СОЮЗ ЧЕТЫРЕХ

Ирине снился привычный сон.

Зеленые листья, выделывая в воздухе занятные фигуры, не торопились спикировать на грязную землю. Они долго-долго кувыркались, сталкиваясь и разлетаясь, споря друг с другом за лучшее место, как будто есть оно, это «лучшее место». Его и на земле-то нет, разве что под землей…

«Зеленые, опять зеленые! Ну почему они такие зеленые? Они должны быть желтыми и красными, эти листья, осенние до боли, до зябкого чувства в плечах, до мелкого похлюпывания неглубоких луж под ногами».

Навязчивый сон волнует Ирину, не дает покоя своим тайным смыслом. И это утро не стало исключением: она проснулась и несколько минут смотрела на нефритовую фигурку черепахи, уже который год пытающуюся переползти крохотный столик возле кровати. Каждое утро с поразительным постоянством Ирина просыпалась на правом боку и встречалась с мудрым черепашьим взглядом, пытаясь разгадать очередной загадочный сон.

По другую сторону ничего интересного не было.

Только муж.

Ирина закрыла глаза, опустила ноги на пол и попыталась нашарить тапочки. И как всегда их не оказалось. Пришлось просыпаться окончательно, босиком бродить по комнате, собирая тапочки, свои карандашные эскизы и мужнины черновики рукописей. Последних оказалось несметное количество. Ирина мысленно выругалась. У них с Олегом давно действовал договор: за завтраком высказывать мнение о вчерашних трудах. С Ириной все просто, ее работы можно просмотреть быстро, чего не скажешь о многостраничных мучениях ее благоверного. Учитывая, что сам он последнее время жил на пособие и за счет молодой супруги (на доходы от редких продаж картин и немногих заказов на оформление интерьеров), Олег поздно ночью сочинял краткий обзор «наваянного» за день. «Краткое» иногда разъезжалось на десяток страниц.

Сегодняшнее резюме не стало исключением. И опять муж трудился над переосмыслением своих законченных работ, не понятых (точнее, с испугом отвергнутых) издательствами нашей страны и некоторыми зарубежными, приславшими отклики самого оскорбительного содержания.

В числе отвергнутых оказались и трагикомедия из жизни обитателей спортивного лагеря анархо-нудистов, и драма о «поклонении Икс» — поиск движущих сил сексуальной контрреволюции в спальных районах больших городов и младших классах средней школы, и памфлет об «идеологической спирали», что пронзает земной шар и затягивает в образовавшуюся воронку все человечество.

Не стала исключением и последняя работа Олега — гротеск-эссе о некоем лысом либерале, занимавшемся поиском истины в компании с негром-любителем, физиком-самоучкой, наркоманом-нетрадиционалистом, аристократом-наемником и еще каким-то уж совершенно непонятным «девственником полнолуния», который в результате образовавшегося карточного долга становился китайским императором.

Издательствам не нравились решительно все творения Олега.

Понятно, что странные темы и причудливые сюжеты занимали все свободное время мужа Ирины. Для растяжения времени Олег прибег к простейшему способу — стал профессиональным безработным, искренне полагая, что, раз ему платят пособие, значит, государство надеется, что он сумеет на него прожить. Ирина любила мужа таким, какой он есть, и не старалась его разубедить. Олег же не забывал есть регулярно, и аппетит у него сохранялся дай бог каждому. Жена выбивалась из сил, участвуя в конкурсах, обивая пороги в поисках заказов, проталкивая работы на выставки. Ирину повсюду вежливо встречали, восхищались вкусом и талантом, но отклоняли услуги по причине «отсутствия необходимости».

В коридоре она на секунду задержалась у зеркала, недовольно обменявшись взглядом с собственным отражением. Из зеркала на нее уставилась нервная особа среднего роста, тоненькая, бледная, с большой копной пушистых рыжих волос.

Собственно, особых причин расстраиваться не было. Природа милостиво обошлась с Ириной, целиком взвалив на себя заботы о ее внешности и позволив ей тратить образовавшееся свободное время на творческие поиски.

Ирина вздохнула и, рассеянно приведя себя в порядок, переодевшись в джинсы и короткую маечку, направилась на кухню, по пути постучав в дверь сыну. Ответом стало неразборчивое бурчание.

Между мамой и сыном шла тихая война с тех самых пор, когда тот убедился, что его имя вызывает ядовитые насмешки приятелей и отпугивает даже малосимпатичных девчонок. Все дело в том, что при рождении ему дали имя Винсент, естественно, в честь Ван Гога. Решающее в жизни подростка событие произошло по настоянию Ирины, легко сломившей слабое сопротивление мужа. Очевидно, именно поэтому Винсент проникся сочувствием ко всем отверженным в мире животных. Звери его поняли и платили взаимностью. Особой популярностью он пользовался среди чешуйчатых, пресмыкающихся и прочих земноводных и членистоногих. Они просто липли к нему.

Последнее Ирина не находила приятным, хотя не противилась выбору сына. Винсент стал членом всех зоологических кружков и обществ покровительства животным в радиусе двух километров от дома. Ирина боялась заходить в его комнату. Там всегда кто-то ползал, прыгал или ковылял. Попытки Винсента познакомить маму с миром фауны, точнее, с теми видами, которые его особенно привлекали, всегда заканчивались для Ирины сильным испугом с последующей легкой истерикой. И Винсент замкнулся в себе, не доставляя, впрочем, маме неприятностей поведением и успеваемостью. Правда, до Ирины доходили смутные слухи, что учителя просто побаиваются вызывать его к доске, справедливо опасаясь, что из его карманов вывалится экзотический гад.

Мужская часть семьи прибрела на кухню, влекомая запахом яичницы с наструганными сосисками. Дежурное блюдо Ирина умудрялась разнообразить за счет высыпания в сковородку пары ложек одной из приправ, содержавшихся в несметном числе баночек, пузыречков и колбочек, забивших кухонные полки. И если вчера жареные яйца издавали аромат укропа, то сегодня они чудесным образом превратились в нечто пряно-тропическое.

«А толку-то!» — обреченно размышляла Ирина, выставляя на стол немногое, найденное в холодильнике. — Все время одно и то же. Денег нет — и жизни нет. Какова еда — такова и жизнь. Муть, преснятина серая. И как ни старайся, пресное всегда пахнет одинаково».

Она сидела на невысоком табурете, положив ладони на протертые до дыр джинсы, покрытые пестрыми пятнами масляной краски. В порыве вдохновения некогда отводить взгляд от холста, вот и вытирает творец кисти о что попало.

— Ма, я сегодня поздно приду. Мы с ребятами в зоопарке помогаем, — лениво сообщил двенадцатилетний Винсент, разделывая еду на ровные квадратики, будто собираясь кормить одного из своих ползучих друзей.

Отец уставился в географическую карту, держа бумагу в правой руке и одновременно пытаясь левой насадить на вилку ускользающий кусочек сосиски.

— «Поздно» — это когда? — попыталась уточнить Ирина, хотя знала: сын объявится не раньше десяти. Когда только он успевал управиться с домашними заданиями?

— Часов в шесть, — не совсем уверенно бросил Винсент, стараясь не смотреть на мать.

— В шесть, значит. — Ирина нервно вертела в руках искусно вырезанную деревянную лопатку. — А дома уже делать нечего? Нечего, да?

— Ринка, остынь ты, остынь. — Олег бормотал успокоительно, внимательно скользя взглядом по извилистым линиям на карте.

Лопатка резко увеличила обороты. Ирина уже не сдерживалась.

— Тебе-то что! А за студию кто платить будет? Негр-любитель? Или твое «Поклонение X», черт бы его побрал? А почему оно, это самое «поклонение», не принесло нам ни одной, даже фальшивой, сторублевки? И кто мне растолкует наконец, почему «X» и как низко ему поклоняться? И куда выплевывать это самое, из «X», после того…

Ирина вовремя остановилась, заметив, как напрягся муж и как вскинулась любопытная физиономия сына.

Руки Ирины дрожали, в горле пересохло. Все плохое вспомнилось одновременно. И не желало забываться ни на секунду. И еще кое-что…

ДЕНЬГИ!

Это слово сводило ее с ума. Оно вползало в мозг, оно растягивалось:

ДЕНЬГИ.

И тут же сжималось:

ДЕНЬГИ,

чтобы врубиться в мозг и ползти в нем бесконечной лентой:

ДЕНЬГИДЕНЬГИДЕНЬГИДЕНЬГИДЕНЬГИ-

ДЕНЬГИДЕНЬГИДЕНЬГИДЕНЬГИДЕНЬГИ-

ДЕНЬГИДЕНЬГИДЕНЬГИДЕНЬГИДЕНЬГИ-

ДЕНЬГИДЕНЬГИДЕНЬГИДЕНЬГИ

Единственное место, где «слово» забывалось напрочь, — студия.

Странное свойство имели здесь стены. Они теряли плотность, становились мягкими, а затем вязкой массой бесшумно оседали на пол, и перед глазами Ирины открывался прекрасный мир, о котором невозможно рассказать. Лишь написать, создав невообразимые оттенки. Если сумеешь.

Ирина умела. Она любила свой мир.

Мир, который она потеряет, если не заплатит за три просроченных месяца аренды и еще за три месяца вперед.

Будь проклят дизайнер долларовой бумажки!

Но как прекрасно его творение! И как недоступно…

Ирина вышла из квартиры и посмотрела в спину Винсенту, который с грохотом скатился по лестнице, волоча за собой тяжеленный кожаный рюкзачок. Со стороны казалось, что парень вывел прогуляться упитанного поросенка на поводке.

Ирина вздохнула и вошла в лифт. Нажав кнопку последнего этажа, она прижала ухо к пластиковой стенке и прислушалась. Движок ровно постукивал, отсчитывая этажи: восемь, девять, десять, одиннадцать… Лифт дернулся, и металлические створки медленно спрятались: одна вправо, другая влево. Ирина вынула из заднего кармана тяжелый ключ, пристегнутый к цепочке с витиеватым плетением. Открыв дверь студии (здорово иметь студию в собственном доме!), Ирина прошла внутрь.

Маленькая комната завалена разнообразным барахлом художника. Вдоль стен беспорядочно выстроились десятки завершенных, не совсем законченных и чистых холстов. Множество других свисали со стен.

Очень удобно — не приходилось тратиться на побелку. Но росло число извилистых трещин, которые забавно разбегались по штукатурке, кое-где обвалившейся и вполне модерново обнажившей куски кирпичной кладки.

Комнатка маленькая, но чтобы добраться до нужного места, иногда приходилось довольно долго отыскивать свободное место на полу, стоя на одной ноге и высматривая немногочисленные проливы между островками архипелага. Архипелаг вырос из кучек тюбиков с краской, полупустых банок, содержимое которых иногда ставило в тупик саму художницу, и еще из тряпок, собравших на себе все цвета и оттенки, которые могли породить буйная фантазия и случай.

Общее впечатление запущенности завершали давно немытые окна. Ирина боялась высоты, а муж забывал о ее просьбе через мгновение после произнесения этой просьбы.

Ирина захлопнула дверь, сыгравшую для нее знакомую и любимую мелодию старых дверных петель. Женщина остановилась, прислонилась спиной к двери и медленно сползла на холодный пол, хотя ее мама всегда говорила: «Сидеть на холодном — вредно для воспитанных девочек».

«Почему именно воспитанных? Что, женское хозяйство у невоспитанных иначе наворочено природой?»

Черт! Опять никчемные мысли! И ни одной по делу… Что же это такое?

И опять визгливо дернулось в мозгу:

ДЕНЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬ-ГИ!

Ирина закрыла ладонями уши, широко растопырив пальцы — еще одна девчачья привычка. Но надолго забыться не получилось. Помешал «черный самурай», как прозвала про себя Ирина телефон с автоответчиком, продукцию страны лаковых миниатюр и завернутых в шелковые лоскутки маленьких гейш, косоглазо радующихся каждому встречному на токийских перекрестках. Телефон громко икнул и выдал грубым мужским голосом не по-японски:

— Алло! Алло! Ирина Павловна! Ирина Пав…

Ирина уже успела перепрыгнуть через третий остров архипелага и спикировала грудью прямо на трубку:

— Слушаю, Максимилиан Семенович! Бегу, Максимилиан Семенович! Уже в пути, Максимилиан Семенович!

«Еле выговоришь! Его родители, понятно, фантазеры, но каково мне!»

— Ты еще в студии? А кто работу за тебя сдавать будет? Илья Глазунов? Он человек занятый, на интерьеры не разменивается!

Максимилиан Семенович, один из немногочисленных клиентов микроскопического рекламного агентства, где Ирине иногда перепадали мелкие гонорары, обожал при случае намекнуть на свое якобы знакомство с Глазуновым. На вернисажах он подтаскивал к Глазунову знакомых, долго тряс ему руку, но стремительно удалялся, когда изумленный маэстро собирался поинтересоваться, что это за тип.

Ирина умчалась, на лету успев ткнуть пальцем кнопку и включить автоответчик.

Картины в студии, казалось, загрустили без хозяйки и еще более уныло провисли на разлохмаченных бечевках.

Телефон опять звякнул. Раздраженный мужской голос выкрикнул:

— Слушайте, как вас там… Ирэна! Мне, в конце концов, надоели ваши фокусы! То вам нравится проект, то не нравится… Сами время тянете. Нечего корчить из себя гения! Все мы гении… В общем, можете считать себя свободной. Ваши заказы я передаю нашему новому сотруднику. Все!

Картины застыли в скорбном молчании.

Бедная хозяйка!

Ольга лежала в постели и смотрела на скачущих в траве зайцев. Много-много зайцев. Они улыбались, поджимали лапы, трепыхали куцыми хвостиками и затем стремительно прыгали. Один за другим. В том порядке, как были нарисованы на простыне, под которой Ольга задумчиво покачивала ногой, заставляя пушистых зверьков шевелить ушами и разбегаться в разные стороны. И так каждое утро.

Травка нарисована. Зайцы, отштампованные на простыне, тоже ненастоящие. И бежали они на одном месте. Не торопясь.

Ольга не торопилась. Слишком много причин никуда не спешить. Во-первых, на работе никто не ждет. Причина: работы нет. Ну, а все остальное можно и не перечислять.

Сногсшибательная красота Ольги в любом обществе действовала с эффектом террористического акта группы безумных фанатиков. Ее нежное, волнующее обаяние взрывало серые будни. Мужчины ошеломленно пытались засунуть ноги в нечищеных ботинках под стулья, женщины с ненавистью прятались по углам и оттуда источали мазутные потоки зависти.

В детстве Ольга стеснялась своего высокого роста и немного сутулилась, словно стараясь приблизиться к тем мальчикам, которые ей нравились. Она неизбежно превратилась бы в уродину, пока вечно занятая мама не нашла время и не объяснила дочке, что рост — достоинство, а не недостаток. Слово мамы для Ольги закон. Она немедленно выпрямилась. Задрала подбородок и с тех пор так и идет по жизни.

В ней восхищает все: длинные прямые русые волосы, голубые глаза, идеальные фигура и черты лица. Одним словом, «белокурая бестия».

Ласковая, добрая, чудесная… Мужчины говорили ей и о ней тысячи известных трогательных слов, а некоторые поклонники, из числа самых восторженных, придумали несколько сотен новых.

Избыток чего-то, учит наука, ведет к девальвации.

И однажды Ольга ощутила пустоту.

Она поняла. Сонмы поклонников обожали ее внешность, блестящую оболочку и мгновенно терялись, когда Ольга обнаруживала незаурядный ум и способности. Это как-то неприлично, вызывающе. Получается, она и так знает себе цену и трепаться об этом излишне. А в трепе — половина обаяния для мужчины. Ольга спокойно смотрела в глаза поклонникам, и те исчезали, словно кучки мусора под метлой ловкого дворника.

Конечно, приходили и сильные, смелые, которые задерживались с ней дольше. Но и они уставали: то ли от каждодневной красоты белокурой бестии, то ли от внимания к Ольге со стороны мужчин везде, где она появлялась. И сильные тоже уходили.

Правда, один из них, из числа самых первых, получил разрешение зайти в своих ухаживаниях дальше остальных, и Ольга подарила ему дочь, хотя ей самой тогда только исполнилось восемнадцать. «Одаренный» исчез, даже не попрощавшись. Ольга решила, что не простит его никогда.

Она не стала связывать себя прочными узами с мужчинами и попыталась сосредоточиться на работе. НИИ широкого строительного профиля оказался не самым подходящим местом для высокой цели. Всякий раз, когда Ольга выступала со своими достаточно оригинальными предложениями по изменению проектов, мужчины вежливо аплодировали, косясь на ее ноги, и тут же присваивали выстраданные ею идеи.

Начиналось время перемен, из контор выкашивались миллионы людей. Тут уж не до сантиментов. «Выжить!» — одна мысль билась в головах Ольгиных сослуживцев. Ради этого они шли на все.

Несколько дней назад Ольга узнала, что ее просто выставили за дверь.

И сегодня, проснувшись, она чувствовала себя вполне буднично — без денег, без перспектив устроиться, с долгами и спокойным пониманием, что не вернет их никогда.

Ольга задумалась.

Мощное мужское рычание, прорвавшееся в комнату, заставило отказаться от слабой попытки настроиться на нужные мысли.

«Я хо-чу ката-а-а-а-ться!» — с упоением заходился густой баритон в комнате дочери. С кухни донесся невнятный шум, за которым последовал звон свалившегося на пол кофейника.

Ольга нехотя покинула нарисованную заячью поляну, набросила на плечи халатик и побрела на кухню, заранее зная, что ей предстоит. По дороге она заглянула в комнату дочери. Та всегда оставляла дверь распахнутой настежь, бросая вызов родной маме.

Сегодня вызов особенно гремел. Ольга прошла в комнату, выключила магнитофон, присела на скамеечку, искусно сооруженную из пары сидений от мотоцикла «Урал», и огляделась.

Все как всегда.

Комната дочери напоминала репетиционную площадку рок-группы, куда врезался грузовик с металлоломом.

С плакатов ощерились многоголовые хвостатые монстры, закусывавшие на фоне готических развалин окровавленными человеческими конечностями. Там и сям к стенам прибиты автомобильные номера, на которых, кроме цифр, имелись еще и надписи на английском языке самого нецензурного содержания. С потолка свисали флаги со звездами, полосами, оскаленными мордами неведомых науке животных и неизменным черепом с парой скрещенных костей.

Особое место в почетном углу занимал огромный портрет, выполненный маслом, предводителя местных байкеров по кличке Пророк. Мрачный детина, затянутый в кожаную амуницию, в полный рост. Это подарок Ольгиной подруги, художницы Ирины, которая за пять дней сотворила копию с цветной фотографии. Ольга преподнесла портрет в подарок дочери, и та в благодарность целых два дня не устраивала ей «веселую жизнь».

Пол по всей комнате усеян запчастями для мотоциклов. В дальнем углу гордо торчала ржавая рама от «настоящего «Харлей Дэвидсона». Раму приходили посмотреть и потрогать самые отпетые байкеры в округе, правда, в отсутствие Ольги и под строгим надзором ее дочери Эммы. Байкеры Эмму обожали за дикий нрав и невероятную изобретательность, что крайне важно при отсутствии денег и бензина.

Еще раз вздохнув, Ольга заставила себя встать и побрела на кухню.

Эмма расположилась за столом, навалив на него с полдюжины раскрытых учебников и тетрадей. Она отвлекалась от чтения и пометок в тетрадях только для того, чтобы вцепиться острыми зубами в бутерброд с сыром и отхватить от него приличных размеров кусок. Затем она снова уткнулась взглядом в первый попавшийся учебник. На вошедшую Ольгу дочь никак не отреагировала.

Эмма унаследовала от мамы способность учить все школьные предметы одновременно, высокий рост, стройную фигуру и длинные русые волосы. Но в отличие от Ольги красота Эммы была заостренной, даже агрессивной. К четырнадцати годам она уже сформировала свое отношение к окружающему миру и населяющим его людям, которых поголовно называла не иначе как придурками. Отношения с мамой развивались сложно и неровно. Эмма жалела Ольгу, у которой, с точки зрения дочери, жизнь не удалась, но и презирала за мягкость и терпеливость, с которой та переносила удары судьбы. Воин по характеру, Эмма стеснялась неторопливости и доброты Ольги, считая их проявлениями слабости. В одежде Эмма предпочитала проклепанную во многих местах кожу, высокие ботинки на толстой рифленой подошве и майки с рисунками столь зловещего и бесовского содержания, что пожилые прохожие долго смотрели ей вслед, мелко крестясь.

Ольга присела напротив дочери:

— Доброе утро.

Эмма даже не подняла голову, буркнув что-то нечленораздельное.

— Ты опять ездила со своими байкерами всю ночь? Это же опасно…

— Какое тебе, в конце концов, дело? — взорвалась Эмма. — Опасно-неопасно-огнеопасно! Надоело! Радуйся, что я вообще домой завалила! И еще уроки делаю.

— Как у тебя сил-то хватает? — устало вздохнула Ольга.

Их жизнь с Эммой после увольнения превратилась в один тягучий и тоскливый день. С той лишь разницей, что Эмма из дня сбегала в ночь и наворачивала километры на спидометр мотоцикла, а Ольга оставалась с самой собой наедине. Иногда ей казалось, что она медленно лишается рассудка. А вчера обнаружила у себя седой волос и долго плакала.

— Сил, говоришь? — усмехнулась дочь. Она раздвинула учебники, извлекла из-под них кусочек подсохшего сыра и аккуратно отправила его в рот. — Силы у меня есть. А еще у меня есть друзья. Они нравятся мне, а я нравлюсь им, разумеется.

Единственным качеством, не унаследованным от Ольги, а воспитанным Эммой в себе самостоятельно, оказалась потрясающая самоуверенность.

— Твои друзья? Ты имеешь в виду эту шайку мотокретинов?

— А ты моих друзей не тронь! Ты лучше своих таких же заведи! — обозлилась Эмма. — Лучше радуйся, что твоя дочь согласна мчаться в школу за очередной порцией бесплатных знаний. Зачем отказываться от дармового?

Эмма картинно взгрустнула:

— Я бедна, как байкер зимой. И если мама не в состоянии купить мне качественную начинку для мозгов, не может меня отправить в приличную школу, то и нечего возражать против моих друзей и того, как я живу.

Дочь заинтересованно посмотрела на маму.

— Странно, что у тебя никого нет, мамуля. С твоей внешностью ты могла бы вертеть сотней мужиков. И нам обеим тогда не пришлось бы вертеться самим…

— Как это — вертеть? — не поняла Ольга. — Мне, что же, по-твоему, на панель идти, что ли?

— Не знаю, не знаю. — Эмма оценивающе продолжала разглядывать маму. — Вообще-то…

— Как ты можешь такое говорить? — У Ольги комок подкатил к горлу, и она едва выговаривала слова. — Я сделала для тебя все! Да, трудно сейчас, но я думаю…

— Ах ты думаешь? — Эмма нехорошо улыбнулась. — А я сомневаюсь, что ты вообще умеешь это делать. Если бы умела, мы не оказались бы в нищете. И мой папа сидел бы сейчас здесь и ел вторую порцию блинчиков со сметаной. Если, конечно, он имелся вообще, этот самый папа…

Ольга вскочила, опираясь о край стола подрагивающими руками.

— Ты, ты… Как ты можешь?

— Могу, мамуль, могу, — спокойно продолжала Эмма. — Кстати, а почему ты считаешь, что я твоя дочь?

Ольга непонимающе взглянула на Эмму. Та отхлебнула кофе из чашки с нарисованными на ней тремя мухоморами и продолжила:

— Я что имею в виду… Может, мой папа, на существовании которого ты настаиваешь, вообще хотел, чтобы его дочь родилась у другой женщины?

Ольга предпочла не задумываться над выпадами Эммы:

— Мне сейчас нелегко, но я найду работу и…

— Никогда ты ее не найдешь. — Эмма допила последний глоток кофе и отправилась мыть чашку.

— Ну, ты знаешь, трудно по специальности устроиться. Я стараюсь, ты должна мне верить и меня поддерживать.

— А зачем? Чего время терять, тебя поддерживать? Все равно по специальности сейчас уже никто не работает, таких мест нет. И на рынок больше не ходи. Помнишь, эти, в дубленках нараспашку, собрались вокруг тебя, все зубами цокали и словно новую машину разглядывали.

Эмма на секунду задумалась.

— Работают там, где можно заработать. А как — это не важно. Настоящая зелень не желтеет. — Дочь с сомнением взглянула на Ольгу. — Может, тебе замуж выйти? Нет, в самом деле! Найдем богатого папочку и будем счастливы!

Ольга опустилась на стул, откинулась на спинку и закрыла глаза.

— Время идет, мам. Мне в школу пора. На алгебру я уже опоздала, а жаль.

Эмма смахнула учебники, тетради и фломастеры со стола в кожаный рюкзачок с гордой надписью «Born to Be Wild», щелкнула замками, встала и потянулась. Ольга с ужасом увидела на ее предплечье татуировку: очень красивая и очень злая акула грациозно изгибалась, зловеще оскалившись. Еще вчера татуировка отсутствовала.

— Пока, мам!

Эмма исчезла. Ольга подошла к окну.

Прямо под окнами стояли несколько черных, изрядно потрепанных мотоциклов. На утреннем солнце поблескивал хром многочисленных металлических деталей непонятного для Ольги назначения. Тишина утреннего двора изредка разрывалась треском двигателей, опробуемых то ли от скуки, то ли из озорства.

Один из байкеров, длинный, чернявый и гривастый, как вороной конь, стоял на седле мотоцикла, запрокинув голову и балансируя одной рукой. В другой он сжимал початую бутылку пива, которое жадно пил. Его приятели дружно ржали и толкали мотоцикл ногами. Байкер раскачивался, и у Ольги заходилось сердце.

Парень, естественно, упал, крепко приложившись головой об асфальт. Ольга прижала ладонь ко рту. Байкер вскочил, затряс головой и громко расхохотался. Смех звучал вполне здоровый, без признаков истерии. Закурив, парень присоединился ко всей компании. Его громко хлопали по кожаной жилетке.

Ольга выругалась единственным ругательством, которое себе позволяла:

— Черт!

Байкеры внезапно пришли в движение. Они засуетились и бросились разогревать двигатели. Ага, вот почему! Из подъезда гордой походкой вышла Эмма. Байкеры ожесточенно заспорили. Очевидно, решали, кто повезет ее сегодня. Ольга невольно залюбовалась дочерью. Ее красота просто поразительна. Мама вздохнула.

Эмма решила все просто. Согнала одного из байкеров с мотоцикла, прыгнула в седло, рванула прямо с места на приличной скорости и мгновенно скрылась за углом. Байкеры поочередно улетали прочь на ревущих машинах, а во двор вернулась тишина.

Ольга заварила свежий кофе, извлекла из-под сиденья кухонного уголка газеты и пододвинула телефон. Открыв единственный сохранившийся дома чистый блокнот, отвинтила колпачок перьевой ручки (Ольга любила чернила) и открыла газету с ободряющим названием «Последняя надежда: работа в Москве».

…Таня старалась устроиться поудобней и потащила под голову то, что посчитала подушкой. «Подушка» оказалась плоской, жесткой и с клавишами. Она и называлась — клавиатура. Резкий писк заставил Таню вскинуть голову и сонными непонимающими глазами уставиться прямо перед собой. Мелькали пятна и цветные столбики, взмывающие вверх и стремительно падающие.

Постепенно предметы приняли привычные очертания, и она поняла, что сидит за столом в своей комнате, почти уткнувшись лицом в монитор компьютера. По экрану бегали строчки букв. Одна из строк категорически заявляла: «До окончания обработки данных осталось тридцать минут».

Черт! Когда же она уснула? В котором часу? А, не все ли равно! Главное, данные введены, обработаны, значит, день и ночь прошли не зря. Можно повесить себе на грудь большую бронзовую медаль.

Кстати, о груди. Таня ее осторожно потрогала и закатала к горлу свитер. От лежания на столе нежные и довольно крупные предметы пересекла красная борозда.

Черт! Черт! Она стала яростно растирать грудь, посматривая на экран. Внезапно опомнившись, быстро опустила свитер. Кому, в конце концов, нужна ее грудь в сей ранний час? Половозрелые объекты мужского рода рядом не наблюдались. И давно. Может, и к лучшему.

Счастье бывает разным.

Таня закинула руки за голову и сладко, с тихим стоном потянулась. Косточки, окрепшие в альпинистских лагерях, хрустнули и вернулись на положенные им места. Она вскочила и побегала на месте, ритмично двигая локтями и высоко выбрасывая колени. Бросив еще раз взгляд на экран и убедившись, что процесс вычислений идет нормально, Таня твердым шагом подошла к комнате близнецов и скомандовала, даже не дотрагиваясь до дверной ручки:

— Все наверх! Готовность — две минуты!

А дальше в заведенном порядке, как и каждое утро. Она позади, в синем блестящем спортивном костюме, заспанные близнецы — в одинаковых белых — немного впереди, и так до самого стадиона. На беговой дорожке Таня задавала темп, а близнецы то отставали, то вырывались вперед, разбрызгивая воду из луж, оставшихся после вчерашнего дождя.

Ни ответственная и далеко не женская работа, ни наличие двух растущих не по дням, а по часам мальчишек, ни трудности семейной жизни не смогли лишить Таню необычного обаяния. Сильный характер позволял ей запугать до смерти бригаду пьяных бульдозеристов на фосфатном карьере еще во время студенческой практики, но над внешностью характер поработал лишь слегка. Она осталась такой же молодой, какой ее запомнили однокурсники.

Стройная женщина с коротко стриженными черными волосами. Собственной близорукости, из-за которой приходилось носить очки в большой оправе, она не стеснялась, одновременно отвергая чрезмерное количество косметики и прочие «женские штучки». Стремление школьных подруг «привести ее в порядок» сталкивалось с яростным сопротивлением, и косметика летела в окно. Тане это действительно не было нужно. Она и так хороша.

— Твинз! За мной! — посмотрев на часы, крикнула Таня, и близнецы, толкаясь и смеясь, помчались домой. Дома они по очереди плескались в холодной воде. Таня не зря воевала с бабушками Твинз за право закалять близнецов своим способом. К тринадцати годам они поздоровели, как пара молодых лабрадоров, и не донимали маму простудами.

Незамысловатый, но питательный завтрак завершил «комплекс утренних мероприятий для детей», как скучно называла начало дня глава семейства Таня.

Ее педантичность и настойчивость сводили с ума коллег в лаборатории института неорганической химии. Коллеги шептались за Таниной спиной, стараясь найти причины несгибаемости ее характера, порой граничащей с жестокостью. К чести Тани будет сказано, она никогда не направляла свою энергию против людей, ограничиваясь химическими соединениями. С ними она воевала беспощадно, добиваясь нужной реакции. И частенько мирную тихую страну реторт и пробирок прорезал победный индейский клич, заставлявший ее обитателей вздрагивать и нервно одергивать белые халаты. Так Таня отмечала удачный результат.

…Твинз поедали пшенную кашу с маслом и о чем-то тихо переговаривались. Таня, уже переодевшаяся в свободные брючки и клетчатую рубашку, сидела на стуле, сдвинув на нос очки «для чтения» и погрузившись в изучение длиннющей череды цифр и витиеватых значков, отпечатанных на бесконечной полосе бумаги голубоватого цвета. Иногда она поднимала глаза и смотрела на близнецов, точнее, в их тарелки.

— Сколько уроков сегодня? Только честно! — Таня не старалась казаться строгой матерью, это получалось само собой.

— Шесть! И еще дополнительные по физике… — мрачно произнес тот из близнецов, который родился на четыре минуты раньше.

Тот, кто на четыре минуты моложе, осторожно, стараясь не шуметь, положил ложку обратно в тарелку и между прочим произнес:

— Ма, ты нам сегодня компьютер дашь? Нам программы новые подкинули, только на вечер, надо переписать, знаешь…

— Забудь! — Таня сверкнула глазами.

На всякий случай она сделала это еще раз и сказала второму из Твинз:

— И ты тоже забудь! Ваша мать до сих пор не отошла от того, что вы натворили с компьютерами в школе!

Близнецы моментально уткнулись в тарелки и активно застучали ложками.

— И еще беседа с этим вашим директором! Как можно поставить командовать детьми человека, у которого в башке…

Таня спохватилась и прикусила язык. Но близнецы обрадовались, что мамин гнев пал на голову ненавистного педагога.

— Вообще-то, мам, нами не командуют, нас учат. То есть пытаются учить, — осторожно заметил один.

Второй подхватил:

— А мы уже все знаем!

Таня с сомнением взглянула на него:

— Зазнаек учат по-другому.

Она хлопнула ладонью по столу:

— Значит, так! В субботу будет вам моя собственная контрольная. Оружие… Черт! Предмет, конечно. Предмет можете выбирать сами! А сейчас — марш из дому! Витамины, белки и углеводы в необходимых дозах на столе в пакетах, не забудьте.

Таня закрыла дверь за близнецами и вернулась к компьютеру. Дирекция института подозрительно быстро разрешила ей поработать дома пару недель. В иное время Таня, возможно, и обратила бы на это внимание, но настолько увлеклась завершением работы, что просто отнесла это за счет важности темы и заинтересованности начальства. Имея ученую степень и кучу всевозможных наград, Таня всегда чувствовала к себе интерес окружающих, благосклонно принимая знаки внимания от мужчин и руководства и со злорадством подмечая завистливое отношение сослуживиц.

Включив компьютер, Таня отошла к книжным полкам и сняла оттуда несколько пухлых тяжелых папок. Но до стола их не донесла, сначала уронила одну папку, попыталась удержать остальные, и они лавиной посыпались на ковер. Выругавшись, она сгребла бумаги, поднялась и собралась взгромоздить папки на стол. Взглянула на монитор и вздрогнула. Гулко хлопая, папки опять вывалились у нее из рук. Таня нахмурилась и вдруг расхохоталась.

На экране прыгал розовый чертик, тряся рогатой головой. Он помахивал длинным хвостом, кисточкой которого мелкий представитель нечистой силы делал черное дело — напрочь стирал все данные с экрана. Проделав путь из угла в угол и подмигнув, черт исчезал. Все цифры моментально возвращались на место, как ни в чем не бывало.

Опять эти близнецы! Когда успели? Наверное, за те несколько минут, когда она была под душем. Их компьютерные способности пока не раздражали, но уже начинали доставлять беспокойство. На прошлой неделе они запустили в школьную компьютерную сеть вирус, который сами сконструировали и обозвали «Коклюш». Сеть лихорадило и трясло. Школьный преподаватель информатики созрел для самоубийства и в промежутках между попытками вылечить сеть успел бросить на стол директору сначала черновик, а за ним и окончательный вариант текста заявления об увольнении по собственному желанию.

Занятия были сорваны. Таню пригласили в школу, и она имела там крайне неприятную беседу. В конце разговора, точнее, получасового монолога взволнованного пожилого директора, Таня позволила себе высказать несколько собственных мыслей о способностях самого педагога управлять воспитательным процессом и усомнилась, правильно ли тот выбрал профессию много лет назад. Бедного директора отпаивали валокордином, пока Таня уверенным шагом маршировала к выходу. Дома она устроила близнецам капитальную трепку с разными словами и подзатыльниками. Твинз забились к себе в комнату и не высовывались оттуда до утра.

Но утром все пошло обычным путем. Таня не умела долго сердиться.

Единственный человек, сумевший вызвать в Тане постоянное чувство отвращения, был ее бывший муж. Они расстались (точнее, она выставила его за дверь) примерно десять лет назад. Расстались спокойно, без скандала. Иногда Тане казалось, муж вообще не существовал. Это чувство знакомо многим женщинам. Одна из ее самых близких подруг, Ирина, однажды произнесла эту мысль вслух, и Тане стало спокойнее на душе.

Бывший муж — человек неплохой. Даже, можно сказать, отличный человек. Для всех. Но не для собственной семьи. Капитан институтской команды остряков, неистощимый источник идей для новых розыгрышей, актер самодеятельного театра, а затем и режиссер этого театра, автор коротких рассказов и нескольких сценариев, исполнитель собственных песенок под расстроенную гитару. Словом, типичный представитель данной породы — все сразу, но ничего серьезного.

Познакомились они в альпинистском лагере на Памире, когда забирались на один из пиков, а затем уносили ноги от встретившейся на перевале банды наркоторговцев.

Риск сближает. Он заставляет принимать скоропалительные решения и думать о людях несколько поверхностно. Тогда Таня не смогла разглядеть за бравой внешностью будущего супруга пустое место. Человек легкого склада ума, не расположенный к продолжительным усилиям, он был не в состоянии оттачивать мастерство, а предпочитал присасываться к чему-то новенькому.

Выгнанный муж иногда присылал незначительные денежные суммы, которые для него имели огромное символическое значение.

Что ж, исполнять отцовский долг можно и автономно. Таня со вздохом брала деньги и отправляла матери своего бывшего мужа, о которой тот вспоминал еще реже. Когда она скончалась, то ее сына не сумели найти, и Таня сама помогала отправлять старушку в последний путь.

Танина подруга Ирина, волей случая также жена литератора-неудачника, удивлялась совпадению, и как-то поинтересовалась у Тани, отчего некоторых мужиков так тянет испытать себя в больших и малых литературных формах. Она-то не против, но семейный бюджет трещит по швам, пока мужья самоутверждаются.

