Спросите у любого ларечника: кто сейчас покупает водку? И он вам расскажет, как выглядит современный российский пьяница, да ещё опишет его психологический портрет. Мужчина, возраст средний, достаток тоже средний, внешность субтильная, одежда заграничная, но мешковатая. Почему пьет? Да потому что денег вечно не хватает, на работе бардак, и как дальше жить непонятно. Контингент проверенный, но таких становится угрожающе много.

Водка стала общедоступна. Не надо, высунув язык, носиться ночью по таксопаркам и по «бабам Любам», у которых всегда имелся в наличии «самодельный коньяк», стрелять спиртное у водителей трамваев и ночных сторожей. Водка в разлив, в пластиковых стаканчиках, получивших меткое прозвище «русский йогурт», водка дешевая, водка дорогая, ночью и днем — пей не хочу. Сейчас никто не спросит у пацана, покупающего спиртное: «Милый, а сколько тебе лет?»

Старо как истина: одни петь умели и умеют. Другие — нет. Одни знали меру, другие этой меры не знали. Даже в русской истории всяких баек, да и исторических фактов достаточно наберется. Во время обедов Иван Грозный, находившийся уже в летах, выпивал столько, что в конце концов засыпал. Гости, пораженные страхом, сидели тихо и молчали. Но через некоторое время Иван Васильевич открывал глаза, сердито оглядывал сидящих за столом, и как ни в чем не бывало начинал шутить и проявлять веселость по отношению к гостям.

Годунов, так и не удостоившись народной любви, но как и все русские свято веря в магическую силу заздравной чаши, приказывал всякое застолье начинать здравицей в свою собственную честь. Если не душой, то пусть уж словами его подданные, напившись вусмерть, поют царю дифирамбы. Возможно, думал он, и сам Господь будет оказывать царю протекцию, откликаясь на неотступные просьбы любителей выпивки. Приближенными к телу государя был составлен текст заздравной молитвы, и Борис остался доволен: авторы заздравного тоста выказали такую прыть, что им могли бы позавидовать древнегреческие поэты.

В разное время, в разные века государству было выгодно спаивать свой народ. Как-никак продажа алкоголя существенно возмещала прорехи в бюджете. Даже после появления кабаков на Руси при Иване Грозном головам и целовальникам было выгодно как можно быстрее довести посетителя до необходимой кондиции; чем скорее клиент напивался, тем больше мусорил последними деньгами, которые оседали в карманах кабацких служащих. Заметьте: в кабаках 16–18 веков никогда не подавалась закуска! Тех, кто пытался брать «закусь» с собой, быстро выкидывали из заведения, добавляя вслед: жрать будешь дома!

У историка Костомарова описан случай, когда один горький пьяница пропил в кабаке свой кафтан. Вышел на улицу в одной рубашке, но, как на грех, встретил приятеля. Уже вместе с ним опять вернулся в кабак, там пропил рубаху и порты. Возвращался домой пьянчужка в чем мать родила, прикрыв пучком собачьей ромашки срамное место. Зато пьяный и веселый. На всю улицу распевая песни и матерно ругая вздумавшего сделать ему замечание немчина.

Головы и целовальники поступали мудро. Дабы заманить в свое заведение побольше посетителей, при многих кабаках были так называемые «записные пьяницы». Такой стоял у входа в заведение и всячески старался заманить побольше клиентов: расхваливал вино, кричал о невиданной его дешевизне, хулил конкурентов, а то и просто тащил за рукав случайных прохожих. Добившись своего, он тут же принимался стравливать питухов между собой, и как только те брались за грудки, целовальник громким голосом призывал стражу. «Записной пьяница» «вступался» за драчунов и брался их помирить. Пили «мировую», за ней следовали бесчисленные добавки — и так до тех пор, пока все не лягут под стол. Следом начиналась работа целовальника: он обсчитывал гуляк без всякой опаски. У «записного пьяницы» была важная привилегия: ему принадлежала десятая чарка любой выпивающей компании. Если бражники забывали поднести «налог» сами, тот с бранью требовал отдать заработанное.

Иногда пропившему последнюю деньгу посетителю бесплатно наливали похмельную чарку. Тоже с умыслом: русский человек несдержан, а похмельная чарка давала толчок к последующему пьяному застолью. Только теперь уже «похмелившийся бесплатно» рассчитывался за водку одеждой, а порой и домашним скарбом. Такой расчет назывался закладом. И крестьяне пропивали в кабаках последнее имущество. Однажды уфимский воевода заковал в цепи выпивоху-подъячего «за его дуровство и за поругание православныя християнския веры, понеже в кабаке снял с себя крест и закладывал на пропой, на вино!»

Известно, что Петр I из всех горячительный напитков признавал только водку. Привыкнув к ней, он требовал, чтобы её пили и все гости, не исключая слабый пол. Не раз участниц празднеств и ассамблей посещал ужас, когда они видели входящих в залы гвардейцев, с кубками сивухи в руках. Тут же следовала команда никого не выпускать и каждому участнику вручался стакан. Назначенные особым приказом для всеобщей упойки майоры-гвардейцы настаивали, чтобы гости выпили за здоровье царя. Каким же счастьем сияли лица тех, кто каким-то образом умудрился ускользнуть из зала! Только духовные власти никогда не отказывались от выпивки и всегда сидели за своими столиками веселые, расточая по всему помещению запах лука и редьки.

Екатерине, жене Петра I, ещё при живом муже приглянулись шумные попойки, когда насильно заставляли пить всех. Еще тогда за своим столом она завела «обершенкшу», которая зорко следила за должной «накачкой» всех дам вином. Екатерина полюбила бы и «пить табак», если бы на это была мода среди женщин.

Однажды, когда после смерти мужа Екатерина уже стала императрицей, напившийся в стельку Ягужинский устроил скандал в её личных покоях, что было делом непозволительным и вопиющим. И тем не менее Екатерина оставила этот случай без внимания. А что тут такого? При дворе пьяный разгул не считался дерзким нарушением каких-либо этических норм.

К середине 18 века в народном творчестве окончательно сложился образ Ярилы — бога водки. Или как ещё говорили — великороссийского Бахуса.

Русского бога чествовали в последнюю неделю мая. А понедельник Петрова поста — 30 мая — значился последним днем празднования Ярилы.

Особенно пышно и весело отмечали этот праздник — в Тверской, Костромской, Владимирской, Нижегородской, Рязанской, Тамбовской и Воронежской губерниях.

В Воронеже, на центральной площади, стояли бочки с вином, всюду валялись пьяные. Веселье проходило в полном разгаре. В это время на площадь явился воронежский епископ Тихон и начал кротко поучать своих земляков. Но народ его не слушал. Когда же священник начал грозить, что предаст анафеме всех пьяных, то народ не на шутку обозлился, устроил потасовку, ярыжники и «питухи» поразбивали все бочки с вином. С царского двора последовала незамедлительная реакция — в Воронеже было навсегда запрещено отмечать Ярилов день. Но и Тихону досталось на орехи. Откупщики, торговавшие водкой в этот день донесли государыне, что священник смущал и баламутил народ, запрещал пить водки и тем самым подрывал казенный интерес.

Екатерина II припомнила Тихону «подрывную деятельность» и через два года сместила его с должности. Но тут уже разжалобился воронежский люд и проводил своего любимого епископа со слезами.

Прибегал к спаиванию «товарищей» и вождь всех народов Сталин… В канун 1946 года в Георгиевском зале Кремля, рассчитанном на тысячу персон, устроили торжества. Минут за десять до полуночи Сталин поздравил приглашенных полководцев и политических деятелей с победой. Все встали и молча выпили. Следующим был новогодний тост. А затем пошли тосты зональные — по отдельным столам.

Сталин пил мало, и только из своего хрустального графина. Он был очень весел: время от времени кого-нибудь подзывал, наливал полный стакан водки, и требовал пить до дна. Под утро соратники генералиссимуса уже не стояли на ногах. Комизм заключался в том, что раньше Сталина никто не мог покинуть праздник!..

Один из участников торжеств вспоминал, что почти каждый гость выпил литра по два водки. Конечно, под кремлевскую закуску! Когда все вышли во двор, открылась занятная картина: бригада двухметровых парней выводила под руки членов Политбюро и загружала их в лимузины.

Сталин стоял посреди брусчатой площади и о чем-то разговаривал с Жуковым, изредка бросая на соратников брезгливые взгляды.

Словом, во все времена русский народ был неравнодушен к спиртному. И в большинстве случаев потакало этому само государство во главе с самодержцами.

Но как же нынче относится к питухам? В современный, образованный, компьютерный век?

Если говорить не без иронии, то в пьянице полным-полно преимуществ по сравнению с закоренелым трезвенником. Согласитесь, самая многогранная и положительная черта человека злоупотребляющего — приятное общение. Конечно, это не относится к буйным и непредсказуемым. Во-первых, выпивает он с людьми и приносит жене, теще и другим членам семейства кучу забавных историй и анекдотов. И если жена по характеру человек любопытный, то муж для неё неиссякаемый источников рассказов о человеческих судьбах, научных открытиях и политике.

Во-вторых, выпивоха, как правило, говорит образно и с неподражаемым юмором. За несколько секунд талантливый алкоголик может выдать столько смешного и комического, что настроение родни и близких улучшится на целый сутки. До следующего его прихода домой. Наименее пошлые высказывания можно при удобном случае ввернуть в разговор с коллегами и подружками.

В-третьих, алкоголика периодически заносит на серьезные разговоры «за жизнь», в результате чего жена и теща имеют замечательный шанс «расширить» свое сознание и интеллект просто до глобальных размеров. Иногда, чтобы доказать, что тоже не лыком шиты, они в ответ читают серьезную литературу. Или могут стать активными общественными деятелями.

В-четвертых, пьяницу часто тянет поспать. Это избавляет жену от ненужной усталости, а главное — тихое посапывание гораздо приятнее, чем занудство о проваленных деловых переговорах или недоваренной картошке.

В-пятых, алкоголика-тихушника можно часто и безотказно ругать, а это, как замечают психологи, практически всегда снимает стрессы.

Ну и последнее. Любой алкоголик для любого желающего выпить — отличный собутыльник. Даже ярому трезвеннику иногда хочется напиться. Беда — не с кем. Не надо тужить. Достаточно выйти на улицу и свистнуть. И он тут же откликнется. И в десятый раз выслушав ваши проблемы, только он и оценит, как вам тяжело и отвратно.

А поутру вы проснетесь…

 

Здравствуй, дедушка Мороз!

Звонок в дверь. Я открыл. В проеме стояла симпатичная девушка с длинной косой, в голубой шубке с серебряными звездами и шапочке-таблетке.

— Снегурочку и деда Мороза вызывали?

— Да, конечно, — говорю я и тут же спрашиваю, — А дед Мороз-то, где?

— Да вот здесь, — говорит Снегурочка и берет под руку Деда Мороза, который, словно сердечно-больной прислонился к стенке.

— Что, ему плохо? — с тревогой спрашиваю я.

— Наоборот, ему хорошо. Очень хорошо!

Снегурочка поднимает с пола мешок с подарками, вручает Деду Морозу упавший посох и тянет его за руку в проем двери. Дед Мороз, словно тюфяк, еле передвигая ноги, вваливается в нашу квартиру и снова, чтобы не сползти на пол, прислоняется к стенке.

Знаете, — оправдывается Снегурочка, — Это уже двадцать восьмой вызов, — И эта скотина, Дед Мороз, не рассчитал свои силы. Везде наливают, а он, она ткнула пальцем в Деда Мороза, — не отказывался.

В это время дед Мороз икает и с трудом произносит — «Чтобы дети грому не боялись никогда».

Из комнатной двери выглядывает голова шестилетнего сына. Он радостными глазами смотрит на желанных гостей, на мешок с подарками. На какую-то секунду его взгляд задерживается на утомленном лице Деда Мороза.

— Дедушка устал? — спрашивает он.

— Устал, устал, в один голос говорим мы вместе со снегурочкой.

Дед Мороз хочет что-то сказать, но смачно икает. Ноги, наконец у него подкашиваются, и он медленно и верно сползает по стенке на пол. Садится на корточки и утыкается бородатым лицом себе в колени. Слышится свист, засыпающего слона.

Мы с двух сторон стараемся со Снегурочкой поставить Деда Мороза, но ничего не получается, так как наш общий вес уступает общей дедморозовской массе.

— Пусть сидит здесь. — чуть не плача просит Снегурочка, — Я сама поздравлю вашего сына.

Ну что ж, на безрыбье и рак рыба, — думаю я и приглашаю её пройти в комнату.

Снегурочка с сыном долго танцуют около елки, играют в стихи, она одаривает его подарками.

После сеанса мы идем в прихожую и снова пытаемся поднять «уставшего» Деда Мороза. Безуспешно.

— Может быть чайку? — предлагаю я.

Снегурочка не дает себя долго упрашивать и соглашается. За чаем она жалуется: в день бывает до пятидесяти вызовов. И везде предлагают чарку. Беда той Снегурочки, кому попадется пьющий Дед Мороз. После десятого вызова тащишь в очередную квартиру и мешок с подарками, и посох, а порой и самого Деда Мороза.

Мы наливаем ещё по чашке чая и в это время в кухню вваливается Дед Мороз. Шапка набекрень, борода на резинке сдвинута к правому уху, глаза бесцветные. Но зато естественный дедморозовский багрово-красный румянец на носу.

— Хозяин, — страдальчески мямлит он, и икает — сорок капель не накапаешь?

Трясущимися руками он поднимает стопку и выпивает, из кармана шубы достает несколько долек мандарина с крошками табака и закусывает. Несколько секунд ждет, пока водка рассосется по нервным клеткам, потом хлопает в ладоши и громким голосом говорит:

— А где здесь наша белочка, которой белый мишка передал подарок?

— К сожалению здесь зайчик, — поправляет его Снегурочка. Но Дед Мороз нисколько не смущаясь, отрабатывает похмелье:

— А где здесь Зайчик, которому белый Мишка с севера прислал подарок?

Из-за его шубы показывается голова сына…

Нам повезло за одну и ту же сумму поздравительная бригада из бюро услуг фирмы «Заря» повторно начинает поздравительную программу в нашей квартире.

И хотя деда Мороза заносит на поворотах, он лихо отплясывает, читает стишки.

А мы со снегурочкой пьем чай…

1997 г.

 

В раю

Погода не разрешила начинающим альпинистам — студентам горного института — покорить первую в их жизни вершину. Шквальный ветер валил с ног. Снег скопился на скалах и грозил обрушиться на лагерь смельчаков многотонной лавиной. Пришлось в спешном порядке собирать все манатки и на сколько позволяли навыки и умение, спускаться в безопасное место. К вечеру они уже были в небольшой туристической деревеньке у подножья горы. Заселились в знакомую гостиницу, с раздражением побросали веревки, рюкзаки и альпенштоки под кровати и решили устроить этакую поминальную вечеринку. Ведь в этот раз им уже не удастся покорить вершину — время зимних каникул заканчивалось, а ветер и не думал прекращаться.

К вечеру накрыли стол и подняли первый тост: «За тех, кто в горах!» Пили и закусывали почти молча. А чего было говорить? Три дня, за которые они одолели только половину горы, были потрачены попусту. Конечно, можно было предпринять ещё одну попытку, но только в следующий раз.

Когда выпили по третьей, Егор Мишурин с горечью сказал: «Я вершину и себя на ней, каждый день во сне вижу. Как только лягу на подушку, закрою глаза и тут же предстает видение: стою я на самом пике, держу в руках флаг нашего института, а внизу города, села, и людишки по дорогам, словно блошки снуют». Все тут же посмотрели под кровать Мишурина, под которой лежал светло-коричневый флаг горного института. А Егор поднял стакан, и не дожидаясь товарищей, опрокинул горькую влагу себе в рот. Рукавом обтер губы и тут же, как подкошенный, повалился, уже во сне ухватившись за настольную скатерть. Это была его доза.

Бутылки с водкой и тарелки с закуской были опрокинуты. А полные тоски сердца крепких ребят требовали утешения. Матерясь, Егора подняли с пола и положили на стол. Укрыли флагом, потушили свет в комнате и ушли в коммерческий магазин. За утешением.

А Мишурину опять снилась отвесная скала. И он с вершины наблюдал за людишками-клопами. Только в какую-то секунду, ему ужасно захотелось пива. Так захотелось, что все вдруг погрузилось во тьму. Он открыл глаза и ничего не увидел. «Наверное, наступила ночь, — подумал Мишурин, — и постарался приподняться. Но правая рука, вдруг потеряла упор и провалилась в пустоту. Тогда он стал нервно шарить ладонями вокруг себя, но каждый раз и справа и слева натыкался на «край обрыва». Теперь-то студент горного института Егор Мишурин понял, что не во сне, а в самом деле оказался на какой-то неизвестной скале. Лихорадочно работала натренированная альпинистская смекалка. Наконец, плод ягодицей ему удалось обнаружить вилку. Он медленно подвинул её к краю и столкнул в пустоту, надеясь по времени полета и звуку падения определить высоту каменного уступа, на котором он находился. Но откуда ему было знать, что вилка зацепились за бахрому флага, которым он был укрыт, секунд десять повисела и, когда Егор попытался осторожно перевернуться, отцепилась и глухо упала на пол. Теперь он окончательно понял, что оказался в роли отца Федора из знаменитого романа, который взобрался на высокую гору, но уже не смог самостоятельно с неё спуститься. И Мишурин вспомнил о своих товарищах и позвал на помощь. Сначала позвал негромко, почти шепотом. Никто не отозвался. И тогда он усилил басы. Вокруг «горы» царила лишь темная тишина. И тогда он заорал во все горло: «Люди, спасите!» Никто не ответил Егору, все-таки нервы не выдержали и его охватила паника.

Когда вдруг загорелся яркий свет и Егор увидел вошедших в комнату друзей с бутылками водки в руках, он подумал, что Господь принял их в рай. Кричать он тут же перестал, но, укрытый флагом горного института, по-прежнему сидел на столе и, улыбаясь до ушей, раскачивался из стороны в сторону.

Инженеры горного дела рассказывали, что в тот памятный вечер их товарищ опохмелялся в последний раз. Три года прошло после того, как они получили дипломы, а Егор Мишурин, побывав в раю, на спиртное и смотреть не может.

1999 г.

 

Ошибочка вышла

Бабка Настя готовилась к первомайскому празднику. В канун наварила самогонки, подкрасила её жженым кофе, разлила по толстым бутылкам из-под импортных ликеров и все поставила в шкафчик. Благо, другие времена настали и прятать подальше от посторонних глаз, как это было в при советских праздниках, не представлялось нужным. Теперь — вари сколько душа пожелает, выставляй её напоказ — никто и слова не скажет.

И тем не менее, бабка Настя одну бутылочку все-таки припрятала в старый сундук, доставшийся ей по наследству ещё от матери.

Она уселась за стол около окна, порезала соленые огурчики, налила в граненую стопку восемьдесят граммов и задумалась. Вот внучка в люди вышла стала учительницей. А внук, как был в отца вертопрахом, таким же и остался. С одной работы попросили, с другой… Только и знает, что по воскресеньям к ней похмеляться бегать.

Она маленькими глотками выпила стопку, взяла пальцами кружочек огурца и послала его в рот. Нет, подумала она, самогонка получилась славной. Впрочем, как и в прошлый раз и в позапрошлый.

Напротив окна остановилась соседка — тетка Матрена. Бабка Настя тут же открыла форточку, впустив в дом свежей весенний воздух и крикнула:

— Матрена, а Матрена, етить твою мать, ну-ка зайди на минуточку…

Матрена грузно уселась на табурет, подвинула поближе налитую бабкой Настей стопку.

— Ну, Настена, вздрогнем?

— А ведь специально, сучка, остановилась под окнами. Знала, что на стопочку позову, — добродушно сказала своей постоянной компаньонше бабка Настя.

— Дак, от твого дома за версту спиртом несло. Ноги сами и поворачивали, — ответила Матрена, и в два глотка оприходовала содержимое стопки. — Эть, как хороша…

— Ну, что, забрала? — через несколько минут спросила бабка Настя.

— Еще как забрала, — жуя огурчик похвалила самогонку Матрена. Давай-ка ещё по одной…

К вечеру бабка Настя, что очень редко бывало, прилично набралась. Матрена, хлобыстнув на посошок, перетащила бабку на кровать, уложила, накрыла одеялом.

Утром 1 мая, когда к бабке Насте снова заглянула Матрена, старуха только глазами вращала и ни слова не могла сказать. Матрена испугалась, глядя на недвижимое тело совей соседки и поскакала по деревне трезвонить о случившемся. Через полчаса прибежали дочка с внучкой. Сын заявился в праздничном костюме и в галстуке. Поохали, поахали и вызвали врача. Тот поводил ладонью перед глазами, пощупал пульс, смерил давление.

— Парализовало старуху, — констатировал врач и, вздохнув, добавил, Готовьтесь к худшему.

Настена, казалось все слышала, но ответить ничего не могла и только жалобно водила глазами из стороны в сторону. А потом уснула. Все праздничные дни так и пролежала на кровати не двигаясь.

После праздников и родственники и соседи так и решили, что Настена свое отжила. Сын сворил оградку и перетащил её в бабкин двор. Дочка гроб заказала. Поставили домовину на табуретки в сенях. Стали продукты и водку подкупать, чтобы поминки честь по чести справить.

Семь дней в полной недвижимости провела бабка Настя в постели. На восьмой приподнялась и уселась — к полному изумлению дежурившей день и ночь около материной кровати дочки.

— Что вы, мама, лежите, лежите. Вам вставать ни в коем случае нельзя!

Но бабка, видимо, пропустив мимо ушей слова дочери, почти шепотом попросила:

— Ну-ка, помоги мне подняться, — и, придерживаясь за руку дочери, направилась к старому сундуку. — Открой, — скомандовала она и добавила, Там под одежкой — бутылочка должна быть…

Они доковыляли до кухонного стола и бабка Настя опустилась на свой любимый табурет около окна. Вытащила зубами пробку из бутылки и налила в граненую стопку.

— Что вы, мама, делаете! — запричитала дочка.

— Поди прочь! — ответила бабка и медленными глотками выпила самогон. Занюхала заплесневевшей корочкой. Посидела, посмотрела в окно и через несколько минут в глазах появились живые искорки.

— А что это в сенях за домовина стоит?

Дочка нервно теребила в руках носовой платочек:

— Так мы ж думали, вы уже на небеса собрались…

— Я? — изумилась бабка Настя, ошарашенная ответом, Я? На небеса? Вы с ума сошли! Мне только семьдесят четыре! Надо ж, что удумали — заживо похоронить собрались!

Она резво поднялась с табуретки, взяла со стола бутылку, закрыла пробкой и опустила её в огромный карман своего халата.

— Ступай домой, — сказала она дочери.

— А вы?

— За меня больше не беспокойтесь. Я к Матрене…

Из кухни дочь слышала, как бранилась мать во дворе:

— Ироды! И оградку уже припасли! Все стараются меня скорее в сыру землю упрятать.

Хлопнула калитка. А через час из дома соседки Матрены доносилась протяжная песня, исполняемая в два голоса:

— И никто не узнает, где могилка моя…

1997 г.

 

Завещание

Когда дед Евграфыч, проживший долгую жизнь лихо и весело, стал помирать, то попросил свою старуху собрать рядом всех родных и знакомых. Когда пришедшие по последней воле старика окружили лежанку Евграфыча, склонили головы и стали печальными глазами буравить пол, дед тяжело вздохнул и сделал предсмертное завещание.

— Вы, это самое… — наморщив лоб, почти шепотом сказал он, — свои нюни над гробом не распускайте. Не хрен мою жизнь оплакивать. Дай Бог так каждому прожить. Горе нашу семью обходило стороной, в доме достаток был, да и я за свою жизнь покуражился и повеселился вволю. Столько водочки попил, столько баб перепортил…

После этих слов он посмотрел на свою старуху и сделал поправку:

— До тебя, Авдотья, до тебя это было.

Он на несколько минут закрыл глаза и замолчал, будто в последний раз хотел прокрутить в памяти былые денечки.

— Так вот, — продолжил он свое предсмертное завещание, — Ни над гробом, ни на поминках слез не лить. Выпейте хорошо, закусите, спойте мою любимую про Петрушу на тракторе. И на могилке, чтобы всегда стопочка стояла. Словом, чтоб тут все без причитаний было. Может быть, и мне тогда веселее на том свете будет.

А через пару часов дед Евграфыч представил Богу душу.

Старуха запричитала, но её тут же одернули:

— Ты что, мать, не слыхала последнего завещания?

Авдотья тут же вытерла кухонным полотенцем глаза и пошла в сельсовет вызывать скорую.

Приехали врачи, констатировали смерть, забрали тело и увезли в морг вскрытие делать. Сказали лишь, чтобы через пару деньков приехали и забрали то, что раньше было веселым дедом Евграфычем.

Бабы по домам разошлись, готовиться к похоронам и поминкам, а мужики, выпив пару бутылочек, выставленных Авдотьей, сколотили домовину и ушли копать могилу. Там, на кладбище и набрались до поросячьего визга. За полночь растаскивали их жены по избам, а те в солидарности хриплыми голосами пытались петь: «Прокати нас, Петруша, на тракторе. До околицы нас прокати…»

Прошло два дня. Мужики, следуя последней заповеди деда Евграфыча, не просыхали. Авдотья не успевала вытаскивать из погреба бутылки с первачом. Но нужно было ехать за телом. И на полупьяной сходке решили, что за дедом поедет старший сын с соседскими мужиками, а остальная родня и соседи будут готовиться к похоронам и поминкам. Правление колхоза выделило «ЗИЛ» и, с трудом загрузившись в кузов, закадычные друзья и родственники поехали в районный морг.

Ранняя осень обильно усыпала дорогу листьями, и как будто напоминала о скоротечности человеческого бытия.

Приехали к моргу и, поддерживая друг друга то ли от страха, то ли чтобы не упасть, плотной толпой, как большевики перед расстрелом, двинулись на освидетельствование трупа.

Молодой санитар, смачно хрустя солененьким огурчиком, подходил к столам, на которых лежали покойники, приподнимал простынь и спрашивал:

— Этот?

— Да ты, что пьяный что ли? — в один голос отвечали мужики, — Это же баба лежит!

Санитар, не обращая внимания, подходил к другому столу, открывал лицо покойничка и снова спрашивал:

— Этот?

— Не-е-е, — уж молодой очень. Ему бы жить да жить.

— Этот?

— Не-е-е. И это не Евграфыч. Наш высокий был.

— Этот? — санитар доел огурчик и вытер о простынь, которой было накрыто мертвое тело, руки.

Мужики столпились около стола.

— По-моему он, — сказал самый трезвый сосед Евграфыча, — Как смерть меняет человека.

Сын деда, услышав слова соседа, отвернулся и не сдержав себя стал наматывать на кулак пьяные слезы.

— Ставьте бутылку и забирайте, — сказал санитар и, забрав магарыч, пошел в дежурное помещение.

Деда с горем по полам обрядили в костюмчик, уложили в домовину, закрыли крышку и понесли к машине. В кузове дернули ещё по сто пятьдесят и все обратную дорогу ехали молча. Потому что спали.

Бабка Авдотья, как только с машины сняли гроб, обхватила его руками и, не отпуская так, и шла в дом, пошатываясь в такт мужикам, тащившим домовину.

В комнате поставили на табуретки, открыли крышку и… Авдотья рухнула на пол как подкошенная. Дочери и соседки округлили глаза и в один голос заорали:

— Это не наш дед!

— Че с ума сошли? — сделал обиженное лицо самый трезвый сосед, — А чей по вашему? Пушкина?

— Сволочи пьяные, — визжали женщины, — Это не наш дед!

Шофер «ЗИЛа», смекнув что предстоит новый визит в морг, постарался опрокинуть в рот стакан самогона, но одна из женщин, пулей бросилась к нему и вышибла стакан из руки.

Надышавшись нашатыря, очухалась Авдотья:

— Ироды пьяные, — заплакала она и стала сама собираться, чтобы ехать в районный морг.

На этот раз посланники за телом покойника состояли из одних баб. Водителя «ЗИЛа» силком засунули в кабину, кто-то в суете сунул ему подзатыльник и машина, словно бешеная сорвалась с места.

Мужики выпили ещё по сто пятьдесят и улеглись спать там, где успели принять по последней дозе спиртного.

Через некоторое время по одному просыпались и виновно заходили в комнату, где стоял гроб с покойным. Напряженно вглядывались в лицо Евграфыча. Дед, хотя и лежал с закрытыми глазами, но, казалось, лице его гуляла усмешка и радость.

Кто-то в сенях затянул:

— Прокати нас, Петруша, на тракторе…

На другой день хоронили всей деревней. Пошатываясь полупьяная процессия двигалась по устланной осенними листьями дороге по направлению к погосту.

Плакала только Авдотья.

1997 г.

 

Сегоднячкин транспорт

— А мне посчастливилось прокатиться на трамвае, который был разукрашен в синие цвета и со словами «Сегоднячко» на корпусе. — похвастался я жене и вытащил из холодильника графинчик.

Она посмотрела на меня, как на отставшего от жизни человека, пожала плечами и нравоучительно заметила:

— Между прочим, у них целый поезд разукрашен и курсирует между Москвой и Владивостоком. Обещали такой же и в Беларусь запустить.

— Не поезд, а всего лишь один вагон, — я тоже решил показать свою осведомленность.

— Какая разница! Курсирует же. Обещали и пароход под своим флагом в море послать и космический корабль, и лет через тридцать звездолет.

— Кто обещал?

— Телеведущие «Сегоднячко».

— Тоже мне скажешь — пароход, звездолет!

— «Сегоднячко» смотреть надо, темнота!

Мне, журналисту до мозга костей, казалось, сведущему во всех вопросах последних новостей, был нанесен удар, как говорится, ниже пояса. Надо же, яйцо курицу учить стало. И я тоже решил не сдаваться. Налил себе рюмашку и как бы между прочим заметил:

— Да будет тебе известно, что эти ребята из «Сегоднячко» боевой танк в Кантемировской дивизии в свои цвета разукрасили.

— Зачем танк-то?

— Чтобы быть ближе к новостям и событиям, которые происходят в военных подразделениях.

Я её убил своей информацией почти наповал и, пока она переваривала сказанное успел хряпнуть ещё стопочку.

— А что, вполне может быть, — теперь уже она недоуменно пожала плечами. — По крайней мере они могли и до такого додуматься — танки и боевые машины пехоты ещё рекламой не расписывали.

— У них сейчас переговоры с китайцами идут… — загадочно оборвал я себя на фразе и снова потянулся к запотевшему графинчику.

— На счет чего?

— Хотят разукрасить несколько сот велосипедов в Пекине и даже экзотический рикша будет бегать с коляской синего цвета и словом «Сегоднячко» на её корпусе.

Жена, наконец, недоверчиво хмыкнула:

— Кто тебе такую ерунду сказал?

Я бросил в рот дольку солененького огурчика, сделал снисходительную улыбку, как всегда улыбались мэтры советской журналистики начинающим репортерам, и ответил:

— Из источников близких к этому ведомству мне удалось узнать, что с символом программы «Сегоднячко» на строительстве московского делового сити будет работать двухсотметровый кран, мощный бульдозер на угольных разрезах в Экибастузе, пассажирский тягач в карельской тундре, один из эскалаторов на станции метро Шабаловка…

— Почему на Шабаловке? — перебила жена.

— Потому что в Останкино метро ещё не построили. — я сделал паузу, выпил ещё стопочку и поднял указательный палец, — Лучше слушай дальше. Эти ребята задумали нанести свою символику на старый-престарый «Запорожец» и шестисотый «Мерседес» самой усовершенствованной модели. Якуты в Тикси перекрасят несколько оленьих упряжек, камчатские коряки — собачьих, а узбеки целый верблюжий караван. На приграничном участке между Россией и Украиной в синий цвет выкрасят двести метров известного нефтепровода «Дружба» с призывом «Сегоднячко деньги — Сегоднячко нефть».

— Причем здесь нефтепровод? Чего ты несешь? — жена бросила взгляд на меня, потом на бутылку. Но я понял её желание, изловчился и прямо из сосуда вылил последние капли в рот:

— Сама ты — темнота! Нефтепроводы, водопроводы, газопроводы — это тоже транспорт!

— А что ты называешь расстоянием? Пространство между стулом и кроватью, графином и глоткой?

— Нет. Рука — не транспорт. Конвейерная линия — вот это транспорт. Между прочим… Между прочим… А, вот что! На московском заводе «Кристалл» оборудуется конвейерная линия по выпуску водки «Выпей Сегоднячко». Здорово бежит.

— Кто бежит?

— Конвейерная линия…

Каким-то образом меня транспортировали. Мне снились комбайны и трактора с символом «Сегоднячко», которые бороздили хлебные нивы. Мотоциклы и мотороллеры синего цвета сновали по улицам. Школьники выпендривались на скейтах и роликовых коньках. Счастливые мамаши хвастались друг перед другом детскими колясками.

Утром стало совсем плохо и радужный сон сменился кошмарным. Мощные военные автоплатформы перевозили баллистические ракеты на цилиндрах которых стоял гриф — «Сегоднячко».

Я проснулся. За окном было ясно и сегоднячко, и я поцеловал жену.

— Ну, фантазер, ты хоть помнишь, что было вчерась? — спросила она, к моему удивлению, совсем не обидевшись.

— Пока только трамвай, — ответил я.

— Трам-ва-ай, — передразнила она меня, — Ты выпил водку, которая предназначалась на сегодня.

— А что сегодня?

— Двенадцать лет назад я имела счастье выйти за тебя замуж.

Я проглотил пилюлю и молча отправился в ванную расклеивать глаза.

1997 г.

 

Программист

Голова раскалывалась. Мишка Чупин поставил пакет с пивом на стол и сразу же вытащил одну бутылку. Только дебилы по утрам похмеляются водкой. День должен начинаться с легких напитков. Он неукоснительно следовал похмельному закону: первые пол-литра выпиваются залпом. И пустая бутылка заняла место под столом. В голове немного просветлело, и Мишка нехотя включил компьютер — и зачем он взялся за эту программу? Пил бы сейчас спокойненько пивко и размышлял о женщинах. Так нет, поддался на уговоры председателя городского общества «Трезвости», который слезно молил и упрашивал его разработать компьютерную программу.

Сидиром загудел, и на экране высветилось название — «Моделирование последствий алкогольных возлияний».

Он открыл ещё одну бутылку и, вылив её содержимое в кружку, сделал несколько глотков. Вот теперь можно было приступать и к работе.

Перебрав с вечера, ему так и не удалось доделать раздел «Злоупотребления». Мишка ещё разок приложился к кружке и лихо начал вводить в программу данные. Наименование алкогольных напитков — от слабенького сидра до ратифицированного спирта — он уже внес. Теперь следовало заложить все возможные параметры человеческого роста и веса.

Он быстро стучал клавишами, не забывая подливать пиво в кружку. Когда последние цифры заняли место в таблицах, он решил опробовать плоды своего труда. Так, сколько он весит? Семьдесят два. Рост — сто шестьдесят восемь. Что пил? Он взглянул под стол и насчитал четыре бутылки пива.

Компьютер любезно сообщил, что в мишкиной крови содержится 0,5 промиле алкоголя, что уже не позволяет ему подниматься на высоту больше десяти метров, управлять машиной, вертолетом и самолетом, метко стрелять из ружья и пистолета, пользоваться мощными электронагревательными приборами…

Довольный Мишка хлопнул в ладоши и, поднявшись из удобного кресла, зашагал на кухню. В холодильнике томилась бутылка «Столичной». Радость удачи он не привык оставлять на потом, а значит успех нужно было закрепить. Два восьмидесятиграммовые стопаря легко проскочили внутрь, и, жуя соленую волнушку, Мишка снова занял место за компьютерным столом.

Раскрыв словарь экстремальных ситуаций, в которые может попасть человек, он просканировал все до одной и занес в раздел «Возможные трагедии от злоупотребления алкоголем». После чего дернул ещё два стопаря водочки и запил пивом. Воображение разыгралось, и Мишка уже не успевал за ходом своих мыслей. Теперь он закладывал ситуации, которых не было в справочнике: ссора с тещей, последствия разговора на повышенных тонах с начальником, беседа с участковым и автоинспектором…

К росту, весу пиву он прибавил ещё триста граммов водки. Компьютер посоветовал никуда не отлучаться из дома, вызвать врача нарколога и принять первую медицинскую помощь — пять капель нашатырного спирта, разбавленных на полстакана воды. Описание «возможных последствий» заняли несколько страниц.

Он хлопнул ещё пару рюмашек и решил начать работу над новым разделом «Советы непьющим».

С полчаса Мишка тупо глядел на монитор, но так и не смог заложить в базу данных ни одного умного совета. Что может посоветовать пьющий не пьющему? Во время застолий держать в руке бокал с чистой или подкрашенной водой, чтобы ввести в заблуждение честную компанию и тем самым освободиться от неприятных вопросов и настойчивых уговоров? По мнению Мишки такой саботаж пах кощунством.

Тогда он вылил из бутылки остатки водки — рюмка заполнилась на четверть. «Черт побери! — подумал он, — Разве можно работать в такой обстановке! Ни допинга, ни подкачки…» Он с гневом выключил компьютер и поднялся. Настенные ходики отбили два часа дня.

Мишка пошарил в карманах, но кроме двух металлических рублей не нашел ни одной стоящей купюры. Теперь голова работала ясно и четко. Можно было бы съездить в общество трезвости и выклянчить у председателя часть причитающегося ему гонорара. Но этот вариант отпадал — трезвенники размещались в другом конце города. На это ушло бы не менее двух часов, а Мишку ещё ждала работа. Гораздо быстрее можно домчаться до тещи, занять денег и забрать жену, которая что-нибудь, да присоветовала бы для раздела о непьющих.

Мишка быстро сбежал по лестнице, на ходу тщательно пережевывая мускатный орех, запрыгнул в свою вишневую «девятку». Машина резко рванулась с места. По дороге он думал о своей новой программе, которая принесет народу огромную пользу, поможет выработать у пьющих людей новые привычки и в, конце концов, освободиться от зависимости алкоголя. Он сотворит такую программу, какой ещё не писал ни один программист.

Он крепко держал руль, искусно лавируя между потоками автомобилей. И нисколько не жалел, что проверять данные приходится на себе…

1997 г.

 

Отморозок

Иван Геннадьевич, начальник отдела крупного главка, на середине жизни впервые попал в больницу. Да нет, как раз со здоровьем в целом все было в порядке. Просто произошел несчастный случай. С кем не бывает?

Конечно, направили его не в обыкновенную больницу, палаты которых обычно бывают забиты под завязку и порой на одной кровати лежат по два человека, а в ведомственную. Про которые в народе говорят — «блатные».

В палате он лежал в одиночестве, но скуки никакой не чувствовал. Захватывающие детективы, импортный телевизор на тумбочке, городской телефон под рукой, по утрам свежие газеты. По несколько раз в день к нему заглядывали симпатичные медицинские сестренки и справлялись о самочувствии. Очень симпатичные. И если бы не несчастный случай, то Иван Геннадьевич не упустил бы случая приударить за какой-нибудь из них. Но вот как раз сестры, в которых он теперь олицетворял весь женский пол, больше всего раздражали Ивана Геннадьевича, и больной пациент поскорее пытался отделаться от их присутствия.

Утро начальника отдела главка начиналось с перевязок и прессы. С трудом передвигая ногами, он возвращался из процедурного кабинета и принимался за газеты. «Труд», «Известия», не отказывал себе в удовольствии заглянуть и в «Медицинскую газету». Как раз в последней и попалась ему на глаза зловещая заметка.

Заголовок гласил: «Можно ли справлять нужду на морозе?» Прочитав его, Иван Геннадьевич даже поежился. Неизвестный доктор медицинских наук заверял читателей, что «случаев отморожения половых органов в клинической практике не описано, и надо сказать, это вряд ли возможно, поскольку акт мочеиспускания длится максимум 3–4 минуты. А за это время вряд ли случиться что-либо экстраординарное.» Далее медицинское светило старалось обосновать приведенный тезис о том, почему отморожение невозможно. «Внутренние органы человека защищены достаточно мощным слоем жировой клетчатки. Поэтому бытующее мнение о том, что отморожение полового органа во время опорожнения на морозе вполне возможно, следует считать сильно преувеличенным». Иван Геннадьевич в сердцах бросил газету на пол и, забыв какую должность он занимает в главке, крепко выругался. Мнение медика привело его в бешенство.

Он встал с кровати и лихорадочно заходил по палате.

Отморожение невозможно! — словно передразнивая своего невидимого оппонента, рявкнул он, как это часто делал на планерках в главке. — Тоже мне — доктор наук! В таком случае, какого хрена я делаю в этой клинике?

Он тут же запустил руку в штаны теплой пижамы и ниже паха нащупал огромный ватный тампон, который по его разумению считался весомым опровержением сложившемуся в медицинских кругах научному мнению.

— Мощный слой жировой клетчатки, видите ли! — все сильнее распалялся Иван Геннадьевич.

В это время дверь открылась, и в палату вошла дежурная сестра, судя по всему напуганная недовольными выкриками высокого должностного лица.

— Вас что-то беспокоит? — спросила она, заметив, как выдернул руку из штанов начальника отдела главка.

— Ничего меня не беспокоит, — густо покраснев, ответил все ещё рассерженный Иван Геннадьевич.

— Неужели вы почувствовали признаки эрекции? — вкрадчиво поинтересовалась девушка.

— Эх! — махнул в её сторону пациент, — Какая там может быть эрекция! Оставьте меня в покое.

Когда сестра вышла, Иван Геннадьевич лег на кровать и закрыл глаза. Вот после банкета он вышел на улицу и отпустил служебную машину, желая пройтись по морозцу и немного протрезветь. Облепленные снегом деревья кружилась в плавном вальсе, и хмель из головы не выходил. В квартале от дома ему захотелось по нужде. Вокруг никого не было. Чтобы не потерять равновесия и не упасть, он уперся лбом в ствол дерева и расстегнул ширинку. Нет лучшего в мире блаженства, чем после долгого терпения отлить из себя лишние воды. Он в истоме закрыл глаза и ему даже приснился сон. Он и не чувствовал, как его голова медленно сползала по стволу и все ещё придерживая «хозяйство», рухнул в мягкий сугроб. А через два часа его уже доставили в больницу. С этим самым обморожением.

— Жировая клетчатка! — теперь уже проворчал он себе под нос и поднял с пола газету.

Он снова отыскал глазами заметку, желая дочитать её до конца и узнать имя этого профессора-неуча. Его удивило, что фамилия автора совпадает с фамилией главного врача клиники, где он находился.

«Что касается воспалительных процессов, влияющих на мужскую потенцию, — говорилось в последнем абзаце, — то фактор переохлаждения, конечно, может сыграть свою роль, но при этом опять же имеется длительное пребывание на морозе половых органов. Как правило, отморожения случаются у лиц, злоупотребляющих алкоголем. Недавно к нам в клинику попал даже начальник отдела одного из крупных главков, который будучи навеселе, решил опорожниться на крепком морозе. Но, к сожалению, в процессе уснул и отморозил…»

Не дочитав, Иван Геннадьевич снова швырнул газету на пол.

1997 г.

 

Диверсант

Петра Фридриховича Шоммера, сорокапятилетнего комбайнера совхоза «Путь в будущее» незаслуженно уволили. Одним росчерком директорского пера был поставлен крест на славной трудовой автобиографии совсем обрусевшего немца. Правильно говорят, что русскому хорошо, то немцу — смерть.

В разгар уборочной страды Шоммер, не выходя из комбайна, принял на грудь четвертинку водки, чтобы как-нибудь взбодриться. Но спиртное сыграло совсем обратную и злую шутку — Петр Фридрихович заснул и выпустил из рук руль комбайна. Машина, естественно, не пошла по кругу, а прочертив во ржи ровную полоску, соскочила с совхозного поля, подцапала у бабки Марены грядки с высокорослыми помидорами, легко снесла сарайчик, в котором ночью кемарили утки и куры и уперлась мотовилом в ветхое крыльцо избы.

Увы, Шоммер уже не мог видеть, как комбайн методично уничтожал домашнее хозяйство бабки Матрены, потому как съезжая с совхозного поля, машина весело подпрыгнула на кочке, а Петр Фридрихович вывалился из кабины и приземлился как раз на копну ржаной соломы, так и не почувствовав катапультирования.

На другой день разбор полетов был довольно-таки серьезным. Невзирая на три десятка похвальных грамот, которые Шоммер получил за ударную работу в совхозе, новый директор выставил одного из лучших комбайнеров за дверь кабинета, а через полчаса секретарша вручила копию приказа об увольнении и трудовую книжку.

Куда же мне теперь? — спросил Шоммер руководителя, когда тот высунул нос из своей резиденции.

— Да хоть на свою историческую родину — в Германию, — ответил начальник, ехидно улыбаясь.

— Моя историческая родина здесь, в России. — попробовал оспорить свои национальные права Петр Фридрихович.

— Россия для Ивановых и Сидоровых, а для Шоммеров — Германия. Желаю удачи! — уже сердито сказал директор и захлопнул дверь кабинета.

Шоммер решил не сдаваться: съездил в районное управление и пожаловался на директора. Ответственный работник, то ли кореец, то ли китаец по национальности лишь руками развел:

— Шоммер, ты водку пил во время работы?

— Пил.

— Из кабины выпал?

— Выпал.

— Урон домашнему хозяйству бабке Матрены нанес?

— Нанес.

— Ну и что же ты тогда хочешь?

— Справедливости…

— Шоммер, ты с ума сошел.

И тогда Шоммер поехал в областной центр. Требовать справедливости. Но и в городе разговор был как две капли воды похож на тот, что состоялся в районе. И тогда Петр Фридрихович понял, что куда-либо жаловаться бесполезно. Обидно ему стало, что почти тридцать лет ишачил на совхоз, а когда случилась единственная ошибка, выкинули его из хозяйства как щенка. Разве другие не пили за рулем? Разве их не ловили? Разве не устраивали дебошей по всей деревне с ружейными выстрелами и пьяными криками? Почему вдруг всем все с рук сходило, а его, Шоммера, сразу под статью подвели. Злость и ярость разыгралась в сердце Шоммера. И решил он отомстить директору совхоза.

Рожь убирать закончили, подошло время кукурузы. Распихав по карманам несколько десятков крупных болтов и гаек, отправился немец на кукурузное поле. Несколько часов подвешивал железки на кукурузные стебли. А утром как полководец с холма наблюдал, как на поле выезжают комбайны, выстаиваются в линию. А ещё через час все до одного стояли, словно пораженные снарядами. Всех постигла одна и та же беда — ни с того ни с сего сломалось мотовило.

И следующую ночь не спал партизан Шоммер, развешивая на могучих стеблях новые «подарки». И опять как вкопанные стояли комбайны посреди кукурузного поля. А на третью ночь обиженного диверсанта поймали. Сковали наручниками, отвезли в район. Начальник отделения милиции, белорус, жалостливо посмотрел на Шоммера и сказал:

— Вроде бы Германия нам войну пока не объявляла. Что с тобой Шоммер?

И Шоммер вытирая скупые слезы рассказал начальнику все как на духу.

— Все равно Петр Фридрихович, судить тебя будут, — еле видно улыбнулся милицейский начальник.

И в самом деле — Шоммера судили. Впаяли год условно. С настоятельным требованием — восстановить на прежней работе, чтоб жизнь медом не казалась. Правда, против такого требования в совхозе никто не возражал. Старого директора, поляка по национальности, который уволил Шоммера, посадили за растрату казенного имущества. А новый, хохол, в хороших комбайнерах ох как нуждался…

1999 г.

 

За медом

Сдав летнюю сессию, группа студентов-филологов решила оттянуться на природе. Водочки попить, рыбки половить, покупаться, позагорать. Да и занятия любовью не на последнем месте в этом списке стояли. Словом, собрали мальчики и девочки рюкзаки, взяли напрокат палатки и ранним утром заняли несколько сидений в электричке. Через несколько часов вышли на пустынной платформе, в нескольких километрах от которой протекала великая река с двух сторон окруженная сосновым бором.

Горланя песни, студиозы минули небольшую деревеньку, обошли стороной пасеку, над которой роем кружились пчелы и, наконец, спустились к реке. Установили палатки и принялись обмывать последний экзамен и предстоящие летние каникулы. К вечеру произвольно разбились на парочки и, обнимаясь, до самой ночи звякали стаканами и говорили тосты.

Вдруг одна из отличниц, после затяжного поцелуя, ни с того ни сего заявляет своему ухажеру, дескать, желает меду в сотах. Так желает, аж спасу нет.

Слово возлюбленной для кавалера закон. Он надевает на себя брезентовую куртку с капюшоном, болотные сапоги и, провожаемый восхищенными взглядами сокурсниц, направляется к темному бору, за которым расположилась пасека.

Когда вышел к уликам, вспомнил, что под восковые соты с медом не взял ни сумки ни пакета. Не нести же соты с кишащими по ним пчелами в голых руках. И тогда возникла мысль утащить к лагерю целый улей. Постарался поднять крайний — ни тут-то было. То ли чересчур тяжелым оказался, то ли пасечник надежно прикрепил его к земле. Второй также не удалось сдвинуть с места. И третий… Так шел студент-филолог от одного улика к другому, тщетно стараясь водрузить какой-нибудь себе на плечи.

Оказался чуть ли не в самом центре пасеки, и один из ульев поднять-таки удалось. Звякнула цепь, и студент сообразил, что, видать, хитрый пасечник, опасаясь воров, приковал улики цепью. Студент, что было силы дернул ящик в сторону, и цепь слетела. Правда, неизвестно откуда, заскулив, выскочила небольшая дворняга и принялась со всех сторон наскакивать на непрошеного гостя. Придерживая на плече ящик, студент яростно отбивался от собачонки, в душе радуясь тому, что сообразил натянуть на себя болотные сапоги из толстой резины. Наконец, «четвероногий друг», получив ощутимого пинка, снова заскулил и заметно приотстал. А счастливый студент, бережно придерживая добычу, скрылся в сосновом бору.

Он поставил перед возлюбленной ящик и как средневековый рыцарь склонился в низком поклоне, дескать, кушайте пожалуйста. Восхищаясь подвигом их обступили друзья, но неожиданно в толпе кто-то залихватски засмеялся. А через секунду лесная округа содрогнулась от безудержного хохота двух десятков глоток. Возлюбленная, стараясь справиться с приступами смеха, отчаянно вытирала кулачками слезы.

— Чего вы щеритесь? — приподнялся с колен добытчик меда и в тот же момент яркое пламя костра высветило огромную дырку в улье.

И он сам начал нервно хихикать. У ног девушки стоял не улик, а собачья будка с несколькими звеньями железной цепи…

1999 г.

 

Лабиринт

Два десятка русских туристов, отправившихся в самое дешевое турне по Европе, скинули на пару суток в небольшом швейцарском городке. В том самом, который славился одной единственной достопримечательностью — лабиринтом. Гид постаралась сразу утешить публику тем, что аттракцион никому не позволит скучать, а самое главное — вход в него бесплатный.

Этот факт действительно утешил и женщин и мужчин. И пока первые, оставляя утеху на следующий день, отправились поглазеть на витрины и прилавки магазинов, вторые, основываясь на приобретенном опыте, побежали в супермаркеты. Там спиртное всегда продавалось чуть ли не вдвое дешевле, чем в пивных и кафе. А уж если брать оптом! Но почему «уж»? Брали-то по-нашему, в складчину. По-ихнему, значит, оптом. Выбирали винцо покрепче в бутылках побольше, и остановились на сорте, которое по крепости было так похоже на портвейн советских времен типа «Алабашлы».

Объединившиеся мужики идти с двумя ящиками «красненького» в двухзведочную гостиницу не решались, во избежание неприятностей с персоналом и своими боевыми подругами. Блудили с тарой до тех пор, пока ноги их не вынесли к тому самому единственному аттракциону в этом городке. Все сразу же вспомнили, что за пользование «достопримечательностью» платить не надо. А чтобы не таскать с собой оставшийся ящик, тут же около входа, начали резво подносить обернутые в пакеты бутылки к губам. Оставшееся «чернила» разложили по карманам и уверенно, под презрительные улыбки смотрительниц, которые почему-то были похожи на санитарок времен Первой Отечественной, миновали вход лабиринт.

Самый трезвый успел прочитать, что лабиринт — рукотворное произведение человека. Размещается на 10 тысячах квадратных метрах. Общая длинна коридоров — 3 километра. А плотные стены выращены из туи. Есть в этой горной стране такие деревья, которых, дабы доставить удовольствие туристам, высадили больше 25 тысяч штук.

Несколько отчаянных русских парней попробовали было пробраться через заросли туи, но исцарапав щеки и руки — хотя и были уже изрядно подшофе, тут же отказались от этой идеи.

Шагали по песчаным дорожкам, одной рукой отчаянно жестикулируя, другой поддерживая карман, где свято оберегались от чужих глаз швейцарские «фауст-патроны». Держались сплоченным коллективом, как могут держаться только русские туристы. При этом каждый знал дорогу к выходу. Может быть потому собрать в кулак единое, подвергшееся глубокому анализу мнение никак не получалось. Зато после каждой неудачи, это дело смазывали по глотку-другому и снова двигались дальше.

После двухчасового плутания самых слабых, словно раненых бойцов, поддерживали под руки. Но в самых крепких, соответственно, надежды на викторию все больше прибавлялось. Стали заламывать веточки туи, чтобы в процессе брожения по лабиринтам ориентироваться, где были, а где не были. Но надломы на деревьях почему-то не бросались в глаза.

«Правда» о бесплатности аттракциона была нарушена, когда к дружному российскому коллективу подошел гид — служитель лабиринта и предложил за умеренную плату вывести группу наружу. А если сильно требуется, то и к самой гостинице.

— Сколько? — спросил самый стойкий, с презрением и недоверием глядя на гида, словно швейцарец предложил за деньги выдать русскую тайну.

Швейцарец, лучисто улыбаясь, растопырил пальцы на обеих руках: «Тен долларс».

— А вот это видел! — самый стойкий под одобрительный шум плененных лабиринтом товарищей скрутил фигуру из трех пальцем, — Тен долларс ему захотелось! Да за эти тен долларс я целую неделю…

Он не договорил. Бестактный швейцарец тут же испарился, а все члены группы присели на корточки, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию. Вернее обсуждали только трое, остальные, облокотившись на стволы туи, думали с закрытыми глазами. Наконец, план был выработан: слабаков решили временно оставить на месте привала и, отыскав и запомнив путь к выходу, вернуться за ними. Так делали деды и прадеды во время освободительных войн.

Но поднявшись, и прошагав с полкилометра, даже самые стойкие поняли, что силы на исходе. Они даже не могли вступиться за своих товарищей, которых выводили с поля боя «санитарки» дружественной армии. Им оставалось только, собрав последние силы, не отставать от «сестричек». Через несколько минут все были на воле.

На другое утро мужская половина туристической группы наотрез отказалась от экскурсии в лабиринт. И когда дамы, подмалевав губы швейцарской помадой и надев свежекупленные колготки, отправились к месту аттракциона, мужики превозмогая боль в головах, единогласным решением утвердили гонца…

1999 г.

 

Эврика!

Игорек Шабуняев один раз в месяц напивался. В драбадан. Это значит до такого состояния, что полностью терял контроль и над собой и над окружающей средой. Нет, Игорька назвать алкоголиком — никак нельзя. Алкоголик чем отличается от пьяницы? Тем, что пьет и когда хочет и когда не хочет. А Шабуняев напивался исключительно раз в месяц. Так сказать, для снятия психологической нагрузки. Потому что работал Игорек Шабуняев железнодорожным диспетчером. Собачий труд. Если какая промашка, то два состава как врежутся лоб в лоб… Жуткое дело — работа диспетчера.

Но ладно с работой. На ней-то у Игорька все чин-чинарем. Мало того, ценит его начальство, как ответственного и внимательного специалиста. И даже глаза закрывает, когда у Шабуняева наступает день психологической разгрузки. 25 числа каждого месяца после смены Игорек с коллегами затариваются пойлом и начинают гудеть. Разгрузка длится до глубокой ночи. Затем, расцеловавшись на прощание, все рассаживаются по такси, которые их и развозят по месту жительства. Вот тут-то, когда машина останавливается около подъезда шабуняевской хрущевки, у Игорька и начинаются проблемы. Передвигаясь по лестнице исключительно на карачках, редко когда с первого раза Игорек попадает в свою квартиру на третьем этаже. То происходит недобор этажей, то перебор. Двери-то на лестничных площадках похожи как две капли воды. А разглядеть с «четырех точек» номер квартиры в состоянии близком к богатырскому сну — совсем невозможно. Бьется головой о дверь среди ночи Шабуняев в надежде занять свое теплое койко-место, а ему вдруг открывает старая ведьма, которая живет этажом ниже. Крик! Брань! Она, видите ли, таблетки сонные приняла! А что человек не может попасть в свою квартиру — ей глубоко наплевать.

Игорек собирает последние силы и, словно скалолаз, передвигается выше. Рука, колено. Рука, колено. Так шаг за шагом. Настойчиво и упорно. И снова шандарахает двери головой. «Кто там?» — слышится изнутри мужской баритон. И тут же женский голосок в ответ: «Это, скорее всего, мой любовник, Игорек. Сегодня же 25-е». Разбуженная девица с четвертого этажа ехидно улыбается, а её муженек берет Игорька за шиворот и направляет вниз по лестничной клетке. И опять перебор. Разгневанная старуха выскакивает с радиотелефоном и тыкает корявым пальцем в две кнопки — 02.

Ах, миленькая женушка Дашенька, вовремя запеленговавшая шум в подъезде! Сколько раз она вырывала Шабуняева из цепких лап милицейского наряда!

Утром Шабуняеву стыдно. «Сколько раз я стучался к бабке?» — спрашивает Игорек. «Три», — отвечает Дашенька. «А к этим, на четвертый этаж?» — «Два, — вздыхает жена, и в который раз просит, — Ты бы мне с работы звонил, когда выезжаешь. Я бы тебя около подъезда ожидала…» Шабуняев клянется звонить, но на следующий месяц опять происходит история с перебором-недобором.

В канун рождества Дашенька крепко спала, и вредной старухе удалось упрятать Шабуняева в милицейский уазик. Игорек вернулся поутру подавленный и разбитый. В голове наслаивались приказания самому себе. «Надо что-то делать! Что-то предпринимать! Надо же как-то исправлять патологию! Как?» Об отмене разгрузочных дней он и думать не смел.

— Эврика! — воскликнул Шабуняев чуть ли не в самое ухо понурившейся жены и, подпрыгнув с кухонной табуретки, подставил её под антресоль. В голову пришла замечательная идея.

В бытность учебы в железнодорожном техникуме отчебучили они с друзьями первоапрельский номер. Покрасили на станции рельсы черной краской и ухитрились переключить светофор на красный. Электричка остановилась. Машинист посмотрел вперед, на дорогу, а рельсов перед ним не оказалось. Черная пустота! Естественно у машиниста случилась истерика, движение на полчаса было парализовано. Скандал был страшный! Еще бы — дело подсудное. Но пронесло.

Шабуняев достал трехкилограммовую банку с ярко-оранжевой половой краской и вооружился широкой кисточкой. Через какой-то час входные двери в квартиру были выкрашены в цвет любимого напитка «Фанта». А через два — от входа в подъезд по всем лестничным пролетам такого же цвета линия, ломаясь на площадках на девяносто градусов, вела к порогу Шабуняева. Казалось на серой лестнице был проложен ярко-оранжевый монорельс.

Наступил день психологической разгрузки. Четверть второго ночи зловредная старуха со второго этажа услышала стук в нижнюю часть двери. Она набрала «02» и проследовала в прихожую. Стук повторился. Она щелкнула замком и увидела на пороге мужчину. Это был сосед с четвертого этажа…

А часом раньше Игорек Шабуняев, успешно преодолев монорельсовый подъем, занял свое законное койко-место. Рядом с Дашенькой.

1999 г.

 

Потому что день рожденья…

Утром жена Антона Синюхина поцеловала мужа в щеку, поздравила с днем рождения и умчалась в магазин. В овощном купила две трехлитровых банки маринованных огурцов, в кулинарке четыре десятка котлет марки «Застольные», побросала все в холодильник и улетела на рынок за картошкой. Затем побежала в булочную. Именинник в это время не спеша достал с антресоли ящик с десятью бутылками «Петровской». «Не маловато будет?» — спросил Синюхин, глядя как жена выкладывает на стол шесть буханок черного и пять батонов белого. «А гостей много наприглашал? — ответила она вопросом на вопрос. «Всем мужикам из бригады сказал. А там, кто его знает, кто из них придет?» — неопределенно ответил Синюхин.

Первым явился Витек Шулепов. Подарил две бутылки «Старки» и брелок для ключей. Борис Нефедов принес литровую бутылку «Золотого кольца» и подписал стерео-открытку. Красивая такая картинка: на переднем плане айсберг, а вдали ледокол шпарит. Бригадир Пантелеевич явился с женой — не на мальчишник же шел, а на семейный праздник. Его супруга вынула из хозяйственной сумки фарфорового олимпийского мишку и три пузыря обыкновенной «Русской». Гарик вручил Синюхину станок «Жилет» для бриться с пятью запасными лезвиями и выставили на кухонный стол две поллитровки с названием «Комбат». Слесарь Петро облобызал Антона, потом снял с руки собственные часы «Победа» и вручил их Синюхину. Торжественно вынул из карманов брюк четыре чекушки «Московской особой». Токарь-универсал Алексеич нарисовался с сыном, который решил идти по стопам отца и работал с ним в одной бригаде. Пока старый токарь держал в руках раскладной ножичек с рукояткой в виде бегущей собаки и произносил поздравительную речь, сынок отлучился на кухню, чтобы разгрузиться — три портвейна «Улыбка» и две «Сибирской» водки. Затем звонок в прихожей известил о прибытии фрезеровщика Коли и его сменщика Толи. Последний скинул в руки Синюхина четыре бутылки сорокоградусной «Завалинки» и прошмыгнул в туалет. Видать невтерпеж уже было мужику. Толя же крепко пожал Антону, давнему товарищу, руку и вручил медный талисманчик на цепочке в виде монгольского божка. Старый дружище Юрик просто не мог не явиться без «ноль семьдесят пять» с названием «Юбилейная», которую они по молодости лет «троили» с покойником Михаилом после каждой получки. Славик Малеев где-то раздобыл бутылку «Посольской» и вручил два билета на выставку русского фарфора, которые три дня назад выдавали всем желающим в заводоуправлении. Старый скряга и вечный «халявщик» Тимофеевич ради Антона не пожалел денег на два «фуфыря» «Кубанской». Подарком же стал затяжной поцелуй. Инструментальщики Валентин Зверев и Серега Амельченко подарили Антону хромированный рукомойник сгодится на даче! — и три бутылки с этикетками «Сто грамм». Игорь Потехин, уважающий Гришку Распутина, как значительный в отечественной истории персонаж, притащил литровый пузырь с одноименным названием. И галстук на резинке, которые — Антон сам видел — продавались в галантерейном киоске рядом с троллейбусной остановкой.

Должны были ещё подойти Вадик Сколярчук, Дима Величко и Рафаил Гинатуллин. Синюхин знал, что обязательно нарисуются и тоже не с пустыми карманами. Наверняка, решили перед застольем пропустить где-то на улице по сто пятьдесят.

Стульев в большой комнате не хватало. Поэтому с двух сторон по всей длине стола на кухонные табуреты уложили крепкие доски, накрыли их простынями.

— Проходите за стол, гости дорогие, — сказала жена Синюхина и предложила не стесняться и наваливаться на котлеты, тушеную картошечку, огурчики…

Гости, чинно рассевшись, взяли вилочки и, как подобает людям культурным, положили в свои тарелки по котлетке и по огурчику. С юмором наполнялись восьмидесятиграммовые стаканчики.

Было много тостов. За Синюхина семьянина, друга, товарища, отличного специалиста, компанейского мужика, члена профсоюза, справедливого, отзывчивого, добросовестного, надежного…

…Это было настоящее похмелье. Синюхин с трудом поднялся с единственного в доме кресла, на котором, видать и ушел вчера в аут, бросил тусклый взгляд на архитектору праздничного стола и понял, что водки все-таки не хватило. Котлет хватило, хлеба хватило, картошка осталась, но ни в одной из бутылок так и не удалось обнаружить ни капли спиртного.

Синюхин застегнул ширинку на брюках, накинул курточку и приоткрыл дверь из прихожей. На межэтажном лестничном пролете мирным сном спали Вадик Сколярчук, Дима Величко и Рафаил Гинатуллин, так и не добравшиеся вчера до торжества. На подоконнике стояли шесть пустых бутылок «брынцаловки». В углу томилась авоська с вялеными лещами вперемешку с пивными бутылками. Не раскупоренными. Синюхин понял, что авоська предназначалась ему в подарок…

1999 г.

 

Гуманоиды

Первый раз Синюхин увидел группу гуманоидов, когда возвращался с работы. Он вынужден был немного задержаться на производстве, потому как в тот день они не могли не отметить одно очень важное событие в жизни города. Как никак, а московскому трамваю стукнуло сто лет.

Темнело. А гуманоиды стояли группой около коммерческого киоска и разглядывали витрины. По мнению Синюхина одеты пришельцы были очень странно. В перламутровых костюмах с гофрированными налокотниками и наколенниками, в защитных шлемах. Передвигались плавно, словно были на роликовых коньках.

Чтобы разглядеть получше непрошеных костей Синюхин тоже подошел к киоску и протянул продавщице последнюю десятку. Когда он открыл бутылку «Жигулевского» и обернулся, гуманоидов и след простыл.

Вернувшись домой, он в деталях передал увиденное своей жене и все порывался позвонить в милицию. Но жена уговорила никуда не звонить и предложила сто граммов надежного успокоительного средства. Синюхин согласился.

Второй раз Синюхин стал очевидцем приземления космического объекта. В тот день они на троих «раздавили» полтора литра водки. Повод был международный день молодежи и студентов. И хотя Синюхин, впрочем, как и его товарищи, студентом никогда не был, но ряды обыкновенной молодежи в свое время представлял.

На тарелку, которые так любят описывать в журналах и газетах, космический корабль «оттуда» вовсе не походил. А представлял собой странно светящийся объект, скорее похожий на перевернутую лабораторную колбу. «Колба» выпустила четыре серебристых опоры и опустилась на землю. Переборов в себе страх и отглотнув для храбрости из «чекушки» Синюхин зашагал в направлении необычного звездолета. До него оставалось уже метров двадцать, но в это время странный объект поднялся вверх и улетел. Последнее, что увидел Синюхин перед тем как потерять сознание, это глубокие вмятины на земле от серебристых опор.

В третий и последний раз на свободе Синюхин столкнулся с гуманоидами тоже на праздник. Это был Всемирный день борьбы с опустыниванием и засухой. И хотя в своем лице Синюхин представлял рабочий класс, не отметить успехи крестьян, было бы большим грехом. После работы они выпили по двести и помечтали, какой большой город мог разместиться на месте Сахары, если её взять и облагородить. Потом они выпили ещё по двести, и опять по двести, а затем Синюхин отправился домой. Он решил сократить путь и направился через огромный сквер. В нем и заметил целую стаю гуманоидов. Они помогали какому-то чайнику-автолюбителю вытаскивать «Жигули» из кювета. Синюхин тоже поспешил на помощь, уперся обеими руками в капот, и машина снова покатилась в кювет.

А потом они на милицейской машине преследовали тарелку, из окон которой выглядывали человекообразные мутанты, скорее похожие на лиц кавказской национальности. Синюхин орал во все горло, стараясь освободиться от наручников: «Быстрее же, быстрее! Уйдут же, уйдут!» И он был прав: тарелка прекратила разбег, оторвалась от шоссе и резко влетела в небо…

Над психиатрической больницей НЛО по вечерам не переводятся. В любое время задерешь голову вверх — обязательно пару тарелок обнаружишь. А по парку гуманоиды и средь бела дня гуляют. Обитатели больницы обращаются к ним по-свойски, как к старым знакомым. Потому как инопланетяне — люди добрые, в отличие от грубых санитаров и врачей. Последние же, словно шпионы, все выпытывают: прилетали ли тарелки в последние сутки, с каким количеством гуманоидов удалось завязать знакомства. Только Синюхин не спешит делиться своими наблюдениями. За откровение могут назначить успокоительное. Уколы, конечно…

2000 г.

 

Ах, как чудили наши предки! Сколько ходит баек о Прокофии Акинфьевиче Демидове, внуке легендарного заводчика-оружейника Никиты Демидова. Достались внуку несметные богатства. Говорят, проживал в Москве в те времена один армянин, которого называли по имени Тарас Макарович. Человек недалекого ума, да к тому же ещё страстный игрок в карты и горький пьяница. Как-то он зашел к Демидову поздравить его с праздником. Богач тут же обрадовался представившемуся случаю развлечься и предложил армянину сыграть на интерес. Если Тараса Макаровича постигнет неудача, то Прокофий Акинфьевич отмечает проигрыш углем на лице соперника. Армянин без раздумий согласился.

В течение игры Демидов усердно подпаивал гостя самым крепким вином, и вскорости мертвецки пьяный Тарас Макарович свалился на пол. Тогда Демидов велел слугам принести гроб, уложил в него своего недавнего партнера, связал ему крест-накрест руки, всунул пачку ассигнаций, приказал закрыть крышкой и отвезти на телеге к жене.

Подъехав к дому, где жил упившийся в стельку армянин, провожатый выгрузил гроб посреди двора и спешно удалился. На лай собак выскочила хозяйка, сбежались соседи. Увидев в гробу разрисованное углем лицо Тараса Макаровича, на всю округу поднялся страшный вой и крики, которые не могли не разбудить «покойника».

А когда ничего не понимающий армянин, потрясая деньгами, поднялся из гроба, смятению и ужасу жены и соседей не было предела.

В другой раз Демидов проучил взяточника-квартального.

В старые времена существовал закон, на основании которого войска, исполняющие в каком-нибудь городе гарнизонную службу, по очереди размещались на квартирах у обывателей. Тягость постоя падала преимущественно на бедных жителей, потому что богатые имели право откупиться от такого «гостеприимства». Полицейскому офицеру давалась взятка или делался подарок. Но однажды Демидов за что-то рассердился на квартального офицера и «забыл» о подарке. Полицейский в свою очередь, желая досадить Демидову, отправил на постой в его дом солдат.

Прокофий Акинфьевич не выказал ни малейшего раздражения. Но не откладывая отослал полицейскому приглашение на обед. Разумеется, приглашение было с радостью принято. Демидов встретил гостя с необыкновенным радушием, хорошо накормил и напоил. Так напоил, что полицейский был пьян до бесчувствия. Спящего гостя обрили, раздели донага, намазали тело медом, обваляли в пуху и в таком виде уложили спать.

На другой день Демидов наблюдал в замочную скважину за подъемом полицейского. Взяточник метался по комнате в бешенстве, наконец стал рыдать. Насладившись этим зрелищем, Демидов отпер дверь в комнату и грозно сказал: «Как ты мог, страж общественного порядка, явиться ко мне в дом в таком нелепом виде?! Погоди же, негодяй, я сейчас же отправлю тебя к губернатору и буду просить о наказании». Полицейский забыл о своей обиде. Бросился к ногам Прокофия Акинфьевича со слезами с просьбой простить его. Клялся и божился, что никогда больше не станет его тревожить и вымогать подарки. И тогда Демидов потребовал, чтобы полицейский подтвердил свой обещания письменно. И когда расписка была получена, полицейского помыли, одели и… компенсировали страдание червонцами.

Надолго в Петербурге запомнили ночь на 1 апреля 1726 года, когда было приказано по всей столице ударить в набат. Как только перепуганные полуодетые петербуржцы выскочили на ночные улицы, они узнали, что так их поздравляют с днем смеха. Повеселилась Екатерина 1, которая была изрядно выпившая. Ходит легенда, будто Александр 3 вообще приказал сшить себе сапоги с широкими голенищами, куда прятал флягу со спиртным и прикладывался к ней, как только царица отвернется…

А как чудил Петр I!

Вся его жизнь, связанная с выпивкой — большая веселая байка. Известно, что все иностранные дворы Петр удивлял своей разгульной жизнью. Но позже государь часто за штофом анисовой составлял компанию мастеровым, не желая больше посещать дворцы, где учиться, как он считал, ему было нечему. Однажды в токарной мастерской поднял тост, который и самому ему очень пришелся по душе: «Здравствуй тот, кто любит Бога, меня и Отечество.

Честно говоря, с молодых лет Петр был не дурак заложить за воротник. Приветствовал собутыльников. Чудил при этом, все дела любил перемежать весельем, пирами, всякими выдумками, на которые великими мастерами были он сам и его наперсники, более всего — Лефорт.

