11.1 Купи кота

17 августа 2278 года

— Кетчуп, ядри твою в подхвостье! А ну стой, скотина кошачья!

Шут уже третий раз пробежал мимо стоящих под утренним солнцем друзей. Док мрачно взирал на суету городских улиц из тенистого тупичка между лачугами, куда предпочёл отойти для разговора без свидетелей. Рысь молча проверяла новое снаряжение, которое приобрела сразу же после схода на планету весьма нетривиальным способом, а именно, через нуль-транспортёр с палубы корабля исследовательской группы «Ромашка». Женщина поглубже натянула на глаза широкополую шляпу, убрала в специальные кармашки новенькие метательные ножи и взялась за инвентаризацию содержимого дорожного мешка.

Молчун, выбравший для себя роль охранника, горой мышц возвышался позади всех, предварительно осмотрев весь тупичок от стен до камней мостовой, и сунув нос в каждую лужу нечистот.

Ханна и Марк держались рядом, решив, не сговариваясь, немного сторониться команды «Александрийской Рулетки». Маттершанц ковырял пальцем грязную стену дома, уткнувшись в неё носом, пока Шут в четвёртый раз не пробежал мимо, задев его плечом. Мяукающий кот вовсе не думал останавливаться, наворачивая круги поблизости, и заставляя Шута материться на всех известных ему языках.

— А вы знаете, — радостно выдал Маттершанц всем присутствующим, обернувшись к ним, — что под покрытием на этой стене весьма современный керопластик и пластпалерол? А аутентичность и общая достоверность выбранной эпохе достигается путём очень дорогостоящего поддержания картинного соответствия?

— Что он сказал? — сдвинул брови Док, ни к кому не обращаясь.

— Что эти стены вымазаны исторически соответствующим эпохе дерьмом, а под дерьмом современная начинка, — отрешённо сказала Рысь, продолжая копаться в заплечном мешке. — Ты же и сам понял, чего спрашиваешь?

— В другой раз говори по-человечески, умник, — буркнул Док в адрес Матти, оскорблённого в лучших чувствах переводом Рыси его слов. — А то вечно такое чувство, что ты не с нами, а с какими-то просветлёнными общаешься…

Маттершанц внезапно побледнел, поджал губы и, сцепив задрожавшие руки за спиной, отвернулся от стены, стараясь высмотреть Шута и Кетчупа.

Нарастающий задорный мявк возвестил о заходе кота на пятый круг.

Внезапно мявк оборвался, а в переулке возникло обеспокоенное лицо Шута. Через мгновение в темноте проступила и остальная фигура мужчины. Потрясающе живая и многообразная мимика Шута отразила сразу все возможные исходы ситуации, от непоправимого преступления до свалившегося на головы путешественников богатства.

— Что? — коротко осведомился Док, временно исполняющий обязанности капитана в его отсутствие.

Шут посторонился, и из-под его руки высунулась светловолосая мальчишеская голова с такими хитрющими зелёными глазами, что боцман «Александрийской Рулетки» даже попятился, приняв пацана за капитана Реверса.

— Добрые господа, купите кота? — скороговоркой выпалил он, протягивая опешившим путешественникам огромного кота с огненно-красной шерстью. — Наверняка, волшебный, много золота можно за него выручить, да я мал, мне не продать. А вы купите кота, потом перепродадите магу какому, он вам два кошеля золотом и серебром точно отвалит, зуб даю! — продолжая тыкать вперёд обвисшим и слегка одуревшим Кетчупом, продолжал пацан.

Шут беспомощно теребил свои косички на голове, поглядывая то на мальчишку, то на остальных членов экипажа.

— А если это наш кот? — как бы, без особого интереса осведомился Романов, бросая нарочито ленивые взгляды на мнимую покупку.

— Это чего это, он ваш? — аж подпрыгнул юный торговец, тряся Кетчупом, вцепившимся в холщовую рубашку худого пацанёнка. — Этот вон, — он мотнул головой в сторону Шута, — гонялся за ним, гонялся, а я поймал.

— Да он сам к тебе прыгнул! — праведно возопил Шут, выпучив глаза от нестерпимой обиды. — Ах ты, мелкий пакостник!

Он уже было потянулся к шее мальчика, чтобы хорошенько встряхнуть того и отобрать своё животное, но между ними встал Марк.

— Не нужен нам твой облезлый котяра, — брезгливо покосившись на флегматично посматривающего по сторонам кота, сказал он, невзначай опершись рукой на стену, отсекая Шуту попытки манёвра. — Иди отсюда подобру-поздорову, а то мы и бесплатно можем котяру твоего забрать, и тебя. И продать тоже. Нас-то больше.

Романов посмотрел пареньку в глаза. Тот стушевался, прижимая к себе пискнувшего Кетчупа и мигом ретировался прочь.

— Куда?! — возопил Шут вдогонку мальчишке. — Ты офигел?! — праведно возмутился Шут, подпрыгнув на месте едва ли не на метр. — Ты какому-то оборванцу моего Кетчупа отдал? Да ты кто такой вообще? Ты чего влез?

