15.1. Романов и Судья. Снова сны

18 августа 2278 года

Капитан проснулся в холодном поту, и долго лежал, уставившись в потолок каюты, и медленно переползая взглядом с одной небольшой осветительной панели на другую. В полумраке, разгоняемом только тусклым свечением коммутатора и часов, он чувствовал, как бьётся его сердце, слышал его гулкие удары и медленно проворачивал внутри воспоминания, которых не было. Не могло быть.

Древний город, неуловимо напоминающий Лондон, как его изображали на первых фотографиях — только почище, и позеленее. Люди, суетящиеся в повседневных своих делах, улицы, заполненные народом и странными паровыми повозками, пыхтящими паром и дымом… Ричард во сне проходил по этим улицам, и иногда видел себя со стороны, в отражениях витрин и зеркал, которых там хватало… Белый плащ, странная шляпа, меч в ножнах… И холодное, застывшее выражение лица, которое пошло бы статуе, или скульптуре из чистого льда — но не человеку.

«А это и не человек, — подумалось капитану на миг, между воспоминаниями. — Человек не может не испытывать вообще никаких эмоций, это неправильно… Люди не могут не любить, не страдать, не искать новое — мы так устроены, чёрт возьми, получать плюху от Судьбы, утираться, и снова идти вперёд. А этот я… Или не я… Он застыл. Он не может идти. Судья, блин горелый… И этот его идиотский плащ…»

Слепая нищенка, выкрикивающая — ему? не ему? кому, чёрт возьми? — в лицо слова проклятия, про утраченную душу и какого-то Актёра. Занимающееся зарево чумных костров под звуки разъярённой толпы и разливающейся по городу смерти, неотвратимой и отвратительной… Священник рядом, чьи почти потухшие глаза смотрят таким знакомым взглядом, прямо в утраченную душу…

«Откуда там взяться Кардиналу, дьявол их раздери? И почему он так хреново выглядит, хотелось бы знать…»

Дальше — больше.

Таверна, которую штурмуют люди, медленно сходящие с ума от запаха палёной на кострах и разлагающейся от чумы человеческой плоти. Лицо человека, наполненного светом, который держит в руках огромный том, рассыпающий вокруг сияние, как щедрый сеятель разбрасывает семена в пустую почву — лишь бы одно из тысячи проросло, пустило корни…

Потом были зеркала. Тысячи, миллионы, бесконечность зеркал, глумливо отражающих всё, что угодно, но только не то, что по-настоящему нужно… И дикий, адский, нечеловеческий хохот того существа, не-живого, и не-мёртвого, что стояло за зеркалами, чью сущность они изливали на него, мечущегося среди отражений, сражающегося с пустым пространством, пронизанным тьмой и болью…

«Твою мать! — Ричард вздрогнул, приходя в себя. — После такого кошмара можно и паралитиком остаться… Нет, надо что-то делать, в последние дня сны идут потоком, и то, что удаётся запомнить и сбросить на стриммер… Я даже Анне и Гаю их показать не могу, слишком странно всё… Что делать?»

Последний сон, что он запомнил, начинался там же, среди зеркал, а вот лицо, запомнившееся капитану «Астарты» навсегда, не могло там появиться по определению — полковник Марк Александрович Романов ушёл из мира куда-то далеко, повинуясь воле Светлых, вскоре после победы над Строителем. Вряд ли он оказался так близко, что заглянул в сны капитана Моргана… Хотя, судя по тому, в какой проходной двор для личностей, походящих на Джека Кацмана, Анну, Логана и Гая, и незнакомых, но вполне реальных, превратились капитанские сновидения за последние дни и недели, полковник тоже мог сподобиться заглянуть «на огонёк».

Морган прикрыл глаза, и сосредоточился, припоминая последний эпизод.

Романов, кряхтя и обжигаясь об остатки зеркал, подхватил упавшего навзничь Рика, из спины которого торчал, покачиваясь и впитывая вытекающую толчками кровь, бритвенно-острый многогранный осколок.

— Капитан, твою мать… — полковник быстро сориентировался, и с натугой вытащил режущий пальцы кусок зеркала, стремящийся погрузиться в податливую плоть. — Мерзость какая!

Отброшенный осколок, обагрённый кровью, медленно шипел и растекался бурой лужицей, словно был не из стекла, а из обычного льда. Вокруг него волной расходились незаметные взгляду изменения, и разрушенные рамы зеркал распадались тонкой серебристой пылью, пластины, отражавшие водовороты цвета, сворачивались, как диковинные нежные цветы с заходом солнца, а свет, всполохами лившийся отовсюду, мигал, и бледнел.

Марк не видел этих перемен, стараясь остановить кровь, не желавшую никак сворачиваться. Ни одно из незатейливых ухищрений не помогало, слишком глубоко вошло лезвие-зеркало, и слишком много крупных сосудов находилось на его пути. Белый плащ под руками полковника дёргался и ёрзал, тоже пытаясь перекрыть поток льющейся крови. Романов на миг замер, и, отхватив кусок полы одеяния подвернувшейся под руку катаной, затолкал его в рану.

«Хрен с ней, со стерильностью — здесь бактерий нет, зуб даю. Даже два. Мне не жалко… Дотащить бы этого хрена моржового до «Ромашки», у них регенераторы и медики… Вон, Либерти, мать его, Линденхост там до сих пор валялся, нервные волокна и костную структуру восстанавливает… Только где она, Мантикора?»

Он взял на руки обвисшего Судью, и поблагодарил богов, что импровизированная повязка помогла — ткань плотно заткнула рану, и могла помочь дотянуть до регенератора… По бледному лицу Рика сложно было сказать, серьёзна ли кровопотеря, но Марк надеялся, по древнему русскому обычаю, что кривая вывезет.