Чудили во все времена. На 19 век пришелся пик чудачества. В основном в проделках по пьяному делу были замешаны офицеры дворянского сословия. В 20-х годах весь Петербург только и говорил о проказах по пьяной лавочке гвардии офицера Булгакова. Как-то со своими дружками сей знатный выпивоха возвращался поздней ночью домой. Как раз миновали будку, в которой мирно похрапывал часовой. Военные решили подхохмить. Осторожно подошли к будке, аккуратно и без шума положили её на землю, причем так, чтобы дверь оказалась прижатой к земле. Сидели, потягивали винцо и ждали, когда часовой изволит проснуться. И вот такой момент наступил, дикий крик стражника огласил весь квартал. Служивый-то подумал, что его заживо похоронили в гробу.

А чуть позже на Черной речке, там же, в столице, стал по ночам появляться черный катер с необыкновенным грузом — черный гроб был установлен на верхней палубе. Рядом с гробом гребцы в черных одеждах и с факелами заунывно тянули грустную песню. Зеваки, завидев дьявольский катер шарахались в стороны. И никому невдомек было, что это была компания офицеров в изрядном подпитии, которая следовала на очередной веселый ночной пикник. В гробу же перевозилось шампанское и водка.

Существовало в 19 веке и некое «Общество кавалеров пробки». Все члены «кружка» носили в петлицах пробку от винной бутылки. Регулярно собирались на различные совещания и заседания и пели «Поклонись сосед соседу. Сосед любит пить вино». И после пропетого тоста звенели бокалы. Под конец очередной попойки принимались хоронить тех, кто не рассчитал свои силы. Мертвецки пьяных носили по улицам с зажженными свечами, при этом исполняли «отходные в мир иной» песни. А потом тело предавали земле. Летом закапывали в стог соломы, а зимой зарывали в сугроб. Холод и мороз быстро приводил в чувство упившихся.

Да и про выпивки советских вождей ходит немало историй. Хрущев любил водочку и даже хотел, чтобы её научились гнать из нефти. Ленин — не уважал. Сталин пил только грузинское вино, но своих гостей спаивал водкой, у которых порой чрезмерно развязывались языки и человек если не лишался жизни, то надолго исчезал из поля зрения общественности. Брежнев любил застолья, но пьяным его мало кто видел. Правда, в последние годы жизни употреблял «зубровку» в качестве лечебного пособия. Но в меру. Говорят, Горбачев больше отдавал дань уважения коньяку «Юбилейный». А с Борисом Николаевичем у пьющего народа прежде всего связано то, что россияне снова выстояли после сухого закона и, более того, в августе 1991-го нанесли сокрушающий удар своим противникам, объявив победу демократии и поставив во главе её нормального, как и все, пьющего человека.

Ах, как наш первый российский Президент мог отплясывать и дирижировать оркестром! Это надо было видеть…

Иногда мне хочется заглянуть в будущее и в голову приходит такая фантастическая байка.

…Век 21-й. Перед множеством компьютерных мониторов сидит современник. На одном экране путешествие в сингулярное пространство. На другом — круиз в эпоху пращуров. На третьем средневековая эпоха. У кого-то последняя ночь перед казнью на костре… Синхронно на мониторах мигают кадры — Любовь Клеопатры, Пир Лукулла, застолье в монашеской келье, обед Наполеона… Аскетизм, как изысканное удовольствие. Здесь по лицу человека из будущего пробегает тень заинтересованности, он набирает на клавиатуре программу своего путешествия и через несколько секунд проваливается в 90-е годы 20-го века. Он оглядывается вокруг. Девушки, парни… Комната в общежитии… На столе хлеб и селедка. И водка. И — весело!

Кто-то произносит тост:

— Чтоб эта мерзость озером стала, и мимо него каждый день на учебу идти!

 

Пришелец

Перед Рождеством в одной подмосковной деревне многие её жители наблюдали тарелку с пришельцами. Тарелка парила над селом на протяжении получаса. Кто-то из поддавших, заметил, что из аппарата будто бы спрыгнуло несколько космических пришельцев.

Лукич, тоже поддавший по случаю Рождества, тут же смикитил, что на этих пришельцах можно заработать авторитет и побежал к дому своего сына, который в прошлом году женился и переехал в собственные хоромы вместе с молодой женой.

Надо сказать, что сын Лукича был непохож на деревенскую молодежь. Клубному веселью он предпочитал путешествия. Лазал по горам, пустыням, плавал в акваланге. Вот как раз за аквалангом и пришел подвыпивший батяня.

Рассказал сыну историю про «марсиан» и их корабль и попросил на время принадлежности аквалангиста. Дескать, дай, посмешу народ на празднике. Кислорода и сжатого воздуха в акваланге не было и сын, улыбнувшись причуде отца, отдал акваланг, маску и ласты.

— Ты, бать, — сказал сынок, только по дорогам в ластах не шастай. Вещь дорогая — протрешь.

Дед натянул на голову маску, вставил трубку, надел черный костюм, на него кислородные баллоны и исчез в морозной темноте.

Около клуба он уже полностью, как и положено облачился в доспехи, и в мерцающем свете, прошелся около клубного крылечка. Прошелся так не спеша, высоко поднимая ноги в длинных ластах. Эффект был потрясающим — две девицы упали в обморок. Остальные, с криком «Пришельцы» заскочили в громыхающий музыкой зал.

Лукич, понимал, что через минуту — другую может быть разоблачен местными парнями а к тому же получить по морде, двинул к административному зданию совхоза, где в бывшем ленинском доме гуляла сельская знать. Он зашел в здание, прошел к туалетным комнатам, и когда несколько женщин вышли из зала и направились в уборную, он вышел из мужского туалета и шлепая ногами прошел в женский.

Эффект опять был потрясающий. Одна из баб тут же, словно статуя, грохнулась на пол.

Понимая, что за такие дела и здесь можно схлопотать по фейсу, Лукич открыл в женском туалете окно и вылез на улицу. Снял ласты и проворно побежал к дому. То там то здесь в деревне слышались крики парней и мужиков, искавших пришельцев. Он, Лукич, ещё не знал, что самые сметливые уже позвонили в районное отделение милиции, пожарную охрану, предупредили командира расположившего около села части десантников. Словом, рождественский вечер обещал быть веселым и насыщенным.

Лукич короткими перебежками передвигался по огородам к своему дому, распугивая, сельский люд. За ним уже охотилась ватага парней. Наконец он перепрыгнул через последнюю ограду и пробрался через сугробы к крыльцу. Затем на веранду. Маска на лбу, трубка, словно радиоприемная антенна, около уха, за спиной баллоны, под мышкой длинные ласты.

Когда на веранду открыла дверь его старуха и перед ней в профиль предстала фигура пришельца, она дико закричала и… как всегда эффект был потрясающим.

Пока он совал своей бабке под нос нашатырь, вся мужская часть деревни, под руководством милиционеров, пожарников и десантников искала космических пришельцев.

Утром же дед Лукич, сложив в мешок комбикорма принадлежности для подводного плавания, отнес сыну. Там, заново облачившись в костюм, потребовал чтобы его сфотографировали.

Через неделю, когда старшеклассники местной школы писали письмо о летающей тарелке и гуманоидах столичным уфологам, Лукич отдал одну из фотографий. Она была немного засвечена. Хотя если приглядеться, то через стекло маски можно было увидеть веселые глаза Лукича. Славно погулял.

1997 г.

 

С ног на голову

Один знакомый моего знакомого был большой шутник.

Вот что он отчебучил.

Когда строители заканчивали отделку комнат на его необъятной даче, он попросил ребят из стройбригады «поставить» одну комнату с ног на голову. Он хотел, чтобы выглядело это примерно так. Кровать, стол, стулья прикручиваются к потолку. Там же на потолок накрывается линолеум, как будто это не потолок вовсе, а полы. Полы же белятся известкой и в центре «полов потолка» прикручивается обыкновенная люстра.

Строители лишь подивились чудачеству хозяина, но просьбу выполнили очень качественно. Заходишь в эту комнату и ощущение такое, что ты стоишь на потолке.

Как это и принято, по случаю сдачи дачного объекта было устроено новоселье. Гостей съехалось — пропасть. Все прошли в большой зал, где были накрыты столы с редкой снедью и напитками, и принялись произносить тосты за хозяина, его щедрую и веселую натуру.

Через часика полтора появились первые «отрубившиеся». Их было двое. Добровольные помощники взяли пьяных под руки и оттащили в ту самую комнату, что сделана по принципу с ног на голову.

Празднество продолжалось дальше. Но часика через два хозяин попросил гостей пройти к той самой комнате. В стенах под картинами были вмонтированы специальные глазки, которые охватывали весь интерьер. Гости смотрели и ничего не понимали, как это два их пьяненьких коллеги могли спать на потолке.

Но это было только начало спектакля. Вдруг оживился один из перебравших, который спал на «полу». Плотно прижавшись к этому самому полу брюхом он медленно, как бы стараясь не слететь с потолка пополз к люстре, которая держалась на металлическом стержне-штанге. Вцепившись в стержень руками, он с ужасом смотрел на пол-потолок. Для страховки, чтобы не сорваться, он обвил люстру ногами и только потом принялся звать на помощь. Сначала, вполголоса, потом громче, затем вовсе перешел на крик.

Посетители новоселья плакали от смеха.

От крика товарища по алкоголю проснулся второй обитатель комнаты. Его реакция была мгновенной. Увидев, что люстра уже занята, он двумя руками вцепился в спинку кровати.

— Что происходит? — спросил он ошарашено у коллеги по несчастью.

— Ничего не понимаю, — ответил тот, — Может мы ещё спим?

Тут он услышал дикий хохот, доносившийся из-за дверей. Затем двери открылись и в комнату ввалилась веселая компания, которая ходила по потолку. Никто не хватался за стол и кровать.

С трудом соображая два первых обитателя комнаты поняли, что их славно разыграли.

Кстати, в дальнейшем очень многие гости дачи были постояльцами необычного помещения. И у девяти из десяти реакция была однозначна: они ползли к люстре и хватались за штангу с привинченными плафонами…

1997 г.

 

В каменном мешке

Перед Новым Годом сотрудникам выдали праздничные продуктовые заказы, по две бутылки шампанского, по четыре бутылки водки и по несколько банок импортного пива.

Сотрудники учреждения раздавили пару пузырьков, запили пивом, словом трудовым коллективом отметили наступающий и стали собираться по домам.

Лева Струнин, сложил всю снедь и выпивку в сумку, пожелал всем приятно провести праздник и тоже пошел домой. Выйдя на улицу, он обнаружил страстное желание выпить ещё одну банку пива. На холодном ветре этого делать не хотелось, он зашел за фасад своей «конторы», в маленький безлюдный дворик, вытащил из сумки банку «Баварского» и… она вдруг выскользнула у него из рук, упала на обледеневший тротуар, покатилась и нырнула в открытый люк подземной канализации.

Банку с пивом было жалко. Во время безалкогольной компании каждый грамм спиртного был на счету. Лева заглянул в люк, оттуда на свежий воздух поднимался пар. В темноте он увидел какие-то вентили, трубы. Не снимая с плеча сумки со снедью и спиртным, он ухватился за край люка руками, ноги спустил в шахту и нащупал какой-то выступ. Через минуту нога соскользнула и он полетел вниз.

Он приземлился на что-то мягкое, но пока летел ушиб колено. Мягкой подстилкой служила забытая кем-то телогрейка и тюк со стекловатой.

Лева поднял голову: до отверстия люка было метра 3–3,5. Оглядел в впотьмах стены — кроме нескольких вентилей и труб, вмонтированных в бетонные стены ничего. Словом, без лестницы не выбраться.

Лева крикнул пару раз во все горло «Эй, наверху!». Никто не откликнулся, Переминаясь с ноги на ногу он наступил на какой-то предмет, который в ту же секунду громко чмокнул — то была незадачливая банка Баварского. «Не пропадать же добру», — подумал Лева, поднял банку и поднес дырку к губам. Периодически отхлебывая по глотку, он также периодически кричал в открытый люк:

— Эй вы там! Наверху!

Прошло больше часа. В каменном мешке было тепло. Отоплением служили трубы с горячей водой. Лева уселся на тюк со стекловатой, накрыв его телогрейкой, достал бутылку водки, отломил кусок сырокопченой колбасы и прямо с горла сделал несколько глотков.

Стало веселее. В отверстие люка показались звездочки. Он выпил ещё несколько глотков, закусил колбасой и запел во все горло.

— Не слышны в саду даже шорохи…

Он решил во что бы то ни стало подавать голосовые сигналы, дабы его мог кто нибудь услышать. Любая песня, решил он, — лучшее средство подачи сигналов.

Не прошло и нескольких минут, как в отверстие заглянуло чье-то лицо.

— Кто там?

Лева по голосу узнал своего сослуживца Степана и обрадовано заорал.

— Степа, это я, Лева!

— Ты че там делаешь?

— Свалился нечаянно. Да помоги же мне вылезти.

— Счас, — сказал Степа, — Счас, что-нибудь придумаем.

Степа был уже в хорошем подпитии, предновогоднем состоянии, — Ты погодь, я в контору слетаю.

Через пять минут он вернулся обратно.

— Нет никого.

— Ищи лестницу.

— Где её найдешь. Счас придумаем. Вот держись.

Степа снял с шей свой шарф и один конец опустил Леве.

— Хорошо накрути его на руку и ногами упирайся в стены — я буду тянуть.

Затея Леве не понравилась, но он, дабы не сердить приятеля ухватился за край шарфа и потянул. Через секунду на его голову свалилось хрупкое тело Степы. В Левином полку прибыло. Благо падение окончилось без травм.

После недолгих препирательств и высказываний, кто и что о ком думает, стали рассуждать как же выбраться из этой канализации.

Сначала Степа залез Леве на плечи, но до края люка, не хватало сантиметров тридцать. Затем Лева влезал на плечи Степы, но у того, ввиду нагруженности алкоголем, подкашивались ноги.

Сели на тюк со стекловатой. Что делать?

— Давай выпьем?

— Давай.

Допили Левину бутылку.

Еще полазили друг у друга по плечам — все попытки выбраться оказались неудачными.

Лева достал из сумки банку с солеными огурчиками, пакет с семгой, разломали колбасу, открыли новую бутылку водки, стрельнули шампанским. Где-то на Спасской башне часы пробивали последние секунды старого года. С помощью зажигалки определили по Левиным часам, что новый 1987 год вступил в свои права. Они сделали по глотку шампанского и по пять водки. Закусили. И затем, протяжно, заунывно:

— Сижу за решеткой в темнице сырой…

В часов 11 нового дня за контору зашла подвыпившая компания, чтобы не под взором блюстителей порядка принять по стаканчику. Только разлили, как из канализационного люка раздался удалой песняк.

— Калинка, малинка…

Через полчаса Леву и Степу вытащили на свет божий.

Они жмурились от дневного света, лица, измазанные мазутом напоминали о профессии трубочистов, их одежда была покрыта хлопьями стекловаты. В руках один держал банку пива, а другой початую бутылку водки. Ни один из них не мог самостоятельно держаться на ногах — они были вдымину пьяны и заплетающими языками приглашали освободителей «к столу», выпить за встречу нового года.

Потом Лева всем рассказывал, как встретил Новый год ниже уровня городской канализации.

1997 г.

 

Газ в глаза, словно божья роса…

Мы выпили и закусили. Но разговор не клеился и мы снова уперлись в телевизор. На экране полицейские разгоняли демонстрантов с помощью гранат со слезоточивым газом.

— Ребятам бы по двести граммов на грудь принять и никакой газ не возьмет.

— Еще как возьмет! — лениво сказал Леха.

Мы выпили ещё по сто граммов.

— Ты прав, Леха, — сказал Женька, откусывая огурчик, — Наукой доказано, что слезоточивый газ слабо действует на пьяных и наркоманов.

— Ерунда!

— Ты баллончик со слезоточивым газом видел? На нем инструкция напечатана, что газ практически не действует на тех, кто под градусом.

— Ерунда!

— Вот балбес, — заводился Женька, обратился ко мне, — химики доказали, что у заложивших за воротник изменяется состав воды в организме, в результате чего действие слезоточивого газа нейтрализуется.

— Дураки твои ученые-химики.

— Сам ты дурак.

— Не подеритесь, — постарался я пошутить.

Но спор, словно по спирали, набирал обороты и, честно сказать, попахивало рукопашной.

— А вы поэкспериментируйте?

— Согласен, — сказал Леха, — Джон, будешь подопытным кроликом?

— На двухлитровую бутылку коньяка.

— Идет.

Я спустился в гараж и вытащил из машины баллончик со слезоточивым газом. Принес домой и отдал Лехе. Женька налил себе полный стакан «Столичной». Выпил.

— Только пшикать будешь с метрового расстояния. Если не отрублюсь сразу бежишь за коньяком, — сказал он Лехе.

— Идет.

Мы вышли на лестничную площадку.

Женька встал по стойке «смирно».

— Поливай.

Леха выпустил длинную струю в направление лица подопытного. Не прошло и двух секунд, как у Женьки подкосились ноги и он рухнул на пол.

— Ептыть, доигрались, — сказал я и побежал за нашатырным спиртом.

Смачно намочили ватку, поднесли к Женькиному носу. Наш собутыльник задергал головой и пришел в чувство. Сразу же начал чихать от нашатыря и теперь кулаками глаза.

Мы взяли его под руки и затащили в квартиру.

Наш товарищ тер глаза и повторял.

— Не должно же действовать.

— Не доо-о-лжен, — передразнил Леха, пострадавшего, — За коньяком сам побежишь или мне сбегать?

— Налей лучше водки.

Он выпил и выругался.

— Вот, мать твою, — газ был российского производства?

— Российского, — подтвердил я.

— Тогда все понятно. Разве наши сделают качественно!

— Наши-то как раз и сделали, — съехидничал Леха, — а что, может ещё разок пшикнем, импортным? Я сбегаю.

— Не надо. — сказал Женька.

С проигравшего мы решили не брать всей суммы на коньяк. Пострадал ведь парень. Мы с Лехой скинулись на полбутылки, Женька добавил на полную. Пили и больше не спорили.

А через пару месяцев Женька опять подвергся газовой атаке. В ресторане снял двух девиц. Набрали водки, шампанского, и поехали к одной из девиц на хату. Пришли, выпили. После чего одна дама достала газовый баллончик и кавалеру прямо в рожу — пшик! Видимо, хотели обчистить парня и выкинуть на улицу. Да не тут-то было. Женька только лицо носовым платком вытер и давай дам гонять по комнатам. Затем забрал все спиртное, и ко мне приехал. Рассказывал и смеялся.

— Знаешь, говорил, — ведь к змеиному яду люди тоже постепенно привыкают. Так что давний спор с Лехой и проведенный эксперимент сохранил Женькины карманы от ограбления.

1997 г.

 

На банкете

— Это было в Испании, на кинофестивале в Сан-Себастьяно. Я только что получила Гран-при за главную роль в фильме «Бабье царство». Я была королевой фестиваля. Но… Наши артисты и теперь беззащитны, а тогда — тем более. После церемонии закрытия меня подозвал Отар Танишвили, президент «Экспортфильма», и сказал: «Вы как русская звезда должны сделать для элиты фестиваля торжественный прием». Я пришла в ужас. Нам выдавали по пять долларов суточных! Но он меня успокоил: «О столах можете не волноваться. Мы все привезли с собой».

Действительно, на столах было полно икры, колбасы и водки. Звезды мирового кино и послы разных стран дружно жевали и помаленьку пили. Было скучно. Тогда ко мне снова подгреб Отар: «Римма, ты должна при всех выпить стакан водки!» Я обалдела. Это было утром! А он: «Ну надо, Римма, надо!!!»

Он стоял с какими-то седовласыми импозантными сеньорами. Офицантка, вся в кружевах, наливала им капельку водки и насыпала доверху льда. «О, как вкусно! О, как крепко! Русская водка!» — восторгались сеньоры. Отар за локоток подвел меня. Официантка налила мне капельку. Ото льда я небрежно отказалась и пальцем показала: долить! Она капнула еще. Я настаиваю: до краев! И громко говорю: «Дополна!» Раскрыв рот, она лила и лила… В бокал вошло граммов триста.

Тогда я демонстративно подняла бокал, обвела всех взглядом — и выпила. Медленно, как воду.

Шквал аплодисментов! А я стою и думаю: сейчас упаду! Лицом о мраморный пол. Это ж для меня смертельная доза. Не упала. И не опьянела. Но на следующий день все испанские газеты вышли с огромными заголовками: «Она не только великая артистка, но и великая пьяница». Все эти газеты есть в моем личном архиве.

1997 г.

 

Наших бьют!

Одна знаменитая российская рок-группа, состоящая из мальчиков-качков, была приглашена на гастроли во Францию. Качками, как известно называют тех, кто не выползает из тренажерных залов, дабы развить свою мускульную систему. Теперь можно представить, что это были за рок-музыканты.

Ну так вот. Гастроли прошли, как говорится, «на ура», и ребятишки решили «спрыснуть» свой успех. Человек тридцать музыкантов и технических работников, которые обслуживают группу собрались в небольшом уютном ресторанчике при отеле, сдвинули столы и давай «гудеть».

Надо было в том самом отеле проживать голливудской звезде Сильвестру Сталлоне. Американский актер тоже ужинал в это время, и ребятишки с восхищением бросали на него косые взгляды. Подходить никто не решался чего человеку мешать? У него свой мир — у них свой. Но вздумалось тому самому американскому киноактеру выйти на улицу покурить. И один из группы музыкантов-качков через пару минут увязался за ним: так, ради интереса осмотреть фигуру американца, когда тот стоит в непринужденном состоянии.

Вышел он на крылечко ресторанчика и видит такую картину. Два французских битюга, угрожая каким-то оружием звезде стаскивают с него куртку и выворачивают карманы. Сильвестр, понятно, не решается подвергать свою знаменитую жизнь опасности, не сопротивляется. Музыкант, конечно, не мог выдержать такой наглости: как можно оскорблять своего собрата качка, пусть даже американского?!

Он бежит в обратно в ресторанчик, где гуляют его товарищи и кричит на весь зал «Наших бьют!» В мгновение ока вся компания из тридцати человек срывается со своих мест, опрокидывая столы и стулья и с ревом несется на улицу, где творится несправедливость.

А бандюги уже успели с американца снять куртку. Тут их и начала с криками и бранью метелить российская музыкальная богема. Из окон парижских домов повысовывались головы парижан, которые с интересом наблюдали происходящее действо. Когда «сцена» по ликвидации жуликов была исполнена любопытные парижане захлопали в ладоши. Опознав в американце самого Сталлоне все подумали, что снимается какой-то новый боевик. Тем более через пять минут на месте «съемок» уже присутствовала полиция, которая также быстро успела арестовать половину членов рок-группы.

Привезли всех в участок: в чем дело? Так и так. Американец тоже подтвердил — был факт насилия. Бандюги тоже раскаялись. И рок-музыкантов отпустили. Те вернулись в ресторанчик и продолжили веселье. Но слух об истинном происшествии уже пронесся между жителями той самой улочки на которой располагался ресторанчик и многие из них пришли к отелю и снова устроили овацию российским музыкантам. Дело в том, что слишком уж эти самые два бандита распоясались в этом квартале, и его обитатели никак не могли найти на них управу.

Да и сам Сталлоне поблагодарил наших мужиков за оказанную помощь.

1997 г.

 

Моржи поневоле

Совхозный бригадир плотников Степан Гучкин сказал трем членам своей бригады:

— Говорят позавчера вечером на реке машина с водкой затонула.

— Да ну! — тут же отбросил в сторону ящик с инструментами молодой плотник Павлушкин.

Остальные члены бригады, словно поперхнувшись костью, изумленные услышанным молча присели на штабель досок.

— Вот тебе и «да ну». Коммерсанты везли водку в Реполово, решили по мосту не ехать, а срезать путь. И по реке. Лед только встал, не выдержал. Благо, водитель и экспедитор из машины выпрыгнуть успели…

— Твою мать! — в сердцах хлопнул себя по ягодицам Павлушкин, — Так что ж мы здесь сидим? Надо бежать и спасать товар первыми. Пока реполовцы не опомнились.

Степан повертел в руках топор.

— Говорят, что коммерсанты вчера машину трактором вытащили…

Павлушкин разом сник и присел рядом с товарищами.

— А что ж ты тогда воду баламутишь? — сказал поникшим голосом.

Гучкин выдержал паузу и лениво добавил:

— Зато в кузове оказалось только половина груза. Остальная осталась на дне.

— Твою мать! Тянешь кота за хвост! — снова подпрыгнул Павлушкин и посмотрел на товарищей, — Ну что идем?

Буркин поежился:

— С утра передали минус двадцать шесть…

Самый старший из плотников пятидесятилетний Михалыч встал с досок:

— Надо идти, пока полынью окончательно не затянуло.

Через час бригада в полном составе следовала к месту происшествия. Жен предупредили, что подвернулась халтура. Дескать, в соседнем селе коровник предложили поправить.

На берегу плотники обнаружили взрыхленный снег и землю — следы работы гусеничного трактора. Видимо механизатору пришлось изрядно попотеть, дабы вытащить грузовик на берег. Да и по полынье, которая только-только покрылась тонкой коркой льда, было видно, что операция по извлечению утонувшей машины на свет божий была закончена недавно.

— А вдруг всю водку вытащили? — спросил Павлушкин.

— Так нырни — и узнаем. Мы пока костерчик на берегу разведем. — сказал Гучкин, разбив палкой тонкую ледяную корку.

Павлушкин пререкаться не стал, но решительно заверил:

— Если водка на дне — всем по очереди нырять придется.

Молчанье членов бригады стало знаком согласия.

— Твою мать! — сказал Павлушкин, разделся и без лишних слов нырнул в полынью.

Через пятнадцать секунд из воды сначала появились две руки с парой бутылок в каждой, потом всплыла голова Павлушкина со стеклянными от холода глазами. Его подхватили за руки и в одно мгновение вытащили на лед. На плечи сразу накинули овчинный тулупчик и поволокли к костру. Вскрыли бутылку, налили полный стакан:

— Согревайся.

Поймав зубами стакан, Павлушкин большими глотками выпил содержимое до конца.

— Ну, что там, много бутылок? — тревожно спросил Михалыч.

Молодой плотник сказал что-то нечленораздельное, но тут же развел руки в стороны и выдохнул:

— Во! Т… мать…

К восьми вечера мороз усилился до тридцати. Ныряли по очереди, не делая никому скидку ни на возраст, ни на должность, ни на семейное положение. Нырнувшему тут же подносили стакан с согревающей влагой. К полуночи пересчитали бутылки — триста пятьдесят шесть штук. Как дней не в високосном году. С полтора десятка валялась на берегу пустыми.

— Может кое-что на другой день оставим? — после очередной погружения, стуча зубами спросил Михалыч.

— Совсем пьяный стал, твою мать! — сказал Павлушкин, — Завтра реполовцы все вытащат.

Аргумент всех сразил наповал и водолазные работы продолжились. К четырем утра вся водка до единой бутылки была поднята со дна. Груда бутылок с целебной влагой лежала на снегу. Высоко поднималось пламя жаркого костра. Пошатываясь, Михалыч оправился в село за трактором. Решили взять в долю тракториста Прохорова, чтобы помог развести бутылки по хатам. Издалека доносилась разухабистая песня «Ой мороз, мороз! Не морозь меня…» Михалыч, отхлебнул из бутылки и заорал в ответ соратникам: «Моего коня…»

А реполовцы остались с носом. Пришли к реке на следующее утро с водолазным костюмом, а водки-то — тю-тю…

Зато плотники через четыре дня вышли на работу. И никто из «моржей» даже не чихнул…

1997 г.

 

Предприимчивый Изякин

Когда тракторист Изякин ворвался в зал, вопрос о выборе нового руководителя молочной фермы уже ставили на голосование.

— Итак, — важно произнес председательствующий в президиуме, — Кто за то, чтобы…

— Мужики! — крикнул в зал с порога тракторист Изякин, — Из райцентра машина пришла. Стеклотару принимать будут!

— …директором молочной фермы была…, — слова председательствующего тут же утонули в шуме поселкового кворума.

Все повскакивали со своих мест и, толкаясь и наступая друг другу на ноги, устремились к выходу. Но проворный председательствующий оказался около выхода из зала первым. Вытеснив Изякина, он, что на фронтовом языке называется, грудью загородил амбразуру дверного проема.

— Товарищи избиратели! Всех отпущу только после голосования…

Пока ещё не выбранная директор молочной фермы, женщина упитанной наружности, с налета вытолкнула председательствующего в вестибюль клуба и первой устремилась на улицу. За ней, одобрительно размахивая руками и нецензурно выражаясь в адрес президиума, шествовали избиратели.

Приемщик объявил, что бутылки будет принимать только из-под водки. Расплачивался тоже бутылками. Только уже с водкой. По цене 18 тысяч за пузырек. Оставшуюся сумму выдавал деньгами. Мужиков такой расчет устраивал, бабы возмущались и были недовольны. Первые клиенты уже толкали тележки с мешками в сторону приемного пункта.

— А до скольки работать будете? — засуетился счастливый тракторист Изякин.

Приемщик поглядел на часы и ответил:

— Еще минут сорок.

— Как сорок! — завозмущалась толпа. Многим нужно было бежать за стеклотарой на другой конец деревни. Изякину в том числе. И хотя под рукой был его «Белорусь», он сомневался, что успеет собрать всю посуду в доме.

— Ровно сорок минут, — отрезал приемщик, — А то на базу не успею.

Изякин ошалело поспешил к своему трактору. Завел мотор. «Нет, не успею. Уедет сукин сын!» — подумал он и, заглушив двигатель, схватил сумку с гаечными ключами, домкрат, помчался обратно к машине приемщика.

Около кабины он плюхнулся на колени, подставил домкрат. А через три минуты уже катил переднее колесо грузовика к «Белоруси». В суете никто и не заметил о проделке Изякина. «Теперь не уедет, — сам себя успокоил Изякин и завел трактор. На пути ему попался председательствующий с доверху нагруженной мешками тележкой. «Вот сучий сын!» — выругался Изякин и до конца нажал на педаль газа. Когда собирал бутылки по всему дому, его посетила идея — не отдавать колесо. Диск хороший, резина ещё новая: В хозяйстве пригодится, а приемщик поставит запаску», — подумал Изякин и закатил почти новое колесо в сарай.

Когда он вернулся обратно с девятью мешками бутылок, которые всю дорогу дребезжали в тракторном прицепе, приемщик выпрыгнул из кузова.

— Все, прием закончен. — потер он ладони, ехидно глядя на опоздавшего Изяина.

— Не выпендривайся, принимай, — благодушно попросил Изякин, — Что ж, я зря что ли на другой конец деревни гонял и по всему дому посуду собирал? Можешь прямо в мешках забирать…

— Посмотри в кузов — полный.

— Не выпендривайся, — продолжая улыбаться, как бы за поддержкой посмотрел Изякин в сторону сгруппировавшихся мужиков, разливающих в стаканы.

— Гуляй, мужик. — сказал приемщик, нагнул голову и похлопал себя ладошками по шее, — Куда я твои мешки, себе на голову поставлю, что ли?

Как бы показывая, что разговор закончен, он легко запрыгнул на подножку машины и открыл дверь. В это время один из закусывающих мужиков обратил внимание, что машина оказалась без колеса. Жуя кусок сала, захмелевший колхозник подошел к кабине и спросил:

— А что без колеса поедешь или по воздуху полетишь?

— У тебя с головой все в порядке?

— Ну-ну… — без всякой интонации сказал мужик и пошел обратно в сторону своей компании, где уже откупоривали следующую бутылку и наливали в стакан для пострадавшего Изякина.

Шофер-приемщик, почуяв неладное, вылез из кабины и обошел машину. Грузовик, действительно, был без переднего колеса.

— Мужики, мать вашу, ну вы же не по-людски поступаете! Я вас, можно сказать, облагодетельствовал, а вы мне такую подлянку…

— Да мы то, что! Сам видел от машины никуда не отходили! — в недоумении пожала плечами изумленная компания.

Приемщик уселся на подножку:

— Ну вы даете! Больше в вашу деревню никогда не приеду.

— Ты сначала уедь! — выпив водку, ехидно заметил Изякин.

Кто-то сочувствующе посоветовал:

— Ставь запаску, пока светло. Колесо ведь все равно не отдадут.

— Да нет у меня запаски. Проколол по дороге.

— Тогда хреновы твои дела, — сделал заключение захмелевший Изякин.

— Ты скрутил? — вдруг прищурился приемщик.

— Я? — сделал удивленное лицо Изякин, — Ты че, парень, я ж за бутылками ездил!

— Мужики, — взмолился приемщик, — Пять бутылок водки даю тому, кто колесо отдаст.

В компании зашептались.

— А мои бутылки примешь? — спросил Изякин.

— И бутылки приму, и водку ставлю! — подтвердил обкраденный.

Изякин пошел к трактору.

— Жди.

Через десять минут его трактор лихо подкатил к машине с бутылками. Изякин залез в тележку и выбросил из неё колесо с лысой резиной.

— Так не мое же! У меня совсем новое было! — развел руками приемщик.

— А откуда я тебе твое достану? — сделал удивленное лицо Изякин. Твое на том свете с фонарями теперь искать надо. Скажи спасибо, что это в реммастерских выпросил. Доедешь. Принимай лучше мои бутылки и давай водку. Пять штук, как обещал.

Когда ремонтные работы по установке колеса были закончены и приемщик покинул злополучную деревню, Изякин открыл одну из подаренных бутылок:

— Микола, тебе новое колесо нужно?

— За сколько?

— Пару бутылок и оно твое.

— По рукам, — сказал местный водитель.

В сумерках мужики расходились по домам. Смеялись.

— А за Матрениху завтра проголосуем. Ловко она своим пузом вытолкнула председательствующего из зала. Истинный директор!..

Изякин ехал домой на своем тракторе. В кабине у него было двенадцать бутылок водки. Семь получил за сданную посуду. Пять с приемщика за помощь. И завтра ему ещё две отдаст Микола. Он вел свой «Белорусь» по извилистой сельской дороге и думал, какой же он предприимчивый!

1997 г.

 

28 героев панфиловцев

Эта история начиналась так. В адрес некой Московской фирмы, торгующей алкоголем, из-за бугра пришла партия вина, но таможня, которую что-то не устроило в сопроводительных документах, тормознули груз. Кто-то из фирмы позвонил: В чем, мол, дело? Таможенники ответили, что на бутылках отсутствует маркировки, нет паспортов безопасности от страны производителя, да и по накладным груз не соответствует тому, за который его выдают. В фирме смекнули, что дело пахнет если не решеткой, то крупным разорительным штрафом и тут же самораспустились. Полгода оперативники искали руководителей — безуспешно. К тому времени и срок годности винца прошел и таможня «дала добро» об уничтожении всей партии путем механического воздействия, по-русски говоря бутылки должны быть раздавлены гусеницами трактора.

Каким образом весть дошла до бездомных любителей выпивки, понять невозможно. Такие акты, как правило, держатся в строжайшем секрете. Тем не менее в назначенный день и час у места, где власти должны были уничтожить игристое вино «Спуманте», собралось больше сотни бомжей, да и просто тех, кто любит выпивку и халяву.

Главный таможенник, приказал вывалить содержимое ящиков на землю, вокруг правильным квадратом были расставлены сотрудники таможни и приглашенные в помощь милиционеры.

Один, а затем и другой тракторист отказались подчиниться команде своего прораба и не пожелали сесть за рычаги, чтобы раздавить бутылки. Команда бомжей приветствовала такую инициативу криками «Ура». Откуда то привезли третьего тракториста, отца троих детей, и под угрозой увольнения заставили забраться в бульдозер.

Когда, словно танк, трактор взревел и двинулся к месту залегания бутылок с горючей смесью, отовсюду в машину полетели камни и увесистые предметы.

Впрочем и тракторист, увидев столько пойла, матерился так, что порой перекрывал рев мотора.

Несколько камней угодили в работников милиции и таможни, после чего, работники правопорядка, выйдя из квадратно-охранного построения стали гоняться размахивая, маузерами и дубинками, за бомжами-демонстрантами. Последним как раз такая паника и была на руку. Самые смелые через поредевшие ряды защитников акции бросились под гусеницы машины, выхватывали бутылки с живительной горючкой и улепетывали с поля боя.

Тракторист на счастье бомжам давил бутылки крайне медленно, сам иногда, бросив рычаги, спускался на грешную землю, и загружал «шампунью» ящик с инструментами.

Через полчаса бой все-таки был закончен. То что не успели вынести с ратного поля выпивохи было раздавлено. Несколько милиционеров, почесывали шишки, полученных в результате метких бросков камнями. Непострадавшие стражи порядка пересчитывали задержанных неудачников. Их оказалось ровно 28 человек. Кто-то невесело пошутил, что 28 героев-панфиловцев, принявших участие в противостоянии гусениц с бутылками с зажигающей смесью, не получат достойной награды.

Остальные бомжи, вместе с трактористом пировали в прилегающем к полю сражения леске. Оттуда слышались выстрелы пробок. Им повезло больше.

1997 г.

 

Менялы

Два мужика на заработки из деревни в город приехали. Остановились у одного своего знакомого, который работал на ликеро-водочном заводе. Но как найти заказчика? Стали клеить объявления, дескать, и швецы, и жнецы, и на дуде игрецы. Словом, на все руки мастера…

Однажды дружок домой прибежал и давай трясти своих постояльцев: его непосредственный начальник — сошка невеликая — задумал ремонт на кухне сделать и ищет мастеров.

Пришли. Хозяин показывает, вот, потолки побелить надо, линолеум на пол уложить, подоконник покрасить и моющиеся обои наклеить.

— А это самое… Сколько? — пощелкал пальцами один из мужиков, намекая на размер заработной платы.

— Пять тысяч. Тут вам работы на два дня. Где вы ещё такие деньги за такой короткий срок получите?

— Маловато, — скривился второй мужик, — Но пока в простое, почему бы и не взяться?

Ударили по рукам, выпили на радостях бутылочку коньячка, и мужики приступили к работе. За тройку дней все седлали чин по чину. На совесть.

Когда подошел срок расчета, хозяин втащил в посветлевшую после ремонта кухню ящик армянского коньяка. Это был тот коньяк, который они пили и нахваливали в день «подписания договора».

— Обмывать будем? — обрадовались мужики.

— Нет, — замотал головой хозяин и ткнул пальцем в ящик, — Это вам в качестве зарплаты.

— Мы так не договаривались, — стали возмущаться мужики.

— Зарплату нам на заводе уже третий месяц только спиртными изделиями выдают, — вздохнул заказчик, — Так что, мужики, берите натурой…

— И куда мы его? — спросил один.

— Сдайте в коммерческую палатку. Пять тысяч не дадут, а три предложат. — Посоветовал начальник с ликеро-водочного. — У коммерсантов коньячишко в цене…

Что делать? Взяли ящик, поплелись к ближайшей палатке.

Ларечник долго тряс бутылки, внимательно осмотрел этикетки и предложил четыреста тысяч.

— Мало, — в один голос сказали мужики.

— Ну что ж! — развел руками ларечник, — Не хотите, как хотите…

Мужики постояли около палатки, почесали в затылках.

— Слушай, давай его с горя выжрем! — сказал один.

— А че тут пить-то? Нам этого ящика на троих и на день не хватит, ответил второй, намекая на помощь их общего дружбана, у которого они на квартире остановились.

— Это точно, — грустно ответил первый и вдруг его лицо озарилось. Он опять подошел к ларечнику:

— Послушай, друг, а давай бартер устроим?

— Это как?

— Мы тебе ящик коньяка — ты нам шесть портвейна…

Ларечник вынул из кармана калькулятор, потыкал грязным пальцем в кнопки и коротко ответил:

— Идет…

Тут подскочил второй шабашник и поправил товарища:

— На фига тебе портвяга сдалась, — и уже к лоточнику, — Мы тебе ящик коньяка, а ты нам три ящика водки…

Лоточник опять потыкал пальцем в калькулятор, согласно кивнул головой и ответил:

— Идет.

Когда к концу второго дня допили первый ящик, позвонил тот самый начальник, у которого делали ремонт и заявил, что в связи с невыходом на работу их друг уволен. На пятый день, когда был оприходован второй ящик, позвонила обеспокоенная долгим молчанием жена одного из шабашников, но услышав в трубке пьяный голос мужа, сказала, чтобы тот даже на пороге дома не появлялся — не пустит без денег. На восьмой день открыли последнюю бутылку, чтобы выпить на посошок. Мужики собирались возвращаться обратно в деревню. Разлили по стаканам, но раздался звонок:

— Это опять я, — услышали они знакомый голос начальника с ликеро-водочного. — Есть халтурка для всех троих. Ванну и сортир нужно кафельной плиткой выложить, поменять трубы и сантехнику.

— Сколько? — спросил уволенный дружбан.

— Шесть…

— Шесть тысяч? — переспросил абонент.

— Два ящика коньяка, — ответил бывший начальник.

Дружбан объяснил условия сделки своим односельчанам.

— Соглашайся, — без церемоний ответили те, — Обменяем на шесть ящиков портвейна…

Подняли стаканы и выпили за успех…

1997 г.

 

Белены объелись?

Два студента после успешной сдачи очередного экзамена пили водочку и смотрели по телевизору передачу «Слабо». На экране разные чудаки натягивали на лбы веки, ходили по краю крыши на руках, вколачивали кулаком гвозди в бревно, словом, чуть ли не на ушах стояли. Но больше всего будущих инженеров развеселил сюжет, когда один парень засунул в рот крупное яблоко целиком, разжевал и проглотил. Затем другое, третье… И надо же — видак выиграл! И тогда один из студентов, у которого рот был больше чем у Буратино, похвастался:

— Эка, невидаль. Так и я смогу. Были бы яблоки…

— Да куда тебе! — стал подтрунивать товарищ.

— Спорим!

— На пару пузырей.

— Идет! Давай яблоки.

Но яблок не было, и товарищ предложил заглотить обыкновенную лампочку.

— Только жевать я её не буду.

— Это не обязательно. Засовываешь в рот, а потом вытаскиваешь. И я бегу за бутылками. Ну, что выкручивать?

— Не надо. Я усложняю эксперимент. Заклюну её прямо на проводе.

Он поднял голову и посмотрел на шестидесятиватку, загаженную мухами. Необходимо было произвести дезинфекцию и лампочку протерли водкой.

— Ну, вперед!

Экспериментатор подставил табуретку, взобрался на нее, взял патрон с лампочкой, широко открыл рот и за пять секунд лампочка скрылась за щеками. В губах торчал только цоколь с патроном и шедшим к потолку проводом. Глаза победителя улыбались от счастья, и он, не вытаскивая лампочки постучал двумя пальцами по потолку, как бы показывая, чтобы товарищ бежал за бутылками.

Пока проигравший собирался, приглашенный посмотреть на диво народ из соседних комнат общежития, включал и выключал свет. Щеки живого торшера окрашивались в кровавый цвет. Но пора была заканчивать опыт и экспериментатор попытался извлечь лампочку. Не тут-то было. Он повертел её во рту, будто выкручивая из патрона, но резьба, роль которой выполняли зубы, не желала освобождать инородный предмет. Тогда он, под изумленными взглядами собравшихся стал вертеться на табуретке в левую сторону, придерживая одной рукой патрон, другой цоколь лампочки. Получалось как в цирковом номере. Но это был уже не цирк и все поняли — выкручивает. Высвободившись из «петли», он ещё раз попробовал вытащить лампочку, но опять постигла неудача и тогда подопытный заметался по комнате, нашел тетрадный листок, карандаш и размашисто нацарапал: «Срочно в больницу».

Выскочили на улицу. Один с испуганной физиономией, другой с лампочкой во рту. Поймали такси: «В травмпункт. И как можно быстрее», — скомандовал проигравший. Водитель изумленно посмотрел на своих клиентов:

— Что с ним?

— Зубы болели, вот и прогревал.

Быстро домчались до травмпункта.

— Подожди здесь, — попросил говорящий студент, — Получишь на чай.

Но таксиста и не нужно было долго просить: ему было интересно узнать, как прошло извлечение лампочки. И он согласился.

Через десять минут парни вышли из больницы. Оба довольные.

— В виноводочный, — скомандовал пострадавший, держа в руках злополучную лампочку.

— Вытащили? — спросил таксист.

— Ага.

— Туда засунуть, а обратно не вытащить? — размышлял таксист, — Быть такого не может. У тебя, брат, просто рот маловат.

— На попробуй, — протянул лампочку бывший клиент травмпункта.

— Запросто. Только тогда платите по тройному тарифу.

— Договорились, — согласились студенты.

В миг лампочка исчезла во рту таксиста, а через пять минут он сидел в кабинете у хирурга.

— Да что сегодня мои пациенты белены объелись? — ворчал врач…

1997 г.

 

Знай наших!

Один молодой и богатый предприниматель из России решил заглянуть в Мексику. Так сказать, отдохнуть и развеяться.

Заселился в шикарный номер пятизвездочной гостиницы и тут же решил отужинать в ресторане отеля. Что отличает российских туристов от многих остальных — так это незнание иностранных языков. Впрочем, для состоятельных это не считается такой уж большой бедой. Были бы деньги, а научить русскому модно любого.

Занял наш соотечественник столик и углубился в меню Через несколько секунд пришел в растерянность. Насколько вкусны и изысканны блюда он не мог знать — меню-то по-испански изложено.

Тогда он пальцем подозвал официанта, вытащил свой золотой «Паркер» и выставил галочки напротив каждого блюда. Получалось, что он заказал все, что было перечислено в меню.

А через несколько минут весь обслуживающий персонал ресторана и немногочисленные туристы, которым финансовое положение позволяло питаться в столь дорогом заведении питания, с изумлением взирали на человека в майке и шортах, который с кислой миной прохаживался вдоль шести составленных в линию столов, которые, говоря по-русски ломились от изысканной жратвы.

Российский турист брезгливо двумя пальчиками взял из тарелки устрицу и легонько надкусил. По его сморщившемуся лицу официанты определили, что блюдо ему не понравилось. Не пришел в восхищение он и от лангустов. Уселся недовольно на свободный стул и показал взглядом официанту на бутылку водки.

Официант тут же услужливо открыл пробку и налил в небольшой фужер. Как учили — сорок граммов. В мгновение ока в посудину со «Столичной» полетели и кубики льда.

Русский турист в гневе вылил водку на пол и стал жестами объяснять, что желает выпить полный стакан водки.

— Полный! Андестенд? — после долгой речи и размахивания руками спросил он официанта.

— Ес, ес, — закивал тот со счастливой улыбкой и хотел было уже бежать выполнять заказ.

Но русский поймал его за пуговицу и объяснил ещё раз, что он хотел бы выпить до краев наполненный фужер.

— Ес, ес, — снова повторил официант и кинулся в сторону кухни.

Через пятнадцать секунд он спешил к столам нового русского с… огромным фужером. Он ловко поставил посудину на стол, лихо взял бутылку с водкой со стола и, услужливо улыбаясь, налил в бокал ровно сорок граммов.

Надо было видеть глаза нашего соотечественника. Он резко встал, оттолкнул официанта, взял бутылку, сам наполнил огромный фужер до краев и на глазах официантов, которые раскрыли рты от удивления, осушил все до дна. Затем взял маслинку и, как жонглер подкинул её прямо себе в рот. Пожевал, выплюнул косточку. Снова потянулся к бутылки и снова наполнил фужер до краев.

Из кухни, дабы понаблюдать за убийственным трюком, выскочили все повара и их подручные. А русский, снова, не поморщившись, выпил содержимое бокала и поставил его на стол. Бутылка была пуста. Натренированным жестом забросил в рот несколько оливок и, кивнув в сторону нетронутых блюд, спросил:

— Ну, так хау мэни за весь тайбл?

Искоса взглянув на принесенный счет, он достал из кармана шортов толстую пачку долларовых купюр, перемотанную резиночкой от бигудей, отсчитал положенные две с половиной тысячи баксов за ужин и добавил ещё пять сотенных бумажек на чай. Вздохнул и с недовольным видом сказал самому себе:

— Следующий раз в Сочи поеду. Там публика намного понятливее…

PS.

Не заходя в номер российский турист направился на пляж. Там встретил соотечественников, ещё выпил с ними и уснул. Проснувшись понял, что оставшиеся почти семь тысяч долларов из его кармана исчезли. Новое знакомые стали его успокаивать, на что он крайне удивился: «Что вы волнуетесь? Похоже на Сочи! Теперь хоть будет о чем вспомнить!»

1997 г.

 

Стакановцы

После производственного совещания, на которое были приглашены все бригадиры сборочного цеха, руководители трудовых рабочих коллективов решили спрыснуть это знаменательное событие. Не так часто всех собирали вместе в одном зале и уж совсем редко приходилось посидеть и посудачить за одним столом. Поэтому с полсотни бригадиров после совещательного мероприятия гурьбой двинулись к бывшей заводской столовой, которая, которую с приходом в Россию рыночных отношений переделали в кафе под названием «У заводской проходной» и стали разливать водку в пластмассовые стаканчики, что во времена застоя строго воспрещалось.

Дюжина столов в один миг была сдвинута в один ряд, от стойки буфета, до самого выхода, и по нему, словно по конвейерной ленте стали передвигаться тарелочки с хлебом и недожаренными котлетами, летели до верху наполненные стаканчики с «Русской».

После третьего тоста зашел разговор о богатырях русских. О тех, кто много пьет, никогда не пьянеет и к тому же успевает план выполнять.

— Наш сплоченный коллектив, — хвалясь, сказал бригадир отделочников Пластелинов, — как-то после празднования Нового года целую неделю с утра похмелялся и успевал делать норму.

— Видел я твоих умельцев, — махнул рукой бригадир ремонтников Додиков, — Зато к вечеру твои проходную пересекали на карачках. Тоже мне пьяницы! Вот у меня Пантелеич работает — слесарь с тридцатилетним стажем. И за все время я его ни разу трезвым не видел. И надо признать — мужик всегда твердо стоит на ногах. В этом году — сына своего к нам на производство привел. Так сказать, по стопам отца пойдет. Династию будет продолжать.

Настольный конвейер снова задвигался, и стаканчики передаваемые из рук в руки, стали передвигаться в дальний конец производственного стола.

— Что твой Пантелеич! — сказал Алебастров, бригадир строителей, — Вот мой Евсеич со своей женой уже полгода в раздевалке живут. Каждый трудовой день, как праздник, отмечают и после добраться до дома не могут. Благо дети выросли — самостоятельными стали. А на утро — как огурчики. Она за швабру, уборщицей в раздевалке работает, а он за мастерок. Достоинство такого метода — никогда на работу не опаздывают…

— Все это производственная бытовуха, — вступил в разговор бригадир наладчиков Агапиков, — Никакого трудового героизма. Вот моего наладчика Самохина впору орденом награждать. Как-то с утра в понедельник врезал он пару стаканчиков, а третий не успел — в кузнечном трубопровод лопнул. Пока он с этой трубой ковырялся, лопнула другая и обдала его кипятком. Только он принял лекарство внутрь от ожогов, как поскользнулся в луже — колено вывихнул. Травмированный, ошпаренный, но разводной ключ не бросил, снова к трубе полез. А тут тяжелющий кронштейн отлетел и ему прямо в глаз, который моментально заплыл. Тем не менее, многократно раненый Самохин, устранил поломку в трубопроводе. Пока Самохин лечился в бытовке, я тут же докладную записку начальнику цеха накатал, мол, поощрить наладчика требуется. И начальник, раз такой трудовой подвиг совершен, вызывает Самохина к себе в кабинет. Идем мы с ним вместе. Он заходит, я в приемной остаюсь. Вдруг слышу — шум, гром… Как потом оказалось, это Самохин на телевизор «Панасоник» налетел.

— Пьян уже был в дымину?

— Нет, больное колено подвело. А Самохин — полный трезвяк. Как и не пил ничего.

Один из бригадиров вдруг поднялся и сказал:

— Нет, мужики, нам до кузнечной бригады ещё далеко, — взявший слово посмотрел в сторону огромного детины, который сидел в конце стола около самого выхода, часто вздыхал и, когда перед ним оказывался стаканчик, одним глотком осушал посудину до дна. — Им зарплату уже третий месяц не платят, другие бы забастовку объявили, а они всегда под хмельком и никаких претензий.

— На что же вы живете? — стали интересоваться бригадиры.

— Бутылки сдаем, — хмуро ответил здоровенный кузнец.

— А бутылки то откуда?

— Откуда же им взяться — порожняя тара…

— И сколько же на них можно заработать?

— В этом месяце на каждого вышло столько, сколько когда-то в заводской кассе получали.

Все молча стали пересчитывать, сколько же денег тратится кузнецами на водку, дабы после сдачи пустых бутылок получить сумму равную тарифной ставке.

Когда конвейер задвигался в пятый раз, доставляя двухсотграммовые стаканчики по назначению, во главе стола вдруг оказался заместитель начальника цеха.

— А что мужики, не провести ли на конкурс на самого стойкого потребителя горячительных напитков. Приз победителю — пятилитровая бутылка «Смирновской».

— Все бы тебе шутить, Пал Кузьмич! — зашумели бригадиры.

— Да какие могут быть шутки! Я тут по счастливой случайности послушал ваши героические рассказы, как вы и ваши подопечные в нестандартных ситуациях планы выполняете и с работой справляетесь, и подумал, какие ж стойкие люди у меня в цехе трудятся. Тем более, заметьте, какая несправедливость получается. Лучшим актерам — «Оскаров» выдают, телевизионщиков «Тефи» награждают, писателей «букерами» и другими премиями обсыпают. А чем мы, рабочие, хуже интеллигенции? Пусть и у нас приз будет пять литров «Смирновской» в хрустальной бутылке и фотография в заводской многотиражке.

— А ведь дело говорит Кузьмич! — сказал Алебастров, — о рекордах рабочего человека совсем стали забывать. Стахановское движение уже не в моде оказалось. Про знатных ткачих забыли, про бамовцев… По «телеящикам» только о себе и трезвонят…

Словом, согласились с инициативой заместителя начальника цеха и постановили: учредить приз «За волю к труду».

Через месяц в торжественный день хрустальная пятилитровка с водкой была вручена кузнецам. В этот же день все были рассчитаны. И хрустальная посудина заняла место не в цеховой комнате трудовой славы, а в комиссионном магазине.

И как ни настаивало начальство, конкурс больше не проводился. Сами рабочие его и похерили…

1997 г.

 

На поле танки грохотали…

Каждое утро Надя заходила во двор овощного магазинчика, что на Электрозаводской площади, выбирала из груды мусора дощатый ящик из-под соков или компотов и несла его к подземному пешеходному переходу. Она ставила ящик рядом с входом в переход со стороны станции метро, усаживалась на него и протягивала руку. Когда я спешил, дабы не опоздать к восьми часам на работу, Надя уже вовсю трудилась.

Я часто задавался вопросом: сколько ей лет? Но после неудачных попыток в игру «веришь — не веришь» понял: Надя — женщина возраста совершенно неопределенного. И по её лицу просто невозможно было определить, какому поколению выпала честь её содержать в своих доблестных рядах: то ли шестидесятников, то ли семидесятников. Правда, сама Надя в порыве редких откровений утверждала, что родилась она во времена славной афганской войны. Впрочем, и я не раз слышал эту байку, когда в очередной раз просаживал гонорар с завсегдатаями Электрозаводской площади и близлежащих дворов.

Место, которое занимала Надя, считалось самым удобным и прибыльным для сбора милостыни. Здесь никогда не иссякал народ. Ни днем, ни вечером. По утрам, дыша перегаром, метро выбрасывало на площадь батальоны пожилого народа, который не смог поменять убеждений, влиться в рыночную экономику, а потому именовался рабочим классом. Пролетариат, позевывая, устремлялся к переходу. Потому что там, в нескольких сотнях метрах на другой стороне размещалось крупнейшее производство — электроламповый завод. Тот самый знаменитый заводище, на котором была впервые выпущена электрическая лампочка, известная под именем «лампочка Ильича».

Так вот, на пути того самого народа, и красовалась на своем ящике Надя. И если старуха, так же просившая подаяния на другом конце перехода, прятала глаза под серым в клетку платком, якобы от стыда, то Надя с усмешкой смотрела в глаза прохожим. Нет, она не клянчила денег, как та старуху, и не благодарила за брошенный в её подол или ладонь пятак. Она мирно сидела на ящике, и её опухшее от чрезмерных возлияний и оргий лицо светилось счастьем.

Нужно отлично знать психологию своего народа, чтобы извлекать из этого выгоду. А Надя отлично знала свой народ. Она понимала, что проходящий мимо пролетарий, месяцами не получающий зарплату и каким-то чудом ещё влачащий существование, увидев её, надино, лицо с багровым фингалом под глазом, только мысленно перекрестится и скажет Господу спасибо за то, что сам ещё каким-то чудом не оказался на паперти. Оглядев её, немытую и оборванную, даже самый безденежный подсобный рабочий, выпятит от гордости грудь и бросит ей в ноги последний завалявшийся в кармане пятачок или гривенник, дабы показать свое превосходство и человеческую гордость. А таких гривенников и пятачков к одиннадцати часам утра, когда жизнь Нади вновь казалось немалозначной, набирался полный карман, что вполне хватало на несколько пирожков с картошкой, соленый огурчик, парочку «русских йогуртов», как в народе назывались пластиковые стограммовые стаканчики с водкой, и на оплату аренды.

Именно аренды, потому как место около входа в подземный переход за Надей было закреплено только до одиннадцати. И не секундой больше. Потому что уже за несколько минут до этого смены около Нади в беспокойстве начинал метаться старик с орденскими планками на груди, который терпеть не мог, когда Надя, поддав во время смены, не могла быстро подняться на ноги, и тем самым снижала производительность труда. Не свою, а его, сменщика. Потому что и ему приходилось платить деньги за аренду рабочей точки.

А как только заканчивалась смена, Надя, накупала гостинцев и, словно пава, плыла на задворки музыкального киоска, который не только скрывал точку торгующую разбавленным пивом, но и звуками музыки заглушал гомон и частые споры, которые вели постояльцы музыкальных задворок. Там, за музыкальным киоском её уже поджидали друзья-соратники по вольной жизни, с которыми Надя щедро делилась своим заработком, съестными и спиртными припасами, а иногда и телом, расплачиваясь тем самым за кров и место под крышей. Вернее под люком. Ведь ночевала Надя в водопроводном коллекторе, пусть не совсем чистом, но достаточно теплом месте.

Ах, какая веселая жизнь после полудня разворачивалась за музыкальным киоском! Ах, какими галантными становились после первых ста граммов её кавалеры!

— Не хотите ли пивка, Надюша? — протягивали ей банки с разных сторон ухажеры.

Здесь она была уже не попрошайкой-нищенкой, а королевой бала. И разве могла она опуститься ниже городской канализации и позволить себе пить пиво с обыкновенной пол-литровой банки?

— Дайте кружку! — требовала она, и кружка моментально находилась.

Она делала несколько глотков, затем поворачивалась в сторону открытых дверей музыкального киоска, щелкала пальцами и настоятельно требовала:

— Шеф, а ну-ка музычку!

Из проема двери появлялась недовольная красная рожа раскормленного молодого лоточника:

— Что прикажете, мадам, — ехидно спрашивал он.

— На поле танки грохотали…

— Надя, а хочешь я тебе под второй глаз подвешу? — отбросив в сторону весь свой сарказм, зло отвечал молодой торговец.

Надя, сморщившись, оглядывала своих товарищей по питейному делу и изображала на лице брезгливость:

— Вы не знаете, кто это там кашляет? Мы заказывали музычку, а мухи возбухают…

Глаза музыкального лотошника наливались кровью, кулаки сжимались:

— Надя, а я ведь серьезно врежу!

— Руки коротки, сучонок. Таких как ты, я в Афгане из Калашникова, — и Надя запускала в лотошника стаканчиком из-под «йогурта», — Слышь, сучок, добром прошу: поставь «На поле танки грохотали»…

— А вот это видела, — умерял свой пыл лотошник, показывал фигуру из трех пальцев, и, передразнивая Надю, смеялся, — В Афга-а-а-не. Ты хоть знаешь, в какой стороне этот самый Афган находится? Ты ведь дальше Электрозаводской площади нигде и не была!

— Сучонок, салабон! — вскакивая с ящика, ещё больше горячилась Надя, Твои сверстники в Чечне кости бросили, а ты, за сколько косых откупился от армии?

Собутыльники тянули разбушевавшуюся Надю за руку, кто-то совал стакан с водкой.

— Витек, — просили лотошника, — Ну чего тебе стоит, поставь ты ей «на поле танки грохотали»…

— Пусть извинится за салабона, — жуя жвачку, надменно улыбался Витек.

— Да я лучше минет пьяному ежику сделаю, чем у него прощенья буду просить, — шатаясь, отвечала Надя, цепко зажав в руке стакан с водкой.

— Ну, стерва! — снова терял над собой контроль лотошник, — Я вот сейчас ментов-то вызову. Посидишь вечерок в обезьяннике…

В конце концов Витек хлопал дверью киоска, а Надя, выпив водку, опускалась на свой ящик и, глядя в землю, начинала выводить: «В Афгане танки грохотали. Солдаты шли в последний бой, а молодого командира несли с пробитой головой…»

— Ему столько лет нет, сколько я наших солдатиков на себе с поля боя вытащила, — размазывала по лицу сопли Надя. Обильные слезы капали в кружку с пивом. — А его, своего лейтенантика, спасти не смогла. Совсем молоденький был.

— Пей, Надя, — обнимал её сосед в вонючем свитере и драных затертых джинсах, — Все там будем… Давай-ка возьмем в баночку пивка, да пойдем под платформу поспим…

— Свали в канаву, — сбрасывала Надя со своих плеч руку бомжа-похотника. — Перетопчишься.

Ближе к обеденному перерыву надины друзья начинали петь. Дикий вой исходил из-за киоска и частенько даже заглушал модные хиты, которые крутил лотошник Витек по просьбе своих покупателей. Иногда, когда Витек ставил что-нибудь удалое-народное, вся компания выходила из своего укрытия и пускалась в пляс. Рокеров, металлистов, рейверов и других любителей всякой попсы с площадки как ветром сдувало.

Иногда я останавливался на безопасном расстоянии и следил за действом. Заводилой всегда выступала Надя. Ее окружали кольцом, и она ходила по кругу, выкидывая только ей одной известные танцевальные коленца. Левая нога выбрасывалась высоко вперед и, сделав ею шаг, она волоча по земле подтягивала, к левой правую ногу. Плечи при этом тряслись как у цыганки, а пальцы на руках были крепко сжаты в кулаки.

Если Витек своевременно не прекращал бомжатский танцевальный ритуал, то вся полупьяная пляшущая компания входила в такой азарт, что прохожие обходили киоск по большой параболической кривой, стараясь даже не глядеть в сторону танцующих.

Впрочем, кульминация была известна. Надя рвала на себе серую от грязи блузку, сдирала её с себя, обнажая отвисшие груди и, бросив одежду на землю, продолжала выкидывать свои коленца.

Однажды вместе со мной за бесплатным шоу наблюдали два молоденьких милиционера. Мне было некуда спешить, я наливался пивом и грыз пересушенную воблу. А они, по всей видимости, отбывали на площади срок свой службы. По их лысым головам, торчащему обмундированию и скромному поведению можно легко было догадаться, что эти ребята были милиционерами-срочниками.

Так вот, когда Надя разорвала на себе очередную кофтенку, обнажив грудь, и вместо «че те надо, че те надо» запела «в Афгане танки грохотали», глаза милиционеров загорелись. Я пошел к пивному киоску за очередной бутылкой и, когда вернулся, то обнаружил, что солдат-милиционеров уже не было. Они стояли рядом с пляшущей и орущей толпой и не отрывали взглядов от полуголой Нади. А она, заметив на себе похотливые взгляды, ещё шибче стала трясти плечами и грудями, встав на колени прямо перед молоденькими ребятками.

— Ну, что, ментяшки, — кричала она, — берите три банки «русского йогурта» и я вся ваша…

Музыка резко оборвалась, рядом с танцорами появилось с полдюжины крепких лоточников, которые стали развешивать бомжам пинки и зуботычины. Неслись ругательства в сторону открытого окошка музыкального киоска, где сидел Витек. Угадать гнев недовольных лоточников было очень просто: бомжатская пьяная и вонючая компания не позволяла честному народу подходить близко к киоскам. Торговцы несли убытки…

Я отдал пустую бутылку какой-то бабке с огромным вещмешком за спиной и заскочил в кафешку. Наливали фальсифицированную водку под названием «Смирнов». Я заказал сто граммов и подсел к какому-то мужику за крайний столик около окна. Он смотрел, как лоточники уже ногами метелили бомжей. Окно музыкального киоска было закрыто. Два молоденьких милиционера вели Надю под руки в сторону подземного перехода.

— Финита ля комедия, — сказал я сам себе, не ожидая какого-либо ответа от смотрящего в окно мужика.

Но он повернул голову в мою сторону и сказал?

— Как резко она спилась.

— Кто? — поднял я на него глаза.

— Надя.

— Надо думать. Наркологи утверждают, что женщины спиваются в пять раз быстрее, чем мужики.

— По этой части она могла дать фору любому мужику. Когда-то она пила спирт ведрами и только хорошела.

— Верится с трудом.

— Это правда. Она жила в нашем доме. Одна воспитывала сына. Тому срок дали — за торговлю травкой. Поймали впервые, но засудили на полную катушку. И Надя, оставшись совсем одна, окончательно сломалась.

— А мужик-то её где?

— В Афгане она его потеряла. Слышал, ведь все время поет «В Афгане танки грохотали». Надя там три года медсестрой отработала. А когда её лейтенантик подорвался, она цинковый гроб в Россию отправила и сама беременная вернулась. Дали ей комнату в коммуналке. В нашем доме жила.

— А теперь что же?

— Продала комнату, когда сына задержали. Дала следователю взятку. И оказалась без квартиры, без денег и без сына. Надю попросту обули.

Мы помолчали.

— Дрянь водка, — наконец сказал я, — Разбавляют в открытую. Совсем обнаглели.

— Хозяин барин. Не хочешь — не пей. Никто не заставляет здесь покупать, — сказал он как-то холодно и поднялся из-за стола.

Я тоже решил больше не задерживаться в этой «наливайке». Да и нужда заставляла отыскать укромное местечко. Я опять оказался на площади и пошел за овощной магазин. Там на ящиках сидели Надя и два молоденьких милиционера. Она, откинувшись спиной на забор, держала в руках открытую бутылку «Завалинки». Кофточка на ней была расстегнута. Милиционеры-срочники шарили руками по грудям.

Она, глядя в небо, поднесла бутылку к губам, сделала глоток. Я поспешил убраться и не мешать интиму.

— И молодая не узнает, какой у парня был конец, — послышался протяжный голос Нади.

Утром он как всегда сидела на своем месте около пешеходного перехода с протянутой рукой.

1997 г.

 

Последний герой

Рабочие электросети тянули какой-то кабель через площадь, где располагался выход из метро. Место многолюдное, да к тому же, как это стало сплошь и рядом практиковаться в эпоху рыночных отношений, всю площадь оккупировали лоточники и палаточники.

Электрики на чем свет стоит ругались с продавцами и покупателями, раскачивали и бросали грязный кабельный провод из стороны сторону, пачкая прохожих.

Наконец подошло время обеда, рабочие бросили кабель прямо около выхода из метро и удалились в будку грузовой машины с надписью «Электросеть».

В это время три почти готовых товарища купили ещё одну бутылку водки. Направились в закуток за метрополитеновское здание и наткнулись на кабель. Один из собутыльников по всей видимости когда-то служил электриком.

— Твою мать, — сказал он, показывая пальцем на кабель, — Кругом люди, а здесь провод под напряжением.

— Откуда, Леха, тебе знать, что провод под напряжением? — спросил один из друзей, бережно гладя в кармане горлышко бутылки.

— Точно под напряжением. Что я не знаю, что ли? Того и гляди кого-нибудь шарахнет так, что кости обуглятся. — и Леха, надев на руку перчатку, склонился над кабелем.

— Ты что решил его перетащить? — со страхом в глазах спросил один из товарищей, бережно прикрыв рукой горлышко бутылки, торчащей из кармана.

— А то!

— Так сам же сказал: одни угольки останутся.

— От любого! Только не от меня. Я концы под напряжением и в пятьсот вольт голыми руками держал. И ничего!

Леха взял кабель и поднял его над головой:

— Во, видали! Там все триста восемьдесят, а мне хоть бы что! Идите и вызывайте милицию. — сказал он друзьям и закричал, обращаясь к прохожим, Люди добрые, проходя под кабелем не толкайтесь, пригибайте головы. Над вами кабель под напряжением. Триста восемьдесят!

Выходящий из метро народ, кто был посмелее, и в самом деле пригибали головы, снимали шапки и как можно быстрее старались проскочить опасное место. Те, у кого духу не хватало, обходили мужика, держащего кабель над собой, по большой дуге.

— Какая милиция, ты что очумел? — стали дергать Леху собутыльники, Брось этот провод и пошли врежем по сто пятьдесят.

— Вы хотите, чтобы здесь образовалась гора трупов? — шмыгнув носом, спросил Леха.

— Ну, ты как хочешь, а мы пошли. — сказали двое и засеменили за здание метрополитена.

Леха с презрением посмотрел в след товарищам:

— Трусы! Вот и ходи с такими в разведку. — он набрал в грудь больше воздуху и заорал на всю площадь, — Граждане! Россияне! Не толкайтесь! Проходя под кабель уступайте место старикам и инвалидам. Пропускайте женщин с детьми!

Народ теперь и не думал проходить под кабелем. Старики и старушки, инвалиды и женщины с детьми, да и просто здоровые граждане обходили стороной опасное место. Лотошники стали двигать свои столики и прилавки подальше от кабеля.

Леха вытирал замызганной шапкой мокрый снег с лица и продолжал стоять с поднятой вверх рукой, в которой держал кабель. Он стоял в центре площади в полном одиночестве.

— Из-за метро вышли двое друзей и заговорщицки помахали рукой, показывая стакан. Леха отрицательно покачал головой и крикнул:

— Сюда принесите.

Через полминуты он держал в свободной руке свою пайку.

— Ну, чтоб дети тока не боялись, — сказал он и залпом опорожнил стакан. Один из друзей засунул ему в рот ириску.

— Бросай, Леха, это опасное дело, — стали они упрашивать товарища.

Но герой и не думал сдаваться.

Через пять минут Лехе снова преподнесли стаканчик и дали закусить ириской. После второго тоста, герой, пошатываясь, стал мелко перебирать ногами. Теперь казалось не он держит кабель, а кабель помогает освободителю держаться на ногах.

— Люди добрые, — исполняя танец пьяного лебедя, кричал Леха на всю площадь, — Здесь напряжение тысяча вольт. Убегайте отсюда. Не подходите! Смерти подобно!

Леху уже душили слезы. Он так вошел в роль героя, что не сомневался в скорой своей смерти. И никто из граждан не думал подходить к нему. Даже товарищи больше не появлялись из-за здания.

Леху вдруг сильно повело в сторону. Напрягая последние силы, он постарался удержаться на ногах, но ничего не получилось, и он упал на асфальт. Он лежал на спине, слезы катились по щекам, но дрожащую от усталости руку с кабелем герой продолжал держать над собой. Со стороны казалось, что высокое электрическое напряжение колотит смельчака.

Словно раненый солдат, Леха поднялся на колени, потом, шатаясь, встал на наги. Ему навстречу шли несколько мужиков в телогрейках.

— Не подходите сюда! Смерти подобно! — заорал Леха.

Но мужики, не послушавшись совета, медленно приближались.

Леха уже с трудом стоял на ногах, его кивало из стороны в сторону.

Мужики, которые оказались рабочими электросети, подошли к герою, ухватились за кабель и принялись выдирать его из рук Лехи.

— Не трогайте, сволочи! Врагу-у-у не сдается наш гордый Варя-я-я-яг, стал петь Леха и попытался вцепиться в провод даже зубами.

Но кто-то из мужиков схватил его за волосы и оттянул от провода. И тогда Леха со всей силы укусил электрика за руку. Душераздирающий крик пронесся над площадью. На почтительном расстоянии потрясенный увиденным народ, наблюдал, как несколько мужчин стараются укротить электрическое напряжение. Двое склонились над пострадавшим товарищем и пытались оказать помощь. А тот, что недавно держал кабель над головой на карачках полз в сторону, держа в зубах смертельный провод. Но далеко уползти ему не дали Почему-то и пострадавший и двое его друзей подскочили к мужику с кабелем в зубах и принялись пинать его ногами. Снова раздалась песня про гордый Варяг…

…Завизжали тормоза милицейского «Уазика».

1997 г.

