Глава 20 «Find the coast of freedom…»
И так «Аквариум», поджав коленки и ёрзая в креслах «ТУ-154», приближался к своей новой, ещё малопонятной части истории. Летел в полном составе, только без Бориса – он ждал нас в Монреале. Летел и прилетел.
Это странное чувство, что ты не на родине, возникло сразу же, как только самолет коснулся посадочной полосы и машина побежала по дорожке.
Аэродромные машины были как сказочные великаны. Эти большие, диковинные аэродромные грузовики, что замелькали в иллюминаторах, не имели ничего общего с теми «газиками» и «волгами», к которым мы так привыкли за долгие годы путешествий по стране.
Выход из самолета оказался несколько необычной процедурой. Никакого трапа и в помине не было. Прямо из салона ТУ-154 мы перешли в автобус. Да – в автобус! Он закрыл двери, отъехал от аэроплана и начал опускать свой салон к земле, вниз на колеса. Через несколько секунд мы уже были под фюзеляжем и катили в сторону здания аэровокзала. Ну чем не иллюстрация к Ефремовской «Туманности Андромеды»?
Вообще нам тогда трудно было представить, что хоть что-то из того, что нас могло ждать в Канаде может хоть как-то удивить. За долгие годы общения с нашими питерскими американскими и английскими приятелями представление об их образе жизни сложилось полное и давало возможность не попадать впросак. Не выглядеть, как «советские» туристы, которые никогда не понимают куда идти, на что нажимать, куда садиться… Но не все можно предусмотреть… Жизнь тут же предложила мощный тест на сообразительность.
Первое место, куда нас после встречи с аэропортом «Мирабель» и Борисом привезли – был университет McGill (если правильно помню), где мы оставили инструменты в комнатах местного общежития.
О планировке этого самого общежития интересно вспомнить отдельно. Жилые комнаты нашего этажа располагались по всему его периметру, а так называемые общественные места располагались посередине. Так вот эти «места общего пользования» были общие в буквальном понимании этого слова.
Не было привычного для наших общаг размежевания на «М» и «Ж». Замешательство усугублялось ещё и тем, что комнаты для студентов, доставшиеся нам, были на одного человека каждая. Все, получалось, жили в отдельных номерах.
Только позже я догадался, что там существовали отдельные корпуса для юношей и отдельные корпуса для девушек. Но сразу после России понять это не было никакой возможности. Но это был ещё не шок.
Дальше мы все поехали в ресторан на обед. Встречавший нас «белковский» Кенни Шеффер повез нас в греческий ресторанчик. И вот именно тут и случился первый настоящий шок!
Вы и представить себе не можете, как это здорово и неимоверно удобно, когда подошедшая к вашему столику официантка берёт заказ у каждого клиента в отдельности.
Если серьезно – то иначе во всем мире вообще не бывает! Официантка спрашивает каждого, что он хочет и даёт советы по любому конкретному блюду. С каждым посетителем отдельно!
Это не в пример нам, когда заказ даже в московском «Пекине» в основном состоит их числительных: 5 – «запеченных свинин», 4 – «супа с колобком», 3 – «яйца по-китайски», 2 – «Китайского вишневого вина» и т.п. Здесь же каждый заказывал сам!
Подошедшей ко мне официантке я, проявив чудеса сообразительности, заказал салат по-гречески, шашлык и пиво… Вот здесь меня и подстерегал удар! «What kind of beer?» – прозвучал английский вопрос с французским акцентом.
Почему с французским? Монреаль – столица франкоязычной канадской провинции Квебек. Там вообще все говорят только на французском. Я оторопел. Как разве бывает ещё что-нибудь, кроме «Жигулевского»?…
Как я попал! Ни одного названия, ни одной марки пива, что бывают вне пределов России я не знал. Ну закажи я себе хоть рюмку виски – вот где бы разгулялась фантазия, а с этим пивом и его «kind»'ом – получался кошмар. Но «солдатская» смекалка, как в старом анекдоте про рядового Петрова – помогла. «Заметка из фронтовой газеты: Не подвела солдатская смекалка! Когда рядового Петрова окружили 15 немецких автоматчиков, солдат смекнул: „Это п…..ец!“
Так же и я, в поиске выхода из тупикового положения, наверно, дымился за столом. К счастью я вспомнил журнал «Rolling stone», вспомнил, как меня все чаще и чаще в последнее время там доставала реклама пива «Budweiser»… И вот он спасительный выход, не «жигулевское» же просить! «Bud», please!» – нашелся, наконец я. Но тут же получил следующий вопрос, чтоб не расслаблялся! «Cold our not?» Вот тут-то я уже мог ответить.
