Юнний едва приоткрыл туго открывающуюся калитку, врезанную в громадных воротах, и зашел внутрь, на территорию «Рогатого петуха».

Основное здание постоялого двора было приземистой и длинной двухэтажной постройкой, сложенной из желтоватого камня, мелкими отдушинами и длинными узкими окнами с мутным стеклом, подобно бойницам, через которые пробивался дневной свет, с трудом освещая помещение.

Сверху, на крыше, была непонятная фигура, видимо представляя из себя, неказисто вырезанного из дерева конька, в котором лишь при изрядной толике воображения, можно было угадать некое подобие петуха.

Это и был постоялый двор «Рогатый петух», если вы захотите остановиться в нем и будете искать его, он находится за каменным мостом слева, на Недлинной улице. Это совсем рядом с Болотной площадью, не доходя до нее всего пару сотен шагов.

В нем любили останавливаться путешественники, всевозможные торговцы и пилигримы Солнца, со своим скотом. Здесь за весьма умеренную плату можно было оставить в стойле лошадь, верблюда, мула, тяглового тура.

Здесь же располагалась небольшая лавочка кожевника Тумаша Уголька, он мог постояльцам, вернее их скотине починить упряжь. Работа у него была отменная, но дороговата, но не надо забывать, что это была Морита, да и значительную часть своих доходов он отдавал Фесебу, динату Народных гвардейцев — «красноперых».

Кожевнику Тумашу и так нелегко далось разрешение для работы на этом месте. Несколько дней стояния в длинных очередях городской ратуши, суета чинодралов, преисполненных значимости от занимаемых ими должностей. Все это стоило два двойных серебряных денария в бездонный кошель чиновника, и он милостиво дозволил ему открыть доходное место в «Рогатом петухе».

На Юнния сразу же обрушился дух постоялого двора. Он чуть поморщился, от непривычного для его обоняния горожанина, дивного запаха «Скотного двора».

На него с укором смотрел старый мерин, лениво и с натугой отгоняя своим облезавшим хвостом, жирных мух, сидевших на его ребрах, выпирающих через потертую упряжью, кожу.

— Да, Боец, давно тебя пора на скотобойню отправить, совсем дряхлый стал! Глядишь, несколько жалких медях, можно было бы выручить и за твою жалкую шкуру! — Сказал похожий на свинью раввенец, похлопывая клячу по облезшей гриве.

Да тебя самого пора на бойню, только отличие от свиньи, что стоишь на двух ногах, вместо четырех. Отожрался, совсем, как хряк стал — неприязненно подумал про него Юнний.

Подойдя к нему, он спросил его вдруг, глядя в заплывшие жиром глаза:

— Любезный, не подскажете, где можно найти одного из постояльцев «Рогатого петуха»?

Извините, что я не знаю вашего имени, почтенный!?

Польщенный вежливым обращением раввенец, довольно хрюкнул:

— Орруэл Визгун! Бабка моя родом была с Железного Острова, вот и дала мне такое странное имя! Если вам надо куда- либо в этом великом городе, мои коляски, запряженные лучшими лошадьми, доставят вас, куда будет угодно!

Юнний, являя собой образец изысканности, церемонно ответствовал:

— Возможно, я и воспользуюсь вашими услугами, но прежде всего мне надо найти одного из постояльцев, сего дивного заведения?

— Ну, внутри хозяин постоялого двора, вы сразу увидите его. Это загорец Керим, очень состоятельный человек и честный к тому же!

Ага, честный, подумал про себя Юнний. В Морите, это такое же чудо, как невесть откуда взявшийся, журчащий драгоценной влагой ручей, в засушливой пустыне Синда.

Проходя мимо него, он в свою очередь, любезно поблагодарил его:

— Спасибо, уважаемый Орруэл, пусть Солнце вечно озаряет тебя, твое благосостояние и твоего коня, приносящего тебе баснословное богатство!

Визгун смотрел на него поросячьими глазками, с трудом соображая, что же ему сказал этот плечистый верзила.

— Как-как говорите, зовут вашего славного скакуна!?

Свиноподобный владелец клячи сперва даже не понял, про какого такого скакуна его спрашивают. Наконец, догадавшись, он оторопело сказал, разглядывая едва стоявшего на ногах облезшего коня:

— Боец.

Задержавшийся Юнний согласно закивал головой:

— Достойное имя, для него, достойное. Он, конечно, староват для скачек, но жеребят делает, наверное, как молодой!?

И где же, Вы, приобрели потомка, прославленных скакунов эмирата Таньшаня?

Такой круп и высокий изгиб шеи, свойственен только скакунам конюшни Эмира Таньшаня. Наверное, в качестве военного трофея Раввене достался?

Визгун оторопело смотрел на свою клячу, которую он собирался, только что отдать на бойню. Он уже и не помнил, как она досталась ему. В самом деле, с кобылами Боец, вроде, при его памяти и не сходился. Неужели этот учтивый здоровяк прав и невольно открыл ему глаза на родословную Бойца, от жадности и близости невероятной удачи, у него даже сперло дыхание.

Юнний продолжал давить его дальше:

— Почем жеребят продаете, уважаемый Визгун? Жаль, что у меня денег не хватит для него. — Он сокрушенно вздохнул:- счастливый, Вы, однако человек. И как его у Вас, только не увели!?

