У Кремля стоят два слепых нищих в синих очках. У одного из них на груди красуется надпись «Демократизация». Он едва успевает опорожнять шляпу от подаваемой милостыни. У другого на груди надпись «Слава КПСС». У этого в шляпе лежит какая-то мелочь.

Один из прохожих подходит к «коммунисту» и советует отойти подальше от демократа, близость с которым не дает хорошо собирать милостыню. Растроганный нищий обещает тут же последовать его совету и, как только прохожий отходит от него, говорит своему напарнику:

— Ты слышишь, Хайм, это он нас учит коммерции!

 

Вахта памяти

Я не буду оригинален, если скажу «Нищенство — это профессия». Да какая! Своей творческой сутью ее можно сравнить разве что только с актерской. А своими корнями она уходит в глубокую древность. Еще в прошлом веке французский писатель Делюр ужасался, что некая страшная ассоциация мошенников и законных нищих, которая в течение нескольких веков обирала Париж, в конце концов, в XIX веке образовала в этом городе обширное племя дикарей, которые не признавали ни совести, ни цивилизации.

С приходом перестройки в России многолюдные места городов вдруг разом заполнились бомжами и бездомными, калеками и слепыми, детьми и стариками, протянутые руки которых указывали на принадлежность к нищенской профессии. Конечно, из всей этой черной массы попрошаек, кто-то и в самом деле вынужден был выйти на паперть, дабы не умереть с голоду. Но основную часть попрошаек составляли нищие-актеры, к тому же еще и вышколенные психологи, рассчитывающие на природную русскую щедрость и доброту, Впрочем, если заглянуть в историческую лету, полистать книги авторов-классиков мировой литературы, — обнаружится интереснейшая фактура о мошенникахнищих. Так, описывая людей, занимающихся профессиональным нищенством, Жан Кристофф делил их на несколько категорий. «Сироты»-мальчики бегали по улицам в холодное время, дрожа от холода, почти нагие. Были взрослые бездельники, которые прохаживались по многолюдным местам в хороших фуфайках и плохой обуви по два-три человека. Кричали, что они купцы, разоренные войной, пожарами или другими случайностями. Третьи, в сопровождении своих вымышленных жен и детей, просили милостыню со свидетельством в руках о том, что огонь небесный истребил их дома и имущество. Четвертые выставляли напоказ ужасные раны и болезни. Одни из них придавали себе фальшивую твердость и величину живота, уверяя будто страдают водянкой; другие растравляли себе раны на руках и ногах и, собирая себе милостыню в церквах, говорили, что отправляются за исцелением по святым местам.

Были и плуты, которые христарадничали по кабакам, ловко подбирали все, что ни попадало под руку.

Были испокон веков и такие, что ходили на костылях, представляя калек.

Были такие «артисты», которые повязывали грязными тряпками лбы, представляя больных, падающих в обморок. И делали это даже очень натурально — путем тугой перевязки на руке. Порой не только прохожие поддавались на уловку, но и врачи. Им ничего не стоило сымитировать падучую болезнь, упасть на землю и испускать изо рта пену посредством кусочка мыла».

Века прошли, а в нищенском производстве все тот же набор трюков, правда, перекроенных на современный лад: дети Чернобыля, беженцы из Таджикистана, Карабаха, пленные и инвалиды Афганистана, а теперь еще и чеченской войны, обкраденные на вокзале, репрессированные и пострадавшие за демократию (КПСС, СССР, Сталина...), разорившиеся фермеры, уволенные и оставшиеся без средств военные, научные работники... Словом, «легенды» нищих остались такими же примитивными, как и сто, и двести лет назад.

Впрочем, не сильно изменились и места обитания нищих и способы выманивания денег. Все те же многолюдные места — площади, церкви, вокзалы, переходы, входы в кафе и рестораны.

Да и способ попрошайничества у нищего-профессионала может несколько раз за сутки поменяться. Днем мошенник займет место около светофора на автомагистрали. Будет слоняться между иномарок, вытягивая к открытому окну грязную руку, к вечеру переберется к какому-нибудь отелю или ресторану, где можно рассчитывать на валютную выручку, а к полуночи пройдется по бульварам, где по лавочкам мурлыкают влюбленные парочки. Ах, как старо!

Вчитываешься в Брехта в его «Трехгрошовый роман». «Так, например, оказалось, что играть на музыкальных инструментах менее выгодно, чем охотиться июньскими ночами за парочками на садовых скамейках. Парочки платили гораздо охотнее...» «Некоторые лавочники, в особенности владельцы гастрономических и модных магазинов, но также и обыкновенные мясники, охотно платили небольшую дань нищему, выставившему напоказ у их порога свои страшные увечья, лишь бы он ушел. Отсюда один только шаг к следующей ступени — гораздо более высоким платежам за то, чтобы нищие дежурили у дверей конкурента».