Безумный мир вокруг стал чуть менее безумным — в хаосе отражений наметилась упорядоченность. Чуть левее и позади места, где стоял Марк, пошатываясь от тяжести Судьи, свет померк окончательно, сформировав странно изгибавшийся сам в себя проход, из которого веяло холодом и свежим ночным ветром Мантикоры.

«Сквозь тьму и… тьму» — промелькнуло в голове Романова, когда тот, хрустя осколками, ринулся в переход, на другом конце которого, сквозь призрачное сияние, мерцал огонёк лампады на прикроватном столике маленькой комнаты в таверне «Ржавый Гвоздь»… И сейчас это тёплое и беззащитное мерцание, представлявшееся таким родным и желанным, стало для Марка путеводным маяком и святым Граалем в одном лице. Там, за пеленой тьмы, была жизнь, ждала Ханна, и…

Спустя несколько минут верхний этаж «Ржавого Гвоздя» напоминал сюрреалистический вариант пожара в борделе, совмещённого с учениями мобильной пехоты. Капитан Реверс, которого разъярённый рёв Романова оторвал от… нескольких дам нетяжелого поведения и одной из официанток таверны, наскоро прикрыв срам какой-то тряпкой, в которой безошибочно опознавалась нижняя юбка, судорожно сжимал в одной руке комм, вызывая базовый корабль группы «Ромашка», а во второй — пулевой пистолет зловещего вида. Дамы, схватив одежду, с визгом убежали вниз, в комнаты обслуги, переполошив всех, кого только могли — над таверной, гулко хлопая крыльями, висело уже три местных дракона, время от времени со шлепком сбрасывавших порции навоза на крышу.

Ханна, погладив Марка по спутанным и покрытым коркой спёкшейся крови волосам, помогла уложить Судью, так и не пришедшего в сознание, на подходящий стол, и занялась ранами Романова. Телом Судьи занялся Док, вяло матерящийся спросонья.

— Не беспокойся, там царапины… — попробовал было воспротивиться Марк, но получил мягкую затрещину по затылку, и короткий поцелуй в губы, и умолк, предоставив мудрой женщине делать своё дело.

Ханна, орудуя стандартным полевым медкомплектом, промывала и зашивала раны и порезы, забыв об анестезии, но полковник только стоически шипел сквозь зубы, переговариваясь с Реверсом.

Бравый капитан уже достучался до «Ромашки», о чём с радостью и сообщил, скаля зубы:

— Полковник, эти раздолбаи сейчас высылают медицинский катер с орбиты. Пять-семь минут, и будут здесь.

— Почему не нуль-переходом? — удивился Марк, скривившись от болезненного укола в предплечье. — Так же быстрее.

— Я ж и говорю — раздолбаи они там все, — Реверс поправил сползающую юбку. — Разобрали генератор для профилактики, а собрать обратно поленились… Я б за такое выпорол, чесслово.

Свистящий посадочными двигателями катер завис над землёй на заднем дворе таверны, выбросив пандус, по которому сбежали одетые в белые балахоны медики. Гравиносилки скользнули за ними, повинуясь командам контроллера, и протестующе взвыли, когда на них взгромоздили Судью, над которым продолжал трудиться Док, давным-давно проснувшийся, и матерящийся по этому поводу через слово. Кровь ему удалось остановить, и зашить большую часть порванных в клочья сосудов — тоже. Но стандартные аптечки исчерпали запас лекарств, и без помощи извне пациент всё равно грозил склеить ласты… Медсканнер показывал почти нулевую активность мозга, и сильнейшее энергетическое истощение на фоне обширного заражения крови неорганической формой жизни.

Пока медики грузили тело в саркофаг-регенератор катера, экипаж «Александрийской Рулетки» и Марк с Ханной на скорую руку оделся, привёл себя в относительный порядок, и собрался возле катера, где их уже поджидал один из учёных «Ромашки». Долговязый всклокоченный тип в мятом комбинезоне, украшенном пятнами и потёками неизвестных жидкостей, долго мялся возле пандуса, о чём-то переговариваясь по комму. Потом, с недовольным видом спрятав коммуникатор, он подошёл поближе к собравшимся, и, морщась, проговорил:

— Э-э, меня зовут Пол, я должен вывезти вас на орбитальную базу нашей группы…

Реверс кашлянул и спросил:

— Пол, а можно ли остаться тут ещё ненадолго, пока у вас нуль-переход не наладят? У меня осталось в городе ещё несколько незаконченных дел…

«Ромашковец» отрицательно мотнул головой.

— Об этом не может быть и речи. Сейчас прибудет силовая группа за артефактом, а мы пока полетим на базу, где вашего… гостя починят, и все мы поразмыслим, как быть дальше, — Пол неожиданно сверкнул глазами, и сорвался на крик. — А я, надеюсь, смогу продолжить работу над своим экспериментом, с самой ответственной фазы которого меня выдернули сюда, в грязь и заставили участвовать в каком-то маскараде!

Романов подошёл к испуганно отстранившемуся учёному, и положил руку ему на плечо.

— Мы все здесь перенервничали, уважаемый мистер Пол, и на взводе, — от Марка пахло кровью, потом и полевыми лекарственными средствами, и он прекрасно понимал, какой эффект такой букет запахов оказывает на обоняние гражданских специалистов. — Успокойтесь… Мы на вашей стороне.

Пол кивнул, испуганно глядя Романову в глаза, и вяло махнул рукой в сторону катера.

Полковник улыбнулся, чувствуя, как при этом на его лице трескается засохшая кровь Судьи, и тихо скомандовал:

— Все в бот, занять места, приготовиться к старту. Следующая остановка — орбитальная клумба… Тьфу ты, база группы «Ромашка»!

