Овальный, в чём-то даже изящный, корпус УДК подошёл к северо-западному берегу Единственного моря за час до рассвета. Матово-чёрный корпус корабля, совершенно неотличимый от тёмной, в этот час, воды подходил осторожно и тихо, едва рождая всплески волн у берега.

«Удочка» встала на якорь за выступающим в море утёсом, почти прямой стрелой врезавшимся в водную гладь. Первыми пошли транспорты с боевыми машинами, сопровождаемые десантом, которому надлежало управлять техникой с безопасного расстояния. За ними споро последовали легкомоторные шлюпки с живой силой, получившей задание прикрывать первые волны десанта и обеспечивать коридоры отхода свободными.

При свете солнца этой параллели вода в море должна была стать яркой и мерцающей, переродившись из тёмной в зеленовато-голубую. Огромное количество фитопланктона и закиси железа придавало воде невероятно насыщенные цвета, и делала море похожим на тропический океан. Сходство усиливала и песчаная линия берега, на которой тут и там вставали стройные пальмы с твёрдой чешуйчатой корой такого же, как волны, зелёно-голубого цвета.

Гриффин спрыгнул на мелководье, прошлёпав в высоких непромокаемых ботинках на толстой подошве до хрустящей песочной глади в компании майора Монна. Жюль-Анри Монн был человеком откровенно неприятным, строгим и достаточно мрачным, но всё это легко компенсировалось прямо противоположным впечатлением о нём, едва тому удавалось закончить очередную боевую операцию или завершить задание. Командир диверсионной группы, он не отличался разговорчивостью о пережитом, но становился душой компании в свободное время.

– Капитан-лейтенант Гриффин, – кивнул Монн, едва Льюис оказался на суше, – чем обязан вашему личному присутствию? Птица вашего полёта не должна мочить ноги.

Гриффин испытующе взглянул на капитана. В безлунной ночи лицо командира подсвечивалось лишь слабым мерцанием звёзд на небе, отражённым в водной глади, да контуром силовой брони, приведённой в режим повышенной готовности. Тонкие линии светодиодов становились совершенно незаметными уже через пару шагов, что позволяло полностью скрыть своё присутствие от нежелательных взглядов.

Доктор видел копошение десантников неподалёку от себя, уже сгрузившими с транспортных платформ свои боевые машины. Несколько проходимых «пауков», четыре «богомола», чьи крошечные головы были сейчас плотно прижаты к несоразмерным туловищам, да с десяток небольших, лёгких «стрекоз», несущих на себе пары из пилотов и стрелков. Льюис уже давно привык и к ночным операциям, неизменно доставляющим ему немало работы в лазарете, и к работе техники, выходящей на разогрев двигателей. Но вот к своему позывному привыкнуть до сих пор не мог.

Доводившее его до логического ступора именование Грифом, было однажды смазано брошенными походя словами капитана второго ранга, Метью Мо:

– Чего тебе не нравится, док? Гриф птичка тяжёлая, пусть и не привлекательная. А насчёт падальщика ты не додумывай. Вот тебе приносят наших бойцов? Приносят. Ты в них ковыряешься? Ковыряешься. Вот и падальщик. Они пали в бою – ты их разобрал на части. Так что, Льюис Джероми, почётный ты обладатель высшей степени в хирургии, быть тебе на «Пиле» Грифом. Да и фамилия располагает.

С тех пор Льюис много думал, как же можно было влипнуть именно так, чтобы сейчас оказаться Грифом, ходящим на «удочке», с гордым именем «Рыба-пила». Глядя на безобразие в своей жизни, капитан-лейтенант часто задумывался, что же именно эта рыба пила, и до какой степени надо было ей, горемычной, ужраться, чтобы стать универсальным десантным кораблём под командованием расчётливого и делового Метью Мо.

Переживав всё это, Льюис бросил на капитана быстрый взгляд, снова напомнил себе о врачебном долге, не позволяющим пристрелить никого до начала операции, и ответил:

– Груз важный, поставили на контроль.

Жюль-Андре Монн сдержанно кивнул, принимая объяснение, но напоследок сказал:

– Держись поближе ко мне. Если тебя разнесёт по ветру, собирать точно уже будет некому.