— Шут, уймись, — устало бросил Док. — Марк всё сделал правильно, куда нам сейчас с Кетчупом таскаться по планете, где каждый второй маг или волшебник? И ещё совершенно неизвестно, кто кого похитил и утащил. Мальчик кота, или наш Кетчуп этого бедолагу.

Шут гневно сверкнул глазами, но замолчал, медленно приобретая здоровый цвет лица взамен помидорно-алого от напряжения.

— Ладно, смертнички, пошли осмотримся, — вынесла вердикт после осмотра вещей Рысь, и первой шагнула прочь, отодвинув плечом Романова. — А то до вечера тут проторчим.

Остальные последовали за ней.

Мантикора была одной из отдалённых планет у звезды спектрального класса G3 с температурой около 4700 по фотосфере и отвратительным на взгляд многих жёлто-оранжевым видимым спектром.

Немного не дотянув до спектрального класса земного светила, звезда Мантикоры медленно и вальяжно продолжала источать в пространство ультрафиолет, ионы и радиацию, давая жизнь растениям и животным, пока на поверхности тогда ещё безымянной планеты не высадились первые семена воодушевлённых учёных. Учёные нарекли планету красивым именем «Вилла Борджо», с упоением принялись за малую терраформацию поверхности, но вскоре были съедены неизвестным вирусом, превратившим внутренности колонистов в кашицу из крови и дерьма.

Зарождающийся в те времена Протекторат злобно рыкнул, но обиду прожевал и проглотил, отправив к Вилла Борджо новую исследовательскую группу в сопровождении усиленного отряда силовиков.

Их съели крылатые ящеры, в которых выжившие безошибочно узнали драконов. Обидевшись на гостеприимство далёкой планеты, колонисты уже из принципа решили покорить себе несговорчивую красавицу…

Неизвестно ещё, сколько бы групп или команд пошли на съедение различным тварям или болезням, пока кто-то из уцелевших просто не решился на отчаянный шаг. Прочитав в детстве о жертвоприношении каким-то там древним богам или бестелесным силам, он взвалил на спину тушу подстреленного кабана и попёрся на самую высокую гору в окрестностях. Оставшиеся, покрутив пальцами у висков, решили не мешать.

В конце концов, какая разница, от чего именно помереть, от клыков дракона или от прогулки в горы.

Энтузиаст-затейник, однако, вернулся живым. И не просто живым, а ещё и каким-то просветлённым, или ушибленным, как частенько его называли за глаза его же друзья. Колонист провозгласил планету заповедником древности, которые просто требуют уважения, порядка и прочих прелестей.

В итоге Вилла Борджо стала Мантикорой, названной в честь первого мифического существа, встреченного выжившими колонистами вне обеденного одностороннего контракта.

Позднее на планете обнаружилась разумная жизнь. Была она, правда, медвежьей, но зато весьма культурной и тихой. Разумные мишки старались не привлекать внимания, устраивали свои скромные праздники урожая, водили хороводы и презирали велосипеды, но последнее пока до конца не подтверждала официальная наука ксенобиология. Но сторонники теории отрицания колёсных средств, проводившие ни одно дорогостоящее исследование по этому поводу, упирали на тот факт, что разумные медведики предпочитали всегда ходить пешком или пользоваться средствами сплавления по воде.

Цивилизация планеты-прородительницы принесла на Мантикору современные сплавы, забрала полезные ископаемые в разрешённых духами количествах, оставила на поверхности своё представительство, и объявило Мантикору свободной зоной туризма.

В туристических справочниках планета до сих пор оставалась помеченной оранжевым цветом, как место, которое стоит посещать на свой страх и риск, хотя атмосфера вполне пригодна для дыхания, а особо пакостных болезней, от которых не найдётся лекарств в клиниках Протектората или МАСК не так уж и много, да и те проявляются только в сезонном обострении.

Первый колонист, наладивший общение с духом планеты, в последствие был возведён в шаманы, основал свою школу шаманизма и принялся воспитывать страждущих в духе позабытого средневековья, сопряжённого с волшебными историями о драконах и волшебниках, щедро сдобренной острой сибирской приправой исконно русского подхода к делу.

Таверна «Ржавый Гвоздь», у которой должны были встретиться путешественники со своим недавно размороженным в целебных баках «Ромашки» капитаном, была знаменита двумя вещами. Во-первых, это было первое здание, фундамент которого заложили ещё самые первые колонисты Мантикоры, называвшейся тогда ещё «Вилла Борджо». Во-вторых, «Ржавый Гвоздь» стал поворотной точкой истории развития разумной расы медведей. Принявший на грудь больше положенного путешественник из туристической группы, одной из первых отправившейся на Мантикору, случайно залез в священный чан с подношениями для богов на Празднике Урожая медведей. После чего был ритуально скушан вместе с плавающими в чане прокипячёнными овощами и кореньями.