 

15.2. Судья в реаниматоре, судья в реаниматоре…

18 августа 2278 года

Судья без движения висел в тревожно сокращающемся багрово-чёрном пространстве, раскинув руки, словно пытаясь обнять мир… которого не было. Волны накатывали, порождая болезненные приливы тошноты, двухцветный водоворот медленно и неравномерно вращался. Было гнусно. Болела душа, от которой, казалось, откусили большой кусок, и, почему-то, спина. Горевшие огнём нервы не давали уснуть, тошнота не давала сосредоточиться, а багровое с чёрным окружение подавляли и без того спутанное сознание.

Перед мысленным взглядом постоянно висела одна и та же картина, раз за разом повторяя закольцованную запись, на которой огромный флот методично уничтожал планету. В составе флота опытный взгляд различил бы несколько мобильных крепостей Пояса Защиты Земли, серебристые крейсера и эсминцы с символами двуглавой змеи, и ощетинившиеся изломанными чёрными плоскостями чудовищные дредноуты, изрыгавшие сгустки холодного огня вниз, в расцвечиваемую вспышками атмосферу. Планета горела, на её поверхности расплывались кольцевые валы плазменного пламени, возникали и пропадали грибообразные облака ядерных взрывов, сверкающие воронки подрывов антиматерии, выжженные области активации миниатюрных чёрных дыр, серебристые сети ЭМИ-бомб и гравитационных фугасов. Там, внизу, бушевал непрекращающийся танец смерти и всеобщего уничтожения, истинный Danse Macabre. Горы стирались в песок невообразимыми ветрами, насыщенными металлом и пылью, равнины вспучивались, словно гниющие шанкры, лопающиеся ярко-алой лавой, океаны вскипали и сразу же обрушивались в себя смертоносным дождём, исполненным ядом и гибелью для всего живого.

Боль гибнущего мира хлестала вовне, сливаясь с уколами от смертей разумных и неразумных живых существ, чьи души утекали вовне, словно горная река, напоённая таянием ледников весной… Судья не знал, прошлое это, будущее, или настоящее — но пытка, которой его подвергало осознание собственной несостоятельности и неспособности помочь тем, кто сейчас страдает там, в пламени и тьме аннигиляции, деструкции и ядерного апокалипсиса, не заканчивалась, и не могла закончиться никогда.

Он пытался соскользнуть в локус судей, погрузиться в спокойное холодное белое сияние… но и в этом Ричарду было отказано. Память, подёргиваясь в такт пульсациям окружающего пространства — «Чёрт возьми, где я? Кто мои вещи?» — тоже раз за разом проваливала запросы, выдавая клочки и кусочки совершенно ненужной информации, дробящейся на составные элементы, рассыпающиеся осколками туманных зеркал…

— Маттершанц… — в отчаянии прошептал Судья потрескавшимися губами. — То, что осталось во мне от тебя… Помоги…

Мир вокруг раскололся пополам, и осколки, приобретая полукруглую форму, расползлись в стороны, открывая застывшему взгляду Ричарда потоки тёплого струящегося света и границы тверди высоко за ним…

— В первый раз вижу, чтобы так реагировали на стандартный регенератор… — тихонько прошептал себе в усы седоватый медтехник за скособоченным пультом, поглядывая на запись ментоскопа, где переливались багрянец и тьма. — Эх, молодёжь-молодёжь, завязывать с наркотой надо…

Из переносного регенерационного бака в углу медотсека одобрительно хмыкнул Либерти, погруженный по грудь в ярко-жёлтый раствор, искрящийся пузырьками. Пилота уже порядочно достали все эти медицинские пытки, замаскированные под реабилитационные мероприятия, а слух у него всегда отличался редкостной остротой. Других развлечений, кроме как пялиться в голоэкран, подключённый к убогой развлекательной базе, да препираться с медтехниками, поблизости не наблюдалось, и Линденхост пользовался любым случаем, чтобы скоротать время до окончания восстановления нервов, структуры костей и костного мозга. Старший врач, он же — начальник отдела биологически и бионических исследований группы «Ромашка» уже давно плюнул на раненого пилота, и в отсек появлялся только удалённо, по сети, а техники выли чуть ли не в голос — хлёсткие и обидные шуточки истребителя попадали точно в цель, и раздражали неимоверно. Вот и сейчас…

— Петрович, старый ты хрен, — Либерти растянул губы в предвкушении, и вспомнил русские анекдоты и истории, которые в казармах травили беспробудно, особенно после самогона или виски-горлодёра, — может, это тебе со спиртом из регенератора завязать стоит? У тебя уже давно не стоит, а сейчас уже и глюки мерещиться начали… Смотри, придёт belochka, а то и sir Kondratii пожалует в гости — что ты им скажешь? «Это не я, он первый начал»?

— И твою же мать… биологическую, крысюк ты пробирочный, богом в душу трёпаный… — Петрович подскочил, задев сенсор стирания записи. На экране замер единственный кадр обстреливаемой флотом неизвестной планеты. — Истребитель неистреблённый, молчи уже! Мне и так уже начальство платит по двойной ставке, чтобы я тут с тобой лишние вахты просиживал, и ребятам мозги предохранял от твоего влияния…

— Ох, рассмешил… — закашлялся Линденхост, схватившись за поручни бака. — «Предохранял»… Петрович, ты только что сам признался, что ты — гондон. Вот это шутка!

Рику было не привыкать просыпаться или приходить в себя неизвестно где, с головной болью и тошнотой… В прошлой жизни, правда. В шкуре Судьи, точнее, в его белом плаще и с карающим мечом, бывшего капитана участь сия миловала — до поры, до времени. Сейчас, кажется, это время настало.

