Королев

Романов Александр

Часть четвертая

Триумф

 

 

* * *

Стремителен бег времени. Замечательных успехов достигли. советская наука, техника и. промышленность, что ярко отразилось в осуществлении впервые космических полетов Ю. А. Гагарина и Г. С. Титова на кораблях «Восток-1» и «Восток-2», воистину открывших для человечества эру космического летания. Эпоха работы человека в свободном космосе началась, когда Алексей Леонов шагнул в открытое пространство и свободно поплыл в нем.

Еще малоизученные пространства космоса, несомненно, представляют большой практический интерес для решения целого ряда прикладных задач народнохозяйственного и научного значения. Можно ожидать в ближайший период времени создания системы спутников-станций для целей связи и ретрансляций радио– и телевизионных передач, для обеспечения навигации судов и самолетов, для систематического наблюдения за погодой, а в будущем, быть может, и для некоторого активного воздействия на формирование погоды. С помощью спутников и пилотируемых орбитальных аппаратов будут проводиться научные исследования Земли как планеты Солнечной системы, будут изучаться прилегающие к земной атмосфере области космического пространства и явления, связанные с деятельностью Солнца...

С берега Вселенной, которым стала священная земля нашей Родины, не pas уйдут в еще неизведанные космические дали советские корабли...

Все сказанное – увлекательные планы исследования Вселенной, это шаги в будущее. Это будущее, хотя и не столь близкое, но реальное, поскольку оно опирается на уже достигнутое.

С. Королев

Замыслы и свершения

1962. Королев подготовил проект "Основные особенности проекта спутника связи «Молния», разработал «Предложения по созданию средств для орбитальной сборки»; закончил «Заметки по тяжелому межпланетному кораблю и тяжелой орбитальной станции»; руководил запуском и полетом двух кораблей «Восток», пилотируемых космонавтами Андрияном Николаевым и Павлом Поповичем, автоматической межпланетной станции «Марс-1». Осуществил руководство разработкой эскизного проекта тяжелой транспортной космической системы в составе сверхмощной ракеты-носителя Н-1, разгояно-тормозных ракетных блоков, лунного орбитального и посадочного кораблей.

1963. Руководил запуском и полетом на орбите двух кораблей «Восток», пилотируемых Валерием Быковским и Валентиной Терешковой; подготовил научно-техническую справку «О возможности использования корабля „Восток“ для экспериментальных исследований по перспективным проблемам космонавтики».

1964. Возглавил разработку и строительство трехместного корабля «Восход», используя основную конструкторскую завязку «Востока». Совершенствуя ракету-носитель «Восток», создал новый ракетный комплекс «Союз». Руководил запуском и полетом на орбите «Восхода» с экипажем в составе Владимира Комарова, Константина Феоктистова и Бориса Егорова. Подписал проспект «Автоматическая станция для первой посадки на Луну».

1965. Руководил запуском и полетом в космосе корабля «Восход-2», пилотируемого Павлом Беляевым и Алексеем Леоновым. Осуществлен первый в мире выход человека из корабля в открытый космос; запущен «Зонд-3», получивший новые снимки обратной стороны Луны; продолжал разработку корабля типа «Союз» и «Зонд» с целью организации облета ими Луны и возвращения на Землю; участвовал в руководстве запуском первого искусственного спутника народнохозяйственного назначения – спутника связи «Молния».

1966. 4 января провел последнее совещание с заместителем, обсудив текущие вопросы на ближайшее будущее.

 

Глава первая

108 минут, потрясших мир

День 12 апреля 1961 года ничем не отличался от других. Где-то люди еще спали, где-то уже начался обычный трудовой день. Где-то, вероятно, шел дождь, а где-то светило солнце.

Солнце светило и здесь, на Байконуре. На самом краю бетонной стартовой площадки космодрома, готовая к броску в космос, стояла, устремленная ввысь, серебристо-матовая многоступенчатая ракета. На фоне огромного диска Солнца, подсвеченная его лучами, она казалась произведением искусства, а не творением инженерной мысли.

На краю стартовой площадки Гагарина встретили члены специальной Государственной комиссии С. П. Королев, М. В. Келдыш, В. П. Глушко, Н. А. Пилюгин, В. И. Кузнецов, М. С. Рязанский, А. М. Исаев, В. П. Бар-мин, К. Д. Бушуев, Б. Е. Черток, С. А. Косберг.

Юрий Алексеевич доложил председателю Государ ственной комиссии К. Н. Рудневу о своей готовности к полету и, попрощавшись со всеми, подошел к подножию ракеты. Последний шаг по Земле сделан, последний, до-полетный. Сомнения в успехе эксперимента не было, но все провожавшие Гагарина понимали, что этот шаг космонавта особый. Его первые шаги по Земле после полета ознаменуют начало новой эры.

Сотни глаз, настороженных, любопытных, удивленных, следили, как Гагарин в полном космическом одеянии медленно поднимается по ступеням массивной лестницы. Юрий Алексеевич остановился на площадке возле лифта. Ловко, несмотря на скафандр, повернулся, помахал руками.

– Дорогие друзья, близкие и незнакомые, соотечественники, люди всех стран и континентов! – звонким восторженным голосом начал Гагарин. – Через несколько минут могучий космический корабль унесет меня в далекие просторы Вселенной. Что можно сказать вам в эти последние минуты перед стартом? Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением. Все, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано ради этой минуты... – Остановился на секунду, потом твердо продолжал: – Мне хочется посвятить этот первый космический полет людям коммунизма – общества, в которое уже вступает наш советский народ и в которое, я уверен, вступят все люди на земле. – Мельком взглянув на часы, Гагарин заторопился: – Я говорю вам, дорогие друзья, до свидания, как всегда говорят люди друг другу, отправляясь в далекий путь. Как бы хотелось вас всех обнять, знакомых и незнакомых, далеких и близких! До скорой встречи!

Юрий Алексеевич услышал аплодисменты, пожелания счастливого пути. Он видел радость на лицах провожающих, их сияющие глаза.

О. Г. Ивановский открыл дверь лифта. Гагарин и Олег Генрихович вошли в лифт. В какое-то мгновение Гагарин отключился от сегодняшнего дня. В памяти, словно на киноленте, помчались, сменяя друг друга, дорогие лица. Родной Гжатск, деревянный домик. Вот мать, ловко орудуя деревянной лопатой, достает из печки каравай хлеба. Отец склонился над топором, неразлучным другом в его плотницкой жизни, направляет его лезвие. Младший братишка Борька что-то вырезает ножницами из бумаги... Старший брат и сестра... «Они ничего не знают, – подумал Гагарин, – и хорошо – не волнуются». И тут мысленно перенесся в Звездный городок. «Родная Валюша! Она все знает... Каково ей... Леночке обещал зайчика нарисовать... Забыл второпях...»

– Приехали, Юрий Алексеевич, – и Олег Генрихович открыл дверь лифта.

По легкой металлической лесенке Гагарин начал подниматься к кораблю. Следом, поддерживая его, О. Г. Ивановский и отвечающий за скафандр Ф. А. Востоков. Еще одно усилие, и они оказались на площадке. Постояли, обнялись. И Гагарин шагнул в люк, сел в кресло, в котором он проведет впервые в мире 108 космических минут.

У переносного переговорного пункта связи, установленного у подножия ракеты, прохаживался С. П. Королев. Решив, что Гагарин уже освоился в корабле, Главный подошел к микрофону.

– Я – «Заря». Как слышите меня? – как можно спокойнее спросил академик Гагарина. – Доложите.

– Я – «Кедр». Слышу вас отлично. Проверку связи закончил. Исходное положение тумблеров на пульте управления – заданное, глобус на месте разделения... Давление в кабине – единица, влажность – шестьдесят пять процентов, температура – девятнадцать градусов. Давление в отсеке – одна целая две десятых. Давление в системах ориентации – нормальное. – Космонавт сделал паузу и весело закончил: – Самочувствие хорошее, к старту готов.

8 часов 10 минут. До полета оставался почти час. Все работы шли строго по плану. А время старта неумолимо приближалось.

За полчаса до пуска С. П. Королев, председатель Государственной комиссии К. Н. Руднев и руководитель стартовой команды А. С. Кириллов направились в подземный бункер.

С. П. Королев шел первым. Медленно спускался по бетонным ступеням, о чем-то думал. Задержавшись на секунду, Сергей Павлович повернулся к председателю Государственной комиссии.

– Умно сказал Гагарин?!

– Да. Это обращение записано на пленку? – в свою очередь, спросил Руднев.

– Да, записано, – раздалось позади.

– Запись обращения Гагарина к народам немедленно переправить в Москву. Его надо дать по радио после сообщения ТАСС.

Вот и небольшая продолговатая комната – пультовая. Вдоль одной из стен размещены аппараты, упрятанные в зеленоватые металлические ящики. Бесчисленное количество мигающих огоньков – красных, синих, зеленых. Небольшой пульт. На нем в числе других и круглая пусковая кнопка.

В пультовой уже собрались ответственные за пуск, среди них – Л. А. Воскресенский, а также Н. А. Пилюгин, Н. П. Каманин, космонавт П. Р. Попович.

Сергей Павлович сел за маленький столик и сразу же по телефону связался со специалистом, отвечавшим за аварийную систему спасения космонавта при старте, потом взглянул на часы, висевшие на стене. До начала полета корабля «Восток» оставалось меньше получаса. «Теперь пора еще раз переговорить с Координационно-вычислительным центром», – подумал Королев и нажал кнопку на телефонном пульте. Координационно-вычислительный центр находится под Москвой в тысячах километров от космодрома. Однако современные средства связи позволяли там «слышать» все, что делается в эти часы на старте и будет происходить в полете.

Сейчас в КВЦ заковчились подготовительные работы к старту корабля «Восток». Здесь специалисты по системам корабля, конструкторы, баллистики, медики, биологи, математики, физики. Все сосредоточенно ждут... Им предстоит большая работа, требующая исключительной точности при невероятной быстроте принимаемых решений. И хотя проведено немало «генеральных репетиций», сегодня волновались все.

– Очень прошу вас, все данные, даже предварительные – немедленно мне, – попросил Королев. Он знал, что ему все сообщат, и тем не менее напомнил еще раз. В его правилах – лучше десять раз напомнить, чем один раз забыть. – И особенно все расчеты на посадку «Востока». Времени – в обрез. Очень прошу, – потребовал он голосом, в котором явственно звучали металлические нотки.

Королев отключился от КВЦ и отыскал глазами своего заместителя.

– Как настроение, Леонид Александрович? – спросил Королев, внимательно взглянув в глаза коллеге.

– Прекрасное, – ответил Воскресенский.

– А сердце не болит?

– В такие часы разве сердце может оставаться спокойным?

– А если без шуток? – строго спросил ученый и, но дождавшись ответа, предупредил: – Я вам все-таки предлагаю лечь в больницу, подлечиться. Это приказ. Вы поняли меня?

– Надеюсь, не сию минуту...

– Не сию, – улыбнулся Королев. – А пока доложите о готовности.

Королев слушал не перебивая. Воскресенский говорил четко и уверенно.

Включили телеэкран. На нем появилось яркое изображение космонавта. Королев остался доволен: лицо Гагарина спокойное, только на переносице еле заметна маленькая складочка да глаза чуть строже обычного.

Объявили пятиминутную готовность.

Наступили самые ответственные минуты для тех, кто создавал ракету и корабль, кто готовил их к старту. Нервы были взвинчены до предела. Негромкий монотонный звук .хронометра, отсчитывавшего секунды, отдавался в головах, будто кто-то размеренно бил кувалдой по наковальне. Пускающий Анатолий Семенович Кириллов перекинулся взглядом с Воскресенским, потом взглянул в сосред оточенное лицо С. П. Королева. Академик чуть заметно кивнул головой. ;

...Неторопливо, четко, одна за другой отдавались команды. Сергей Павлович дублировал их на борт «Востока» Юрию Гагарину, и казалось, что именно он отдает их.

– Дается зажигание, – наконец услышал Гагарин. Багровое пламя вперемешку с черным дымом забилосьЧ у основания ракеты, прорвалось вверх.

– Подъем! – строго и четко отдал команду пускающий.

И в тот же миг включилась умная автоматика.

– Подъем! – почти закричал в микрофон Королев.

Ракета сначала медленно, словно нехотя, а затем все быстрее и быстрее устремляется ввысь. Факел пламени бьет в бетон стартовой площадки. Состязание притяжения сил Земли и сил разума, человеческой энергии началось.

– По-е-ха-ли! – донесся в бункер счастливый голос космонавта.

Это неожиданное и такое подходящее к моменту, поистине русское, удалое «поехали» в одно мгновение сняло нервное напряжение. Все заулыбались, облегченно вздохнули, словно сбросили с плеч тяжелый груз.

– Настоящий русский богатырь! – выдохнул Сергей Павлович, не менее других обрадованный гагаринским возгласом. И тут же почти крикнул в микрофон: – Все мы желаем вам доброго полета!

– До свидания. До скорой встречи! – ответил Гагарин слегка дрожащим от волнения голосом.

Волновался не один Главный. Не отрывал глаз от секундной стрелки часов В. П. Глушко, чьи мощнейшие двигатели запряжены в две первые ступени ракеты. Ждал, когда включатся двигатели третьей ступени, их конструктор С. А. Косберг. Н. А. Пилюгин казался невозмутимым: его системы управления уже вели ракету-носитель в космос.

Шестьсот долгих секунд летел корабль на орбиту вокруг Земли. Ракета мчалась в глубину неба, набирая космическую скорость. Вот-вот должна отделиться вторая ступень носителя. Все с нетерпением ждали подтверждения этого от космонавта. Но он молчал.

– «Кедр», на связь! Я – «Заря», – стараясь не выдавать волнения, вызывал Главный Гагарина.

Но из динамика раздавалось только бесстрастное шипение. Гагарин молчал по-прежнему.

Находящиеся в пультовой бункера все словно окаменели. Повисла гнетущая тишина, и Сергею Павловичу показалось, что все присутствующие слышат глухие, редкие удары его сердца. Билось оно неровно, словно раздумывая: «Продолжать ли?»

Шли мучительно бесконечные секунды. «Что там? Внезапная разгерметизация кабины? Обморок от растущих перегрузок? Нет, я все проверил, все должно быть нормально. Но почему он молчит?»

В тот момент, когда С. П. Королев решил уже дать Координационно-вычислительному центру команду, предусмотренную для чрезвычайных обстоятельств, гнетущую тишину словно взорвал бодрый голос космонавта.

– Сброс головного обтекателя... Наблюдаю облака над землей – мелкие, кучевые, и тени от них. Красиво.

Красота-то какая! Как слышите?

Вздох облегчения вырвался из груди людей. Все разом заговорили. Королев жестом остановил коллег и передал на борт «Востока»:

– Все идет нормально. Вас поняли. Слышим отлично. Стало ясно, что радиосвязь прервалась из-за какой-то неполадки в этой системе.

– Вот такие секунды намного укорачивают жизнь конструкторов, – закипая гневом, процедил Главный, и тут же, чеканя каждое слово, приказал: – С узлом связи разобраться, виновников ко мне.

Вскоре «Восток» вышел из зоны радиосвязи, и Королев направился из пультовой к лестнице, ведущей из бункера на поверхность. Невзначай столкнулся с Феоктистовым. С маху обнял и расцеловал его, озадаченного необычней вспышкой эмоций Главного.

– Ну, Константин, досталось тебе от меня в эти годы?

– Досталось, Сергей Павлович, – и не утерпел, сказал: – Неплохо было бы послать в космос и инженера.

Королев бросил взгляд на молодого сотрудника, нахмурился и что-то пробурчал. Он заметил, что подобные предложения все чаще и чаще срываются с уст специалистов. Он улавливал в них попытку подготовить его, Королева, к серьезному разговору о полете инженеров п космос. Сама по себе идея работы ученых и инженеров в космическом пространстве казалась академику заманчивой и деловой. Но когда он взглянул на сухую фигуру инженера, на его бледное лицо, то подумал: «Не вынесет он перегрузок при старте и тем более при возвраще ним на Землю. А он мне нужен на Земле». Королевхо рошо понимал своего ученика. Ведь когда-то и он стрил планеры и самолеты, сам любил испытывать их.

– Не торопитесь, Константин Петрович. Придет ваш черед. Надо вначале построить многоместный корабль. Разработаем систему мягкой посадки и тогда вместе со мной рискнем. Кого возьмем третьим? Согласны? Не возражаете?

Феоктистов не понял – шутит Главный или говорит серьезно, а ответил Королеву так, будто вопрос о его полете – дело давно решенное и только не определена точно дата старта.

– Мне обязательно надо. Обязательно, – и быстро ушел.

Долго, непомерно медленно тянулись 108 гагаринских минут для тех, кто оставался на Земле, на Байконуре, для тех, кто посвятил свою жизнь космонавтике, кто осуществил самую заветную мечту человечества и послал в космос Икара XX века.

На Земле могли только ждать. Изменить, повлиять на ход первого космического путешествия человека уже нельзя. Все свои знания, силы, опыт инженеры, конструкторы, рабочие вложили в космический корабль и теперь надеялись на благополучное его приземление. На КП связи деловая тишина.

Королев внешне выглядел спокойным, но те, кто его знал давно, понимали, что держится он из последних сил. Стоящий рядом с Главным конструктором К. Н. Руднев пытался отвлечь его разговорами, но Сергей Павлович не слушал его. Вскоре Королев не выдержал, поднял трубку высокочастотного телефона, по которому его в любой момент могла вызвать Москва.

– Дайте КВЦ. Первого. Ну что же вы молчите? – не то раздраженно, не то с какой-то болью спросил Главный. – Хотели звонить? Ну?! Связь устойчивая, – и, повернувшись к коллегам, плотным кольцом окружившим его, сообщил: – Самочувствие Юры хорошее. Да, немедленно ждем... – и повесил трубку.

Настроение собравшихся на Байконуре становилось все озабоченнее: близилось окончание полета, операция едва ли не более сложная, чем старт.

Не прошло и получаса, как раздался телефонный звонок ВЧ. Сергей Павлович схватил трубку.

– Королев! – нервно крикнул он, и вмиг сосредоточенное лицо его засветилось, словно помолодело. – Приземлился! Все в порядке! Ну спасибо! Спасибо!

Все зааплодировали. Стали пожимать руку Королеву, и, хотя он радостно отвечал на приветствия, всем вдруг стало видно, как осунулся за эти дни Главный, что под глазами у него темные круги, губы поблекли. И только глаза сверкали удивительным блеском.

– Спасибо вам всем! Спасибо, друзья! – отвечал на поздравления Сергей Павлович. – А теперь по самолетам! Нас ждет Гагарин, – крикнул Королев и первым вышел из КП связи. – На аэродром!

Едва самолет поднялся в воздух и взял курс на волжский город Куйбышев, как в салоне раздались позывные Москвы. Работало радио.

«После успешного проведения намеченных исследований и выполнения программы полета 12 апреля 1961 года в 10 часов 55 минут московского времени советский корабль „Восток“ совершил благополучную посадку в заданном районе Советского Союза».

Все стали неистово бить в ладоши, повскакали с мест, словно были не в самолете, а на земле.

– Тише, тише, товарищи! Прошу вас. Дайте до конца дослушать, – попытался утихомирить Сергей Павлович.

«...Приземление прошло нормально, чувствую себя хорошо, – читал Левитан заявление Гагарина. – Травм и ушибов не имею».

– Вот теперь можно и пошуметь, – весело воскликнул Главный.

Самолет совершил посадку в пригороде Куйбышева. Все пассажиры сразу же поспешили на берег Волги, где в особняке, специально подготовленном для послекосми-ческого медицинского обследования, отдыхал Ю. А. Гагарин.

Переступив порог «гагаринского особняка», С. П. Королев сразу обратился к медикам:

–. Как? Судя по вашим лицам, все хорошо?

– Вы не ошиблись, Сергей Павлович. Первое медицинское обследование, проведенное сразу же, в районе приземления, не выявило в организме никаких изменений, – доложил Королеву известный врач В. И. Волод шч, встречавший Гагарина в точке приземления. – Отл мечалась вполне естественная усталость.

– А последнее обследование здесь?

– Никаких отклонений от исходных предполетным данных в организме Гагарина не замечено, – доложили Яздовский. -

– Не замечено или их нет? – строго переспросил Королев.

– Нет. Но надо посмотреть, что будет к утру. Может быть какая-то запоздалая реакция. Все-таки всо впервые, – не сдавался профессор.

– Я могу с ним побеседовать? – И, увидев спускавшегося со второго этажа Гагарина, обрадовался. – А вот он и сам. Спасибо, Юра, – расстроганно сказал академик и крепко-крепко обнял героя.

– Вам спасибо, Сергей Павлович, я-то что...

– Он-то что, – передразнил академик. – Вы открыли людям дорогу в космос! Ну да ладно. Об этом скажут другие. А сейчас пойдемте. И все подробнейшим образом – от первой до последней секунды.

Сергей Павлович пошел в небольшой холл, где никого не было, и, сев в кресло, жестом пригласил Гагарина занять место напротив. Взглянул на космонавта. Тот сидел свободно, слегка прислонившись к спинке кресла, и ждал, когда заговорит ученый.

– Ну-ка, дайте я на вас взгляну, Юрий Алексеевич. Сам вижу – не легко. Я тоже чертовски устал, – помолчал, потом спросил: – С домом поговорили?

– Валя плачет. Я ей говорю: «Здравствуй!», а она плачет и только говорит: «Юра!», «Юра!» Матери трубку передала.

– Анна Тимофеевна в Звездном?

– Приехала. Бодрится. Приезжай, говорит, поскорее, Галочка и Леночка ждут.

– Это хорошо, что домой позвонили. Переволновались все. Да они ли одни. Весь мир волновался. Шутка ли – первый полет человека в космос. Это вы поймете, Юрий Алексеевич, позднее, много позднее. Великое видится на расстоянии. Я счастлив, что все кончилось так хорошо. Не скрою – полет человека на ракете – цель моей жизни, и счастлив, что она сбылась. Жизнь не всегда баловала меня.

Королев задумался, что-то вспомнил свое, потом словно стряхнул с плеч неприятный груз, улыбнулся.

– Завтра, Юрий Алексеевич, ваш доклад Государственной комиссии.

– Меня предупредил генерал Каманин. Я уже составил план своего выступления.

– Это хорошо. Вот мы сейчас и проведем небольшую репетицию. Рассказывайте, а я послушаю. Начните со старта. Ведь никто еще из людей не чувствовал его, сидя в корабле.

– Вы передали мне на борт команду «Подъем», и в ту же секунду до меня донесся слабый гул работающих двигателей, затем вибрация ракеты и корабля стала учащаться. И какая-то непреодолимая сила стала все больше и больше вдавливать меня в кресло. Это перегрузки, понял я. Было трудно шевелить рукой и ногой. Они все росли и росли. Взглянул на часы. Прошло всего семьдесят секунд, а мне показалось, что несколько минут. В это время и Вы передали: «Время семьдесят». В кабине было светло от ламп. Но едва слетел обтекатель, которым накрыт корабль, как кабину наполнил солнечный свет. В иллюминаторе показалась Земля. «Восток» летел над сибирскими просторами, внизу виднелась широкая река, в берегах, поросших таежным лесом. Очень красиво. Но перегрузки все возрастали.

– Очень тяжело?

– Мы подготовлены к ним. На центрифуге мы выдерживали и гораздо большие. И вибрация на тренировках была большей.

– Продолжайте.

– Я почувствовал, как один за другим, выработав ресурс, отделялись от ракеты блоки ее первой ступени. Затем включился двигатель третьей ступени и отошел центральный блок. Я сверял по часам – отклонений не было. Наконец произошло разделение корабля и третьей ступени. Орбита, подумал я и незаметно почувствовал себя в невесомости. Все оказалось так, как предсказывал

Циолковский.

– Пожалуйста, поподробнее.

– Переход от перегрузок к невесомости шел плавно, спала тяжесть с головы, со всего тела. Я оторвался от кресла, повис на привязных ремнях между «потолком» и «полом». Почувствовал себя превосходно. Все делать вдруг стало легче. И руки, и ноги, и все тело стали будто совсем не моими. Они ничего не весили. Не сидишь, не лежишь, а как бы висишь в кабине. Все незакрепленные предметы тоже парят. Несколько капелек питьевой воды – кстати, пилось так же легко, как на Земле, – вылетели из шланга. Они сразу приняли форму шариков, свободно разместились в пространстве, а коснувшись стены корабля, прилипли к ней, ну, как утром роса на цветке.

– Очень хорошо сказали. Представляю себе. А теперь, пожалуйста, по технике.

– Системы жизнеобеспечения работали прекрасно. Такое ощущение, что я дома, в комнате. Температура, влажность, состав воздуха ие отклонялись от расчетных. Я все время наблюдал за приборами. И вел записи в бортовом журнале.

– Я не видел его. Почерк, наверное, не земной?

– Да и на Земле писать в герметических перчатках не просто. Не очень чувствуешь карандаш, но, в общем, писать можно. Надо приноровиться. У меня с карандашом, Сергей Павлович, казус произошел. Сделав запись, как на Земле, положил карандаш рядом с собой... а он, оказавшись в невесомости, уплыл от меня. Только я его и видел. Надо в следующем полете продумать, как лучше укрепить его. Хорошо, были магнитофоны: обо всем увиденном я говорил, а они все записали.

– Согласен. В нашем деле не должно быть мелочей. Не забудьте, Юрий Алексеевич, об этом сказать на комиссии. Одиночество не огорчало вас? Не страшно?

– Связь с Землей поддерживалась устойчивая. Все время слышал голос Земли. В моем распоряжении имелись, вы знаете, и телефон и телеграф. Я вел активные переговоры и порой ловил себя на мысли, что я не в полете, а на обычной тренировке у себя в Звездном.

– Вы ничего не сказали о приеме пищи.

– Ни голода, ни жажды я не чувствовал. Но программа есть программа. В определенное время пил воду и ел приготовленную пищу. Все так же, как в земных условиях. Вот, пожалуй, и все, Сергей Павлович.

– Как все? А с орбиты вы так и не возвратились, – рассмеялся Королев.

– Действительно, – улыбнулся Гагарин. – После того как корабль сориентировался в пространстве, в 10 часов 25 минут включилась тормозная двигательная установка. Почувствовал небольшой толчок. Потом последовало разделение отсеков – спускаемого аппарата от агрегатного. Переход от невесомости к перегрузкам также начался плавно. Меня снова прижало к креслу, значительно сильнее, чем при старте. Неприятное зрелище, когда корабль входил в плотные слои атмосферы. Наружная оболочка спускаемого аппарата, видимо, очень нагрелась. Сквозь стекла иллюминаторов я видел жутковатый багровый отсвет пламени, бушующего вокруг корабля. Невольно взглянул на градусник – в кабине ничего не изменилось, те же двадцать градусов тепла.

Приземление, вы знаете, состоялось по штатной схеме с катапультированием из спускаемого аппарата в расчетном месте, возле деревни Смеловка Саратовской области. В небо этой области, Сергей Павлович, я впервые поднялся на учебном самолете местного аэроклуба.

– Деревня Смеловка? – переспросил Королев. – Подходящее название. Смелые люди живут там, смелых встречают. Ну, спасибо, Юра, за рассказ. На комиссии будет много вопросов по технике. Каждому ведь хочется знать, как работала его система. Я вам весьма благодарен за все, что вы сделали, и за ваш подробнейший рассказ.

На лестнице, что вела на второй этаж, показался Герман Титов. Заметив Гагарина и Королева, он быстро спустился вниз.

– Сергей Павлович, телеграмма интересная.

– Прочитайте!

– «Приветствуем Вас, пионера космического полета. Горячо поздравляем с осуществлением мечты человечества». И подпись: «Семья Циолковских».

– Хорошая телеграмма. Наверное, надо побывать, Юрий Алексеевич, в Калуге, отдать дань уважения Константину Эдуардовичу, он жил намного впереди своего века. И вечное ему спасибо за путь, который он указал нам, людям. – Королев поднялся. – Ну, пора и честь знать, да и вам надо отдохнуть. Но не сидите тут, в здании. Идите на воздух, к Волге. Там так хорошо дышится.

Этот, такой счастливый и радостный день, день, который навсегда войдет в анналы истории, подходил к концу. Чувства переполняли всех причастных к первому космическому полету. Никто не хотел спать. Сидели в холле «гагаринского домика».

– Послушаем радио? – спросил Герман Титов.

– Да! Да! – откликнулось несколько голосов. «Нам, советским людям, строящим коммунизм, – передавала Москва торжественным голосом Юрия Левитана, – выпала честь первыми проникнуть в космос. Победы в освоении космоса мы считаем не только достижением нашего народа, но и всего человечества. Мы с радостью ставим их на службу всем народам, во имя прогресса, счастья и блага всех людей на Земле... Наши достижения и открытия мы ставим не на службу войне, а на службу миру и безопасности народов... Вперед, к новым победам во имя мира, прогресса и счастья человечества!..»

"Послушайте выступление замечательного скульптора Сергея Коненкова, земляка Юрия Гагарина, – продолжала Москва. – «Как прекрасно, что первым рыцарем космоса стал человек, начавший жить на земле, вспаханной Великим Октябрем!» – Потом диктор прочитал восторженный отклик Михаила Шолохова: «Вот это да! И тут больше ничего не скажешь, немея от восхищения и гордости перед фантастическим успехом родной отечественной науки».

«...Академик Андрей Николаевич Туполев...»

Сергей Павлович пересел поближе к репродуктору, глаза его потеплели: что же скажет его учитель?

«Гражданин СССР —летчик майор Гагарин стал первым в мире космонавтом... Эта весть гордостью наполняет сердце каждого советского человека. Какой большой путь должна была пройти наша страна, какую могучую промышленность она должна была создать, чтобы сегодня стал реальностью полет человека в космическое пространство! Честь и слава советским ученым, конструкторам, рабочим, создавшим могучую ракету, при помощи которой выведен на орбиту первый в мире корабль-спутник „Восток“ с человеком на борту!»

– Спасибо, – как бы про себя еле слышно произнес Сергей Павлович. – Ученик не подвел своего учителя. И впредь не подведу. Когда мы послушаем Гагарина? – обратился он к Яздовскому.

– В любое время, если медицина не возражает, – ответил тот.

– Лучше утром, на свежую голову, – сказал Н. П. Каманин.

...13 апреля в 10 часов утра началось послеполетное заседание Государственной комиссии. Собрались видные ученые и специалисты различных областей науки и техники, космонавты.

Перед началом заседания объявили, что Москва уведомила о ритуале встречи Юрия Гагарина в столице. Руководители партии и правительства встретят героя во Внукове. Потом торжественный проезд по улицам Москвы до Красной площади, где состоится демонстрация-встреча.

– Всего ожидал, – удивился С. П. Королев. – Но чтобы митинг на Красной площади! Этого не предполагал. Готовьтесь, Юрий Алексеевич, к земным перегрузкам. Они не так просты...

С необычайным вниманием слушали все обстоятельный доклад Гагарина. Закончил он его словами:

– Наша Земля как бы плавает в ореоле голубоватого сияния. Очень красивая наша голубая планета Земля!

Подводя итоги по докладу космонавта, С. П. Королев, не любивший многословия в больших и серьезных делах, коротко заключил:

– Космическая техника показала себя надежной. Человек в надлежащих условиях может жить и работать в космосе. – И, повернувшись к Юрию Гагарину, с особой сердечностью добавил: – Спасибо, Юрий Алексеевич, за отличное выполнение полетной программы, за ценную информацию, привезенную из космического путешествия! – В голосе Сергея Павловича звучали радостные и торжественные нотки: – Человечество никогда не забудет вашего подвига, как не забудет, что он совершен в двадцатом веке. В том самом веке, когда народы России под руководством партии Ленина первыми на планете Земля подняли знамя социализма. – Лицо Сергея Павловича оживилось, глуховатый голос стал звонче, сильное. – В тот день, когда космический аппарат доставит нам с одной из планет хотя бы горсточку полезных ископаемых или тем более когда мы получим с первого внеземного завода-автомата первую, может быть, ничтожно малую шестеренку, человечество вправе будет сказать:

«Отныне ресурсы Земли приумножены неисчерпаемо...» Но настанет, я твердо верю, другой, поистине великий день. В этот день на одной из некогда безжизненных планет взойдет зерно пшеницы и первое дитя, рожденное вне Земли, скажет земное слово «мама». И тогда земляне гордо воскликнут: «Вселенная принадлежит человеку!»– Сергей Павлович остановился, обвел взглядом присутствующих. – Еще раз всех поздравляю и всем большое спасибо. Ну а теперь приглашаю всех к месту приземления. Надо же посмотреть, как там наш корабль-первопроходец. Вертолеты ждут.

Через несколько часов Государственная комиссия уже осматривала «Восток» на месте приземления. Сергей Павлович со всех сторон обошел корабль.

– Как вы находите корабль, Сергей Павлович? – спросил кто-то из членов Государственной комиссии.

– Думаю, что на нем еще раз слетать можно, – ответил Королев. Но тут же поправился, улыбнулся: – Но в полет мы его не пустим, сохраним для людей. История! Поставим в музей. Пусть наши потомки увидят корабль, на котором в космос впервые слетал человек. Тут раздался веселый голос Воскресенского:

– Подходите, буду угощать! – Он только что достал из кабины корабля тубу с гагаринским питанием. Отвинтил пробку, выдавил содержимое себе на палец, попробовал.

– Суп-пюре морковный, подходите!

К смеющемуся Воскресенскому встали в очередь солидные ученые, конструкторы, специалисты – всем хотелось отведать необычной пищи.

– Дети, ну право дети, – усмехнулся профессор Яз-довский, сам не раз еще до полета Гагарина пробовавший космическую еду.

Сергей Павлович взглянул на часы, тоже встал в очередь и, увидев Палло, приказал:

– Кабину «Востока», Арвид Владимирович, доставить в Москву со всей осторожностью.

А весь мир уже произносил по-русски ставшие сразу знаменитыми слова: «Гагарин», «Восток», «космос».

В эти дни в одном из особняков старинного итальянского города Флоренции проходил симпозиум КОСПАР – Комитета по космическим исследованиям при Международном совете научных союзов. В эту организацию вступили более тридцати стран. СССР представлял академик А. А. Благонравов.

Сообщение ТАСС вызвало здесь бурю восторгов. А. А. Благонравов, один из тех, кто всегда поддерживал идеи С. П. Королева, сразу же оказался в центре внимания.

– Это действительно великое, я бы сказал, историческое событие, – поздравляя советского ученого, сказал председатель комитета голландец Ван де Хулст. – Эра межпланетных полетов стала реальной действительностью.

Подошел и профессор Г. Мэссн – руководитель английского национального Комитета по исследованию космического пространства.

– Прошу передать советским ученым, инженерам, всем, кто сделал возможным полет Гагарина, мои искренние поздравления.

– Благодарю вас, – ответил Благонравов. – Я обязательно передам. Благодарю.

– Позвольте и мне поздравить вас.

Академик повернулся в сторону говорившего. Перед ним, протягивая руку, стоял американский профессор Ричард Портер, глава делегации США.