Если верить статистике, то почти каждый третий россиянин оказался за чертой бедности. По сути дела нищим. Опять же, ученые подсчитали, что набор потребительской корзины, который дал бы весьма сносное существование одному индивидууму — около 700 тысяч рублей. Возьмем стабильные деньги — что-то около 150 баксов. Порог бедности — что-то около 70 долларов. Не только пенсионеры, но и большинство категорий рабочих, служащих в России такие деньги не получают. Нищие? По статистике — да. В жизни, не потерявшие еще совесть и надежду, как-то выкручиваются. Потерявшие все — и дом, и семью, и имущество и эту самую надежду — выходят на паперть. Порасспрашиваешь таких — многое узнаешь и о перестройке, и о демократизации, и о своих же нищих-конкурентах. Вспомним бабушек в брежневские времена, сидящих около церкви. Смотришь на них и видишь чувство единства. Ты — нищий. И я — нищий. Здравствуй, мы с тобой сестры. Мы с тобой одной крови. Есть кусок хлеба — пополам. С демократией даже среди нищих всякая доброжелательность пропала. К тому же, все «посты» у тех же церквей заняли бомжи, бродяги, мошенники-нищие. Одних жизнь выбросила на дно в силу перестроенных обстоятельств, кто не был готов к «широкомасштабным» переменам. Другие, увидев в нищенстве доходную профессию, спустились на мостовую сами.

Но не тут-то было! «Хлебные» места были уже заняты. Не улыбайтесь: в попрошайничестве сегодня жестокая конкуренция. О количестве людей, просящих подаяние, только в Москве можно судить лишь по косвенным фактам. В 302 подземных переходах столицы несут трудовую вахту от 1 до 4 нищих. Около 150 станций метро — в переходы между ними приютилось не менее 300400 представителей нищенствующей братии. Например, на станции метро «Боровицкая» дежурный милиционер ежедневно встречается с 8-10 нищими, на станции метро «Смоленская» их вдвое меньше. Поездные бригады просящих в метро насчитывают в общей сложности 100-130 человек. На центральных улицах столицы через каждые 50 метров можно встретить человека с протянутой рукой: 30-40 человек на одну улицу в зависимости от ее протяженности. Да и в спальных районах столицы они не редкость. Несколько десятков нищих «обрабатывают» каждый из 9 железнодорожных вокзалов. Короче, по самым скромным прикидкам, цифра 3000 не покажется преувеличенной. Заработки в этой среде, как и в обществе в целом, разнятся в десятки раз. Старикам подают меньше. На станции метро «Тургеневская» больная одинокая бабуля признается, что собранных денег едва хватает на хлеб и молоко. Зато хорошо зарабатывают инвалиды: на ВВЦ за день — до 80-100 тыс. руб. Рекордные заработки на центральных станциях метро — 150 тысяч рублей за пару часов. Но сюда посторонним не пробиться: все места давно и строго поделены между нищенствующей элитой.

С первого дня открытия и «Макдональдс» притягивал не только «золотую молодежь», но и огромное количество малообеспеченных подростков. Мечта об американской котлете, завернутой в овощные листья и смачно политой кетчупом, тревожила воображение. Кроме того, обилие состоятельных людей предоставляло широкие возможности хорошо заработать. Так вокруг «Макдональдса» создалась особая аура — запахло легкими деньгами. Около ресторана появились странные подростки в грязной, поношенной одежде, извлекающие из своих карманов довольно крупные суммы денег.

Откуда они взялись? Да ниоткуда. Разве можно назвать домом — темные затопленные подвалы московских домов, грязные притоны, негостеприимные квартиры родителей-алкоголиков, выставивших своих детей за дверь! Разве можно назвать семьей вечно пьяных мамаш, лишенных родительских прав, жестоких равнодушных родственников, которым все равно, где пропадает их ребенок! «Дети ниоткуда» не пропадают и не исчезают, не растворяются в воздухе. Их радушно принимают улицы городов. Товарищи по несчастью заменяют им семью, а скамейки на бульварах — теплую постель.

Существует и другой тип «детей неоткуда» — из иногородних семей. Легкомысленные матери, обычно неустроенные в быту, продав квартиру в провинции, приезжают в Москву, порой сами не зная зачем. Здесь, быстро заняв свое место в компании нищих бомжей, они и их дети становятся профессиональными попрошайками, в лучшем случае — продавцами газет. Интересно, что даже заработав через несколько лет достаточно денег, чтобы купить себе жилье в родных местах они остаются нищенствовать в Москве.

Собираясь у «Макдональдса» в поисках добычи, дети ведут весьма разностороннюю деятельность. Для них «все работы хороши — выбирай на любой вкус». И они выбирают. Одни просят подаяние. Другие продают места в очередях. Третьи приносят заказы в машины. Четвертые воруют. Пятые предлагают «подлечиться» гашишем или марихуаной. Да и среди них самих много наркоманов, токсикоманов, Не отказывают они себе и в крепких напитках.

Маленький человек, никому не нужный, никем не любимый и не защищенный, вскоре вырастет. Но наше государство получит не гражданина, скорее всего, а профессионального нищего-иждивенца.

Но нищему-одиночке — самостоятельно не выжить. Хочешь есть — поступай в синдикат. Помните об ассоциации мошенников и законных нищих во Франции? Ах, в России такого нет!? Как бы не так!

 

Бомж — это звучит гордо!

По оценкам сотрудников Института социально-экономических проблем народонаселения, сегодня в России занимаются попрошайничеством менее одного процента населения. Другое дело, что они всегда на виду, в самых людных местах, а потому создается эффект массовости. Но нищий нищему — рознь.