Таня только посмеивалась над недогадливостью подружки. Она пояснила, что такая ситуация мужей вполне устраивает: не надо каждый день на работу ходить и вроде как при деле! Еще им кажется, что писать легко. Подумаешь, взял бородатый анекдот, добавил многословное описание природы, да подробно расписал биографию героев, не забыв там и сям раскидать по страницам с десяток распотрошенных трупов!

Мужчине нужна слава. Причем не слава человека, знающего составы футбольной команды «Спартак» за все годы, что ее игроки пинают мяч, но нечто большее. А какая, скажи на милость, слава у мерзлотоведа?

Именно такую экзотическую профессию выбрал себе Танин бывший супруг.

Таня поинтересовалась, знает ли Ирина хоть одного великого мерзлотоведа. Ирина припомнила, что последний «мерзлотовед», с которым она общалась, пришел по ее собственному вызову и содрал с нее пятьдесят долларов за осмотр холодильника. А потом сообщил, что «старье» не чинит, но пообещал что-то придумать, если они встретятся вдвоем в «более теплой обстановке».

От ненужных мыслей Таню отвлек стук в дверь. Она посмотрела в глазок. Там маячила искаженная оптикой физиономия институтского курьера. Таня распахнула дверь, и парень озабоченно сунул ей в руки конверт. Курьер выглядел странно… Весело поздоровавшись, Таня черкнула подпись в листке. Парень подхватил листок и шагнул к лифту.

— Эй, куда? Постой! Ты сможешь для меня завтра захватить журналы из библиотеки? — Таня протянула курьеру список, но парень даже не сдвинулся с места. Таня нахмурилась.

— Вы знаете, я ведь больше не работаю в институте. Сегодня последний день.

Курьер говорил расстроенно, не поднимая глаз. Он и рад бы исчезнуть, но лифт застрял этажом выше. Тогда парень стремительно рванул вниз по лестнице.

«Странный он сегодня! Почему уволился? Сколько лет у нас работает? Года два или три».

Таня вернулась в комнату. Вскрыв конверт крохотным кинжальчиком с выгравированной на лезвии надписью «Терскол», она достала листочек бумаги.

Между «шапкой» института и круглой печатью находился короткий текст. Тане сообщали: руководство института вынуждено закрыть ее тему в связи с недостатком финансирования. Это означает, что она освобождается от всех должностных обязанностей, сдает служебную документацию и получает расчет. В случае появления вакансий или возобновления работ по близким ее профилю направлениям она «будет проинформирована». Кем «проинформирована» и как, не указывалось.

Таня подняла глаза от бумаги. Чертик продолжил свой путь через экран. Он энергично стирал хвостом ряды цифр, которые исчезали, чтобы снова появиться. Но теперь это уже было никому не нужно.

Алена думала, разговаривая сама с собой: «Ну, приступила! Как окунек морской? Отлично, филе разморозилось, все четыре кусочка то что надо. Успею, пока он последние сны досматривает. Моем, салфеточкой чистой промокаем, чтоб обсохло, лимонным соком поливаем. Где сок? Здесь же стоял! А, вот он. Теперь посолить, поперчить и в мисочку сложить. Перчик сладкий, красненький, моем, на две части режем, все четыре штучки, семена прочь, на кубики разрезаем и в воду, в кастрюльку литровую. Так, на пять минут о нем забуду. Что там дальше? Где миксер? Спасибо тебе, Володенька, за миксер, классная штучка. Теперь перчик в него бросаем и включаем. Стоп, стоп! Хватит. Теперь пюре на тарелочку, соли в него и перца черного, молотого и перемешать. Главное — не перестараться.

Что-то Володенька последнее время все хмурится, когда кушает. Может, на работе у него заморочки? Я к нему с вопросами, а он мне, дескать, Аленка, все нормально, домом занимайся. Вообще-то дом мне надоел, и если бы не Володенька… Кристинка уже давно преподает в Лондоне, рассказывает бритишам о Достоевском, хотя в МГУ, на филфаке, только моими конспектами и пользовалась, шалава. А как декан убивался на свадьбе у меня на пятом курсе! Все, говорил, кончена ты для науки, финита ля летр, как говорится. И прав оказался, Марк наш Моисеевич. Ни дня ведь не работала…

Теперь — соус. Главное — лучок колечками и очень-очень тоненько. Володенька ругается, если колечки крупные попадаются. Его бесит, когда они на зубах хрустят. Я, дура, пошутила тогда по-идиотски, сказала, испанцы любят лук покрупнее нарезанным. Как он кричал… Потом ушел прогуляться. Его всегда мои слезы расстраивают. И еще расстраивают спецшкола моя испанская и родители-испанцы, и то, что с ними всю Европу объездила. Так я тогда кроха была! А Володенька все равно злится. Он свой железнодорожный окончить не смог, говорит, придирались к нему сильно. Провинцию, объяснял, в Москве презирают. Он, конечно, прав.

Опять плачу! Ну и едок лучок! Бандит какой-то! А платок, платок где? Неужели опять в карман не положила? Кретинка! А, нет, слава богу, вот он. Лишь бы тушь не потекла… Володеньке нравится, когда я с утра в полном параде. Знал бы он, чего это стоит! Ой, нет, о чем я? Что там с луком?

…Плакать хочется! Быстренько лук в пюре перченое и в кастрюльку. А окуньков на сковородочку, потеснее сдвинуть и крышкой прикрыть. Уф-ф-ф! Теперь на десять минут перерыв. Можно покурить.

…Здорово! Лето. И дворик наш — тихий, спокойный. Привет, Василич! Как спина? Бабуля говорила, что он мел двор, когда она сама еще ма-а-сенькой вокруг песочницы прыгала. Бедная бабуля! Как я плакала, когда она болела и все время меня звала, а я не могла часто приезжать. У Володеньки тогда проблемы начались в его торговой фирме. Кредиты непонятные, долги… Он все время нервничал, и мне нужно было рядом с ним находиться, чтобы чего не случилось. Бабуля, когда я к ней вырвалась, сказала, что рада видеть меня в свой последний час. Она и квартиру эту мне оставила, хотя зачем нам такая огромная? Мы с Володенькой много счастливых часов пережили в той, моей, маленькой. Сколько хороших дней, пока он не занялся проклятой торговлей! Я, для его же спокойствия, привезла сюда, прописала полным хозяином. Он, как обстановку, картины бабулины, фарфор увидел, чуть не рухнул от восторга, милый мой!

Сколько тогда у нас гостило его знакомых и друзей! Они все смотрели на бабулины вещи и удивлялись, как можно умудриться такое сохранить. Странные знакомые у Володеньки! У них у всех тяжелый взгляд и потные руки. И говорят странно, цифрами, словно кассовые аппараты, когда чек выстреливают. Один, здоровый, словно памятник, и с железными зубами, помню, меня лапал, а Володенька рядом стоял и успокаивал, дескать, пьяный, что с него возьмешь. Мне позже втык сделал: «Не корчи недотрогу! С нужными людьми можно и шуткой перекинуться». Хороши шутки! Но раз Володенька считает нужным, можно и потерпеть. Не навечно же все это. У него сейчас дела лучше пошли.

Назад, назад, на кухню! Огонь уменьшить, лучок зеленый помыть и колечками порезать. Рыбку полить пюре перченым и лучком сверху посыпать не забыть. Рис? Ага, готов! Теперь нужно и все остальное посмотреть: оладушки картофельные с пармезаном, салатик зеленый, салатик с капусткой… Володеньке витамины нужны, витамины! Витамины!

Что со мной? Где ножик? Куда он завалился? Не ползать же по полу! Главное, халат не испачкать… Опять тянет плакать! Ну нет у меня никого! Были бы родители живы, наверное, все пошло иначе. Почему они взяли билеты именно на тот самолет…

Всего трое девчонок — подружек школьных — и остались, но и с ними редко вижусь. Татьяна в последний раз обозвала меня «немецкой крестьянкой» и заявила, что я становлюсь глупой коровой, которую сейчас доят, а потом прирежут до того, как говядина испортится. Что она имела в виду, интересно? И никакая я не «крестьянка»! Надо бы найти фотографию, ту, где мы с Володенькой снялись после знакомства… Сличить. По-моему, ничего не изменилось. Подружки говорят, я на куклу похожа: глаза огромные, ресницы длинные, локоны каштановые… Может, лицо немного плаксивое, так это… Таня заявила, что когда мне нет нужды страдать за себя, я немедленно принимаюсь переживать за других. Она права. А вот похудеть немного не помешает…

Надо детей родить, да все некогда, некогда. Володенька занят на работе, кто о нем будет заботиться? Как он тогда сказал? «Дети отвлекают!» Володенька, наверное, прав…

Устает ужасно. Проклятая работа. И еще эти командировки… Володенька как заведенный. Последний раз в Вильнюс ездил, а Иринка позвонила и рассказала, что он пьяный из машины вылезал на Ленинградке с какой-то, как она сказала, «патлатой лахудрой». Ошиблась, ясно. Ой, проснулся! Быстро все на стол!

Плохое настроение у Володеньки… Тебе еще чайку налить? Может, кофейку хочешь? Ну не злись, не злись, я же не пристаю, я о тебе забочусь. Ну извини, извини, не буду больше со своей заботой соваться, не буду.

Ну зачем пристаю к нему, он весь изнервничался. Контракты не проходят или еще что-то, не разбираюсь я в этом. Володенька вздыхает и на меня странно посматривает. Опять, наверное, в командировку собрался. Так и есть! В Пярну? А где это? A-а, в Эстонии… Рыбу покупать, значит. А я опять без него, опять одна… Что же мне делать без тебя? Я буду скучать.

Ну конечно, согласна. Поеду, какие вопросы! На старой квартире давно порядок надо навести, там все пылью уже заросло. Сколько же мы туда не ездили? Ты забыл? Ровно два года, милый. Конечно, я там поживу и все приведу в порядок, но продавать ее зачем? Мы были счастливы там вдвоем… Ну, как считаешь нужным… Как скажешь… Покупатель будет доволен, я все там вылижу.

Тебя опять к телефону. Тот же женский голос, уже два раза звонила. Да нет, я не нервничаю. Успокойся, мне все равно, кто тебе звонит. Я тебе верю всегда! Пусть секретарша… Хотя голос у нее явно изменился. Черт, не сказала ли я это вслух сдуру? Слава богу, нет! Пронесло.

Как здорово ты водишь машину! Нет, я не издеваюсь, я правду говорю. А завтрак тебе понравился? Я старалась. Ну, «как всегда» так «как всегда», я не требую большего. Взяла, все взяла, четыре дня там жить, ничего не забыла.

Боже, как тоскливо, как нехорошо, что-то произойдет, чувствую, что-то мутно, совсем мутно…

Смотри, как здесь уютно! Ну почему «тесно»? Нам не казалось тесно все те годы, пока мы здесь вдвоем… Все, все, отстала!

Ключи? Ну конечно, забери, у тебя они сохраннее будут. Ты их на работе в сейф спрячешь? Ну, поступай, как считаешь нужным.

До свиданья, милый! Я тебя буду ждать, буду скучать по своему Володеньке, милому, красивому, нежному… Все, все, отстала!

…Одна, опять одна! Как здесь хорошо и… щемит сердце. Да выкинь ты эти мысли, Алена, из головы. Сейчас порядок наведу, подружек позову, как гульнем… Что же я опять плачу? Да кто там все в дверь звонит? Неужели Володенька? Может, решил никуда не ехать?

Здравствуйте… Нет, это, наверное, не мне, мы тут уже давно не живем. Да, это мое имя… Ну, поставьте сумку, спасибо, конечно, хотя я и не знаю, от кого она. Еще и конверт? Да нет, к вам претензий нет, вы же сами сказали, вас только попросили передать.

Что за… Ну-ка, посмотрим!

«Елена Александровна! Через две недели придете в загс для оформления развода по нашему взаимному согласию. Адрес, дату и время прочтете ниже. У меня дома не появляйтесь. Будете проживать по месту вашей постоянной прописки. Некоторые вещи найдете в сумке, остальные пришлю, когда будет время. И без истерик».

Я не понимаю…

Ирина обнимала Алену за дрожащие плечи, а та заходилась в рыданиях, сквозь которые изредка прорывались отдельные слова:

— …Я ему… а он… я… никогда… зачем?.. зачем?.. вот… так…

Ольга разливала чай, Таня протирала очки правой манжетой ситцевой кофточки, строго поглядывая на Алену.

— Я тебе говорила? Дождалась… Прыгала вокруг прирожденного негодяя, прыгала и теперь допрыгалась!

— Прекрати! — Ирина прижала к себе Алену. — Она-то здесь при чем? Она его любит.

— Интересная любовь получается! — Таня водрузила очки на нос и выпрямилась. Теперь она напоминала готовую к атаке кобру. — За такую любовь Володьке кое-что отрезать полагается и твоему, Ирка, сынуле на корм для его ползучих гадов отдать. То-то они обрадуются!

Алена испуганно посмотрела на Таню и беспомощно оглянулась на остальных, как бы ища поддержки. Те странно задумались. Алена опять зашлась в рыданиях. Это помогло отвлечь Ирину и Ольгу. На Таню слезы не действовали.

— Зверюга ты, Танька! — накинулась Ольга на Таню. — Не человек, а формула человека! И в школе такой же была. Помнишь, как всех нас на физкультуру гоняла зимой, по снегу? А каток, будь он неладен? Я тогда едва коньки на том катке не отбросила!

— Тебе-то жаловаться! Смотри, какая красотка получилась! А если бы налегала на мучное и справки фальшивые физруку таскала, на тебя никто и не взглянул бы без слез. «Давала» бы сейчас на вокзале национальным лицам и младшему милицейскому составу. — Таня уже не сдерживалась. Сегодняшние события выбивали из нее искры.

— На вокзале, говоришь… — задумчиво протянула Ольга. — Что-то подобное я уже слышала утром от дочери. Не очень, знаешь, приятно.

— Ладно, извини. — Таня поняла, что перегнула. Никто не виноват, когда все равны. — Сорвалась, черт! У Алены дела все-таки поганые. Из нас четверых она самая неприспособленная. Точнее, абсолютно, на все сто процентов не приспособленная к жизни. Если мы ей поможем, то спасем исчезающий антропологический вид «дура русская обыкновенная». И тогда благодарное человечество… Ладно, ладно, Аленка. Больше не буду, не реви! Хватит с меня в лаборатории соляных растворов… Ха, кстати! Насчет работы… Выкинули меня из института, девчонки! Чего глаза выкатили? Точно говорю. Все обставили очень культурно: директор лично руку жал, все сожалел, хрен увядший, что «временно вынужден расстаться с ценным научным кадром». На столе цветы в хрустальной вазе, на стене Менделеев, от директора коньяком разит, вокруг весь научный совет, тоже с горя поддатый, ждут, когда их волна накроет, пид… извините, девочки! Уходя, я поблагодарила, конечно, за поддержку и за цветы. Правда, цветы ерунда, дешевенькие, но я их вместе с вазой сгребла. Хорошая ваза, большая. Никто не рискнул отобрать… Так что теперь я — химик с большой дороги. Вольная дочь паров эфира.

Ирина, аккуратно промокая Аленины глаза, заметила:

— Совпадение, конечно, но меня сегодня тоже выкинули с работы. Наш новый хозяин любит вспоминать, что раньше, в мирные времена, на берегу горной реки Терек у него функционировал заводик художественных изделий, проще говоря — сарай, где десяток бездельников по трафаретам шустро чеканили грудастых гурий на фоне гор и водопада. Теперь он требует от меня нечто подобное. Я попыталась, но ничего не вышло. Попробуй я интерьер в бизнес-центре под горелое дерево оформить… Меня бы тогда саму тем же паяльником…

— Ты не ной. У меня дело серьезное, все темы позакрывали. А тебя-то за что? Рисовать разучилась? — Таня щелкнула зажигалкой, закурила и сощурилась от едкого дыма. — Что это вы курите? Солому?

— Сигареты я не покупала. Здесь нашла. Мы их оставили два года назад с Володенькой… — начала Алена, взглянула на Таню и осеклась.

Ольга быстро вручила Тане чашку с чаем и тем отвлекла от произнесения очередной грубости. Ирина продолжила:

— Ну, слушайте… Прибегаю на работу с проектом (три дня не разгибаясь над ним просидела), а наш «чеканщик» сообщает, что все мои дела отдали пацану по имени Леня, который у нас всего две недели как появился. Но отличился классно! Он вчера сдавал эскиз витража для богатого спортивного клуба в Новых Черемушках, а на рисунке, не поверите, у атлета шесть пальцев на руке и обе ноги — правые!

Даже Алена рассмеялась сквозь слезы. Таня едва успела подхватить чашку, когда от смеха дрогнула рука. Ольга улыбнулась.

— Что ржете! Я все боссу показала, он аж побелел. Я думала, парнишку выкинут в одно мгновение. А вот и нетушки! Оказалось, босс с ним спит уже не первый месяц и даже собирается сочетаться законным браком в Голландии. Получается, я вроде как вмешалась в семейные дела.

Ирина вздохнула:

— Опять на зимние пейзажи с церквами переходить? Западу обрыдло, на «лапти» уже не клюют. А нашим для кухни достаточно пластмассовых цветов. Тоска…

— А что там с твоей выставкой? Толк от нее будет или нет? — Таня стряхнула пепел в чашку. Ольга укоризненно покачала головой. Таня моментально затянулась и стряхнула пепел еще раз, медленно и старательно.

— Вредина! — громко заметила Ольга.

Таня вздохнула и побрела по комнате, пытаясь найти пепельницу.

— Одно название «Молодые художники Москвы». А на деле… Все там. И молодые, и старые… Все, как один практикующие эстеты. А премии и статьи перепадут ясно кому: друзьям да знакомым. Я ведь там от нашего независимого объединения. Та еще независимость… Сказали, делают мне большое одолжение, и то потому, что я — единственная, кто и «молодой», и «художник», и из Москвы. Надо же, что за совпадение… Ничего из этого не выйдет.

— Зато в Центральном музее! Мы на тебя сходим, посмотрим все вместе, идет?

Ольга попыталась поддержать подругу. Она собрала белые волосы в пучок и теперь тщетно пыталась дотянуться до сумки, где лежала заколка. Алена, шмыгнув носом в последний раз и немного успокоившись, давно искала объект для забот. Она взяла Ольгину сумочку, деловито раскрыла, извлекла заколку и, встав у Ольги за спиной, принялась укладывать ей волосы. Волос оказалось много, густых и длинных. У Алены появилось занятие на ближайшие полчаса. Подруги облегченно вздохнули.

— Тебе не о музеях думать надо! — не выдержала Таня. — На какие шиши ты жить собираешься? И где станешь лечить свою дикую кошку, когда та навернется на мотоцикле? Эмка все катается?

— Катается, — удрученно подтвердила Ольга. Алена ойкнула. Сооружаемая конструкция развалилась. Пришлось начинать все сначала. Ольга покорно замерла и продолжила: — Сегодня обзвонила десятка три организаций, по объявлениям. Завтра продолжу. Может, что и найду. Наймусь секретарем в тихую контору и…

— …и будут тебя там трахать на столе все, у кого в должности присутствует слово «директор»! — злорадно подхватила Таня. — В нашей компании ты по доверчивости занимаешь предпоследнее место.

Алена часто заморгала глазами. Таня попробовала ее успокоить и улыбнулась. Наверное, это у нее получилось не очень хорошо, потому что у Алены задрожали пальцы. Ольга погладила ее руку, и Алена успокоилась. Таня заметила это, хмыкнула и закончила:

— Прежде чем куда-то идти наниматься, возьми меня с собой. Я тебя на поругание не отдам, родная.

— Тогда я точно никуда не устроюсь, — прошептала Ольга.

Таня не унималась:

— Что мы имеем на выходе? Во-первых, тот факт, что из нас четверых одна Ирка осталась с мужем, точнее, насколько я его знаю, не с мужем, а с его действующей моделью; во-вторых…

— Модель приделал себе крылья и моторчик, махнул рукой и улетел, — глядя в сторону, прервала ее речь Ирина.

Алена охнула, Ольга широко раскрыла глаза, Таня звонко хлопнула в ладоши.

— Добро пожаловать в наш клуб, подруга! Он с концами свинтил, или нет? — Таню сложно удивить, но на сей раз подруге это удалось.

— Нарыл в монастыре древнюю карту и отправился по ней в Сибирь, разыскивать кучи мусора, которые торжественно именует «культурными наслоениями». Видела я эту карту… Потертый клок бумаги, по которому дорогу в туалет не найдешь. Куда там Сибирь… — В голосе Ирины сквозила обреченность.

— Да-да, — тут же подхватила Таня, — верно: «Что Сибирь! Далеко Сибирь!»

Она на мгновение задумалась и неожиданно вскочила. Строгое лицо озарилось несвойственной ей улыбкой.

— А вот что я думаю… Это даже здорово!

— Объясни. Не поняла, — осторожно поинтересовалась Ирина. От Тани всего можно ожидать.

— Я думаю, судьба подала знак. — Таня сняла очки, что делала редко и только в минуты особого душевного подъема. А поскольку душу ее мало что трогало, то, как правило, это происходило наедине с компьютером, в лаборатории — месте, к которому она относилась с чувством, близким к религиозному. Нормальным людям редко выпадала удача видеть ее такой. Подруги насторожились. Назревало что-то новое, что могло, вероятно, изменить их жизнь. При всей ершистости характера Таня пользовалась беспредельным доверием подруг, со стонами воспринимавших ее новые идеи, но неизменно убеждавшихся в правоте своего вождя. — Если мы не позаботимся о себе сами, то никто о нас не позаботится. Лично я не верю уже никому, кроме вас. Хотя кое с кем еще предстоит немного поработать, чтобы добиться понимания, — выразительный взгляд в сторону покрасневшей Алены. — Искать работу, конечно, можно и нужно. Вот только между собой посоветуемся, прежде чем соваться в незнакомую нору. Неизвестно, что на новом месте ждет каждую из нас.

Три головы перед нею закивали в знак полного согласия. Действительно!

— Последнее дело пресмыкаться перед подонками, если это не приносит выгоды и не дает возможности столкнуть их в грязь.

Таня резко взмахнула рукой, едва не скинув на пол чайничек с заваркой. Ольга, тщательно следившая не только за словами, но и за жестами школьной подруги, успела спасти предмет и предусмотрительно отставила его подальше от Тани. Речь той могла затянуться.

— Я пока еще точно не знаю, что мы должны делать, но кое-что знаю определенно. Погибнем мы в очереди на дешевом рынке, пытаясь рационально потратить пособие по безработице, или пойдем по рукам представителей враждебного нам племени мужиков. Они нами попользуются и съедят у костра при первой возможности, как уже сделали с Аленой. А ты не хнычь! Смотрите, опять прорвало. Кто там поближе: подведите пластырь под пробоину!

Студенткой Таня два сезона ходила матросом на учебных парусных судах, вгоняя матерых морских волков в краску откровенностью выреза тельняшки и красочностью ругательств.

Алена решительно вытерла глаза и пододвинулась ближе к Тане. Та одобрительно похлопала ее по плечу.

— Думайте, каждый день думайте, как сейчас получить то, что нам причитается. Но еще чаще, каждую минуту думайте, как нам получить гораздо больше.

— Легко сказать, — протянула Ирина.

Таня перебила:

— А ты не говори, а делай. Для начала давайте-ка решим, у кого из нас жизнь самая дрянная, — она уставилась на Алену.

Ольга и Ирина посмотрели туда же. Алена попыталась запротестовать:

— Нет, не все так плохо. Я завтра поеду к Володеньке…

Окончание ее фразы потонуло в хоре протестующих возгласов. Ирина вскочила с места и злобно выругалась, Таня сделала очень неприличный жест. Даже тихая Ольга возмутилась:

— Нужно окончательно потерять достоинство и…

— …и мы должны помочь ей достоинство вернуть, — внезапно вклинилась Таня.

Наступила тишина. Подруги непонимающе уставились на Таню.

— Ну да, вернуть достоинство, — невозмутимо продолжила Таня, — а заодно обстановку, квартиру и еще хорошо бы некоторую сумму наличными. Для начала разберемся с ее бывшим благоверным, а затем подумаем о каждой из нас.

Таня перегнулась через стол, отобрала у Ольги чайничек и плеснула заварки в чашку. Отхлебнув, продолжила:

— Мы можем делать все. Для этого у нас есть ум, красота, здоровье и талант. Вместе мы непобедимы. Мы прогрызем бетонные стены вдоль, если понадобится! Мы всегда правы, потому что стараемся ради наших детей. Правда, придется еще поработать, чтобы вы забыли мелочи: мораль, совесть и чувство вины перед обществом. Не виноваты мы перед ним!

В глазах подруг Таня увидела сомнение и поняла, что его требуется разрушить немедленно:

— Сколько у вас сейчас денег в сумочках?

Таня попала в самую точку. Аргумент был весомым и разил наповал. Искры сомнения сменил огонь решимости. Ольга рискнула выступить с предложением:

— А что с Аленой? Может, подадим на Вовку в суд, а потом…

— П…а с хвостом! — Иногда Таня была более чем груба. Но для этого требовалось основательно вывести ее из себя. — По закону, черт бы его побрал, ее муж может оказаться прав на все сто! А если мы проиграем дело? Нет, мы не можем себе позволить оплачивать путешествия в юридический «диснейленд»! И главное: никакой суд не сможет покарать его за то, как он все проделал. За подлость у нас не судят. Это можем сделать только мы!

— Я думаю, — протянула Ирина, обеими руками перебирая ожерелье из костяных черепашек, — надо во всем разобраться. Я имею в виду Алениного мужа. Что произошло? Почему он ее бросил в одночасье, сразу? Может, мы поймем, что делать дальше. И делать ли что-то вообще.

— Значит, мы должны за ним следить! Следить, насколько возможно. Времени у нас теперь хоть отбавляй. Ирка! Встречаемся завтра. Я за тобой заеду утром в девять, мне вчера как раз вернули машину из сервиса. Возьмешь фотоаппарат и всю оптику к нему, какую сможешь найти на свалке, именуемой студией. Ну, держись, Володенька! Кстати, Алена, он привычкам не изменил? Отчаливает из дому в половине десятого? Ну и отлично.

— Тогда я завтра утром приеду к Алене и буду с ней. — Захваченная общим порывом Ольга внесла свою лепту. — Звоните, если понадоблюсь. И еще. С деньгами у нас всех действительно, знаешь ли, не очень… Если только…

— Никаких «если»! — отрезала Таня. — Я вас затаскиваю в новую жизнь, мне за это и платить на первых порах. Завтра деньги будут. Обойдусь без компьютера. Пока обойдусь.

Ирина и Ольга переглянулись. Алена зажала рот ладошкой и сделала большие глаза. Значит, Таня действительно решила изменить их жизни, причем так круто, что расстается с самой большой ценностью, со своим любимчиком, без которого поведение ее близнецов непредсказуемо.

…Ольга вернулась домой за полночь. С независимым видом пройдя мимо изумленной дочери, она направилась в свою комнату, открыла шкаф и стала вынимать наряды и раскладывать их на стульях и кровати. Дверь специально оставила открытой. Ольга стояла к двери спиной, но чувствовала на себе внимательный взгляд Эммы. После сегодняшнего разговора с подругами она решила приготовить самые убойные наряды на случай, если понадобится и ее участие в делах «Союза четырех». Ольга, рассматривая разноцветные шмотки, задумалась. Надо немного переделать, тут убрать, там добавить… Ее размышления прервал вкрадчивый голос дочки:

— Если продавать решила, лучше со мной посоветуйся. Продешевишь, боюсь. И мне кое-что из всего этого оставь. Платьице, например…

Эмма с деланно безразличным видом ткнула пальцем в маленькое черное платье.

Ответ мамы ее поразил:

— Это не продается. Я все это — буду носить. С завтрашнего дня. Все по очереди. Кстати, у тебя полно джинсов. Я у тебя несколько пар одолжу на время.

Дочь тихо прикрыла дверь и ушла к себе. Там она пришла к выводу, что мама рискнула еще раз поработать на строительной выставке. Эмма вспомнила, что представители десятков фирм умоляли Ольгу постоять именно около их стенда «хоть минуточку». И посетители, в основном неповоротливые бизнесмены-строители, народ простой и грубый, тащились за нею, аки овечки за пастушкой, и, к вящей радости фирмачей, набивали портфели рекламными брошюрками. Тогда Ольге надоело выступать объектом всеобщего внимания и выслушивать предложения навсегда уехать в нефтяной край. Она предпочла уйти с выставки на второй день после открытия.

Значит, сделала вывод Эмма, мамуля решила вернуться.

С этой мыслью она и уснула. Ей приснилась бензоколонка посреди огромной красной равнины. Эмма взяла «пистолет» и постучала им о железную коробку с цифрами, показывающими расход горючего. На гулкий звук со всех сторон стали собираться красивые, блестящие, мощные мотоциклы. Они склоняли рога и покорно урчали. Сотни, сотни мотоциклов…

 

КОМУ ПРИДУТ ЧЕТЫРЕ ДАМЫ?

Шел двенадцатый час, но «объект» упорно не желал, чтобы за ним следили, и отсиживался дома. Ирина успела отщелкать рулон пленки с видами дома откуда вчера изгнали Алену. Ирина даже зашла в подъезд. Охране (двое пенсионеров с липкими взглядами бывших военных) она сообщила, что направляется в квартиру сорок два. Номер подсказала Алена. Там проживала известная всей Москве колдунья, у которой городская богема консультировалась по вопросам половой немочи. У Ирины взяли паспорт, нехотя пролистали и пропустили наверх.

Строгость контроля поразила Ирину. Ей стало еще хуже, когда она увидела записку, пришпиленную к картонке на стене. Она бы и не обратила на нее внимание, но пенсионер-охранник выронил Иринин паспорт из нетвердых рук. Кряхтя нагнулся и долго поднимал его с пола. Вот тогда Ирине бросился в глаза крупно выведенный красным фломастером номер квартиры Алены и слова: «Никого не пропускать!»

Володька оказался предусмотрительным. Вряд ли он ожидал от жены решительных действий, но на всякий случай перекрыл ей доступ в собственную квартиру.

Ирина всмотрелась в лица охранников и поняла, что им дорого место и на взятку они не согласятся. Алена никогда не водила дружбу с постоянно меняющейся охраной и даже не знала их по именам. Да и охрана в доме появилась сравнительно недавно, после того как бандиты украли внука финансового магната, проживавшего в том же подъезде. Тогда жильцы вздохнули с облегчением, потому что малолетка был сущим проклятием дома. Его любимым развлечением было порезать кожаную обивку на дверях соседей и поджечь утеплитель. При этом он никуда не прятался, а с любопытством наблюдал за отчаянными попытками жильцов спасти остатки догорающей двери.

«Итак, — подытожила Ирина, поднимаясь по лестнице, — охрана нам не товарищ».

Она сделала несколько кадров на лестницах, в лифте. Осмелилась подойти к двери квартиры Алены и щелкнула ее в разных ракурсах. Подумав, поднялась на лифте на последний этаж и, медленно спускаясь по лестнице, останавливалась и внимательно вслушивалась в разговоры за дверями. Соседи говорили мало и в основном ерунду.

Ирина отметила, что у нее природная склонность высматривать и подслушивать. Или просто все женщины таковы?

Таня тихо поругивалась: планы шли к черту, и ее авторитет в глазах подруг мог рухнуть вместе с планами. На пару с Ириной они уже успели опустошить пачку сигарет, и Таня сбегала еще за одной. Сидение в машине начинало казаться бесполезным.

Таня мрачно размышляла о том, что сейчас переживают Ольга и Алена. Она два раза звонила им и просила не волноваться. Все идет как надо! На самом деле все шло не так.

Не могут же они торчать в машине целый день! Нет, место они нашли подходящее: подъезд просматривался отлично. Черного хода нет, и Володька не прошмыгнет незаметно. Кроме того, окна квартиры выходили на улицу. Но от этого проку мало. Как ни старайся, но даже в мощный морской бинокль (прощальный подарок Тане от экипажа парусника) не заглянешь в окна восьмого этажа.

Мимо подруг пару раз прошаркали тяжелыми ботинками молоденькие милиционеры, с любопытством разглядывая застывшие в напряжении лица Тани и Ирины. На третий раз они уже могли поинтересоваться, что, собственно говоря, заставило парочку прелестных особ забиться в машину и сидеть там как пришпиленные несколько часов кряду.

От патруля они, конечно, отделаются, но уехать придется, потому что конспирация будет подорвана.

На асфальте, под окном со стороны водителя, где находилась Таня, успела образоваться солидная кучка пепла. Иногда Таня включала двигатель своего пожилого «Пассата» — просто убедиться, что тот не заглохнет, если понадобится срываться с места.

— Где он, где, придурок хренов?

Ирина высказалась только для того, чтобы что-то сказать. Молчание стало невыносимым. Оно навевало мысли о бессмысленности происходящего и о ребячливости всей затеи. Но сказанное сдетонировало, и последовал взрыв.

Взорвалась Таня:

— Просто назови меня кретинкой! Скажи, что втянула вас в дурацкую историю! Ну, не тяни!

Ирина внимательно разглядывала объектив фотоаппарата, вращая один из черных металлических ободков. Она промолчала, только подняла глаза, посмотрела в окно, затем не торопясь вывинтила короткий черный цилиндр из «Никона» и засунула в кожаный кофр. Нагнувшись, Ирина покопалась во внутренностях сумки, извлекла более длинный объектив и принялась аккуратно ввинчивать его в фотокамеру. Татьяна не унималась:

— Молчишь! Лучше наори на меня! Лучше скажи сразу, что обо мне думаешь!

— Скажу, что я тебя обязательно покажу врачу. Ты не представляешь какому? Но позже, не сегодня. Сейчас проверь, заводится ли твоя телега, — задумчиво произнесла Ирина, передвинув рычаг перемотки пленки и убедившись, что аппарат готов к работе. — Наш натурщик появился. Давай-ка за работу.

Таня непонимающе уставилась на Ирину. Та устроилась удобнее и принялась щелкать, придерживая тяжелый объектив изящно изогнутой рукой. Дело наминало ей нравиться. Таня встрепенулась и высунулась из окна. У подъезда топтался Аленин муж-предатель. И не один! Некое существо женского пола, крашенное в медный колор, льнуло к нему, хватая за лацканы пиджака и норовя поцеловать. Володька недовольно отстранялся и выставлял ладонь. Очевидно, боялся, что «медная» испачкает помадой воротник белой сорочки. Подкатившая «Вольво» скрыла парочку, а когда отъехала, тротуар оказался пуст.

Таня нырнула обратно в машину, лихорадочно завела двигатель. Машина дернулась вперед, затем назад.

— Да тише ты! Я себе объективом чуть правую грудь не оторвала! — Ирина одной рукой придерживала фотоаппарат, а другой вцепилась в ручку двери.

— Ничего, мы тебе новую грудь купим, прочную! И еще одну, запасную! — яростно выворачивая руль, орала Таня. — Нет, но ты видела? Каков мальчик! На швабру драную променял нашу Аленку. Блудливый павиан!

«Павиан» не подозревал, что позади него движется машина с решительно настроенными женщинами. Он просматривал бумаги, отвечал на звонки и сам наговаривал в трубку многословные указания, одновременно позволяя медноволосой «швабре» поправлять ему галстук и проверять наличие носового платка в нагрудном кармане пиджака. Он спокоен, как булыжник в мостовой. У него все в порядке.

«Пассат» колесил за ним по городу до самой ночи, поджидая у банков, офисов, шикарных бутиков… У Тани и Ирины не нашлось времени позвонить подругам. Они увлеклись новым делом. Оно жгло кровь и возбуждало. Подруги не замечали ни времени, ни расстояний. Погоня и слежка разбудили в них дремавшие доселе древние чувства, инстинкты, доставшиеся, очевидно, от разбойных предков. Во всяком случае, Таня как-то заметила, что в ее род затесалась масса «криминальных казаков». Подруги долго ломали голову над тем, кто эти «казаки», но к общему мнению не пришли.

Около двенадцати ночи они устало наблюдали за тем, как Володька, едва держась на ногах после ресторана, тащил повисшую на нем медную в подъезд. Водитель «Вольво», высадив шефа, с отвращением плюнул ему вслед и уехал. Подруги понимающе переглянулись. Володька не пользовался популярностью даже у труженика сцепления и домкрата. Это говорило о многом.

Слежка продолжалась еще два дня. К концу третьего решили ее прекратить и подвести итоги. Женские организмы устали от непривычного занятия. Кроме того, деловая жизнь Володьки удручала однообразием, а личная поражала убожеством. Собранный материал нуждался в обработке и комментариях. Совещание назначили на субботу у Алены.

Учитывая важность мероприятия, каждая из подруг подготовилась к нему по-своему.

Таня сплавила близнецов бабушке, своей маме. Удобно иметь двух детей — по очереди отправляешь к бабушке, не забывая в следующий раз произвести замену. И старушка рада до колотья в боку, и Тане спокойно. Мнение близнецов, приравнивавших эти посещения к генеральной уборке своей комнаты, ее традиционно не интересовало. Главное, детей будут откармливать два дня сверхкалорийной пищей, воспитывая в них гражданское мужество и патриотизм рассказами о похождениях их героических дедов и прадедов. Кроме того, маме не хотелось видеть лица сыновей в ту минуту, когда найденный по газетному объявлению покупатель с кряхтением выволакивал из квартиры компьютер.