Правда, многолетняя привычка подсказывала, что не бывает ни холодного, ни какого иного пива, кроме как пива вообще, или пива с подогревом!
В этом случае замешательства уже не было, но некоторое неудобство все-таки осталось.
Довольная заказом официантка отошла. Я сидел в своём кресле у столика и ощущал легкую испарину на теле – до чего ж трудно за границей даже просто поесть!
Вообще все, что связывает русского со своей родиной в первые мгновения без неё, как раз и строится на таких забавных различиях и комизме, который они вызывают.
Впоследствии, когда они по мере накопления опыта исчезают, начинаются совсем другие ощущения, которые не стоит описывать в этой книжке. Тем более, что в те десять дней, которые мы провели в Монреале, были на столько полны комизма, что о серьезном думать обо всем не было времени…
Надо отдельно сказать, что Канада поразила ещё и тем, что все стекла в этой стране были вымыты. Все!
Вам не раз приходилось видеть и по телевизору и в кино «небоскребы». Если вы помните – они все стеклянные. Там как будто нет стен, а только окна, окна, окна… В центре Монреаля они то же есть. Один из них, стоял рядом с той гостиницей, куда мы переехали днем позже… В деле нашего переезда поучаствовал Кенни Шеффер! Его разговор с распорядителем конгресса был резок: «С кем выступает „Аквариум“ в концерте?» «С Crosby, Stills & Nash!» «Где живут Crosby, Stills & Nash?» «В „Интерконтинентале“ „А где живет „Аквариум“?“ „?“…
… и уже до самого отлета мы жили в гостиничных уютных просторных номерах, а не в университетских хоромах… Так вот этот «небоскреб» был розовым.
Особенно это впечатляло вечером или утром на заходном или восходном солнце, он светился «будто изнутри» этим розовым светом, как большое «бра». Первой жертвой этой «зеркальной» чистоты стал Сева.
Парадоксально, что единственный к тому моменту практический «праведник» был именно он. Не курил, не пил и вообще вел уклончивый от излишеств образ жизни. Так именно он первый и стал жертвой чистоты.
Не заметив стеклянной двери, он как в комедиях Жака Тати вошел в эту дверь лбом. Но дверь – есть дверь и она всей своей массой набросилась на Севкин лоб. «Аквариумовский» лоб выстоял, дверь с позором поддалась…
Шишка была большая, но больше всего, как вы понимаете, было хохоту и шуток на этот счёт.
Да простит меня Севушка за вольность этот эпизод, но пусть этот факт прозвучит, как иллюстрация неприрекаемой мощи «Аквариума»!
Репетиции перед выступлением проходили в каком-то клубе, сейчас не помню его названия, но примечателен он оказался тем, спустя день после нас в нем выступали «Depechе Mode».
Хозяева клуба, проникнувшись канадско-русской дружбой, подарили нам возможность посетить этот концерт. Дали каждому свободную проходку. НЕ пришёл никто! Здесь надо обратить внимание на такую вещь.
Нигде, во всем мире, нет такого понятия – халява! Не исключением был и этот клуб, так что раскрутиться на десяток «проходок» – было делом из ряда вон выходящим, а значит знаком большого уважения.
Нам было приятно такое признание, но не сговариваясь, мы совершили синхронный поступок.
В день концерта Depeche Mode каждый из нас где-то болтался по городу и оттягивался в компаниях старых или новых друзей. Дело в том, что Монреаль находится в нескольких часах езды на поезде, и нескольких десятках минут лета от Нью-Йорка, что сделало возможным приезд к нам огромного числа старых нью-йоркских знакомых и не на долго превратило Монреаль в его филиал.
Так вот в разных концах Монреаля в тот замечательный вечер мы сидели по своим знакомым. Только никто не пошел на «Depechе Mode»!
Ну что тут поделаешь, ни наличие халявы, ни даже праздное любопытство не заставило оторваться от более серьезных дел и посмотреть уже тогда в 1988 году этот устаревший продукт massmedia.
О западном «шоу-бизнесе» написано чудовищно много, но как все обстоит на самом деле можно понять только самому, характерен вот такой пример:
За день перед репетицией концерта нас попросили составить полный список всего, что нам нужно на сцене.
Это было в диковинку, поскольку мы привыкли дома – что есть, то и хорошо. Твоё дело сообразить, как этим аппаратом выгоднее воспользоваться.
Здесь же все было без самодеятельности – называй фирму и параметры аппарата, заказывай инструмент и какой тебе надо фирмы и тебе его завтра привезут. Рай какой-то!
