня что.

Фильм прервался. Бориска позвал Сороку, бросился к выходу и распахнул на улицу дверь.

— Ой, ой, ой… — сказала Сорока, вылетев за Бориской. — Такого страха я давно не испытывала. А все-таки я увидела свою бабушку! Машенькина мама, тетя Мотя, превратилась в небесные звезды — она была очень большой, а моя бабушка стала звездой экрана. Вот как! — воскликнула Сорока напоследок и гордо оглядела улицу.

Уже вечерело. Люди спешили домой после работы. Светились окна домов и витрины магазинов. Автобусы, троллейбусы и легковые машины неслись по дороге почти сплошным потоком.

Друзья подошли к перекрестку. Зажегся красный свет, и те из машин, что не успели проскочить перекресток, тормознули, присели на задние колеса, ожидая возможности прыгнуть вперед и мчаться дальше.

— Р-р-р-ры… — сказал Бук одной из легковых машин. Она смотрела вперед нетерпеливее других и даже слегка вздрагивала от напряженной работы мотора.

— Ты чего? — спросил Бориска.

— Пусть не рычит на меня, как зверь, — ответил Бук. — У меня тоже есть нервы, и я не хочу терпеть ее рычанье.

Подходя к дому, Бориска глянул на окна квартиры, и ему показалось, что все они освещены ярче обычного.

«Этого не должно быть, — подумал он. — Наверное, у меня тоже есть нервы».

Ему захотелось побыть одному. Залезть в кровать, накрыться с головой одеялом — Бориска любил так вспоминать о разных событиях, фантазировать.

И, пока Бук рассказывал роботу Олегу о прогулке, а Сорока дополняла рассказ, Бориска лежал с закрытыми глазами, размышляя о последних событиях. Они, словно кадры цветного фильма, возникали перед его закрытыми глазами.

Сначала возникла старушка. Не в автобусе, где Бориска встретил ее впервые, и не на базаре. Старушка куда-то летела в самолете. Она сидела в третьем ряду мягких кресел и держала на коленях полную корзину желтых одуванчиков. Цветы, один за другим, отцветали прямо на глазах. Старушка вынимала их из корзины и сдувала пушистые семена. Семена некоторое время кружились в салоне, а потом стали вылетать через закрытые иллюминаторы. Сначала они порхали вокруг самолета, а затем отставали, опускались, собирались внизу в белые кучевые облака. И земля лишь кое-где слегка виднелась между ними. Бориска еще раз посмотрел на старушку и впервые увидел ее лицо так близко и ясно, что мог бы сосчитать на нем все морщинки. И на этот раз оно показалось ему очень похожим на лицо его бабушки.

Неожиданно Бориска почувствовал легкий толчок, словно спрыгнул с нижней ветки невысокого дерева. Он огляделся и увидел, что никакого самолета нет, а под ногами поляна, и на ней всюду белеют одуванчики.

Потом поляна исчезла, и Бориску окружил бетонный лес. В нем ничего не шуршало и не двигалось.

Сосны и березы стояли, как памятники, касаясь друг друга бетонными ветвями. На вершине бетонной сосны сидела бетонная ворона и, склонив голову, смотрела вниз. Бориска проследил за ее взглядом и увидел, что по лесу идут четверо: Ёкало-Мокало с ружьем, Ёкалиха-Мокалиха с длинной блестящей пилой, Долговязый с топором и Белобрысый с рогаткой.

«Куда они идут»? — подумал Бориска и, приглядевшись, заметил среди бетонного леса несколько тонких зеленых березок.

— Туда! — обернувшись к своим спутникам, сказал Ёкало-Мокало и показал на березки стволом ружья.

— Ага! — согласилась Ёкалиха-Мокалиха и радостно лязгнула пилой.

— Эх! — воскликнул Долговязый и взмахнул несколько раз топором.

А дальше произошло вот что: из-за бетонного пня вышел черный кот и не спеша стал переходить тропинку.

— Сейчас я его срежу! — крикнул Белобрысый и выстрелил в кота из рогатки.

Кот приостановился, поймал лапой камень и, отшвырнув его в сторону, произнес такое длинное слово, понять которое Бориска не смог.

И сразу же бетонный лес пропал.