Визгун крикнул во все горло, подзывая пацана, чистившего стойло:

— Эй, Весень, иди сюда, несносный мальчишка!

К Визгуну прибежал замызганный хлопец и уставился на хозяина, в ожидании дальнейших распоряжений.

— Отведи Бойца в стойло и ячменя дай, а вечером его выгуляешь!

— Да, хозяин, но Вы сказали, что его на бой…

Визгун рявкнул на него:

— Иди, и смотри мне. Накажи возчикам, Бойца в коляску больше не запрягать!

Парнишка, уводя лошадку, с готовностью ответил:

— Понял, хозяин!

Ладно, кляча, подумал про себя Юнний, потянешь еще одну лямку. Я думаю, столь приятную участь в конце жизни, ты заслужила. Почетный отдых, пока его плутовство не раскроется, годик-второй пройдет, а там или тебе срок подойдет, да пока будущий жеребенок вымахает, да все может быть. Вплоть до взятия стен этого города степняками, хотя он решительно против такого развития событий.

Юнний напомнил про себя замечтавшемуся барыге:

— Так вы говорите, где можно найти Керима, хозяина «Рогатого петуха»!?

Орруэл Визгун повернулся к Юннию и доверительно доложил ему:

— Да, этот Керим, та еще загорская крыса, за стойкой, небось, стоит. На лестнице, ведущей в комнаты для постояльцев, вторая ступенька снизу, подгнила и слегка треснула. Смотри, только не наступи на нее!

— Так, что же он ее не заменит?

— Да скорее, лягушка соколом взлетит, чем он ее заменит за свой счет. Он ждет, пока кто-нибудь из постояльцев или их гостей, не наступит на нее и сломает ее. Вот тогда он и вычтет с него за ступеньку!

Юнний искренне поблагодарил его:

— Спасибо Визгун, что предупредил!

И он направился в основное здание постоялого двора.

Зайдя внутрь, увидел несколько длинных столов и скамеек с низенькими спинками. Две смазливые девушки не спеша убирались в просторном зале, готовясь к вечернему наплыву постояльцев.

За ними пристально наблюдал хитроватый загорец, стоящий за стойкой. Это, наверно, и был Керим, владелец «Рогатого петуха».

Юнний справился у него:

— Хозяин, не подскажешь, где мне можно найти Дейвана — беловодца!?

— А харошый постоялэц, дээньги платит воврэмя. Падымысь, дарагой, навэрх и вторая двэрь слэва!

— Спасибо, хозяин, и пусть вечно озаряет тебя Солнце!

Юнний подошел к лестнице, ведущей наверх к комнатам, находившимся на втором уровне и под внимательным взглядом загорца, со скрытым злорадством, переступив через вторую ступеньку, поднялся наверх.

Керим разочарованно взмахнул руками, удивляясь прижимистости и скупости этих раввенцев. Он кинул взгляд на приоткрытую дверь, за стойкой, где в комнате виднелся лежак, с небрежно наброшенным сверху покрывалом. Почувствовав вдруг явное желание, он крикнул чернявой, чуть горбоносой девке, стоявшей на четвереньках и, вяло теревшей пол мокрой тряпкой:

— Тина, иды сюды!

— Надо, чтобы он к тебе принюхался, надевай!

И беловодец швырнул ему скомканный ворох одежды.

Юнний с подозрением взял его и, разворачивая, поинтересовался:

— Дейван, а ты хоть раз стирал свое тряпье!?

— А, зачем, так даже лучше! Запах мой, может, дикий кот и не разорвет тебя сразу — хохотнул беловодец, с явным удовольствием глядя на побледневшего раввенца.

Юнний, нехотя, взял мятую одежду и с плохо скрываемой брезгливостью, стал напяливать ее на себя.

Беловодец, между тем продолжал наставлять его:

— Запомни, главное, не повышай голос, говори тихо. Признай, что дикий кот сильнее тебя!

— А я и не спорю, что дикий кот сильнее меня, и не буду даже пытаться разубедить его в этом- с готовностью согласился с ним Юнний, стараясь впихнуть себя в тесноватую куртку.

Он был шире в кости, чем Дейван, более рослый и выше его, примерно на пол-локтя.

Его одежда явно была ему мала, и руки торчали у него из рукавов, почти на ладонь.

Юнний старался стянуть полы куртки, пуговицы в виде деревянные палочек не пролезали в петли куртки. Одна из них даже оторвалась от безуспешных попыток Юнния застегнуться.

С неодобрением Дейван подошел к нему и, сделав попытку подтянуть ему куртку, проворчал:

— Здоровый, какой, отожрался, словно тур. Ничего, подпоясаем тебя ремнем, утянем малька!

Он ткнул кулаком в живот Юнния, не ожидавшего этого, и ойкнувшего от неожиданности и ловко прихватил его широким кожаным ремнем.

Беловодец пристально оглядел раввенца, выглядевшего довольно несуразно и скептически произнес:

— Да, не очень то ты смотришься для ваших девок!

Юнний, с отчаянием оглядел себя:

— Да меня первый патруль «синяков»,остановит в таком виде. Примут еще за бродягу или варнака в темном переулке, раздевшим какого-нибудь беднягу.