Придя к Алене, Таня устроилась на стуле, по привычке подобрав под себя ноги, и перебирала листы бумаги с заметками, хмурясь и время от времени водружая на место соскальзывающие с носа очки. Она пребывала в плохом настроении, но старалась этого не выказывать.

Ирина утром выслушала сообщение Винсента о «клевом семинаре» по живородящим, на котором он задержится до девяти вечера. Странно, но теперь Ирина беспокоилась меньше. Ей показалось, что сын уже нашел себя и за него можно волноваться меньше, чем за себя. Ведь его маме еще предстояло понять, кто она есть.

У Алены Ирина потребовала выделить ей стену и принялась снимать с нее декоративные керамические тарелки. Разглядывая рисунки на них, она не удержалась от саркастической улыбки. На одном из блюд неизвестный автор старательно изобразил первый поцелуй деревенского дурачка и туповатой крестьянской девицы. Перевернув тарелку, Ирина с удивлением прочитала: «Наполеон Бонапарт и Жозефина на отдыхе в Версале». Осторожно оглядевшись, Ирина наткнулась на встревоженный взгляд Алены и поняла: «случайно» расколотить тарелку не получится. Вздохнув, она отложила ее в сторону. Алена немного успокоилась.

Ирина развернула большой лист ватмана и приколола к обоям толстыми булавками, напротив установила автоматический проектор и длинную коробочку с пронумерованными слайдами. Всю левую часть стены она доверила Ольге, и та крепила кнопками к обоям большие цветные фотографии, извлекая их из желтого конверта. Ирина то и дело подгоняла подругу, но та все равно подолгу с любопытством рассматривала снимки.

Алене сегодня привезли от подлого мужа пару сумок с вещами, и она уже нарядилась в любимый фартук с оборочками. Посматривая на него, Таня отвлекалась от размышлений о главном и с горечью думала, что из жалости к подруге теряет блестящий повод для насмешек.

Готовясь к совещанию, Алена заварила особый чай с травами и напекла внушительные горки пирожков, коржиков и печенья, внеся, таким образом, посильный вклад в общее дело. Она не сказала подругам, что муж пытался передать ей «необходимую сумму, пока она не устроится на работу», но Алена вернула деньги посыльному.

За долгие часы в ожидании известий Алена с помощью Ольги привела в порядок свою квартирку и почти пришла в себя. Она достала из коробок и расставила по полкам библиотеку, собирать которую начали еще ее родители и которую Володенька категорически отказался везти в бабушкину квартиру. Он заявил, что Алене придется стирать пыль с фарфора, а библиотека ее совсем доконает. Да и кто будет читать? У них обоих нет времени… Тогда забота мужа Алену весьма растрогала, хотя его участие в процессе протирки не предполагалось.

Книжки Алену отвлекли, но ненадолго. Просыпаясь ночью, она рыдала, долго и навзрыд, часто переворачивая намокшую подушку. Пришлось снять с антресолей еще одну подушку, запасную. Алена не находила объяснений жестокому спокойствию, с которым Володенька выбросил ее из своей жизни. Добрая душа, Алена искала причины по большей части в себе самой. Может, она плохо ухаживала за мужем или, наоборот, была чересчур навязчивой?

— Ну, готовы? — Таня выпрямила ноги и с наслаждением поболтала ими в воздухе, разминая суставы. — Приступим, девочки!

Они уселись вокруг низкого столика, на котором заботливая Алена расставила угощение и чашки с чаем. Таня придвинула единственный в комнате стул, Ольга и Алена расположились на диване. Ирина задернула шторы, бросила на пол старый телефонный справочник и устроилась на нем, положив рядом пульт дистанционного управления проектором и лазерную указку. Все это она притащила из дому, решив, что здесь это нужнее.

— Запомним: то, за что взялись, дело для нас непривычное, — начала Таня, — поэтому ошибок и недочетов — тьма. Однако раз решили искать для себя новые пути в жизни, то сворачивать в сторону не будем. Будем считать синяки и стараться не сажать их в следующий раз…

Она спохватилась, что выражается немного высокопарно, и, нахмурившись, полистала свои записи.

— Короче, обнаружили мы вот что… Ирина, первый кадр!

— Думаю, пока не надо, — тихо предложила Ирина, выразительно стрельнув глазами в сторону Алены.

— Нет! — взвилась Таня. — Рубить, так сразу! Пусть все станет на свои места и не будет никаких недомолвок. И нам проще работать.

Ирина молча взяла пульт и нажала кнопку. На экране появился Аленин муж с висевшей на нем медноволосой подружкой. Снимок получился отличный. Прекрасная солнечная погода, зеленые деревья, рядом — подъезд солидного здания, из тех, которые в путеводителях называют «Доходный дом второй половины девятнадцатого века». Пара всем довольных людей, прекрасно проведших ночь и понимающих, что замечательно проведут наступающий день, встретив вечер в любви и согласии.

Эта мысль вихрем пронеслась в голове бедной Аленки, широко раскрытыми глазами смотревшей на ту, которая заняла ее законное место рядом с любимым. Странное дело, она не плакала. И малейших позывов не наблюдалось.

Пауза затягивалась.

— Вы узнали, кто она и откуда вообще взялась? — спокойно поинтересовалась Ольга. Ей, как всегда, были нужны детали, чтобы сделать окончательный вывод.

— Удалось не сразу. — Таня обрадовалась, что перерыв на рыдания не нужен и можно продолжать. — В первый день мы дожидались их (Таня махнула рукой в сторону экрана), а потом колесили за ними следом, регистрируя все места, где парковалась «Вольво». Об этой мы узнали на следующий день. Ну и стерва!

— Тань, ты все по порядку показывай. Оставь эмоции, — одернула ее Ирина.

— А… ну да, конечно. Давай картинку! — Таня извлекла из пачки новый листочек. Ирина щелкнула кнопкой. Появился следующий слайд. Двухэтажное здание сизого цвета за мощным забором и надраенной до ослепительного блеска табличкой при входе. На табличке четкая надпись: МХГЦТУДиЖ.

— Алена не смогла сказать, где муж работает и чем он на жизнь зарабатывает. Ничего, кроме номера телефона, не знала… — Тихий ангел пролетел по комнате, давая подругам шанс заметить, что их Алена умудрилась прожить с мужчиной годы, не имея понятия о том, чем тот занимается. Но размышления об этом были чреваты выводами, которые могли притушить жажду мести. И Татьяна бойко продолжала: — Поехали на компьютерный рынок, в парк, и купили там лазерный диск с базой данных Московской городской телефонной сети. И по номеру телефона узнали адрес фирмы. Довольно приличное здание на Полянке. В первый день супруг твой проторчал там около часа.

— А чем они занимаются? Это частная лавочка или что-то государственное? Интересное название на табличке: х, ц, ж… — поинтересовалась Ольга, со вкусом похрустывая одним из шедевров Алениной выпечки и запивая его чаем.

— На следующий день Таня отправилась дежурить к дому, а я сразу в контору, — начала свое повествование Ирина. — Притащила одну из тех картин, что не удались, и пыталась выяснить, кто ее якобы заказывал для кабинета. Охрана там — сама любезность. Пяти минут не прошло, как ребята растрепали имена руководства и название фирмы. Аленин Володька у них на должности заместителя директора по коммерческим проектам. Организация считается общественной. Понятно, для отвода глаз. Мимо меня шастали та-а-кие темные личности, что сам факт их рождения, по-моему, уже преступление. Как я поняла, торгуют они чем ни попадя, но особенно не процветают. Володька там недавно и успел прослыть большим оригиналом. Сейчас носится с какими-то изобретениями. В принципе, это все! Да, табличка… Охрана сказала, табличка красивая и привинчена основательно. Ее оставили прежние владельцы.

— Список мест, куда он наведывается, — подытожила Таня, — ограничен тремя банками и пятью-шестью конторами, одинаковыми, как таблетки аспирина… Объехав их, он вечером возвращается к себе, в МХГ… и тэ дэ, очевидно, с отчетом.

Ирина добавила:

— А названия всех ресторанов, где он заседает, мы не запомнили. Решили, что не важно.

Упорно молчавшая Алена внезапно произнесла бесцветным голосом:

— Так кто она?

— А, эта проб…ь, — все-таки не сумела сдержаться Таня. — Скучная и неинтересная история. Она из его городка. В провинции таких особ до сих пор величают кузинами, так как в условиях тесного соседства и малочисленности населения там все состоят в каком-то родстве. Короче, к его родителям обратились ее папашка и мамашка с просьбой пристроить в столице их дочурку. Она, не сумев после школы устроиться на работу по причине непроходимой тупости, пошла по рукам местной шпаны. Родители Володьки связались с сынулей, и тот проявил участие в судьбе беспутной молодки. Ну, сыграл роль наставника подрастающего поколения.

— И давно она в Москве? — так же бесцветно спросила Алена.

Таня и Ирина молчали.

— Говорите, говорите. Давно? — с мягкой настойчивостью произнесла Алена. Она сидела очень прямо, спрятав руки под фартучек. Зачем показывать, что у тебя пальцы ходят ходуном.

— Кто, Изабелла? Два года, — ответила Таня, уткнувшись в бумажки.

— Ее зовут Изабелла? — поразилась Ольга.

— То есть сразу, как мы переехали в бабушкину квартиру, — вслух прикинула Алена.

— Прекрати подсчеты! — внезапно окрысилась Таня. — Толку-то! Мы все выясняем не для того, чтобы наша подружка имела повод для истерики! Нам надо решить, что теперь со всем этим делать? Лучше спроси, как мы все узнали.

— Кстати! Действительно любопытно, — встрепенулась Ольга.

Таня и Ирина прыснули от смеха.

— Я заметила… — начала Таня.

Ирина ее прервала:

— Мы заметили!

— Ладно… — нехотя согласилась Таня, — мы заметили, что водитель машины, которую Володьке выделила фирма, своего пассажира на дух не переносит.

— Вот-вот, — подтвердила Ирина, — юноша плюется как верблюд, едва его нетрезвый босс вваливается в подъезд после напряженного трудового дня!

— Пока дежурили у очередного ЗАО «Купи-Продай», имели массу времени на обдумывание всевозможных способов. Короче, на второй день, вечером, мы увидели, что «Вольво» направилась к дому. — Таня, набив рот Алениным печеньем, пыталась говорить разборчиво. — Тогда я кратчайшим путем его обгоняю и ставлю машину немного впереди. Володька из ресторана возвращался, как всегда, поддатый и мой экипаж вряд ли узнал. И темно еще… Когда он барским жестом отпустил водителя, тут я к шоферу и подскочила. У такого, говорю, роскошного лимузина такой, говорю, великолепный водитель! Не подскажет ли он даме, почему у ее машины двигатель стучит? Тот поначалу колебался, но тут Ирина пришла мне на подмогу, и вместе мы его уломали. А уж когда он из машины вылез и нас разглядел, не поверите, уезжать не хотел. Могу, клялся, вашу машину хоть всю ночь чинить и сторожить, только телефончик дайте. Пообещали. Пока Паша (двадцать восемь лет, холост, у родителей большой дом с яблоневым садом под Курском) возился с машиной, он успел нам все рассказать.

— Она слушала, а я в салон вернулась и записывала, — дополнила Ирина.

— Вам парня не стыдно обманывать?! — возмутилась Ольга.

Таня знала, что говорила. Тут только начни думать, и сразу появятся вопросы к Алене. Очень неприятные: «Как же ты жила, подруга, если случайный человек, шофер, за несколько месяцев узнал о твоем муже больше, чем ты — за годы? Помилуй, дорогая, а с человеком ли ты жила? Или с ходячим желудком? Что ж тут удивительного, если он польстился на другую?» Подобных мыслей женщинам допускать нельзя. Из-за них одна смута и неуверенность в своем исконном праве считать всех мужей сволочами. А только так и можно оправдать убогость собственной жизни.

Нет уж, чтобы мстить, во враге нельзя видеть ничего человеческого.

— Че-его?! — вскочила Таня. — Стыдно?! Я уже говорила насчет совести и морали. Девчонки, эти понятия мы оставим для личного пользования в нашем узком девичьем кругу. Я вижу, придется провести специальный семинар по этике.

— Когда прощались, я водителю Паше в благодарность подарила портрет, — оправдываясь, быстро вставила Ирина. — Успела карандашный набросок в альбоме сделать…

— Ну да! — подтвердила Таня. — Его восторг неописуем. Сообщил, что ценным письмом отправит свое изображение родителям и расскажет всем, что некоторые москвички похожи на нормальных девчонок. И хватит о нем. Он успел нам сказать важную вещь. На днях Паша ставит машину на профилактику: Володька отправляется в Швейцарию. Командировка на несколько дней. Я думаю, сама богиня Фортуна подбрасывает нам шанс. Его надо использовать. Но как?

Комната напряженно молчала.

Алена закрыла глаза и откинулась на спинку дивана. Она явно не думала о Таниных словах. Она просто переживала.

Ольга беззвучно помешивала чай. По ее лицу невозможно было понять, что творится у нее в душе.

Ирина включила проектор, установила автоматический режим, и слайды с тихим шуршанием сменялись на экране.

Таня держала в руке лазерную указку и постреливала красной точкой по фотографиям на стене.

— Давайте все-таки обратимся в суд, — нарушила общее молчание Ольга. — Должны они пойти Алене навстречу. Подготовим иск по всей форме, будем по очереди ходить на заседания. В конце концов, мы Алену знаем давно и никто лучше нас не сможет ее защитить. Давайте действовать по закону.

— Я вижу, — мрачно откликнулась Таня, — среди тебя еще предстоит провести дополнительную работу, как сказал бы мой бывший директор. Пока ты с ним будешь судиться, они с этой медной все барахло распихают по родне, и концов не найдешь. Или мокрушника наймут! Запомни раз и навсегда: мы и есть закон. Наш закон. Другого нет. Другой закон — закон врага.

— А может, просто нам все из квартиры вынести, пока Володька кормит уток в Женевском озере? — задумчиво предложила Ирина. — Алена, кому принадлежит все имущество?

Та молчала, уйдя в невеселые мысли. Ольге пришлось легонько толкнуть ее локтем. Алена встрепенулась:

— Бабушка оставила квартиру и обстановку мне, но вы же знаете, я там Волод… мужа прописала. Он имеет право там жить.

— С пропиской ясно, — досадливо перебила Таня. — Я о мебели антикварной, картинах и фарфоре в большом стеклянном шкафу. Это стоит бешеные деньги. Кто хозяин?

— Наверное, мое… — беспомощно предположила Алена. — Точнее, наше, раз мы с Володенькой там вместе жили.

— Ну нет! Твое это, твое! И мы ограбить тебя не дадим! — разом загалдели подруги. — Все, что получено по наследству, по закону принадлежит только наследнику! Это между супругами не делится!

Таня нервно расхаживала по комнате, стряхивая пепел во все, что подворачивалось под руку. Она мучилась, и это бросалось в глаза. Таня чувствовала, что решение рядом и они должны его быстро найти. Упустят время — останется Алена бедной одинокой птичкой в однокомнатной клетке. Но еще больше ей хотелось сделать больно ее мужу. Больно не физически, а душевно, причем мучительно больно и навсегда.

— Не делится-то не делится, а вот как забрать? — Практичная Ольга всегда думала о безопасности. — В подъезде охрана, да и соседи могут позвать милицию. Что мы им скажем? Даже ключей у нас нет. Я нас не представляю взламывающими дверь воровской фомкой.

Подозрительный взгляд Тани пригвоздил Ольгу к дивану.

— Ты откуда слова-то такие знаешь?

— Книги читать надо, — скромно заметила Ольга. — Пока вы с Ириной мотались по городу, мы с Аленой занимались теорией. Книжки перебирали. Просмотрели французскую «Черную серию», американцев: Чандлера, Хэммета… Изобретательный народ! Я имею в виду и персонажей, и авторов. С нашими сложнее. В наших книгах предпочитают не думать, а сразу прикончить врага тяжелым тупым предметом. А поутру расчленить и разбросать останки где-нибудь неподалеку от Большого театра.

Красавица Ольга заслужила одобрительный взгляд Тани, тут же подхватившей мысль:

— Нам нужен план. Считайте его планом мести.

Ольга поморщилась:

— Только не это. Тот, кто думает о мести, тот ставит себя рядом с врагом. Если мы сможем не думать о мести, то мы поднимемся выше мелочности Володьки. Я о тебе была лучшего мнения.

— Давай вообще простим и таким образом возвеличимся над ним! Будем выше, королевы! И вообще, давайте простим ему грехи и пороки! Какая мелочь — втоптать в грязь добрую душу! Я за Алену… — Яростно сверкая глазами и сжимая кулаки, Таня нависла над Ольгой. Алена робко отпихивала ее в сторону. Невозмутимость Ольги заводила Таню еще сильнее: — Ладно, пусть не месть, а спасение принадлежащего Алене добра! Ты против?

Неизвестно, чем бы закончилась перепалка, но ее прервал сильный хлопок. Ирина вынула из-под себя телефонную книгу и с размаху стукнула ею по столу. Чашки подпрыгнули, одна упала на пол (сердце Алены екнуло), но не разбилась.

— Заткнитесь, вы, вороны! Есть план!

Подруги разом обернулись к ней. Ирина напряженно сморщила лоб, подняла руку, призывая к молчанию.

— Слушайте, детали мне пока не ясны, нужно многое уточнить, но идея есть. Суть в следующем. В первый день, когда мы следили за Володькой, я ходила по лестничным площадкам и прислушивалась к тому, что творится за дверями квартир. Ну, на всякий случай… Перед работой над большим полотном всегда делаешь эскизы. Так вот. Этажом ниже два нетрезвых интеллигента, старый и молодой, долго запирали дверь. Теперь я вспомнила, как они болтали о…

Вся ночь прошла в спорах, взаимных уговорах, расчетах и подсчетах. Долгие часы тяжких раздумий сменялись минутами радостного озарения и криками восторга от простоты решения. Да, действительно, наступила новая жизнь. Странное ощущение овладело подругами. Они начинали жить для себя. Все, что они теперь делали, о чем думали, являлось их собственностью, принадлежало исключительно им. Они не обязаны продавать себя и свои таланты незнакомым или неблагодарным мужикам, с трепетом ожидать их высокомерного решения и униженно благодарить за жалкие крохи, которые им смахнут с барского стола. Все, обратного пути нет. Впереди — новая жизнь. Дверь в нее только приоткрылась, но в щель уже скользнул луч света. Луч надежды, родивший первобытный восторг в уставших от рутины душах.

Первый шаг сделала Таня.

— Алло! Компания «Московский рикша»? Мы заключали с вами договор на перевозку мебели, и я хочу сказать… Кто «мы»? То есть как кто? Симаковы! Да, на двенадцатое… Да не помню я номер заказа, муж квитанцию с собой утащил, на работу… Сами нашли? Спасибо вам. Нет, мы хотим перенести заказ на другой день, но пока не знаем на какой… Ну да, обстоятельства. Партнеры по обмену волынку тянут. Я думаю, на неделю или две. Разумеется, позвоним. Нет, вы нам не звоните, телефон у нас уже отключили… Пометили у себя? Отлично. Нет, деньги пусть у вас остаются, мы же заказ не отменяем. Ну, спасибо вам! До свиданья!..

Осторожно положив трубку на место, Таня искоса посмотрела на подруг. Немой восторг наполнял комнату, немой восторг. Хороший стимул для дальнейших действий!

— Ольга, теперь твоя очередь. Все запомнила? Будем повторять?

Ольга беззвучно шевелила губами, пробегая глазами по записям в блокноте. Она подняла глаза к потолку и некоторое время разглядывала сиреневые плафоны на люстре. Остальные невольно уставились туда же. Ольга опустила глаза, решительно встала и направилась к выходу.

— Без напутствий, девчонки, только без напутствий! — суетилась Таня за спинами Алены и Ирины. — Плохая примета.

Через час замызганное помещение товарищества с ограниченной ответственностью «Московский рикша» («Грузоперевозки любые, возим пианино, деш.») забили до отказа большемерные мужчины. Те, кто не нашел стул, топтались стоя. Все взгляды были устремлены на высокую длинноволосую блондинку в узких черных джинсах и в еще более узкой красной кофточке. Блондинка заняла единственное приличное кресло и равнодушно изучала лист с расценками на перевозки, иногда посматривая на часы. Когда она поднимала огромные синие глаза, сердца всех «рикш» совершали сальто-мортале и еще долго-долго трепыхались, не в силах успокоиться. Да, не каждый день их удостаивали посещением такие крали.

Ольга (разумеется, она!) в очередной раз бросила взгляд на часы и положила ногу на ногу. По товариществу прокатился стон.

— Где же ваш директор, интересно? Он будет сегодня, или как? — взмахнув ресницами, обратилась Ольга к сидевшему напротив небритому парню.

Тот судорожно сглотнул.

— Будэ, как не быть! Говорю точно: будэ! — с заметным украинским акцентом торопливо проговорил он.

— Может, мне обратиться в другую фирму? Время идет… — без тени кокетства поинтересовалась Ольга.

Товарищество разродилось протестующими возгласами. «Рикши», все как один, высказались против. Они считали, что директор, когда объявится, обязательно сделает Ольге громадную скидку на все виды услуг. А если не сделает, добавил небритый парень угрожающе, «мы его уговорим». Остальные дружно поддержали.

«Половина дела сделана!» — радостно отметила про себя Ольга. В дверь тихо прошмыгнул маленький человечек и пискляво потребовал очистить помещение. Ольга осталась. Остался и небритый парень, оказавшийся кем-то вроде бригадира и одновременно выборного представителя грузчицкого коллектива. Когда клиентка изложила свое предложение, мужчины поначалу слегка опешили. Но поскольку Ольга подкрепила просьбу солидной суммой (из денег за проданный Таней компьютер), то все сомнения исчезли. Небритый вообще был готов работать даром, лишь бы не отходить от Ольги. Он брался все растолковать своим товарищам, чтобы те не подумали чего плохого. Но директор оказался человеком дела. Сообразив, что криминала и в самом деле нет и он в любом случае остается в стороне, начальник запер деньги в сейф и скрепил договор, поцеловав Ольге ручку. Две машины для нее будут в любой момент, даже если придется отменить другие заказы.

На том они и расстались.

Вечером подруги улаживали дела личного характера.

Алена опять укладывала книги в коробки и уговаривала соседей приютить на время ее диванчик, стол и книжные полки. Больше ничего крупного в комнате не осталось. Хоть танцуй.

Ольга в сопровождении гневно сопящей Эммы отправилась в женскую консультацию, надеясь, что там ее дочь смогут припугнуть ужасными последствиями случайных половых связей. Идея профилактики родилась у мамы после наблюдения за крутящейся под окном стаей байкеров. Эмма злилась и сквозь сжатые зубы в который раз утверждала, что она — девица и намерена оставаться «такой» до встречи с единственным, самым-самым любимым и так далее. Утверждения Эммы насчет девственности полностью подтвердились. Ольга перед дочерью извинилась, и та нехотя согласилась понять мамины тревоги.

Таня помчалась с близнецами на выставку последних достижений компьютерной техники, со вздохом выложив за билеты немалые деньги. После продажи компьютера Твинз замкнулись и упорно молчали. Таня решила, что на время можно заменить свой компьютер зрелищем множества чужих. Она оказалась права. Близнецы бежали впереди.

В интересном мероприятии предстояло участвовать Ирине. Сын каждое утро канючил, что родители ребят, занимающихся в клубе юных любителей животных, должны зайти к руководителю зверолюбов и лично выразить согласие на занятия детей. Клуб работал допоздна и не хотел иметь неприятности от разгневанных отцов и матерей. Накануне опасной акции по спасению Алениного имущества Ирина согласилась помочь Винсенту, несмотря на нехорошие предчувствия. Предчувствия ее не обманули.

Клуб занимал пристройку, добраться до которой оказалось непросто. Пришлось пройти через лабиринт коридоров, где вместо кирпичных стен — сетки или стекла. Толщина зависела от степени свирепости или ядовитости живой твари, которая там обитала. Винсент немедленно воспользовался возможностью произвести на маму впечатление, что ему удалось. Он задержал ее около клеток с клыкастыми орангутангами и принял участие в их кормлении. Оранги равнодушно жевали растительную пищу, почесывались во всех местах и с интересом посматривали на Ирину. Винсент предложил маме подойти поближе и «посмотреть обезьянок». Ирина нерешительно подчинилась.

Сидевший в глубине клетки самый крутой и мускулистый оранг немедленно переломил пополам толстую ветку, просунул ее сквозь сетку и попытался дотянуться до Ирины. Едва успев оттащить остолбеневшую от ужаса маму, Винсент радостно сообщил, что она «дико понравилась» примату. Он добавил, что обезьяны в своих симпатиях крайне разборчивы и желание ткнуть Ирину деревяшкой — признак хорошего отношения. Винсент как-то особенно внимательно осмотрел маму. Очевидно, задумался над тем, что такое о его родной маме известно лобастой обезьяне, о чем неизвестно сыну.

Пробираясь дальше, Ирина старалась держаться ближе к центру коридора. За стеклами шла своя, насыщенная событиями жизнь. На ветвях гирляндами висели жуткие змеи, меж искусственных барханов тяжело переваливались с лапы на лапу мрачные вараны, по куче камней с тоской бродил крайне неприятный на вид шакал.

И для каждого из животных у Ириного сына находилось доброе слово. Он всех знал по именам, а те в свою очередь так и тянулись к Винсенту. «Неужели это мой сын?» — с тревогой думала Ирина и проклинала открывателей генетики.

Она подписала все бумаги, какие подсунул руководитель клуба. Сын радостно прыгал, предвкушая многочасовое общение с любимыми существами. Где-то вдалеке взвыли волки и заухала сова. По дороге домой Ирина старалась убедить себя, что ей нравятся животные.

Убедить не удалось.

На следующий день, ровно в десять утра, Таня выходила из станции метро «Улица 1905 года». Через пять минут она толкнула ногой плохо покрашенную дверь, над которой висела запылившаяся вывеска: «Металлоремонт сервис». Сама Таня никогда бы не нашла эту дверь в хитросплетении переулков, но ей объяснил маршрут отец одноклассника ее близнецов. Папаша, с которым Таня познакомилась на родительском собрании, уверял, что старый «чертознай» сумеет даже из иголки сделать трубочку.

Судя по состоянию помещения, умелец знал все о металлах и ремонте, но понятия не имел о сервисе. Клиентам отводилась узенькая сиротская скамеечка перед высокой стойкой. Все пространство за стойкой было завалено причудливыми детальками и заставлено множеством станочков непонятного назначения. На стенах разместилась, наверное, самая большая в Москве коллекция поломанных и починенных зонтиков, навесных замков, портфелей-дипломатов и разнокалиберной кухонной посуды.

— Эй, есть кто-нибудь? — задала Таня обычный в таких случаях вопрос и постучала по стойке. Стойка оказалась покрыта нержавейкой, и Таня, дожидаясь ответа, долго дула на ушибленные пальцы.

Ответа она не дождалась. Гробовое молчание. Лишь когда за пыльным окном громыхал трамвай, тихо позвякивали развешанные на деревянном щите в строгом порядке сотни ключиков, ключей и ключищ.

Тане пришлось повторить операцию с постукиванием. Сначала она использовала один из зонтиков, а когда это не помогло, пустила в ход массивный разводной ключ. Оглушительный грохот мог разбудить сто мертвых мастеров по металлу, но появился один. Увидев его, Таня засомневалась в правильности своего выбора.

Признаки тяжелого похмелья у всех страдальцев проявляются одинаково, но у каждого есть особенность, свойственная ему одному. В данном случае у мастера был полный набор: трясущиеся руки, покрытые пятнами от ожогов кислотой и въевшимися в кожу опилками всех сортов металла; слезящиеся глаза, сохранившие умное собачье выражение; кошмарный запах, мгновенно распространившийся при его появлении и заставивший Таню отшатнуться.

— Что угодно, сударыня? — неожиданно певучим голосом вопросил мастер, держась за косяк. — Чем могу? Не томите, у меня еще масса дел.

Мастер имел заурядное обличье: лет пятьдесят-шестьдесят, плохо побрит, морщинистое лицо, потрепанные брюки, рубашка в полосочку, старенькие очки. Неожиданными в ансамбле оказались синий в красную крапинку замасленный галстук и очень чистый платочек в нагрудном кармане синего ситцевого халата, подпоясанного желтым витым шнуром с огромной кистью. Последний явно был срезан с большого красного знамени.

За приоткрытой дверью Таня разглядела разложенную на газетке простую русскую закуску и бутылку водки с чересчур яркой этикеткой, которая свидетельствовала о низком качестве продукта.

— У меня есть заказ, — с трудом произнесла Таня, стараясь дышать через нос. — Мне нужно сделать три ключа. Не простых ключа.

— У меня масса заказов. Огромная масса, — сухо отрезал мастер. — Приходите после обеда.

Он собрался уйти, но не тут-то было. Мастер просто не знал, с кем столкнулся.

— Обед? Так он уже вроде начался, — спокойно заметила Таня. — Что там у вас на «Московском комсомольце»? Колбаска недоваренная и сырок переплавленный? Выслушайте меня и, если договоримся, пообедаете, как человек.

Если бы кто-то и захотел сегодня здесь починить внезапно отвалившийся хромированный уголок от портфеля, то об этой затее мог сразу забыть. После Таниных слов дверь крепко заперли, а в окне сквозь паутину теперь просматривалась табличка: «Материала нет. Уехал на склад». В это время Таня сидела с мастером у верстака в его «кабинете». Между тисками и набором рашпилей лежала копченая курочка, голландский сыр со слезой, зелень с ближайшего рынка и баночка маринованных селедок (не исландских, сладеньких, нет, а настоящих, пряного посола). На полу стояла картонная коробка с пивом «Старопрамен», которой периодически кланялись и мастер, и Таня, постепенно опустошая содержимое. Бутылки они аккуратно возвращали на место.

— Слепки с ключей, милая, только кажутся делом простым и незамысловатым. А поди ж ты, не всем удается. Меня еще дед мой учил слесарному искусству. Когда я попробовал сам сделать слепок и для этого использовал пластилин из детского набора, он выкинул этот пластилин на помойку и мне тумаков надавал. «Если хочешь, говорит, заниматься художественной лепкой, убирайся с глаз моих. А если нет — учись, пока я жив, подлец». И научил ведь! Какие ключи делать приходилось! Ты и представить, мать, не можешь, до чего рассеянный народ попадается. Ключи теряют, чуть не под килограмм весом.

Михал Ефимыч (так он предложил его называть) отхлебнул солидный глоток пивка и продолжил:

— Перед смертью дед мне рецепт замазки дал, той самой, для слепков. Смотри сюда.

Мастер стряхнул с рук остатки куриной кожи, тщательно протер ладони тряпочкой и извлек из глубины чугунного ящика, вмурованного в стену, несколько продолговатых плоских коробочек.

— Под крышкой замазка и на донышке замазка. А с одной стороны стеночка откидывается. Открываешь коробочку, откидываешь стеночку, берешь ключ… Вот так! Прикладываешь одной стороной к донышку, чтобы весь в замазку ушел. Переворачиваешь — и на крышку. Ключ вынул, протер аккуратно и коробочку закрыл. Видишь здесь щеколду крохотную? Ее обязательно передвинуть, чтобы, храни Господь, коробочка не открылась.

— Но по слепку ключ получится точно как настоящий?

— Смотря для чего нужно, — сощурился мастер. — Если хочешь ключи только похожими сварганить, то особо стараться и не следует. Если точная копия нужна — нужно очень аккуратно слепки делать. А лучше всего, конечно, если сами ключи мне принесешь. Или замок. Тогда фирма качество гарантирует.

— Не получится. Не выйдет, — с сожалением произнесла Таня. — Рада, но…

— Ваше дело, сударыня, — вежливо отреагировал Михаил Ефимович. — Нас это не касается. Держи коробки! Смотри не потеряй! Цена за работу тебе известна.

Таня кивнула. Цена приличная, но приемлемая. Михаил Ефимович явно не собирался сколачивать большой капитал и жил сегодняшним днем. Когда Таня уходила, мастер, запирая за нею дверь, напевал себе под нос что-то бодрое. Его рабочий день плавно переходил в выходной.

Но наибольшие переживания выпали на долю тихой Алены. Вчера, узнав, что от нее требуется, она живо согласилась, захваченная волной общего энтузиазма. Ночью, одна, она еще раз пережила подробности плана и откровенно струсила. Ее била дрожь, и она до утра бродила по комнате, не в силах успокоиться. Подруги застали ее в состоянии близком к обморочному.

— Я не смогу, — шептала Алена, комкая в руке предпоследний сухой платочек из дюжины. — Здесь что-то не так… Неправильно, не по-доброму…

— Испортили тебя в университете, — жалеючи протянула Таня. — До чего доводит злоупотребление гуманитарными предметами! После продолжительного чтения классиков немецкого романтизма и французской сентиментальной лирики человек лишается всякого права на ответственные решения. За него их должны принимать другие. Алена! Ты должна слушаться нас. Тебя самой сейчас вообще нет. Мы только приступили к работе над твоим будущим образом. Это как в эксперименте. Имеется четко поставленная цель, определен ход реакции, подготовлены компоненты, готовы исполнители и подопытные. И, как в настоящем эксперименте большой химии, подопытные находятся в полнейшем неведении относительно того, какая участь им уготована. Это я про Володьку.

Требовалось перевести дух. Таня замолчала, рассматривая Алену. Та чувствовала себя словно под микроскопом. Вмешалась Ирина, осторожно осведомившись:

— Аленочка, а ты о ком диплом писала? Помнишь?

Та обрадовалась внезапному смену темы:

— Игорь Северянин. Мой любимый.

Ирина наморщила лоб:

— Кажется, у него:

Восторженно Аленка подхватила:

Она и дальше бы продолжила, но тут подала голос Ольга:

— А теперь можешь на всей поэзии поставить жирный крест.

Ольга встала, отошла к окну, потрогала потрескавшуюся краску на раме. Повернувшись к подругам, она засунула руки в карманы джинсов и присела на подоконнике.

— Ножки, плед… Ты останешься одна, Алена, совсем одна. И вокруг ледяная пустыня. Никто тебя пледом не накроет. Всем будет наплевать на тебя. И нам тоже, если ты не поймешь, на что мы идем ради тебя и всех нас. Ты будешь сидеть здесь долгими вечерами и тоскливо грызть противную мокрую подушку.

Ольга помолчала. Остальные напряженно ждали.

— У тебя не хватит духа прервать серую полосу жизни и наложить на себя руки. Ты состаришься в горе и страдании. Одна. Но сначала от тебя уйдем мы.

Испугалась Алена одиночества или ее разозлили Ольгины слова, никто никогда не узнает. Но Алена затолкала платочек за манжету белой кружевной кофточки, в которой она походила на гимназистку, и решительно встала:

— Идем!

Наверное, больше всего она испугалась одиночества. Без подруг какая жизнь?

…На Смоленской площади Алена и Таня устроились на скамейке под тощим тополем, спугнув группку подростков, разглядывавших потрепанный порнографический журнал. Неподалеку, метрах в сорока от их наблюдательного пункта, двухэтажный стеклянный куб переливался всеми оттенками розового, голубого и зеленого.

Через фасад шла крупная надпись, не оставлявшая никаких сомнений, что перед вами «Чайхана-трактир «Зейнаб-Миллениум» у Артура. Танец живота, русские осетры, французская дискотека».

Алена давно не была в ресторане. Муж вообще никуда ее не приглашал, ссылаясь на занятость. Она не поняла, как могут стыковаться перечисленные удовольствия, но решила ничему не удивляться.

Ждали недолго. Знакомая Тане «Вольво» вывернула из-за поворота и лихо пришвартовалась у тяжеленной цепи, протянутой вдоль ресторана. Водитель Паша явно предвкушал грядущую разлуку с хозяином и заранее радовался. Таня искоса наблюдала, как напряглась Алена, впервые разглядев «эту, Володькину». К Таниному большому удовольствию, в Алениных глазах читалось огромное разочарование. Медноволосая «штучка» оказалась мелкой и противной.

Двери «трактира с танцем живота» распахнулись, и оттуда выскочил вертлявый хлюпик с тоненькими усиками — не то швейцар, не то половой, наряженный почему-то в восточный халат, из-под которого выглядывали брюки с широкими генеральскими лампасами. На голове служивого с трудом удерживалась зеленая пилотка. Хорошо, что вместо Тани не пошла Ирина. Эклектичность халдейского наряда моментально вывела бы ее из строя.

Парочка двинулась к предупредительно распахнутым дверям. Халдей семенил немного позади, размахивая руками и безостановочно говоря. Очевидно, приветствовал дорогих гостей. Володька «от Артура» не вылезал. Утром Таня звонила Паше в гараж, поинтересовалась насчет запчастей для своего «Пассата». Тот сам всучил им с Ириной свой телефон во время их «случайного» знакомства. Сегодня он между прочим сообщил, что его хозяин будет праздновать свой завтрашний вылет в Европу.

— Ну, пошли? — Алена приподнялась со скамейки. Таня торопливо одернула ее:

— Ты что? Рано еще! Пусть сядет, закажет, выпьет… Тогда он удрать сразу не сможет, надо же счет оплатить.