 

О новых водках

Ни с того ни с сего, в России вдруг возобновилась мода выпускать водку, названием для которой служили фамилии политических деятелей и других знаменитостей. На прилавках появились водки «Горбачев», «Ельцин», «Жириновский», «Брынцаловка»… Ничего удивительного: порой дешевая водка, заменяла специалистов в области рекламы — имиджмейкеров — и помогала многим деятелям взобраться на политический Олимп. Да и не только политикам. Был случай, когда работники петропавловко-камчатской газеты «Вести» заказали тысячу бутылок водки с этикеткой, на которой сияло лицо их главного редактора. Увековечили героя Войновича, выпустив водку с названием «Чонкин». Великому оружейному мастеру прибавила славы водка, названная в честь его имени — «Калашников». Выпустили её челябинские предприниматели. Во Владимирской области выпустили водку с названием «Хреновина», в Саратовской — «Что делать?» и даже «Осторожно, ГАИ!», в Тамбове производят сорокаградусную с этикеткой «Тамбовский волк», в Сочи на этикетке изображался герой известного советского боевика Сухова, а под ним название «Белое солнце Адлера». Говорили, что к выборам президента, производители хотели выпустить ещё несколько сортов сорокаградусной: «Три Гайдара». «500 граммов Явлинского», «Лужкофф», «Глаза Федорова», «Шахрайка» (казацкая водка), «Рыбкина радость», «Салют, Зюганов!» Словом, Россия шла по проторенной дорожке, потому как за рубежом уже с давних пор именовали новые водки русскими именами или фамилиями. Правда, одни водки — действительно выпускались высшего класса — «Смирнофф». «Горбачефф». (Кстати, последняя не имеет никакого отношения к первому и последнему президенту СССР. Она производится ещё с начала 20-х годов). Другие — качеством пониже, а то и вовсе дешевые суррогаты. Потому, наверное, у русских пользовалась успехом водка «Григорий Распутин». Как утверждали специалисты, это был просто правильно разбавленный спирт, правда, очень чистый. И если «Распутин» и другие немецкие сорта типа «Царская» или «Царица» выпускались под каким-то контролем, то перепрофилированные восточногерманские заводы гнали в Россию всяких «Морозовых» «Никаносовых». «Арланоффых» и пр., имеющих к понятию водка отношение весьма сомнительное.

В ту же компанию можно было бы включить болгарскую «Царевич», бельгийскую «Россия», французский напиток «Ельцин» всякие «Суворовы», «Сеченовы», «Мельниковы»… В 1994 году из все той же Германии к нам прибыла водка «Сталинская». На наклейке сообщалось (правда, по-немецки), что она изготовлена по рецепту двойной очистки, точь-в-точь как для собутыльников великого «отца всех народов».

Ну, как! В какой стране мира есть ещё такие изобретатели-водочники? То-то…

1997 г.

 

Патриций местного пошиба

Коллекционирование отечественной скульптуры советского периода Витек Прияткин, который прожил на белом свете без малого полста лет, начал с Павлика Морозова. А дело было так.

Три года назад подрядился он поработать плотником на летний сезон в пионерский лагерь. То бишь — лагерь отдыха. Это раньше все детские лагеря назывались пионерскими. Директор лагеря положил зарплату. Не весть бог какую, но полмиллиона в месяц в хозяйстве не помешают. Плюс ко всему лагерные харчи, проживание в отдельной комнате, бесплатное медобслуживание.

Три смены Витек отпахал. Не сказать что зашивался работой, но и сиднем на месте не сидел. Где крышу жилого блока подлатает, где оконные рамы или дверные косяки подправит. Словом лето пролетело, пришел Витек в бухгалтерию заработанные трудом деньги получать. А ему в ответ: нету денег. «Как так нету?» — удивился злой шутке Витек. «А вот так: нету и все. Мы организация бюджетная, а денег на зарплату то ли у правительства, то ли у областных властей не оказалось. Неужели, господин Прияткин вы по телевизору не видели, как многие бюджетники в нашей стране бастуют и требуют выдачи зарплаты за год, а то и за два?»

— Да мне какое дело до многих бюджетников! — вспылил Прияткин и тут же поняв, что в бухгалтерии никаких денег ему не выдадут, прямиком побежал в административный домик.

— Филиппыч, в чем дело? — накинулся он на директора лагеря, — Ты же обещал выдать в конце сезона за три месяца…

Директор, сохраняя полное спокойствие, вывернул карманы брюк и ответил вопросом на вопрос:

— А я получил?

— Да мне-то какая разница, получил ты или не получил. Если я домой денег не принесу, меня моя старуха вместе с дерьмом съест.

— Вот что, Витек. Возьми зарплату товаром.

— Каким ещё товаром?

— Тумбочками, кроватями. Словом, что найдешь на территории лагеря, то и бери. Но только в пределах полутора миллионов. Многие так уже отоварились. Женщины из бухгалтерии стульями зарплату получили.

Витек спорить больше не стал. Чего зря время терять? Как говорится: на безрыбье и рак рыба. И надо поспешать, пока все добро на зарплату не растащили.

Пулей пролетел он по спальным помещениям, заскочил в столовую пустота кругом, словно Мамай прошел. Ни столов, ни кроватей, ни стульев. Вышел из столовой, достал папиросы и прислонился к скульптуре пионера в галстуке, который стоял около пищевого блока ещё с советских времен. А на встречу директора нелегкая несет.

— Ну что, отоварился? — спрашивает с усмешкой администратор.

Хотел Витек ему прямо в лицо плюнуть, да пожалел в последний момент. Только зло пригрозил:

— Вот возьму сейчас этого пионера и отнесу к себе домой.

— Павлика Морозова, что ли? Так бери, если донесешь. Между прочим он больше полутора миллионов стоит. — сказал, и, как краб, бочком-бочком в свой кабинет заспешил.

Про пионера Витек просто так брякнул. С обиды. Да и директор наверняка знал, что никому этот гипсовый Павлик, за исключением может быть самых преданных коммунистов, не нужен. Но тут на Витька какая-то черная волна накатила. «А вот возьму, — подумал, — и в самом деле утащу».

Через четверть часа подкатил на своем «Урале» с коляской, подцепил Павлушу ломиком с постамента и, поднапрягшись, поднял и усадил мальчика в люльку. Благо по дороге в родной городишко никто из знакомых не заметил, как Витек с Павликом Морозовым раскатывает.

Жена, когда узнала, что вместо зарплаты, её обалдуй какого-то каменного пионера привез, чуть с ума не сошла. «Видала дураков, — лишь промолвила она, — но такого как ты вижу впервые». Витек, конечно, попробовал оправдаться: пусть, мол в саду вместо чучела стоит…

— Вот и стой с ним вместе, — парировала жена, — Вы друг друга стоите.

И ушла. Долго ещё сердилась.

А зимой из дома культуры Витек притащил домой бюст пролетарского вождя — Владимира Ильича Ленина. Ближе к весне, когда снег растаял обнаружил в заброшенном городском парке девчонку с веслом. Правда, та девчонка тяжелее Павлика Морозова килограммов на шестьдесят была. Но ничего, с помощью рычага и мотоколяски и загребная была доставлена на садовый участок Прияткиных.

Пионера Витек установил под грушей. Девчонку с веслом — под другой. А Владимиру Ильичу нашел место под самой старой и раскидистой яблоней. Это он в фильме про римских патрициев, который показывали по телевизору, увидел, как те в красных туниках по финиковому саду разгуливали. А под финиками были скульптуры установлены. Вот и Витек опыт, можно сказать, перенял.

К разгару лета об увлечении Витька знало уже полгородишка. Дружок, с соседней улицы, с которым они на деревокомбинате два десятка лет вместе проработали, чуть ли не каждую неделю к Витьку с поллитровкой заходил. «Пойдем, Витяша, в твоем саду посидим, выпьем по кубку, да на скульптуры полюбуемся». А на халяву, как говорится, и уксус сладкий.

К осени коллекция Витька пополнилась головой Архимеда из школьного кабинета физики, которого за ведро штрифеля, отдали ему мальчишки. Древнегреческий ученый расположился в тени двух мирабелей. Затем из того же парка, где была найдена девочка с веслом, в сад к Витьку перекочевала скульптура никому неизвестного космонавта. Правда, у покорителя космического пространства вместо одной ноги торчала проволока. Но Витек установил скульптуру посредине смородиновых кустов, так что проволочного протеза и не было видно. Впрочем, он нисколько не тужил по этому поводу. Лишь на немой вопрос своего товарища, во время очередной посиделки за поллитровкой, напомнил, что Венера Милосская, так та вообще без двух рук в Париже стоит и тем самым народу нравится ещё больше.

За три года в саду собралось девять скульптур. Добавились девчушка с учебником в руках, голова неандертальца из каменного века, ещё один Владимир Ильич, указывающий путь к светлому коммунистическому будущему и чей-то массивный бюст с двумя звездами на груди. Кем был этот неизвестный герой — Витек не знал. Из какого-то областного колхоза бюст ему приволок зятек, работавший шофером на местной автобазе. Он привез его поздним вечером, видимо, для смеха, водрузил гипсовую голову на калиточный столб и был таков. Поутру Витек вышел на крыльцо и, увидев новое приобретение, ахнул. Уж так красиво смотрелась голова, водруженная поверх ворот. Это и толкнуло его на перестановки.

Фигура Павлика Морозова была извлечена из-под яблоневой сени и после некоторой реставрации заняла почетное место за воротами дома. Штаны у пионера теперь были синего цвета, рубашка — желтого, носки и волосы коричневые, глаза — голубые, губы и щеки алые, а на шее выделялся ярко красный галстук. Юный пионер-герой словно зазывал прохожих в сад-музей Витька Прияткина. И от желающих посидеть в тени груш и яблонь среди скульптур советского периода не было отбоя. Сколько Витек надурнячка водки выпил — не пересчитать. Словом, те деньги, который в качестве зарплаты не выплатил ему директор пионерлагеря с лихвой оправдал Павлушка Морозов, так привлекавший внимание местных мужиков. А кто из них в этой скучной жизни не хочет почувствовать себя патрицием среди скульптур во фруктовом саду?

Вот такая забавная история вышла к старости лет с Витком Прияткиным.

Да, жена Витька переехала к сыну. В пятиэтажку. Невмоготу ей стали частые собрания патрициев. Не той она крови…

1997 г.

 

Три товарища

Они вместе ходили в детский сад, потом учились в одном классе и после школы их дороги опять-таки не разошлись: все трое поступили в технологический техникум. Витек, Мишка и Гарик. Три закадычных друга.

Они были как братья. Один сделал татуировку, и два других последовали его примеру. Один продел серьгу в ухо, и «братья» сделали то же самое. И хотя внешне они все-таки не были похожи друг на друга, то, как поется в известной песне, «Зато душой похожи наверняка». Одному захотелось выпить, и двое усаживались за компанию. Если приходилось драться, то обязательно в шесть кулаков. Все исправно посещали секцию рукопашного боя, и соперников в бою у них практически не было. Даже, когда пришла пора любви, то свидания они назначали на одно и то же время, а чаще всего гуляли с девчонками все вместе. В часы откровения мечтали: если когда-то кого-либо из них настигнет смерть, то хорошо бы её принять по-мужски. В бою, под градусом и в обнимку с женщиной. Всем вместе. Как говорится, на щите.

Вот такая дружба была.

Но смерти — не прикажешь. Она сама определяет каждому свой срок. Все трое погибли в разное время. И все — по-мужски, как того и хотели.

Витька пырнули ножом в пьяной драке. Поздно вечером навеселе они возвращались домой после дискотеки. Кто из них первым придрался к торговцу арбузами — сказать трудно. Но слово за слово и в ход пошли кулаки. Дрались остервенело: трое против пятерых кавказцев. И когда бой уже почти закончился и победа была за ними, один из поверженных противников вонзил Витьку длинный нож под левую лопатку.

Они остались вдвоем — Мишка и Гарик. Свято чтили память друга, раз в году обязательно бывали на кладбище и над его могилой выпивали по двести пятьдесят граммов горькой за настоящую дружбу. Они нисколько не сомневались в том, что Витек погиб по-мужски. Начинающий гравировщик на могильном камне, по просьбе друзей, сделал надпись «Он погиб со щитом».

А через пару лет не стало и Мишки. В дни преддипломной практики, которую два товарища проходили на одном предприятии, Мишка обнаружил в отстойнике на железнодорожных путях цистерну с молдавским вином. Они запаслись канистрами, и как только сгустились сумерки пошли на промысел. Забрались на платформу, скрутили замки и пломбы и открыли крышку. От резкой волны, вырвавшихся из цистерны винных паров Мишка потерял сознание. Он обмяк и головой упал в люк. В руках у Гарик остался лишь кроссовок друга. Он рвал на себе волосы только потому, что не смог его спасти.

Он потратил уйму сил и нервов, но добился, чтобы Мишку похоронили рядом с Витьком. «Истина в вине», по просьбе Гарика сделал надпись на памятнике поднаторевший в своем деле знакомый гравировщик.

Прошли годы, и Гарик стал удачливым бизнесменом. Деньги, женщины и успех вели его по жизни, и тем не менее он никогда не забывал своих друзей. Но, видимо, тетка с длинной косой и в черном плаще караулила и его, Гарика. И в конце концов подстерегла.

Он несся со скоростью сто восемьдесят на своем роскошном «Мерседесе» по загородному шоссе. Одна рука лежала на баранке, а в другой он держал бутылку шотландского скотча. Блондинка-красавица в это время делала Гарику минет. «Ради всего этого стоило жить», — думал он, вспоминая о Витьке и Мишке и забронированном на всякий случай месте на кладбище рядом с их могилами. А на повороте его машину занесло.

«Он любил женщин и ему было хорошо» — бесплатно сделал надпись золотыми буквами на гранитной плите знакомый гравировщик и, глядя на три могилы, подумал: «Три смерти, достойные каждого мужчины…»

1997 г.

 

Неожиданные обстоятельства

Несказанно негаданно Юрику ужасно повезло. В тот день он с протянутой рукой в аэропорту бомжевал. К полудню только и смог на ватрушку и стакан чая копеек насшибать. А после обеда, когда Юрик заглянул в кафешку в здании аэровокзала, надеясь обнаружить на столике недопитую бутылку пива или водки, увидел в самом углу мужика в красном пиджаке. Если не считать влюбленной парочки, которая увлекалась лимонадом и о чем-то шепталась, в кафе больше никого не было. Зато на столике мужика в красном пиджаке стояла пузатая бутылка с коньяком, да наполовину наполненный стакан. Мужик был задумчив и смотрел в окно.

«Осилит он её или не осилит?» — подумал Юрик, и сначала бросил тревожный взгляд на импортную бутылку, а потом со вздохом оценил комплекцию мужика. — «Здоровый сурок. Такому и две бутылки залей — и ни в одном глазу». Словом, в кафе по мнению Юрика, разжиться было совершенно нечем. Но чем черт не шутит? И Юрик решил использовать шанс последней надежды. Нежно глядя на стакан с коньяком, Юрик медленно продвигался в сторону красного пиджака. С каждым шагом он даже чувствовал, как усиливается запах коньяка. Мужик не обращал на него никакого внимания и глядел в окно. Юрик уже проволочился мимо столика и когда аромат коньяка уже начал удаляться, услышал оклик:

— Эй, бомжара, выпить хочешь?

— С удовольствием, — тут же отреагировал на обращение Юрик и в долю секунды снова оказался рядом со столиком.

— Садись, — приказал красный пиджак и небрежно толкнул в направлении Юрика бутылку. Второй посудины не было и Юрик, пошарив в карманах, достал складной пластмассовый стаканчик. — Бомжуешь, свободный человек?

Юрик налил полный стаканчик.

— Я не свободный, а очень даже зависимый. — ответил он и беспрепятственно влил живительную влагу в рот.

— От кого ж ты зависим? — грустно улыбнулся мужик.

— От еды, водки, милиционеров и других не менее неожиданных обстоятельств, — сказал Юрик и с тоской поглядел на бутылку: много ли в ней ещё осталось коньяка?

— А что ты вкладываешь в понятие «неожиданные обстоятельства»?

— Неожиданные? — переспросил Юрик, — Да в жизни встречается много неожиданностей. Вот, например, встреча с вами.

— А еще?

— А ещё эта пузатая бутылка. Для меня она полная неожиданность. Потому что я терпеть не могу тяжелые импортные посудины из темного стекла: никогда не угадаешь, сколько в ней находится тонизирующего напитка. Другое дело бесцветная отечественная поллитровка. Пей, наблюдай и соизмеряй свои возможности и потребности с количеством оставшейся жидкости.

Мужик засмеялся, но в это время в красном пиджаке что-то заулюлюкало. Он резко вздрогнул, перестал трястись от смеха, нахмурил лоб, и, забыв про Юрика, забарабанил пальцами по столу. «Наверное, будильник в кармане носит», — подумал Юрик, без спроса взял бутылку и налил в свой стаканчик.

— Ты пей, пей, — не обращая внимания на трели в пиджаке подбодрил его мужик. А Юрика долго упрашивать совсем не обязательно. Он, запрокинув голову, лихо вылил коньяк в рот. Потянул воздух носом.

— А что у вас там улюлюкает? Электронный будильник? Пора на самолет?

Мужик пальцем отодвинул красную манжету и посмотрел на массивные золотые часы.

— Ты прав, бомжара, посадка уже идет. — ответил благодетель, но вставать со стула не спешил.

Юрик с грустью посмотрел на бутылку: заберет с собой или не заберет? Из пиджака по-прежнему раздавались трели. Наконец мужик достал из внутреннего кармана пиджака миниатюрную телефонную трубку с названием «Эриксон», положил её на стол и подвинул к Юрику.

— Хочешь поговорить по сотовую телефону?

— С кем и о чем?

— О тех самых неожиданных обстоятельствах.

— У меня своих хватает, — ответил Юрик и потянулся к коньяку.

Но красный пиджак опередил его, крепко схватил бутылку за горлышко.

— Поговори, я тебя прошу. А потом допьешь все остальное.

— Без балды?

— Поверь слову купца-предпринимателя. — как бы в подтверждение своих слов, он налил в стаканчик, затем взял телефон со стола, нажал на какую-то кнопочку и протянул его Юрику.

Юрик откинулся на спинку стула.

— Ал-л-ло… — словно барин произнес бомж в трубку сотового телефона, в то же время не отрывая руки от наполненного стаканчика и покручивая его пальцами.

Юрик больше ничего не говорил. Только слушал. Но с каждой секундой, его лицо вытягивалось, глаза все больше округлялись, губы сжимались. Наконец, он положил телефон на стол.

— Ну, что?

— Полный компот.

— Какой компот? — переспросил мужик.

— Не какой, а из чего!

— Из чего?

— Из кар неземных. Тут тебе и харакири, тут тебе и лом в заднице, и яйца в всмятку, и горячие утюги в ушах вместо сережек…

— Понял, — сказал мужик и поднялся со стула. — Ну мне пора.

— А телефончик! Телефончик-то забыли! — закричал Юрик, когда красный пиджак направился к выходу.

Без пяти минут пассажир авиалайнера обернулся:

— Оставь себе. Пропьешь, меня вспомнишь.

…Юрик вышел на улицу. Нашел пустую бесцветную поллитровку, перелил в неё из пузатой бутылки коньяк, поднял стекляшку на уровень глаз и безошибочно опередил — триста двадцать граммов. Импортная бутылка полетела в урну. Он отпил глоток и снова посмотрел на поллитровку. Вот теперь нормально — ровно триста. В единственном кармане болоньевой куртки заулюлюкало. Он достал сотовый включил кнопочку и поднес телефон к уху.

— Какие долги? — спросил он и тут же ответил, — Не беспокойтесь, я вам их прощаю.

Он выключил «Эриксон» и снова сунул его в карман. Затем туда же попытался пристроить бутылку. Она не влезала — мешал телефон. Тогда Юрик снова вытащил трубку, и со вздохом облегчения бережно пристроил в освободившийся карман поллитровку. А куда сотовый?

Юрик несколько секунд подержал его на ладони. «Эриксон» снова разразился трелями.

«К черту неожиданные обстоятельства!» подумал Юрик и телефон полетел в урну, где уже покоилась импортная бутылка из-под коньяка.

Счастливый бомж, ощущая на груди теплое прикосновение бутылки, направился в сторону железнодорожной платформы. Урна негодующе улюлюкала…

1997 г.

 

Долг платежом красен

Проваландавшись в течение часа с дверным замком, который почему-то отказывался открываться, дед Егорыч, смущаясь, нажал на кнопку звонка соседской квартиры. Не хотелось вторгаться в чужие пенаты и мешать веселью, свидетельством которого был задорный песняк, расползавшийся по лестничной клетке: «Я бегу, бегу, бегу, а он горит…» Через несколько секунд металлическая дверь отворилась, мелодия разлетелась на весь подъезд, а перед Егорычем нарисовалось затуманенное алкоголем лицо Вовчика, который работал шофером-дальнобойщиком.

— А, Егорыч, проходи, гостем будешь! — сделал широкий жест рукой сосед. — Мы тут как раз обмываем утверждение российского бюджета на следующий год.

— Мне бы маслица, — сказал дед и, кивнув на свою квартиру, пояснил: Машинного. Замок заело.

— А может быть все-таки по стопарю?

— Нет, — снова уклонился от приглашения старик, — Скоро бабка с дежурства вернется, а квартира на замке. Так найдется маслице, Вовчик? Я обязательно отдам.

— Ща поищем — словно успокаивая соседа, выставил вперед ладонь Вовчик и через мгновение скрылся в сумраке квартиры, откуда уже доносилось: «Наш светофор зеленый!»

Спустя минуту Егорыч держал в руках пол-литровую пластмассовую бутылку, наполовину заполненную тягучей жидкостью. Открыв посудину, плеснул в скважину, засунул ключ и тот без затруднения провернулся. На радостях и не заметил, как ногой нечаянно опрокинул бутылку с маслом.

Выругавшись по поводу своей неловкости, он достал с антресоли канистру со всесезонным М-26, которое подливал в двигатель своего «Запорожца», и чуть ли не доверху заполнил им соседскую бутылку. Снова нажал на кнопку соседского звонка. Из квартиры Вовчика уже раздавалось: «И никто не узнает, где могилка моя…»

— А, Егорыч, заходи, — словно впервые встретившись, снова пригласил его Вовчик, стараясь удержаться за дверной косяк.

— Спасибо, Вовчик, — сказал Егорыч и протянул бутылку, — Принимай должок.

— А по стопарю?

— Поздно уже. Да и старуха вот-вот подойдет.

— Ну, как знаешь. Наше дело предложить, ваше отказаться.

…Через пару часов с работы явилась старуха. Взволнованная, испуганная.

— А что у нас происходит на лестничной площадке?

Егорыч пожал плечами и виновато ответил:

— Масло я нечаянно разлил.

— Какое масло! У Вовчика в квартире от врачей не протолкнуться! Внизу три неотложки стоят.

— Да Бог с тобой! Час назад он был если не в уме, то в здравии.

Егорыч поспешил в прихожую и открыл дверь. Как раз в это время санитары выносили носилки, на которых лежал Вовчик. Увидев соседа, дальнобойщик заорал благим матом:

— Егорыч, мля, отравил, змей! Теперь всю жизнь будешь нам пенсию платить!

Старик, почувствовав, что произошло что-то страшное, тронул за рукав мужика в белом халате со фонендоскопом на груди:

— Что случилось?

Врач улыбнулся и поднял руку со знакомой бутылкой из-под масла.

— Всего лишь легкое отравление. Эти деятели спьяну картошку на машинном масле нажарили.

— Не помрут? — С отчаянием в голосе спросил Егорыч.

— Что им, проспиртованным, сделается!

Когда лестничная клетка опустела, Егорыч присел на ступеньку. Как раз рядом с тем местом, где он пролил масло. Пахло подсолнечником.

«Но я же просил у него машинное», — подумал Егорыч…

1997 г.

 

Семена «Элита»

Схлопотав очередную двойку, будущий ботаник, студент второго курса биофака Ленька Арих с досады купил ящик пива и на закуску килограмм мойвы холодного копчения. Когда несколько бутылок были опорожнены, в сумасбродную голову Леньки пришла лихая идея. Вооружившись перочинным ножом, он стал извлекать из рыбьих голов черненькие глазки. Аккуратно выкладывал их на тетрадный листок, приговаривая, что преподаватель ботаники Данилычев, ещё пожалеет. О чем должен был пожалеть Данилычев Ленька не договаривал.

Отличник Степа Дробышев, сосед по комнате, наблюдая за операционными действиями Леньки, лишь криво усмехнулся и сказал:

— Что, Ленька, хочешь угостить Данилычева бутербродом с черной икрой? Так этот анекдот уже с длинной-предлинной бородой…

— Не твое дело, — буркнул в ответ Ленька, вытаскивая глазки у последней рыбки.

Расточая аппетитные запахи, «икра» пролежала на подоконнике несколько дней, сморщилась под лучами солнца и стала похожа на семена лука-батуна. Ленька лишь злорадно улыбался.

Перед очередной лекцией по ботанике студент Арих сделал миниатюрный кулечек, собрал в него глазки и отправился на занятия.

В конце лекции доцент кафедры ботаники Михал Михалыч Данилычев снова не удержался от назидания, в который раз промолвив, что каждый ботаник обязан распознать по семенам будущую культуру. Леньке Ариху того и нужно было. После звонка он уже стоял возле Данилычева с кулечком в руке.

— Михал Михалыч, помогите. В лабораторной теплице нашли кулек с семенами, а что за семена неизвестно?

Данилычев, забросив лекционную папку под мышку, высыпал на ладонь «семена». Приспустил на кончик носа очки и бросил оценивающий взгляд. Сначала на «семена», затем на Леньку:

— А сам-то как думаешь, студент Арих?

— Мне кажется, Михал Михалыч, это лук-батун…

— Батун говоришь? Да нет, брат, это не батун.

Вокруг Леньки и доцента собралась толпа студентов: когда это было видано, чтобы Арих проявлял такой интерес к семенам и к ботанике в целом?

— А что ж это может быть, если не батун, Михал Михалыч? — пародируя подслеповатого Данилычева, Ленька склонился над семенами, чуть ли не задевая носом ладонь преподавателя.

Впрочем, не только он, но и другие студенты ждали от доцента конкретного ответа.

Данилычев ссыпал «семена» обратно в кулечек и опустил его в карман пиджака:

— Проблем-ма, — ответил он и добавил, — Загляну-ка я дома в справочники. Ответ дам на следующем семинаре. Единственное что могу сказать — семена элитные. Как пить дать!

Всю неделю Ленька литрами глотал пиво и не уставал хвалиться перед сокурсниками о том, как лихо провел Данилычева.

— Тоже мне доцент, мойву от батуна отличить не может. А ещё берется учить честной народ!

Прошла неделя. На семинаре по теме «Высев растений многолетников» Ленька Арих получил очередной «неуд». Но как-то уж очень ласково и нежно обращался с Ленькой Данилычев, когда задавал ему вопросы о многолетниках. И студент отнес такое вежливое обращение на счет того, что Данилычев так и не разобрался в сорте «элитных семян». Но прозвучал звонок, и Данилычев попросил группу задержаться на пару минут.

— В прошлый раз меня попросили опознать элитные семена. По справочникам я так и не смог определить, что это за растение. Пришлось проделать практический опыт. Я их посадил. И вот какие всходы они дали. Можете подойти поближе и посмотреть.

Данилычев наклонился под кафедру и достал несколько граненых стаканов, наполненных землей. Из каждого отчетливо проглядывались по два хвостика мойвы. Холодного копчения…

1999 г.

 

Борьба с пивом по-хохляцки

Лежу на общежитской кровати, плюю в потолок. В желудке литра три пива усваивается. Костик на противоположной койке. Тоже в потолок плюет. На столе в комнате две пятилитровые канистры, к которым мы ещё не притрагивались.

— Скучно, — говорит Костик.

— Ага, — отвечаю, — Очень скучно. Может ещё по кружечке?

Он скукоживается и отрицательно мотает головой — под завязку.

К нам без стука входит Микола Хохол — из соседней комнате. Он из Винницы, также как и мы постигает науки по программированию и информатике. Через год вернется в свою хохляндию инженером с московским дипломом. Мы учимся бесплатно, а Микола — за деньги. У Миколы — отец коммерсант. Так что может даже за приличные бабки позволить сыну учиться в Москве. Но с самого Миколы — снегу зимой не выпросишь. Зато на чужое — ох, как падкий. Откуда в человеке столько жадности?

Микола видит две полные канистры с пивом и в два прыжка преодолевает расстояние от двери до стола. Бес спроса откручивает крышку на канистре.

— А я бачу в коридоре пыво разлито. Думаю, неужто хлопци затарились?

Он, не спрашивая разрешения, наливает полную кружку, но Костик юлой соскакивает с постели и хватает Миколу за руку.

— Ты его покупал?

— Хлопци, неужто мы не славяне? Ленин сказал делиться…

— Вот у Ленина и проси.

Обиженный Микола хлопает дверью. Проходит четверть часа. Костик вздыхает:

— Может быть информатику почитать?

— Чем бы дите не тешилось, лишь бы титьку не просило, — ухмыляюсь я. — Нашел занятие.

Он снова рывком поднимается с постели, шарит по карманам рубашки и вытаскивает на свет несколько золотистых пакетиков.

— Презервативы «Симплекс» — гарантия от венерологических болезней. Айда к соседкам!

Теперь уже моя очередь скукожиться.

— Я лучше пива через силу выпью.

Костик вертит в руках пакетики, которым придется ещё энное время дожидаться своего прямого предназначения.

— Может «замутим» что-нибудь?

— Что? — без интереса спрашиваю я.

Но Костик — мотор. Больше получаса без дела он ни сидеть ни лежать не может. Открывает дверь и орет на весь коридор: «Микола, Микола, пива хочешь?

Забыв про нанесенную обиду из соседней комнаты выглядывает Микола:

— А кто ж пыво не хочет!

— Тогда мы тебе стол накроем. Загадочный. Вот тебе десятка — беги за лещами.

Микола достает из кармана ключ, чтобы закрыть свою комнату, но Костик ловко выхватывает его:

— У тебя пить будем. А ты давай-давай беги.

— А вы сало шукать не будете?

— Нужно нам твое сало.

Костик показывает мне жестом, чтобы я тащил канистры. Миколу ветром сдувает. Костик распаковывает один из презервативов и командует мне:

— Заливай в гондон.

Теперь я понимаю, что хочет «замутить» Костик. Поднимаю канистру и тонкой струйкой заливаю ячменный напиток в презерватив. Действо происходит над кроватью Миколы. Наполняемая жидкостью тонкая резина растекается по одеялу Миколы.

— Хватит, — командует Костик, когда три литра влаги заполнило резинку. — Заполняем другой.

Через десять минут обе канистры пусты. Все пиво перелито в три японских презерватива, которые развалились на одеяле Миколы. Никуда ни один не перенесешь. Стоит только дотронуться, как порвется резинка. Чтобы лечь спать — все придется выпить Миколе.

— Качественные! — замечает Костик, — В наш российский и литра не влезет. А в эти по три с половиной залили.

Ходим по комнатам приглашаем народ на представление. И Микола бежит, машет лещами. Ну-ну, маши.

С содержимым первого презерватива Микола справляется довольно быстро. Полчаса. Вся интрига спектакля во втором презервативе. Он под общий хохот осторожно развязывает горловину, делает несколько глотков. Пиво уже явно не лезет.

— Хлопци, кто хочет пыва? Угощаю! — обводит он взглядом зрителей.

Никто не хочет.

Тогда он втягивает в себя полный рот, завязывает горловину и бежит к унитазу… Время первый час ночи и пресыщенней действом народ начинает расходиться: завтра семинар по информатике. Только Микола пьет пиво.

Ночью мы с Костиком заглядываем в соседнюю комнату. Расположившись калачиком около кровати и крепко зажав рукой горловину третьего презерватива, Микола посапывает. Выпить осталось ещё литра два…

— Ты что это такой опухший? — спрашивает профессор Миколу, — Не лицо, а заднее место!

Профессор скромничает…

1999 г.

 

Бомба

Михеевна, чертыхаясь на всех постояльцев вместе взятых, задвинула швабру с мокрой тряпкой под кровать и принялась размахивать ею из стороны в сторону: «Етить, хотя бы один интеллигентный попался! Вселяются чистюлями и выезжают по уши в грязи…» Она ещё раз смочила тряпку в ведре, накинула её на швабру и запустила под кровать.

Неожиданно под кроватью что-то хлопнуло. Михеевна, кряхтя, опустилась на карачки и заглянула под спальное ложе. На полу лежал чемоданчик, из которого раздавалось мерное тиканье.

Вмиг забыв о швабре, Михеевна задом попятилась подальше от чемоданчика. Не поднимаясь с колен, доползла до входной двери, а затем вскочив и забыв о преклонных летах, во весь дух понеслась к кабинету директора гостиницы. По дороге во все горло кричала? «Бомба! В шестьдесят шестом бомба!»

Директор гостиницы «Чайка» Пал Саныч самолично проследовал в шестьдесят шестой, смело заглянул под кровать и, обнаружив тиканье в чемоданчике, распорядился о вызове милиции.

Невзирая на смертельную опасность около номера, из которого ранним утром съехал жилец, столпился чуть ли не весь персонал гостиницы. Все споро припоминали черты лица и одежный «прикид» постояльца, который покинул шестьдесят шестой с первыми лучами солнца. Оказалось, что террорист с фамилией Пилипчук, прибывший в «Чайку» из города Калач, был человеком тихим, если не сказать неприметным, жадным до чаевых, пользовался в номере собственным кипятильником и каждый раз оставлял в пепельнице целлофановую оболочку от диетической колбасы.

Майор оперативной группы Дельцов, прослушав тиканье в чемоданчике, тут же распорядился, чтобы с поездов, автобусов и самолетов задерживали всех Пилипчуков подряд. Затем прошел в кабинет директора и вызвал группу саперов.

Майор Дельцов был милиционером опытным, дело свое знал, а потому, несмотря на утреннее время все проживающие в гостинице за считанные минуты были выдворены из номеров на улицу. Труднее было обуздать персонал, который не желал повиноваться приказам милиции и, подвергая себя опасности, стремился придвинуться ближе к шестьдесят шестому, чтобы видеть, слышать, чувствовать, а при случае быть полезным. Но шеренга «ментов», шаг за шагом наступая на толпу, состоящих из работников гостиницы, сначала оттеснила их к лестничному пролету, а затем, ступенька за ступенькой, и к выходу из гостиницы. При этом служителям правопорядка пришлось убедиться, что все они «поганые» и все не иначе как «из внутренних органов».

Руководитель саперной группы капитан Лиходеев оказался человеком малоразговорчивым. «Тикает?» — бросил он Дельцову лишь одно слово и утренний перегар впридачу. «Тикает», — поморщившись, так же коротко ответил Дельцов. И капитан Лиходеев, вооружившись каким-то прибором смело вошел в шестьдесят шестой.

Он залез под кровать и плавно поводил прибором по периметру чемоданчика. Прибор дружески попискивал. Тогда Лиходеев вылез из-под кровати, таща чемоданчик за собой. Установив его на прикроватном коврике он бросил строгий взгляд в проем двери, где столпились саперы и работники милиции.

— Прошу всех покинуть помещение номера, — строго сказал он.

— Это и мне касается? — с иронией спросил Дельцов.

— Если такой смелый, можешь остаться.

Все разбежались, а Дельцов, опираясь на косяк двери, продолжал наблюдать за действиями Лиходеева.

Капитан, тяжело вздохнул, и только теперь Дельцов заметил, как тряслись руки сапера. Основываясь на дедуктивном методе он понял, что «трясун» капитана был вовсе не от страха. А Лиходеев уже щелкнул замками и осторожно приподнял крышку. Даже издалека Дельцов увидел на дне дипломата шесть бутылок армянского коньяка и средних размеров будильник. Что-то ещё было завернуто в целлофановый пакет.

Лиходеев выразительно посмотрел на майора, будто спрашивая, что будем делать? В это время чей-то громкий голос сообщил Дельцову, что на вокзалах города было задержано четверо граждан с фамилией Пилипчук.

— Всех отпустить, — не оборачиваясь к информатору, после некоторой паузы бросил через плечо Дельцов и тут же, дабы избежать всяких кривотолков, повторил ещё раз, — Искренне извиниться и сразу же отпустить! Всех до одного.

Капитан саперной службы Лиходеев с благодарностью глядел в глаза майора милиции.

Чемоданчик на глазах у всего честного народа выносили с превеликой осторожностью. Выселенные из номеров постояльцы и персонал гостиницы смотрели на Дельцова и Лиходеева как на своих спасителей.

— Ордена им! — громко крикнул кто-то из толпы.

— Не надо! — тут же откликнулся Лиходеев и, пропустив в служебный «Уазик» Дельцова, осторожно поставил чемоданчик на сиденье. — Как-нибудь без орденов обойдемся.

Через несколько секунд машина скрылась, увозя от посторонних глаз майора милиции и капитана саперной службы.

— Етить, — только и сказала Михеевна и поплелась домывать шестьдесят шестой…

1999 г.

 

Или… или?

— Ну, голубь мой сизокрылый, выбирай: или бежишь за водкой, или направляешься на извлечение из озера трупа-слизняка?

Выбор перед молодым опером, лейтенантом Голубевым, был поставлен по-военному четко, и начальник городского отделения внутренних дел подполковник Сухой не сомневался, что его подопечный выберет роль гонца. Кому захочется бултыхаться в холодной осенней воде и вытаскивать на берег рыхлого, разложившегося жмурика?

Лейтенант после недолгой паузы протянул руку в направлении начальника:

— Давайте деньги. Сколько брать?

Подполковник, раскрасневшийся и похожий на дозревающий помидор, оглядел своих гостей, прокурора города и районного судью, и теперь уже перед ними поставил задачку на выбор:

— Ну, что, две или четыре?

Прокурор был за четыре, но судья рассудил здраво, как на процессе:

— Две — не хватит. А вот четыре — многовато. Три — в самый раз. Будет по году на каждого, — и довольный удачной шуткой, разразился откашливающим смехом.

— Одна нога здесь, — другая там! — приказал Сухой и вложил в ладонь Голубева сторублевую бумажку.

Лейтенант захлопнул дверь с другой стороны кабинета, а подполковник разлил оставшуюся в бутылке сорокаградусную влагу в три стакана и похвастался, кивнув в сторону исчезнувшего Голубева:

— У парня большое милицейское будущее. Талант, можно сказать!

Они выпили за молодое поколение работников правопорядка, и через несколько секунд лицо подполковника приняло цвет переспелого помидора.

На протяжении получаса судья и прокурор вспоминали свою молодость: ах, раньше, когда были силы и здоровье, они могли на двоих уговорить и четыре и даже пять поллитровок! Но что — они! Служил в прокуратуре в то время старичок-следователь, так тот рабочий день начинал с опрокидывания двухсотграммового стаканчика. К обеду — ещё одного. И не мешал ему алкоголь. Мало того, следователь считался лучшим по профессии в районе!

Наступала пора снова наполнить стаканы, дабы произнести тост за былые времена, троица, словно, сговорившись, перевела взгляд на настенные часы, а затем на двери, в проеме которых вот-вот должен был появиться будущее городской милиции — лейтенант Голубев.

Но прошел час, а Голубева все не было.

— Ну, где же твой талант? — с подозрением спросил прокурор.

— За такие дела — срок давать надо! — добавил судья.

— Щас заявится, — постарался успокоить гостей начальник УВД, но уже чувствовал, что с подчиненным случилось что-то неладное. До магазина ходьбы — десять минут. Обратно — столько же. По всем расчетам пузыри давно должны были стоять на столе. А голубь сизокрылый, словно в воду канул.

Прошло ещё полчаса. Судья и прокурор молча курили.

— Может по дороге случилось какое-нибудь происшествие, да мой Голубев по долгу службы…

— Какое, на хрен, может быть происшествие? — перебил подполковника судья, — Его же не на происшествие послали, а выполнять ответственное задание!

— Непорядок! — подтвердил прокурор и поднялся со стула. — Надо самим искать наше будущее.

Уполномоченные властью лица спустились на первый этаж, в комнату дежурного по городу.

— Голубев не объявлялся? — спросил подполковник Сухой у дежурного.

— Это молодой, что ли? — подобострастно поднял глаза на своего шефа дежурный.

— Да, лейтенант.

— Так вон он, в обезьяннике. С дружком.

— Как в обезьяннике? — в один голос удивились прокурор, судья и начальник УВД.

— А что с ними делать? Заявился пьяный, начал требовать у меня стакан. Я не дал. Ну, он и начал мне здесь права качать, пока я его в обезьянник не посадил.

Подполковник, стараясь держать равновесие, зашагал в сторону камеры предварительного заключения. Лейтенант Голубев, лежа на животе, мирно спал. Из заднего кармана выглядывал ствол табельного пистолета. Рядом, с початой бутылкой в руке, похрапывал парень в забрызганной грязью кожаной куртке.

Подполковник лягнул засовом, прошел в камеру и могучей рукой приподнял подающего надежды лейтенанта за воротник.

— Где водка, сволочь?

Голубев с трудом приоткрыл глаза:

— Водки — тю-тю, — и постарался развести руками. — Вот — одноклассника встретил. Выпили за встречу…

— Все три бутылки выпили?

— Обижаешь начальник! Четыре с половиной. — лейтенант кивнул в сторону парня в куртке, — Витек тоже две покупал.

Подполковник сплюнул, отпустил воротник подчиненного, и тот, словно тюфяк, шлепнулся на бетонный пол.

— Господа! — сказал Сухой, обращаясь к прокурору и судья, — Готов замять недоразумение в помещении общественного питания. Приглашаю вас в ресторан.

Лица друзей обволокла счастливая улыбка.

А подающего большие надежды лейтенанта Голубева через неделю перевели в другое отделение. Из городского в районное. Он хоть и талант, но нельзя сразу со студенческой скамьи запрыгивать так высоко.

1999 г.

 

Была не была!

Петя Градусник, с вытаращенными как у глубинного окуня глазами, нарисовался в сквере около лавочки. Кличку свою — Градусник — Петя получил за то, что все кто его знал, ни разу не видели Петю трезвым. Все время под градусом.

Честные люди, успев принять по сто граммов, теперь блаженно забивали «козла», от души треская по фанерному листу. Градусник взмахнул руками, звонко шлепнул себя по бедрам:

— Там! Та-ам та-ако-о-ое! Там — у-у-х!

— Что там? — Спросили друганы Градусника.

— Та-ам… В коммерческий магазинчик на площади кто-то бомбу подложил. У-у-ух!

— Ну и что?

— Как что? — Федя чуть было не подавился вопросом, — Бомба там! Сейчас ка-ак…

Он снова поднял обе руки вверх и тут же развел в стороны:

— Сейчас ка-а-ак жахнет. Вся площадь водкой умоется. В магазине же водки, коньяку и бормотухи всякой — ящики, ящики!

В подтверждении своих слов он пнут разорванной кроссовкой по ящику, на котором сидел один из доминошников.

— Но ты-то что волнуешься? Водкой тебя бесплатно все равно не угостят, а вот милиция в кутузку отправит как пить дать! Сейчас слетятся — только встречай. Площадь оцепят и всех без разбору в воронок, в воронок… Нет, Градусник, не хрен там делать, на площади.

В сквер влетел вой милицейских сирен.

— Эх! — чуть не плача, снова взмахнул руками Градусник, — Как жахнет, неделю вся округа будет перегаром дышать.

Он понимал, что на площади показываться опасно, но ноги сами двигались в сторону заминированного магазинчика.

Магазин был оцеплен, и продавцы в синих фартуках и такого же цвета пилотках стаяли за спинами милиционеров. Чуть ли не к каждому из них подбегал директор магазинчика, лицо кавказской национальности, и с мольбой в голосе твердил:

— Там же товару тысяч на двадцать. В долларах. Что делать?

— Саперов ждать, — без всякой жалости отвечали милиционеры.

Одна продавщица делились с подругой:

— Я только телячью колбасу взвесила товарищу, два килограмма, положила на стол перед ним, а он говорит, что это у вас в углу за граната? А она такая зеленая, круглая. Он и про колбасу забыл, так и осталась на прилавке лежать. А я к Самвелу, директору…

— Там товару, тысяч на двадцать пять. Долларов… — стонал директор Самвел, дергая очередного мента за рукав.

— Отвяжись!

Из-за оцепления вдруг выскочила рыжая дворняга и устремилась к магазинчику. Через секунду выскочила из него в батоном колбасы в зубах.

— Ох, сволочь! — во всю глотку заорала продавщица, — Вон ту телячью колбасу я как раз покупателю и взвесила! Брось, тварь, брось! Фу!

Дворняга под хохот милиционеров и других ротозеев бросилась за магазинчик. Градусник, восхищенный подвигом собачонки, переминался с ноги на ногу.

— Там товару почти на тридцать тысяч долларов. Если граната взорвется — все разлетится!

— Это точно — ничего не останется, — подтвердил капитан и сдвинул фуражку на затылок.

— Была не была! — сам себе сказал Градусник и, протиснувшись между двумя ментами, бросился к магазинчику.

Сам себе удивлялся: откуда столько прыти взялось, если с утра во рту не было ни капельки спиртного.

— Держи его! — послышалось сзади — Лови!

— Взорву! — неожиданно для самого себя заорал Градусник.

Он уже влетел в магазинчик, перепрыгнул через прилавок, схватил с витрины две литровых бутылки водки и стрельнул глазами в угол. На упаковочном столике, рядом с контрольными весами и в самом деле лежала зеленая граната. Как бывший солдат Градусник сразу определил, что граната была без запала. Он выскочил из магазина и крикнул в сторону ментов:

— Это РГД один. Без запала. Вместо чеки — целлофан. Скоро расплавится и…

К нему направлялся милиционер в чине капитана.

— А ну-ка иди сюда.

— Ага, ща-ас. — сказал Градусник.

Для отступления оставался только один путь. За магазин и через забор. А там — как Бог даст. За магазином дворняга уплетала свою телячью колбасу. В заборе зияла дыра. Градусник сконцентрировался и оказался по ту сторону. Теперь нужно было показать спринтерскую скорость. За забором послышался грозный рык дворняги и отчаянный мат милиционера.

«Молодец, Бобик! — думал Градусник, крепко зажав в руках две литровые бутылки. Он бежал к закованным в бетон берегам городской речки. — «Была не была, переплыву, а там и согреюсь. К тому же с утра во рту ни капли не было…»

2000 г.

 

Долгожитель

Мой сосед по лестничной площадке, бывший водитель первого класса, а ныне человек праздного образа жизни, Санька Величко утверждал, что проспиртованному человеку, коим он и является, никакие болезни не страшны. Ни чума, ни оспа, ни простуда. И даже СПИД и тот не прилепится, если после этого самого дела, обильно окатить это самое дело, сорокаградусной.

Санька тыльной стороной ладони звонко трескал по внутренней стороне другой ладони и активно начинал обсуждать спорный вопрос.

— Вот, допустим, у вас, молодой человек, грипп или простуда. Вы идете в аптеку и покупаете разные втирания. А основа всех втираний — что? Правильно — спирт! На днях я дегустировал одно наружное средство и могу прямо сказать, что изготовлено оно на ректификате самый высокой очистки. Или у вас, скажем, сердечно-мышечная недостаточность. Что вам пропишут? Правильно — настойку боярышника. Чудесная вещь! Клюкнешь 50 миллиграммов и ещё хочется лечиться. А если вы в постели с собственной женой немощны советую принять несколько стопок пантокрина. Заметим, не капель — а стопок. Отсчитывать капли — это удел подростков и стариков.

Лечился Санька каждый день, предпочитал внешние втирания заменять внутренними возлияниями. Болезнь у него была только одна — похмелье. Как любил говорить Санька, выпил он ещё в восьмом классе, и вот с тех пор больше не пьет, только похмеляется. А потому ведет вполне здоровый образ жизни.

Как-то мы с ним встретились ранним утром. Я возвращался после пробежки, а он из круглосуточного магазина.

— А ты был прав, — после взаимного приветствия заявил он мне, хотя я совершенно не знал, в чем же я мог быть правым.

Санька не заставил себя ждать и пояснил:

— Правильно делаешь, что и в морозную погоду занимаешься бегом. Долго жить будешь. Но…

Можно и не бегать и быть здоровым.

— Это как? — улыбнулся я.

— Если хочешь прожить лет двести — спи в холодильнике.

— Интересно…

— Наукой доказано. Я тут намедни в одной научной статье прочитал, что если снизить температуру тела на два-три градуса, продолжительность жизни можно удвоить. А если твоя температура будет, скажем, не 36,6, а 26,6, — то полтыщи лет проживешь запросто!

— И как же её снизить на десять градусов?

— Я же тебе русским языком говорю — летом спи в холодильнике, зимой на балконе и будешь омолаживаться.

Он спохватился:

— Ой, что-то я заболтался тут с тобой. Вот и внутреннее средство в кармане нагрелось. Пойду охлаждать.

…День был июньский и солнечный. Температура за тридцать. А около нашего подъезда стояла неотложка. «К кому бы это?» — не успел подумать я, как из подъезда вынесли носилки с Санькой. Как потом выяснилось, в тот день после внутренней смазки ему очень жарко стало. Он принял прохладную ванну не помогло, даже пробовал влезть в свой старенький холодильник — не вместился. И тогда открыл морозильную камеру и, рассевшись в кресле засунул в неё ноги. Как раз по колено. Вентилятор обдувал залысины. Санька с удовольствием принял сто граммов и… уснул.

Врачи поставили диагноз — отморожены ступни ног. А вот если бы холодильник был с таймером, и от жары бы спасаться было можно и омоложением заниматься.

Это Санька потом уже говорил, выйдя из больницы…

2000 г.

 

Проказы Деда Мороза

В канун рождества и Нового года жителям Свистуновки Дед Мороз послал подарок. КАМаз доверху груженый шампанским. И не каким-нибудь обыкновенным, а марочным, экспортным…

Стоп, стоп! Вернее, этот самый Дед Мороз, проказник, ничего жителям Свистуновки специально не посылал, а сделал так, что каждый селянин мог набрать себе этого самого экспортного шампанского, естественно бесплатно, столько, сколько можно унести за один раз. КАМаз-то на свистуновском повороте так занесло, что он перевернулся.

Вот салют был! Бутылки из ящиков вывалились, сколько их разбилось никто не считал. Только под фурой — море пенное! А пальба какая началась! Некоторые очевидцы аварии, когда КАМаз медленно заваливался на бак стрельбы испугались и со всех ног домой бросились. А самые сообразительные по запаху учуяли, чем был наполнен кузов и сразу смекнули, что стреляет.

Пока молодой водитель пока из кабины выбирался, пока за голову хватался, ахал и охал, самые расторопные уже свои сумки и авоськи экспортом набивали. Когда ещё в жизни удастся марочного шипучего вина до отвала напиться!

Мудрый дед Степан, много повидавший на своем веку, комбикорм-то из мешка прямо на снег высыпал и молодому водителю с огромной шишкой на лбу путь до ближайшего телефона целехонькой бутылкой указал. Там — на другом краю села, в ветеринарной лечебнице. Хотя в ста метрах от «шампанской катастрофы» находилось правление колхоза, где телефоны стояли в каждом кабинете. Обязался дедуля за ту самую бутылку, которую в руке держал, свято охранять перевернутую фуру. Но как только водила, прихрамывая на одну ногу, пустился докладывать об аварии, дед, забыв про старость и радикулит в спине, принялся закидывать в мешок бутылки словно поленья в печь.

Рядом с ним споро работали ещё с десяток ветеранов труда. А со всей деревни к месту бесплатной раздачи спешили свистуновцы. Некоторые успели даже сани запрячь. Другие, совершенно ничего не поняв из сбивчивых рассказов очевидцев, двигались в сторону КАМаза с ведрами и коромыслами, а самые запасливые — с сорокалитровыми молочными бидонами. Батюшки, как ошиблись! Но разве их можно было в чем-то винить? Ведь дошла до них счастливая весть о том, что экспортное шампанское вовсе не в фуре и не в ящиках было, а в цистерне, а потому раздача производилась только в разлив.

Несколько молодцов, чтобы всем желающим хватило доступу к кузову, содрали брезентовый тент, и кузов теперь был похож на скелет динозавра, в котором копошатся маленькие людишки. Напрасно дед Степан кликал внуков, возвращавшихся из школы и просил, чтобы они на крыльях неслись домой за новыми мешками. Учетчик Дынин, самый честный и правильный житель Свистуновки, а по сути дела ярый трезвенник и окончательный язвенник, подбросил водителя КАМаза до ветлечебницы на своем занюханном «Москвиче»-развалюхе. Как они мчались видела тетка Сидориха.

Через десять минут к месту аварии на своем мотоцикле подъехал участковый. Мимоходом закинул в коляску несколько бутылок и стал уговаривать толпу не брать грех на душу и отступиться от чужой собственности. Да где там! Кто станет его слушать. Пока он с одного бока хватал халявщиков за полы полушубков и оттаскивал от кузова, с другой собирали бутылки с ещё большей решимостью. Наконец примчался «Уазик», в который вместилось, наверное, все районное отделение милиции. Общими усилиями все свистуновцев от машины оттеснили. Водителя повели допрашивать в правление колхоза — якобы там теплее. Зевак припугнули: дескать через несколько минут начнется обход дворов на предмет сдачи награбленного. Все разбежались прятать дедморозовские подарки. Что и нужно было стражам порядка. Первый же «Беларусь», следовавший на скотный двор с огромной телегой позади, был остановлен мановением полосатой волшебной палочки. Коровий ужин в виде огромного стога сена был извечен из телеги и накаченные молодые руки милиционеров принялись лихо забрасывать ящики из фуры в телегу.

Когда водитель КАМаза, допрошенный по всем правилам юридического искусства, вышел из правления, он даже не узнал свою фуру и прошел бы мимо нее, если бы не заботливые милиционеры. О каком шампанском можно было вести речь, о каких ящиках, если даже фары с кабины машины были аккуратно свинчены.

Опера, смачно отрыгивая экспортной углекислотой, как-то сразу задались вопросом: а вообще уцелела ли в кузове хотя бы одна бутылка шампанского? Вона стекла-то сколько! Вино здесь, по опросам свидетелей, рекой лилось! Нет, парень, благодари Господа, что после такой аварии сам жив-здоров остался, руки целы, ноги целы и голова не разлетелась вдребезги, как бутылки с шампанским. А если так, какое здесь может быть уголовное дело?

Сели в свой Уазик и уехали в сторону исчезновения трактора «Беларусь» с прицепом.

Только дед Степан пожалел мальчишку-водителя. Неопытный еще! Зубами выдернул пробку из бутылки с самогоном, налив полный стакан и протянул шоферу.

Тот с отчаяния на морозе опорожнил посудину в три глотка, и словно рыба на воздухе раскрыл рот — самогон у деда крепостью далеко за семьдесят. Ни вдохнуть ни выдохнуть.

— На-ка вот, на-ка, лимонадиком запей! — и дед протянул открытую бутылку с экспортным шампанским.

Новый год неумолимо приближался, из дворов доносились помповые выстрелы, через изгородь летели пустые бутылки, группа удалых голосов вспомнила о камыше…

2000 г.

 

Заначка

Вооружившись топором, дед Егор направился к сарайке-развалюхе. И когда это старая дура уймется? В прошлом году сварливой бабе восьмой десяток пошел, а она все прыгает и носится, будто ещё столько же прожить собирается. Да хрен бы с ним этим полуразвалившимся сараем! Так нет же: «Пойди, старый хрыч, подправь крышу.

Дед Егор зашел внутрь сарайчика, шарахнул от досады со всего размаха топором по гнилому стропилу. Прохудившаяся крыша затряслась так, будто на улице шестибальное землетрясение разыгралось. Что-то свалилось на темечко деда Егора. Благо не увесистое — ни колун, ни гирька и не кусок шифера. Глянул на пол — матерчатый сверток лежит размером с пачку папирос. Поднял «сюрприз», развернул выцветшую бархотку и остолбенел. Пачка трехрублевых купюр образца 1961 года! Нераспечатанная, в банковских ленточках с зелеными полосками и надписью: «Государственный банк СССР. 3×100». Триста целковых! В те времена на эти деньги можно было сто бутылок водки купить, и ещё бы червонец на закуску остался!

У деда Егора вдруг колени затряслись, испарина на лбу выступила. Не выпуская из рук тряпицы с деньгами, опустился на какой-то ящик. Ба! Это ж та самая премия, которую он получил почти сорок лет назад за досрочную уборку хлеба. Кому по полтиннику вручили, кому сотню, а им, троим водителям, по три месячных оклада! Триста с лишним карбованцев. Дед Егор помнит, как на двенадцать рублей купил четыре поллитры, какую-то мелочь бабе сунул, в то время молодой жене, а нераспечатанную пачку трешек никому не отдавал. Его премия, десятью потами заработанная. А потому думал он по трешечке по выходным и праздникам из общей пачки вытаскивать, чтобы душа не тосковала.

Ах, как они, три главных ударника коммунистического труда, упились в тот день! Он и до сих пор не помнит, как оказался дома, как утром шарил по карманам штанов и рубахи в поисках пачки с трешками. А потом до обеда гонял свою жену-ведьму по всему двору, требуя хотя бы десять рублей на опохмелку. Он был уверен, что именно супруга, пока он спал, и конфисковала деньги. А баба на всю улицу голосила, рыдала и клялась — не брала! Не лазила по карманам! Сам, ирод, пропил или где-то потерял. Да разве за двое суток пропьешь такую сумму!? Даже если в день по три бутылки выпивать, целый месяц можно было бы ходить пьяным. Значит потерял, значит выпали из кармана. Егор на несколько раз чуть ли не на карачках измерил путь от элеватора, где они гудели в тот вечер, до дома, за каждый кустик заглянул, всю траву ладонями обшарил, но денег не нашел. Грешил на комбайнера Виктюка, что он нашел чужие деньги. Тот как раз холодильник в сельмаге купил. В аккурат выложил за аппарат двести восемьдесят целковых. Но Виктюк, когда узнал, что Егор его очернить перед всей деревней хочет, привел прямо на двор бухгалтера, который и показал строку в ведомости, где напротив фамилии Виктюка значилась сумма двести рублей. А восемьдесят он со сберкнижки снял. Тоже запись имеется.

Несколько лет Егор вспоминал о своей накрывшейся премии, а потом горе понемногу истерлось. Прошляпил деньги, потерял…

Теперь, через сорок лет, снова держал в морщинистых руках ту самую пачку денег. Воды-то сколько утекло. Дряблая кожа складками по всему телу висит, черная грива на голове нынче в седой пух превратилась, власть в доме в последние годы от деда Егора к сварливой старухе перешла. А деньги время не тронуло. Банкноты даже не выгорели. Хрустят, отливают зеленью. Слезы у деда Егора на глаза навернулись от обиды. Оказывается не терял он денег-то. Хоть и пьяный вдрабадан был, в вишь как аккуратно завернул в тряпицу и засунул между продольным брусом и обрешеткой крыши. Так что не радостью, а страданием запомнилась та самая премия.

Старуха около плиты хозяйничала, гремела сковородками что-то жарить собиралась, когда дед Егор в избу вошел. Перешагнул порог и встал как вкопанный. Кряхтел, не зная с чего разговор начать. Через минут пять жена все-таки обратила на него внимание.

— Что, уже подлатал крышу?

— Вот, Катерина, — наверное впервые за последние десять лет назвал он свою жену по имени, — Премия нашлась. В сарае под крышей лежала. Триста рублев… Только теперь разве годны они?

Бабка, не выпуская сковороды из руки, подошла к мужу, сощурила глаза и, убедившись, что премия действительно нашлась, со всего маху ударила деда сковородой в левое плечо. В дурную и забывчивую башку сначала метила, но в последний момент пожалела.

— Ирод! Пропойца! Всю жизнь сгубил. Виктюки холодильником тогда обзавелись, Надька Поворова столовый сервиз из района привезла, а я детям даже чулок не могла купить…

Она снова замахнулась на него сковородой, на этот раз метя в самый лоб. Но дед, выронив деньги из рук, подпрыгнул как в молодости, в мгновение дал задний ход, перелетел через порог и затрусил к сарайке. Эх, и чего бабка не послала подлатать крышу лет десять назад, когда ещё в стране коммунизм строить продолжали, когда пели песни про светлое будущее, когда деньги в цене были и за трешку образца 1961 года можно было купить почти бутылку водки!

Из избы вылетали трешки, бабка полы подметала…

2000 г.

 

Ребрышки на закусь

Два кладбищенских землекопа могилу копали. День был жаркий, и если бы не мать сыра-земля, которая обдавала работников прохладой, дело могло до обморока докатиться. Тем более оба — с глубокого похмелья.

Время к обеду клонилось. Один из землекопов лопату откинул:

— Пойду в магазин. Колбаски куплю, да чекушечку. А там глядишь заказчик водочки принесет.

— Истину глаголешь, — согласился коллега, — Беги скорее, а я пока донышко могилки подскребу.

Гонец, обтер грязное лицо потной майкой и — откуда столько прыти взялось? — поскакал в близлежащий гастроном. Недалеко — сразу за кладбищем. Товарищ только и успел десять лопат земли наверх выкинуть, как к могиле подошел мастер участка.

— Слышь, ты сию же минуту зайди в контору. Там клиенты пришли выгодный заказ оформлять. Только поторопись, а то с кем-нибудь другим договорятся.

Землекоп даже последних слов не дослушал, выкарабкался из могилы и что было духу понесся к конторе. Кто ж разбрасывается выгодными заказами?

Через четверть часа к месту работы гонец из магазина вернулся. Колбасы не оказалось, так он бараньих ребрышек прикупил. Копченых. Спрыгнул в яму, уселся в углу могилки, сорвал крышечку с чекушки, резко выдохнул и… всем нутром почувствовал, что сверху за ним кто-то наблюдает. Поднял голову заказчик. Явился — не запылился. Качество работы пришел проверять. А чего его проверять-то? Все по стандарту. Два в длину, метр в ширину, полтора в глубину. Покойнички ведь — все равны. И делить им нечего.

Закрутил пробку обратно, отставил чекушку в сырой уголок.

— Ну, как? — спросил у заказчика и вылез из ямы. — Нравится могилка-то?

— Хороша! — закивал головой заказчик, присел на корточки и вынул из кожаного портфеля бутылку «Смирновской». — Стаканчик есть?

— Да на хрена он нужен, стаканчик-то? Смирновка и из горла как к себе домой идет.

— Из горла, да ещё без закуски! Как пить дать назад выльется…

— Ну как же без закуски! — сказал землекоп и скатился на дно могилы, Есть закуска. Еще какая!

Через несколько секунд он уже раскрывал бумагу.

— Вот, смотри, какие аппетитные ребрышки! А заметь, сколько мясо-то на них ещё осталось! Бери, обгладывай, сколько хочешь!

Заказчик резко встал и поднес платочек к лицу.

— Да что-то и пить и закусывать расхотелось.

— А зря! — как ни в чем не бывало ответил землекоп и приложился к горлышку бутылки.

Он сделал несколько громких глотков и принялся за закуску. Ловко рвал ребрышки, отделяя одно от другого и смачно обсасывал.

Когда из конторы вернулся коллега, и они уже вдвоем принялись за трапезу, заказчик уже ничего говорить не мог. Только рукой махнул в сторону выхода: мол, я пойду.

— Не беспокойтесь! — в один голос ответили землекопы, отбрасывая в сторону обглоданные кости. К трем часам все будет готово…

2000 г.

 

В театре

Синюхин с женой в театр собрались. В какие-то веки! Последний раз Синюхин был в театре лет тридцать назад, когда учился в девятом классе. Тогда смотрели какую-то постановку о гражданской войне.

Ну, так вот, как и все остальные воспитанные зрители, Синюхин с женой перед началом первого акта выпили в буфете по 150 коньяка и заняли места в зрительном зале.

Спектакль бы так себе. В первом действии главная героиня все время меняла наряды. Это очень нравилось жене Синюхина. А наряды она меняла прямо на сцене. Обнажалась до лифчика и трусиков, и это уже Синюхина держало в напряжении.

В антракте Синюхин снова помчался в буфет, простоял минут десять в очереди и, когда прозвучал третий звонок, ничего не оставалось как только купить три стограммулички. То есть три маленькие бутылочки, по сто грамм коньяка в каждой.

Во втором действии героиня снова начала переодеваться, Синюхин блаженно вздохнул, вынул из кармана бутылочку, и хотел уже было скрутить крышку. Но тут жена взъерепенилась:

— Ты что, совсем рехнулся — коньяк да ещё с горла? Не на футболе же!

— А что такого?

— А ничего. Просто — некультурно. Вот выйди в из зала, а там хоть залейся.

Синюхин долго себя упрашивать не заставил. Поднялся, пролез по ряду и направился к выходу. В холле пить тоже было как-то не с руки. Несколько старушек, которые до начала спектакля продавали программки, смотрели на него, не скрывая подозрительности и презрения. Буфет был закрыт. И Синюхин отправился в туалет. Благо там никого не было. Зашел в кабинку, закрыл её на защелку, опустился на унитаз и свинтил крышечку у первой бутылочки. Закинул голову — отлично пошел коньячок.

Огляделся, вздохнул счастливо, сантехника-то импортная. Рядом хошь салфетки, хошь — туалетная бумага. Ручки все хромированные и на бачке и на дверях. Счастливый Синюхин уже нисколько не жалел, что пошел в театр. Он вытащил из кармана ещё одну бутылочку, подкинул её в руке, поймал, снова подкинул и… не поймал.

Бутылочка упала на колени, соскользнула и плюхнулась в унитаз. Синюхин тут же соскочил с толчка и через прозрачную воду на дне санитарной системы увидел янтарный отблеск бутылочки.

Может быть, какой-нибудь интеллигент и не пожалел бы утопшего коньяка, но только не Антон Синюхин. На это было несколько причин. Во-первых, выпить хотелось. Во-вторых, стограммовая бутылочка коньяка стоила столько же, сколько стоила полнометражная бутылка водки. А в-третьих, Синюхин не мог позволить, чтобы театральная импортная сантехсистема вдруг вышла из строя по его вине.

Синюхин снял пиджак, повесил его на защелку, засучил рукав белой рубахи и запустил руку в холодную воду. Дотянулся до бутылочки, но она вдруг выскользнула из пальцев и проскочила дальше по трубе — прямо в изгиб водовода. Синюхин опустился на колени и погрузил руку в жерло унитаза по самое плечо. Ему удалось схватить бутылку и зажать её в мощном кулаке. Ага, попалась! Довольный потянул руку обратно, ан нет, кулак с бутылкой застрял в изгибе водовода. Конечно, можно было выпустить бутылку и запросто вытащить пустую ладонь. Но Синюхин не привык отступать перед трудностями. Он повернул кулак с бутылочкой вверх — не пролезает. Повернул вбок — тоже глухо. Да ещё и запястье поцарапал о какой-то выступ.

В это время в туалет стали врываться мужики — второй акт закончился. Захлопали дверцы кабинок, а Синюхин все держал руку с бутылочкой в унитазном отверстии. Ну, не выдавать же себя в таком приватном положении?!

Весь антракт так и просидел на коленях, держа в кулаке бутылочку коньяка. Наконец прозвенел последний звонок и туалет опустел. Освободить руку из «мышеловки» так и не удавалось. Наконец, Синюхин решился отпустить коньяк на волю, благо, у него в кармане грелись ещё сто граммов. Он с болью в сердце разжал ладонь, постарался просунуть руку через сужение и понял, что попался окончательно. Рука в запястье распухла, и прочно обосновалась в унитазе.

«Главное не паниковать!» — успокаивал себя Синюхин. Свободной левой рукой он достал из кармана третью бутылочку, с помощью зубов свернул пробку и вылил коньяк в рот. Стало легче. Он решил, что сразу после спектакля, если кто-нибудь зайдет в туалет, то Синюхин сразу попросит о помощи. Ну в самом деле, не орать же на всю округу сейчас, когда идет третье действие. Через четверть часа за дверью туалета он услышал надрывный голос супруги. Дверь тут же открылась и голос старушки, работницы театра, которая продавала программки, ворвался в его кабинку:

— Товарищ Синюхин, вы здесь?

— Антон, Антон, где ты? — тут же зазвенел голос супруги.

Надо было сдаваться.

— Здесь я, здесь! — он с трудом повернулся и свободной рукой щелкнул замочком, пихнул дверцу от себя. И дамы тут же оценили его нелепое положение.

— Ты что там ищешь? — спросила супруга, округляя глаза.

— Да ничего я не ищу. Рука застряла в изгибе. Там как раз сужение.

— А зачем вы туда полезли? — подозрительно спросила старушка?

— Зажигалку уронил, — соврал Синюхин, заговорщицки подмигивая супруге.

Та ничего не поняла:

— Ты же не куришь?

— Закуришь тут! — в отчаянии махнул свободной рукой Синюхин и скривился от боли. Чувствовал, что рука распухла ещё сильнее, — Да вызывайте кого-нибудь, что ли?

— Кого? — с иронией спросила старуха.

— Кого-кого? Штатного сантехника, врача, звоните в службу спасения, наконец! Самостоятельно я руку уже не вытащу! Вон как распухла! Того и гляди, гангрена будет.

— Вы что, хотите сказать, что из-за вашей руки надо будет снимать унитаз? — прищурилась старуха.

— И как можно быстрее!

— Тогда я вынуждена поставить в известность директора!

Старуха выскочила из туалета.

— Миленький! — пожалела Синюхина жена, — Как же тебя так угораздило? Больно?

— Нет сил терпеть! Хорошо бы наркозу выпить! Ты вот что, сходи в буфет, купи коньячка, и заодно звякни в службу спасения из фойе. Там я видел телефон-автомат. А то пока театральные работники раскачаются, можно и совсем без руки остаться.

… Первой в туалет снова пришла жена. За ней приехали спасатели, и только после них в помещение вошла целая делегация театральных работников. Как раз закончился последний акт, и около сортира выстроилась огромная очередь желающих сходить на дорожку. И каждый из мужиков считал своим долгом заглянуть в кабинку, где сидел прикованный к унитазу Синюхин. Одни язвительно ухмылялись, кто-то подсказывал спасателям, как можно освободить пленника. Третьи старались ободрить Синюхина: мол, держись мужик!

Спасатели приняли решение снимать унитаз. Для этого нудно было разобрать кафельную плитку на полу, разбить бетонную заливку, чтобы высвободить основание унитаза.

— А кто все это будет восстанавливать? Сантехника-то дорогая, импортная! — спросил мужик в очках с тонкой оправой, — Я — администратор!

— Это нас не касается, — ответил старший спасателей. — Нам главное человека из унитаза вытащить!

Администратора ненавязчиво отодвинули, и тут же молодец гидравлическими кусачками ловко перекусил сливную трубу. Чтобы расширить поле для фронта спасательных работы, с двух сторон были выбиты стены кабинки. Еще двое ребят, прикрыв голову несчастного Синюхина своими форменными фуфайками от осколков, стали кувалдами долбить бетонное основание. Наконец, унитаз удалось открутить от пола. И тут вместе с потоком воды из трубы выпала предательская бутылочка коньяка, упала на импортный кафель и вдребезги разлетелась на осколки. Синюхин покраснел, то ли от боли, то ли от стыда.

К ужасу администратора и окружавших его старух, Синюхина вместе с унитазом на руке, препроводили в машину спасателей.

— Что будете со мной делать? — спросил он у старшего спасателя.

— В больнице врачи вколют обезболивающие уколы в руку. А потом подсунем тампоны и сколем керамическую трубу. Можно было бы и сейчас сколоть, но боимся порезать. А вдруг заражение? Кровь застоялась. Надо все делать в условиях станционера.

Синюхин жалобно посмотрел на жену. Она достала и сумочки стограммовочку с коньяком…

…Бригадир Митрич, поднял глаза от газеты, улыбнулся Синюхину, и только потом увидел забинтованную руку.

— Что это с тобой?

— Да вот, дверью нечаянно защемил.

— Ну, это пройдет! — успокоил Митрич, — Вот я в колонке происшествий сейчас прочитал, как один ухарь в нашем театре в унитаз руку засунул, а она у него там застряла. Так пришлось службу спасения вызывать. Есть же ещё дураки в нашем отечестве!

2001 г.

 

Простое слово «самогон» по Владимиру Далю означает вовсе не алкогольный напиток. В его известном словаре оно трактуется так: «добыча зверя погоней охотника на ногах или на лыжах». Но не собаками и не верхом. Но уже по словарю Ожегова слово «самогон» означает «алкогольный напиток кустарного приготовления из хлеба».