Внутри поскрипывало и похрипывало, дыхание, сердце и память отказывали — почему-то всё время перед глазами вставали бьющиеся зеркала и разорванная огнём ракет и орудий планета. И два лица — одно в вычурной маске, постоянно меняющей очертания и украшения, с холодными стекляшками глаз и какой-то склизкой по ощущениям прорези для рта, и второе — волевое, исполненное внутренней силы и воли, словно вырубленное из камня…

Рику-Судье хотелось сдохнуть. Именно сдохнуть, в крови и дерьме, так, чтобы было неповадно прочим поступать так, как поступал он, и… упиваться властью, своей силой и высочайшей миссией, доверенной ему теми, кто стоит много выше обычных людей. Он не понимал, откуда взялись такие мысли в его прежде холодном и предельно логичном рассудке, но подозревал, что виновен в нём тот, из сна, что носил маску…

А обладатель второго лица, виденного Судьёй в горячечном бреду, входил в медотсек. Распавшаяся на части многослойная перепонка медленно уползала в щели, попыхивая на визитёров сизоватым дымком многоцелевых медицинских нанитов, и Романов, скривившись, непроизвольно задержал дыхание. Не то, чтобы он боялся лишний раз вдохнуть нанороботов — его организм сейчас справился бы и с их боевыми отравляющими вариациями, но полковнику было почти физически неприятно чувствовать шевеление этих невидимых машин в себе. «Вот такая вот забавная фобия» — сказал однажды штатный психиатр десантного корпуса, незадолго до того, как совершил прогулку без скафандра в открытый космос. Кажется, он хотел поймать нескольких зелёных человечков, явившихся мозговеду после обильных возлияний в штабной кают-компании… Единственный полезный совет, что оставил доктор Марку, гласил: «Всё — тлен, но далеко не всё — член. Мир гораздо приятнее, чем вы думаете». Романов взглянул в поблёскивающий металлом бок раскрытого автохирурга, и его передёрнуло ещё сильнее — раны от зеркал болели и чесались, несмотря на тройную дозу иммунола и регенера…

Пока Марк перемигивался со своим отражением, следом за ним лёгким быстрым шагом в отсек вошла Ханна, улыбавшаяся на ходу чему-то своему в глубине своих мыслей. Петрович привстал, и, криво отмахнув левой рукой слабое подобие салюта, быстро затараторил, обращаясь к полковнику:

— Ваше высокобла… Кхм, сэр! За время вашего отсутствия на вахте происшествий не было, оба больных в сознании, нареканий на условия службы нет, докладывал старший техник биологического сектора Петрович, старший лейтенант десанта… — тут распушённые усы медтехника грустно обвисли, — в отставке.

— Вольно… — Романов с трудом удержался, чтобы не вздёрнуть брови в удивлении — этот человек действительно напоминал одного его бывшего сослуживца… Но это осталось где-то там, в прошлой жизни, да и звали того капитана, кажется, не Петрович, а Иванович… — Что с пострадавшими? Когда встанут в строй?

— Засранец-истребитель будет бегать и прыгать через десяток часов, — медтехник ожёг взглядом пристальных стального цвета глаз притихшего Либерти, и расправил пальцем усы. — А вот с рыцарем в белом плаще пока не ясно, у него большие проблемы с памятью и не только. Такое впечатление, что он просто не хочет жить…

— Что это? — Ханна, молча стоявшая рядом с Марком, едва не касаясь его руки, указала на подрагивавшую картинку рядом с Петровичем. — Какая знакомая планета…

— Это из ментоскопирования вашего «Судьи», — Петрович хмыкнул. — Насколько представлялось возможным при таких масштабных разрушениях, искин по очертаниям материков и горных цепей опознал в этом шарике Эклектику. Вероятность 67 %, но это максимум, что можно выжать…

— Э-эклектика? — Шойц сдвинула брови, поджав губы и напряжённо вглядываясь в изображение, и непроизвольно крепко сжала ладонь Романова. — Н-но как? Кто?

— П-пока никто… — прохрипел приподнявшийся на локте Рик, вглядываясь запавшими глазами в Ханну и Марка. — Анна? Майор Штафф? Что ты…

— Какой, нахрен, майор? — опешил Романов. — Эй, друг, ты что-то путаешь, это Ханна Шойц, судья-экзекутор Шестого отряда сил самообороны Эклектики…

Рик, не слушая его, пытался встать, скребя пальцами по гладким бокам раскрытого регенератора:

— Анна… Это ты, Анна… Посмотри на меня! Ты здесь, Аннушка — он с грохотом сверзился вниз, на стерильный белый пластик пола, но не обратил внимания на своё падение, продолжая ползти к Ханне. Она замерла со странной смесью отвращения и заинтересованности на лице, словно наблюдая инопланетное насекомое. Марк непроизвольно шагнул вперёд, прикрывая свою женщину собой…

 

15.3. Ученый гений (Либерти и наука)

19 августа 2278 года

Пирату было скучно. По истечении обещанного техником Петровичем срока его безжалостно выпендюрили из регенерационного бака, смачно плюнув напоследок оранжевой жидкостью в лицо. Пират Линденхост грязно выругался, заметив довольный оскал Петровича, который, и это Либерти знал точно, приложил к обидному действию руку. Порадовавшись, что Петрович лично не отвесил ему пинок под только что собранный нанороботами зад, грозный истребитель врагов властей сунул руки в перепачканную робу пижамного вида, которую ему выдали от щедрости душевной на выходе из бака, и поковылял прочь.

На самом деле, хотя Линденхост бы никогда не признался в этом, ему было страшно любопытно поговорить с этими странными людьми, свалившимися на его голову, в чём Пират уже не сомневался ни секунды, когда на борту исследовательского судна ромашковцев прибавилось состава.