— Тебе виднее, — опустилась на скамейку Алена. Ей не терпелось взглянуть медной в глаза.

Через тридцать минут к дверям ресторана подошла Таня. Она чувствовала себя немного скованно в наряде, который одолжила Ольга. Та долго и с сомнением разглядывала его на Тане, потом еще дольше ходила вокруг нее, подкалывая, подбирая и выпуская в разных местах. Весь процесс подгонки вызывал у Тани жуткое неприятие, она отчаянно ругалась. Но Ольга с Ириной наотрез отказались пустить ее в собственном платье. Ирина заявила, что для защиты научного труда по тонким и очень химическим технологиям оно, конечно, сойдет, но идти в нем туда, где едят, пьют и танцуют, — значит вызвать нездоровый интерес. А его им не нужно.

Таню встретил все тот же услужливый половой в халате. Она старалась помалкивать, чтобы не ляпнуть лишнего. Ее ресторанный опыт тоже был весьма незначительным.

Пройдя в холл, Таня немедленно заявила, что ожидает друзей, которые прибудут с минуты на минуту. А пока ей необходимо в дамскую комнату. Опытная Ольга настаивала, чтобы она произнесла именно так, а не спрашивала в лоб: «Где здесь туалет?» Таню проводили и показали. Она заняла кабинку ближе к выходу. Присела на пластмассовую крышку, открыла сумочку и приготовилась.

События того вечера в трактире надолго запомнились ветеранам официантского труда. Алена появилась через пять минут после Тани. С порога назвав фамилию мужа и заявив, что ее ждут, она направилась в зал. Взойдя по мраморным ступеням, Алена перевела дух и принялась внимательно разглядывать публику за столиками, отыскивая своего бывшего. Это оказалось довольно непростым делом в зале, заполненном мешкообразными мужиками с безобразными стрижками. В сиянии разноцветных ламп они напоминали репейники на клумбе.

С омерзением Алена разглядела Володьку, который громко говорил в ухо своей медной. Он старался перекричать завывание зурны и грохот барабана, задававших ритм перекормленной азиатке в центре зала. Та демонстрировала слегка несвежие прелести и периодически подлетала к столикам, тряся бедрами. Гости пялили пьяные глаза и неумело совали мелкие купюры за тесемки врезавшегося в тело белья. Азиатка успевала рассмотреть номинал каждой бумажки и недовольно морщилась. Бизнес шел вяло.

Алена не стала выжидать, пока муж увидит ее, и с независимым видом быстро пошла через зал. Но Володька ее заметил и раскрыл рот от изумления. Не сводившая с него глаз медная недоуменно обернулась. Алена стояла рядом со столиком. Ею овладело странное, до сего дня неведомое чувство уверенности в себе.

— Здравствуй, милый!

Володька ответил сдавленным, еле пробивавшимся сквозь назойливое верещание зурны голосом:

— Здесь не место для разговоров! Я позвоню тебе завтра, тогда и поговорим. Уходи отсюда, не позорь меня, здесь мои партнеры.

Лучше бы он этого не говорил. Лучше бы помолчал.

— Партнеры?! А сколько лет я в твоих партнерах ходила, пока меня не выставили за дверь, как ведро мусорное?! — Алена не сдерживалась. — И что это рядом с тобой, плохо покрашенное?

Медная гордо вскинула голову и решила сказать свое слово:

— Не забывайтесь! Помните, с кем говорите. Владимир Петрович занимает ответственный пост, и мы собираемся пожениться. Скоро поженимся. И я не «что»! Я…

— Шлюха ты деревенская! — отмахнулась Алена от медной, не веря вылетающим из ее собственного рта словам. — И цена тебе известна!

Слова Алены слегка контузили медную, но она начала приподниматься. За соседними столиками притихли и с интересом наблюдали за разворачивающимися событиями. Тут в разговор вмешался струхнувший Володька. Он больше всего опасался, что дамы испортят ему репутацию.

— Елена Александровна, возьмите денег, сколько надо, и езжайте домой.

И тихо прошипел:

— Я тебе завтра позвоню.

Володька потянулся к барсетке, непременному аксессуару налетевших в Москву из провинции деловых людей мелкого калибра. Алена оказалась проворнее. Она схватила сумочку и стремительно помчалась вон из зала.

Расчет оказался верным. Муж не стал кричать «Держи вора!» Вместо этого он с извиняющимся лицом принялся протискиваться к выходу.

Алена успела сбежать по лестнице и заскочить в «дамскую комнату». Защелкнув за собой задвижку на двери, она прошептала:

— Тань! Ты здесь?

— Принесла? — встрепенулась Таня за дверью кабинки.

— Держи! — Алена бросила сумочку на кафельный пол и ногой отправила ее под дверь.

Таня торопливо нагнулась, раскрыла сумочку и (о счастье!) сразу наткнулась на связку ключей. Она схватила их и обернулась к стене. На пластмассовой крышке бака лежали коробочки с замазкой, а на стенку Таня скотчем прилепила листок с нарисованными Аленой ключами. Операция по снятию слепков прошла в темпе, которому позавидовал бы профессиональный домушник. Сказался опыт, полученный Таней за время тренировок дома.

В дверь кто-то отчаянно молотил руками и ногами, требуя Алену «на выход». Таня едва успела вытереть ключи, когда дверь уже начала потрескивать под энергичными ударами. Вдалеке раздавался голос Володьки, успокаивающий окружающих тем, что во всем виновата его «первая жена, тронувшаяся от ревности». Рядом кричала медная, собиравшаяся выцарапать Алене глаза и вырвать ноги.

— Заканчивай! — К Алене понемногу возвращался страх.

Таня бросила ключи в стоявшую на полу сумочку и вытолкнула ее за кабинку. Алена поправила волосы перед зеркалом и открыла дверь. Ее грубо схватили и выволокли наружу.

Долетавший до Тани шум скоро стих. Муж отправил Алену домой на такси, уговорив ресторанных администраторов не поднимать шум «вокруг семейного дела». Те только обрадовались.

Таня выскользнула практически незамеченной.

— После стольких лет воздержания попасть в шикарный ресторан и провести двадцать минут в сортире! Ну, я вам скажу, подружки! Хотя, конечно, удобства там ничего и с горячей водой перебоев нет, — так закончила Таня рассказ о проведенной операции.

Ольга и Ирина с изумлением посматривали на Алену. Таня похлопала ее по плечу, Ирина поцеловала, Ольга ограничилась тем, что молча подняла большой палец. Раскрасневшаяся от похвал Алена осмелилась сделать еще один ценный вклад в общее дело.

Она напомнила, что на одном этаже с Володькой живет милейшая пожилая чета. Они дружили еще с ее бабушкой и помнили Алену, можно сказать, с пеленок. Если им известно об изгнании Алены, они должны принять это близко к сердцу. Но ничто не заставит их отказаться от желания позвонить в управление внутренних дел и сообщить о подозрительной возне около двери соседей.

Алена сама нашла решение проблемы. Она вспомнила все, что знала о стариках и…

За два дня до возвращения неверного мужа из Швейцарии, накинув платок на телефонную трубку, Алена набрала номер.

— Алло! Алло! Ничего не слышно… Алло! Мамуля? Ты меня слышишь? Алло! Это я, Вероника! Ну да, я это! Да я это, блин!!! Очень плохо слышно! Я что звоню… Вы к нам с папой на дачу давно не приезжали! Как вы там? Алло! Хорошо! Ну, приезжайте к нам завтра! Мы вас ждем! И внучка Светланочка ждет! Привет передает. Спрашивает, когда баба и деда приедут? Алло! Плохо слышно… Приедете? Завтра не сможете? А послезавтра? Очень хорошо! Только пораньше выезжайте. Мы вас ждем к одиннадцати! Папе привет передавай. Пока!

Прославившаяся своей изобретательностью Таня от зависти покачала головой. Такое придумать непросто, но к Алене внезапное озарение пришло как следствие общего возбужденного состояния после похода в ресторан.

— В тебе, Аленка, дремлют великие силы! — Таня радостно хлопнула подругу по круглому плечу, отчего та ойкнула и присела. — Такой ты нам нравишься больше! Так держать, милая!

Ресторанные приключения утомили Таню, хлопок получился несильным, и это спасло нежное Аленино плечико от неизбежного синяка.

Через полчаса Таня, Ольга и Ирина еще продолжали шептаться, а подружка Алена сладко спала в углу на маленькой раскладушке, пристроив ладонь под щекой. Ее укрыли толстым клетчатым пледом и оставили в покое.

Оставалось ждать и надеяться, что наступит завтра, а за ним и послезавтра.

 

ТАЙНА СТАРИННОГО БЮРО

Наконец нужный день настал. В машине молчали, каждая занималась своим делом.

Ольга рассматривала себя в зеркальце и недовольно морщила нос, хотя еще утром привела себя в боевой порядок при помощи разнокалиберной батареи косметических средств.

Таня озабоченно вцепилась в руль и проговаривала про себя детали «операции».

Ирина снимала надфилем невидимые глазу заусенцы на бородках ключей.

Алена смотрела в окно и пыталась догадаться, как она дошла до жизни такой. Еще недавно они с Володенькой строили планы на отпуск, а сегодня она отправляется в собственный дом выполнять авантюрный план подруг. Последние дни Алена не включала телевизор. Ей было не по себе, казалось, что следователи из телевизионных сериалов именно на нее устремляют пронизывающие взгляды и предлагают закурить перед решающим признанием.

Не доезжая до Мясницкой, свернули вправо, к высокому дому из красного кирпича. На въезде во двор изрядно тряхнуло. Без этого нельзя. На въезде в любой московский двор имеется своя выбоина, которую пытаются залатать каждый год, но она таинственным, мистическим образом снова и снова разевает коварную пасть под колесами машин.

— Повторять будем? — обернувшись к подругам, строго обвела их взглядом Таня. — Или все запомнили?

Те с разной степенью уверенности закивали.

— Ну, Ольга, твой выход первый. Произведи впечатление на этих потрепанных жизнью казанов. Если что, ты знаешь, машина внизу, Ирина дежурит за рулем. Все делаем шустро. Благоверный возвращается сегодня поздно вечером.

Таня старалась быть немногословной. Понимала: нервировать подруг речами в напряженный момент не годится.

Ольга не торопясь выбралась из машины и направилась к дверям подъезда. Таня перекрестила ее спину и вспомнила, что в существовании Господа до сих пор полностью не уверена. Но излишняя предосторожность не помешает, резонно решила она и перекрестила Ольгу еще раз.

…Симаковы, отец и сын, — люди популярные. Поневоле станешь известным, если помогаешь другим обрести популярность. Давным-давно Симаков-отец начинал с организации подпольных концертов доморощенных московских рок-групп, освоил весь набор неприятностей от преследующего такую деятельность закона и весело встретил ветер перемен со стаканом хорошего вина в руке и пачкой контрактов на концерты второразрядных западных гастролеров в кармане.

С тех пор контракты то приплывали, то уплывали, но стакан Симаков-старший уже не выпускал. На жизнь он никогда не жаловался и сохранил обширнейшие связи в околомузыкальных кругах. Его особенно ценили продюсеры безголосых голенастых девчонок, которых, увлекшись, называли в телеинтервью «новыми голосами России». «Голоса» отбирались по степени профессионализма в исполнении диковинных трюков в постелях продюсеров. Все остальное за них делал Симаков-отец и примкнувший к нему по достижении совершеннолетия Симаков-сын.

Зная нужных людей, их слабости и пороки, парочка умудрялась пропихнуть на радио и телевидение заведомо гиблых исполнителей и совсем уж сиротскую музыку. Иногда их мучила совесть, и тогда они уходили в недельный запой. Но раздельное проживание препятствовало желанию заниматься любимым делом регулярно. Да и лишняя сложность возить друг к другу «на прослушивание» очередную восходящую звезду, которая из койки в койку, с ожесточенными сексуальными боями, пробивается на вершину музыкального Олимпа.

В редкую минуту трезвости Симаковы пришли к простому выводу: надо съезжаться. Готовились они долго. Но сегодня этот день настал.

— Отец, звонок! Открой дверь, я пиво на себя пролил, — нетвердо, но громко произнес Симаков-сын.

Звонок уже в третий раз прорезал утреннюю тишину «пещеры» Симаковых, в которой переезд начали отмечать еще два дня назад. Симаков-отец, поругиваясь, зашуршал в тапочках на босу ногу в прихожую. Прогромыхали замки, скрипнула дверь, и наступила странная тишина. Послышалось, как громко икнул от неожиданности Симаков-отец. И опять наступила тишина.

— Грузчиков вызывали? Вы, что ль, Симаковы будете? — грубовато, в стиле сотрудницы транспортной конторы, поинтересовалась Ольга у офонаревшего Симакова-отца, протягивая ему разграфленный листок. — Если вы, распишитесь здесь, открывайте двери, сейчас вещи понесем!

Да-а, знала бы Эмма, какой фурор произведет ее мама в облегающем красном комбинезоне дочки, в желтой майке и зеленой кепке-бейсболке! Замаскировавшись под светофор, Ольга с порога ударила по всем органам чувств бедного Симакова-отца, который с этой минуты превратился в подопытный экземпляр. Он закрыл и открыл глаза. Ольга не исчезала. Он проделал движение веками еще раз. Эффект тот же.

— Вы… э-э-э… девушка, значит, нашей мебелью заниматься будете? — хрипло выдавил из себя нетрезвый с позавчера папа. — A-а… вы ее, того, сами носить будете? А то мы с сынулей вам поможем… Эй, сын, шуруй сюда быстро, а то она растворится в воздухе, наша гарнитурная фея!

«Шуруй быстро» у сына не получилось. Получилось медленно и за два раза. Сначала его толстенькое маленькое тельце («Копия отец!» — умилялись родственники при рождении) выплыло из кухни. Он держал полную кружку в вытянутой руке, боясь расплескать. И немедленно расплескал, когда в глаза стукнула цветовая гамма Ольгиного наряда. Симаков-сын пришел в себя, протрезвел и смог сообразить, что он в трусах и майке. Натянув штаны и побив рекорд по времени одевания поднятого по тревоге взвода разведки ВДВ, Симаков-сын снова подкатил к дверям.

Ольга все еще переминалась у входа, мысленно проклиная все племя мужиков и особенно ту его часть, которая злоупотребляет алкоголем прямо с утра.

— Ну? Вы меня пропустите или мне уезжать? У нас еще два вызова сегодня, ехать придется к черту на рога!

Симаковы опомнились и наперебой принялись приглашать Ольгу пройти, состязаясь в галантности, которая, учитывая их состояние, принимала несколько причудливые формы. Симаков-отец выпрямился и, старясь держаться прямо, протягивал руку, указуя путь. Другой рукой он попытался прихватить Ольгу за талию. Попытку она сурово пресекла, что еще более возбудило Симакова-старшего. Младший не нашел важней занятия, чем схватить метелку и подметать коридорный паркет перед вышагивающей по нему Ольгой. Симаковы искренне радовались веселому началу дня.

— Машина еще не подошла, скоро будет. Сейчас позвонить должны. А я пока у вас подожду, если можно. — Больше всего Ольга боялась возможных вопросов: а как вы здесь оказались, если машины еще нет; и чего звонить, если они и так едут, и т. д.

Симаковым было не до подробностей. Огромную серую коробку с телевизором, приготовленным к отправке, они превратили в банкетный стол, вывалив все, что еще оставалось в холодильнике. Ольга с ужасом уставилась на десятки бутылок со спиртным, притащенные к «столу» радостно верещащими Симаковыми из всех углов необъятной квартиры. Первый шок прошел. Они стремительно выпили, не очень настаивая, чтобы Ольга к ним присоединилась.

— Я на службе, — сухо отрезала та. Она все ждала, когда Симаковы попросят документы. Те не торопились, и Ольга надеялась, что пронесет.

— Я вам точно говорю, — прожевывая кусок ветчины и одновременно скрюченными пальцами отламывая себе второй, убеждал Ольгу Симаков-отец, — вам надо на эстраду. Высокое искусство ждет вас! Вы пробовали петь? Не-е-ет, вы ответте! Вы прбовали петь? Ага, вижу, прбовали. Но не так, как надо. И не там, где надо!

Старший откровенно подмигнул младшему.

— А мы знаем места, хорошие места, где вы попоете немного, и марш на большую эстраду! Главное — рот пошире открывать!

Оба гнусно заржали. Симаков-отец подавился ветчиной и зашелся кашлем. Младший хлопал себя по коленкам. На тренировочных штанах появились жирные пятна. Ольге стало невыносимо тошно.

— Мне пить нельзя. Надо смотреть, чтобы грузчики к бутылке не прикладывались. Иначе уронят рояль, ноги поломают, а нам платить!

— Рояль? Какой рояль? — удивился Симаков-отец и огляделся по сторонам. — У нас нет рояля! А что, в наряде есть рояль? А ну, покажите!

Ольга мысленно прокляла себя. Нашла о чем говорить!

— Бумаги водитель привезет. Он их всегда возит, — как можно безразличнее сказала она.

— Отец, — развязно вмешался Симаков-сын, — при чем здесь рояль? Наша дама (он изъяснялся языком завсегдатая шашлычных) сказала, что ноги сломают…

— Ну так ведь роялю ноги сломают, а не еще кому! — открыл дискуссию старший.

— Не-е-е-т, грузчики поломают ноги себе, когда нашу мебель понесут! — вступил в полемику младший.

— Грузчики здесь ни при чем! Они трнирирован… они тренерированы, — с трудом выговорил отец и призвал на помощь третейского судью, обратившись к Ольге. — Ведь правда, они у вас трипер… тререр… Черт! Ну и слово!

Ольга вспомнила одну из гипотез относительно причины спора Ивана Грозного с сыном, повлекшего убийство Грозного-младшего. Черт с ней, с причиной, лихорадочно думала Ольга, лишь бы не передрались и не пустили план под откос.

— Они у нас здоровые такие… — начала она, но ее прервал телефонный звонок в коридоре.

Симаков-сын мучительно долго вытирал руки о заднюю часть своих спортивных брюк и еще дольше добирался до телефона. Ольга начала опасаться, что звонков больше не будет.

— Слушаю! Кого? Старшую? Какую еще «старшую»? У нас тут только младшие! — Он прикрыл трубку и пьяно хихикнул.

Ольга отбросила приличия, метнулась мимо Симакова-отца и схватила трубку:

— Я слушаю!

— Ольга! — У нее радостно забилось сердце. Она никогда не задумывалась над тем, какой приятный у Тани голос. — Слушай! Я звонила нашим биндюжникам. Диспетчер сказала, они в пути и будут с минуты на минуту.

— Хорошо, очень даже хорошо! — не сдержавшись, воскликнула Ольга и испуганно оглянулась на Симаковых. Те сосредоточенно чокнулись и опрокинули в себя еще по стакану мартини. Они упрямо старались не отвлекаться от основного занятия.

— Не очень хорошо. — Таня помедлила. — Соседи Аленины, старички, пока еще здесь…

Ольга обмерла.

— Но ты, главное, не волнуйся! — постаралась ее подбодрить Таня. — Как там у тебя дела?

— Сама разве не слышишь? — с тяжелым вздохом сказала Ольга и поднесла трубку к двери в комнату. До ушей Тани донесся обрывок речи Симакова-младшего:

— …а я ему тогда и говорю: «Нужно делать хрустальную награду за вокал не в виде хлопающих рук, а в форме разведенных ног!»

— А он? — заливаясь хохотом, сумел произнести отец.

— А он: «Старик, это — мысль! Сколько за нее просишь?»

Оба задохнулись от хохота.

— Мда-а-а, — протянула Таня. — Слушай, машины приехали! О, черт!

— Что такое? — вздрогнула Ольга.

— Да нормально все, — радостным шепотом откликнулась Таня. — Старички с сумками из подъезда показались. Все идет по плану. Держись, сейчас к тебе твои «рикши» заявятся! Ладно, что дальше делать, ты помнишь. Пока.

Во двор въехали два автофургона с заляпанными грязью бортами, кабинами и номерами… Из них нехотя спрыгнули на землю шестеро амбалов, за ними на асфальт плюхнулся тяжелый клубок такелажных лент. Ребята, поругиваясь под нос, с ленцой, распутали его, и каждый нашел свою любимую ленту. Водители, съезжаясь и разъезжаясь, едва не сталкиваясь и покрикивая друг на друга, развернули фургоны кузовами к подъезду.

Через стеклянные двери с любопытством пялились оба охранника.

Тихий двор превращался в цирк. Сидевшие в отдалении на лавочках древние старушки чудесным образом моментально переместились ближе к подъезду, «откуда съежжають». Под ногами грузчиков засуетились бродячие псы. Пара молодых толстых мамаш выстроили свои коляски чуть ли не под колесами машин.

Из распахнутых окон звонко перекликались голоса. Такая мизансцена в сценарии не значилась. Встревоженная Таня подняла голову и смогла убедиться, что амфитеатр и, естественно, балконы заняты зрителями. Опустив глаза, она увидела и услышала, как в партере спорят из-за неправильно занятых мест.

Шустрый дедок, взгромоздивший на багажник ветхого «Москвича» гору деревянных огрызков, отчаянно собачился с водителями грузовых машин из-за места около стены. Дедок размахивая руками и время от времени бил себя в грудь, каждый раз заходясь кашлем курильщика со стажем. Он даже пригрозил позвать билетера, то есть милиционера. Водители, не покидая машин, сплевывали на тротуар и отвечали очень короткими фразами, заставлявшими дедка подпрыгивать, как если бы ему под ноги бросили дохлую кошку.

Живые кошки также присутствовали. За одной из них, самой любопытной, начали охоту дворовые собаки. Набрасывая на себя ленты, грузчики гоготали и науськивали псов на несчастную Мурку. Ирина схватила альбом и делала торопливые зарисовки. Таня закрыла глаза. Алена затравленно осматривалась, напоминая гонимую киску.

Таня приоткрыла глаза в момент, когда пара старичков, нагруженных сумками, скрылась за углом и направилась к станции метро «Тургеневская». Они шли медленно, с любопытством оглядываясь. Понятно, если бы не «вызов» на дачу, они непременно присоединились бы к аудитории и погубили всю идею.

От группы грузчиков отделился небритый малый, Ольгин фанат из транспортной конторы, и направился к торчавшим перед дверьми охранникам. Перекинувшись с ними парой слов, небритый бригадир махнул рукой, и весь коллектив «рикш» с шумом ввалился в подъезд.

Операция началась. Обратной дороги нет. Полные грозного смысла слова Тани заставили Ирину нервно постукивать пальцами по баранке. Алена испуганно сжалась.

— Алена, за мной! — скомандовала Таня, выбравшись из своего «Пассата». — Сейчас главное — время! Ирина! Посматривай вокруг и будь готова!

Ирина молча кивнула и сжала руками баранку. Из всей компании лишь у нее и Тани имелись права. Но свою «Ниву» Ирина продала еще год назад, пытаясь рассчитаться с долгами за студию. Теперь, после длительного перерыва, ей предстояло вспомнить водительские навыки на тот случай, если подругам придется стремительно уносить ноги.

Таня и за ней Алена, низко опустив голову и закутавшись в цветастый платок, миновали охрану, сославшись на договоренность с колдуньей из сорок второй. Это был один из немногих случаев, когда ссылка на знакомство с нечистой силой приносила некоторую пользу.

Охранники, к счастью, не особенно интересовались гостями. Один отгонял отчаянно лающих у входа собак, второй разгадывал кроссворд в журнале «Оттянись!», надеясь выиграть небольшой приварок к пенсии.

Выйдя из лифта, подружки огляделись по сторонам. Тишина. Таня вытянула из кармана три ключа (мастер славно постарался!), собранных на металлическом кольце. Она хотела вручить их Алене, но, взглянув на нее, отказалась от мысли доверить той отпирание двери. Вид родных стен произвел на Алену столь сильное впечатление, что у нее подкосились ноги, и она прислонилась к косяку.

— Спокойно, подруга, спокойно, — уговаривала то ли Алену, то ли саму себя Таня, позвякивая ключами. — Все будет нормально, увидишь!

Но пока дела шли не совсем удачно. Процесс отпирания явно затягивался. Первый же ключ отказался проворачиваться вообще, как Таня ни старалась. К своему ужасу, она поняла, что ключ застрял в скважине, возможно, навсегда. Она могла нажать и посильнее, но опасалась его сломать. Таня задумалась, автоматически пощелкивая ключом: вправо-влево, вправо-влево…

Алена пришла в себя.

— Дай мне попробовать. — Она протянула руку. Таня с недоверием посмотрела на нее, но отступила в сторону.

Алена не стала извлекать застрявший ключ. Она просто отстегнула от кольца оставшиеся два. Вставила и повернула два раза сначала тот, что побольше. Таня и Алена дружно вздохнули и обменялись нервными улыбками. Второй пошел с некоторым усилием, вызвавшим у них короткий стон. Но и он провернулся два раза!

— Черт! Как быть? — Таня стала дергать застрявший ключ, но Алена отстранила ее и толкнула тяжелую дверь. Дверь с глухим шорохом растворилась, открыв уходящий в темноту коридор.

Таня непонимающе уставилась на Алену. Та нашла в себе силы улыбнуться.

— Володька никогда с замком толком управиться не мог. Вот и теперь он не стал с ним возиться, оставил незапертым.

Пока она объясняла феномен с замком, Таня успела втолкнуть ее в коридор и захлопнуть дверь.

— Потом! Все потом! — верещала Таня, бросаясь внутрь комнат и на ходу доставая план квартиры с пометками. — Времени нет!

Володька только недавно начал получать достойные деньги и, слава богу, не успел «обрасти». Подруги спешно выкидывали его костюмы, куртки, галстуки и прямо по полу оттаскивали в маленькую кладовку. Остававшуюся в квартире Аленину одежду они использовали для обертывания фарфоровых статуэток, аккуратно извлекая их из стеклянного шкафчика. Таня бросила нервный взгляд на часы и с удивлением поняла, что с того момента, как они вошли в подъезд, прошло всего двенадцать минут.

Звонок в дверь застал их подталкивающими четыре огромные полные сумки ко входу. Вошедшие грузчики молча втащили в квартиру протертый во многих местах диван, собственность господ Симаковых. Таня взяла руководство в свои руки. Приложив палец к губам, молча показала, куда приткнуть диван, а что забрать из квартиры. Понятливые «рикши» подвели свои ленты под антикварный буфет, гордость бабушкиной коллекции, и вчетвером с величайшей осторожностью повлекли его вниз, не забыв прикрыть за собой дверные створки. Двое занялись сумками с фарфором.

Конвейер заработал.

— А они не заберут фарфор себе? — Сомнение Алены казалось вполне оправданным. Необычность ситуации вполне могла сподвигнуть грузчиков на кражу.

Таня отмахнулась:

— То есть не сопрут ли они чего? Ребята знают свое дело. А их бригадир, после согласия Ольги погулять с ним по Москве в День города, чуть сознания не лишился. Он пригрозил отвинтить головы своим коллегам, если что-то пойдет вкривь.

— Ну, будем надеяться, — немного успокоилась Алена.

Если бы она знала, что происходило во дворе!

Есть множество способов удивить и всполошить человека. Один из них — внезапное появление у вас дома группы родственников после долгой разлуки. Но иногда они могут удивить еще сильнее, появившись и после сравнительно недавнего расставания. Подобное произошло с Ириной, когда она увидела в зеркале заднего обзора неторопливо шаркающего подагрическими ногами по асфальту старичка — соседа Алены. Тот шел без сумок, сосредоточенно шевеля губами, будто повторяя важное задание.

Примерзнув к сиденью, Ирина могла только наблюдать, не в силах повлиять на ситуацию, как старичок забрел в подъезд. Кто мог предусмотреть такое? Ирина сжала руками готовую взорваться от прилива крови голову.

Дежурившая около двери Алена услышала шум останавливающегося на ее этаже лифта. Прильнув к глазку, она обмерла от кошмарного видения: из лифта выплыл старичок и направился к своей квартире. Алена по-щенячьи заскулила и сползла на коврик у двери.

Для нее все было кончено.

Выскочившая в коридор Таня бросилась к подруге. Та молча подняла трясущуюся руку и указала на глазок. Недоумевая, Таня посмотрела в него и увидела, как оставивший широко распахнутой входную дверь старичок прошлепал в глубь квартиры.

Таня отпрянула от глазка.

— Что… что делать будем? — Голос Алены был едва слышим.

— Замочим ископаемое, и дело с концом! — не подумав, буркнула Таня. Плохо контролируя себя, она взяла в руки рожок для обуви с длинной бронзовой ручкой. Алена в ужасе закрыла глаза руками.

Неизвестно, как разрешилась бы эта кошмарная ситуация, если бы Таня, прислушавшись, опять не кинулась к глазку. Старичок возвращался. Он вышел и тщательно запер дверь.

— Слушай! Он уходит! Точно. Дед проверял, перекрыл ли он газ и воду! Редкий случай, когда маразм одних на пользу другим, — радостным шепотом сообщила Таня.

Но так просто все это закончиться не могло.

Старичок вызвал лифт и ждал, устало держась рукой за стену. Выше этажом раздался шум: там задели за перила одним из предметов симаковского гарнитура. Грузчики дружно и со вкусом матернулись. Старичок с любопытством поднял голову и прислушался. Голоса приближались. Еще один лестничный пролет и…

И тут пришел лифт. Дверцы распахнулись. Старичок медлил, терзаемый альтернативой: бежать к метро, где его ждет супруга, рвущаяся к внукам, или узнать причину возни наверху, но тогда получить от своей старухи полновесную выволочку за задержку.

Дверцы начали закрываться, что определило решение старичка. Он неожиданно шустро запрыгнул в лифт. Железная коробка провалилась вниз. На верхних ступеньках уже показалась спина первого «рикши».

Таня перевела дух и взглянула на Алену. Та расширенными глазами уставилась на ее руки. Таня с недоумением посмотрела на тяжелый рожок, который продолжала сжимать. Осторожно вернув его на место, она распахнула дверь.

— Как там охрана внизу? — тихо поинтересовалась Таня у небритого. Тот, захваченный авантюрой и предвкушающий встречу с Ольгой, заговорщицки подмигнул:

— Они нам внизу говорят слова, которые надо в кроссворде разгадать, а мы по дороге решаем. Когда спускаемся, им готовое решение выкладываем.

— Вы так здорово кроссворды щелкаете? — Таня с сомнением обозрела не блещущие интеллектом лица.

— Просто повезло, — в восторге от своей сообразительности хлопнул себя по коленке небритый. — Швейцары мусолят журнал «Оттянись!» за прошлую неделю. А там наверху, у «правильных» заказчиков, в коридоре лежит за эту неделю, с ответами!

Таня с тревогой подумала, что, пожалуй, придется доплачивать «рикшам» еще и за умственную работу.

…Симаковы искренне радовались жизни и прекрасному дню. Сегодня они съезжаются. Сегодня у них есть на что пить и есть! И именно сегодня они познакомились с Ольгой, которую упорно величали «бригадиршей». При этом отец с сыном перемигивались, толкались и хрипло ржали, словно простуженные кони.

Радость, переполнявшая их, вызвала настоятельную потребность поделиться ею с окружающими. Доказывая Ольге свою принадлежность к музыкально-артистическим кругам, они наперебой демонстрировали свои таланты. Симаков-старший вытащил старый баян, долго протирал его фланелевой тряпочкой и затем, отчаянно фальшивя, исполнил «музыку Битлзов», постоянно сбиваясь на «Подмосковные вечера». Уличенный сыном в подтасовке Симаков-отец затеял длительный и обстоятельный спор, пытаясь доказать, что «Битлз» сами воровали мелодии из «бездонной сокровищницы русского фольклора». Произнесение вслух одной этой фразы потребовало от Симакова-старшего колоссального напряжения и заняло кучу времени.

— Вы поймите, девушка, — развязно наклоняясь к Ольге, мычал Симаков-сын, — мы, люди высокого искусства, должны тусоваться ближе к народу. От него ведем мы отсчет музыкальной славы нашей великой страны. А как нам быть ближе? Нет, вы ответьте! Как нам быть ближе к народу? Как узнать его жизнь? Как проникнуться его заботами?

— Ходите на дискотеку, — предложила обозленная Ольга. Она подсчитывала количество оставшейся мебели, с ненавистью поглядывая на цирковую пару «2-Симаков-2».

Неожиданное предложение поставило в тупик формирователей вкусов современного общества. Они задумались, посовещались, пропустив еще по паре бокалов, и пришли к выводу: «В этом что-то есть».

И немедленно затеяли возню, пытаясь решить, кто из них имеет право первым пригласить Ольгу в ресторан с последующей «репетицией» в новой квартире. Дело чуть не дошло до драки. Симаков-отец порвал майку Симакову-сыну. Тот в свою очередь отдавил папе ногу, пытаясь выпутаться из цепких клешней родителя. Боевой дух угас, не разгоревшись. Мировую Симаковы пили на балконе, оглашая двор призывами к общественности любить женщин и бороться за мир во всем мире.

И тут в квартире Алены зазвонил телефон.

«Рикши» вытаскивали очень длинный столик, стараясь не поцарапать причудливо изогнутые и покрытые позолотой ножки.

— Как с живым с ним, робя, обращайтесь, как с живым! Лапы ему не обломите! — покрикивал небритый. Ему и его сотрудникам сейчас не до телефона.

Алена подскочила к аппарату и включила звук. Таня моментально оказалась рядом. Сначала они выслушали Володькин голос, неестественно напряженно сообщающий, что его нет дома, и предлагающий оставить сообщение после сигнала. А затем тишину комнат прорезал бодрый голос мужичка без комплексов:

— Эй, сеструха! Это я, Ричард, брат твой единоутробный! Я в Москве, звоню с вокзала, сейчас к вам нагряну, подожду внизу, когда приедете. Разговор есть!

Таня подтолкнула Алену к телефону. Та уперлась, не соображая, что от нее требуется. Тогда Таня сорвала трубку и сунула ее в руку опешившей Алене, яростно прошептав:

— Изабелла — ты! Ты сегодня Изабелла!

До Алены дошел смысл сказанного, и вовремя. Ричард собирался давать отбой и бросить трубку.

— Привет, братик, — слабым голоском прошептала Алена, — это я, Изабелла.

— Привет, Бэлка! — обрадованно затрещал брат. — Что с тобой? Заболела?

— Ну да, простудилась. — Импровизация давалась Алене с трудом, но она осваивалась и входила во вкус. Обманув старичков-соседей, Алена выходила на профессиональный уровень имитации голосов.

— Где ж ты летом-то простудилась? — искренне изумился брат.

— В бассейне, — врала напропалую Алена, — воду сегодня подали холодную очень, подогреть не успели.

— А-а-а, понимаю, — голосом знатока серьезно сказал брат, будто в его городе перебои с теплой водой для бассейна вообще не редкость, а он сам из бассейна не вылезает. — Я что звоню! Я тут на вокзале. Приехал на месяц-два. Или три. Может, и насовсем. Я у твоего на квартире остановлюсь пока. Поживу, осмотрюсь. А еще мне надо бы с богатой женщиной познакомиться. Может, и я устроюсь, как ты? А, сестренка?

— Я не знаю, удобно ли… — начала было Алена, но «братец» ее оборвал:

— Чего-чего?! Хочешь, чтоб вся Москва узнала, чем ты в родном городе занималась? Кстати, тебе все наши привет передают! Пацаны соскучились по тебе. Говорят, передай, Ричард, тоска зеленая гнобит, трахаться не с кем стало, после того как твоя заводная сеструха уехала!

— Ты… Ты вот что: позвони-ка мне через… — Алена оглянулась на почти пустые комнаты. — Да, через пятнадцать минут. Я все устрою.

— Ну, так-то! — самодовольно бросил Ричард, брат Изабеллы.

Алена повесила трубку и обернулась к Тане:

— Что скажешь?

— Да ничего, — пожала плечами Таня. — Дело ваше, семейное. Решай сама.

По пустым комнатам гуляло гулкое эхо от шагов грузчиков. Наступал решающий момент. «Рикши» столпились в коридоре, ожидая дальнейших указаний. Небритый отыскал Таню, и она извлекла из маленькой сумочки на поясе несколько зеленых бумажек. При виде них небритый сделал стойку, как сеттер на болотную дичь.

— Смотри сюда, — Таня помахала деньгами, — и слушай. Смесители из ванной, картины со стен, люстры с потолка, ковры с пола! На все пятнадцать минут! Понял?

— Слухаю, пани гетман! — Небритый зашелся в восторге от четкости поставленных задач и достойной оплаты.

— Вперед, чудо-богатыри! — рявкнула Таня. Обернувшись к Алене, она сожалеючи протянула: — Жаль, времени нет, не успеем плитку на кухне со стен отодрать…

Ричард, брат Изабеллы, был точен, как солнце.

— Опять я, сестренка! — Радость Ричарда звучала несколько искусственно. — Что там у тебя? Я еду?

— Возвращайся домой, — устало посоветовала ему Алена. — Сначала конкурс пройди. Экзамен сдай, по русскому устному. В Москве от вас не протолкнуться, завоеватели…

— Заговорила?! — взъярился братик Изабеллы. — А я сейчас к твоему на службу нагряну да порасскажу там всем, с кем он живет! Да!