Как видно, известный лексикограф Владимир Даль даже и не думал включать в свой словарь самое народное из всех народных слово. А зря. Потому как о первом самогонном аппарате (правильнее называть дистилляционный. Слово «дистилляция» происходит от частицы dis, означающей «отделение» и stillo — течь, стекать по каплям) упоминается ещё в сочинениях римского писателя I века Плиния, где описывалось получение терпентинного масла. «Под горшком с терпентином разводят огонь; поднимающиеся пары сгущаются на шерсти, помещенной над отверстием горшка, в котором кипятят смолу. Когда операция окончена, то пропитанную маслом шерсть выжимают».

Конечно, это был далекое от совершенства устройство, которое к тому же не могло служить для перегонки спиртосодержащих напитков — браги или вина. Пройдет ещё немало веков, прежде чем шерстянку заменит трубка-змеевик, через которую спиртовые пары и будут стекать в приемник. Это теперь кажется все так просто и легко.

Более подробные сведения о дистилляционном аппарате можно найти у древнегреческого ученого Зосима, который жил в конце III-го столетия. По его описанию аппарат — это стеклянный или глиняный сосуд, который нагревается на огне. К отверстию сосуда прикрепляется вертикально поставленная трубка, изготовленная из глины или металла. Верхняя часть трубки упирается в стеклянный шар, от которого к приемнику отходят две-три трубки и в которых образовывалась дистиллированная жидкость. Все соединения тщательно пригонялись и смазывались глиной.

С помощью таких аппаратов можно было бы уже изготовлять первоклассный первач, но древние греки использовали «супертехнику» для сугубо алхимических целей.

И только арабский писатель Разес в начале десятого века в своем манускрипте дает совет, как правильно приготовлять крепкий напиток: «Возьми что-то сокровенное в количестве сколько пожелаешь, и разотри так, чтобы сделать тесто; оставь затем бродить в течение дня и ночи; наконец, положи все в перегонный сосуд и дистиллируй».

Дистиллировали уже, как можно догадаться, высокоградусный спирт. И в немалых количествах. Благо над аппаратом ещё поработали изобретатели. Прежде всего подальше от места нагревания спиртоносной жидкости удалили шлем для сгущения паров. Соединительная трубка стала гораздо длиннее. Мало того, чтобы она не занимала много места, её в нескольких местах сгибали, что уже напоминало змеевик. Разве не напоминает этот архаичный аппарат современный самогонный?

Но ладно, что мы все о «заграницах»! В этом деле и своего, отечественного опыта предостаточно.

История свидетельствует, что один московский ревизор, посланный по службе в Сибирь в 1625 году и «тайно захвативший с собой 4 бочки водки и «снаряд для самогонки», привез из «командировки» 15 сороков соболей, 25 «недособолей», 724 выимка собольих, более девяти сотен ремней из шкурок, более сотни белых песцов, несколько меховых одеял, кафтанов и шуб». Местное население, проживающее в верховьях реки Лены охотно обменивало добычу охотничьих промыслов на самогон.

В 1742 году императрица Елизавета отдала приказ починить старый Земляной вал, и по всей его линии расставить солдат. Меры были приняты для того, чтобы отлавливать самогонщиков. А везли в Москву со всех губерний, волостей и уездов провинциальный самопал в огромных количествах. Солдаты, вооруженные длинными металлическими спицами, протыкали загруженные в повозки мешки, сено и всю другую поклажу, под которой хитрые извозчики прятали зелье. Так шла борьба.

Да что там говорить о простом народе, если неисправимыми самогонщиками считались Пушкин, Кюхельбекер, поэты-декабристы…

После революции за самогоноварение в России могли и расстрелять, в то время как схваченного с поличным американца ждала всего лишь тюрьма. Но, если американцы славились организованностью, то русские изобретательностью. Не боясь жестоких санкций гнали все: и крестьяне, и рабочие, и попы и коммунисты. Самогонные аппараты изготовлялись из всего, что попадалось под руку. В 1923 году в газете «Правда» сообщалось, что в Вологде у церковного причта Николо-Лаптевского прихода отобран самогонный аппарат, сделанный из крестильной купели. В еженедельнике «Красная деревня» опубликовано другое сообщение: «На станции Лодейполье в депо работает слесарь Федор Иванович Костин. Из испорченных паровозов он сделал себе аппарат для самогонки, привез в деревню, и работа закипела. За бутылку самогонки он берет с молодежи 30 фунтов ржи. Этому живодеру надо положить конец».

Гнали и пили даже те, кто по долгу своей службы обязан был выявлять самогонщиков. 8 мая 1924 года газета «Молодой ленинец» опубликовала критический репортаж о деятельности сотрудников милиции.

«Деревня Чесноково, Покровской волости, Иваново-Вознесенской губернии по округу пользуется плохой славой. Но особую известность получило Чесноково своим самогоном. Чуть ли не в каждой бане, в каждом овине курятся самогонные аппараты. По улицам то и дело снуют толпы пьяной молодежи соседних деревень, оглашая улицу бранью и похабными песнями под гармошку. Милиционер Покровской волости Кашин ездил на борьбу с пьянкой в деревню Чесноково, но оказался слаб, ибо волна самогонного моря и его сшибла с ног».

А вот ещё историческое сообщение о милиционере-халявщике. В 1926 году газета «Московская деревня» сообщала постыдный факт: «4 ноября 1925 года милиционер Перхушковской волости, Звенигродского уезда Елизаров, будучи послан для поддержания порядка в день престольного праздника в село Малые Вязьмы, зашел в местную пивную. Хозяин предложил милиционеру закусить и выпить. Елизаров согласился и напился до пьяна. Будучи в нетрезвом состоянии, он, шатаясь, ходил по улицам, потерял наган, портфель и свалился в конце концов на землю.

Давая показания суду, Елизаров признался, что будучи послан по служебному делу, напился и растерял казенные вещи. Объяснил он это своей «слабостью».

В вынесенном приговоре суд признал Елизарова виновным в дискредитации советской власти и присудил его к лишению свободы на год тюрьмы без строгой изоляции».

Наказание за пьянство, потерю оружия и документов, надо заметить, довольно-таки милостивое. Отчего можно сделать вывод: рука руку моет. Ведь и судьи в то время были не без греха и имели свой куш от изготовления и продажи самогона. В 1925 году «Комсомольская правда» рассказывала: «На процессе судебных работников продолжается допрос обвиняемых-взяткодателей. Все они самогонщики харьковских базаров. Судья Демченко и его секретарь Тонков пользовались среди них широкой популярностью. Судья Акимов также частенько заглядывал в самогонную лавочку».

Не остается в стороне от борьбы с самогоноварением даже газета «Пионерская правда». Дабы вырастить из юных ленинцев побольше павликов морозовых, сотрудники редакции разработали занимательную игру под названием «Поймай самогонщика». «Два звена изображают из себя самогонщиков и скрываются в лесу. Остальные звенья — «милиция и крестьяне» совместно их ловят. «Крестьяне» салят самогонщиков, которые отсаливаться не могут».

Даже члены правительства молодой революционной республики нарушали постановления о «сухом» законе». Гнать не гнали, но употреблять употребляли. Член коллегии ВЧК Глеб Бокий рассказывал, как они с Троцким справляли новый 1921 год.

«Под вечер вернулась конная разведка и доложила: в верстах в пяти растут огромные ели. Мы перегнали туда бронепоезд и приступили к праздничному ужину. За час до полуночи Троцкий произнес зажигательную речь, подкрепив её бокалом шампанского. Мы набросились на кур и поросятину. Шампанское скоро кончилось, и кто-то из замов Троцкого вспомнил о деревушке за лесом. Разведчики немедленно поскакали, звеня пустыми бидонами, и через пару часов мы разливали самогон под экспроприированные огурчики, грибочки и сало».

Во время борьбы с алкоголизмом уже в горбачевскую эпоху, даже вражеский голос Би-Би-Си помогал жителям СССР своими советами: «Брагу, лучше неочищенную, вынести на мороз (20–25 градусов ниже нуля) и подождать, пока часть её замерзнет (в городских условиях можно расфасовать брагу в полиэтиленовые пакеты и заложить в морозильник). Незамерзшую жидкость слить и сохранить — это и есть вожделенный напиток. По крепости выморозка несколько уступает классическому самогону, зато по чистоте заметно его превосходит. Потому что вместе со льдом выбрасывается львиная доля сивушных масел, которые при другом способе производства пришлось бы долго отфильтровывать.

Тщетно было учить россиян, за пять веков поднаторевших в этом деле. Настоять брагу, а затем и, к примеру, перегнать её через соковарку, к которой искусно приделывался змеевик, в нашей стране не сумел бы разве что гнилой интеллигент. Знаменитый Остап Бендер знал 150 рецептов «кустарного приготовления»: из тутовых ягод, гречневой каши, кишмиша… Лично мне приходилось видеть мастеров по производству первача и в российских глубинках, и на московских окраинах. Гнали из картофеля, томатной пасты, карамели и даже из куриного помета. А с приходом перестройки кое-кто из ведущих специалистов-химиков, оставшись без работы на родных военных производствах, наловчился изготовлять самогон даже без сахара. Оказывается, если в определенных пропорциях смешать фруктозу и глюкозу, на выходе самогонка будет гореть как миленькая.

Не кончили гнать даже после отмены «сухого закона». Когда в 90-х годах минувшего столетия поддельная водка захлестнула почти все торговые прилавки, многие сельские жители стали отдавать предпочтение самогону. В южных областях России, например, домашняя водка стоила даже дороже «фирменной».

Не закончились славные самогонные традиции и сегодня…

 

Ломовка

Я слышал, что в морозных районах России и на крайнем Севере используют напиток под странным названием «ломовка». Как правило, приготавливают её те, кому потребление алкоголя вообще-то нежелательно. А раньше, во времена сухих законов, ломовка была популярна у широких слоев населения среди сибиряков и северян.

Ну, так о напитке.

Каждый уважающий себя северянин-водитель. Возит в машине отшкуренный и отполированный добела лом или ломик. Допустим, средь дальней дороге а авто не оказалось водочки — пойдет жидкость для очистки стекол, тормозуха, или что — нибудь в этом роде.

Ломик под углом 45 градусов устанавливается в тазик. Мороз как минимум должен быть не меньше 20 градусов, иначе алкоголя в «теплоте» не получится. Не самогон же вертится — ломовка.

Так вот. На лом из сосуда медленно льется какая-нибудь спиртосодержащая жидкость. Химические соединения прилипают к лому, а спирт (который не замерзает) добирается до кончика лома и со всех химикалий соскальзывает в тазик.

Пойло к употреблению готово.

Знатоки употребляют с большим желанием. Правда. Рассказывали мне, что прежде чем выпить такой денатурат на троих, мужики тянули спички, кому пить первым.

Опытные шоферюги накачиваются ломовкой с помощью клизмы. Спирт всасывается из кружки клизмой (иногда используется спринцовка), а затем сто граммов впрыскиваются а заднепроходное отверстие. Ни один милиционер не учует запах алкоголя.

Зато эффект опьянения — то же самый.

1997 г.

 

Поддубовка

Мой сосед по даче спросил:

— Выпить хочешь?

Я был в завязке и отказался. Тогда составь мне просто компанию, посиди. Я присел, Он поднял с полу банку с какой-то фосфорно-зеленой жидкостью, налил её в стакан и сказал:

— Это поддубовка.

— Тебе что водки не хватает? — удивился я.

— Знаешь, на экзотику потянуло. Вспомнил давние времена, когда брагу ставили, самогон гнали, а тут жена в электричке книги какого — то целителя купила. У него здесь много полезных советов, как алкоголь получить. Вот я и сделал дубовку.

Он бросил передо мной брошюрку, где на одной из страниц, простым карандашом был подчеркнут рецепт изготовления браги из дубовых опилок.

Метод изготовления был таков, — рассказывал о своих познаниях целитель, — Бралась дубовая чурка, очищалась от коры и вставлялась во фрезерный станок. Из-под фрезы выходили дубовые стружки. Эта стружка укладывалась в емкость, куда затем насыпались дрожжи и сахар. На емкость устанавливался гидрозатвор (обыкновенная пластиковая крышка надевалась на трехлитровую банку с этой бурдой) — прим. автора. Затем, как и положено, емкость ставилась в теплое место — под батарею или на солнце. Брага выходила отличная: прозрачная, зеленовато-голубого цвета, сладковато-терпкая на вкус. Ее было принято приносить в помещение, где за столом находились женщины. Вина при Горбачеве в магазинах не было, а пить самогон большинство женщин ещё не привыкло, вот на столе и появлялась «Дубовка». Правда её ещё называли «поддубовкой», потому что пилась она легко и с удовольствием, но после даже незначительной дозы у пьющего вдруг возникало ощущение, что его той самой дубовой чуркой, из которой была приготовлена брага, били по голове, и человек тут же навзничь падал на пол.

Особенно, эффективно «Поддубовка» использовалась мужчинами, для спаивания женщин с целью вступления с последними в связь. После 2–3 фужеров с удовольствием выпитой «поддубовки» представительница прекрасного пола моментально «отключалась» как минимум на день. Многие предприятия, оснащенные фрезерными станками, где преимущественно работали мужчины, целыми трудовыми коллективами, отправлялись на заготовку дубовых чурок.

Мой сосед нашел ещё стакан, отрезал кусок колбасы и перед тем, как выпить сказал:

— Фрезерный станок не обязателен. Стружку я получил путем применения рубанка.

Он опрокинул стакан и мне показалось, что в глазах у него появился такой же фосфорический цвет, какой исходил от банки с пойлом.

Он начал говорить что-то о своей жене, которая не хочет даже пригубить этот экзотический напиток и заметно заплетающим языком сделал заключение.

— Видно книжек начиталась.

Пока он что то бубнил я читал дальше размышления целителя. «Для дуба этого ценнейшего и полезнейшего дерева возникла настоящая опасность быть уничтоженным. Но не меньшая опасность возникла для работниц ткачих, парфюмерных, медицинских и других предприятий, на которых преобладали женщины. Совместные вечера отдыха, традиционно проводимые вместе с заводчанами с чугунолитейных, сталепрокатных и других «мужских предприятий» заканчивались для ткачих и медсестер нежелательными беременностями, а следовательно, осложнениями со здоровьем и в семейном климате. Бог знает, во что превратились наши леса и наши «женские» предприятия, просуществуй антиалкогольный указ ещё несколько лет…».

Сосед стукнул по столу кулаком.

— Вот сука! — сказал он и полез под стол за банкой, — Не дает мне денег на водку, и вынуждает пить вот это.

Он потряс банку с хмельной жидкостью. Образовавшаяся в банке пена вышибла пробку. Брага выплеснулась на майку любителя экзотики. Но он, не обращал внимания на замоченную одежда, опять до краев наполнил стакан.

— А ты, че, завязал?

— Ага.

— А зря. Так бы выпили по стаканчику.

Он поднял стакан, медленно выпил брагу и, посмотрев на меня мутно зелеными глазами, не складываясь ни в поясе, ни в коленях, словно длинная дубовая чурка грохнулся на пол. Я потряс его за плечо — сосед крепко спал. Я с трудом закинул его на кровать, пошел к себе в дом, думая о том, что видимо прав целитель. — дубовка имеет свойство отрубать после двух стаканов не только женщин. Около калитки я остановился и посмотрел на окна веранды, где стояла койка соседа: интересно, на какой срок он отключился?

Около ног валялась наполовину обструганная чурка. Видимо дубовая.

1997 г.

 

Мастер

Дядя Паша прикрутил карбюратор на место, начисто вытер руки тряпкой, смоченной бензином, и сел в кресло водителя. Щелкнул ключом зажигания и моя машина без капризов завелась. Двигатель работал как часы.

— С тебя магарыч! — сказал дядя Паша, наш народно-автомобильный умелец.

— Бегу уже. Что будешь пить — «Смирнофф» или «Абсолют»?

— Фу, гадость! Купи спирт.

— Где же его купишь? — растерялся я.

— Ты что только на свет родился? Не знал, что я не пью ничего кроме спирта?

Я стоял, как школьник, потупив голову.

— Ладно не унывай. Беги в галантерейный. Купи три стограммовых «Тройных». Ну и бутылку водки, конечно. Для себя.

Я не стал спорить с дядей Пашей, чудаком и оригиналом нашего двора. И через 15 минут был около его гаража с заказом.

Дядя Паша постелил на капот газетку. Поставил два пластмассовых стаканчика, порезал огурчик, хлеб, отварное мясо. Скрутил пробку от «Тройного» и вылил себе в стаканчик ровно полпузырька.

— Чего глазами хлопаешь. Наливай себе водки, ведь «Тройной» пить не будешь?

— Нет, конечно.

Мы чокнулись и выпили за то, чтобы машина работала как часы. Затем выпили ещё по 50. И еще.

— Дядь Паша, вам не противно его пить?

— Дурак ты, парень. Одеколон пили многие великие люди…

— Например?

— Наполеон пил. А вообще…

Дядя Паша вылил себе в стаканчик ещё полпузырька и прочитал мне целую лекцию.

Оказывается одеколон был произведен на свет не парфюмерами, а медиками-фармацевтами. Поэтому пили его за здоровье! Одеколон когда-то заставали употреблять больных, прописывали его от простуды по несколько десятков капель в неделю. Советовали врачи принимать парфюм с вином, водой, а иногда и с теплым бульоном. Так вот, император Наполеон принимал флакончик одеколончика как стимулятор, перед важной битвой. Так утверждает его современница писательница Франcуаза Саган.

Так что двести с лишним лет назад появились первые любители одеколонного питья. А затем уже врачи столкнулись с таким явлением, как одеколонный алкоголизм. Причем, пили не только французы, но и немцы, бразильцы, парагвайцы, непальцы, малазийцы. Правда, русские выпивохи ещё не принюхались к новому питью. Но когда распробовали… Забитый советский народ в 60–70 годах пили одеколон в огромных количествах, совсем не подозревая, что его пьют и пили до него.

— Ведь что такое одеколон? — налив себе ещё полпузырька, спросил дядя Паша, и выпив все до дна, довольно крякнул Это 85 % чистого спирта. А остальное натуральные растительные экстракты. Своего рода — настойка. Настоящий одеколон, как хороший коньяк долго выдерживается в бочках. И только потом его разливают по флаконам.

Дядя Паша философствовал до самых сумерек. Он допил свои три пузырька «Тройного» и послал ещё раз меня в галантерейную лавку. Но магазин был уже закрыт. Я приволок ещё бутылку водки. Но пить её он вежливо отказался.

— Ты, если че с машиной, приезжай. Разберемся, починим. Только знай, что все агрегаты, на спирту работают. В крайнем случае на «Тройном»…

Он выдохнул амбре на морозный воздух, закрыл свой гараж и неуверенной походкой побрел домой.

1997 г.

 

Коллекционер

Однажды мне довелось познакомиться с уникальным коллекционером. Он был матерым трезвенником уже несколько лет, после того, как его трахнул третий инфаркт. А раньше ох, как любил выпить. А собирал он «нетрадиционные способы выпивки». А попросту те виды спиртосодержащих веществ, употребляя которые русский мужик получал алкогольный кайф. (к слову сказать, во времена антиалкогольной компании эти самые способы отслеживали и работники секретных отделов МВД. Каждый факт нетрадиционного употребления продукта фиксировался на бумаге и отправлялся в Москву, в специально созданный при МВД СССР отдел по испытанию антиалкогольного законодательства).

Так вот, своих бывших собутыльников мой Федосыч не только презирал даже сочувствовал им. Звонит ему порой старый знакомый по компании, спрашивает:

— Федосыч, как политуру пьют?

Федосыч в свои талмуды зырк и через минуту-другую рецепт выдает.

Так, мол, и так.

Полистал я записи Федосыча и лишь поразился народной смекалке и изобретательности.

В деревнях одной хлеборобной области вдруг стали исчезать последние комбикорма, в состав которых входили дрожжи. Были изобретатели, кто для крепости добавлял в самодельное пойло махорку, нюхательный табак, гашенную известь и даже… куриный помет. Большим успехом у похмеляющихся пользовались сэндвич с гуталином. Нет сам гуталин не ели. Намазывали его на хлеб, и спирт с гуталина пропитывал хлебный мякиш. Так вот, этим самым мякишем и похмелялись. Были деятели, они умудрялись пить разбавленный ацетон или морилку.

Есть факт, что в 19 веке врачи зарегистрировали в Сибири алкоголика, который надирался керосином. Между прочим об русском «уникуме» раструбил на весь мир немецкий этнограф Вильгельм Йост. Наши современники же пошли дальше — не брезговали политурой и средством для очистки стекол, называемым в народе «блошка». Советские моряки из судового НЗ употребляли даже жидкость для обтирания трупов. Конечно, особенным «аристократством» считалось употребление огуречного лосьона — влил пузырек и ощущение, что и закусил сразу. Употребляли и дихлофос — люди оказались живучей тараканов.

Все у Федосыча по конвертикам и по полочкам разложено. Кто и от чего отравлялся. Кто озверел, кто похудел… Заветная была у Федосыча мечта открыть музей истории употребления нетрадиционных спиртных напитков. А пока, каждую годовщину к Федосычу приходят друзья по бутылке, выставляются на столы, банки с гуталином, бутылки с огуречным рассолом и всякое другое из нетрадиционного. Но пьют, правда, только кристалловскую водочку. А об остальном вспоминают, как о «лучших» годах их безалкогольной жизни.

Федосыч, правда, не пьет, только стопарик поднимает.

1997 г.

 

Водка из нефти

Как-то Никита Сергеевич посетил нефтеперегонный завод. Генсека решили удивить, и на широком подносе поднесли рюмку водки с водкой.

Когда Хрущев её опрокинул в рот, ему сказали, что сея водка выгнана из продуктов переработки нети.

Удивленный вождь сразу занялся экономикой. «Сколько пшеницы и кукурузы мы ежегодно расходуем на водку?» Кто-то из свиты назвал внушительную цифру.

Внушительная цифра, как и водка из нефти ударили в голову и вождь произнес:

— Будем гнать из нефти… Пусть ученые просчитают…

И ученые просчитали. Не экономисты, а генетики провели исследования, в одной партии подопытных мышей в рацион добавляли пшеничную водку, другим — нефтяную. «Стадо», каждый день похмелявшееся «керосинной» быстро вырождалось.

Зато экономисты сделали вывод: водка из нефти и для народа была бы дешевле и для государства прибыльнее. Другой вопрос: смогла бы спасти нефтеводка страну, и её правительство, которое с прибылью не смогло распорядиться нефтедолларами, вырученными от продажи топливного сырья.

Кстати, спустя три десятилетия в честь известных нефтяных компаний были названы новые сорта водки. На этикетках бутылок было написано «Юкосовка» и «Лукойловка». Правда произведена сорокаградусная была не из нефти, а из отборного пшеничного зерна. Никите Сергеевичу такое расточительство на вряд ли бы понравилось…

1997 г.

 

Накаркал

Это было почти что в первые дни перестройки. Когда объявили борьбу с пьянством. Такое неудобство сразу появилось. Главный редактор, прошел по всем кабинетам и предупредил, что мы на рабочем месте — ни одной рюмашки. Все понятливо кивали головами: что, мол, мы не понимаем значимости момента что ли?

Однажды после рабочего дня заскочили в забегаловку пропустить по стаканчику и досиделись до позднего вечера, пока нас не выкинули из кафешки уборщицы.

Понятно: утром головы у всех троих словно ватой набиты. Никакие мысли мозги не посещают кроме одной — похмелиться бы. Блудили по отделам, вздыхали «Ох хреново» и проклинали портвейн. Редактор отдела предложил: давайте, кто меньше производных слов от матерного «хреново» напишет, тот и бежит за бутылкой, как раз полчаса до открытия винного отдела осталось.

Мы с редактором как-то упражнялись, что-то думали, а Славка написал лишь три слова: «Очень мне хреново» и не прочь был уже нестись к винной точке.

Через минут пятнадцать он был уже в редакции. Принес беленькую. Тут же открыли, разлили по стаканам. Славка и редактор сразу залпом выпили свое, занюхали рукавом. А я как посмотрю на стакан — сразу тошнить начинает. Не могу без закуски.

— Дай пей, ты! — торопит редактор отдела, — А то сейчас главный зайдет. Точно скандал устроит.

— Не каркай, — говорю ему в ответ и поднимаю стакан. Набираю воздуха в легкие и… не лезет.

Поставил его обратно на стол — не могу без закуски. Стали шарить по всем столам — может быть где-нибудь корочка хлебца завалялась.

Ничего кроме тараканов. В это время дверь открывается и заходит главный. Сразу к редактору, да так зло обращается:

— Ты когда месячный план сдашь?

Редактор и слова не успел сказать, а главный на стол зырк и стакан с водкой увидел.

— А это что такое? — угрюмо посмотрел он на Славку, хозяина стола. Мы с ним как не сговариваясь в один голос:

— Вода, Василий Дмитриевич.

— Вода говорите? Посмотрим, что за вода?

Подошел к столу, взял стакан, поднес к губам и небольшими глотками выпил все до дна. Даже не поморщившись, поставил стакан на стол и миролюбиво произнес:

— И, правда, вода.

Развернулся и к выходу. Уже в дверях в адрес редактора отдела прозвучала грозная фраза:

— Ты думаешь, мать твою, месячный план сдавать!

Когда главный ушел редактор отдела вздохнул с облегчением: фу, мол, пронесло. Довольный, похмелившийся.

Только вот мне ох как хреново было. Похмелился, называется…

1997 г.

 

Самогонщики

Один зятек со своей тещей самогон гнали. С утречка. Когда дело подходило к концу на пробу пшеничного к зятьку его друган пожаловал. Теще же, баба мало пьющая, ушла в свою комнату какой-то своей сериальчик смотреть. Да и не хотела она мешать молодым пробу снимать. К тому же все соседи и друзья зятька считали, что он и теща живут душа в душу. Впрочем, и сам зятек так считал.

Ну, так вот. Когда теща включила телевизор, зятек налил первача в чайник, поставил в раковину и включил холодную воду — для того чтобы выпивка охлаждалась. Холодная — она ведь лучше с солененьким огурчиком проходит.

Пока тот самогон, значит, охлаждался, они по полстакана теплого налили. Друган тут, поднес первач к носу, понюхал, да и засомневался в его крепости. Что в таких случаях делается? Конечно! Наливается самогон на стол и поджигается спичкой. И у зятька горючая жидкость сразу вспыхнула неоновым светом. Первач градусов под семьдесят получился…

После приемки в ОТК они чокнулись и глыдь, глыдь…

Друган-то сразу выпил — ему ничего. А у зятька последний глоток поперек горла встал. Крепкий, сволочь, не пошел. Закашлялся зятек, глаза на выкате, самогонка изо рта по бородище течет, а он раскорячился по середине кухни и размахивает руками, обращаясь к товарищу — постучи, мол, по спине. Тот принялся его по горбу наяривать. Теща из комнаты вылетела и с другого боку его трескает.

Когда приступ кашля-то прошел, зятек решил папироску подкурить. Дунул в мундштук, сунул её в рот, чиркнул спичкой и — вся борода, обильно смоченная первачом, тоже заполыхала неоновым светом.

Вторая часть концерта по эмоциональному накалу почище первой получилась. Зятек по бороде и щекам ладонями себя хлопает, стараясь пламя сбить. Друган по кухне носится, как потом выяснилось, одеяло искал, чтобы накрыть друга и прекратить подачу кислорода к его лицу. А теща, которая из кухни после первого отделения спектакля не успела выйти, кинулась к раковине за водой. Глядь — в посудомойке чайник с водой стоит. Она его хватает и на кухню. Да, словно с ведра, одним махом всю жидкость выплеснула на голову своему любимому зятю. То-то факел был! Благо, что друг одеяло-то все-таки нашел, да накинул на голову собутыльнику. Загасили пламя.

Зятек после того случая два месяца с ожогами в больнице пролежал. О многом передумал и пришел к выводу, что теща-то специально его на тот свет хотела отправить. С того дня никакого уважения и любви к ней зятек не испытывал…

1997 г.

 

Рационализаторы

Два выпивохи-самогонщика прослышали, что в местном клубе будет проводиться семинар «Использование спирта и водки в труде и быту». Подумали, может быть, кто-нибудь из изобретателей и рационализаторов получает водяру из камней или из снега гнать. Решили сходить, авось ноги-то не отсохнут.

В зале было полно этих самых изобретателей. Семинар начался, тут председатель и объявил тему, как ещё помимо питья можно использовать сорокаградусную.

Встает какая-то тетка лет 50 и спрашивает у зала с хитринкой в глазах, дескать, ну-ка, подумайте. Как можно грамотно использовать бутылку водки. Один из алкоголиков, пожав плечами, простецки шепчет на ухо своему товарищу:

— Что-что, будто сама не знает? Пить!

— А ещё что? — не унимается тетка.

— Похмеляться, — отвечает товарищу второй алкоголик.

— Эх вы, — говорит тетка, — Вот я водку использую для протирки мебели, которая имеет матовое покрытие. Наливаю в стакан граммов 50, добавляю туда столовую ложку подсолнечного масла, размешиваю и этой смесью натираю мебель, потом поликую суконкой. Дерево долго сохраняет ровный и приятный оттенок.

— У тебя с мозгами, все в порядке? — улыбается первый алкоголик и обводит взглядом семинаристов.

А тетка не унимается, рассказывает байки, дескать, если натереть внутреннюю поверхность новой кожаной обуви водкой, то туфли или ботинки станут мягче и свободней. А еще, если смешать 90 граммов водки с 10 граммами сока из грецких орехов, то можно покрасить волосы в натуральный каштановый цвет. А если в 50 граммов капнуть 10–15 капель мятного масла, то в течении часа никакие пчелы и осы не страшны.

— Вот дура, — говорит второй алкоголик, — Если я дерябну 100 граммов без всяких капель, то мне вообще никакой зверь не страшен.

Тут встает с места один мужик и говорит:

— А я вот водкой фотопленку после проявки чищу.

— А я, — вторит ему другой, — избавляюсь от перхоти.

Наша «дурная водка» лучше действует чем заграничный «Хеад Шолдерс». Достаточно помыть голову, а потом протереть водочкой. Правда, лучше использовать ту, которую пить невозможно, в которой много разных сивушных масел. Отличный эффект!

Затем встает какой-то очкарик и говорит:

— А я водкой очки протираю зимой. Иногда заскочишь в тепло, а потом снова на улицу — стекла тут же коркой льда покрываются. А протер линзы родимой — и гуляй с мороза в тепло и обратно.

Люди выступали один за одним и у каждого был свой рецептик, использования водочки. Одни в тесто добавляли для выпечки, другие три раза в день по сто граммов употребляли на голодный желудок для похудания (Это алкоголикам очень понравилось), третьи применяли при стирке как отбеливатель. А один совсем полоумный мужик, вдруг заявил, что заливает по 2–3 бутылки в бачок для смывания лобового окна в своем автомобиле. Мол, наша дешевая водка выполняет эту функцию дешевле и лучше любой иностранной незамерзающей жидкости.

Тут один алкаш не выдержал, да как заорет на весь зал:

— Вы что, гады, забыли те времена, когда за неимением водки, добывали спирт из сапожного крема? Жить хорошо стали и святой напиток в помои превратили. Не помните уже, что несколько лет назад только водка не подвергалась инфляции и была самой стойкой валютой. За неё водку, и работали, и приют давали, и кормили, и любили…

Плюнул он в сердцах, взял своего товарища за руку и говорит, пойдем отсюда, Витек. А товарищ ни ногой ни рукой не шевелит — сидит как мумия. Нашелся врач, пульс пощупал, в зрачки взглянул, пожевал губы: «Надо скорую вызывать, инфаркт».

1997 г.

 

О наливке

Во все времена русский человек наблюдал вокруг себя довольно примеров неутомимого, отчаянного пьянства. Глаз к ним так притерпелся, а слух так пообвык, что приснопамятное имя походя присваивалось многим предметам и местностям, вовсе не повинным в старинном грехе. Ни в одном языке нет такого мощного пласта «пьяной» топонимики, как у нас. Речку Пьяну и московские Наливки мы уже поминали. Но есть ещё Пьяный Бор, Пьяный Брод, Пьянский Перевоз, Пьяные Дороги, Пьяный Базар; до своего затопления стояли поперек Ангары два порога-близнеца: Пьяный и Похмельный. Только в Великую Отечественную переименовали город Пропойск — отличившейся при его освобождении дивизии пришлось бы, по установившейся традиции, присваивать имя «Пропойской» Сразу несколько больших сел и малых деревень красноречиво называются Пьяницами; несть числа Наливайкам, Винокуровкам, Опойкам, Выпиваевкам…

До чего ни коснись — везде найдешь своих «питухов». По закраинам пьяных болот растут пьяная трава и ягода-пьянишник. С пьяницы-цветка лесные пчелы носят «пьяный мед», ведом на Руси и «пьяный» хлеб — испеченный из зерна, пораженного особым видом грибка; ломоть такого хлебца вполне заменяет косушку, причем с теми же похмельными последствиями для человека.

А фамилии? Полистайте телефонный справочник Москвы. О Пьяновых, Пьянковых, Пьянишниковых, Пьянициных, Пьянчугиных, Опойкиных, Пьяницких, Выпиваевыхя даже не упоминаю. Но есть ещё Винниковы, Брагины, Бражниковы, Хмелевы, Водкины, Кабаковы, Похмельевы, Полугаровы, Сивухины, Рюмкины, Бутылкины, Штофниковы, Чаркины, Наливаевы, Винокуровы, Допиваевы, Загуловы, Лакаевы… Один в высшей степени интеллигентный гражданин с достоинством носит звучную фамилию Блевакин. Не станем лезть к соседям, но одну украинскую фамилию мы просто не вправе проигнорировать: Звечерупьяный.

Было бы не лишним упомянуть хоть несколько знаменитостей, принадлежащих к русскому «пьяному» кругу Однако число их оказалось столь велико, что поневоле пришлось отказаться от задуманного.

1997 г.

 

Хитрец

Одна почти столетняя бабулька гнала самогон. Всю ночь напролет. Из сил выбилась, ко сну клонить стало. Поняла, надо просить помощи у соседа. Оговорив условия (пару бутылок самогонки), сосед прервал свой сон, сменил старушку. Когда обнаружил, что пора идти за водой, сосед взял пустые ведра, отправился к колодцу. А в это время по деревне шли два участковых милиционера. Заметив дым, они припустили со всех ног: «Пожар!» Однако вскоре притормозили, переглянулись. И уже тихонько, крадучись, стали приближаться к баньке, в надежде накрыть самогонщика и примерно наказать. В баньке не было ни души. Затаились, стали ждать. А тут и мужик с двумя ведрами воды заявился.

— Ну, мужик, пиши объяснение. Сейчас мы тебе штраф выпишем. А мы-то думали вначале: пожар. Кто в четыре утра баню топить станет? А потом поняли, в чем дело, — делились пережитым участковые, радуясь успешному завершению дежурства.

Мужик почему-то хранил олимпийское спокойствие, не суетился. Написал объяснение, расписался, молча отдал участковому. Тот вначале нахмурился, а когда дочитал — расхохотался. Отдал прочитать коллеге. Тот тоже развеселился.

— Молодец, мужик! — похвалили они самогонщика. — С юмором у тебя все в порядке. Наливай!

…Как следовало из объяснения, в четыре утра мужик вышел до ветру. Увидев дым над бабкиной банькой, подумал, что пожар. Схватил ведра, побежал за водой. А когда прибежал, то увидел, что это вовсе не пожар, а два милиционера гонят.

1997 г.

 

Коньяк марки «ТГФМ»

Старожилы уверяют, что и по сей день в нашей орденоносной авиации очень даже активно пользуется спросом противоводокристаллизационная жидкость. Мало того, что её с успехом добавляют в авиационный керосин с целью водяной антикристаллизации, которая может по научным расчетам образовываться на высоте 10 тысяч метров при температуре минус 50 °C. Так ещё добавляют и во внутрь по причине похмельного синдрома или обыкновенного человеческого желания вообще что-нибудь выпить спиртного. А во времена сухого закона у работников авиапромышленности эта самая жидкость вообще ценилась на вес золота. По понятной причине: кроме этой самой жидкости и выпить, кроме лимонада, было нечего. А какие времена тяжелые наступали, когда жидкость вдруг в аэропортах заканчивалась. Самолеты и те в воздух не поднимались, не говоря уже об авиационном технике, страдающим с похмелья.

А однажды в связи с отсутствием этого «напитка» даже разыгралась самая настоящая трагедия. Правда, все закончилось без жертв.

А дело было так. Как-то эту жидкость, у которой имелось свое обозначение под аббревиатурой «ТГФМ» перестали завозить авиаторам. Надо попутно заметить, что такое бездарное решение властей обернулось для многих, как простых, так и ответственных, работников большими сложностями.

Судите сами, то надо попросить кого-то две смены отработать, то срочно запчасти достать. И без «стакана», как вы сами понимаете, тут никак не обойтись. А налил дести граммов — глядишь, и производство заработало как часы. Так вот содержимое в стакане заменяла та самая ТГФМ.

Опять же «коньяк» этой марки ценился не только авиаторами, то и жителями окрестных сел — в винных магазинах-то шаром покати… Вот и приобретали жители, соседствующие с аэропортом этот напиток у техников и летчиков по договорной цене.

Так вот, жуткое горе опустилось на окрестные земли и аэропортовскую площадь после того, как вместо ТГФМ в аэропорт привезли другую противоводокристаллизационную жидкость. Только теперь уже под аббревиатурой «И». И как назло, пришла цистерна с неизвестным термином как раз накануне всемирного праздника трудящихся 1 Мая. Многие посчитали такое положение происками ЦРУ. Все — и жители и работники аэропорта были в полной растерянности: можно ли пить жидкость «И» или нельзя, не знал никто. Пробовали с другими аэропортами связаться, не получилось, связь барахлила. А решение надо было принимать срочно: без «стакана» транспортный узел мог остановиться в любую минуту. И тогда в голову одного из руководителей аэропорта пришло спасительное решение — поставить эксперимент. На службе горюче-смазочных материалов этого авиапредприятия работал слесарь Кузьмич. Как говорят на Руси, «он пил все, что горит», причем каждый день. Решили посмотреть, как отреагирует организм слесаря на загадочную жидкость «И». Поскольку задача решалась всенародно, то не стали скрывать от руководства города этот эксперимент. Напротив, ко времени начала «испытаний» городские отцы подогнали к проходной аэропорта две «скорые». Поставили на уши и врачей в местной больнице — в отделении реанимации все было готово к оказанию помощи слесарю в случае, если жидкость «И» окажется непригодна к употреблению внутрь. Люди в то время ещё были сплошь и рядом порядочные, и начальник аэропорта не только взял на себя всю ответственность, но и самолично налил из цистерны стакан жидкости и понес её в слесарные мастерские.

Неизвестно, что пил Кузьмич накануне, но в этот день он как всегда мучился с похмелья, поэтому принял протянутый стакан с благодарностью, правда слегка удивившись, что его протягивает сам начальник аэропорта. Кузьмич залпом выпил стакан и, как ни в чем не бывало, опять взялся «точать детали» Все молчали и никто, опять же к удивлению Кузьмича, от него не отходил. «Наверное, хронометраж ведут», подумал Кузьмич, и принялся «точать».

А от начальника аэропорта и его помощников каждые полчаса городским властям летело сообщение: «Кузьмич все ещё «точает» или «Кузьмич» «точает» ещё с большим усердием и производительностью. Словом, ставили в известность, дескать, подопытный «кролик» как ни в чем не бывало продолжает работать и никаких признаков отравления не проявляется.

Когда истекли положенные для случаев отравления 6 часов, а Кузьмич работал как ни в чем не бывало, у людей словно свалилась гора с плеч жидкость «И» пригодна для употребления. Все сразу успокоились и все встало на свои месте. А начальник аэропорта был доволен больше всех: теперь предприятие будет жить и все работники аэропорта и жители соседних сел достойно отметят 1 Мая — Международный день солидарности.

30 апреля ночь была не по-весеннему морозная и на окрестных дорогах выступил иней. Зато ранним утром была отчетливо видна вереница человеческих фигурок, устремленных в сторону аэропорта. Люди шли с бидонами и чайниками, термосами и даже рукомойниками. Шли по проторенной дорожке в сторону аэропорта…

1997 г.

 

Ностальжи

Мучаясь страшной головной болью, я заскочил в современный пивбар, где потчевали каким-то зарубежным пивом с импортными чипсами и вовсе не из традиционных, измазанных рыбьими внутренностями и чешуей, пол-литровых кружек, а из длинных стаканов. Но когда трубы горят, разве будешь далеко отходить от дома, чтобы найти подходящее питейное заведение.

По старой советской привычке я заказал сразу три стакана и отошел к свободному дальнему столику. Первый бокал — залпом, второй наполовину. Теперь время передохнуть, привести в порядок мысли и оглядеться по сторонам. И тут перед моим столиком нарисовался он — постсоветский великовозрастный денди, дитя послевоенных лет с маслянистыми волосами, мятым лицом и пиджачком и с платочком, завязанным вокруг шеи «А ля Вознесенский». Он жалобно-просящими глазами смотрел на мои бокалы с пивом и ничего не говорил. Впрочем, все было понятно. Мое настроение просто обязывало привести в чувства коллегу по бурному вечернему застолью, и я, ни выронив ни слова, подтолкнул полный стакан в его сторону.

— Нет-нет! — тут же манерно всплеснул он руками, — Я не достоин бокала! Позвольте, сэр, опустившемуся до городской клоаки бывшему актеру драматического театра допить ваше…

Я не успел возразить, а мой незнакомец уже вливал последние остатки из стакана себе в рот. Вытерев тыльной стороной ладони губы и подбородок, он грациозно поставил стакан на стол, сел на краешек стула и представился:

— Мишка. Мишка Папахин. Можете не любить и не жаловать.

Выпитое мною пиво не только вернуло пошатнувшееся здоровье и бодрое расположение духа, но и располагало к неторопливой беседе. Но кто же беседует за пустыми столом? Я вытащил полсотни и положил на стол перед моим новым знакомым.

— Возьми, Мишка, ещё по два бокальчика.

Но бывший актер и не шелохнулся, грустно посмотрел на лежащий перед ним дензнак и только после этого почти шепотом спросил:

— Может портвейна?

— Где ж ты его возьмешь-то?

— Тут за углом коммерческая палатка. Там «Улыбку» продают. Двадцать три тыщи за бутылку. Не жалко? — кивнул он головой в сторону денег.

— Тогда возьми лучше бутылку «Смирнова»…

— Уверяю вас, лучше взять портвейна. Потому как после «Смирнова» вы не сможете пить портвейн. А после портвейна всегда безболезненно выпьете водки.

Я стал добр и милостив:

— Тогда бери себе портвейн, а мне четвертинку водочки.

Через десять минут, опрокинув стакан «Улыбки», он рассказывал о себе. Несостоявшийся Ильинский, бывшая тень Янковского. Ах, а сколько портвейна они выпили с Далем. Он пробовался на роль Мюллера в «Семнадцать мгновений», но в последний момент место занял Банионис. А бесконечные застолья за кулисами по поводу восхитительных премьер! Конечно, он врал. Я в этом нисколько не сомневался. Но прерывать его не хотелось. Выпитая стопка «Смирнова» настраивала на лирический лад.

— А что до портвейна-то опустился? — спросил я его, когда он под столом наливал себе в пластмассовый стаканчик сто пятьдесят граммов «Улыбки».

— Нет, не опустился. — допив последний глоток, сказал он и достал из кармана усыпанную табаком карамельку. — Я всю свою сознательную и бурную жизнь любил только портвейн. Если помнишь, был «Агдам» — по 2.12. «Иверия» — 2.07, «Чашма» — 2.42, «Кавказ» — 2.12, «Жевторанг» — или как его? короче, 2.62. «Гратиешты» по рупь семьдесят восемь за 0,5. Опять же «Алабашлы» — 2.62, виртуозный налиток. «Сахра» — 2.27. А этот замечательный букет по 2.10 — «Лидия», «Анапа». Вот, «Улыбка» из той же серии! Потом, простите, напиток «Яблочко». Рупь двадцать две, между прочим. С хлебушком. Прямо в нем хлебушек размачиваешь — и… как к себе домой. А по большим праздникам не западло было и хересу взять по 3.10. Это, конечно, вызов, но не опускаться же было до водки на троих. Я за всю жизнь только несколько раз «троил». Скучно. Всосали по стакану, и все. А поговорить? А душа? Где душа, я вас спрашиваю? Нет её. Сорок градусов убивают порыв и губят нравственность. Недаром Федор Михайлович Достоевский говаривал: водка зверит и скотинит человека! Или эти слова графу Толстому принадлежат? Надо ж, запамятовал… А портвейн побуждает.

— Побуждает к чему?

— К тому, чтобы пойти и взять еще.

Я сразу сообразил, что эти слова предназначены мне. Достал и выложил на стол ещё полтинник. Глаза, наполненные туманом моего напарника загорелись с новой силой и пятидесятитысячная тут же исчезла в его кармане. Он тут же догадался, что тема нашего разговора мне нравится и затараторил:

— Эх, юность! Мои босые ноги были обуты в сандалии, и шею, как и сегодня, покрывал мамин шелковый платок. В сложную для каждого юноши пору, когда я заканчивает половое созревание и боролся с венерическими заболеваниями, всегда ходил в кинотеатр «Ударник» на просмотр индийских фильмов. Там я грыз семечки и производил дегустацию недорогого портвейна. И тогда ещё понял, что портвейн — напиток неожиданный. Никогда не знаешь, что в нем и как отреагирует организм. Положим, вы пьете по такой схеме: водка сухое — пиво — водка — портвейн — пиво — сухое — портвейн — водка. Нетренированный человек такой схемы никогда не выдержит.

— Ого! — только и смог произнести я, поразившись такой гремучей смеси. А он, удовлетворенный, произведенным на меня эффектом, спросил:

— А вы мешали?

— Ну а как же! Люблю коктейли. Но по особому рецепту.

— Ну-ка, ну-ка…

— Беру 50 граммов водки, туда наливаю ещё 50 граммов водки, потом по вкусу добавлялось ещё 50 граммов водки. А затем в емкость бросаю пару кубиков льда… для разнообразия. Назывался коктейль «дважды альтерированная двойная доминанта». Три заказа — и в отрубе…

Он махнул рукой:

— Фигня! Таким как я, кто за годы досконально изучил портвейн, не страшно уже ничего. Вот мы как-то на гастролях с Олегом (Тут он назвал имя известнейшего современного киноактера) слонялись по областному городку. Была у нас какая-то мелочь и две пустые тары в портфеле. Взяли, помню, чего-то такого красного, правда, не сыру, а свекольных котлет на закуску. Так вот, мой напарник пил большими глотками и сразу, отчего сблевал после первой же бутылки. А я по науке. Конечно, врать не стану, букет не нюхал, но тысяча двести пятьдесят граммов небольшими глотками ушли, как здрасьте. И ничего… Так что после вашей водки, предлагаю выпить стакан «Улыбки». Допьем бутылку и я побегу за новой.

— Нет, нет и нет, — самопроизвольно включился я в спор. — Я оставлю портвейн вам и его изобретателям португальцам. Мне по нраву традиционный русский напиток, русским человеком и изобретенный. И чтобы там ни говорил Достоевский насчет скотства и зверства, а захватившая весь Союз эпидемия «русских троек» мне очень нравилась. Никаких скандалов не было. Встретились, сложились, купили, выпили, закусили и по домам. Никаких драк и все довольны. Даже жены. А какого качества водка была? Пальчики оближешь. «Московская особая», «Столичная» и «Экстра». А потом, если помните, к ним добавились «Посольская» и «Сибирская», «Лимонная» и «Пшеничная»., «Кубанская» и «Старка», «Перцовка» и «Зубровка». И все в пределах четырех рублей. Страна зачитывалась Хэмингуэем и Ремарком, а жители самого читающего государства в мире хотели подражать главным персонажам их романов. И тоже пили водку из стаканов. Только граненых, потому как других не было. А на закуску — один беляшик и, извините, рукав. Нет, такое не забыть…

— Вот-вот, как же помню, помню. — успел вставить он грустную реплику, — По СССР распространялось повальное пьянство, жертвой которого мне пришлось стать.

— Но это было именно пьянство, а далеко не алкоголизм. — парировал я, — А что плохого в веселом пьянстве? Сам великий царь Петр любил выпить водочки и повеселиться!

Но он оставил мои слова без внимания и продолжал вспоминать о своем.

— А сейчас портвейновского ассортимента не стало и я в отчаянии. Вот, «Улыбка» — и весь список. Правда, помнится, в годы борьбы с пьянством, когда я ещё в театре служил, мне подарили какой-то коллекционный массандровский 56-го года. Но это все какая-то ерунда. Да и понятно: если его с 56-го года так никто и не покупал… Короче, кошмар. Нынче растет поколение людей, которое никогда не пробовало ординарного портвейна.

— Зато сколько сортов водки стало! — опять возразил я. — Впору поменять пристрастие.

— Сплошная контрабанда. Хоть жизнь моя теперь и никчемна, но водку стараюсь не пить. Дабы раньше времени не сыграть в ящик. И… позвольте с вами не согласиться. А даму свою вы тоже будете потчевать водкой?

— Наверное, нет.

— Вот, видите. А от портвейна она не откажется. Русские женщины ужасные сладкоежки. И стакан «Лидии» с шоколадной конфеткой доставит даме истинное наслаждение. Правда, женская половина сегодня все больше импортные ликеры предпочитает. А как раньше было экстравагантно! Взял портвейну, пошел, извините, к бабе. И даже бабе от этого хорошо.

Он достал из-под стола бутылку. Она была почти пуста.

— Ну, я, с вашего разрешения, побегу ещё за одной. Вам взять ещё чекушечку?

— Пожалуй, — согласился я.

— Сию минуту, — сказал он и исчез.

Я просидел ещё с час, разбавляя водку пивом, а он так и не вернулся. Обидно, что ностальгический наш спор был так и не завершен. А денег — вовсе не жалко. Это товар наживной. Конечно, когда голова на плечах.

1997 г.

 

Месть

Один мужик со старинным русским именем Пантелей, самогонку гнал. Безбожно. На продажу. Жрать-то что-то надо. И такая у него самогоночка получалась — пальчики оближешь Местные жители, когда выпить слишком сильно хотелось, не в магазин бегали, а к нему, Пантелею. Во-первых, в отличие от магазинной фальсифицированной водки, в которой едва-едва набиралось градусов тридцать, у Пантелея самогоночка ясным пламенем горела — впору вместо керосина лампадки наполнять. Во-вторых, торговал знатный самогонщик и день и ночь. В любое время суток постучи в окно, протяни деньги, и получишь бутылку. Хочешь лимонную. Хочешь ванильную. Даже женьшеневая имелась — для тех мужиков, кто в постели слаб. В третьих, что самое главное, самогонка стоила в два раза дешевле, чем в магазине. Вот и бегала мужская половина всей округи к Пантелею. И рабочие, и инженеры, и учителя местной школы знали заветный дом, и даже милиционеры, которые по закону должны были искоренять подпольное производство крепких спиртных напитков и преследовать нарушителей.

Многих самогонщиков повязали милиционеры, а вот народного умельца Пантелея никогда не трогали. Потому, что представители службы общественного порядка пользовались в его доме неограниченными льготами. Не все, конечно, а только двое. Пантелей всегда поил их бесплатно, в любое время выдавал на каждое милицейское рыло по паре бутылок. Конечно, такая льгота была не бескорыстной. Милиционеры не только не разоблачали Пантелея, но и даже предупреждали о готовящейся облаве на самогонщиков. Придут бывало, усядутся в саду и требуют официанта и директора в одном лице. То бишь Пантелея.

— Пантелюша, наливай. Клиенты есть и пить хотят.

И Пантелей тут как тут. С огурчиками, квашеной капустой, картошечкой:

— А что пить будете? — спросит услужливо.

— Кальвадос…

— Яблочную значит, — уточняет Пантелей и бежит в свои подвалы.

Хлопнут ребята бутылочку другую, затарят карманы дармовым пойлом и небрежно через плечо в виде расплаты бросят:

— Завтра антиалкогольный рейд будет проводиться. Ты спрячь свои аппараты подальше.

Порой в саду так укушивались, что Пантелей на своем стареньком «Москвиче» развозил клиентов по домам. А однажды с девицами приперлись, выпили как следует и давай в полуобнаженном состоянии фотоаппаратом щелкать. После вакханалии разбрелись со своими дамами по домам, а фотоаппаратик в саду и забыли. Пантелей пленочку-то и проявил на досуге. Снимки — хоть в «Плейбой» посылай.

Ни разу милиции не удалось поймать Пантелея на месте преступления. Ни когда гнал, ни когда продавал. Но беда все-таки пришла.

Как-то в очередной раз нажрались милиционеры в саду и забыли зачем пришли. Не сообщили Пантелею о готовящемся рейде. По утру нагрянула милицейская облава и застала самогонный аппарат в рабочем состоянии. Из погреба вытащили во двор три ящика отборной самогонки. От счастья, что удалось поймать самого злостного самогонщика, стали тут же акт составлять о нарушении законности.

— Ну, что Пантелей, сколько ниточке не виться… Словом, собирай манатки — срок получишь.

Обидно Пантелею стало, что два его осведомителя накануне ели, пили, веселились, а о деле сказать не удосужились. Тут и пришла ему в голову сумасшедшая идея.

— А не хотите ли, граждане оперативники, взглянуть на компромат? — спросил Пантелей.

— Какой у тебя ещё может быть компромат? — развеселились милиционеры. — На кого?

— На вас, граждане оперативники. На вас…

— Ну показывай, показывай, — ещё сильнее рассмеялись блюстители закона.

Слетал Пантелей в дом, вытащил из комода фотографии и подает милиционерам.

— Полюбуйтесь, как ваше доблестное войско в окружении девиц легкого поведения у меня в саду мою же самогонку трескает…

Полистал главный оперативник фотографии и только присвистнул:

— Откуда у тебя, враг народа, эти снимки? Да ты знаешь, что мы с тобой сделаем?

— А я попрошу своего сына дубликаты этих снимков в «Плейбой» и в центральную газету послать, — нисколько не испугавшись парировал самогонщик. — Я свою получу, но и ваша контора мировую славу приобретет.

Такой оборот дела, конечно, не понравился представителям карающих органов, ну и начался торг. Пантелей отдает все пленки и фотографии, а ему в замен, свободу. Аппарат тут же уничтожили, самогонку по грядкам разлили, акт о задержании и привлечении порвали на мелкие кусочки, а Пантелей отдал свой компромат. На том истории бы и закончиться. Но вышел президентский указ, в котором отныне запрещалось карать частных производителей зеленого змия. И Пантелей заказал на местном насосном заводе новый агрегат для производства этой самой…

А тех двоих из рядов доблестной милиции все-таки уволили. Говорят, за аморалку…

1997 г.

 

О чем поет под крылом самолета…

Бригадир овощеводов совхоза «Заря» Евдокимыч вынул из родника последнюю бутылку водки. Лихо сбил пробку, разлил по стаканам и, отмахнувшись от кровожадных комаров, в который раз произнес свой неизменный тост:

— Эх, пей не робей, а как выпьешь не жалей!

Мы чокнулись, выпили, захрустели малосольными огурчиками, с грустью поглядывая на пустую бутылку, которая заняла место рядом со своими тремя сестрицами-близняшками. Вечер был бесподобный, разговор задушевный и душа, естественно, требовала продолжения праздника.

— Может быть, ради дорогого гостя заглянем в карманы, да ещё на одну наберем? — оглядел членов своей бригады Евдокимыч.

Все, как по команде, стали шарить по карманам. И в кепку бригадира полетела железная мелочевка. Я тоже похлопал по карманам, показывая, что кроме обратного билета на поезд, в них ничего не было.

— Восемнадцать рубликов, — поджал губы Евдокимыч и почему-то добавил, — Ровно столько, сколько я получаю за два рабочих дня. А водка в нашем коммерческом магазинчике стоит двадцать пять.

— А может быть она тебе в долг даст, Евдокимыч? — безнадежным голосом спросил совсем ещё молодой овощевод Коля.

Бригадир в ответ лишь махнул рукой, мол, как же даст! Догонит и ещё раз даст! Наступило тягостное молчание. Но все трое членов бригады то и дело умоляюще бросали взгляды в сторону тракториста Михалыча — мужика лет сорока пяти, который за все время нашего застолья тихо сидел около костра, подбрасывал палки в огонь и лишь иногда подавал короткие реплики. Наконец, Евдокимыч не выдержал:

— Михалыч, может выручишь, по-шустрому слетаешь к Кабанихе в Микулино? Пока совсем не стемнело.

За время своей командировки я успел объездить весь район и знал, что от «Зари» до Микулино не меньше восьми верст. Тоскливо поглядел на «Беларусь» с тележкой, в которой на реку нас доставил Михалыч и в уме прикинул: если Михалыч и согласится «слетать» в Микулино, то вернется обратно не раньше чем через полтора часа.

— Сами знаете, что пьяный за рулем преступник.

— Да ладно тебе, Михалыч. На прошлой неделе корову-то свою летал искать. А сейчас общественный интерес соблюсти не хочешь. Слетай, не выкобенивайся. На восемнадцать рублей Кабаниха тебе пару бутылочек самогона продаст. А это, считай — три сорокаградусной водки будет.

Михалыч, видимо, согласившись, отчаянно махнул рукой, поднялся и кивнул в сторону молодого Кольки.

— Пошли пропеллер крутанешь.

Они быстрыми шагами удалялись в сторону огородов.

— Какой пропеллер? — с удивлением спросил я у Евдокимыча, когда они, обойдя «Беларусь» с тележкой, совсем уже скрылись из виду, — Разве они не на тракторе?

— На самолете! Ты что не знал? Разве тебе не говорили?

Я с подозрением посмотрел на бригадира: во заливает! А тот без зазрения совести врал дальше.

— Михалыч у нас голова! Конструктор! Из деревяшек аэроплан построил, приладил к нему лодочный мотор и летает себе на здоровье.

— Евдокимыч, может быть ты выпил лишнего?

Я хотел сказать ещё что-то о нелепости его пьяных фантазий, но за спиной вдруг затарахтел какой-то агрегат, так напоминающий работу отбойного молотка, и через несколько секунд в десяти метрах над нашими головами в сторону Микулино пролетела четырехкрылая этажерка.

— Во! Гляди, Фома неверующая, — устремил в сторону летательного аппарата указательный палец Евдокимыч.

Я был ошарашен. А Евдокимыч, убедившись, что мне и в самом деле ничего не известно об их деревенской достопримечательности, принялся с жаром рассказывать о самолете, словно боясь, что его кто-то опередит.

— Для взлета хватает ста метров, для посадки — вдвое меньше. А приземляться аэроплан может практически везде. На дороге, на поляне, даже на огороде.

— Не пикировал? — поинтересовался я.

— Ни разу. Три года летает и ни одной аварии. Правда, несколько раз в полете у него бензин заканчивался. Тогда он планировал к ближайшей бензоколонке и подруливал на своем агрегате прямо к окошку кассирши. А бывала садился на шоссе и там стрелял у водителей топливо. Аппарат-то на семьдесят шестом работает.

— А милиция? — поинтересовался я.

— А че ему милиция? Он же не в Копенгаген и не в Москву рейсы совершает. Летает потихоньку в своем районе.

В смеркающемся небе вновь раздался стук отбойного молотка. Летательный аппарат сделал вираж и приземлился в ста метрах от нашего костра. Через пять минут подошел и сам Михалыч, распахнул куртку и стал выкладывать на траву бутылки. Четыре штуки. Одна к одной. И все вмиг забыли о самолете.

— И как же тебе четыре штуки удалось заполучить? — несказанно обрадовался бригадир. — Денег было на две!

— Я ей мешок сахара закинул. Кабаниха давно просила. В их-то сельмаг по такой раскисшей дороге ни одна машина проехать не может…

… Евдокимыч лихо сбил пробку, разлил по стаканам и, отмахнувшись от кровожадных комаров, опять произнес свой неизменный тост:

— Эх, пей не робей, а как выпьешь не жалей!

К четырем пустым бутылкам прибавилась ещё одна, уже пятая сестра…

1997 г.

 

Не кочегары и не плотники

В одном городке Магаданской области совсем холодно стало. Одну за другой стали закрывать котельные по одной простой и довольно-таки банальной причине: мазута не хватало. А раз топливо поступало с перебоями и котельные не всегда пускали дым из труб, значит и зарплату истопникам выплачивали нерегулярно. В один месяц дадут, а потом на целый квартал, как говорится, выходной объявляется. Нет работы — нет и денег. Черт бы его побрал этот мазут: городок-то находился в южных широтах, и население научилось разогреваться водочкой. Тронешь батарею в доме — холодная, пропустишь стаканчик — и вмиг согрелся. Поэтому, когда трубы дымили, население вело трезвый образ жизни, а когда паров не испускали, все ударялись в беспробудную пьянку. Но речь не о холоде, а о том, что, став по сути дела нищими, все истопники и котельщики, стали увольняться. Даже когда от случая к случаю появлялся мазут, топить печи уже было некому и население скупало в коммерческих палатках водочные запасы.

Надо отметить, что не только местные коммерсанты были довольны таким положением. Из всех уголков нашей необъятной родины в этот небольшой городишко стали приходить огромные фуры, груженые разными видами спиртопродуктов. Ах, какой водки только не было в этом городке! «Горбачев», «Ельцин», «Жириновский», «Брынцаловка»… А вы видели когда-нибудь водку с этикеткой «Чонкин»? А в честь нашего великого оружейника «Калашников», которую в этот небольшой городок завезли предприниматели из Челябинска. Из Владимирской области доставили водяру с названием «Хреновина», из в Саратовской — «Что делать?» и даже «Осторожно, ГАИ!», из Тамбова привезли водку с этикеткой «Тамбовский волк», из Сочи — «Белое солнце Адлера» с изображением на этикетке героя известного советского боевика Сухова. Местные жители попробовали и сорокоградусной с названием «Три Гайдара», «500 граммов Явлинского», «Лужкофф», «Глаза Федорова», «Шахрайка» (казацкая водка), «Рыбкина радость», «Салют, Зюганов!» И это уже не говоря о том, что от всяких «Русских», Столичных», «Гжелок» и «Заваленок» прилавки просто ломились.

Эх, и веселая жизнь настала в городе, несмотря на обрушившиеся холода.

Но нежданно-негаданно пришла другая беда. На должность самого большого налогового начальника в стране поставили очень уж крутого человека. И этот крутой приказал своим подчиненным, которые в этом городке, как и все остальные согревались известным народным способом, пройти по всем палаткам, киоскам и магазинам, найти не сертифицированную и некачественную водку изъять её и взять под стражу, чтобы потом разом уничтожить.

Приказ есть приказ. И как бы люди не коченели от холода, а колонны грузовиков с подпольной водкой потянулись к складам налоговой инспекции. Ужасное количество сорокаградусной скопилось. Такое количество, что если бы снова случилась Великая Отечественная война, то всем солдатам хватило бы на каждый день по чарке. Но крутой треснул кулаком по столу и отдал последний приказ: уничтожить!

А в это время умные головы догадались, что, смешав огромное количество водки с небольшой порцией мазута, можно снова заставить работать котельные. Какая разница, как уничтожать? Можно давить гусеницами тракторов, а можно сжигать в котельных. И во всех местных газетах вышли объявления: «Требуются истопники и кочегары с гарантированным окладом».

Шила в мешке не утаишь. И весть о том, на каком топливе будут работать котельные вмиг облетела весь город. Что тут началось! Не то, что дипломированные инженеры мечтали взять лопату в руки, доктора наук и те предлагали свои услуги. Многие даже отказывались от «гарантированных окладов» и соглашались выходить на работу по зову сердца.

Штат укомплектовали, и котельные снова задымили. Понятно, по какой причине кочегары за несколько дней вышли в люди и сделались новыми русскими. А горожане, желающие приобрести бутылочку шли не в магазин и не в коммерческую палатку, а к дверям котельной. Там сорокаградусную можно было приобрести вдвое дешевле, чем гастрономе или киоске.

А крутой налоговый начальник опять треснул кулаком по столу и приказал проверить, вся ли водка сгорает в топках? Когда контролеры побывали в котельных, их изумлению не было предела. Все кочегарки как одна все это время исправно работали на мазуте. Копнули налоговики поглубже и выяснили, что предприимчивые коммерсанты на несколько лет обеспечили котельные нефтяным топливом, и водку туда же подвозили. Только не для сжигания, а для продажи. Так и совмещали кочегары свою основную специальность с профессией продавца, напевая: «Не кочегары мы не плотники, а торговые работники».

1997 г.

 

Потоп

Первый раз Коля Бурыкин залил соседей снизу, когда в ванне охлаждалось теплое пиво. А они с товарищем в это время сидели в комнате и смотрели кинофильм «Самогонщики». Вот смех! Три известных на всю страну актера, изображали забулдыг, лихо гнали первач, тут же его, поджигали, пробовали и в конце концов так укушались, что Коля и его товарищ, забыв обо всем на свете, ржали до слез и не вспомнили о включенном кране с холодной водой. О том, что два нижних этажа были напрочь затоплены, им напомнила соседка снизу. Она ураганом ворвалась в Колину квартиру, тут же кинулась в ванну, где охлаждалось «Жигулевское» и принялась разводным ключом крушить бутылки со слабоалкогольным напитком.

Между прочим, соседка снизу являлась женой того самого товарища, который вместе с Колей смотрел телевизор и ждал, когда охладится пиво. Скверная бабища, надо сказать!

Случается же такое, что два члена среднестатистической семейной ячейки могут питать к соседу совершенно разные чувства. Так вот, товарищ, который жил этажом ниже, очень даже уважал Колю Бурыкина, а его вторая половина яростно ненавидела. Скорее всего за то, что её благоверный большую часть свободного времени проводил вовсе не с супругой, а с ним, Колей. Но разве виноват Коля Бурыкин в том, что соседу с нижнего этажа больше нравилось именно его общество?

И хотя соседка брызгала слюной и обещала обратиться в суд с требованием о выплате неустойки за затопленную квартиру, дело все-таки обошлось положительным образом. Целую неделю Коля и его друг по нижнему этажу переклеивали обои, белили потолки и заново перекладывали вздыбившийся паркет. После работы втихаря выпивали бутылочку, обсуждали важные геополитические темы и расходились отдыхать. Когда ремонт был выполнен скверная бабища утихомирилась.

Но не прошло и квартала, как Коля Бурыкин затопил соседей снизу второй раз. В сложные экономические времена, обрушившиеся на страну, когда всюду происходили задержки с зарплатой, а алкогольная продукция каждый день дорожала, Коля решил сам заняться самогоноварением. При этом, если Коля что-то задумывал, то никогда не ограничивался малым, а делал масштабно. Приволок в квартиру шесть сорокалитровых бидонов, в которых перевозят разливное молоко, залил их водой и заправил дрожжами.

Через неделю, когда они с закадычным соседом по нижнему этажу выгоняли первую партию доброкачественного самогона, получилось все, как в том самом кинофильме. Первач тут же поджигали, пробовали, затем сливали в освободившийся из-под браги бидон и, в конце концов, так укушались, что вместе и уснули в «производственном цехе» — на голом кухонном полу. Но то ли сам Коля, то ли его друган во время сна неловко дрыгнул ногой, тем не менее наполненный самогоном до краев бидон перевернулся.

Ах, какое счастье, что никто из них не додумался закурить! Разлитый по полу первач моментально бы вспыхнул синим пламенем, и никто бы не дал гарантии, что соседка снизу не осталась бы на всю оставшуюся жизнь вдовой.

К счастью пожара не произошло. Но сорок литров разлитого самогона проникли во все половые щели, и соседка снизу тут же узнала, чем занимался в гостях её муж в свободное от работы время. Нет, она не стала, как в прошлый раз врываться в Колину квартиру, а во весь дух побежала в отделение милиции.

Пока ничего не понимающего и полупьяного Колю допрашивали в качестве ответчика, главный свидетель — сосед снизу, — куда-то исчез. Коле уже выписали и постановление о штрафе в размере ста целковых и предупредили, что в следующий раз наказание за самогоноварение будет более строгим, а сосед все не появлялся. Только, когда работники правопорядка оставили его в покое и удалились, с нижнего этажа послышались душераздирающие крики. Сначала Коля подумал, что скверная бабища устроила жуткую расправу над своим мужем, но, когда осторожно выглянул за дверь, то обнаружил, что вовсе не супруга, а супруг занимается воспитанием непутевой женщины. И ведь было за что.

Через полчаса Коля сидел в гостях на кухне у своего товарища. Приятно пахло первачом. С потолка и стен слетали капли живительной влаги и устремлялись в заботливо расставленные по всему полу, столам, тумбочкам и табуреткам посудины — кастрюльки, ковши, кружки и даже в хрустальные фужеры. Как только бокалы наполнялись, они их торжественно поднимали. Ну, в самом деле, не пропадать же добру даром. Тем более самогон прошел и вторую, незапланированную очистку.

Из закрытой комнаты слышались всхлипы поставленной на место супруги. Она была под домашним арестом…

1997 г.

 

Домигались

— Что будем пить? — спросил я Вальку, оглядывая заставленные бутылками полки коммерческого магазина.

— Как всегда — «Распутина».

— Одну?

— Бери пока одну. Не социализм — в очереди стоять не надо. Мало будет — ещё возьмем.

Я бережно опустил бутылку в карман куртки, и мы пошли к старой беседке.

— Что-то не забирает, — сказал Валька, когда мы пропустили по второй.

— Действительно, ни в одном глазу. — подтвердил я.

Валька взял со стола бутылку и принялся изучать этикетку. Гришка Распутин весело улыбался и заговорщицки подмигивал. Ни с того ни с сего, глядя на портрет любимца последней императрицы, Валька тоже подмигнул правым глазом. Потом левым. Затем снова правым.

— У тебя что, нервный тик? — спросил я, — Лучше разлей ещё по сто. Авось и заберет…

— Не заберет, — категорично замахал головой Валька, — Это подделка!

— Откуда такие выводы? — удивился я.

— Смотри, — держал он передо мной бутылку с «кристально чистой» в вытянутой руке, — Настоящий Распутин мигает правым глазом, а этот — левым.

— Ты что, знал, каким глазом подмигивает настоящий Распутин? — ухмыльнулся я, в то же время восхищаясь его наблюдательностью.

— Не остри. Мы купили левый товар. Пошли обменивать?

— Или на свою задницу приключений искать?

— Нет. Бороться за справедливость.

— Продавщица, которая продала нам «Распутина», внимательно посмотрела на этикетку, затем на нас, видимо оценивая степень нашего опьянения. Убедившись, что мы пока ещё твердо стоим на ногах, с иронией спросила:

— Какая вам разница, каким глазом он подмигивает? Может быть в одной партии он подмигивает правым, а в другой левым…

— Это вам без разницы. А нам даже очень большая разница. Распутин всегда должен подмигивать только правым. Верните деньги или дайте того, у которого закрыт правый…

Она ещё раз посмотрела на Вальку и теперь, уловив от него водочный запах, смело скрутила фигуру из трех пальцев:

— А это видел, пьянчуга проклятый. Да я сейчас милицию…

Валька ухитрился вырвать из её рук бутылку с фальшивой наклейкой и мы вышли из магазина.

— Пошли…

— Куда?

— В общество защиты потребителей, а потом в милицию.

— Ты с ума сошел! Нет, меня уволь. Я куплю пару бутылочек пива — и домой.

— Как знаешь, — сказал он, и мы расстались.

На другой день ближе к обеду раздался телефонный звонок. Это был Валька.

— Хочешь спектакль увидеть?

— Ну и что?

— Подходи к коммерческому магазину, где мы вчера «Распутина» покупали.

Я решил проветриться. Около входа в магазин стояли два бойца ОМОНа в черных масках. Продавщица терла платочком глаза. Несколько человек выносили картонные коробки с водкой и загружали их в автофургон. На ящиках была наклеена этикетка. Как на бутылке. Гришка мигал левым.

Домигался…

1999 г.

 

Копытный

Всей молодежно-агитационной бригаде, в которую входили начинающие эстрадные певцы, подающие большие надежды кандидаты наук, лауреаты всяких премий, а также писатели и публицисты, сочинившие не менее одного произведения, захотелось выпить. Но это дело казалось абсолютно безнадежным, потому что судьба занесли молодежную «агитку» в такую Тмутаракань, что мечтать о качественной выпивке было не реально.

Обалдевшая от невыносимых условий артисточка сложила руки перед собой, приняв позу молитвы и покаяния, и взмолилась обращаясь к мужской части коллектива: «Бога ради! Ну сделайте что-нибудь. Купите где-нибудь самогона! Наверняка в этой деревне его гонят!»

— Еще как гонят! — подтвердил сопровождающий нашу бригаду ответственный работник из района, — И из свеклы гонят, и из патоки, и даже из комбикорма. Ядреный самогон гонят, но вонючий!