Перед Бориской промелькнула легковая машина непонятной марки. Из окна ее высовывался старичок и призывно махал лотерейными билетами.

Бориска хотел ответить старичку, что в следующий раз он обязательно купит у него билет. Но машина подняла такую пыль, что Бориска закашлялся. Не успел Бориска прокашляться, как почувствовал: кто-то ударил его по голове.

— Тебя не добудишься, — сказала Сорока. Это она слегка долбанула клювом Бориску. — Ты слишком крепко спишь. Смотри: Первая Вечерняя Звезда давным-давно уже взошла. Интересно, почему она не поднимается высоко, а лежит почти на крыше дома?

— Не знаю… — пробормотал Бориска, протирая глаза.

— Пусть лежит, — сказал Бук. — Очевидно, ей так удобнее.

— А моей бабушке удобнее сидеть на березе в кино, — заметила Сорока. — Она будет сидеть там долго-долго, пока я еще раз не посмотрю этот фильм…

Бориска окончательно очнулся и подошел к окну. Высокие легкие облака чуть затуманивали небо, но звезды хорошо было видно.

— Вот и созвездие Большой Медведицы взошло, — сказал Бориска. — Как вы думаете, видит Большая Медведица тот сарай, где сидит Машенька?

— Конечно, — сказал Бук. — Ведь не зря же она смотрит на город…

 

Решающая ночь…

Часы в большой комнате пробили одиннадцать раз, и общее нетерпение усилилось.

Сорока нет-нет да и взмахивала зажившим крылом, проверяя его надежность…

Даже папа, похлопав себя по карманам, спросил раздраженнее, чем обычно:

— Да куда же я дел свои очки?!

Смешнее всего было то, что очки сидели на его носу и он, спрашивая, смотрел сквозь них.

Спокоен был только робот Олег. С невозмутимым видом рассматривал он корешки книг на полке. Книг у Бориски было много — Бориска любил читать, разглядывать картинки. На полке стояли книги про Незнайку и Буратино, о волшебнике Изумрудного города и трех веселых красках. Но из всех книг робота больше всего заинтересовали сказки Пушкина. Заметив, что друзья не обращают на него никакого внимания, робот Олег погладил своей железной рукой корешок сказок. Однако Бориска заметил и спросил:

— Ты любишь сказки Пушкина? Робот смутился и отдернул руку.

— Да, — сказал он, — мне очень хотелось бы взять их почитать. Пока вы с папой и мамой не приедете посмотреть на Машенькину новую берлогу.

— Хи! — сказала Сорока. — Вы, робот, такое серьезное создание! Мне казалось, что больше всего вас должно привлекать будущее. А вы, как маленький мальчишка, интересуетесь какими-то древними сказочками!

— Пусть интересуется, тебе не все ли равно? — заступился за робота Бук. — Я, например, до сих пор люблю сказки, хотя давно вырос. Мне кажется, что в сказках бывает гораздо больше правды, чем в некоторых современных несказочных книгах. Такие нагоняют на меня лишь раздражение или скуку.

— И я, наверное, никогда не перестану любить сказки, — сказал Бориска. — В них все понятно. Как было бы хорошо, если бы учебники писали сказочники!

Робот по-своему понял Борискину любовь к сказкам.

— Значит, мне нельзя взять эту книгу? — разочарованно спросил он.

— Отчего же, бери, — ответил Бориска. — Я после куплю себе в магазине еще одни сказки Пушкина, а тебе в лесу никто их не продаст.

— Спасибо, спасибо… — поблагодарил робот.

Он взял книжку с полки, любовно перелистал ее и попросил немедленно, чтобы потом не забылось, положить сказки в Борискин портфель — друзья решили взять его с собой.

— И вообще нам пора уже собираться, — сказал робот Олег.

Необходимых вещей набралось так много, что в школьный портфель они не поместились, и папа отдал им свой большой служебный портфель с двумя замками.

В него положили: сказки Пушкина, электрический фонарик, десять запасных батареек, компас, карту, масленку от швейной машинки, необходимую роботу для смазки, Сорокин кругляшок на цепочке, заплечный мешок Бука, набитый кедровыми орехами, и еще много-много разных необходимых вещей было упрятано в папин портфель, который особенно раздулся после того, как в него поставили двухлитровую банку с малиновым вареньем.