Проходя скучными на вид коридорами куда-то в сторону своей каюты, выделенной ему, по словам того же Петровича, едва ли не в сортире судна, Либерти грустно думал о своей нелёгкой доле.

«Был я истребителем, стану я пиратом, был бы потребителем, стал бы виноградом, — трам-пам-пам… — мысленно напевал он несложные стишки собственного сочинения. — Если власти мне прикажут, стану бить врагов ракетой, если выплаты зажулят, на борту ракеты нету, трам-пам-пам, трам-пам-пам».

Насвистывая простенькую мелодию кабацких частушек, Либерти дошёл до узла слияния коридоров и остановился. Мимо него, распушив усы и дико вращая жёлтыми глазами, пронёсся огромный красно-оранжевый котище, мяукая на бегу. И Пират мог бы поклясться, что в мявках этих он слышал отборный портовый мат.

Следом за «тикающим до хаты» котом вприпрыжку нёсся невысокий белобрысый мужчина, походивший на ужаленную в жопу обезьянку. Множество косичек и хвостиков из волос подпрыгивали на голове преследователя, воинственно подскакивая вверх при каждом прыжке.

— Кетчуп, стоя-я-ять! — ультразвуком верещал блондин, лихо уворачиваясь от внезапно выпрыгивающих на встречу переборок судна. — Стоять, мохнатая ты жопа волосатой коровы! Ты посмел сожрать мой завтрак, я принесу тебя в жертву богам гастрономии, кусок ты блохастого настила в клозете!

— Мрья-у-у-у! — не сдавался кот, лихо пробежав по стене над головой преследователя и исчезая в обратном направлении коридоров.

— Однако, — только и смог вымолвить Пират, когда белобрысая пародия на человека со всего маху врезалась в только что отрегенерированное тело истребителя. — Мужчина, сначала стоит познакомиться, после можно даже поужинать, если не за мой счёт, а уж интим потом, — прокашлявшись после удара в душу и отлепив от себя блондина, выдал на одном дыхании Либерти.

— Ты, чо, больной? — с долей сомнения и жалости вымолвил блондин, отпихивая Либерти подальше.

— Уже нет, — радостно оскалился Пират. — Справку показать?

— О наличии венерических заболеваний или их отсутствии? Тебе, кажется, доисторический сифилис в голову ударил…

— Шут! — раздался суровый голос из комма блондина на запястье, — заканчивай с котодерством, у нас тут совещание.

— Да, мой генерал, — ударил пятками ботинок друг о друга Шут, отвечая на вызов. — Мне жаль, королева, но есть вещи сильней, — бросил он офигевшему Пирату, и удрал прочь, оставив того в задумчивости.

Либерти узнал голос, доносившийся из комма, поставленного на громкую связь, видимо, именно по причине постоянной кошачьей войны, непримиримой тенью отпечатавшейся на обиженной морде кота, выглядывавшего из-за ближайшего поворота.

— Это что за псих с девичьей причёской? — обратился Либерти к Кетчупу, трущемуся о его ноги, как ни в чём не бывало.

— Мрьяу, — философски выдал кот, устремив взгляд в пространство.

— Пойдём со мной? — предложил Либерт, — а то мало ли, сколько тут этих… — он запнулся, вспомнив голос из динамика, — козожуев ваших, — хмуро закончил он.

— Пресвятые панталоны и пророк их, вакуумный памперс, — выдохнул Пират, войдя в неприметную дверку, за которой ожидал увидеть корабельный сортир. — Что это за адская пагода?

Кетчуп, всю дорогу с видом бывалого члена экипажа указывающий путь вперёд, поджал хвост и нерешительно мяукнул, всем своим видом намекая на немедленную эвакуацию подальше от этой самой адской пагоды.

Либерт окинул взглядом пространство. Повсюду, куда только можно было взглянуть, стояли колбы, коробочки, резервуары, ёмкости, прозрачные контейнеры и прочая исследовательская утварь, заполненная самыми невообразимыми образцами.

Пират осторожно, стараясь не дышать и не шуметь лишний раз, приблизился к плавающим в желтоватом сиропе красным семейным трусам, задорно чавкающим внутри бака.

— Это опытный образец самовыжимающегося белья, — раздался позади него грустный гнусавый голос. В помещение вошёл высокий, худой, словно выходец с орбитальной станции, мужчина с длинными волосами мышиного цвета, понуро свисающими до плеч редкими сосульками. Большие, наполненные тоской и скорбью, серые глаза смотрели на Пирата со смесью надежды и разочарования, будто Либерти только что попытался примерить красный предмет одежды, а тот отжал ему что-то весьма важное.

Линденхост перевёл взгляд на неслышно вошедшего учёного.

— Здесь комната для опытных образцов, которые до конца не списали с исследований, но и не довели до ума. Вот этот образец, — учёный ткнул узловатым пальцем с обломанным ногтем в бак с жующими трусами, — действительно мог бы сделать революцию в моде и технике. Нанотехнологии, столько лет работы, первый полуразумный предмет одежды, способный испарять влагу, выжимать жидкости и саморазвиваться в процессе жизнедеятельности…

— Ты хочешь сказать, — офигевшим голосом осведомился Пират, — что ты изобрёл разумные труселя, которые мне яйца будут выжимать после неконтролируемых поллюций во сне? А если чего нужное сожмут? Или им вдруг покажется, что они полностью разумны? Они мне тогда откусят причиндалы, похихикают и убегут отжимать лишнюю кровь в вентиляцию? О, да, друг мой, ты воистину изобрёл охрененно нужную вещь для космонавта!

Учёный тяжело вздохнул.