Короче, я заказал тогда клавиши Yamaha DX – 7. Никакого сомнения не было в том , что именно она и стояла на ближайшей репетиции. Так и было. К ней мне принесли ещё дополнительный картридж с рояльными звуками, поскольку я по «неопытности» на вопрос: «Каким звуком я буду играть? – ответил, – рояльным!» Все было здорово. Все звучало. Ха-ха! И вот подошел день концерта. Мы приехали на настройку. Yamaha была на месте. Ко мне подошел кто-то из техников и спросил: «OK?». Я одобрительно кивнул. Была только одна претензия, но претензией это назвать было сложно.
Скорее от жиру я вскользь заметил, что картридж отсутствует. Он спросил, как эта штука называется. Я сказал. Человек исчез.
До концерта оставалось не так много времени, минут сорок. Я вскоре забыл о своей просьбе – в этом инструменте и так хватало звуков роялей, и не на один этот концерт. Но слово было произнесено, а я в свою очередь успел о нем забыть…
Короче, когда концерт пошел и я оказался на сцене, то удивлению моему не было предела. На инструменте, в магазинной коробочке и в целлофане лежал мой картридж.
Милые мои! Этот бедняга, оказывается, сгонял за это время в магазин и купил, неизвестно куда пропавший картридж. Вот это сервис!
При такой постановке дела, а все службы работали так, не трудно догадаться, что концерт прошел без сучка, без задоринки и прямой эфир – был прямым…
Мы смотрели и слушали концерт прямо по телевизорам в раздевалках «Форума» – стадиона «Монреаль Канадианс», где проходил описываемый концерт.
К концу его, мы опять пели вместе с Crosby, Stills & Nash. Надо сказать ещё вот что – зал в котором проходил концерт – был хоккейной площадкой «Монреаль-канадианс», этой замечательной хоккейной команды. Так что раздевалки, в которых мы располагались, были как раз теми самыми раздевалками… В меру знаменито, в меру спортивно. Место это должно быть известно каждому знатоку хоккея.
Так вот этот зал был битком, как на матче, да плюс ещё все ледяное поле в сидячих местах, на котором никакого льда, в отличии от нашего концерта в «Юбилейном» не было.
Его стаивали для таких дел, а после заливали вновь. К примеру, на следующий день после концерта, там был матч.
Совместное выступление с Crosby, Stills & Nash закончилось ко всему прочему фантастическим по тем временам подарком – большой восьмиканальной студией «TASCAM», со всеми штучками и «примочками»
Эта «троица» привезла нам её на тележке в подарок сразу после оконцания концерта…
Ах, сколько всего потом было записано на её дорожках. Я говорю уже не только об «аквариумовской» музыке.
Музыка ко многим фильмам, ну скажем Саши Бурцева и Алексея Учителя, музыка «Трилистника», «Колибри», Александра Ляпина, что-то для «Митьков»… Много всякого и хорошего, а может и не очень…
Этот TASCAM стал своеобразной заменой, а точнее продолжением тропилловской студии в доме пионеров на Охте. Но в описываемый момент это все было в будущем…
А сейчас шёл концерт и зал опять принимал и делал это не только одними апплодисментами. Зрители вставали, танцевали, что-то подпевали, а песни-то «Аквариум» пел на русском языке.
Короче вели себя эти психиаторы ещё круче, чем публика, что пыталассь пробиться к сцене в том же «Юбилейном».
Только её никто не вязал. На них вообще никто не обращал никакого внимания. Что хотите, то и делайте. А они и делали…
Это было многотысячное совместное веселье психиаторов всего мира, со всем миром впридачу, который наблюдал за происходившим по телевизору. А виновниками всего были мы – как интересно!
Кто знает – может именно это и есть тот самый рок-н-ролл, который в России некоторые наши общие знакомые ищут по сию пору?… Но тогда он был, точно был.
Рок-н-роллл был в Таллинне, тогда в 1976 году, он был в Тбилисси в 1980 , он был и в 1988 году в Монреале.
Выходит, что он все-таки существует это самый рок-н-ролл, выходящий за рамки просто жанрового понятия, как только песни Elvis Prestley или Carl Perkins. Он следует за теми, кто так или иначе исследует себя в этом понятии и он глубже, чем просто сами эти стандарты.
Рок-н-ролл – сложная смесь из стиля и образа жизни. Рок-н-ролл – в безграничной преданности и любви к этой музыке.