— Ничего, смеркнется уже, да и мы с тобой будем изображать не благородных Саев, придумаем чего-нибудь — попытался успокоить его Дейван, старясь убедить в первую очередь себя.

Он добавил, стремясь скрыть сомнение в голосе:

— Для нас главное счас другое. Пойдем, познакомлю тебя с Тишей.

Юнний искренне удивился и спросил у него:

— Тиша! Это дикий кот, что — ли? Тиша!?

Дейван, чуть смутившись, от столь несуразного имени у подопечного зверя и как бы виновато, извиняющим тоном сказал:

— Ну, Тиша, когда он был еще сосунком, он был самым слабым и тихим из всего выводка. Я и взял его себе и назвал так.

Тиша, значится тихий, это хорошо, если бы в самом деле, так. В глубине души, Юнний ужасно боялся своего грозного союзника.

Они вышли из маленькой комнаты, в которой обитал Дейван в темный, длинный коридор, освещаемый лишь тусклым огоньком масляной лампы с закопченным стеклом, из-за чего окружающая их темнота казалась еще больше.

— Пойдем не через зал внизу, а с торца здания. Там есть черный ход с выходом на скотный двор.

Навстречу им попался лишь один постоялец, пропахший стойким запахом соленой морской рыбы, въевшимся в его одежду.

Это был уроженец одного из Янтарных городов, он, покачиваясь, пропел:

— Т-о-омас, быстрый был как в-е-етер!

Видимо, выгодно продав свой чешуйчатый груз перекупщикам — загорцам, он от радости напился и ударился в «разгул», выпив целую кружку слабого пива. Вернувшись на побережье Студеного моря, в свой рыбацкий поселок, он с гордостью расскажет, как яро он куролесил в Морите, в этом порочном гнезде разврата и распутства.

Спустившись по скрипучей и неудобной лестнице, чуть не навернувшись с нее, они вышли к строениям, где постояльцы оставляли своих лошадей и туров.

Пробравшись мимо повозок, сопровождаемые подозрительными взглядами двух охранников «Рогатого петуха», они вышли к небольшому сарайчику, отдельно стоявшему в самом углу обширного двора.

— Зато сюда нос никто не сует, все побаиваются Тишу! — сказал Дейван, отпирая скрипучую дверь.

Резкий запах животного, обитавшего в этой пристройке, ударил в ноздри Юннию и в полумраке он разглядел лежащего дикого кота и поднявшего свою тяжелую голову. Дикий кот уже унюхал вместе с запахом друга и хозяина, запах чужого, незнакомого ему человека.

Прирученный дикий кот был относительно молод, но его мощный загривок уже достигал пояса струхнувшего Юнния. Короткая шерсть, темно-песочного цвета, покрывала тело яростного зверя. Грация дикого кота и скрытая сила перекатывающихся под шкурой мышц, ловкость его движений потрясли раввенца, увидевшего грозного хищника в первый раз.

Верхние клыки кота чуть заходили вниз, за нижнюю челюсть, но не клыки были главным оружием дикого кота, а мощные лапы с острыми когтями, которые, шутя, рвали кожаные доспехи, даже кольчуги не всегда могли устоять от рвущих движений сильных лап.

Это было настоящее живое орудие убийства, умное и опасное хищное животное, оно легко нападало на человека, в случае необходимости.

Только беловодцы, могли приручать диких котов, но как они это делали, никто толком и не знал. Слишком ревностно они берегли свои секреты, эти «мохноногие».

Желто-зеленые глаза, прищурившись, посмотрели на замершего Юнния, уши чуть прижались. Кончик хвоста явственно подрагивал.

Дикий кот, глядя на Юнния, чуть оскалил свои грозные клыки и еле слышно зарычал, заставив замереть на месте Юнния.

— Это свой, — мягко говорил Дейван, он заметно понизил голос и, пристально глядя дикому коту прямо в глаза — это свой, Тиша.

Он прошептал остолбеневшему от страха Юннию:

— Не бойся, на тебе есть его запах и мой тоже, и он его чует.

Хищник привстал и мягко ступая своими большими лапами, подошел к боявшемуся пошевелиться Юннию. Он ткнулся тяжелой лобастой головой ему в бедро, своим движением чуть не свалив его с ног.

— Признал- с явным облегчением вздохнул беловодец.

— Это он об тебя потерся, передавая свой запах, пометил тебя, значится — пояснил он побледневшему раввенцу.

Юнний, дрожащей рукой вытирая со лба выступивший холодный пот, и ослабевшим голосом просипел:

— Да, я вместо него сам себя чуть не пометил от страха. Хорошо хоть он ногу на меня не задрал и не брызнул на меня.

— Не переживай так, раввенец. Я, перед тем как дать тебе свою одежду, извалял ее в …!

Юнний возмущенно перебил его:

— «Лесовик», ты что!?

И с гримасой отвращения принюхался к рукаву, не зная, что высказать беловодцу по этому поводу.

На это Дейван философски заметил, теребя Тишу под подбородком, от чего тот, зажмурив желтые глаза, урчал от удовольствия:

— А что, все верно, лучше вонять и быть живым, чем не вонять, но быть мертвым и чистым!