– От имени ученых США я приветствую выдающееся достижение ученых Советского Союза. Прошу передать мои личные поздравления пилоту-космонавту. – И, повернувшись к окружающим, продолжал: – Надеюсь, что первый шаг человека в космос вдохновит всех людей мира на новые подвиги в развитии науки и техники.

– Благодарю! Обязательно передам, – ответил А. А. Благонравов. – Я уверен, что и мне скоро представится возможность поздравить вас с подобным же событием. Изучение космоса – дело всех народов Земли.

Но не все американцы радовались достижениям Советского Союза. Не скрывал свое разочарование сорокалетний американский летчик Джон Гленн, надеявшийся, что именно его соотечественники проложат дорогу в космос на корабле серии «Меркурий». Сам он тоже готовился к космическим полетам на мысе Канаверал. Вездесущие газетчики быстро добрались туда.

– Скажите, Гленн, как вы относитесь к полету Гагарина? – был первый вопрос.

– Русские одержали большую победу, – и после долгой паузы добавил: – Я, естественно, разочарован, что не мы, американцы, совершили полет, открывший ЭРУ.

– А почему не мы? – задал репортер очередной вопрос.

– Этот вопрос не ко мне, – с раздражением ответил астронавт.

Не ямогли ответить па зтот вопрос те, кто собрался в этот день в массивном современном здании НАСА – Национальном управлении по аэронавтике и исследованию космического пространства. Там проходило неофициальное совещание, вызванное ЧП – так там называли полет Гагарина.

«Хозяин» дома Джеймс Уэбб нервно шагал из угла в угол, потрясая газетами. Пачка других в беспорядке валялась на полу – «Нью-Йорк тайме», «Дейли ньюс», «Нью-Йорк геральд трибюн». Заголовки на всю полосу:

«Россия послала первого человека в космос. Он благополучно вернулся...» Газета «Нью-Йорк миррор» обрушилась на НАСА, написав, что его сотрудники «посажены на горячую сковородку».

Да, было от чего нервничать Джеймсу Уэббу. Мощность ракеты, которая должна будет вынести «Меркурий» в суборбитальный полет, равнялась лишь одной десятой мощи советского носителя. Капсула, в которой предстояло летать Шепарду и Гриссому, по весу составляла одну пятую кабины советского космонавта. По времени их рейс предполагался короче гагаринского в семь раз, а по преодолению расстояния – в 80 раз. Что касается невесомости, то астронавты встретятся с ней всего на несколько минут. А затраты? Миллионы долларов.

Уэбб пнул газеты ногой и, все более раздражаясь, накинулся на своих сотрудников – конструктора ракеты «Атлас» Крафта Эрике и на директора проекта «Меркурий» Роберта Гилрута:

– Что молчите, словно воды в рот набрали? Читали ату стряпню, – махнул Уэбб в сторону газет, – читали выступление президента? Он признал: «Мы позади». Готовьтесь, с нас спросят и президент и конгресс.

– Мы, конечно, отстали, слишком мало времени после спутника, – но зачем президенту-то кричать об этом на весь мир? – возмутился Эрике.

– Вот именно, – согласился Гилрут.

– Вот что, господа, надо немедленно нейтрализовать всю эту ненужную газетную шумиху. Я выступлю на пресс-конференции сам.

При огромном стечении репортеров ведущих газет, радио и телевидения Уэбб, маскируя собственные просчеты, подробно изложил американскую программу космических исследований, всячески расхваливая ее. И только в конце своего выступления обмолвился несколькими невнятными фразами о полете Гагарина. «Это лишь эпизод в завоевании космоса», – сказал он.

Оценка выдающегося события была столь грубой, что вызвала возмущение журналистов, по залу прокатился ропот.

Кто-то крикнул:

– Президент назвал полет русских замечательным научным достижением... Кеннеди Послал приветствие правительству СССР.

Примеру президента последовали и астронавты. В приветственной телеграмме Юрию Гагарину Д. Глени, М. Кар-пентер, Г. Купер, Д. Слейтон, В. Гриссом, У. Ширра и

А. Шепард писали: «Шлем свои поздравления по случаю сделанного Вами важного шага в области исследования человеком космоса. Мы надеемся, что нам предоставит-ся возможность получить всю имеющуюся информацию о Вашем полете».

Джеймсу Уэббу не удалось заткнуть рот прессе. «Новым потрясающим триумфом русских» назвало полет Гагарина крупнейшее информационное агентство США – Ассошиэйтед Пресс. В редакционной статье «Нью-Йорк тайме» писала, что полет пилотируемого корабля-спутника – «величайший подвиг в истории извечного стремления человека покорить силы природы...».

В одном не ошибся Уэбб. Специальная комиссия па латы представителей США по космическим проблемам решила провести расследование о положении дела в НАСА.

Американские ученые, конструкторы и их добровольные помощниик – немецкие ракетчики после полета первого советского искусственного спутника Земли полагали, что советские конструкторы не сумеют быстро создать мощные ракеты-носители, способные выводить на орбиты многотонные корабли. Они все же надеялись успеть поднять «Меркурий» раньше и делали для этого все возможное. Кроме того, они находились под влиянием недалеких политиков, утверждающих, что Советский Союз хотя и набирает силы после войны, тем не менее отстает от США в области науки и техники лет на 50, а то и на все сто.

Сергей Павлович Королев узнал обо всем этом лишь из газет, вернувшись в Подмосковье в свое ОКБ на второй день после полета Гагарина. Вечером, когда стало ясно, что на сегодня все срочные дела закончены, он сел за просмотр обзора иностранной прессы, подготовленный для него помощником.

«Весь мир будет аплодировать этому великому шагу вперед, в прогрессе человечества», – прочитал Королев в одной из американских газет слова промышленника, борца за мир Сайруса Итона.

– Ну что же, неплохо, – согласился Королев, – так и есть. Аплодисменты несутся к нам со всех континентов, ото всех народов, – тихонько проговорил он.

Французские газеты назвали полет Гагарина «подвигом века», «исторической датой». Как «великое завоевание советской науки» оценили полет Гагарина итальянские газеты.

Перелистав несколько страниц, Королев увидел газетную вырезку с высказыванием Л. Инфельда – директора польского института теоретической физики. Ученый назвал полет «Востока» «блестящим достижением и подлинным триумфом человеческого разума».

Королев тихонько запел: «Лучше нету того цвету, когда яблоня цветет». Это была одна из его любимых песен, и секретарь знала: если из кабинета слышится эта мелодия, значит, у Главного прекрасное настроение. На глаза Сергею Павловичу попалась телеграмма Гагарину от потомков Жюля Верна. Он прочитал ее, громко, раскатисто, от души рассмеялся. «Нет, это я должен прочесть Тихонравову», – решил Королев и тут же набрал хорошо знакомый номер.

– Добрый вечер, Ольга Константиновна. Можно Михаила Клавдиевича?.. Здравствуйте! Да, Сергей Павлович... Наверное, оторвал от дел. Слушаете концерт?.. Завидую. Я уже не помню, когда был в консерватории... Побывал как-то в концерте, исполнялись произведения Бетховена– Изумительно. А теперь послушайте одну телеграмму. Ее тоже можно переложить на музыку.

"Господину Юрию Гагарину.

Месье, я племянница Жюля Верна и в этом качестве хочу высказать Вам свое восхищение Вашим подвигом. Вы осуществили мечту Жюля Верна. Если бы он был жив, он, конечно, находился бы сейчас возле Вас, разделяя радость Вашей страны.

Браво! – от всего сердца. Желаю Вам всего счастья, какое только возможно.

Кристин Аллот де ла Фюнэ, г. Нант".

Ну как, Михаил Клавдиевич? Великолепно, правда? Да-да, завтра, как условились, заходите.

...Продолжая напевать, прочитал высказывание французского коммуниста Мориса Тореза: «Это яркое свидетельство того, что огромная мощь Советского Союза целиком стоит на службе мира и счастья людей».

«Вот спасибо. Пожалуй, единственный, кто уловил самое главное, самую суть». Запел любимую арию, взял следующую подборку газетных материалов. Настроение сразу испортилось. Он перестал петь и нахмурился. Американский журналист Реймонд, опираясь на беседы с представителями Пентагона, в газете «Нью-Йорк тайме» особо подчеркивал «опасность для США советского первенства в космическом пространстве». При этом Реймонд утверждал, что у США «имеется перспектива удвоения усилий, направленных на то, чтобы обеспечить оборону от советских дальнобойных ракет и искусственных спутников...».

«У пентагоновцев всегда одна мысль на уме, как научные открытия привязать к своему „колесу“, – раздраженно подумал Королев. – Боюсь, это так и будет».

 

Глава вторая

Открытие века

В апрельские дни того, гагаринского года в Подмосковье стояла на редкость теплая погода, хотя кое-где еще лежал снег. Леса и поля уже начали одеваться в нежный зеленый наряд, как будто сама природа принарядилась в этот торжественный день.

Москва приготовилась широко, по-русски сердечно встретить первого космонавта планеты 14 апреля. Вся трасса от аэропорта Внуково до Красной площади убрана флагами, расцвечена транспарантами. Всюду – портреты Гагарина. По обеим сторонам шоссе тысячи и тысячи встречающих образовали живой коридор, по которому не очень быстро двигался торжественный кортеж.

...Юрий Алексеевич Гагарин стоял в открытой машине и улыбался своей неповторимо счастливой улыбкой, той улыбкой, которая покорила уже весь мир. Космонавта буквально забрасывали цветами, машина ехала по разноцветному ковру из первых весенних цветов.

Вся Москва от мала до велика встречала героя. Вереница машин вышла уже на Ленинский проспект. «Как он сегодня необычайно живописно украшен», – подумал Юрий Алексеевич. И снова, куда бы он ни бросил взгляд – людское море. Москвичи заполнили все балконы, оконные проемы. Наиболее отважные и находчивые чудом держались на скатах крыш. Вездесущая ребятня, как только что прилетевшие грачи, расселась на ветвях деревьев. Крики: «ура!», «Слава Гагарину», «Мы первые» – не смолкали. А Гагарин улыбался и приветливо махал руками.

...Машина Сергея Павловича шла в конце колонны, растянувшейся почти на километр.

– Интересно, о чем думает сейчас Гагарин? – спросила Нина Ивановна.

– По-моему, ни о чем, – ответил жене Королев. – Он просто счастлив.

– А ты, Сергей?

– И я, Нина, счастлив.

Нина Ивановна чутким ухом уловила в голосе мужа грусть, но не подала вида, что заметила, и замолчала. Она хорошо понимала Сергея Павловича, никогда не мешала ему, когда он хотел остаться наедине со своими мыслями. Знала: заговорит сам. Не ошиблась она и на этот раз.

– Вечером прием в Кремле, – растягивая слова, словно вдумываясь в их смысл, сказал Королев. – В Кремле. Знаешь, всего ожидал, но чтобы митинг па Красной площади – мечтать не мог. Мечтать не мог, – опять медленно повторил он. – Гагарин выступит с трибуны Мавзолея, подготовлен Указ о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Так высоко оценили нашу работу...

И опять замолчал. Нина Ивановна не тревожила его разговором.

А Сергей Павлович думал о предстартовой неделе, вспоминал всех, чьи бессонные ночи, поиски, мечтания, мастерство сделали возможным сегодняшний праздник. «Великая победа разума» – так партия оценила нашу работу. Ну что ж, это верно. Сегодня и мой день тоже. Я шел к нему тридцать лет. Тяжело мне было? Тяжело. Но я выстоял. Да, сам себя не похвалишь... Надо признаться хоть самому себе: немного обидно и очень грустно. Кто я для всех этих ликующих людей – никто, лишь для немногих – Главный конструктор. Мой планер назывался СК, самолеты моего учителя носят гордое имя Ту. Прославленный сталевар известен всем, хлебороб, вырастивший отменный урожай, пользуется огромным уважением. Я всю жизнь работал для страны, для своих соотечественников... Но ничего, раз считают, что так надо... Мы еще не раз удивим мир".

Сергей Павлович посмотрел через боковое стекло и с удивлением обнаружил, что проехали уже Ленинскую библиотеку.

Оставив машину на Манежной площади, Королевы поднялись по Историческому проезду к кремлевским трибунам. Такой Красной площади они еще никогда не видели: море восторженных лиц, кумачовые флаги и цветы, воздушные шарики, портреты Гагарина, транспаранты. Все это шумело, гудело от нетерпеливого ожидания встречи с человеком, который за несколько часов стал любимцем всей планеты. Сергей Павлович взглянул на Спасскую башню. Золоченая стрелка приближалась к половине третьего. Трибуны Красной площади переполнены. Приглашены сюда и соратники Королева, будущие космонавты. Красная площадь ждала Юрия Гагарина, руководителей партии и правительства. Многочисленное людское море то затихало, то взрывалось аплодисментами, то скандировало: «Слава Га-га-ри-ну!», будто поторапливало организаторов скорее начать митинг.

– Вот ведь сколько шума наделал наш Юрий, надо быть поскромнее, – пошутил Сергей Павлович, обращаясь к Нине Ивановне. – Поскромнее... – Королев хотел еще что-то сказать, но не смог. Внезапно защемило сердце, перехватило дыхание, лицо обдало жаром, и Сергей Павлович ощутил пугающее головокружение. Остановился, Нина Ивановна вмиг почувствовала, как ослабела рука мужа.

– Что с тобой, Сережа?

– Сейчас все пройдет, – Сергей Павлович попытался успокоить жену. – Пойдем не торопясь. Это ничего, не умру. Ты же знаешь, неделю работали всю напролет.

Обыкновенная усталость.

– Нет, только домой, – решительно не согласилась Нина Ивановна. – Прошу тебя, Сережа. На тебе же лица нет.

По дороге домой вспомнились сегодняшнее утро, аэродром Внуково, торжественная церемония встречи первого космонавта и генерал-полковник авиации Громов, который подошел к Сергею Павловичу. Пожав руку, Михаил Михайлович, как и много лет назад, назвал его просто по имени. «Ну вот, Сергей, и твой „орел“ полетел. Поздравляю от всего сердца! Я ведь тогда, в тридцатых годах, не очень верил в него. Да я ли один. Молодец, всех убедил и доказал свою правоту. Горжусь, что я в тебе не ошибся». От добрых слов прославленного летчика, в годы войны командовавшего воздушной армией, на душе посветлело. Сергей Павлович всегда помнил великодушное его заступничество в годы тяжких испытаний, которое и для Громова могло обернуться серьезными неприятностями.

Машина быстро довезла их до дома в 6-м Останкинском переулке, куда Королевы переехали полтора года назад. Главному здесь прекрасно работалось и отдыха-лось, жаль только, часто приходилось уезжать в командировки.

Сергею Павловичу уже стало много лучше. Нина Ивановна помогла ему сесть в кресло, включила телевизор. Выступал Гагарин. Мальчишеский голос его словно быстрый и светлый родник лился над притихшей Красной площадью, страной, всем миром.

– Наш народ своим гением, своим героическим трудом создал самый прекрасный в мире космический корабль «Восток» и его очень умное, очень надежное оборудование.

С экрана телевизора глаза Гагарина смотрели прямо на Королева. Сергею Павловичу на минуту показалось, что они рядом, одни, и только ему, Главному конструктору, сказал сейчас первый космонавт слова благодарности.

А Юрий Алексеевич продолжал свою речь, смотря на Королева с экрана:

– Можно с уверенностью сказать, что мы на наших советских космических кораблях будем летать и по более дальним маршрутам. Я безмерно рад, что моя любимая Отчизна первой в мире совершила этот полет, первой в мире проникла в космос...

«Молодец, Юра. Хорошо сказал. Все у нас впереди, грустить не надо. И сердце у меня еще ничего. С кем пе случается. Главное – не отчаиваться. Медицина у нас тоже на высоте». – И уже вслух добавил:

– Все хорошо.

Нина Ивановна, поняв, что настроение и самочувствие мужа улучшились, подсела поближе.

– Сегодняшнюю Красную площадь сравнить нельзя ни с чем. А вот, Нина, сами торжества в честь нашего Юры напоминают мне июнь 1937 года, когда всенародно встречали экипаж Валерия Чкалова, перемахнувшего из Подмосковья через Северный полюс в Америку.

– Да, вероятно, все было почти так же. Только так и надо встречать настоящих героев-богатырей. И я верю, что тебя тоже будут так когда-нибудь приветствовать.

– Зря я разрешил тебе уговорить меня поехать домой. Там сейчас так хорошо. И я себя прекрасно чувствую. Вечером в Кремль пойдем обязательно.

– Может... – но, встретившись с пе терпящим возражения взглядом мужа, сдалась. – Хорошо, Сережа.

– Это ведь и мой день, Нина, – уже мягким голосом сказал Сергей Павлович. – Ты же меня всегда понимала.

...На Красной площади Юрий Алексеевич Гагарин заканчивал свое выступление.

– Сердечное спасибо вам, дорогие москвичи, за теплую встречу! Я уверен, что каждый из вас во имя могущества и процветания нашей любимой Родины под руководством ленинской партии готов совершить любой подвиг во славу вашей Родины, во славу нашего народа...

С экрана телевизора Королевы увидели, как к микрофону подошел Первый секретарь ЦК КПСС Н.С.Хрущев. Он еще раз поблагодарил всех ученых, конструкторов, рабочих, создавших космический корабль, подчеркнул, что в их славных делах нашли реальное воплощение труд и подвиг миллионов рабочих, колхозников, интеллигенции – всего советского народа.

– Завтра Юрий Алексеевич приедет к нам в ОКБ, выступит на митинге. Там я смогу обнять его еще раз, – обратился Сергей Павлович к жене. – Да и надо уже о новом полете думать, нельзя долго стоять на месте, можно разучиться мыслить. – Сергей Павлович рассмеялся. – Ну а теперь пора собираться на прием.

– Сережа, надо же и отдыхать когда-нибудь. Так нельзя. Подумай о здоровье.

Сергей Павлович решительно встал с кресла.

– Пора.

В начале мая Королевы приехали в санаторий «Сочи». Сергей Павлович согласился отдохнуть, да и врачи настоятельно советовали это сделать. То, апрельское, недомогание могло дать рецидив. Неподалеку отдыхал Гагарин с женой, Валентиной Ивановной, другие летчики – будущие космонавты. Ходили друг к другу в гости, купались, много и долго разговаривали. Особенно часто у Королевых бывал Гагарин. И как-то раз Юрий Алексеевич заговорил о том, что, видимо, его глубоко волновало.

– А что дальше, Сергей Павлович? – спросил Гагарин.

– А как вы думаете, Юрий Алексеевич?

– Когда ты летчик... все ясно. Сегодня полет, завтра – и так каждый день. Работа...

Сергей Павлович ждал этого разговора, давно подготовился к нему и был очень рад, что космонавт начал его первым. Он побаивался, как бы слава не вскружила голову этому молодому парню, чтобы положение «космической звезды», «Колумба космоса» не лишило его желания упорно трудиться, а всеобщая любовь не избаловала, не сделала из него человека-сувенира.

– Ясно. Понял, – пошутил Сергей Падлович. – Но это только констатация факта. А предложения?

– Еще раз слетать в космос.

– Согласен. Но с куда более сложным заданием. Потребуются новые знания, а для них время.

– Надо учиться. Я правильно вас понял, Сергей Павлович?

– Академия Жуковского. Сам в юности мечтал попасть в нее. Вы заметили, какими обширными знаниями обладают Владимир Михайлович Комаров, Павел Иванович Беляев? Их дала им академия. Без инженерных знаний нельзя.

– И Валентине моей тоже бы поучиться.

– Пусть поступает в медицинский. Моя дочь Наташа – ваша ровесница. Она медик. Пошла по следам матери – хирург. – Сергей Павлович помолчал. – Редко видимся – у нее работа, у меня работа. Она живет своей семьей. – Положив на плечо Гагарину руку и взглянув в посерьезневшие глаза космонавта, мягко проговорил: – В день совершеннолетия дочери я писал ей: «Всегда люби наш народ и землю, на которой ты выросла». Этого я и вам, Юрий Алексеевич, тоже хочу пожелать. В этом наша сила и счастье. – И уже совсем другим голосом спросил: – Как вы смотрите, Юрий Алексеевич, если следующий полет на 24 часа?

– Не знаю, Сергей Павлович. Три-четыре витка вынес бы, а дальше? Нет, не знаю.

– Спасибо за откровенность, Юрий Алексеевич. В нашем деле без правды не прожить. А ваши слова для меня очень важны, мы должны следующий полет де-гально обсудить.

– Следующим будет Герман?

– Это решит Государственная комиссия, но весьма иероятно, что вы правы. До августа все необходимо еще раз проверить и обсудить. Времени не так уж много.

Юрий Алексеевич ушел, Сергей Павлович проводил его и решил немного прогуляться по аллеям парка. 368

Вскоре увидел Нину Ивановну, уютно устроившуюся на скамейке в тени и читавшую книгу. «Сейчас не подойду к ней, надо еще немножко подумать», – решил Сергей Павлович и свернул на боковую аллею.

«Три витка должен сделать „Восток-2“ или пробыть в космосе больше, скажем, сутки? Как быть? С одной стороны, рисковать опасно, с другой – топтаться на месте некогда. Интересно, что думает об этом Титов? Советы по оборудованию корабля он дал весьма дельные. Толковый парень. Вот страна наша – везде таланты есть: Смоленск и Алтайский край, Украина и Поволжье. Ну на что же решиться? Многие за три витка. Нет, пой-ду-ка я к Нине». – И, приняв решение, он энергичной походкой пошел к тенистой скамейке. Сел рядом с женой, взял ее за руку.

– Три или семнадцать? – обратился Сергей Павлович к Нине Ивановне.

– Ты о чем, Сережа? – спросила Нина Ивановна, за многие годы привыкшая к внутренним диалогам мужа, но, заметив приближавшихся генерала Каманина, врача Яздовского и руководителя Центра подготовки космонавтов Карпова, предупредила: – К тебе гости.

Королев сразу оживился.

– Они-то мне и нужны! – и пошел к ним навстречу. – Так три или семнадцать? – испытующе взглянув на гостей, спросил Королев.

– За этим и пришли, Сергей Павлович, – ответил за всех Карпов.

Начался очередной разговор о втором полете: каким ему быть по длительности и насыщенности новыми исследованиями и экспериментами. Главный конструктор знал, что некоторые специалисты склоняются к постепенным шагам в космос. Есть над чем поразмыслить. И когда, казалось, обо всем переговорили, но единого мнения не выработали, Королев неожиданно предложил:

– Может, пригласим «ореликов» и посоветуемся? Им летать, им и решать!

– Когда?

– Сейчас.

И через несколько минут староста группы Павел Беляев и парторг Павел Попович собрали космонавтов в одной из беседок в парке санатория. Пришли также несколько специалистов. Когда все уселись, Королев обратился к собравшимся:

– Вношу на обсуждение проект программы второго полета в космос. Предлагаю на полные сутки. – Сергей Павлович взглянул на сидящих. Ничего, кроме крайнего изумления, не прочел на их лицах. «Не слишком ли смел СП? Может, у него голова закружилась от успехов?» – мысленно спрашивал себя каждый из присутствующих. Королев между тем как ни в чем не бывало негромко продолжал, излагая цель предстоящего эксперимента:

– Нас особенно интересует влияние длительной невесомости на человека: координацию его движений, психическое состояние, функции сердечно-сосудистой и пищеварительной систем. Точного ответа на этот вопрос у нас нет, даже после полета Юрия Алексеевича. Высказываются самые противоречивые мнения. Никто пока не может твердо говорить о характере влияния невесомости на жизненно важные функции человека.

Наступила пауза. Каманин и Карпов растерянно переглянулись, Яздовский раскрыл свою папку и уткнулся в документы, всем своим видом показывая, что не намерен выступать первым. Выжидающе молчали космонавты. Сергей Павлович, в мгновение оценив обстановку, внутренне улыбнулся:

– Хотелось бы в том порядке, в каком сидим, каждый пусть выскажет свое мнение о проекте. Потом подобьем «бабки».

Волей-неволей первым пришлось говорить Е. А. Карпову.

– Сергей Павлович, безусловно, прав, говоря, что мы не располагаем достаточными данными о влиянии космических факторов на организм человека. Но именно это обстоятельство требует от нас осторожности. Вы знаете, Сергей Павлович, я говорил Вам об этом – для начаг-ла ну, скажем, два-три витка. Не больше.

– А ваше мнение, Николай Петрович? – обратился Главный к Каманину. – Прошу.

– Отдаю приоритет в решении этого вопроса медикам. Надо собраться еще раз в Москве, пригласив специалистов. Академик Сисакян, да и Парин сторонники неторопливых шагов...

– Та-ак, – недовольно протянул Королев. – Попросим сказать свое веское слово медицину, – и взглянул на Яздовского, ожидая от него поддержки.

– В 1949 году, когда мы приступили к биологическим экспериментам, – начал издалека профессор, но Сергей Павлович прервал его:

– Не надо доклада, Владимир Иванович. Пожалуйста, кратко, самую суть.

– Хорошо. Опыты с полетами животных, как всем известно, велись довольно продолжительно. Тщательный аяализ всех данных, полученных во время экспериментов, убеждает нас в том, что невесомость не оставляет последствий на живых организмах. Но одно дело собаки, другое – человек. Я не хочу вас запугивать, – Яздовский повернулся к космонавтам. – Есть еще чисто психологическая проблема. Возможея глубокий эмоциональный стресс. Точнее – нервно-психическое расстройство... Разумом я за длительный полет, а вот на душе...

– Стрессовые обстоятельства? – удивился Андриян Николаев, будущий дублер Титова. – Для нас, летчиков, это не помеха. Мы с ними встречались не раз.

– Не будем забывать, Сергей Павлович, и о космической радиации, – напомнил Карпов. – Специалисты не раз предупреждали нас о вредном воздействии ее на все живое. Корабль длительное время окажется без защиты земной атмосферы. Не хотелось бы подвергать человека чрезмерной опасности. А если вспышки на солнце?!

– А заранее предсказать их нельзя? – поинтересовался Павел Попович.

– Задача пока чрезвычайно трудная, – ответил Королев.

– Системы жизнеобеспечения выдержат ли такую нагрузку? Надо бы над ними еще поработать, – посоветовал Павел Беляев.

– Справедливо, – принял предложение Главный. – Двадцать четыре часа – не сто восемь минут...

Герман Титов с удвоенным вниманием выслушал все точки зрения. Он все больше понимал, что его мневие как космонавта в данный момент имеет особый вес. И знал, что каждый из его друзей, космонавтов-дублеров, готов, как и он сам, в новый космический полет. Как дублер Гагарина, он еще в апреле определил для себя: полет должен быть более сложным по длительности и по насыщенности полетной программы.

– А как вы думаете, Герман Степанович? – раздался голос академика. Ученому нравился этот молодой смекалистый летчик, родившийся в семье учителя, члена одной из первых на Алтае крестьянских коммун.

– Я готов, – торопливо заговорил Титов, словно боясь, что его прервут. – Понимаю, для чего нужен суточный. Верю, что такой полет можно исполнить уже те– .j перь, и готов это доказать на деле. ! С лица Королева спала настороженность, он улыбнулся. 1

– Не пойму, кто кого уговаривает, Герман Степанович. Вы меня или я вас? Чья, собственно, идея? – и уже твердо добавил: – Окончательно решать предстоит Государственной комиссии. Кое-кто, естественно, будет возражать, но мы постараемся убедить их.

И убедил. Но это произошло уже в Москве, на заседании Совета главных конструкторов. Многие уже пояя-ли необходимость получить фундаментальные научные данные о влиянии космического полета и в частности невесомости на организм человека. Важным доводом стало еще одно обстоятельство:

– Мы четко отработали все этапы гагаринского од-новиткового путешествия, – доказывал С. П. Королев на Государственной комиссии. – Каждый последующий виток, и в частности третий, как предлагают товарищи, – это новый район посадки. А на семнадцатом витке, то есть через сутки, корабль «Восток» вновь пройдет по проторенной гагаринской трассе. Тут уже все отработано: и средства связи, и средства поиска и встречи – все под рукой.

– А что будет предпринято, если по независящим причинам полет придется закончить на втором витке? – спросил один из членов Государственной комиссии.

– В случае необходимости при нерасчетном варианте мы имеем возможность, хотя это значительно труднее, посадить «Восток-2» на любом витке и сделать все необходимое, чтобы быстро эвакуировать космонавта и технику.

– Допускаете ли вы приземление за пределами советской территории?

– В исключительном случае, – ответил Королев, – правительства иностранных государств будут, как и перед полетом Гагарина, своевременно информированы о новом космическом эксперименте, проводящемся в СССР.

Государственная комиссия приняла компромиссное постановление: окончательно определить длительность полета после третьего витка. Но Сергей Павлович все равно остался доволен: решение столь важной проблемы сдвинулось с мертвой точки.

Королев обратил внимание, что на заседании не присутствовал его заместитель Цыбин. Позвонил:

– Павел, ты чем занимаешься? План выполняешь? Это хорошо, а почему на заседании не был? Не твой вопрос. Ясно. Понял. Ну а как дела? Неделю ко мне не заходил, а еще друг юности. Ладно, не оправдывайся, знаю, что не бездельничаешь. Скажи-ка, как идут дела по «крылатке»? Макет готов? Так... Так. Крылья во время ракетного старта прижимаются к фюзеляжу?! С орбиты как обычный самолет на любой аэродром. Об этом мечтал еще Цандер. Ты же знаешь, Павел Владимирович, меня крайне удручает дороговизна нашей техники. Разработкой корабля многоразового пользования заниматься надо. Это то, к чему мы придем рано или поздно. Другого пути пока не вижу. Вот что, дружище, заходи завтра ко мне... после работы, когда спадет горячка. Ну вот и условились. Да, а модельку захвати с собой.

Закончив разговор, Королев подвинул к себе «еженедельник» и написал: «Цыбин. 12.00». Дважды подчерк-.нул красным карандашом.

В начале июня 1961 года Королев согласовал с председателем Государственной комиссии Л. В. Смирновым предварительное решение: командиром космического корабля «Восток-2» рекомендовать Германа Степановича Титова, а дублером – Андрияна Григорьевича Николаева. Подготовка к полету, по мнению Главного, не должна занять более двух месяцев.

Вечером 16 июля Королеву домой позвонил заместитель Председателя Совета Министров СССР Д. Ф. Устинов. Он сообщил, что подписан Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями большой группы ученых, конструкторов, рабочих, принимавших участие в подготовке полета Ю. А. Гагарина. Главному конструктору второй раз присвоили самое высокое звание – Героя Социалистического Труда.

– Нина, Нина, – крикнул Сергей Павлович жене, положив трубку, и, не дождавшись ответа, пошел к ней в маленькую комнатку, рядом со спальней. – Только что звонил Дмитрий Федорович! Мне присвоили вторую Звезду Героя. Да и не только мне, моим соратникам. Многие инженеры, техники и рабочие удостоены высших орденов. Они заслужили их. Чтобы я смог сделать без их светлого разума и талантливых рук?!

– Я рада за тебя, Сережа! Как высоко оценили твой труд Родина и партия! – И счастливая Нина Ивановна обняла мужа. – Поздравляю тебя! Ты заслужил это всей своей жизнью.

– Спасибо, родная. Чем-то надо отмечать и вас, наших жен, – полушутя-полусерьезно ответил Сергей Павлович. – За месяцы одиночества, терпение, за понимание и любовь.

...24 июля в Кремле ему вручали награду.

– Я сделаю все, чтобы оправдать высокую награду Родины. Все, что в моих силах. Все, – сказал тогда Королев, вложив очень многое в это «все».

Через несколько дней Главный конструктор начал собираться в командировку на Байконур, там шла подготовка полета Титова.

Однажды ранним утром Королев пригласил в кабинет инженеров-прибористов. Они захватили с собой различные материалы, так как были уверены, что совещание связано с предстоящим стартом «Востока-2».

Но Сергей Павлович ошарашил пришедших специалистов словами:

– Давайте, товарищи, подумаем о здоровье людей, об искусственном сердце, например. Что вы так удивились? Я, может, и о себе забочусь.

Конструкторы молчали, не зная, серьезно ли говорит Главный.

– К сожалению, наша техника пока не имеет прямого отношения к здоровью людей, – сказал академик. – Я ставлю вам, прибористам, задачу: уже сейчас помогать медикам сохранять здоровье трудящихся. Надеюсь, у нас найдется не один «левша».

– Как вам откажешь, просить вы умеете. Конечно, мы попробуем, – почти хором ответили ему специалисты. – Но задача не из легких, искусственное сердце-Сергей Павлович молча кивнул головой и тут же связался по телефону с институтом хирургии. Ответил академик А. А. Вишневский. Королев сообщил ему, что сейчас группа специалистов прибудет к нему в институт для конкретного разговора о создании искусственного сердца. Все сотрудники тотчас отправились в Москву на королевском ЗИЛе.

Не прошло и двух дней, как Королев потребовал от «сердечников», как он в шутку стал называть эту небольшую группу инженеров, взявшихся за создание медицинских аппаратов, показать ему план работы, ознакомить с главными направлениями. Высказав ряд пожеланий по разработке опытных образцов, утвердил план-график работ, пообещал помочь и потребовал регулярно сообщать ему обо всем.

Все шло по задуманному плану, хотя происходили сбои в сроках сдачи объектов, срывы поставок оборудования по вине смежников, неудачи при испытаниях блоков ракет, различных систем. Но это казалось Сергею Павловичу в порядке вещей. Однако крайне огорчала его неопределенность в реализации пилотируемой части лунной программы. Эскизные проработки сверхтяжелой ракеты-носителя Н-1, рассчитанные на возможности ОКБ В. П. Глушко, завершались, и тут, как гром среди ясного неба: Глушко отказался конструировать двигатели для Н-1. С этой машиной Королев и его соратники связывали далеко идущие планы. Вот почему Сергей Павлович решил еще раз побывать в ОКБ у Глушко и уговорить его изменить свое решение.

...Валентин Петрович Глушко жестом руки пригласил гостя за стол. Догадываясь о цели неоговоренного заранее приезда Королева в ОКБ, решил взять нить разговора в свои руки:

– Вот что, Сергей, – начал Глушко как можно мягче. – Согласен, ракета Н-1, задуманная тобой, нужна всем, не только тебе. Ничего против не имею; для первой ступени двигатели понадобятся в десять раз большей тяги, чем прежние. Но где их взять?

– На тебя вся надежда. Ты все сможешь, если захочешь.

– Кислородно-керосиновые исчерпали свой ресурс. Ты знаешь, мы с Полярным пытались справиться с тягой в сто двадцать тонн, но безуспешно. А сейчас ты хочешь иметь РД в 150 тонн, да еще в однокамерном варианте. Это же фантастика, а точнее, дилетантство. Тебе не терпится поднять в космос тридцать, пятьдесят, сто тонн. Повторю, кислородно-керосиновые в этом не помогут.

– Выходит, Валентин, – перебил Королев, – только высококипящая отрава – азотная кислота, тетроксид...