Алене показалось, трубка у нее в руке задымилась, и она торопливо бросила ее на рычаг.

Пробежав по комнатам и убедившись, что все предметы, отмеченные в списке, перекочевали в машины, Алена и Таня осторожно покинули квартиру, не забыв тщательно запереть ее. Пройдя мимо охраны с независимым видом, они вышли во двор и успели застать момент, когда грузчики закрывали второй фургон. Едва дамы успели забраться в машину, где их встретила изрядно перенервничавшая Ирина, как донесся невнятный шум из подъезда. Это появились Симаковы и Ольга, которую те наотрез отказались отпустить в машину грузчиков и тащили к своему «Форду». На нем они намеревались сопровождать «свое» имущество.

Ольга растерянно оглянулась на подруг. Таня заводила двигатель, Ирина пересаживалась назад, Алена беспомощно разводила руками. Ольге пришлось ждать, пока Симаковы разберутся, кто сегодня более трезв для управления дорогим экипажем.

Со двора проследовали колонной.

Впереди, наезжая на газон и распугивая кошек, ковылял «Форд» под управлением Симакова-сына. В споре за ключ зажигания победила молодость. За ними следовали оба грузовика. Их водители знали «настоящий» адрес и перли танками. За грузовиками, немного суетливо, перемещался «Пассат». Его экипаж гадал, как извлечь Ольгу из «Форда».

Помог случай. Застряв в длиннющей пробке на выезде к Маросейке, дамы нервно оглядывались по сторонам, стараясь не терять из виду все три машины. Внезапно Ирина распахнула дверь, выскользнула наружу и подскочила к стоящей на перекрестке машине автоинспекции, в которой скучали разморенные жарой усатые и толстые стражи дорожного порядка. Таня и Алена дружно охнули.

Энергично размахивая руками и жарко доказывая что-то, Ирина убедила инспекторов покинуть машину. Те сами обрадовались возможности встряхнуться и взялись за свистки. Помахивая полосатыми жезлами, они загнали «Форд» на обочину и радостно заулыбались в предвкушении добычи, увидев выползающего, едва держащегося на ногах Симакова-сына.

Ирина забралась обратно в машину.

— Что ты им наплела? — накинулась на нее Таня.

— Что значит «наплела»? — возмутилась Ирина. — Я выполнила свой гражданский долг: настучала на нарушителей правил движения. А вы поддерживаете пьяных водителей?

Крыть нечем. Подруги оживились, увидев пробирающуюся между машинами Ольгу. Из окон выглядывали взволнованные мужчины и приглашали ее к себе. Но из всего автомобильного стада Ольга выбрала «Пассат». Бухнувшись на сиденье, она смогла выдавить:

— Знали бы вы, какие подлые и грязные бывают мужики!

— Знаем, подруга, знаем! — Таня ликовала, стараясь держаться поближе к грузовикам. — Но если ты выведала нечто новенькое про их подлую породу, то расскажешь потом, после швартовки и выгрузки!

Лестница в подъезде дома, где жила Алена, оказалась не в пример шире той, по которой стаскивали ее вещи некоторое время назад. Не прошло и часа, как все лакированные столики, крутоногие стульчики, пузатые бюро и секретеры, массивные шкафы и зеркала в тяжелых солидных рамах разместились в ее квартире и в двух соседних. Делившие с нею этаж соседи, выслушав историю Алениного изгнания из квартиры бабушки, долго негодовали и заявили, что предоставят ее вещам «политическое убежище».

Рассчитавшись с «рикшами», которые торопились унести ноги от греха подальше, подруги остались одни в заставленной под потолок квартире. Каждая по отдельности добралась до кухни, и подруги в изнеможении рухнули кто куда.

Никогда в жизни у них не было такого насыщенного дня. Никогда в их жизни один день не вмещал столько переживаний, когда радость сменялась отчаянием, а страх отступал перед решимостью.

Они ощутили себя иными. Они стали ближе. Их вера друг в друга приняла немного мистический характер.

— Ладно, — нарушила Таня состояние блаженного покоя. — Подведем первые итоги. Никто нас не поймал. И это главное.

Остальные согласились. Действительно, это главное. И это чудо.

— От бабушки и дедушки мы ушли, Алене помогли. Теперь ей достаточно продать одну вещицу из бабушкиного наследства и превратиться в богатую невесту. Чего, собственно, мы и добивались.

— Представляю физиономию Володьки, когда он отопрет дверь, — устало улыбнулась Ольга. Ей не верилось, что она уже никогда не разделит общество семьи Симаковых. Вспомнив о них, она вздрогнула, и к ней вернулась обычная серьезность. — Он заслужил наказание. Но все-таки его немного жаль.

Алена с благодарностью взглянула на Ольгу. Наконец-то хоть кто-то вспомнил, что они с мужем прожили вместе не один счастливый год, прежде чем тот трансформировался в негодяя.

— Если и были у меня кое-какие сомнения насчет благополучного исхода этого мебельного сафари, — Таня прекратила массировать себе шею, строго посмотрела на Алену и неожиданно улыбнулась, — то Аленка их развеила. Ну ты и выдала этому Ричарду Козлиное Сердце! Запомнит он столицу! Москва, как много в этом слове…

Зрелище улыбающейся Тани достаточно редкое и необычное. Значит, Алена действительно решилась на поступок! Значит, она поднялась над своими страхами! Моментально прекратилась противная дрожь в коленках, и она гордо выпрямилась. Знал бы Володька, кого потерял!

— Вы ему записочку оставили, чтоб не дергался попусту? — Ирина механически перелистывала альбом с сегодняшними зарисовками, отмечая про себя лучшие. Особенно удались ей живописные «рикши», дворовые псы и озабоченные охранники. — Вы ведь понимаете…

— Все понимаем, волнения излишни. — К Тане вернулась ее привычная самоуверенность. — На самом видном месте вывесили плакат. С печатными буквами и непечатными словами. Теперь будем ждать звонок или контратаку. Алена, успокойся! На его внезапный визит ответим своим хорошо подготовленным экспромтом!

Даже Таня чувствовала, что силы ее на исходе, но старалась держаться, не подавая виду.

— Я уверена, до этого дело не дойдет. Володька трус. Будем ждать звонка. Все вместе будем ждать. Алену сейчас оставлять нельзя. А пока есть предложение.

Подруги настороженно уставились на Таню. Какая еще идея родилась в ее беспокойном уме?

— Победу надо обмыть.

Простые слова заставили подруг перевести дух и радостно переглянуться.

— Мы с Ольгой по магазинам, Алена с Ириной разгребут вещи и освободят пространство для шабаша. Гульнем, подружки!

…Алена бродила между знакомых с детства вещей, трогала их и размышляла о превратностях судьбы. С одной стороны, здорово, что все вернулось законному владельцу. Пусть вещи и не на своем месте, но зато со своей хозяйкой. Это успокаивало.

Но ей не давала покоя мысль, что это могут у нее отнять и все усилия ее подруг пропадут даром. Ей представлялся отряд мускулистых верзил, сносящих на своем пути ее крепкую дверь и… Дальше она предпочла не задумываться.

Ирина пристально посмотрела на Алену и увидела в душе подруги разгорающуюся войну черных и белых сил. Требовался простой отвлекающий маневр, который Ирина не замедлила применить.

— Интересный предмет. — Она подошла к роскошному, покрытому черным лаком бюро. — Девятнадцатый век?

Ирина достаточно образованна, чтобы навскидку определить примерную дату рождения мебели. Но надо дать и Алене занять себя.

— Начало девятнадцатого. — Алена обрадованно подхватила подброшенную тему. — Бабушка говорила, что это бюро из имения князей Волконских, тех самых. Бюро и прочее увез мой прадедушка, узнав, что деревенские решили имение спалить. Управляющий помогал ему грузить и еще инвентарным списком снабдил, а потом сгорел в оставленной на него княжеской усадьбе.

— Да, — согласилась Ирина, — такой пример верности редко встретишь в наше время.

Растрогавшись, Алена присела около бюро и гладила его теплую поверхность. Поблескивали искорками перламутровые инкрустации, матово отливали золотом витые бронзовые ручки.

— Бабушка усаживала меня здесь, учила читать и писать.

— И сентиментальность века передалась тебе через сию чудесную вещицу, — насмешливо продолжила Ирина.

— Возможно, — задумалась Алена.

Володенька пытался заставить бюро поработать канцелярским столом и при этом жутко ругался. Он не понимал, как вообще дворяне умудрялись сочинять бессмертные произведения за таким неудобным приспособлением. Алена со злорадством вспомнила, как дико смотрелся муж в зеленом пиджаке и кроссовках на фоне недоступного его пониманию предмета.

— Здесь есть потайное отделение. Правда, я его не нашла. Там бабуля хранила семейные фотографии. Перед кончиной она мне их передала. Взглянуть, может, там еще что-нибудь осталось?

Глаза Ирины загорелись.

— И ты молчишь! Сейчас найдем твои семейные драгоценности!

— Нет у нас драгоценностей… — грустно заметила Алена, освобождая Ирине место около бюро. — Только те, что мне бабуля оставила: сережки, перстенек с алмазом и брошка с рубинами.

— Ничего себе! — вскинулась Ирина. — А где камушки? Нашли?

— Нет.

— Значит, Володька своей крашеной кукле презентовал. — Ирина за собой замечала: брякнет слово, не подумав, а потом раскаивается, да поздно. Она торопливо принялась двигать многочисленные ящички бюро, приговаривая: — Сейчас, минутку, еще минутку…

«Минутка» растянулась на полчаса. Ирина кропотливо обмерила бюро принесенным Аленой сантиметром, занесла цифры в альбом и занялась вычислениями. Она долго возилась у дальнего левого угла бюро, но старания дали результат. Перевернув одну из бронзовых ручек, Ирина потянула ее вправо. На крышке бюро со скрипом поднялась одна из пластин, приоткрыв продолговатую нишу, забитую листами бумаги.

Ирина осторожно вытянула листы, с нетерпением разложила их на столе и через мгновение с недоумением взглянула на Алену.

Бумага была исписана многочисленными формулами. Здесь же имелись тщательно выполненные чертежи, сложенные с великой аккуратностью. Алена смогла только беспомощно развести руками. Для нее самой находка была неожиданностью. Хотя, присмотревшись, она с уверенностью заявила, что кое-где узнает Володькин почерк. Значит, карта с кладом им не досталась.

— Не по нашей с тобой части, Ален. Это… — Ирина не успела договорить.

От размышлений их отвлек шум, с которым в комнату вломились Таня и Ольга в обнимку с пакетами. Услышав историю с бюро и увидев находки, Таня забыла обо всем. Лихорадочно нацепив очки, она впилась в бумаги и утащила их в самый дальний угол, предоставив подругам самим заниматься подготовкой к «шабашу».

Накрыли за пять минут. Дольше возились с открыванием винных бутылок. С трудом открыв, сошлись во мнении, что выдергивание разбухших пробок — единственное дело, для которого нужны мужики за женским столом. Долго звали Таню. Она молчала. На поиски отправили Ирину. Та застала ее в совершенно замороченном состоянии. Просматривая обнаруженные бумаги, она делала торопливые пометки в своем блокноте, бормоча под нос длинные и непонятные слова, сквозь стиснутые зубы прорывались нецензурные ругательства. Таня явно пребывала в растерянности.

Пока Ирина тащила упирающуюся Таню к подругам, та кричала, что они столкнулись либо с гением, либо с аферистом совершенно новой формации. Сняв очки и увидев подруг, она смолкла, сообразив, что нельзя разрушать торжественность момента.

Слово взяла Ирина. Она уйму времени провела сегодня в одиночестве, за рулем, и ей просто не терпелось высказаться.

— Боевые подруги! — Ирина подняла длинноногий бокал из бабушкиного хрусталя. — Первый тост мы выпьем за всех нас сразу. Но отметим заслуги каждой.

Она повернулась к Тане.

— За нашего идейного вдохновителя! Без нее мы рисковали оказаться выброшенными из жизни. Сейчас мы возвращаемся обратно. Милая Таня! Твори! Ваяй! Толкай нас и дальше! Мы всегда с тобой!

Растроганная Таня смутилась, но тут же нашлась:

— Давайте-ка лучше вспомним, кто подал нам мысль, как помочь Алене! За твой, Ирка, отличный слух и умение делать выводы. Ловко ты сообразила, что семейство Симаковых, бабники и пьянь, не смогут отличить одних грузчиков от других!

— Да я и сама бы их не отличила, — честно призналась Ирина. — Но идею, что надо один заказ отменить и сделать новый, подала ты.

— Не-е-ет, это Ольга додумалась подать биндюжникам мысль, что ей требуется мужа наказать! — горячилась Таня. Она повернулась к Ольге: — Как там твой «рикш»? Совсем голову потерял парень, представляете…

— Я ему сейчас позвонила из автомата. — Порядочность Ольги поразила подруг. — Он завтра улетает к себе в Винницу, деньги семье отвозить. У него жена и трое детей. Человек он достойный. Говорит, я ему жинку напомнила, — под дружный хохот сообщила Ольга.

— Мы Алену забыли, — перекрывая смех, прокричала Ирина. — Ее дебют в ресторане Володька надолго запомнит!

Алена покраснела.

— Раз она Симаковых с детства знает, могла бы меня предупредить, — Ольга казалась расстроенной, но, не сдержав улыбку, добавила: — Ладно. Главное, мы от Алены узнали, что папаша с сыночком передвигаются исключительно на собственной тачке, в которой хранят резервные запасы спиртного. И, следовательно, не полезут в грузовик сопровождать свои мебеля до самого дома! А то бы они нам весь праздник испортили…

Таня поднялась, и все замолчали, ожидая серьезного заявления. Таня посмотрела сквозь бокал на заходящее солнце в окне:

— За наш козырной союз, дамы! Навсегда!

…Прочие события дня можно уложить в одно предложение. Но не стоит.

Муж Алены, вернувшись домой и обнаружив вместо антиквариата подержанный гарнитур Симаковых, в ярости позвонил Алене. Та, порядком выпив крепкого красного, заявила, что вещи ее, о чем ясно сказано в бабушкином завещании, и отдавать она их не намерена, но чужие стулья надо поднять несколькими этажами выше (Володька захрипел от ненависти и жадности) Симаковым. Их Володька обнаружил лишь в середине следующего дня на новой квартире, где те безмятежно отсыпались на полу, не дождавшись грузчиков. Володька потратил много времени, пытаясь втолковать Симаковым детали происшествия, которое они отказывались понимать. Поняв, Симаковы долго хохотали и на коротком семейном совете постановили сейчас же выпить за женщин, в частности за Ольгу. Володьке они предложили немедленно доставить мебель по их новому адресу. Он с проклятиями таскал шкафы вместе со спешно нанятыми у ближайшего магазина алкашами, мучимый одной мыслью: нашла ли Алена тайник?

 

ЧУДО «ИСТОЧНИКА ИСТИННОЙ ВЛАГИ»

Сегодня подруги собрались у Алены по тревожному звонку. Она напугалась если не до смерти, то до полусмерти точно. Причины для паники имелись не воображаемые, что с Аленой случалось довольно часто, а очень существенные.

Со дня операции «Переезд» прошло несколько суток. За это время в квартире Алены раз двадцать трезвонил телефон. В ответ на «Слушаю вас» неизвестный злобно фыркал и швырял трубку.

По совету Ирины подруги приобрели телефон с автоматическим определителем номера. Странно, звонили из телефонов-автоматов, причем всегда разных. Первоначальное подозрение (Володька) отпадало. Да и зачем ему молчать?

— Я примерно догадываюсь, зачем звонят. — Сообразительная Ольга, начитавшаяся детективов, предположила, что Володька проверяет, дома Алена или нет, чтобы вернуть какие-то шмотки.

— Знаю я, что ему нужно! — Разгневанный голос Тани заставил стекла на полках жалобно дрожать. — Смотрите!

Она размахивала обнаруженными в бюро мудреными записями. Они положительно сводили ее с ума. Таня не спала вторую ночь и чувствовала себя отвратительно. Будучи натурой общительной, не замедлила поделиться своими подозрениями с подругами. Те, лишь смутно догадываясь о причинах возбужденного состояния Тани, тем не менее почувствовали неясное беспокойство.

Правда, их волновало не содержание таинственных записей, а скорее то, что происходило вокруг них.

Прошлой ночью Алену разбудила возня на лестничной площадке. Кто-то подбирал ключи к двери, тихо ругаясь себе под нос. Причина ругани понятна: дверь стояла насмерть. Порази дом прямое попадание кометы, дверь осталась бы единственным целым предметом во всем здании. За дверь можно благодарить Алениного супруга Володьку, который страх как боялся налетчиков. Половину Алениных сбережений он угрохал на бронированную махину с сейфовым замком и задвижками толщиной с железнодорожный рельс! Благодаря этим мерам предосторожности квартира Алены снаружи походила на рыцарский замок времен Крестовых походов, а изнутри являлась почти идентичной копией банковского хранилища, приготовившегося к налету известных грабителей братьев Фрэнка и Джесси Джеймс.

Сходство положения Алены с осадным дополняли визиты подруг, приносивших ей еду и новости из окружающего мира. Каждая считала своим долгом приготовить вкусный обед и накормить им тихую Алену до отвала. Та не смела отказывать подругам, но с ужасом ощущала, что уже не влезает ни в одно платье.

В эту ночь все обошлось: беспородная дворняга, подобранная в районе Химок сердобольными соседями Алены, честно отработала свое спасение от голодной смерти и подняла такой лай, что злоумышленников сдуло с лестницы. Однако в следующий раз они могли измыслить что-то более коварное, и тогда Алене несдобровать. Извечный вопрос русской интеллигенции «Что делать?» в который раз повис в воздухе. Кроме того, соседи, давшие приют значительной части Алениной обстановки, начинали тихо роптать. Они опасались поцарапать антиквариат, где каждая вещь стоила едва ли не половину их собственной квартиры.

Подруги смотрели на Таню, а та металась по комнате, раскидывая вещи и посыпая пеплом все вокруг. Ее голова раскалывалась, обуреваемая тысячью мыслей одновременно. Иногда Таня бросалась к столу и принималась лихорадочно испещрять блокнот длинными формулами и колонками цифр. Вчера ей понадобилось купить новый калькулятор. Предыдущий пал смертью храбрых на полях сражений большой науки, не выдержав темпа. Таня выкинула прибор в форточку с воплем: «Предатель! Ты на кого работаешь?!»

Ирина наблюдала за Таней и сделала несколько удачных карандашных набросков. Таня заметила, что стала объектом творчества, и это окончательно вывело ее из себя. Наброски пришлось немедленно спасать, иначе их постигла бы судьба несчастного калькулятора.

Всему есть предел, решила Ольга и вмешалась:

— Чем протирать Аленин ковер, лучше объясни нам, что все это значит? Все твои прыжки и метания…

— Вам? — с некоторым презрением процедила Таня. — Да я и не знаю, какими словами вам объяснить то, что не подвластно пониманию профессуры.

— Раз профессора до этого не дошли, значит, ты знаешь почему. А раз так, то сумеешь объяснить нам, жалким недоучкам. — Хорошо зная Таню, Ольга не обижалась.

С сомнением поглядывая на подруг, Таня разложила на столе бумаги. Алена, Ирина и Ольга уселись рядышком на дивной скамеечке, покрытой алым бархатом и сверкавшей позолотой. Во избежание издевательских замечаний от Тани постарались скрыть, что скамеечка называется козеткой.

— Сразу скажу, ни о каком кладе в литературном понимании термина речь не идет. Пиастры и дублоны, скелеты в треуголках, ржавые кортики — ничего такого здесь нет. Да и быть не может, потому что документам от силы лет пять. Я это утверждаю как специалист.

Таня затянулась табачным дымом и, не отрывая взгляда от бумаг, попыталась положить горящую сигарету в пепельницу, которая на столе отсутствовала. Пепельницу она оставила на подоконнике. Ирина едва успела просунуть собственный альбом между сигаретой и полированным столиком девятнадцатого века. Алена ойкнула и побежала к окну за набитой окурками рогатой тропической раковиной.

Таня непонимающе подняла глаза, пожала плечами и продолжила:

— Мир населен сумасшедшими. Но есть разница между идиотами в быту и безумцами в науке. Первые могут оказаться ненадоедливыми и тихими созданиями, мухи не обидят. Вторым нужен весь мир. Он нужен им, чтобы было кому принять и оценить их гениальные изобретения. Здесь у нас — выплеснутый на бумаге результат творческой мысли именно подобного типа.

— Ты его знала? Лично знала? — зачем-то поинтересовалась Алена. И добавила: — Мы с мужем иногда принимали у себя довольно странного субъекта, то ли механика, то ли физика.

Алена поежилась:

— Он ел сливочное масло столовой ложкой. Говорил, что масло снимает трение в мозгу и повышает этот, как его, КПД умственной деятельности.

— Он! — убежденно воскликнула Таня. — Точно он! Слушайте дальше.

Она осмотрелась, схватила альбом Ирины и, не успела та опомниться, вырвала оттуда чистый лист. Щелкнув ручкой, Таня изобразила на бумаге подобие чертежа, в котором нечетко просматривались контуры устройства непонятного назначения. Устройство состояло из кранов, витых трубок, емкостей разного объема, газовых горелок, электропроводов. Все замыкалось на батарее компьютерных процессоров и пульте управления.

— Похоже на охранную сигнализацию дачи президента в Барвихе, — задумчиво произнесла Ольга. — Много, сложно и непонятно, зачем вообще нужно. У нас там имелся объект, когда я работала в институте. Но если ты скажешь, что это соковыжималка, я тебе поверю.

— Тепло, подруга, совсем тепло! — восторженно подхватила Таня, снимая и надевая очки в пятьсот двенадцатый раз. — Ты правильно заметила насчет соковыжималки. Этот, не знаю, как его назвать, «прибор» в состоянии выжать соки из чего угодно! И деньги тоже, при известной ловкости и умении находить простых и доверчивых людей. Твой супруг, Алена, именно таким и оказался.

— Танька, прекрати! Говори по существу. Не растрачивайся на нюансы, — не выдержала Ирина. Ее творческая натура требовала законченности сюжета.

— Знавала я этого изобретателя лично. Он из числа тех, кто, создав нечто удачное, но не гениальное, всю оставшуюся жизнь проводят в поисках решения в принципе нерешаемой проблемы. Наш именно из этой обоймы. Много лет назад он нашел довольно остроумный способ использования сверхпроводимости. Остаток жизни ушел на поиски антигравитаторов.

— Антиагитаторов? — непонимающе протянула Алена. Таня снисходительно пояснила.

— Антигравитация — когда человек сможет летать, как птичка.

Алена понимающе кивнула и задумалась. Очевидно, представила себя птичкой, потому что потрогала талию и тяжело вздохнула. Обеды с подругами снижали ее шансы воспарить к небесам.

— Здесь, — Таня махнула рукой в сторону чертежей, — мы имеем дело с отходами его научных поисков. Довольно типичным. Поставив самому себе задачу, но не решив ее, наш карманный гений извернулся и пошел обходным путем. Он сделал имитацию решения проблемы. Ну как вам объяснить?

Она уставилась в потолок, некоторое время молчала, затем обрадованно продолжила:

— Не помню точно, в каком веке, но жил изобретатель машины, игравшей в шахматы. Представьте себе приличных размеров ящик, на котором восседает, скрестив ноги, кукла то ли турка, то ли индуса. Перед ней шахматная доска. Изобретатель заводит машину, живой партнер делает ход, а кукла, затянувшись из трубки, делает ответный ход. И ведь выигрывает! Все бы хорошо, но впоследствии выяснилось, что в ящике механик спрятал искусного шахматиста, ма-а-аленького росточка.

Собрав бумаги из тайника обеими руками и подняв над головой, Таня улыбнулась:

— И здесь есть игрок в ящике.

— Интересно, хотя и не совсем понятно, — вклинилась Ольга. — Но для чего это приспособление нужно? Что с ним делают?

— Не с «ним» делают, а «оно» делает. — Таня расхохоталась. — Держитесь крепче. Перед нами, девчонки, устройство для получения питьевого спирта из воды и воздуха путем воздействия на них теплом, электричеством и светом.

— Спирта? Того, что пьют? А зачем? — искренне удивилась Алена. — Его что — мало?

Дружный хохот был ей ответом. Таня и Ирина вытирали слезы, Ольга едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Таня пришла в себя первой.

— Мда-а-а — оценивающе рассматривая Алену, протянула она. — Ничему путному в университете тебя все-таки не научили. Ты с однокурсниками водку хоть раз пила? Да-а-а?! Не верится! А теперь ответь мне, сестрица Аленушка. Ее, водки этой самой, хоть раз было в достатке? Хватало так, чтоб на утро оставалась?

— Не знаю, я не знаю… — Алена уже и не рада была своему вопросу.

— Понимаю, — ехидно поглядывая на Алену, быстро выдала Таня. — Ты девушка честная, утро всегда встречала одна, дома, в собственной кроватке. Посему тебе не понять, что на спирте у нас держится все — политика, промышленность, сельское хозяйство, наука, образование, я не говорю о культуре, патриотизме и деторождаемости!

— Все верно, — согласилась Ирина, пряча платочек в карман, — только имеется в виду спирт как произведенный на предприятии, так и принятый внутрь. И первый способ, и второй — часть одного творческого процесса. Своего рода вечный двигатель.

— Именно! — подхватила Таня. — Перпетуум мобиле спиритус вини, как изящно выразились бы древние.

Ольга подала пример серьезного отношения к предмету разговора:

— Оставим древних, вернемся к бумагам. Что за всем этим скрывается? Некий гений изобрел получение спирта фактически из ничего? Но тогда это — миллионы!

— Миллиарды, Оленька, триллионы! — Танины руки замелькали. — И еще власть, вселенская власть!

— Не знаю, как вселенская, но над Россией точно, — согласилась Ольга.

— Какая Россия?! Ты имеешь в виду выпивку, да? А горючее? Когда высосут всю нефть (а перебои начнутся еще при нашей с тобой жизни), что заменит бензин в моторах, а? Энергетика?!

Вселенские масштабы попавшего к ним в руки изобретения подтвердились, и Ольге пришлось признать Танину правоту. И тут же первая высказала тревогу:

— Тогда Алене грозит опасность. Жуткая опасность! Мы обязаны действовать, и очень срочно, пока ее крепостные ворота не протаранили нанятые Володькой бандиты.

Подруги похолодели, испуганно переглянувшись. Действительно, за эдакий куш и любой добропорядочный гражданин пойдет на убийство, а уж что там говорить о мерзавце вроде Володьки.

Таня уперлась взглядом в бумаги. Ольга задумчиво вращала на пальце колечко, как бы призывая на помощь магические силы. Алена стала совсем маленькой и незаметной.

Ирина задумчиво оглядела комнату. Ее внимание привлекло бюро, траурно посверкивающее в углу черным лаком. Громоздкая туша напоминала дорогой гроб. А гробам в квартире делать нечего. Их место на кладбище. Ирину озарило.

— Алена! Алена! — Ирине пришлось несколько раз встряхнуть подругу за плечо, чтобы привлечь внимание. — Ты своему о бумагах говорила?

— Не-е-ет, — выдавила Алена. Она держалась несколько дней, но тут ее прорвало. Она заревела отчаянным голосом, задыхаясь и хлюпая носом.

Ей стало страшно. Ее нужно срочно пожалеть.

Пришлось потратить полчаса на приведение Алены в чувство. В результате она всех оросила слезами и извела три носовых платка. Этого времени Ирине вполне хватило на обдумывание своего предложения. Она выразила его простыми словами:

— От бюро нужно избавиться. Тогда Володька сюда не полезет.

— Так просто отдать ему бешеные деньги? — Возмущению Ольги не было предела. Еще бы! У нее с Алениным мужем теперь личные счеты после того, как она провела полтора часа в компании Симаковых. — Так дело не пойдет!

— Что ты предлагаешь? — хором спросили Ирина и Таня.

— Ничего. — Ольга всегда честна с подругами. — Пока ничего.

— Мы его где-то спрячем, на время, — размышляла вслух Таня. — Но как? Володька не должен до него сразу добраться.

Ирину опять озарило. Она сама себе удивлялась, хотя ничего необычного в этом не было. До этого она слишком долго зависела от чужих мнений и желаний. Предоставленная самой себе женщина оживает.

— Есть идея! — Ирина радостно вскочила и убежденно добавила: — Отличная идея.

Художнице явно понравилось генерировать идеи, придавать им форму плана и осуществлять. Успех с подслушанной на лестнице беседой Симаковых ее воодушевлял.

…Давно известно: чем меньше практического применения имеет вещь, тем выше она ценится на аукционах, собирающих толпы прилично одетых граждан, воображающих себя знатоками искусства. Богатые простаки, введенные в заблуждение молодыми женами, стремящимися окружить себя «изящным», сосредоточенно разглядывают какую-нибудь треснувшую тарелку с едва различимым рисунком. В глубине души они понимают, что в такую посудину стыдно высыпать даже пригоршню собачьих сухарей для любимого ротвейлера. Но им некуда деться.

Жалок жребий этих несчастных! Оставив бронированную машину и оказавшись среди потемневших от времени картин с невразумительным сюжетом, они похожи на рачков-отшельников, покинувших надежную раковину и ставших беззащитными перед незнакомым миром. Богачи пучат глаза и пятятся, пытаясь выразить немой экстаз при встрече с прекрасным, якобы восхищающим их толстые тела и бритые макушки. На их лицах зависает выражение тоскливой покорности: «Раз я купил пропуск в новый мир, то должен погулять на всю сумму». Их хватают за локоть шустрые субъекты с немужскими повадками, отводят в сторону и шепчут в мочку уха соблазнительные предложения. Недорого предлагаются шпаги Наполеона Бонапарта и оловянный кубок Александра Македонского, трогательные пейзажики, писанные лично Адольфом Гитлером, или, на крайняк, стоптанные кроссовки Арнольда Шварценеггера.

Каждому льстит оказаться в компании вещей, принадлежавших величайшим мерзавцам! Вернувшись с «работы», приятно посидеть за бокалом водки в компании предметов, бывших свидетелями кровавых сражений. В таком окружении и удачная разборка на мелкооптовом рынке покажется Аустерлицем. «Vive I'Empereur!», в натуре.

…Ольга, в сопровождении скептически осматривающейся Ирины, битый час бродила по залам антикварного салона «Гелиос». Они ожидали появления некоего спеца: то ли оценщика, то ли эксперта по предметам мебели. А тот, как назло, застрял на квартире известного московского коллекционера, некстати пожелавшего расстаться с частью собрания исторической древесины. Ольге и Ирине об этом рассказали, умоляя подождать и клянясь, что он приедет сейчас, вот-вот, еще немного и…

Ирина не раз посещала подобные места, а для Ольги все оказалось в диковинку. Поклонники предпочитали ходить с ней в ресторан или в клуб, где ее можно с гордостью продемонстрировать. Польза двойная: повышаются ставки, и обаятельного самца, и бизнесмена, способного оплачивать поддержание внешних данных дорогой подружки в товарном виде. Правда, некоторое время назад аукционы также перешли в категорию достойных визита мест. Но тогда Ольге уже до чертиков надоели ухаживания.

— Лагорио, — вполголоса просвещала ее Ирина, даже не глядя на латунную бирку. — Только у него можно увидеть потрясающую игру цвета. В природе таких красок просто нет, но на его картинах, как на этой, с морским заливом, они служат особым целям.

Художник взял в Ирине верх, и она забыла о цели визита. Издалека за парочкой красивых и явно разбирающихся в искусстве женщин безучастно наблюдали несколько охранников. Они скучали. Необходимость охранять собрание непонятных, да в общем-то и даром не нужных им предметов навевала скуку.

— А это кто? — поинтересовалась Ольга, протянув руку, но тут же отдернула ее из-за сердитого голоса подруги:

— Васнецов! А руки держи при себе. Хочешь спросить — спрашивай. Здесь тебе не стадион и не байк-шоу. Успела от дочки нахвататься!

Ольге стало стыдно, а Ирина, которая с тихим возгласом «Мой бог! Репин!» надолго застряла у портрета сердитого старика в расшитом золотом мундире. Ольга уважительно рассмотрела мундир и пересчитала на нем пуговицы. Умный вопрос не придумывался, и она отправилась в самостоятельное путешествие по залам.

Судя по достоинству, с которым держалась остальная публика, она относилась к завсегдатаям салона. Ольга узнала телеведущего с застывшим в дежурной улыбке лицом и его необъятных размеров жену. Они долго и обстоятельно осматривали кресло из карельской березы, проверяя его разве что не на вкус. Попался на глаза и глава нефтяной компании, прославившийся в народе фразой: «Я бы купил правительство, но у президента нет сдачи». Топливно-энергетический король часто почесывался и нервно оглядывался, разыскивая охрану, затерявшуюся среди бронзовых статуй накачанных древних греков и римлянок с силиконовыми формами.

Время шло. Эксперт «Гелиоса» не появлялся. Ирина в восторге зависла у двухстворчатой иконы, с которой на нее мрачно взирала пара изможденных поисками истины святых. Они сурово воздели персты, предупреждая слабых духом о суетности мира. Нефтяной магнат тоже постоял рядом с иконой, всматриваясь в горящие очи мучеников. Потом он явственно вздрогнул всем телом, вспомнив что-то неприятное, и торопливо заспешил на выход. Охрана радостно загудела в портативные радиопередатчики и гуськом кинулась за хозяином.

Ольге надоело глазеть на публику, и она направилась разглядывать экспозицию по второму кругу.

…Солнце, покосившиеся домики, кривая улочка, бредущий по ней мастеровой в фуражке и с узелком в руке, собака, выглядывающая из-под ворот — небольшая картина маслом захватила Ольгу. Она и не заметила, что, простояв около полотна минут десять, в задумчивости произнесла:

— Как просто…

— …и как трогательно, — раздался за спиной тихий мужской голос.

Нахмурившись, Ольга обернулась, чтобы дать отпор нахалу, нагло вмешавшемуся в ее мысли. Высокий мужчина средних лет, одетый довольно просто, в кожаную куртку и джинсы, смотрел не на Ольгу, а на картину. Почувствовав на себе ее взгляд, он нисколько не смутился:

— Поленов.

И продолжил, глядя Ольге в глаза:

— Занятно. Все женщины, которых я здесь встречал, интересовались исключительно коллекцией ювелирных украшений. Хитрые хозяева аукциона выставили золотые побрякушки прямо у входа. Дальше в зал женщин невозможно затащить даже под угрозой лишения денег на карманные расходы.

— И многих вы лишали расходов? — насмешливо прищурившись, поинтересовалась Ольга.

— Двоих, — не обидевшись, грустно ответил высокий. — И после этого они ушли навсегда. Интересно: сцены расставания происходили именно после наших визитов сюда.

— А теперь вас тянет на место преступления? — позлорадствовала Ольга, хотя (удивительно!) мужчина не вызывал у нее привычного чувства антипатии к самоуверенным самцам.

— Я размышлял, — честно ответил он, не отводя от Ольги глаз, — и решил, что не в этом дело. Будь так, я бы тосковал по тем двоим. По меньшей мере по одной из них.

— Хотите сказать, что в окружении предметов искусства вся низменность их натур проявилась более отчетливо, чем на кухне и в спальне? — Ольга не сдержалась. — А может, они по-своему любили вас?

— Не думаю. — Высокий насупился. — Даже уверен. Никакой любви не было.

— Вы так хорошо знаете женщин?

— Я знаю себя. Этого достаточно. Но главное доказательство — они не хотели детей. Поразительно, но и объяснения, и тон отказа у обеих совершенно одинаковы. Как у них получается?

— Хотите сказать, все женщины одинаковы? А вы не допускаете, что это вы у них вызвали одно и то же чувство, заставившее их произнести одинаковые слова?

Высокий отвел глаза. Он задумался.

— Разумеется, вы правы. Я не подарок. И сейчас, непонятно почему, занимаю вас своей болтовней. Кстати, меня зовут Сергей.

— Ольга, — ответила она автоматически и, спохватившись, тут же перешла в атаку. — Вы, я вижу, не только расстаетесь со своими женщинами в обществе антиквариата. Вы и знакомства предпочитаете завязывать здесь же. Понимаю. Очень удобно. Колоссальная экономия времени и средств.

Сергей рассмеялся. Тут, к Ольгиной досаде, подскочила Ирина:

— Эксперт здесь! Живо за мной!

— Послушайте, Ольга, — неожиданно вмешался Сергей. — Вы, я вижу, здесь в первый раз. Я имею некоторое представление о здешних правилах и могу оказаться полезным.

— Это кто? — тихо поинтересовалась Ирина. — Старушка-смотрительница?

— Это Сергей, — растерянно ответила Ольга.

— Да? — усомнилась Ирина. — А выглядит как Виктор. Ну да ладно, пусть идет с нами, кто ни есть. Мужик в нашем деле не помешает.