Дейван подошел к темному углу и, покопавшись в соломе, достал увесистый тюк и развернул его:

— Выбери оружие!

Юнний одобрительно хмыкнул, глядя на этот небольшой арсенал и добавил:

— Да, если бы «синяки» увидали эту гору оружия, тебе, чтобы откупиться от каторги, пришлось бы не малую кучу серебра им отсыпать!

— Так, что у меня здесь. Есть три арбалета, сразу вдвоем выстрелим, ты потом из третьего и сразу ко мне на помощь!

И недоверчиво спросил Юнния:

— Не струхнешь раввенец!?

— Обижаешь — ответил Юнний, взяв арбалет и с заинтересованностью его разглядывая.

Дейван, глядя на его неуклюжую попытку взвести его, с сомнением в голосе спросил Юнния:

— Ты же говорил, что воевал в Синегорье, а с арбалетом, как петух с индейкой совладать не можешь!?

Оскорбленный Юнний с гордость ответствовал:

— Да, я был в охранной кентархии тяжелой пехоты, самого наместника Синегорья Грачана Гордого, туда и подбирали только таких рослых, как я! Арбалеты были у второй кентархии стрелков, приданных Наместнику и охранявших его!

Все еще сомневающийся в боевых возможностях Юнния, Дейван переспросил его:

— Понятно, а в боевых действиях, вы с синегорцами участвовали?

Юнний промямлил, словно оправдываясь:

— Да не, мы же все время при штабе миротворческих раввенских сил были! В наших, чешуйчатых панцирях, по горам особо за мятежниками и не побегаешь. Мы же не тамошние, белорунные горные бараны по горам скакать!

Дейван протянул насмешливо, смотря на бывшего «миротворца»:

— Понятненько, две сотни здоровяков охраняли покой самого Наместника!?

Юнний поправил Дейвана:

— Нет, не две сотни! Еще одна сотня конных «красноперых» гвардейцев, была прикреплена к его штабу.

— Вояки, мать вашу — Родину! Задницу вы случайно Наместнику там не подтирали!?

Юнний даже обиделся на Дейвана, за принижение его «опасной» службы по охране ставки и драгоценной особы, командующего раввенскими «миротворческими силами» в бунтующем Синегорье

Он, искоса взглянув на него, недовольно буркнул:

— Нет, для этого у него были свои ординарцы.

— Ну, Юнний, у нас с тобой ординарцев не будет!

Беловодец поднял арбалет и, уперев его пятой в землю, взвел тетиву, проверяя, не ослабла ли она.

— Смотри, взял арбалет, взвел, навел, стреляй! Арбалет не лук, тут много ума не надо. Так тетивы я все-таки заменю, а теперь посмотрим, что у нас есть для ближнего боя.

Дейван нагнулся и вытащил из груды железа массивный тесак, жестко закрепленный на крепкой длинной рукояти, сделанной из сучковатого дерева.

У окончания лезвия тесака, на обратной стороне, был отходящий в сторону, хищно отточенный крюк.

Юнний с любопытством посматривал на незнакомое для него оружие:

— Хорош крюк, если сома надобно забагрить!

Дейван, заметив его взгляд, перехватил поудобнее и примерившись к тесаку, пояснил ему:

— А этот крюк для захвата оружия врага, а ты вон меч себе подними. Им-то хоть пользоваться умеешь — поддел он раввенца.

— Да мы от безделья при штабе, только мечевым боем и боевыми упражнениями занимались! Пить нельзя было, не то сразу в полевые части перекинут, а там, не долго думая, быстро в рейд по горам отправят.

— Боялись, значиться, мятежников-то? — не преминул Дейван поддеть раввенца в очередной раз.

Беловодец добавил к своему странному тесаку длинный и широкий загорский кинжал, дополнив свое вооружение.

Разобиженный Юнний недовольно засопел, поднял меч и вытащил его из ножен. Клинок у него был чуть длиннее обычных и с более удобной, ухватистой рукоятью. Она словно вросла в широкую ладонь Юнния.

Он поднял руку и несколько раз взмахнул мечом, пробуя его на баланс.

Юнний обрадовался хорошему оружию, как маленький ребенок, раскрашенной деревянной игрушке. Он проверил ногтем большего пальца боевую заточку клинка и спросил Дейвана:

— Откуда же родом такой красавец!?

Дейван улыбнувшись, ответил:

— Этот меч завезен с самого дальнего края Запада, с самой Лузитании. Называют его там, если по нашему — «пасынок», вишь, до двуручного меча, как у вояк с Горных кантонов, он не дотягивает, хоть и поболее обычного будет.

Если мы останемся живы, дарую. Я смотрю, он словно для тебя и по твоему росту. В самый раз тебе будет!

Юнний был в полном восторге от «пасынка», перехватил его левой рукой, у крестовины, где лезвие было намеренно не заточено для прихвата второй рукой. Это был бы весьма богатый дар.

— Да, если бы мне такой при моем армейском чешуйчатом панцире, я бы и без щита, с таким мечом справился и вышел бы на степняка!

Дейван усмехнулся и, почесав затылок, пробурчал себе под нос:

— Ну, чешуйчатого панциря я тебе не обещаю, а вот кольчужка где-то у меня завалялась, по случаю!