— Вот Машенька обрадуется-то! — сказал Бориска, засовывая в портфель еще и деревянную расписную ложку. — Она давно не пробовала малины. Пусть наше варенье напомнит ей то время, когда она вместе с мамой своей, тетей Мотей, лакомилась в малиннике.

— Да… — сказал Бук. — Тогда очень веселое было время. К малиннику прилетали бабочки, в нем жило четыреста с лишним жуков и построила гнездо мухоловка. Она всегда страшно тревожилась за своих птенцов. А мы делали вид, будто не замечаем гнезда. Даже Машенькина мама-медведица, хотя она и любила ходить прямо по кустам, выбирая спелые ягоды, никогда не трогала вблизи гнезда ни одной ягодки. Так они и осыпались, перезревшие, на землю…

— Ничего, мы найдем новый малинник там, куда придем, — успокоила Бука Сорока. — В нем тоже, наверное, живут жуки и есть гнездо. Хотя, вообще-то, я лишь любуюсь малиной и никак не могу до сих пор понять, что вкусного находит в ней Машенька. Ах, чуть не забыла, — спохватилась она. — Скажите, кто мне подарит на прощанье маленькое красивое зеркальце?

— Наверное, я… — сказала мама, которая до того молча помогала друзьям собираться. — Выбирай, стрекотунья, какое из моих зеркалец больше всего нравится тебе.

— Вот это… Только это!.. — воскликнула Сорока, хватая с тумбочки лучшее и проворно засовывая его в портфель. — А теперь… — сказала она, проверив, не топорщатся ли у нее перья, — теперь я должна слетать попрощаться с голубями. Хотя у нас и не получилось никакой дружбы, все-таки мы были знакомы…

Она быстро вернулась, почистила лапой клюв и вопросительно посмотрела на Бориску. Бориска, в свою очередь, вопросительно посмотрел на папу.

— Да, пора ехать, — поняв Борискин взгляд, произнес папа. — Уже поздно, транспорт ходит плохо.

— Будьте осторожны… — попросила мама. — Я очень беспокоюсь. Давайте присядем на минутку перед дорогой…

Мама села первой на краешек стула, и все сели за ней: Бориска с папой на край дивана, Бук и Сорока — на портфель.

— Ну, теперь можно ехать, — сказала мама, вставая после минутного молчания. — Так смотрите, будьте осторожны!

— Конечно, конечно, — ответила Сорока, — мы сделаем все как надо. А вы будущим летом приезжайте к нам в гости. Впрочем, я до лета еще прилечу к вам, расскажу, как мы устроимся на новом месте!..

…В доме Ёкалы-Мокалы было полно людей. Должно быть, отмечалось какое-то семейное событие. Гости уже изрядно угостились и пели песни так громко, что было слышно на улице.

То и дело хлопали двери дома — люди выходили во двор прохладиться. Собака лаяла, почти не переставая. Гости, кому только не лень, подзывали ее. Одни гладили, другие заставляли встать на задние лапы и отчаянно ругались, когда собака не хотела этого делать.

— Мы выбрали не совсем удачное время, — сказал Бориска. — Они помешают нам.

— Что ты! — возразил Бук, выбираясь из Борискиной пазухи. — Гости вот-вот разойдутся по своим домам, а хозяева, раз они выпили много вина, как бухнутся спать, так ничего и не услышат. Я считаю, что нам повезло. Давай напильник. И отойдите с папой подальше, чтобы не привлекать внимания. Сорока прилетит и скажет вам, когда придет время освобождать…

Во втором часу ночи гости стали расходиться. Они долго прощались с хозяевами возле ворот. Ёкало-Мокало стоял и, покачиваясь, благодарил их за то, что они его не забыли.

— Приходите почаще, — говорила гостям жена Ёкалы-Мокалы. — А то без вас скучно. Мы со стариком уже надоели друг другу. Все больше ругаемся…

— Э-т-т-та нехорошо… — заметил один из гостей. — Вы д-д-д-лжны в-в-ворковать…

— Тьфу! — сказала Сорока, покачиваясь на вершине тополя. — Они боррмочут точь-в-точь, как голуби!