Где-то это напоминает даже свод кодекса чести «воров в законе» – не служить, не воевать, с властями не заигрывать, друг с другом не ругаться, и не спорить,… никогда не работать… Ну чем не образ «рок-мэна»?
Там даже есть один пунктик – красного не носить! Знал бы об этом один очень мной любимый певец «красного на черном»!
Я не в положительном, и не в отрицательном смысле привожу этот пример. Дело вот в чем – нигде в мире не существует такого магического восприятия «Рок-н-рола» с большой буквы, как в России.
Только в России он стал символом какой-то борьбы и нигилистического восприятия действительности.
Это в первую очередь идет от специфического менталитета жителей наших широт. Нам кажется, что мы все время должны за что-то бороться. Вот только мало кто понимает за что! Но бороться – это не специальность для настоящих мужчин!
Как известно, есть две позиции по этому вопросу – можно бороться и можно не бороться.
Так вот весь западный рок-н-ролл уже давно ни за что не борется, а только душу свою исследует. А у нас же он все врнмя за что-то борется, начисто забыв о последней, т.е. душе.
И летает она, душа эта, неприкаянно, и места себе не находит. И нет чтоб российскому и не российскому рок-н-роллу отправиться на совместные поиски, гонит наш мимо, не замечая ничего вокруг, словно слепой щенок.
А смысл бытия – вот он рядом, возьми и исследуй. Этого знания на несколько жизней хватит… Но как в этом смысле повезло «Аквариуму»! Или не повезло – кто знает?
Общее ликование всемирной психиатрии закончилось на оптимистической ноте – худо-бедно, всемирная трансляция этого концерта, который в этих же часовых поясах посмотрела вся Америка, т.е. США, а потом и просвещенная Европа, была прямая, а значит вместе с «C,S&N» и «Аквариумом» весь мир пел «Find the coast of freedom».
Дело завертелось, оказывается в России бывают не только съезды и стройки, но и ещё что-то. Этим что-то пока что были мы – «Аквариум»
Уже к концу лета покатили и другие рок-клубовские группы за ту же границу – доверие ко всем нам, ну если не выросло, то во всяком случае поменяло полярность с «минуса» на «плюс».
Следующим серьезным испытанием на изменение сознания – был Всемирный Фестиваль салютов, неожиданными свидетелями которого, вместе со всеми жителями побережий реки Святого Лаврентия, мы и стали.
Оказывается бывает на свете и такое. Оказывается салютовать можно не только по какому-нибудь поводу, но и без повода вообще.
Это только сейчас в дни праздниств в наших городах ночи напролет лупят в воздух из всего, что ни попадя. Наши жители теперь так отдыхают, по стрельбе соскучившись! А тогда-то – строгие сосчитанные салютные залпы над городом, и все по домам…
Тогда в Монреале – это было чудо. Мы попали на «выступление» немецкой сборной по салютам. Не то чтобы специально попали, а просто деваться от него было некуда. Он владел всем городом.
Из всех репродукторов на улицах и по всем основным каналам радио звучала специально смонтированная для этого случая музыка. Огромный полторачасовой музыкальный блок их фрагментов народно-симфонического жанра.
Это был и Вагнер, и тирольское «ла-ри-и», и отчего-то даже фрагменты из «Лебединого озера» и «Симфонии 1812 года» уже нашего Чайковского. Хотя не буду кривить на немцев душой, был там Бетховен, Штраус, что-то напоминающее Грига и даже кто-то из американцев последнего столетия.
Всей этой музыкой был до самых краев наполнен Монреаль. В черном, небе вокруг центра города, кружили вертолеты с богатыми зеваками, обеспечивая им непосредственное участие в этом праздничном артобстреле неба.
Вообще последним можно позавидовать отдельно – наверно именно так ощущали себя летчики бомбардировочной авиации, когда долетали бомбить Берлин в недавнюю войну. Но шутки в сторону – представление, а точнее канонада, началось!
Что это было, не сможет пересказать точно никто из нас. Красота мерцания светил и межцветья драгоценностей.
Небо на каждый всполох отвечало тысячью оттенков и переливов. Оно не темнело ни на секунду, вновь и вновь вспыхивая в такт музыке, что неслась и неслась из всех динамиков, со всех сторон…
Кто-то пошел смотреть его к реке, а я забрался в чей-то самый высокий в гостинице номер и смотрел на все это с высоты птичьего полета, между людьми на земле, вертолетами и взрывами салютных огней…
Это было силнее бутылки даже хорошего «Scotch», поскольку оторваться от такого, как и от «Whiskey» – невозможно!