Он из угла достал мешок, встряхнув его, чихнул от облака пыли, вынул из него кольчугу, обильно смазанную маслом для большой сохранности и защиты от ржавчины.

Юнний, тщательно обтерев кольчугу мешком, отбросил дерюжку в сторону. Он надел кольчугу на себя и, помахав мечом, кисло заметил:

— Да, в моем армейском панцире поудобнее было там вес, равномерно по телу распределен был. Кольчуга же на плечах обвисает, да и колотый удар она не так держит. Надо бы кожаный гамбезон под нее поддеть, хоть и жарковато мне в нем будет!

Дейван резонно подметил:

— Как говорят наши будущие недруги — степняки: — Дареному коню в зубы не смотрят и под хвост ему не заглядывают!

Когда они вышли из пристройки, Дейван сказал Юннию:

— Да нам пора уже, подожди меня здесь!

Юнний присел на корточки и привалился спиной к сарайчику и посмотрел вверх.

Заходящего за горизонт Солнца уже не было видать. Лишь его лучи еще окрашивали небосвод в пурпурный цвет, словно омывая его багровой кровью.

Перистые облака, растянувшиеся вдоль горизонта, были подсвечены снизу Солнцем, создавая волшебную картину, созерцание которой заставляло замереть сердце в восхищении, от открывающейся взору Юнния, дивной красоты.

Бледная, еще не вступившая в свои права луна, взирала сверху на обитаемый мир, распростершийся под нею, готовясь заменить уходящего старшего брата.

Чувство умиротворения снизошло на Юнния, все ему казалось мирской суетой. Его работа в Братстве Черной Стражи, разбитные девки, Раввенна, серебро, получаемое им от беловодских проныр.

Все его пустое существование пронеслась перед ним, словно он стоял на пороге смерти и готовился погрузиться в приходящую тьму неизвестности, наступающую за прожитым отрезком существования человека, называемую всеми Жизнью.

Ему хотелось стать послушником Солнца, совершить паломничество, вкусить святости и наставлять людей на путь истинный, дабы служить беззаветно обществу, не надеясь на блага в этой мирской жизни. И, закончив свой короткий жизненный путь, уйти духовно просветленным по дороге озаряемой Солнцем.

Вдруг, откуда — то издалека, раздался визгливый окрик какой-то мамаши, зовущей своего отпрыска. Вопль, словно резанул уши, нарушив волшебный миг очарования, смирившегося было Юнния:

— Ений, а ну марш домой!

Юнний, очухавшись, поневоле посочувствовал загулявшему сорванцу. Обладательница этого голоса, явно собиралась хорошенько всыпать заглявшемуся Ению на орехи.

Он встал, упустив мимолетное просветление духа и усмехнувшись, сказал себе:

— Чего только не привидится, вроде, и дыма дурь — травы не вдыхал!

Постоялый двор загомонил. Деловой народец, закончив свои дела, потихоньку подтягивался к «Рогатому петуху», обсуждая свои вопросы и незаконченные дела за этот день.

Один из них заглядывая другому в глаза, горячо доказывал:

— Да, ты, посмотри, какая льняная ткань, тонкая, нежная, вышелушенная, вся вычесанная от грубых волокон. Посмотри, на бумаге печать палаты производителей тканей и прочих материй, подписанная самим Слугой Народа!

Его собеседником был раздобревший угрюмый купец, с бугристым затылком, одетый в желтые штаны, с малиновой рубахой навыпуск, подпоясанной кожаным ремешком с серебряными клепками.

С упитанной шеи свисала золотая цепь с золотым же символом Солнца на ней. Все выдавало в нем бывшего, то ли варнака, то ли вояку, отмахиваясь от подсовываемой бумаги, словно от заразы, жестко сказал ему:

— Да что, ты, мне тычешь свою цидулку, подписанную Слугой, с него ведь не спросишь!? Он высоко сидит, смотри ежели чего, я с тебя сам стребую! Слуга Народа подмахнул, не глядя, твою писульку, ты отвалил ему серебришка, вестимо?

Ежели оплетешь меня, дак в «Ржавом клинке» всегда найдутся молодцы, готовые пустить кровь!

— Что ты! Что ты! — замахал руками раввенец, отводя глаза и пряча взгляд. Он клятвенно пообещал, стремясь убедить недоверчивого торговца:

— Солнцем клянусь, если я вру, пусть оно сожжет меня на этом месте!

Понукая лошадку, восседая на повозке, подъехал Дейван и спрыгнул на землю возле Юнния:

Он внимательно посмотрел на него, еще не отошедшего от внезапного просветления сознания:

— Ты что это, как будто сам не свой?

— Да так, чудное привиделось!

— Привиделось ему, святой провидец нашелся, эдак ты еще переплюнешь Кудрю — сказал беловодец, имея в виду знаменитого на всю Раввену святого провидца Лекса Кудря, известного своими мрачными предсказаниями о скором конце света.

Юнний разглядывал повозку с несуразным сооружением, в виде неказистой будки сверху.

Дейван, загоняя дикого кота в нее, сказал:

— Да, когда я выступаю с Тишей, перевожу его в ней.

— Разумно!