Суп с человечиной так понравился местным жителям, что те с тех пор упорно скрывали своё влечение к человечеству с точки зрения гастрономических удовольствий. Человечество утёрлось, промокнуло слёзы досады, но ничего не сказало, а к описанию возможных травм при посещении планеты добавилась лаконичная строка: «возможно поедание местными жителями Ursus sapiens». На том вопрос и отпал, как рога чешуйчатых лосей в северных лесах Мантикоры…

— А почему вы называете «Александрийскую Рулетку» чёрной дырой? — спросил Маттершанц, выглядевший куда более замученным, чем все остальные. — Я думал над этим всё время полёта, но ничего разумного не придумал. Чёрные дыры имеют огромнейшую плотность и невероятную массу, а сила притяжения у них составляет…

Шут шумно вздохнул, всё ещё переживая потерю любимца. А Док сплюнул на мостовую перед таверной, закинул полу плаща на плечо, чтобы почесать спину пониже поясницы, и просто ответил:

— Да потому что это сраное корыто жрёт всё с такой же силой, как злоебучая чёрная дырка в заднице негра. И топливо, и энергию, и финансовые вложения, и даже, мать их, обновления для искина. Сколько не вложи, этой старой посудине всё будет мало. И исчезает же не понятно куда, вот в чём дело!

Ханна тихо засмеялась, качая головой. Тёмные волосы женщины блеснули медными бликами в лучах вечернего жёлто-оранжевого солнца. Марк невольно залюбовался игрой света в прядях женщины, от чего не сразу услышал чей-то настойчивый детский голосок:

— Дядя!

Романов взглянул вниз и увидел давешнего мальчишку, который утром нахально упёр из-под носа Шута кота по кличке Кетчуп. Огромный котище всё ещё возлежал на руках мальчугана, но выглядел не в пример более довольным и сытым, чем с утра.

— Опять кота купить предложишь? — с болью в голосе осведомился Шут, прикидывая, как бы отобрать животное у пацана, чтобы не покалечить его и не попасть в местный острог.

— Нет! — радостно завопил мальчишка со слезами на глазах. — Дядя, забери своего кота обратно!

— А зачем он нам? — не дав ответить Шуту, на лице которого уже проступило дебильное выражение божественной радости, встрял Марк в переговоры. Светловолосый пацан всхлипнул и произнёс дрожащим голоском:

— Дядя, кот же заколдованный, он мне жизни не даёт. Чуть с рук спущу, сразу кусается, аж на дерево меня загнал, а потом сам залез и вниз стащил зубами! Это животное постоянно орёт и шипит, если его не чесать и не гладить, ходит за мной, как привязанный. Отец сказал, если я с ним опять дома появлюсь, он меня на каменоломню продаст. Этот котяра перебил всю посуду на кухне, сожрал двенадцать белых мышей из моей лабораторной клетки, уронил котелок с супом на ногу отцу, поцарапал его и укусил за… — тут мальчик замялся и заметно покраснел.

Марк хмыкнул, стараясь скрыть смешок.

— А ты его гнать не пробовал? — строго спросил Романов, сдвинув брови. Пацан взглянул на Марка, потом на дебильно улыбающегося Шута за его плечом и со вздохом сказал, опустив голову:

— Пробовал, он возвращается и орёт под окнами так, что даже собаки окрестные выть начинают, а соседи уже кидались в нас помидорами и тухлыми грушами. Дядя, — с мольбой в голосе сказал мальчик, подняв полные слёз глаза на Романова, — забери своего кота, я тебе даже денег заплачу, только забери. У меня есть два золотых, я их честно украл, без дураков. Вот, — он порылся одной рукой в кармане коротких штанов и извлёк на свет две монетки, пока Кетчуп на его руках недовольно утробно рычал в полголоса. — Дядя, забирай деньги, только и кота своего забирай…

— Ладно, — наигранно ворчливо сказал Марк, кивая Шуту. Тот, ошалев от счастья, схватил с рук Кетчупа и так сжал в объятиях, что задавленное животное издало какой-то пискляво задушенный мявк вместо полноценного приветствия.

— Будешь знать, как чужое брать, — назидательно сказал Шут, сгребая с ладошки паренька две монетки. Романов медленно покачал головой из стороны в сторону, и протянул раскрытую ладонь. Шут насупился, но отдал одну монету.

— Больше даже не проси, — буркнул он, сажая кота себе на загривок.

Романов отдал монету мальчику, так обрадовавшемуся избавлению от проклятого кота, что даже расплакался, и теперь утирал тыльной стороной ладони солёные слезинки, счастливо улыбаясь.

— Не бери чужого, — едва слышно шепнул Марк пареньку, вложив в его ладонь золотой.

В этот момент двери таверны с грохотом раскрылись, выпуская наружу шум, тёплый воздух из смеси пота, пряностей и винных паров, и на пороге возник счастливо ухмыляющийся капитан Реверс.

— Эй, чего встали, распиздяи? Хотите на игру опоздать? — зычно рыкнул он своим подчинённым. Те заулыбались, поспешив к капитану. Первым бежал Шут с котом на загривке.

Романов и Ханна остались одни у ступеней таверны. Мальчишка уже растаял в сгущающихся городских сумерках, а Маттершанц обречённо поднимался вслед за командой «Александрийской Рулетки».