И так длилось все полтора часа. Никогда бы не поверил, если б мне кто-то накануне сказал, что это окажется сильнее, даже чем концерт «Depechе Mode», На нем, как вы помните, я не был и ни чуточки не жалел. Пропусти я этот салют – потеря была бы невосполнимой.
Ничего подобного, сотворенного руками человеческими, ни, соответственно, до, ни после, я никогда не видел. Долго можно ещё рассказывать о тех монреальских приключениях.
О музыке в метро и резиновых колесах, на которых ездят там поезда, а от этого не только орать друг другу в ухо в вагонах, но громко разговаривать не удобно. О бумажных деньгах (долларах), которые принимают все автоматы и дают вам сдачи.
О цветных фото, которые можно сделать за 45 секунд, на манер наших черно-белых, и хоть среди ночи…
Да ещё о многом и многом. И хоть сейчас это уже не такая диковинка для поездившей по Кипрам и Турциям нашей публики, но тогда это было милым приобщением к торжеству цивилизации, достижениями которой всегда свободно пользовался весь образованный мир.
Интересно рассказать ещё вот что – мы там записывались в одной очень интересной студии звукозаписи. «Le Studio» – располагалась где-то в часе езды от Монреаля.
Но перед этим короткая история, как я «пострадал» от «аквариумовской» популярности в те дни в Монреале. А всё было вот как…
Прогуливаясь не далеко от железнодорожного вокзала мы с Титом к собственному удовольствию обнаружили, что подошли к заведению, с весьма заманчивым названием «Old Dublin Pub». Сами догадайтесь, какие были наши действия…
Так вот сидим мы у стойки и пьем себе бочковой «Guinness» по семи канадских долларов за кружку и наслаждаемся, тем фактом, что такое пиво уже не пьют, а откусывают, как хлеб.
И вот подходит к нам, вышедший и каптерки человек и без лишних формальностей заговаривает.
Первым делом, рассказывая о себе, вводя нас в курс дела, что он местный музыкант и играет здесь два раза в неделю, мол, раньше играл и чаще, да уже возраст не тот, хватает и двух. Потом интересуется нами, мол, откуда, с какой целью?
Простая застольная беседа. Мы ему что-то рассказываем о себе, что-то о России, что-то о музыке. Допиваем пиво, расходимся…
Поздно вечером того же дня заглядываем мы в то же место, но уже с большой компанией, вместе с нашими друзьями – американцами. Берем по кружке того же «Guinness» и уединяемся в образовавшемся свободном месте, недалеко от darts.
Потягиваем напиток и слушаем как раз того дядечку, с которым разговаривали несколько часов назад.
Играет его трио – он – на гитаре и поёт, его скрипач и странная большая дама с огромным тамбурином.
Не знаю как, и не пойму никогда – он не должен был нас заметить, только после уже второй своей песни в нашем присутствии он делает паузу и не глядя в нашу сторону сообщает в зал:
«А сейчас у нас в гостях мистер Андрей из Санкт-Петербурга. Он хочет для вас что-нибудь сыграть и спеть!»
Я как стоял с кружкой «Guinness», так и сел. Вывели меня из шока мои нью-йоркские приятели Джим, Андреа и Наоми. Стало ясно, что играть придется. Дело не в том, что я не хотел играть.
Это пожалуйста, но я не мог в этот момент петь, у меня к тому моменту началась сильнейшая ангина. Играть-то я мог, но вот петь – было выше моих сил. Вы спросите: «А „Guinness“?» – но он не был таким холодным. Хлеб – всё-таки! Мои приятели молча подталкивали меня своими взглядами на сцену. Что поделаешь – это ведь ирландский Pub, а у ирландцев все серьезно. Я пошел. Вместе со мной на сцену вышел и Рюша. Тамбурин взял Слава Егоров. И покатило.
Не могу с точностью сказать, как мне это удалось, но песни четыре я все-таки спел, после чего, извинившись, сошел в зал. А вот тут…
Тут началось то, что уже никто предугадать не мог. Мне надо было срочно уносить ноги. Но было поздно…
Ко мне выстроилась целая очередь из посетителей этого заведения с одной лишь целью – выпить с этим русским. Каждый держал в руке по две рюмки водки и спокойно ждал своей очереди! Одну для себя, другую для меня, как я тут же понял! Вот это был ход!… В тот вечер я не упал в грязь лицом! Принял всех, со всеми поговорил. До своей кружки «Guinness» я, наверно, в тот вечер не дошел. Было не до неё! Это был настоящий ирландский триумф с русской водкой! Так вот «Le Studio».
