Егор вернулся в отдел уже после обеда. Лынев доложил, что после ухода Егора Антонину приходил проведать Левшин. Разговора как такого между ними не состоялось. Он уговаривал ее уехать на Волгу, там зажить по-новому, она молчала. Он принес ей две плитки шоколада, бутылку яблочного сока. Сок и шоколад отправлены на экспертизу.

Миков доложил, что Левшин очень нервничает, ходит мрачный, запирается у себя, в комнате дежурного, и никого не впускает. Штора тоже плотно занавешена. Похоже, что готовится к побегу. Егор медлил, не зная, что ему предпринять.

В шесть снова позвонил Миков. Левшин работает, но его, Микова, засек и неизвестно что может выкинуть.

— Что ты предлагаешь? — спросил Егор.

— Надо брать, Егор Гордеич, в ночь уйдет! — вздохнул Миков.

— Та-ак!.. Буду собирать всех! — Егор бросил трубку. Не успел он подняться, как ворвался Сергеев, поставил на стол баул с драгоценностями.

— Во! Бублики! В бане в трубе, сволочь, хранил! — выпалил радостно Василий Ильич, раскрыл баул: кольца, серьги, украшения грудой лежали внутри. — А ты гляди, что на низу! — Сергеев разгреб драгоценности и вытащил пузырек с белым порошком. — Тот самый, что Бугрову подсунул! Головой ручаюсь!

Егор не выдержал, сорвался. Велел отнести баул на место и писать объяснение, на каком основании он самолично, не имея на это никаких прав, произвел обыск, а пока Егор отстраняет его от работы.

Сергеев побагровел, но Егор уже гнал его вон.

— Все, надоело! — рубанул рукой воздух Воробьев. — Надоела твоя партизанщина, Василий Ильич! Или до сих пор ничему не научился?! — кипел Егор.

— Неужели выгонишь, рука не поднимется на того, кто тебя спас тогда, в девятнадцатом?! Да не подними тогда я отряд, не возьми город мы, гнить бы тебе в земле! Опомнись, Егор!

— Иди отнеси баул на место, я отстраняю тебя от участия в операции, — глухо проговорил Егор.

— Э-э-э-х, бублики! — Сергеев вышел, так хлопнув дверью, что посыпалась штукатурка.

Позвонил Лынев, сообщил, что в бутылке сока обнаружены частицы такого же вещества, что и ранее в крови Мокина. Сообщение о данных химанализа из Свердловска запрашивается. Егор приказал ему взять Семенова, понятых, экспертов и произвести обыск дома у Левшина. Потом он позвонил на вокзал Чекалину.

— Будем брать Левшина через двадцать минут, — сообщил он. — Подключайте к наблюдению Рогова. Я выхожу!

Он вышел на крыльцо, запер на ключ отдел. Остановился, усмехнулся, вытер рукой лицо. «Антонине надо будет помочь, — подумал он. — Она нарочно ему отказала, чтобы его не запятнать. Вот уж натура! В кого только? Мокин всего боялся. В мать?.. А что он-то? Что, Егор Гордеич, скажешь?.. Когда враг, даже такой, как Левшин, то его рано или поздно, но можно поймать, уличить, а вот себя в таких деликатных вещах не всегда поймаешь за хвост. Ведь она понимает, какие последствия относительно ее могут быть. Шутка ли, отец — враг народа! Прав ли он с Сергеевым?.. Неизвестно. Был бы Виктор Сергеевич, он рассудил. Но тут хоть ясно одно: страдает дело. Если кто увидит, как Сергеев затаскивает обратно этот баул, то вполне могут сказать, что ОГПУ подбросило его Левшину. А драгоценности да порошок уже улики серьезные, повод для ареста. Если не извести, не вытравить у Сергеева эту черту, то надо его убирать из отдела».

Миков встретил Егора на перроне.

— Где он? — спросил Воробьев.

— Был у себя…

— Заперся?

— Да вроде… Не пойму. Свет горит, а тихо, точно и нет никого! Подозрительно, — сбивчиво пояснял на ходу Миков. Они подошли к двери дежурного по станции, постучали. На стук никто не отозвался. Из-под дверей пробивалась полоска света.

— Зови начальника вокзала, пусть открывает!

Миков убежал, привел начальника вокзала Мокшанцева, маленького, бритоголового, с большой головой. Мокшанцева боялся даже Щербаков.

— Николай Иваныч, откройте или попросите Левшина выйти, он заперся, — предложил Воробьев.

— А что такое? — нахмурился Мокшанцев.