– И диметилгидрозин. Да, именно так. Школьнику ясно, что использование этих вещей позволяет решить куда проще такие проблемы, как процессы горения, высокочастотные колебания, охлаждение камеры. Твоя идея применить для двигателей водород просто нелепа. Я еще в тридцатых годах доказал бесперспективность водорода в ракетной технике.

– Теперь ты скажешь, что водород обладает очень малой плотностью, понадобится в десятки раз увеличить объем топливных баков. Это все скажется на полетных показателях ракеты...

– Вот именно, – согласился Глушко. – Зачем преднамеренно ухудшать их. Да к тому же Янгель и Чело-мей не глупее тебя, давно поняли это и получают от меня двигательные установки нового типа. Так что о чем говорить.

– Вы ставите под удар лунную программу, – перешел на «вы» Сергей Павлович, показывая этим, что дружеский разговор окончен, начались официальные переговоры. – Я приехал к вам по поручению Совета, я получил согласие на этот разговор в министерстве. Есть государственные интересы...

– Все "я", "я", – сорвался Валентин Петрович. – Все командуешь. Требуешь. А по какому праву?! Министр, ни меньше ни больше! Мы что, ваши подчиненные? Занимайтесь-ка вы, Сергей Павлович, конструированием собственно ракет, а прогнозирование ракетного двигателестроения оставьте за нами.

Королев медленно встал из-за стола и не прощаясь пошел к двери. Остановился:

– Спасибо, Валентин Павлович, за «школьника», за «дилетанта». Но запомните, пока я жив, на ракетах и кораблях нашего ОКБ будут стоять не те агрегаты, которые проще разрабатывать, а те, что безопаснее... Да, да! Со всех точек зрения. Есть еще и такое слово «прогресс». Оно вбирает в себя понятия: надежность, безопасность и наивысшая целесообразность, – выдавил Королев сквозь зубы, сдерживая гнев. – Мало вам гибели маршала Неделина. Не хотите помнить, сколько ракетчиков стали жертвой любимых вами высококипящих...

Так два крупных ученых не сошлись во взглядах на будущее ракетостроения. Каждый, кажется, по-своему был прав. Искать бы им компромисса! Не смогли. Непреклонность, а точнее, ошибочность идей В. П. Глушко, отбросили на много лет строительство тяжелой ракеты-носителя, которая по своим конструктивным оригинальным решениям являла собой новое слово в мировой космонавтике.

Через неделю Главный конструктор прибыл на Бай конур. Здесь его встретил руководитель космодрома А. Г. Захаров. Над степью стояло солнечное утро, обещавшее жаркий день. С. П. Королев решил, не останавливаясь в Ленинске, сразу поехать в свой домик невдалеке от стартовой площадки, так полюбившейся ему.

– Сергей Павлович, у вас найдется часок для меня? – попросил Захаров. – Мне хочется показать вам городок. Кстати, посмотрите и дома, построенные для членов Государственной комиссии и космонавтов. Они ведь частенько будут жить у нас.

– Думаю, что так, Александр Григорьевич. Но я, кажется, уже бывал в этих домах.

– Теперь строительство их полностью закончено. Королев согласился, и машина направилась в город. Трех-четырехэтажные дома незатейливой архитектуры. Скверы зеленели молодыми деревцами. Много цветов.

Сергей Павлович удивленно рассматривал поселок, где жили люди, готовящие и запускающие в космос ракетные системы.

– Разве можно поверить, что все это построено за четыре года? Невероятно.

– А вот справа заложили парк. На закладку его выходили все, как говорят, от мала до велика.

– А это что за стройка? – спросил Королев, увидев на городской площади здание в лесах.

– Дом культуры достраиваем.

– Это хорошо. А где наш главный строитель Георгий Максимович? – поинтересовался Королев.

– У генерала что-то сердце прихватило.

– Вот как! Надо бы заехать к нему. Всегда с глубоким уважением отношусь к Шубникову. Он и его коллектив военных строителей совершили невероятное. За два года с небольшим построили такое... Космодром– уникальное сооружение. Быстро и хорошо.

Машина выехала с площади, свернула чуть вправо и остановилась возле небольшого парка с двумя кирпичными домами. Это дома для Госкомиссии и космонавтов. С. П. Королев и А. Г. Захаров вышли из машины п скрылись в одном из зданий. Через полчаса они вышли.

– И все-таки, Александр Григорьевич, хотя накоротке я здесь был еще в апреле, не зря вы меня сюда пригласили еще раз. Выкладывайте.

– Большого умысла нет, – признался Захаров. – Но тут один товарищ побывал в этом доме и посетовал, что не хватает комфорта, и столько насоветовал. Пообещал пожаловаться начальству, если не переделаем.

– Вот как? Значит, ему особый комфорт нужен? Л как же наши специалисты живут здесь месяцами в одной комнате по пять-шесть человек? В следующий раз этого «гостя» поселите в одном из наших общежитии. Не захочет – пусть уезжает. Обойдемся...

– Жаловаться будет!!

– А вот насчет жизни у вас тут командированных специалистов пора подумать, Александр Григорьевич. Надо строить хорошую гостиницу номеров на пятьсот-шестьсот. Ставьте вопрос, я вас поддержу. Неплохо продумать генеральный план застройки городка. Он ведь навсегда!..

От города до стартовой площадки километров сорок. Королев сел на заднее сиденье, Захаров к шоферу. Сергей Павлович развернул желтую папку, которую брал с собой. В ней, как обычно, лежали деловые бумаги. На одни надо дать быстрый ответ, другие могли потерпеть. Королев достал те, что относились к предстоящему эксперименту. Все мысли его о нем. Суточному полету Сергей Павлович и его коллеги придавали особое значение. От «успеха» или «неуспеха» зависело многое... Будет ли «дверь» человеку в космос полностью распахнута или... на первый план придется ставить автоматические средства изучения космоса... Тогда полет Гагарина лишь фейерверк... Невесомость, невесомость. Друг или враг? И это бесконечно тревожило Сергея Павловича. «Не превысил ли я свои права? – в который раз возвращался он к этой мысли. – Да, конечно, я могу пересмотреть свое решение. Государственная комиссия пойдет мне навстречу... Да, надо еще и еще раз посоветоваться с Яздов-ским». И Королев снова углубился в документы. Прочитал проект сообщений о полете, потом полистал страницы с вычерченной орбитой полета «Востока» вокруг Земли. Убедился, что на 17 витке Титов полетит точно по гагаринской трассе, а значит, и возвратится на Землю в том же районе, что и первый космонавт. «Надо обязательно еще и еще раз проверить системы жизнеобеспечения, – решил Королев, – и особенно системы автоматического управления полетом корабля. А вдруг эта чертова невесомость или еще что-то?.. Надо быть готовым возвратить корабль на Землю с любой точки околоземной орбиты. Проверить систему ориентации. Не дай-то бог закапризничает... как один из „Востоков“, словно конь, освободившись от узды, умчался на другую орбиту... Не забыть подготовить сообщение для соответствующих зарубежных инстанций о предстоящем эксперименте».

Машина затормозила и остановилась возле коттеджа. У калитки стояла Елена Михайловна и ждала, как будто Королев уехал только вчера. Сергей Павлович вышел из машины, поздоровался с ней, передал управительнице дома небольшой дорожный чемоданчик.

– Заходить не буду... А часа через три заеду перекусить.

Через несколько минут Королев и Захаров были у монтажно-испытательного корпуса. Надев белые халаты, пошли в него. До полета «Востока-2» оставалось пять дней.

Во второй половине дня 5 августа Сергей Павлович решил еще раз встретиться с Германом Титовым. Доверительная беседа такая же, как и с Гагариным, состоялась на вершине ракеты, у корабля.

Легкий августовский ветерок, который не ощущался на земле, освежал лица. Дышалось легко. Сергей Павлович стоял, любуясь степью, почти выжженной жарким солнцем. А может, вспомнил, как в апреле вот так же стоял с Юрием Гагариным, напутствуя его на первый шаг в космос? А может, думал, как лучше начать этот последний перед стартом разговор со вторым космонавтом?..

– Как дома?

– Отец с матерью, кажется, догадываются. Письмо от отца получил. Он у меня мудрый. Можно я прочитаю из него несколько строк?

Королев молча кивнул головой.

– «...Я не хочу строить догадки о том, что у тебя затевается. Но если едут к нам люди, дело серьезное. Каким бы оно там ни было – малое или большое, – сделай его, сын, с толком, как подобает делать всякое дело, к которому ты приставлен. Сил у тебя должно хватить, по моим расчетам, уменьем ты подзапасен, разумеется, а средствами народ обеспечит. Покажи, что порода наша может послужить общему делу в меру своих сил и возможностей».

– Прекрасные слова, просто великолепные. Великое это счастье, Герман Степанович, иметь отца. – По лицу Королева пробежала тень, он тяжко вздохнул. – А меня воспитывал отчим. Как ни был хорош, а все-таки не родной. С отцом так ни разу не встретился. Скрыли, что он жив. Он умер, когда мне исполнилось двадцать два...

Королев надолго замолчал, потом энергично повернулся к Титову и перешел на деловой тон:

– Двадцать четыре часа – это очень много для второго космического полета. Вы знаете, немало голосов было за то, чтобы ограничить эксперимент тремя витками. Но мы должны, обязаны сделать глубокую пробу, Герман Степанович, – глу-бо-ку-ю. Не буду говорить громких слов, но второй в мире полет имеет исключительное значение для будущих пилотируемых экспериментов. Основой для прогнозирования завтрашнего дня наших работ может стать ваш доклад о полете, доклад исследователя. Поэтому еще и еще раз прошу: наблюдайте, наблюдайте и наблюдайте и точнее записывайте все. И только правду, ничего не скрывайте. Нет мелочей, все на поверку может оказаться ценным. Это в равной степени относится к вашему самочувствию и к кораблю, его системам. Как видите, – пожаловался Королев, – времени мало – всего сутки, а дел... – И, не закончив мысль, обнял летчика. Перешел на «ты»: – Уверен в тебе, как в самом себе, – взглянул на часы. – Пора, меня ждут. – Перед тем как войти в лифт и спуститься вниз, Сергей Павлович напомнил: – Еще раз повторяю: тщательно испытайте систему ручного управления во всех заданных режимах, возможность посадки корабля в любом районе. Автоматика хорошо, но с человеком – лучше. Может, у тебя есть потребность посидеть, поработать в корабле еще раз?.. Хотя, по правде сказать, это не очень желательно. Корабль полностью подготовлен... Но если ты считаешь это необходимым, я разрешаю.

– Как будто все ясно, – ответил летчик, – но было бы неплохо посидеть в корабле...

Через полчаса Герман Тито.в в сопровождении ведущего конструктора по кораблю «Восток-2» Е. А. Фролова снова поднялся на вершину ракеты.

6 августа Государственная комиссия дала «добро» на полет «Востока-2». Менее чем через четыре месяца после полета Юрия Гагарина в 9 часов утра по московскому времени казахстанская степь вновь озарилась слепящим глаза всполохом пламени. Громоподобный гул сотряс воздух и нарастающим валом пронесся над пунктом наблюдения. Ракета оторвалась от Земли и будто нехотя пошла вверх. Набирая скорость, она все быстрее и быстрее устремлялась ввысь.

– Пошла, родная! – радостно воскликнул Титов. Все с беспокойством наблюдали за подъемом ракеты. Ведь это всего-навсего второй полет человека в космос. Люди волновались, вероятно, не меньше, чем при первом запуске. Но все, слава богу, шло нормально.

Королев тоже немного успокоился, придя на КП связи, попросил крепкого чаю, хотя сердце и стучало немного быстрее положенного. «Ну это от радости», – успокоил себя Сергей Павлович и неожиданно вспомнил, что впервые на космодроме присутствует специальный корреспондент Телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС). Главному конструктору его представили еще вчера. Журналист очень хотел побеседовать с ним сразу после старта. Сейчас Сергей Павлович попросил разыскать тассовца.

– Небольшого роста, чем-то похож на цыгана, в серо-голубом костюме, на лацкане пиджака значок «Пресса». Посмотрите, может, он в машбюро...

Через несколько минут журналист стоял перед Королевым.

– Я не оторвал вас от дел? – спросил у него Сергей Павлович. – Садитесь к столу, тут вам будет удобнее. Слушаю вас, товарищ Пресса.

– Хотя бы кратко, Сергей Павлович, о цели нового эксперимента?

– Вам уже известно, что космонавту Титову запланирован многочасовой полет. Он первым из людей проверит на себе суточный цикл жизни в космосе, столкнувшись с малоизвестными для нас факторами. Это не только перегрузки при старте и приземлении. О них мы уже имеем представление. Пилот встретится один на один с длительной невесомостью. Ее влияние на живой организм в земных условиях изучить полностью невозможно. Наши медики особенно ее побаиваются. При необходимости – немедленное возвращение корабля на Землю.

– Обо всем этом знает Титов?

– Да. Мы от космонавтов не скрываем сложностей и даже опасностей предстоящих полетов. Их согласие свидетельствует не только о понимании задач, которые им предстоит решать, но и о мужестве, о желании внести свой вклад в науку. За это мы, ученые, высоко ценим и уважаем их.

– Управление полетом корабля, видимо, требует опытного летчика?

– Ракета и самолет – машины несравнимые. Это все слишком сложно, и, может быть, нет смысла касаться всего комплекса вопросов. Но вот что вам необходимо обязательно знать: ракета-носитель – это и ракетные двигатели, и множество различных систем, сложных узлов, механизмов. Каждая и каждый из них обязан действовать и точно, и безотказно. Подъем ракеты, ее полет осуществляются при помощи автоматики. Система управления – удивительнейшее достижение человеческого разума, и без нее нет ракеты, нет корабля, нет эксперимента... Одним словом, автоматика, автоматика и автоматика.

– А человек, Сергей Павлович?

– Человек – творец этой автоматики. Человек на Земле и в космосе осуществляет контроль за автоматикой. В конечном счете автоматика – помощник человека в его беспредельных возможностях познания Вселенной, ее законов. Космонавт – это командир корабля. В нужную минуту он может взять управление полетом в свои руки. Он – испытатель космической техники. Если летчик в основном опробует только машину, то космонавт является и исследователем, и исследуемым. Он наблюдает за техникой на корабле, за своим самочувствием, а также за тем, что происходит за пределами кабины. Опыты, которые Титов проведет на борту по заданию ряда ученых, и те эксперименты, что войдут в программу следующих полетов, – все это есть тот научный материал, без которого мы не сможем делать новые шаги в исследовании космоса. В заключение скажу вам, что от полета корабля «Восток-2» мы ждем очень многого. Есть на нашем пути в космос барьер – невесомость. Да, вы ведь уже успели повидаться с Титовым? Ваши впечатления?

– Трудно судить по одной часовой беседе.

– Согласен. Я скажу несколько слов о нем. Пожалуй, примечательные черты Германа Степановича – это быстрота реакции, сообразительность, хладнокровие и, вероятно, самое ценное – наблюдательность, способность к серьезному анализу. При важности всех других два последних качества в данном полете имеют особое значение.

– Еще одна просьба, Сергей Павлович. Прочитайте, пожалуйста, – и журналист положил перед Королевым несколько листов бумаги. – Это репортаж о старте «Востока-2». Не хотелось, чтобы. вкралась какая-то неточность.

– Успели уже перепечатать на машинке? Это хорошо. – И стал медленно читать вслух. – Лучше вместо «старт ракеты» писать – «подъем». Это точнее, – и, достав ручку, заправленную черными чернилами, внес поправку в текст. – Фамилию «Королев» и других товарищей исключить. Преждевременно. – Сделав еще несколько уточнений, Сергей Павлович посоветовал одним абзацем рассказать о технических данных ракеты-носителя. Тут же продиктовал необходимые сведения и после этого на первой странице репортажа слева вверху написал: «Читал. Согласен к опубликованию. С. Королев. 6/VIII. 1961». – А теперь один вопрос вам, товарищ Пресса. Для каких газет предназначен репортаж?

– Для всех газет страны, радио, для всех информационных служб нашей планеты.

– Вы монополист?

– ТАСС – агентство правительственное. Но думаю, что на следующий запуск корабля на космодром приедут представители центральных газет, Всесоюзного радио и телевидения.

– Ну что же. Милости просим. Дела всем хватит.

Полет продолжался.

Группа медиков во главе с В. И. Яздовским внимательно следила за информацией, поступающей с орбиты. Регулярно отмечались и сравнивались с исходными данными частота пульса, давление крови космонавта. К ним зашел Сергей Павлович.

– Перед стартом пульс у Германа Степановича был несколько повышен, – доложил ему В. И. Яздовский.

– Эмоции. Ну а сейчас?

– Приходит в норму. Смотрите: в начале второго витка пульс почти земной – 64 удара в минуту.

– Если будут отклонения, прошу немедленно сообщить. – И, взглянув на часы, добавил: – Закончился третий виток. Как-то он там? Мысли, мысли его меня интересуют. И наблюдения.

Королев вышел в коридор и направился к председателю Госкомиссии, но на пути передумал и пошел в конец коридора, в свой кабинет. На двери висела табличка: «С. П. Королев». «Вот так, ни звания, ни должности. Кто таков? Наверное, табличку повесили, чтобы я кабинет не перепутал», – внутренне улыбнулся Сергей Павлович.

Открыл дверь, оглядел свой небольшой кабинет в одно окно. Возле стены ряд стульев, на письменном столе несколько телефонов.

Присев на край стола, Главный снял трубку.

– Королев. Свяжите с городом Куйбышевым. Линия занята? Переключите на Москву, – назвал номер, стал ждать. Услышал, что в Москве взяли трубку. – Здравствуйте. Я в порядке уточнения. Все-таки полные сутки. Береженого бог бережет. Да-да. Полное и обстоятельное медицинское обследование. Позвоните в Куйбышев. Напомните вашим коллегам. Думаю, что скоро вылетим на Волгу. Что? Укачивание? Морская болезнь? – беспокойно переспросил Королев. – Это сообщение самого Титова? Что же вы молчите?

«Вот тебе, Сергей Павлович, и первый сюрприз. Нежданный „подарок“ космоса. А что, если так будет продолжаться и дальше? Известно, что морское укачивание выводит из строя людей крепчайших физических возможностей? Потеря работоспособности?!»

В это время в кабинет вошли В. И. Яздовский и В. В. Ларин.

– Это что за порядок, Владимир Иванович? – накинулся Королев. – Я узнаю о неприятностях в космосе не от вас, а от других, из Москвы.

– Да это моя вина, Сергей Павлович, – заступился Парин, пощипывая короткие белые усы. – Но я подумал, что простая констатация факта ничего не даст вам. Надо было десяток минут поразмыслить.

– И как? – уже более спокойно спросил Королев, относящийся с большим уважением к знаниям и опыту В. В. Парина.

– Возможность расстройства вестибулярного аппарата мы ведь предусмотрели. Судя по словам Германа Степановича, оно не превышает нормы. Но дискомфорт есть. Думаю, что опасности пока нет.

– В чем же причина, Василий Васильевич?

– В условиях невесомости возникает нервно-эмоциональное напряжение. Оно и способствует развитию состояния, похожего на морскую болезнь. Это обязательно не для каждого человека. Но замечу, что мы не располагаем достаточными теоретическими данными, чтобы вполне объяснить влияние невесомости на организм... И тем более найти средства, нейтрализующие ее.

– Какие вы дали Титову рекомендации?

– Он их нашел сам, – ответил Яздовский. – Титов заметил, что если он не делает головой резких движений, то дискомфорт уменьшается. Других отклонений в организме нет.

– Не скрывает? Может, рядится в тогу ненужного мужества?

– Нет-нет. И по голосу, и по данным телеметрии все нормально. Ваши сомнения, Сергей Павлович, напрасны. Поверьте мне.

– Я вам верю, Владимир Иванович. Думаю, что через час можно отправляться на Волгу.

Ученые не спеша вышли, а Королевым, несмотря на оптимистическое завершение беседы, овладело еще большее беспокойство. «Впереди еще почти двенадцать кругосветных путешествий. А если где-то есть черта, за которую переходить нельзя?»

Каждый новый эксперимент в космосе Королев рассматривал с точки зрения далекой перспективы, которую он представлял яснее других, и верил в осуществление самых, казалось, фантастических проектов. Главный был убежден – в процессе работ весьма полезна преемственность, как бы закономерная очередность экспериментов, их взаимозависимость друг от друга. При этом Королев умел отобрать из десятков предложений то единственное, которое могло лечь в основу совершенствования ракетно-космической техники или научного эксперимента.

Аккумулировав все разумные предложения, Королев приходил к окончательному выводу, подписывая документы. (Необоснованных отступлений от запроектированных инженерных решений по всем элементам конструкции не потерплю, – не раз говорил Сергей Павлович своему первому заместителю по ракетам В. П. Мишину. – Решение принято. Оно закон для всех. Дисциплина во всем должна быть железная".

Главный конструктор считал, что каждый новый эксперимент, каждый новый искусственный спутник Земли или межпланетный «путешественник», каждый следующий полет живого существа должны непременно быть значительным шагом вперед в познании космического пространства. А уж каждый полет человека в космос обязан приносить науке все новые сведения. Тем более что риск для космонавта всегда остается. «Как ясно у Циолковского: „Планета – колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели“, – очень верно, – часто думал Королев. – Но, встав из колыбели, человечество не может и не имеет права годами, как младенец, ходить неуверенно, спотыкаясь, бесконечно держась за руку матери. Нет, у нас таким пробным шагом стал только первый. И сделал его Гагарин. Титов же должен не только закрепить достигнутое Юрой, но и значительно продвинуться дальше. Иначе незачем лететь, пускать деньги на ветер. Не на ветер, – усмехнулся про себя, – в космос. А если неудача? Если какие-то непредвиденные обстоятельства? А ведь я боюсь, боюсь, может быть, больше, чем все другие. Разволновался, сердце дает себя знать, а уж пульс наверняка чаще, чем у Титова, надо взять себя в руки. Люди ценят меня, знают о моих деловых качествах, я это чувствую. Ракеты надежно стоят на страже Родины, как не гордиться ими! Ну а если... Нет, уже невозможно снять меня с должности Главного конструктора. А впрочем, как бы ни называли, лишь бы дело оставили. Но тогда труднее будет руководить коллективом. Да, в случае неполного выполнения программы у многих опустятся руки, да и злопыхатели сразу изо всех щелей по-вылезут, прихлопнут все эксперименты. Нет, коллектив у меня крепкий, не даст в обиду. Техника не подведет, я уверен. Только эта неизвестная науке невесомость. А если в организме Германа Степановича произойдут стойкие изменения и придется прервать полет? Тогда на дверях в космос надолго повесят замок...»

Первый в истории человечества длительный космический полет советского космонавта майора Германа Степановича Титова успешно завершился 7 августа. Корабль-спутник совершил более 17 оборотов вокруг земного шара в течение 25 часов 18 минут и пролетел свыше 700 тысяч километров.

...8 августа председатель Государственной комиссии Леонид Васильевич Смирнов созвал заседание. Почти двухчасовое сообщение космонавта-два о полете ученые и специалисты слушали с необычайным интересом и вниманием. Он подробно рассказал о влиянии на него невесомости, о некотором дискомфорте, однако, не помешавшем ему внимательно следить за показаниями приборов, вести визуальные наблюдения, в нужное время брать на себя управление кораблем «Восток», послушным на всех режимах.

К заседанию комиссии подготовили фотоснимки Земли, сделанные Титовым через иллюминатор корабля.

– Вот так выглядит наша планета с высоты двести пятьдесят и триста километров. Очень красивая, – восхищался Титов, передавая аудитории несколько цветных фотоснимков.

Все собравшиеся с нескрываемым любопытством просмотрели эти уникальные снимки Земли, самые первые, сделанные из космоса. То тут то там раздавались возгласы:

– Смотрите, как четко просматривается на горизонте кривизна нашей планеты.

– А краски какие превосходные. Голубая голубень...

– Белые облака, словно парусники на море.

– Может, стоит опубликовать эти снимки в газетах?

– Пожалуй, лучше в журналах. Там есть возможность дать их в цвете, – посоветовал Королев.

На этом и порешили. Потом Герману Титову задали еще десяток вопросов, самых разнообразных. Заканчивая заседания Госкомиссии, С. П. Королев, подробно разобрав техническую сторону полета, сделал вывод:

– Вся научная программа, заданная космонавту, выполнена им полностью. Думаю, что это и есть лучшее доказательство того, что невесомость не так уже страшна. Сокровищница человеческих знаний пополнилась новым, принципиально новым фактором. Человек может жить и работать в космосе. Я бы назвал это открытием века. Полное сохранение работоспособности человека на протяжении более чем суточного пребывания за пределами Земли – таков основной и самый важный итог полета.

«Открытием века» назвали 25-часовой полет Германа Титова и виднейшие ученые планеты. Этот эксперимент вселил уверенность, что космическое пространство может стать сферой приложения рук и разума человека.

«Космические сутки» Германа Титова стали возможны только благодаря настойчивости Сергея Павловича. Эту настойчивость, твердость характера он проявлял ужо не раз – строя планер необычной конструкции, доказывая необходимость орбитального, а но баллистического полета человека в космос, отказываясь от почти готовой ракеты, осознав ее бесперспективность. В этом оказалась широта научных взглядов Королева, ясное, глубокое видение будущего космонавтики. В определении кардинальных проблем Королеву помогали «смелая фантазия, огромные знания, неистребимый оптимизм и разумная осторожность», – так считали сподвижники С. П. Королева.

Многие в тот год полагали, что Сергей Павлович осуществил все свои самые сокровенные планы. И только лучшие друзья, ближайшие соратники знали, что Королев надеется воплотить в жизнь идеи своих учителей К. Э. Циолковского и Ф. А. Цандера и послать космический корабль на Луну, Марс. Главный все чаще вспоминал, что Константин Эдуардович мечтал о космической трассе «Калуга – Марс», а Фридрих Артурович каждое утро, придя в ГИРД, приветствовал сослуживцев словами: «Вперед, на Марс!»

В ОКБ шло проектирование беспилотной станции «Марс», ее запуск рассчитывали осуществить в конце 1962 года. Все работы, как всегда, контролировал Славный. Часто заходил к разработчикам и, желая поднять им настроение, если что-то не получалось, рассказывал:

– Вы наверняка слышали о Марсе и его спутниках Фобосе и Деймосе. Существует гипотеза, будто они полые внутри, а значит спутники – искусственные. Если она верна, стало быть, на Марсе некогда существовала высокая цивилизация, и остатки ее, по всей видимости, сохранились. Человек должен там побывать.

– Это невозможно, Сергей Павлович! – обязательно сомневался кто-то.

– Не переношу слова «невозможно». Мы с вами работаем в таких областях, где оно должно быть запрещено. Ведь оно только мешает делу, но ничего не объясняет. Достигнуть Марса, высадиться на его поверхность и благополучно вернуться – это сложнейшая научно-техническая задача, содержащая тысячи трудных частных задач. Очень хочется установить, действительно ли спутники Марса – полые. Такую задачу сейчас решить можно даже автоматами. Вы представьте, что нас может ожидать на Марсе, если спутники в самом деле искусственно созданные тела...

– Одно дело, Сергей Павлович, послать автоматическую станцию весом меньше тонны, над которой мы сейчас работаем, другое – сложнейший робот, а тем более пилотируемую лабораторию, и с ее помощью провести исследования, о которых вы говорите, – возражал кто-то.

– Да, понадобится новая мощная ракета. Пока есть только эскизные проработки. Нет необходимых двигателей, но они будут. Марс потребует кораблей весом в сто и более тонн. Но все это будет. Я твердо убежден. А пока используем испытанную «Молнию». Думаю, что впряженные в нее шестьдесят миллионов лошадиных сил доставят наши первые «Марсы» к месту назначения. Но пока все дальнейшее только мечты.

1961 год. Сергей Павлович считал его едва ли не самым удачным в своей жизни. Полеты Гагарина, Титова, успешный запуск четырехступенчатой ракеты типа «Молния» с автоматической станцией «Венера-1», вторичное присвоение ему звания Героя Социалистического Труда «за особые заслуги в развитии ракетной техники».

Все ладилось, спорилось. Много задумок у Главного конструктора, и хотелось надеяться, что скоро они получат путевку в жизнь.

Осенью того же года в зале заседаний конструкторского бюро Королева появилась геологическая карта Луны – подарок Сергею Павловичу от ленинградского ученого А. В. Хабакова. Он составил ее на основании данных, полученных в результате астрономических наблюдений лунной поверхности. Карта очень нравилась Королеву. Встречаясь с учеными-астрономами, он подводил их к карте и любил повторять: «Скоро проверим, насколько она точна. Луна – будущий космодром и гигантская сырьевая база для землян...»

А вскоре порадовали прибористы, разрабатывающие установку «искусственное сердце». К концу года они передали в институт хирургии опытные образцы поляро-графа – макет искусственного сердца и некоторые инструменты, созданные совместными усилиями инженеров, медиков и рабочих.

В конце 1961 года начал работу XXII съезд партии. Делегатами иа партийный форум ученые-коммунисты послали людей, вложивших свой труд, энергию, талант в достижения отечественной космонавтики. Среди них С. П. Королев, М. В. Келдыш, В. П. Глушко, М. К. Янгель, другие ученые, космонавты Ю. А. Гагарин, Г. С. Титов.

В один из дней работы съезда Сергей Павлович встретился с М. К. Янгелем. Разговор как-то не получился. За минувшие годы он многое успел. Созданная под его руководством ракетно-космическая техника получила одобрение. Свидетельство тому – второе присвоение звания Героя Социалистического Труда. Нет, Королев не ревновал, а где-то в тайниках души даже гордился, что Янгель окончил ракетную «школу» НИИ, в которую вложен и его, Главного конструктора, многолетний опыт. Но именно этого больше всего не хотел признавать сам «ученик». Вот и сейчас, при встрече, Сергей Павлович почувствовал какую-то внутреннюю неприязнь «ученика» к своему «учителю». Какая тому причина? Ответа Королев не находил. Не кто иной, как он, оценил организаторские и инженерные способности Михаила Кузьмича, добившись назначения его своим заместителем. Сложились нормальные деловые отношения. Но они резко изменились к худшему, едва Янгель в мае 1952 года стал директором" НИИ, сменив ушедшего на служебное повышение К. Н, Руднева. Прежний директор предоставлял полную свободу творчества, освобождая Главного конструктора от излишних административно-хозяйственных забот. М. К. Янгель же стал опекать Королева по мелочам, без основания вмешиваясь в его прерогативу, всячески подчеркивая свое верховенство. Стали возникать конфликты, чем дальше, тем глубже... Хорошо, что нашлись умные люди, по-деловому, без предвзятости оценившие опасную ситуацию. М. К. Янгеля перевели руководителем в КБ, успешно начавшее работу при серийном ракетном заводе за пределами Москвы...

После встречи с Янгелем Сергей Павлович пошел в зал заседаний и сел на свое место. Настроение его испортилось. Он пытался было сосредоточиться на выступлениях делегатов, но не мог. Мысленно вернулся к встрече с Янгелем: «Крепко ты мне нервы потрепал, Кузьмич, в те годы... Я бы на твоем месте спасибо сказал коллективу НИИ за опыт и знания, что получил у нас. Кем ты пришел к нам в мае 1950 года? В лучшем случае авиационным конструктором, не построившим ни одной собственной машины, – рассуждал сам с собой Королев, – а ушел из НИИ в июне 1954 года ракетчиком. Но, признаю, талантом тебя бог не обидел...»

Раздумья Королева прервало выступление М. В. Келдыша, недавно избранного президентом АН СССР и лишь немногим известного под именем «теоретика космонавтики». Под аплодисменты съезда Мстислав Всеволодович сказал, что дальнейшие успехи ракетной техники приведут к новым выдающимся достижениям в овладении космосом. Автоматические беспилотные станции и космические корабли с человеком на борту будут проникать все дальше в космическое пространство и к планетам. Это не только позволит науке сделать громадные шаги на пути проникновения в тайны мироздания, но и создаст возможности для утверждения власти человека над природой.

 

Глава третья

Один замысел дерзновеннее другого

Советское правительство приняло решение об установлении в Москве монумента п ознаменование выдающихся достижений отечественной науки в изучении и освоении космического пространства. Первое место ва открытом конкурсе занял проект архитекторов М. О. Бар-ща, А. Н. Колчина и скульптора А. П. Файдыш-Кранди-евского.

Сергей Павлович ознакомился с проектом. Кое-что ему в нем не понравилось, и он предложил встретиться с авторами монумента. Вскоре встреча состоялась, и Королев высказал творческой группе свои пожелания:

– Много инженерии. Хотелось, чтобы композиция «Космос» явилась произведением большого искусства. В ней документальность, мне думается, инженерная идея, архитектура обязаны органически слиться воедино. Одним словом, на первый план – художественную образность. Она в проекте заложена... Но требует особой выразительности.

Через несколько месяцев после обычного делового разговора с М. К. Тихонравовым Сергей Павлович спросил профессора:

– Вы не очень заняты завтра, Михаил Клавдиевич?

– Да как всегда.

– Звонил скульптор Файдыш – это один из авторов обелиска «Космос», – приглашал к себе в мастерскую. Он хочет показать лепные этюды портрета Циолковского.

– Охотно составлю вам компанию, Сергей Павлович.

Деревянный дом и мастерская Файдыша находились недалеко от станции метро «Сокол». Андрей Петрович встретил гостей у дома. Разделись, прошли в мастерскую. На вошедших с разных сторон смотрели скульптурные портреты Циолковского. Сергей Павлович и Михаил Клав-диевич очень внимательно рассматривали вылепленные из глины этюды головы Константина Эдуардовича.

– Мне думается, что вот этот портрет удачнее, – первым сказал Тихонравов. – В нем схвачено мгновение одухотворенности.

– Очень верно вы подметили, Михаил Клавдиевич, – именно одухотворение. Кстати, именно его и недостает в памятнике, что установлен у академии Жуковского. А вам из своих набросков какой больше нравится, Андрей Петрович? – поинтересовался Королев.

– Наверное, тот, который я еще не выполнил, – усмехнулся Файдыш. – Но пока тот, который назвали вы.

Разговор невольно зашел об искусстве. Тихонравов, сам любивший писать картины, признался, что он больше всего любит работы старых мастеров. Сергей Павлович вспомнил свое посещение в Киеве знаменитого Софийского собора.

– Никогда не забуду Христа, смотревшего с верхнего купола собора. Его глаза, полные добра, смотрели на людей, словно призывая к миру... Много позднее в Третьяковской галерее увидел другого – строгого, даже воинственного. Да, художники древности – подлинные сыны своего времени.

– Их кисть – это перо летописца, – согласился Файдыш. – А как вы относитесь к современному искусству? – обратился скульптор к гостям.

– Оно очень разное, – заметил Тихонравов. – Я приемлю всякие веяния, кроме абстрактного – бездушного, холодного, даже отталкивающего своей жесткостью.