Сопровождающий, показывая какой ядреный и вонючий бывает в этой местности самогон, закрыл глаза и, издавая утробные звуки, затряс головой брр-р-р…

— Ну так купите вонючего! — раскричалась артисточка, — Как вы не понимаете: скучно ведь без самогона! Тоже мне мужики называется…

Она как заправская драматическая актриса откинулась уткнула головку в подушку и патетически разрыдалась.

— Тогда надо искать копытного, — со знанием дела сказал сопровождающий работник.

— Какого ещё копытного? — почти в один голос изрекла вопрос мужская часть коллектива.

— Копытным на местном наречии называют гонца. Копытный знает всех самогонщиков в районе. Знает, кто гонит из патоки, кто из томатной пасты, а кто из куриного помета. Копытный, как бы связной между продавцом и покупателем. Никто из самогонщиков чужаку даже бутылки не продаст — все через копытного.

— Смотри-ка, — изумился молодой кандидат экономических наук, — Дело поставлено не хуже, чем у наркомафии!

Сопровождающий не обратил на подвох никакого внимания. Добавил несколько пропагандистских фраз о том, что в деревнях черноземной части России ещё жива память о горбачевских временах, когда самогонщиков чуть ли не выжигали каленым железом. И теперь даже совсем молодые мужики, которых в детстве пугали словом «коммунист», все равно боятся открыто торговать самогоном. А потому в каждой из деревень введены суровые правила конспирации — отпуск в одни руки — только через копытных.

По всему было видно, что наш «телохранитель» и сам не прочь отведать самогоночки. Он вытащил из кармана пиджака видавший виды бумажник, вынул из него десять рублей и обвел взглядом молодежный коллектив «заговорщиков».

— Ну так что, кликать копытного?

— Кликать! — разом подпели все и стали бросать на колени сопровождающему денежные купюры. Даже кандидат экономических наук не остался в стороне и положил на угол стола две пятирублевые монеты.

Через пять минут перед коллективом агитбригады нарисовался копытный.

Это был человек лет сорока. Пару дней не брит, суток шесть не чесан. На плечах мешком висел двубортный пиджак. Вторую часть костюма дополняли выцветшие и застиранные до дыр, хлопчатобумажные с отвисшими коленками тренировочные штаны. Зато пальцы ног и пятки скрывали пока ещё добротные китайские кроссовки. Все тут же сообразили, что без этих самых кроссовок никакого самогона не видать.

По здоровому блеску в глазах и решимости на запухшем лице нашего копытного можно было со стопроцентной точностью определить: этот готов бежать куда угодно и когда угодно. Хоть в ночь, хоть в пургу, хоть за линию фронта. За каким бесом пересекать ему эту самую линию фронта, можно было и не спрашивать. Кроме как за самогоном ни зачем иным он в своей жизни никогда и не бегал.

Несмотря на возраст и проблемы с почками, печенью и одышкой, копытный уже в нетерпении переминался с кроссовки на кроссовку. Чувствуя ответственность за настроение огромного коллектива, он понимал, что немалая доза обломится и ему.

— Они знают таксу? — все-таки спросил копытный у сопровождающего и кивнул в сторону членов бригады.

Сопровождающий профессионально пересчитал деньги деловито оглядел всех и огласил условия.

— У нас на двенадцать бутылок самогона. В этой деревне закон такой: копытные получают сто граммов с бутылки. Значит из двенадцати бутылок две должны отойти в его пользу плюс стакан. Согласны?

Агитбригада молчала, видимо переваривая сказанное. Копытный, отнеся это на счет скупости и жадности гостей, сам решил внести некоторые дополнения:

— Вам повезло, что я только что проснулся. А проснулся бы на полчаса раньше — обслуживал бы уже прикомандированных к колхозу шоферов.

Аргумент так подействовал, что все стали кричать: «Ура, копытному! Слава, копытному! Наш копытный — самый лучший копытный в мире!». И копытный сгреб деньги и исчез во тьме. Пошел за линию фронта.

По скорому возвращению можно было легко догадаться, что эта самая линия фронта, проходит где-то совсем рядом, за местной гостиницей, в которой томилась от скуки бригада. Пиджак оказался на редкость вместительным. И при каждом появлении бутылки полтора десятка закаленных на лекциях и концертах глоток, дружно отсчитывала: «Р-раз! Два-а! Тр-ри-и… вос-семь, динацать…»

Ровно дюжина бутылок с чистой как слеза жидкостью были выставлены на стол. После чего две посудины снова исчезли в бездонных карманах пиджака копытного. Артисточка сама вынула зубами пробку из бутылки и налила в стакан, подвинув его гонцу. Он шмыгнул носом и без всякого выражения на лице, медленно но верно перелил влагу в рот, кадыком отмеривая каждые двадцать граммов. То же самое попробовала сделать и артисточка. Но после первых двух глотков стала похожа на красного морского окуня с вылезшими наружу глазами.

Самогон оказался ужасно крепким…

1999 г.

 

Приснилось

Тетка Наталья — женщина видная, статная, никогда не скажешь, что ей давно перевалило за сорок. Мужики вокруг неё трутнями вьются, потому что тетка Наталья давно уже живет одна. Была когда-то замужем, но после десяти лет совместной жизни ни детьми не расстаралась, ни удовольствия не получила. Потому и вытолкала своего благоверного алкаша в шею и на семейной жизни поставила большой крест. Но никогда не жалела о прошлом, считая, что в итоге приобрела богатейший опыт в изучении мужской психологии, а многочисленные уроки, когда-то преподанные плешивым супругом, даже позволили наладить свой бизнес. Гнала тетка Наталья чудесный самогон, разливала его в бутылки и торговала как в ночное, так и в дневное время, подрывая закон о монополии государства на изготовление и продажу спиртных напитков повышенной крепости.

Все знали, что Наталья производит отличную сливицу на болгарский манер, отменную ржаную по традиционным русским рецептам, а потому местные мужики частенько захаживали не в специализированный магазин, а домой к Наталье. И хотя Наталья находилась в оппозиции к государственному водочному производству, являлась его тайным конкурентом, никто из жителей городка на неё зуб не держал.

Так, конечно, было до поры до времени. Пока в районе не появился новый прокурор. Он то после неудачного сватовства к тетке Наталье и подсчитал предполагаемый убыток, который нанесла самогонщица государству.

Конечно, конфликт не сразу разразился. Сначала прокурор, как и все остальные жители небольшого городка захаживал к Наталье прикупить для себя бутылочку-другую сливицы по льготным расценкам Потом настал более интимный период, и тетка Наталья разрешала прокурору выпить бутылочку не выходя за порог её дома. «Когда, Натальюшка, мы с тобой полежим?» — спрашивал высокий гость. Хозяйка лишь многозначительно улыбалась. В конце концов, представитель карающей профессии решил, что в этом доме ему многое позволено и однажды, плюхнувшись на колени перед теткой Натальей, сунул голову ей под юбку, надеясь — непонятно на что… И тут же получил отрезвляющий удар коленом в челюсть.

После этого случая прокурор в заветный дом стал заходить только в сопровождении участкового или патрульного наряда милиции. Самогон не покупал и не пил, а только ходил по квартире и жадно втягивал воздух. Бедный прокуроришка! Откуда ему было знать, что оба самогонных аппарата, мешки с зерном и сахаром, корзины со сливами были эвакуированы на лесную заимку, где во всю мощь и заработало новое производство.

Но однажды все-таки ему повезло. Он с ещё не проспавшимся участковым нагрянул к Наталье ранним утром, когда она использовала портативный аппаратик, специально не вывезенный за город, и отрабатывала заказ, о выполнении которого слезно её просила подруга: не часто ведь дочери выходят замуж.

Прокурор и участковый, как говорят, взяли тетку Наталью с поличным. Аппарат исправно работал, на столе монументом возвышалась трехлитровая банка с ядреной жидкостью. Оставалось только вызвать свидетелей и все аккуратно запротоколировать. Участковый кинулся к соседям, а прокурор лишь щерился мстительной улыбкой. И тут тетка Наталья решилась. Как коммунистка в бою рванула на себя сатиновую сорочку, обнажив то, что называлось настоящими грудями. Молниеносно скинула широкую юбку, оставшись в одних колготках и с криком «Помогите, насилуют!», вцепилась в прокурорскую физиономию. Повалилась на пол, попутно увлекая за собой и банку с крепкой жидкостью, и аппарат, и самого прокурора, который, к несчастью, приземлился прямо на статное полуобнаженное тело тетки Натальи. А тут и два дюжих мужика, которых пригласили в качестве понятых, ворвались вместе с участковым в квартиру: «Где насилуют? Кого насилуют?!»

А что не видно что ли? Смотрели все на Наталью, а она, бедная, даже под ладонями не могла закрыть то, что называется грудями. Плакала навзрыд, слезы ручьем в ложбинку стекали, а она как бы невзначай, мило поправляла порванную лямочку на нижней сорочки.

Короче мораль сей басне такова: спрыснули они конфликт оставшейся сливицей. Четверо мужиков и Наталья. И дело решили не заводить. Во-первых, понятым трудно было понять, кто же нуждался в их помощи: то ли прокурор, то ли женщина? А во-вторых, также трудно было понять, как они от изнасилованной соседки обратно вернулись? Или все это им только приснилось? Наверное приснилось: разве могло быть на самом деле такое — компания прокурора, халявный самогон, полуобнаженная Наталья…

1999 г.

 

Сорок дней

Больше месяца прошло, как Варвара мужа похоронила. Хоть и хреновый был мужичок, выпивоха и потаскун, а все-таки родной. Бок о бок с ним Варвара тридцать лет прожила. Двух дочерей народили, сына. И ни одного из полдюжины внучат так и не успел Прохор проводить до порога школы. Проснулась утром Варвара, а мужик-то её уже холодный. Хоть из жизни ушел тихо, без скандалов. Оставил дом, старенький «Москвичонок», кучу своих друзей-забулдыг, да Варвариного врага-соседку, к которой бегал чуть ли не до последнего своего часа.

Она, соседка Наталья, при встречах с лютой ненавистью в глазах провожала Варвару. Не могла ей простить, что приворожила Прохора к своей юбке и тот так и не решился оставить семью. А сколько пакостей сделала Наталья Варваре. Однажды распустила слух на весь поселок, что у Варвары появился любовник и будто она сама лично видела обнимающимися за околицей. Другой раз внучка Гришку к себе в дом заманила на конфеты. Целые сутки Варвара рвала на себе волосы и искала мальчишку. Наталья из окна видела, как мечется Наталья между лесом и омутом, но до следующего утра так и не сказала, что Гришка гостюет у нее. Когда же мальчик был у неё в руках и Варвара пожаловалась Прохору на злодеяние соседки, муж лишь ухмыльнулся: «Чего взбесилась! Наталья как лучше хотела. Приласкала Гришку, приголубила»…

И после смерти Прохора горе не примирило соседок. Да, честно говоря, Варвара и не хотела этого сближения.

Каков не был Прохор, а сороковины устраивать было нужно. Варвара достала из под пола сорокалитровый бидон с брагой, стерла пыль с самогонного аппарата, намыла несколько литровых банок, принесла их колодца воды и принялась за дело. Придут на поминки завтра бывшие дружки, так будет чем помянуть. Не на водку же тратиться.

Дело шло споро, и под столом уже остывали три банки отменного первача. Дочка в огороде картошку копала, а Варвара, закрутившись с выгоном зелья, обнаружила вдруг, что время к восьми вечера приближалось. Вот-вот сельский продмаг закроется, а хлеба в доме ни крошки.

Когда последняя капля спирта в ковшик упала, хозяйка оставила все как есть, схватила сумку и поспешила в магазин. А когда вернулась, дочка её и огорошила: мол, соседка Наталья к нам в дом заходила, да вдруг выскочила как угорелая, через калитку чуть было не перепрыгнула…

— И куда она, стерва, поскакала? Домой? — с тревогой спросила Варвара у дочери.

— Нет, как была в фартуке, так и понеслась в центр села.

— Ах ты Господи! — схватилась за голову руками Варвара, — Так она, блядь кривая, к участковому побежала. Увидела самогон и аппарат на кухне и понеслась докладывать. Ах, доча, помоги-ка мне спрятать все улики.

Мать и дочка носились как угорелые, стараясь побыстрее замести следы самогоноварения. Аппарат забросили псу в будку, банки с первачом зарыли в картофельные грядки, бочок из-под браги наполнили водой, да на лежанку печи подняли. Только Варвара тряпкой со стола смахнула, как в избу гости пожаловали. Два милиционера с участковым без стука в горницу вошли. Из-за их плеч злорадная Натальина физиономия красовалась.

— Вот, товарищ участковый, — толкала в бок она одного из милиционеров, — Сама лично видела, как Варвара самогон гнала, устои российского могущества подрывала…

— Да замолчи ты, брехливая баба, огрызнулся участковый и строго спросил Варвару, — Гнала самогон? Выставляй аппарат, конфисковывать будем. И пойло выставляй!

— Какой аппарат? — изумилась Варвара с трепетом заметив, как стреляет глазами по углам избы соседка. — Какой самогон!

— Не доводи дело до обыска, — с угрозой произнес второй милиционер. Найдем — хуже будет!

— Да ищите, — в сердцах сплюнула на пол Варвара. — Можете хоть весь дом перевернуть.

— Гнала, гнала она самогон. Ведь завтра поминки собиралась устраивать. Со дня смерти Прохора сорок дней прошло. Ведь так? — язвительно поддела Варвару соседка.

Варвара в её сторону и глазом не повела, скрестила руки на груди, закусила губу: ищите, мол.

Милиционеры и с места не сдвинулись. Зато Наталья на лежанку печи показывает пальцем: вон, дескать и бидон из-под браги.

— Что в бидоне? — спросил участковый.

— Обыкновенная вода.

— Обыкновенная ли?

— Можете попробовать.

Участковый без спроса ковш со стола взял и направился к печи. Зачерпнул из бидона, поднес к губам, несколько глотков сделал. Поморщившись, передал ковш коллеге:

— Не совсем обычная. С душком каким-то. Ну-ка оцени.

Тот принял ковш, снял фуражку и, проливая воду на подбородок, допил до дна.

— С какой-то тухлецой. Не вода, а удобрение. Какого черта, ты её на печи держишь?

В глазах Варвары загорелись задорные искорки.

— Так это Наталья мне по-соседски посоветовала. Когда, говорит, мертвого мужа обмоешь, воду эту не выливай. Сорок дней храни. А потом ею польешь цветы на могиле. Так, мол, принято в народе.

Участковый закашлялся, ладонь ко рту приложил, чтобы не залить домотканые дорожки блевотиной. А его коллега, обернувшись к Наталье, запустил в неё ковшом, да промахнулся. Наталья к двери из горницы соколом бросилась и уже из сеней услышала Варвара её голос:

— Ну, зараза, Варька, я тебе этого никогда не забуду.

На поминках никто из бывших дружков Прохора не напился до чертиков. Все было как у людей. Каждый, опрокинув по три граненых стопки с водкой, за столом не задерживался: кланялся и покидал избу. И участковый заходил помянуть. Без своего коллеги, правда. Заболел коллега. С желудком что-то…

Варвара убирала за гостями посуду и думала, что надежно припрятанный самогон не пропадет. Из города сын со своей семьей должен в отпуск приехать, и первач будет кстати. С выдержкой.

1999 г.

 

Винокур

Один мужик самогонку гнал. На продажу. Выпивка выходила под торговой маркой — «ГУЛЯЕФФ». Мужик не скрывал свою фамилию, потому как ему не приходилось краснеть за собственную продукцию. И крепка, и чиста как слезинка, и без всяких сивушных запахов, и с соответствующими рекламными рекомендациями на этикетках. Да-да — самых настоящих этикетках, которые, по заказу мужика были изготовлены в районной типографии.

Так вот, после недолгой рекламной компании раскупался «ГУЛЯЕФФ» молниеносно. Мало того, дачники, выстроившие себе дома вблизи знаменитой деревни, где жил самогонщик, порой даже стояли в очереди за крепким напитком. Другие покупали как местную экзотику, хотя, надо заметить, что «ГУЛЯЕФФ» стоил нисколько не меньше, чем государственная водка, изготовленная из спирта «Люкс».

Самогон под торговой маркой «ГУЛЯЕФФ» выпускался трех видов. Первый, градусов за семьдесят и прозрачный как ключевая вода, назывался «До фонаря». Если верить надписи, сделанной изготовителем на красочной этикетке, человеку, заглотившему двести граммов первача все мировые и семейные проблемы станут до фонаря. При этом напиток приятно одурманивает часа на четыре и в то же время понижает уровень интеллекта до полусуток. Поэтому предназначался он для обладателей вузовских дипломов, а лицам, даже со средним образованием употреблять его строго возбранялось.

Второй в перечне выпускаемой продукции значилась крепкая настойка «Самцовка», подкрашенная растворимым кофе. В округе она пользовалась наибольшей популярностью, потому как каждый употребивший этот напиток мог рассчитывать не только на укрепление духа, но и на подъем сексуальной активности. На этикетке изготовитель признавался, что «фирма не несет ответственности ни за временный провал в памяти, ни за общение на ненормативном языке ни за рост сексуальной агрессивности, ни за другие побочные явления». Во избежание агрессивности рекомендовалось перед любовными играми выпивать не больше пятидесяти граммов.

Третий сорт именовался ликером «Ангел с крылышками», изготавливался из смеси самогона и малинового сиропа и предназначался сугубо для дам зрелого полового возраста. В рекомендациях указывалось, что душистый напиток особо полезен и эффективен в критические дни.

Строго раз в неделю винокур Гуляефф, запершись в баньке, топил печь и курил вино. Ломать голову над тем, как быстрее и выгоднее реализовать свою продукцию ему не приходилось. Не только сельчане, но и богатые дачники, выстроившее себе в округе дома-замки из облицовочного кирпича, даже записывались в очередь, дабы приобрести бутылку-другую экзотического самогона. Кстати, простой народ, не страдающий сексуальными нарушениями, покупал побольше и покрепче, ту самую «фонарную», а вот представители новорусского, населения, хозяева особняков, предпочитали напиток сорокаградусный «с побочными явлениями», прихватывая одну-две бутылочки ликера с крылышками для своих зазноб.

Сотрудники районного отделения милиции были отлично осведомлены о кустарном водочном производстве. Но поймать за руку главу фирмы «ГУЛЯЕФФ» не могли. И не только потому, что первая леди района, жена главы местной администрации предпочитала ликер с «крылышками», а её муж, готовясь ко сну, не забывал о рюмке «самцовки», но и потому, что ни один из жителей не признал себя обманутым или потерпевшим. Ведь как выходит по юридическим канонам: чтобы подвести человека под статью, нужны свидетели. А потребители и не помышляли становиться свидетелями…

2000 г.

 

Рекламная компания

В одной деревне, которая на картах значилась под именем Наливки, добрая половина жителей самогон производили, чем оправдывали название своего места жительства. Кстати, очень качественный и в то же время крепкий. Не гнали только дети и совсем дряхлые старики. Уж местная милиция и штрафовала подпольных бутлегеров, и за решетку на пятнадцать суток садила, и по душам воспитательные беседы проводила, а с самогонщиков как с гуся вода. Один милиционер, который был участковым на три деревни, даже свою собственную старшую сестру, ярую самогонщицу, пробовал осадить: «Что же ты, сеструха, гонишь зелье на продажу и тем самым чернишь нашу славную фамилию?» А сестра только зубы скалит: «Ты, братуха, нашу фамилию не тронь. Это ты погоны надел, чем навлек позор на все семейство. А наша фамилия в округе — сродни тому самому водочнику Смирнову. Только он был известен в общероссийском масштабе, а мы пока в районном. Пока…» Заплатила сестричка штраф по всей строгости закона и поскакала в свою избу бражку квасить.

В общем гнали жители самогон, продавали всем желающим в любое время суток, а излишки везли на районный рынок. Утопят в бочке с солеными огурцами или с квашеной капустой литров десять самогоночки и стоят себе за прилавком. Покупатель и огурчики сразу приобретает, и поллитровочку вдогонку купит. Кто же огурчики без запивки ест? И районному жителю явная экономия и деревенскому бизнесмену прямая прибыль. В магазинах-то государственную водку меньше чем за сорок рублей не купишь, а на базаре бутылка 50-градусного самопала из Наливок за двадцатку обойдется. Понятно, куда обывателя и мещанина ноги несли.

Так вот, районное начальство с таким перекосом в местной экономике никак смириться не могло. Деньги от продажи водки в местный бюджет почти не поступали, зато самогонщики споро возводили коттеджи из облицовочного кирпича, покупали иномарки и даже ездили в санатории, дабы подлечить нервишки. Хотя и выгодным делом они занимались, но в то же время и опасным. Потому как продажа спирта домашнего приготовления считалась незаконной предпринимательской деятельностью.

Когда начальник районного управления внутренних дел получил очередной выговор и поставлен перед дилеммой — или милиция начинает всерьез работать, или вы подаете в отставку — решил он прибегнуть к самым радикальным мерам. Торговцев квашеной капустой и солеными огурцами из Наливок на районный рынок не пускать, на въезде в деревню установить круглосуточный стационарный пост. Наряду проверять все транспортные средства выезжающие из Наливок с целью обнаружения крупных партий самогона. Просил также начальник содействия у районных властей и местной печати, дабы в районной газете публиковать имена и фамилии самых ярых самогонщиков.

Хреновая жизнь настала в районе для выпивох. На мизерную зарплату через магазин шибко не разгуляешься. А благодетели из Наливок на рынке больше не появлялись. На выезде из деревни стоял пьянящий запах высококачественного продукта. Милиция беспощадно выливала на обочину дороги самогон. В печати были опубликованы первые нарушители. Под крупным заголовком «Позор самогонщикам из Наливок» перечислялись имена и фамилии Смирнова Лукерья из дома № 22, Анисимов Петр из дома 41, Задонская Марья из дома 24, Трухина Пелагия из дома 50.

Через неделю корреспонденты газеты опять опубликовали разоблачительную статью, где пригвоздили к позорному столбу самогонщиков. В конце публикации шел список из двух десятков фамилий, владельцы которых были уличены в производстве и продаже самодельных спиртных напитков.

И милиция своего добилась. По вечерам над избами и баньками по-прежнему курился крепкий дымок, но из Наливок самогон больше никто не вывозил. Зато потянулись в деревню люди со всего района. Кому-то пару ящиков нужно было купить на свадьбу, кто-то приобретал самогон на поминки, а кто-то впрок запасался. Народ в Наливки вереницей шел, не говоря уже о набегах воскресных «летучих троек» состоявших из мужиков, самых ярых ценителей наливкинского самогона. Доставали из карманов газетки и вели разумные беседы: «Ага, прошлый раз мы брали у Лукерьи Смирновой, которая проживает в доме 22, пойдем-ка теперь к Петру Анисимову. Вот и адресок дом № 41.

А газета гвоздила и гвоздила самогонщиков. На первой полосе появлялись все новые фамилии. Но нарушители такому общественному наказанию только радовались. Самые догадливые самогонщики, о которых газета забыла упомянуть в прошлом номере, специально шли с полными бидончиками к милицейскому посту, и когда их ловили за руку и изымали пойло, торжественно называли свою фамилию. И не уходили до тех пор, пока в протоколе не отражался полный адрес, с номером дома и названием улицы. А самые ушлые шли прямо в редакцию, слезно каялись, но просили, чтобы их имена включили в списки ярых самогонщиков.

Журналисты «районки» первыми и смекнули, что за рекламу можно брать если не деньги, то первоклассный первач.

А начальника районного УВД все-таки сняли…

2000 г.

 

Стихийный ломбард

Одна предприимчивая тетка самогон гнала. Ни день, ни два и даже не месяц. А гнала столько, сколько себя помнит. Еще когда родная бабка была жива и также гнала самогон, она на печи лежала и наблюдала, как булькает хмельное зелье, как из трубочки капает в трехлитровую банку злой первач. Как этот самый первач разливается по бутылкам и как бутылки исчезают в карманах ночных гостей.

Тетка та продолжила семейную династию. Так же как и родная бабка, а потом и мамаша, она тоже гнала самогон и продавала его всем желающим. Гони двадцатку и забирай пузырь. Между прочим, самогон был гораздо крепче государственной водки да к тому же и стоил в половину меньше. Вот только не всегда могли мужики даже эту самую двадцатку в своих карманах отыскать. Ну, не было у них двадцатки, потому как зарплату порой по полгода не выдавали. Но без зарплаты прожить можно, как оказалось, и больше. А вот без выпивки душа тосковать начинала.

Иногда тетка отпускала первач в кредит. Правда, требовала с покупателя расписку. Мол, я, такой-то, такого-то числа в такое-то время занял у тетки двадцать рублей. Через час ещё двадцать, а через два — ещё столько же. Не писать же, что такой-то купил бутылку самогона по цене двадцать рублей за пол-литра? За такую расписку можно и срок получить.

Одни мужики охотно слюнявили карандаш и писали документы. Другие составлять расписки и ставить свои подписи под ними наотрез отказывались, зато запросто оставляли в залог свои личные вещи, которые не всегда имели какую-либо ценность. За несколько лет работы на самогонном фронте у тетки таких вещей — целый музей собрался. Чего здесь только не было! Шапки и телогрейки, сапоги и валенки, зажигалки и портсигары, упаковка с мылом, шорты детские, трусы мужские, автомобильная камера, бинокль без двух линз, початая пачка сигарет «Мальборо», правда, упакованная «Примой» без фильтра, мундштук от гаванской сигары, шарф спартаковский, электрический чайник, оказавшийся без спирали, четыре мраморных слоника, статуэтка волка из мела, уносящего Аленушку, портрет Никиты Сергеевича Хрущева, приспособление для резки яиц, паспорт без фотографии на имя Воронихина Петра Николаевича и удостоверение городского контролера по проверке билетов в трамваях и автобусах. Еще в годы перестройки паспорт без фотографии и удостоверение оставили в залог городские ребята, приехавшие в колхоз на уборку картофеля.

Каждая оставленная в залог вещь — отдельная история. О некоторых тетка вспоминает с благоговением, о других — со слезами смеха на глазах. Вот вся потертая кроликовая шапка. Ее в марте прошлого года в обмен на бутылку самогона оставил лихой шофер из соседнего села Витька Толкач. В начале апреля снова заявился к тетке, только не за шапкой, а ещё за одной бутылкой. На этот раз расплатился болоньевой курткой на синтепоне. А в конце апреля снял с себя резиновые сапоги, один из которых был с дырой, получил новый спиртовой кредит и до сих пор носа не кажет. Дед Матвей, когда тайком от жена всех мраморных словников с комода поснимал, принялся таскать фигурки якобы из китайского фарфора. Конечно, никакой это был не китайский фарфор, а обыкновенное российское стекло. Но самогонщица товар все равно отпускала, надеясь, что с пенсии дед все-таки расплатиться за спиртное. А он возьми, да отдай Богу душу…

Конечно, действительно ценные вещи, как обручальное кольцо или водительские права, выкупались без промедления. Бывает так: сегодня человеку приспичило принять двести пятьдесят граммов, а денег нет, а домой наведываться не хочется. Вот и оставляет он до утра ценную вещь или документ. И чуть свет уже стоит около калитки. Другие, кто расплачивался рваными шарфами, шапками или сапогами и не думают приносить деньги, считают, что выгоднее и целесообразнее приобрести взамен старой новую вещь. Таким тетка самогона больше не дает.

Однажды приходил участковый. Он здесь один на четыре деревни. Сначала нахально требовал литр самогона, грозился арестовать, упрятать за решетку. Но тетка таких участковых видела-перевидела! И тогда милиционер поменял гнев на милость. Пистолет в задний карман засунул, а кобуру в обмен на две бутылки самогона предложил взять в залог. Вошла в положение — взяла. Только участковый дальше калитки никуда не смог уйти. Выпил стакан и рухнул возле крылечка. Тетка в сени-то его кое-как втащила. Здоровый боров оказался. А утром, когда лейтенант проснулся, пистолет уже в кобуре лежал. На столе тарелка с дымящейся отварной картошкой стояла, малосольные огурчики и графинчик с чистейшим самогоном.

Тот участковый целых три дня гостевал. Обещал разобраться со всеми должниками. Но выгнали его из милиции. Жена усугубила. Нажаловалась руководству управления внутренних дел, что муж ей изменяет, погряз в пьянстве, детей родных воспитывать отказывается…

Если каждую вещь, оставленную в залог любителями заложить за воротник приравнять к поллитре, то тетка-самогонщица имела бы сейчас целую водовозку первача. Обменяв который на деньги, можно было бы безбедно полгода отдыхать на Кипре…

Да кому он этот Кипр нужен. В деревне-то с мужичками-выпивохами куда как веселее!

2000 г.

 

Взяткодатель

Всем членам бригады повысили квалификацию. У кого был третий разряд получил четвертый. Кто имел четвертый — удостоился пятого. Митрич, бригадир, как говорят, прыгнул выше головы и получил шестой. Хотя, честно сказать, на шестой он не тянул. Но зато дружил с заместителем начальника цеха, а это что-то да значит.

Словом, все остались довольны, удостоились прибавки к жалованию и по этому поводу закатили отчаянную пьянку. Только Антон Синюхин на этом празднике жизни был лишним. Он один из всей бригады не был квалифицирован на более высокий разряд. Как имел четвертый, так и продолжал его иметь. Все веселились, а он сидел за столом хмурее тучи и молча заглатывал по полстаканчика.

— А ты сходи к начальнику цеха, — наконец обратил внимание на грустную мину Синюхина Митрич, — Поговори по душам. Глядишь — тоже повысят разрядность.

— По душам это как? — иронически спросил Синюхин.

— Ну как? Расскажи про свою замотанную жену, про тещу-пилу, про детей, которые хотят хорошо есть и пить…

— Рассказывал уже, — махнул рукой Синюхин.

— Ну и что?

— Рано, говорит, тебе, Синюхин разряд повышать. Ты, говорит, Синюхин, инициативу проявляешь, только когда по стаканам разливать нужно.

— А ты и ему налей, — сказал кто-то из членов бригады, — Начальник цеха — тоже человек. И этим делом не меньше нас забавляется. Любит водочку. Я как-то к нему в кабинет ворвался, а там! Водки — море! И две бабы полуголых. Начальники цехов разряжаются.

— Что же я с ним на брудершафт пить должен?

— Зачем на брудершафт? Ты денег не пожалей, купи ему бутылочку водочки или коньяка в праздничной упаковке и оставь на столе.

— Взятку дать что ли?

— Ну почему сразу-таки взятку? Подарок. Сувенир.

В фирменном водочном магазине Синюхин пристальным взглядом изучал полки с многочисленными бутылками. Водки, коньяки, джины, ром. Даже текила имелась. Хрен его знает, что за напиток, Синюхину такое пойло ни разу не приходилось пробовать. Зато бутылка была фигуристая и стоила столько, за сколько можно было купить шесть пузырей отечественной, родимой и ежедневной.

— Девушка, — отважился обратиться Синюхин к продавцу, — А какой напиток можно подарить в качестве презента? Допустим, любимому начальнику?

Продавец внимательно оглядела невзрачный прикид Синюхина и без интереса спросила:

— Какой суммой располагаете?

Синюхин на несколько секунд замешкался, но потом четко произнес:

— Триста пятьдесят.

— Коньяк армянский. Или водка «Юрий Долгорукий» в литровой бутылке.

Синюхин купил «Долгорукого». Все-таки целый литр! Да и коробка цветастая, с золочеными буквами. После того как с водкой разделаешься, такую и на видном месте хранить можно. Например, в серванте или на книжной полке.

На другой день после смены, подбодренный товарищами, Синюхин поплелся в цехоуправление. Секретарша начальника цеха уже упорхнула. Синюхин приоткрыл дверь и увидел за столом медвежью фигуру начальника цеха. Тот что-то писал.

На скрип двери начальник оторвал глаза от листков бумаги и увидев Синюхина, казалось нисколько не удивился.

— Тебе чего, Синюхин? Опять за жизнь пришел разговоры говорить?

Синюхин, придерживая под мышкой коробку с «Долгоруким» перешагнул на территорию кабинета.

— За нее, Виктор Павлович, за жизнь.

— Бьет ключом? И все по голове? — бросил трафаретную шутку начальник.

— По голове, Виктор Павлович. — Ответил Синюхин переминаясь с ноги на ногу. Он не знал, как вести себя дальше. Благо на выручку пришел начальник цеха.

— А что это у тебя под мышкой, Синюхин?

— Это? — Синюхин уже держал коробку в вытянутых руках, — Это Долгорукий! Юрий. Родоначальник Москвы. То есть — это водка такая — «Юрий Долгорукий».

Начальник цеха подпер тяжелый подбородок кулаком, удовлетворительно цокнул:

— Мне кажется, Синюхин, пора тебе повышать квалификацию. Засиделся ты на четвертом разряде. Тебе не кажется?

— Засиделся, Виктор Павлович. Еще как засиделся. Теща-сука каждый день напоминает о моей зарплате. Гроши, кричит, получаешь.

— Ты поставь своего «Долгорукого» вон на ту полку. Уронишь от волнения не дай Бог!

Синюхин с радостью избавился от презента.

— Ну что ж, Синюхин, передай своего бригадиру, чтобы писал на тебя представление на получение пятого разряда. Пора… — сказал начальник, взял со стола карандаш и погрузился в изучение производственных планов.

— Мне можно идти? — после некоторой паузы спросил Синюхин.

— Иди, дорогой. Спеши к своей теще.

Обрадованный таким поворотом дела, Синюхин заскочил в тот же водочный магазин, где днем раньше приобрел «Долгорукого», купил «четвертинку» и чуть ли не на крыльях полетел домой. Пятый разряд, в чем он теперь не сомневался, был ему обеспечен. Начальник цеха слов на ветер не бросает.

…Под утро в квартире Синюхина раздались настойчивые звонки. Теща поплелась в прихожую. А через несколько секунд в квартиру влетели несколько людей в милицейской форме. Невзирая на полураздетую жену, растормошили Синюхина в кровати. Антон и приподняться не успел, как ему на запястья «браслеты» нацепили. Вывели на кухню и словно дубиной по голове:

— Вы, гражданин Синюхин, обвиняетесь в покушении на убийство.

— Какое покушение? Вы меня с кем-то путаете! — стуча зубами ответил ничего не понимающий Синюхин.

— Водку «Юрий Долгорукий» в литровой бутылке вчера вечером приносили своему начальнику цеха?

— П-приносил, — сознался Синюхин, — Это не взятка — п-презент.

— А в ту водочку, какой отравы подмешали?

— Зачем мне подмешивать? — не понял обвинения Синюхин.

Милиционеры сделали ехидные улыбочки и переглянулись.

— Он ещё дурака из себя корчит! Не отвертитесь, Синюхин. Мы уже допросили всех челнов вашей бригады и сделали вывод, что вы хотели отравить своего начальника цеха из-за личной обиды. Из-за того, что только вам не повысили производственный разряд. Отомстили, так сказать…

— Убивец! — выпалила теща, стоящая в дверях кухни и внимательно следившая за разговором.

— Да вы с ума сошли! Я эту водку даже из коробки не вынимал. Как купил в магазине, так и передал её Виктору Павловичу. Вы у него спросите!

— В том-то и оно, что спросить не можем. Ваш Виктор Павлович с тяжелым отравлением теперь «отдыхает» в реанимационном отделении. В каком магазине брали водку?

— На Заводской улице. В ликероводочном.

— В каком часу?

— После работы это было. Около семи вечера.

— Продавца помните?

— Ну а как же! Девица такая вся из себя расфуфыренная.

— Скорее всего самопал продавали, — сказал один милиционер другому.

— Надо ехать к открытию и арестовывать всю партию, — ответил коллега и, взглянув на обескураженного Синюхина, спросил, — А с этим что будем делать?

— С собой возьмем. Для опознания. Собирайтесь, гражданин Синюхин, поедете с нами.

Синюхин потряс руками в наручниках:

— Как же я штаны надену?

Наручники с Синюхина сняли. Три часа, которые он находился в отделении милиции, нервно курил одну за одной сигареты. На голодный желудок. А потом они поехали на задание. На Заводскую улицу, где находился ликероводочный. Синюхин сразу указал пальцем на девицу, которая вручила ему самопального «Долгорукого». Милиционеры носились по помещениям магазина, кричали на продавцов, перетаскивали ящики с водкой. И никому из них до Синюхина не было дела.

— А мне теперь что делать? — обратился он к старшему по званию.

— Тебе? — переспросил страж порядка, — Можешь идти домой. После вызовем как свидетеля. По факту продажи фальсифицированной водки.

— И все? — удивился такой быстрой развязке Синюхин.

— Мало? Можем привлечь и как взяткодателя.

— Это не взятка была — презент!

— Иди, иди! Потом разберемся. Презентатор!

Синюхин поплелся на завод.

— Звездец твоему пятому разряду! — участливо вздохнул бригадир Митрич. — Вообще, Синюхин, тебе лучше подать заявление на увольнение по собственному желанию. Не то начальник цеха тебя с дерьмом сожрет. Как пить да уволит по тридцать третьей.

— Как пить дать уволит. — согласился Синюхин, — Кстати, как он там?

— Говорят, оклемался. А ты, Синюхин, форсируй, форсируй. Беги в отдел кадров пиши заяву.

Синюхина не уволили. Кадровик не стал брать на себя такой ответственности и решили подождать выписки из больницы начальника цеха. Тот заявился на работу через неделю. Заметно похудевший. Сразу распорядился вызвать Синюхина.

Ни жив ни мертв Синюхин перешагнул знакомый порог и предстал пред тусклые очи своего начальника.

— Сукин сын ты, Синюхин! — сказал начальник цеха.

— Да, сукин сын, — согласился Синюхин.

— Ну тогда иди.

— Куда?

— В бригаду, на свое рабочее место. Ты что думаешь, что я буду разбрасываться квалифицированными рабочими пятого разряда?

Синюхин дернулся, но около порога замер.

— Виктор Павлович, меня ведь к уголовной ответственности как взяткодателя хотят привлечь…

Начальник цеха впервые улыбнулся:

— Не привлекут. Я следователю сказал, что сам тебя за водкой посылал. Иди, работай.

2000 г.

 

Лягушатинка

В константиновской избе, где когда-то родился и жил Есенин, душно. То ли от чрезмерно наполненной гостями, то ли от души натопленной печки. А скорее и от того и от другого. Кто-то декламировал стихи:

Краем глаза я заметил, как Женька осторожно просачивается к выходу. Уже нахлобучил шапку. «Вот гад, — подумал я, — никак без меня решил заложить!» В машине оставалась маленькая фляжка коньяка. И стал тоже протискиваться к выходу.

— Ну по глотку? — вздохнув свежего морозного воздуха, желанно предложил я на высоком деревянном крылечке.

Рядом с Женькой, облокотившись локтями на перила, стоял пожилой мужик с обгрызенной папироской.

— А что пить-то? — удивленно поднял на меня глаза Женька.

— Как что? Коньяк. В машине, в бардачке.

— А кто тебе сказал, что он в машине?

— А где ж? — задал я вопрос и по печальной физиономии Женьки и по спиртным парам, исходившим от него, догадался, что коньяк приказал долго жить.

Совесть моего товарища грызла недолго. Он вдруг встрепенулся, тронул мужика за рукав телогрейки.

— Бать, а бать! Где здесь можно купить коньяку или водочки?

Местный щелчком швырнул сигарету в снег, повернулся к нам.

— Где ж вы её, етыть, купите, водочки? Уже и магазин и палатки закрыты. У нас, в Константиново, рано закрывают.

— Что ж, так все плохо? — поникшим голосом спросил Женька.

— Ну, почему ж плохо? Здесь самогонку продают трех видов. Забористая самогонка. И не дорогая. Двадцать рублей пол-литра.

— Где? — в один голос обратились мы к мужику.

— Я в доле? — мужик оказался нахалом.

Через минуту, гуськом следуя за местным, мы шли по протоптанной узкой дорожке в конец деревни. Остановились перед небольшим, срубленным в лапу, домом. Женька протянул сотку.

— Бери три. Лишней не будет.

— Каких? — Спросил мужик, — «Есенинку», «Змея Горыныча» или «лягушатинку»?

Мы в недоумении переглянулись, удивленные странными названиями.

— А какая лучше? — спросил я.

— Етыть, у каждого свой вкус. Мне так по душе «лягушатинка». Но могу и «есенинку» и «Змея». Что прикажете?

— Бери всех по одной. — Махнул рукой Женька, — Будем дегустировать.

Через пять минут наш добродетель вышел из калитки, скрестив руки на груди. Таким способом он поддерживал хрупкий товар за пазухой.

— Айда ко мне, — кивнул он головой в сторону есенинской избы. — У меня и помидорчики соленые и хлебушек найдется, и что самое важное, бабы дома нет. Вечерняя дойка.

В темно-коричневых бутылках из-под пива цвет самопала было не различить. Но вот налили по первой «есенинки». Обыкновенный самогон. Правда, чистый, как слеза. И крепкий, зараза. Градусов шестьдесят. Но в глотку льется, как родниковая вода. Между первой и второй — чтобы муха не успеха пролететь. Стопки — по восемьдесят граммов, граненые. Раз, два и бутылке конец.

Евсеич, так звали нашего нового знакомого, сплюнул помидорную кожуру, заулыбался:

— Ну, что теперь? «Горыныча» или «лягушатинки»?

— Что крепче? — спросил я.

— Етыть! Конечно, «Горыныч». На змеях настоен.

— Ты хочешь сказать, что «лягушатинка» — на лягушках? — с недоверием улыбнулся Женька.

— А то как же! На самых настоящих рязанских лягушках!

Он зубами вынул из горла пластмассовую пробку и разлил по стопкам. Пойло было зеленого цвета. Ничем от «Тархуна» не отличить.

— Что на самом деле, на лягушках? — глядя на зеленую жидкость, скривился Женька.

Я склонился над своей склянкой и понюхал — даже самогоном не пахла. А Евсеич, широко открыв рот, неторопливо влил самопал.

— Как к себе домой пошла! Хороша!

Мы последовали его примеру. И, правда, хороша.

— Летом, мы как французы, ещё и лягушачьими лапками закусываем. Только сейчас, зимой, где их возьмешь?

Женька, всасывая, помидор, что-то промычал в ответ. Я снова потянулся за початой бутылкой. Голова приятно кружилось, и даже казалось, что в ушах что-то квакало.

Евсеич рассказывал о местных умельцах — самогоноварах. Оказывается для «лягушатинки» отлавливают только четыре вида местных лягушек. Непременно зеленого цвета. Именно они, при настое самогона дают напитку «тархуновский» оттенок.

— А при приготовлении «Горыныча», неужели змеиный яд используют?

— Зачем же яд? — удивился Евсеич, — Гадюку разве кто по незнанию в бутыль с самогоном опустит. Ужей отлавливают и в самогон. «Горыныч», сейчас попробуете, градусов восемьдесят будет. Двойного перегона. Ему и цена сорок рублей за бутылку.

Он встрепенулся, полез в карман и положил перед Женькой смятую десятку.

— Вот. Двадцать за «есенинку», тридцать за «лягушатинку» и сорок за «Змея». Десять — сдачи.

«Горыныч» ошпарил полость рта. Мне показалось, что в нем было все девяносто. Чистый спирт!

Женька передернулся, сложил руки на столе и опустил на них голову. Через минуту мирно посапывал. А мы с Евсеичем продолжали беспощадную борьбу со «Змеем Горынычем», приканчивая его мелкими дозами…

2000 г.

 

Робинзон

Вадим штурманом на буксире работал. Он и предложил: фигли, такой праздник, в виде неожиданного аванса, отмечать в городских условиях? Можно махнуть на какой-нибудь аккуратненький островок, катер-то под рукой, и уж там дать волю чувствам. Глуши, родимую, за милую душу и ничего не бойся ни милиции тебе, ни начальства, ни жен, ни «хвостов» — желающих выпить на дармовщинку.

Все с бурным одобрением поддержали призыв штурмана. На природу, на природу! Благо, до первого островка, Коврижки, полчаса ходу. По пути можно и «подогреться», а уж там, на острове, развести костерчик и сварганить что-нибудь. Например, крабов наловить. Прелесть, а не закусон!

Полный вперед!

Но на Коврижке уже отдыхала веселая компания. Судя по торпедному катеру, военные моряки. Конечно, можно было разместиться рядом, но Вадим глянул бинокль и объяснил, что у вояк, по всей видимости, водка уже заканчивалась. А пока ещё трезвым портовикам брататься с пьяными матросами не очень-то хотелось. Да и мало ли чего могло случиться?

Направили буксир дальше — к острову с медицинским названием Желтуха. Это ещё час хода на крейсерской скорости. По курсу почти по бутылке на брата и произвели всос. Всем сразу весело стало. Только у одного Синюхина водка поперек горла пошла. Такого случая в своей биографии он и припомнить не мог. Чтоб она по доброй-то воле не лезла. А тут выпьет полстакана, а она, проклятая, обратно. Так во время всего перехода и бегал от рубки к борту. Рыб кормил. А когда пришвартовались, совсем плохо стало. Уж и с морской водой её размешивал, и с соевым соусом для укрепления желудка пробовал пить — ничего не помогает. Только выскочили на берег, Синюхин сразу в заросли полыни и пополз. Чтобы остальному народу праздник не портить. Туда, в кусты, где устроил себе больничную палату Синюхин, и наведывался Вадик-штурман со стаканом народного снадобья. Им, родимым, которым, можно от всего лечиться.

Вроде полегчало. Из своего укрытия видел Синюхин, как на костре крабов варили, как пустые бутылки в разные стороны отлетали, как кто-то купался в ноябрьской воде. А потом уже ничего не видел. Совсем уж похорошело, и он уснул.

Сколько спал, сказать сложно. Только открыл глаза и увидел, что по листьям багряных кленов солнечные лучики прыгают. Птички щебечут, где-то вдали прибой гальку перекатывает. Во рту, правда, пересохло, но эта беда поправима. Уж что-нибудь на буксире да осталось с двух ящиков то.

Поднялся и бодрой походкой пошел к берегу. Только буксира не увидел. Головешки от потухшего костра чернели, многочисленная стеклотара искрилась, фуражка штурмана на суку березки висела, атмосфера ещё праздником пахла, а катера не было.

У Синюхина от дурного предчувствия дрожь в коленках объявилась. Тлелась ещё надежда, что ребята решили вокруг острова кругаля дать, экскурсию устроить. Синюхин скорее заправского альпиниста на утес стал карабкаться. Быстро, быстро и вот уже на вершине скалы оказался. Но кругом только одно море и где-то вдали серые очертания материка, откуда они приехали.

И понял Синюхин — не похмелиться ему в самое ближайшее время. Забыли его друзья. Особо не горевал, конечно, дойдут до порта, станут прощаться и хватятся: Синюхина-то на острове забыли. Сразу отрезвеют, подкупят ещё водочки и поспешат на выручку.

Чтобы быстрее в ожидании спасителей скоротать время, Синюхин на берег спустился, где кострище размещалось, стал бутылки собирать, да сливать капельки в пластмассовый одноразовый стаканчик. Больше полстакана накапал. Ишь, как расточительствовали товарищи. Выпил, совсем ему хорошо стало. Правда, холодало, и время уже к осеннему вечеру клонилось. Буксир на горизонте все не появлялся, а на Синюхине лишь рубашка, да парусиновая курточка. Впервые пожалел, что курить бросил, а потому и спички за ненадобностью в кармане отсутствовали.

Всю ночь, хлопая себя руками, словно петух крыльями, согревался Синюхин и бегал по берегу. Чем ближе к утру время продвигалось, тем он больше уверялся, что не заметили его отсутствия товарищи. Поди, теперь дрыхнут с женами в теплых кроватях.

Когда расцвело, на горизонте пограничный катер появился, двигался из залива на вахтенную службу в открытое море. Да разве докричишься, если между погранцами и Синюхиным не меньше двух миль расстояния? Могли, конечно, в бинокль заметить, но откуда им знать, что человек бедствие терпит? Маши руками, ори, хоть голую задницу показывай, а подумают, что перебравший турист дразнится.

К середине дня рыбацкий траулер к порту проскочил. Эти по сторонам в оптические приборы не смотрят, им бы улов успеть сдать на консервный завод.

Снова ночь наступила. Синюхин в лощинку сухих листьев натаскал. Залез в самую кучу: да разве листья согреют? Пришлось периодически гимнастикой увлекаться. Подпрыгивая, одно точно знал Синюхин: после двух суток отсутствия жена, Надежда, спасительница, все-таки проявит беспокойство. Обзвонит друзей закадычных, спросит гневно, где с авансом третьи сутки шляется мой Синюхин? И тогда Вадим-штурман вспомнит, что докер Синюхин на острове в кустах остался.

Почти весь третий день пребывания на острове, Синюхин на берегу камни отворачивал, мелких крабов-волосатиков ловил. Отрывал клешни и высасывал из них сырое мясо. Какая ж гадость, эти крабы!

Надюха, стерва, видимо и не думала волноваться по поводу отсутствия мужа. Наверное, посчитала, что аванс уже пропит. Так чего ж тогда беспокоиться? И на работе, в порту, Синюхина не хватились. Скорее всего, считают, что докер в загул ударился. Такое уже случалось, и начальник участка всегда строго предупреждал Синюхина: чтобы в последний раз. Иначе уволим. Уволят, как же! А кто ж тогда за такую смешную зарплату работать будет!

На четвертые сутки погранцы все-таки заметили подпрыгивающего на скале человека. Изменили курс, направились к острову. Синюхин кричать уже не мог, размазывал кулаками грязное лицо, бормотал: «Дорогие мои, спасители! Да пусть рука моя правая отсохнет, если когда-нибудь первый тост не в вашу честь подниму!»

Офицеры улыбались, матросы хлопали плачущего Синюхина по плечам:

— Ты как здесь оказался, мужик? А мы три дня подряд тебя наблюдали. Думали турист-робинзон. Ах, братишки по пьянке забыли! Ну, вы, ребята, славно погудели!

Робинзона отвели на камбуз, накормили. Радист тайком от начальства преподнес полстакана технического спирта, сэкономленного на протирке радиодеталек. Синюхин выпил, тепло на душе стало. Правда, гнев на друзей не прошел. По приходу решил стразу идти в порт, чтобы набить морду Вадиму-штурману.

Буксир стоял у причала. И Вадим был на мостике. Распахнул руки для объятий:

— О, Синюхин, привет! Сколько лет, сколько зим! Ну, ты здорово после того дня загулял! — он крепко обнял товарища, — Слушай, Синюхин, а зачем ты мою фуражку скоммуниздил? Попросил бы, я бы тебе и так дал её поносить.

«Врезать ему или не стоит? — думал Синюхин, — Ладно, пусть живет». Не специально же его на острове забыли.

— Водка у тебя есть? — только и спросил Робинзон…

 

Спецназ

Артемчик из армии вернулся. Два года оттянул. И не в каких-нибудь войсках связи или инженерных, а в войсках специального назначения! Парашютики в петлицах, голубой берет, тельняшка. Грудь вся в значках. У него третий разряд по бегу, второй по прыжкам в длину, первый по метанию гранаты. Но это все — туфта, по сравнению с тем, что он приобрел навыки настоящего рукопашного боя. Каратэ, дзюдо, самбо, джиу-джитсу… Короче владел целым комплексом всяких хитрых приемчиков. Раз — и нет противника. Одно движение — и враг повержен. Подавлен. Убит. Можно закапывать.

Вернулся Артемчик в родную деревню. На встречины вся молодежь собралась. Вынесли столы на улицу, и полилась рекой самогонка.

Артемчик во главе стола. Рюмка за рюмкой. И хотя бы в одном глазу. Потому что русский десант никогда не пьянеет. Половина его школьных товарищей уже на травке разлеглась. А на вопросы самых стойких Артемчик отвечал обстоятельно.

— А в деле приходилось участвовать?

— Было… — уклончиво отвечает Артемчик, — Но лучше об этом не вспоминать.

— А в рукопашную ходили?

— Было…

— И что прямо до смерти дрались?

— До смерти, — Артемчик закуривает, щурится и выпускает кверху струйку дыма.

— И ты убивал?

— Вот этим самым! — показывает огромный кулачище демобилизованный воин, — Раз, ребром ладони, и враг на небесах!

— Ребром ладони?

— Ребром.

— Блажь! Не верю!

— Показать? — снисходительно улыбается Артемчик.

Школьный товарищ, щуплый, но шустрый, маленького росточка, работающий комбайнером, тянется за бутылкой. Наливает по полстакана себе и Артему.

— На мне не надо. Я ещё жить хочу. Но чтобы хрясь по шее, и человек дух испустил — не верю. Это только в кино показывают.

— Дурак ты! Надо знать, куда бить. Да и сила, тренировки — дело не последнее.

Артемчик, лихо опрокидывает самогон, утирает губы рукавом парадного мундира и встает из-за стола. Оглядывается по сторонам. Заметив поленницу около забора, вытаскивает почти из середины полено среднего размера. Чинно кладет меж двух табуреток, засучивает рукав.

— Как думаешь, полено крепче позвоночника? — задорно спрашивает он у неверящего Фомы. — Тогда, смотри сюда!

Артем размахивает и резко опускает ребро ладони на полено, которое тут же разлетается на две половинки.

— Мощно! — с восхищением произносит щуплый комбайнер. — Убедил!

— Ну-ка, налей, — командует Артемчик и отряхивает ладони.

Самые стойкие снова тянутся к стаканам.

— Ну, а если, ты нарвешься на такого же, как и ты? — не унимается щуплый, — Он ведь тоже может тебя по шее. Раз — и все!

Артемчик снова ехидно улыбается:

— Во-первых, если успеет…

— А если успеет?

— Ну, а если успеет, то ничего не будет. Потому что моя голова плотно сидит на шее. Об неё даже кирпичи колоть можно.

— Кирпичи? Ну, это ты загнул!

— Налей! — приказывает Артем и снова закуривает.

Звон стаканов.

— А теперь ищи кирпич!

— Тебе красный или силикатный?

— Без разницы!

— Одинарный или полуторный?

— Любой!

Щуплый зигзагами уходит искать кирпичи.

— Я за два года службы тонну кирпичей на своей голове переколол! — не без гордости объясняет он товарищам. — Тонну! По несколько штук в день!

— Это сколько же вы их всем батальоном перекололи? — спрашивает кто-то?

— Много. Можно запросто небоскреб построить!

Щуплый, еле передвигаясь, бросает перед столом четыре кирпича.

Артем не спеша делает несколько затяжек и снимает мундир. Берет кирпич двумя руками. Глубокий вдох, выдох. Еще вдох… Раз, и опускает себе кирпич прямо на темечко. Две половинки! Берет второй. Раз — и ещё две половинки. Третий, четвертый… Четвертый почему-то не колется.

— Налей! — командует в воздух Артемчик.

Ему наливают полный стакан.

— Артемчик! Я тебе сейчас других принесу.

Но десантник снова принимается за четвертый кирпич. Раз! Два! Три!..

Щуплый появляется вовремя с пятью кирпичами.

— Вот специально самые сухие выбирал.

Десантник хватает кирпич из новой партий. Хрясь об темечко — и две половинки. Хрясь другой — опять две половинки. Так и перещелкал все пять кирпичей как орехи. Через пару минут перед ним образовывается груда разбитого кирпича. А тот, четвертый, — не колется. Словно из дамасской стали вылит.

— Налей! — зло бросает он щуплому комбайнеру. — Я их целую тонну в армии переколотил. И этот расшибу! Для нас, десантников, ничего невозможного быть не может. Лей, лей полный стакан!

…С третьей попытки, Артемчик потерял сознание. Хряснул кирпич о голову, закатил глаза и медленно осел на зеленую мураву. Пришлось на ферму за ветеринаром бежать. Но все равно: как порадовал публику!

Спецназ одним словом!

 

Экзамент по истории

То, что профессор Котомкин, преподаватель истории научного коммунизма, был неравнодушен к зеленому змию, знали все студенты. Впрочем, тут и знать нечего было: огромный фиолетовый нос Котомкина говорил о многом. Его и прозвали за глаза Фиолетом. Да и не раз студиозы видели, как профессор перед лекцией прикладывался к блестящей плоской фляжечке из нержавеющей стали. И тогда красноречию преподавателя не было предела. Он тебе и о борьбе с самогоноварением расскажет то, чего в учебниках не отыщешь. И о выпивохе Троцком вспомнит, и о том, какие спиртные напитки предпочитали советские вожди. Конечно, не отходил и от главной темы. Словом, лекции профессора Котомкина студенты посещали с охотой. Мало кто сачковал.

Зато, когда наступала пора экзаменов, Фиолет и спрашивал строго. Не зря же тратился на водку и распинался перед аудиторией. И особо свирепствовал, когда ему приходил принимать зачеты с похмелья. Валил студенческий народ, как говорят, по-черному. Ему было, видите ли, мало было слышать, какой главный вопрос стоял на том или ином съезде партии, так он ещё просил уточнить в какой последовательности выступали ораторы. А уж даты всех партийных форумов требовал знать наизусть. Даже отличники выли от таких требований и получить четверку у Фиолета считалось большой удачей.

Но со временем подметила молодежь одну особенность предэкзаменационную «коммуниста». Если он успевал перед экзаменом приложиться к фляжке, то и строгость его сбавлялась пропорционально выпитому. Чем большее окрашивался его нос в фиолетовую краску, тем лояльнее он был к экзаменуемым.

И вот как-то филологи, кому предстояло сдавать экзамен, решили «умаслить» профессора. Купили три бутылки водки, залили в графинчик, который по всем правилам должен быть наполнен обыкновенной водой, и решили в случае надобности водрузить сосуд и стаканчик на профессорскую скатерть из зеленого бархата в аудитории, где и должен был приниматься экзамен.

Котомкин в тот день был чернее тучи. Студенты сразу поняли: с дикого бодуна. Да и то, как он хрипло выкрикнул: «Первая группа заходи!», все сразу поняли: с таким настроением Фиолета ничего хорошего не жди. Одна надежда оставалась — на графинчик. Самый смелый студент, но самый заурядный знаток истории научного коммунизма, и вызвался установить поднос с графином на стол экзаменатора.

Первая «семерка» гуськом (Фиолет всегда запускал по семь человек) вошла в аудиторию. Первый — «официант с подносом, остальные за ним. Поднос на скатерть перед профессором, все обступили разложенные на столе билеты. Фиолет с вожделением посмотрел на «воду», тут же взял графин и налил полный стакан.

— Ну, что стоите как истуканы? Берите билеты! Быстрее, быстрее…

И… жадно приложился к стакану.

О, Боги Олимпа и все коммунистические вожди! Фиолет закашлялся, вытаращил глаза, водка струями брызнула через нос. Он с мольбой в глазах обвел всех присутствующих в комнате и кинулся к входной двери.

— За деканом побежал! — обреченным голосом сказал самый посредственный студент, прекрасно понимая, что вся ответственность за спаивание преподавателя ляжет именно на него. — Что делать, мужики?

Самый находчивый, он же отличник, тут же предложил вылить водку в раковину и заполнить графин водопроводной водой. Так и сделали. Только-только успели занять места за столами, как вошел Фиолет. Бодренький такой, со счастливой улыбочкой на лице, с полиэтиленовым пакетиком в руке.

— Ну, что все взяли билеты? — спросил он, и, усаживаясь на свое место, лучезарно посмотрел на прозрачную жидкость в графине.

Когда все принялись выкладывать свои знания на тетрадных листочках, профессор Котомкин с вожделением взял графин, налил ровно полстакана и зашелестел пакетиком. Аудитория наполнилась запахом котлетки из буфета. Фиолет отошел к окну, повернулся спиной к экзаменуемым, крякнул и приложился к стакану, держа котлетку наготове.

О все коммунистические вожди, их оппоненты и Боги Олимпа! Так и не пригубленная котлета яростно полетала в мусорную корзину. Фиолет обернулся и гневно обвел взглядом всех сидящих. Но, не проронив ни слова, снова уселся за стол.

В этот день мало было знать время и повестку дня коммунистических форумов. Фиолет злобствовал и даже спрашивал, в каких носках присутствовал на съезде тот или иной партийный лидер.

Переэкзаменовка была назначена на другой день…

 

В конце 1904 года в Туле был открыт первый прообраз медвытрезвителя. Правда, назывался он не иначе как «благотворительный приют для опьяневших», а впоследствии — амбулатория для алкоголиков. Чести считаться заведующим амбулатории был удостоен врач-невропатолог Константин Зажурило, который в 1938 году был репрессирован и расстрелян.

За что? Тульские архивисты утверждают, что до революции в этом вытрезвителе побывал некий безвестный служащий, который после победы Октября стал «шишкой» и занимал в партогранах очень высокую должность. Он и припомнил Зажурило о своей обиде, а также о тех строгих порядках, которым он подвергся в этом учреждении.

После революции молодое государство советов в вытрезвителях не нуждалась. Во-первых, почти до 1925 по стране гулял сухой закон. А во-вторых, моральный облик человека коммунистического будущего нисколько не отождествлялся с пьяной и разгульной жизнью. Впрочем, так продолжалось недолго. Партийный руководители во главе со Сталиным поняли, что выпуск и реализация водочной продукции составляют основную часть государственного дохода, а потому сухой закон канул в Лету и с 1931 года в стране вновь стали функционировать медицинские вытрезвители.

Если историю создания первого медвытрезвителя «раскопать» было не так трудно, то кто первый из работников этих почетных учреждения стал взимать с клиентов мзду не в государственный, а в свой личный карман найти практически невозможно. Ясно только одно: сотни, тысячи, даже десятки тысяч хороших людей столкнулись с вымогательством в этих заведениях. Установлен же факт: в начале 80-х годов в советских вытрезвителях побывало 15 миллионов человек. Клиенты сталкивались не только с вымогательством.

Есть и другой «убийственный» пример. В канун перестройки один знаменитый университетский профессор, ученый с мировым именем, попал в вытрезвитель, точнее, его туда сдал живоглот-таксист, с которым они не сошлись в цене за поездку. Работники медвытрезвителя потребовали непомерную взятку, но у профессора таких денег не оказалось. Он просил отсрочить «должок» хотя бы на неделю. Но строптивые работники спецмедслужбы ждать не стали. Подготовили документы и отослали по месту работы. Наутро профессор пришел домой, где родственники, естественно, не спали всю ночь. Поскольку раньше ничего подобного с главой семьи не случалось, он сказал, что взял выходной и едет на дачу. Там ученый муж наложил на себя руки, предпочтя петлю тем унижениям, которые ему предстояло пережить (партсобрание, заседание бюро, профком и т. д. и т. п.). Нынче даже трудно представить, сколько аналогичных убийств было совершено в бывшем СССР…

Факт: попасть в медвытрезвитель можно не только упившись вусмерть и ненароком нарвавшись на стражей порядка, но и по несчастливому стечению обстоятельств. Ну, не повезло вам. Хотя Юрий Никулин рассказал как-то газетчикам такую забавную историю.

Однажды ленинградский поэт Орлов получил большие деньги. Всю жизнь печатался в газетах, за что ему платили копейки, А тут вдруг решили выпустить сборник его произведений Принес рукопись в редакцию. Когда сдали её в набор, ему выплатили аванс. Получил около пяти тысяч рублей. По тем временам — сумма значительная. Было это сразу после войны. По этому случаю пошел с товарищами в ресторан. Напились там страшно. Как водится, потерял сознание. Очнулся в комнате с решетками. Лампочка тускло светит. А под ней — фигура дежурного милиционера. В сознании всплыл традиционный вопрос: за что? Начал вспоминать. Деньги! Схватился за карман. Все на месте. Кроме двухсот рублей, которые потратил в ресторане. Подошел дежурный офицер: «Ну как, пришел в себя?» — «Пришел, а что ж я натворил?» — «Да вспомни сам!»

И поэт вспомнил. Когда он шел по улице из ресторана и уже терял в алкогольном дурмане сознание, он увидел вывеску отделения милиции. На ум пришла строчка стихов Маяковского «Моя милиция меня бережет». Из последних сил взобрался по лестнице в дежурку, сказал: «Ребята, сберегите меня…» И упал. Милиционеры положили его, мол, пусть проспится.

Мораль были такова. Человека могли бы на улице ограбить. Пьяный он мог под трамвай попасть. Однако человек пришел милицию за помощью. И получил её.

Правда, таких благодарностей в адрес работников медицинских вытрезвителей крайне мало.

Вхождение Российского государства в рыночную экономику аукнулось и на вытрезвителях. За 90-е годы их число сократилось на четверть. Милиция же вообще перестала подбирать бомжей и безработных. Словом тех, у кого карманы были пусты. Многие из когорты «неимущих» так и оставались валяться на улицах, пока не проспятся или не замерзнут. Зато работники медвытрезвителей охотились и выхватывали из толпы прилично одетых людей, кто возвращался с работы или праздничного вечера «чуть навеселе». Спорить, что ты не пьян было бессмысленно. Оставалось только два варианта: или откупиться или вместе с милиционерами проехать в спецучреждение.

А там…

 

Случай в вытрезвителе

По поводу выхода моей проблемной статьи мы в конце рабочего дня раздавили бутылку на троих и я побежал домой. Должна была позвонить моя зазноба. Время было в обрез, и мне стоило поторапливаться.

Выскочив из троллейбуса я, словно горный козел, попрыгал вверх по ступенькам. Впереди шел милиционер, и я принял влево, чтобы обогнать блюстителя порядка. Но в эту же секунду, видимо почувствовав сзади горячее дыхание догоняющего человека, и блюститель порядка принял влево, дабы уступить дорогу. Произошла нестыковочка: я наступил милиционеру на ботинок, который соскочил с его ноги, и страж порядка, подвернув ногу, тут же опустился на четыре точки. Форменный ботинок полетел вниз по лестнице.

Через пару секунд мы стояли друг перед другом. Я, справляясь с одышкой, он в драном носке без ботинка.

— Ну извини, — только что и нашел сказать я.

Сержант, словно гончая подергав ноздрями, уловил запах спиртного, исходивший от меня, громко скомандовал: «Стоять здесь». Затем спустился на несколько ступенек вниз, загнул драное место носка на выглядывавшие пальца, надел свой ботинок, не спеша завязал шнурки и в раскачку подошел ко мне:

— Вы пьяны! — заявил он в утвердительной форме.

— Ну что вы, нисколько. — ответил я и постарался оправдаться, — Выпили на работе с друзьями по сто пятьдесят. Так разве от такой дозы напьешься?

Но сержант, видимо уязвленный тем, что мне «посчастливилось» увидеть то ли его драный носок, то ли интересное положение, который он принял споткнувшись на глазах у всего честного народа, остался непримирим.

— Вы — пьяны, гражданин. Пройдемте.

— Куда!? Я опаздываю! Да и мой дом — вон он!

Милиционер, не желая терять времени и привлекать взгляды окружающих пешеходов, крепко взял меня за локоть:

— Я сказал, пройдемте, гражданин.

И повел в сторону вытрезвителя, на который мне часто приходилось смотреть из окна своей комнаты.

Мы зашли в приемное отделение, где сидел дежурный офицер. С порога мой сопровождающий официально заявил:

— Вот, привел клиента, который валялся на лестнице. Видимо, ноги совсем не держат.

— Да не валялся я ни на какой лестнице, — постарался я прояснить ситуацию и у меня некстати вылетела следующая фраза. — Даже наоборот — это вашего сотрудника ноги не держат.

— Видишь, до чего допился. Не он валялся, оказывается, а я.

Дежурный офицер с ехидной усмешкой оглядел меня с ног до головы и голосом не терпящим возражений приказал:

— Раздевайтесь.

— С чего бы! Я что, пьяный в дугу?

Дежурный не стал спорить и приказал моему проводнику:

— Помоги ему раздеться.

Получив неприятный тычок в бок, пришлось повиноваться. Я снял свитер и рубаху.

— Документы есть? — спросил дежурный.

Я достал удостоверение из нагрудного кармашка рубашки, положил на стол.

— Господа, ну давайте по-хорошему. Мой дом в ста метрах от вашего заведения. К чему вам и мне лишние проблемы?

— Тамбовский волк тебе товарищ, — ехидно сказал сержант.

— Хорошо, я буду жаловаться вашему начальству. У меня есть свидетели.

На звонок я уже безнадежно опоздал и совсем успокоился, подумав о том, что может получиться неплохой репортаж от клиента из вытрезвителя.

В это время дежурный офицер открыл мое удостоверение.

— Вы работаете в отделе информации в газете?

— К счастью, — сказал я нахально. — Штаны тоже снимать?

Но к моему изумлению дежурный отставил мой вопрос без внимания и поднял строгие глаза на сержанта.

— Ты кого сюда привел?

— Пьяного… — опешил мой сопроводитель.

— Пьяного! — передразнил офицер, — Документы почему сразу не проверил? В общем так. Вы, гражданин-газетчик, извиняйте и одевайтесь. А ты, — кивнул он в сторону сержанта, — доведешь товарища до дома. Ясно?

Двести шагов до своего дома я шел в сопровождении телохранителя в милицейской форме. Он же первым зашел в подъезд и на лестничной площадке позвонил в дверь моей квартиры.

Открыла мать и тут же схватилась за сердце:

— Что случилось?

— Гражданка Романова? — спросил страж правопорядка.

— Да, — согласно кивнула мать в ответ.

— Сержант Печонкин, — представился он и добавил, — Примите сына в целости и сохранности.

Затем козырнул, развернулся на каблуках и направился вниз по лестнице.

«Не упал бы», — подумал я.

1997 г.

 

С корабля на бал

Одному мужику во время сеанса в кинотеатре очень сильно захотелось по малой нужде. Перед началом фильма выпил в буфете бутылку пива — оказалось к несчастью. Стоило бы, конечно, выйти в фойе, но фильм уже заканчивался и он решил дотерпеть. Когда в зале зажгли свет, он попросил жену подождать его около входа в кинотеатр, а сам пулей полетел искать отхожее место. Между прочим, после операции врачи ему не рекомендовали долго терпеть. Туалетов по близости не было и он пристроился в небольшом скверике к дереву. Только закончил это самое дело, а его сзади кто-то по плечу легонько хлопает. Оглянулся — милиционер. И откуда взялся?

— Нарушаете общественный порядок. Пройдемте.

Стал мужик объяснять, что он после операции и терпеть ему нельзя, но страж порядка ни в какую не хотел войти в положение.

— Пройдемте в отделение, заплатите штраф, а там видно будет.

— Жена меня ждет около кинотеатра. Дай хоть её предупрежу.

— Подождет отрезал милиционер и повел нарушителя к отделению.

— Бог накажет тебя, — сказал с горечью в голосе мужик.

Сейчас посмотрим кого он накажет, — злорадно усмехнулся постовой.

Пришли в отделение. Мужик сразу потребовал отвести его к самому высокому начальнику.

— Жаловаться на тебя буду, — сказал он милиционеру.

— Давай, жалуйся. Только деньги для штрафа приготовь. Да ещё на работу твою сообщение пошлем, расскажем как ты общественные деревья в парке обсыкал.

Подошли они к кабинету начальника. Милиционер пару раз в дверь стукнул, тут же её открыл и чуть ли не силой втолкнул нарушителя в кабинет начальника управления. Следом сам вошел и обомлел. В небольшом кабинетике за сдвинутыми столами восседал почти весь начальствующий штат управления. На столах горы закусок и шеренги бутылок. Кстати, вошли они как раз в тот момент, когда участники праздника, видимо, после произнесенного тоста опорожняли содержимое стаканов.

— В чем дело, Бляшкин? — поставив стакан на стол и приложив рукав к носу, строго спросил человек, находившийся во главе стола, вошедшего подчиненного.

— Вот, нарушитель общественного порядка… Писал в парке… — поникшим голосом стал лепетать милиционер с фамилией Бляшкин. Может быть его в медвытрезвитель доставить?

— Мне терпеть нельзя, я после операции, — тут же успел вставить мужик.

Человек во главе стола побагровел и, сдерживая гнев, обратился к мужику:

— Идите гражданин.

— Куда?

— Домой.

Мужик не стал себя долго упрашивать, выскочил за дверь и за спиной услышал русский трехэтажный, который судя по всему, направлялся не в его сторону.

Он скоро добежал до кинотеатра, где его ждала супруга.

— Ну, сколько можно ждать! — возмутилась женщина, — По телевизору скоро концерт начнется, посвященный дню милиции…

1997 г.

 

Казус

Одному мужику очень сильно выпить захотелось. А время уже близилось к полуночи. Он в одну палатку ткнулся — закрыта. В другую — тоже закрыта. Подошел к коммерческому магазину — и здесь облом. Постоял посмотрел в к окно — совсем ему жутко стало. На полках и витринах — русская водка. Коньяки армянские. И решил он вспомнить свою старую специализацию. Когда-то уже получал срок за воровство. Правда, условно наказали.

Но выпить все сильнее хотелось, что делать? И решил рискнуть. Грабить не хотел, решил пару бутылок водки прихватить.