— Видел, сват, — Ёкало-Мокало легонько ткнул кулаком гостя, — какой у меня медведь откармливается? Через полгодика… Нет, месяцев через десять медвежатинки попробуем. Любишь медвежатинку?

— Х-хо-ро-шее д-д-ело, — согласился сват.

«Ждите, будет вам сегодня хорошее дело!» — насмешливо подумала Сорока.

Гости, наконец, распрощались и пошли. Дойдя до конца улицы, затянули песню. Она была слышна еще долго после того, как гости скрылись за поворотом.

— Что, мать, пойдем и мы на боковую? — спросил жену Ёкало-Мокало и стал закрывать ставни.

Потом дверь захлопнулась, лязгнули дверные засовы, а через некоторое время исчезли и полоски света, пробивающиеся в щели между ставнями.

«Успокоились, — решила Сорока. — Посижу еще чуть-чуть и полечу узнаю, как там, в сарае, идут дела».

Через полчаса она слетела на крышу сарая и спросила:

— Вы живы? У вас все в порядке?

— Мы живы, — ответил за всех робот Олег. — Я уже освободил от цепей Машеньку. Она примитивно была прикована.

— А Бориска скоро придет? — спросила Машенька.

— Сейчас я позову его, — сказала Сорока.

— А почему перестала лаять собака? — спросил Бук. — Она что, тоже спит крепко-крепко?

— Собака обиделась на гостей и хозяев, — ответила Сорока. — Мне с дерева хорошо было видно, как ее заставляли стоять на задних лапах и лупили, когда она не хотела забавлять гостей.

— Может, собаку и отцеплять не надо? — спросил робот Олег. — Если она очень обиделась на хозяина, то не станет лаять.

— Нет, — не согласилась Сорока, — лучше отцепить. Кто знает, как ей вздумается повести себя, когда Машенька полезет через забор…

— Ты уже взяла ключ от сарая? — спросил Бук.

— Сейчас возьму, отнесу Бориске. А робот пусть пока занимается собакой. Я моментально вернусь ее отманивать!

…Папа и Бориска ждали у обочины дороги.

— Долго что-то нет Сороки, — сказал Бориска. — Неужели гости не уйдут, и мы так ничего и не сможем сделать?

Он остановился и прислушался. И вдруг услышал шорох.

В это? момент послышался шорох крыльев, и на его плечо опустилась Сорока с ключом в клюве.

— Ёкалы-Мокалы спят, — сказала она, отдав Бориске ключ. — Робот уже расковал Машеньку и теперь отцепляет собаку. Я лечу ее отманивать!

Она взлетела и сразу пропала в темноте.

— Ну, я пошел… — сказал Бориска, чувствуя себя так, словно собирался прыгнуть в глубокую холодную речку. — Ты, папа, оставайся здесь, на дороге. И если что…

— Нет, — возразил папа, — я иду тоже. Ты один не справишься! Мало ли какие могут возникнуть обстоятельства, требующие моей немедленной помощи. Да я потом не прощу себе, если с тобой произойдет несчастье!

— Папа… — умоляюще попросил Бориска, — ведь ты не умеешь перелезать через заборы… Еще сорвешься, наделаешь шуму. Если понадобится твоя помощь, я крикну тебе…

— Ну, ладно, — согласился папа, ставя тяжелый портфель на обочину, — пусть будет по-твоему.

Бориска сунул ключ в карман и побежал к забору.

— Ав-ав, ав-ав, ав-ав! — услышал он удаляющийся лай. Это Сорока отманивала собаку все дальше в переулки.

Бориска остановился перед забором, примериваясь. Потом подтянулся на руках и, помогая себе ногами, перелез во двор.

Не прошло и минуты, как он уже возился с замком.

Замок открывался плохо. Ключ повернулся один раз, а второй раз никак не хотел поворачиваться. Он упирался во что-то, словно чувствовал, что находится не в хозяйских руках.

— Вот проклятый! — прошептал Бориска, изо всех сил нажимая на ключ двумя руками.

— Скорей, скорее… — торопил Бук.

А Машенька лишь взволнованно дышала в сарае, стоя около самой двери.

Наконец ключ повернулся. Но одновременно лязгнули засовы, и на крыльцо вышел Ёкало-Мокало.