– Я тоже сторонник искусства, которое воздействует на сердце и разум, – сказал Королев. И, обращаясь к Файдышу, добавил: – Приезжайте к нам на выставку народных художников. У нас охотно бывают художники-профессионалы, разбирают достоинства и недостатки картин. Создано специальное жюри. Оно определяет победителей, комиссия отбирает полотна на вернисажи областного масштаба. Однажды мне очень понравилось выставленное там полотно «Кибальчич в крепости» самодеятельного художника, Михаила, а вот фамилию не запомнил. Но автор объяснил, что считает полотно незаконченным. А я уж было собрался сразу послать его куда-нибудь на серьезную выставку. Да, замечательные у нас есть художники. Один раз купил два полотна. Автор настаивал на том, чтобы подарить их мне, но я понимаю, что такое творчество, какой нелегкой ценой дается успех. Об этом тяжком труде мне рассказывал Матвей Генрихо-вич Манизер, когда работал еще над памятником великому Репину.

Кстати, у нас есть на предприятии и свои скульпторы. Будут рады с вами познакомиться, Андрей Петрович. Ну да мы далеко ушли от цели нашего посещения, – спохватился Королев. – Отняли у вас столько времени.

– Ничего, ничего. На такие темы времени не жалко. А теперь давайте осмотрим эскиз всей композиции «Космос».

На какое-то время наступило молчание. Вскоре Сергей Павлович поинтересовался:

– Какую ракету вы хотите увековечить там, наверху?

– Наверное, ту, первую, что была построена в начале тридцатых годов, – ответил Файдыш. – История!

– Высота всего обелиска, мне помнится, выше девяноста метров. Подлинная же гирдовская не достигала я трех. На огромной высоте она окажется слишком маленькой, невыразительной точкой. Вот вам мой совет. Надо ориентироваться на первые баллистические ракеты конца сороковых годов. Их высота пятнадцать-двадцать метров.

– Но это ракеты военного назначения, – возразил Файдыш. – Удобно ли?

– Да, ракеты военные, но оборонного назначения. А на практике долгое время служили для исследования верхней атмосферы D самых мирных целях. И в этом врсь смысл. Пусть они напоминают любителям авантюр, что мы имеем на страже мира ракеты куда мощнее этой – межконтинентальные, способные нести ядерные боеголовки, но предпочитаем их использовать для мирных исследований.

Вскоре Королев и Тихонравов покинули мастерскую, но Сергей Павлович постоянно интересовался работой над композицией «Космос», был ее неофициальным консультантом и всячески помогал советом и делом.

Как-то скульптор пожаловался, что не может заполучить в мастерскую Юрия Гагарина, а без этого невозможно выполнить горельеф, на котором изображен космонавт .No 1, поднимающийся к подножию ракеты.

Файдыш обратился к Сергею Павловичу. Через пару дней Юрий Алексеевич Гагарин открыл дверь мастерской.

Но однажды Сергей Павлович едва не поругался со скульптором, который тайком, во время визитов Королева в мастерскую, сделал с него несколько набросков. И на горельефе, изображающем группу ученых, одному из них придал черты Королева.

Приехав в мастерскую поинтересоваться, как идут дела, Королев увидел горельеф, остановился напротив «себя». Резко повернулся к Файдышу.

– Это еще что? Это зачем, чтобы не было, чтобы я никогда этого не видел!

– Сергей Павлович! Я хотел только в сконцентрированном виде передать облик ученого..

– Чтобы не бы-ло! Вы отступили от утвержденного эскиза. Нельзя.

Прошло две-три минуты в молчании. Королев немного поостыл. И в ответ на еще одну просьбу скульптора оставить все как есть сказал:

– Вот если когда-нибудь будет создана галерея портретов ученых, посвятивших себя освоению космического пространства, тогда я – к вашим услугам.

Советские ученые внимательно следили за американской космической программой, которая после полета Гагарина явно набирала темпы. Совет главных конструкторов, С. П. Королев понимали, что американская сторона явно торопится. Правительству США хотелось как можно быстрее сократить разрыв между полетами советских космонавтов и началом полетов их астронавтов, хоть сколько-нибудь восстановить национальный престиж. Первый раз полет Джона Гленна был назначен на 20 декабря 1961 года. Потом его перенесли на 16 января 1962 года. Несколько раз астронавт садился в кабину. 26 января он просидел в ней 4 часа 28 минут. И когда до старта осталось всего двадцать минут, последовала команда:

– Покинуть корабль.

Счастливый для астронавта день настал 20 февраля 1962 года. Но и он начался не так, как хотелось. Назначенный на 7.30 утра по нью-йоркскому времени старт из-за технических неполадок задержали на два с лишним часа. Снова трепка нервов. К сожалению, не последняя. Гленн держался хладнокровно. В 9 часов 47 минут «Меркурий», набирая скорость, начал подъем. Через несколько минут астронавт передал на Землю: «Чувствую себя прекрасно. Зрелище великолепное». Но не успел он завершить первый виток, как корабль по неизвестным причинам стало слегка побалтывать. Астронавт вынужден был частично перейти на ручное управление полетом. На мысе Канаверал забеспокоились, стали подумывать, а не сократить ли количество витков? Запросили мнение астронавта. Джон Гленн успокоил: «Смогу полностью выполнить намеченную программу». Через 4 часа 55 минут американский астронавт закончил трехвит-ковый орбитальный полет и опустился в капсуле корабля в районе Багамских островов. К нему поспешил находившийся неподалеку эсминец «Мидуэй». И еще раз не повезло Гленну: поднимаясь из капсулы, он серьезно поранил руку.

В тот же день Академия наук СССР послала в НАСА поздравительную телеграмму. Советское правительство в своем приветствии президенту США расценило успешный полет Д. Гленна как еще один шаг в освоении космоса, поздравило по этому случаю американский народ и астронавта, высказало пожелание, чтобы обе страны объединили усилия для освоения космоса, а научные достижения шли бы на благо человека, а не использовались в целях «холодной войны» и гонки вооружений.

...В анналах истории космонавтики появились три даты: 12 апреля 1961 года – Ю. Гагарин, 6 августа 1961 года – Г. Титов, 20 февраля 1962 года – Д. Гленн. 108 минут, 25 часов и 4 часа 55 минут.

Наступила пора сделать следующий шаг.

В марте 1962 года С. П. Королев собрал расширенное заседание, посвященное обсуждению программы очередного полета. Большинство ученых, специалистов и космонавтов понимали, что готовящийся эксперимент явится принципиально новым. Но в чем его новизна?

Открывая совещание, Главный конструктор сказал, что опыт, добытый в двух первых полетах в космос с участием присутствующих здесь ученых и специалистов, космонавтов Юрия Гагарина и Германа Титова, позволяет перейти от одиночных путешествий к новым, групповым полетам по орбите.

– Считаю целесообразным запустить поочередно два корабля «Восток-3» и «Восток-4», – предложил С. П. Королев. – Причем вывести их на орбиту с такой точностью, чтобы они оказались в непосредственной близости друг от друга. Для осуществления этой идеи необходимо трех-четырехсуточное пребывание людей в космосе.

Даже ближайшие сотрудники Главного не ожидали от него предложения столь неожиданного и смелого. В кабинете наступила настороженная тишина. Все замолчали, ждали, что Главный скажет дальше, чем он обоснует необходимость столь крупного шага. Многие мысленно готовились к тому, что третий полет займет двое суток, и тем более совсем не думали об одновременном полете двух кораблей, да еще на близких орбитах.

– Конечно, нужна строгая последовательность и обоснованность каждого нового шага, – не смутившись холодным приемом своего предложения, продолжал Королев. – Но разве мы с вами всему атому уделяем мало сил и времени, тщательно готовя каждый полет?

– Не слишком ли смело? – не выдержал– К. Д. Бу-шуев.

Главный конструктор поднялся из-за стола, окинул взглядом присутствующих, потом остановился и твердо, как о давно решенном, сообщил:

– Мы бы не шли, Константин Давыдович, вперед, если бы не решались на смелые шаги в неизвестное, – и добавил: – Разумеется, каждый такой шаг следует готовить очень продуманно. Во имя чего этот эксперимент, спросите вы? Отвечу: не за горами стыковка двух и больше летательных аппаратов в единый комплекс.

С. П. Королев обстоятельно изложил перед собравшимися цели и задачи предстоящего эксперимента. Первое – отработка техники корабля в условиях многосуточного полета. Второе – отработка всех средств, обеспечивающих выведение второго корабля на орбиту в непосредственную близость к уже летающему «Восто-ку-3». К третьей задаче Главный отнес установление непосредственной радиосвязи между двумя кораблями при полете на различном расстоянии друг от друга.

– Весьма важно наземным службам накопить опыт по управлению полетом сразу двух кораблей, находящихся на близких орбитах. Кроме того, космонавтам во время полета в интересах наблюдения за соседним кораблем, поверхностью Земли, небесными телами надлежит провести многократную ориентацию своих летательных аппаратов с помощью ручного управления. На заранее определенных витках космонавты отсоединятся от привязной системы, удерживающей их в креслах, в свободно поплавают в кабине в пределах часа. Это поможет точнее определить, в какой мере состояние невесомости влияет на ориентацию человека в пространстве, на перемещения и так далее. Командирам полезно обменяться в космосе друг с другом сведениями об обстановке, о работе аппаратуры, сравнить результаты наблюдений. Наступит день, когда в космосе будут летать космические эскадрильи, согласовывая между собой все действия. – Сергей Павлович остановился, внимательно оглядел присутствующих. – Повторяю, не за горами решение и другой важнейшей технической задачи – соединение или стыковка кораблей. Выполнив ее, мы сможем создавать крупные орбитальные станции, которые станут служить для исследовательских целей и одновременно быть своеобразными пристанями космических кораблей. Все это позволит намного раздвинуть границы космоплавания. Одна из ступеней, ведущих к осуществлению этой идеи, – одновременный полет двух кораблей, – закончил свое выступление Главный конструктор.

И опять никто не проронил ни слова.

– Прошу высказывать мнения, – обратился Королев к присутствующим.

– Может быть, не стоит торопиться, Сергей Павлович? Все в мире признали наш космический приоритет. Мы не имеем права рисковать. Надо постепенно накапливать новые данные о возможностях человеческого организма. Я – за двух-трехсуточный полет, не более, – твердо сказал Н. П. Каманин.

– Не имеем права рисковать, но и не имеем права слишком долго ждать, – парировал Сергей Павлович. – Нет ничего страшнее застоя.

– Так-то так, но сразу многосуточный полет – не советую. Нам пока не по силам. Опыт управления полетом из кабины корабля еще недостаточен. Лучше запустить один корабль на несколько суток, – засомневался М. К. Тихонравов.

Сергей Павлович бросил на него быстрый удивленный взгляд.

– Разрешите мне, – слово взял физиолог О. Г. Га-зенко. – Думается, что «сутки» Титова дают нам право сделать и новый шаг. Мы продолжим изучение влияния невесомости на организм человека за время, равное трем-четырем суткам. Получим дополнительные данные, в какой мере это явление воздействует на работоспособность человека. Кроме того, каждый новый полет – это прежде всего иная человеческая индивидуальность. Нам необходим набор статистики в этом плане, чтобы выявить какие-то закономерности. Это крайне необходимо для дальнейшего развития космонавтики, определения методов подготовки космонавтов к жизни и работе вне Земли.

– Я внимательно выслушал все «за» и «против», – заключил Королев. – Сделаем так: прошу представителей «монтекки» и «капулетти» не обнажать шпаг, а сесть за «круглый стол», проработать все варианты. – Взглянув на своего заместителя К. Д. Бушуева, добавил: – За вами, Константин Давыдович, «сбор враждующих» дворов и окончательный вариант будущего эксперимента. Да, кто там у нас наиболее вероятные претенденты на следующий полет?

– Андриян Николаев и Павел Попович, – ответил Е. А. Карпов, руководитель Центра подготовки космонавтов.

– Надо их обязательно послушать. Им лететь. – Королев повернулся в сторону космонавтов, взглянул на них и предложил: – Вот и давайте узнаем их мнение.

Первым поднялся темноголовый, кареглазый капитан, летчик-истребитель, сын крестьянина из Чувашии, лесник по первой профессии Андриян Григорьевич Николаев. Он старше Гагарина на пять, а Титова на шесть лет, и только Павел Попович моложе его на год. Для военных летчиков разница в возрасте в пять-шесть лет – дело немалое.

Многие из присутствующих знали малоразговорчивого летчика как дублера Германа Титова, знали невозмутимый характер Николаева, его любимое выражение: «Главное – спокойствие».

Ученые слышали о таком случае из биографии Ан-дрияна Николаева. Однажды двигатель легкокрылого МИГа, на котором летал Николаев, заглох. Попытка запустить его результатов не дала.

– Немедленно оставить машину! – раздалась команда руководителя полета. В ответ прозвучало:

– Главное – спокойствие.

– Не дотянешь до летной полосы.

– Сажать буду в поле.

И посадил. А через несколько дней молодой летчик получил именные часы. В приказе отмечалось: "За мужество и самообладание при создавшейся в полете сложной воздушной обстановке наградить лейтенанта Николаева Андрияна Григорьевича ценным подарком – наручными часами «Победа».

– Много говорить не люблю и не буду, – чуть окая, сказал летчик. – Задание, если мне доверят участвовать в полете, о котором говорил Сергей Павлович, постараюсь выполнить. Чувствую себя отлично. Подготовлен неплохо.

Сергею Павловичу понравился ответ. Лицо его посветлело. Он взглянул на Поповича – коренастого, светловолосого украинца с голубыми глазами. Весельчак и песенник, трудолюбивый и упорный Попович успел окончить ремесленное училище и получить профессию столяра, потом Магнитогорский индустриальный техникум, стал строителем. Увлекся авиацией, с отличием окончил местный аэроклуб, а затем училище летчиков. Летал на самых современных машинах.

– Пожалуйста, слушаем вас, Павел Романович, – обратился Главный к летчику.

– Чувствую себя так же хорошо, как и Николаев. Морально и физически к космическому полету готов, и если мне посчастливится принять участие в нем, сделаю все, что в моих силах, чтобы задание выполнить. Мое отношение к проекту? Полет очень интересный и нужный. Что касается готовности к нему, то убежден, что каждый из нас вполне подготовлен. – Космонавт интонацией выделил слово «вполне». – Считаю, что справлюсь с четырехсуточной работой в космосе.

– Ничего иного от космонавтов я и не рассчитывал услышать, – резюмировал Королев. – Ракеты-носители уже есть, корабли проходят последние наземные испытания, летчики готовы к полету. Чего ждать? Надо шагать вперед.

Закончив совещание, Сергей Павлович почувствовал легкое недомогание. "Что-то сердце «застучало»? Все вроде в порядке. Меня поддерживают. Я думаю, Государственная комиссия согласится на групповой полет. Но что же так плохо? Где мой валидол? – Он положил под язык таблетку, подержал несколько минут. – Видно, правду говорят: «Гром не грянет, мужик не перекрестится». Снял телефонную трубку, попросил соединить с приборным отделом.

– Анатолий Григорьевич? Однофамилец мой дорогой, вы не могли бы мне доложить, как там с проектом высокой медицины? Готовы сообщить и даже показать? Вот как? – заинтересовался Королев. – Заходите. Жду.

Минут через пятнадцать в комнату вошел инженер-приборист Анатолий Григорьевич Королев. Сергей Павлович встал, пожал ему руку и признался, что сердце что-то побаливает: "Вот и вспомнил о вас – «сердечниках».

Инженер выложил на стол продолговатый грушевидный предмет с трубками.

– Что это у вас за орудие пытки? – взглянув на предмет, пошутил Королев.

– Образец искусственного сердца ИС. Королев взял прибор, взвесил на ладони.

– Тяжеловат. Не меньше килограмма. Почти в три раза больше человеческого.

Главный подробно расспросил о возможностях искусственного сердца, о реальных сроках применения.

– Прибор еще не отработан и тем более еще окончательно не испытан. В действии я его поэтому показать не могу, – ответил инженер.

– Жаль, – сухо заметил Сергей Павлович. – Чем могу помочь?

– У меня с собой перечень оборудования, необходимого для проведения испытаний у медиков. Правда, – Анатолий Григорьевич замялся, – здесь много импортных...

– Давайте. – И Главный размашисто подписал список требуемых приборов. – О результатах информируйте. Понадобится помощь – обращайтесь.

11 августа 1962 года начался новый космический эксперимент – групповой полет двух кораблей. Первым стартовал «Восток-3» с командиром Андрияном Николаевым. Павел Попович на «Востоке-4» присоединился к нему через сутки. Корабли, как и намечалось, вышли на близкие траектории, и космонавты сразу же установили между собой радиосвязь.

На командно-измерительном пункте космодрома, помимо дежурной смены специалистов, круглые сутки находился кто-либо из медиков. Врачи незримо «присутствовали» в кабине кораблей. Приборы работали безотказно: они регистрировали биотоки мозга, изменения в электропроводимости кожи, нервно-психическое состояние пилота, его общее самочувствие.

По нескольку раз в день к медикам заходил Главный конструктор. Знакомился с общими данными о полете, вызывал на связь то Андрияна Николаева, то Павла Поповича. Королев хотел знать, как переносят космонавты длительную невесомость и как пройдет первый запланированный эксперимент – свободное плавание в кабине корабля.

Больше всего опасались, что космонавт, отвязавшись, потом не сможет возвратиться в кресло, в котором размещены катапульта и парашютная система. Это означало бы, что ему не удастся покинуть спускаемый аппарат, а значит, и приземлиться на индивидуальном парашюте. Посадка же в кабине корабля могла быть довольно жесткой и небезопасной для человека.

Первым свободное плавание на борту «Востока» совершил Андриян Николаев. Оно началось на пятом витке и продолжалось около часа. С. П. Королев и другие члены Госкомиссии неотлучно наблюдали за происходящим в корабле через экран телевизионной установки. Впервые и миллионы людей планеты благодаря телевидению смогли наблюдать «космические будни» человека, летящего в корабле со скоростью почти восемь километров в секунду, видеть своими глазами «проявление» невесомости, как бы непосредственно участвовать в небывалом исследовании.

В конце запланированного времени Николаев благополучно вернулся в кресло, закрепил привязную систему, записал свои ощущения в бортовой журнал. Только после этого передал на Землю: «Удивительно приятное ощущение. Ни с чем не сравнимое состояние тела и души. Ничего не весишь, ни на что не опираешься. Но делать можно все. Мозг работает четко и ясно. Все движения координированы. И зрение, и слух – все в норме. Нарушений вестибулярного аппарата не ощущал».

С. П. Королев, выслушав доклад из космоса, не утерпел, сказал стоящим возле него медикам:

– Не так страшна невесомость, как ее малюют.

– Не будем торопиться с выводами, – охладил Главного В. И. Яздовскпй. – Но, вероятно, пошли на пользу специальные тренировки вестибулярного аппарата. Из полета Титова мы извлекли урок. Не скрою: выход Николаева из кресла вызывает чувство оптимизма и у меня.

Но невесомость все еще загадка, вернее, не она сама, а ее воздействие на организм человека в целом.

– Да, конечно, – согласился Сергей Павлович. – Боюсь, что пока невесомость для нас главный противник. Это понятно. С земной гравитацией человек родился, под ее влиянием формировался не только он – высшее существо, а и все живое на Земле, да и только ли живое... Значит, в корабле человек может свободно плавать? – сказал после раздумий Королев. – А ведь это утверждал еще Циолковский. Вот мы и подтвердили его научную догадку. Идем по дороге, проложенной гениальной мыслью Константина Эдуардовича. Я уверен, что долго-долго еще его идеи будут для нас путеводной звездой.

Внезапно в голове у Королева зародилась дерзкая мысль, которая словно искра уже давно то появлялась, то исчезала в его раздумьях о будущем космонавтики.

– Как вы думаете, Владимир Иванович, – спросил Главный Яздовского, – а вне корабля, в открытом космосе, человек так же будет себя чувствовать, как Николаев?

– Наверное. Разницы между невесомостью нет. И в корабле и вне его она одна и Та же. Но вот солнце, вакуум и главное – психика... как разум отреагирует на бездну... Не простая это штука.

– Надо просить КБ подумать о новых скафандрах, – как бы сам себе сказал Королев. – И посоветоваться с психологами. Пора.

– Вы что, хотите следующий эксперимент?.. – крайне удивился Яздовский.

– Нет, не следующий, – ответил Главный. – «Восток» для этих целей не годится. Из него можно только высунуться в открытый космос. Кажется, так намереваются поступить американцы. Это нам ничего не даст. Я думаю о свободном парении за бортом корабля. – Внезапно, оборвав себя, успокоил Яздовского: – Торопиться, конечно, не будем. Но медлить нам тоже негоже.

При очередном вечернем сеансе связи Королев снова вызвал Андрияна Николаева. Он хотел приятную информацию выслушать еще раз, да и узнать о самочувствии после титовских «роковых» шестого и седьмого витков. Именно после них космонавт-2 почувствовал известный дискомфорт – укачивание.

Сергей Павлович думал: "Повторится ли подобное в этот раз? Может, это индивидуальная особенность Титова? В какой мере усиленные тренировки вестибулярного аппарата последующих космонавтов помогают им преодолеть «морскую болезнь»?

– Я – «Заря». Как слышите меня? – начал традиционно С. П. Королев. Услышав негромкий голос Андрияна, спросил о главном: – Как переносите невесомость?

Разумно осторожный космонавт-3 успокоил Сергея Павловича, сообщил ему, что «закончил уже восьмой виток, а неприятных ощущений не наблюдал». А потом добавил:

– Резких движений много не делал, старался все делать плавно. Как учили, «Заря».

– Спасибо, – поблагодарил Королев и добавил, что наблюдает Николаева на экране телевизора. – Вид мне ваш нравится. Желаю вам доброго полета!

Так же успешно провел опыт по свободному плаванию в корабле и космонавт-4 Павел Попович. Это ободрило С. П. Королева. Но осталось все же в душе и небольшое сомнение. Нет, не в технике. В технике и на этот раз Главный конструктор не сомневался. А вот длительная невесомость? Сергей Павлович все время держал в поле зрения данные телеметрии, поступающие из космоса...

Полет кораблей «Восток-3» и «Восток-4» завершился 15 августа. Космическое путешествие Андрияна Николаева продолжалось 96 часов. За это время он облетел Землю 64 раза, пройдя путь, равный 2640 тысячам километров. Павел Попович пробыл в космосе 71 час, 48 раз облетел Землю и налетал около 1980 тысяч километров. Почти трое суток «Восток-3» и «Восток-4» находились в совместном групповом полете. Программа полета, о которой С. П. Королев говорил задолго до организации эксперимента, выполнена полностью.

– Полет космонавта Титова был глубокой пробой. Работа в космосе космонавтов Николаева и Поповича – новый важный шаг вперед, – так С. П. Королев охарактеризовал журналистам пресс-группы космодрома значение законченного эксперимента. – Теперь надо его закрепить и двинуться дальше. Космос нас хорошо принимает, – пошутил он.

А вскоре, в ноябре 1962 года, с космодрома Байконур, как и задумал Совет главных конструкторов, в звездные просторы ушла автоматическая станция «Марс-1».

– Вот мы и начали выполнять свой долг перед своими учителями, – с удовлетворением сказал Главный своим соратникам после старта. – Межпланетным сообщениям уготовано великое будущее.

«Марс» дался нелегко. Проблемы вставали одна за другой. Ракета-носитель могла поднять вес не более тысячи килограммов, а ученым хотелось разместить на борту станции массу всяких приборов.

«Не конкурс же объявлять. Может, снизить вес конструкции самой ракеты?» – размышлял Королев. Собрали проектантов, конструкторов, производственников. Долго спорили, выслушали много различных предложений, но разумных не нашли. Тогда Сергей Павлович предложил, как это иногда практиковалось в авиационных КБ:

– Тому, кто сэкономит хотя бы один килограмм веса, выплачиваю премию-Большинство отнеслись к этому предложению как к шутке. Заметив это, Сергей Павлович иронически указал начальнику конструкторского отдела, что он не умеет зарабатывать деньги.

– Пойдемте в механический цех к рабочим, я верю в их талант.

Подошли к фрезеровщику, Сергей Павлович попросил его выбрать металл на фланце между отверстиями для болтов.

– Можете сделать?

– Могу, Сергей Павлович.

Тут же на глазах у всех собравшихся фрезеровщик выполнил задание Главного.

Сергей Павлович попросил взвесить стружку – около трех граммов.

– Вот так-то. На граммах можно набрать десяток килограммов. А это все приборы, да не один.

Фрезеровщику выплатили премию, а начальнику отдела Королев приказал выпускать изделие в облегченном виде.

Специалисты понимали, что Королев планирует уже новый полет человека в космос. И в том, что это будет обязательно значительный вклад в науку, никто не сомневался.

А Сергей Павлович для себя уже решил, что в космос пора отправлять экспедицию из трех человек, специалистов в различных областях науки. «Это не моя прихоть, это научная необходимость, техническая тоже. Хорошо бы понаблюдать за работой систем корабля и приборов непосредственно в космосе инженеру, участвующему в создании космической техники. Рассказы космонавтов о встрече с невесомостью – важное подспорье для медиков и биологов. Но лучше, если бы в космос слетал медик и, опираясь на собственный опыт, надлежащим образом проанализировал влиянии космических факторов на членов экипажа. Наиболее подходит для этих целей врач, овладевший профессией космонавта. Кто же возглавит экипаж и сможет управлять кораблем в полете? Этим человеком желательно иметь летчика со знаниями инженера. Пора проектировать новый корабль, чтобы разместить в нем экипаж из трех человек. А может, для этой цели стоит модернизировать „Восток“? У него есть неиспользованные резервы», – рассуждал долгими ночами Сергей Павлович.

Зайдя как-то к проектировщикам, которые находились под его непосредственным руководством, Королев как бы вскользь спросил их:

– Нет ли возможности разместить в спускаемом аппарате тех же размеров, что и у корабля «Восток», двух или даже трех космонавтов?

– Нет, что вы, Сергей Павлович, – почти хором ответили проектанты, – понадобится сразу три катапультируемых кресла. Да нет, просто физически им не хватит места-Сергеи Павлович возражать не стал. Этим разговором он просто хотел дать толчок мыслям и фантазиям проектантов. Сам-то он твердо знал, что катапультно-пара-шютный метод возвращения людей с орбиты годится лишь на первых порах.

Потом Главный еще два-три раза возвращался к этому вопросу, и снова его убеждали, что нет, никак ни двух-, ни трехместный спускаемый аппарат из «Востока» не получается. Но Сергей Павлович не был бы Королевым, если бы отступил от этой задачи.

В феврале 1963 года на одном из совещаний он снова заговорил о многоместном корабле. Как бы ненароком намекнул, что если в космос послать двух-трех человек, то такой экипаж следует составить из представителей разных профессий, включая и инженеров.

Намек Королева попал точно в цель: в умах инженеров как на дрожжах стала созревать мысль, что у них есть возможность не только строить корабли, но и летать на них. Едва закончилось совещание, как сотрудники вернулись в отдел и немедля стали думать о реализации предложения Главного, мечтая, конечно, о собственных полетах.

Однажды группу молодых специалистов пригласили к Главному конструктору. Никто не догадывался, что Сергей Павлович решил узнать, как они отнесутся к конкретному предложению стать испытателями космической техники в полетных условиях.

Королев всегда гордился потенциалом своего «молодежного» КБ. Действительно, к началу 60-х годов средний возраст его сотрудников не превышал 27 лет, даже большинству замов Главного было немногим больше сорока – сорока пяти. Но на этот раз «молодость» превзошла все его ожидания. На вопрос: «Кто из присутствующих хотел бы испытывать космическую технику непосредственно в полете?» – поднялся лес рук. Среди энтузиастов Главный увидел Алексея Елисеева, Валерия Кубасова, Виталия Севастьянова, Владислава Волкова, Николая Рукавишникова, Олега Макарова, Георгия Гречко...

Глядя на сидящих перед ним молодых, полных сил и энергии инженеров, рвущихся в космос, Королев разволновался.

– Спасибо, друзья! – дрогнувшим от волнения голосом обратился к ним Королев. – Не скрою, вы меня очень утешили. – Мы думаем о завтрашнем дне нашей страны и нередко осуждаем тех, кто заботится только о сегодняшнем. Тут нельзя быть однозначным. Я бы сказал так: сегодняшнее обязано быть воплощением прогноза наших предшественников. Мы обязаны скорректировать расхождения между вчерашним и сегодняшним и умно взглянуть в далекое завтра. Это предстоит делать нам. Согласитесь со мной, что подлинным ученым следует считать только того, кто мыслит с перспективой, хотя бы во имя двух-трех поколений. В нашем деле – это Циолковский.

Сергей Павлович еще раз взглянул на лица сидящих. Он знал их всех. С каждым из них, прежде чем сказать «добро» и подписать приказ о приеме на работу, Королев беседовал, ни в одном не ошибся...

– Все это я говорю вот к чему: Понятие «преемственность» – понятие не отвлеченное. Нельзя каждый раз все начинать сначала. Я был юношей, когда впервые прочитал ленинские слова о том, что молодежь должна поставить себе на службу все богатства, которые выработало человечество. Эти слова Ленина обращены ко всем поколениям... Мы продолжили начатое Циолковским, вам – идти дальше. Уверен, вы сделаете больше и лучше, чем мы. Я глубоко верю в вас, друзья! – и, хитро улыбнувшись, как-то просто, словно и не было чисто философского рассуждения, Королев перешел на свой повседневный язык ученого-администратора. – Да, я верю в вас, но и спрашивать с каждого буду в сто крат больше, чем раньше. Так что терпите и не обижайтесь. Вначале перегрузки на Земле, а потом уже в космосе. А если говорить персонально – все зависит только от каждого из вас.

После совещания сразу же позвонил своему старому знакомому С. Н. Анохину и попросил его зайти к нему. Королев много лет знал этого удивительного летчика. Высочайшего класса испытатель самолетов, удостоенный звания Героя Советского Союза, человек исключительного мужества, к тому же он обладал душевной простотой и умением работать с людьми.

– Не возьметесь ли вы, Сергей Николаевич, за одно важнейшее дело? – сказал при встрече с летчиком Королев. – У меня вот список инженеров, желающих испытывать космическую технику. Да нет, не на Земле, – рассмеялся Королев, – а там, – и показал рукой вверх... – В принципе я одобряю их решение. Я всегда придерживался своей тактики самому строить и самому испытывать. Знаю, Сергей Николаевич, вы стоите на другом полюсе: «Дело конструкторов – строить, это их профессия; дело испытателей – испытывать, это их профессия». И все-таки я очень прошу вас! Надо им помочь.

– Новое для меня дело. Но не откажусь. Рад сделать что-нибудь для Вас, Сергей Павлович, – согласился Анохин.

Но была у Главного конструктора еще одна тайная пока для окружающих идея. Тайная потому, что. Сергей Павлович не успел еще все до конца обдумать, аргументировать. Он знал: выскажи он эту мысль вслух – противников будет много, даже не все друзья его поддержат. Инертность мышления – бич даже очень умных и образованных людей.

Настал день, когда тайное стало явным. Это случилось на совещании, где обсуждался вопрос о командирах кораблей «Восток-5» и «Восток-6», для второго совместного полета. Кандидатуру «Востока-5» обсудили и утвердили быстро: Валерий Федорович Быковский – первый комсомолец, собравшийся полететь в космос, дублер космонавта А. Н. Николаева.

– Ну а теперь – о командире «Востока-6», – Королев взглянул на нового председателя Государственной комиссии Георгия Александровича Тюлина, с которым познакомился еще в довоенные годы. – Предлагаю выбрать кого-нибудь из тех женщин, что тренируются в Центре подготовки космонавтов.

Участники совещания знали, что в Звездном городке готовятся к полету несколько женщин, но серьезно в возможность их скорых космических путешествий не верили, считали, что это уже «королевская блажь».

– Не женское это дело.

– В мое время, – парировал Королев, – не пускали девчат в авиацию, в лучшем случае – в парашютный спорт. Иным девушкам приходилось писать самому наркому Ворошилову, чтобы получить разрешение поступить в авиационное училище. А теперь вспомним минувшую войну. Когда слышу имя Валентины Степановны Гризодубовой, я мысленно снимаю шляпу и кланяюсь в пояс...

– Я согласен с вами, Сергей Павлович, – встал с места генерал Каманин. – Я знал многих военных летчиц. Их мужество и мастерство не уступало нашему, мужскому. Те женщины, которые готовятся к космическому полету, заслуживают уважения уже за то, что они в Центре подготовки космонавтов. С кем бы я ни говорил из инструкторов, никто на них не жалуется. Тренируются в полную силу и от мужчин не отстают. И Валентина, и Мария. Жанна – мать двоих детей. И у нее на все хватает сил. Да и другие не отстают.

Выступили многие ученые, но к единому мнению пока не пришли. Слово взял академик В. П. Глушко.

– Эпизодическое пребывание за пределами Земли рано или поздно перейдет в стадию «вживания» человека в новый, необычный, загадочный, суровый и вместе с тем жизненно необходимый мир. Подобное «вживание» в неизведанное уже имеет свою историю. Это эпоха великих географических открытий, освоение ледяных континентов Арктики и Антарктиды и многое другое. Во всех этих процессах активно участвуют миллионы женщин. Это так же естественно, как смена дня и ночи.

Образованнейший академик В. В. Парин заметил:

– Если обживать космос по-настоящему, если планировать не только полеты, но и пребывание на далеких планетах, а это ведь так и должно быть, иначе зачем мы все это затеяли, мы просто обязаны проверить поведение женского организма в необычных условиях. Позволю себе напомнить слова Горького: «Восславим женщину-Мать, чья любовь не знает преград, чьей грудью вскормлен весь мир. Все прекрасное в человеке от лучей солнца и от молока матери – вот что насыщает нас любовью к жизни».

– Спасибо, Василий Васильевич. А то тут кое-кто из присутствующих, – иронически усмехнулся Королев, – готов был надеть на наших подруг паранджу. Я грешным делом боялся, что сыны матерей захлопнут женщинам не то что дверь в космос, а в Академию наук СССР-Вопрос в принципе решили, но до поры до времени даже на космодроме мало кто знал о предстоящем полете женщины.

В июне 1963 года на космодроме Байконур снова царило оживление. Гостиницы заполнили приехавшие со всей страны специалисты. Подолгу не гасли огни в доме, где жили космонавты. Шла подготовка к совместному полету двух кораблей – «Востока-5» и «Востока-6». Волновались и сами космонавты.

Валерий Быковский детство и юность провел в Москве. В десятом классе вместе с ребятами, семнадцатилетними старшеклассниками, он записался в Московский аэроклуб. Потом – школа первоначального обучения летчиков, затем Качинское военное авиационное училище. С 1952 года Быковский – летчик. «Летает смело, грамотно, – было написано в одной из характеристик. – В полете спокоен, в усложненной обстановке решения принимает быстро».

То, что Быковский намечается командиром одного из «Востоков», готовящихся к полету в космос, уже перестало быть секретом. Состоялась его встреча с журналистами, Валерий Федорович ответил на их бесчисленные вопросы, а потом прочитал предназначенное для опубликования в прессе необычное письмо, обращенное к сверстникам:

"Эти несколько строк я пишу на космодроме в ожидании старта. Я назначен командиром космического корабля «Восток-5». Знаю, как много сил вложил наш народ, сколько и молодых рук потрудилось, чтобы все было надежно, чтобы я был спокоен. Спасибо, буду спокоен. Спасибо, друзья!