— Это же только образец, — тихо сказал он, с нежностью поглядывая на красные трусы, сыто рыгающие в баке. — Вот здесь, — он развернулся и ткнул пальцем в сторону, — ещё есть и другие опытные образцы.

— Очевидно, это должны быть ручка-хуедрочка, платок-вырвинос и массажёр для пупка, — язвительно осведомился Либерти.

— Нет, вовсе нет, — глаза учёного вспыхнули каким-то странным огоньком, который бывает только у совершенных психов.

«Точно пришмякнутый», — авторитетно подумал Линденхост. А уж в психах он разбирался лучше всех. Припомнив одного своего знакомого по учебному корпусу, который носил гордое прозвище Цезарь, и отличался удивительной способностью спать, есть и работать даже под обстрелом, а так же свою маму и две бывших жены, Линденхост ещё больше убедился в том, что являет собой просто образец специалиста по психическим заболеваниям у человека.

— Капсулы для упаковки отходов внутри тела, — начал перечислять худой учёный, переходя от ёмкости к ёмкости, — отходы выходят в одноразовых пакетах, очень гигиенично, между прочим. Бумага самоочищающаяся, туалетная, не требует подзарядки и кормления. А вот здесь у нас образец разумного бронекостюма с утеплителем… питается эвкалиптом, правда, а он нынче дорог. Так и не смогли перевести на обычное кормление отходами и ядерным топливом…

— Ты все свои игрушки научил жевать? — с какой-то долей ужаса в голосе спросил Пират, поглядывая, куда там запропастился его мохнатый спутник, и не сожрут ли его очередные панталоны учёного. Кетчупа видно не было, из чего Либерти сделал вывод, что его банально кинули на произвол судьбы.

— О, нет-нет! — засветился палкообразный представитель разума. — Только тех, кто в питательных растворах.

Он скользнул вглубь помещения и возбуждённо указал на ряды контейнеров и стеллажей, на которых располагались другие образцы неуёмного учёного разума, рождающего, как подумалось Пирату, исключительно ущербных и обездоленных чудовищ.

— Вот, моя дипломная работа, в память о бытности Кардиналом, — с изрядной гордостью произнёс длиннолицый, тыкая рукой в крошечный томик с религиозной символикой. — Молитвослов универсальный, знает даже диалекты и обращения далёких колоний, где остались коренные жители планет. Только он всё речитативом читает, под убойную музыку, — скис учёный, опустив взгляд.

— Ну, ничего-ничего, — похлопал его по плечу Пират, — зато дипломная же работа…

— Да, только я диплом за неё так и не получил, — вздохнул учёный. — А вот это у нас, — он подпрыгнул к большому ящику и запустил в него руку, — женское бельё с массирующими нанороботами, очень перспективная разработка, — он потряс перед лицом Либерти пучком шевелящихся и пищащих тряпок грязно-бурого цвета.

— А с этими что не так? Щекочутся? — участливо осведомился его собеседник, втянувшись в экскурсию по хранилищу.

— Цвет только такой, — уныло обронил учёный, забрасывая опытный образец обратно. — Нанороботы провели внутренний референдум и выбрали этот цвет своим национальным колором. Зато у нас тут ещё хранятся…

Следующие два часа Линденхост слушал о тренированных сползаться в одно и тоже место носках-близнецах на основе одноклеточного синтеза и образцов плаценты однояйцевых детей, о чешуекрылых перчатках, которые возвращаются к хозяину и погибают без своей пары, но которые изрядно любят свежее мясо. В списке были пупырчатые поплавки для рыбалки с подсветкой и навигатором, гидроботинки с гидрошнурками и встроенной этой самой гидрой для безопасности ног, армейская посуда с командирским басом и отборными матюками за недоеденную порцию, метла с анатомической щетиной для массажа дорожек перед домом, губка для одежды, которая нежно вылизывала каждый сантиметр ткани, оргазмируя в процессе чистки.

Но гвоздём программы Линденхост по праву счёл три изобретения: кашемировые чехлы для хранения тяжёлой десантной брони, противомоскитное средство для диких рогатых крылотрахов и неизменный, совершенно необходимый каждому разумному человеку перцовый баллончик с веселящим газом, который имел в составе наркотический элемент, вызывающий немедленное и необратимое привыкание.

Баллончик, кстати, как отметил про себя воспитанный Пират, попёрдывал и кряхтел, вспучивая полированные бока, да и походил на старинный акваланг средних размеров…

— Скажи мне правду, брат мой, — задушевно обратился к учёному Либерти, украдкой утирая с глаз слёзы смеха, — вы реально занимаетесь всей этой овцечёской, язви меня в душу?

Худощавый учёный недовольно поджал губы, одарил Линденхоста презрительным взглядом и молча вышел прочь, оставив собеседника среди жующих, храпящих, чмокающих и пердящих образцов современного учёного гения.

— Мрьяу? — раздался внизу робкий вопросительный мявк кота. Либерти нагнулся и подхватил на руки животное, почёсывая его за ушком.

— Пошли отсюда, пока нам с тобой тоже в зад каких разработок не напихали, — сказал он коту, унося его подальше от хранилища. — А то будем мы с тобой потом сползаться, как носки, в корзину для санобработки, хрюкать от перца и жевать собственные гениталии.

Кот согласно уркнул, потершись мохнатой мордой о щёку Пирата.