Одна группа — откровенные бомжи, которых только в Москву ежедневно приезжает около 5000 человек. И часть из них обязательно осядет в столице без работы, без прописки, без жилья.

Вторая группа, вынужденная простить милостыню, — беженцы, которых особенно много в столице.

Многие из них не имеют юридических оснований для получения статуса беженца, а уехали из дома, предвосхищая возможные региональные и военные катаклизмы. Однако им теперь и обратно дороги нет, и здесь несладко. Они еще не научились по-настоящему просить подаяния, но многие из них немного подкованы юридически и экономически, знают коекакие законы и тем самым получают свою корку хлеба.

Были случаи, когда опрятно одетые нищие в поисках пищи ходили по магазинам, колхозным рынкам и другим продовольственным точкам и выклянчивали у продавцов кусок сыра или колбасы, якобы на пробу. И ведь действовали согласно законодательству. Так, документ с довольно скучным названием «Правила продажи отдельных видов продовольственных и непродовольственных товаров» указывает на то, что «по просьбе покупателя продавец обязан нарезать гастрономические товары (колбасу, ветчину, сыр, рыбную продукцию и др.), а также давать на пробу малоизвестный покупателям товар...» То есть, прежде чем купить чего-нибудь развесного в магазине, каждый покупатель имеет право этого продукта отведать.

Третья группа — люди, попавшие в беду в силу разнообразных обстоятельств и ставшие жертвами сегодняшней слабости нашего государства. Нет денег на лечение, питание нетрудоспособного, содержание детей, стариков.

Этих, также пока не докатившихся до паперти, можно обнаружить на городских свалках.

Из нескольких сотен постоянных обитателей одной из московских свалок лишь человек шесть-семь «дипломированные бомжи». Они и живут прямо на свалке в заброшенных сараях. А остальные? Разве подумаешь, что идущий среди гор мусора мужчина в ондатровой шапке и не старой еще дубленке, несколько минут назад рылся в отходах? Об этом напоминает только сумка, куда, переодевшись, он бросил старую одежду. Да что говорить, на свалку приезжают даже представители соседних республик и областей. Очень много пенсионеров, копаются в кучах и чумазые ребятишки.

— На пенсию вышла, а делатьто дома особо нечего, — говорит одна старушка. В ее сумочке виднеются вздутые банки консервов, рыбьи головы, говяжьи мослы. — Это я своим кошке и собачке набрала, — прячет она глаза.

Женщина в телогрейке. За руку ее держит девочка-подросток.

— Мы сюда часто приезжаем. Живем в Подмосковье. В прошлый раз дочка нашла здесь довольнотаки приличные туфельки. Как к этому относится муж? Да никак. Он здесь сам вчера был...

Надо сказать, что для большинства обитающих на кучах мусора людей свалка — основное место работы. И все едут к отбросам к определенному времени: опоздаешь — останешься ни с чем. Есть на свалках начало и конец «рабочего дня», обеденный перерыв. У всех четко распределены должностные обязанности. Кто приходит на свалку со стороны, тот собирает только пищевые отходы. Остальные — доски для дачных участков, срубы, тряпки, бутылки, мусор из посольств — принадлежит обслуживающему персоналу свалки. Никто не посягает на их «компетенцию», ибо это жестоко карается. И потому «посторонние», когда попадаются бутылки, тряпки, аккуратно их отбрасывают в сторону, продолжая нанизывать на крючки заплесневелый хлеб, булки. Бывает, что находят даже свертки с выброшенными детьми, которых привозят в контейнерах с мусором.

Но что еще интересно — в Москве появилась каста иностранных бомжей. Нет, они не спят в мусоропроводах или подъездах домов. Они живут в гостиницах и трижды в день принимают пищу в ресторанных условиях. Благодетелем, который кормит и поит, является «Аэрофлот».

А все потому, что некие пассажиры, следующие транзитом через Шереметьево-2, сбегают со своего рейса. Это обычно жители Африки и Юго-Восточной Азии. Другие действительно следуют, допустим, в северную Европу. Но... либо-по фальшивым документам, либо просто без таковых. Вот и приходится пограничникам ссаживать нарушителей. А путешественники становятся персонами нон-грата. А сказать проще — бомжами.

Конечно, пограничниками предпринимаются все меры, дабы отправить лишних едоков подальше из России. Но не всегда этого желают непрошеные гости, а иногда им просто не позволяет продолжить путешествие здоровье. Вот и приходится службам рассовывать «туристов» по разным диспансерам.

Был случай, когда одна сомалийка прожила на «нейтральной полосе» аэропорта более пяти месяцев. Она даже научилась сносно говорить по-русски, откликалась на имя Света и была очень довольна трехразовым питанием. Спала в закутке зала на картонных коробках.