В полете со мной будет комсомольский значок. Это значок нашего с вами Коммунистического союза. Я с волнением приколю его на рубашку. Он точно такой же, как на ваших рубашках: наше знамя с силуэтом Ильича. Нам с вами всегда надо быть достойным его. Будем, друзья, мечтать, дерзать, будем делать добрые дела на Земле!" В этот момент вошел С. П. Королев. Валерий Быковский не заметил его и продолжал читать.

– Ну что же, нужные и верные слова, – дослушав до конца, заметил Сергей Павлович. Но, увидев, что Быковский смутился, Главный подбодрил его: – Читайте, читайте. Потом зайдите ко мне, есть разговор. – И ушел.

Дочитав письмо, В. Быковский извинился и поспешил к Королеву.

Он понимал – завтра старт, и эта беседа последняя и самая главная, самая откровенная, до пуска они больше не увидятся. Валерий Федорович не мог предположить, что ночью Главный конструктор придет в деревянный домик, где будут спать завтрашние герои, пройдет на цыпочках к спальням, приоткроет дверь и, убедившись, что все в порядке, пойдет к себе, чтобы слегка подремать.

– Можно, Сергей Павлович? – спросил Быковский, приоткрыв дверь кабинета Королева. – Входите, жду.

Валерий Федорович никому не рассказывал, о чем конкретно шла беседа с Главным конструктором.

А утром 14 июня, когда Быковский уже сидел в корабле, произошло непредвиденное. Пуск «Востока-5» вдруг отложили на несколько часов. Это первое ЧП в истории полетов.

Что же произошло? Буквально за полчаса до подъема ракетно-космической системы Королеву сообщили, что одна из операций, связанная с катапультированием, выполнена неверно, с отступлением от технической документации. Выслушав сообщение, Королев изменился в лице, губы задрожали, он сунул руки в карманы, будто боясь, что они без его ведома сделают что-то недопустимое.

– Вы понимаете, что это значит? – накинулся он на инженера. – Катапульта бы не сработала... Быковский остался бы пленником корабля. У нас в КБ еще не готова система мягкой посадки. Кто этот разгильдяй? Кто? Немедленно выгнать к чертовой матери и вас тоже. Тоже! Вы где были? Сколько раз надо говорить: тщательность и еще раз тщательность. Тщательность в малом и большом. Во всем.

Инженер стоял ни жив ни мертв. Наконец. Королев пыговорился, взял себя в руки. Рывком схватил микрофон «Земля – борт корабля».

– Валерий Федорович, – начал Королев как можно спокойнее, нам надо кое-что перепроверить в корабле. Немножко придется задержаться. Я сейчас буду у вас.

Быковский понял: если к нему поднимается сам Главный, что-то очень его не устраивает.

Поднявшись к люку корабля, Королев подробно выслушал доклад о том, как произошла «неполадка», что сделано, чтобы ее устранить. Одобрив план работы, Сергей Павлович остался с Быковским до тех пор, сока не убедился, что все сделано строго по инструкции.

Пожелав успеха и попрощавшись с космонавтом, Главный отправился в командный бункер.

Ракета-носитель вынесла «Восток-5», пилотируемый Валерием Быковским, на орбиту точно в 15 часов, в соответствии со вторым графиком полета.

Скоро старт «Востока-6», а фамилия его командира еще официально не названа. У журналистов возникали самые различные предположения. Но каково же было их изумление, когда председатель Государственной комиссии Г. А. Тюлин наконец представил им Валентину Владимировну Терешкову. Многие видели эту миловидную девушку, которая изредка появлялась в окружении Гагарина, Титова, других космонавтов. Но никто не мог предположить, что она тренируется в Центре подготовки космонавтов и скоро станет одним из них. Журналисты считали ее медицинским работником.

– На войне с белофиннами погиб мой отец, – начала рассказывать о себе Валентина. – У мамы на руках осталось нас трое – сестра, брат и я. Жить стало труднее. Маме нелегко пришлось с нами; каждого надо одеть, обуть, накормить, дать образование. Вспоминая эти годы, мама и сейчас нередко говорит нам; «Что стало бы с нашей семьей, если бы не Советская власть? J Батрачили бы на богатеев». Окончив семилетку, я пошла на производство, продолжая образование в вечерней школе рабочей молодежи. Окончила техникум. За годы, которые я проработала на предприятиях, многому научилась. Стала заниматься парашютным спортом в ярославском аэроклубе. Молодежь ярославского текстильного комбината «Красный Перекоп» избрала меня секретарем комитета комсомола. Заводские коммунисты оказали мне доверие, приняв в члены ленинской партии.

В комнату тихо вошел С. П. Королев. Молча сел в уголок на свободный стул. Валя засмущалась, и это заметил ученый.

– Привыкайте, привыкайте, – улыбнулся Главный. – То ли еще будет после полета, – и, обратившись к журналистам, посоветовал: – А вы поэнергичнее.

– Где вас, Валентина Владимировна, догнала весть о полете Юрия Гагарина?

– В Ярославле. В одном из цехов мы проводили комсомольское собрание. Ликовал весь коллектив комбината, все ярославцы. В тот день общественные организации по просьбе рабочих решили послать Юрию Алексеевичу приветственную телеграмму. Собрались в парткоме составить текст. Председатель фабкома Михаил Иванович Калинин подтрунил надо мной: «Ты все, Валя, с парашютом да с парашютом, прыгаешь да прыгаешь, а вон куда Гагарин махнул».

Я в то время действительно увлекалась парашютным спортом.

– Вначале мужчины полетят, а потом и. мы, женщины, – не очень уверенно сказала я. Тогда я не думала, что мне так посчастливится.

– А когда вы впервые встретились с первооткрывателем космоса?

– В 1962 году. Я так волновалась. Еще бы – сам Юрий Гагарин! А сейчас мы с ним большие друзья, – и замолчала, заметив в дверях Юрия Гагарина, грозившего ей пальцем. Видимо, он стоял в коридоре и не входил к ним, не желая мешать.

– Легок на помине, – рассмеялся Королев. – Везде успевает.

– Предлагаю прения о первом космонавте мира не начинать, – нарочито строго сказал Гагарин. Потом звонко засмеялся и, подыгрывая журналистам, чуть из-менив голос, обратился к Терешковой:

– Когда ваш старт, Валентина Владимировна?

– День и час назначает Государственная комиссия, – в тон Гагарину ответила Терешкова.

– Не будем мешать, – вставая, сказал Королев и, взяв Гагарина за плечи, легко подтолкнул его к выходу.

Журналисты продолжали «атаковать» Валентину Терешкову.

16 июня в 12 часов 30 минут по московскому времени начался полет отважной девушки, получившей позывной «Чайка».

Через несколько часов в космосе раздалось:

– «Ястреб»! «Ястреб»! – позывные Быковского. – Я – «Чайка»! Как слышите меня, «Ястреб»?

– Я – «Ястреб»! Поздравляю с выходом в космос.

Во время многодневного полета Валерий Быковский и Валентина Терешкова провели серию астрономических наблюдений за созвездиями, сфотографировали Солнце. Ценность этих фотоснимков заключалась в том, что получили их впервые без помех, вызываемых атмосферой. Исключительное значение имели и другие исследования, особенно визуальные наблюдения за Землей с помощью оптических приборов.

В конце пятидневного, самого длинного рейса в околоземном пространстве комсомолец Быковский обратился в Центральный Комитет КПСС с просьбой принять его в ряды Коммунистической партии Советского Союза.

18 июня на связь с Быковским вышел Герман Титов.

– «Ястреб», я «Заря». Валера, поздравляю тебя! Ты член партии. Только что получили сообщение из Москвы.

– Сразу в члены партии? – не поверил Быковский.

– Да, да, – подтвердил Титов. – Все ребята тебя поздравляют и желают успешного завершения полета.

Поздравил космонавта-5 с замечательным событием в его жизни и Главный конструктор:

– Высокое тебе доверие оказано, Валерий Федорович. Поверь мне: нет большего счастья, чем быть членом партии. Ее создал сам великий Ленин. Не сочти за громкие слова. Для меня партия – это все.

После приземления космонавт-5, встретившись с Королевым, подарил ему свою фотографию, побывавшую в космосе, с надписью: «Сергею Павловичу Королеву – человечному человеку в память о полете „Востока-5“. 18 июня (1963) 18.00».

«Чайка» – Терешкова, вернувшись на Землю, попросила связать ее по телефону с Главным конструктором. Она говорила с ним как дочь с отцом, которого бесконечно уважает, которому бесконечно верит. Валя кратко сообщала о космическом полете, о своем самочувствии.

– Спасибо вам за все, Сергей Павлович. Крепко-крепко целую.

Позднее Валентина Владимировна подарила Сергею Павловичу фотографию с шутливой надписью, сделанной во время полета: «Сергею Павловичу с искренним уважением. Не забудьте меня взять с собой на Венеру».

После успешного завершения совместного полета двух «Востоков» в Центр подготовки космонавтов пришло множество писем от женщин с просьбой принять их в тренировочную группу.

– Первый полет женщины в космос – яркое доказательство равноправия советских женщин, их большого мужества, – говорил потом Сергей Павлович на пресс-конференции. – Теперь ясно, что проблема подготовки космонавтов является решенной, хотя для того, чтобы человек смог выполнить свои задачи во время эксперимента, нужна серьезная подготовка. Терешкова во время полета выполнила все необходимое: управляла кораблем, контролировала бортовые системы, вела наблюдения за земной поверхностью.

Вернувшись с Байконура домой, Сергей Павлович красочно, как это он умел делать, рассказал Нине Ивановне о полете «Чайки», признался, что она трудно перенесла перегрузки и невесомость.

– Может, не стоит пока женщинам летать в космос, а?

Нина Ивановна ничего не ответила и только пожала плечами. Замолчал и Королев, словно решая судьбу тех представительниц слабого пола, которые вместе с Терешковой овладевали новой профессией. И вдруг оживленно заговорил:

– А Быковский-то молодец! Ему пять суток в космосе, что с гуся вода. Для него невесомости словно и не было. Пять суток! А если шесть-восемь? Это же Луна. Туда и обратно! Или облет ее. Быковскому еще нет и тридцати. Успеет... А мы с «Лунниками» поторопимся...

Достал записную книжку, пометил: «Облет Луны. Возможность использования носителя УР-500 „Протон“. Обсудить с В. Н. Челомеем».

 

Глава четвертая

Мы отковали пламенные крылья

Космический корабль второго поколения трехместный «Восход» уже собирался в цехах ОКБ. В отличие от пилотируемых первенцев. «Восход» для повышения надежности получил дополнительный твердотопливный тормозной агрегат, новое приборное оборудование – вторую систему ориентации, усовершенствованные телевизионную и радиотехническую установки. Работали днем и ночью. Специалистов подгоняло желание самим слетать в космос. «Может быть, это буду я», – думал каждый из них и с удвоенной энергией брался за дело.

Внешне «Восход» походил на «Восток», но жить и работать на борту планировалось трем космонавтам. При этом объем спускаемого аппарата оставался таким же. Чтобы поместить в корабле все необходимое оборудование и экипаж, пришлось отказаться от катапульт-ных устройств и одновременно от скафандров. Теперь космонавтам предстояло возвратиться на Землю в кабине спускаемого аппарата. Важнейшей технической новинкой явилась и система мягкой посадки.

«Новый метод посадки корабля на поверхность Земли – это надолго, – сказал как-то проектантам Сергей Павлович. – Но когда-нибудь мы вернемся к замыслу Фридриха Артуровича Цандера. Он мечтал о летательном аппарате, способном возвратиться из путешествия по безбрежным просторам космоса после входа в земную атмосферу как обычный самолет...»

Нельзя не удивиться размаху мысли, научному дерзанию, устремленности Главного: еще не опробован «Восход», а он уже мечтал о более совершенном корабле. В этом весь Королев.

Наземные испытания «Восхода» подходили к концу. Наступило время подумать об экипаже. Королев оставался верным слову: он потребовал, чтобы в состав его обязательно вошел инженер, непосредственный участник создания корабля. Симпатии Главного конструктора были на стороне кандидата технических наук К. П. Феоктистова.

Воспитанник МВТУ имени Баумана, Константин Петрович еще юношей участвовал в минувшей войне, лучйе других сверстников знал цену жизни. Влюбленность в идеи космонавтики, талант и рассудительность склонили чашу весов в пользу этого инженера.

...Настал день, когда Главный конструктор вызвал к себе инженера Феоктистова.

– Не передумали? – спросил он Константина Петровича, едва тот вошел в кабинет. – Врачи, к моему удивлению, сказали, что вы не так уж и здоровы. Главный маршал авиации Вершинин пошутил: «Потеснить наших хотите?!» Я ему ответил: «Нет, Константин Андреевич, хотим еще более упрочить союз инженеров и летчиков. В их союзе на Земле и в космосе вижу залог завтрашних успехов космонавтики». Вершинин согласился.

– Спасибо, Сергей Павлович, – поблагодарил Феоктистов и пошел было к двери, но Главный жестом вернул его и, указав на стул, тяжело вздохнул:

– Сам бы с удовольствием полетел. Да вот мешают возраст и «двигатель», – показал рукой на сердце. – А вы, инженеры, искусственное только обещаете. – Но тут же перешел на деловой, королевский, строго уверенный тон: – Хочу, Константин Петрович, чтобы вы поняли одну истину: летит не просто Феоктистов, которому я благоволю. – И не сдержавшись, рассмеялся: – Ну а что касается «стружек», которые я с вас снимал, не будьте на меня в обиде, это в интересах дела. С меня тоже крепко спрашивают там, наверху. Так вот, – вернулся Королев к начатой теме разговора, – в полет собирается первый инженер, причем инженер-разработчик, так сказать, идеолог техники. Об этом не забывайте. Об остальном – ближе к полету. В Звездном городке ждут вас.

Сергей Павлович встал из-за стола и, протянув инженеру руку, пожелал «ни пуха, ни пера».

Некоторые специалисты пытались убедить академика в целесообразности прежнего подхода к подбору экипажа, то есть только из числа летчиков. С. П. Королев спросил их:

– Вы не станете возражать, если в один прекрасный день в корабль сяду я?

– Нет, конечно. Но ваш возраст...

– Вот именно, – сухо ответил ученый. – Возраст и здоровье. Так вот настало время, когда должен – понимаете, должен! – лететь конструктор-разработчик и именно из моего конструкторского бюро. – И уже совсем категорически закончил: – Константин Петрович Феоктистов вместо меня. Считаю, что на этом можно закончить дискуссию о составе экипажа «Восхода».

Мнение Главного поддержала и Государственная комиссия. Сергей Павлович был очень доволен. Воплощался в жизнь один из его главных принципов, сформулированных еще в годы увлечения планеризмом: «Самому строить, самому испытывать, самому летать».

Итак, кандидатуру инженера утвердили. Встал вопрос – кто же будет командиром «Восхода»? Сергей Павлович предложил тридцатисемилетнего инженера-полковника Владимира Комарова, с которым он познакомился еще в 1960 году. Уже тогда в шутку Главный сказал: «Ну а вам, инженер-капитан, придется быть командиром многоместного корабля». Предложение Сергея Павловича приняли.

Кто же будет третьим членом экипажа, гадали все. Астроном? Физик? Нет, это пока рано. Предложение Сергея Павловича о полете в космос врача поддержали В. И. Яздовский, В. В. Парин и О. Г. Газенко. Медик испытает на себе невесомость, перегрузки, понаблюдает за двумя «пациентами», за своим организмом, проведет нужные исследования. Вскоре Королев познакомился с двадцатисемилетним врачом Борисом Егоровым. Его он знал меньше других. Запросил документы, характеристики. И выяснил, что молодой врач прошел практическую пгсолу в научно-исследовательских институтах, занимающихся медико-биологическими проблемами космонавтики, научился прыгать с парашютом, входил в группу встречи космонавтов, возвращающихся из полета. Да и рекомендации получил солидные – от известных ученых психолога Ф. Д. Горбова и физиолога Н. Н. Гуров-ского, которых Сергей Павлович знал по совместной работе. «Подходит», – подумал Королев.

Накануне предполетных тренировок в Центре подготовки космонавтов Главный пригласил к себе основной и дублирующий экипажи в конструкторское бюро. Их сопровождал недавно назначенный руководитель Центра подготовки космонавтов Герой Советского Союза Н. Ф. Кузнецов.

– Бортинженер Константин Петрович хорошо знает корабль. Но его так же отлично обязаны знать вы, Владимир Михайлович, и вы, Борис Борисович, – напомнил Королев Комарову и Егорову. – Принцип комплектования состоит в том, что каждый член экипажа в случае необходимости обязан заменить друг друга. Вы не просто командир экипажа или бортинженер, а вы не только врач по профессии, все вы прежде всего – космонавты. Это положение я полностью отношу и к вашему экипажу, Борис Валентинович, – обратился Главный к командиру дублирующего экипажа Волынову. – Всякое может случиться. Готовы должны быть все.

Летом 1964 года Королевы посетили Чехословакию. Нина Ивановна надеялась, что Сергей Павлович хоть немного отдохнет, развеется. Самому же Королеву хотелось прежде всего ознакомиться с наукой, техникой, производственной жизнью страны.

27 июня Королевы прилетели в Прагу, там их встретили представители ЦК КПЧ и посол Советского Союза Михаил Васильевич Зимянин. С аэродрома поехали на виллу «Конев», названную так в честь Маршала Советского Союза И. С. Конева, который останавливался в этом доме после того, как войска, руководимые им, вышвырнули фашистов из Праги. Эта вилла стала «домом» Королевых на те два дня, которые предстояло провести в этом замечательном городе.

Во второй половине дня Нина Ивановна и Сергей Павлович знакомились с достопримечательностями столицы Чехословакии. Сопровождал их молодой, всезнающий Франтишек, так он просил его называть. Где только они не побывали! Очень понравился гостям ни с чем не сравнимый Пражский кремль – украшение Златы Праги. А потом Карлов мост с впечатляющими въездными башнями и скульптурами... Памятник национальным героям Яну Гусу и Яну Жижкс... Старая башня со знаменитыми курантами, построенная еще в четырнадцатом веке... Народный дом, где в 1912 году под руководством В. И. Ленина состоялась Шестая Всероссийская конференция РСДРП... Музей Коммунистической партии Чехословакии, экспозиция которого рассказывает о ее борьбе против фашистских оккупантов... Послевоенная Прага с кварталами новых домов современной архитектуры, красивыми парками и бульварами... Знаменитая Вап-лавская площадь – место проведения парадов и торжеств...

В тот же день Королевы побывали в пантеоне, где похоронены славные сыны чехословацкого народа – первые президенты социалистической республики Кле-мент Готвальд, Антонин Запотоцкий. Нина Ивановна и Сергей Павлович возложили цветы у памятника советским войнам, погибшим в боях за Прагу.

В поездке по стране их сопровождал все тот же Франтишек. Маршрут путешествия проходил через крупнейшие промышленные центры Чехословакии. Королевы посетили Брно, Пльзень, Готвальд, Братиславу.

Благодаря Франтишеку поездка Королевых по стране проходила очень организованно. Гостей всюду радушно принимали, показывали все, что хотелось Сергею Павловичу. А жажда необычного «экскурсанта» узнавать как можно больше была бесконечной.

Вероятно, давнее увлечение авиацией привело Королева в Научно-исследовательский авиационный институт и испытательную лабораторию в Летнянах, потом на авиазавод в Водоходах. На авиационном заводе в Ку-новицах Сергею Павловичу показали новый учебный самолет Л-200. Предложили совершить полет в качестве пассажира.

– А можно мне? – опередила мужа Нина Ивановна.

– Не боишься? Тогда попробуй, – ответил Сергей Павлович и пошел знакомиться с предприятием.

Нина Ивановна легко поднялась по трапу и села в самолет рядом с пилотом. После короткой пробежки самолет оторвался от земли и набрал высоту.

Королев из директорского кабинета наблюдал, как уверенно летает небольшой одномоторный самолетик, чем-то напоминавший ему студенческий СК-4. Припомнил, что в Коктебеле много лет назад на его планере СК летал чехословацкий летчик и очень хвалил его. Но вспомнить имя летчика Сергей Павлович так и не смог.

Вскоре самолет Л-200 совершил посадку на заводском аэродроме.

– Понравилось? – спросил Королев, встретив сияющую жену.

– Жаль, сильный ветер поднялся. Еще бы полетала. Удивительная красота.

Сергей Павлович поблагодарил летчика, похвалил и самолет, к удовольствию хозяев.

Поездка продолжалась. Узнав, что на одном из предприятий «Шкода» инженеры построили локомотив с использованием пластика, Королев решил осмотреть его – может, этот новый материал стоит использовать в космической технике. Задавая бесконечное количество вопросов на остравском комбинате «Новая Гута», Сергей Павлович задержался в кузнечном, сталепрокатном цехах.

Несколько дней Королевы знакомились со Словакией, с красавицей Братиславоя, ее достопримечательностями, катались по Дунаю, побывали на холме Славы, на народных праздниках, слушали оперу Берджиха Сметаны. Большую часть времени Королев провел в научно-исследовательских учреждениях. Много нового, интересного для себя он нашел в институтах, занимающихся современными проблемами автоматизации и механизации, сварки. Возвратившись в гостиницу, Сергей Павлович записал в блокнот все заинтересовавшее его, что могло быть полезно его делу.

В конце путешествия по Чехословакии неутомимый «опекун» Франтишек сообщил Королевым, что им отведен для отдыха коттедж в Высоких Татрах, в самом живописном уголке – неподалеку от Штрбского леса. «Лучшего места для отдыха нельзя было придумать», – вспоминает Нина Ивановна. Последние дни провели в Праге, делали покупки для Андрея – внука Сергея Павловича. А для Наташи отец купил модные тогда бусы из горного хрусталя.

Перед отлетом из Праги на вилле «Конев» состоялась встреча академика Королева с секретарем ЦК КПЧ Владимиром Коуцки и заведующим отделом ЦК КПЧ Мирославом Миллером. Сергей Павлович поблагодарил чехословацких друзей за внимание, возможность ознакомиться со всем тем, что его интересовало.

– Перед моим путешествием к вам Юрий Гагарин, побывавший гостем вашего народа еще в 1961 году, говорил, что Чехословакия нам очень понравится. Он не ошибся. Я очень доволен поездкой.

Прощаясь, Королев как бы вскользь заметил:

– Юрий начал – другие продолжат. Не сомневаюсь, что на вашей земле уже растет собственный Гагарин, – рассмеялся Сергей Павлович. – Циолковский справедливо говорил: «Человечество приобретает всемирный океан, дарованный ему как бы нарочно для тою, чтобы связать людей в единое целое, в одну семью».

Вернувшись в Москву, на одном из производственных совещаний С. П. Королев поделился впечатлениями от поездки в Чехословакию. Он говорил о высокой культуре научных исследований в Чехии и Словакии, применении на их предприятиях передовой технологии, рационально продуманной организации труда, жесткой экономии сырья, материалов и электроэнергии.

– Нигде не видел праздно шатающихся, как порой встретишь у нас. На «перекуры» не теряют часы. Каждый четко отвечает за свое дело. – И, повернувшись к своим заместителям, потребовал: – Наведите порядок. Сам буду проверять. Профсоюзы в Чехословакии стеной стоят за интересы производства. А у нас бездельника с работы не выгонишь – защищают. В общем, у чехословацких друзей есть чему поучиться. Учиться нам не вредно у всех, у кого есть чему, и нечего кичиться «мы первые», – Сергей Павлович взглянул мельком на маленький листочек бумаги с перечнем вопросов, на которых надо остановиться в выступлении, продолжал: – В будущем году намечено созвать совещание представителей социалистических стран. Разговор пойдет о космических проблемах. Нам следует подготовить свои предложения. Пора объединять наши успехи. Представляете, какова будет общая мощь научно-технического потенциала?! Горы свернем. Знакомство с Чехословакией меня в этом убедило...

12 октября 1964 года начался полет первого в мире трехместного корабля «Восход». Проходил он вполне успешно: системы корабля работали отлично, настроение у экипажа приподнятое, жалели они только об одном – о своем согласии на суточный рейс. Им это показалось мало, и Константин Феоктистов в одном из сеансов связи набрался смелости:

– Здесь так много интересного, нельзя ли продлить полет еще на сутки? – попросил он.

– Вот как? – удивился Королев и тут же ответил шекспировской строкой: – «О, много есть чудес, о друг Горацио, на свете», – и вслед категоричное: – Работаем строго по программе. До встречи на Земле! – и, обернувшись к Яздовскому и Парину, с явным удовольствием сказал: – Вот ведь понравилось! А вы говорите невесомость, – добавил он, направляясь к двери.

– Интересно?! Такой технократ, – бросил вслед уходившему Главному конструктору молодой специалист, – и на тебе, Шекспир.

– Позвольте, молодой человек, – резко оборвал его обычно невозмутимый Парин. – Вы недостойно судите о Сергее Павловиче. Вы просто не знаете его, – обиделся на специалиста Василий Васильевич. – Мне посчастливилось, именно посчастливилось в редкие часы отдыха беседовать с ним. Я завидовал ему, когда он читал на память отрывки из «Войны и мира». Я заслушивался его голосом, когда он декламировал, извините за старое слово, стихи Лермонтова, Шевченко, Твардовского. А как вдохновенно звучит в его устах есенинская «Русь».

– Извините, Василий Васильевич, я не знал, да и не хотел сказать ничего плохого, – все больше сгорая от неловкости, лепетал молодой специалист.

– Сергей Павлович многосведущ по многим вопросам, далеким от его профессиональных привязанностей, – В. В. Парин еще раз с упреком взглянул на молодого инженера и пместе с Яздовским вышел с пункта связи.

– Ты действительно насчет технократа попал пальцем в небо, – упрекнул своего товарища инженер-оператор. – Со мной случился такой казус. Как-то Сергей Павлович зашел ко мне домой не помню зачем, может быть, захотел посмотреть, как живут его сотрудники, не знаю. Но, не увидев в моей комнате книг, подошел к воображаемой книжной полке и не без иронии начал:

«У вас прекрасные книги. Русская классика, Драйзер, Уэллс, Маяковский, Станислав Лем, Ефремов... Даже Циолковский, Эйнштейн. Тут у вас и всевозможные справочники». Главный назвал примерно полсотни авторов. Я в то время считал, что незачем иметь свои книги, когда есть библиотека. Стоял и молчал. Хороший был урок моему нигилизму. А заключил свою импровизацию Сергей Павлович такими словами: «Человек без книг, как без воздуха, жить не может». Через несколько дней я обнаружил у себя на рабочем месте брошюру Циолковского. Этой книгой Сергей Павлович положил начало моей библиотеке.

– Забили меня по шляпку, что гвоздь в дерево, – поднял руки вверх инженер, что назвал Главного конструктора «технократом». – А все-таки, как ты считаешь, что наиболее характерно для Главного как ученого?

Стоявший поодаль и не вмешивавшийся до сих пор в разговор К. Д. Бушуев подошел к ним:

– Вы можете не согласиться с моим мнением. Но я с Королевым не один пуд соли съел. По моему мнению, он обладает блестящей инженерной интуицией и не менее чудесным даром видеть сверху, снизу – со всех сторон, что, где и как делается. И если что-то не так, он вовремя, именно вовремя подбросит на слабый участок свежие силы, притормозив что-то второстепенное.

– Полководец.

– Почему бы и нет? – вмешался в разговор Б. В. Раушенбах, большеголовый светлоглазый сотрудник Королева, зпапший Главного еще с планерных состязаний в Крыму. Он был известным специалистом в области систем ориентации, увлекался историей, теорией искусства. Все ждали, что скажет этот эрудит.

– Для меня Королев – человек, обладающий талантом полководца. Для убедительности приведу несколько слагаемых этого высокого звания.

– Любопытно, Борис Викторович, – насторожился Бушуев.

– Во-первых, настоящий полководец обладает несгибаемой волей к победе. Этого Королеву не занимать, – начал уверенно Раушенбах, словно учитель истории. – Он умеет воодушевлять войска, вселять в них уверенность, что враг будет разбит, чего бы это ни стоило. Наконец, вещь самая удивительная и, по-моему, даже необъяснимая. Полководец всегда находится в режиме недостатка информации: он не имеет всех сведений не только о противнике, но иногда даже о своих войсках... И если этот человек настоящий полководец, он всегда примет принципиально правильное решение. Сергей Павлович владеет этим талантом – мощной и точной интуицией...

– А наше место во всем полководческом искусстве Королева? «Винтики»? – невольно вырвалось у Бу-Шуева. – Разве Главный один?

– Мы в лучшем случае, Константин Давыдович, всегда чувствуем себя работниками его штаба, – в той же спокойной манере ответил Раушенбах, не заметив вошедшего Королева. – В масштабах всех работ – ив далекое довоенное время, и потом – Королев остается в нашем деле полководцем.

– Ну вот что, стратеги! – насмешливо, негромко, но так, чтобы слышали все, обрезал Королев. – Пора кончать эту неуместную болтовню, – и Главный сделал несколько шагов в центр комнаты, усмехнулся краешком губ. – Но уж коли вы ее затеяли, я скажу несколько слов. Возьмем некоего отвлеченного Главного конструктора какой-то системы. Одного из тех, что составляет Со-йет главных конструкторов. У Главного конструктора есть прямые обязанности, за которые он морально и по закону несет прямую личную и единоличную ответственность. Скажем, исходные данные. Спорят с ним сотни людей в течение трех месяцев. Наступает момент, когда эти данные должны быть утверждены. За утвержденные данные по совести и по закону ответственность несет персонально и единолично Главный конструктор. За методику, за безопасность.

Ведь как бы методически верно ни строить работу, все равно что-то не предусмотришь, чего-то не сделаешь. А жизнь не обманешь, и это «что-то» обязательно вылезет. Разве может один Главный конструктор все предусмотреть? Не может. Это плод коллективного труда! Методику надо выработать, надо отсеять все лишнее. Надо взять главное, основное, надо установить порядок и надо его утвердить. Вот за что Главный конструктор несет персональную и единоличную ответственность.

А что касается полководца, то не согласен в самом главном. Масштабы деятельности этих людей не сравнимы с нашими уже хотя бы потому, что в их руках жизнь и смерть миллионов, а порой от их полководческого таланта зависят судьбы народов и государств. Вспомните минувшую войну и роль в ней хотя бы Георгия Константиновича Жукова.

Сергей Павлович, обратившись к журналистам, стоявшим поодаль, посетовал на то, что слишком часто в их репортажах появляется «Главный конструктор». И тут же категорически посоветовал:

– Не забывайте, все, что сделано, делается и будет сделано по созданию ракет-носителей, космических кораблей, подготовке космонавтов, – это результат усилий значительной группы ученых, конструкторов, людей подлинного таланта. Прошу это всегда помнить. То, чего мы добились в освоении космоса, – это заслуга не отдельных людей, это заслуга всего народа, заслуга нашей партии, партии Ленина...

И не успел академик закончить фразу, как по открытой связи из далекого подмосковного Центра управления полетом раздалось предупреждение:

– Внимание всем службам! Внимание всем службам! Приступаем к проведению заключительной операции – посадке «Восхода».

– Керим Алиевич! Медиков выдвиньте вперед, – передал Королев в расчетный район приема корабля руководителю поисковой группы встречи генералу Кери-мову.

– О ходе дел и если возникнут трудности, немедленно докладывать мне, – потребовал от него и член Государственной комиссии, маршал авиации Сергей Игнатьевич Руденко. Его летчики отвечали за встречу экипажа на земле, эвакуацию его на космодром, доставку спускаемого аппарата в КБ Королева.

Пока все шло по графику. Сработала тормозная установка, корабль чуть затормозил скорость и вышел на траекторию спуска. Вовремя произошло разделение отсеков – приборного от спускаемого.

– Хорошо вижу парашют корабля, – доложил летчик из района встречи. – Снижение идет плавно, плавно. Минут через двадцать будут на Земле.

Сергей Павлович весь напрягся: как-то сработает система мягкого приземления. Стал мысленно подсчитывать метры, оставшиеся до земли: «Десять... Восемь-Пять... Три..» Представил себе, как в метре от земли пороховые двигатели с силой выдохнут из себя огненные струи, напряженные, будто пружины, самортизируют удар. Спускаемый аппарат практически с нулевой скоростью коснется земной поверхности... Но сработают ли? Всякое бывает...

– Сработали, – раздалось издалека. – Вокруг корабля – облако пыли.

Королев облегченно вздохнул и тут только заметил, как посветлели лица всех, кто работал на пункте связи.

– Все в порядке! На Земле! – раздался счастливый голос летчика из группы встречи. – Ходят около корабля! Машут руками!

– Десять часов сорок пять минут, – взглянув на часы, сказал Королев председателю комиссии Г. А. Тю-лину. – Точно по расписанию. Поздравляю всех и благодарю каждого за хорошую работу. Корабль «Восход» получил право на жизнь.

А в районе приземления «Восхода» ждали традиционного звонка из Кремля, послеполетного разговора Н. С. Хрущева с космонавтами. Но не дождались... Кто-то из местных партийных руководителей позвонил в Москву. «Никита Сергеевич занят сейчас... – ответили с того конца телефонного провода. – Когда понадобитесь, вас найдут. Дайте космонавтам отдохнуть...»

А на другой день стало известно, что состоявшийся Пленум ЦК КПСС удовлетворил просьбу Н. С. Хрущева об освобождении его от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС якобы... в связи с преклонным возрастом и состоянием здоровья.

С. П. Королев по-разному относился к деятельности Н. С. Хрущева, не раз встречался с ним. Ценил за то, что он проявлял, по его мнению, «подлинно государственную заботу о создании ракетной и космической техники, чутко относился к нашим идеям. Ему известны все типы ракетных машин. Никита Сергеевич побывал почти на всех ракетных заводах, знает по имени ученых и конструкторов. С ним легко говорить, можно свободно высказывать свое мнение. Хрущев внимательно выслушивал нас, высказывал свои замечании и пожелания. Понимал трудность и сложность наших дел».

Но вот недавний разговор с Хрущевым оставил в душе Королева тяжелый отпечаток. Без всяких объяснений Совет Министров СССР почти наполовину срезал ассигнования на разработку перспективных машин. На вопрос: «Почему?» – грубо ответил: «Но одному тебе кормиться от шмотка сала. Другим тоже надо дать пожевать».

Первым секретарем ЦК КПСС на том же Пленуме избрали Л. И. Брежнева.

– Ну что же, Леонид Ильич давно занимается нашими делами. Он бывал у нас в ОКБ, на космодроме, на заводах, где создается ракетная техника. Думаю, не обидит нас, – резюмировал С. П. Королев.

На торжественном митинге в Байконуре, посвященном завершению полета «Восхода», Сергей Павлович взволнованно сказал собравшимся:

– Отныне, после полета Феоктистова, дорога в космос открыта ученым. Им теперь доступны не только цифры и записи приборов, фото– и телеметрические пленки, показания датчиков. Нет, сейчас ученому доступно свое, живое восприятие событий, чувство пережитого и виденного, ему отныне предоставляется великолепная возможность вести исследование так, как он этого пожелает, тут же анализировать полученные результаты и продвигаться дальше.