Студия предствляла собой конкрктную часть суши, отделенную от всех частной собственностью. Ни заборов, ни ограждений, вообще ничего, что бы указывало на это место, как на закрытое не существовало, но законопослушность канадских граждан вызывала восхощение. Никаких тебе грибников, ягодников или праздношатающихся вокруг личностей не было.
Это говорило о высокой степени уважения этим народом к собственности и права на неё.
Гряда замечательных холмов, скорее похожих на небольшие горы, озеро, большой деревянный, с элементами стекла и бетона, особняк, лес и потрясающий воздух – вот не полный перечень удовольствий, что хранила в себе «Le Studio» Я прикатил туда первый, на пару часов реньше всех.
Марина Олби сказала мне накануне, что там, в студии, стоит одно чудо современной техники – «Синклавир», да ещё такой, на котором даже Zappa пока не работал. Ни свет ни заря я стоял у дверей гостиницы и ждал студийного автобуса…
В студии было раннее утро, но было понятно, что только что здесь закончилась работа. Но нас ждали и можно было сразу же в дело. Краткая экскурсия по особнячку – и я понял, что такое рай для рокера.
Это было абсолютно самодостаточное место для производства любой аудио-видео продукции. Причем беспрерывным процессом, на неопределенный промежуток времени.
Наличие большой ЭВМ, по тем временам было настолько замечательно, что позволяло одновременно использовать все атрибуты рок-культуры. Я имею ввиду запись пластинок, снятие и одновременный монтаж видеоклипов. Гостиничные комнаты для отдыха и работы в течении неограниченного количества суток, великолепная кухня, свой транспорт, все необходимое для создания плакатов, обложек и любой иной графической всячины. Плюс к этому озеро с лодками, тишина и горы. От такого не долго было и свихнуться… В первый раз! Я не стал акцентировать ни на чем внимание и немедля направился в студию. Тут было так же абсолютно всё, что нужно!
Обещанный «синклавир» стоял в соседней комнате. Выглядел он так – это была обыкновенная, как мы сейчас привыкли, полная активная клавиатура и экран большого монитора рядом с ней.
У монитора, как обязательная принадлежность этого инструмента, сидел программист и улыбаясь смотрел на меня. Я зашел в комнату и сел у клавиатуры. Какое-то время я пытаясь понять на что мне тут нажимать, чтоб впоследствии насладиться прелестями это чуда современности.
Кнопок, кроме самих клавиш рядом со мной не было. Только напротив программиста была обыкновенная «клава», известная сейчас в любом детском саду. Пауза длилась не долго. «Какой звук хотите?» – задал вопрос оператор. Только тут я догадался, что как раз именно он, этот программист, вместо кнопок. Я задумался. Для восьми утра это было дело не простое.
На кнопки можно хоть интуитивно нажимать, здесь же нужно было вести светскую беседу.
Дальнейшее превзошло все ожидания – оказывается в памяти большой ЭВМ, что стояла за стеной у них находились все возможные звуки в мире. Замечу, не «всевозможные», а все возможные!
Именно этим этот человек и занимается – он собирает звуки, а сейчас он готов их мне предоставить. Все вместе и любой в отдельности!
Я опешил. Получалось, что я могу играть звуком не только любого инструмента, но и звуком любого музыканта. Сыграть партию, какую сочту нужным, а программист по моей просьбе придаст ей оттенки любого известного виртуоза.
Ну, к примеру, возьмет звук скрипки Иегудия Минухина и вот тебе, через пару минут в песне соло великого мастера. Ну, конечно, с некоторыми огрехами, но так это только для посвященного уха понятно… …Или трубою Тимофея Докшицера? Вот тут мой программист задумался… «А кто это?» Пришлось рассказать и о наших замечательных музыкантах.
«И ещё, – тут я решил окончательно потопить парня, – нет ли у вас в фонотеке звука топота солдатских сапогов на Красной площади, когда солдаты идут по ней в день 7 ноября?» Посрамленный программист затих…
Дальнейшие преимущества своей «техники» он демонстрировал уже более сдержанно, хотя так же с огромным удовольствием.
Вскоре подкатили остальные наши, но я уже встречал их просветленным и приобщенным к некоему таинству. Запись пошла…
Отвлекусь ещё вот на какую мелочь – запах этой самой «заграницы», несколько иной, чем дома. Дома нам только кажется, что американский табак, что входит в состав и «Marlboro» и «Winston» какой-то особенный, ароматизированный.
На самом деле это несколько не так – он самый простой. Но только для местных жителей. Короче, я хочу сказать, что Россия пахнет «Беломором», и мы к этому привыкли, а Америка – Virgin Blend, и все в ней к этому привыкли. В этом конфуз и заключается. Что для кого-то исключение, для другого – норма.