Сергей действительно не помешал. Напротив, исключительно благодаря его советам и настойчивости все бумаги оказались заполнены должным образом. Слабое сопротивление уставшего пожилого эксперта было сломлено, и он отправился к Алене в сопровождении Ирины и Ольги. Последняя не успела заметить, когда Сергей умудрился передать ей визитную карточку. Трясясь на переднем сиденье дребезжащего всеми частями такси, она прочитала имя, фамилию и должность. Сергей оказался заместителем главного редактора журнала «Светоч». Ольга задумалась. В голову приходили невероятные мысли. Они преследовали ее и пока эксперт осматривал бюро, и во время ожидания специальной грузовой машины, и когда она наблюдала, как объект интереса Алениного мужа размещают в компании ему подобных вычурных предметов, отгороженных от посетителей и в непосредственном соседстве с охраной. Конечно, псих бы попытался незаметно залезть в ящик бюро прямо тут, в зале. Но Володька не псих. Огласка не в его интересах.

«А если…» — думала Ольга о Сергее и гнала эту мысль прочь. Мысль отказывалась уходить. Вот зараза!

Вечером собрались у многострадальной Алены. За день ей звонили четыре раза и остервенело швыряли трубку на рычаг, едва заслышав Аленино робкое «Слушаю вас». Таня оставалась с ней, пока Ирина и Ольга путешествовали по стране продажного искусства и налаживали отношения с аукционерами.

Итак, бюро обосновалось в густо населенном сторожами зале «Гелиоса». На сегодня оставалось еще одно дело. Подстегиваемая суровым взглядом Тани Алена набрала номер.

— Воло… Владимир Петрович? Я ваша бывшая жена. У меня есть просьба. Ну да, конечно, если сможете… Там, на антресолях, лежит мой лыжный костюмчик и вязаный колпачок. Я их хочу получить обратно. Успокойтесь, пожалуйста, я не издеваюсь! Нет, не хочу «добить окончательно!». Шапочку связала моя бабушка. Она мне дорога как память. Нет, не бабушка, а шапочка… Не путайте меня! Бабушка мне тоже дорога! А костюмчик уж заодно прихватите. И заодно коробку с елочными игрушками. У меня теперь свободнее стало, есть куда ее поставить. Почему? Я кое-что продаю, кое-что дарю… Разумеется, из мебели тоже… Эй, эй, что с тобой? Выпей воды и не пугай меня. Что? Бюро?

Подруги оживились. Клюнул!

— Бюро я еще не продала. Тебе продать? А зачем? «Дорого как память»?

Беспомощный взгляд Алены наткнулся на суровые лица подруг. Она тяжко вздохнула, резко выпрямилась и крикнула в трубку:

— Никогда я тебе ничего не продам! Пусть лучше достанется другим! Как ты мог со мной… Впрочем, ладно. Кстати, мне сказали, бюро стоит кучу денег, и я выставила его на аукцион. А зачем тебе? Просто так? Просто так: фирма «Гелиос». Да, есть такая. Когда принесешь костюмчик и шапочку? Тогда завтра жду.

Алена бухнула трубку на аппарат, не попрощавшись. «Ну, что?» — читался немой вопрос в ее глазах. Подруги, не сговариваясь, подняли большие пальцы.

— Мне не совсем понятно, почему он раньше не предлагал купить деревянный ящик у Алены? И почему он не угрожал прикончить ее, если она это старье ему не отдаст? — совсем некстати принялась размышлять вслух Таня.

— Он просто трус. Сам не решится, а других нанимать — страшно, что они покопаются в деревянных внутренностях, — ласково поглаживая Алену по голове, смягчила Ольга зловещий смысл слов предводителя. — А тогда и ему самому не жить.

— Точно! — поддержала Ирина. — Все деньги, наверное, угрохал на опытный образец спиртового заводика. Наверное, у него там не стыкуется. Ему нужны оригиналы чертежей для окончательной отладки процесса.

— Но копии? Почему он не сделал копии?

— А потому и не сделал, что опасался огласки. Жадность диктует стратегию. — Изрекши афоризм, Таня на секунду задумалась. — Вот почему я абсолютно точно знаю, чем Володька сейчас занят. Он уже позвонил в «Гелиос» и узнал, когда открыт доступ к выставленным на аукцион предметам. Завтра он позвонит к себе в контору и отпросится под благовидным предлогом. Затем, распугивая пенсионерок и ворон, во весь опор понесется в сторону Столешникова переулка. Прямиком к нам с Ириной.

…Привычно устроившись в починенном «Пассате», Таня и Ирина ожидали появления Володьки. А пока с интересом смотрели на непонятную беготню охранников в аукционном зале и на сменяющие друг друга на тесной стоянке у входа разнообразные машины. Среди них наблюдались и явно милицейские, правда, без спецсигналов.

Таня высказала предположение, что дирекция аукциона в полном составе рванула за рубеж, опустошив предварительно кассу. Ирина, ссылаясь на высокую репутацию салона, полагала, что сейчас администрация готовится к приему ценных экспонатов. Обе оказались не правы.

Сделав несколько снимков Володьки и его Изабеллы, выскочивших из «Вольво», подруги устремились вслед за ними в «Гелиос», стараясь обойти машину как можно дальше. Но Паше-водителю было не до них. Злобно ругаясь, он копался в проводах.

Володька пробыл в салоне ровно столько, сколько понадобилось, чтобы узнать о дате торгов, записаться на них, бросить пару страдальческих взглядов на равнодушно приткнувшееся в углу зала бюро, и стремительно уехал. Предварительно ему пришлось буквально отодрать от витрины с коллекцией сапфиров хныкавшую в полный голос Изабеллу. Пришлось Володьке пообещать купить ей «вон тот камушек и еще вон ту золотую висюльку».

Правота Сергея подтвердилась. Некоторые женщины одинаковы.

Ирина потянула Таню к выходу, но та внезапно напряглась и прислушалась. Ирина последовала ее примеру, стараясь не оборачиваться в сторону суетящихся за красивым лакированным заборчиком охранников. Их торопливая беседа оказалась в высшей степени интригующей:

— И что менты сказали?

— Что они могут сказать? Будем, дескать, искать, кто пытался окно разбить.

— Ну не идиот? Не понимал, что везде сигнализация?

— Псих, он и есть псих! Витек, который ночью дежурил, говорит, ключ заело. Нескольких секунд не хватило до премии за поимку лопуха.

— А собаки?

— До Трубной довели, а там он в машину сел. Теперь фиг найдут.

Всю дорогу к Алене Таня молчала, пытаясь вспомнить ускользающий из памяти мелкий эпизод. Нечто важное и в то же время не очень и существенное… Размышления увлекли ее настолько, что она несколько раз проскакивала повороты. Сидевшая рядом Ирина погрузилась в рассматривание рулона пленки со спешно проявленными в ближайшем фотоателье слайдами. Она изредка посматривала на взбешенную Таню и кротко советовала сбавить скорость. На пару минут Таня подчинялась, чтобы на третьей минуте снова включиться в гонки с собственной мыслью.

Состоявшийся через полчаса у Алены сеанс демонстрации слайдов внезапно прервал отчаянный Танин вопль:

— Да вот он! Смотрите!

— Кто? — раздался вопрос из публики. — Чего ты орешь?

— Дуры! Вы не видите?

— На Изабелле мои вещи, — безучастно промолвила Алена. — Те самые, от бабули: сережки, перстенек с алмазом и…

— …брошка с рубинами! — хором закончило трио подруг. Слова песни они выучили наизусть.

— Сейчас я вам кое-что покажу. Ирка! Дай приличное увеличение!

Ирина подчинилась, недоумевая. Кадр как кадр. Володька со своей шваброй покидают машину, провожаемые недобрым взглядом Паши-водителя.

— Ну и?..

— Здесь! — Таня ткнула в ватманский лист на стене, исправно исполнявший роль экрана, первым попавшимся предметом.

Предметом оказался Аленин коржик. Коржик хрустнул и рассыпался на миллион крошек. К счастью, Ирина сориентировалась и моментально сунула Тане в руку чайную ложечку, самую безопасную и крепкую из находившихся на столе вещей. Та еще раз указала на потрясший ее кадр.

Действительно нечто занятное. Из-под рукава пиджака у Володьки отчетливо проглядывала аккуратно забинтованная рука.

До чего довело человека отчаяние, если он решился на вульгарный грабеж!

Ольга озвучила эту мысль за всех и задумчиво заметила:

— Если ему не терпится заполучить злополучный предмет, надо ему его предложить. Иначе, боюсь, у него до аукциона не выдержит сердце. Хотя нам, в принципе, все равно…

— Э не-е-т! — радостно протянула Таня. — Нам не все равно! У нас есть великолепный шанс, и мы его используем!

…Работа не шла. Ирина тщательно протерла кисти и бросила их в жестяную коробку, небрежно прибитую к стене двумя согнутыми гвоздями. У нее напрочь отсутствовало желание закрепить чертову коробку и вообще привести студию в порядок. Сегодня утром ей прислали последнее предупреждение от творческого союза. Времени на погашение долгов дали неделю. Затем выгонят из студии. Положение казалось безвыходным.

Ирина не беспокоила подруг своими делами, хотя те интересовались каждый день. Алена предлагала продать кое-что из бабушкиного наследства, чтобы помочь подруге материально, но Ирине было жаль коллекцию. Забрать что-то из нее для художника равносильно ампутации. Ладно, чему быть — того не миновать. Значит, не суждено ей иметь место для уединения и творчества.

Кстати, насчет уединения. С этим тоже проблемы. Винсент настоял, чтобы разместить на два дня в одном из углов студии несколько клеток со «зверюшками». Ирина поинтересовалась их точными названиями, но Винсент отделался несколькими длинными латинскими определениями. Он добавил, что если зверьков не приютить, они помрут. При этом так посмотрел на маму, что та почувствовала себя убийцей беззащитных малюток и, сама не заметив как, дала разрешение.

Сейчас кто-то копошился в тщательно прикрытых мешковиной клетках. Один из «подселенных» тяжко вздыхал и жаловался, слабо попискивая. Ирина преодолела страх, подошла и осторожно приподняла грубую ткань. Ничего не видно. Проволочкой прикручена картонная бирка с надписью «Vombatus ursinus, Австралия». Ирина подтащила лампу.

В глубине клетки, в углу притаился зверек размером с большого кролика, на вид довольно упитанный, покрытый густым серым мехом. Правда, в отличие от кролика, ушки у него коротковаты.

Vombatus приподнял морду и грустно уставился на Ирину. Та нашарила рядом свою старую сумку, пожертвованную сыну для его зоологических надобностей. В сумке еще оставалось несколько пучков травы. И хотя Винсент категорически запретил смотреть на зверей и тем более кормить их, Ирина просунула траву сквозь прутья.

Зверек валко проковылял к ней и осторожно потянул траву на себя.

Так они и просидели целый час. Ирина печально посматривала на звезды в окне и перебирала сделанные за последнее время эскизы. Гражданин Австралийского Союза мистер Vombatus за обе щеки уписывал вегетарианскую кормежку, перепавшую вне установленного суровым Винсентом расписания. Иногда зверь отрывался от растительной пищи, чтобы довольно проурчать Ирине пару слов по-австралийски. Ирина кивала в знак согласия. Разглядывая друг друга, они постепенно успокаивались…

Алене пришлось звонить мужу еще один раз. Так потребовала Таня, стремительно поменявшая цель возни с деревянным антиком. Теперь ее заботило другое: как сделать, чтобы проклятое бюро оказалось у Володьки. Поделившись своими соображениями с подругами, она неожиданно встретила мощный отпор:

— На кой мы тогда возились с этим барахлом?! — гневно вопрошала Ольга. — Мало того что надышались пылью веков, так еще пришлось терпеть приставания сомнительной личности…

Последнее замечание о Сергее у нее вышло не очень уверенно.

— Правда, Тань, все как-то не по-человечески. Ладно, избавили Алену от визита домушников, оттащили ящик на аукцион. И зачем старались? Отдали бы сразу вместе с бумажками.

— Я — за, — вступила Ирина. — Нам все равно не светит стать гангстерами-спиртоносами. Здесь не Чикаго. Здесь Москва. Здесь прибьют за то, что погода плохая. А за спирт нас по частям спалят в муфельной печи.

— Не собираюсь я вам ничего объяснять! — Когда Таня разойдется, ее не остановит даже прямой выстрел из гранатомета. — Верьте мне, люди! Просто верьте, и все. Со мной вы получите от жизни радость к счастье. Я не собираюсь таскать вас за собой сорок лет по песку! Все, что нам нужно, быть рядом.

Делать нечего. Пришлось поверить. Таня в очередной раз испытывала судьбу и приглашала подруг последовать за ней. Те колебались, но ее решительность сметала все барьеры.

— Хорошо, посмотрим, какой из тебя Моисей. Учти только, я жару плохо переношу, — сказала Ольга.

Ирина согласно кивнула. Алениным мнением забыли поинтересоваться. Ее это ни капельки не расстроило.

В полном соответствии с Таниным замыслом на следующий день в антикварный салон-аукцион прибыла Ирина. При всем своеобразии ее художественного вкуса, сейчас она выглядела довольно непривычно. Длинная юбка из малинового портьерного бархата с дюжиной разрезов едва ли не до талии производила сногсшибательное впечатление в сочетании с плохо выглаженной лиловой кофточкой, усеянной разноцветными бантиками и кружевными вставочками. Наряд в стиле городских сумасшедших и задвинутых на «утонченном» дам-искусствоведов удачно дополнялся оранжевыми босоножками на платформе. Оглушительным финальным аккордом ансамбля стала слегка побитая молью синяя фетровая шляпка с вуалью с кокетливо покачивающимся букетиком искусственных цветов неизвестного ботанике названия.

Наряд явился результатом объединенных усилий. Подруги долго нашаривали детали по своим гардеробам. Шляпку удалось выпросить у Алениной соседки под обязательство вернуть «мужнин подарок» в целости и сохранности. Таня высказалась в том смысле, что может найтись «недоделанная», которая рискнет узнать у Ирины адрес магазина, где эта шляпка приобретена. Ирина ответила, что сочтет такой вопрос оскорблением, снимет тяжелую, как гантель культуриста, босоножку и просто двинет любознательную по голове.

Ирину уже провожали, когда примчалась запыхавшаяся Ольга и внесла свой вклад в общее дело. Под протестующие вопли Ирины ей натянули длинные сиреневые перчатки по локоть и повесили на плечо зеленую лакированную сумочку на длинной пластмассовой цепи. Ольга не стала рассказывать, каким взглядом ее проводила Эмма, увидев эти «аксессуары».

…Укрывшись от остолбеневших охранников за большими черными очками в форме сердечек, Ирина уже полчаса бродила по залам. Слыша за спиной испуганное перешептывание и недоуменные замечания, она злилась и раздраженно помахивала сумочкой, заставляя немногочисленных посетителей бросаться врассыпную.

А вот и Володька! После недавнего разговора с Аленой по телефону он опять примчался в салон. Еще бы! Посматривая в написанную колючим Таниным почерком шпаргалку, Алена безразличным тоном, между прочим, заметила, что объявился настойчивый покупатель. Он не дает ей покоя, требуя продать бюро до аукциона. И цену назначил «та-а-акую», что Алена колеблется. Покупатель и сейчас, наверное, в аукционном доме. Если Володька желает с ним пообщаться, то лучше это сделать быстро.

Расчет оказался верным.

Неверный супруг с ходу рванулся к бюро, облегченно вздохнул и завертел головой, пытаясь вычислить того, кто мог покуситься на его «собственность». Впустую потратив минут пять, Володька вернулся к притягивавшему его магнитом черному лакированному предмету.

— Роскошная вещь! Отчаянно роскошная! И компоновочка волшебная!

Володька изумленно оглянулся на заверещавший у его плеча голос и увидел декорированное разноцветными тряпками очкастое пугало. Ирину он не узнал. Впрочем, сейчас и сын бы не признал в ней родную мать.

— Вы взгляните, сколь удачно сочетаются здесь функции простого письменного стола и шкафчика для бумаг! Чудесный симбиоз!

Володька попытался улизнуть, но Ирина преградила ему путь.

— Вы меня удивляете, мужчина! — Она повысила голос. Посетители оглянулись, охрана встала в стойку. — Вы внимательно вещь разглядывали, но не хотите обсудить ее художественные достоинства! А я чувствую, вы — настоящий коллэкционэр!

— Я… я не против, но мне… — Володька отчаянно боялся привлечь внимание окружающих.

Ирина это знала и этим воспользовалась. Она понизила голос и таинственно прошептала:

— А вам известна необыкновенная история бюро? Вы знаете, почему его так высоко оценили и почему за него на аукционе сойдутся врукопашную?

— Нет, нет! Не знаю!

Володька едва не закричал от возбуждения, но сумел сдержаться. Инстинктивно следуя заданному психованной незнакомкой таинственному тону, он перешел на полушепот. Он от кого-то слышал, что сумасшедшим следует поддакивать, соглашаясь с ними, чтобы не вызвать эмоциональный всплеск. Под «всплеском» подразумевалось, несомненно, битье стекол и нанесение увечий собеседнику. А ненормальная тетка явно знала то, что ему позарез необходимо знать.

Не идти же в библиотеку, в самом деле!

— Я слушаю вас очень внимательно, — самым вкрадчивым и нежным шепотом зажурчал Володька на ухо «птице-какаду», как он мысленно прозвал собеседницу. — Мне все это крайне интересно. Ах, как интересно вы говорите, как захватывающе!

Ирина гордо выпрямилась и постаралась покраснеть. Покраснеть не получилось. Тогда она поправила шляпку, поддернула чертовы перчатки, пробежалась пальцами по всем бантикам на кофточке, щелкнула замком на сумочке и выставила в разрез колено. Володька терпеливо ждал окончания манипуляций. Завершив приготовления, Ирина энергично схватила его за локоть и подтащила к перилам, за которыми устроилось бюро, солидное и мрачное, как семейный склеп преуспевавшего до победы пролетариата купца-виноторговца.

— Вы, мужчина, обратили внимание на табличку? Вон там, около изящно изогнутой ножки? Да не моей ножки, а бюро! Что вы, в самом деле? Хотя, конечно, спасибо… Что там написано?

— «Бюро наборного дерева, в стиле рококо, оригинальный черный лак, инкрустации перламутром, позолоченные бронзовые накладки, работа Дж. Хеплуайта», — огласил несчастный Володька. — Я уже читал это. Очень познавательно, но…

— Первый признак интеллигента — уметь читать буквы. — Ирине блестяще удалась ядовитая интонация. Стоявший неподалеку охранник фыркнул. — А теперь потренируемся в чтении цифр. Цифры, как известно, составляют числа, а числа — даты. Прочтите число на бирке!

— «1780». В долларах?

— В годах от Рождества Христова. Время — самая твердая валюта. У кого его достаточно, тот владеет миром, — изрекла Ирина и торжественно подняла руку в перчатке цвета свежемороженой наваги. — Слушайте сюда!

Она оглянулась по сторонам, заставила Володьку пригнуться и зашептала таинственной скороговоркой:

— Король английский Георг Третий получил сей предмет в подарок от Лондонского сообщества торговцев парусиной. Представляете? Король! Купчишки преподнесли бюро в приливе благодарности за послабления в налогах. Впоследствии, сидя за бюро, король Георг принял историческое решение пойти на заключение Версальского мира и признать независимость Североамериканских Соединенных Штатов.

Володьке хватило образования понять, что эта meuble, плохо приспособленная к высоким требованиям русского бизнесмена новой формации, некогда находилась в собственности высочайшей особы. Да еще постоянно прописанной в Англии. Аленин муж почувствовал смутное томление.

Ирина, мало обеспокоенная точностью деталей и нацеленная на результат, продолжала нести ахинею:

— Король Георг оказал монаршую милость великому адмиралу Нельсону, направив на его корабль в числе прочих подарков это приспособление для сочинения писем. Бюро находилось на флагманском корабле в день Трафальгарской битвы. Кто знает, если бы канониры, служившие при тяжелых пушках на корветах французов и испанцев, не мазали, как дети, то бюро оказалось бы на дне Атлантического океана. А так погиб один адмирал.

Бюрография вызвала живейший интерес у посетителей, и вокруг Ирины образовался кружок слушателей. Особенно ее раздражал один старец. Чтобы лучше слышать Ирину, он приставил к уху сморщенную ладошку и очень широко раскрыл беззубый рот. Ирину мутило, но она стойко продолжала:

— История умалчивает о том, каким путем бюро перекочевало в обоз генерала Веллингтона, но достоверно известно, что, сидя за ним, генерал отдавал свои гениальные распоряжения относительно дислокации войск под Ватерлоо. Чем там все закончилось, вам, мужчина, известно?

— Еще бы! Наполеона арестовали и в железной клетке отправили на остров Зеленой Галины. Это и дети знают! — решил блеснуть эрудицией Володька, победно оглядев окружающих. Те выслушали замечание и на всякий случай немного отодвинулись. Их можно понять. Они не знали, что Володька сам боится.

— Вроде того, — не моргнув, согласилась Ирина. — По утверждениям английских ученых, Веллингтон подарил бюро маршалу Кутузову за «поддержку, оказанную в битве с французским тираном». Бюро пропутешествовало много тысяч километров из Франции в Москву. Представляете: пережило битву на море и грандиозное сражение на суше, но под Смоленском едва не было погублено маршальским денщиком, страдавшим многодневным запоем. С пьяных глаз тот собирался обменять раритетную мебель на штоф разбавленной водки у содержателя придорожного трактира. Там бы и разнес редкую вещь в щепки первый загулявший ямщик. К счастью, неверного слугу разоблачил камергер. Тот стукнул на денщика боссу, маршалу Кутузову. Денщик был нещадно порот. Бюро обосновалось в московском доме маршала.

«Боже мой, боже мой!», — лихорадочно думал Володька. — На сколько потянет эта штука? Я рехнусь сейчас! Где мне взять такие деньги? В долг просить — значит сразу напороться на вопрос: «Зачем?» От крыши ничего не скроешь. Что делать?»

Ирина с удовлетворением отметила бледный вид собеседника, появление испарины на лбу, нервное похрустывание пальцев. «Ура, действует! Хорошо, что сын торчал в зоопарке и учился кормить тушканчиков. Вот потеха, если бы застал меня в обнимку с учебником по истории для средней школы!»

— Мы подошли к финалу. С тех времен и до наших дней бюро поменяло множество владельцев, но все они как один — личности известные, исторические. За ним жены декабристов составляли списки теплых вещей; Лев Толстой отчаянно ругался над рукописью «Войны и мира», путаясь в русском и французском; Некрасов сочинял жалостливую просьбу об авансе для покрытия карточного долга; Куприн опрокинул на полировку стакан красного бессарабского вина, потянувшись дрожащей от алкоголизма рукой за бутербродом с селедкой и чухонским сливочным маслом. Проклятие царской династии, Гришка Распутин, развел в бюро тараканов из-за прескверной манеры держать в ящиках серебряную флягу со сладкой мадерой и тарелку пирожных. Тараканов смогли вывести лишь терпкие запахи махорки и хорошо смазанного нагана, когда бюро попало в наркомат по борьбе с бандитизмом и спекуляцией, в кабинет к одному из заместителей польского «рыцаря» русской революции Феликса Дзержинского. Сложно установить, как предмет попал к нынешним владельцам. Да и не важно это.

— Э-э-э… и во что специалисты оценивают антик? — прошамкал беззубый дед.

Володька с благодарностью взглянул на него. Он сам гадал, как поинтересоваться тем же.

— Я думаю, — веско произнесла Ирина, поправив сваливающуюся шляпку, — дело до аукциона и не дойдет.

— То есть… — аж подавился от испуга Володька, — как?

— Уверяю вас, найдется истинный любитель, который сумеет договориться с владельцем редчайшего экземпляра корпусной мебели о приемлемой цене. Кстати, бюро прошло детальную экспертизу? В нем наверняка имеются потайные отделения, которые могут содержать бесценные исторические документы… Куда вы, мужчина? Я еще не рассказала вам о портативном биде Марии Стюарт!

Куда там! Володьки и след простыл. Он стремительно мчался к «Вольво». В его голове мелькали обрывки мыслей: «Нельсон под Ватерлоо… Кутузов в трактире… Толстой с наганом… А я — идиот!»

Ирина сумела остановить только четвертую машину. Водители первых трех шарахались в сторону, разглядев ее наряд. Обозленная и уставшая, она ввалилась в квартиру Алены, где ее встретили радостно прыгающие подруги. Не давая ей возможность снять проклятые клоунские шмотки, они наперебой говорили все сразу. Резкий голос Тани перекрывал Ольгу и Алену. Постепенно Ирина поняла, что Володька звонил Алене и имел с нею тяжелый разговор. Сначала он с ходу предложил Алене вернуться домой и прекратить «распродавать обстановку». Измученная событиями последних дней Алена, исстрадавшаяся по спокойной жизни, едва не поддалась его настойчивости. Но присутствие подруг решило все. Она отказалась. Тогда Володька позвонил второй раз и предложил развод и квартиру в обмен на «памятную» вещь. Понятно, о чем шла речь.

Алена изобразила некоторое удивление, но ломалась недолго. Причем она проявила неожиданную сообразительность и добилась возврата бабушкиных подарков с бриллиантами. Володька был готов на все. «Что ему несколько граммов кристаллической модификации жидкого углерода, если впереди — весь мир!» — мудрено заметила Таня.

Короче говоря, между телефонным звонком сбрендившего от исторических небылиц Володьки и моментом, когда он с очумевшим видом лично тащил проклятое бюро в спешно нанятый микроавтобус, прошло меньше недели. Работая вчетвером как проклятые, подруги успели переоформить квартиру и вернуть все вещи на место. Во избежание лишних вопросов выбрали смену другой пары охранников.

Все? Отнюдь.

Одна из популярных московских газет нашла возможность пролить свет на судьбу Володьки.

Таня притащила бульварный листок на новоселье Алены, всучила Ольге и потребовала читать вслух.

— «Коттеджи, церкви, бани. Воздвигаем из кругляка, святим «под ключ», — начала с выражением Ольга. Таня вырвала у нее из рук полосу, нашла заметку, ткнула в нее и вернула газету.

ГИБЕЛЬ СЕНСАЦИИ

Срыв презентации чудодейственного прибора, остроумно названного своим создателем «Источник истинной влаги». Очевидно, по ассоциации с высказыванием «In vino veritas — Истина в вине», что уже изначально определяло цель создания устройства. То есть отнюдь не изготовление сердечных капель. Автор и владелец изобретения Владимир П. представил бизнесменам и журналистам опытный образец устройства, предназначенного для изготовления чистого медицинского спирта из воды. Образец прошел испытания и в течение двух дней изготовил немало спирта. Проблемы на презентации начались немедленно после церемонии освящения и благословения прибора священниками всех ведущих конфессий страны. Превращение воды (являвшейся основным компонентом в химическом процессе) в «истину» не произошло. Залитая вода в спирт не переходила, а на выходе изобретатель получил ту же воду, но сильногазированную и с необыкновенно приятным ароматом.

Специалист, осмотревший прибор, сообщил публике, что ему известен истинный автор «изобретения». С недавних пор он является пациентом отделения для особо опасных больных подмосковного психиатрического стационара. Представленный образец является модифицированным вариантом одного из его «детищ», которые не в состоянии выполнить заложенные функции. Предложенный вариант отличается тем, что требует в качестве якобы катализатора определенное количества настоящего спирта. Его-то новоявленный «соавтор» и принял за выработанный продукт. К началу презентации «катализатор» закончился. Гениальная простота прибора на деле оказалась бредом больного воображения.

Владимир П. госпитализирован немедленно после презентации с жесточайшим душевным расстройством. Врачи уповают на крепкий организм. В противном случае скоро состоится встреча «соавторов» за крепкими решетками дома для умалишенных».

Подруги уставились на Таню. У них в глазах читались вопросы и требовались немедленные ответы.

— Что пялитесь? Да, я поменяла кое-какие цифры в той бредятине, за которой Володька охотился, — нехотя согласилась Таня. — Для меня это дополнительная практика в моей профессии, если уж лишилась ее не по своей воле.

— Но аппарат действительно гонит спирт? — недоуменно поинтересовалась Ирина.

— Если его предварительно туда залить. Я сообразила, как псих-изобретатель добивался эффекта. Он такой же псих, как и все мы. Очень расчетливый человек. Надо же! Сумел облапошить людей невысокого уровня развития, типа твоего бывшего благоверного, Алена. Сорвал с них некоторую сумму денег, да и спрятался в психушке! У парня плохо с образованием, но хорошо с техникой исполнения. — Таня завистливо вздохнула. — Ни за что не догадаешься, как спирт в прибор попадает, где он там хранится и как идет на выход. Я не могла находиться рядом и заливать спирт в аппарат. Но и оставить все, как есть, мне не хотелось, тогда я усложнила процесс, внеся в него дополнительный творческий элемент. В самом деле, если вместо спирта потечет вода, то пусть это будет газированный бодрящий напиток с приятным ароматом, отводящий тоску и печаль по поводу рухнувших надежд. А мы поднимем бокалы с составом, который получен трудолюбивыми виноградарями французской провинции Шампань не пошлым искусственным путем, а в результате использования даров природы. Так выпьем за великое искусство обмана, в котором мы с вами оказались большими мастерицами. Ур-р-р-а!

* * *

Изабеллу потом встречали в районе Центрального телеграфа. Она приставала к прохожим с предложением изведать с нею «все виды экзотического секса». Алена узнала об этом и хотела ей помочь, но у телеграфа медная больше не появлялась. Кто-то видел ее на Курском вокзале нетрезвой и опустившейся. Далее ее следы теряются.

Володька спрятался в дальнем Подмосковье, о нем забыли на следующий день. Он никому не нужен.

 

РОДНЯ

Случилось неожиданное. Чего Таня и предположить не могла.

Через день после триумфального возвращения Алены в бабушкины апартаменты, после двадцати четырех часов праздника нон-стоп и взаимных нетрезвых поздравлений, когда язык едва шевелился и слова очередного двусмысленного «женского» тоста разберет разве что китайский циркач-мнемотехник, когда…

Короче, очень рано утром Таня получила телеграмму, где кратко и просто сообщалось: «Брат умер проездом Москве позвоню Степанов». Телеграмму принесла заспанная девчонка-разносчица и вручила листок ничего не соображающей после бурного девичника Тане. Та долго водила по телеграмме невидящими глазами, пытаясь уразуметь, в чем дело.

Уточнив адрес, имя адресата и удостоверившись, что «молния» предназначена именно ей, Таня удалилась на кухню. Плеснув себе полную кружку горячего кофе, она уселась за стол и пристроила телеграмму у сахарницы. Отхлебывая горькую магму и понемногу приходя в себя, перечитала послание.

Признаком того, что ей удалось разгадать почтовый ребус, стала кружка, едва не выпавшая из ослабевших рук.

Муж! Бывший муж! Его больше нет!

А Степанов, разумеется, его полоумный брат. С ним у Тани, как говаривал любивший кудряво выражаться Степанов, «установился большой антИгонизм». По правде говоря, брат мужа сам давал достаточно оснований для «антигонизмов». А чего стоила его стерва супруга, по настоянию которой Степанов отказался от родной фамилии и стал собственно Степановым!

Таня напряженно думала. Как ни противен ей бывший муж, для порядка надо бы все разузнать. Но спросить не у кого. Родни, кроме младшего брата, будь он неладен, у мужа не осталось. Лишь бы братец не заявился ко времени возвращения близнецов из школы.

Ждать пришлось недолго. В середине дня тишину квартиры разорвал требовательный и продолжительный звонок. Неизвестному очень нравилась пронзительная трель электрического сигнала. Иначе чем объяснить его желание держать палец на кнопке до появления в дверях разъяренной Тани?

— Салют, сестренка! — Бодро крикнув, Степанов сделал попытку пройти внутрь.

За его спиной маячили Степанова и тощий мальчишка лет четырнадцати. Таня преградила путь всей команде. Степанова и подросток, устремившиеся было за Степановым, ткнулись с размаху ему в спину.

— Не по-о-о-нял? — удивленно протянул Степанов. — Ты че, родню не признаешь? Обними братика и быстренько напои чаем с дороги! Неужели не рада видеть нас?

— Скорее рада ненавидеть! — огрызнулась Таня. — Чему радоваться? Ты в своем уме? Или это такая шуточка, с телеграммой?

Степанов напустил на себя серьезный вид.

— Все верно, — с грустью вздохнул он, — ушел от нас мой старший брат, оставил меня одного. Как больно, как больно мне!

В его голосе появились истеричные нотки.

Из соседних дверей выглянули любопытные лица. Таня неохотно отступила и пропустила трио Степановых в коридор. Пока те пристраивали по углам многочисленные сумки, свертки и чемоданы, Таня смогла рассмотреть внезапных визитеров.

Степанов мало изменился, разве стал полнее и вальяжнее, что никак не компенсировало дефицит ума во взоре и поведении. Одетый в плохо сидящий, купленный явно наспех костюм, он постоянно подергивал плечами и поправлял съезжающий в сторону галстук, украшенный сверкающим прозрачным камнем, достаточно крупным, чтобы вставить вместо разбитой форточки. Отец семейства устроился на кухне и немедленно закурил, не испрашивая разрешения.

Вертлявый подросток оказался его сыном Юрием. Парень имел настолько липкий и противный взгляд, что от него хотелось расчесаться до крови. Юрий бесцеремонно шнырял по квартире, дрожащими руками хватал все, что привлекало внимание, судорожно вертел в руках, рассматривал, а затем старался уронить. Зависть и злоба хлестали из него, как фекалии из выгребной ямы снесенного талыми водами деревенского сортира.

Степанова, наскоро переобувшись в красные туфли с золочеными пряжками, тяжело ступала по паркету толстыми ногами. Золото с пряжек успело облететь, и туфли указывали на то, что визит к Тане не входит в число важных и ответственных. Степанова надолго скрылась в ванной комнате и вывалилась оттуда в длинной цветастой шелковой кофте и широченных коричневых штанах из плотной ткани. Закончив переодевание, Степанова пустилась в путешествие по Таниной квартире, подолгу фиксируя неподвижный взгляд на чиненой диванной обивке, на разводах от протечки под потолком и на отказавшейся десять лет назад плотно закрываться створке платяного шкафа. Обстановка в квартире, должно быть, полностью соответствовала ее предчувствиям. Степанова удовлетворенно кивала, старательно приподнимая «штаны» прежде, чем сделать новый шаг.

Таня беседовала со старшим Степановым, из последних сил сохраняя то, что ее подруги называли «чувство приличия».

— Сердце, милая, сердце, — лениво бросал ответы Степанов, брезгливо поглощая ужин, предназначенный для близнецов. Он накалывал кусочек котлетки, высоко поднимал вилку, отставив мизинец, и картинно описывал в воздухе круги, держа локоть на столе. Таня наблюдала за полетом котлеток и с трудом удерживалась от желания воткнуть вилку в мясистый нос гостя.

— Я-то сам узнал обо всем два дни назад. Умер он тихо. Отошел во сне, без мучений. — Степанов поставил левый локоть на стол и закрыл пальцами глаза, сильно переживая. Правой рукой он на ощупь отправлял в рот картофельное пюре, не забывая обмакнуть его в кетчуп.

Таню прорвало:

— Ты брось ваньку валять! На кой ты здесь ошиваешься, в Москве?

— Фи, как грубо! — Степанов смотрел на Таню не улыбаясь. — Ты не изменилась с тех пор, как он тебя бросил.

— И правильно сделал! — Степанова заняла весь дверной проем. — Вспомнить страшно, до чего ты его довела. Он тогда совсем исхудал, когда к нам приехал. Руки дрожат, сам весь синий…

— Соси по полведра портвейна в день — сама посинеешь, как золупа импотента! — отреагировала на правду Татьяна.

Огромная фигура Степановой содрогнулась. Таня не дала ей опомниться:

— Пил он без просыпу, родственничек ваш, и шатался неизвестно где! А выперла я его сама, когда узнала, что он на горнолыжной базе в порядке творческого эксперимента переспал со всеми усатыми кавказцами-спасателями. И хватит об этом! В чем дело, говори?

Младший брат покойного мужа вытер губы собственным носовым платком и аккуратно вернул его в нагрудный карман, не забыв выставить наружу два сантиметра уголка.

— Сердечный приступ, я ж сказал. Настиг его в Санкт-Петербурге. Он чувствовал смерть рядом, поэтому сам побеспокоился о деталях и все заранее оплатил. И перевозку тела в Москву, и телеграмму мне, и похороны в Шорохово, где у него дача. Ты там бывала?

— Нет… Какая еще дача? Он что, пустые бутылки сдал? Если так, то денег должно было хватить…

— Все гораздо занятнее. — Степанов опять закурил.

Степанова подпирала косяк двери. Из комнаты близнецов доносились довольное урчание подростка Юрия и повизгивание игровой телеприставки. Степанов почесал мясистый нос:

— Ты его лет десять не видела? Не меньше. А ведь он преуспел за последние годы. Я это называю «встал на ноги». Политическая обстановка в стране пошла меняться, и мы на пару занялись бизнесом.

Изумленная Таня не верила своим ушам. Какой мог быть общий бизнес у ее мужа-бедолаги и его брата, учителя труда в средней школе?

— Вижу, не веришь! — удовлетворенно заметил Степанов, ковыряя ногтем в зубах. — Кстати, фарш надо лучше проворачивать… Поначалу мы с ним подались в транспортное дело — открыли переправу через Оку, рядом с нашим городком. И не какой-то паром из пятка бревен, а наладили полноценную канатную дорогу на конной тяге.

Таня закрыла глаза.