Доктор согласно кивнул и отошёл подальше, присел на песок и стал ждать команды о выдвижении групп. О том, что его явно будет некому собрать, он и сам прекрасно знал. Подающие надежды санитары и два его помощника на корабле подавали эти надежды исключительно под толстым слоем соуса из правил, кодексов, уставов и прочей несусветной брехни, начисто лишённой чутья и шестого чувства. Иногда Гриффин серьёзно считал, что два дюжих молодца-санитара могли одинаково исполнять роль ремонтников, грузчиков и носильщиков трупов, если бы это было прописано в уставе или должностной инструкции. Молодые помощники вообще едва вылупились из школы-академии военно-морского медицинского корпуса, где видели ранения от осколочных гранат в виде трёхмерной проекции на экзамене. И Льюис точно знал, что никакая симуляция, пусть даже высококачественная картинка Корпорации, не выдерживает критики, когда на столе перед тобой лежит распотрошённое взрывом тело человека, обедавшего с тобой пару часов назад за одним столом.

Льюиса давно перестало тошнить от содержимого кишечника и прочих органов выделительной системы, расколотых черепов и вида их начинки, от безобразных ран и от шёпота в бреду умирающих в лазарете. Как и от бессонных ночей за работой. Он перестал нервничать от бешено пищащей системы жизнеобеспечения или сигналов диагноста, оповещающего врача о наступлении терминальной стадии у пациента. Он спокойно спал по ночам после первого потерянного им на столе лейтенанта, в глазах которого навсегда застыл невообразимый ужас и лёгкое недоумение. Профессиональный цинизм, склонность к пессимизму и немногословность подарили Гриффину не только прозвище и одноимённый позывной, но и репутацию мрачного бога лазарета. Личный состав под командованием полковника Лю Пина относился к нему с почтением и уважением, но старался лишний раз не попадаться переменчивому богу на глаза, чтобы не притянуть, как они считали, возможности оказаться в его руках после следующего же задания. Справедливости ради, надо заметить, что на столе доктора умирали нечасто, сопротивляясь и неохотно, так что опасения накликать беду вряд ли оправдались бы в смену доктора Льюиса.

– Альфа, нас атакуют! Просим воздушной поддержки «стрекоз», наши машины выбыли из строя! – слышался сквозь треск помех голос командира группы Дельта.

– Дельта, держитесь. Наши машины подбиты, в воздухе осталась одна «стрекоза», атака с фланга!

– Группа Омега на связи, ребята, идём к вам. У нас «паук» и «богомол». Три «стрекозки» уже над вами. Отходите в запасной коридор. Повторяю…

Низкие горные хребты, окрашенные в первые минуты рассвета в розоватый цвет, неожиданно вспыхнули, словно солнечные лучи отразились от зеркала, а затем голос командира третьей группы ворвался в общую сеть:

– Твою матерь Богородицу! У них силовая защита по периметру и электромагнитные глушилки! Машины выведены из строя. Повторяю, машин для поддержки больше нет. Приказано отходить к точке сбора.

Гриффин тяжело дышал, стараясь рассмотреть в клубах дыма и гари хоть что-то. Глаза слезились, руки и лицо были выпачканы сажей, а жирные чёрные хлопья всё летели и летели со всех сторон. Связь накрылась, отовсюду слышался треск и грохот, небо заволокло низкой пеленой от поднимающегося дыма сгоревшего склада с боеприпасами. Но, судя по интенсивности огня и сумятице, здесь у противника был далеко не один склад, продолжавший фейерверк рандомной стрельбы и взрывов содержимым. Доставалось всем, и своим, и чужим, но такое положение дел никого, понятное дело, не радовало.

Внезапно кто-то схватил его за плечо и резко дёрнул за уцелевшую стену здания из камня.