Вот пример. Когда в помещении студии вошел Тит, куривший оставшийся у него ещё с Питера «Беломор», то не только у местных звукорежиссёров, но и всех нас, создалось впечатление, что в доме запахло навозом. Нет, не навозом, запахло самым настоящим г…ом!
Не очень понимая, откуда такой запах, американцы стали оглядываться по сторонам, не понимая, кто так неосмотрительно испортил воздух? Мы же с большим неодобрением посмотрели в Сашкину сторону.
Тит же в недоумении озирался вокруг, и не мог понять, почему на него так странно смотрят? Кто-то кивнул ему на папиросу. Он вышел, так и не поняв в чем дело… Никому и в голову не могло ранее прийти, как пахнет наш табачок.
На фоне запахов этой студии, «Беломор» откровенно отличался своим растительным нравом и сразу победил вирджинское благоухание. Среди заморских запахов «беломорская» доминанта было неотразима.
То что вообще касается заморских запахов, так в первый же день нашего появления в Монреале Михаил сделал ещё одно потрясающее открытие.
Стояли мы на перекрестке каких-то улиц и беседовали с нашей подружкой Наоми Маркус, что из Сан-Франциско. Мимо проехал автобус, запахло духами. Дешевыми, но духами. Стоим, никуда не уходим и беседуем дальше.
Опять чуть пахнуло резким запахом духов. Не смотрим по сторонам и говорим дальше. И вот опять духи… Вдруг Михаил берёт меня за руку и, показывая на автобус, произносит: «Это он !» «Что он?» «Автобус!» «Что, автобус?» «Автобус пахнет духами!»
Это было невероятно, особенно после наших «Икарусов»! Автобусы могут приятно пахнуть! Не вонять, а пахнуть! Это надо же! Пахнущий духами автобус! Лучше и не вспоминать, не поймут дома, засмеют!!!
Чуть позже я подошел к Титу и рассказал ему о том эффекте, который он своим «Беломором» произвел на публику. Бедняга не поверил. «Хорошо, – говорю ему, – попробуй ещё раз!»
Он попробовал. Эффект был точь в точь такой же. Все в студии встрепенулись и стали опять искать источник «благоухания». Пришлось эксперименты прекратить. Терпению мог прийти конец и «Беломор» был забыт в угоду Marlboro.
Запись, как я уже сказал, происходила фактически на берегу озера, в горах, среди деревьев. Студия была устроена так, что одна её стена в комнате, где писали звук, была полностью из стекла и вид оттуда был именно такой же – озеро, горы и деревья
Играешь ты на флейте, а по озеру Саша Ляпин на лодке плывет. Глядишь, он доплыл до середины и прыг в воду…
После этого хоть «Шутку» Баха, хоть что-нибудь в манере Jeremmi Steig. Без разницы!
Никакого ощущения замкнутости пространства или одиночества, которое возникает, когда стоишь перед микрофоном в сухой от звука музыкальной комнате, а вокруг тебя четыре одинаковые стены и больше ничего.
…А может кто-нибудь подойти с другой стороны и смотреть на тебя, как ты тащишься от творческих мук. А в довершение построить тебе «козу»… Да мало ли что может произойти. Всё одно – весело! Так и записывались.
А все это время, оказывается все наши дубли, все варианты ЭВМ полностью записывала к себе в память.
То что теперь «Undo» зовется. Так что если сейчас, когда прошло более десяти лет вернуться туда, то уверен, там в подробностях хранятся все аудиособытия тех дней. Во как ! Из тех записей первоначально был обнародован был только «Артур».
Ну что ж и это хорошо! Только авторство музыки в этой песне в «Radio Silens» было указано не совсем правильно. Истина выглядит так: Музыка -Андрей Романов, слова Томас Мелори. Но, собственно, какая от этого польза? Никакой! Забыли.
Во всей этой истории я почти ни словом не упомянул самих психиатров, но пусть они простят меня за эту бестактность – книга не о них.
Но при этом величайшее им спасибо, что впервые за столько десятилетий результатом их профессиональной деятельности стало реальное излечение весьма солидной части общества от навязчивого бреда. Со стороны это заболевание выглядело на манер «DeJa Vu», толька опять же со знаком «минус», и определялось одной лишь фразой «Америки, наверно, и нет вовсе, потому что туда только уезжают, а обратно никто, никогда не возвращается. Не земля это вовсе, а вымысел!».