— Вот ордер на арест. — Егор показал ордер.

Мокшанцев прочитал ордер, пожал плечами.

— Чушь какая-то! — заявил он. — Левшин — лучший работник у нас. Хватаете всех подряд, а потом до гибели доводите…

— Так-так-та-ак! Вы отказываетесь нам помочь? — холодно спросил Егор.

— Да нет, я… — Мокшанцев направился к комнате Левшина. — Николай Митрофанович. Это я, Мокшанцев, откройте!

Ответа не последовало.

— Николай Митрофаныч! — крикнул Мокшанцев.

— Есть другая дверь из дежурки? — спросил Егор.

— Да, но она заколочена была, с кассой соединялась, — почесал затылок Мокшанцев.

— А касса куда выходит, наружная дверь есть?! — вскричал Егор.

— Да, прямо на перрон… — пробормотал Мокшанцев.

Егор выскочил на перрон, подскочил к двери кассы, открыл ее. На столике лежала без сознания кассирша.

— Мокшанцев, займитесь кассиршей! Миков, Чекалин, за мной! — выхватывая наган, крикнул Егор.

Он добежал до конца перрона, огляделся. Никого не было. Часы показывали семь тридцать вечера. Поездов в течение этого часа вроде быть не должно. Иркутский до Москвы в девять тридцать. На восток пассажирский еще позднее… Егор вдруг вспомнил о бауле. «Ну, конечно, без него он никуда не денется!» Подбежали Миков и Чекалин. Егор спрятал наган в карман.

— План такой: Миков остается здесь! Но не на станции, а чуть подальше, он попытается уехать, деваться ему некуда. Свяжись с милицией: пусть поднимут всех, везде поставят заслоны. Предупреди: вооружен! Мы с Чекалиным к нему домой! Все!..

Левшин уже торопливо шел мимо пакгаузов к улочке, ведущей вниз, чтобы попасть к дому со стороны огородов, так как кто-то из огэпэушников наверняка сидел в доме напротив. Левшин свернул за угол последнего пакгауза, когда навстречу ему выскочил Рогов. От неожиданности оба растерялись, и Рогов тут же выпалил:

— Ты куда это? — Рогов даже вспотел от такой встречи.

— А тебе чего? — усмехнулся Левшин. — Вроде не подчиненный!

— Да мы, это, человека одного ищем, кража свершилась, — заюлил, соврал Рогов, оглядываясь по сторонам и расстегивая торопливо кобуру нагана.

Уловив это, Левшин всем телом вдруг подался вперед и сильным ударом сбил Рогова с ног. Рогов упал, откатился к стене пакгауза и тут же вскочил на ноги, выхватив наган.

— Руки! — прохрипел Рогов. — Контра!.. Сволочуга!.. Долго же мы тебя ловили, а ты вон где окопался!.. Руки! Ну?!

Левшин медленно поднял руки и вдруг стал оседать, выпучив глаза и хватая ртом воздух.

— Ты чево?.. Не балуй, ну?! — забеспокоился Рогов, таращась по сторонам.

Левшин рухнул как подкошенный на землю, захрипел, забился в судороге. Пена выступила изо рта.

— Вот черт! — выругался Рогов, засовывая наган за пояс и не зная, что предпринять: то ли бежать за помощью, то ли действовать самому.

— Ну чево опять с тобой?! — Рогов подошел к Левшину, перевернул его, стал расстегивать гимнастерку, наклонившись над ним. Левшин, мгновенно сориентировавшись, выхватил из-за пояса Рогова наган и головой, подпрыгнув, ударил Рогова в лицо, опрокинув его на землю. Вскочил и что есть силы ударил сапогом в голову. И еще несколько раз, так что Рогов затих.

Левшин затащил его в пакгауз, закрыл дверь. Вышел, поднял фуражку. Огляделся. Выбросил ее тоже в пакгауз. И неторопливо, засунув руку в карман пиджака, направился к дому.

Баул спрятан в бане, это он помнил, но идти туда сам не рискнул. Добрался до Валета, вытащил его, приказал взять баул и принести его к последнему пакгаузу, где он встретил Рогова. Валет поворчал, но за баулом отправился. Левшин выбрал удобную позицию во дворе Русанова и стал наблюдать.

Едва Валет вышел с баулом из бани, как его тотчас взяли. Левшин видел это сам и зябко поежился. Деньги у него еще были, по пути выгреб, слава богу, все из ящиков кассирши. На первое время хоть есть. Левшин взглянул на часы: восемь ноль пять. Иркутский через полтора часа.