Да что там сомалийка. К российским бомжам как-то присоединился гражданин с американским паспортом. Русско-американская дружба строилась на общих алкогольных интересах. Будучи безработным в Америке, янки не рисковал промышлять кражами — можно было загреметь в тюрьму. А вот в России он быстро понял, что воровство и попрошайничество здесь нечто вроде традиции. «Маугли», как прозвали бомжи своего нового знакомого, быстро сошелся с бездомным контингентом, среди которых прославился благодаря умению играть в карты. Мелкие мошенничества, кражи на вокзалах и пустующих зимой дачах — американцу пришлось научиться всему этому, чтобы выжить в России. Его неоднократно задерживала милиция и быстро отпускала. Как и любой человек, плохо владеющий языком, Маугли активно жестикулировал. Его акцент истолковывался в этой ситуации как остаточное явление после излечения немоты. В конце концов в Москве совершенно справедливо рассудили, что у нас своих воров и мошенников хватает, чтобы еще их ввозить из-за рубежа. Американца отправили бомжевать на родину.

Многие нынешние бомжи потеряли прописку после отбытия срока в исправительном учреждении, когда их отказались принять назад родственники. Целое племя — самое неблагополучное и нежизнеспособное — образовалось с закрытием лечебно-трудовых профилакториев. Раньше государство заставляло своих пьющих граждан лечиться принудительно, а теперь алкоголики оказались предоставлены сами себе. Они не только попрошайничают на улицах, но и копаются в помойках и воруют по мелочи. Довольно часто становятся переносчиками заразных болезней, умирают без врачебной помощи в подвалах, на чердаках и, бывает, лежат там потом, разлагаясь, по несколько дней. Именно из-за них часто возникают пожары.

С такими абсолютно деградировавшими людьми милиции приходится тяжелее всего. К примеру, бомжевую «диаспору», поселившуюся на Ваганьковском кладбище, периодически разгоняют: всю компанию распихивают по автобусам и отвозят в спецприемники, где с ними проводят воспитательную работу. А потом снова выпускают на волю — до следующей облавы.

За счет бомжей в столице растет уровень преступности. Регулярно приезжающие «гастролеры» «работают», как правило, целыми землячествами, разделив сферы влияния. Одни предлагают автовладельцам покараулить машину возле магазина или ресторана (понятно, что если хозяин откажется от услуг, с его машиной может случиться что угодно). Другие ходят по электричкам, попрошайничают или обирают в открытую припозднившихся пассажиров. Третьи постоянно толкутся на рынках, рассчитывая на подачки или промышляя карманными кражами. Иногда бродяги пристают к цыганам и помогают им в их аферах. Например, продают на вокзалах поддельное золото.

Зимой бездомные буквально оккупируют пустые подмосковные дачи и живут там до приезда хозяев, вовсю пользуясь имуществом и продуктовыми запасами.

У кого-то эти люди вызывают чувство брезгливости, у кого-то жалость. Ясно одно: острейшая бомжевая проблема пока остается нерешенной.

И последняя группа нищих — это своеобразные бизнесмены, зарабатывающие на нашей сердобольности. У этих действительно достаточно высоки заработки и вполне благополучное существование, они организованы теневыми группировками, контролирующими кроме этого такси, частных торговцев, иногда проституток. Тут работают профессионалы, которые специально одеваются, гримируются, следуют четким инструкциям и правилам, работают в своих зонах под прикрытием «патронов» и милиции. Среди них есть и имитаторы убогих, настоящие инвалиды, которые вместо лечения предпочитают сохранять себя в инвалидном состоянии для заработка.

 

Школа

В свое время на страницах центральных газет замелькали публикации о некой мадам Одесской, которая эмигрировала с Украины в Москву. Актриса по профессии. И актриса по жизни. Мошенница высшего пошиба! Предприниматель, каких еще поискать. И если вы, честный милосердный гражданин, встретите около входа в метро «калеку-афганца» или «выкинутого на улицу охранника из президентских палатой» — не спешите бросать деньги в шляпу нищего. Это, скорее всего, актер из школы мадам Одесской, перевоплощенный в убогого нищего. Помните анекдот?

— Ужасно, наверное, быть калекой? — спрашивает сострадательная женщина, опуская монету в шляпу нищего.

— Увы, мадам...

— Но еще хуже, наверное, быть слепым?

— Гораздо хуже, — вздыхает нищий. — Когда я был слепым, мне кидали в шляпу черт знает что...

Ох, сколько же мы слышали о лихих перевоплощениях мошенников. И до сих пор, души сердобольные, обманываемся. Или рады откупиться? Бросая подаяние, как бы огораживаем себя от тех бед, что написаны на лице просящего. Трудно в жизни, но не дай Бог оказаться на этом месте. Хотя еще в начале века тот же Брехт говорил: «Всем известно, что люди (нищие) пользуются этим инструментом для того, чтобы тронуть сердца, а это, право же, не так легко. Чем состоятельнее человек, тем труднее ему растрогаться. Он готов заплатить любую цену за билет на концерт, который сулит ему долгожданное душевное волнение. Но и у менее состоятельного человека всегда найдется лишний грош, который он охотно истратит, чтобы расшевелить свое очерствевшее в борьбе за существование сердце той или иной незатейливой мелодией».

На звучание этой самой мелодии и рассчитывают воспитанники мадам Одесской.