Своим примером альянс психиатрии и «Аквариума» на деле доказал несостоятельность этого синдрома – оказывается всё-таки возвращаются! Значит земля есть! И общество стало динамично выходить из такого странного заболевания. Катила эра Белого вина!
В череде многих зарубежных приключений хочу упомянуть и концерты в Финляндии с David Byrne и его группой нью-йоркских латино-американцев «Rеi мoмo». В той же компании тогда был с нами и Billy Brаgg. Ну, концерты, как концерты – фестиваль, как фестиваль.
Время белых ночей, почему-то полное отсутствие комаров, свежий воздух и спокойствие… Это Финляндия, а это значит местность, в которой всё засыпает после 21 часа.
Правда, фестивальные концерты в местечке Йонсюю проходили на полянке, находящейся далеко от города, где-то за полосой леса и ещё чего-то. Но что поделать – слышно было очень хорошо, рок-н-ролл все-таки…
Я это рассказываю к тому, что местный закон запрещал вообще какие-либо мероприятия после 23 часов.
Насколько это было серьезно, стало понятно только после того, как в 12 часов прямо за сцену приехали полицейские, и прямо как у нас дома, стали искать главного, чтоб тот немедля выгнал игравших прочь, а все это действо – закрыл.
Умные хозяева фестиваля к тому моменту уже куда-то попрятались, а в их отсутствие перед полицейскими встала серьезная проблема.
Вот она сцена, вот на ней артисты, выходи и закрывай! Дольше играть не положено, время 0.20. Но кто это сделает? Вот они стоят и думают… Долго думают… Концерт идет…
И все же интуиция не подвела полисменов. Кто-то из них поинтересовался, кто играет и смущает покой жителей окрестных сел и деревень?
Ответ был – David Byrne! Американец. Красивый такой, весь в белом. В ослепительно белом, даже на фоне финской белой ночи. И попробуй к нему сейчас подойди на сцене и что-нибудь скажи?
Америка – штука серьезная! Они постояли ещё минуту, спросили, давно ли он начал, и, получив какой-то ответ – сразу же удалились. Концерт продолжался дальше. Эх, нам бы так! Гость – вот хозяин положения. Даже в Финляндии.
Были приключения с иностранными знаменитостями у «Аквариума» и в России. Большая часть их выпала на долю Dave Stewart, который приезжал ещё в Ленинград и играл с нами несколько концертов в СКК. 24 и 25 ноября 1988 года.
То были не гастроли по России, это был только его концерт вместе с «Аквариумом».
Концерт был своеобразной презентацией вышедшего для российского слушателя Бориного альбома «Radio Silence», продюсером которого и был Dave.
Можно не пересказывать, что было на концертах, на то есть много телевизионных свидетельств, а вот о том, как это готовилось, я несколько слов напишу. Репетиции перед концертом целую неделю шли в помещении Рок-клуба. На это время он как бы ушёл в подполье.
Туда мало кто мог попасть из не участвовавших в концерте. Занималась этим целая охранная фирма. Да и что было делать?
Остановившиеся в «Европейской» английские музыканты, киношники, обслуживающий персонал, да и сам Dave с молодой женой Siobahn Stewart, оказались в плотном кольце нашего быта, который в тот момент был просто заполнен уголовниками и ворами.
Одного английского киношника лихо обворовали прямо в номере, при этом он сидел в соседней комнате и ничего не успел понять. Он и понять-то ничего не успел.
Менеджера Dave'а два грузина пытались обокрасть, раздеть и отмахать прямо в лифте, пока тот поднимался к себе на этаж.
Правда, в последнем случае они не на того напали, парень оказался с каким-то там «даном». Так что из лифта к «скорой» выносили грузинов, а не его. Все это не прибавило энтузиазма перед концертом никому.
Удивительно даже и то, что и под круглосуточной охраной кое-что из английского аппарата, на котором репетировали в рок-клубе, все равно исчезло – пропали кое-какие «педальки» для клавиш и гитар.
Жизнь неминуемо брала своё – в России гляди в оба, иначе невнимательность будет немедленно наказана. Тут глаз, да глаз! Зато как нас охраняла своя милиция от зрителей в СКК! Не буду тратить на это ваше внимание – охраняла себе и хорошо! И всё же на одном интересном факте остановлюсь отдельно.
В том концерте Dave впервые в жизни сам спел со сцены песню. Это была дилановская «Shelter from the storm». Никогда до этого он себе подобного не позволял. И если вы хорошо помните, то спустя уже короткое время после этих концертов, он порадовал мир, аж, двумя сольными пластинками! Вот она волшебная сила «рок-н-ролла»!
