Люди могут, конечно, спастись от падения вниз.   И он шел рассказать им о том, как им можно спастись.   Рассказал.   И напуган был всем этим весь этот зрительный зал.   И слова его долго летели сквозь этот базар   В пустоту.   Он шел к людям, он нес им надежду, любовь, красоту.   Люди взяли его и гвоздями прибили к кресту.

— Смотри, человек, смотри на то, что столько раз пытался увидеть. На что хотел быть похожим, что любил и ненавидел, как часть себя, как отторгнутую часть своей души.

Мы могли бы показать тебе свет и тьму, сотни их оттенков и тысячи полутонов. Могли бы просто заставить тебя перестать идти по своему пути, закольцевать его или оборвать. Мы делали так в прошлом, когда сами были похожи на тебя, человек, рискнувший встать на нашей дороге.

И каждый из нас, кто сейчас говорит с тобой, кто слушает тебя и кто смотрит на тебя, каждый из нас был готов умереть за свою правду, но каждый из нас в итоге рискнул жить. Жить ради нее, ради нашей уверенности, цели, мечты. Мы тоже рискнули продолжить путешествие, заглянуть за грань и убедиться, а так ли мы были правы.

И каждый раз, когда кто-то находил нас, пытался мешать или присоединиться, мы мягко и ненавязчиво всего лишь открывали этому человеку обе стороны пути, показывали сразу все оттенки белого и все переливы черного, а заодно и контрастом выставляли остальной мир, радужной дугой изгибающийся надо всем перечисленным, будто не желая выбирать что-то одно.

Но что делать с тобой, полковник Романов? Мир, в котором ты впервые увидел свет Творения, уже не примет тебя обратно. Ты перерос его, как это ни печально. Ты стал — здесь и сейчас, на миг, чтобы тут же перестать быть, но ты стал богом. Но не тем небожителем, который внезапно обретает силу и власть творить и создавать, разрушать и ввергать в хаос, а тем, кто лишь осознал, что всегда им был. С той первой минуты, как принял решение идти до конца — ты стал богом. Стал тем, кого уже не остановят человеческие рамки, правила и ценности.

В твоих руках была вся сила Вселенной, и в твоей воле был выбор…

Боль, только боль, и немного сожаления. Что не успел. Но в этот раз полыни в чаше оказалось куда больше мяты, да и та из сладкой превратилась в перечную.

— Ты не успел. За тебя решили другие, которые имели больше права, смелости и чести для того, чтобы решить. Не нам менять сложившийся порядок, но… мы не могли не попытаться дать выбор.

Боль отступает. Тяжесть. Простая тяжесть поражения, свинцом тянущая вниз, во тьму. В ту самую, у которой, как он понял только что, есть множество лиц, голосов и оттенков. В ту самую, в которой нашлись такие ее части, что не стали более светлыми, но предпочли воспротивиться.

— Хотелось бы спросить, если бы ты сейчас вернулся назад, к тому самому мигу, когда рушился Путь, и ты владел его силой — как бы ты поступил?

Теперь можно говорить. Губы не двигаются, язык мертв, горло стянуто, словно петлей — но слова рвутся наружу, разрывая душу:

— Я бы поступил так, как и собирался. Люди достойны того, чтобы рассеяться по Вселенным. И просто жить.

— Жить паразитами в чужих сознаниях? Отдельными личностями? Гостями с оплаченными билетами от даты до даты?

Скребущее чувство колебания внутри, неуверенность, подтачивающая крепость веры в свое дело:

«А веры ли? Или уверенности фанатика? Но кто будет судить, если я — бог?»

— Да… Но зачем? Зачем жить там, в тысячах миров, когда вы даже не смогли устроить жизнь в одном своем мире?

— Каждый из нас здесь — прошел очень долгую дорогу, из жизни в жизнь, пока не стал тем, кем мы являемся сейчас.

— И только такой рост может дать необходимый опыт, осознание и понимание — что делать, и как делать. Да и стоит ли делать вообще…

Ропот прорывается наружу, сквозь все печати и пологи:

— Но почему вы не делаете ничего?!

— Ты не прав. Мы остановили тебя, и тех, кто дал тебе силы.

— Пусть не своими руками, и не используя своих возможностей…

— Мы — не палачи. Мы — целители. Врачи. Спасаем миры от таких, как твои нечаянные союзники…

Усталость. Боль вернулась. И память — тоже. Кусочками.

Голос дрогнул:

— Ты видишь, что пришлось исправлять нам? Миллиарды могли бы превратиться… преждевременно.

Слова извергаются. Тяжко. Медленно.

— У-убей…те. Убейте.

— Нет. Мы предлагаем тебе выбор.

— Не такой, как был.

— Новый выбор.

Тишина.

— Я. Не. Стану. Вами.

«Но уже и не останусь собой. Кто я теперь? Если жизнь — это путь и предназначение, зачем мне оставили жизнь?»

— Хорошо. Ты выбрал.

— И выбор твой — лишь отрицание нас. Но ты не выбрал альтернативы. И стоящие за тобой ждут твоего решения.

— Ты, некогда бывший полковником десанта Протектората Романовым, обретешь силу и сможешь увидеть все Вселенные, какие пожелаешь.

— Ты сможешь решить, стоило ли начинать свой путь.

— Ты сможешь решить, стоило ли заканчивать его.

— Ты сможешь понять, стоило ли заканчивать его так…

— Но изменить что-то сможешь только там, где выбора больше не будет.

«И я хотел узнать, почему бог был жесток, почему не спустился на Землю, не явился на каждую открытую и колонизированную нами планету. И я понял. И я узнал. И я ошибся».

— Прощай, свободный нечеловек.

— Здравствуй, скованный условностями бог.

— До встречи, последний, кто бросил нам вызов…

— И кто не отступил до самого конца…