— И все бы нормально, — не обратил на это внимания Степанов, — но понаехали чудики из областной лиги защиты животных, подняли вой, и власти нашу канатку обрезали. Не понравилось им, что лошади дохнут через день. А чего их кормить? По деревням это добро с копытами тогда табунами бродило, а овес и нынче дорог!

Что-то вспомнилось рассказчику. Он замолчал и уставился в потолок. Таня толкнула его ногой.

— Ах да! — вернулся к действительности Степанов. — Чего только мы не учреждали! Открыли даже полдюжины приемных пунктов по скупке самогона у населения. Но быстро прогорели. Население успевало напробоваться из бутылей, пока к нам тащило, и сдавать было нечего. А мы этикетки напечатали. На красном фоне в серебряном ободке мы с братом изображены в профиль и надпись внизу: «Милый, это он — самогон!»

— А уж как я старалась им помочь! — вмешалась Степанова и, захлебываясь от восторга, торопливо зачастила: — Русский стиль тогда был очень принят в Европе. А соседка моя, модистка, сотворила шутки ради лапти на платформе. Вот я и уговорила их провести в городе показ мод. Собрали скучающих девок по завалинкам и в здании речного пароходства провели показ. С музыкой, с буфетом…

— Пришлось из-за твоей инициативы девам больничные оплачивать, — рассматривая потолок, произнес Степанов. — Речники надрались и полезли на всподиум моделей лапать. Мало того, что девки в платформах с верхотуры попадали, ноги ломая, так еще и фотографа затоптали до полусмерти. А он должен был фотки отправить во все ведущие журналы мира! Я сам их адреса в городской библиотеке вырезал.

— А с кооперативом «Вифлеем» у вас лучше получилось? — обозлилась Степанова. — Представляешь, Тань, в нашей области из дальних деревень до церквы трудно добираться. Чтобы обвенчаться или там отпеть кого… Тогда они наняли автобус, раскрасили борта ликами святых, украсили искусственными цветами, нашли свободных попов и отправили караваном на малой скорости по району.

— Если бы не смерть трех батюшек-дальнобойщиков подряд, мы бы точно обогатились, — оправдывался Степанов. — Кто ж мог знать, что у них у всех церроз печени застарелый? А народ у нас истово верующий и все обряды старается блюсти. Не выдержали слуги Божьи. Преставились с перепою. Хорошо еще, мы в стороне остались. Ладно, хватит. Лучше послушай, как бывший твой муж от меня идею получил, откуда богатство его и началось.

Таня навострила уши. Богатство? Интересно!

— Началось все в пивной «Ветерок», где крутили видео для мужиков. — Степанов хитро подмигнул.

Таня уточнила:

— Порнуху, что ли?

— Ее, родимую, ее, усладу нашу! Смотрели мы ее, попивая прокисшее пивко, смотрели, и однажды я придумал сногсшибительную штуку…

— Сногсшибательную, — автоматически поправила Таня. Ее начал занимать рассказ Степанова. Даже головная боль прошла. Судьба отца ее детей нисколько не трогала Танино сердце, но зато появилось, о чем рассказать подружкам. В конце концов, не только с Аленой происходят чудеса.

— Идея была моя, — повторил Степанов. — Именно я произнес: «Позвать бы девок с пристани да заснять, как мы с ними перепихиваемся…» А брат ка-а-ак вскочит! Да ка-а-ак заорет: «Мы богаты! Мы миллионеры!» Короче, он отправил меня на поиски видеокамеры, а сам сел писать сценарий. Камеру удалось найти неподалеку, в Серпухове: выиграл в «двадцать одно» у местного телецентра. Я возвращаюсь, а сценарий первого фильма уже готов!

— Первого? — ужаснулась Таня.

— Разве я не сказал? — с невинной улыбочкой проронил Степанов. — Мы решили снимать порносериал по мотивам русских народных сказок. В основу первой серии взяли «Сказку о репке».

— Где «Дедка за репку, бабка за…»? Я теперь уж не представляю, за что ухватилась в вашем фильме эта самая бабка… И как… как вы назвали свою «фильму»?

— «Тяни-толкай, детка!» — с энтузиазмом вскричал Степанов. — Классное название! Такая завлекуха! Мы единственную серию и успели отснять. Привлекли к участию местных жителей, арендовали на окраине огород и кое-какую скотинку…

— Скотинку? — Таню трудно удивить, но она поразилась. Изумлявший ее при жизни муж не уставал заниматься этим и после кончины.

— Единственный экземпляр фильма, — сообщил Степанов, — сейчас хранится в отделе вещественных доказательств областного управления внутренних дел. «Внучка», мать ее… Стукнула на нас, обидевшись за маленький гонорар. С трудом убедили следователя, что снимали для собственного удовольствия, а не для коммерческого распространения.

Ошарашенная всем услышанным Таня затихла. Степанов решил перейти в наступление:

— А теперь давай о делах, сестренка!

— Заткнись, Степанов, пока я не помогла. Ты меня утомил, — вернулась Таня к действительности.

— Ладно, ладно, не шуми! Я хотел рассказать, что первый сценарный опыт пошел брату на пользу. Неделями смотрел по видику боевики и писал сценарии. Уж не знаю, каким чудом, но ему удалось представить свою работу на конкурс в Москву. Победитель получал деньги, а по его сценарию в Голливуде снимали фильм.

— Ты хочешь сказать, что этот недотепа, этот неудачник, этот певец подъездный получил приз на конкурсе сценаристов? — Татьяне на мгновение показалось, что она чего-то не разглядела в своем супруге.

— Не то слово. Все, как и обещали американцы. Правда, до самого Голливуда дело не дошло, но фильм сняли. Сюжет дурацкий: полиция разыскивает снежного человека где-то на Севере, а он оказывается мутировавшим в результате незаконных экспериментов ветераном операции «Битва в пустыне», сражающимся на стороне индейцев и защитников окружающей среды. Полный бред! Но там, в Америке, они все ненормальные, раз платят за такую муть. Короче, брат получил приличные деньги. Не миллион, правда, но много. Купил дачу под Москвой, где и жил в последнее время. Правда, возомнил себя режиссером и принялся за съемки в Питере. Там ему и конец настал, в гостинице.

Таня внезапно поняла все, но Степанов ее опередил и выкрикнул зло:

— На наследство не рассчитывай!

Как по команде в дверях выросли Степанова и Юрий, преданно глядя на отца семейства.

— Держи адрес! — Степанов лихорадочно порылся по карманам и выудил оттуда помятую бумажку. — Адрес дачи брата, в Шорохово. Там будут и похороны, и поминки. Завтра будут, в два часа дня! — Степанова колотило. — На даче и завещание его прочтут. Очень ты ему нужна, если он тебя даже на дачу не приглашал!

— Он тебя никогда не любил! — поддержала атаку Степанова. — Говорил, что, может, и близнецы не от него. А у нас одни проблемы! Денег нет, а столько дыр!

Тане стало смешно, и она с трудом удерживалась от хохота. Бывший муженек явно решил позабавиться напоследок. Вот только, что он хотел ей доказать? Для разрядки обстановки Таня поинтересовалась:

— И какие дыры у вас?

— Я — директор бани, свежей бани, — гордо сообщила Степанова вибрирующим голосом, выпрямившись и прижав руку к сердцу, — бани нового типа. Человечество переживает страшный дефицит общения, кругом разруха и нечистоты.

Таня удивленно подняла брови.

— Мы с мужем и сделали настоящее чудо! Баня теперь для наших клиентов и ресторан, и дискуссионный клуб, и кинотеатр. Тем, кто не может позволить себе покупать газеты, мы выдаем их завернутыми в целлофан… Не смейтесь. Информация — мощное оружие в наше время!

— Интересно, очень интересно! Это вам рассказали на областном семинаре пространщиков? — Таня отбросила приличия. — А ну, проваливайте отсюда, родня хренова! А не то травмирую, и завещание без вас прочтут. Пошли вон!

В силу природной наглости Степановы не ожидали, что их выпрут из дома так просто и быстро.

— Не дай бог, если брат тебе оставил хоть щепку. Я тебя уничтожу вместе с твоим выводком! Порву на части. — Степанов округлил глаза и вытянул губы трубочкой, выплевывая слова. — Ты наплевала на брата. Он тебе был не нужен. Кто его пригрел? Мы! Учти: мы голодные и злые. Ты нас не знаешь. Уж если нам попал такой шанс — мы его с кровью вырвем.

Перешептываясь в коридоре, Степановы собирались в темпе. Шустрее всех собрался Юрий, настойчиво подгонявший родителей. Уже в дверях Таня их остановила:

— Ничего не забыли?

Семейка непонимающе уставилась на нее. Юрий прижался к стене. Таня сорвала с него рюкзачок и вытряхнула содержимое на пол. Да-а-а, мальчик изрядно поработал, набивая торбу кассетами, моделями машин, фотоальбомами рок-звезд и красивыми металлическими значками. То-то удивились бы близнецы, узнав, как ловко обчистил их родственник!

Степановы молчали, вращая глазами и переминаясь, пока Таня выгребала имущество Твинз из многочисленных карманчиков рюкзака. Юрий бросал на Таню недетские взгляды. Ему искренне казалось, что подлые и наглые москвичи, умеющие устроиться лучше всех, ограбили его самого.

…Второй час Ольга лежала в ванне, закрыв глаза и бессильно свесив руки. Ударная доза аспирина помогла. Голову понемногу отпускало. Но суставы еще отчаянно болели, а в животе надрывно визжала бензопила, старательно отрезая кусочки живой ткани. Ольга приподнялась, затекшая спина заныла, и женщина со стоном рухнула обратно, плеснув на мохнатый коврик теплой водой. Неизвестно, сколько еще времени она провела бы вне тревог и забот остальной части человечества, но телефонный звонок заставил ее выбраться из ванны и набросить короткий махровый халатик.

Она бежала к телефону, забыв надеть тапочки и тихо ругаясь. Хорошо, Эмки нет дома. Какой пример подаст дочери мама, одолеваемая похмельным синдромом! Впрочем, насчет примера это еще как сказать…

С этими мыслями она подняла трубку.

— Добрый день, Ольга. Я — Сергей. Помните меня?

Ольга подумала, что у нее сейчас глупое лицо. Она не нашла ничего лучшего, как затеять обычную женскую игру:

— Сергей? Какой Сергей? Участковый?

— Участковый? Нет, но если вы захотите, я готов сменить место работы и стать им. Если это даст мне право чаще видеть вас и говорить с вами. А пока я могу о вас только думать.

Немного витиевато, но сказано с достоинством и тактом. По стилю ясно, что занятие собеседника убеждать читателей в том, что им и так понятно, хотя они сами никогда не сумеют выстроить слова в нужной последовательности. Ольга мало общалась с журналистами, но то, что знала о них, не внушало уважения к их древнейшей профессии. Все как один попадавшиеся на ее жизненном пути журналюги оказывались бесконечно трепливыми, безмерно хвастливыми и готовыми хлестать спиртное ночь напролет, даже если ночь — полярная.

Ольге очень хотелось не разочароваться в Сергее, с которым она познакомилась в залах аукциона «Гелиос». О том, что звонил именно он, она догадалась моментально. Интересно, откуда он узнал ее телефон? Незаметно для себя Ольга спросила об этом вслух.

— Работа моя… — вздохнул Сергей, — все знать. А если не знаешь, изволь добыть информацию, хоть расшибись. В вашем случае все просто: зашел в салон «Гелиос», узнал телефон владелицы антиквариата, подружки вашей. У нее никто не отвечал. Я узнал адрес в справочной, а соседи дали ее новый номер. Или старый, я так и не понял. Странно, подруга не производит впечатление пьющего человека. Но сегодня, мне показалось, она немного не в себе… С трудом вспомнила, что у нее есть подруга Ольга.

— Не одна она не в себе сейчас. — Ольга старалась четко выговаривать слова. — Нас таких несколько. Целые сутки праздновали одно событие…

— Примите мои поздравления! Я уверен, что плохое дело вы отмечать не станете.

Сергей замолчал. Ольга переминалась босыми ногами на паркете, поеживаясь от холода. Она не решалась прервать молчание. Странно, Сергей ее не раздражал.

— Я хочу сделать вам предложение, Ольга. Я искренне надеюсь, вы не откажетесь от него. — Голос Сергея звучал серьезно и немного грустно.

— Хотите взять у меня интервью? «Сексуальные фантазии домохозяйки, или Безумные оргии на малометражной кухне»? — не удержалась Ольга. Желание съязвить победило остывшие чувства.

Сергей выдержал паузу:

— Интервью? Если сами захотите. Но обещаю не публиковать ни слова из того, что вы мне скажете, если согласитесь посетить мой дом, где нас ждет накрытый стол.

Сергей торопливо добавил:

— Прошу не думать обо мне плохо. Я сам не знаю, что со мною происходит. Знакомство в «Гелиосе»…

— Остается еще повесить мне на грудь бирку «Номер третий». Так?

— Так, — вынужденно подтвердил Сергей, — не могу отрицать. И я решил больше туда не ходить. Я вроде того витязя на распутье, из сказки: по двум дорогам ходил, коня потерял, ранили меня, а теперь отправился по третьей дороге…

— «А по третьей поедешь — убитому быть», — с удовольствием процитировала по памяти Ольга. — Вам не страшно?

— Точнее, боязно, — признался Сергей, — но вам у меня ничего не грозит. Скажите, вы согласны?

Нужно родиться последней дурой, чтобы обмануть надежды хорошего человека, особенно в наше время, но… Ольга с ужасом смотрела на свое отражение в большом зеркале. Оттуда на нее уставилось длинное чучело с огромной копной спутанной соломы на голове, широкими темными кругами вокруг глаз. Чучело тщетно пыталось натянуть подол халатика на дрожащие колени и облизывало полные потрескавшиеся губы.

— Я все понимаю, — мягко произнес Сергей, — и догадываюсь, что праздник с подругами для вас не прошел без последствий. Но у меня есть основания для настойчивости. Снизойдите к моей просьбе. Ваш адрес мне известен. Если вы через три часа спуститесь вниз, я буду ждать вас у машины. У меня синий «Форд».

«Три часа? Всего-то?»

Вслух же было сказано:

— Ждите. Считайте, что сто восемьдесят минут вам отведены на проверку чувств. Не боитесь, ожидаючи, стать одного цвета с вашей американской игрушкой?

— Нет. И не буду вас отвлекать. Я уже в пути.

На что уж Эмма привыкла к разгульной байкерской жизни, но и она вошла в ступор, придя вечером домой. Квартира напоминала торговое судно, взятое на абордаж пиратствующими маньяками. Разноцветными флагами по всей комнате развевались предметы гардероба, по полу на манер гильз от расстрелянных патронов перекатывались тюбики губной помады, в ванной из открытых кранов, как из пробоин в борту тонущего корабля, хлестала вода… По комнатам как пороховая гарь стлался чад от выкипевшего кофе.

Эмма присела на краешек стула. Насупившись, она осмотрела поле боя и вынесла суровый приговор:

— Ни фига себе! У мазера крышу снесло. Влюбилась с первого взгляда? Интересно, этот неизвестный сможет содержать приемную дочь с мотоциклом?

…Всю дорогу до своего дома Сергей молчал. Шел проливной дождь, и водитель сосредоточил внимание на дороге. Плохая погода скрыла бы его смущенное состояние от кого угодно, но только не от Ольги. Она рассматривала свое отражение в зеркале заднего обзора, с недовольством отмечая, что при всех титанических усилиях избавиться от кругов под глазами окончательно не удалось. В остальном все было блестяще.

Машина въехала в тихий двор неподалеку от Третьяковской галереи и развернулась. Дождь прекратился. Сергей выскочил, предупредительно распахнул дверцу и помог Ольге выбраться.

— Вам придется подождать пару минут, пока я поставлю машину, — извинился он и направился к находившимся рядом кирпичным гаражам. Ольга пожала плечами и от нечего делать огляделась.

Сергей неплохо устроился, решила она. Основательный восьмиэтажный дом с широкими окнами, солидными толстыми стенами, красивыми балконами, увитыми зеленью. Весь двор, за исключением маленькой площадки перед несколькими спрятавшимися в углу гаражами заполнили большие и маленькие цветочные клумбы. Цветы блестели на выглянувшем из-за туч солнце. У Ольги зарябило в глазах, и она отвела взгляд. Сергей возился в гараже с длинным куском брезента.

Ольга подошла ближе и увидела великолепный мотоцикл: бак вишневого цвета, огромное переднее колесо с большим количеством спиц, сумки из толстой кожи над широченным задним колесом. С ума сойти!

— Ваш? — поинтересовалась Ольга, ткнув пальцем в сторону двухколесного монстра.

— Мой, — с гордостью ответил Сергей. — Извините за задержку, надо брезент подвязать. Стараюсь беречь хром. Последнее время не часто удается поездить.

Сергей ласково погладил мотоцикл по изящному кожаному седлу. Ольге показалось, что мотоцикл по-кошачьи изогнул спину под рукой хозяина. Послышалось вкрадчивое урчание. Или голуби курлыкали во дворе? Она рассматривала мотоцикл, и в ней росло странное чувство. Чувство возбуждающее, почти сексуальное. Мотоцикл тянул к себе. Она впервые так близко находилась от двухколесного чуда. Раньше приходилось только шарахаться от механизмов на улице или наблюдать из окна за потрепанными «агрегатами» поклонников Эммы.

В институте над ней подшучивали: она разбиралась во всем, имеющем отношение к технике, могла починить и собрать любое устройство, но не умела водить машину. Трусила.

Ольга решилась.

— Расскажите мне о нем.

Сергей изумленно посмотрел на Ольгу. Перед ним была уже не тихая русоволосая красавица Севера, а волчица с блестящими от возбуждения глазами. Он вздохнул и покорился. Вспомнилось: «А по третьей пойдешь — убитому быть!» Все верно. А чему быть — того не миновать.

— Фамилия, имя, отчество: «Харлей Дэвидсон Спортстер Кастом». Объем двигателя — тысяча двести кубических сантиметров, максимальная мощность — около шестидесяти лошадиных сил.

Высказавшись, Сергей сделал паузу и взглянул на Ольгу. Убедившись, что сказанное не произвело на нее ровным счетом никакого впечатления, он пожал плечами («темнота!») и продолжил:

— Машина легендарная во всех отношениях, классическая. Взгляните на хром глушителей, великолепно изогнутый руль, отточенную линию бензобака. А какое седло! Какие контуры! Правда, в езде жесткий, собака. Все отбить можно, извините за выражение, если скорость приличная.

Сергей увлекся. Полез в карман, извлек связку ключей, отделил один, вставил его в отверстие на мотоциклетном боку и завел двигатель.

И случилось чудо. Ольга услышала низкий могучий рокот, рокот зверя, сдерживаемого толстой решеткой, но готового рвануться вперед, когда его выпустит суровый хозяин. Рокот опять вызвал в Ольге чувство острого возбуждения. Она прислонилась к стене гаража. Ей хотелось застонать, и она едва сдержалась.

— Вам плохо? — встревоженно вскинулся Сергей. — Это все я, идиот! Незачем включать двигатель в гараже! Разрешите вам помочь?

Ольга слабо махнула рукой и поплелась к дверям. Во дворе она обернулась и посмотрела на Сергея, набросившего брезент на мотоцикл. Ольге показалось, что «Харлей» успел сверкнуть ей хромированным боком, как бы говоря: «До встречи!»

…Сергей метался по квартире, стаскивая все вкусное, что есть в доме, на столик у балкона. Столик оказался мал. Огромное количество фруктов грозило Ольге неминуемым диатезом. А она стояла на балконе и смотрела в сторону гаража. Там находился ОН, в любую минуту готовый умчаться в неведомую даль, неся на спине своего хозяина… Или хозяйку?

Ольга стряхнула оцепенение и задумалась. Тот самый выход? То самое решение проблемы ее жизни?

— Все готово, ваше величество, — послышался за спиной голос Сергея. — Прошу к столу.

Ольга обернулась. Сергей стоял с бутылкой шампанского в руках, пытаясь ее осторожно открыть.

Ольга медленно подошла к нему, заставила вернуть бутылку на стол, положила руки на плечи (он дрогнул) и прижалась к нему всем телом. Сергей не очень ловко обнял ее.

— Что ты хочешь? — тихо спросил Сергей.

— Научи меня ездить на мотоцикле, — неожиданно для самой себя ответила Ольга.

— Я почему-то так и подумал. — В голосе Сергея звучало облегчение. — А сегодня?

— А сегодня романтический ужин без продолжения и последствий, — сурово сообщила Ольга и направилась к столу. — Ты сам готовил? Да тебе цены нет!

«Ладно, — решил Сергей, — угощение ей понравилось. Уже хорошо».

Ольга по дороге домой задремала у него на плече и проснулась, когда машину тряхнуло на знакомой выбоине у ее подъезда. Прощаясь, она разрешила поцеловать себя в щеку, сонно пообещала позвонить завтра в редакцию, договориться о дне и часе занятий на «индивидуальных курсах вождения».

До трех часов ночи Сергей работал в гараже: проверял двигатель, масло, тормоза. В завершение всего он до блеска вымыл мотоцикл самым дорогим шампунем.

Ничего не понимая, «Харлей» растерянно притих и забился в угол.

 

МОСКВА-ШОРОХОВО

…Таня сидела на бетонном парапете у первого вагона электрички, прикатившей минуту назад на Белорусский вокзал, и нервно болтала ногами. Она прикончила три сигареты подряд и раздраженно щелкала зажигалкой, пытаясь извлечь огонек для четвертой. И тут прибежала запыхавшаяся Алена. Ей очень шел яркий летний сарафанчик, короткий и немного тесноватый в груди. Высыпавшие из пригородного поезда мужчины с тележками в руках заглядывались на Алену, обмениваясь уместно пошлыми шуточками.

— Приперлась бы в одном купальнике! — кипела Таня. — Удивляюсь, что ты вообще влезла в эту штуку! Она сидит на тебе, словно презерватив на…

— Перерыла весь гардероб и ничего не нашла, представь себе! Пришлось заскочить в магазин и купить подходящее платьице. Как оно тебе?

Алена игриво крутнулась на каблучках. Проходивший мимо загорелый до черноты усатый парень в тельняшке-безрукавке восхищенно зачмокал губами и открыл рот. Сказать он ничего не успел.

— Топай мимо или бабки гони! — крикнула ему Таня и, подхватив Алену под руку, потащила ее вдоль перрона, поинтересовавшись на ходу: — Кстати, насчет подходящего платья. Ты хоть представляешь, куда и зачем мы едем?

— А? — Алена растерянно посмотрела на Таню и встала как вкопанная. Хлопнув себя по лбу, она проговорила плачущим голосом: — Ой, дура я, Танька, дура!

— Это все знают, не трать время на констатацию очевидных фактов, — беззлобно заметила верная подруга. Она свободно чувствовала себя в шортах в цветочек и в розовой майке. — Такие, как ты, тормозят прогресс. Но без вас никак не обойдешься в той мерзкой части жизни, которая называется быт. Здесь ты на высоте.

Алена благодарно взглянула на Таню. Та ободряюще похлопала ее по плечу, не останавливаясь ни на миг. Им требовалось попасть в середину состава.

— У нас с тобой много дел сегодня. Во-первых, доставить как можно больше неприятностей родне покойного. Это мы сумеем, это нам нравится. Тряпки, в которые мы нарядились, вызовут шторм даже на болоте.

— А дальше?

— Во-вторых — убедиться, что мой неживой муженек оставил своих деток без копейки, расписав денежки по братьям и племянникам. В-третьих…

Подруги вскочили в вагон, успели захватить места у окна, закинули свои небольшие сумки на багажную сетку и уселись лицом к лицу.

— …в-третьих… Черт, что в-третьих? — Таня задумалась на секунду. — Вспомнила! В-третьих, не забыть похоронить покойника. Он заслужил покой. И я заслужила покой. От него.

Вагон заполнился людьми, тянущими тяжелые пакеты с едой, предназначенной для поедания на дачах. Горожане занимали свободные места и моментально утыкались носом в газеты с кроссвордами, стараясь не смотреть на окружающих. Таня вздохнула:

— Спасибо тебе, сестрица Аленушка, что согласилась составить мне компанию в скорбном деле. Заодно и свежим воздухом подышим.

— Я сразу решила. Иначе тебя там просто убьют. Жаль, Ирина с Ольгой не смогли приехать.

— А я им ничего и не говорила. У Ирки сейчас выставка и творческий кризис. Пусть занимается собой. А Ольга малость не в себе. Представляешь, позвонила мне и спросила, не знаю ли я, как форсировать «крутящий момент»? Заявила, что «это у мотоцикла». Я ей предложила искать «крутящий момент» у мужиков в нижней части туловища. Чем она занимается? Вернусь — все узнаю!

— И я ее не брошу. После всего, что вы для меня сделали… — Алена приготовилась пустить слезу.

Таня поджала губы. Алена спешно перекрыла кран.

Установившуюся на время в вагоне тишину разорвала удалая мелодия, лихо исполненная на потрескавшемся баяне низеньким музыкантом лет сорока пяти. Он заломил на затылок засаленную тюбетейку, длинно сплюнул вбок и громко крикнул:

— Дам-м-мы и хоспода! Вашему вниманию предлагается ма-аленький концерт!

И с угрозой добавил:

— Чтоб вам не скучно было!

Надсадно прокашлявшись, тюбетеечник широко раздвинул баянные мехи и совершенно неожиданно прохрипел:

— Komm Mein Schatz, wir trinken ein Lik'rchen…

Одновременно, едва не растянувшись в проходе, он попытался изобразить замысловатое па негнущимися ногами.

Скамейки скинулись на горсть мелочи, ссыпали ее в карман мейстерзингеру и взяли слово больше не петь. Со словами: «Danke, товарищи, danke, дайте пройти инвалиду, падлы резаные!» — артист отправился продолжать гастроли в следующем вагоне.

— А кто он, этот младший брат мужа? — Вопрос Алены вывел Таню из задумчивости.

— Степанов? Я его боюсь, — честно призналась Таня и вздрогнула. — Он сообразительный, изворотливый. С ним трудно сладить. Опять втянула я тебя в авантюру…

— Главное — учесть опыт предыдущей, — с неожиданной рассудительностью сказала Алена.

Она расстелила на коленях льняную салфетку и достала из сумки нарезанный кусочками голландский сыр, красно-белые ломтики бастурмы, пиво (для Тани) и грушевый сок (для себя).

— С простаком Володькой пришлось схитрить, — продолжала Алена, не замечая изумленного взгляда Тани. — Он не ожидал от меня такого. Но Степанов готов к хитрости и коварству. Значит, с ним надо действовать проще. И впредь: с простаками — хитростью, с хитрецами — простотой.

— Побьют нас, подруга, — скучно произнесла Таня. — Ох, побьют! Встретят хлебом-кольями.

— Я аптечку взяла, — заметила хозяйственная Алена и отправила в рот очередной кусочек бастурмы.

— Успокоила!

Раздвижные двери гулко ухнули, пропустив внутрь вагона двух серьезных молодых людей, облаченных во все камуфляжное. Лишь пухлые их лица остались нераскрашены маскирующими полосами. Один из вошедших махнул стволом автомата и согнал с мест парня с девушкой. Патруль бухнулся на скамейку, звонко лязгнув развешанными на ремнях наручниками, рациями и фонариками. Автоматчики синхронно зевнули, а к моменту, когда рты захлопнулись, их владельцы уже спали, разметавшись по скамейке и крепко прижав к себе казенное оружие.

— О, черт! Опять певцы!

Таня с ненавистью уставилась на выросшую в проходе пару лохматых ребят с гитарами. Они бесцеремонно ударили по струнам:

Алена поморщилась. Тема хорошая, но текст, рифмы! «Кровь, любовь…» Не хватает еще «водка-селедка».

Ребята могли бы выступать с телепатическими номерами. Они дружно загнусили:

Алена беспомощно оглянулась по сторонам. Пассажиры старательно прикидывались глухонемыми с детства.

Приняв молчание за поддержку, дуэт надрывно взвыл:

«Я б с дру… Кошмар!» — переживала за родную речь Алена.

Таня злорадно хохотнула:

— Знакомое дело. Труды моего муженька живут и процветают. Уголовно-военный бардизм с разбоем. — Она отхлебнула пива из бутылки и завелась: — Помнишь, я рассказывала, как мой в эпоху массового увлечения гитарными напевами затеял выпуск кассет с записями самодельных песен? Он их долго собирал и даже сам пытался проделывать странную штуку, которую называл «пение вслух». Пару раз вернулся с концертов, избитый в кровь товарищами по цеху и неблагодарной публикой. Все удивлялся: «Другие-то поют!» По прошествии времени до него доперло — дело не в связках, а в завязках. Тогда он принялся устраивать концерты более талантливым особям. Превратил нашу квартиру в помесь воровской малины и туристического кружка при Доме ученых.

— Ужасно! — всплеснула руками Алена. — Как ты терпела?

Таня грустно пожала плечами и засунула пустую бутылку под скамейку. Аленин прохиндей Володька был ангелом по сравнению с ее мерзавцем.

— К нам шлялись физики-ядерщики с криминальными наклонностями и рефлексующие домушники, тоскующие по интеллектуальному общению. Они приносили нам песни трех видов: мужественная песня, задорная песня и песня о любви. Все та-а-кая фигня! Вслед за ними приходили одинаковые молодые люди в дешевых галстуках и приносили ордера на обыск моей квартиры. После второго обыска я выкинула мужа за дверь с узелком в руках. В узелок сложила пару белья, зубную щетку, его любимый бутерброд с килькой и экземпляр самоучителя для начинающих вокалистов «Пой, как Шаляпин». Больше я его не видела. Мужа, конечно, не Шаляпина.

За спиной подруг включила магнитофон изрядно поддатая и шумная компания. Из динамиков полились хриплые страдания зека со стажем, осужденного за сущую безделицу — кражу кошелька и убийство пятерых свидетелей. Компания притихла, сопереживая.

— Слышишь? — с удовлетворением кивнула Таня. — Как я и говорила.

— А кому-то нравится… Барды, городской фольклор… — робко заметила Алена, впрочем не очень настаивая.

— Нравится? — взвилась Таня. — Кучка нетрезвой технической интеллигенции в лесу или подвале симулирует оторванность от цивилизации. Плюс немного портвейна. Как результат эксперимента — рождение самодеятельной песни. Затем граждане в свитерах и с плохо подстриженными бородами начинают «запевать» друг друга до смерти. Ты думаешь, они слушают? Они терпят, чтобы дождаться очереди и встрять со своим «душевным напевом». Как правило, это тоскливая нудятина про ангелов в ночи, деревенские погосты и горечь расставания. Наиболее способные не забывают промычать о «свече в окне». Тьфу!

Татьяна с блеском и азартом развенчивала миф о том, что женщина с высшим образованием, мать — почти обязательно человек душевный и тактичный. С другой стороны, уж если покойный супруг ее выбрал, то он вполне заслужил свою участь.

— Зря ты так, — попыталась урезонить подругу Алена. — В таких песнях многое идет от души народной. А это интересно слушателю. Кстати, недавно я смотрела по телевизору передачу про дворовые песни, и там прямо предложили присылать им новые песни беспризорников…

— То есть на улицах появилось достаточное количество брошенных малолеток? И они смогли создать свою культуру? Ничего не скажешь, здорово! Но в отличие от своих собратьев времен октябрьской смуты прошлого века современный беспризорный не пишет лирику. Он тупо слушает негритянские частушки по украденному приемнику, не забывая время от времени приложиться к пакету с клеем.

Магнитофонный голос сзади завел трогательную песню о церковных куполах и сексуальных проблемах в среде осужденных рецидивистов.

— Парня, что поет, я хорошо помню, — задумчиво произнесла Таня. — Пожалуй, его можно назвать последним романтиком своего нелегкого бизнеса. В перерывах между концертами и отсидками он грабил спящих пассажиров в поездах дальнего следования и ночных посетителей сортиров на площади трех вокзалов. Муж записал на кассету его напевы и пытался торговать. Конкуренты едва не отбили ему почки. Воровской фольклор — хороший бизнес. Поверь, это слушают и воспитательницы в детском саду: просто так, не вникая в слова. Привлекает простота и однообразие залихватской или чувственно-трогательной мелодии. Их всего две, на выбор. Слова вообще не в счет, главное — схохмить в одном куплете или надрывно «предъявить душу» в следующем. Ой!

Было от чего ойкнуть! Пущенное умелой рукой ржавое лезвие от мотыги вдребезги разнесло оконное стекло и влетело в вагон. По счастью, единственным пострадавшим стал чемодан, на котором резались в «кинга» четверо студентов. Лезвие разметало карты и свалилось на пол.

— Игру, игру не забудьте! Какая игра? — орал один из них, поводя ошалелыми глазами и ничего не соображая после часовой карточной баталии. Приятели с руганью собирали карты. Про мотыгу никто не вспомнил. Дело привычное.

Больше ничего интересного не произошло, и до самого Шорохова подруги молчали.

— Станция Шорохово, — прогундосил поездной динамик, и подружки постарались быстрее выскочить из вагона.

По платформе слонялись цыганки и нехотя приставали с гаданием к дачникам. Полуденная жара действовала и на заколенный таборный народ. Если бы не суровый взгляд засевшего неподалеку в серебристом джипе вождя-барона, все бы давно дремали под необъятными дубами на поселковой площади.

Высоко наверху, над головами прохожих, на пешеходном мостике билась в припадке местная сумасшедшая — непременный обитатель подмосковных станций. Вцепившись в перила, она тупо уставилась перед собой и громко выкрикивала бессвязные фразы. До сторонящихся дачников доносились обрывки:

— Связки-развязки… Все продали, сволочи… Сказки-салазки… Правды боитесь, окаянные?

— Ты сюда наезжала раньше? — поинтересовалась Таня.

Алена живо откликнулась:

— Когда в университете бегала на семинар к Дроздову-Тетерникову. Он стал профессором после того, как в можайском архиве на него с верхней полки свалилась стопка древних тяжелых рукописных альбомов. Раненный в голову «ДэТэ» нашел среди них архив потомков Шорохова.

Алена смущенно хихикнула.

— Ну и тип этот Шорохов! Видишь памятник? Во-о-н там, в скверике, за деревьями?

Подошли. Уменьшенная конная статуя знаменитого рубаки-гусара внезапно предстала перед ними во всей красе. Таня отпрыгнула от неожиданности. Гусар посматривал маслеными глазками на дам и почесывал промежность. Или вынимал саблю? Положение правой руки можно понять по-разному. Левой он придерживал рвущегося из-под него коня. Это был именно конь. Неизвестный творец снабдил животное преувеличенно большим отличительным конским признаком. «Признак» мог быть использован для вывешивания на просушку брюк большого размера.

— Вот мужик! — восхищенно воскликнула Таня. — Если он хоть чуточку похож на своего товарища с копытами…

— Что за ерунду вы несете, женщина! — прозвучал укоризненный голос за спиной Тани. Толстенькая особа среднего возраста с двумя маленькими мальчиками стояла рядом.

— Здесь даже дети знают нашего славного героя, скромного воина и знаменитого лирического поэта. — Она сурово взглянула на детишек и строго потребовала: — Дети! Скажите тете, кто это!

— Шолохов, гусал, гелой военнай, — вразнобой запищали дети, опасливо поглядывая на горделиво выпрямившуюся особу. Бросив на Таню высокомерный взгляд, та собралась уходить. И зря собралась. Похороны даже двух бывших мужей в один день не смогли бы лишить Таню праздника жизни.

— Алена! Выдай им про «гусала»! Пусть все слышат!

— Не знаю, право, — засмущалась Алена, — неудобно, дети здесь…

— Пусть лучше услышат от тебя, чем от своих дебилов одноклассников. Давай!

— Имение его недалеко, вон там, за березовой рощей. Шорохов, вернувшись из Франции после победы над французами, пустился во все тяжкие. Оргии, дуэли на свиных окороках, скачки в обнаженном виде… Серьезные исследователи полагают, это результат четырех ранений в жизненно важные органы.

— Но самый важный орган он не потерял? Ты подробности давай! — Тане не хотелось переться вверх по горе и наблюдать траурную церемонию. Она всячески оттягивала момент встречи с родственниками мужа.

— Он велел вырыть пруд перед домом. — Алене было явно не по себе, но она продолжила: — Как нагрянут к нему однополчане, так он велит по деревням насобирать незамужних девок, раздеть их и в пруд запустить. Они в пруду плавают, из сил выбиваются, чтоб не утонуть, а гусары им пряники бросают, кормят, как уток. Убедившись, что гости пьяны до изумления, Шорохов лично производил выстрел из маленькой пушчонки. Дворня поднимала деревянные ворота и спускала воду из пруда. Когда вода стекала и девки оказывались на дне абсолютно голые, все гусары сбрасывали с себя мундиры и с ревом прыгали в грязь. Ну а там… Словом, сами понимаете, что там…

Вокруг собралось маленькое общество внимательных слушателей из числа местных жителей. Они недоверчиво покачивали головами. Толстенькая особа пыталась оттащить детей, но те упирались и с любопытством таращили глаза на Алену.

— Пушчонка и сейчас в вашем краеведческом музее стоит… — как бы оправдываясь, промямлила Алена.

Местные пошевелились. Ясно, пушечка стояла на месте, Алена не врала.