Хана смотрела на пятно света из приоткрытой двери таверны, за которой исчезали все её спутники, а Романов смотрел на женщину. Больше всего в жизни бывшему полковнику сейчас хотелось, чтобы команда «Александрийской Рулетки» провалилась в эту самую чёрную дыру, оставив его наедине с Ханной суток на трое… или на всю жизнь — этого он пока ещё не решил.

— Эй, чего застряли, убогие? — раздался радостный голос Реверса от двери. — Вам, что, нужен сверхчувствительный прибор для подключения к нейронной сети человеческого мозга, который, обычно, обеспечивает доступ ко всей информации и ходовым качествам?

— Это он о чём? — сдвинула брови Ханна.

— О приборе класса «паяльник», — ответил Марк, делая шаг к ступеням таверны. — А что за спешка, Реверс?

— О, темнота ты полковничья! — беззлобно огрызнулся капитан, хитро улыбаясь. — Я организовал игру в рулетку!

Марк даже запнулся от неожиданности.

— Разве здесь уже есть казино? — глупо спросил он.

— Теперь есть, — гордо вздёрнул подбородок Реверс. — Высокочувствительный прибор творит чудеса…

 

11.2 Шел отряд по городу

17 августа 2278 года

Город простирался во все стороны света, и походил на огромную пиццу, мелко порезанную гигантским ножом без всякой системы и цели — просто так, чтобы получить побольше пересечений улиц, улочек, переулков и тупиков. Прерываемые площадями, обязательно украшенными статуями и скульптурами каких-то непонятных мужиков, баб и медведиков, пол которых определить не представлялось возможным, застывших, как живые, в разнообразных, но несомненно, героических позах, улицы представляли из себя брусчатые мостовые между плотными стенами домов, домиков, и откровенных хибар… Иногда над малоэтажной застройкой громоздились десятиэтажные башни, выстроенные из камня, дерева, металлов и, кажется, пластика, или кости, щедро увешанные флагами, штандартами и изукрашенные всевозможными финтифлюшками. Из бойниц этих сооружений иногда вырывались клубы разноцветного дыма и снопы искр…

На улицах толпились, торговали, жрали, крали… в общем, жили сотни и сотни людей, одетых сообразно представлениям о Золотом веке Тёмного средневековья, щедро разбавленные местными медведиками, носившими одёжку из кожи и ткани, а также — представителей десятков народов и рас обитаемой Галактики. В воздухе разливались тысячи ароматов и запахов, от прекраснейших и тончайших до отвратительных и мерзостных, гомон голосов перекрывал даже разливающийся над городом звук постоянно играющих огромных волынок и цимбал, призванных, по заверению местных, «отгонять злых духов». Иногда толпу взрезали, словно ножом, отряды плотно сбитых головорезов, закованных в тяжёлые пластинчатые доспехи и вооружённые алебардами. «Стража, хлопун им в панталыцу» — прокомментировал первый такой отряд, попавшийся навстречу команде «Александрийской Рулетки», какой-то оборванец, прежде чем прыгнуть в источающий вонь канализационный коллектор…

Командир отряда мазнул по незнакомым лицам горящим взглядом, и скривил губы, но ничего не предпринял, и стражники, грохоча по булыжникам кованными сапогами, прошествовали мимо.

— Я не удивлюсь, если тут у них и волшебники водятся… — тихонько сказал Док, придерживая карманы — просто так, по привычке, воришек-карманников тут было чуть меньше, чем блох на Кетчупе.

— Какие волшебники? — удивилась Рысь. — Которые нюхают, или которые колятся?

— Которые умеют летать на драконах! Берегись!!! — Док скакнул к ближайшей стене покосившейся хибаре, остальные предпочли последовать его примеру.

И не зря. Над крышами, хлопая крыльями и раздражённо ревя, пролетели три бронированных зверюги, очень напоминающие раскормленных драконов из древних легенд. На шее каждого зверя сидел человек, одетый в тёмный балахон невнятного цвета, держащий в руке посох со светящимся набалдашником, которым он периодически стучал по башке своего средства передвижения…

Последний дракон завис в воздухе, и странно заворчал, тужась.

— О, нет… Кажется, он собирается гадить! — откуда Марк это понял, было неизвестно даже ему, но не предупредить своих спутников он не мог. — Быстро…

Сверху на мостовую полилось… то есть посыпалось… В общем, с громким «ляп!» плюхнулась огромная куча дурно пахнущего навоза, смешанного, судя по всему, с золой и кислотой. Брызги проедали дырки в деревянных стенах и шипели.

— Я не знаю, как насчёт огнеметания, — сказал Док, вдумчиво изучая расползающийся кусок драконьих фекалий, — но, определённо, если эскадрилья таких вот засранцев опорожнится над полком-другим пехоты, то… мне их жаль!

— Драконов, или пехоту? — заржал Шут, отирая обувь от шипящей пакости. — А если вояки напрягутся, накладут в катапульту, и пульнут в дракона, представляешь реакцию зверюшки?