Вот как описывает Ю. Вигорь в «Московской правде» встречу в школе мадам Одесской с мошенником-калекой:

«Приземистый, кряжистый парняга лет двадцати шести с искусно загримированным лицом, сплошь исполосованным синеватыми рубцами, с зияющим пустым глазом, смачно сплюнул, поправил пятерней свисающую на лоб мочальную прядь блестящих волос и плюхнулся смаху на колени, затем ловко скрестил ноги, как йог, обнажил голень в кровавых засохших струпьях и, раскачиваясь из стороны в сторону, стал хрипло, ненавязчиво подвывать:

— Привет вам, мирные жители, от минометчика двадцать седьмого ударного батальона Кантемировской дивизии. Пленный я был, в Чечне, поникали меня маленько, но пожалели. Собираю на дорогу домой и лечение. У богатых не беру, у нищих не прошу. Кто даст — тому воздается сторицей. Ты не деньги береги, дядя, сынов береги. И ты, товарищ очкарик переученный. Пусть лучше засудят за дезертирство живого, чем в гроб сырой некрашеный кинут. А я сам кидал всех начальников, и видел я их всех, как они меня в гробе корявом видели, эти стратеги македонские, завоеватели тридцать седьмой параллели, застрянь она у ихней глотке луженой... Ты не смотри, не пялься, ну чокнутый я, а ты б не чокнулся?

Просыпаюсь я, граждане, после взрыва, то ли контуженный, то ли недостреленный, а меня волокут куда-то, один сапог уже стянули, суки-мародеры, а во втором еще осталась курева заначка. Я как заору. Бросили, убегли. Потом другие пришли и вытащили на свет. Узнаю — чеченцы. А я не обижаюсь. Я сам к ним пришел. Ну, поникали маленько... Не убили же!..

— Ладно, хватит, завелся, — остановила Резаного мадам Одесская, — а почему про тик забыл? Почему не дрочишь головой? Ты же контуженный у нас, а не только чокнутый. У тебя левая щека дергаться должна. Можешь немножко заикаться и закидывать головку набок. Вот так, — изобразила она очень натурально»...

Ныне такие движения, как объясняла госпожа Одесская, называются «откидоном». Пророк Виктор Гюго, видимо, такого слова не знал, У него было другое определение — «падучая». Но, в основном, школа Одесской и школа нищих в «Соборе Парижской Богоматери по преподаванию мало чем отличаются. Сравним древнее мошенническое ремесло. У Гюго: „3абавник“ (на воровском жаргоне — нечто вроде солдата-самозванца), посвистывая, снимал тряпицы со своей искусственной раны и разминал запеленутое с утра здоровое и крепкое колено, а какой-то хиляк готовил для себя на завтра из чистотела и бычьей крови „христовы язвы“ на ноге. Через два стола от них „святоша“, одетый как настоящий паломник, монотонно гнусил „тропарь царице небесной“. Неподалеку неопытный припадочный брал уроки падучей у опытного эпилептика, который учил его, как, жуя кусок мыла, можно вызвать пену на губах. Здесь же страдающий водянкой освобождался от своих мнимых отеков, а сидевшие за тем же столом воровки, пререкаясь из-за украденного вечером ребенка, вынуждены зажать себе носы.» И вот что самое интересное. Во все времена хозяева школы для нищих старались не принимать на «учебную скамью» настоящих калек, естественных изувеченных и убогих, кому, казалось бы, сам Господь велел жить на милостыню. Мало того, сострадатель, дающий на хлеб какой-нибудь аккуратной бабушке-пенсионерке, никогда не догадается, что после своего трудового рабочего дня бабуля побежит сдавать часть выручки председателю «кооператива», дабы ее на другой день за укрытие доходов не выгнали с доходного места. «Нищие профессионалы», зарабатывающие в несколько раз больше тех, кого сама жизнь вытолкнула на паперть, смотрят на их пассивность с ехидцей и издевкой.

Настоящего пенсионера от мнимого отличить легко. У него, как правило, нет своей «истории падения». Они в основном сидят молча, выбирая из толпы понравившееся доброе лицо. И лишь тогда, когда этот человек поравняется с ним могут протянуть руку. Довольнотаки непрофессионально.

«Пенсионер-мошенник» держится куда увереннее. У него и легенда, связанная с бывшей работой в министерстве, и пара медалей позвякивает на лацкане заштопанного и заглаженного пиджачка. Он, если хотите и «Славянку» на гармошке сбацает. И «жена» при нем может пуститься в пляс. И на лицах таких ясно написано: «Нам трудно, но мы не выпрашиваем. Мы со всей своей худой жизнью веселимся сами и веселим других.

Нельзя стать «грамотным нищим» без соответствующей подготовки. Прохожие, как правило, лишь тогда обнаруживают сердобольность и великодушие, когда дорогу перегораживает попрошайка, пострадавший от войны или цунами, от извержения вулкана мм смерча, от политического переворота или землетрясения. При этом профессионалы-мошенники прекрасно знают, что убогая внешность естественного происхождения производит гораздо меньше впечатления, чем внешность, созданная двумя-тремя умелыми штрихами. Однорукий не всегда обладает способностью вызывать жалость своим убожеством. С другой стороны, более одаренным зачастую недостает культяпки. Тут требуется вмешательство.