— Ты знаешь, я только твоей похвалы и ждал! — Дейван бросил ему грязную дерюгу:

— Накинь сверху, побудем этот вечерок углежогами!

Дейван дернул за вожжи, останавливая повозку:

— Так, мы на месте, тпру, стой савраска! Ты готов Юнний!?

Тот проворчал, оглядывая темную улочку, едва освещенную светом двух масляных фонарей:

— Если скажу, нет! Для меня, что-нибудь, изменится?

— Нет, не изменится, но я так, на всякий случай, чтобы ты ненароком не струхнул!

Как я намедни и говорил, стреляем оба из арбалетов, потом я в сечу. Ты из третьего лупи и мне на подмогу! Далее все за Тишей, без него нас степняки живо на ломти нашинкуют!

Они спрыгнули с повозки и походили, разминая свои кости, после опостылевшей поездки, по плохой дороги с выбоинами.

Дейван полез под повозку, нагнулся и, поднатужившись, приподнял ее и прошипел Юннию:

— Давай снимай колесо, я его загодя смазал, легко сойдет.

— А это зачем?

— Затем, зачем, если стражники вдруг спросят, что мы здесь застряли, а у нас есть повод, колесо поправляем.

Сняв скобу, удерживающее колесо на оси, раввенец резонно сказал:

— Оно нужно нашим «синякам», по темным подворотням шастать! Делать им нечего!?

Подставив заранее заготовленную чурку под повозку, Дейван заметил в конце проулка двух синих стражников с факелами, осторожно подсвечивающих себе дорогу.

— Юнний, кто тя за язык дергал, накаркал ты на наши головы. Если чего, у нас колесо соскочило, давай убалтывай их, нельзя мне никак светится.

Не так уж много владельцев диких котов в Морите. Нельзя, чтобы они Тишу увидали, иначе весь наш замысел насмарку пойдет!

Он взял колесо и начал якобы прилаживать его к повозке, затем наклонил голову и полез под телегу, уходя от взора приближающихся «синяков».

Юнний широко улыбнулся подошедшим стражникам, как будто увидел своих лучших друзей, случайно встреченных им в этой темной улочке:

— Озари вас Солнце, защитники правопорядка! Не поможете нам, колесо вот соскочило.

Худощавый «синяк» скривился, словно, только что сжевал горсть горькой рябины:

— Это не наш участок, мы тут случайно оказались. Здесь, вообще-то, никогда патрулей и не бывает.

Его товарищ оказался более отзывчивый или более любознательный и, оглядывая повозку, спросил заинтересованно:

— А, вы, что здесь делаете, может, мед везете или солонину там!? Что в повозке?

Верзила придурковато ухмыльнулся им и сплюнул:

— Да какой там мед, древесный уголь везем!

Юнний в подтверждение своих слов, тряхнул корзиной, подняв облачко угольной пыли.

Стражники, сразу потеряв интерес к ним, тотчас поскучнели. Юннию, вне всякого сомнения, понятно было их горячее желание помочь им, да еще вдобавок, вымазаться в угольной пыли и быть такими же чумазыми, как и они.

Юнния взяло зло. Синяя стража могла бы помочь им, независимо от их положения в обществе и благосостояния. Он не замедлил съязвить:

— Хорошая у Вас служба, ребята! Возьмете меня к себе в Корпус, простым стражником!?

— Еще чего, давай работай, углежог! Товарищу, вон своему помоги, колесо приладить! — довольно оскалился худощавый стражник, радуясь, как ему казалось, удачной шутке.

Они заторопились и пошли дальше, спеша выйти, пока окончательно не стемнело.

Худощавый «синяк» выговаривал своему товарищу:

— Укуси тебя жаба, Трегуб! Вперлись в этот переулок, дорогу срезали, называется!

— Да, ладно, ладно. Скажем декарху, было подозрение на наличие дурь — травы у задержанных, опрашивали их!

Дейван кряхтя проворчал, вылезая из-под повозки:

— Юнний, ты что, уболтать их до смерти хотел, что — ли!?

Он озабоченно посмотрел вслед уходящим «синякам»:

— Хреново, что попались им, обязательно припомнят ведь нас!

Они принялись издалека оглядывать добротный дом укргурского торгаша.

Немного странно было видеть столь добротный дом по соседству с большинством пустовавших домов. Судя по надписям, нацарапанных на заборах, большинство соседних домов сдавались внаем.

Юнний первым нарушил затянувшееся молчание:

— Ну, и как мы выманим их!? Что-то не торопятся они к Саю Альверу в гости!?

Дейван нагнулся и подобрал каменюку. Взвесив ее в руке, он примерился и, метнув ее, разбил один из двух масляных фонарей, освещавших ворота.

Он, заплетающимся языком, изображая заплутавшего пьянчугу, проорал во все горло:

— «Конопасы», вон из Мориты, понаехали тут! Раввенцам из-за вас житья нет в столице!

Дейван запустил второй камень, но на этот раз промахнулся. Он подошел к воротам и, взявшись за висевшее на них медное, позеленевшее кольцо, принялся молотить им.

Юнний испуганно прошипел:

— Да они счас «синяков» вызовут! Нас и повяжут, за нарушение общественного порядка!