 

15.4. Романов в спортзале. Соревнования на тупость

19 августа 2278 года

— Утро доброе, господин хороший! Погода сегодня солнечная, температура вакуума за бортом повышенная, влажности воздуха не наблюдается из-за отсутствия там воздуха! — бортовой искин «Ромашки» был особенно болтлив именно по утрам, когда, согласно давно и прочно устоявшейся традиции, будил экипаж и исследователей, а также гостей и случайных попутчиков. Пока что он ещё ни разу не повторился в своих плоских шуточках, чем раздражал Марка всё сильнее и сильнее. — При прогулке за пределы корабля рекомендую надевать прорезиненный скафандр на случай выпадения метеоритных дождей. В третьем секторе околопланетарного пространства проводятся испытания квазиживых добывающих роботов нового поколения, просим воздержаться от посещения этого участка пространства на судах любого типа — возможна ваша спонтанная переработка на полезные ископаемые и отходы…

— Тьфу ты, пакость электронная… — буркнул Романов, убирая руку, которой он по привычке закрывал глаза сразу после пробуждения, чтобы не слепил свет потолочных ламп казармы десантного училища… Казарма давным-давно канула в Лету, а привычка осталась. — Сгинь, проклятый. И не выбалтывай секретные сведения кому ни попадя, находка ты моя для шпиона…

Искин бестолково хихикнул, и парировал:

— Какие же они секретные? Эта разработка ведётся по официальному гранту Академии прикладного знания и Университета Восточного Пика Кунь-Цзы, а также — на деньги трёх или четырёх разведывательных служб, таких как СГБ, Потаённый Покой Внутренних Справ Поднебесной Империи, Кха`Тисс-Рра раута, и ещё кого-то, запамятовал… Пардон, сейчас уточню…

— Задолбал. — Марк понял, что окончательно проснулся, и уже не уснёт… — Скажи, негодник ты эдакий, спортзал у вас есть?

— Пятая палуба, налево от главного лифта, спортзал оборудован гравитационным контуром и совмещён с бассейном, стрелковым тиром, десантным модулятором и кабинетом пассивной секс-терапии, — искин заржал. — Заведующий — доктор Гельман, сейчас в отпуске на Мантикоре. Вы занесены в список пользователей, добро пожаловать! Только мыло в душевой не роняйте…

Марк рассмеялся, и, открыв глаза, покинул койку. Ханна ушла к себе ещё ночью, благо поселили их рядом, а судья ещё не привыкла просыпаться рядом с ним. Романов умылся, принял ультразвуковой душ, и, благостно насвистывая мелодию из старого фильма, направился в спортзал.

Тело просило нагрузки, а мозг умолял о каких-нибудь срочных действиях — вот они сейчас их и получат… В модуляторе, или на гравистенде, или в объятиях тренажёров — неважно.

Первое, что бросилось ему в глаза, когда он вошёл в обширное, но слегка обшарпанное помещение спортзала, пропахшее потом и разделённое на разноразмерные сектора яркими бело-синими полосами с эмиттерами силового поля — это глухо звякающая и жужжащая приводами махина многозадачного тренажёра, мигающая указателями и предупреждающими надписями. В десантном училище на подобных громадинах курсантов обкатывали «на дымок», выдавая искусственным противомышцам запредельные коэффициенты усиления, так, что даже шевеление пальцем требовало недюжинных сил и воли. Такие тренажёры могли сымитировать силу тяжести, превышающую земную в десятки раз — правда, после двадцати «же», если находился настолько тупой старший офицер, что включал этот режим, внутренности «железной жопы» приходилось отмывать от физиологических жидкостей неудачливого курсанта, а иногда — и от самого курсанта…

Сейчас агрегат сиял жёлтой надписью «Занято. 10 G», и клацал гидравликой, показывая на голограмме силуэт приседающего человека.

Романов хмыкнул, вспомнив молодость, и направился к десантному модулятору, пять капсул которого приветливо скалились разверстыми пастями-ложементами. Фантомная реальность, имитирующая сражение, вместе с полноценным мышечным ответом должна была помочь стимулировать и мозг, и тело в равных пропорциях…

Смятый плащ, когда-то белый, а теперь — серовато-бежевый, сиротливо лежащий у стойки для одежды, Марка не насторожил.

Он выбрал одиночный режим, среднюю сложность, и полный ответ усилителей. Теоретически, повреждения, нанесённые его аватаре внутри виртуального полигона, при таких настройках могли обернуться синяками, ушибами и ссадинами, а при особо неудачном раскладе — и переломами. Практически же такого никогда не случалось на памяти полковника, и он с радостью окунулся в имитацию осады Лендсдейла. «Сторона — Протекторат, положение в командной цепочке — десантник до капрала включительно, роль — разведка и огневая поддержка, вооружение — стандартное, длительность имитации — до прерывания по команде. Вроде бы всё, — думал Марк, настраивая систему. — Ну и что, что разведподразделения выбили почти в самом начале операции, когда узкоглазые посыпались с небес, как тараканы. Я-то выживу… Интересно было бы переломить ход операции, да жаль, машина не позволит…»

Одиночные капсулы и боты с десантом Поднебесной сыпались сверху так плотно, что некоторые сталкивались и взрывались при маневрировании. Орбитальные платформы ПДО подавили ещё час назад, наземные комплексы захлёбывались от обилия целей, и взрывались от прямых попаданий с орбиты. Город, который спешно оставляли последние жители, то и дело сотрясался от взрывов падающих бомб и вспышек излучения, высотные здания рушились одно за другим… Марк активировал маскировку, и занял позицию на крыше небольшого складского комплекса возле окраины Дейла, послав подальше орущие по комм-каналу голоса своих виртуальных командиров. Тактическая задача, поставленная ему, была не просто невыполнимой, но ещё и совершенно головотяпской — защищать опустевшие помещения военной базы, по территории которой не отбомбились только из-за извечного раздолбайства наводчиков-китайцев, и геройски подохнуть вместе со всем взводом в планы Романова не входило. Здесь же, с хорошим сектором обстрела и относительно большим пространством для манёвра, он мог изрядно проредить ряды наступающих. «Если удастся разменять себя на узкожопых один к ста, задача-минимум выполнена. Задача-максимум — вывести это соотношение на уровень один к тысяче. Сверхцель — победить весь корпус маршала Ли, — Марк усмехнулся своим мыслям. — Но это, к сожалению, фантастика…»