Он чиркнул спичкой, прикурил и позвал собаку.

Собака не ответила.

— Музгар, ко мне! — рассерженно крикнул Ёкало-Мокало и сам пошел к собачьей будке.

— Сорвался, холера… — пробормотал он, увидев пустую будку и сиротливо висящую цепь. — Ну, погоди у меня! — угрожающе помахал он кулаком в сторону улицы.

Бориска приоткрыл дверь сарая и спрятался в нем.

— Тсс… — сказал он Буку и Машеньке. — Ёкало-Мокало ходит по двору.

— Только бы он не вздумал подойти к сараю, — шепотом сказал Бук.

— Если он попробует заглянуть сюда, — сказала Машенька, — я тогда не поручусь за себя. Он так надоел мне, что получит от меня здоровую оплеуху.

— Лучше пусть не будет никакого шума, — предупредил Бориска. — Тсс… — добавил он. — Ёкало-Мокало, кажется, решил проверить, цел ли на сарае замок.

Действительно, Ёкалу-Мокалу встревожило отсутствие собаки. И он, хотя и не сомневался в том, что Машенька не сможет порвать две цепи, все же решил подойти к сараю.

— О-о-о! — удивленно протянул он, увидев, что замка нет.

Некоторое время Ёкало-Мокало стоял перед незапертой дверью, покачиваясь и пытаясь припомнить, как же это могло случиться, что он не запер сарай. Так ничего и не вспомнив, ударил кулаком по двери и крикнул:

— Эй ты, подай голос! Машенька слегка зарычала.

— Там… — удовлетворенно сказал Ёкало-Мокало. — Ух, ты, зверюга!..

И он распахнул дверь, желая еще и посмотреть на Машеньку…

Нет, Машенька не влепила Ёкале-Мокале оплеуху. Она просто подцепила его лапой и довольно легко бросила в дальний угол.

— А-а-а-а! — крикнул Ёкало-Мокало.

— Бежим! — позвала Машенька, и все, за исключением лежащего в углу Ёкалы-Мокалы, выскочили во двор.

— Скорее, скорее… — торопил Бук, устремляясь к забору. Но Бориска, прежде чем бежать, закрыл на замок дверь сарая и подальше забросил ключ.

— Догоняй теперь нас! — крикнул он Ёкале-Мокале, который принялся барабанить по двери кулаками.

Бориске показалось, что они бежали долго. Он запинался несколько раз, чуть не упал и до того запыхался, что, казалось, вот-вот задохнется.

— Не пришлось бы нам ждать Сороку… — тяжело дыша, проговорил он, чувствуя, что папа подхватил его, помогая сыну выбраться из придорожной канавы на обочину.

— А я уже здесь! — стрекотнула Сорока. — И не одна. Вместе со мной Музгар. Он все понял и тоже хочет отправиться с нами. Давайте возьмем его с собой. Ему очень плохо жить у такого хозяина.

— Да, — гавкнул Музгар, — возьмите меня. Ёкало-Мокало обещает содрать с меня шкуру на рукавицы!

— Ну… — неопределенно сказал Бориска. — Не знаю…

— Пусть идет, — вступилась Машенька. — Я хоть и не люблю собак, но разве можно допустить, чтобы сдирали шкуру?

— Нельзя, — согласился Бук.

— Бежим, — сказал Бориска. — Нам некогда долго разговаривать.

— Караул, грабят!.. — донесся голос Ёкалы-Мокалы.

— Кто-то зовет на помощь… — сказал папа. — Придется задержаться и помочь человеку.

— Не надо, — дернул папу за рукав Бориска. — Это кричит Ёкало-Мокало. Мы засадили его в сарай. Пусть ему помогает Ёкалиха-Мокалиха, а нам надо торопиться. Бежим!

И они побежали по дороге, уводящей за город. Тяжелее всех приходилось папе.

— Вот это кросс — говорил он, перебрасывая на бегу портфель из одной руки в другую. — Давно я так не бегал!

У развилки дороги, километрах в трех от города, они остановились.

— Нам направо, — сказал робот Олег, посветив карманным фонариком на карту.

— Вы с папой можете возвращаться, — сказала Бориске Сорока. — Опасность миновала. Дальше нас провожать не надо. Эй, Олег! — крикнула она роботу. — Через сколько километров нам сворачивать в лес?