— Не должны, у степняков свой интерес к Саю есть! Да и у стражи, сразу вопросы возникнут к ним! Я думаю, сейчас нас прирежут, а мертвые тела в канаву, подальше отсюда!

— Чьи тела!?

— Чьи-чьи, наши конечно! Да что они там так долго!?

Появившуюся было надежду раввенца, что укргуров здесь нет, развеял грохот засова, запиравшего ворота изнутри.

Дейван шустро отбежал к повозке, возле которой стоял Юнний и, открыв щеколду на будке дикого кота, приготовил заранее взведенные арбалеты.

Дверь отворилась, и оттуда выскочило трое степняков:

— А ну геть звидсыля, злодюги!

— Сам ты геть! — Это уже Юнний догадался вступить в перепалку.

На шум назревавшей стычки, высунулись еще два степняка. Они осторожно посмотрели по сторонам, явно опасаясь не двух случайно забредших сюда, подвыпивших раввенцев.

Эти два «свиноеда» грозили сорвать их дальнейшие намерения на этот вечер. Да еще, куда — то, этот Оставар подевался.

Не теряя времени, Дейван метнулся к повозке и, выхватив заранее взведенный арбалет, навел его на степняка и выстрелил.

Кучка укргуров, непонимающе смотрела на своего сородича, осевшего на землю с оперением короткой толстой стрелы, торчавшей у него из груди.

Взревев, они гурьбой бросились вперед на Дейвана, выхватившего свой хитроумный тесак на древке.

Юнний тоже выстрелил в толпу набегавших вояк и, каким-то чудом для них, он умудрился промахнуться.

Дейван с размаху ударил по большой дуге, сверху вниз, ближайшего к нему степняка. Тот ловко увернулся, не пытаясь парировать удар но, беловодец на конце замаха подцепил крюком тесака за голень ноги и резко дернув, свалил его на землю.

Взмахнув тесаком, он, словно дровосек колуном, рубанул по пытавшемуся подняться степняку.

Воспользовавшийся неразберихой среди степняков, Юнний пользуясь удобным случаем, выхватил второй арбалет, выстрелил из него. Конечно же, во второй раз, он тоже промахнулся.

Мельком глянув на Тишу: дикий кот, прижав уши и прищурив желтые глаза, рычал, оскалив свои клыки. Он смотрел на Дейвана, умело машущего своим тесаком.

Юнний с упреком крикнул на Тишу:

— Надейся тут на тебя, а там твоего хозяина жизни лишают!

Выхватив «пасынок» из ножен и, выкрикивая боевой клич: — Раввена! Раввена! он ринулся вперед на ближайшего кочевника и, вскинув меч, вложил в удар всю свою немалую силу и тяжесть клинка.

При нанесении удара он использовал рычажную технику владения двуручным мечом, как и учил его матерый «красноперый» гвардеец из охраны наместника Синегорья, виртуозно владевший этим редкостным для Раввены оружием.

И, хотя его клинок не дотягивал до двуручного клинка, принцип действия был схож.

Он послал меч вперед, усиливая удар толчком левой руки, а второй, правой рукой, одновременно тянул клинок на себя. Легкая сабля, инстинктивно выставленная для защиты, не могла противостоять тяжелому «пасынку».

Удар тяжелого меча, направленный длинными руками Юнния, чуть смягченный выставленным клинком, разрубил степняку ключицу и врезался ему в плечо.

Раненый укргур не упал, а лишь опустился на колени, выронив свое оружие.

Юнний, выдергивая клинок и крутанувшись вокруг своей оси, ушел круговым движением, от удара набегающего еще одного орущего степняка с диким воплем:

— Та-а-ак!

Заступив за спину раненого им в плечо степняка, он ногой, толкнул его под ноги следующего нападающего укргура, пытавшегося наброситься на него. — Ну и где же этот Тиша запропастился, на миг мелькнула у него мысль.

Светлоусый укргур, не растерявшись, взвизгнув, перепрыгнул через раненого сородича и, ловко поигрывая саблей, сделал два быстрых шага к Юннию.

Юнний сделал укол, посылая меч вперед и лишь слегка помогая левой рукой в начальной стадии.

Степняк оказался не так прост, он, не встречая меч Юнния своей саблей, сознательно пропустил его удар мимо себя и, сделав шажок влево, ударил секущим ударом сабли, здоровенного «свиноеда», прямо в открывшийся правый бок.

Раввенец, не ожидавший этого удара, развернулся, пытаясь уйти от сабли. Он почувствовал ее удар, поскрежетавший по кольчуге и смягченный поддетым гамбезоном.

Юнний не сумел, все — таки, до конца завершить уход от жалящего укола сабли укргура.

Задохнувшись от удара клинка степняка, он локтем правой руки, ударил врага, целясь ему в подбородок.

Его отбросило на расстояние, удобное для нанесения колющего тычка «пасынком», чем Юнний и не преминул воспользоваться.

Не пытаясь рубить его, он, колющим ударом «пасынка», ударил в грудь отшатнувшегося от его удара светлоусого укргура.

Схватив наколотого на «пасынок» степняка левой рукой за плечо, он дернул его, насаживая поглубже на свой меч.