— Дерьмовая тактика, — резюмировал Романов, пытаясь определить направление дальнейшего движения. — О, кажется, нам туда…

Впереди, за перекрёстком, возле перевёрнутой бочки, расплескавшей по брусчатке солёные овощи, напоминавшие гибрид синего огурца и двух сморщенных слив, выросших у основания плода, шумно ссорились в окружении плотной толпы трое таких же «волшебников», которые чуть ранее едва не подвергли экипаж «Александрийской Рулетки» бомбардировке.

Двое из них были одеты в потёртые синие балахоны, обильно украшенные потускневшей вышивкой, и разнообразными пятнами, свидетельствовавшими о привычке носителей одеяний много и вкусно пожрать, и обильно выпить, и были слегка выбриты, и до синевы пьяны. Они лопотали что-то невнятное, поминутно икая, и цепляясь друг за друга в тщетной попытке удержать равновесие.

— Бл… Мл… Уыг!

— Аыы… Уыы…

Третий, приземистый, почти кубический медведик, покрытый густой коричнево-золотой шерстью, был затянут в оранжевую ткань, и носил широкий плетёный пояс из кожи. Брезгливо наблюдая за шатающими оппонентами, он шевелил короткими пальцами, с которых обильно сыпались искры, и угрожающе ворчал.

— Моя ваши души вынимать за репки, и в уши засовывать! — местный шаман был не на шутку зол. — Лучший бочка фигули разбить два пьяный кусок драконий помёт! Вы должны мне деньга!

— Да хрен ты с них получишь, Два Куста, — донеслось из скопившегося народа, — они ж последнее пропили, и лыка не вяжут!

— Тогда моя вязать их язык земля, — пыхнул искрами Два Куста, — и срать на их могил!

Один из магов, икнув, выпустил язык пламени из-под тоги, опалив остатки бочки…

— Какие странные люди, — Ханна, проталкиваясь сквозь толпу, попутно вывихнула запястья нескольким воришкам. — Но способности потрясающие!

— Хм… Разве же это способности… — грустно заметил Маттершанц, следуя в кильватере судьи, и вздохнул.

Следуя чутью Марка, они шли по заполненным людьми и чужими улицам, лишь однажды задержавшись, чтобы пропустить длинную колонну разнообразно вооружённых всадников с сумрачными лицами, следовавших за штандартом, изображавшим медведя, топчущего дракона. Всадники двигались в почти полной тишине, только звенели кольца доспехов и стучали копыта рослых коней, высекавших искры из мостовой, провожаемые летящим по толпе шепотком: «Наёмники, наёмники… Драконов воевать едут… Сволочи… Задрали…»

Кто кого задрал, осталось непонятным, но уточнять никто не решил.

Следующая сцена, наблюдаемая на большой площади, позабавила Марка сотоварищи, и заставила некоторых из них задуматься…

Под громкие, ритмичные и тягучие, но мелодичные звуки гигантских волынок, на которых прыгали по десятку медведиков, и аккомпанемент барабанов, и каких-то непонятных инструментов, звучанием напоминавшими бас-гитары, на широком пространстве, замощённом ровными квадратными плитками, танцевали несколько сотен аборигенов.

Они мягко, с казавшейся невозможной для плотно сложенных тел грацией, перетекали из одного па в другое, позванивая многочисленными браслетами на руках, ногах и шеях. Все медведики были в белых нарядах из цельного куска ткани, обёрнутого вокруг туловища, и закреплённого поясами и повязками, украшенными колокольцами, и двигались абсолютно синхронно.

Романов прислушался к доносящемуся с другой стороны площади стройному басовитому пению, и с удивлением расслышал исполняемое в несколько растянутом ритме бессмертное произведение древней «металлической» группы Manowar, «Carry On»:

Аборигены подхватывали припев, и воздевали руки к небесам. В толпе, окружавшей танцоров, слышались вопли радости и истерические крики…

 

11.3 Таверна

17 августа 2278 года

Внутри таверна представляла собой череду больших залов, разделённых невысокими перегородками и деревянными решётками, увитыми местным плющом. Стены, изрядно подкопчённые, украшали потемневшие гобелены и лубки, ярко расписанные сценами из местных сказок и легенд. Присмотревшись в ближайшему, Романов с удивлением отметил, что сюжет был посвящён каким-то роботам и странному каракатицеобразному существу…

В первом от входа зале было шумно и грязновато. Теснившийся за массивными столами народ выглядел не очень богато, хотя попадались и несколько волшебников, активно предпринимающие весь комплекс мер по скорейшему переходу в горизонтальное положение — дешёвое крепкое пиво и воняющий сивухой самогон лились рекой. Из культурной программы присутствовали доски для метательных ножей, изрезанные в хлам, пара медведиков-музыкантов в серых шерстяных балахонах с изображение колокольцев, бренчавшие на гибриде лютни и арфы, и дебелые официантки, все, как на подбор, человеческой расы и ростом за два метра.

— Какие ж… — Шут получил подзатыльник от Дока, и немедленно исправился, — женщины!