— Через десять километров и двести тридцать метров, — ответил робот. Он любил точность.

— Вот видите, — сказала Сорока, — это совсем недалеко.

— Нет, — возразил Бориска. — Мы проводим вас.

Они пошли дальше, возбужденно переговариваясь, обсуждая события освобождения Машеньки.

И только Музгар бежал молча.

Ему тоже очень хотелось поговорить, но он еще не чувствовал себя совсем своим среди друзей.

«Что ж, — думал Музгар, вглядываясь в пустынную дорогу. — Я докажу им свою верность. И они полюбят меня, даже Машенька».

О многом вспоминал Музгар, глядя на дорогу. О том, как его мама играла с ним, когда он был щенком. И о том, как его отдали незнакомому человеку, который полюбил Музгара, и Музгар полюбил его. А после, когда однажды они пошли гулять по городу, человек этот потерялся. Музгар долго искал его, ночевал в подъездах разных домов. Потом Музгара привел в квартиру какой-то мальчик. Но ему не разрешили держать собаку. И он отдал Музгара другому мальчику, а тот отдал его какому-то дяденьке. А дяденька продал Музгара Ёкале-Мокале…

Уже стало рассветать, когда они дошли до места, где друзьям надо было сворачивать в лес. Приближалась минута прощания. Чтобы немного оттянуть ее, Бориска спросил:

— Машенька, ты хочешь малинового варенья? У нас в портфеле целая банка!

— Хочу, — сказала Машенька.

Бориска достал из портфеля варенье, ложку и передал ей.

— Ешь, — сказал он, — наедайся. Варенье мама варила.

— Ах, — воскликнула Машенька, облизывая ложку. — Оно напоминает мне о малиннике. Давно я не ела такой вкуснятины!..

— Послушайте, послушайте! — стрекотнула вдруг Сорока, — я сочинила стишок.

— Сочинила, так читай, — сказал Бук. — Тебе, наверное, не терпится его прочесть?

— Не терпится, — призналась Сорока.

Она повертела головой, высматривая по привычке, как бы прополоскать клюв перед чтением, но потом сказала:- А, обойдется! — и прочла такой стишок:

— Оно бы еще не так закричало и замолчало, если бы я влепила ему оплеуху! — проворчала Машенька.

— Ну его! — сказал Бук. — Пусть оно там теперь кричит и молчит, как хочет…

— Нам пора возвращаться, — сказал папа Бориске. — Если мама не сошла еще с ума от беспокойства — наше счастье…

Робот Олег развернул карту, уточнил дальнейший маршрут, и все стали прощаться.

— Как только мы построим новую берлогу, я сразу прилечу к вам, — сказала Сорока.

— Мы построим первоклассную берлогу, — уточнил робот Олег.

— А я, когда вы придете в гости, угощу вас свежей малиной и медом, — пообещала Машенька.

— Когда вы придете к нам, вам не захочется уходить обратно, — сказал Бук.

— Ну, а ты что скажешь, Музгар? — спросил Бориска. — Может, останешься у нас? Тебе будет удобно и весело в нашей квартире.

— Нет… — покачал головой Музгар. — Я потом вернусь к вам. А сейчас мне хочется пойти с Машенькой, помочь строить берлогу…

Друзья обнялись.

Бориска с папой остались на дороге, а остальные пошли в лес. Впереди шел робот Олег. Он выбирал наиболее удобный и короткий путь.

Замыкала цепочку друзей Машенька. Ей было грустно. Она почти ничего не успела сказать Бориске и не знала, когда увидит его снова. Но к этому грустному чувству добавлялась и радость освобождения из плена.

Сорока перелетала от робота Олега к Машеньке. Она то взлетала высоко-высоко, то летела над самой землей.

У опушки леса друзья остановились и, махнув последний раз папе и Бориске, скрылись в лесу.

— Пока! — крикнул Бориска вслед друзьям, и утреннее эхо ответило ему:

— Ока… Ока… Ока…

А с неба, словно разбуженные этим криком, полетели теплые, совсем как в июле, дождинки. Их становилось все больше и больше. Они падали и падали на землю, скрывая следы ушедших Борискиных друзей…