Еще в Синегорье, бывалые вояки ему неустанно говорили, никакого милосердия в бою к раненому врагу, иначе он тебя сам убьет.

Он почувствовал жжение в боку и теплую жидкость, текущую по животу и протекающую струйкой в пах и далее, в намокшую штанину.

Может, обмочился, подумал он с надеждой. Нет, глядя на ладонь окровавленной руки, задели брюхо, подумал он, в панике опускаясь на корточки, рядом с приколотым им степняком. Он потрогал еще раз окровавленный бок.

Звенья кольчуги разошлись, пробитые клинком сабли. Случилось то, чего он и боялся.

Задрав гамбезон, он попытался остановить кровь, прижав кусок чистого полотна, скомкав и приложив ее к широкой ране, сверху прихватив ремнем. Просочившаяся кровь уже хлюпала в сапогах.

Юнний увидел краем глаза Дейвана, припертого к стене степняками. Один из них бросился к раввенцу, но, увидев, что тот ранен, сбавил ход.

Вот и все моя смертишка пришла, подумал Юнний, увидев направляющегося к нему степняка, пока остальные окружали беловодца.

Держа в руках широкий нож, которым степняки снимали скальпы, идущий к нему укргур, не торопясь, чтобы насладиться мигом торжества, злорадно усмехнулся раввенцу, и провел ножом себе по голове, показывая второй рукой на Юнния.

Смысл его жуткого жеста, был ясен Юннию, как белый день.

Степняк не заметил, что он подставил спину Тише, который преодолел страх, перед людьми с оружием, жалящим болью, в руках.

Дикий кот рыкнул, длинным прыжком преодолел расстояние и, всем весом своего тела, прыгнул степняку на спину, легко сбив его на землю.

Он перекусил ему затылок своими клыками и, мотнув своей лобастой головой, сломал ему шейные позвонки. Степняк погиб мгновенно.

Укргуры в ужасе закричали, увидев наяву свою погибель на городской улице, в виде неожиданно явившегося для них ужаса, это темно-бурого хищника, олицетворявшего смерть для любого человека.

Дикий кот кинулся на следующую жертву и снизу, уцепившись клыками и передними лапами, завалил его на себя.

Степняк, завывая от страха и боли, отбросил саблю и, судорожно извиваясь, дотянулся до сапога и вытащил нож. Упав сверху на дикого кота, он, крича прямо в рычащую и дышащую жаром дыхания, пасть хищника, попытался ударить его ножом.

Тот не размыкая клыков, задвигал задними лапами, разрывая острыми когтями, мягкий живот степняка. Живот был разорван сразу же и, выпадающие из него внутренности вываливались на землю.

Последний из нападавших, глядя на дикого кота, разметывающего по сторонам кишки сородича, бросился наутек.

Это было последнее, что он сделал в своей жизни.

Дикий кот легко догнал его и все было закончено. Тела, несостоявшихся степных убийц, были разбросаны везде по улочке.

Тиша продолжал терзать тело одного, видимо инстинкт хищника, и ярость дремавшего дикого зверя, нелегко было загнать обратно.

Юнний, глядя на корчащегося в агонии степняка, пожаловался ему, напрасно пытаясь вызвать у того сочувствие:

— Тебе хорошо, уходишь по дороге, озаряемой Солнцем, а мне еще лекаря искать. Знаешь, какие они деньги счас лупят? Лечение в Раввене не дешевое, все ненужные им снадобья будут стараться мне втулить? А еще, мне через весь город тащиться, на повозке, представляешь какая это для меня мука!

Тот захрипел, с ненавистью глядя на своего убийцу.

Юнний потрогал набухший кровью, комок тряпья, приложенный к боку и, озабочено поинтересовался у умирающего степняка:

— Как думаешь, степняк, ты своей саблей до кишок мне достал или нет!? Как-то не хочется мне умирать, знаешь ли!

Дейван, еле загнавший упирающегося Тишу в повозку, подбежал к раненому Юннию:

— Эвон, как тебя покорежило — сказал он, нагнувшись над ним, осматривая его рану.

— Ну ладно, раввенец, хорошо, что мы свое дело сделали, спасли Сая Альвера. Теперь эта Орда падальщиков, этих гиен, в обличье человека, не сунутся к нам на отчизну до окончания Игры Смерти.

Они услышали хриплый, булькающий смех, это смеялся степняк с пробитой грудью.

Он, с натугой выплескивая кровавые пузыри на губах, прохрипел:

— Ваш Сай вжэ здох! Був ще один загон, вин и вбыв Сая! А наш загон мав вбыты их!

Он со злорадством посмотрел на них меркнущим взглядом и, застыв, умер с торжествующей, кривой ухмылкой от мысли, что сумел-таки напакостить этим раввенским «свиноедам».

У Юнния потемнело в глазах, загон это же отряд по их нему, так их два было и он потерял сознание, провалившись в беспамятство.

Когда он очнулся, то был уже в тряской повозке. Юнний слабо застонал от болтанки и боли в раненом боку.

Дейван услышал его и обернулся к нему, преисполненный отчаяния, огорченно сказал:

— Оказывается, их было два десятка, один мы с тобой перебили, а второй уже напал на Сая. Молись Солнцу, Юнний! Орда степняков двинулась!