Прям мечта поэта…

— Да, и на вышибалах экономия… — Ханна внимательно следила, как одна из женщин, подняв возмущавшегося качеством услуг волшебника в голубом балахоне за шиворот, на вытянутой руке несёт его к чёрному ходу. На широком лице бой-бабы были написаны скука и спокойствие, смешанные в причудливых пропорциях.

— Нам туда, — Реверс проводил взглядом волшебника, обвисшего в собственном балахоне, и указал вглубь помещения, за перегородки с плющом. — Там чуть комфортнее… И народ более серьёзный.

— Здесь бывает что-то серьёзное? — скептически осведомился Марк, оглядывая помещение профессиональным взглядом полковника. — Ну, если речь идёт о серьёзных неприятностях, то это возможно. Кетчупа уворуют там, или Рысь кому на ногу наступит…

Реверс только фыркнул в ответ, продвигаясь вперёд, словно ледокол в северном море. Люди вокруг старались убраться с пути капитана, который, насвистывая неприличную песенку о пистолете и транспортном средстве, вразвалочку продвигался к месту сбора.

— А почему твоя рулетка квадратная и с точками на гранях? — спросил Шут, делая совершенно идиотское лицо и тыкая пальцем в стол, затянутый зелёным сукном. — И как-то она странно гремит в кулаках игроков… Кэп, — обратил он на капитана взгляд блестящих, по-детски наивных глаз, — я знаю! Это называется игрой в кости!

— Да ладно, — тихо буркнул Реверс.

— Шутит он, шутит, — успокаивающе похлопал его по плечу Молчун. — Это не кости, это карты, я в книжке читал.

— В той единственной, что вообще была тобой прочитана? — съязвила Ханна.

Игроки доиграли круг, и встали из-за стола, тихо обсуждая партию. На месте оставался только объёмистый медведик в оранжевой хламиде, показавшийся Марку смутно знакомым — не то чтобы он уже успел наловчиться различать аборигенов по форме морды лица и окрасу, но… Сомнения развеял вынырнувший откуда-то кубический туземец, затянутый в чёрную кожу, и увешанный разнообразными железками. Окинув собравшихся тяжёлым взглядом исподлобья, он протолкался к своему собрату за столом, и проговорил что-то ему на ухо. Тот вяло отмахнулся лапкой, но, встретив поток возражений, рявкнул:

— Нет! Тополиный Пух, ты балбес!

— Но, сиятельный господин Два Куста, мой собрат Три Кучи уже дважды вступался за вашу честь сегодня…

— Дай мне пройти ещё один круг, — Два Куста изучающе оглядел присутствующих в зале, и встретился глазами с Романовым.

Марк вспомнил, где видел этого урсоида. Рядом с разбитой бочкой местных то ли овощей, то ли фруктов, когда тот распекал двух пьяных магов…

— Вот с ними хочу, — Два Куста показал на Романова. — Они честные.

— Кто честный? — офигев немного и даже, казалось, окосев, спросил Шут, недоумённо глядя на Реверса. — Ты честный? — обвинительным тоном спросил он у Романова.

— Он тебя честным обозвал, — гоготнул капитан Реверс, хлопнув Молчуна по плечу.

— Меня? — вытаращил глаза тот.

— Тебя? — недоверчиво сощурилась Ханна.

— Обозвал? — растерянно пискнул Маттершанц. Бывший полковник понял, что он влип. А вместе с ним и все остальные, кто стоял рядом. И только неприлично сияющее лицо Реверса, всем своим видом изображавшего начищенный медный тазик для помоев, заставляло Марка подумывать о плане побега. Малодушно, по-простому, не взирая на мнение окружающих, но так заманчиво, что он уже начал даже прикидывать, как станет пробираться мимо этих аборигенов, Трёх Куч, Двух Кустов и одного Тополиного, мать его, Пуха.

«Медведь по имени Пух, — стараясь не засмеяться, подумал Марк. — Осталось брёвен навалить и медвежат выпустить утром. Будет полный северный олень».

— Картина Шишкина. Но на ней нет оленей… — проговорил, прикрыв глаза, Маттершанц. — А у вас тут водятся олени?..

Два Куста дёрнул губами, но смолчал, вместо того указав на Романова, Ханну и Шута.

— Влиятельный господин желает сыграть с вами, — угрюмо сказал Тополиный Пух, положив лапу на рукоять большого ножа, висевшего на перевязи. — Правила знаете?

Реверс кивнул ему, и быстро проговорил избранным:

— Броски по очереди, слева направо, начинает Два Куста. Кто больше выбросил очков, тот и выигрывает. Если одинаковое количество очков — то бросают, пока не будет у кого-то больше… Три шестёрки означают автоматическую победу.

— А если я выкину три туза? — хихикнул Шут, поправляя рукав.

— То я тебя сам отсюда выкину, пинком под зад… — Реверс немного напрягся. — Это очень влиятельный медведик. За него местные нас на клочки порвут.