– Гриф, приказано отходить, – прокричал ему в ухо Жюль-Андре Монн. Капитана оглушило, шлем от брони валялся рядом, зияя широкой трещиной в поперечнике. Гриффин присмотрелся и понял, что капитан Монн едва ли понимает, что тут происходит вообще. Лицо капитана, начиная со лба, перечёркивала кровавая полоса, заканчивающаяся на подбородке. Один глаз Монн держал закрытым, но Льюис видел, что самого глазного яблока в глазнице уже нет, а ресницы склеились от запёкшейся крови. Рот Монна кривился от ненависти и злобы, а руки судорожно вцепились в штурмовую винтовку с разряженной батареей. Броня капитана мигала сетью сигнальных огоньков, преимущественно, красного цвета. В этот момент сильный взрыв разнёс к чертям крышу и без того потрёпанного здания, за стеной которого они прятались, осыпав Гриффина и Монна кусками кровли и булыжниками из стен.

– Капитан-лейтенант Льюис Джероми Гриффин, вы не подчинились прямому приказу штурм-капитану, Лю Пину, вернуться на корабль. Вместо этого вы продолжили оставаться в точке боевых действий, подвергая опасности не только свою жизнь, но и жизнь объекта, который вам приказано было доставить в целости и сохранности.

Комиссия из трёх, почти одинаковых на лицо, инспекторов службы внутренних расследований, чья серо-голубая форма сейчас была единственным светлым пятном среди тёмных стен, поочерёдно зачитывали выдержки из рапорта капитана «удочки». Гриффин понимал, Метью Мо вовсе не хотелось становиться ответственным за провал операции в параллели, но допросить полковника Лю Пина в настоящее время было невозможно. Оставшийся в живых полковник до сих пор находился в руках лучших медиков Корпорации, буквально собирающих по частям всё то, что Гриффину удалось притащить на корабль. Капитан Мо тут же поспешил отрапортовать выше стоящему начальству об условно положительном исходе операции, упомянув сначала о захвате нескольких объектов, а уже затем о потерях и трудностях, с которыми пришлось столкнуться десантникам.

Инспектор продолжал ждать ответа от доктора Гриффина. Тот лишь пожал плечами и сказал:

– Так написано у вас в документах? Тогда зачем мне спорить со словами капитана второго ранга? Это что-то изменит?

Инспектор в серо-голубой форме только кивнул и продолжил перебирать лежащие на столе бумажки, изредка тихо переговариваясь с коллегами. Льюису очень хотелось добавить от себя, без протокола, как говорится, что если бы он подчинился приказу Лю Пина, пока тот ещё оставался в сознании, то самого штурм-капитана сейчас бы не было в живых. Да, Гриффин понимал, что Лю заботился о сохранности объекта под кодовым названием «Бета-17», но и сбрасывать со счетов репутацию Лю Пина доктор не мог. А вот штурм-капитан славился своей надёжностью и верностью, прежде всего, среди своих же подчинённых, старательно и методично вытаскивая десант из различных по глубине и вони задниц.

«Лю Пин бы оценил, – подумал он, – во всяком случае, он бы должен был это оценить. Если уж и не спасение своей жизни, то сохранность Бета-17, чью селезёнку я практически затолкал обратно после близкого взрыва. Жаль, никто теперь не оценит мой труд…»

– База, база! Это Дельта. Движемся к точке сбора, требуется воздушное прикрытие. Как поняли?

– Дельта, это база. Кто на связи? Лю Пин, это ты?

– База, это Гриф. Движемся к точке выхода из зоны конфликта, или как это там у вас называется? Сами не пройдём, вышлите парочку «стрекоз» для острастки.

– Какой ещё, к чёрту, Гриф? Где штурм-капитан Лю Пин? Что у вас там происходит, Дельта?

– База, на связи доктор Гриффин, позывной Гриф. Полковник тяжело ранен, два командира подгрупп мертвы, капитан Монн без сознания. Я принял командование в соответствие с…

Треск помех и звук раскатистого удара окончательно оборвали и так неустойчивый канал связи.

– Капитан-лейтенант, вы приняли командование на себя, хотя среди идущей с вами группы оставались дееспособные офицеры, – утвердительно сказал инспектор своим удивительно бесцветным голосом. – Кто дал вам право так поступать, если рядом с вами оставались грамотные командиры?