Егор затащил Валета в дом Левшина, выложил на стол наган.

— Где он? Ну?

— Он сказал, будет ждать у последнего пакгауза… — пролепетал Валет, глядя на наган.

— Надо бежать! — метнулся к двери Чекалин.

— Туда он не придет… — Егор усмехнулся.

Он прошляпил, проиграл, это без сомнения. Левшин наверняка проверил бы, сам убедился, что Валет взял баул и теперь идет к пакгаузу, и что за ним нет хвоста. Только тогда он пошел бы следом. Надо же так глупо попасться на крючок! Чего стоило бы устроить засаду в бане и заставить Валета пойти с баулом к пакгаузу, там Левшина и взять. Откуда же он мог наблюдать за ними? Из дома Русанова? Да, пожалуй! Дом стоит пустой, можно там и переждать…

— Приказ такой! Семенов, Валета в камеру, баул в сейф, милицию на проезд Коммунаров, оцепить с двух сторон. Я, Чекалин и Лынев к дому Русанова… Пойдем и обход!

Левшин достал уже папиросу, чтобы закурить, но вдруг насторожился. Этот Воробьев не Сергеев, он быстро поймет, что я, прежде чем бежать к пакгаузу, удостоверюсь в надежности Валета. А откуда я еще могу наблюдать за своим домом? Значит, надо смываться. Куда только? Левшин вспомнил: два дня назад в клубе железнодорожников столкнулся с учительницей, женой Бугрова. Она взглянула на него так, словно узнала. Где он мог раньше ее видеть? Когда? Она, кажется, из дворян… Но больше все равно идти отсюда некуда… А там искать не будут.

Егор Левшина в русановском доме не застал. «Неужели все-таки побежал к пакгаузу? Со страха мог забыть и о предосторожности»… Егор походил по русановскому двору, стараясь отыскать хоть какую-нибудь примету недавнего пребывания здесь Левшина, но не нашел. Лето, вечер…

— К пакгаузу! — бросил он и первый побежал к вокзалу.

Нина не успела открыть дверь, как Левшин вломился, набросил крючок с обратной стороны.

— Что вам нужно?

— Тихо! — он грубо сжал ей рот. — Пикнешь — пристрелю. Кто дома?

— Сын… — прошептала она в страхе.

Они прошли в комнату. Илья рисовал, навалившись на стол.

— Здрасьте, — увидев Левшина, вежливо проговорил он.

— Здравствуй, — Левшин спрятал револьвер. — Чай есть? Хлеб, масло? Что-нибудь поесть! Быстро! — Левшин взглянул на часы: восемь двадцать.

Около пакгаузов Егор никого не нашел. «С кем он еще водился, кроме Мокина? — подумал Егор. — Бежать в лес из города бессмысленно. Железная дорога — это хоть какой-то выход. Хотя кто его знает, может быть, за годы жизни в Краснокаменске он приготовил себе убежище, обязан был приготовить. Однако в такие минуты любой преступник стремится подальше уйти от преследователей».

— Все на вокзал! — приказал Егор.

Миков сообщил об убийстве кассирши, похищении денег, исчезновении Рогова. Егор приказал Лыневу привести Антонину в ОГПУ.

— Как арестованную? — спросил Лынев.

— Попросить ее прийти в отдел, — повторил Егор. Воробьев рассказал Микову о том, как они упустили Левшина.

— У кого он в Каменске? Знать бы! — проскрежетал зубами Егор. — Пойду поговорю с Антониной. Останешься с Миковым! — бросил Воробьев Чекалину.

Левшин съел все, что ему принесли. Захотелось спать.

— Чаю! — приказал он.

На часах — восемь пятьдесят. Через десять минут надо уходить. Оставлять ее в живых?..

— Ты узнала меня? — спросил он, когда Нина принесла ему чай.

Солгать она не смогла, хотя каким-то чутьем вдруг поняла, что правда сейчас для нее убийственна. Но секунды колебаний затянулись, и она проговорила:

— Да, я видела вас в Екатеринбурге…

— В офицерской форме?

— Да…

— Где? — спросил он.

— Мой отец адвокат, и вы…

— Помню, — оборвал он ее.

Егор взглянул на часы: девять. Иркутский через полчаса. Антонина сидела в кабинете, они пили чай.

— Вспомни, Тоня, может быть, он с кем-то дружил, ходил в гости, просто проводил время?..

Она помолчала, вспоминая, потом качнула головой.

— Не помню… Ни с кем, вроде бы…

— Куда он хотел уезжать?

— В Сарапул на Каме…

— Почему в Сарапул?