В одно время в одном из подземных переходов стоял негрбомж держа «обмороженными руками» плакат, на котором безграмотно было написано, что он остался без средств к существованию после того, как попросил в России политического убежища. В выходные дни около церкви на Поклонной горе милая старушка вместе с «внучкой» просят милостыню всего лишь на лечение, дескать, пострадали в результате аварии на Чернобыльской АЭС.

Однажды небольшой конфуз произошел на кольцевой линии метро. На станции «Курская» в вагон вошла женщина с ребенком, ставшая уже «аксессуаром» нашего метрополитена. Как обычно, последовала трогательная история про похищенные деньги, голодную девочку и т. д. Деньги плохо, но давали. И вдруг посередине вагона из кармана бедной просительницы выпала... цельная пятидесятитысячная. По-видимому, такая ситуация у попрошаек не значится в списке штатных — женщина начала метаться по вагону и кричать, что «это подбросили», но суровый народ не принял оправданий. Бить, конечно, не стали, но посмеялись вдоволь.

Погуляешь по Москве, Питеру или другому крупному городу, насмотришься на мнимых нищих, и не стоит вечером усаживаться около телеящика, дабы узнать, какие катаклизмы происходят у нас в стране. Они, нищие-мошенники, не хуже нас следят за средствами массовой информации, дабы уже на другое утро переквалифицироваться в жертву терроризма или урагана, в мать, потерявшую сына на чеченской войне, или умершего по недосмотру врачей от аппендицита.

Ах, как могут вышибать слезу дети! Маленькие мошенники лучше, чем таблицу умножения, заучили способы выколачивания денег у населения. Наверное, почти каждый автовладелец становился жертвой их маленьких хитростей. Вот стая оборванных мальчуганов на бензоколонке готова передраться, дабы кому-то из них первому засунуть заправочный шланг в ваш бензобак. Другие на перекрестках пшикнут «Секундой», размажут грязь на лобовом стекле и просовывают руку за гонораром. Работа сделана. А не заплатишь,. так могут треснуть чем-нибудь тяжелым по кузову, и врассыпную.

Смекалка, как добыть денег, у подростков работает как химическая реакция при помощи катализатора. В нашем дворе каждое утро группа подростков уходит кататься на иномарках и к вечеру возвращается с полными карманами денег. Дело в том, что перекрыв одну из улиц на дорожный ремонт, ни строители, ни работники ГАИ не позаботились сделать указатель, показывающий объездную дорогу. Преимущества такой халатности и использовали 10-15-летние пацаны. Подсаживаясь в машины, они дворами выводили их владельцев на нужную дорогу. Такса — доллар, или в рублях по курсу.

Есть с десяток способов, вызубренных на тусовках и отработанных на практике, по добыванию денег. Каждый подросток знает, что можно из ученика-отличника переквалифицироваться в этакого просильщика. При этом важно «нарваться» на улыбающегося иностранца и без комплексов начинать долдонство типа «Дай, капиталист чертов, денег на... (Макдональдс, мороженое, „жвачку“, пирожок)».

Другие, копируя цыган, выходят на людное место с каким-нибудь еще не до конца спившимся бомжем или тунеядцем в роли отца семейства. При этом, конечно, и одежда, рваная и замызганная, показывает, до чего они докатились в результате перехода российского государства на капиталистический путь развития.

 

Музыканты

Ну, а если кто-то когда-то обучался играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, — то тут уж все карты в руки. Дающие не простят халтуры взрослому просящему музыканту. Зато ребенку, взявшему фальшивую ноту на детской гармошке, трубе или гитаре, — заплатят сполна. Нет, песни типа «по приютам я с детства скитался» уже не модны и никого не разжалобят — больше дохода принесут политические частушки или современные шлягеры.

Нищий с музыкальным инструментом в руках — это уже другая категория. Это уже высшая ступень пилотажа. Пусть это будет гармонист, саксофонист, гитарист или виолончелист, но без определенного репертуара много денег не соберешь. А это в первую очередь «Прощание Славянки», «Полонез Огинского», «Подмосковные вечера». Во вторую — песни военных лет типа «Синий платочек», у гитаристов в обязаловке произведения из репертуара Высоцкого. Есть нищие музыканты, специализирующиеся по транспорту. Есть музыкальные бригады, поднимающие настроение в подземных переходах или около метро. Но у «игрунов» жизнь не легкая. Журналист «АиФ» Юрий Леонов очень динамично пересказал исповедь уличного музыканта.

«Метро. „Серп и молот“. Разложил стульчик. Расстелил чехол для подати. Растянул шарманку. Женщина: „И не стыдно собирать мелочевку? Шел бы работать на „Серп“, чем здесь побираться!“ „Чего к парню пристала? Зарабатывает, как умеет, не ворует же!“ — заступается молодой парень и отваливает сотню. Женщина, поверженная столь весомым аргументом, спешит ретироваться.

«Слуш! Што ыграл?» — спрашивает кавказец. «Чардаш», — отвечаю.

«Ручка дай! Запиши адрэс, што ыграл». Пишу: «Чардаш». Кладет 200. Поддатый хохол заказывает «Распрягайте, хлопцы, коней». Кладет 100. Кавказец — «Чардаш» и кладет 200. Хохол — опять «Кони». Кавказец — «Чардаш»... Кручусь, как пропеллер.