Осмотрел он внимательно объект, приподнял двумя руками металлическую решетку — поддается. Тогда он встал на подоконник, вытащил перочинный ножичек и через решетку легко открыл защелку на форточке. Та и открылась внутрь. Оставалось только под решетку пролезть.

Он опять с трудом приподнял её, подпер какой-то доской, подлез под решетку и уже половину тела перебросил в форточку, как зацепил ногой ту доску, что подпирала решетку. Доска вылетела и решетка намертво прижала его к окну. Голова в магазине, а задница, извините, снаружи. И ни туда ни сюда. Причем, какой-то железный прут, оторвавшийся от решетки, уперся ему в бок. Чуть пошевелишься — он ещё больше в тело вонзается. Время полночь. Как быть? Стал звать на помощь. Но прохожие, завидев придавленную задницу в форточке, спешили сразу удалиться.

Прошло пару часов. У любителя водочки все тело затекло. Но вдруг около него оказался какой-то запозднившийся прохожий.

— Ты че это, мужик, здесь висишь?

— Да вот попался. Будь лаской, приподними решетку.

— А че туда полез-то? — не спешил оказать услугу прохожий.

— Да выпить захотелось.

— А че денег не было?

— Да деньги есть, но все магазины и палатки были закрыты. А выпить, видишь ли, очень хотелось. Помоги, будь другом.

Но прохожий оглянулся по сторонам — вокруг никого. Только задница, обтянутая брюками из форточки торчит. Он просунул руку через решетку и принялся шарить по карманам «узника». Вытащил несколько денежных купюр и спрятал их в своей куртке.

А застрявший мужик чуть было сознание не потерял от такой наглости.

— Да ты что это парень, грабить меня! Я ж тебя, сука, порешу…

А довольный и разбогатевший на двести тысяч прохожий, лишь по заднице его похлопал:

— Ну ты торчи тут, парень, а я пошел. Так и быть выпью за тебя двести граммов. Желаю приятных сновидений.

И, действительно, через несколько секунд скрылся в ночи.

Так и торчал неудачник в форточке до самого утра, пока какой-то гражданин, выгуливавший собаку, откликнулся на просьбу воришки и обо всем сообщил в милицейский участок.

Приехали стражи порядка, подняли решетку, стали вытаскивать затекшее тело из форточки. А вокруг уже народу собралось видимо-невидимо. Ржут от удовольствия как сивучи, забыв, что на работу пора спешить.

Привели пострадавшего в участок, стали протокол составлять. Да самим милиционерам, вдруг, жалко стало не похмелившегося мужика. Украсть-то он ничего не украл. Мало того, самого ограбили. Трясется — до сих пор от ночной прохлады согреться не может. Вид жалкий.

Словом, отпустили.

Когда он выходил из околотка, какой-то старшина ему в руку десятку сунул: на, мол, купи чекушку, согрейся и успокойся. Хоть и мент, но душа человек оказался.

Вот такой казус приключился…

1997 г.

 

Трюкачи

На одном из областных базаров два бомжа не поделили «русский йогурт» двухсотграммовый полиэтиленовый стаканчик с водкой. Один из них сильно оттолкнул товарища, и тот со всего маху налетел на дамочку в ярко-желтом плаще. Грязными ручищами обхватил её за плечи, потом, медленно сползая, обнял за талию и, наконец, совсем упав, прижался к ногам. Та громко заверещала на весь колхозный рынок, хотя держала под руку мужа подполковника: городской милиции. Тот был при форме, в погонах со звездами. Глава семьи тут же пришел на помощь и, брезгуя трогать грязного бомжа руками, попробовал отпихнуть его начищенным ботинком от ног своей женушки. Но не тут-то было: бомж, словно греко-римский борец, взял их в плотный захват.

А дамочка все причитала.

Тогда могучий подполковник схватил бомжа за шиворот и все-таки оттянул на некоторое расстояние от стройных ног молодой жены.

В это время первый бомж, невзирая на звезды, ринулся на выручку товарища. Рванув на себе майку, как это делали революционные матросы, он, заглушая причитания женщины, заорал на всю базарную площадь:

— На, гад, стреляй!

У подполковника, правда, при себе никакого пистолета не было. Но рядом с ним тут же очутился бравый сержант из тех же внутренних войск и застыл в позе: мол, чем могу служить?

Жена, указывая пальцем на бомжей, завопила: «Срочно усади их а пятнадцать суток». Подполковник, в свою очередь, обратился к готовому на услуги сержанту:

— Так, — сказал он. — Обоих вези в обезьянник и оформи по пятнадцать суток. За нарушение общественного порядка.

— Есть! — козырнул подчиненный и тут же задумался: — А как же я их, товарищ подполковник, повезу на мотоцикле с коляской? Они же оба лыка не вяжут.

Женушка офицера внутренних войск продублировала приказ: мол, срочно, сейчас. А если их не отвезут — сам знаешь, что будет. Это она подполковнику приказала. А подполковник опять перевел сержанту: если не хочешь остаться без работы, то срочно и сейчас.

Сержант не хотел терять работу. Одного бомжа, который мог стоять, взял под руку, а другого, который мог только лежать, за шиворот и потащил к мотоколяске. Благо она в десяти метрах находилась.

Того, что только лежал, лихо засунул в люльку. А второй — на ногах стал сопротивляться. Майку до конца разорвал так, что она рубахой стала. Только без пуговиц. Пришлось пару раз пройтись демократизатором по спине бушующего, и тот кое-как взгромоздился на заднее сиденье. Но грозился, что выпрыгнет на ходу. Сержант быстро запрыгнул сам, зажал ногами пьянчужку и рванул к отделению.

Но в поездке задний вдруг откинулся навзничь и раскинул в стороны руки. Второго тоже ветерком обдуло, и, не много протрезвев, он тоже постарался «покинуть салон» Так бы и вывалился, но сержант успел ухватить его за шиворот.

Так они и ехали по главной улице. Задний, размахивая руками, чуть ли не доставал головой асфальт. А тот, что в люльке, свесившись набок, на выбоинах, казалось, хлопал в ладоши. Обоих поддерживал лихой милиционер и управлял мотоциклом, который вилял из стороны в сторону.

Одни, наблюдавшие за этой сценой прохожие, думали, что идут съемки какого-нибудь российского боевика. Другие были уверены, что им показывают бесплатные цирковые трюки.

Дальнейшая судьба бомжей неизвестна.

1997 г.

 

Ловит ли милиция мышей?

Два приятеля Тарайкин и Лючкин пили водку, закусывали огурчиками и, как это бывает, вели беседы на светские темы. Впрочем, какие могут быть светские беседы у людей, недовольных ни рыночной экономикой, ни развитием капиталистических отношений, ни демократизацией, ни расширением женских прав, ни правопорядком на городских улицах. Словом, вели они беседы на те проблемные вопросы, которые каждый раз обязуются решить кандидаты в депутаты при выборах в ту или иную думу. В районную ли, городскую или в самую высшую — государственную. Но те, правда, дискутируют по этой теме на трезвую голову. А у приятелей дискуссия под водочку проходила.

Так вот, когда заканчивалась вторая бутылка, принялись они обмывать косточки нашей доблестной милиции.

— Они, — хрустя огурчиком, высказывал свою точку зрения Лючкин, вообще мышей не ловят, если это не касается их личной выгоды.

— Это точно, — поддержал его Тарайкин, разливая остатки водки из второй бутылки, — Их министр по телевизору жалуется, что у работников правопорядка зарплата маленькая, а ты видел милиционера, который бы не имел своей собственной машины? Да какой! В худшем случае — «Жигули» девятой модели. А так у всех сплошь иномарки.

— Ха! Чего там говорить — взяточники! Снизу доверху в коррупции повязли. Думаешь, для чего они всех бандитов пересадили?

— Известно для чего. Чтобы ликвидировать конкурентов и самим заниматься рэкетом. А вообще они бандюг и не ликвидировали вовсе. А выжидали, пока братки сами себя не перебьют. Зачем им в междоусобицы вмешиваться и здоровьем рисковать? Легче мирных граждан, усугубивших рюмку-другую в отделение привести…

— Ну что, открываем третью? — спросил один из собутыльников.

— А че на неё смотреть? Конечно, открывай.

— А ну как по дороге домой, менты в вытрезвитель заберут? — уже разлив по стаканам, вдруг испугался один Лючкин.

— Это они могут. Еще и карманы вывернут, а на утро заявят, что шел без денег.

— Да у меня ни копейки и не осталось.

— Да ты у меня ночуй — от греха подальше. А то ненароком в вытрезвитель угодишь. Ну, за что выпьем?

— Чтоб дети грома не боялись…

— Хороший тост. Только, чтобы они этого самого грома не боялись, милиция и должна держать руку строго на пульсе.

— Это как? — не понял Лючкин. Он морщился и стучал ладонью по своим губам, словно стараясь протолкнуть ставшую комом в горле водку подальше в желудок.

— А очень просто. Раньше как криминал действовал? Пырнут ножом — и в кусты. А теперь вопросы решают и деньги отнимают с помощью бомб и гранат. Не хочешь делиться по-товарищески, — получи гранату под дверь. Живешь хорошо, — под машину бомбу подложат. А милиция — только зубы скалит и наблюдает.

— Да нет, иногда хватают.

— Да кого они там хватают! Детей да бомжей. А с умным человеком разве справятся?

— Не-е-е, — погрозил пальцем сторону приятеля Лючкин, — Иногда хватают.

— Только дураков-то и хватают. А с умными им нипочем не справиться. У моей дочки в школе занятия отменили: кто-то из учеников позвонил и сказал, что в раздевалке бомба заложена. В школу-то приехали, а бомбы нет. И того, кто позвонил, поймать не смогли. Ребенка вычислить не смогли! А ты говоришь — хватают.

— Так он с автомата, наверное, звонил. А те, кто из квартиры дезинформацией занимаются, — тех хватают. — не сдавался Лючкин, вступая в спор.

Как так, третью бутылку уже начали оприходовать, а спора ещё не было. Ну, что за посиделки без спора? Тарайкин, видимо, тоже решил не сдаваться и быть последовательным до конца.

— Да если хочешь, я сейчас наберу ноль два и скажу, что в нашем продовольственном бомба под прилавком. И фиг они меня вычислят.

— И не вздумай! Еще как вычислят. У них на этот случай специальная аппаратура по определению телефона и адреса.

— Не вычислят, — не сдавался Тарайкин, — надо только быстро сказать и сразу трубку на телефон. Мы в детстве пожарников знаешь, как разыгрывали? Звоним, спрашиваем: «У вас горячая вода есть?» «Есть», — отвечают. А мы им: «Тогда вымойте ноги и ложитесь спать». И так звонков по пять. И не вычисляли.

— То раньше, а то сейчас.

— Не веришь? — терял терпение Тарайкин.

— Не-а.

— Наливай. Сейчас выпьем, и проведу эксперимент.

Лючкин разлил в стаканы, разрезал на кружочки толстый огурец.

— Ну, за твое безнадежное дело.

— А это сейчас увидим. В общем, так. Звоню и говорю, дескать, извините, я соседа застрелил. И вешаю трубку.

— А через четверть часа пятнадцать суток получишь.

Тарайкин не стал больше тратить время на разговоры. Поднял трубку телефона, который висел на кухонной стене, и набрал 02.

— Это дежурный? — спросил он и сразу же выпалил, — Я убил соседа по лестничной площадке.

Через пару секунд трубка висела на аппарате. Уже хорошо захмелевший Лючкин улыбнулся:

— Когда?

— Что когда? — не понял Тарайкин.

— Мандеть научился…

— Ты что думаешь, что я не звонил никуда?

— Конечно, не звонил.

— А если сейчас придут?

— Ага, как же! Держи карман шире! — покатился от хохота Лючкин.

Оба приятеля гостей и в самом деле не ждали. Лючкин думал, что Тарайкин никуда не звонил, а Тарайкин был уверен, что за пять секунд разговора милиционеры, даже если бы смогли с помощью своей аппаратуры вычислить телефон и адрес, то не стали бы посылать наряд, посчитав скороспешный звонок обыкновенным баловством.

Но в это время из прихожей раздался звонок. Тарайкин так и застыл с бутылкой в руке над стаканами, куда собирался налить водочки. У Лючкина тоже глаза округлились.

— Кто там? — после затянувшейся паузы наконец крикнул в сторону прихожей Тарайкин.

— Это Анатолий из одиннадцатой, — и в самом деле ответил сосед по лестничной площадке.

Оба собутыльника обрадовались и поднялись из-за стола. Как раз третьего для разрешения спора им и не хватало.

— А мы, Толян, только-только о тебе вспоминали, — смеялся Тарайкин, проворачивая ключ в замочной скважине. Наконец он открыл дверь и обомлел: в проеме стоял Толян, а за его спиной три милиционера. В касках, бронежилетах и с «Калашниковыми» в руках. И когда Тарайкина и Лючкина стали закручивать в бараний рог, Толян виновато улыбнулся:

— Да никто в меня не стрелял…

1997 г.

 

Лужа

Ванька Грозный дожидался автобуса. Под мухой. Ну не так, чтобы совсем стоять на ногах не мог, но и под категорию «чуть выпивших» тоже не подходил.

Около остановки чернела огромная лужа, и Ванька, прохаживаясь, рядом с ней, балансировал, как говорят, на грани фола. Одно неверное движение — и он там, в грязной-грязной воде. Несколько раз от «купания» его спасал какой-то доброжелательный мужик: хватал за руку, когда Ванька вот-вот готов был уже рухнуть.

— Спасибо, коллега, — благодарил Ванька и все ожидающие автобуса на остановке дружно улыбались.

— Ишь, коллегу нашел! — с надеждой поглядывал на симпатичную женщину «спаситель» и нежно ей улыбался. Скорее всего, чтобы показать незнакомке, каким он может быть добрым и заботливым. Но женщина была равнодушна и оставляла его взгляды без внимания. А самому Ваньке вообще было трудно понять, что такая цаца, которой впору ездить на престижной иномарке, вообще делает на автобусной остановке.

А Грозный продолжал балансировать. Потому что просто так стоять на месте не было мочи.

— Дай стой спокойно, — обращался к нему мужик и снова оттаскивал от лужи, ухватив за полу кожаной куртки, которую Ванька купил в специализированном магазине на прошлой неделе. — Замри! А то вон уже и «канарейка» наготове.

— Не порви куртяк-то, — незлобно отвечал Ванька, — Чай, такие куртки на дороге не валяются.

Мимо остановки, действительно, уже второй раз на медленной скорости проезжал милицейский уазик и сержант оценивающим взглядом окидывал Ваньку.

На третьем заходе «канарейка» все-таки въехала на пешеходный тротуар и остановилась. Из кабины выпрыгнули два блюстителя порядка — сержант и старшина, — аккуратно обошли лужу и приблизились к Ваньке.

— Пьян? — спросил старшина.

— Ни в одном глазу, — ответил тот и выпрямился, как осиновый кол.

— А документы при себе? Как фамилия?

— Какие могут быть документы? — смачно икнул Ванька и тут же добавил, — А зовут меня — Иван Грозный.

Милиционеры переглянулись: неужели этот пьянчужка издевается над ними при всем честном народе?

— Грозный говоришь? — ухмыльнулся сержант, — А может быть, Малюта Скуратов?

— Нет, Грозный. — замотал головой Ванька и шатнулся в сторону лужи.

Мужик, ожидавший автобус, как и прежде кинулся было на помощь, но милиционеры опередили его и как по команде с двух сторон взяли Ваньку под руки.

— Ну, что, Грозный, пойдем баиньки в царские палаты?

Ванька, словно надеясь получить защиту, тоскливо посмотрел в сторону пассажиров. И они молча ответили ему сочувствующими взглядами: что можно в этом случае сделать против власти и силы? Ни-че-го!

И Ванька покорно пошел к «канарейке».

— Грозный он, понимаешь! — ехидно улыбались милиционеры, — Сейчас быстро покорным станет!

Чтобы не запачкать казенные ботинки, они отцепились от Ваньки и как кузнечики стали прыгать с одного сухого места на другое, стараясь не угодить в лужу. А Грозный, не выбирая дороги, шлепал по воде и, казалось, покорно шел за ними.

Служители порядка уже дошли до машины, как позади них раздался звонкий всплеск. Ванька Грозный в новенькой куртке лежал на спине посреди лужи и отчаянно молотил по воде руками и ногами. Брызги летели в разные стороны. Милиционеры в растерянности смотрели на него.

— Иди сюда — тоном, не терпящим возражений, приказал старшина.

— Ща-а-с! — согласился Ванька и стал подниматься.

С одежды ручьями струилась вода и сползала серая грязевая жижа. — Куда садиться?

— Он нам всю машину уделает. Потом не отмоем! — сообразил старшина.

— И дежурку обгадит, — согласился сержант.

— Ну его к черту, — махнул рукой в Ванькину сторону старшина и открыл переднюю дверь уазика. — Поехали. Авось ещё кого подберем.

Воронок скрылся из виду и Ванька вылез из лужи. Похлопал себя по одежде, разбрызгивая грязевые капли: куда он теперь такой?

— Смотри-ка, какой находчивый! — вдруг похвалил его мужик, пятясь от Ваньки в сторону симпатичной женщины, — Теперь, брат, тебе придется домой пешком топать. Разве можно таким грязным в автобус?

Женщина с осуждением посмотрела на мужика и подошла к Ваньке:

— Хотите я вам одежду постираю? — вдруг неожиданно спросила она почти что протрезвевшего Грозного к полному изумлению пялившего на неё глаза мужика.

— А сто грамм нальете? — стуча зубами от холода, спросил Ванька.

— Поищем, — улыбнулась она и, не боясь испачкаться, взяла его под руку.

1997 г.

 

юбилей

Вечером Николая Сергеевича Музыкина, начальника управления райканализации, ждал банкет. Торжественный ужин был приурочен к юбилейной дате — службам городской канализации исполнялась ровно сто лет. Управление загодя начало готовиться к столь знаменательному дню. И хотя некоторые знакомые господина Музыкина посмеивались и с нескрываемой иронией интересовались, дескать, не сошел ли ты с ума, Коля, Николай Сергеевич, как ни в чем не бывало отвечал:

— А что здесь такого? Почему можно отмечать юбилей космонавтики, атомной энергетики, бараночного или водочного завода, а день канализации праздновать неловко? Что, работники системы канализации сделаны из другого теста и в их жилах течет не такая как у космонавтов кровь?»

— Кровь-то может быть и одинаковая, — отвечали ему, — Но ты не путай хрен с пальцем. Что такое космонавтика и что такое канализация! Чувствуешь разницу?

Музыкин отмахивался:

— В сортирах все одинаково штаны снимают. И в космосе и на земле. К тому же нас проблемы космонавтики нисколько не волнуют, а вот космонавтов, когда в их земных квартирах унитазы забиваются, вопросы канализации очень даже начинают беспокоить. Поэтому стоит ещё поспорить, что важнее покорение космоса или укрощение отхожих стоков.

— Опустился ты, Николай, ниже своей городской канализации, — смеялись друзья в ответ на его доводы.

А Николай Сергеевич не обижался: делал свое дело и готовился к торжеству.

Это он позаботился, чтобы в праздничный день работники всех коммерческих сортиров города не только пропускали клиентов бесплатно, но и снабжали их метром бесплатной туалетной бумаги. Ему принадлежала идея покрасить в алые цвета чугунные крышки канализационных люков. Именно он, Николай Сергеевич, распорядился, чтобы на всех автомобилях с цистерной вместо кузова, были написаны лозунги «Канализации — 100 лет!». Именно он, как это было во времена развитого социализма, отдал приказ повесить над парадным подъездом управления огромный транспарант со словами «Да здравствуют работники городской канализации!».

А вечером состоялся торжественный ужин, на который были приглашены все передовики и заслуженные работники городской канализации. И хотя город, как и всю страну охватил экономический кризис, Музыкин позаботился, чтобы на столах было вволю закуски и выпивки.

Николай Сергеевич поднял бокал и сказал короткий тост: «За нас! Чтобы дети не путали шипение ядовитой змеи с шипением отечественного унитаза!»

Все выпили и праздник начался. Работники системы канализации люди простые. Многие свою карьеру с профессии сантехника начинали. Поэтому отбросив в сторону светские приличия, стали вспоминать о курьезных случаях. Один рассказывал, как великий артист перстень с печаткой в унитаз обронил и как именно работник канализации помог найти драгоценность. Другой вспоминал, как музыканты из популярной рок-группы построили на своем дачном участке туалет и по этому поводу решили устроить презентацию. На месте самой презентации лоточники торговали шашлыком и пивом импортного производства, военный оркестр играл бравурные марши. А чтобы заведение долго не пустовало, гости хлестали пиво на скорость и на количество выпитого. Дубасили друг друга надувными дубинками по животам и бегали, бегали обновлять заведение.

Третий рассказывал о диггерах. Четвертый…

К ночи все набрались изрядно. Расцеловались на прощанье и стали расходится по домам. И Николай Сергеевич Музыкин, отпустив служебную машину решил пройтись до своей улицы пешком. Только вот чем он не приглянулся работникам милиции, сказать теперь трудно.

Почти около самого дома остановил его патрульный наряд, и старший группы, оглядев элегантно одетого начальника управления, спрашивает:

— По какому это такому поводу, папаша, вы так набрались и своим видом оскверняете общественное место?

Уж кому-кому, но только Николаю Сергеевичу не надо было напоминать о том, как могут оскверняться общественные места. Но Музыкин сдержался, улыбнулся и даже постарался пошутить:

— Праздник у нас, сынки. Юбилей городской канализации. Сто лет вот уже исправно утилизируем и сплавляем то, что исходит из внутренних органов…

Музыкину даже договорить не дали: скрутили руки и закинули в воронок. Не заслуженно закинули. Ночь он провел в медвытрезвителе.

А на другой день, к обеду вернувшись в управление, разгневанный Николай Сергеевич вызвал секретаршу.

— Я попрошу вас сию же минуту отправить поздравительные телеграммы во все управления внутренних дел города.

— Слушаю вас, — секретарша приготовилась записать текст.

— Искренне поздравляем работников внутренних органов с праздником городской канализации. — продиктовал Николай Сергеевич и не забыл под поздравлением поставить свою фамилию.

Он вовсе не собирался оскорблять работников правопорядка. Своим поздравлением он хотел ещё раз напомнить, что на улице работников системы канализации праздник. Такой же, какой бывает у космонавтов, моряков, строителей. А напомнить нужно было для того, чтобы избежать различных эксцессов, который произошел с ним прошедшей ночью. Ведь за свою долгую жизнь, Николай Сергеевич ни разу не попадал в вытрезвитель…

1997 г.

 

В гости

Один мужик решил уважить друга детства и приехать к нему в гости. А товарищ писал: «Мишаня, друган, приезжай, наберем какавы, спрыснем нашу встречу, вспомним о былых временах…» И Мишаня, здоровенный мужичина килограммов под сто сорок, решали не обижать старого знакомого. Благо на дворе зима стояла, и в деревне практически делать было нечего.

В пятницу, нагрузив полную сумку салом, купил билет до областного центра и занял свое место в автобусе. А через шесть часов уже стоял на городской площади и озирался по сторонам. Номер дома и квартиры, где жил друг, он отлично помнил, а вот название улицы забыл. Но точно знал, что названа она в честь какого-то летчика-героя. То ли Гастелло, то ли Талалихина, то ли Чкалова…

На глаза попалась рюмочная, и мужик решил зайти: может быть после стаканчика водки правое полушарие головного мозга и вспомнит улицу? Он пропустил сто граммов, потом повторил заказ. Улица не вспоминалась. Тогда он подошел к буфетчице, заказал ещё сто граммов и спросил, знает ли она где находится улица легендарного летчика?

Громова, что ли? — подняла на него глаза буфетчица.

Мужик обрадовался: вот и решение всей проблемы.

— Ну, конечно, Громова. Мне ведь не танкист и не артиллерист нужен, а летчик…

Буфетчица взяла салфетку и нарисовала, как добираться до улицы Громова. Мужик залудил сто граммов, поблагодарил и устремлено зашагал на улицу Громова. Нашел нужный номер дома, поднялся на четвертый этаж и нажал на кнопку звонка. Дверь открыл незнакомый мужчина и сказал, что тот, которого ищет мужик в этой квартире никогда не проживал.

— Как не проживал? — удивился мужик, — Улица летчика, дома такой-то, квартира такая-то…

— В этом квартале пять улиц летчиков-героев, — хозяин квартиры сообразил, что непрошеный гость ошибся в названии улицы, — Талалихина, Мересьева, Кожедуба, Гастелло и Громова. Какая вам нужна?

Мужик пожал плечами:

— Хрен его знает!

— Ну тогда ищи хрен и спрашивай у него, — дверь перед носом мужика захлопнулась.

Он вышел из подъезда и увидел вывеску «Пельменная». Мощный организм требовал подпитки. Он сразу заказал двести и три порции пельменей. Вместо чая купил ещё сто. Волнение отошло на второй план, на первый выступила решительность. Большая ли проблема — обойти четыре улицы и найти дом, в котором живет друг детства.

На Талалихина товарищ не проживал. Зато была обнаружена закусочная. Дабы перевести дух мужик заказал сто пятьдесят и яичко под майонезом.

На Мересьева нужного адресата тоже не оказалось. Зато прямо в универсаме функционировал отдел, где спиртное отпускалось в разлив. Опять сто пятьдесят и бутерброд с печенью трески.

Улицу Кожедуба он прошел из конца в конец несколько раз. Но нужного номера дома на ней вообще не оказалось. Затор был бар, пивбар, диетическая столовая и стопочная. У не проходить же мимо стопочной. А сто пятьдесят приемлемая норма.

Когда он добрался до Гастелло, областной центр утонул в сумерках. И как это часто бывает ни одна табличка с названием улицы и номером дома, не светилась. Но мужик-то точно знал, что именно на Гастелло живет его друг. Ведь это была пятая улица с именем героя-летчика. Четыре он уже обошел.

Пошатываясь, он зашел в магазин, купил литровую бутылку водки и, не выпуская её из руки, упрямо зашагал к товарищу. Битый час отыскивал нужный номер дома. Мороз жалил уши и щеки, забирался под куртку, и мужик, откупорив бутылку, сделал несколько глотков для «сугреву». Наконец, отчаявшись самостоятельно отыскать нужный дом, одернул прохожего:

— Выпить хочешь?

— Нет.

— Тогда скажи, где дом номер сорок.

— Вот, — показал прохожий на дом за железными воротами.

Дверь в подъезд была заперта и мужик, в очередной раз отхлебнув из бутылки, принялся колотить в неё ногами и руками. Наконец, дверь открылась и перед приезжим нарисовалась фигура милиционера.

— Дом номер сорок?

— Так точно.

— Квартира двадцать три?

— Заходи, родной, гостем будешь, — радушно улыбнувшись, сказал милиционер.

Едва державшийся на ногах мужик с початой бутылкой водки в руке, перешагнул порог и тут же рухнул на пол. Несколько стражей порядка с трудом оттащили его в «номер», уложили на топчан, раздели, укрыли чистой простыней и постарались до утра не будить. Когда такое было, чтобы клиенты сами приходили в вытрезвитель.

Утром мужик плакался: надо же пять улиц с именами летчиков обошел. На последней в вытрезвитель угодил, а старого дружка так и не нашел.

— Так их не пять, а шесть, — отдавая паспорт клиенту, сказал дежурный по вытрезвителю.

— На Мересьева был, на Кожедуба был, — стал перечислять мужик.

— Так на Чкалова-то не был?

— На Чкалова не был, — ответил незадачливый посетитель и вышел на улицу.

Напротив вытрезвителя красовалась вывеска «Трактир «У трех фонарей». И он решительно зашагал на улицу Чкалова. В гости…

1999 г.

 

Промилле

Знакомого милиционера, который сделал для меня очень важную услугу, я пригласил в кафе-бар. Нет, это была не взятка, а скорее благодарность. Мало того, «под шафе» я даже надеялся использовать его в своих целях. И вот когда мы уже сидели за столиком, любовались красивыми девушками и слушали плавную музыку, мой капитан не в меру разболтался и без всякого принуждения поделился со мной служебными секретами. Перед дежурством каждый из стражей порядка должен ознакомиться с памяткой. Так вот, патрульная милиция имеет право забирать людей в вытрезвитель только в средней и сильной степени опьянения. Но как определить, в какой степени опьянения движется тот или иной человек. Одному для отруба и 50 граммов водки хватит, а другой и две бутылки выпив не запьянеет. Поэтому, чтобы милиционер не ошибся есть и специальные толковые таблицы. В них по всем приметам расписано, когда наступает легкая стадия опьянения, когда средняя, а когда тяжелая. Так вот, легкой считается после приема 20–40 граммов чистого алкоголя. Это могут быть две бутылки трехпроцентного пива, полтора-два стакана восемнадцатиградусного портвейна типа «Чашма» или «Кавказ» или же 50–100 миллиграммов водочки или коньячка. Средняя равна 50–100 граммам чистого алкоголя. Это уже две бутылки «Чашмы» по 0,7 или полбутылки водяры. Тут уж работнику милиции определить степень опьянения не сложно: если у поддавшего глаза блестят и при этом он движется по улице вальяжной походкой, а при обращении о предъявлении документов, начинает шутить, показывая, что является более остроумным чем патрульный, то ему автоматически налагается средняя степень. А про сильную степень и говорить не стоит: здесь от работника милиции требуется лишь недюжинная сила, дабы поднять с асфальта и перенести в машину почти мертвое тело. Хорошо еще, если оно сухое, ничего не разбрызгивает по дороге и не лягается.

Сколько мы выпили водки в минуты откровения, подсчитать трудно. Правда, была хорошая закуска и мы все ещё считали себя трезвыми. А мой знакомый не остановился на первом откровении и пожелал выдать ещё один секрет. Оказывается есть и смертельная доза алкоголя для человека — 5 промилле. Честно сказать, что означает «промилле» и чему оно равняется, я до сих пор не знаю. Убедился только в том, что эти самые пять для русского человека, как удар ладошкой по голой заднице. Когда одного моего очень хорошего друга остановили на дорожном посту и замерили его степень опьянения у него было 9 промилле. Значит, четырьмя промилле ранее он должен быть уже на том свете. Но он не только не умер, а умудрялся управлять автомобилем.

Рассказ оказался «в руку». Как сон. Мы пропили все мои деньги и возвращаться домой вынуждены были на метро. Несколько патрульных с удивительной точностью определили последнюю степень нашего опьянения. Мой знакомый мент ни то чтобы заступиться, — сказать ничего не мог, потому что безнадежно висел у меня на руке. Боже мой! Нас доставили туда, куда следует, попросили раздеться и сделали контрольный замер. У меня оказалось 7 промилле! Семь! А у моего товарища — 12. Всего лишь. Да мне вообще бы не было до него никакого дела, если бы не его удостоверение. Оно к месту выпало из кармана, когда с него снимали рубаху.

И транспорт тут же нашелся…

1999 г.

 

Защитничек нашелся…

Младший брат к старшему в гости пришел. Давно не виделись. Впрочем, не виделись бы ещё столько же, да крайняя необходимость привела на огонек. Ночью жена младшего с курорта возвращалась, а Курский вокзал находился в двух шагах от дома, в котором жил старшой. На курорте, как рассказывала жена по телефону — жарища, а в Москве уже белые мухи закружились. Вот и попросила супруга поднести к поезду пальтишко да шапочку. Да и надежнее глубокой ночью добираться до дома в сопровождении мужа.

Старший брат, несказанно радуясь дорогому гостю, бутылку на стол поставил. Младший из кармана тоже такую же достал. Решили малость посидеть, о былом вспомнить — когда ещё случай представится?

Двух оказалось мало. Сходили за третьей и четвертой. А часам к девяти старшой младшего спать уложил — отдохни, протрезвей, чтобы перед женой молодцом предстать. А в два часа ночи, как и обещал, поднял братана, всучил в руки пакет с пальто и шапкой и выставил за дверь — иди встречай свою ненаглядную. А как встретишь — сразу сюда.

Младший с пакетом под мышкой вышел на улицу, поежился от промозглого ветра и направился в сторону Курского. Только дойти до вокзала не успел. Он, одинокий пешеход с поклажей, вызвал подозрение у милицейского патруля. Канарейка затормозила рядом, из машины вышел бравый сержант и попросил предъявить ночного гуляку документы.

— Не взял я, к сожалению, документы, — разбавляя морозный воздух парами перегара, ответил встречающий.

— А в пакете, что несешь? — спросил страж порядка.

— Шапчонку да пальтишко.

— А ну покажь!

Патруль взглянул на вещички — женские. Да и лицо припозднившегося пешехода милиционерам не понравилось. Не бритое, помытое, испускающее во все стороны такое амбре, что хоть соленый огурец хватай.

— Для установления личности вам, гражданин хороший, придется в отделение проехать.

— Да я же жену не успею встретить! Вещи-то её, а поезд с юга через сорок минут должен прибыть! — возмутился хороший гражданин.

Доказывать что-либо милиции, особенно в ночное время, труд напрасный. Пакет и встречающего запихали в воронок и отвезли в отделение. Дежурный, бросив взгляд на задержанного, спросил:

— Чем докажешь, что ты тот, за кого себя выдаешь?

— Брату позвоните. Вот телефон.

Капитан набрал номер, включил телефон в режим громкоговорящей связи. На другом конце провода трубку подняли.

— Это гражданин Смирнов?

— Да, а чем обязан? — заполнил дежурку голос старшего брата.

— Это из отделения милиция вас беспокоят. У вас брат есть?

— Конечно.

— А где он в данный момент находится?

После нескольких секунд молчания, бодрый голос старшего брата произнес:

— Спит в кровати, где же ему ещё в такое время быть!

Дежурный положил трубку и с угрозой посмотрел на задержанного:

— Ну, а теперь быстренько колись — с кого снял пальто и шапку? Аль какую квартирку подломил?

Младший в ужасе за голову схватился:

— Да старшой с похмелья-то, видимо, совсем забыл, как сам меня разбудил и отправил встречать жену. Звоните ему ещё раз.

Позвонили. Брат снова поднял трубку и уже со злобой в голосе ответил дежурному, что не позволит марать честное имя младшего братишки, который в данное время продолжает крепко почивать в смежной комнате.

Пакет с верхней одеждой изъяли, а задержанного засунули в обезьянник. Мол, дождемся утра, которое мудренее, а там и выясним по предполагаемому месту жительства — откуда и кто такой?

И в самом деле, к десяти утра на задержанного имелась полная информации. Художник, заслуженный деятель искусств, лауреат государственных премий, проживает по указанному адресу, имеет жену, сына и брата.

Что делать? Да ничего — отдали пакет и нехотя принесли извинения. Бывает…

Младший, понимая, что в десять утра искать жену на вокзале уже бесполезно, помчался к старшему брату. Тот открывает дверь с довольной миной, палец к губам прикладывает:

— Тише, не ори. Твоя в комнате отдохнуть прилегла. А ты знаешь, братуха, тебя-то всю ночь милиция разыскивала. Ты что натворил-то? Звонили из отделения спрашивали, где ваш брат? Только я тебя не выдал, защищал как мог. Отвечал, где же ему ещё быть? Вон — в комнате спит. Так ты успокойся и расскажи, где был, почему жену не встретил, и по какому поводу тебя менты искали-то?..

2000 г.

 

Верхолазы

Первого января мы гуляли с Мишкой, Левой и Пашкой. А к вечеру нас забрали в милицию. Правда, быстренько разобрались, что по чем и отпустили. А беда началось с того, что в Пашкином чемоданчике мы обнаружили четыре красных шубы — торжественное одеяние Деда Мороза. Пашка — актер. Еще позавчера он взял из театральной реквизиторской дедморозовское одеяние. Себе и своим товарищам по актерскому цеху. С завтрашнего дня они должны проводить праздничные елки. Главный костюмер слезно просил Пашку войти в его положение, не тревожить в новогодние дни и умолил взять все четыре комплекта сразу, чтобы потом он их раздал остальным актерам. Пашка — душа человек.

Мы выпили две бутылки водки на четверых. Вот тогда и попался Леве под руку Пашкин чемодан с шубами. Решили напялить их на себя и сходить в соседний подъезд, чтобы поздравить Димку Расторгуева с новым 2000 годом. Вот удивиться! Откроет дверь, а перед ним сразу четыре Деда Мороза. Пашка не возражал. Он ведь — душа человек.

Лучше бы мне никогда не видеть реквизиторскую дедморозовскую шубу. Никакая это вовсе не шуба, а самый настоящий плащ, если не вовсе платье из лавсана. С горя я выпил стопку водки и высказал свою обиду Пашке. О том, что они, Деды Морозы-самозванцы дурят нашего брата. Пашка тоже обиделся: мол, попробуй-ка отработай хотя бы сеанс и попляши в настоящем постовом тулупе полтора часа? Да ладно бы на улице, а то в зале! Дело чуть было не дошло до рукоприкладства. Но нас развели в разные стороны. А потом мы надели бутафорские шубы, водрузили на головы такие же шапки с картонной подкладкой и покинули квартиру. Поздравлять.

От Димки мы направились к Витьку. Он в соседнем доме живет. Сразу за нашим. От Витька, уже изрядно выпивши и путаясь в полах атласных шуб, перешли дорогу и устремились на другую улицу к Наташке с Матвеем. Им тоже не мешало показаться в таком наряде и поздравить с тремя нулями на календаре. К обеду вернулись ко мне домой, поднялись на второй этаж и обнаружили одну, казалось бы, несущественную странность. Связка с ключами от квартиры осталась в моей настоящей шубе — дубленке германского производства. Дверь у меня, естественно, сейфовая, замки по последнему образцу. Ехать к мамаше за вторым комплектом ключей на другой конец города в таком легком бутафорском одеянии — предел легкомыслия.

Мы вышли на улицу, грустно посмотрели на окна, за которыми было тепло и уютно, а в холодильнике находилось лекарство от уныния. Мне показалось, что форточка на комнатном окне была открыта.

— Ну что, выполним пирамидку? — спросил я, показывая на приоткрытую форточку.

Все согласились, но пирамидка из четырех, старших на плечи друг другу Дедом Морозов не получалась. Зато Лева, светлая голова, вспомнил, что на школьном дворе есть длинная лестница. И мы помчались на школьный двор.

Через четверть часа лестница была успешно приставлена к подоконнику, и мы гуськом стали подниматься к теплоту и свету. Я даже к форточке не успел притронуться, как внизу заскрипел снег под колесами «канарейки» и несколько ментов профессионально сбросили нас лестницы и также профессионально засунули в кабину. Только в отделении и разобрались, что лезли мы не в чужую, а в свою картину. «В таких случаях нужно службу спасения вызывать», — посоветовал на прощанье дежурный капитан. Обратно отвозить нас, естественно, никто не собирался. «Канарейка» упорхнула на какое-то ответственное задание. И мы, Деды Морозы, наперегонки понеслись к моему дому. Благо лестница все ещё стояла под окном. Преодолев беговую дистанцию и препятствие в виде второго этажа — долго же мы согревались…

2000 г.

 

Изыди, сатана!

Совсем ещё «зеленому» оперу Вадику Ежикову в морг нужно было наведаться. Конечно, не по собственному желанию, а по делам служебным. Одна бандитская группировка «наехала» на другую, произошла перестрелка, и один из боевиков был убит прямым попаданием. Бандит-то он бандит, но требовалось провести опознание.

Ежиков положил в карман фотографию представившегося преступника, заложил в кобуру под мышку пистолет и посмотрел на заместителя начальника отдела.

— Ну, я пошел на опознание?

— Ага, иди! — не выходя из размышлений, ответил заместитель начальника. Но когда Ежиков взялся за ручку двери, старший товарищ резко остановил его, — Слушай, Ежиков, а ты противогаз взял?

— Противогаз? Зачем?

— Как зачем? Ты же и минуты в морге пробыть не сможешь. Там такие ароматы! Короче, без противогаза никак не обойтись. Задохнешься с непривычки.

И как это Ежиков сам об этом не догадался? В криминальном морге трупы месяцами хранятся, дожидаясь пока их кто-нибудь из родных или родственников опознает и заберет. А в городе регулярные перебои с электричеством. Значит, «жмурики» могут разлагаться…

Ежиков молча открыл шкаф, взял сумку с противогазом и положил её в дипломат.

— За подсказку с тебя пол-литра, — улыбнувшись, пошутил начальник.

Уже в «предбаннике» морга Ежиков почувствовал тяжелый запах и надел лицевое защитное средство. Открыл дверь, вошел и сразу завертел головой в обе стороны, надеясь увидеть работников траурного заведения. Ни-ко-го.

Откуда было знать следователю Ежикову, что оба дежурных сотрудника заведения, выкушав литровую банку крепчайшего самогона, решили передохнуть. Один занял топчан в служебном кабинете. Другой примостился на свободном столе, предназначенном для усопших. А чтобы не тревожили назойливые мухи, накрылся с головой простынкой.

Ежиков прошел между столов с трупами и, не обнаружив в помещении никаких признаков жизни, решил приступить к непосредственной работе. Трудно что ли заглянуть под простыню, да сличить лицо жмурика с физиономией преступника на фотографии?

Он передвигался от стола к столу, приподнимал край простыни и, придерживая трубку с углевым очистительным бочком, через стекла противогаза внимательно вглядывался в мертвецов. Так и дошел до стола с сотрудником печального заведения. Поднял угол простыни, ну а тот в это время свои ясные очи открыл. Увидел чудовище с трубой вместо носа, замигал не протрезвевшими глазами, а не перекреститься, не сказать от страха ничего не может.

Тут и Ежиков видит, что труп стал корежиться и глазками моргать, да как броситься в сторону выхода. Только у двери и вспомнил, что под мышкой у него номерной пистолет. Выхватил его, но ума хватило не стрелять. А «труп» уже носился по моргу, размахивал руками и орал во все горло, что-то насчет сатаны.

Так и не справившись с заданием, Ежиков примчался в управление и рассказал о своих похождениях заместителю начальника. Хлопнули они для храбрости поллитровку и уже вместе направились в злополучный морг. Перед входом Ежиков испариной покрылся, а напарник только улыбается: не робей, мол, салага…

Зашли в морг, их встретили два дежурных санитара.

— Вам чего здесь надо, ребятки?

— Мы из милиции, — сказали следователи и предъявили удостоверения.

— А! Все-таки приехали! — по всему было видно, что работники морга, от которых перегаром несло так, будто они работали не в морге, а в вытрезвителе, очень обрадовались.

— А вы что, вызывали?

— Санитары недоуменно переглянулись. Один стал рассказывать:

— Ну, конечно. Раз пять по 02 звонили. Объясняли, что в морге какой-то сатана завелся.

— Это сначала мы про сатану говорили, а потом предложили версию об инопланетянах.

— Ну да, так и было. Только дежурный в милиции нас каждый раз по матушке. Даже обещал на пятнадцать суток посадить за хулиганство.

— Да не сатана это был и не марсианин, а наш сотрудник, — расхохотался заместитель начальника, — Он в противогазе пришел, чтобы не угореть от трупного запаха.

Ежиков посмотрел на свои часы с календарем. Было без четверти десять. Вечера. Заканчивался день 1 апреля…

2000 г.

 

Новые приключения итальянцев в России

Какого черта понадобилось Марчело Фабио и его сестре Франческе получать высшее образование в России, одному черту известно. Но Марчело, как все итальянцы был горяч и упрям, да и сестричка ему под стать. К тому же оба хотели приобрести чисто русские специальности. Марчело — профессию инженера-нефтяника (где у них там на Апеннинском полуострове нефть добывают?) А Франческа сдала документы в хореографическое училище. Стало быть, балериной решила заделаться. Понимала, что лучше чем в России балету не обучат.

Первый семестр начался с того, что Марчело сначала угодил в вытрезвитель, а затем автоматически получил десять суток за то, что откушав русской водки, спутал лифт с платной туалетной кабинкой. То был единственный лифт в районе, который в качестве эксперимента оснастили специальными датчиками, чутко реагирующими на запах аммиака. Студенты, возвращаясь из пивного бара в общежитие, обходили лифт десятой дорогой. А вот Марчело попался. Когда он пытался сделать свое мокрое дело, датчик сработал и двери лифта наглухо закрылись. Неопытный итальянец оказался в ловушке, в которой и просидел, ожидая прибытия лифтера с сотрудниками милиции.

Франческа даже не могла посочувствовать скверному положению, в котором оказался брат, потому как пребывала в не менее скверном состоянии. Дело в том, что когда Марчело знакомился с соседями по нарам, его сестра была представлена комендантом общежития соседке по комнате Верке Сидоровой. Верка приехала из Рязани тоже заниматься балетом. Но понятия о выполнении домашнего задания у россиянки и итальянки были совершенно разные. Вместо того, чтобы до десятого пота отрабатывать упражнения в танцевальном зале, Верка каждую ночь приводила в комнату нового жениха и до утра потела с очередным любовником в скрипучей кровати. Франческа с головой накрывшись одеялом вызывающе вздыхала, но разве могли слышать её вздохи те, кто не желал скрываться под одеялом и к тому же вызывающе кричали и стонали? Никакие жалобы не действовали на Верку. Она, молодая и здоровая, не хотела себе отказывать ни в чем: ни в любви, ни в удовольствиях. Сигаретные бычки она тушила в кастрюльке, в которой Франческа подогревала себе утреннее молоко, выстиранные лифчики и трусики сушила на люстре и вдобавок, как самая настоящая итальянка, обожала пиццу и макароны с сыром, которые и заимствовала из тумбочки у соседке по комнате.

Через два месяца Марчело вновь попал в вытрезвитель. Он отказывался верить, что в такую ноябрьскую холодину можно промчаться верхом на метле пусть даже ночью из одного конца проспекта в другой. Без одежды, в чем мать родила. Но его сокурсник, родом из Тюмени, уверял, что готов это продемонстрировать за триста баксов. Ударили по рукам. Сокурсник разделся, подмял под себя метлу и умчался в ночь. А Марчело подобрал ночной отряд милиции. Когда итальянец стал объяснять, какого черта во втором часу ночи он делает на проспекте, ему дружно поставили диагноз — белая горячка.

И у Франчески не обошлось без неприятностей. Очередной Веркин ухажер устроил ей сцену ревности прямо в комнате. Франческа зажавшись в угол смотрела, как по комнате летали кастрюли, бутылки, конспекты и учебники, как истерично визжала Верка, как ревнивец кухонным ножом вспарывал матрацы и подушки…

Продолжить образование брат и сестра решили в Италии. Несостоявшиеся нефтяник и балерина мирно сидели в зале ожидания аэровокзала, тянули из пластиковых стаканчиков кьянти, пока кому-то из других пассажиров не пришла в голову мысль включить телевизор. Это был черно-белый «Рекорд». Транслировался матч между «Интером» и «Спартаком». И Марчело вдруг разнервничался, потому что угадать, кто из игроков в данный момент владеет мячом не мог. Все футболисты были в одежде серого цвета. Он жестикулировал плечами и что-то кричал, пытаясь объяснить подоспевшему администратору, что телевизор не иначе как сломан — цвет не показывает…

2000 г.

 

Вот так встреча!

У Пряниковых гуляли. Так сказать в семейном кругу, но на широкую ногу. Помимо всяких салатов была и икорка, и балычок, и сервелат. Пряникова-мама для сына постаралась. Потому как двадцать пять лет бывает только один раз в жизни. Пряников-папа подливал своему наследнику фирменную водочку и провозглашал короткие заздравные тосты. Пряников-младший с каждой выпитой рюмкой все больше краснел и поглядывал на часы — в девять вечера у него было «забито» свидание. А Пряникова-мама с любовью смотрела на сына и подкладывала в его тарелку телячьи котлетки.

— Все! — С тоской поглядев на две полнехонькие бутылки водки, сказал Пряников-младший и постучал пальцем по стеклышку часов, — Мне пора. А вы тут без меня гуляйте.

— Мы тебе на утро остограммиться оставим, — сказал Пряников-старший, заметив жадный взгляд сына.

— Обязательно оставим, — без тени сомнения подтвердила Пряникова-мама и убрала одну бутылку со стола.

— Похмелится? Это хорошо! Голова болеть не будет. — одобрительно улыбнулся Пряников-младший и ушел на свидание.

А Пряниковы старшие запели песню. Ту самую, под которую любили вальсировать в молодости. Долго пели, пока водка в двух бутылках не закончилась.

Мама с осуждением посмотрела папе в глаза: как же так, мы ведь обещали сыну оставить похмелиться…

— Пряников-старший накинул на плечи пиджак:

— Действительно, непорядок. Я в коммерческую палатку мушкой слетаю и прикуплю на утро.

Пряникова-старшего не было уже более часа, и Пряникова-мама решила выйти на улицу: уж не случилось ли что? С трудом спустилась с четвертого этажа, присела на лавочку около подъезда…

…Пряников-младший открыл глаза и увидел спящего отца. Родитель был накрыт белой простынею и храпел сильнее приземляющегося реактивного лайнера. На потолке тускло горела лампочка, освещая стены темно-зеленого цвета. Пряников-младший снова закрыл глаза, подумав, что ему приснился какой-то странный сон. Но «реактивный лайнер» включил форсаж и гремел пуще прежнего. Сынок высунул руку из-под простыни и, дотянувшись до лица батьки, прикрыл ему рот ладонью. Пряников-старший тут же открыл бесцветные глаза.

— Вот так встреча! — удивился он, увидев сына.

— А где мы, батя?

— Как где? В вытрезвителе. Помню, что меня около коммерческого киоска сцапали. Денег-то у меня уже не было, а вот две бутылки водки изъяли. Из одной я несколько глотков успел сделать, а другая — целехонькая. Как ты думаешь, отдадут?

— Не знаю.

Пряников-старший вдруг нахмурил брови:

— Слушай, а ты-то как сюда попал?

— Не помню, — облизал пересохшие губы сын и сбросил ноги с топчана. С Иркой встретились, шампанского выпили. А потом — ничего не помню.

Пряников-старший тоже оторвал голову от подушки и сел.

— Мать, наверное, волнуется!

— Наверное.

— Небось все морги и больницы обзвонила! Как так: ни отца ни сына?

— Да-а-а.

Лязгнул засов, двери в «спальню» открылись.

— Пряниковы, на выход!

Нераспечатанную бутылку водки, как ни странно, вернули. А початой след простыл. Вышли, поддерживая друг друга из заведения. Майское солнышко слепило глаза. В скверике надрывался соловей. Поллитра грела сердца и жизнь казалась немалозначной.

— А вон и наша мать нас встречает! — чуть ли не подпрыгнул от радости Пряников-старший, увидев во дворике вытрезвителя свою супругу, — Надо же какая молодец! Вычислила, где мы с тобой ночевали и пришла встретить.

Пряникова стояла к ним спиной. Мужики бодро зашагали в направлении женщины. Мамаша от неожиданности вздрогнула, когда муж и сын взяли её под руки с двух сторон и… ни с того ни с сего разревелась.

Ну будет, будет, — похлопал её по плечу Пряников-старший. — Ничего с нами без тебя не случилось. Руки, ноги целы, только вот в головах непорядок. Но это дело быстропоправимое. Правда?

Пряникова зарыдала ещё громче.

— Ой спасибо!

— За что, маманя? — не понял Пряников-младший.

— Как за что? Меня разыскали и пришли встретить.

— А разве не ты нас разыскала? — почти в один голос спросили дивленные мужики.

— Я? — она ошалело переводила взгляд с мужа на сына, — А вы, что тоже здесь ночевали?

После недолгой паузы, Пряников младший улыбнулся:

— Ну куда же мы без тебя денемся! Айда-ка в скверик. К соловьям…

2000 г.

 

На симпозиуме

Два российских профессора, два доктора наук, и тот и другой светило в научном мире, встретились на очередном международном симпозиуме. На этот раз научный мир решил высказать свое «фе» промышленникам, которые палец о палец не желали ударить, дабы решить проблему очистных сооружений, а значит и проблему сохранения морской фауны и флоры. Но в общем, с того самого момента, когда взгляды двух профессоров встретились в вестибюле гостиницы, сохранение флоры и фауны стал не самым главным вопросом, ради которого они приехали в курортный приморский городок из разных областей России. Между прочим, один был доктором технических наук и представлял клан провинившихся промышленников, а другой — доктором биологических, находился по другую сторону баррикады и защищал как раз интересы морских животных и растений.

— Уважаемый! — обратился биолог к технарю, поправив на носу очки в золотой оправе, — Мы с вами раньше нигде не встречались? На коллоквиуме, симпозиуме?

— На этих мероприятиях — исключено, — поковыряв пальчиком блестящее темечко, ответил технарь, — Между прочим, у меня тоже имеется ощущение, что мы когда-то были тесно знакомы. Вы случайно в Снежинске не были?

— Нет, в Снежинске никогда не был. А не в канадском Веллингтоне ли мы с вами познакомились?

— Увы, я до сих пор не выездной.

— Значит, мне показалось.

— Нам показалось. — Поправил профессор-технарь.

На другой день профессор-биолог на протяжении двух часов в пух и прах разносил промышленность в лице доктора технических наук, который мирно дремал в своем кресле.

В ресторане они оказались за одним столом.

— Ловко вы меня прикладывали, — похвалил технарь.

— А мне показалось, что вы спали. — Аккуратно снял губами с вилки помидорчик биолог.

— Стоп! Да, мне кажется, что мы вместе с вами где-то провели целую ночь.

— И мне так кажется. Хотя я вовсе не голубой. Я вы случайно не останавливались в столице в гостинице «Россия»? Я всегда только в ней останавливаюсь.

— Увы! А мне бронируют номер в отеле «Москва».

— Опять мимо! — казалось даже с сожалением ответил биолог.

— Да, наверное это было в другой жизни, — улыбнулся технарь.

На следующий день трибуну два часа занимал технарь и смысл его выступления свелся к тому, что все специалисты в области морской флоры и фауны вообще зря поедают хлеб. За несколько последних десятилетий не выведено ни одного вида морских животных, способных приспосабливаться в новой окружающей среде. Словом, отстают от технического прогресса по всем статьям.

После обеда участников симпозиума усадили в автобус и повезли на экскурсию. Технарь оказался рядом с биологом.

— А вы в каком городе учились? — вернулся биолог к теме интересующих обоих.

— В Питере. Тогда он Ленинградом назывался.

Биолог аж подпрыгнул на своем кресле, будто укололся о вырвавшуюся наружу пружину.

— И я в Питере! В университете.

— А я в политехническом.

— Значит…

— Ничего не значит. Вузы в разных концах города. Связи между биологическим и техническим факультетами никакой. Мы не могли с вами быть тесно знакомы. Если только вы не участвовали в легкоатлетических соревнованиях в городской универсиаде.

— Нет, я в туристическом обществе возглавлял группу натуралистов.

Оба вздохнули. Оба были на сто процентов уверены, что видели друг друга. И была это вовсе не мимолетная случайная встреча.

— Ленинград, Ленинградище! — с тоской в голосе сказал технарь, — Город молодости и воспоминаний. Получив дипломы, мы всю ночь гуляли по Невскому. Шумели, веселились.

— И мы по Невскому, — улыбнулся светило биологической науки. Это было 26 июля 1983 года.

— Да, — не выходя из сладостной задумчивости, ответил технарь. — Это было 26 июля 1983 года. В этот день я должен был уезжать в Свердловск, мусту распределения. Но поездку пришлось отложить.

— А я должен был встретиться со своей будущей женой. И не встретился. — Биолог заговорщицки захихикал, — Хотите скажу почему?

— Ну?

— Меня забрали в вытрезвитель.

— Вспомнил! Я все вспомнил! На весь салон заорал технарь, и водитель резко затормозил, — Мы с вами ночевали в вытрезвителе. На Васильевском острове.

— Так это вы отказались выполнить просьбу милиционера и присесть тридцать раз!

— Я! А вы, наоборот, приседали.

— Потому что хотел показать, что вовсе не пьян и что с координацией у меня все нормально.

— И я отказался приседать, потому что хотел доказать, что нисколько не пьян. Разве трезвый человек станет выполнять дурные команды?

— Но вас все равно раздели и положили спать.

— Будто бы вас тут же выпустили! — съязвил технарь.

Биолог откинулся на спинку сиденья и засмеялся:

— А я-то три дня все думаю: ну где я вас мог видеть?

— А все так прозаично оказалось. Надо бы это дело вспрыснуть!

— Я не возражаю.

— Ну надо же какая встреча!

Когда туристический автобус прибыл к высоченному утесу, с которого скидывал свои воды минеральный ключ, от группы ученых отделись два человека и устремились к зданию близлежащего ресторанчика. А через час водитель автобуса громко посигналил на всю округу и не стал ожидать зазевавшихся туристов. Впрочем, опоздавших было лишь двое. Оба профессора, доктора наук, оба — светила с мировыми именами.

Поздно вечером они кое-как спустились по ступенькам из ресторанчика, вышли на дорогу и проголосовали. Первая же машина остановилась. Это была патрульная служба местного вытрезвителя…

2000 г.

 

Бюро находок

Памяти Антона Синюхина мог бы позавидовать любой математик. Не память, а компьютерная база данных! Поэтому Антон Синюхин с подробностями и в деталях помнит, что, где и сколько они вчера с Митричем пили. Вот только куда девался Митрич? Все время был рядом, по правую руку Синюхина (Антон правша. Ею, правой, крепкой, и держал Митрича, дабы он не опустился как обезьяна на четыре точки), а затем, в какой-то момент исчез. Куда?

Память у Синюхина покрепче библиотечной картотеки. Значит так. Миновав заводскую проходную, они направились в дом-кухню. Там на первом этаже родная закусочная, где разливают в стаканчики. Опрокинули по двести беленькой, рассчитались и заспешили в гастроном. Надо было успеть до закрытия. Какой бы родной закусочная не была, а водка в разлив всегда в этой точке продавалась с существенной наценкой.

В гастроном они влетели ровно без четверти восемь. Вечера, конечно. «Столичную» покупали. В одном полулитровом экземпляре. За магазином, на ступеньках, её и выпили. Зачем же с ней к дому переться, если по пути имеется ещё неограниченное количество рознично — разливных точек, где каждый раз здоровье можно поправлять, а настроение улучшать.

Синюхин нисколько не сомневался, что после «Столичной» они выпили по бутылке сухонького. Это было на автобусной остановке. А когда вышли около метро «Электрозаводская» — во рту очень сухо было. Митрич и предложил по пивку рвануть.

«Жигулевское» показалось не совсем свежим. Чтобы добавить крепости, пришлось купить в коммерческом киоске чекушку «Русской». Разбавили в меру, как положено. Вот с того момента Митрич и оказался от Синюхина по правую руку.

Четко чеканя шаг — Митрич к этому моменту настроился — вошли в метро, без проблем миновали старуху-контролершу, дежурного мента и запрыгнули на эскалатор. Митрич по дороге вниз сидел на ступеньке. Вышли к поездам Митрич все ещё держался молодцом с правой стороны. А когда Синюхин проснулся на Щелковской — Митрича ни справа ни слева уже не было. Дела!

Друга в беде может оставить только отпетый подлец. Синюхин подлецом себя никогда не считал. Еще раз собрался с мыслями, просчитал все ходы от заводской проходной до входа в метро и решил вернуться на «Электрозаводскую». К этому моменту он себя уже считал совершенно трезвым.

На «Электрозаводской» подрулил к толстой тетке в черном форменном костюме и в красной шапочке.

— Извините, сказал, — вот полчаса назад где-то здесь товарища потерял. Где теперь его искать?

У красной шапочки вздрогнули ноздри, как у беговой лошади, она смерила Синюхина натренированным взглядом и презрительно ответила:

— Разве что в бюро находок.

— Извините, — показывая в себе человека интеллигентного и мысленно упрекая себя за недогадливость, снова обратился Синюхин к работнице метрополитена, — А где находится это бюро находок?

Тетка хохотнула:

— Наше — на Комсомольской. А на верху — в каждом районе.

Синюхин поехал на Комсомольскую. Отыскал дверь с табличкой «Бюро находок», негромко постучал и вошел.

— Вам чего, гражданин? Зонтик потеряли или ещё что?

— Какой зонтик! — отчаянно махнул рукой Синюхин, — Я друга потерял. Бригадира.

Женщина бальзаковского возраста в недоумении поджала губы:

— Ну и что вы хотите?

— Как что? Хотел бы у вас узнать — Митрич не находился?

— Митрич — это ваш друг значит?

— Да. Полозков Иван Дмитриевич.

— Бригадир вдобавок…

— Он самый.

— В метро потерялся, бедный.

— По-моему на «Электрозаводской».

— Так вам, милый, его не здесь надо искать, а в вытрезвителе.

— В каком вытрезвителе? Мне красная шапочка, то есть ваша работница, посоветовала сюда обратиться.

Работница «бюро находок» грустно улыбнулась:

— Бедные, где же вы все так набираетесь! Как вас только жены терпят!

— Ну вот что! — осерчал Синюхин, — Про жен мы как-нибудь в другой раз поговорим. А сейчас вы мне прямо скажите: поступал к вам Митрич или не поступал? В сером пиджаке, рубаха в синюю клетку…

Женщина, о чем-то раздумывая, несколько секунд с печалью смотрела в глаза Синюхину. Потом угрожающе прошипела:

— Вот ведь сейчас вызову милицию, а через полчаса уже будешь рядом со своим бригадиром.

— Где он?

— Ну что вызывать?

— Я без Митрича отсюда никуда не уйду.

Синюхин что было силы хряснул рабочим кулаком по барьеру, за которым находилась женщина бальзаковского возраста.

— Хам! — вздохнула женщина и придвинула к себе телефонный аппарат, Алле, дежурный…

Митрич, мирно посапывая, в одних трусах занимал крайний топчан в углу суточно-принудительного профилактория. Синюхин поднял с полу упавшую простынь и заботливо накрыл волосатое тело. Затем, растолкав на соседней лежанке какого-то мужика с недельной щетиной на лице, посоветовал ему найти другое место. Подложил руки под голову, лег на спину, остановил взгляд на тусклом свете лампочки и, засыпая подумал: «Вот тебе, Митрич, и бюро находок…»

2000 г.

 

С тех пор, как человечество придумало хмельное питье, оно познакомилось и с похмельем — отвратительной расплатой за пьяные излишества, при котором и голова разламывается от боли, и тошнота подступает, руки-ноги дрожат, а во рту — как это буквально все народы, словно сговорившись, называют — будто кошки нагадили! Потому и спешила пьющая братия во все времена поскорее подлечиться, «поправиться».

В стремлении к хорошему самочувствию все очень быстро узнали, что если выпить ещё бражки или калгановой, пивка, благородного шампанского или вовсе портвейну «три семерки» употребить стаканчик-другой, то похмелье как рукой снимает. Недаром В. И. Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка» так прямо и указывает: «Похмеляться — запивать пьянство, пить несколько, для поправления болезненного состояния. Похмелье — питье после пьянства, продолжение его».

Историки и ученые утверждают, что впервые похмельем стали страдать любители чрезмерного употребления кваса. Правда и квас тот был не простой, а с содержанием алкоголя. Тогда его называли «неисполненным». Первых выпивох, перебравших «неисполненного», наутро мучило специфическое заболевание — «язя квасная», что в переводе с древнерусского означало «квасная боль». Боль, надо заметить, была не сердечная и не желудочная, а именно головная.

Если говорить по-научному, то потребность частого похмелья крепкими напитками указывает, с одной стороны, на слабость ферментообразующей функции печени, с другой — на возникшую уже алкогольную зависимость. Такая зависимость и ввергает человека в запои. «Пьяница проспится, похмельный никогда» — это на Руси было известно задолго до появления врачей-наркологов.

Однако далеко не всегда, даже после обильных возлияний, человеческому организму требуется «принять дозу». Есть люди, которые с полным основанием утверждают, что и «после литры выпитой» чувствует себя «на все сто» и ни в каких похмельных средствах нужды не испытывают. И тысячу раз прав Николай Расторгуев, солист группы ЛЮБЭ, распевающий с эстрады, что «похмелье штука тонкая»!

А все потому, что на похмельную стойкость того или иного индивидуума влияют и возраст, и камни в желчном пузыре, и перенесенные инфекции, вплоть до частых гриппов. Перебрав водочки, можно остаться без фермента в крови, да ещё и с полным набором недоокисленных продуктов разложения спирта. Сами эти продукты неспособны возбудить секрецию новой порции фермента, и, пока их нейтрализуют более медленные биологические превращения, похмелье вволю натешится вашей бедной головушкой. Знать бы каждому свою меру!.. А так только новая доза спиртного может пробудить активность отдохнувшей за ночь печени.

Но если похмелье все-таки наступило, что делать? Кто-то скажет: Конечно же похмеляться. «И вот какая катавасия получается, — говорил мне один знакомый, — Чем больше я пью, тем больше у меня трясутся руки и тем больше я проливаю. Чем больше я проливаю, тем меньше я пью. Таким образом, чем больше я пью, тем я пью меньше… С ума сойти можно…»

Как спасались от головной боли наши деды?

Конечно, огуречным рассолом.

Публицист 19 века Н. Греч вспоминал в своих записках. «Однажды все члены Академии Наук были на свадьбе у одного из своих товарищей: это было летом на Васильевском Острове. Часу в шестом утра шли они домой, гурьбою, в шитых мундирах и орденах и дорогою присели на помост канавки, чтоб отдохнуть и перевести дух. В это время лавочник отворял свою лавочку.

— Братцы! — сказал Озерецковский (Один из преподавателей. Судя по харатеристике Н. Греча «человек умный, основательно ученый, но вздорный, злоязычный, сквернослов и горький пьяница» — С.Р.) — Зайдем в лавочку и напьемся огуречного рассолу; славное дело после попойки.

Вся Академия согласилась с ним и отправилась за нектаром.

— Лавочник! — закричал Озерецковский, — Подавай рассолу огуречного!

— Извольте, ваши превосходительствы и сиятельствы! — отвечал лавочник и, кланяясь, поднес рассолу в ковше. Напились, отрыгались ученые.

— Хорош у тебя рассол, собака! — сказал Озерецковский, — Ну что же мы тебе должны?

— Ничего ваши сиятельствы!

— Как ничего!

— Да так, ваши превосходительствы! Ведь и с нашим братом это случается».

Так вот, при утреннем похмелье — необходимо чувство меры. Именно оно определяет и другую «тонкость» похмельного синдрома. Для повторного включения механизмов печеночной секреции во «вчерашнюю пьянку» нужны совсем ничтожные количества спирта. Именно спирта, а не прочих оттягивающих средств, вроде постных кислых щей, различных простокваш и минеральных вод. Здесь-то и кроется тайна знаменитого национального похмельного средства, коим является огуречный рассол. Опытная хозяйка при солении для длительного зимнего хранения огурчиков (только их!) добавит водки — 3/4 стакана на 10 литров. Так делали наши предки. И в полулитре этой благодати, настоянной на смородиновом листе и яблочном или виноградном уксусе, будет ровно столько молекул С2Н5ОН, сколь потребно и головку полечить, и не дать разгуляться заново зеленому змию.

Кстати, культура питья, которую древний таджикский философ и называет «признаком мудрости», противопоставляя её пьянству, предполагает к тому же употребление доброкачественных, а не суррогатных напитков. И те, кто, как пел Высоцкий, «гадость пьют из экономии», могут хоть нырять на дно своей бутылки с бормотухой — вышеописанной они из неё все равно не извлекут.

Когда все стандартные методы опохмела типа рассола уже испробованы и душа жаждет чего-нибудь экстравагантного, попробуйте коктейль «Красный глаз»: пиво пополам с томатным соком. Он нежно обволакивает желудок, и в то же время в нем есть алкоголь для желаемого опохмеления… Если нет томатного сока, «лечитесь» просто выдохшимся пивом. Откупорьте накануне праздника бутылку-другую, к утру оно как раз дозреет.

Ну а если ничего не помогает, тогда уж можно обратиться к испытанному способу, если, конечно, потом сможете благоразумно остановиться. 50 граммов водки как рукой снимут головные боли. В этом убедилась актриса Влади, когда её муж Владимир Высоцкий предложил в станционном буфете использовать этот способ: «Ты держишь два стакана и приказываешь мне выпить. Меня передергивает, но ты настаиваешь:

— Надо, надо — это единственное средство. Как говорит Воланд в «Мастере и Маргарите» — лечи подобное подобным.

Ты хохочешь, глядя, как я, морщась, «опохмеляюсь» — заглатываю пятьдесят граммов водки и запиваю её стаканом ледяной воды. И вдруг все как рукой снимает, и я снова становлюсь человеком. Ты внимательно наблюдаешь за мной, и в этот момент глаза у тебя наполняются издевательским весельем:

— Вот так и становятся алкоголиками! Осторожно, мадам!

И такой радостной и приветливой вдруг кажется мне эта станция…»

Правда, есть и ещё один не всегда выполнимый совет: не усугублять чересчур…

 

Гонец

Четверо приятелей, занимающих в поезде Симферополь-Москва отдельное купе, киряли целые сутки. Утром проснулись — водка вся закончилась. А головы у всех, словно чугунные. Ясно одно: надо похмелится.

Сбегали к проводнику — нет водки. Не было и у других проводников и в вагоне-ресторане. Тогда проводник сжалился и говорит, мол, через полчаса станция будет. Стоянка десять минут. На станции ресторанишко. Там можно и затариться.

Так кому бежать? Спор решили с помощью простой спички.

Итак, поезд встал. Гонец спрыгнул и помчался к ресторану. Минуту об дверь головой бился — никто не открывает. Закрыт кабак. Тут его за рукав мужичонка дергает: бутылка нужна? «Ага». Я, — говорит, — десять процентов сверх беру. «О чем разговор!» — говорит гонец-пассажир — и вручает ему, всю наличность имеющуюся в кармане. «Давай, браток, а то поезд через несколько минут тронется…»

«Счас, одна нога здесь другая там» — говорит браток, берет наличность и исчезает за углом.

Пять минут проходит — мужичка нет. Проводник уж лестницу поднял, по станции отправление объявили. Пассажир от обиды чуть не плачет и поднимает ногу, чтобы запрыгнуть в тамбур.

Поезд медленно трогается, и в это время из-за угла появляется местный мужичонка с бутылками. В каждой руке — по три держит.

Поезд ход набирает.

Пассажир к мужику навстречу бежит.

Из тамбура радостные приятели визжат.

Пассажир хватает бутылки, прижимает их к груди и, словно спринтер, устремляется догонять свой вагон.

Догнал.

Ну как вскочить на площадку тамбура, не уцепившись за поручни? Никак. Надо освободиться от бутылок.

Он все бежит. Одной рукой около груди бутылки придерживает, другой одну товарищам закинул.

Бежит быстрее. Четыре левой рукой придерживает. Правой вторую закидывает.

Когда бежал уже во весь дух, последнюю закинул и хотел было уже за поручни хвататься, как… платформа кончилась и он, пролетев в воздухе метров шесть, — приземлился в кучу песка.

С болью и тоской он видел удаляющихся товарищей, машущих из тамбура руками. Пронеслись вагоны. Во рту песок, в ушах песок. Март месяц, незнакомый городишко, он в одних джинсах и рубашонке, без денег и без выпивки.

Каким образом он успел ухватиться за поручни последнего вагона одному богу известно. Правда, счастливчик, так объяснял сей неимоверный прыжок: «Слишком сильно выпить хотелось…».

1997 г.

 

Мозги поехали…

Два мужика долгое время стояли около пивной палатки с жуткого бодуна. У редких покупателей только на кружку и хватало. Другие деньгами поделиться не желали. Словом, никак не получалось у мужиков выпросить на похмелье.

Тут они ещё одного своего товарища увидели.

— Деньги есть?

— Откуда?

— Эх, похмелиться бы! — сказал один, тяжело вздыхая.

— Так в чем же дело?

— Да никто не похмеляет. Вот уже целый час простояли и не в одном глазу.

— Ну, этот вопрос мы в раз решим, — сказал подошедший.

К пивной палатке как раз подошел опухший от ночной гулянки интеллигентного вида мужчина. Заплатил деньги, трясущимися руками взял кружку. Тут к нему третий и подваливает:

— Ну, ты что, братан, долг-то отдавать думаешь?

Интеллигент так и застыл с кружкой около рта. По всему было видно, что он старается что-то вспомнить, но у утра у него память напрочь отшибло. Наконец, спрашивает:

— А что, мы знакомы?

Тут уж все поняли, каким способом заработать на опохмелку и загалдели:

— Ну, ты, мужик даешь! Пить меньше надо!

Мужик вращает глазами, стараясь хоть что-то припомнить — как, где, сколько, когда? А нахлебники усиливают напор:

— Вчера в парке вечером ты с нами за любовь, за дружбу пил? Пил! Мы тебя ещё с девчонкой смазливой познакомили.

— А я что?

— А ты орал, что у тебя жена красивее.