Влиятельный медведик, тем временем, хмурил свои влиятельные брови, морща влиятельную морду в ожидании. Бывший полковник бросил на капитана «Рулетки» взгляд, в котором смешались скорбь, укор и обречённость. Шут передёрнул плечами, на которых всё ещё мирно лежал Кетчуп, и весело блеснул глазами, недобро улыбаясь. А Ханна смотрела на Марка, как на единственную свою предполагаемую защиту. Или кандидата на растерзание. На всякий случай Романов, перехвативший её взгляд, предпочёл выдвинуться вперёд, немного заслоняя собой женщину.

— Согласны? Хорошо, — потёр лапки медведик с ножом, расценив жест Марка, как согласие. Бывший полковник старательно изобразил на лице полную отрешённость, припоминая все самые кровавые эпизоды из своего прошлого, когда надо было оставаться непроницаемым и холодным, чтобы не выдать своих настоящих эмоций.

«Да ладно, — подумал он, — делов-то. Медведей в кости обыграть, что может быть проще. Разве что, стать богом… А, нет, это уже было, и с медведями должно прокатить».

После такого словооборота Марку тут же представились цирковые косолапые, энергично крутящие педали на велосипедах под звонкую музыку и на потеху публике. Воспоминания о цирке, в котором он был с прадедом всего пару раз, пока тот ещё гастролировал на Земле в пределах досягаемости, повлекли за собой и невесёлые мысли о самом Романове.

Марк неожиданно остро и очень ярко представил себя со стороны, прокрутив в голове всю карьеру и её окончание, вспомнил о команде «Астарты», вставшей у него на пути, как кость в горле, а потом неожиданно припомнил свою несостоявшуюся в этом будущем настоящем ученицу.

«Так вот, кого мне Ханна напоминает, — подумал Марк. — Действительно, похожа на Штафф, только… с ноткой горечи, что ли. Как щепотка полыни в мятном чае».

Ханна, тем временем, уселась на стул подальше от медведя, недобро взирающего на неё из-под мохнатых кустистых бровей. Марк решительно шагнул вперёд и сел рядом. Женщина открыла было рот, чтобы сказать что-то, но замерла, проглотив невысказанную фразу.

В глазах Марка Романова было столько уверенности и спокойствия, что Ханна впервые за многие месяцы или даже годы почувствовала себя ученицей судейского корпуса перед строгим, но справедливым ректором.

Судья так и замерла, разглядывая Романова, будто впервые увидела его только что. И никак не могла понять, что же заставило её задержать взгляд на его лице.

Марк смотрел на Два Куста, положив ладони на зелёное сукно стола, и руки его не дрожали. Он был уверен, что сделает всё правильно. Не сможет не сделать, теперь, когда на него смотрела Ханна, точно не сможет.

Абориген, прорычав что-то на своём языке, открыл поднесённую своим телохранителем резную шкатулочку, и продемонстрировал всем игрокам серебряный стаканчик для костей, и три костяных кубика с залитыми золотой краской выемками на гранях. Подержав зажатые кости перед каждым, он с поразительной для толстых мохнатых пальцев ловкостью подбросил их по очереди вверх, и поймал в мягко звякнувший стаканчик. С шорохом потрясся ёмкостью, Два Куста быстрым движением метнул кубики. Выпали шестёрки и тройка…

— Ставка по золотому за ход, — медведик дёрнул краешком рта. — Вы новенький здесь, дозволяю ставить один за всех.

Романов почувствовал, как в его карман скользнули чьи-то пальцы, оставив там что-то тяжёлое и округлое. Он взглянул на стоящего справа от него капитана, а тот заговорщицки подмигнул: дескать, «после сочтёмся». Марк успокоился, и, потянув столь внезапно появившийся кошель, отсчитал три золотых кругляша, попутно оценив оставшуюся наличность. Получалось что-то около двадцати монет, если не считать уже выложенные.

«Нам хватит на семь ставок, если проигрывать. Сколько длится круг, Реверс не говорил, кажется… — Романов осторожно сдвинул лежащие кубики в стаканчик, и потряс им, прикрыв ладонью. Выпали три шестёрки!

Два Куста вздёрнул брови чуть ли не до середины лба, и хрустнул пальцами.

— Новенький везучий, пока не наступит на какашка крудля, — показал он жёлтые зубы в улыбке. Клыки внушали уважение, и даже некоторую зависть. — Первый бросок камня — всегда по лоб, да!

Небрежно бросив потёртый золотой кружочек к уже лежавшим на столе, медведик жестом приказал продолжать игру…

В конечном итоге, игра свелась к противостоянию Марка и медведика. Как это ни прискорбно, последний проигрывал раз за разом. Он кряхтел, сопел, дважды заказывал себе местное вино из фигули, один раз перекусил рукоятку веера, когда Романов выкинул три шестёрки в ответ на его шестёрки и пятёрку… Два Куста нервничал, и это было заметно не только игрокам. Хозяин заведения, объёмистый живот которого раздвигал собравшихся, словно ледокол — льдины, три раза заходил осведомиться, не желают ли дорогие гости чего, и трижды был послан в…, то есть, на кухню.