Еще один: «Прощание славянки» давай». Даю. Кладет 100. Вдруг удар по черепушке! «Медленнее играй! Не выводи!» Какой-то мужчина в длинном кожаном пальто ставит к моему стульчику листовку из твердой бумаги. Молча исчезает. Кошу на нее взглядом: общество «Память», обращение к гражданам России. Пускай, думаю стоит. Может, пригодится...

«Третьяковка». Играю у входа в метро. Листовку ставлю рядом.

Эмблему герба — напоказ. Шпарю марши. Проходящие мимо косятся то на эмблему, то на листовку. Некоторые смотрят одобрительно, подбадривающе, не забывая подкидывать бабки. Подходит мент. Берет листовку. Читает. «Вы что, из этих?» — «Представьте себе!» — «Вообще-то здесь играть не положено».

«Китай-Город». Слева занято. Аккордеонист какой-то жужжит.

Пойдем направо. Слава Богу, свободно! Расположился. Пилю. Минут через сорок подкатывает аккордеонист. Лет 60, с брюшком. «Коллеге привет! Иди на мое место — там лучше кидают». Перешел на его место. Минут через пять мент, тихо: «Пройдемте для проверки документов». В отделении. «Документы есть?» — молодой старшина, за главного, наверное. «Параграф 11, пункт 2: игра на музыкальных инструментах на территории метрополитена запрещена» «Распишитесь здесь и здесь. С вас штраф...» «Цветной». Гну свое, да что толку! Картина та же. Опять мент. Но без привода в отделение. Попросил исчезнуть, Посоветовал на Белорусский.

На Белорусском. Перрон. Сел между бюстами Ленина и Маркса (старое местечко). Подвалили два омоновца: «Закрой поддувало!» Да вы что, ребята! Совсем житья не стало! В метро нельзя. В переходах и на перроне тоже. Где играть-то?

На Курском. Протискиваюсь между лоточниками. Толкаю углом аккордеона «менталитета». Тот соответственно толкает меня. «А полегче нельзя? Я же не нарочно». — «Документы есть?» — «Пожалуйста». — «Прешь, как лось! Могу и зубы пересчитать!».

Домой приехал взвинченный. Ну и денек, господи! « Музыкальное попрошайничество очень развилось в последние годы. Бывает, что воры и хулиганы грабят музыкантов. Мафиози обкладывают данью. И все равно носить с собой барабан — дело выгодное.

А этот случай в свое время обошел страницы почти всех центральных газет. Дело в том, что у уличной музыкантши воры украли уникальную в своем роде скрипку, стоимость которой по самым приблизительным подсчетам зашкаливала за полмиллиона баксов. Историческая скрипка была изготовлена в 1720 году Давидом Тахлером, учеником знаменитого Антонио Страдивари.

Исторический инструмент в Санкт-Петербург привезла известная 68-летняя скрипачка Лида Рубоне — заслуженная артистка Латвии. Из-за крайне стесненного материального положения она решила покинуть Латвию и переехала жить в Северную Пальмиру.

В Санкт-Петербурге Рубене сняла квартиру. Зарабатывала артистка на жизнь тем, что играла на скрипке возле Петропавловской крепости (там неплохо подают туристы-иностранцы).

И вот однажды, когда женщина возвращалась домой, к ней подбежали двое молодых людей. Преступники стукнули скрипачку по голове, выхватили из рук футляр со скрипкой и скрылись.

После долгих поисков бандитов все же удалось задержать на одной из квартир. Предварительное расследование показало, что грабители обратили внимание на старушку-нищенку, играющую на скрипке у Петропавловки и решили ограбить ее. Интересовал их, правда, не инструмент, а выручка, которую Рубене тоже прятала в футляр.

Когда воры открыли футляр, их ждало глубокое разочарование.

В этот день скрипачка успела заработать всего 100 тысяч рублей и 4 доллара. Деньги преступники сразу прокутили, а скрипку (не подозревая о ее ценности) спрятали на стройплощадке.

Однажды попробовала стать нищей журналистка из «Московского комсомольца». Судя по ее отчетупубликации, подавали не часто. Пробовала просить около Макдоналдса, возле парадного подъезда Государственной Думы, около Интуриста. Всего-то на отдых в... Майами, как было написано на плакатике. Секрет в том, что акция сразу была обречена на провал. То, что «демарш» был фарсом — люди догадывались сразу. Поэтому стражи порядка «по долгу службы» быстро выпровождали даму-дилетанта в нищенском деле и от Госдумы и от дверей Интуриста.

Нищий же профессионал может работать в любом месте. Во-первых, знает, кому надо дать. Вовторых, уже личный опыт подсказывает, как и в толпе находиться на виду, и в то же время не бросаться в глаза милиции. Он прекрасно различает языки и знает, что французы, немцы, англичане практически не подают. Скупердяи. Зато американцы, испанцы, итальянцы, лица кавказской национальности почти никогда не кидают в шляпу купюры мелкого достоинства. Удача, если кто-нибудь из приезжих из-за «бугра» гостей попытается сфотографировать или снять на камеру немощь и убогость. Тут уже действует не конкуренция, а солидарность нищих. Они объединяются и могут припереть иностранца к стенке: или давай откуп или вдрызг разлетится камера. Как, мол, смеешь позорить страну Россию, подрывать ее авторитет и могущество!... Действительно негоже.