Да, полет трехместного «Восхода» явился значительным достижением советской космонавтики. Впервые – трое, впервые – люди разных профессий, впервые – без скафандров, впервые – в спускаемом аппарате, впервые – мягкая посадка, впервые – еще многое другое.

Сообщение об этом эксперименте всколыхнуло всю планету. Весь мир восторгался новой научной победой Советского Союза, никто не мог остаться равнодушным. Академия наук США свое мнение выразила в телеграмме: «Американские ученые поздравляют своих коллег по поводу нового выдающегося достижения советских конструкторов. Успешный запуск космического корабля с тремя членами экипажа является новой эрой в исследовании космоса». А американский космонавт Скотт Карпентер с изумлением заявил в печати: «Я не был бы слишком поражен, если бы два человека были посланы наверх, но три – да! Это великий подвиг. Русские, кажется, всегда делают именно то, чего мы не ожидаем!»

Но Сергея Павловича волновали и земные дела. Как бы ни был он занят подготовкой к новым космическим экспериментам, всегда находил время, чтобы узнать, как живут люди в рабочих кварталах нового района Калининграда, что их заботит, не надо ли в чем помочь. «Не помню случая, чтобы Сергей Павлович даже намеком дал понять, будто общегородскими проблемами ему заниматься некогда, а разрешать их должны только местные органы, – пишет в своих воспоминаниях бывший секретарь Калининградского ГК КПСС И. М. Черепанов. – Вклад Королева в развитие города неоценим. Это известно всем его жителям. Именно он придал высокие темпы жилищному строительству. Королев глубоко верил в могучую и плодотворную силу партийного влияния во всех сферах производственной и общественной жизни».

Заводской городок с каждым годом становился все кра-ше. Завершилось строительство Дворца культуры, за который так ратовал Сергей Павлович. В день его открытия все тысяча двести мест зрительного зала заняли рабочие ОКБ и строители. В ту минуту, когда из-за кулис появился Сергей Павлович Королев, слегка подталкивая аа плечо Юрия Гагарина, зал неудержимо зааплодировал. Так продолжалось несколько минут, пока Королев не поднял руку в знак внимания.

– Сейчас в этом зале сидят Строители с большой буквы. Одни из вас построили этот Дворец и все вокруг, другие строят ракеты, космические корабли, межпланетные станции. Это славный союз. И потому низкий поклон и русское спасибо всем сидящим в зале, – и, не дав движением руки вспыхнуть новым аплодисментам, обратился к начальнику строительства Епихову:

– Первое слово строителям земных объектов. Прошу на трибуну, Сергей Васильевич!

Не подозревая, что ему будет предоставлено слово, да еще первому, Епихов несколько смутился и сказал всего несколько слов:

– Спасибо за похвалу, Сергей Павлович. Это мы принимаем как аванс на будущее. Нам еще у вас строить и строить. Можете не сомневаться, все сделаем в срок. Приглашаем вас на закладку новой очереди городка...

На трибуне появился Юрий Алексеевич Гагарин. Его приветствовали долгими горячими аплодисментами. Наконец зал смолк.

– Горжусь вами, строители. Мой отец плотник, немало на Гжатчине домов срубил. Да и дом, где мы жили с матерью, сделан его руками. Думаю, что профессия строителей скоро пополнится нами – космонавтами. Будем в космосе возводить города и заводы.

Вскоре большая группа строителей первой очереди городка по ходатайству С. П. Королева получила премии от Госкомитета, куда входило КБ. А городок продолжал строиться. Однажды Сергей Павлович принял участие в закладке нового многоэтажного дома.

Возвращаясь вместе с замом в КБ, Сергей Павлович пожаловался:

– Нина Ивановна просит меня, а я все забываю. Кое-какой ремонт московского дома надо бы сделать. Пошли кого-нибудь, пусть посмотрит, составит смету.

– Завтра же и пошлю, – ответил заместитель.

– Но без моей команды работы не начинайте, – попросил Королев. – Я должен раньше знать, в какую копейку все это мне обойдется.

– Сергей Павлович! При нашпх-то миллионах!

– Вы не поняли меня. Весь ремонт за мой счет. Ясно?

– Но государство подарило вам этот дом...

– Вот именно. И потому ремонтировать должен за свои деньги. Как все.

Через несколько дней, получив смету на ремонтные работы, Королев написал заявление председателю Госкомитета, которому подчинялось КБ:

«Прошу Вашего разрешения на проведение отдельных работ, главным образом ремонтного характера, в занимаемом мною доме No 2/28 по 6-му Останкинскому переулку силами нашего производства с оплатой всех затрат мною в установленном порядке».

Невольно бросается в глаза еще один факт скромности Сергея Павловича. Он не называет дом «мой», а считает, что лишь «занимает» его. Только получив разрешение, Королев позволил начать в доме ремонт.

Однажды, направляясь на работу, Сергей Павлович попросил водителя задержать машину возле ВДНХ, где завершалось строительство обелиска «Космос». Обойдя всю стройку, уже на выходе встретил скульптора Фай-дыша. Поздоровавшись, спросил:

– Как с памятником Циолковскому, Андрей Петрович?

– Полностью готов.

– Где же он, не вижу?

– Я не рискнул его привезти сюда. Как только установят стелу, тогда...

– Разумно. Когда наметили открывать обелиск?

– В канун праздника Октября, если успеем. 4 ноября 1964 года, в день торжественного открытия композиции «Космос», Сергей Павлович приехал домой пораньше. Пообедав и немного отдохнув, он подошел к окну спальни, из которого хорошо виден обелиск, на вершине его поблескивала в лучах солнца серебристая ракета. Хотя она не воспроизводила в точности ни одну из конкретных конструкций, а была лишь символом баллистических ракет, Сергей Павлович долго стоял молча, вспоминая первые шаги отечественного ракетостроения.

– Ты не опоздаешь? – спросила Нина Ивановна.

– А ты разве не пойдешь?

– Нет. Я лучше побуду в саду. Мне это полезнее. Пойдем провожу.

Королеву понадобилось всего пятнадцать минут, чтобы дойти до места. Там, возле памятника К. Э. Циолковскому, собралась не одна сотня людей – ученые, специалисты, космонавты. Поздоровавшись со знакомыми, он подошел к экипажу «Восхода», крепко пожал всем руки. Феоктистову и Титову напомнил, что их ждет коллектив ТАСС.

– Не подведите. Я обещал.

К Королеву приблизились авторы композиции «Космос» М. О. Барщ, А. П. Файдыш и А. Н. Колчин. Ученый, поздравив их с праздником, заметил:

– Ваша композиция – начало космосианы в искусстве. Появились стихи, песни, первые повести и романы, будут созданы живописные полотна, скульптура. Все это впереди.

Открылся митинг. В нем принял участие и Л. И. Брежнев.

Сергей Павлович внимательно выслушал выступление президента Академии наук СССР М. В. Келдыша, потом Ю. А. Гагарина. "Все верно говорят, но как-то буднично. Можно бы найти и другие, возвышенные слова. Сегодня это уместно. Вот на гранитном пьедестале хорошие слова высечены, – подумал Сергей Павлович и повторил уже запомнившиеся стихи Николая Грибачева:

И наши тем награждены усилья, Что, поборов бесправие и тьму, Мы отковали пламенные крылья Себе, стране и веку своему".

Увидев, что к нему пробираются генералы Н. П. Камшин и Н. Ф. Кузнецов, направился к ним, взял под руки и чуть отвел в сторону.

– Праздник праздником, но пора и о деле подумать. Как идет подготовка к очередной работе? – обратился к ним Королев. – Не тяжело ли Беляеву? Все-таки сорок? Леонова попридержите, очень подвижен, эмоционален. А в общем-то, «лед» и «пламень» уравновесят друг друга.

– Я думаю так же, – согласился Кузнецов.

Мало кто из присутствующих на этом митинге понял бы, о чем говорили эти трое, даже если бы услышали случайно их разговор.

Готовилось новое космическое путешествие, и, как всегда, ему суждено стать новым событием в освоении космоса, событием столь дерзновенным, что превзойдет многие смелые фантазии.

Сергей Павлович, специалисты задумали на этот раз осуществить выход человека из космического корабля в открытый космос, плавание в нем, используя недлинный фал, соединенный с «Восходом».

Конечно, как всегда, нашлись противники, скептики, отрицавшие необходимость или хотя бы преждевременность нового эксперимента. При официальном обсуждении програмы полета «Восхода-2» Сергей Павлович сказал своим оппонентам:

– Летая в космосе, нельзя не выходить в космос, как, плавая, скажем, в океане, нельзя бояться упасть за борт и не учиться плавать. Надо смотреть вперед. Одновременно с изучением космоса неминуемо освоение и использование его возможностей в интересах науки, хозяйственной деятельности людей.

– А разве мы сможем из самого космического пространства извлекать хозяйственную выгоду? – спросил кто-то язвительным голосом.

– Будем, но не сегодня, а вот то, что космонавт, вышедший в космос, обязан уметь выполнять все необходимые ремонтно-производственные работы по кораблю, вплоть до того, чтобы произвести нужную сварку и так далее, уже сегодня абсолютно очевидно. Я уже говорил об этом с академиком Патоном. Наконец, нецелесообразна дорогостоящие космические системы поднимать на несколько суток в космос, наверное, их надо запускать на орбиту и оставлять там на весьма длительное время.

– Вы предлагаете ремонт космических систем непосредственно в космосе, ну а люди-то как же? – paдался все тот же голос.

– Корабли будут обеспечены всем необходимым для жизни экипажа. Между землей и орбитальной станцией смогут курсировать простейшие корабли, что-то вроде космических такси, доставляя сменные экипажи, оборудование, продукты. Кроме того, нельзя не предусматривать и аварийные ситуации, когда экипаж одного из кораблей окажется вынужденным перейти на борт другого. Хорошо, если удастся их со-сты-ко-вать, а если нет, то людям придется переходить через открытый космос.

– Послушали вас, как будто фантастическую книгу прочли.

– Чтобы все это стало реальностью, я и настаиваю на новом эксперименте.

Главный конструктор всегда думал об огромных затратах на создание ракетной и космической техники, предпринимал все возможное, чтобы уменьшить их. В тетради «для себя» у Королева есть и такие строки:

«Конечно, нужна типизация кабин, ракетных блоков, спускаемых аппаратов танкеров, основных систем на борту и аппаратуры, вообще разного бортового оборудования и т. д. Надо разработать и стандартизовать схему и конструкцию стыковки, причаливания, крепления, шлюзования и т. д.».

В другом, более раннем документе Главный конструктор, предлагая выбрать для эксплуатации наиболее рациональный вариант ракеты, исходил из следующего:

«В производстве будет находиться один тип серийной ракеты... а не несколько типов на разные дистанции, что весьма важно для промышленности. Однообразие типов ракет приводит к дешевизне, упрощает обучение персонала и обслуживание ракет. Большие удобства будут достигнуты и при транспортировке...»

Подготовка к полету шла полным ходом. В конструкцию корабля «Восход» вносились существенные дополнения. Специалисты создавали шлюзовую систему, необходимую для выхода в открытое пространство. А на предприятии, где разрабатывали космическую одежду, «шили» необычный скафандр, в котором человек; покинув борг корабля, мог бы жить, работать непосредственно в космической бездне.

Сергей Павлович уделял подготовке «Восхода» особое внимание и нередко первую половину дня обычно проводил у проектантов. Темп работ не устраивал Главного. Он заметил, что телефонные звонки, порой не имеющие никакого отношения к делу, отрывают исполнителей от обсуждения технических вопросов, мешают работе. Сергей Павлович запретил телефонные разговоры в утренние часы. Но под разными предлогами они продолжались. Терпение Главного лопнуло, и он решил преподать всем урок научной организации труда. Однажды в рабочую комнату проектантов «Восхода» вошел неизвестный человек, молча отключил все телефоны, сложил их в большой мешок и ушел. Отсутствие телефонной связи в наш век! Стало расти количество нерешенных вопросов, судьба которых зависела от двух минут телефонного разговора. И только спустя несколько дней «урок» закончился, телефоны проектантам возвратили. Но одновременно последовал официальный приказ, запрещающий сотрудникам вести телефонные разговоры с кем бы то ни было до 11.30. Эти часы отводились только для творческой работы. Решение это принесло желаемые плоды. Подготовка «Восхода» к полету стала еще интенсивнее и закончилась в срок.

В один из зимних дней группа космонавтов приехала в КБ. Были среди них и Павел Беляев, Алексей Леонов, Евгений Хрунов. Встретил их сам Сергей Павлович, предложил пройти в сборочный цех. Там летчики увидели знакомый уже макет корабля «Восход». Но сбоку у него появилась какая-то камера.

– Это, друзья, шлюз, – заметив удивление космонавтов, подсказал С. П. Королев. – Через него придется выходить из кабины корабля в открытый космос.

Ближе всех подошел к шлюзу Алексей Леонов. Стоял, прикидывая в уме, что к чему.

– Алексей Архипович, – услышал он голос академика, – можете надеть скафандр и попробовать совершить первый выход.

Тут только Леонов заметил скафандр, который внешне существенно отличался от тех, в которых космонавты уже совершали полеты. Летчику помогли облачиться в него, и под руководством Сергея Павловича Леонов начал репетицию выхода в космос через шлюз. На это ушло около двух часов. Закончив работать, Леонов не скрыл:

– Дело непривычное. Порядком устал. Сергей Павлович тут же спросил:

– Что скажете, ваши замечания?

– Прежде чем начать «выход» и «вход», надо составить четкий план всей операции, – ответил космонавт.

– Очень хорошо, вот и начинайте работать. Вскоре в Звездном городке основные и дублирующие экипажи начали готовиться к осуществлению столь необычного эксперимента.

По предложению С. П. Королева и Н. Ф. Кузнецова командиром основного экипажа утвердили самого старшего в отряде Павла Ивановича Беляева, он уже более двадцати лет прослужил в Советской Армии, успел повоевать с Японией, окончить Военно-воздушную академию. Его напарник – тридцатилетний летчик Алексей Архипович Леонов, пять лет ждавший своего часа. Он – слушатель четвертого курса Военно-воздушной инженерной академии имени П. Е. Жуковского, человек живой, веселый, особенно увлекающийся спортом и живописью.

Убедившись, что все идет в желаемом порядке: эксперимент по выходу в открытый космос утвержден, экипажи отобраны и готовятся, корабль переоснащен и практически готов к полету, Сергей Павлович решил осуществить свою давнюю мечту и съездить в Киев, в город своего детства и юности.

Осенний Киев встретил Королевых пасмурной погодой. Сергей Павлович, едва устроившись в гостинице, позвонил своему дальнему родственнику по матери Александру Николаевичу Лазаренко, который когда-то учился в Киевском политехническом институте. Хотел узнать, где похоронен его отец. Но тот не знал, и это естественно: Павел Яковлевич в семье Москаленко-Лазаренко чуть ли не предан анафеме. Сергей Павлович вышел на балкон, смотрел вдаль, ничего не видя... Ему живо представился заброшенный холмик с полусгнившим деревянным крестом. Стало не по себе.

"Отец, вот я и приехал к тебе, хотя и с большим опозданием, – прошептал Сергей Павлович. – Но моей вины тут нет. И все же – прости меня. Я не осуждаю мать, понимаю: в жизни всякое бывает, сам расстался с первой женой. Но зачем она лишила меня счастья общаться с тобой? Я ведь чувствовал, что вокруг твоего имени существует какая-то неправда. О тебе никогда не говорили в доме, не справляли ежегодных поминок, как по деду Миколе. Я смутно догадывался, что ты жив. Помню, как-то спросил у бабушки, когда та высаживала цветы на могиле деда: «А где могилка папы?» Та ничего не ответила, но брать на кладбище перестала. Правду не могла сказать, а врать не любила. Прости еще раз, отец. Я тогда твердо решил, что ты жив. Я понял, что это подразумевают тебя, когда в семье говорят: «Он – вспыльчивый не в меру, себялюбивый человек, тиран и деспот».

– Сережа, что с тобой? О чем задумался? – тронула за плечо мужа Нина Ивановна.

– Я прошу у отца прощенья. Сожалею, что я ничего не пытался о нем узнать. Только в 1937 году бабушка рассказала мне немного об отце. «Твой отец, Сергунька, был хорошим человеком. Горяч был – верно. Но разумом бог не обидел. И на доброту был щедр. Скуповат немного – жизнь научила», – сказала она тогда. Помню, я сел к бабушке на кровать, обнял ее за плечи и спросил: «Он очень виноват перед мамой?» – «Никогда, внук, не называй отца „Он“. Любил Павел Яковлевич, царство ему небесное, твою мать и тебя больше всего на свете. Мы с отцом во всем виноваты – выдали дочь замуж без ее желания. А без любви что за жизнь. Ты уж сам муж и отец», – ответила бабушка. Потом она погладила меня по голове, словно мне было десять лет, и неизвестно откуда вытащила небольшой сверток, развернула его и подала мне фотографию. Я сразу понял, что это мой отец. И знаешь, Нина, я увидел, что похож на него. Отцу на фотографии было лет тридцать, почти столько же, сколько и мне в ту пору, когда я впервые увидел этот снимок. А бабушка еще сказала: «В детстве обличием ты больше походил на мать, а сейчас – вылитый Павел Яковлевич. А уж характеры у вас – как две вишенки с одной веточки».

– Что-нибудь о его жизни тебе известно? Помнится, ты просил кого-то разузнать...

– Да разве я тебе не рассказывал? Отец всю жизнь оставался преподавателем русского языка и литературы в той самой киевской школе, в которую его приняли после отъезда из Житомира. С радостью встретив Октябрьскую революцию, он всего себя без остатка посвятил просвещению детей бывших бедняков. Особенно тяжело ему пришлось в первые годы после революции. Одна власть сменялась другой, Украину пытались оторвать от России, а отец не переставал говорить на своих уроках новым воспитанникам о славной вековой дружбе двух народов – русских и украинцев. Об этом узнали... и Павел Яковлевич едва не лишился службы. К счастью, через несколько дней Красная Армия выбила «друзей» украинского народа за пределы Родины.

Не знал Сергей Павлович, что отец его женился второй раз и душа в душу жил со своей супругой Марией Харитоновной до самой кончины. В 1925 году в семье родился сын, названный Николаем. Через несколько лет Павел Яковлевич умер. Мать не смогла дать сыну высшего образования, о чем мечтал отец. Говорят, что он внешне тоже был похож на отца, только глаза у него были материнские – серо-синие, с веселой искоркой.

Судьба Николая Королева сложилась трагически. В 1941 году Киев оккупировали войска фашистской Германии. Невыносимо трудной стала жизнь семьи. Многих юношей и девушек угнали на каторжные работы. Среди них оказался и шестнадцатилетний Николай. Попал на военный завод. Там примкнул к движению Сопротивления и, выданный провокаторами, был казнен со своими товарищами.

...С Днепра подул порывистый ветер. Он раскидал тучи, и вот уже над древним городом светит яркое солнце. Сергей Павлович все стоял, ничего не замечая, погрузившись в свои мысли. Ему вспомнился приезд из Одессы в Киев на учебу. «Да знал бы я, что где-то в этом городе живет мой отец, нашел бы дорогу к нему. А знал ли он, что я в Киеве? Нет, конечно, не знал. Да, бабушка говорила, что много позже отец прочел в газете заметку о состязаниях планеристов в Крыму, увидел мое фото и подпись „Сергей Королев“. Догадался, что это его сын, хотел приехать в Москву, но уже тяжело болел. Послал мне письмо, приглашал приехать в Киев, но письмо попало к матери. А было ли оно единственным? Кто теперь скажет?..»

Нина Ивановна, стоявшая рядом, сердцем поняла, какие мысли одолевают мужа, и решила отвлечь его от тяжких воспоминаний.

– Сережа! Тучи уже разошлись. Солнце-то какое. Поедем, покажи мне Киев. А могилу отца мы обязательно найдем.

Поездка по городу рассеяла мрачные мысли Королева. Нина Ивановна и Сергей Павлович долго стояли на Владимирской горке, любуясь прекрасной панорамой города. Потом побывали у памятника гетману Богдану Хмельницкому, горячему поборнику дружбы народов Ук-раны и России. Восхищение у обоих вызвали знаменитые фрески Софийского собора, проехали возле политехнического института, два курса которого закончил Королев. К концу экскурсии по Киеву Королев повеселел:

«Было бы время съездить в Житомир, посмотреть на домик, где родился, где сделал первые шаги по родной земле, увидел солнце...»

– Романтик ты, Сергей!

К марту 1965 года «Восход-2» прошел все наземные испытания, экипаж закончил тренировки, сдал экзамен. Королев работал на космодроме, куда за несколько дней до полета приехали Павел Беляев и Алексей Леонов. Накануне старта, 17 марта, Королев еще раз зашел в гагаринский домик, где жил экипаж в предполетные сутки. Неторопливо сняв в прихожей темно-синее ратиновое пальто, в котором всегда зимой ездил на космодром, повесив на вешалку пыжиковую шапку-ушанку, Сергей Павлович прошел в гостиную и тяжело сел на стул, что стоял возле круглого стола. Космонавты заметили: Главный выглядел очень устало. Да и не удивительно, если с 8 утра до 12 ночи на ногах.

– Снег-то на улице. Вот тебе и март, – сказал Королев, поздоровавшись. – Ну как настроение?

– Отлично, – четко, по-военному ответил Павел Беляев.

– А если просто по-человечески? – переспросил академик. Ему явно не понравился слишком официальный ответ.

– Все нормально, Сергей Павлович, – поддержал своего командира Алексей Леонов. – Вот карандаши цветные заточил, готовлюсь порисовать.. Чтобы все цвета космоса... Сейчас бы километров десять на лыжах махануть... "

– Ну-ну, – Сергей Павлович улыбнулся одними глазами и, чуть склонив голову набок, цепко взглянул вначале на Леонова, потом на Беляева. Космонавты поняли: предстоит деловой разговор.

– Подготовка к старту проходит нормально. Были кое-какие неполадки, – не скрыл ученый, – они устранены, – секунду помолчал и, подойдя к главной теме беседы, еще раз напомнил: – Полет и сам эксперимент по выходу сложны. От вас требуем четкого выполнения программы. – Главный сделал снова паузу. – Вам самим следует учитывать все обстоятельства и принимать разумные решения. Всего на Земле предусмотреть невозможно. Повторяю, мы об этом не раз говорили во время тренировок: надо действовать по обстоятельствам. Земля, конечно, останется вашим советчиком, но на корабле – и собственная жизнь, и судьба эксперимента в ваших руках.

Сергей Павлович перевел дыхание, подумал, затем нащупал в кармане трубочку валидола, с которым не расставался, но в последнюю секунду решил не прибегать к его помощи.

– Если заметите неполадки, все может быть, не лезьте на рожон. Вы меня поняли? – строго предупредил Главный конструктор. – Науке не нужны рекорды, нужен серьезный научный эксперимент. Вы понимаете, как много мы ждем от него. То, что мы проведем завтра, откроет целое направление в космических исследованиях.

Королев встал, взглянул на книги, что лежали на столе, потом строго, тоном приказа произнес:

– Ложитесь-ка спать, «орелики». Завтра у вас сложная работа, – и ушел.

– Ну что ты о лыжах... – упрекнул Леонова Павел Иванович.

– Да я так, для разрядки. Выглядит он... одни глаза.

Утро 18 марта – день старта – выдалось по-весеннему ярким и солнечным. Снежная вуаль, покрывшая вчера степь, исчезла с первыми солнечными лучами. Обнажилась серовато-коричневая неприветливая земля.

Провожая у ракеты экипаж «Восхода-2», Королев по очереди обнял космонавтов и, подтолкнув чуть Леонова к ракете, сказал:

– Ты, Алеша, только выйди из корабля, а потом войди в него. И пусть тебе дует попутный солнечный ветер.

...К моменту начала эксперимента по выходу человека в космос члены Государственной комиссии собрались на КП связи, где уже установили «космические» телевизионные установки. С. П. Королев сидел рядом с дежурным оператором. К нему присоединились М. В. Келдыш, Н. А. Пилюгин, В. В. Ларин, В. П. Бармин, А. М. Исаев ц Г. И. Северин – конструктор корабельного шлюза и «ле-оновского» скафандра с автоматической системой жизнеобеспечения.

– Внимание! – предупредил дежурный оператор. – «Восход» приближается к территории Советского Союза.

11 часов 30 минут. Еще секунды, и на втором витке полета на экранах возникло изображение «Восхода», правда, не такое резкое, как хотелось бы. Хорошо видно шлюзовое устройство. Вот в нем показались руки, потом голова Леонова. С орбиты доносится: «Не торопись, Леша, делай, как учили, – советовал Беляев. – Пошел! – И снова вдогонку: – Не торопись, Леша!» И вот Леонов уже за обрезом шлюза в открытом космосе. Корабль между тем мчится над планетой со скоростью около восьми километров в секунду.

– Пульс у Леонова? – потребовал Королев у теле-метриста.

– Сто шестьдесят!

– Да-а! Не позавидуешь!

Стоявший рядом с Главным В. В. Парин взял руку Королева. Сергей Павлович хотел было отдернуть ее, но увидев, что это Василий Васильевич, смирился.

– Э, батенька мой, да у вас, Сергей Павлович, пульс чуть-чуть не все сто выбивает, – недовольно пробурчал Парин и, достав из кармана какую-то таблетку, молча дал ее Королеву. Тот так же молча положил лекарство в рот и снова впился глазами в экран телевизора.

Наконец из космоса раздались долгожданные слова, обращенные ко всем людям Земли:

– Че-ло-век вы-шел в кос-ми-чес-кое про-стран-ство! – Павел Беляев еще раз повторил: – Че-ло-век вы-шел в кос-ми-чес-кое про-стран-с.тво!

Всем, кто находился в этот момент на пункте связи, стало хорошо видно, как Леонов на небольшом расстоянии плывет вслед за кораблем. "

– Смотри-ка, повернулся! – не выдержав, воскликнул кто-то.

– Развел руками, плавает!

Все это видели на экранах телевизоров и миллионы наших сограждан, и телезрители многих стран планеты.

– Первые шаги вне кабины корабля сделаны! – с нескрываемой гордостью воскликнул С. П. Королев. – Поздравляю с выходом человека в космос! Леоновские минуты в открытом космосе войдут в историю мировой космонавтики! – а про себя подумал: «Вот так же когда-нибудь из лунного корабля выйдет космонавт, твердо ступит на загадочную поверхность Луны. Обязательно ступит!»

На память пришли запомнившиеся слова из песенки Бориса Мокроусова:

...Счастья большего ради

Лунный мир обживем,

Там березки посадим,

Соловьев разведем...

Будет все по-земному,

И любовь и весна,

Только жаль, что в окно к нам

Не заглянет луна...

Дождавшись, когда Леонов вернулся в корабль, Королев подошел к Северину, пожал руку:

– Спасибо, Гай Ильич! Твой шлюз и скафандр оправдали наши надежды. – Отдав распоряжение Центру управления полетом о тщательном контроле служб за ходом эксперимента, Королев пошел к ожидавшим его журналистам.

Кажется, со времени полета Юрия Гагарина наша планета не знала другого события в космосе, которое заставило бы землян так волноваться и гордиться своим сыном. Уже вечером этого дня телетайпы, радио принесли на космодром первые отклики на новый научный эксперимент. Их здесь ждали с нетерпением.

– Посмотрите, Сергей Павлович! – предложил Главному один из его ближайших сотрудников. – Пресса Англии, Франции, Индии, Польши, Чехословакии...

Академик молча просмотрел газеты.

– Это пока публицистика, – резюмировал он. – Нам с вами необходима научная, техническая оценка. А есть что-нибудь более существенное?

– Организация Объединенных Наций закончила рассмотрение вопроса о запрещении использования космоса, Луны и планет в военных целях, – неторопливо прочитал В. И. Кузнецов.

– Знаю. Это исключительной важности проблема, – несколько помрачнев, сказал Королев. – Не дай-то бог, чтобы еще Луна и планеты стали предлогом для ссоры народов. Этого допустить нельзя.

– Вот любопытное высказывание английского астронома Бернарда Ловелла, – раздался голос, – «русские опередили американцев».

– Ну и что, у нас свои возможности, у США своя программа, – заметил трезво мыслящий Мишин. – Да и в конечном счете разве так важно, кто впереди?

– Верно, верно, Василий Павлович, – подхватил Королев. – Не кружится ли у нас голова, друзья мои? Хотя мы и опережаем американцев в этом вопросе, но и отмахиваться от их опыта нельзя. Америка – страна техническая, ресурсы ее огромны. И минувшая война на ее территорию не заходила. Богатая страна. И народ ее талантлив. Чуть поморгаем – и нас могут обойти. Но отставать нам нельзя.

Полет «Восхода» продолжался строго по графику. Настолько все шло хорошо, что Королев позволил. себе раньше обычного пойти отдохнуть. Его примеру последовали все другие, кроме дежурной смены на КП связи.

По программе полета посадка корабля в заданном районе намечена на утренние часы 19 марта. На КП связи космодрома, как всегда, к назначенному времени собрались члены Государственной комиссии, к микрофону подсел С. П. Королев.

– Я – «Заря», – обратился он по радиосвязи к экипажу «Восхода», – «Алмазы», приготовьтесь к завершающему этапу полета на 17-м витке. В соответствии с программой с Земли скоро будут даны все необходимые команды. Как поняли меня?

– Я – «Алмаз», – раздался ответ Беляева. – Вас понял. Приступаем к завершающей операции.

На борт «Восхода» с узла КП пошли короткие и четкие команды, необходимые для успешной посадки.

– Команда пять прошла, – прозвучал голос оператора-контролера.

– Выдать команду шесть.

– Есть выдать команду шесть.

– Команда... Команда шесть не прошла. Не прошла, – дрогнувшим голосом сообщил контролер.

– Возможно, что-то с системой ориентации, – вслух подумал Раушенбах.

Кровь отхлынула от лица Королева. Еще не осознав до конца, что произошло, он сердцем почувствовал неладное. «Не включилась тормозная... значит, нет спуска...» С трудом разжав до боли стиснутые зубы, глухо потребовал:

– Связь!

– Есть связь, Сергей Павлович, – откликнулся Гагарин. – Я – «Заря»! «Алмаз»! Я – «Заря»!

– Я – «Алмаз». Слышу вас хорошо, – неторопливо, как на тренировках, ответил командир «Восхода» Павел Беляев. Он сразу понял, что команду на спуск корабельная автоматика не приняла. Готовимся ко второму варианту посадки. Как поняли, «Заря»?

Спокойные, ровные, будто ничего не случилось, голоса переговаривающихся космонавтов вывели Главного из секундного оцепенения. Мысль его лихорадочно заработала: «Переход на ручное управление... Другого выхода нет... Какой виток? Желательно на следующем... Сместится район посадки... Это не страшно...» Вслух Сергей Павлович бросил только две фразы:

– Как учили! На следующем витке!

– Есть, понятно! – принял команду Гагарин и как можно спокойно передал экипажу: – Паша! Как учили. На восемнадцатом витке. – И, взглянув на Сергея Павловича и Мстислава Всеволодовича, добавил: – Так решила Государственная комиссия.

Переговорную трубку взял Королев:

– Все будет хорошо, – в голосе его слышалась твердость. – Ждем вас на Земле!

На этом сеанс радиосвязи закончился. До следующего – около часа.

Все, кто находился на командном пункте связи космодрома, разом заговорили. Каждый пытался высказать свое предположение о причинах случившегося.

– Может быть, сама тормозная?

– Раушенбах прав! – раздраженно согласился Главный и вышел из пункта связи. За ним пошли другие члены Государственной комиссии. И только придя в свой кабинет, С. П. Королев дал волю чувствам:

– Сколько раз испытывали эту чертову систему ориентации. На тебе, забарахлила, – нервничал Главный. – Пустяковая, совсем пустяковая. Нет, в нашем деле нет мелочей.

Все знали, что надежности техники, тщательной ее проверке С. П. Королев придавал исключительное значение. Не раз он говорил своим сотрудникам: «Даже тогда, когда, казалось бы, все проверено и перепроверено, остается доля риска, и она не дает покоя». Но в самых сложных ситуациях он оставался собранным, деловым, не допускал ни малейшего повода для паники. Но сегодняшняя неполадка – серьезное ЧП в космосе. Несколько успокоившись, Сергей Павлович начал рассуждать вслух:

– Ориентация... Что же с ней случилось, надо же ведь, а? Корабль, как конь без узды, не хочет свернуть с дороги. Техника!.. Вот тебе и ориентация! Не дай бог, если в другую сторону махнет...

– Есть же ручная система ориентации, – напомнил Пилюгин.

– А если и она... – мрачно отозвался Главный.

– Будем надеяться на лучшее, – поддержал Келдыш.

– Одна беда всегда ведет за собой другую. Не дай-то бог, еще сама тормозная заупрямится, – не успокаивался Королев.

– Есть же резервная, – вмешался председатель комиссии Тюлин, сдерживая Королева.

– АО людях вы забыли? Это ведь люди, а не роботы... Небольшой стресс может погубить все ..

– Все это так, – поддержал Королева кто-то из членов Госкомиссии. – Надо быть готовым ко всему...

– Что значит «ко всему»? – вдруг возмутился Сергей Павлович. – Я ни минуты не сомневаюсь ни в технике, ни тем более в людях. Я рассуждал вообще. У Павла Ивановича железная выдержка. Как он говорил оттуда, из космоса, вы слышали? Позавидуешь! Под стать ему и Леонов. Верно я говорю?

– Полностью согласен с вами, Сергей Павлович, – летчики не подведут, – поспешил ответить маршал авиации Руденко.

– Спасибо, Сергей Игнатьевич, за поддержку, – ответил Королев, – а то некоторые стали сомневаться, заговорили о каком-то «стрессе», – через силу улыбнулся Королев и снова обратился к членам комиссии: – Судя по расчетам, место посадки «Восхода» намного сместится в район Урала. Необходимо отдать нужные указания летчикам и всей группе встречи.

Сергей Павлович остался в кабинете один. И тут ему вспомнились его собственные строки, написанные Нине Ивановне незадолго до старта:

«Мы стараемся все делать не торопясь, основательно. Наш главный девиз: „беречь людей“. Дай-то бог нам сил и умения достигнуть этого всегда, что, впрочем, противно закону познания жизни. И все же я верю в лучшее, хотя все мои усилия, и мой разум, и опыт направлены на то, чтобы предупредить, предугадать как раз то худшее, что подстерегает нас на каждом шагу в неизведанное...»

– Вот оно, предчувствие, – произнес тихо Главный. – Что это за чувство? Кто знает?

В эти часы трудно было всем.

На 18-м витке командир корабля Павел Беляев вручную сориентировал корабль в пространстве. Проверив точность ориентации по показаниям приборов, включил тормозную двигательную установку. Она сработала, и корабль пошел на встречу с Землей. Он приземлился на Урале в таежном труднодоступном районе Пермской области.