— Не знаю…

— Подарки дарил?

— Да… Кольцо с камнем один раз и брошку… Дома остались…

— А по воскресеньям, что же, он дома сидел?

— Читал, у него книг много на чердаке в сундуках…

— Почему на чердаке? — не понял Егор.

— Я тоже не понимала, — она пожала плечами. — Толстого… Книги Толстого, Пушкина, правда, еще те, царского времени, хотя того и другого в школе проходят, но он боялся чего-то…

— Ну читал, а еще?.. — допытывался Егор.

— На охоту с папаней… — Антонина запнулась. — Два раза…

— А ружья откуда?.. — спросил Егор.

— Не знаю…

— Еще?..

Антонина помолчала, вспоминая.

— Вроде, все.

Левшин спешил к вокзалу. Они дежурят везде: на разъезде, у пакгаузов, у водонапорной башни. А он сядет в поезд на вокзале. Проводники все его знают. Укроют, он найдет такого, кто пожадюстей, кто и родную мать продаст, такие еще остались. Какая прекрасная мысль ему пришла переодеться в костюм Бугрова. Тот был щеголь. Галстук, шляпа. И разом посчитался за все. Мальчишку жалко, но все равно в России этой его сделают большевиком. Жаль, что не удастся посчитаться ему с Сергеевым. Вот кого он бы помучил всласть. Да и Воробьев не лучше. Рубашка с галстуком натирают шею. «Как денди лондонский одет…» Бог даст, и оденется.

Иркутский уже стоял под парами. Две минуты до отхода. Левшин прошел к вагону. Проводник не узнал его и хотел было задержать.

— Архипыч, ты чего?.. — улыбнувшись, проговорил Левшин, рука уже потянулась к нагану, но проводник заулыбался, пропустил, и Левшин легко запрыгнул в вагон, заметив боковым зрением крепыша чекиста, разгуливавшего по перрону. Он, кажется, ничего не заметил.

Но Миков засек щеголя в светлом костюме и шляпе, который почему-то зашел в вагон без билета, однако Левшина в нем не признал. Взгляд его уже цеплялся за других, а в памяти все еще стоял щеголь непонятно почему… Миков хотел уже отделаться от него, как вдруг вспомнил: точно в таком же костюме и шляпе щеголял Бугров. Что же выходит? Либо в городе двое имеют такие костюмы, либо…

Иркутский свистнул и стал медленно уходить с перрона. Мелькнул вагон, в который заскочил щеголь.

Выбежал на перрон Воробьев.

— Ну что? — вне себя выкрикнул он.

— Я проверю! — бросил Егору Миков и, догнав последний вагон, вскочил на подножку. Левшин наблюдал за всем из окна и брезгливо поморщился, увидев, как вскочил в вагон чекист. До вагона, в котором Левшин находился, идти минут двадцать, время есть, и, конечно же, ничего не стоит этого оперативника убрать. Но тогда в том же Кунгуре или Перми набежит целый рой чекистов. Что делать? До Кунгура два часа. Сейчас бы поспать, черт его возьми! А что с Архипычем делать? Мужик он честный, продаст ни за грош. Но и убьешь, тоже все поймут…

— В Москву, Митрофаныч?.. — весело спросил Архипыч.

— Туда, туда, — кивнул Левшин.

— Да, лето, едрена вошь, тут бы с удочкой на бережку, а вот трясись, некому, грят, подменять!

— Бригадир кто? Викулов? — перебил его Левшин.

— Он самый! — кивнул Архипыч.

— К нему зайду… — проговорил Левшин, двинулся в тамбур, но остановился: нет, так оставлять нельзя, продаст…

Левшин вернулся, углядел нож в купе на столике.

— Слышал про аварию-то на Западной дороге? — увидев снова Левшина, спросил Архипыч, — в платформу Алабьино самолет врезался, да какие-то чины летели, говорят, чуть ли не главнокомандующий армии!

Левшин огляделся. Из соседнего купе спешил к Архипычу молодой проводник. «Повезло старому хрычу!» — исчезая, прорычал Левшин.

Он спрыгнул на повороте, пассажирский сбросил как раз скорость, и Левшин даже не упал, так удачно все вышло. Проводив последний вагон и оглядев светлый костюм и шляпу, Левшин усмехнулся: наряд для гроба, не иначе. Ухнул в ночном лесу филин, и Левшин вздрогнул, взглянув на часы: 23.30. Пусть его ждут в Москве, встречают с оркестром, он этим лапотникам еще утрет нос! Терциум нон датур. Третьего не дано.