— А потом?

А потом Гоша, — кивнули двое на третьего, — Купил ящик шампанского и мы в скверике все выпили. Ты сказал, что утром сам всех опохмеляешь. Не помнишь, что ли?

— Да, я пил вчера шампанское. Только никаких девиц не помню…

— Ну ты и нажрался! Ну так что долг отдаешь или опохмеляешь?

Интеллигент допил свою кружку пива:

— О чем разговор, ребята!

— Тут кафешка поблизости, где Гоша «шампунь» покупал…

И все четверо двинулись в закусочную пропивать деньги лоха…

1997 г.

 

Пьяному — море по колено

То, что пьяному, действительно все нипочем, я убеждался сотни раз. Трезвым не везет. Один ложкой супа захлебнулся и помер. Другой через забор полез, спрыгнул, оступился и упал виском на кирпич — тоже смерть. Третий испугался визга тормозов автомобиля — инфаркт. А пьяным — все с рук сходит. В одном уральском городке один мужик как выпьет, сразу шел с автомобильного моста в реку бросаться. Высота метров двадцать. Дважды зимой в студеную воду прыгал — и хоть бы кашлянул.

Там же на Урале одна дама бальзаковского возраста любила в подвыпившем состоянии с балкона пятого этажа сигать. После нескольких таких прыжков женщина, к удивлению медиков, отделалась только легкими травмами, за что даже получила в городе прозвище «парашютистка». Правда, последний её прыжок закончился трагически. Но ей — ничего. А пострадал совершенно трезвый человек — случайный прохожий, на которого она приземлилась. Приняв удар на себя он умер от разрыва сердца.

Был случай, когда один пьяный, упав на косогоре, совсем уже замерзал на тридцатиградусном морозе. Но каким-то образом скатился и упал в открытый люк теплотрассы, которую работники жека забыли прикрыть. Там отрезвел и отогрелся. А у отставного летчика, сорокашестилетнего пенсионера, закружилась голова. Он присел на лавочке, закрыл глаза и… замерз.

Еще один свалился с пятого этажа. Сначала упал на шиферный козырек над подъездом, пробил его и повис на шее, выходившей в это время из дома женщины. Как истинный джентльмен помог ей подняться, извинился и, как ни в чем не бывало, пошел в водочный магазин — отметить второе рождение.

Смысл произошедшего он понял только на следующий день, когда его подвели к окну и показали дыру в козырьке над подъездом. От страха у него закружилась голова, он тут же потерял сознание и как подкошенный рухнул на пол. Падая, зацепился рукой за обогреватель и сломал указательный палец. А ведь уже трезвый был…

Но больше всего меня поразила трагедия на автомагистрали. Лоб в лоб столкнулись два «жигуленка-шестерки». В одном ехали с дачи совершенно трезвые люди, в другом сидела пьяная компания. Трезвый водитель умер по дороге в больницу. Жена и сын получили тяжелые травмы и переломы. А пьяные отделались легкими царапинами. Вот как бывает…

1997 г.

 

Услуга за услугу

Однажды молодые офицеры-ракетчики, которых судьба забросила в далекие северные края, решили сходить на охоту. Ну не все время же в бункерах сидеть! Из оружейной комнаты прихватили «калашники» и отправились в тундру. Бродили, бродили — никакого зверья. Стали уже домой возвращаться, но тут вдруг в кустах что-то зашуршало. Не сговариваясь принялись палить подумали, что наверняка олешек, ягель грызет. Выпустили по полрожка, подбежали радостные к кустам и остолбенели. Не олешка на шашлык укокошили, а представителя северных народов, который, набравшись спирта изволил переспать в кустах.

Вернулись убитые горем в поселок. Что делать? Один из них и говорит, надо, дескать, из соседнего стойла шамана позвать. Он подскажет выход. Только вот все шаманы подарки любят в виде огненной воды.

Скинулись, у кого сколько было, купили ящик водки, вызвали из поселения шамана. Тот посмотрел, покачал головой, загрузил сначала водку, потом жмурика на олешек и — уехал сжигать труп, как это было у них по обычаям заведено.

Через неделю офицеры почти забыли о трагедии. Но тут опять шаман к ним прискакал на своих собаках. Помятый, опухший с похмелья. Подумали ребятки, дескать, сейчас третировать, да пугать начнет. А тот помогает с саней подняться древнему-предревнему старичку и ведет его к ним в общежитие «В чем дело?» — испугались военные.

А шаман, трясясь с бодуна сам жалостливо заявляет:

— Ребята, пристрелите и этого, но только ещё ящик водки, пожалуйста, дайте!

1997 г.

 

Шутники

Один мужик проснулся утром с жестокого бодуна после очередного мальчишника. Голова тяжелая, словно из чугуна, язык к небу присох — не оторвать. Постарался подняться с постели, откинул одеяло, глядь — а правая нога в гипсе. И такая же тяжелая как и голова. «Мать твою, — подумал он, а это ещё что за новость?»

Кое-как доковылял до кухни, а там друганы похмеляются. Молча присел на свободную табуретку, опрокинул пятьдесят граммов — язык оторвался от неба.

— Мужики, что вчера было? — спросил он и кивнул головой на свою ногу в гипсе.

— Да ничего. Просто ты вчера в окно с дури сиганул.

— С третьего этажа? — удивился мужик.

— Ага. — мужики, как ни в чем не бывало, разлили оставшуюся в бутылке водку по стопкам.

— А потом?

— Помнишь, как Петро к нам заходил?

— Какой Петро? — вытаращил просветлевшие глаза «инвалид».

— Ну надо же так надраться! — только покачали в ответ головами мужики.

Больной потерял терпение:

— Долго ещё будете тянуть кота за хвост? Что дальше-то было?

— Да ничего. Затащил, ваше величество домой. Вызвали неотложку. Тебя хотели в больницу забрать, но ты наотрез отказался. Дали врачам на лапу, они и наложили гипс, как говорят, не отходя от кассы.

Выпили ещё по стопарю.

— Ну и что мне теперь делать? — покрутил загипсованной ногой мужик.

— Коню ясно: иди в больницу и оформляй бюллетень.

— Как же мне идти?

— А что болит нога-то?

Мужик пошевелил пальцами, которые выглядывали из-под повязки.

— Конечно болит. Перелом все-таки…

Один из компаньонов поднялся, сходил в прихожу и принес на кухню костыли.

— Что бы ты делал без нас, преданный друзей?

— Вот спасибо, товарищи! — обрадовался травмированный, Действительно, что бы я без вас делал?

Оделись, спустились вниз, поймали такси и поехали в районную больницу, оформлять бюллетень. В торговой палатке купили ещё поллитру и в скверике перед входом в больницу, выпили ещё по сто.

Пожилой хирург посмотрел на посетителя поверх очков:

— Что там у вас, батенька? Сдается мне, что вы у меня впервые на приеме?

— Закрытый перелом, доктор. А у вас, действительно, впервые.

Врач поправил очки и взглянул на загипсованную ногу.

— И кто же вас загипсовал так неаккуратно?

— Понятно кто. Врачи «скорой».

— Скорой? — удивленно посмотрел на больного врач, — Странно, с каких это пор «неотложники» стали гипс накладывать?

— За это дело, — пощелкал пальцами больной, — они что хочешь наложат.

— Да? — ещё больше удивился доктор и попросил вытянуть ногу. — Болит нога-то? — повторив вопрос друзей, поинтересовался доктор.

Мужик сделал ужасную гримасу:

— Еще как болит!

— Та-ак! — гляди на загипсованную ногу, чему-то улыбнулся доктор, — И что же вы хотите?

— Бюллетень. Что же еще? — медлительность и непонятливость доктора начинала надоедать мужику. Да и в скверики друзья с бутылкой поджидали.

Но доктор, ещё раз осмотрев место предполагаемого перелома, вдруг резким движением содрал с ноги гипсовый футляр. И так ловко у него это получилось, что мужик и опомниться не успел. А врач, потрясая гипсовой ногой, как закричит:

— Так вы ещё и симулянт, уважаемый! Перелом, видите ли, у него закрытый! А не хотите ли в отделение пожаловать?!

Тут уж и сам мужик прозрел — понял всю ситуацию и давай хохотать на весь кабинет:

— Вот, мать их, как обдурили! — и на глазах изумленного доктора кинулся к двери.

Вышел из больницы и бегом в скверик, а там уже друзья животы от хохота надрывают. Да и у мужика никакой злобы не осталось. Выпили по сто, он только и спросил, где, мол, гипс-то достали?

— Так мы ж тебя спрашивали, помнишь, как Петро приходил? А ты ни фига не помнил. Так вот у Петра и была нога поломана, а сегодня ему гипс нужно было снимать. Мы и решили подшутить, сняли с него и надели тебе.

— Вот придурки! — смеялся мужик, — Так перед врачом опрофанили!

— Так мы же тебя спросили: болит нога? Ты сказал — болит. Ну, а раз болит, то, согласись, надо идти в больницу.

Они выпили ещё по пятьдесят. Была суббота…

1997 г.

 

Похмелились называется

Два мужика после встречи Нового года проснулись и бегом к холодильнику, где по их мнению должна была дожидаться опохмелка. Глядь, а на полках — шаром покати. Все ночью выкушали. И денег ни копья.

— Может в гости к кому-нибудь?

— Что просто так, с пустыми руками?

Но мысль о стопке водки не давал покоя и заставляла вращать мозгами. И пока жены почивали, они придумали выход. Один надел вывернутый наизнанку овчинный тулупчик, вооружился лыжной палкой — якобы дедморозовским посохом. Другой обрядился в Снегурочку. Пришлось натянуть голубое женино платье, а за неимением сафьяновых, одеть кирзовые сапоги. В вещмешок смахнули остатки карамели и пряников, Дед Мороз закинул его за плечи и пошли. В соседский дом, чтобы среди своих соседей не позориться.

В первой же квартире, куда дозвонились, их приняла веселая похмелившаяся компания. Дед мороз, больше похожий на лешего, а Снегурочка, на бомжиху, спели в «Лесу родилась елочка», наградили попервости испугавшегося мальчонку горстью конфет и приняли по стопке, поднесенных радушными хозяевами.

Опыт удался, аппетит разыгрался и они позвонили ещё в одну квартиру.

Дверь открыла огромных размеров женщина.

— Дед Мороза со Снегурочкой вызывали?

— Не-е-ет, — ответила тетка, с подозрением оглядывая необычных новогодних героев.

— Тогда извиняйте, тетя!

Но женщина, видимо подумав, что от добра добра не ищут, втянула Деда Мороза в прихожую и крикнула в комнату:

— Левушка, Мирочка, а к нам Дед Мороз со Снегурочкой пожаловали…

Гости в надежде на подношение долго плясали и веселили детей. Надо признаться — от души. Наконец, распотевшие уселись на стулья.

— А теперь, — сказала мы вам подарочек сделаем. Правда детки?

Мужики мысленно потерли руки, подумав о согревающем стаканчике. А тетка вернувшись с кухни, дала гостям по карамельке-леденцу и вручила Левушке скрипку.

Целый час способный мальчик извлекал из инструмента какие-то звуки, Мирочка танцевала, а Дед Мороз и Снегурочка сосали карамельки…

На силу унеся ноги, больше по квартирам они не ходили. А когда вернулись домой, то жены, покатившись со смеху, выделили им на пузырек…

1997 г.

 

Мальчишник

Несколько друзей решили устроить мальчишник. В картишки поиграть, расслабиться, поделиться новостями. Купили на четверых ящик водки и пошла гулянка.

Утром один из них просыпается, глядь, а правая нога у него от бедра и до стопы в гипсе. Ничего не понимает. Пошевелил пальцами — вроде бы как и не болит. Постучал кулаком по гипсу — нога заныла. А вот в каком месте — не поймет.

Огляделся, видит один из друганов на полу около кровати спит. Растормошил, кивает на свою загипсованную ногу и испуганным голосом спрашивает:

— Борь, че это со мной?

Боря с похмелья кое-как глаза продрал, долго тряс головой, наконец вспомнил:

— Так ты же вчера с третьего этажа сиганул…

— Ну, и дальше?

— А что дальше? Не видишь, что ли? Ногу сломал…

— А че это я прыгать стал?

— К девочкам куда-то собрался…

— А вы что же, через дверь не могли выпустить? — обиженно спросил потерпевший.

— Через дверь не могли, Ты соседям хотел морды набить.

— За что? Я же за свою жизнь и мухи-то не обидел.

— Это у тебя хотелось бы узнать, чем они тебе не угодили. Что ничего не помнишь?

— Ничего.

Друзья помолчали, стараясь припомнить окончание вчерашнего мальчишника.

— Болит нога-то? — сочувственно спросил тот, кого звали Борис.

— Еще как! Перелом ведь! Послушай, а гипс откуда взялся?

Тут проснулись все остальные участники кутежа и, перебивая друг друга начали рассказывать.

— В больницу ты ехать наотрез отказался…

— Вызвали мы неотложку…

— Медики тебя попробовали засунуть в машину…

— А ты ни в какую. Ну мы сунули врачу полста баксов, он тебе и наложил гипс, как говорится не отходя от кассы.

— А чего вы все ржете? Чего тут смешного! — снова обиделся пострадавший, — Что мне теперь делать-то? Как на работу идти?

— Зачем на работу? В травмпункт надо — бюллетень оформлять.

— Когда?

— Сейчас похмелимся и поедем.

Нашли оставшуюся после ночного кутежа бутылку, разлили по сто двадцать пять, выпили, крякнули и поволокли больного на улицу — такси ловить.

Хирург в травмпункте поморщился от дышащего перегаром пациента, поправил на переносице очки и спросил:

— Что-то я вас не припомню? Вы первый раз ко мне?

— Первый. Этой ночью ногу сломал.

— В каком месте?

— Не знаю, доктор.

— А кто гипс накладывал?

— Как кто? Врачи со скорой…

— Да? С каких это пор неотложники сами гипсовать начали?

Пациент браво подмигнул:

— За деньги они что хочешь сделают.

Сделали рентген. Врач долго смотрел снимки на свет, а потом ни с того ни с сего как треснет кулаком по столу:

— Да вы, батенька, лжец! Никакого перелома нет! Я вот сейчас милицию-то вызову…

В этот момент в кабинет друзья заскочили, которые все время стояли под дверью и прислушивались к разговору. Двое за животы от смеха держатся, а третий поясняет:

— Извините, доктор. Это мы нашего товарища разыграли. Напился он и уснул. Все — тихо, мирно. А в это время к нам на огонек друг зашел, которому вы сегодня и должны были гипс с ноги снимать. Ну, мы вашу работу сами сделали, а гипс, для хохмы, нашему «уставшему» другу приладили…

Под смех врача вышли из кабинета. «Пострадавший» надулся:

— Козлы, вы, мужики…

— Да не обижайся. Пока ты тут рентгены проходил мы ещё ящик водки купили. Сейчас обмоем и все забудется.

1997 г.

 

Тост-молитва

Один безработный мужик похмелиться решил. С грехом пополам денег на чекушку наскреб, вылил всю в стакан, тяжело вздохнул и самому себе тост сказал:

— Господи! Чтоб эта гадость озером стала и мимо него каждый день на работу ходить!

Выпил залпом, погрустил ещё немного и решил прогуляться по улицам.

Ноги сами по себе вывели его на улицу, где располагался ликероводочный завод. Подошел мужик к проходной, а там на большом стенде объявление висит «В расфасовочный цех требуются грузчики. Оплата сдельная».

— Боже милостивый, услышал! — шепотом произнес мужик и хотя и был неверующим, неумело перекрестился.

Через десять минут он, внутренне ликуя, уже сидел в кабинете начальника отдела кадров и заполнял анкету. Ну, надо же! И водки — озеро, и работать с ним рядом!

Жизнь началась как в сказке. На работу он никогда не опаздывал, даже загодя приходил, раскупоривал бутылку и выпивал сто пятьдесят. И до обеда ни-ни!

Как стахановец таскал и грузил ящики на машины. Другие грузчики за ним и не поспевали. А во время обеда, выпивал ещё сто пятьдесят, закусывал огурчиком и колбасой, укладывался на травке во дворе на солнышке и, глядя на белые облака, мечтал. О том, что с новой работой и копейка цела стала. Ведь на водку теперь тратится не приходилось, а она, окаянная, когда-то и сжирала всю зарплату. Он ковырял травинкой в зубах и мечтал, что поднакопит денюшек и предложит руку и сердце той самой расфасовщице с крутыми бедрами и пышным бюстом, которая каждое утро широко ему улыбалась и угощала солененьким огурчиком.

После обеда он опять вкалывал как заведенный, матерился на своих полупьяных коллег и не мог понять, зачем они так много пьют. Неужто этой бесплатной водки на их жизнь не хватит? Неужто они не ценят такой выгодной и благодатной работы и нажираются только для того, чтобы их быстрее выгнали за проходную и больше на территорию завода не пускали?

Вечером после работы он выпил оставшуюся в бутылке водку, открывал ещё одну и, смочив носовой платочек, протирал водкой руки, шею, а иногда и ноги. Уж он-то понимал, что наша, русская водочка, панацея от всех хворей и болезней.

Через пару месяцев старания мужика заметило руководство завода и назначили его на должность бригадира погрузо-разгрузочной бригады. А чем плох бригадир? Пьяным его никто и никогда не видел, работает за троих, не опаздывает и, самое главное, всегда и всем доволен.

Мужик поблагодарил за оказанную честь и принялся трудится с ещё большим рвением и поставил вывести свою бригаду в передовые во всей отрасли. Правда, он по прежнему утром в обед и вечером принимал свои сто пятьдесят и как и в первые трудовые месяцы радовался жизни и всевышнему.

Он сделал предложение своей зазнобе с крутыми бедрами из расфасовочного, и она, ни секунды не колеблясь, дала свое согласие на брак.

Еще через некоторое время его стали приглашать на все заседания и совещания заводоуправления, а через год выбрали председателем профкома. Теперь от него зависело распределение путевок и других жизненных благ для работников ликероводочного. У него появилось много высокопоставленных друзей-предпринимателей, которых он снабжал не только льготными путевками, но и водочкой по низким ценам.

Он уже больше не возил к машинам на тележке ящики с водкой, а только писал всевозможные бумаги и сам проводил собрания. Водку, производимую на заводе он больше не пил, а предпочитал дорогой коньячок, которым его угощали многочисленные просители и не только по профкомовской линии.

Он больше не укладывался во дворе на травку и не ковырял соломинкой в зубах — для его положения это было неприлично. Но мечтать он не бросил. Правда, теперь он мечтал о том, как бы скорее завершить строительство шикарного коттеджа на берегу Черного моря и как бы поскорее перевести свои накопления в иностранный банк. Он также мечтал о депутатской карьере, которая бы надолго застраховала его и от тюрьмы и от сумы. И это все воплотилось бы в жизнь, если бы на завод не зачастили государственные налоговые службы, которые быстро разобрались, кто и в чем виноват. Многих посадили, но мужика Бог миловал — его за энную сумму денег просто попросили уволиться.

И остался он вновь без дачи на берегу Черного моря, без денег и без жены с пышными грудями, которая ушла к одному из его бывших друзей предпринимателей.

И тогда он вспомнил тот счастливый миг, с чего он начинал. Он наскреб в карманах последние гроши, купил чекушку, вылил все содержимое в стакан и как когда-то произнес:

— Господи, чтоб эта гадость была морем и через него на работу ходить каждый день!

Он выпил, поморщился и пошел гулять по городу. Но Всевышний не услышал его тоста…

1997 г.

 

Ловкач

Несколько дней после Нового года мы решили отдохнуть на даче. Отметили новоселье, а на другой день, часам к десяти, на пороге нарисовался Левик с лыжными палками в руках:

— На лыжную прогулку собираетесь? Какой лес вокруг! Снег скрипит! Красота! — его лицо излучало вид вполне здорового человека.

Я молча посмотрел на него: как он мог мобилизовываться после такой пьянки? и отвернулся к стенке. Даже разговаривать не хотелось после вчерашнего.

— Так идешь или нет? — прошел он в кухню и тронул меня за плечо.

— Ты че, не видишь состояние своего другана. Он вчера так набрался, что не до прогулки…

— Так налила б похмелиться, — тяжело вздохнув сказал я.

— Ща-а-а-с! Разбежалась. Только с утра и думаю, как тебя похмелить…

— Лев, — я с тоской в глазах посмотрел на друга, — Что делать-то?

Лева уставился в пол и пожал плечами:

— Черт его знает! — ответил он и обратился к жене, — Ну чего ты вредничаешь, налей ему сто граммов.

— Ща-а-а-с! — опять рявкнула жена, — Еще один защитничек на мою голову выискался. Да и где я возьму эти сто граммов?

— Давай я слетаю! — тут же обратился я к жене.

— Ща-а-а-с! Остограмишься, а к вечеру опять наберешься. Знакома я с этими штучками.

Лева придвинулся ко мне и чуть слышно шепнул на ухо:

— Ты давай вставай и собирайся. А по дороге что-нибудь придумаем.

Я с трудом скинул ноги с дивана, вздохнул:

— Пробежать на лыжах, что ли? Может, действительно, лучше станет?

Жена бросила на стол кухонное полотенце и внимательно посмотрела в нашу сторону.

— Вы думаете, я такая дура! Думаете, не знаю, в какую сторону ваш забег начнется?

— Да ладно тебе! Сказано на лыжах…

— Тогда я с вами. Вот сейчас уборку доделаю, и все вместе пойдем. Я тоже хочу лес посмотреть, красотой подивиться…

Она с удвоенной энергией принялась драить кастрюли, а мы, понурив головы, обреченно сидели на диване.

— Придумал, — вдруг тихо сказал Левик, — Через час буду.

— Придешь с бутылкой — выгоню, — строго пообещала жена.

— Ну что я, ребенок, что ли? — развел руками Левик.

Через час мы надевали лыжи. Левик с раскрасневшимся лицом и улыбкой до ушей, ожидал на крылечке.

— Ну что, к озеру? — спросил он.

— Показывай, что за пазухой и выворачивай карманы, — приказала ему моя жена.

— Да, пожалуйста! — сказал Левик и послушно вывернул карманы. Затем похлопал себя по животу, — Нет ничего!

Увидев, что у него и в самом деле ничего нет, я чуть было не упал в обморок.

— Вот и молодец, — неизвестно кого из нас похвалила жена. То ли меня, что отказался от похмелья. То ли Левика, который не взял спиртного на прогулку.

Мы выстроились гуськом и пошли к лесу. Первым передвигал ноги я, следом шуршала жена, за ней Левик.

Около оврага он поравнялся со мной и тихо шепнул:

— Около елки наклонись и завяжи шнурок.

— У меня не развязан, — отмахнулся я.

— А ты все равно, наклонись и завяжи. Легче станет.

И тут я все понял.

Около первой же елочки я склонился и стал мудрствовать над ботинком. Под елкой стоял пластиковый стакан, испуская приятный водочный запах.

— Ты что там? — повернулась в мою сторону жена.

— Шнурок, вот, — развел я руками и, когда она отвернулась, опрокинул стакан в рот. Я поднялся и побежал за ними.

Около следующей елки, у Левы слетело крепление. Он нагнулся, и мы его обошли. Я вглядывался в даль и искал глазами теперь уже свою елочку. Она показалась с левой стороны. Я прибавил ходу.

— Мой-то возвращается к жизни! — похвалила меня жена, обратившись к Леве.

— Природа, красота! — покачал головой Лева, перекидывая языком во рту конфетку.

— Ну, что, опять шнурок развязался? — поглядела в мою сторону жена.

— Нет, по нужде, — сказал я, прячась за елочку.

Потом Лева сходил по нужде за другую елочку. А через триста метров опять развязался шнурок. А через шестьсот захотелось по нужде.

— Да вы что как собаки, на каждый пень ногу поднимаете? — внимательно оглядела меня вконец удивленная жена.

— Такая вот, беда, — сказал я и громко икнул.

Она поочередно глядела то на меня, то на Левика и, не могла сообразить, почему мы выглядим такими пьяными.

— Мне хочется, — сказал Левик, — Я пойду в-о-о-н за елочку…

Голова кружилась. Я отбросил в сторону лыжные палки и сел в снег. После пятого стаканчика ходить на лыжах расхотелось. Лева тоже долго лежал под елочкой.

Умная женщина все поняла. Но было уже поздно.

На дачу мы с Левой возвращались по-пластунски. Сильно хотелось по нужде. Но жена не разрешала останавливаться.

…Утром зашел Лева.

— На лыжах сегодня ходить не будем? — спросил он у моей жены и, наткнувшись на фигуру из трех пальцев, согласно кивнул головой. — Понятно. Сегодня день закрытых дверей. А чего это у вас так жарко?

Я с надеждой в глазах посмотрел на него: не спроста про жару-то заговорил. Он раздвинул шторы и тайно показал мне на форточку. С другой стороны окна висела бутылка «Заваленки». «Ну, ловкач», — подумал я и спросил жену:

— Перекурить что ли?

— Только в форточку, — строго сказала она.

— А куда же еще? — не мог не согласиться я…

1997 г.

 

С похмелья — везет

Один мужик рано поутру на рыбалку засобирался. Натянул брюки, сапоги, ветровку, удочки взял, садок и в спальню к жене заглянул. Тронул за плечо:

— Дорогая, дай хоть на чекушечку, а то голова раскалывается.

«Дорогая» глаза приоткрыла, осмотрела опухшую рожу своего мужа, скрутила фигуру из трех пальцев и сунула ему под нос:

— А это видел! Меньше жрать надо было вчера!

— Ласточка моя, так ведь грех без чекушки-то на рыбалку идти — улова не будет.

Жена отпихнула муженька ногой, закрыла глаза и проворчала:

— Сказано не дам — значит не дам. А собрался рыбу удить, так ступай.

Вообще-то мужик никуда не собирался. Это у него финт был такой: подвалить к постели жены с удочками и попросить денег на опохмелку. Финт не прошел, делать нечего, на жадную бабу смотреть больше не хотелось. Вот и заковылял он к речке в надежде на то, что может быть, кто-либо из рыбаков нальет стаканчик. Целый час он кидал спиннинг с импортной блесной, но опохмелять его никто не собирался. То ли у всех жены оказались вредными жадюгами, то ли все рыбаки вокруг были из категории ярых трезвенников.

Выловил щучку килограмма на полтора, но радости никакой. Голова кругом, тошнота к горлу подступила. Какая к чертям собачим рыбалка? Но уговорил себя ещё пару раз блесну кинуть, а потом уж домой собираться. А ну как увидев улов, баба смилуется и даст на чекушечку?

Закинул снасть, а тут как назло блесна за что-то зацепилась. Рвануть бы — да дело с концом. Но жалко мужику блесну-то — дорогая, импортная. А в воду лезть никакого желания нет. Стал с трудом, но очень осторожно наматывать леску на барабан катушки. Видать блесна в огромную корягу вонзилась. Но метров за пять до берега «коряга» с блесной застопорилась намертво. Что делать? Глубина небольшая — около метра. Скинул мужик штаны и полез в воду. Похмелье — страшнее чем в вытрезвителе. Дошел до места, где должна была быть блесна, опустил руку в воду и вместо коряги нащупал сеть. Подумал, что чей-то «телевизор» подцепил. Тяжелый, наверное, до отказа рыбой набит. Потянул к себе, и из воды показалась обыкновенная авоська. С бутылками. Бутылки-то вовсе не порожние, а с прозрачной, как слеза жидкостью. Все всех — резьбовые пробочки.

У мужика сердце от волнения как пойманный карась затрепыхалось. Смекнув с чем могут быть посудины, он-то сетку тут же и притопил. Только вытащил из неё одну бутылочку, отцепил блесну и вернулся на берег. Даже про штаны забыл, быстро пробку отвернул, губы к горлышку приставил и сделал несколько крупных глотков. Ба!

Через пять минут боль в голове как рукой сняло. Празднично на душе стало. Чего он в своей жизни только не вылавливал! И коряги, и сетки, и чужие удочки, и старые ботинки, однажды даже солнцезащитные очки из воды вытащил. А такой успешной добычи никогда не бывало.

Он снова полез в воду, на этот раз с рюкзаком, Осторожно переложил все емкости из авоськи в свой рыбацкий мешок. Вместе с той, что валялась на берегу почти пустой было ровно десять бутылок. Расскажи кому — да разве поверят!

А через четверть часа мужик бодрой походкой маршировал в сторону своего дома. Он, впрочем, и не собирался никому рассказывать про свой счастливый улов. Кроме жены, конечно.

Но вы думаете она поверила? По всей квартире метала громы и молнии, думая, что муженек у кого-то из друзей кучу денег занял. А он лишь подливал в стаканчик, переворачивал куски щуки на сковородке и посмеивался. Хорошо ему было…

2000 г.

 

Сочинение

Сын-шестиклассник пришел из школы и с порога заявил: «К следующему уроку русского языка надо написать сочинение о вреде алкоголизма».

Мы с женой переглянулись: ни хрена себе заданьице! Хорошо, что не о славной работе медицинских вытрезвителей и лечебно-трудовых профилакториев.

— А о чем конкретно? — постаралась уточнить жена.

— Разве не понятно? — вопросом на вопрос ответил сын, — О вре-де!

Он брезгливо поднял пустую бутылку из-под пива и назидательно заметил:

— Пиво полезно. Но только не больше одной бутылки в неделю. Тогда оно выполняет функцию промывания почек от камней.

Я незаметно задвинул ногой подальше под стол две не открытых «Жигулевских» и задал полный сарказма вопрос:

— И откуда же такие познания?

— Учитель физкультуры сказал.

— Вот как! — выразительно посмотрела на меня жена, — Значит алкоголем можно лечиться?

— Еще как! Трудовик наш тоже говорит, что если выпивать в день по 50 граммов водки — только на пользу пойдет.

Он скинул с плеч набитый всякими учебниками ранец, небрежно бросил его в угол и налил полную кружку молока.

— Мне кажется, — сказала жена, ему нужно заострить внимание на теме: к чему приводит употребление водки. Люди попадают под машины, замерзают, срываются с крыш…

— Жуткая тема. Ты предлагаешь какие-то ужасные страшилки. — перебил я её. — Я, например, написал бы о том, что происходит с человеком в результате частого употребления алкоголя.

— Дураку понятно, что происходит, поглощая молоко со свежим хлебом, подал свой голос ученик.

— Что? — в один голос воскликнули мы.

— Похмелье. По понедельникам у нашего физика руки трясутся и лоб всегда мокрый. По понедельникам он всегда лабораторные работы устраивает, потому что объяснять новый материал не в силах.

Черт-те что! — сказал я и поднялся со стула и обратился к жене, — Ты знаешь, я не против, чтобы нашему ученику поставили по сочинению двойку. Пусть по этой теме у него в знаниях лучше будет большой пробел.

— Двойка по сочинению — это трояк в четверти. — Несогласно всплеснула руками жена. — Пусть уж хоть что-нибудь спишет из медицинской энциклопедии.

— Я лучше о похмелье и напишу, — сказал сын, отодвигая пустую кружку, — Я в нашей библиотеке даже книжицу прихватил. «Похмельный синдром» называется. Прочитаю первую главу и перескажу своими словами.

— Делайте что хотите, — сказал я и незаметно прихватив две бутылки «Жигулевского» ушел в свой кабинет.

Я окончил свою работу в первом часу ночи. В комнате сына горел свет. Он спал на стуле, опустив голову на руки. На столе лежала раскрытая тетрадь по русскому языку.

«С тех пор, как человечество придумало хмельное питье, оно познакомилось и с похмельем — отвратительной расплатой за пьяные излишества, при котором и голова разламывается от боли, и тошнота подступает, руки-ноги дрожат, а во рту — как это буквально все народы, словно сговорившись, называют — будто кошки нагадили! Потому во все времена и стремились ночные гуляки поутру скорее подлечиться, «поправить здоровье». В стремлении к хорошему самочувствию первые пьяницы обнаружили, что если выпить бражки или пивка, то похмелье как рукой снимает. Недаром В. И. Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка» так прямо и указывает: «Похмеляться — запивать пьянство, пить несколько, для поправления болезненного состояния…»

Сочинение было написано ровными строчками и, слава Богу, без грамматических ошибок. По крайней мере за грамматику я бы четверку поставил. А за содержание и пятерки бы не пожалел. Я закрыл тетрадь, и осторожно, чтобы не разбудить, перенес сына на кровать. Ночью человек должен хорошо выспаться и отдохнуть, чтобы утром быть готовым не к похмелью, а к любой работе. А ну как на следующий раз зададут написать об ощущениях наркомана или проблемах сексуальных маньяков? Современная школа. Все может быть…

2000 г.

 

Показания свидетеля

Это было Мишкино предложение. Чтобы лишний раз не бегать — сразу взять две бутылки. Я и Серега сразу согласились. Купили мы две бутылки «Сибирской» по ноль семь, два чебурека, сырок и пакет томатного сока. Томатным водка хорошо запивается.

Вышли из магазина и, не сговариваясь, пошли за гаражи. А куда еще? Тем более там, за гаражами, и стакан припрятан: мы его всегда в листве на ветку тополя подвешиваем. Там и ящики из-под стеклотары, которые заменяют и стол и табуретки. Гаражи стоят рядом с железнодорожной насыпью, а отделяет их от путей лишь тополиная полоса. Для тех, кто после напряженного трудового дня решил уговорить бутылочку — лучшего места чем за гаражами и не найдешь. Ни пешеходов тебе, ни прохожих, лишь владельцы собак да те, кому переполненный мочевой пузырь мешает двигаться дальше, заглядывают за бетонные автобоксы.

Мы успели по сто пятьдесят граммов дернуть, пустили первый чебурек по кругу, вот с этого момента все и началось. Из-за гаражей неожиданно выскочил какой-то парень, промчался мимо, не обращая на нас никакого внимания и спрятался за ствол тополя. С психбольницы сбежал, что ли? Когда резкость-то в глазах навели, заметили, что он, прямо как в американском боевике, двумя руками пушку держит. И вроде бы даже как в одного из нас метит. Я даже невольно к неоткупореной бутылке потянулся, схватил её и спрятал за пазуху. А ну как шальная пуля…

А когда мент с «Калашниковым» нарисовался, Серега стал остатки водки из недопитой бутылки в пластиковые стаканчики наливать. Забыл сказать стеклянный, граненый стакан, который хранился на ветке тополя, кто-то все-таки спер.

Мент тоже с ходу запрыгнул за ствол тополя, что в трех метрах от нас и на котором мы всегда стакан прятали, да как заорет в сторону парня с пистолетом: мол, сдавайся, бандюга, не то живым отсюда не уйдешь. Орет, а сам на нас смотрит и машет рукой — свертывайте свое застолье и убирайтесь подобру-поздорову. Как же! А водка в стаканчиках, а разломанный на несколько равных частей чебурек, а с любовью порезанный сырок! Когда мы за стаканчики-то разом ухватились, из-за тополя, где прятался парень с пистолетом, раздались два хлопка. Сержант, который в трех метрах от нас находился, ствол автомата вверх поднял, а сам спиной к дереву словно прилип. Опять делает нам знаки, чтобы побыстрее смывались. Ну как же, сейчас все бросим и побежим? Я, не вынимая вторую бутылку на свет Божий, руку за пазуху запустил и аккуратно пробку свинтил. Страшно, черт побери! Тут мент лихо на колено опустился, да как даст из «Калашника» очередь в сторону паренька. От неожиданности аж оглушил, собака, да и пустые гильзы от автомата роем в нашу сторону полетели, запрыгали на ящике, где лежал сырок и разломанный чебурек. Я тогда Мишке-то и говорю: «Может, оттянем стол в проход между гаражами?» Мент в это время ещё одну очередь выпустил, прижался к тополю, стал менять пустой рожок на другой с патронами. А бандюга выскочил и понесся к железнодорожной насыпи, там и залег в канавке за кучей мусора. Я Серегу за рукав тяну, помоги, мол, ящик с закусью от греха подальше оттянуть, а он на меня ноль внимания. Спорит с Мишкой: «Плохо мент стреляет, ни за что не попадет!» «Еще как попадет! Из «Калашникова» и целиться вовсе не обязательно. Пали в сторону врага, какая-нибудь пуля обязательно противника зацепит».

Из-за мусорной кучи раздалось ещё два выстрела. Одна пуля, видать, в ствол дерева попала, за которым сержант прятался, а другая, обо что-то срикошетив, стукнулась в стенку гаража. Осколки железобетона прямо на сырок и чебурек полетели. Я тоже сплюнул: да что мне больше всех надо что ли? Достал из-за пазухи бутылку, налил только в свой стаканчик. Пью мелкими глотками. Страшно ведь! Вот тогда Серега и Мишка к меткости милиционера всякий интерес потеряли. Чуть ли не в один голос на меня ополчились: ты что же это, гад, делаешь? Под шумок в одиночку из пузыря тянешь? Да ты знаешь, что за это бывает? Ха, напугали! Я им так спокойно объясняю, дескать битый час предлагаю выпить, а они, увлеченные поединком, лишь отмахивались. Что же я по их воле страдать должен?

Как бандит на железнодорожной насыпи оказался, я не заметил. Мы в это время разливали остатки. Только, подняв стаканчики, услышали, как наш мент чуть ли не полрожка спустил. При этом гильзы метко летели в пакет с томатным соком. Мишка спор выиграл: парень пистолет из рук выронил и как подкошенный рухнул рядом с рельсами. Ни с того ни с сего вся лесополоса за гаражами сотрудниками милиции наполнилась. Все с оружием, злые. Кто-то обмолвился, что бандит одного из их товарищей подстрелил. Ну и мы вот попали под горячую руку. За что нас доставили в отделение не понятно. Совсем трезвые, общественного порядка не нарушали, зашли за гаражи перекусить. Всего лишь…

2000 г.

 

Самоубийца

Из-за бутылки портвейна, на которую не давала денег жена, Антон Синюхин решил покончить жизнь самоубийством. Привязал капроновый шнур к крючку, на котором держалась люстра в прихожей, умелым движением скрутил петлю, накинул на шею, поднялся на табурет и хрипло сказал: «Прощай, Надюха! Любовь с тобой у нас не получилась, поэтому и расставаться будет не тяжело».

Увидев решительную физиономию мужа, Надюха голубем метнулась к комоду, где в её личном белье хранились остатки зарплаты.

— На, душегуб. Только сними петлю и слезь с табурета.

Синюхин снял.

А после аванса попытка самоубийства вновь повторилась. На этот раз Синюхин, вылив на себя пол-литра растворителя, требовал денег на четыре бутылки «Жигулевского». Результат снова оказался положительным. В обмен на спичечный коробок, который он держал в руках, Синюхин получил нужную сумму.

А потом пошло дело! Из-за «чекушки» беленькой Синюхин грозился поразить свое трепетное сердце кухонным ножом. Даже легкий прокол сделал. Из-за бутылки яблочного сидра, которого в данный момент требовала похмельная душа, обещал утопиться. Это было, когда они с Надюхой возвращались от тещи. В аккурат двигались параллельно пруду. Синюхин засунул в обе брючины по кирпичу и приготовился к прыжку. Надюха то ли остерегаясь потерять мужа, то ли не желая быть посмешищем на виду у всего народа, беспрекословно раскошелилась.

В дождливый, ветряный субботний день Синюхин с дикой головной болью стоял у окна и требовал сорок рублей на бутылку сухонького. Веревки, ножи и все огнеопасные предметы были надежно спрятаны.

— А вот это видел? — поднесла Надюха к самому носу мужа фигуру из трех пальцев.

— Я ведь могу и в ванне утопиться…

— Не успеешь воды набрать. Психушку вызову! — пообещала Надюха.

«Успеет», — с грустью подумал Синюхин, глядя в окно.

Ветер по-прежнему гнул кроны деревьев, дождь хлестал потрескавшийся асфальт. Напротив Синюхина над недостроенным кирпичным домом возвышался строительный кран, конец стрелы которого растворялся в низко пролетавших грозовых тучах.

— Значит не дашь на сухонькое? — вдруг встрепенулся Синюхин.

— И не подумаю. Хватит меня за дурочку держать! — решительно ответила жена, — На хлеб денег не осталось, а ему, видите ли, на сухонькое. Тоже мне аристократ нашелся!

— Тогда прощай Надюха! — завел свою суицидную песню Синюхин, — Видишь тот кран? Сейчас заберусь на самый кончик стрелы и…

Жена пнула ногой входную дверь в прихожей.

— Вали! Парашютируй! Только теперь на мою помощь не надейся. Палец о палец не ударю!

— Готова остаться вдовой? — надевая пиджак, траурным голосом поинтересовался Синюхин.

— Давно готова! Найду себе какого-нибудь старичка…

Как ни странно, но ни одного сторожа на стройке не оказалось. Бытовой вагончик, где обычно находились охранники, оказался на замке. Последняя надежда, что кто-то ещё сможет остановить Синюхина от самоубийства, улетучилась.

Подойдя к основанию крана, он спиной почувствовал, что жена стоит около окна и наблюдает за его действиями. Он взялся обеими руками за поручни и поднялся на первую ступеньку. Теперь отступать было некуда.

Расстояние до кабины крановщика преодолел без особого труда. Только ветер бросал в лицо крупные дождевые капли. Лишь одышка и легкое сердцебиение выдавали в Синюхине тяжелый похмельный синдром. Зато теперь «верхолаз» видел конец стрелы — заветную точку, до которой требовалось добраться. Но защитное ограждение кончилось. Впереди простиралась длинная металлическая ферма без всяких защитных каркасов. Синюхин лег на живот и медленно пополз вперед. Правая рука — левая нога. Левая рука — правая нога…

Далеко внизу — лишь недостроенные кирпичные стены и ни одной живой души. Одолев половину пути, он ощутил, как ветер остервенело раскачивает стрелу из стороны в сторону. От страха даже сухонького расхотелось. Сил хватило бы вернуться обратно. Но Синюхин медленно двигался вперед и думал: «Или я — или она!». Ему нужна была только победа.

Наконец он добрался до заветной точки, откуда через огромный колесный блок уходил вниз толстый трос. Строящееся здание потерялось в струях проливного дождя.

Прыгать? Ищите дурака! Назад. На землю. Хрен с ней, Надюшкой. Она выиграла.

Он постарался развернуться. Но стрелу так раскачивало, что оторвать руки от металлических перекладин он не решился. Его бы тут же сдуло.

— Помогите! — хрипло закричал Синюхин, но его голос затерялся в порыве ветра. — Надюха-а!

Стрелу резко швырнуло вправо. Он ещё крепче сжал пальцы, закрыл глаза и прижался щекой к холодной ферме. Тошнило. Когда снова посмотрел вниз, увидел красное размытое пятно, от которого в его направлении медленно ползла узкая лестница. Рядом с красной, как догадался Синюхин, пожарной машиной, остановилась желтая — спасатели. А через несколько минут кто-то сзади крепко прижал его ноги к стреле. «Держись крепче!» — услышал он чей-то голос.

…Как его стащили вниз, Синюхин и теперь в подробностях сказать не смог бы. Помнит одно: был пристегнут к парнишке-спасателю. Уже внизу его уложили на носилки, поднесли к носу ватку с нашатырем. Первой, кого он увидел, была Надюха. С бутылкой сухонького в руке…

2000 г.

 

Каждый пьяница если не мечтает навсегда «завязать», то уж обещает родным и знакомым, что непременно исправится. Правда, не всегда под силу слабому человеку в одиночку преодолеть тягу к Зеленому Змию. История говорит, что русичи «квасили» с того времени, как появились хмельные напитки — задолго до изобретения водки. И с того самого времени регулярно «завязывали», стояли на коленях перед иконами, просили прощения у Господа.

В середине 19 века в России возникли первые общества трезвости. Дошли вести, что в Литовском крае было открыто первое такое общество. На одном предприятии сапожный и столярный цехи заключили договор о прекращении пьянства. И в России начался новый этап борьбы с зеленым змием. В конце 1859 года к воздерживающимся от алкоголя пристала почти вся Ковенская губерния, через три месяца к ним присоединилась Виленская, а затем вся Гродненская. Общества трезвости возникли в Сердобском уезде Саратовской губернии. Затем дают зарок не пить вино мужики в Зарайском уезде Рязанской губернии. Через год общества существовали во Владимирской, Пензенской, Екатеринославской, Тверской губерниях… В некоторых уездах общества не образовывались, но народ просто собирался на сходке и давал зарок не пить. В редких случаях, когда без выпивки было не обойтись, покупали виноградное вино. В других местах зарекались, вообще в течение какого-то срока не пить водки, при этом скрепляли свой зарок письменной грамотой, в которой говорилось: «Все эти положения хранить нам свято и ненарушимо в продолжении года, по истечении которого собрать сходку и с общего согласия устроить новый порядок на годовом опыте основанный».

Последствия, которые дали общества трезвости, были грандиозны: мужики пили только тогда, когда хотели, пьяные на улицах не валялись, все повинности крестьянами уплачивались в сроки и регулярно, улучшилось питание, в семьях увеличились съестные припасы.

Страдали от этого только откупщики, которые утешали себя тем, что трезвость долго не продержится. «Опять запьют!» — говорили производители и торговцы водкой. Но как назло обеты и зароки соблюдались строго. Правда, был случай, когда один крестьянин в Шавельском уезде, несмотря на данный им обет, все-таки напился. Односельчане поймали его, приклеили на спину вывеску «пьяница» и дважды провели вокруг села.

Одни делали зарок словесный. Другие составляли письменные обязательства и подписывались целыми деревнями, селеньями, волостями. Третьи ехали в церковь, чтобы перед иконой «закодироваться»…

Дело в том, что при «кодировке» наши предки прибегали не к «эспералям», не к «торпедам», а к помощи священнослужителей, которые даже при храмах организовывали кружки трезвости. Прихожане целовали икону Св. Сергия и давали перед ней зарок не пить в течение какого-то определенного времени.

Но не каждый храм или церковь могли отвадить от зеленого змия. Таких были единицы.

В прошлом веке по многим губерниям ходила весть о том, что бросить пить можно только побывав в церкви Покрова Пресвятой Богородицы с приделом Св. Сергия Радонежского, что находилась в 28 верстах от Москвы в селе Нахабино. По 30 тысяч человек в год посещали эту церковь, стремясь избавиться от пагубной привычки.

Надо сказать, что дорога к «чудодейственному» храму помогла извлекать прибыль и городским властям, которые организовали доходную конную пассажирскую перевозку, и местным сметливым крестьянам, которые за приличную плату предоставляли ходокам ночлег, и мелким купцам и торговцам, которые вдоль всего пути расставили винные лавочки и трактиры и по первому требованию обеспечивали идущих на исцеление водкой.

А ходоки-пьяницы до «кодировки» не отказывались от чарки. Еще в Москве, садясь в повозку, пропившаяся публика тут же доставала или покупала бутыль с проклятой и с возгласом «По последней!» отправлялась к церкви на лечение.

Поездка «туда» сопровождалась весельем, шутками, песнями. Пьянчужки побогаче на тройках выкрикивали насмешки и оскорбления в сторону крестьян, которые пешим ходом двигались к церкви. Впрочем, и «пешеходы» не оставались в долгу — под гармошку и выпивку звучали частушки с остротами.

В Тушине делался последний привал. И здесь, за столиками многочисленных трактиров, встречалось две категории крестьян: одни пили и веселились, другие напускали вид серьезности и солидности. Первые шли «туда», вторые «оттуда». Причем, «исцелившиеся», отодвигая от себя стопки и шкалики, рассказывали жуткие истории. Если после зарока человек выпивает, то его тут же настигает кара Господня: то он ни с того ни с сего падает с большой высоты, то его на глазах у всех разрывает пополам. Такие истории, рассказанные в трактире, слабых духом возвращали обратно домой, а решительных укрепляли в стремлении на следующее же утро покончить с пьянством.

Всю ночь перед зароком любители выпивки бегали по Тушинским трактирам и шинкам. Местные крестьяне имели на этом приличный доход, ведь водка, которая лилась с тостом «По последней!» продавалась с восьмикратной накруткой.

Утром же, опухшие и трясущиеся с похмелья люди в рваной одежде и обуви, а некоторые и вовсе полунагие, помывшись в речке Нахабинке, плелись тяжко вздыхая к церкви, стоявшей на самой горе.

Выходил отец Сергий, оглядывал взглядом толпу из 100–150 косматых и опухших людей со свежими синяками и ссадинами, и после молитвы строго просил остаться тех, кто решил окончательно или на какое-то время завязать и дать зарок. Правда, для торжества церемонии и пользы дела он выгонял назад в Тушино ещё с пяток полупьяных или не проспавшихся.

Затем отец говорил о бедах и несчастьях, которые приносит пьянство. От таких рассказов и живописаний многие плакали и рыдали. Но отец всегда заканчивал с оптимизмом: «Бог поможет и укрепит вас». Желающие исцелиться произносили клятву и целовали икону Св. Сергия Радонежского.

Из церкви выходили настроенные на новую, трезвую жизнь. Шли в село под горой, где в кабаках и трактирах веселилась и принимала по последней новая партия решивших покончить с пьянством. Долго в Подмосковье существовал святой храм на горе и пьяный ад у её подножия. Слава о церкви в Нахабине и о творившихся там «чудесах» гуляла по всей России.

Но не только священники проповедовали трезвый образ жизни среди простонародья. Жил в Петербурге один барин, который уж очень не любил выпивох. Прислуга у него получала приличное жалованье и жила по контрактам, где были пункты, по которым за неумеренное питье водки было вменено телесное наказание.

Так, в контракты камердинера и кучера, которых он взял к себе на службу, были включены пункты, по которым им позволялось напиваться только раз в месяц в определенный день. Если же кто-либо из них «принимал на грудь» не по графику, то виновнику, помимо денежного штрафа, полагалось довольно суровое телесное наказание на конюшне. Камердинер этого барина редко преследовался за пьянство, но кучер частенько нарушал соглашение, и, соответственно, получал по заслугам, как и было оговорено в контракте. Помещик собственноручно наказывал выпивоху плетью, после чего кучер отправлялся под арест — в специальную комнату, которая закрывалась на большой замок. Но и это была ещё не вся процедура наказания и излечения от пьяной дури. Чтобы раз и навсегда отвратить кучера от выпивки, барин преподносил ему чарку водки, которая настаивалась на тухлых раках. Над своеобразным лечением надзирал домашний врач причудника-барина. Впрочем, после «лечения» кучер через некоторое время вновь надирался…

Октябрьская революция освободила трудящихся от всяких старорежимных предрассудков и обществ трезвости в том числе. О здоровом образе жизни большевики вспомнили только в мае 1985 года. Изначально социалистические общества трезвости задумывались как добровольные организации, пропагандирующие здоровый образ жизни. В каждом районе города, на каждом предприятии заседали комиссии трезвости. Организовывали лечение людей, попавших в алкогольную зависимость. Устраивались учебные семинары по переподготовке наркологов. Днем активисты общества читали трудящимся лекции о вреде алкоголя, а вечером вместе с участковыми милиционерами конфисковывали у тех же трудящихся самогонные аппараты. Никто тогда не мог себе представить, что пройдет всего несколько лет и могущественная организация с боевым девизом «Трезвость — норма жизни» снова уйдет в небытие.

По легенде, концом эры трезвости стало выступление тогдашнего председателя Совета Министров Николая Рыжкова. В 1988 году он заметил, что, дескать, устали массы стоять в очереди за водкой. Одного начальственного слова хватило, чтобы страна стала возвращаться к привычному образу жизни. Общества трезвости вместе с членскими взносами снова утонули в водочном море.

И пить нынче мы стали по-другому. Более уединенно и буднично. Уже нет такого массового безумия, когда в загул уходили целые рабочие смены. Помнится, в дни зарплаты в автобусы, следующие от АЗЛК, лучше было не садиться — народ гулял, что называется, «в кровь».

Говорят, что в Госдуме начата разработка федерального закона «Об основах алкогольной политики в РФ». Суть подобной законодательной инициативы — у государства должна быть четкая алкогольная политика. Этими процессами необходимо управлять и необходимо их контролировать. И хотя каждый выбирает для себя сам: пить ему или не пить, — государство должно проявить заботу о генофонде нации.

 

Исцеление

Одна бедная женщина совсем замучилась со своим мужем пьяницей. И торпеду ему ставила, и кодировала, и эспераль вшивала, и в общество анонимных алкоголиков записывала — ничего не помогало: как жрал ханку, так и жрет. Совсем отчаялась и стала о разводе подумывать. Но тут попалось рекламное объявление в газете. Неизвестная целительница предлагала свои услуги по лечению от алкогольной зависимости.

Решив сделать последний шаг, она набрала номер заветного телефона, рассказала о своем горе невидимой целительнице и уже через пару часов колдунья стояла на пороге их квартиры.

— Пьет говорите?

— Пьет, образина! — подтвердила супруга.

— И сегодня уже пил?

— С утра пока ни грамма во рту не было. Вас ждет — сам исцелиться желает.

— Через пару часов забудет как её, окаянную, в стакан наливать.

Целительница разделась, открыла свою сумку доверху загруженную обыкновенной землей и принялась посыпать ею пол в комнатах, что-то нашептывая себе под нос.

— Так, — сказала она, закончив процедуру по рассыпу земли, Отворотную почву не выметайте в течении трех дней. А теперь пусть все домочадцы вместе с больным соберутся в одной комнате. Большая семья-то?

— Четверо. — ответила женщина, — Я, свекровь, дочка и этот… пьянчужка.

Целительница попросила занять в большой комнате кресла, зажгла свечу и установила её на просыпанную на полу землю.

— Всем смотреть на целительное пламя, — приказала она.

Заклинания целительницы чем-то походили на команды врача Кашпировского, который когда-то с экрана усыплял телезрителей, заставлял их раскачивать ногами и руками. И, через десять минут, вся семья, действительно, впала в сонный транс.

Когда сеанс закончился и все проснулись — колдуньи в квартире уже не было. В ящичке серванта не оказалось и денег, в шкатулке — золота. Даже сережки из ушей дочери куда-то испарились.

Когда бедная женщина привела в квартиру милиционеров, и мужа не оказалось.

— А где этот изверг? — спросила она свекровь.

— Кажется, за бутылкой побежал, — вжавшись в кресло, ответила перепуганная женщина.

1997 г.

 

Хочу не хотеть

Один мужик в очередной раз решил завязать. Пришел к самому известному доктору и сказал — делай что хочешь, но чтоб меня больше не тянуло к этой гадости.

Доктор усадил пациента в кресло, достал палочку с хромированным круглым набалдашником, и…

— Гипноз не пройдет, — сказал мужик, — я сам могу тебя загипнотизировать, так, что ты сам горькую запьешь.

— Понял, — сказал опытный доктор и не стал спорить.

Он вытащил шприц, несколько ампул.

— Заверни рукав и несколько раз сожми пальцы в кулак, — попросил он.

Пациент грустно посмотрел на врача.

— Торпеду хочешь ввести — пустое. Она нейтрализуется с помощью «синьки» или нескольких лимонов.

— Тогда будем вшивать «Эспераль».

Надо заметить, что «Эспераль», что в переводе с французского означает «надежда» до сих пор считалось одним из самых эффективных способов. Десять таблеток, вшитых в паховую область больного, не так-то легко удалить обратно. И врачи, что после такой операции больного не то что конфеты с ликером пробовать отказывались, к кефиру и квасу не притрагивались.

Но пациент задрал свитер и врач увидел на животе следы многочисленных хирургических операций.

— Мне вшивали, а я вытаскивал. Сам! — не без гордости сказал любитель заложить за воротник.

— Что же ты хочешь? — в изумлении спросил известный врач.

— Я хочу — не хотеть. Но если я хочу выпить — мне никакие «Эсперали» не страшны. Я хочу не хотеть…

— Хорошо. Есть у меня ещё одно средство.

Пациент ехидно улыбался и наблюдал за действиями врача. А тот притащил какой-то аппарат, потом надел электроды на руки больного, поставил перед ним стакан.

— Что вы собираетесь делать? — спросил недоуменно пациент.

— Выпить хочешь? — вопросом на вопрос ответил врач.

— Не откажусь.

Врач открыл какую-то мензурку и налил в стакан бесцветную жидкость.

— Спирт? — спросил пациент.

— Он самый — лей.

Пациент засветился словно солнышко и его рука потянулась к стакану. Но не тут-то было. Как только он дотронулся до стопаря, мощный разряд тока, свалил пациента с кресла.

— Не понял? — вопросительно посмотрел больной на врача.

— Пей, чего ты?

Он снова дотронулся до стакана и снова электрический разряд отбросил его на несколько метров.

Он поднялся с пола зло посмотрел на врача.

— Издеваешься?

— Лечу.

Он заправил рубашку в штаны и ничего не сказав вышел за дверь.

Через полгода он опять сидел в кресле у врача. Улыбался и рассказывал.

— Я, доктор, даже кефир пью из кофейной чашки. Как только стакан или кружку увижу меня сразу трясти начинает…

— Ну, а как насчет выпить?

— А из чего?…

1997 г.

 

Свихнулся

Жил в одной уральской деревне мужик. И все у него было как у всех. Работал в совхозе, крепко поддавал, мастерски матерился, имел домашнее хозяйство, жену, детей. Словом, был тот мужик законопослушным россиянином, которых в нашей стране — многие миллионы.

Однажды, порешив двух хряков, тот самый мужик, как всегда повез продавать свинину на колхозный рынок в райцентр. Быстро продал дешево, но выгодно для себя, ради такого праздника прикупил десяток банок пива и пару бутылок коньяка, чтобы в деревне отметить торговую сделку с друзьями, но по дороге, бес попутал, заглянул в какой-то коммерческий магазин, в котором продавалась теле — и радиотехника.

Просто так зашел. И тут же остановился как вкопанный перед огромной тарелкой, которая называлась спутниковой антенной.

Он имел некоторое представление об этих антеннах. Слышал, что с помощью этого антенного устройства можно смотреть по телевизору «хренову тучу» всяких зарубежных программ.

— Ко всем телевизорам подходит? — будто кто-то другой дернул его за язык.

— А у тебя какой?

— «Сони», — гордо сказал мужик об единственно дорогой вещи в своем доме, которую ему подарил зять в знак примирения после одной пьянки.

— Тогда подходит.

Ноги сами отправились к кассе, руки вынули деньги из бумажника, девица-кассир, переложила шестьсот долларов на наши российские. Получилось три миллиона. Почти столько, сколько было выручено за проданное мясо.

Через тридцать минут тот мужик поджидал автобус в свою деревню почти без копейки денег, но со спутниковой антенной.

Когда жена его увидела с «большой тарелкой», без мяса и без выручки, был большой скандал, в результате которого баночное пиво и две бутылки коньяка были утоплены в навозной яме.

«Может быть это и к лучшему», — подумал мужик, доставая схемы, и полез устанавливать антенну на крышу своего дома.

Поздно ночью он тыкал в кнопки переключения каналов. На экране появлялись дикторы, певцы, политики, спортивные состязания, боевики, стриптиз.

— Это же окно в мир! — говорил он плачущей жене.

— Дурак ты! Детям в школу одежду нужно покупать, учебники!

Но он не обращал внимания на причитания и нажимал кнопки. Насчитал более шестидесяти программ и довольный лег спать.

После покупки антенны что то непонятное стало происходить с сельским тружеником. На другой день он отказался обмыть с товарищами покупку. В течении месяца пьяным его уже больше не видели. Днем он вкалывал на машинном дворе, вечером нажимал кнопки телевизора. Вместе с сыном девятиклассником прилежно учил английский язык, перестал матюгаться, считая сквернословие пережитком прошлого.

Через полгода, когда подросла новая «свинина» и наступила пора ехать на колхозный рынок в райцентр, он напрочь лишился в своей деревне друзей товарищей. Те смотрели на него как на сумасшедшего, а при встрече украдкой крутили пальцем около виска и тяжело вздыхали:

— Больной человек.

А мужик, продав очередную партию свинины, вернулся к жене с тостером и русско-немецким словарем. Без спиртного. Жена была довольная, а он пообещал в следующий раз купить ей кухонный комбайн.

1997 г.

 

Благочестивый

Один мужик совсем в разнос пошел — водку стал пить как водозаборный насос. Но всасывал бы потихоньку себе в удовольствие — это ещё куда ни шло. А то ведь как выпьет, его тут же с кем-нибудь поскандалить или подраться тянет. С женой ли, тещей, а то и вовсе со случайным прохожим. И сам понимал, что делает плохо и доставляет массу неудобств и неприятностей своей семье, но ничего с собой поделать не мог. Кодировался — не помогает. Торпеду вшил — через пару недель сам её и вытащил.

— Сходил бы в храм к батюшке, попил святой водицы. Глядишь твой алкогольный бес и покинул бы твою грешную душу, — однажды по утру сказала теща.

— Похмели — схожу, — пробурчал мужик.

— Не врешь? — оглядела она понурого зятя.

Мужик перекрестился.

Теща выставила на стол чекушку:

— Вот выпей и пошли.

После стакана мужику так хорошо стало, что он даже поскандалить забыл. Собрался и поплелся за тещей в церковь.

— Пьешь? — спросил батюшка.

— Пью, — словно школьник опустил на грудь голову мужик.

— И богохулишь?

— Случается… Сам не знаю что делать!

— А ты, сын мой, лучше пей святую воду, — посоветовал батюшка и строгим голосом добавил, — Даешь обещание?

Мужик в смирении еле слышным голосом прошептал:

— Даю батюшка.

Вышли на улицу, и мужика вдруг такое зло на тещу взяло, что ему тут же захотелось хорошенько ей по кумполу съездить. Ведь из-за неё ему пришлось дать попу обещание. А теща, увидев в глазах зятька злобные огоньки, уже протягивает ему бутылку со святой водой.

— На-ка, водицей причастись. Легче станет.

А у мужика и в самом деле во рту все пересохло. Взял он бутылку и с горла почти все содержимое и выпил. И — о чудо! — злость на тещу пропала. И люди вокруг все такими красивыми и добрыми стали казаться.

Вернулись домой. Мужика, словно подменили. На каждое тещино слово вместо отборного мата он «спасибо» стал говорить. Футбольными и боксерскими репортажами интересоваться перестал, все больше культурный канал стал смотреть. Правда, от водки не отказался. Купит чекушечку и выпьет потихоньку в туалете. Крякнет от удовольствия, выйдет и к телевизору.

Теща и жена догадывались, почему мужик частенько в туалете задерживается, но помалкивали — боялись разбудить алкогольного беса. Да и считали, что со временем зависимость к алкоголю совсем пройдет. Лишь бы святую водицу почаще употреблял.

Но водку мужик пить так и не бросил. Только теперь каждую стопку запивал святой водой из фляжки, которая была всегда при нем и с которой он даже ночью не расставался. Выпьет стопочку, пропихнет спиртное святой водицей и к телевизору. Кроткий и благочестивый…

1997 г.

 

Криз

НОРМАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ. Когда президент назначил новое правительство, как говорили молодое да ранее, Вовчик Амелин в кои-то веки решил все-таки послушать женщину. Он выпил содержимое стакана, звякнул пустым донышком о стол, и, махнув рукой в сторону плачущей жены, равнодушным голосом сказал:

— Чего мне заголять, руку или задницу? Можешь вызывать своего целителя.

— Вот и хорошо! И заголять ничего не надо. Давно уже голы, как соколы. — Забегала вокруг Вовчика женщина, вконец измученная пьяными оргиями мужа, — А бросишь пить и увидишь, как все встанет на свои места. Разбогатеем, оденемся, обуемся, в тур поездку поедем. Может быть, на собственной машине. Вот как ты лихо ЗИЛом-то управляешь!

— Разбогате-ем! — иронично улыбнулся Вовчик, — Разбогатеешь тут. Много ты богатых среди моих знакомых видела?

— Среди твоих знакомых — только пьянь. Что заработали — к утру пропили. А мы с тобой за тряпками в разные города кататься будем, здесь продавать. Все нормальные люди так делают и живут припеваючи.

— Посмотрим, посмотрим, — пробурчал Вовчик и подумал: а может быть, права баба?

Через два часа пришел молодой доктор, всадил Вовчику капельницу, несколько уколов в руку и задницу, взял последние пятьсот рублей и был таков. Лечение закончилось.

ПРЕДКРИЗИСНОЕ СОСТОЯНИЕ. Через пару месяцев Вовчик впервые пошел в Сберегательный банк и открыл себе счет. Жена настояла на том, чтобы сберкнижка была именно у Вовчика. А она может и доверенностью при случае пользоваться.

Вовчик пахал на трех работах, каждый вечер благодарил президента и молодых руководителей государства за то, что мог честно наживать свои собственные капиталы. Он и в самом деле стал подумывать о том, чтобы купить пусть даже подержанный автомобиль. Но до осуществления мечты требовалось как минимум ещё месяца три. И он, забыв о закадычных друзьях и разнообразии водочной продукции в магазинах, пахал с утра до вечера. А жена молила, чтобы Бог дал мужу побольше здоровья…

КРИЗ. Однажды утром Вовчик узнал, что молодое да ранее правительство было отстранено от руководства страной, а депутаты начали поговаривать о наступившем экономическом кризисе. Что такое экономический кризис Вовчику было понять трудно. Да он и не хотел этого понимать. У него было работы по горло, продуктовые полки в магазинах ломились, и он уже хотел через пару недель воплотить свою мечту в жизнь — купить за две тысячи долларов подержанную «шестерку».

Когда дети пошли в школу, Вовчик предложил жене поменять рубли на доллары.

Ты в долларах или рублях будешь покупать машину? — спросила супруга.

— Договаривались в рублях.

— Тогда не вижу смысла. Только потеряешь ещё двадцатку на комиссионных.

«Ах, какая мне умная и расчетливая супруга досталось», — с благодарностью подумал Вовчик.

ОСТРЫЙ КРИЗ. Все обрушилось за два дня. На то, что хранилось на расчетном счете Вовчика, теперь не хватало даже на мотоцикл. Но и свои собственные кровные четырнадцать штук, которые были заработаны непосильным трудом за полгода, и те он не мог получить в банке. Каждый день он отстаивал огромную очередь и получал только по тысяче рублей. А рубль обесценивался на глазах. Вместо двенадцати рублей за курицу надо было заплатить все девяносто. Растительное масло подорожал в пять раз, а пачка сливочного стоила в десять раз больше.

Жена поддалась общей панике, бегала по магазинам и скупала продукты по баснословным ценам. Вовчик лежал на диване и наблюдал, как решительные думцы отстаивают свои позиции в то время как в стране творилась неразбериха. Некоторые комментаторы поговаривали, что президент тайно эмигрировал в Америку.

Впрочем, ему было наплевать, куда эмигрирует президент и добьются ли своих требований депутаты. Он готов был драть на себе волосы и рыдать от беспомощности.

Жена бросила на стол несколько кульков с сахарным песком, крупами.

— Вот, — тяжело вздохнув, сказала она, — Три дня назад сахар стоил всего четыре рубля, а теперь двадцать шесть. А рис тридцать восемь. Что делать будем?

Вовчик выключил последние телевизионные новости, встал с дивана.

— А водка подорожала? — как бы равнодушно спросил он.

— По-моему только эта зараз и не подорожала.

Вовчик надел курточку.

— На сколько меня кодировали-то?

— Ты что задумал? — испугалась жена. — Не вздумай, слышишь, не вздумай. Завтра с утра на работу…

— Плевать мне на эту работу, на машину, на твои рубли и доллары. Водка не подорожала, понимаешь? Водка!

Он хлопнул дверью и с улицы она услышала его истерический крик:

— Люди! Водка не подорожала!

НОРМАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ… Когда было утверждено новое правительство, как говорили из стареньких, но опытных, Вовчик Амелин выпил содержимое стакана, звякнул пустым донышком о стол, и, махнув рукой в сторону плачущей жены, равнодушным голосом сказал:

— Что теперь будем заголять, руки или задницы? Можешь вызывать своего целителя. Только не мне. А этим. И старым, и молодым, и средним… Много целителей вызывай. Я плачу. Я богат…

1997 г.

 

Всем миром

В одном колхозе председателю районная комиссия головомойку устроила. Как так, весна на носу, а люди к севу не готовятся. Снегозадержание на полях не производится, техника на машинном дворе как после бомбежки, а сам председатель с глубокого похмела. Под глазами мешки, нос фиолетовый, руки трясутся — дело в том, что комиссия нагрянула внезапно, а глава колхоза, дабы выглядеть огурцом, не успел проглотить сто граммов.

— Так вот, товарищ председатель, — грозно сказали челны комиссии, если с севом запоздаете, если хлеба вырастут плохие и если убрать урожай вовремя не успеете, не посмотрим, что народ вас выбрал! Пойдете под суд за вредительство!

Сели в свои черные «Волги» и уехали.

А как подготовиться к севу и вырастить хороший урожай, если все мужики в деревне со своего председателя пример берут? Кто там за колхозное добро будет беспокоиться, если своя скотина в доме полуживая!

Совсем закручинился председатель: что делать, что делать? А жена у него не совсем дурой была, тетка грамотная, городская. Возьми и посоветуй мужу:

— А вы возьмите всем миром, сгоняйте в район к наркологу и закодируйтесь. Все до одного!

— Это что ж вообще к ней, окаянной, не прикасаться?

— Ну, зачем вообще? Закодируйтесь на время посевной и осенней страды. А как соберете урожай — устроите настоящий праздник. Например, в честь бога плодородия. И районное начальство на пир пригласите.

А ведь умные вещи говорит баба!

На другой день председатель сход в клубе собрал. Объяснил ситуацию: дескать, не бросим пить, ни трудодней не будет, ни урожая, и меня самого с председательского кресла пнут.

Мужики на упоминание о высоком урожае и трудоднях даже внимания не обратили. Хрен с ними! Даже средних урожаев, между прочим, в их колхозе уже лет десять не выдавалось. А вот председателя жалко было. Хороший мужик, компанейский, при похмельной болезни всегда нальет, а в голодный год последней краюхой хлеба поделится.

В общем все мужики как один единогласно проголосовали за кодирование. Даже решили арендовать на сутки импортный комфортабельный автобус, чтобы всем миром съездить в район к наркологу. Но когда узнали в какую сумму выльется такое путешествие, от автобуса отказались. Гораздо выгоднее было отремонтировать председательскую «Волгу» и на ней доставить в деревню районного целителя. Так и сделали. С этого и начался великий почин.

Как ни странно, а к посевной все трактора и комбайны были отремонтированы. И совсем уже были поражены районные власти, когда механизаторы того самого колхоза первыми в области доложили о конец посевной.

Очередная комиссия приехала, обследовала поля, поковыряла землю и убедившись, что зерна в ней имеются, поздравила председателя с успехом.

А председатель — таким деловым стал, просто свет туши. С утра до поздней ночи по полям мотался, в губы целовал передовых механизаторов и не скупился на обещания.

— Мужики! Орлы! — орал он, забравшись на бункер комбайна, — Вот уберем пшеничку, продадим её выгодно — вот тогда устроим праздник! Наши враги помрут от зависти!

Конечно, были отклонения. Кто-то втихаря нажирался самогона, несмотря на угрозы нарколога, окочуриться после первой же рюмки. Помереть, правда, никто не помер, но в течение суток лихорадило так, что впору было заказывать белые тапочки. К оступившимся приезжал председатель, ласково гладил нарушителя закона по голове и, вздыхая, говорил: «Ну, зачем же ты сделал это? Я ведь осенью с тобой так хотел на празднике выпить!» И больной после такой председательской заботы, готов был со стыда сгореть…

Урожай собирали по шестьдесят центнеров с гектара. Такого здешняя земля ещё не рожала. Молотили и вывозили на зернохранилище всем миром. И выгодно продавали. Каждый день на колхозный счет приличные деньги поступали. Трудодней у всех было — не пересчитать. Не забыли и не семена отложить…

О месте и времени великого праздника знало даже областное начальство. Всех пригласили. Столы накрыли на площади, рядом с клубом. Для приличия купили несколько ящиков водки — пусть уж высокие гости из района побалуются, а для себя наварили самогонки.

И загуляла деревня. Сначала обмывали урожай, потом начались осенние свадьбы. Словом праздник до рождества докатился. А когда Великий пост начался, председательская «Волга» снова в район отправилась. За наркологом.

Между прочим тот колхоз уже несколько лет подряд больше всех зерна собирает…

2000 г.

 

Ветнарколог

Митя врач ветеринарный. С большим стажем. При советской власти в колхозе работал, орденом награжден, постоянное место в президиуме имел. Одним словом, заслуженный был человек. Хочешь — больную свинью враз на ноги поставит, сыворотку какую-нибудь овечьему стаду сделать — тоже запросто. Кота кастрировать, собаку от лишая излечить — пожалуйста. Не брезговал и коров осеменять. Ну если надо им любовника! Надевал резиновую перчатку по локоть и привносил коровам специальную бычью жидкость в сокровенные места. Помимо уважения и деньги приличные получал.