Через несколько часов ТАСС передавало:

"19 марта в 12 часов 02 минуты по московскому времени космический корабль «Восход-2», пилотируемый экипажем в составе командира корабля полковника Беляева Павла Ивановича и второго пилота подполковника Леонова Алексея Архиповича, благополучно приземлился.

Посадка произведена командиром корабля полковником Беляевым с использованием системы ручного управления".

Сергей Павлович после посадки сразу связался с экипажем «Восхода» и поздравил его с успехом. Потом вызвал к себе специалистов, ответственных за работу бортовых устройств.

– Разобраться в причинах. Доложить мне. Будем обсуждать на Совете главных.

– Но и так все ясно, – попытался смягчить гнев Главного инженер Б. В. Раушенбах.

– Вам все ясно, а мне нет! Кто конкретный виновник, вы?

И быть бы буре, если бы в эту минуту не вошел А. Ф. Богомолов, специалист по космотелевидению. Радостный, а потому и не заметив, что Королев разгневан, буквально сунул Главному в руки еще не просохший фотоснимок, полученный с орбиты, о «прогулке» Леонова в космосе.

– Вы только взгляните, Сергей Павлович, – все этапы и неплохое изображение...

Королев впился в снимок. Сомкнувшиеся было на лбу брови разошлись, и чем дальше он рассматривал фотографию, тем светлее становилось его лицо.

– Молодцы! Порадовали меня, Алексей Федорович. Это же убедительнейший документ. Отпечатайте побольше и раздайте участникам свершения. Прекрасный сувенир... Как вы смотрите, Борис Викторович?!

Часы, прошедшие до приземления «Восхода», не прошли бесследно для Главного. На висках Сергея Павловича появилось больше седины, возле глаз стала плотнее паутина морщинок, а у рта чуть глубже складки. Многие запомнили, что перед заседанием Госкомиссии Королев пошутил: «А теперь принесите для нас полкило валидола».

Американские ученые, надеявшиеся, что их соотечественник первым осуществит выход в космос в процессе подготовки полета на Луну, были сейчас крайне огорчены, узнав о советском достижении. Но не признать успеха советской космонавтики они не могли. Исполнительный директор Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства доктор Уэлш заявил журналистам: «Мы ожидали, что русские сделают что-то сенсационное, и теперь мы дождались».

Март, триумфальный март. Он придал Сергею Павловичу новые силы. Преодолевая недуг и усталость, словно торопясь сделать как можно больше, он весь этот 1965 год много дней работал на Байконуре. Здесь Главный руководил запуском автоматических станций «Луна» и «Зонд», провожал в далекий путь автоматические межпланетные станции «Венера» в надежде, что они разгадают тайны утренней красавицы. С. П. Королев все больше занимался спутниками народнохозяйственного значения «Молния» и . «Метеор», хотя последний разрабатывал другой коллектив.

Но властителем дум Главного конструктора оставался все-таки новый космический корабль «Союз» и возможность провести на нем и первые технологические исследования.

Осенью 1965 года, после полета «Восхода-2», Сергей Павлович пригласил к себе в ОКБ директора Института электросварки АН УССР академика Бориса Евгеньевича Патона: хотел узнать из первых рук, как идут дела по договору о творческом сотрудничестве между КБ и институтом, заключенному еще в 1964 году.

Началась встреча необычно: посмотрели документальный фильм «Спутник связи „Молния“ на орбите».

Королев сам давал пояснения:

– По нашим расчетам, «Молния» вышла на орбиту с аногеем в 40 тысяч километров. Да, именно с такой высоты спутник связи «видит» практически всю советскую территорию, обеспечивает двустороннюю передачу сигналов «Земля – „Молния“ – Земля».

– Телефон, телеграф, телевидение?!

– Да, такова техническая задача. Вскоре над Землей мы создадим систему из трех спутников. Этим обеспечим непрерывную круглосуточную связь.

– Это чудо, чудо! Как я понимаю, Сергей Павлович, «Молния» – это первая заявка на служение космоса и вашей техники непосредственно потребностям людей.

– Да, это так. В этом первейшая общечеловеческая цель изучения и освоения внеземного пространства. Думаю, что космические средства связи серьезно послужат хозяйственным нуждам землян и духовному сближению народов.

– Вот тогда скептики навсегда будут посрамлены.

– Не очень уверен, Борис Евгеньевич. Эта когорта людей вечна, как Вселенная. – Королев неожиданно рассмеялся. – Я иногда даже благодарен им. Не будь их, с кем бороться, спорить? А без борьбы мнений нет истины. Так ведь?

– Так-то оно так, – возразил Патон. – Вот если бы маловеры своим скудоумием не укорачивали нам жизнь. Она, к сожалению, всегда одна, – взглянул на часы: – Сергей Павлович, я столько отнял у вас времени...

– Вы сегодня мой гость. Нина Ивановна строго-настрого наказала без вас не приезжать... Да обо всем дома и поговорим.

– Ну коль так, я в вашем распоряжении, – сдался Патон.

...Сергей Павлович и Борис Евгеньевич по крутой деревянной лестнице поднялись на второй этаж в домашний кабинет. Хозяин нащупал рукой выключатель. Мягкий свет залил всю комнату: книжный стеллаж во всю стену, большую пальму у окна, письменный стол и пряс—ставленные к нему глубокие кожаные кресла. Сели друг против друга.

– И дома работаете, Сергей Павлович? – заметив на стене коричневую доску со следами мела, спросил гость.

– Да разве можно выключиться, если весь черепок забит делами?.. Хочешь, да не получается. А надо бы...

– Может, наши физиологи со временем создадут такое устройство – отключать мозг от всех дел, хотя бы часа на четыре-пять...

– Это идея, Борис Евгеньевич, – весело подхватил шутку Королев. – Продам ее при встрече Александру Александровичу Вишневскому. Он мой должник. Мы по его заказу искусственное сердце делаем...

– Сердце! Интересно. Ракеты и сердце, – крайне изумился Патон.

Как-то сам собой разговор зашел об Украине, где родился Сергей Павлович, прожил нелегкие годы детства и юности, где его позвало к себе небо, где познал первое прекрасное чувство любви.

– Часто, думая о родных местах, закрываю глаза, и передо мной – не знающие границ хлебные поля. Дует ветерок, и мне кажется, что это не поле, а ласковое море с отливающими на солнце золотистыми волнами. Даже в юности стихи написал:

И нивы злато редкое, У хаты тополя, И счастье молодецкое Родит Земля...

– Красочнее других воспел хлебное поле наш великий земляк – Александр Довженко. Вспомните его кинофильм «Земля», – отозвался Патон. – То было. Теперь от «царицы полей» опомниться не можем – лучшие земли съела. Твердые пшеницы – под корень. Наши агрономы все еще в слезах ходят...

До всего было дело двум ученым, жившим жизнью своей страны, думами и чаяниями народа, его радостями и печалями. В их размышлениях как в зеркале отражалось все происходящее вокруг в шестидесятые годы. Вместе со всеми они гордились подвигом целинников и строителей космодрома, атомных ледоколов и станций...

Но казалось, что порой в угоду сиюминутным задачам недооцениваются фундаментальные науки.

– Помните, как умы доморвщвяными идеями забивали? С генетикой так расправились, что все еще не может встать на ноги, – печально произнес Патон.

– Я знал братьев Вавиловых. Сергей Иванович понимал ракетчиков и много помогал нам, особенно когда стал президентом Академии наук... А вот о кукурузе, – горько рассмеялся Королев, вспомнив один рассказ. – «Царица полей» не только поля под себя нодмяла, ио судьбы людей исковеркала. Расскажу вам небольшую историю. Слышал я ее из уст самого потерпевшего – председателя колхоза из Кировской области. Фамилию не помню. Все его звали Егорычем. Навязали ему сверху такой план посева кукурузы, что ве осталось места под овес. «А у меня, – говорил председатель, – лошади от кукурузы морду воротят. Им подавай овес». Егорыч и схитрил. Засеял несколько гектаров овсом, а кругом его оградил кукурузой. Та на счастье вымахала в сажею., скрыла все. На второй год – тот же фокус. Но подвела его кукуруза – едва от земли на метр поднялась, а овес – в сажень. Увидел это уполномоченный из района. Взяли у нашего председателя партбилет. Все это я говорю вот к чему: и я прикрываю свой задел «кукурузой». А почему? Не в плате.

– А все-таки, Сергей Павлович, что подразумевается под вашим «овсом»?

– Лунная программа. Точнее та ее часть, которая предусматривает высадку человека. По секрету скажу, что она почти разработана. Да кое-что делаем и практически. Корабль «Союз», который мы строим, несложно модернизировать под пилотируемый «Лунник». Идет конструирование Н-1. Ее цель – поднимать в космос массы до ста тонн. А пока придется использовать ракету-носитель «Протон» конструктора Владимира Николаевича Челомея. Вы его знаете. Она может вывести на орбиту полезный вес до восемнадцати тонн. С нее специальный модуль нашей конструкции вынесет «Лунник» с двумя космонавтами на траекторию облета Лувы, это только начало. Одного облета нам мало. Важнейший шаг – высадка человека на Луну. Порядок тут такой: лунный орбитальный корабль (ЛОК) выводится с околоземной орбп-ты на окололунаую. Там от него отстыковывается посадочный корабль и прилуняется. Совершив короткую прогулку и взяв с собой «лунный камень», человек возвращается в корабль и включает двигательную установку. Подъем Стыковка с ЛОК и старт в сторону Земли... Скоро сказка сказывается, да долго делается. Ракета «Протон» для этой цели не годится. Вот для чего мы задумали тяжелую ракету Н-1. Вы знаете, Борис Евгеньевич, наш общий знакомый Глушко строить двигатели для нее отказался. История рассудит, кто из нас прав. (Впоследствии В. П. Глушко понял правоту Королева. На созданной под его руководством универсальной транспортной космической системе «Энергия – Буран» нашли применение сверхмощные кислородно-керосиновые и кислородно-водородные двигатели. – А. Р.). Вся надежда на Николая Дмитриевича, взявшегося за новое дело. Я очень верю в него и в его коллектив. Но усложнилась вся работа. Обеспечить надежность действия каждого из тридцати двигателей первой ступени Н-1 не просто...

Сергей Павлович поднялся с кресла, подошел к окну, что во всю стену кабинета, отдернул штору и, показывая Патону на плывущую по звездному небу Луну, с грустью продолжал:

– А она ведь ждет человека! – помолчал, потом вернулся к креслу, оперся руками на спинку. – А «овсом» называю лунный проект потому, что идет 1965 год, а все еще нет утверждающих решений высших инстанций. Наш план – 1968 год. А между тем американцы занимаются Луной с гагаринского года, не пожалев на ее «покорение» 25 миллиардов долларов. И достигли немалого, используя наш опыт. Очень не хотелось бы, Борис Евгеньевич, остаться позади.

– Но ведь нельзя жить, не думая о завтрашнем дне, – с сердцем сказал Патон. – Как же так можно... Как-то странно мы живем. То бежим, очертя голову, то дремлем, то снова вприпрыжку. Хорошим шагом ходить разучились. По-ленински ли это?

– То два обкома партии в одной области, – продолжал мысль Патона Сергей Павлович, – один для села, другой – для промышленности. То культ личности Сталина, то волюнтаризм Хрущева... Две затяжных болезни, а страдает-то от них один организм – наша Родина.

– Волюнтаризм, – прервал Патон, – покоится на незнании. Знание стоит дорого, но незнание обходится намного дороже. Могущество, сосредоточенное сегодня в руках человека, настолько значительно, что пускать его в ход, не предвидя всех последствий, работать, так сказать, на авось попросту преступно. И особенно когда мы начинаем покорять природу. Вспомним наше гигантское искусственное море, под водой которого плодороднейшие пойменные земли, луга... Вода заросла сине-зелеными водорослями, рыба чахнет...

– А если к тому, что вы сказали, приплюсовать нашу расточительность в отношении природных ресурсов, то им скоро наступит конец, – дополняет Королев. – Нет, Борис Евгеньевич, человеку без освоения богатств космоса не обойтись. Не использовать минеральные ресурсы близлежащих к Земле небесных тел и тем более солнечную энергию просто грешно. Закладывать основы внеземного производства пора уже сегодня. На строящемся корабле «Союз» имеется, как вы знаете, три отсека – два для жизни и труда человека. Один из них возможно в любое время разгерметизировать. Он-то и предназначен не только быть шлюзом для выхода в открытый космос, но и лабораторией для первых опытов по сварке, резке металлов. Какие есть возможности, Борис Евгеньевич?

– Мы, как указано в договоре, работаем сейчас над установкой, назовем ее условно «Вулкан». Она малогабаритна. Начали ее испытания. Думаю, до конца этого года мы сможем показать ее вам в действии...

Сергей Павлович с неослабеваемым интересом слушал несколько суховатый, деловой рассказ Патона. Его сотрудники разработали опытный стенд для проведения различных технологических экспериментов. В летающей лаборатории на самолете Ту-104 в условиях кратковременной невесомости и искусственного вакуума ведутся исследования резки, сварки и плавки металлов при помощи электронного луча, плазменной дуги низкого давления, делается попытка использовать и лучистую энергию.

– Первые опыты с установкой «Вулкан» многообещающи. Но еще понадобится длительное время, чтобы теоретически обосновать экспериментальный материал.

– Вот это прекрасно, утешили. Я закрываю глаза и вижу десятки различных ваших установок в космосе, выполняющих монтажные работы... Не за горами строительство больших базовых платформ – плавающих вне Земли обитаемых островов.

Сергей Павлович прошелся по кабинету и размечтался... Борис Евгеньевич затаив дыхание слушал, удивляясь смелой фантазии своего собеседника. Королевские «острова» представали перед глазами его в виде поселений с небольшими заводами-автоматами, лабораториями, оранжереями, жилыми городками... И он сам, завороженный замыслами Королева, невольно ощутил своим разумом, сколь многообещающа внеземная индустрия.

– В умных руках уникальный инструмент природы – «невесомость» и «глубокий вакуум», – размечтался и Патон, – могут дать людям новые материалы, – легкие и прочные, различные препараты для фармакологии. Если удастся там вне Земли выращивать хотя бы сверхчистые монокристаллы... Это же революция в электронной и приборостроительной промышленности. И тогда, Сергей Павлович, все затраты на «острова» окупятся сторицей.

– Добро! Добро! – в глазах Королева появился счастливый блеск. – Для меня внеземная индустрия, конечно же, не самоцель. Следуя мыслям Циолковского, все больше прихожу к выводу: человечество, оберегая земные ресурсы от полного истощения, вынуждено будет использовать бесконечные возможности соседних небесных тел. Ну, скажем, астероидов.

Вошла Нина Ивановна, прислонилась к косяку двери, ожидая, когда мужчины хотя бы прервутся на секунду. Но те не замечали ее, поглощенные беседой.

– Отлично! Помимо всего, – с воодушевлением заговорил Патон, – перенос хотя бы части производства за пределы Земли оздоровит атмосферу, водоемы, почву, поможет восстановить экологическое равновесие в природе. Дышать ведь нечем, скоро пескаря в Красную книгу занесем...

– Вот именно. Внеземная индустрия – величественная, труднейшая и необходимейшая цель всего человечества.

– Ну что же, товарищи мужчины, кажется, совещание закончилось? – воспользовавшись паузой, посмеиваясь, спросила Нина Ивановна. – Человечество, думаю, не обидится, если я ненадолго оторву вас от вечных забот о нем. Пора за стол. Прошу, Борис Евгеньевич.

– Да-да, конечно, – рассмеялся и Королев. – Со студенческих лет привык не ждать второго приглашения за стол.

 

Глава пятая

Нет преград человеческой мысли

1965 год подходил к концу. «Удачный год» – так определил для себя Главный конструктор. Человек в открытом космосе побывал. Но сейчас все силы – «Союзу».

Этот новый корабль задумывался и создавался Сергеем Павловичем исподволь, без особой огласки. Он давно решил построить многоцелевой летательный аппарат, рассчитанный на многолетнюю эксплуатацию. Разработка «Союза» повлекла за собой серьезную перестройку всего производства. Особое внимание пришлось уделить развитию приборостроения.

Главный конструктор расширил деловые контакты почти с тремястами предприятиями, научно-исследовательскими, конструкторскими организациями, которые помогали ОКБ совершенствовать системы автономного управления, радиоуправления кораблем, наземное оборудование п многое другое.

Как идет разработка «Союза»? Все ли заказано смежникам? Какие проблемы еще не решены? С этими вопросами Главный все чаще обращался к своим заместителям и начальникам отделов.

Наконец родился первый образец-макет принципиально нового корабля, и С. П. Королев пригласил к себе, как всегда, тех, кому предстояло лететь на нем.

В ОКБ приехали космонавты Ю. Гагарин, В. Комаров, Г. Береговой, Б. Волынов, Е. Хрунов, Г. Шонин, А. Фи-липченко, А. Горбатко, А. Шаталов, А. Николаев и инженеры, которые готовились к работе вне Земли.

– Вот это машина, – не скрывая удовольствия, воскликнул Юрий Гагарин, войдя в цех. – Посмотри, Володя, – обратился он к Комарову, – побольше двух «Вос-токов».

– Это «побольше», – рассмеялся Владимир Комаров, – стоило одному из разработчиков небольшой неприятности, правда, довольно смешной. Мне об этом рассказывали на совещании, где обсуждалась компоновка «Союза». Докладчик отстаивал минимальный объем жилого отсека корабля, фактически футляр. При этом он ссылался на отсутствие весового резерва ракет. Сергей Павлович, заботясь об удобствах космонавта, не согласился с проектантом. Но убедить его словами не смог. Тогда Главный встал из-за стола, отвел докладчика в угол кабинета, очертил вокруг него «пятачок» размером в днище отсека-варианта, предложенного им, и попросил его остаться там до конца совещания.

– Ну и что?! – почти разом прыснули от смеха космонавты.

– В конце совещания Королев спросил у докладчика:

«Удобно ли? Судя по всему, ваше мнение изменилось?» Через некоторое время проектанты нашли способ уложиться в весовой дефицит.

– Решение правильное, – заметил Георгий Береговой, известный летчик-испытатель, решивший стать космонавтом. – Ни от кого не тайна, что полет на «Восходе» втроем оказался сложнее, чем думалось. Похоже, в новом корабле несколько раздельных отсеков?

– Разного назначения. – подтвердил Алексей Елисеев, инженер королевского ОКБ, недавно включенный в состав отряда космонавтов.

Обратив внимание на раскинутые в стороны плоскости, напоминающие крылья стрекозы, склонный к шутке Виктор Горбатко не сдержался:

– Крылышки-то можно бы поставить и потолще к этому фюзеляжу, того гляди обломятся.

В этот момент из люка корабля появился К. П. Феоктистов. Поздоровавшись, сообщил:

– Сергей Павлович немного задержится. Просил вас предупредить. Так что у вас есть время пофантазировать насчет «крылышек». А может, что-нибудь придумаете и поважнее, – без улыбки сказал инженер и ушел в другой конец цеха.

Космонавты с жадностью набросились на новую машину. Стали прикидывать примерный ее вес, длину, общий объем: сосчитали количество иллюминаторов и не даметили, как подошел Главный конструктор.

– Ну как? – спросил он своих гостей. Все разом повернулись к Королеву.

– Трудно сразу опенить, – ответил за всех Владимир Шаталов.

– И все-таки первое впечатление? – настаивал Королев.

– Форма и размеры необычные, – сказал Георгий Шонин.

– Иллюминаторов много, – обронил Борис Волынов.

– Вы нам все расскажите сами, Сергей Павлович, – попросил дотошный Евгений Хрунов.

– Успеем, Женя, – попытался погасить просьбу товарища Юрий Гагарин, жалея время Главного.

– А почему «успеем», Юрий Алексеевич? – не согласился Королев и взглянул на часы. – В моем распоряжении целых двадцать пять минут. Что же я буду за хозяин, если, пригласив гостей, не угощу вас чем-нибудь новеньким? Машина, – показал на макет, – весит почти семь тонн, состоит из трех механически соединенных отсеков. Первые два – спускаемый аппарат и обитаемый орбитальный – предназначены для труда и отдыха космонавтов, а третий – приборно-агрегатный – для размещения аппаратуры и оборудования основных систем космического корабля, обеспечивающих полет по заданной орбите и проведению нужных маневров. – Сергей Павлович, взглянув на космонавтов и довольный их реакцией, уточнил: – Прежде всего новый корабль многоцелевой и многоместный. В нем смогут летать экипажи из двух и трех человек. Но новость не в этом. На «Восходах» уже работали экипажи. Новшество в другом. Корабль имеет солнечные батареи, они намного увеличат его энергетические возможности. Это, в свою очередь, позволит разместить на борту различную энергоемкую аппаратуру для самых разнообразных исследований в области геофизики, астрономии, медицины и биологии. Ресурс всех систем корабля рассчитан примерно на 17 суток. Думаю, что вас как исследователей порадует это обстоятельство. Полеты с каждым днем будут все интереснее по своему содержанию для науки и для практических нужд народа.

Пожалуй, впервые Сергей Павлович заговорил с космонавтами о практической пользе космонавтики. Они знали, что их полеты в космос стоят недешево, что пройдет немало времени, прежде чем их исследования на борту кораблей принесут стране, народу, науке реальную выгоду.

– Пока наша с вами работа не дает явной отдачи. Но в большой науке всегда так было и так будет. Вспомним первые самолеты. Вначале они были просто зрелищем. Сам в детстве смотрел полет замечательного русского летчика Уточкина. И за «посмотреть» платили деньги. А ныне какова авиация? Без нее никуда. Да что вам говорить, сами лучше меня знаете. А мы вот с вами, – пошутил Королев, – даже зрелища устраивать не можем.

Но я верю: пройдет не так уж иного лет, и мы начнем возвращать государству, народу сторицей все, что у него взяли на космонавтику. Тогда народ нам скажет «спасибо».

– А что за агрегат вот здесь, на торце отсека? – спросил у Главного Владимир Комаров.

– Стыковочный агрегат. Важнейшее преимущество новой машины. С его помощью космический корабль может состыковаться с другим или целой космической системой. Таким образом, назначение этой машины – быть также транспортным средством. С его помощью мы освоим маршрут «Земля – Космос – Земля», сможем доставлять Не борт орбитальной станции научное оборудование в соответствии с программой полета, менять экипажи, обеспечивать их питанием, возвращать на Землю ненужное и так далее. При необходимости экипаж такого корабля сможет прийти на помощь другому. Но вот настанет день, когда с орбиты будут возить и готовую продукцию, нужную землянам. – Переждав, пока космонавты осознают только что сказанное и обменяются впечатлениями, Сергей Павлович продолжал: – Спускаемый аппарат нового корабля обладает очень нужным аэродинамическим качеством. Спуск планируется управляемым, и перегрузки на космонавта при возвращении с орбиты уменьшатся в сравнении с «Востоком» и «Восходом» примерно в два раза.

– А когда, Сергей Павлович, «Союз» войдет в строй? – задал вопрос Андриян Николаев.

– Через годик-два, не раньше. Корабль посложнее, и осваивать его труднее, чем прежние. Моя просьба к вам: не затягивайте с учебой. Приходите к нам и на месте изучайте отдельные узлы и системы корабля.

Королев замолчал, снова окинул добрым внимательным взглядом собравшихся. Ему нравились эти ладные парни, ступившие на тернистый путь космонавтики и сейчас, словно губка, впитывающие в себя каждое его слово. Главный видел в каждом из молодых летчиков будущего открывателя новых космических путей, мужественного испытателя новой техники, талантливого исследователя Вселенной, труженика, отдающего свои знания и энергию на пользу людям.

Вернувшись из цеха в кабинет, Сергей Павлович почувствовал боль в сердце. Оно в последнее время беспокоило его все чаще. «Надо лечиться, – решил Сергей Павлович. – А что же мои „сердечники“?» При ОКБ Королева уже действовало специальное конструкторское бюро по разработке медицинской аппаратуры. Его руководителем по совету Королева стал Евгении Васильевич Волчков. Он сумел привлечь к работе опытных конструкторов, талантливую молодежь – более шестидесяти человек. В числе их был и Владимир Аксенов, будущий космонавт СССР.

Вскоре конструкторы создали новый вариант ИС. Эксперты-медики дали ему высокую оценку. Восемь месяцев непрерывно, без перебоев, успешно трудилось сердце, созданное разумом и руками человека, сердце, вживленное двум собакам. Это был первый в медицинской практике случай долговременной имплантации инородного тяжелого предмета в организм. Животные прекрасно себя чувствовали и погибли по причинам, не связанным с необычным опытом. В процессе использования ИС медикам стало ясно, что сердце человека, каким бы больным оно ни было, нельзя пока полностью заменить искусственным. Необходимо создать установку, хотя бы помогающую живому сердцу выполнять его работу.

А. А. Вишневский обратился с новой просьбой к С. П. Королеву. В небольшом письме он с благодарностью отметил, что «общественное КБ Вашего предприятия создало ряд уникальных аппаратов», которые «с успехом были применены при лечении больных». Затем Александр Александрович попросил «возможно ускорить изготовление шести насосов (искусственное сердце), трех комплектов инструментов механического крепления „заплат“ в сердце и четырех комплектов переходников...». На письме слева на углу наискосок Главный конструктор ракет и космических кораблей написал:

"Т. Волчкову Е. В.

Пр. Вас числа 27-28/Х дать мне необходимые данные по этому заказу.

Очень бы его хотелось выполнить...

1965. Королев".

Это была последняя «встреча» С. П. Королева с «сердечниками». В декабре 1965 года С. П. Королев работал на космодроме Байконур, руководил очередным запуском автоматической станции «Луна-8». Старт прошел успешно, и Главный улетел в Центр управления полетом, чтобы попытаться мягко посадить аппарат на лунную поверхность. Но снова неудача. Все запущенные «Лунники» пролетали мимо Селены либо разбивались о ее твердь. Королев нервничал: не рассчитывал, что потребуется так много пусков, чтобы наконец добиться желаемого. Он мечтал о дне, когда космонавты привезут ему «лунный камень», да и только ли мечтал?!

«Дождусь ли я этого? Опять сердчишко барахлит. Но я еще не старик. Шансы пожить, вероятно, есть. Хоть немного. Да вот еще слабость стала наваливаться, старею», – думал Сергей Павлович, возвращаясь в Москву.

Сразу же по приезде пошел к врачу. Его принял видный хирург, академик Петровский.

– Совсем разболелся. Сразу все старые болячки дали о себе знать. Но каюсь, как говорит моя жена, за здоровьем не слежу. Много работаю, не гуляю, не хожу пешком. Отсюда и все беды, я думаю. Беспокоит участившееся кровотечение... Вот пришел посоветоваться.

– И правильно сделали. Раздевайтесь... После беглого осмотра врач сказал:

– Не волнуйтесь, ничего опасного. Но маленькую операцию придется пережить – небольшое новообразование.

– Вот это новость! Что же у меня?

– Я же сказал, ничего серьезного, но надо обследоваться, тогда и уточним диагноз.

– У меня много дел, самый ответственный период. Откладывать нельзя!

– Вам и не придется откладывать. Это лишь звучит громко – операция. В действительности пустяк.

– Ну если так...

– Для подтверждения диагноза придется лечь в больницу на два-три дня. Больше не задержим вас, Сергей Павлович!

14 и 17 декабря Королев провел в больнице. Исследования не показали ничего серьезного, кроме подозрительного полипа. Было решено сделать операцию.

Главный вернулся к своим обычным делам. Собрал совещание специалистов, занимающихся разработкой стыковочного узла нового корабля «Союз». Выслушав подробный отчет В. С. Сыромятникова, Сергей Павлович поторопил руководителя работ.

– Не за горами полетные испытания «Союза», – Королев стал прикидывать вслух. – Где-то в начале 1967 года неплохо бы провести пилотируемый полет. К этому времени нужна и ваша установка. А там года через четыре и орбитальная станция подоспеет.

Сергей Павлович собрался уже ехать домой, но его остановил долгий телефонный звонок – междугородный. Снял трубку. Звонили из Киева.

– Рад слышать ваш голос, Борис Евгеньевич! – узнал Королев Патона. – Да понемногу, не торопясь, поспешая. Ну, конечно же, приезжайте. Лучше до Нового года.

Киевляне привезли с собой аппарат «Вулкан», предназначенный для технологических исследований в космосе. На столе у Королева разложили серебристые образцы сварных и паяных соединений металла.

«Подарки» Б. Е. Патона сразу оказались в центре внимания сотрудников Главного конструктора, специально приглашенных космонавтов Гагарина, Титова, Комарова. После пояснений о принципах работы «Вулкана» и просмотра киноленты первым решил «поработать» на аппарате полковник-инженер Комаров.

– Оригинальное техническое решение, – похвалил он киевлян. – Удобен пульт управления экспериментом, хорошо наблюдать за ходом технологического процесса. С удовольствием испытал бы «Вулкан» в космосе.

– Не возражаю, Владимир Михайлович, – ответил космонавту Королев. – Как только обкатаем корабль «Союз» на космических дорожках, начнем и технологические исследования. А вам, Константин Петрович, – обратился Главный к Феоктистову, – следует поразмыслить, может, кого-то из наших инженеров начать готовить в первые космические электросварщики.

Сергей Павлович еще раз вернулся к «Вулкану», внимательно осмотрел образцы его продукции – металлические пластины, подошел к академику Патону.

– Спасибо вам, Борис Евгеньевич, всем, кто создавал этот прибор. Надеюсь, ваша знаменитая фирма станет отныне главным разработчиком аппаратов для великого дела – внеземной индустрии. Еще раз спасибо от всего сердца.

Последующие две недели были забиты делами до отказа. Помимо прямых, каждодневных забот, Сергей Павлович сумел прочитать рукопись книги о Ф. А. Цандере и дать автору несколько рекомендаций. Приняв участие в совещании об экспозиции павильона «Космос» на ВДНХ, он решительно высказался за ее расширение и пообещал свою помощь. Постепенно, каждый день работал над ежегодным отчетом о своей научной деятельности для Академии наук. Таково было правило, обязательное для всех академиков.

26 декабря Сергей Павлович вместе с женой приехал в Звездный городок. Его сюда давно приглашали. Нину Ивановну взяли в «плен» жены космонавтов, а Королев пошел осматривать служебный «отсек» в сопровождении начальника Центра подготовки космонавтов генерала Н. Ф. Кузнецова и его заместителя, полковника Ю. А. Гагарина. Дольше всего Сергей Павлович задержался в тренажерном корпусе.

Главный подошел к кораблю-тренажеру «Союз» и стал наблюдать за показаниями приборов.

– Кто в корабле?

– Владимир Комаров, – ответил инструктор, – отрабатываем ориентацию корабля для спуска.

Королев знал, что Комаров готовился к полету на корабле «Союз». Таково пожелание самого Сергея Павловича. Он исключительно высоко ценил инженерные знания космонавта, видел в нем первоклассного испытателя.

Получив разрешение инструктора «вмешаться» в тренировку, Королев подошел к микрофону:

– Я – «Заря», как слышите меня?

Не ожидая услышать знакомый глуховатый голос Главного конструктора, Комаров секунду молчал, потом четко ответил:

– «Зарю» слышу отлично. Прием.

– Доброе утро, Владимир Михайлович! Как самочувствие, тренировка?

– Доброе утро, Сергей Павлович, – и дальше будто рапорт: – Самочувствие отличное, все идет строго по плану.

– Желаю вам успеха!

– Спасибо.

– С Комаровым работать одно удовольствие, – сказал инструктор. – Инженер есть инженер.

– А как учатся другие ваши ветераны? – поинтересовался Королев.

– Успешно, Сергей Павлович, – ответил Гагарин. – Но трудновато... земных перегрузок много.

Вскоре в тренажерном корпусе, несмотря на воскресный день, с молчаливого согласия начальства собрался почти весь отряд космонавтов. Сергей Павлович сел за стол, взглянул на собравшихся и сразу обратил внимание, что подавляющее большинство летчиков – новички – хотя и молодежь, но старше тех, кого отбирали в гагаринский набор космонавтов.

Узнав, что все они, как правило, имеют высшее, да еще инженерное образование – окончили учебные академии, – остался очень доволен, но предупредил;

– Прочные знания, упорный повседневный труд, который до дна обнажит человеческую душу, и высокая дисциплина – вот что следует положить в основу подготовки к полетам. Кто рассчитывает на легкий триумф – с теми нам не по пути. Кто мыслит иначе, таким советую не тратить попусту время, не занимать место других, более достойных.

Космонавты много слышали о суровости, строгости Главного конструктора, но не думали, что первая встреча с ним начнется с назидания, и внутренне огорчились. Это не мог не почувствовать и Королев.

– Ну что, «орелики»! Загрустили! – И по-доброму улыбнулся. – Это я строг для порядка... А если по-человечески, я очень рад, что встретился с вами. Уверен, что из вас в Центре выкуют прекрасных специалистов и вы оправдаете наши надежды. Космонавтика ждет вас. – Увидев, что космонавты немного повеселели, добавил: – Мы работаем строго по плану. Создаем новую технику, на смену ей готовим новейшую. В этом суть технического прогресса. Смотрите: корабль «Восток» еще не ушел в прошлое, а на смену ему пришел «Восход». Сейчас полным ходом идет работа над новым, более совершенным летательным аппаратом «Союз». Вскоре появится и первая орбитальная станция – думаю, в ближайшее пятилетие. Ее примерный объем около ста кубических метров. В ней смогут одновременно работать до шести космонавтов. Это уже орбитальная научная лаборатория, оснащенная современным исследовательским оборудованием. Ее вес составит около девятнадцати тонн.

О многом мог бы поведать Королев своим юным соратникам, но подумал: «Не рано ли, да и пусть дойдут своим умом». Но на прощание посоветовал:

– Не забывайте советоваться с Циолковским, Кондратюком и Цандером. Мало читать их только теоретические труды, надо знать их мировоззрение, размышления, их философско-социологические идеи... Я их перечитываю с карандашом в руках. Гений Циолковского многогранен и не до конца познан. Кто из вас знает, что говорил Горький о Константине Эдуардовиче? – Королев окинул взглядом притихших космонавтов. – Значит, никто! Жаль! Я вам напомню: «Замечательный ум его по-настоящему оценят много позднее... Современникам трудновато представить, что он сделал для человечества». Ну что ж, пожалуй, будем заканчивать нашу встречу. И пусть, друзья, солнечный ветер потуже надувает паруса ваших космических кораблей. Перспективы освоения космоса безграничны, как сама Вселенная. Не забывайте наш девиз: «Не останавливаясь, вперед!» А это значит ускорение всего: мысли и дел. Чтобы вывести корабль на орбиту, нужно придать ему необходимое ускорение. И нам в повседневной жизни не следует забывать об ускорении– Без него в науке и технике начинается застой. Страшнее этой болезни ничего нет.

Своим потомкам мы обязаны оставить хорошее наследство. Наше общество подобно многоступенчатой ракете, которая непрерывно движется в будущее, наращивая темп, отбрасывая по пути все лишнее. Каждый космический год – это новый шаг отечественной науки по пути познания сокровенных тайн природы. Великий Циолковский говорил: «Невозможное сегодня становится возможным завтра». Вся история развития космонавтики подтверждает правоту этих слов. То, что казалось несбыточным на протяжении веков, что еще вчера было лишь дерзновенной мечтой, сегодня становится реальной задачей, а завтра – свершением. Нет преград человеческой мысли!