Первую волну он пережил, ссадив в полёте порядка полусотни капсул и два десантных бота. Длинноствольный плазменный излучатель и миниракетомет с гиперзвуковыми ракетами прекрасно справлялись, дырявя тонкий металл на расстояниях до десяти километров… Потом стало припекать — на очаг активной обороны обратило внимание командование противника, и в небесах коротко засвистели крыльями атмосферные истребители. Здания складов запылали почти сразу, вышка связи обвалилась после того, как подбитый атмосферник врезался в неё, кувыркаясь, а недалеко разворачивались, рыча моторами, набитые доверху солдатами гусеничные броневики, выезжавшие по пандусам десантного транспорта…

«Всё, финита, — Марк всадил остававшиеся ракеты в борт транспорта, дождался, пока отзвучат взрывы, и, на ходу скручивая ствол плазменнику, рванул ко входу в подземные туннели, ведущие к центру города. Канализация, коммуникации, сервомеханизмы, которые так легко перепрограммировать… — Ещё полчасика, и меня всё равно размажут…»

Далеко позади глухо бахнул взрыв, и Романов улыбнулся. Подарочек судьбы в виде пары гравигранат на растяжке, достался его преследователям, когда сам полковник уже чапал по сухим и пыльным туннелям к центральному отстойнику. Сюрпризов он больше не ждал, и позволил себе немного расслабиться…

Когда на очередном перекрёстке высоких коридоров на него сверху свалился рослый солдат в рыже-зелёном силовом скафандре, с золотой звездой Поднебесной на нагруднике, Марк слегка опешил. Но бой есть бой, и, увернувшись от удара массивных ботфорт, Романов, шипя от боли в мышцах, отбросил противника к стене. Тот впечатался забралом в пенобетон, и сполз вниз, чем и воспользовался полковник. Не торопясь, он достал вибронож из ножен, и включил его. Что-то подсказывало ему — эта встреча далеко не случайна, и может выйти боком. Прислушавшись к бормотанию комм-канала и включив переводчик, Марк предложил солдату почётную сдачу в плен и сохранение уважения.

Его ошеломлённый противник встал, и, отстегнув шлем, стащил его с головы. На Романова смотрел слегка поцарапанный Судья. «Ричард, мать его, Морган…»

— Предлагаю честный поединок, полковник. Победивший в нём получает Ханну… То есть, Анну… — глаза Рика нехорошо светились странным тусклым отсветом — то ли от местного говённого панельного освещения, то ли… — Проигравший уходит. Как вам такой вариант?

— Ты сдурел, Морган, — Романов отстегнул крепления собственного лёгкого бронешлема, и бросил его на пол. — Судья ты, или нет, но ты определённо сбрендил… Нет, я очень рад, что ты перестал быть тем отмороженным чурбаном, которого я встретил не так давно…. Но, блядь, ты переходишь все грани и границы.

— Это честно. Без ущерба для тел. Я не предлагаю соревноваться на дальность броска, скорость бега, или поднятие тяжестей… — Рик тяжело дышал, и над его бровями выступила испарина, — Всё предельно просто и правильно.

Марк ощутил внутри поднимающуюся вверх волну ярости и раздражение.

— Ты мне ещё поединок на палочках для еды предложи, китаец хренов… Пойми, наконец, соревнованиями в тупости женщину не завоюешь! Тем паче, если она уже сделала свой выбор, — полковник отбросил в сторону нож, и расстегнул перчатки. — Я не знаю на что ты, Ричард, мать твою, рассчитываешь, но Ханна — это не твоя Анна. Она — другой человек, и мы с ней…

Судья неожиданно бросился вперёд, размахиваясь бронированным кулаком по траектории, опасно пересекающейся с головой полковника.

С трудом блокировав наплечным щитком удар, Марк коротко подсёк ноги Рика, и, бережно уронив его на пол, завернул выбитую из сустава правую руку Судьи за спину.

— Да, больно, я знаю… — проговорил он, выдыхая воздух сквозь зубы. Искусственные мышцы их костюмов скрипели от натуги. — Рик, мать твою за ногу, включи мозги и выключи, нахрен, Судью. Я очень рад, что ты сейчас способен на чувства, пусть даже это чувство — ярость. Но она, за которую ты так рыцарски сражаешься сейчас… Да не дёргайся ты, больнее будет… Она — не Анна. Это другой мир, и другие люди…

— Кто… Ты… Такой, чтобы… Судить? — прохрипел полузадушенный Морган из-под Марка, придавливавшего его к полу, — Я… предложил… поединок…

— Я не судья. Я — твоя совесть… — Романов внутренне сплюнул, и пожалел, что не прослушал в своё время курс психологии или карательной психиатрии, — Тут не поединком всё решается, понимаешь? Хотя, на кой сдались мне эти галеры, вот скажи, а?…

— Да пошёл… ты… — Рик дёрнулся ещё раз, и обмяк.

— Только после вас! — Марк грустно улыбнулся, и активировал выход из виртуальной реальности.

«Болезнь надо лечить сразу, не допуская её развития до летального исхода. Но что делать, если излечение болезни почти наверняка убьёт пациента? Лечить? Не лечить? Оставить всё, как есть?» — Романов сам не знал ответа на эти вопросы, всплывавшие в сознании, пока машина выводила его из режима. Он надеялся, что Рик не наломает дров…