– Здравый смысл, – буркнул Гриффин, но тут же понял, что такой ответ инспекторов не устроит. – В связи с приоритетом и важностью моей боевой задачи о сопровождении захваченного объекта «Бета-17», и в связи с непредвиденными трудностями, с которыми столкнулась десантная группа, я принял решение воспользоваться своим званием, дарованным мне совершенно незаслуженно, – ответил Гриффин. Инспекторы, словно куклы, переглянулись, не сговариваясь повернув головы одновременно в сторону доктора Льюиса, совершенно не осознав сарказма в словах арестованного.

– Капитан-лейтенант по военно-морскому уставу приравнивается к капитану на суше, насколько мне известно, – едко заметил Гриффин. – Учитывая, что среди личного состава оставались командиры в том же звании, я принял решение взять командование на себя в виду важности данного мне задания доставить на борт корабля объект Бета-17. Ради которого, смею заметить, вообще началась эта операция.

– У вас не было реального боевого опыта и опыта работы с личным составом, – тут же запротестовал один из инспекторов. Гриффин снова пожал плечами, флегматично глядя перед собой.

– Я безмерно раскаиваюсь, – сказал он совершенно не испытывая никакого раскаяния в душе, – в содеянном, и торжественно клянусь в следующий раз обязательно задержаться, обсудить все предложения более опытных офицеров и командующих, а так же, на время отложить транспортировку ценного груза с вывороченной селезёнкой до выработки наиболее взвешенной стратегии и линии действий.

– Где же транспорт, где же они? – продолжал вглядываться в утреннее небо лейтенант Ротклиф. Остальные устало опустились на ровные камни небольшой посадочной площадки, находившейся недалеко от береговой линии. Площадка показалась достаточно ровной и большой, чтобы на неё смогли сесть пара «шершней» и забрать выживших. Из трёх групп десанта, численностью в сто пятьдесят человек, сейчас на камнях разместилась едва ли треть, половина из которых имела ранения разной степени тяжести. Гриффин методично продолжал обход людей, оказывая им первую помощь. Капитан Монн, полковник Лю Пин и ещё два десятка тяжелораненых лежали на камнях на примитивных носилках, собранных из походного комплекта десантников. Тонкая паутинка прозрачной сеточки, входившая в стандартную комплектацию, при соприкосновении с воздухом обретала прочность и твёрдость, превращаясь в лёгкие сетчатые носилки, удобные для транспортировки. Льюис устал до той степени, когда самой усталости уже не чувствуешь. Когда внутри остаётся только выжженная на железной пластине долга кровавая линия поведения механических действий, исполнения долга и контроля за другими людьми. О себе можно подумать потом. Если будет. Кому думать. Синяки, ссадины, лёгкая степень оглушения и звон в ушах – всё это будет потом. Усталость, негнущиеся ноги, головная боль – всё приходит после, после исполнения долга врача, который не позволяет рукам дрожать, голове расслабляться, а зрению и точности движений подводить.

И руки не дрожали, надрезы были точны, интуиция оставалась на страже, как и привычная до зубовного скрежета работа. Сегодня бог взял отпуск? Не беда, мы за него. Мы и есть дежурные небожители. Или почти они…

– Капитан, – обратился к Гриффину подоспевший младший лейтенант, – противник в зоне видимости к юго-западу от нас. Выйдет в зону обстрела через десяток минут. Какие будут приказы?

«Вернуть к жизни весь офицерский состав, мать вашу», – огрызнулся про себя Льюис.

Он только устало махнул рукой. Теперь его почти не заботило происходящее. Гораздо больше его волновали тающие на глазах медкомплекты, захваченные им перед десантированием. Личные комплекты состава давно израсходовали себя, броня на раненых мигала сигналами почти полной разрядке, а у доктора кончались даже элементарные перевязочные материалы. Жидкий бинт, антисептик и тканевый клей, казалось, просто испарялись, оставляя после себя только горку пустых тюбиков.

За спиной Гриффина послышались тихие переговоры, после которых несколько десантников, перезарядив оружие и сменив батареи, отправились назад, на встречу подходящим силам противника.