Когда горка монет перед Марком достигла просто неприличных, даже по местным меркам, размеров, Два Куста не выдержал.

— Это впхрррр! То есть, возмутительно! Ты должен проиграть! — зарычал он на Романова, оскалив клыки и поджав чёрные губы.

Реверс осторожно придвинулся поближе к медведику, попутно вонзив локоть в бок его охраннику, и что-то тихонько сказал ему на ухо. От его слов Два Куста поблек, и даже сделал вид, что это совсем даже не гримаса ярости, а милая такая местная улыбка:

— Пххрр! Я твой дом труба шатал… — прошипел он.

— Может, закончим круг? — невинно спросил Марк, сделав простое лицо и пустые глаза. Оценив количество монет, он сделал альтернативное предложение. — Или многоуважаемый желает отыграться?

«Если он не дурак, а на дурака он не похож… — думал Романов, изучая своего соперника. — То обязательно ухватится за этот вариант, и сунет мне какую-нибудь ненужную фиговину в обмен на все свои деньги. И ему приятно, и лицо никто не потеряет, и варвара надули…»

Кустистые брови медведика вздрогнули, и нос задрожал. Щёлкнув пальцами, он подозвал телохранителя, и тихо прошипел ему в ухо:

— Возьми у Три Кучи шкатулку, быстро!

Пока поручный выполнял поручение, медведик откашлялся, и произнёс, слегка порыкивая:

— Новичок говорить дельная мысль, да. Ставка всё золото на старый родовой драгоценность!

Запыхавшийся Тополиный Пух растолкал зрителей, и осторожно поставил на сукно тяжёлый ларец из зеленоватого камня. Два Куста поддел когтем замочек, и распахнул крышку.

В шкатулке лежало тяжёлое бронзовое зеркало, выполненное в восточном стиле — восьмиугольное, украшенное обильной гравировкой с драконами и цветами, оно было немного потёрто, и обвито шёлковым трёхцветным шнуром. Мутная пластина без следов полировки, находящаяся вместо зеркальной поверхности, опалесцировала и, казалось, поглощала свет.

Ханна вздрогнула, стоило ей только бросить взгляд в сторону этого предмета. Марк отметил это, и тот факт, что Два Куста злорадно ухмылялся. Реверс выглядел озадаченным…

Медведик сгрёб стаканчик и кости, и, почти не мешая их, стукнул металлом по столешнице. Подвигав лапой, он открыл взгляду кубики, смотревшие вверх шестёрками, все три.

— Моя удача! — воскликнул Два Куста, порыкивая и пуская слюну. — Моя…

— Погоди, о высокорожденный, — Реверс прищурился, — может, и твой недостойный соперник тоже метнёт кости, просто чтобы убедиться, что всё… праведно?

Марк, не задумываясь, потянулся вперёд, аккуратно забросив кубики в стаканчик, и начал его трясти, наблюдая за оппонентом. К сожалению, местные урсоиды не бледнели, и отслеживать их волнение или нервозность можно было лишь по дрожанию чувствительного чёрного носа, и изменению размеров зрачка… Два Куста нервничал, и сильно. «Но почему? Он боится проиграть… Или выиграть? — Романов перевёл взгляд на Ханну, и понял, что сейчас в мире вокруг начало что-то меняться, словно подул прохладный ветер судьбы, который лёгким дуновением раскалывает жизнь на два неравновесных куска — до и после. — К чёрту. Будь, что будет — семи медведикам не бывать, одному задницу надерём…»

Кубики стукнули в стаканчике, замершем на зелени сукна среди раскиданных золотых монет и местных долговых расписок, размером с портянку. Зеркало, лежавшее в распахнутом сундучке, казалось, подёрнулось дымкой.

Романов мягко поднял стакан и поставил его рядом с кубиками. Три шестёрки. Снова. Ничья…

— Твоя забирать зеркало, — медведик раздувал ноздри и сжимал руки на крае стола, комкая зелёную ткань, — моя забирать деньги!

Марк взглянул на Реверса, и увидел, что тот мелко кивает в ответ. «Да, хорошее решение, и обоюдно выгодное. Почему у меня такое чувство, что я попал в голофильм, и лишь следую сценарию неведомой постановки, в которой требовалось всучить нам это долбанное зеркало любой ценой? — бывший полковник испытал что-то вроде краткого приступа паранойи, и внутренне напрягся. — Черти вас раздери!»

— Согласен… — услышал Романов свой голос, звучащий непривычно чуждо. Рука Ханны, сидевшей слева, накрыла его руку, обдав горячей волной.

— Тополиный Пух, быстро, быстро! — Два Куста ткнул задумавшегося телохранителя в бок выхваченной из-за пояса короткой тростью. — Мы опаздываем к его высочеству Принцу Ча на приём!

Пока Пух сгребал в кожаный мешок наличность, торопясь, сопя, и роняя монетки на пол, его дородный хозяин с редкостной прытью выскочил прочь из залы, швырнув на поднос появившемуся владельцу таверны горсть золотых.