А с наступлением демократии поголовье скота и в совхозе и в частном секторе резко сократилось. Не весть какую зарплату и ту платить стали раз в полгода. А у Мити — семья, хозяйство. Трудная жизнь наступила для Дмитрия Алексеевича. Ничего не оставалось, как уволиться из совхоза и податься в областной центр за поисками заработка, а значит и счастья. Молва ходила, что горожане кошками да собаками обзавелись, а знающих ветеринарных врачей в мегаполисах раз, два и обчелся. Звонил он мне несколько раз: мол, если у кого из твоих друзей пес или кошак дуба станет давать — приглашай немедленно. А у моих знакомых — у самих жрать нечего. Не то, что какую-либо животину в доме содержать.

Два года прошло с того разговора. И вдруг Митя снова звонит. Как жизнь, как дела? А я виновато начинаю объяснять, что ни больных кошек ни собак за это время мною не обнаружено и слышу, как в ответ Митя хохотать начинает. Не нужны ему уже ни собаки, ни крысы, ни морские свинки. Обещает через полчаса заглянуть в гости. И в точно назначенное время вижу, как во двор въезжает серебристое «Ауди», открывается дверца и из накрученного авто выходит Митя. В замшевом пиджаке и лакированных ботинках. Прямо — франт! Вот как нынче живут российские ветеринары. Значит не зря за демократию боролись, частную собственность отстаивали, о свободах говорили.

«Что за гадость твое молотое кофе?» — мне кажется, что именно эту фразу он хочет сказать после того как отхлебнул из чашечки. Отодвигает блюдце, вытаскивает платок и вытирает уголки губ.

— Дело у меня к тебе есть! — и сразу с места в карьер, — Пойдешь ко мне администратором?

— Коровам хвосты крутить и котам яйца стричь?

Будет хохмить! Народ от алкоголизма лечить и кодировать. Что не видишь, как нация спивается?

— Видеть-то вижу. Но ты-то тут при чем? Ветеринар ведь, а не нарколог!

Он отмахивается и закуривает «Мальборо»:

— Ума много не требуется. Набор лечения — стандартный, а деньги выкладывают немалые. Я буду исцелять, а твоя обязанность расходные ордера и рецепты больному выписывать. Чтобы все как в настоящей конторе было. Ну?

Была не была!

Кодировка

И вот уже едем на первый вызов в Митиной «карете» и ветеринар-нарколог рассказывает мне прописные истины, дескать все мужчины, когда речь заходит об их здоровье — трусы и нытики. На этом и зиждется все Митино лечение. Хочется клиенту закодироваться? Нет проблем. Заполучить «торпеду» — пара пустяков. А если кому-то в голову пришла мысль вставить «эспераль» подставляй задницу.

Кодировку заказывают люди небогатые. Перед нами пропитая рожа прораба. Еле языком ворочает и требует, чтобы никогда-никогда эту дрянь в рот не брать. Нет, лучше пять лет! Вообще и трех хватит, а ещё лучше месяцев на шесть про спиртное забыть.

Митя просит пациента открыть рот. Шире, ещё шире! Вот так. Достает баллончик, похожий на тот, которым освежают воздух в сортирах, и направляет шипящую струю в отверстие с пожелтевшими от табака редкими зубами. Еле слышно шепчет какие-то цифры: семь, семь, пять, два, девять, ноль, семь, семь… И я и клиент догадываемся, что это тот самый волшебный код. Запомнить его нет никакой возможности. Много цифр, не все названы отчетливо. Но таинство кодировки полностью соблюдено. Клиент на наших глазах синеет, зрачки расширяются, рот по-прежнему открыт, по небритой бороде стекает белая пена, кажется вот-вот он грохнется со стула в обморок. Но проходит минут десять и «синька» с лица спадает. Он даже старается шутить: ни хрена себе, такое ощущение, будто находишься по пути к Богу…

— Да-да, — подтверждает Митя, сгребает со стола пятидесятирублевые купюры и просит меня оформить приходный ордер, — Если в течение шести месяцев хоть капля спиртного попадет в рот, пострашнее будет. Сердечко ваше как, пошаливает? Вот-вот, поэтому без шуточек. Если уж совсем невмоготу станет, лучше нас вызывайте. Раскодируем…

И тут же обращается ко мне:

— Ассистент! Дайте больному подписать обязательство. Мы не несем ответственности за его жизнь, если он сорвется и примет алкоголь.

Больной, две минут назад переживший настоящий шок, испуганно смотрит на Митю:

— Ну что вы, доктор! Никогда!

— Всякое случается. А я за вас в тюрьме сидеть не хочу.

Я несу Митин чемоданчик к машине:

— Если и в самом деле выпьет, помрет?

— Ни хрена ему не сделается. От чего помирать-то? От хлорэтила? Это же замораживающая жидкость.

Видел, небось, на футболе: спортсмену по ногам врезали, и ему сразу же на больное место пшикают. Это и есть хлорэтил.

— А ты ему в рот!

— А куда ж, в задницу? Именно в ротовою полость и надо. Средство безвредно и экологически чисто. Так сказать, для достижения неприятного эффекта. Десна, язык, небо немеют. Пациент ни бе ни ме сказать не может. Этим и достигается устрашающий эффект. Не лекарство и код, а именно страх заставит ещё не совсем конченного алкаша воздерживаться от водки.

— Но ты же код какой-то нашептал…

— Ну нашептал. Фокусник в цирке тоже что-то шепчет, когда бабу пополам распиливает. И когда склеивает — тоже шепчет. Вот и мы будем шептать, если клиент нас на раскодировку пригласит. Мне ведь все равно: что кодировать, что раскодировать — сумма гонорара от этого не меняется.

В течение дня мы успешно избавили от алкоголизма ещё двух клиентов, затем заехали в аптеку и пополнили запасы хлорэтила. Сущие копейки…

Торпедоносцы

Торпедоносцы бывают не только на море. Вы и не замечаете, что каждый день встречаетесь с торпедоносцами. В метро третесь о них боками, наскакиваете на улице, в магазине (только не в ликеро-водочном) уводите из-под носа последний творожный сырок. Потому что бросить пить горькую, торпедоносцы переходят на молоко и творог. Но вы их не узнаете. Хотя если приглядеться повнимательнее в незнакомом человеке все-таки можно узнать торпедоносца. По кровяным прожилкам на носу, по трясущимся пальцам на руках. Это издержки злоупотребления огненной воды.

Митя сказал, что сегодня мы едем ставить «торпеду».

Клиент нас встретил с распростертыми объятиями: «Я мыслю, следовательно похмелился!». Жена подтвердила:

— Доктор, он с утра уже успел принять. Можно ему в таком состоянии делать угол?

Митя махнул рукой — можно. Клиент плоско шутит:

— Кто к нам с пивом пришел, тот сейчас за водкой побежит…

— Сейчас я с него спесь быстро сброшу, — шепчет мне на ухо Митя и достает из переносной аптечки одноразовый шприц.

— Ну, что, хочется большого и светлого? А вокруг все маленькие и черные? — обращается он к пациенту, — Так будем делать укол? Или наше прибытие считаем ложным вызовом?

— Обижаешь, командир. Коли!

Через пятнадцать минут «весельчак» лежит на кровати с вытаращенными как у камбалы глазами. Он уже дважды обмочился, но не может ни говорить, ни пошевелить ни рукой ни ногой. Хотя прекрасно всех видит и слышит.

Митя пугает жену и неподвижного клиента:

— До нашего прихода он успел остограммиться? Успел. А теперь я ему ввел антиалкогольную сыворотку. Вот его и парализовало. Через пару минут начнется удушье, а ещё через пять, если не ввести противодействие…

— Вводите, доктор, скорее же вводите противодействие! — почти кричит женщина.

Митя не заставляет себя долго упрашивать и обламывает горлышко у новой ампулы…

Он резко бросает «Ауди» из стороны в сторону, обгоняя одну за одной «Жигули» и «Волги» и дико хохочет:

— Если человек по-настоящему хочет жить — медицина бессильна! Если он от природы дурак — опять же бессильна. Поэтому наш контингент — полупридурки, измученные «нарзаном».

В принципе, я с ним согласен.

Нашего клиента мы «торпедировали» веществом, которое обычно анестезиологи применяют перед операцией. Лекарство подавляет у больного все существующие рефлексы. И уже через три минуты после инъекции, больной на четверть часа попадает в полную прострацию. Он «зеленеет», дышать становится все труднее и, когда, кажется, что жизнь покидает его, «нарколог» протягивает ему спасительную ниточку в качестве кислородной подушки.

Фомам неверующим сразу после укола на язык капают из пипетки пару капель чистого медицинского спирта, и опять же через две минуты алкаш оказывается в полной прострации. Хотя от спирта здесь ничего не зависит. Даже санитар знает, что и без спирта бы «откидной» эффект получился бы тем же самым. И если через пять минут после того как «смерть» отступит, дернуть стакан того же спирта, больной останется жив и здоров. Но эффект! После испытанного точно года весь срок в сторону бутылки и не посмотришь.

— Расписку с него взял? — спрашивает Митя.

— И сто баксов тоже, — отвечаю я.

Эспераль

У крутых и богатых в моде, как и в конце 70-х годов, — только «эспераль». Слово так созвучное, к примеру, с эсперанто. Сравнимое разве что с Эммануэлью. Слово, которое прямо-таки доводит до настоящего экстаза. Как и несколько десятилетий назад «эспераль» привозили из-за рубежа и вшивали только избранным. «Лягте, пожалуйста, на животик. Будьте добры, приспустите пижаму. Ах, чудненько! Сейчас сделаем обезболивающий укольчик… В течение нескольких секунд в верхней части ягодицы или на спине делается небольшой надрез скальпелем, из импортной коробочки вынимается волшебная таблеточка и заталкивается в мышцу. Теперь два-три шва и забудьте о вкусе ликеров и шампанского.

Вшивать «эспераль» было престижно. Нынешние богатые алкоголики, когда узнают, что к услугам эсперали прибегал сам Владимир Высоцкий, — ни о каких других средствах больше и слышать не хотят.

— Ага, сейчас я им, настоящую эспераль буду ставить! — ухмыляется ветеринар Митя, вытаскивает затейливый пузырек с этикеткой на французском языке и достает из него желтую-прежелтую таблетку фурацилина, которая по форме и цвету почти нисколько не отличается от дорогого оригинала. А самое главное — абсолютно безвредна. Потому как отечественный фурацилин никому ещё зла не причинял.

Совершенно лысый нувориш, с килограммовой золотой цепью на шее и платиновым крестом, крутит толстым задом, а Митя прямо-таки брызжет любезностью:

— Штанишки свои «Адидас» можете ниже спустить. Вот так. Хорошо! — он ставит на тумбочку перед самым носом богатого клиента темно-коричневый пузырек с фурацилиновой подделкой и, убедившись, что пациент с трудом ознакомился с надписью на английском языке, неуловим движением извлекает отечественный медпрепарат. Умело накладывает три шва и забирает баксы, протягивает визитку, — Если что — вот мой телефон.

И Митин сотовый, словно услышав, что о нем заговорили, дребезжит такой же поддельной как и фурацилиновая эспераль музыкой.

— Алло? — говорит Митя, слушает и улыбается в мою сторону. Выключает телефон и говорит, — Едем! Быстрее. Помнишь того, закодированного? Просит во что бы то ни стало снять код.

— А ты его помнишь? — ехидно улыбаюсь я.

— Сейчас по стаканчику пропустим и вспомним. Беда-то какая… Кстати, ты не забыл развезти объявления в рекламные газеты? Что-то в последнее время у нас появилось много конкурентов…

2000 г.

 

Наш сосед по этажу — законченный алкаш. В его однокомнатной квартире лишь стол на кухне, табурет, да кровать в комнате с серым от грязи матрацем. Впрочем, к его благосостоянию можно прибавить ещё тощего кота, такого же серого, как и матрац. Сосед так и зовет его: «Серый, Серый, кис-кис-кис. Иди похмеляться будем!» Кот тоже хронический алкоголик. К столу его и приглашать не надо. Увидев бутылку, — тут как тут. Оприходовав спиртное, вместе с хозяином и засыпают на единственной кровати. А по утру начинается концерт. Сосед бегает по квартирам в надежде занять на опохмелку, а Серый бродит по подъезду, с «бодуна» царапается во все двери, орет истошно, также выпрашивая хоть каплю спиртного. Причем, если кто и решит избавить котяру от похмельного синдрома, то выносит в блюдце только водку. Ничего другого Серый не признает.

Наверное, каждому из нас не раз приходилось видеть братьев наших меньших в пьяном состоянии. Многим знакомы случаи, когда почитатели «зеленого змия» иногда специально, а иногда и по доброте душевной спаивают своих питомцев. А таким, как наш сосед, которым в одиночку пить скучно, наливают дозу и своему четвероногому другу. Так сказать, для душевной беседы, мол, только ты меня и понимаешь.

Зоологи и ветеринары знают, что привыкшие к спиртному братья наши меньшие, довольно-таки быстро превращаются в настоящих алкоголиков. Причем, пьют не только кошки и собаки. И слоны, и медведи, и лошади, и свиньи, и попугаи, и даже… пчелы.

Один пчеловод-любитель слил из бака остатки медовухи рядом с пчелиными ульями. А через несколько дней почти совсем не обнаружил в сотах меда. Пчелы каждый день летали не на «работу», а за похмельем, напрочь забыв о своих прямых обязанностях.

Порой человек сам становится заложником своей доброты. Куда выкидывать ягоды от перебродившего вина? Свиньям, курам, уткам… А ведь бывали случаи, когда те же свиньи, «нахрюкавшись» остатков самопального алкопроизводства, даже выламывали ворота винокуренного завода.

В другой деревне, также наглотавшись остатков браги, взбрыкнули куры, устроив между собой жестокую драку. А окосевший петух, шатаясь, вышел на дорогу и был раздавлен автомобилем.

Феномен пьянства среди животных изучали специалисты-зоологи. Например, американский врач М. Прюитт долгое время наблюдал за братьями меньшими и заносил в свой дневник забавные случаи о животных-алкоголиках. Он знал многих собак в городе, которые бегали из бара в бар, выклянчивая у посетителей глоток виски. Иногда врач, сжалившись над состоянием четвероногих, сам и похмелял их. До поры до времени. Пока чуть было не пострадал от пьющего запоем пса, которому не терпелось получить от благодетеля порцию алкоголя.

От млекопитающих не отстают и птицы. Мне рассказывали забавный случай, когда один владелец волнистого попугайчика, отправляясь в длительную командировку, отдал на время своего питомца соседу, который злоупотреблял спиртным. Вернувшись через месяц, он не узнал своего Кешу. Через час после возвращения попугай сиплым, пьяным голосом, обратился к хозяину: «Куда льешь, сволочь! Давай-ка ещё по сто грамм!». После этих панибратских выражений, хозяин от неожиданности словно прилип к стулу. Ведь до командировки, Кеша только и мог говорить, что он хороший. Чтобы не опростоволоситься перед друзьями за поведения попугая, Кеша на другой же день был продан за сто целковых. Тому же соседу.

И ещё о попугаях. На этот раз — знаменитостях. В «Московском комсомольце» была заметка об известной телезвезде попугае Коке, который снимался в передачах «Улица Сезам» и «Куклы». Так вот, Кока в прошлом был настоящим алкоголиком. «Красавец ара был отбит на улице у стаи ворон его нынешними хозяевами. В домашних условиях птичка сразу проявила свою слабость — за столом она с остервенением атаковала бутылку водки, видимо, прежние владельцы попугая баловали его спиртным. Кока не успокоился до тех пор, пока ему лично не поднесли мерзавчик. Попугай, приняв на грудь, шатающейся походкой поплелся в клетку, на ходу крутя головой и бормоча: «Привет, ребята! Давай выпьем!» Кока не пропускал ни одного застолья, требуя дозу спиртного, и только после года жесткой борьбы с попугайской страстью водка была им забыта навсегда».

Многие хозяева животных не понимают того, что привлекая в свою компанию домашних питомцев, дабы повеселить друзей и себя в том числе, они закладывают в четвероногих и пернатых страсть к алкоголю. Не видят, какими могут быть дальнейшие события. К примеру, здоровенная пьяная собака в доме может превратиться в неуправляемого зверя. По трезвянке добродушная к детям, после «стопаря» она может стать ужасно агрессивной. Врачи скорой помощи не раз становились свидетелями нападения пьяных собак на человека.

Кстати, не менее агрессивными могут быть и кошки. Припоминается случай, когда одного сибирского кота хозяева ради забавы щедро накачали валерьянкой, в которой, как известно, содержится спирт. Опьянев, котяра начал куражиться. Летал галопом из комнаты в комнату, а потом, разлегшись на коврике, приступил к песнопениям, дико завывая на всю округу. Концерт закончился, когда в гости пришла знакомая соседка с огромным ризеншнауцером. Доселе спокойный кот в ту же секунду почувствовал себя смелым и решительным. Сорвавшись с коврика, вцепился собаке когтями в морду, стал кусать её. Владельцы животных кое-как оторвали «пьяницу» от опешившего ризена, которую тут же с рваными ранами на морде повезли в ветеринарную лечебницу.

Всем владельцам домашних питомцев необходимо понять, что отвыкание от алкоголя у животных проходит долго и мучительно. Ведь, как уже доказано учеными, теоретически от алкоголизма не вылечивается ни человек, ни, тем более животное. Хотя сбить алкогольную спесь с четвероного друга можно. Тут единственный выход — не пить самому. Ведь у животных-алкоголиков обоняние развито в десятки раз сильнее, чем у человека. А потому ему противопоказан даже запах спиртного.

Понятно, моему соседу, владельцу кота по кличке Седой, грустно пить одному. Да и кот, когда «под мухой» очень даже забавен. А сколько существует веселых и забавных историй о выпивающих животных! Но теперь мне кажется, что они в то же время и очень-очень грустные…

Впрочем, вступительное слово об алкоголизме животных я написал как предостережение для их хозяев. В байках же речь большей частью пойдет о взаимоотношения подвыпивших людей с животными. А это иногда оч-чень забавно.

 

Про козлов

Один сельский механизатор решил подать в суд на своего соседа за «аморальное поведение» по отношению — к кому бы вы думали? — к козлу. А весь сыр-бор начался вот с чего. Сосед хозяина этого безобидного животного, мягко говоря, любил выпить, но при этом страдал повышенной мнительностью уж очень боялся отравиться поддельной водкой. Пренебрежение у него, видите ли, было к самопалу с того времени, как он прочитал в газете о главном партийном румынском лидере Чаушеску, который очень уж был брезгливым и дорожил своим здоровьем. Даже дверные ручки его придворные каждый день спиртом протирали. Так вот, наш российский мужик за дверные ручки не брезговал браться, а алкогольная подделка, напротив, вызывала тошноту и лишала удовольствия. Но выпить-то хорошей водочки хочется, что делать? И придумал он такую штуку. Качество содержимого водочной бутылки он стал проверять на… соседском козле. Каждый раз перед употреблением заветной жидкости первые сто граммов он наливал козлу. И через месяц эксперимента, животное не только втянулось в пьянство, Но и стало активным алкоголиком. Дошло до того, что козел уже с утречка перепрыгивал через заборчик и не отходил от мужика, до тех пор пока тот не сходит в коммерческую палатку за бутылочкой. Но однажды после очередных сто грамм козел вернулся на свой двор в агрессивном состоянии. То ли не доволен был малым количеством выпитого, то ли обиду затаил на своего хозяина, но захотелось ему, как и многим козлам в облике пьяного человека побуянить. Так вот, настоящий козел проник в хозяйские сени и учинил там погром: разбил банки с соленьями, вареньями и маринадами, заготовленные на зиму, крушил и громил все, что попадало ему в поле зрения. Механизатор сначала был в полном недоумении: что произошло с козлом? Схватил козла за рога, а тот как дохнет на него и все стало понятно. Пошел к соседу ругаться, а тот его, естественно послал подальше. И так как воздействовать на брезгливого любителя заложить за воротник своими силами не удалось, поэтому хозяин животного и решил подать в суд на соседа, обвинив его в «склонении мелкого рогатого скота к алкоголизму».

А в суде шутили, дескать случается дело о трех упрямых козлах…

1997 г.

 

Мурзик сможет

Я всегда с иронической усмешкой относился к байкам и фантазиям собаководов, якобы четвероногие из породы питбуль-терьер легко дрессируются на откусывание мужского полового достоинства. Дескать, в этом случае собаке в укромном месте необходимо только показать ту часть тела, за которой ей предстоит охотится. И в дальнейшем остается только науськать на противника или обидчика, и через несколько секунд собачка принесет вам то, за чем вы её посылали.

Однажды, когда я гулял со своей немецкой овчаркой, между знакомыми владельцами собак была вновь затронута эта спорная тема.

Я как всегда только ухмыльнулся и произнес заранее приготовленную тираду. Мол, если бы питбули ясно понимали и четко знали, что одному обидчику нужно откусить мужское достоинство, другому, в зависимости от обстоятельств, перекусить глотку, третьему, к примеру, ухо, а четвертому вцепиться в запястье руки с пистолетом, то многие предприниматели и банкиры держали бы в своем штате не охранников, а обученных таким приемам собак. Это было бы гораздо выгоднее и дешевле. А значит все байки на эту тему сущая ерунда.

Не успел я договорить свои слова, как заметил, что приставший к нашей компании новый собаковод, обладатель шестимесячного бультерьера, оценивающе посмотрел на моего «немца» и, убедившись в миролюбивом настроении собаки, стал расстегивать свои штаны.

— А это видели! — приспустив плавки, вызывающе крикнул он.

Нет, боевой орган был на месте. Но рядом, в самом паху, где начиналась густая растительность, багровели рубцы. Собачьи зубы больше ни с какими шрамами не спутаешь.

— Я что, думаете, зря купил себе бультерьера? Совсем не зря. Научу его откусывать, то, что у мужиков между ног болтается.

И опять же косясь на мою овчарку, поведал историю.

Однажды после нескольких бокалов пива, заскочил он, подпрыгивая от нетерпения, за какой-то гараж, который находился неподалеку от пивного ларька. Только принялся справлять нужду, как из-за угла появился мужик с немецкой овчаркой. Как после оказалось — владелец этого гаража.

— Алкаши чертовы! — начал ругаться мужик, — Весь гараж зассали!

Овчарка же, после слов хозяина в два прыжка оказалась около справляющего нужду и, разинув пасть, нацелилась на то самое место, откуда вырывалась мощная струя. Но то ли «немец» промахнулся, то ли у мужика вновь реакция прорезалась, но вцепилась собака в пах. Взвыв от боли, мужик все-таки ухитрился разжать челюсти псины…

— Так что я теперь понимаю, что хозяин овчарки, у которого гараж по соседству с пивным ларьком, специально свою зверюгу натаскал на откусывание. Видимо, достали его любители пивка. Но я это дело так не оставлю…

Он нагнулся и нежно погладил своего подростка-питбуля.

— Мы с Мурзиком подрастем и откусим член вместе с яйцами и у того мужика и у его овчарки. Мурзик сможет… Правда, Мурзик?

Питбуль, похожий на крысу мутанта, услужливо завилял хвостом.

1997 г.

 

Из-за чего вымерли мамонты

Когда Миха Мухин, с огромной хозяйственной сумкой проходил мимо билетных касс зоопарка, то увидел рядом со входом объявление: «Администрация приглашает посетителей на празднование дня рождения слоненка Додика».

«Твою мать! — подумал Миха, и, мучаясь тяжелым похмельем, направился к известному одному ему лазу под забором зверинца. В такие тяжелые дни как сегодня Миха всегда удачно собирал в зоопарке пустые бутылки из-под пива, которыми разбрасывались ценители животного мира, сдавал их в ближайшем пункте стеклопосуды и покупал четвертинку.

Он, словно заправский представитель десантных войск, пролез на пузе под забором и чуть ли не бегом устремился к обезьяннику. В урнах около вольеров с гамадрилами и шимпанзе к середине дня стеклотары всегда было в избытке. Посетители протягивали обезьянам пиво в пластиковых стаканчиках, дружно хохотали, когда приматы брали угощение, а от бутылок избавлялись. Словом, место около обезьянника было «грибное», и Михе, при определенной сноровке и оперативности, дабы не навлечь на себя гнев смотрительниц и уборщиц вольеров, которые и сами были не прочь отовариться дармовой стеклопосудой, не составляло большого труда, чтобы доверху набить свою сумку бутылками.

Через минут сорок он уже шел по центральной аллее к выходу с тяжелой сумкой на плече. На обратной дороге он никогда не пользовался своим потайным лазом по двум причинам. Во-первых, дорога через проходную была короче, а во-вторых, — чем черт не шутит! — может случиться так, что кто-нибудь из охранников зоопарка устроит за Михой слежку и в конце концов потайной лаз рассекретится.

Около вольера со слонами толпился народ, и Миха сразу вспомнил о дне рождения слоненка Додика. Какой бес дернул его с тяжелой ношей, которую легко можно было обменять не на одну, а на две чекушки, оказаться среди ценителей слонов, Миха и сам теперь сказать не может. И тем не менее растолкав любопытных, он оказался рядом с металлическими прутьями вольера. На площадке находились два слона. Один большой, другой, кто, скорее всего и являлся виновником торжества, — поменьше. «Это и есть тот самый Додик!» — догадался Миха.

Но не слоны поразили внимание Михи, а два человека, которые лихо раскупоривали бутылки с шампанским и выливали их содержимое в эмалированное ведро. Под это шокирующее Миху действо, смотрительница улыбалась и рассказывала посетителям, что слониха африканской порода Маняша, то есть мать Додика, которому сегодня исполнилось три годика, очень уважает сладкое или полусладкое шампанское, правда, только московского разлива. А вот папаша Додика, слон по имени Джек, который в этот день немного приболел и не может присутствовать на торжестве, пьет только баночный джин с тоником.

«Боже мой! — чуть слышно произнес Миха, — Это сколько же надо джина и шампанского, чтобы напоить это заморское зверье!»

Его оценивающий взгляд тут же уперся в то, что называлось праздничным подарком. Рядом со входом в вольер стояло три ящика с шампанским и десяток упаковок баночного джина с тоником.

Ведро поставили почти что рядом со слонихой, и та, не принуждая себя долго упрашивать, запустила в него хобот. Раздался звук, чем-то напоминающий работу мощного насоса, и пустой эмалированный «стопарик» покатился в сторону работников зоопарка. Мощная струя пенистого шампанского тут же была направлена в рот Маняши.

— В малых дозах легкий алкоголь, — улыбаясь, объяснила собравшимся около вольера, молодая слоновья смотрительница, — способствует пищеварению у слонов, повышает их жизненный тонус. Поэтому иногда нам приходится баловать животных.

Но Миха заметил, как слониха, дернув ведришко легкого игристого, стала перебирать передними ногами и крутить хоботом. Уж он-то, Миха, как никто другой догадался, что Маняша после первой просила вторую. И не ошибся: слониха вдруг издала истошный вопль на весь зоопарк, требуя дальнейшего продолжения праздника.

Но её просьба осталась без внимания. Двое молодых парней, теперь лихо открывали трехсотграммовые банки и выливали джин с тоником в то же самое ведро.

— Хотя наш Додик ещё совсем маленький — слоны, как и люди, живут до 70–80 лет — спонсоры торжества и его не оставили без внимания. Шампанское ему ещё пить рановато, а вот пятиградусный джин с тоником — в самый раз.

Михе был совсем не интересен слоненок Додик. Миха, забыв о стеклоприемном пункте считал. В ведро было опрокинуто ровно тридцать банок джина. Если не кривить душой, то этого бы хватило Михе ровно на два дня вполне нормальной жизни. Правда, Миха сомневался, настоящий ли это джин? Или газированная водичка?

Ведро поднесли к Додику, смотрительница похлопала его по хоботу и ласково сказала:

— С днем рождения, дорогой, принимай гостинец.

Слоненок осторожно направил хобот к ведру, дотронулся до пойла и тут же, словно обжегшись, отдернул свой пожарный шланг. Он прытко развернулся и устремился к матери, которая все ещё надеялась получить вторую порцию алкоголя и в нетерпении топталась на месте.

— Трезвенник, — съязвил кто-то из толпы.

— Не привык еще, — улыбнулась смотрительница.

— Отдайте мамаше. Она вмиг заглотит. — посоветовал тот же голос.

Но один из парней по жесту смотрительницы, тут же взял доверху наполненное разбавленным джином ведро и поставил его рядом с калиткой в вольер. В двух шагах от Михи.

Слониха, видно догадавшись, что наливать ей вторую стопку никто не собирается, закатила самую настоящую истерику. Благо, одна из её ног была прикована к цепи. Служительница и её помощники на предпочтительном расстоянии старались утешить Маняшу и публика с интересом наблюдала за происходящим. О ведре с джином все словно забыли.

Миха решился. Он сбросил с плеч сумку с бутылками, протиснулся к двери, открыл её, сделал шаг к ведру и взял его в руки. Если кто-то и заметил его проникновение в вольер, то, судя по сходству рабочей одежды Михи и смотрителей в вольере, скорее всего подумал, что это и есть один из работников зоопарка.

Крепко держа в одной руке ведро, Миха вышел за калитку вольера, подхватил свою сумку с бутылками и, ускоряя шаг направился в дальний угол зверинца к большому озеру, где под огромными деревьями стояли лавочки и редкие пенсионерки кормили уток. Дорогой он ожидал, что вот-вот кто-нибудь из работников зоопарка остановит его и уличит в воровстве. Но никто не остановил и он благополучно добрался до места. Он аккуратно, чтобы не побить стеклотару, поставил сумку под лавку и жадно нагнулся к ведру. Причмокивая, словно слон, сделал несколько жадных глотков. Это был настоящий джин с тоником.

Каждый десять минут в течение часа он то и дело прикладывался к ведру. Конечно, для куража не помещала бы и чекушечка в придачу. Но Миха и этим был доволен. Наполненная бутылками сумка под скамейкой ожидала своего часа.

Он ещё раз приложился к ведру. В голове приятно шумело и Миха вдруг понял, что теперь ему не хватает собеседника. Ему так хотелось с кем-нибудь поделиться знаниями о том, сколько живут и в каких количества употребляют алкоголь африканские слоны.

— Старик, — кто-то спросил его сзади и дотронулся до плеча, — закурить не найдется?

Миха обернулся и увидел перед собой, такого же как и он горемыку с авоськой, в которой лежала дюжина пустых бутылок.

— А-а, коллега, улыбаясь протянул Миха и хлопнул ладонью по лавочке, Присаживайся. Джину хочешь?

Незнакомец, оглядел Миху и недоверчиво спросил:

— А есть?

— Хоть залейся, — ответил Миха и указал пальцем на эмалированное ведро.

— Стыдно насмехаться над больным человеком, — посмотрев в сторону ведра, покачал головой коллега.

— Да ты дербани, фуфел! Говорят тебе — джин с тоником.

Мужик, с недоверием покосившись на Миху, все-таки склонился к ведру, сделал несколько жадных глотков и, распрямившись, выпучил глаза:

— Где взял?

— Слоны угостили. У них сегодня праздник, — махнул рукой в сторону центральной аллеи Миха. — Ты знаешь, сколько пьют эти африканские сволочи?

Через три часа Миха с новым другом, пошатываясь шли к выходу. С двух сторон в руках они держали сумку с бутылками, то и дело загораживая прохожим встречную дорогу. Разговор между ними велся о слонах. Вернее о том, какой слон больше выпьет: индийский или африканский. Друзья направлялись в сторону пункта приема стеклотары.

— Знаешь, к какому выводу я пришел, — остановившись посреди дороги, вдруг сказал Миха.

— Ну? — напрягая зрение, ждал ответа закадычный друг.

— Если бы в России водились слоны, то они бы пили только водку.

— Точно! — согласился товарищ, — Наверное мамонты в Сибири и вымерли из-за того, что не было водки. Похолодание было, а водки не было…

1997 г.

 

В зоопарке

Взаимоотношения животного и алкоголя — тема вообще необычайно увлекательная. Оставим в покое человека — это далеко не лучшее создание Творца давно скомпрометировало себя окончательно и бесповоротно. Но даже невинные твари испытывают трудно объяснимую тягу к спиртному. Зоопсихологи не раз уличали в сугубо «человеческой» страстишке коров и свиней, лошадей и собак, кроликов и обезьян, домашних кур и ежей, лисиц и коз… Даже крысы не прочь завить горе веревочкой. Пивоварам доводилось наблюдать, как наглые пасюки опускали в пивные чаны хвосты и с удовольствием их облизывали. Есть среди животных и свои записные пьяницы. Неважная репутация у медведя. В старину существовал даже особый вид охоты, рассчитанный на его слабость к хмельному: колоду заполняли крепкой медовухой, и нализавшийся топтыгин платил за удовольствие свободой.

А знаете, какие коктейли и из чего делают слонам? Записывайте. Два литра водки, десять литров вермута, литр медицинского спирта и десять килограммов сахара. Это на семью из трех особей. Маму, папу и ребенка. Потому как доза для одного взрослого слона — десятилитровое ведро.

Но вот что удалось на все сто процентов, так это тот факт, что из животных быстрее и легче всего спиваются человекоподобные обезьяны. Парадокс или закономерность? Скорее всего — последнее. Прав, Дарвин, они наши дальние родственники.

В Московском зоопарке в восьмидесятых годах жила человекообразная шимпанзе по кличке Сильва.

Так вот, эта самая Сильва любила «потусоваться» в компании мужчин. Любила, грешная, при этом «принять на грудь». При этом из спиртных напитков признавала только водку. Кагор положенный рационом для бодрости (два раза в неделю по 30 грамм), не ставила ни во что. Видимо, мысленно определяла его как «водичку для канареек». А для водки в укромном местечке хранила специальную кружку и, завидев чекушку, тут же с радостным воплем протягивала свою посуду разливающему. Обычно обезьяны охотно ломают и портят вещи человеческого обихода, но эту кружку Сильва берегла как зеницу ока. Пропустив 50 грамм (больше, естественно, не давали), она, закинув ногу на ногу, затягивалась сигареткой и уже ничем не отличалась от дамы полусвета.

Курить, кстати, нравилось и её соседу орангутангу. Но его подвела любовь к красивой жизни. Привыкнув к сигаретам с фильтром, он однажды испробовал «Памир», и с тех пор воздерживался. Завидев сигарету, начинал стучать кулаком и громко ругаться. Наверное, на Минздрав.

А Сильва ещё обожала пиво. Посетители, подученные дежурной, охотно угощали обезьяну! Довольными были все. Дежурной оставались пустые бутылки, посетители получали несказанное удовольствие, а обезьяна к осени становилась круглой в талии. За день она выпивала 8–10 бутылок. Для пива у гурманки имелся пластмассовый стаканчик, а пену она сдувала с невыразимым блаженством.

1997 г.

 

Вероника

Шимпанзе Вероника удрала из вольера. Никто не мог сказать, зачем она это сделала. Может быть от скуки, а может быть с похмелья. Но факт побега был налицо. Обезьяна оторвала в углу клетки сетку из металлической проволоки и прошмыгнула в дыру.

Целый день по всему зоопарку её искали работники обезьянника. Практически все, за исключением разнорабочего Степаныча, который был самым лучшим другом Вероники.

Потому что Степаныч, семь лет убиравший вольер Вероники, узнав, что его любимица исчезла, запил. С утра. Так запил, что даже с лавочки подняться не мог. Дикая тоска одолела Степаныча. И не могло быть иначе: ведь Вероника ему была не только другом, но и постоянным собутыльником. Степаныч всегда наливал ей стограммовый стаканчик портвейна, и, когда Вероника, дернув винища, начинала копаться в его волосах, разнорабочий рассказывал что-то о своей никому не нужной жизни. А потом на весь обезьянник разносилось: «И никто не узнает, где могилка моя…»

И тогда всем было понятно, что Степаныч на мази.

К вечеру, когда Степаныч немного протрезвел, Веронику все-таки нашли. Она, обхватив ствол своими длинными руками, сидела на самом верху березы в дальнем конце зоопарка.

Главный зоолог обезьянника, задрав голову вверх, пощелкал пальцами и позвал:

— Ну-ка, Вероника, давай быстренько спускайся, а то на ужин не успеешь.

Но шимпанзе даже не удосужила зоолога своим вниманием. Она без движения сидела на ветке и грустно смотрела куда-то вдаль. Наверное, с высоты пыталась разглядеть за городскими постройками свою родину — Южную Америку.

— Без подарка она не спустится, — сказала сотрудница обезьянника зоологу.

— Какой подарок ей нужен?

— Сотрудница передернула плечами и сказала в пустоту.

— Стакан портвейна. Лучше «три семерки».

— А «Улыбку» не будет? — с долей иронией спросил зоолог.

— Нет.

— Почему?

— Степаныч приучил её пить только «три семерки» и закусывать вареной картошкой.

— Ах, она, оказывается, ещё и закусывает? — скривился зоолог.

— Что поделаешь, закусывает.

Зоолог сплюнул, достал из кармана бумажник и вытащил двадцать рублей. Смеркалось.

— Вот, — сказал он, — купите бутылку «Три семерки».

Через несколько минут стаканчик с портвейном поставили под березу, и, когда все отошли подальше, сотрудница обезьянника обратилась к шимпанзе.

— Ну, спускайся, Вероника. Бери угощение.

Обезьяна посмотрела вниз на наполненный вином стакан, затем оглядела собравшихся работников зоопарка и снова устремила взгляд в направлении Южной Америки.

— Чего это она? — спросил теряющий терпение зоолог.

— Наверное, не хочет в одиночку, — ответила сотрудница обезьянника.

— Так что, я с ней ещё и на брудершафт должен выпить?

— Ну почему вы? Надо пригласить Степаныча. К нему она непременно спустится.

— Кто такой Степаныч? Тоже шимпанзе?

— Нет. Это разнорабочий. Он её вольер убирает. Ну, иногда, они выпивают вместе. Без Степаныча Вероника с дерева не слезет.

Зоолог стал терять терпение. Сумерки уже полностью обхватили зоопарк, и зоолог судя по всему, спешил быстрее попасть домой.

— Ну так чего вы все стоите как вкопанные, тащите скорее сюда этого Степаныча.

Через пять минут издалека послышалась песня: «И никто не узнает, где могилка моя…» Вероника проворно спрыгнула на несколько веток вниз. Под березой теперь стояла распечатанная бутылка портвейна и наполненный стаканчик.

— Вероничка, любезная моя, — сказал Степаныч, спиной сползая по березе на землю. Усевшись, он вынул из кармана пакет. Развернул, положил перед собой, — Ну, спускайся, родная.

Он поднял бутылку и сделал несколько звонких глотков. А стаканчик уже был пуст. Проголодавшаяся за день Вероника жадно закусывала картошкой.

Зоолог, хмыкнув, презрительно посмотрел на Степаныча:

— Завтра же рассчитать. И чтобы духу его в зоопарке больше не было.

— А Веронику? Ее тоже рассчитать? — спросила работница обезьянника.

— Причем здесь Вероника?

— Она без Степаныча с тоски погибнет. Или каждый день её с берез вылавливать будем.

— Тьфу! — опять сплюнул зоолог, — Делайте что хотите!

И он быстрыми шагами направился к зданию администрации зоопарка. Вслед ему неслось:

— И никто не узнает, где могилка моя…

А Вероника, сверкая от счастья глазами, копалась в шевелюре Степаныча.

1997 г.

 

Крысолюб

Борька Мосин поступил на биологический каким-то чудом. Можно сказать его втащили на факультет за шиворот. В город он приехал из глухой деревни, где работал скотником, и нисколько не комплексуя по поводу конкурса в два человека на место, сдал свой школьный аттестат с парой четверок по труду и физкультуре. Все остальные были тройки. Он занял чье-то место на студенческой скамье, но не сомневался, что диплома о высшем образовании ему никогда не получить.

Прописавшись в общежитии, он тут же обзавелся старым одноглазым котом, с которым делился последним куском хлеба. Руководство деканата и общежития порой сквозь пальцы смотрело на то, что многие студенты таскали в свои комнаты разную живность — птиц, хомяков, щенят, ящериц или черепах. Успокаивало себя тем, что будущие биологи должны проявлять заботу о братьях наших меньших.

Но Борькин кот не вписывался ни в какие ворота. Он был раскормленный, облезлый и страшный, все время заунывно мяукал, и, в конце концов, кто-то из студентов в тайне от Борьки снес котяру подальше от общежития.

И Мосин с тоски запил. Какие там лекции и семинары! Неизвестно, где филолог-первокурсник находил деньги, но «под шафе» он был каждый день. С таким же неуспевающим в учебе собратом они набирались в подвальном этаже общежития, где располагались прачечная, душевые и подсобные помещения.

Надо заметить, что в подвальное помещение отваживались спускаться только самые храбрые студенты. Подвал просто был нашпигован крысами и вся женская половина общежития предпочитала мыться в городской бане. Комендант пробовал бороться с пасюками, всюду расставлял крысоловки, но его затея не имела никакого успеха.

Борьку крысы нисколько не пугали. Мало того, однажды в комнату он притащил огромного пасюка, которого кликал Нюркой. Под молчаливое недовольство сожителей, сшил крысе шлейку и обзавелся кожаным поводком. С того дня с Нюркой Мосин расставался только при большой необходимости, задвигая клетку глубоко под кровать.

Упитанная самка оказалась столь же склонной к алкоголю, как и сам Борька. В часы расслабухи он наливал в блюдце портвейна или водки, разбавленной валерьянкой и ставил посудину перед Нюркой. Та никогда не отказывалась от угощения. А потом начинался спектакль.

Борька выходил из комнаты с крысой на поводке и, шатаясь, дефилировал по длинному коридору. Пьяная Нюрка то шарахалась из стороны в сторону, то падала на пол, то старалась запутаться в ногах не вовремя покинувших свои комнаты девчонок. Визг стоял на все общежитие. А красная рожа Борьки лишь щурилась от удовольствия.

Иногда, чтобы подлить масла в огонь, он показывал пальцем на группу зазевавшихся филологичек и командовал: «Фас! Взять ее!» И когда они с душераздирающими криками рассыпались в разные стороны Мосин приказывал: «Искать, Нюрка, искать…»

Слух о дрессированной пьяной крысе все-таки дошел до комендантши. Она долго не могла поверить, что в её ведомстве кто-то может развлекаться подобным образом.

Пожилая женщина зашла в Борькину комнату и присела к нему на кровать.

Ну, показывай, Боря, что там у тебя за новый зверь объявился?

— Нутрия, Марь Павловна, — нехотя поднял голову с подушки Мосин.

— Показывай.

— Она спит.

— Показывай.

— Она дрессированная, живет по расписанию и лучше её не тревожить.

— Показывай. — В третий раз беспристрастным голосом попросила комендант.

Борька тяжело вздохнул:

— Ну, что ж, вы сами этого хотели.

Он заглянул под кровать и потянул за поводок, волоча крупное тело пасюка. Нюрка не шевелилась — спала с жуткого похмелья. Но когда он вытянул крысу на яркий свет, Нюрка проснулась, рванулась и с испугу стала взбираться по комендантским колготкам прямо под рабочий халат. Поводок в это время случайно отцепился. Комендантша подскочила как ошпаренная, принялась скакать по комнате, но Нюрка, видимо, боясь упасть, крепко держалась на бедре. Под халатом.

После этого случая, Борьку отчислили. Не за хулиганство. За неуспеваемость. А комендантша в очередной раз снова объявила компанию по борьбе с пасюками. В подвальном помещении регулярно хлопали крысоловки. Но тварей меньше не стало…

1997 г.

 

Дама с собачкой

Одна хозяйка лохматой болонки мне рассказывала, когда мы прогуливались с собаками по лесопарку интересную историю.

Каждый собачник знает и сможет, конечно, также сможет рассказать о своем питомце множество всяких развлекательных баек. Но, как правило, они сильно не разнятся: кто-то что-то у кого-то съел, кто-то на кого-то зарычал, подрался, погнался, вернулся, и все остальное в том же духе. Но эта мне показалась забавной.

Однажды вечером вышла она со своим Кузей, как звали «болона» для обычных собачьих дел. Прогулку они начинали вдоль какой-то долгостройки. Всегда шли вдоль закрашенного зеленой краской забора, который ограждал строительство, и Кузьма частенько поднимал на него лапку. Понятно зачем.

Так вот, хозяйка редко отпускала «болона» на волю, и почти всегда держала его на длинном поводке. Даже тогда, когда он делал это самое дело. И тут как раз встретила давнюю знакомую, такую же как и она заядлую собачницу, да к тому же владелицу болонки-девочки. Кузя в это время поднял лапку.

Пока они здоровались, обменивались расспросами о здоровье своих питомцев, — Кузя все писал. Ну, накопилось у собаки. Хозяйка стояла к любимцу спиной и не наблюдала за процессом. Но у подруги с каждой секундой глаза округлялись, когда она смотрела в сторону собаки. В том месте, где задрал на забор лапу «болон» была приличная вдавленность в асфальте. И вот эта самая вдавленность очень даже быстро заполнялась мощным потоком этого самого дела. Какой струей на забор брызгал Кузя, женщины видеть не могли туловище собаки не позволяло. А яма все заполнялась и заполнялась. Наконец, знакомая не выдержала и спросила, дескать, вы что своего собачонка всю неделю на улицу не выводили? И кивнула головой в сторону лужи. Хозяйка наконец оглянулась на свою собачку и обомлела: в её питомце не было столько веса, чтобы наделать такое озеро.

А Кузя по-прежнему держал лапку над забором. И не ослабевал мощный поток. Между прочим, знатоки утверждают, что собаки могут опорожняться не меньше чем люди, и процесс порой занимает до четырех минут. Ну, понятно, если бы это были доги или кавказские овчарки. Но «болон»!

Несколько прохожих также остановились и с изумлением наблюдали за подвигами портативного Кузьмы. И когда раскрасневшаяся хозяйка не выдержала и хотело было потянуть за поводок, Кузя сам все закончил, подбежал к хозяйке и весело завилял хвостом.

Что могли подумать женщины? Несколько секунд, пораженные увиденным, шли молча, пока забор не кончился. А с другой стороны появились два бомжа. И тот и другой застегивали ширинки на помятых брюках. И один сказал:

— Ну, что ещё по пивку? Я угощаю…

1997 г.

 

Щукарь

На своем веку я немало повидал страстных кошатников и собачников. Знал людей, которые увлекались разведением крыс и хомяков, попугаев и канареек, черепах и ящериц. Довелось бывать в гостях у любителей аквариумных рыбок, в квартирах которых размещалось по десятку, а то и больше аквариумов. Но встречаться с обожателем хищных щук никогда не приходилось. А он, Виктор Половцев, был действительно обожателем этой озерной породы. Мало того, его увлечение переросло в настоящую страсть.

Мы познакомились с ним, когда я на месяц приехал к шурину в Шуровское. Тихую сибирскую деревеньку, затерявшуюся среди небольших озер, речных проток и бесчисленных березовых и сосновых перелесков.

В тот же день шурин повел меня на край деревни, где по его словам жил самый заядлый щукарь Сибири. На крылечке сидел парень лет тридцати и распутывал жерлицы. Мы познакомились.

Продолговатое худое лицо, густая шевелюра, которая по-видимому в последний раз расчесывалась ещё при царе Горохе, оттопыренные уши, рот, как говорят, до ушей, тонкие губы. И нос… О, что это был за нос! Узкий, длинный, с вздернутым кончиком, опоясывал который, двойной глубокий шрам. Можно было подумать, что Витькин нос кто-то дважды прострочил по кругу на швейной машинке.

Он нисколько не стушевался, когда я прилип взглядом к его носу и, улыбнувшись, бросил: «Щучьи зубы». Боже мой, как я хотел в ту же секунду удовлетворить свое профессиональное любопытство и спросить, как это его угораздило сунуть нос в щучью пасть. Но удержался, боясь обидеть нового знакомого и будущего партнера по рыбалке.

Когда он на мое приветствие протянул руку, я заметил, что средний и указательный пальцы Виктора также были проштопаны на «швейной машинке». Но на этот раз он объяснять ничего не стал.

— Порыбалить приехал? — бережно отложил он жерлицы и впился взглядом в бутылку «Столичной», которую я выставил на крыльцо, — Отчего же не порыбалить? Подожди, я только стакан принесу…

Он сам обслужил себя и налил полный стакан. Запрокинул голову, и кадык на его длинной шее заходил словно мощный шатун. Поставил пустую посудину обратно на крылечко, сорвал с грядки несколько перьев лука и вернулся к теме:

— Порыбалим. Только вот щучий жор закончился. Но штуки по три-четыре все равно поймаем.

— Я слышал у вас карась хорошо нынче идет…

— А что карась? Карась разве рыба? Дура, а не рыба. Кожа да кости. За час — полведра. Я каждое утро езжу за карасем. Для щук.

— Для кого? — не понял я.

— Для щук. Вон они у меня в металлическом кузове живут. Кормить-то их надо!

— В поддоне?

— А что же для них бассейн строить, что ли? И кузов сойдет.

Он взглянул на меня и понял, что я требую доказательств. Аккуратно заткнул пробкой бутылку, сунул её в карман допотопного пиджака и поднялся.

— Пошли покажу.

В огороде рядом с окнами дома стоял литой металлический кузов от самосвала до верху наполненный водой. Не успели мы приблизиться, как послышался всплеск и из искусственного бассейна полетели брызги.

— Тут их штук десять, — пояснил Витька, — Я их ранней весной щурятами поймал. А теперь на хозяйских харчах, смотри как отъелись.

Я заглянул в кузов и в углу бассейна увидел две зубастые особи сантиметров по тридцать длиной. Тем временем мой новый знакомый, сделав из горлышка несколько глотков, взял палку и стал тыкать ею в водоросли. Взъярившись, щуки сновали из угла в угол. Он бросил шест на землю и, перегнувшись через кузов, попытался схватить руками щуренка, но чуть было не перевернулся в бассейн. В последнее мгновение я поймал его за рукав пиджака.

— У тебя в огороде целое промышленное рыбоводство…

— А что? — пошатываясь и придерживаясь за край кузова ответил Витька, — Вот твой шурин утей разводит, а я щук. Сколько одна утка весит? Допустим, три килограмма. А щука может и больше…

Он икнул и попытался достать бутылку из кармана. Я понял, что сегодня нам пора расставаться…

Шурин улыбнулся:

— Да не переживай. Щукарь охоч до спиртного. Но завтра чуть свет за тобой обязательно зайдет. Услышишь — свистнет.

— А что у него с носом? — спросил я.

— Опять же по пьянке щуку поцеловать захотел. Выловил «полено» килограмма на четыре и от радости лобызаться полез. Ну вот она его и отблагодарила. Вцепилась в нос и повисла. Благо на берегу рыбаки оказались, челюсти ножом разжали, а так бы ходил как сифилитик без носа.

Ранним утром около веранды раздался свист. Я раздвинул шторки и выглянул в окно. Около калитки стоял щукарь Витька Половцев…

1999 г.

 

Манты

Два жителя солнечного Узбекистана Алик Меликбаев и Руслан Абдурасулов приехали в Москву поступать в институт. Им, в принципе, было все равно в какое из высших учебных заведений отдавать документы. Карманы их были набиты валютой, а потому и знаменитый Московский государственный университет и даже Институт международных отношений с первой же попытки могли покориться узбекским абитуриентам. Но Алик и Руслан не стали заниматься противозаконными действиями, а отдали документы в металлургический. Благо в этом Богом заброшенном институте вот уже несколько лет случался огромный недобор. А что касается мужчин, желающих получить профессию инженера-металлурга, то таковых практически не было. Одни девушки.

Словом, такой расклад Алика Меликбаева и Руслана Абдурасулова очень даже устраивал. И они без проблем и вознаграждений стали студентами металлургического. И все их очень радовало. И преподаватели, которых они очень редко видели, и семинары, на которые они почти не ходили, и коммерческая палатка, расположенная со входом в общежитие, которая не закрывалась круглые сутки. И даже пуделек коменданта общежития, которого они прозвали «Манты», хотя со дня своего рождения собачка носила кличку Барсик. Не радовала их только сама комендант общежития, с первого дня не возлюбившая Алика и Руслана. То ей не нравилось, что среди ночи будущие металлурги бегали в палатку за водкой. То негодовала по поводу четырех невест, которые пришли в гости к жителям Ташкента по пожарной лестнице. Но больше всего комендант ненавидела узбеков за то, что они спаивали Барсика пивом и водкой. Отведав угощения, пьяный пудель, спускался в подвальное помещение, где располагалась душевые и прачечная, забивался под ванну, из-под которой в течение нескольких часов раздавался раскатистый храп.

В конце концов после того, как Алик и Руслан напоили беспризорных котов валерианой и притащили их в общежитие, которое тут же наполнилось надрывным воем и мяуканьем, нервы комендантши не выдержали. Она написала докладную на имя проректора института, суть которой сводилось к дилемме: «или я — или они». И так как ни ректор, ни проректор, ни декан с преподавателями ни Алика ни Руслана не знали и не видели, то сделали выбор в пользу исполнительной комендантши. Ребят же из Ташкента отчислили и приказали в течение нескольких дней освободить комнату.

Против власти не попрешь, и Алик с Русланом решили устроить выпускной вечер. Накупили спиртного, и пригласили девчонок на манты.

Стреляли бутылки с шампанским, водка лилась рекой, были слезы прощания, заверения в дружбе, слюнявые лобызания. Даже Барсик, приняв на грудь в начале вечера, лежал на кровати Алика и тоскливо скулил. Правда, надоедал он гостям совсем недолго.

Ближе к полуночи Руслан подал горячее. На огромном подносе дымились аппетитные манты — национальное узбекское блюдо. Опять пили водку и, закусывая «узбекскими пельменями», нахваливали кулинарные способности Руслана и Алика. Все уплетали за обе щеки: ведь не всегда бедным студентам выпадала возможность досыта набить желудок мясом.

Утром Алик и Руслан отбыли в солнечный Ташкент. А комендантша, ехидно пожелав им счастливого пути, отправилась в прачечную искать Барсика. Пудель не отзывался.

Она искала его целый день, но собачка словно канула в воду. И только вечером из кухни, где иногда варили макароны и картошку студенты, раздался дикий визг. Комендантша поспешила на крик. Несколько девчонок были на грани потери сознания. На кухонном полу на газете лежали дымчатая шкурка и мохнатый хвостик. Это все, что осталось от Барсика, которого Алик и Руслан называли «Манты».

А что вы думали, настоящие манты из баранины готовятся? Ошибаетесь, господа…

1999 г.

 

Копытчик

Во втором часу ночи в квартире этажом выше что-то грохнуло, а затем, издавая лязг и скрежет, покатилось прямо над моей кроватью и ударилось о стену. Панельные перегородки хрущевки затряслись, а с потолка посыпалась штукатурка. Тут же раздалось надрывное мычание. Я открыл глаза и истолковал это так: скорее всего сосед с верхнего этажа по имени Гарик решил со своими гостями провести эту ночь в забавах и веселье. Впрочем, как и позапрошлую, и поза-позапрошлую, и… Я дотянулся до телефона и, не зажигая света, нажал на две кнопки: номер Гарика был давно занесен в память моего телефонного аппарата.

Алле…

— Гарик, это сосед снизу. Имей же совесть — два часа ночи!

— Молока хочешь? — забыв извиниться, тут же спросил Гарик.

— Какое молоко! — меня затрясло от злости.

— Коровье. Парное. Наверное, пятипроцентное. — рекламно, ответил Гарик. — Мы тут корову доим, но, знаешь, она не очень-то желает расставаться со своим молоком. Так копытом по ведру драбалызнула…

— Какая корова, Гарик! — я бросил трубку на аппарат.

Через четверть часа засыпая, я подумал, что если сосед и в самом деле приволок к себе корову, то не иначе как с железнодорожного вокзала. Там таких коров — сколько хочешь. Только бутылку покажи. Ничего не было необычного и в его словах на счет молока. Саданув с вокзальной проституткой по паре стаканов, теперь Гарик, хохмы ради, старается её ещё и подоить…

Под самое утро дикий звериный рев заполнил все четыре подъезда нашей хрущевки. Как доктора Ватсона, так и самого Холмса хватил бы смертельный удар: вой собаки Баскервилей показался бы блеянием ягненка в сравнении с тем, что изрыгалось из квартиры Гарика.

Я соскочил с кровати и заткнул уши двумя ладонями. Рев снова наполнил весь дом, и прямо над моей головой кто-то проскакал в сторону входной двери.

— Боже мой! — я обхватил голову руками и в эту минуту зазвонил телефон. Это был Гарик. На этот раз прежде чем начать беседу, он решил извиниться:

— Извиняйте, дядьку. Ты как на счет парной телятины?

— Телятина? С удовольствием. — Ответил я, в темноте разыскивая ногами тапочки и облачаясь в халат. — А отбивные заказать можно?

— Давай, скорее поднимайся. Будут тебе и отбивные.

Я не дал себя долго уговаривать. Взял электрошок и чуть ли не бегом заспешил в прихожую. За какую-то секунду взлетел вверху по лестничному пролету и ногой пнул дверь в квартиру Гарика. Она легко открылась, но от неожиданности я отпрянул. Гарик стоял передо мной весь в каплях крови.

— Заходи, заходи, как ни в чем не бывало, — махнул рукой Гарик.

— Что здесь происходит? — спросил я и постарался заглянуть через его кровавое плечо в пространство квартиры. В холле, прямо на полу с перерезанным горлом дергалась в предсмертных конвульсиях настоящая корова. Черная с белыми пятнами на боках. Вернее пятна были уже не белые, а кроваво-красные. Кровь была на стенах, предметах мебели, половиках и ковровых дорожках.

Около умирающей коровы на корточках сидел друг Гарика с кухонным ножом в руках и, видимо, ждал, когда животное совсем перестанет двигаться.

— Ну, что, будешь брать телятину? — спросил Гарик.

Подъездная дверь на первом этаже хлопнула и по лестнице застучали несколько пар кованых сапог. А уже через несколько секунд я, Гарик и его дружок лежали на животах, тесно прижавшись друг к другу. Руки каждого были скованы наручниками. Кто-то из соседей, заглянув в квартиру Гарика и увидев окровавленного хозяина, поспешил вызвать милицию. Ну, а мне пришлось пострадать за компанию.

Пока мы лежали на полу, нисколько не протрезвевший Гарик рассказывал, как они с дружком обнаружили в лесопарке корову, как привели её домой, как пытались надоить молока, как…

Офицер снял с моих рук наручники:

— Извините, мы думали, что вы тоже из этих, копытчиков.

— Из кого? — не понял я.

Он улыбнулся и пояснил:

— Копытчиками называют тех, кто занимается кражами скота.

— Да, — подтвердил я, — И в самом деле, я не из тех…

1999 г.

 

Сивка-бурка

(современное переложение известной сказки)

На уцелевшей ступеньке сломанного крыльца сидит бородатый мужик в солдатской шапке, кулаком подпирает подбородок. Серые глаза тупы, уставлены в одну точку. Наконец мотает головой из стороны в сторону:

— Бр-р-р! Сивка! Си-ив-ка! — кричит что есть мочи.

Во дворе полная тишина.

— Сивка, сволочь!

Из покосившегося сарая с огромными дырами между досок появляется голова лошади. Затем, прихрамывая на обе ноги, выходит сама.

— Ну что еще, барин?

— А где моя бурка?

— Продал ты её вчера, барин.

— Продал? — мужик старается что-то вспомнить.

— Вернее, обменял у старьевщика на водку.

— Похмелиться бы, Сивка? — мужик смотрит на лошадь умаляющими глазами.

— На какие шиши?

— Ты же все можешь!

— Могла.

— Хотя бы пивка…

— Нету. Все прогулял. И овса было навалом, и ячменя…

Лошадь не договаривает и, низко опустив голову, ковыляет на середину двора. По дороге внимательно оглядывает землю в надежде обнаружить хотя бы одно фуражное зернышко.

— Сивка! — опять во все горло орет мужик, — Сивка, сука!

Лошадь продолжает ковылять, не обращая внимания на крик.

— Сивка! — уже стучит ногой по крыльцу мужик. Командует, — А ну встань передо мной, как лист перед травой! Слышь! Встань, говорю!

Сивка, так и не найдя ни одного зернышка, закатывает глаза и замертво падает в дальнем конце двора.

1999 г.

 

Беспалый

Прапорщика Миньку Пушкова знает весь военный городок. Минька — местная знаменитость. Известность он получил не в качестве добросовестного и радетельного начальника вещевого склада Н-ской части, а как человек, не испугавшийся и не отступивший в минуту смертельной опасности.

Если Миньку попросить рассказать о проявленном подвиге, он покажет правую руку на которой не хватает указательного пальца, ткнет той же рукой в щеку, которую украшают два продолговатых впечатлительных рубца и поведает страшную историю, как имел противоборство с настоящим гризли. Ну, может быть, не с громадным гризли, а с обыкновенным российским бурым мишкой.

Многих слушателей, рассказанная Минькой лесная драма настораживала: с каких это пор в местных лесах стали водиться медведи? Обитатели городка, почти все поголовно являвшиеся любителями тихой грибной охоты, кроме лис и зайцев в местных лесах других хищников не видели. Но на этот счет у прапорщика Миньки имелась медицинская справка, заверенная главным врачом городской клинической больницы. В документе, который признавал Миньку инвалидом первой группы, было черным по белому написано, что пальца на правой руке не хватало в результате откуса оного бурым медведем. И шрамы на щеке — все тот же результат когтистой медвежьей лапы.

Когда Минька рассказал ужасный случай, произошедший с ним, командиру части, подполковник так растрогался и был поражен геройством подчиненного, что обещал подумать о награде. В мыслях Минька лелеял мечту, что это может быть даже медаль «За отвагу». Но если с наградой пока медлили, то благосклонность командира к Миньке все-таки чувствовалась. Неоднократно обнаруживая начальника вещевого склада «под мухой» на рабочем месте, подполковник лишь грозил ему пальчиком, таким же какой был у Миньки, пока его не съел медведь, и ограничивался очередным предупреждением.

Словом, Минька ходил героем. И все его считали теперь за отчаянного парня, которому сам черт не страшен. Все — кроме старого дружка Алешки Бякина, который имел такое же звание и после случая с прапорщиком Пушковым на лесной тропе стал ужасно завистливым и подозрительным.

Распив с Минькой бутылочку, Бякин, ковыряя спичкой в прогнивших зубах, в который раз начинал допытываться:

— И где же ты встретил этого медведя?

— На опушке, — в десятый раз отвечал Минька назойливому Бякину.

— И что же, медведь налетел на тебя ни с того ни сего?

— Разинул пасть и налетел, гад.

— А ты?

— А я ему в пасть кулаком. До самой глотки.

— Как же это тогда он у тебя только один палец оттяпал? Должен ведь был всю руку. До запястья.

— Мало ли чего он должен. Может быть неопытный был! — отбивался от заковыристых вопросов приятеля Минька.

— А потом?

— А потом я схватил рогатину и ткнул ей ему прямо в глаза. Медведь зажмурился и смазал меня лапой по щеке.

— Прямо-таки и зажмурился?

— А как ещё скажешь?

— Это что ж по всему лесу рогатины разбросаны? — Продолжал допрос прапорщик Бякин.

— Да пошел ты, Бякин! Слава моя не дает тебе покоя. Вот и все!

— Все равно, Пушков я тебя выведу на чистую воду, — обещал Бякин.

Минькин подвиг и, действительно, не давал Бякину покоя. Ну как так? Все Пушкову сходило с рук. И появление на службе в нетрезвом виде, и отсутствие в необходимое время на складе. И ремонт в его квартире вне очереди был проведен, и отпуск предоставлен по первому требованию… Да что он за герой, в конце концов!

Бякин сдержал свое слово. Факт для разоблачения словно свалился с неба. Купив как-то утром областную газету Бякин наткнулся на интервью с директором областного зоопарка. Руководитель зверинца негодовал по поводу нерадивости посетителей. Дескать, кормят животных, когда не следует. Спаивают пивом обезьян. Забыв об опасности, лезут к вольерам с хищниками. Дальше директор приводил конкретный пример, как будучи изрядно навеселе один прапорщик Н-ской части перелез через ограждение и, просунув руку через прутья вольера, стал кормить бурую медведицу пропитанным водкой хлебом. Отведав угощения и захмелев, животное откусило смельчаку палец и «погладила» лапой по щеке. «Медикам палец пришить пострадавшему не удалось», — сокрушался руководитель…

— Мля! Так это же про нашего Пушкова! — догадался Бякин.

Первым же желанием у Бякина было отнести газету командиру части. Вот, мол, каков ваш герой. Но, поразмыслив, Бякин затрусил к Миньке. Прямо на склад. Выложил перед ним газету:

— Читай. Тут про тебя.

Минька прочитал. Поднял грустные глаза на сослуживца:

— Ну, и что теперь собираешься делать? Командиру покажешь? По всему поселку разболтаешь?

— Зачем же? Лучше, Миня, я на тебя штраф наложу.

— Какой?

— С каждой получки — по литру водки. Идет?

Друзья ударили по рукам.

А через полгода обоих уволили. В запас. По этому поводу в военном городе разные слухи ходили. Одни говорили, что пострадали друзья из-за сокращения штатов. Другие ссылались на инвалидность одного и товарищескую верность другого. Третьи вообще несли чушь. Говорили, что Тишков и Бякин спились, ну командир обеим героям и дал под зад пинком. Но долго ещё в городке из уст в уста ходила легенда о медведе-шатуне. Из области даже профессиональные охотники приезжали, но зверя в лесу так и не обнаружили. Наверное, закусив Минькиным пальцем, в тайгу подался…

1999 г.

 

Ложный вызов

Два мужика на подводный лов собирались. На два дня. Уложили в ящики по литру водки, сальца, колбаски, в термоса огуречный рассольчик залили, ну и все остальное прилежащее к рыбалке — удочки, мормышки, мотыль, приманки…

Утром в электричке расстались с одной бутылкой. За удачу, так сказать. Ну, а на льду, потому как клева у них не заладилось, дело пошло основательно. Надо заметить — здоровые были мужики. Для таких по литру водку, что по заднице ладошкой. Соседи по лункам, выдергивая в час по рыбке, с завистью смотрела на профессиональные действия друзей. А когда очередная бутылка волчком отлетала в сторону, с восхищением кивали головами: во, мол, дают! А у тех «ловля» шла так споро, что уже к обеду, один из товарищей поднялся и, как этого стоило ожидать, засобирался в дорогу. В поселковый магазин.

Все бы ничего, продмаг находился километрах в пяти от места действия. Только по льду нужно было прошагать километра полтора. Но что такое для настоящего рыбака пять километров? Тьфу!

Правда, перед тем как отравиться в дорогу, мужики долго спорили. Можно было догадаться о чем: стоял извечный вопрос — сколько брать.

Наконец, ходок размашистым шагом направился к берегу. Дружок устало стал проверять лунки. Не прошло и четверти часа, как он с остервенением бросил удочки и устремился за товарищем. Бежал, размахивая руками и горланя на всю округу. Метров четыреста преодолел, но масса разной одежды на могучем теле, все-таки приостановила его бег. И тогда он, различив среди прочих рыболовов фигуру товарища принялся орать ещё громче и истеричнее. Расстояние между ними было метров пятьсот.

Товарищ услышал. Чай, не глухой. Повернулся к другу, чего, мол, тебе? И тут многие рыбаки стали свидетелями немого разговора. Кричать-то, видимо, у обоих и сил не осталось. Подпрыгивали, махали руками, снова подпрыгивали…

С горы прямо на лед, накручивая синими мигалками, соскочил «Уазик». На всех порах устремился к дальнему мужику, который уже спокойно шагал к лункам. Водитель умело затормозил, на лед выскочил мужчина в комбинезоне, схватил мужика за рукав:

— Где?

— Что, где?

— Как что, полынья где? Утопающий где? — допрашивал мужика представитель группы спасателей.

— Бог с вами, какой утопающий? — забеспокоился рыбак, глядя в сторону продмаг, куда направился его товарищ. Уж не случилось лишь с ним чего? Но тот уже карабкался в гору. — Какая полынья, ребята? Что вы мелите-то!

— Нам по сотовому телефону позвонили. На льду рыбак-какой то тонет, а другой орет благим матом, призывая на помощь. Ты что не орал, что ли?

— Орал.

— А чего орал-то? Чего руками махал? — старший спасатель стал терять терпение, понимая, что группа примчалась на ложный вызов.

— С другом разговаривал, — как ни в чем ни бывало, пожал плечами мужик.

— Это ты называешь разговором.

— А ты сам-то окрикнешь за полкилометра?

— О чем?

— О том, что я передумал.

— Что передумал?

— Пусть, как и хотел — четыре берет.

— Чего четыре?

— Водки, естественно.

— А чего подпрыгивать тогда и руками махать?

— Так это я дублировал. Вдруг не услышит! А тут четыре хлопка, четыре прыжка…

— Ну и дурак! — спасатель занял кресло в машине и громко стукнул дверцей, зло сказал водителю, — Трогай обратно. Ложный вызов…

2000 г.

 

Поединок

Когда Синюхин возвращался домой с работы, абрикосов выгуливал своего питбультерьера по кличке Бакс. Баксом он его назвал, потому как щенок модной породы обошелся в кругленькую сумму. В долларах конечно. Это было два года назад. За это время щенок вырос и стал похож на огромную крысу-мутанта.

С трудом удерживая собаку, Абрикосов гуляет с ней по единственной дорожке сквера, которая тянется от автобусной остановки к жилому кварталу. Прохожие, завидев мутанта, сходят с дорожки и, невзирая на грязь и мокрую траву, обходят человека с питбулем, как говорится, десятой дорогой.

Трезвый Синюхин, сосед Абрикосова по подъезду, также, от греха подальше, вынужден пачкать ботинки. Но если «под шафе» — никогда не свернет с дорожки.

— Убери свою крысу, — требовательно просит Синюхин Абрикосова.

— Ну, как же! — ехидно улыбается хозяин Бакса, — Тебе надо — ты и убирайся.

— Отравлю ведь, — обещает Синюхин, сам стараясь поверить в свои же слова.

— Ха! — восклицает Абрикосов и гладит Бакса по голове, — Он из чужих рук пищу никогда не возьмет. Дрессировка, понимаешь!

— Тогда всажу заряд картечи.

— И картечи не всадишь. У тебя ружья-то отродясь не было. Ты ведь пьянь подзаборная, Синюхин! Откуда у тебя возьмутся деньги на ружье?

Терпеть оскорбления Синюхин не в силах. Он шарит глазами по мокрой траве в надежде отыскать камень или увесистую дубину, чтобы была покрепче и подлиннее. Но кроме пустой бутылки из-под шампанского ничего не находит.

Абрикосов разгадывает замысел Синюхина, негромко произносит два слова, обращаясь к собаке:

— Бакс, чужой!

Синюхин резко бросается к бутылке, хватает её за горлышко, размахивается во все плечо, и в это время Абрикосов спускает мутанта с поводка. Питбуль делает два затяжных прыжка, а на третий хватает зубами предплечье Синюхина и повисает на руке. Бутылка падает на асфальтовую дорожку и разбивается вдребезги.

— А-а-а! — от дикой боли на всю округу кричит Синюхин, — Убери собаку, гад!

Но Абрикосов не обращает внимания на категоричные требования Синюхина.

— Ха-ра-шо, Бакс! Ха-ра-шо!

Бокс, довольный похвалой хозяина, ещё сильнее сживает мощные челюсти. Синюхин чувствует, что вот-вот потеряет сознание. А ну как этот мутант тогда схватит его за горло? Свободной рукой он хватает Бакса за ошейник, подтаскивает ближе к себе и… сам вцепляется зубами прямо в кирзовый собачий нос.

Питбуль пронзительно визжит и отпускает руку Синюхина, стараясь освободиться от мертвой синюхинской хватки. Но Синюхин ни за что не спешит разжимать зубы. Он чувствует во рту вкус теплой собачьей крови, и от этого сам звереет ещё больше.

— Отпусти, скотина, собаку! — в гневе орет Абрикосов и лупит Синюхина поводком по спине.

«Ни за что!» — думает разъяренный Синюхин, не обращая внимания на неимоверную боль в руке.

Но Бакс вдруг падает в траву, вскакивает и, орошая мокрую траву кровью, с визгом носится между деревьев. Тщетно пытается поймать питбуля Абрикосов.

Поединок закончен. Синюхин достает из внутреннего кармана пиджака «чекушку» беленькой, срывает зубами пробку и льет водку на окровавленную руку.

Как говорится, до свадьбы заживет. А вот питбулю добрую половину откусанного носа пришивать уже никто не станет. Синюхин смачно выплевывает добротный кусок собачьего носа и делает несколько глотков из бутылки. Боль руке становится меньше.

— Слышь Абрикосов, — кричит он владельцу Бакса, — Хотя и породистая у тебя собака, но теперь уже не выставочная!

2000 г.