 

Запись в нищие производится...

Между прочим, способность к попрошайничеству в последнее время стали проявлять и многие российские граждане. Красивая девчонка ищет спонсора, чтобы стать топ-моделью. Кандидат наук ищет спонсорскую фирму, дабы она оплатила ему проживание в Москве, пока он не защитит докторскую диссертацию. Десятки тысяч граждан ходят по государственным и коммерческим учреждениям, чтобы что-то выпросить, получить, завладеть. Здоровые люди ссылаются на бедственное положение, клянут государство, якобы только оно виновато в их бедах и просят, просят...

Возьмем, к примеру, вкладчиков «пирамидальных» фондов. Одни продали квартиры, машины, сняли все деньги со счетов Сбербанка и вложили их в мифические доходные акции. Только для того, чтобы одним махом сделаться богатыми и больше никогда в жизни не напрягать руки и мозги. Но инвестиционная фирма сама на их глупости погрела рук, и вкладчики остались ни с чем. Что делать? И идут обманутые с протянутой рукой, обвиняя всех и вся, но только не себя. А ведь именно их план был — разжиться на халяву.

В последнее время объявилось много благотворительных фондов, которые сразу же осадили просители. Просят международные организации посодействовать в путевке за рубеж. Другие, ссылаясь на родителей-инвалидов или участников той или иной войны, требуют выделения бесплатной квартиры, машины, санаторной путевки. Нет, не для родителей — для себя.

Однажды благотворительная организация решила помочь в получении квартиры семье, пострадавшей от стихийного бедствия. Нашлась квартира, которую и решили купить. Но в это время подсуетилось государство и выдало пострадавшим льготную благоустроенную жилплощадь. Так как повели себя пострадавшие? Они опять явились в благотворительный фонд и попросили: дескать, если квартирой обеспечило государство, то вы купите какую-нибудь иномарку на такую же сумму.

Нищих в наших городах развелось действительно много. Но далеко не все сидят без копейки. Далеко не все больные и инвалиды. И очень многие не могут найти себе работу не потому, что это трудно сделать, а потому, что они просто не хотят ее искать. Да чего греха таить, многие и раньше не хотели работать, но зато всегда умели урвать бесплатный кусок у государства. Теперь, когда у государства просить стало нечего, они переметнулись к богатым фирмам и благотворительным фондам. И, между прочим, заработок у новоявленных нищих стал нисколько не меньше, чем у хорошего специалиста, кующего свое счастье трудом. Да и ссылки на безработицу неуместны. Наоборот, в печати то и дело появляются объявления «Требуется, требуется...» Но армия сознательных тунеядцев не желает идти на заводы и фабрики. Гораздо легче просить милостыню. И мы подаем, совсем забывая, что наши пожертвования только развращают просящих. И тем самым усиливается профессиональное нищенство. Я уже не говорю об унижении народа в целом, как дающих, так и берущих.

Журналистка «АиФ» Н. Желнорова приводит такие факты:

«... В местной церкви прихожанам дают адреса людей, которые нуждаются. Собираю сумку с едой, вещами, иду к одной женщине-инвалиду и вижу квартиру, забитую приношениями. Там на 56 семей всего хватило бы.

... Одна участница войны перед праздником требовала немедленного подключения к ее делу газеты, чтобы ей выделили, как и в каком-то другом округе, бутылку шампанского. «Но вы же не пьете, милая, у вас же давление». — «Не ваше дело, тем дали, так и мне извольте».

Сейчас к этому мы слегка привыкли. А вначале с куклой Барби были в шоке. Чудесное письмо написала тогда юная леди: «Мечтаю о Барби. Сплю и вижу. Жить не могу!» И письмо опубликовали, и Барби купили. Отвезли, а у девочки — аж семь кукол! Ладно, хорошо, но у какого-то скромного ребенка — ни одной!...

И что стало очевидным? Чем сильнее нужда, тем человеку бывает тяжелее просить.

... На московских улицах на каждом шагу — просители подаяния. Много молодых, крепких, которым еще работать, да работать. И рядом с ними на Чистых прудах вижу старую женщину на костылях, которая не просит подаяния, а продает газеты. Уж ей бы сам Бог велел, так нет — достоинство не позволяет.

... Получила письмо от одного нашего читателя. Клял он новые порядки, приводил в пример свой скромнейший бюджет. Читать такие письма невыносимо. Послала ему сколько-то денег. Через некоторое время перевод приходит обратно с горькими словами: «Я не для того письмо писал, чтобы выпросить денег, а чтобы душу излить». До сих пор стыдно, что унизила его, да еще заставила человека тратиться на обратную пересылку...» Нищие, нищие... Кому помогать? Кого вытаскивать из нищенской трясины? Это дело каждого... Но важно в этом не переусердствовать. Ведь может случиться так, что, обманувшись, мы добавим состояния откровенному мошеннику, а человек, действительно нуждающийся в помощи, останется ни с чем. Потому что не протягивает руку — ему стыдно.

Потому что у него еще есть достоинство и гордость.