Сергей Павлович вернулся в Москву в хорошем настроении. Встреча с космонавтами всегда для него желанна. На следующий день, как всегда, пришел в ОКБ. Возле кабинета его дожидался помощник с папкой в руках.

– Много срочного, Виктор Васильевич? – на ходу спросил Королев.

– Пакет из казанского архива. Ответы на ваш запрос. Они вошли в кабинет. Сергей Павлович стал просматривать бумаги. Помощник продолжал докладывать:

– Звонил академик Глушко, просил напомнить о завтрашней встрече. Спрашивал академик Пилюгин, сказал, что позвонит к вам домой. Профессор Бармин просил его не искать, он уехал на космодром. Вот, пожалуй, и все. Совсем недавно звонила Наталья Сергеевна.

– Спасибо, – и, передав помощнику папку с документами, объяснил: – Те, что подписаны красным карандашом, отослать утром. Несколько документов в министерство отвезите сами, остальные – как обычно.

– Хорошо, – и уже на выходе из комнаты помощник сообщил, что два раза спрашивал врач. И что он будет ждать звонка утром.

Настроение разом испортилось. Недуг все чаще мешал работать. Решил посоветоваться с дочерью, все-таки свой врач. Встречался с Наташей редко. Он занят, и у нее дел хватает. Наталья Сергеевна окончила медицинский институт, вышла замуж, родила сына, черноголового и темноглазого, как дед. У каждого из них своя жизнь. Иногда Сергей Павлович с тоской думал, что мало общается со своей Наталкой. «Но я ли только виноват? Моя любовь к дочери безгранична».

Взял телефонную трубку.

– Не балуешь отца звонками, – начал он разговор с дочерью. – И внука давно не видел. Приходила? Меня не было?.. Двери ведь всегда настежь... Так что в воскресенье, как правило, дома, отсыпаюсь за всю неделю. Да-да... Согласен. Ты ведь у меня врач, что посоветуешь? Собираюсь лечь в больницу. И так, кажется, все запустил. Не хотелось бы так начинать Новый год, да что поделаешь. Надо, говорят врачи, немного подремонтиро-ваться. Хорошо бы лет на десяток... Столько дел. Значит, советуешь... Ну, еще встретимся. А пока с наступающим Новым тебя годом, Наталка. Мои самые добрые пожелания тебе, всем окружающим тебя. Ну, спасибо, спасибо!

Взглянул на часы. Маленькая стрелка остановилась на двадцати. Пора домой. Настроение по-прежнему неважное. Больница есть больница. Взял пакет, присланный из Казани. В нем несколько копий документов, относящихся к казанскому периоду его работы. Эти материалы напомнили Королеву о давней задумке – написать труд по ракетостроению, обобщить накопленный опыт, заглянуть в будущее. «Кому как не мне, заняться этим важным делом. А время есть? Его-то как раз всегда и не хватает», – размышлял Сергей Павлович и прошел в соседнюю комнату, достал две папки. Первое, что бросилось в глаза, надпись: «1953 г.». Двенадцать лет прошло, с досадой подумал Королев и, словно оправдываясь перед самим собой, произнес вслух:

– Не без дела же сидел. – И стал читать рабочий план четырехтомного труда. «Давно я должен был этим заняться. Ведь сколько лет подбираю различные материалы. Вон моя другая пометка еще с 1959 года. С тех пор сколько всего изменилось, как ракетная техника шагнула вперед. Стыдно, стыдно. Последний раз я внес исправления в заметки 17 января этого года. В первый том необходимо добавить раздел с анализом энергетических возможностей различных ракетных двигателей... Стенограммы лекций в МВТУ тоже надо бы пересмотреть и включить в книгу...»

Сергей Павлович захлопнул папки. Посидел в тишине. Не успеваю, не успею. Может, передать практические дела молодым, а самому сесть за обобщение накопленного опыта? – повел внутренний монолог Королев. – Талантливых людей в конструкторском бюро много. Я не сомневаюсь в них. Нет, не хватит духу оторваться от конкретных дел, – признался сам себе конструктор. – Засесть в кабинете один на один с самим собой?! Нет, это не по мне. Вот лет через десять..."

Встал, положил документы в сейф, вернулся в кабинет, позвонил домой.

– Еду, – сказал Сергей Павлович, услышав в трубке голос жены. – Чертовски устал. – Положил трубку и, подвинув к себе настольный календарь, написал:

"Статью для «Правды».

Главный вышел, сел в машину, хотел отдохнуть немного дорогой, не вышло. Отвлечься от дел не удалось. "Скоро предстоит запуск девятой автоматической станции к Луне. Все предыдущие пуски проанализированы самым тщательным образом. И все-таки что-то не ладилось.

Сегодня на заседании Совета главных конструкторов, кажется, найдена причина. Чувство уверенности владело всем существом Главного. Интуиция? Она редко подводила его. А мысли уже неслись дальше, в завтра. «Он сделал верно, что передал „автоматические“ „Лунники“ в КБ Бабакина». Королев верил в Георгия Николаевича, его талант. «Отныне ов сможет полностью посвятите себя пилотируемым полетам. Теперь все внимание новому варианту „Союза“ – кораблю для облет» Луны. который сначала испытаем как беспилотный «Зонд». С ним он связывал далеко идущие планы. Их разделял и Совет главных конструкторов. По замыслу «Зонд» – это многоцелевой корабль. Он, как строящийся «Союз», имеет три отсека – приборно-агрегатный, бытовой и спускаемый. Их объем и масса почти одинаковы. Конечно, вывести в сторону Луны более шести тонн – понадобится другой носитель. Он есть. А как возвратить «Зонд» после облета Луны на Землю?.. Вторая космическая скорость не шутка. Свыше 11 километров в секунду. Представить трудно! А сколько ума потребовала разработка систем навигации и управления! Но облет Луны – это полдела... Надо, чтобы нога человека ступила на лунную твердь. Это будет началом «межпланетных сообщений».

...Машина приблизилась к обелиску «Космос». На бархате звездного неба, над домами притихшей Москвы, посеребренная Луной, поблескивала ракета. Где-то сбоку, казалось, совсем близко отливал красноватым светом Марс.

«А еще – Марс, – заглядываясь на звезды, подумал Королев. – Да, полет на Марс туда и обратно займет несколько лет. Нет возможности взять на борт корабля все необходимое – воду, пищу. Прав, глубоко прав Циолковский, предложив подумать о воспроизводстве всего самого нужного на борту межпланетного корабля. Давно решено, что надо начать разработку и космической оранжереи, и космической фермы для животных и птицы. Надо бы эту задачу уточнить – имеет ли она практический смысл для экологического цикла...»

Недалеко от обелиска машина круто повернула направо и въехала в тихий 6-й Останкинский переулок. Остановилась у зеленого забора, за которым виднелся небольшой белокаменный дом. Сергей Павлович вышел из машины, попрощался с водителем и, взявшись за скобу калитки, сказал, как всегда:

– Завтра ровно в семь тридцать.

Он любил точность во всем – ив большом, и в малом. Это знали все, от шофера до заместителей в конструкторском бюро.

Двор расчищен от снега. Лунный свет падал на березы, стоявшие невдалеке от дома, на утонувшие в снегу молодые яблоньки, на тихие ели, вытянувшиеся вдоль забора. Не успел Сергей Павлович сделать и шага, как, радостно повизгивая, к ногам его бросилась собака, любимица академика. Она лизнула руку. Сергей Павлович ответил на ласку, почесав собаку за ухом. Та побежала вперед, к двери, словно намеревалась открыть ее перед хозяином. Сергей Павлович взялся за медное кольцо.

Нина Ивановна, как всегда, ждала приезда мужа у входа, ее серые глаза с веселой хитринкой устремились на дверь.

– Ты знаешь, Нина, задержался, – на ходу торопливо, словно извиняясь, сказал Сергей Павлович.

– Совещание на Луне?

– Вот видишь, ты все знаешь! – улыбнулся Сергей Павлович и, обняв жену за плечи, спросил: – Ас космодрома не звонили? Я им обещал быть дома в восемь, а сейчас все десять.

– Не волнуйся, звонили, там все в порядке, «Космос» вышел на орбиту. Раздевайся. Пойду подогрею ужин.

Вскоре из прихожей раздался раздраженный голос мужа:

– Нина! Где же мои тапочки? Я же просил: каждой вещи свое место. Сколько раз надо говорить?

– Ну, Сережа, наклонись чуть пониже. Они на обычном месте. Видишь – мыли полы, чуточку подвинули...

Найдя наконец свои шлепанцы, Сергей Павлович сразу же поостыл, чувствуя себя неловко перед женой за глупую несдержанность.

– Дома «наклонись», в Госплане «поклонись», в министерстве – «согнись». Целый день сегодня этой «физкультурой» занимался.

– А что делают твои девятнадцать замов?

– Меня-то без двух звезд на пиджаке вахтер-старушка ветхая на порог министерства не пускает.

– Что-нибудь случилось, Сережа?

– А! – махнул рукой Сергей Павлович. – Летит к чертовой матери лунная программа. Задел нужен, новая мощная ракета. А это деньги, деньги. Раздают деньги, материальные ресурсы по принципу: всем сестрам по серьгам. Немного Янгелю, чуть больше Челомею, у него сын у высокого начальства работал, а те крохи, что остались, – нам, головному ОКБ. А еще вчера все они соглашались работать на единую программу, а теперь каждый тянет в свою сторону, хочет вырваться вперед!

Спохватившись, что снова начинает нервничать, Сергей Павлович сдержал себя и вроде бы ни с того ни с сего спросил:

– У тебя, Нина, в холодильнике продукты запасены на сколько дней?

– Собираешься в командировку? Не волнуйся, хватит. Дня на четыре-пять. Не каждый же день ходить по магазинам.

– Вот именно, – весело подхватил Сергей Павлович. – И я прошу у инстанций: выделите мне средства сразу на пять-десять лет. Дайте свободу действий, не опекайте по пустякам. Распылять средства между многими КБ, чтобы каждый творил что вздумается – нет, это не разумно...

Улучив момент, когда, как показалось Нине Ивановне, муж выговорился, она усадила его за кухонный стол.

– Ешь, Сережа, не нервничай. Если можешь, оставляй служебные перегрузки там, за дверьми.

– Извини, что делать. Они давят и днем и ночью и везде...

Нина Ивановна села напротив. Последнее время муж выглядел неважно. Все чаще жаловался на болезнь, бывали и сильные кровотечения, все больше уставал. Он не умел отдыхать, как все.

– Есть новые письма, журналы? – спросил Сергей

Павлович.

– Да, тебе принести их?

– Нет, я зайду в кабинет. Надо дочитать статью.

Не успел.

– Ты всегда не успеваешь, – заметила жена. – Я не помню, чтобы тебе хватало суток. Не бережешь ты себя, Сергей. Тебе не сорок.

Сергей Павлович молча внимательно посмотрел ей в глаза.

– Петровский звонил. Настаивает...

Нина Ивановна слегка вздрогнула, но не подала вида, что сама мысль об операции ее пугает. Она знала, как мужа мучает болезнь. Не первый раз он говорит с ней об этом. Сегодня Сергей Павлович, как ей показалось, более настойчиво сказал о необходимости лечь в больницу.

– Надо, Сережа, – тихо ответила Нина Ивановна. – Если врачи настаивают, значит, надо.

Сергей Павлович облегченно вздохнул, широко улыбнулся. Наскоро поев, он вышел из кухни. Прошел мимо бронзовой скульптуры юноши, запускающего ракету, и, опершись рукой о перила неширокой деревянной лестницы, стал медленно подниматься на второй этаж. На середине лестницы задержался, чтобы передохнуть, и посмотрел вниз на скульптуру «К звездам». Ему нравилось это произведение Григория Постникова, подаренное ему автором и космонавтами...

Поднявшись на второй этаж, Сергей Павлович подошел к столику, над которым висели портреты К. Э. Циолковского, И. В. Курчатова и С. И. Вавилова. Взяв письма, газеты и журналы, вошел в кабинет. Он бесконечно любил свое пристанище. Устроенный заботами Нины Ивановны, он ненавязчиво совмещал в себе домашний уют и деловую обстановку... Небольшая скульптура шагающего Ленина. Портреты Циолковского и Цандера. Живописный пейзаж на стене, фотография жены.

Редкий день Сергей Павлович не заходил в кабинет на часок-другой, чтобы поработать, а то и просто поразмышлять в тишине. Чаще всего он занимался за просторным столом-бюро, обложив себя книгами и журналами. Любил посидеть в приставленных к нему мягких креслах, почитать журналы, просмотреть документы... Иногда стоял у доски с мелком в руках, что-то вычерчивая.

Сергей Павлович сразу же сел за рабочий стол, вынул из коричневой папки листки бумаги. Гранки статьи для «Правды». В ней – итоги уходящего 1965-го, космического года. Взглянул на календарь: 28 декабря. «Надо завтра вернуть редакции», – подумал Сергей Павлович. Надев круглые очки в золотистой оправе, стал читать:

«В современной науке нет отрасли, развивающейся столь же стремительно, как космические исследования. Немногим более восьми лет прошло с тех пор, как впервые во Вселенной появилось созданное человеком космическое тело – первый советский искусственный спутник Земли».

Оторвавшись от текста, ученый посмотрел в окно, на котором мороз уже вывел затейливые узоры. Перевел взгляд на стену, где висела фотография третьего спутника Земли. Сергей Павлович вспомнил, что в конце статьи есть несверенная цитата Циолковского.

Открыв один из ящиков стола, Королев достал стопку брошюр – сочинения Константина Эдуардовича, изданные при жизни ученого. Академик очень гордился этими книгами, идеи, заложенные в них, всегда оставались для него и путеводной звездой, и учебниками. Полистал их. Может, вспомнил свои давние встречи с калужским вдохновителем, свою юность... Взял том академического издания сочинений Ковстантива Эдуардовича, положил рядом книгу, чтобы не забыть, и стал читать статью дальше.

«Полет Юрия Гагарина открыл эпоху космической навигации. А эпоха работы человека в свободном космосе началась в истекшем 1965 году, в тот мартовский день, когда Алексей Леонов шагнул из шлюза в открытое пространство и свободно поплыл в нем».

Прочитав фразу о значении полета «Восхода-2», ученый задумался и мысленно спросил себя: «Все ли я сказал о последнем эксперименте? Да, пожалуй, все». Но тут же решил, что надо отметить успехи американских астронавтов Ловелла, Бормана, Ширры и Стаффорда. Взял ручку и дописал: «Их почти двухнедельный полет и сближение в космосе двух кораблей – серьезное достижение». Надо отдать должное и первому французскому искусственному спутнику Земли. Ведь Франция стала третьей космической державой. А дальше сказать о задачах, выполняемых в космосе советскими спутниками. Сергей Павлович стал писать дальше:

«Прилегающая к Земле область космического пространства, можно считать, основательно обжита. Спутники серии „Космос“ неутомимо выполняют обширнейшую комплексную научную программу исследований...»

Королев снял очки. Хотел было протереть их, но под руками ничего не оказалось, и он пошел в спальню, где оставил очечник с лоскутком замши. На обратном пути, уже в кабинете, взглянул на фотографию, на которой он запечатлен с корифеями науки Курчатовым, Келдышем и своим заместителем Мишиным. Этот уникальный снимок пошел в историю под названием "три "К". Сергей Павлович краешком губ улыбнулся, вспомнив памятный день 9 мая этого года. Праздновалось 20-летие Победы над фашизмом. Они с Ниной Ивановной стояли на трибуне Красной площади, любовались чеканным шагом слушателей военных академий. Сергей Павлович с нетерпением ждал технической части военного парада. Хотелось посмотреть, как пойдут его новые межконтинентальные баллистические ракеты на твердом топливе. И вот они появились, мощные, грозные. Все зааплодировали им, бил в ладоши и Сергей Павлович.

– Себя хвалишь, – услышал он над ухом шутливый голос Пилюгина.

– Нет, Николай Алексеевич! Аплодирую рабочему классу, что построил их, да ребятам, что научились запускать их.

– Красиво идут, – не сдержался Пилюгин. – Завтра за границей шум будет всесветский.

– Пусть шумят. Наши ракеты любителям авантюр вроде холодного душа.

– Марку бы надо написать на корпусе, как на самолетах, – сказал стоявший рядом ракетчик-генерал В. Ф. Толубко. – Ту, Як, МИГ.

– Не понял, – откликнулся Королев.

– А и понять нетрудно, – ответил Бармин. – Поставьте три К, – и тут же разъяснил: – Королев, Курчатов, Келдыш.

Шутка всем понравилась. По душе она пришлась и Королеву.

– Что скажете, Мстислав Всеволодович? – обратился он к Келдышу.

– Мне не нравится. Разве мы одни?.. Да и звучит как-то мягко «три К». По мне лучше МБР – межконтинентальная баллистическая ракета. В этих трех буквах слышится что-то грозное...

Оторвав взгляд от фотографии, Сергей Павлович пошел к столу, стал внимательно читать оставшиеся страницы:

«Продолжались в истекшем году и исследования более далеких космических объектов... В первой половине ноября 1965 года были запущены к Венере две автоматические станции „Венера-2“ и „Венера-3“. В конце февраля – начале марта 1966 года эти станции достигнут района планеты Венера...»

Сергей Павлович прервался, отложил гранки. "Да, успехи есть. Но вот с Луной не все получается. Мечта человеческая – ступить на лунную твердь. Нет, определенные достижения есть, «Лунники» летают, мы сфотографировали ее обратную сторону, которую никто из людей до сих пор не видел. Полет человека вокруг Земли – ступень к полету на Луну. Ведь для полета на Луну и обратно надо шесть-семь суток, Быковский летал пять, Леонов выходил в открытый космос, значит, можем ступить и на лунную «землю».

Как-то незаметно для себя Королев снова вернулся мыслями к сегодняшнему заседанию Совета главных. Всем понравилась готовность Бабакина взяться за разработку самодвижущейся лаборатории – «Лунохода», – которая могла бы получить и передать на землю данные о физическом и химическом составе внеземной породы... А там, глядишь, научимся доставлять с Луны и планет образцы лунного грунта... Королев вспомнил правдоподобную шутку академика Виноградова: «Дайте нам щепотку лунного грунта, и мы „перевернем“ всю Вселенную». И Сергей Павлович тихонько запел неизвестно откуда запомнившуюся ему песенку:

Хорошо мне с тобою, Луна. Нам под солнцем плыть вместе всегда. Верный спутник землянам Луна, Нежность сеешь в людские сердца.

...Послышались шаги жены. Легко поднималась она по лестнице. Сергей Павлович всегда радовался, когда она едва слышно появлялась в двери кабинета.

– Сережа! До отъезда на работу осталось семь часов.

– Сейчас, сейчас! Зайди, я тебе прочитаю статью. Нина Ивановна вошла в комнату, села в кожаное кресло. Сергей Павлович сел напротив.

– Вот послушай, – и начал читать. Старался это делать не монотонно, чтобы самому еще раз вникнуть в смысл написанного...

«Все сказанное – увлекательные планы исследования Вселенной, это шаги в будущее. Это будущее, хотя и не столь близкое, но реальное, поскольку оно опирается на уже достигнутое...»

– Ну и как? – обратился он к жене.

– Не все гладко по стилю. То суховатый деловой язык, а где-то слишком много пафоса, – и рассмеялась. – Ну а впрочем, ты и сам, Сергей, такой – разностильный.

– Ну и на этом спасибо, – улыбнулся Сергей Павлович.

Сергей Павлович убрал в стол брошюры К. Э. Циолковского. Неожиданно с грустью сказал жене:

– Ты знаешь, Нина, я как-то плохо помню внешне старика Циолковского, прошло столько лет. Но сказанное им тогда из памяти не вырубишь.

– Зачем же ты, Сережа, приводил подробности встречи?

– Какие там подробности, два-три штриха, другого не мог. Тихонравов провел в Калуге целый день, а написал, на мой взгляд, две скучных странички... Всю свою жизнь читал, перечитывал его труды, и Константин Эдуардович словно представал передо мной, наверное, что-то фантазировал. Мне кажется, что Циолковский всю жизнь вел меня за руку, показывая путь в завтра! Да, Нина, у нас есть конверт с маркой? Надо поздравить с Новым годом Якова Матвеевича Терентьева-.Ведь он один вз немногих еще живущих соратников Тухачевского... Я тебе рассказывал, что значила для меня их поддержка, когда мы делали первые шаги.

– Оставь письмо на столе, я утром пойду и отправлю, – и, выходя из кабинета, напомнила: – Не забудь выключить свет.

Вырвав из блокнота листок бумаги, Сергей Павлович начал писать. Слева в верхнем углу поставил дату «31/XII.65... Дорогой Яков Матвеевич! Шлю тебе, старому другу и товарищу, свои самые наилучшие пожелания и поздравления к Новому году...» В конце письма поделился своими заботами: «Мои планы и дела нешибко важны – буду весь январь в больнице лежать. Ничего особенного нет, но вылежать надо...»

Закончил свое поздравление словами, так характерными для С. П. Королева: «Все прочее, как всегда, в неудержимом и стремительном движении...»

Приняв окончательное решение лечь в больницу, С. П. Королев первые дни нового, 1966 года с утра до позднего вечера проводил в конструкторском бюро. Словно чувствуя недоброе, он старается завершить большинство дел. Написав отчет о научной деятельности за минувший год, Сергей Павлович вызвал секретаря.

– Этот отчет перешлите, пожалуйста, в президиум Академии наук СССР на имя Мстислава Всеволодовича. Теперь просьба: я из больницы позвоню вам, сообщу тамошний телефон. Если появятся важные документы, поставьте меня в известность. И пригласите через полчаса всех на совещание.

Когда ближайшие сотрудники Королева собрались у него в кабинете, он счел нужным очень коротко напомнить им о первоочередных работах на ближайшие полмесяца, пока будет отсутствовать.

Тепло попрощавшись с товарищами, Сергей Павлович задержал первого зама.

– Василий Павлович! Не думаю, что залежусь в больнице. Но сам знаешь, дел невпроворот. Ничего не откладывай на завтра, что можешь сделать сегодня. Остальных моих замов подталкивай. Я тут просмотрел первоочередные бумаги. Возьми под контроль те, что пометил красным карандашом. Из больницы позвоню, сообщу телефон. Не стесняйся, звони, а то умру от безделья. Звони...

– Ну, ни пуха ви пера, – прощаясь с Главным, пожелал Мишин.

– К черту, к черту! – по традиции ответил Королев. Проводив зама до двери, снова сел за просмотр текущих документов. Закончив работу с нами, пригласил помощника, передал ему стопку бумаг.

– Все это, Виктор Васильевич, – соответствующим товарищам. Возьмите под контроль то, что помечено синим карандашом. Прошу найти все копии моих предложений о мирном использовании космоса, направленных академику Келдышу. Помнится, это было в марте еще 1960 года. Потом в 1963 году я дал интервью обозревателю ТАСС по поводу заключения Договора между СССР, США и Великобританией о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой. Сделайте копии этих документов. Мне они скоро понадобятся. Я вам позвоню из больницы.

Утром 5 января 1966 года, перед тем, как поехать из дому в больницу, Сергей Павлович поднялся на второй этаж к книжным стеллажам, положил в небольшой чемодан несколько книг, в том числе сочинения Альберта Эйнштейна. Потом открыл гардероб, долго искал в карманах костюмов копеечки на счастье. Не нашел и расстроился. Нет, он не был суеверным, но, как многие, в трудную минуту верил в добрые приметы. Утешало сознание, что в той же больнице находится на долечивании его мать, а значит, на первых порах будет с кем поговорить.

...В первый же вечер они сидели вместе в больничной палате, вспоминая прошлое, думая о будущем.

– Ты читал, Сергей, статью в «Правде» «Шаги в будущее»? – как-то спросила Мария Николаевна.

– А тебе она понравилась? – вопросом на вопрос ответил Королев.

– Очень. Но кто же все-таки ее написал? – допытывалась мать.

– Там же стоит подпись «профессор К. Сергеев». Да и так ли важно, кто написал статью? – Королев улыбнулся одними глазами. – Главное, чтобы она была полезной.

– Похоже, что ты написал? – неуверенно сказала мать.

Сергей Павлович ничего не ответил. Посмотрел на мать. Казалось, возраст не тронул ее, хотя ей около восьмидесяти.

– Ты когда выписываешься?

– Да скоро уже. Порядком надоело, – вздохнула мать.

Раздался телефонный звонок. Сергей Павлович взял трубку.

– А, Юрий Алексеевич, – лицо Сергея Павловича сразу преобразилось, посветлело. – Лечусь вот1 Хотите приехать 8 января? Буду рад видеть вас. С Николаевым? Хорошо. Закажу пропуск. До свидания.

Нет ничего печальнее, чем отмечать день рождения в больнице. Такое случилось с Сергеем Павловичем впервые. Двенадцатое января 1966 года. Настроение у Королева неважное, но он все-таки пытался скрыть его от родных. Нина Ивановна и Мария Николаевна делали все, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей.

– Мне бы десятка лет хватило, – пытался пошутить Сергей Павлович. – Дел-то немного: побывать на Луне, на Марсе-То и дело звонил телефон. Друзья и соратники поздравляли Королева, обещали навестить его. Постепенно настроение именинника поднялось. В глазах появился прежний блеск, который так нравился Нине Ивановне. Лицо его все чаще озаряла улыбка. Сергей Павлович даже начал шутить, подбадривая жену и мать. Когда они начали собираться домой, напомнил им, что операция назначена на 14 января.

Сердце Нины Ивановны сжалось, хотя она и готовила себя к этому дню, знала, что операция, как говорили ей врачи, займет немного времени, да и оперировать решил сам Петровский, но у нее невольно вырвалось:

– Послезавтра?!

Сергей Павлович порывисто обнял жену и поцеловал. Она почувствовала, как учащенно бьется ее сердце.

– Надо же, Нина! – В голосе обычная, не терпящая возражения твердость.

Попрощавшись с матерью, Сергей Павлович попросил жену завтра навестить его. Почти весь день Сергей Павлович и Нина Ивановна провели вместе. Жена отметила про себя, что настроение у мужа радужное. Он не сомневался в исходе операции. Это настроение передалось и Нине Ивановне.

Утром 14 января 1966 года без пяти восемь утра Сергей Павлович позвонил домой.

– Нина– мне сделали укол. Жду тебя, как договорились... после операции.

Это был последний их разговор.

Сергей Павлович Королев скончался во время продолжительной операции. Трудно судить сегодня. Но вряд ли он серьезно задумывался над причинами своего многолетнего недомогания, полностью доверяясь врачам и тем более такому известному хирургу, да еще министру здравоохранения страны... Весь трагизм положения своего пациента Петровский, к сожалению, понял только на операционном столе. В этот момент он осознал, что поступил опрометчиво, доверившись заключению врачей, не перепроверив их диагноз «кровоточащий полип».

– Саркома, запущеннейшая саркома... будь она проклята, – не в состоянии остановить кровотечения, трясущимися губами повторял хирург.

В операционную не вошел, а вбежал Вишневский, срочно вызванный министром. Александр Александрович в мгновение оценил ситуацию. Но чем он мог помочь? На немой вопрос хирурга дал несколько советов. Наконец с трудом удалось остановить кровотечение. Более или менее в этих экстремальных условиях завершили операцию. Молча пошли, чтобы успокоить Нину Ивановну, крайне взволнованную столь продолжительной операцией. Но на полпути хирургов остановил истошный голос анестезиолога: «Сердце... сердце не слышу...»

Петровский и Вишневский бросились в операционную. Сердце Королева не вынесло многочасовой нагрузки – остановилось. Александр Александрович вскрыл грудную полость и начал массировать сердце руками. Все напрасно. Вишневский стоял возле друга, напряженно, до боли в глазах смотрел на умершего, не веря в случившееся. С невероятной ясностью вспомнил свою давнюю встречу с Сергеем Павловичем и слова, брошенные им: «Мы будем работать над искусственым сердцем». И его шутку:

«Первое – мое».

– Все, Борис Васильевич. Это конец, – глухо произнес Вишневский.

Академик Петровский молча вышел. Александр Александрович продолжал рассуждать сам с собой: «Откуда такая доверчивость и самонадеянность?.. Разве допустимы непрофессиональные исследования... Значит, проведены из рук вон плохо... И такая непредусмотрительность, – мучительно думал ученый, оглядывая операционную, в которой, судя по оснащению, можно лишь делать простейшие операции... Нелепая смерть. Но смерть... всегда нелепа».

Александр Александрович, прощаясь с другом, еще раз взглянул на погибшего, рукой коснулся его холодеющего лба, закрыл лицо простыней. Сутулясь, словно неся на своих плечах непомерный груз вины, вышел в соседнюю комнату. Там академик Петровский и его ассистенты суетливо заканчивали составление медицинского заключения, обдумывая каждое слово. Глаза Вишневского застилали слезы, он как в тумане взглянул на подсунутую ему для подписи бумагу и с трудом прочитал:

«...тов. С. П. Королев был болен саркомой прямой кишки. Была произведена операция». «Нет, все это как-то не так, где же вы раньше были?.. – Слезы мешали смотреть. – ...смерть наступила от сердечной недостаточности (острая ишемия миокарда...)».

Вишневский с укором в упор взглянул на хирурга, что-то хотел сказать, но тот поспешно отвел глаза в сторону...

– Да, Сергею Павловичу уже нечем помочь, – вслух, ни к кому не обращаясь, со вздохом, почти про себя произнес Вишневский. И поставил свою подпись. «Потом разберемся».

Легенду о безымянном Главном конструкторе развеяли суровые и скорбные строки правительственного некролога, опубликованного 16 января 1966 года в центральной и зарубежной печати. Земляне узнали, что под именем таинственного Главного «скрывался» Сергей Павлович Королев. Все те воздающие должное ему добрые, прекрасные слова, что накопились в сердцах людей, к этому человеку наконец произнесены вслух и адресованы ему, Сергею Павловичу Королеву.

«Сергею Королеву больше, чем кому-либо другому, принадлежит заслуга в том, что космический век стал реальностью» (Ханнес АЛЬБИН, физик, лауреат Нобелевской премии. Швеция).

«В истории науки нет более высокой оценки творчества ученого, чем признание его основоположником новой области человеческих знаний. К числу таких ученых с полным правом можно отнести С. П. Королева» (А. Ю. Ишлинский, академик).

«Человечество благодарно Королеву за свершенное. Получить признание человечества – значит быть по меньшей мере выдающимся деятелем науки и культуры» (Герман Оберт, один из пионеров ракетной техники. ФРГ).

«Во главе великого дела должен был встать человек, глубоко понимающий задачу изучения космоса, беззаветно веривший в ее реальность, то время как многие считали ее фантастической. Таким руководителем и организатором был Главный конструктор, академик С. П. Королев» (К. Д. Бушуев, профессор).

«Мне по делам службы ве раз приходилось встречаться с Сергеем Павловичем Королевым. Чаще всего в ЦК КПСС, который координировал усилия министерств и ведомств, участвовавших в разработке ракетно-ядерного оружия... Что касается роли Королева в этом деле – она велика. Смерть его – огромная утрата для Советской Армии» (Г. К. Жуков, Маршал Советского Союза).

«Особого внимания заслуживают мысли и работы Королева в области многоразового использования космической техники путем органического сочетания в одном аппарате ракетно-космической и авиационной техники. Эти материалы ждут заинтересованных исследователей...» (П. В. Цыбин, заслуженный деятель науки и техники.)

«Самая характерная черта Королева – громадная энергия. Этой энергией он умел заражать окружающих. Он был человеком очень решительным, часто довольно суровым. Королев – это сплав холодного рационализма и мечтательности» (К. П. Феоктистов, космонавт, профессор).

«Для меня Сергей Павлович Королев был образцом великого ученого и Человека, тем идеалом, к которому мы все должны стремиться» (Б. Е. Патон, президент Академии наук Украины).

Тысячи советских людей, зарубежных гостей, благодарных Королеву за выдающийся научный подвиг – открытие Космической эры, – з скорбном молчании прошли 17 января через траурно убранный Колонный зал Дома союзов, прощаясь с великим ученым. В почетном карауле у гроба стали руководители Коммунистической партии и Советского правительства, маршалы, крупнейшие ученые, соратники и последователи, космонавты, труженики конструкторского бюро и космодрома.

...Траурный кортеж замер у Мавзолея Ленина. Митинг памяти открыл заместитель Председателя Совета Министров СССР Л. В. Смирнов. С покойным его связывала многолетняя работа по ракетной и космической технике. Прощальное слово произносит президент Академии наук СССР М. В. Келдыш. Ссутулившись, с потухшими глазами, он не может скрыть своего горя. Много лет они были вместе. Листок, что держит в руках, дрожит. Собравшись с силами, академик, теоретик космонавтики, подошел к микрофону.

– Вся мировая наука в лице академика Сергея Павловича Королева потеряла ученого, с именем которого навсегда будет связано одно из величайших завоеваний науки и техники всех времен – открытие эры освоения человечеством космического пространства. Он был крупнейшим конструктором ракетно-космических систем, обеспечивших завоевание основных этапов исследования космического пространства...

Не шелохнется притихшая в горе площадь, кажется, слышно, как бьются сердца тысяч людей. Москва, столица скорбит, от имени Родины прощается со своим великим гражданином. "У микрофона Юрий Алексеевич Гагарин. Лицо его мертвенно бледно. Для него смерть Учителя равносильна смерти отца... Что скажет он? Ведь, кажется, недавно, не прошло и пяти лет с того апрельского дня... И последняя недавняя встреча с Сергеем Павловичем.

– Велико наше горе в этот скорбный час. Велика наша утрата, – дрогнувшим от волнения голосом начал Юрий Алексеевич и умолк. В горле горячий комок, мешающий говорить. Справившись со своими чувствами, взглянул на трибуны, где стояли его друзья, и, словно заручившись поддержкой космонавтов, выдохнул из себя как клятву:

– Все космонавты будут неуклонно продолжать и развивать дело, которому отдал свою жизнь Сергей Павлович. Память о Сергее Павловиче навсегда сохранится в наших сердцах...

И как знак признания его заслуг памятники – на родине в Житомире, в Москве, где жил, в Подмосковье, где строил ракеты и корабли, на космодроме, откуда прокладывал дороги во Вселенную. Есть, однако, памятник необычный, вечный – творение великого зодчего – Природы. В ознаменование заслуг в исследовании Луны одному из крупных кольцеобразных горных образований ее – талассоиду – мировая астрономическая общественность присвоила имя Королева. Действительно удивительный и прекрасный монумент! Пройдет время, и верится, что на одной из отвесных скал его будут высечены слова Главного конструктора, полные веры и устремленности в космическое завтра: "...То, что казалось несбыточным на протяжении веков, что еще вчера было лишь дерзновенной мечтой, сегодня становится реальной задачей, а завтра – свершением.

Нет преград человеческой мысли!"