– Ребята их задержат, док, – сказал ему тот же лейтенант, который вернулся и доложил о подходе врагов. Льюис рассеянно кивнул, не отрываясь от работы. Монн был совсем плох, то и дело стараясь умереть, и доставляя Гриффину дополнительные проблемы. Лю Пин держался молодцом, стабильно пребывая без сознания после попаданий нескольких зарядов в грудную клетку и в следствие тяжёлой контузии от близко разорвавшейся звуковой бомбы. Гриффин сомневался, удастся ли вернуть Лю Пину хотя бы остаток слуха, но сейчас его главной задачей было удерживать внутри полковника его внутренности, останавливая кровотечения и пополняя запасы жидкости Лю Пина сывороткой.

– Доктор Гриффин, – обратился к нему другой инспектор, пренебрегая протоколом обращения к офицеру ВМФ, – вам досрочно было присвоено звание капитан-лейтенанта. До этого случая ваша карьера просто блистала отметками в личном деле о доблести, героизме и самопожертвовании. У вас три награды второй степени за мужество, одна за храбрость, и две за проявленный героизм. Кажется, вы выносили с поля боя больше солдат, чем могли себе позволить, – неудачно попытался пошутить инспектор, явно рассчитывая на налаживание контакта с арестованным. – Ответьте нам на последний вопрос. Почему вы ударили капитана Мо?

– Потому что он так и не решился отдать приказ об экстренной эвакуации, – ответил Гриффин, глядя на инспекторов. – Транспорт забрал нас только после того, как я официально снял с себя полномочия ведущего группы. Но и этого оказалось недостаточно. Капитан Мо распорядился выслать один «шершень», чтобы забрать пленного первого уровня и двух раненых офицеров, полковника Пина и капитана Монна. И если бы не майор Василенко, отбывавший наряд вне очереди на кухне, мы до сих пор бы так и торчали в этой чёртовой параллели.

– То есть, – оживился инспектор, – вы признаёте себя виновным в бунте на корабле «Рыба-пила»? в подстрекательстве к бунту, если быть точнее.

– Я признаю себя виновным в том, что не желал бросать выживших после операции, которая пошла через косинус к аорте, – огрызнулся Гриффин. – А ещё признаю себя виновным в том, что спас несколько жизней на поле боя, вместо того, чтобы отсиживаться на корабле и советоваться с начальством.

– Капитан второго ранга принимал долженствующие меры, – холодно бросил один из инспекторов.

– Меры-химеры, – буркнул Гриффин. – Пока он их принимал, я слегка был занят, держал в руках кишки полковника Пина. В этом я тоже виноват, теперь его внутренний мир не является больше нетронутым.

Три инспектора разом загудели, приглушая свою речь упавшим на них коконом силовой защиты, скрадывающим звук. Гриффин сложил на груди руки и положил ногу на ногу, приняв совершенно закрытую к дальнейшему диалогу позу. Ему, по сути, было совершенно всё равно, признают ли его виновным, понизят в звании или вообще отправят на принудительные работы куда-нибудь в африканскую параллель, собирать дрозофил и личинок гуо-гуо. Впрочем, на свою жизнь ему было наплевать почти с такой же степенью безразличия, как и на карьеру.

Льюис знал, и знал это твёрдо, он сделал всё правильно по своим личным меркам. Не для того он выбрал в своё время медицину, не для того он отслужил в военном госпитале после окончания обучения, и не для того он уже пять лет занимал должность врача при пятой десантной роте, чтобы сейчас мелочиться из-за каких-то там норм и правил.

И для Гриффина устав, как и необходимость его неукоснительного исполнения, стояли на втором месте после выполнения своего врачебного долга.

Корпорация, конечно, шагнула далеко вперёд по части медицинского обслуживания. Но, если приглядеться внимательней, все её заслуги сводились, преимущественно, к ранней диагностике заболеваний, включающих и генные болезни, да к установке имплантов или запасных частей тел, и органов после ранений или ампутации. Так что, и доктор знал это как никто другой, живые руки хирурга против тончайших манипуляторов автохирурга, до сих пор ценились больше, если речь шла о принятии молниеносных решений здесь и сейчас.

Там, где времени на обследования и размышления не оставалось, люди до сих пор были в цене. А самые передовые и чувствительные сканеры, автохирурги и диагносты надо было ещё кому-то программировать и настраивать, раз за разом вкладывая в список возможностей пережитый личный опыт.