— Его богатство имеет подтвержденное происхождение. — Голос Алены окреп. — Известно, что Наполеон перед войной понаделал фальшивых русских ассигнаций видимо-невидимо. Расплачивался ими с крестьянами за фураж и продовольствие, надеясь подорвать экономику страны через распространение поддельных денег. Шорохов основательно в этом помог Бонапарту. Вместе со своими партизанами захватил целый обоз с фальшивками. Малую толику раздал подручным, остальное спрятал в подвале имения. После войны у нашего поэта не было проблем с наличкой.

Толстенькая особа, прекратив напрасные попытки утащить детишек, бросилась в последнюю атаку:

— А это вы отрицать не сможете! — В ее голосе звучало остервенение. — Наш земляк — великий поэт! Его трогательные строки и сегодня способны пробудить в душах народа высокие чувства!

Столпившийся вокруг народ приободрился, одобрительно загудев. Толстенькая бросила победоносный взгляд на подруг. Профессиональная гордость Алены как исследователя русской поэзии оказалась задета. Алена, сожалеючи, посмотрела на оппонента, но вслух жалеть не стала:

— Насчет поэтической лиры Шорохова ничего не скажу плохого. Стихи он писал. Разные стихи… Кстати, взгляните на памятник, граждане!

Граждане оживились и подобрались поближе.

— Обратите внимание на тыльную сторону постамента. Видите? Здесь табличка.

Кто бы сомневался! Табличка имела место, так же как и надпись на ней: «Нашему знаменитому земляку от красных юннатов. 1923». Надпись удерживали четыре крупных болта.

— Памятник поставлен еще в девятнадцатом веке последним из приятелей Шорохова, оставшимся в живых. В память о друге он попросил изваять Шорохова на любимом коне и высечь на постаменте несколько строк из его предсмертной поэмы о войне 1812 года. Помните? Той, что начинается словами:

— Поэма широко известна, но высеченные на памятнике строки до сих пор не опубликованы в печати.

— Почему? — Возмущению Тани не было предела. — Почему скрывают от народа творчество нашего славного пиита?

Алена покраснела:

— Полиция приказала заделать надпись гипсовой лепниной: цветочки, завиточки… После Октябрьской революции здесь проходили пионерские слеты, и однажды, когда горны и барабаны звучали слишком оглушительно, гипс отвалился. Дети получили возможность узнать обратную сторону популярного мастера слова. Местная коммунистическая партячейка немедленно приладила поверх бессмертных строк эту табличку.

— Что там написано? — Таня нагнулась и попыталась отковырнуть толстую чугунную пластину подобранной здесь же щепочкой.

— Э нет, красавица! — отстранил ее от памятника коренастый кудрявый парень и засучил рукава. — Дай-ка я попробую. Серый! Подсоби-кось. Э-эх, почему я не стал археологом?

Пара местных Гераклов раскачала табличку при помощи подобранного у станционных пакгаузов лома. Табличка с треском отскочила, явив народу высеченное на камне четверостишие:

Парни расхохотались и побежали за водкой обмывать свой вклад в мировую культуру. Оставшиеся граждане ковыряли пальцами надпись, перечитывали стихи вслух и удивлялись актуальности звучания живого художественного слова.

Алена изнывала от жары и жалобно смотрела на Таню. Та смилостивилась.

— Пошли, хватит публику веселить, да еще бесплатно. Изучайте родной край, селяне! — удаляясь, посоветовала Таня.

Компания любителей исторических казусов еще долго смотрела им вслед, не расходясь.

Все равно делать было нечего.

 

ПОСЛЕДНЯЯ ШУТКА ПОКОЙНОГО

До дачи добирались долго, справляясь с планом, начерченным Степановым. У того напрочь отсутствовало чувство пропорций: короткая аллея в действительности вытянулась в длинную и грязную деревенскую дорогу, а спортплощадка за кирпичным зданием местной школы представляла собой широкий, заросший сочными лопухами пустырь, похожий на место казни: из земли торчали покосившиеся виселицы, окруженные скамьями для зрителей. Скамьи на поверку оказались подобием трибун, а виселицы — баскетбольными щитами с бессильно свисающими проволочными кольцами, погнутыми руками молодой поросли шороховчан.

Шарахаясь от пасущихся на стадионе коров, подруги добрались до дачного поселка. Покойника уже понесли на кладбище, и им пришлось едва ли не бежать целый километр.

Следуя традициям большинства деревенских кладбищ, погост находился на открытом месте, в поле без единого деревца. Местный священник привычно и равнодушно вершил процедуру отпевания перед кучкой сгрудившихся у отрытой могилы людей. Торопливо пробиравшаяся между могильными холмиками Таня запуталась кроссовками в проволочном скелете старого венка, не удержалась на ногах и ударилась боком о мраморную плиту с высеченной арбузообразной физиономией и надписью: «Александру от шороховской братвы. Мы отомстим за тебя, другела!».

Таня громко выругалась. Стоявшие около могилы разом обернулись. Она никого не узнала, кроме семейства Степановых. Те старались ее не замечать, но сквозь зубы Степанов и Степанова объяснили недоумевающим родственникам, кто эти две фифы, спутавшие кладбище с пляжем. Родственники сменили выражение лиц. На подруг уставились подозрительно и опасливо. Черт его знает, что там, в завещании? Вдруг покойный, который при жизни славился шутливым нравом, и после смерти отмочит одну из своих дурацких шуток! На всякий случай кое-кто из родни кивнул подругам. Степановы отвернулись.

Родственники, все, как один, в тяжелых черных одеждах, обильно потели и с неприязнью посматривали на легко и свободно наряженных подруг. Метрах в десяти от всей компании среди могил торчал с отстраненным видом средних лет господин, одетый дорого и со вкусом. Он недовольно разглядывал свои покрытые кладбищенской пылью туфли и нетерпеливо переминался. Родня бросала в его сторону робкие взгляды. Часто почтительным шепотом произносилось слово «адвокат».

Молодого священника раздражали и процедура похорон, и родственники усопшего. Но волю покойного должно исполнить, а внесенные от его имени адвокатом деньги — отработать. Служитель Господа на земле продолжал службу, разглядывая голые коленки Тани и красоты Алениной фигуры, сочно вырисовывающиеся под тесным сарафаном. В голову лезли мирские мысли. Хотелось холодного вина.

— «Не стая воронов слеталась». — Голос Тани звучал угрюмо. — Понаехали, охотники за падалью. Старайся, Алена, к ним спиной не поворачиваться. Выдернут крест, безбожники, и двинут по башке, как пить дать.

— Насчет пить… Это хорошо бы, — вкрадчиво произнес голос из-за ближайшего памятника. — Сушит и мутит с утра.

Владелец голоса предстал перед подругами. Перемазанные землей рваные брюки и большая лопата на плече безошибочно выдавали в нем типичного представителя обжившего погосты племени могильщиков. Его возраст не поддавался определению.

При слове «могильщик» у людей возникают ассоциации, вызываемые чтением произведений Эдгара По, просмотром художественного фильма «Дракула» и личным участием в погребении сослуживца, которого хватил инфаркт в предчувствии предстоящего увольнения. Топчась в мороз на кладбище среди занесенных снегом могил в компании десятка коллег и наблюдая за неторопливой, выматывающей душу и простужающей организм сомнамбулической работой опытного гробокопателя, вы лишний раз убеждаетесь в том, что могильщик пьян и ему это нравится, что он грязен, как внутренняя сторона мусорного контейнера, что он бреется раз в полгода, да и то с помощью тупой лопаты.

Специфика выбранной профессии должна была бы отразиться на внешности попавшегося на глаза подругам субъекта, но не отразилась. То ли в силу привычки «бывшего интеллигентного человека», то ли из уважения к предоставленным его заботам покойникам, но человек иногда брился и регулярно стригся. Его цветущий вид словно намекал на то, что вояж в загробный мир может стать штукой забавной и увлекательной, если творчески подойти к делу и вовремя опохмеляться.

— Антон, — представился он подругам.

— «Бедный Йорик! Я знал его, Горацио!» — нервно заметила Таня. — Посмотри, Алена, у нас пиво осталось? Окажем гуманитарную помощь землекопу!

Обнаружилась непочатая банка пива. Таня кинула ее могильщику. Тот сгрузил лопату с плеча и ловко поймал алюминиевый цилиндрик. Наполовину осушив содержимое банки, он заметно повеселел и начал декламировать:

Алена высоко подняла брови. Человек, по памяти цитирующий 1-го Могильщика из пятого акта «Гамлета», заведомо не способен причинить неприятности.

Чтец улыбнулся и изрек:

— Похороны — романтика. Кладбище — поэзия. Похороны смягчают сердце и лечат нервы всем, кроме разве самого покойника. Он, бедняга, и рад бы влиться в коллектив, да лень вставать.

— Ты только послушай, Алена! — В голосе Тани прозвучало восхищение. — Он называет этот протухший огород поэзией. Отец! Не теряй времени и ступай полоть!

Антон весело махнул рукой и сощурил умные глаза:

— Мои «гости» не торопятся… Потому и зовется в народе место сие скорбное — погост.

Служба близилась к концу. Начитанный работник лопаты заторопился и большим глотком прикончил содержимое банки.

— Хорошие вы девчонки, — дружелюбно заметил он, собирая инструменты. — Может, чего вынесете мне с поминок горячительного? Не обижусь. Заработки здесь больно нерегулярные. На очищенный напиток неделю копить приходится.

— И на книжки остается? — поинтересовалась Алена.

— Книжки свои имеем. Я сам из дачников местных. Квартиру в Москве продал, домишко здесь снимаю. — Могильщик собрался уходить, но задержался и посмотрел на подруг. — Трудно вам здесь будет, сударыни. Сердцем чую. В общем, так. Я присяду на лавочку около дачи, что покойному, оборони Бог его душу, принадлежала. Шум заслышу — прибегу помочь. Очень вы мне понравились.

Антон перекинул лопату через плечо и, насвистывая, присоединился к своему напарнику, угрюмо вышагивающему среди покосившихся в разные стороны крестов.

Возвращались на дачу в следующем порядке: возглавляли шествие суетливо припрыгивающие родственники, за ними брели Таня и Алена. Замыкал процессию адвокат, шагавший крайне медленно. Без него завещание читать не станут, поэтому он располагал временем для высматривания наименее пыльных участков на дороге скорби.

Наконец-то Таня получила возможность рассмотреть дом, в котором ее бывший супруг провел последний год жизни. Дача и есть дача, ничего особенного. Двухэтажный деревянный дом с кирпичным основанием. Правда, земли много, очень много… Хватило для небольшой березовой рощи, многочисленных ягодных кустов да еще нескольких построек неизвестного назначения: то ли гаражи, то ли курятники…

Вся родня преданно глядела на Степанова и подчинялась его указаниям. Он — самый близкий родственник, от него зависит многое… Пройдя в предупредительно распахнутую кем-то калитку, Степанов, не медля ни минуты, по-хозяйски направился внутрь дома. Вся компания молча потянулась за ним.

Таня и Алена поднялись на второй этаж и очутились в просторном зале, где вокруг стола расселась родня. В углу комнаты, в кресле, пристроился адвокат, успевший нацепить большие очки и внимательно изучавший бумаги, которые вытягивал по листочку из большого портфеля.

Таня оглянулась по сторонам. Все, пригодное для сидения, занято намертво. Им с Аленой пришлось стоять и наблюдать, как Степанова принялась выгружать из тяжелых сумок водку и закуску. Степанов-младший помогал ей, жадно поглядывая на еду, доставаемую другими. Остальные родственники и знакомые зашелестели пакетами и свертками. Стол на глазах заполнился колбасой, хлебом, огурцами и банками с кабачковой икрой. Степанова чувствовала себя на даче полновластной хозяйкой. Она вынимала из шкафчиков тарелки, звенела вилками.

На Таню и Алену не обращали внимания. Таня не выдержала:

— Степанов! Кто все эти люди и какого черта они косятся на меня?

— Не груби, не дома! — рявкнул Степанов. — Здесь моя родня по линии брата отца, дяди твоего мужа. А ты здесь вообще из милости находишься! Между прочим, это мой брат настоял, чтобы позвать тебя на похороны. Похороны закончились. Тебя никто не задерживает.

Степанов сорвал пробку с водочной бутылки и налил себе полный стакан. Встал, неумело перекрестился и предложил выпить за память усопшего.

— Пусть земля ему пухом… Душа в раю успокоится… С миром пребудет… — вразнобой заголосили родственники и жадно выпили. Затем каждый навалился на принесенную с собой закуску. Комнату наполнило чавканье и хлюпанье.

Подругам стало противно до глубины души. Таня потянула Алену за руку, и они направились к лестнице.

— Эй, вам расписание электричек не нужно? — заботливо пророкотал за их спинами Степанов. — Оно висит на двери курятника, за березками.

В комнате подобострастно засмеялись.

— Постойте, э-э-э… Татьяна! — У адвоката оказался резкий и властный голос. — Вернитесь, пожалуйста! Ваше присутствие необходимо.

Таня восторженно толкнула Алену в бок. Будет дело!

В комнате установилась густая тишина. Она давила на перепонки. Степанов привстал. Его глаза метали молнии. Он смахивал на чудовище Годзиллу, оставленное отливом на береговой полосе японского острова Сикоку. Пальцы дрожали, и он вынужден был поставить стакан на стол. Степанова молча положила свою длань на плечо мужа, изображая поддержку.

Адвокат привстал, держа в руках желтый конверт. Он долго разворачивал его, пока не предъявил присутствующим лист бумаги, испещренный колючим почерком Таниного супруга.

В тишине было слышно, как далеко, на стадионе, страстно замычала отбившаяся от стада корова, щелкнул бич пастуха и прозвучала его же отчетливая матерная брань.

Адвокат строго посмотрел поверх очков. Родственники побросали огурцы и замерли.

— Выполняя последнюю волю покойного… — Адвокат привычной скороговоркой произнес набор дежурных фраз.

Его слушали не перебивая. Все ждали главного.

— …обязан передать брату покойного, который должен вскрыть пакет в присутствии свидетелей. — Адвокат полез в портфель, с трудом вытащил большой толстый конверт и протянул Степанову, не утруждая себя шагом в его сторону.

Степанов, красный как рак, пробрался к адвокату и выхватил пакет. Он нетерпеливо сдернул опоясывавшую пакет толстую бечеву и с громким треском, неприятно прорезавшим тишину комнаты, разорвал бумагу.

Танин муж при жизни обожал фотографироваться. Этот портрет относился к числу лучших. Покойный косился с цветной фотографии, наклеенной на заключенную в дорогой багет картонку, и ласково улыбался Степанову.

«Безвкусица!» — подумала Алена.

Тот с недоумением перевернул фотографию, зачем-то ковырнул картон и растерянно огляделся. Когда его взгляд уткнулся в адвоката, Степанов беспомощно протянул ему фотографию.

— И…

— И все, — сухо ответил адвокат. Он-то привык к крутым поворотам, зато наследники разочаровываются один раз, но сильно.

Повернувшись к Тане, он протянул ей маленький конверт.

— Уважаемая, э-э-э… — Адвокат запнулся.

— Не важно! — мгновенно пришла на помощь Таня. — Валяйте дальше, док!

Адвокат благодарно посмотрел на нее, извлек из портфеля еще пачку бумаг и начал читать.

— В конверте содержатся инструкции по вступлению в права владения движимым и недвижимым имуществом покойного. — Адвокат произносил слова по-казенному четко и ясно, при этом умудряясь выдерживать умеренно быстрый темп речи и не обращая внимания на зловещую тишину в комнате. Родня покойного зачарованно уставилась на белые листочки в руках законника. Как змеи, вошедшие в транс от вида факирской дудочки, они покачивали головами, следя за бумагами, перекладываемыми из папки в папку холеными руками адвоката.

— …двухэтажный дом размером десять на двенадцать метров, а также прилегающий к нему земельный участок площадью около пятидесяти соток, с колодцем и дворовыми постройками, включая гараж на два машиноместа, баню, птичник и прочее…

Алена схватила подругу за руку. Вовремя, иначе Таня с кровью вырвала бы сережку, настолько нервно она терзала пальцами мочку собственного уха. Вмешательство перепуганной Алены предотвратило членовредительство.

— Все отходит его любимой жене и детям, о будущем которых она обязана позаботиться. Будьте любезны, подойдите и распишитесь.

Таня подошла к столу и взяла толстую чернильную ручку. Поставив подпись, она потянулась к адвокату. В тот же миг из-за ее спины просунулась рука с обгрызанными ногтями и выхватила документ.

Проклятый мальчишка Степановых! Он понял, что на мысли остаться в Москве и жить безбедно можно поставить крест. Тогда пусть все горит огнем! С документом в руке Степанов-младший рванул вниз по лестнице на первый этаж. Таня бросилась за ним, но на нее навалились осатаневшие от горя Степановы при поддержке сводного отряда родни по линии дяди.

Странно, все молчали. Затем, также молча, родня схватила Таню за волосы, вцепилась в руки и поставила подножку. Таня упала, не забывая раздавать удары направо и налево. Ей удалось расквасить пару носов и посадить приличный синяк под глаз Степановой, но и саму ее изрядно потрепали.

Бледный адвокат прислонился к стене и жалобно кричал:

— Прекратите безобразную сцену! Вы же интеллигентные люди!

— Это кто здесь «интеллигентные»? Ах ты, сука в галстуке! — в отчаянии кричали из многорукого клубка на полу. — Грабители! Адвокат с нею заодно. Сейчас и с ним разберемся!

Таню повалили на пол, адвокату оторвали рукав пиджака. Алена куда-то исчезла. Численное и тактическое преимущество перешло на сторону обделенных родственников. Таня могла запросто оказаться на местном кладбище рядом с мужем.

На лестнице раздались торопливые шаги, и в комнату ввалились двое: знакомый подругам могильщик и пожилой милиционер. Могильщик-шекспировед отважно устремился на помощь Тане, которую уже били ногами. Милиционер, недолго думая, выхватил служебный пистолет Макарова и пальнул в открытое окно два раза.

Родственники, одуревшие от жары на кладбище, водки на поминках и от осознания того, что они останутся бедными навсегда, немного пришли в себя. Антон оттащил Таню в сторону и прислонил к стене. Милиционер выбрал стоявшего ближе всех (им оказался сам Степанов) и с размаху двинул его рукояткой пистолета по шее. Удар оказался сильным. Он придал Степанову нужное направление, и тот помчался вниз и во двор. За ним устремились остальные. Последним с достоинством ушел адвокат. Шуганув гудками машины побитое войско родственников, он умчался, подняв клубы пыли и не забыв выкинуть в окно изуродованный пиджак.

Поле боя очистилось. Надо подбирать раненых и считать добычу.

Милиционер, проклиная «чертовых дачников, креста на них нет», спустился вниз и погнал родню, словно стадо, в сторону станции. Многие приехали с чемоданами. Теперь они надрываясь тащили их на себе обратно. Пожить на даче наследника не удалось.

Антон уложил Таню на кровать, покрытую цветастым одеялом. Он притащил ей воды и прикладывал холодный утюг к синякам на плечах и коленях. Таня стонала, но радовалась, что кости целы.

Из ниоткуда появилась Алена и немедленно принялась хлопотать вокруг Тани. Раскрыв аптечку (пригодилась!), разложила на одеяле йод, пластыри, бинты и начала оказывать первую помощь.

— Э-э-х, дамы! — Могильщик придерживал Таню, помогая класть повязку на царапины от ногтей Степановой. — Хорошо, участковый бродил тут неподалеку, я его позвал… А если б меня не встретили? Что бы с вами было, несчастные?

— Стали бы твоими клиентами, — сквозь зубы выдавила Таня. — Ты откуда взялся?

Антон ухмыльнулся, уложил забинтованную Таню и встал в картинную позу:

— «Двенадцатая ночь», — моментально определила Алена. — Я в университетском театре играла Оливию. — И вздохнув, добавила: — Хотела роль Виолы, но не влезла в костюм, грудь у меня чересчур большая. Кстати, насчет груди…

Алена полезла в вырез и вытянула измятый конверт.

— Ты?.. Но как?.. Щенок Степановых его ведь забрал!

— Так и есть! Спрятался в кустах и собирался его спалить. Спичками чиркал… — Алена поморщилась, вспомнив. — Хорошо, наш общий знакомый оставил инструмент у входа.

— Лопату, что ли?

— Точно. Я лопату схватила и стукнула пацана по спине. Он заверещал и свалился лицом в крапиву под забором. Я документ подобрала, — и к тебе. Что теперь делать будем?

— Есть предложение, дамы, — вмешался умный могильщик. — Пока я буду ждать очередного мертвеца, могу запросто с голоду сам преставиться. Но все образуется, если вы наймете меня сторожем для вашего дома. Перетащу сюда свои книжки, буду ухаживать за садом-огородом. Наготовлю запасов на зиму детишкам вашим. Их, я слышал, у вас двое. Будете с витаминами. А то ведь вернутся родственники и запросто дачу подпалят по большой любви. У старика Вильяма такие сюжеты на каждой странице понапиханы.

В словах знатока Шекспира имелся свой резон. На том и порешили. Договор скрепили глотком трофейной водки, в изобилии оставшейся на столе. Антон принялся хлопотать по хозяйству, приводить в порядок комнаты и составлять опись имущества. Во дворе залаяли приведенные им два свирепых пса, на кухне загудела газовая печка, разогревая сковородку со «вчерашней крольчатиной». Бывший могильщик соскучился по компании и радостно принялся за работу.

— Ты откроешь конверт или нет? — Алену разбирало любопытство.

Таня смотрела на лежащий рядом небольшой бумажный пакетик и не испытывала никакого желания его вскрывать. Вздохнув, она нехотя надорвала край конверта и вытащила небольшой листок, на который слабая рука нанесла несколько строчек. Таня принялась читать, но внезапно подняла глаза и уставилась на Алену круглыми глазами.

— Не томи! — нетерпеливо теребила ее Алена.

Таня молча протянула ей листок.

«Дорогая женушка! Представляю, как не терпится тебе получить бумаги на дом и те деньги, которые я сумел заработать. Бумаги находятся во внутреннем кармане моего пиджака, а ключ от банковского сейфа — под стелькой правого ботинка. Эти вещи я надел в свой последний путь. Поторопись, пока я не протух. Поцелуй от меня наших деток. Твой любящий муж».

Листок выпал из похолодевших Алениных пальчиков на пол, сохранивший многочисленные следы битвы за наследство.

Таня опомнилась первой.

— Ну, спасибо, муженек! Доказал-таки, что и мерзлотоведы любить умеют! И на том свете ему неймется, весельчаку!

* * *

— Что за стук? Что это?

— Эт-т-т-о м-м-мои з-з-зуб-б-ы.

— Какого черта? Ты что, покойников боишься?

— Н-н-ет, привидений.

— Не будь дурой! — Таня в обычной манере подбадривала подругу, но сама чувствовала себя отвратительно.

Тело ныло от побоев. Голова раскалывалась. Непродолжительный отдых не помог. А ночной визит на кладбище нельзя считать лекарством от боли.

С лопатами и фонариком в руках подруги углубились в дебри захоронений. Из темноты выплывали кресты, с которых на ночных гостей укоризненно посматривали металлокерамические портреты. Из-под ног Тани вспорхнула птица и с недовольным клекотом улетела в сторону луны. Таня споткнулась о могильную ограду.

— Тише! — одернула ее Алена.

— Что «тише»! — обозленно вскрикнула Таня. — Покойников боишься разбудить? Им все равно, а я могу им компанию составить раньше времени. Все, пришли.

Земля, иссохшаяся за день под горячим солнцем, поддавалась с трудом. Подруги натерли мозоли. Алена часто устраивала перерыв и тихо скулила собачонкой.

Добравшись до гроба, они замерли:

— Черт, стамеску забыли!

Таня задумалась. Алена облокотилась на черенок лопаты. Увидев гроб, она впервые осознала реальность происходящего и старалась не зарыдать от ужаса.

Таня побродила с фонариком между могилами в поисках подходящего инструмента. Алена хотела присесть на краю разрытой могилы, но испугалась. Ей показалось, что гроб откроется и объявится покойник. Из могилы веяло смертным холодом. А ну, если покойник схватит за ноги?

Раздобыв металлический штырь, Таня принялась отдирать крышку. Ее прибили наспех, и долго возиться не пришлось.

— Привет, муженек! Заждался? — Таня громко шутила, лихорадочно шаря по карманам пиджака и разувая мертвеца.

Труп на шутки не реагировал.

…Закопали яму минут за пять. Еще несколько минут выравнивали холмик. Пробираясь обратно, наблюдали, как занимается утренняя заря. Прекрасное зрелище!

Могильщик, вернувшийся утром за лопатой, долго рассматривал налипшую на штык свежую землю от рук копальщиц. Заметил он и свежие мозоли на дамских ручках. Спрашивать подруг не решился. В наше время на работу устроиться трудно.

Известно, что природа лечит, берешь ли у нее по отдельности — бодрящие настои из трав, омолаживающие организм плоды и восстанавливающие человеческие силы целебные коренья, или же принимаешь окружающую среду целиком, в виде сверкающей изумрудными росными капельками лесной поляны и сонной лентяйки-речки, на дне которой можно пересчитать все камушки, так она прозрачна. Да! Не забыть бы еще целую корзинку одуряющих ароматов, поутру источаемых луговыми растениями, чьи названия дорвавшийся до природы средний горожанин не знает и никогда не узнает, с непривычки перебрав чистого воздуха и бессильно свалившись на лесной опушке от передозировки запахов.

Предоставив бывшему могильщику полную свободу хозяйничать на даче и необозримом участке, Таня и Алена дни напролет проводили на песчаном речном пляже, в сладкой полудреме перенося на себя полезный среднерусский загар, или часами бродили по окрестным лесам, на экологическом состоянии которых благотворно сказался общий экономический спад в стране. Леса разрослись и кишели разнообразной живностью, при виде которой городские барышни приходили в восторг, иногда забывая, что звери ненарисованные.

Антон начертил план с безопасными маршрутами для гуляния. Он вообще любил рисовать и чертить. На прямой вопрос Тани о его профессии, прошлой, «домогильной» жизни и семейном положении Антон попытался отделаться шуткой, но с Таней такой номер проходил плохо. Взяв в свидетели Алену, она загнала бывшего могильщика в угол кухни и потребовала выкладывать все начистоту. Иначе, пригрозила Таня, ему придется срочно по памяти восстанавливать навыки работника погоста и завтра же возвращаться на кладбище.

Поломавшись еще пару минут, Антон нехотя поведал, что свою жизнь он поделил для себя на три периода, по цветам государственного триколора: красный, белый и синий. Работая в Управлении картографии и геодезии, он вконец испортил себе зрение, вычерчивая для роскошных подарочных атласов стилизованные под старинные гравюры карты дореформенной России, с помощью которых государство стремилось поразить своим прошлым величием иностранных кредиторов и отсрочить выплату долгов.

Антон просился в отдел современной картографии, но тот ликвидировали за ненадобностью. У него начало рябить в глазах от микроскопических контурных линий, просматриваемых только через лупу штрихов и едва заметных пятен. Иногда казалось, что он видит собственную кровь, заполняющую глазные яблоки. Это период Антон считал красным.

Белый начался тогда, когда он тайно распродал имущество и сбежал с работы, даже не потрудившись взять расчет. Оказавшись на природе, в деревне, Антон несколько дней передвигался словно в тумане, привыкая. Постепенно разогнулась спина, улучшилось зрение и пропала одышка.

Вместе с одышкой улетучились и остатки денег, припасенных на черный день.

Местный рынок труда предлагал ограниченный выбор вакансий. Так начался его голубой период. Цвет очень гармонировал с известным выражением «пьян до синевы». Специфика выбранного жанра требовала определенных жертв от психики кладбищенского работника, и дефицит положительных эмоций целиком компенсировался изобилием спиртных напитков. Картографический могильщик с тревогой начал подмечать у себя признаки упрощения речи и исчезновение сложных мыслей, заменяемых простыми инстинктами из группы «вы-про-по»: выпить, проспаться, опохмелиться.

Появление на его жизненном пути Тани и Алены он счел чем-то вроде небесного знамения. Подруги не стремились отмежеваться от родства с высшими силами, опасаясь лишиться ценного приобретения.

Антон чудесным образом сочетал в себе качества крестьянина, гувернера и ненадоедливого собеседника. Он освоил все виды работ с землей и скотиной, где кому-то помогая, где зарабатывая дрова, бутылку и подписку на «Книжное обозрение». Склонность к философскому восприятию окружающего мира и иллюстрированию своих мыслей цитатами из Шекспира заложена была в нем, очевидно, с рождения. А вот истоки гувернерских способностей остались для подруг загадкой. О своем семейном положении, могильщик упорно молчал и колоться не желал, хоть умри!

Таня особенно и не настаивала. Ее устраивал тот необычный факт, что приехавшие вскоре близнецы прилипли к Антону и слушались его во всем. Как мать, ее иногда это задевало, и тогда мирную деревенскую тишь прорезал требовательный голос, выговаривавший Твинз за какую-нибудь мелочь, вроде купания в озере вместе со злыми могильщиковыми псами или демонстрация за обедом пойманной в диком болоте нутрии.

Последняя произвела особенное впечатление на Алену, которая много до этого о нутриях слышала и даже имела в гардеробе некую милую штучку, пошитую из шкурки зверька. Живые нутрии в городе ей не попадались.

Неопытная Алена и не представляла, что у нутрии такой отвратительный вид. Близнецы ворвались в дом и с порога продемонстрировали сидевшим за столом с витаминным салатиком подругам мутировавшую до размеров бобра крысу. Крыса грозно шевелила усами и отчаянно дергала в воздухе перепончатыми лапками, пытаясь избавиться от цепкой хватки близнецов и вернуться в болото, к осиротевшим деткам. То, что у грызуна есть детки, подтверждали некоторые внешние признаки. Алена взлетела на второй этаж и спряталась за дверью, по дороге поставив синяк на круглой коленке, оцарапав плечо о стенку и порвав подол сарафанчика.

Только личная клятва Тани, что «большую мышь» близнецы уже уволокли обратно к ее детям, в болото, заставила Аленку спустится вниз. Целый вечер близнецы почесывались после крепких маминых подзатыльников.

Антон взялся за благоустройство унаследованного Таней необъятного участка истово и с научным подходом. Перво-наперво он запряг близнецов на составление подробного плана участка с указанием, где какая постройка и каковы ее размеры, что где растет, сколько лет кустам смородины, какой ремонт требуется курятнику и гаражу, и прочее, и прочее…

Прочесав вместе с близнецами немногочисленные соседние деревни, он привел на участок козу и пару козлят, поселив их в сарае, временно приспособленном под хлев. Козлятки вызвали слезы умиления у Алены и недоверчивое хмыканье Тани. Антон перестроил птичник и завел кур, уток и даже пяток важных и удивительно заносчивых гусей. За ними появились несколько очаровательных крошечных кроликов, моментально ставших любимцами Алены, под присмотром которой они на глазах стремительно толстели.

По секрету от Алены Таня приказала Антону заменять предназначенных на убой ушастиков другими, купленными в деревне. У Тани начинало болеть сердце, стоило ей представить рыдающую Алену у пустого крольчатника с охапкой сочной травки под названием клевер в дрожащих руках.

Поначалу Таня возражала против всей этой «фермы гребаной», но Антон парой фраз сумел доказать, что детям необходима свежая пища, а не «эта городская мутотень, которую без телевизора не съешь».

У Антона оказался покладистый характер и удивительное, ныне редко встречающееся качество, за которое его моментально полюбили близнецы. Он умел быть ненадоедливым и обставить любое дело так, что оно из скучной необходимости превращалось в забавную игру.

Таня злилась, в душе завидуя такому умению. Освоить подобную манеру обращения с детьми ей уже не светило. Кстати, она заметила, что бывший могильщик изменился внешне: умывается чаще и одевается приличнее.

Алена обратила внимание подруги на деталь, которую Таня просто не замечала в силу врожденного неприятия таких вещей. Дело в том, что Антон через день, а то и каждый день приносил свежесрезанные цветы и оставлял в вазе на окне Таниной комнаты. Еще Алена заметила, что он иногда вздыхал, глядя на Таню, взгляд его туманился и на пару минут он отрешался от действительности, погружаясь в воспоминания.

…Ночью отчаянно лаяли собаки, перебудили округу, пока заночевавший в крохотном флигеле Антон не выбежал в одних трусах и не успокоил разошедшихся псов. К утреннему завтраку он доставил «хозяйке» обрывки одежды, застрявшие на шипах опутывавшей забор колючей проволоки. Что-то в лоскутках показалось подругам знакомым… Посовещавшись, они пришли к заключению, что здесь побывал степановский Юра. И не просто так, а с намерением.

Что ему понадобилось? Зачем его прислал Степанов? Что его прислал папаша, не рискнувший перебрасывать собственную тушу через колючую изгородь, это факт. Значит, что-то им здесь нужно… На убийство они вряд ли пойдут, а дачу подпалить собаки не позволят.

— Видно, перед кончиной сказал брату, что держит в доме некую ценность.

Антон с близнецами налаживал тележку, чтобы привезти «сытой землицы» с поля, одновременно рассуждая вслух:

— Твой муж покойный, прости, что упомянул, позаботился об обороне на славу. Поставил колючую проволоку злобной породы «егоза». Это такая стальная струна с нанизанными на нее кусочками оцинкованной жести с краями острыми, что твоя бритва. Вечная штука. Не ржавеет долго. Ночному визитеру, считай, повезло. Твой муж мог бы по соседству, на военной базе, за пару кур и бутылку самогона получить целую бухту «концертино». Эта стальная полоса с острыми зубцами по бокам, скрученная в спираль, поделила бы ваших родственников на множество маленьких Степановых.

Походив часок по участку, Таня дождалась возвращения детей и Антона, построила их и отдала приказ перерыть весь дом, не оставив без внимания «ни одной чертовой доски».

Искать пришлось недолго.

Близнецы с планом дома в руках носились по лестницам, обмеряя рулетками все подряд. Кто бы догадался, что в деревянной колонне имеется вместительная пустота? Оттуда и был извлечен старый посылочный ящик, сохранивший на себе следы круглой сургучной лепешки, разлохмаченные обрывки бечевки и расплывшийся адрес, написанный на фанере чернильной ручкой. Когда-то в таких ящиках возвращающиеся с курорта граждане любили отправлять домой сладкие персики и абрикосы, чтобы не подавить их в переполненном поезде.

Ящик притащили Тане и столпились вокруг. Она приоткрыла крышку, покопалась внутри и тут же потребовала, чтобы все присутствующие выметались из комнаты. На Алену это не распространялось, но она предпочла покинуть помещение, решив не мешать озабоченно роющейся в «кладе» подруге.

Таня долго сидела за закрытой дверью и даже отказалась спуститься к ужину. Антон забрал близнецов, отвязал одного из псов, и они все вместе отправились на озеро посидеть с удочками.

Стемнело. Со второго этажа не доносилось ни звука.

Поколебавшись, Алена поднялась наверх и обнаружила спящую на диване Таню. Прикрыв подругу большим лоскутным одеялом, Алена обернулась к столу и увидела «тот самый» ящик.

…Люди находят массу синонимов к слову «любопытство», пытаясь оправдать неистребимое желание узнать нечто запретное, стать обладателями секрета, раскрыть тайну. Никому от этого пока легче не стало, жизнь так же непроста, но снова и снова любопытство подталкивает нарушить правила и схитрить за спиной друзей.

Алена недолго уговаривала себя, что «подглядывать нехорошо». Точнее, она попыталась, но сопротивление быстро оказалось сломленным, любопытство взяло верх и она решительно направилась к столу.

В конце концов, они подруги!

…Покойный муж не переставал удивлять Таню. Самым, очевидно, большим удивлением, превосходившим все, что случилось до этого, включая посещение кладбища в лунную полночь, оказалось то, что на всю свою жизнь, даже будучи изгнанным из семьи, он сохранил к жене трепетное чувство, которое иногда называл любовью.

Это слово встречалось не раз на страницах его дневника, находившегося среди множества вещичек, собранных мужем Тани за много лет. Чего здесь только не было!

Записка мужу с указанием, что брать в холодильнике на завтрак, а что оставить на ужин; глупые и не очень сувениры из мест, где супруги побывали до рождения близнецов; чистые носовые платочки, приобретенные Таней мужу и оставшиеся нетронутыми в запечатанном целлофановом пакете; толстая пачка продолговатых театральных программок; письма в конвертах и письма без конвертов; старые шариковые ручки, которыми писала Таня и к которым теперь не подберешь стержня, поскольку таких уже не делают…

Было еще много чего, но Алена открыла дневник на последних страницах и потрясенно выяснила для себя, что бестолковый и несосредоточенный муж Тани глубоко и искренне любил жену, но его дурацкий характер и ребяческая склонность к идиотским шуточкам не позволяли ему это обнаруживать. Более того, он всячески стремился Таню превзойти, завидуя в хорошем смысле слова ее успехам и тяжело переживая собственные неудачи, злость за которые нередко срывал на жене.

Он описывал множество эпизодов их совместной жизни, находя слова и сравнения, которые глубоко впечатлили Алену, склонившуюся над мятой тетрадью, всюду путешествовавшей за своим хозяином…

Вспоминая день, когда в роддоме появились на свет близнецы, Танин муж писал, что при родах стоял рядом, потому что сам на этом настоял, хотя отчаянно боялся, и непонятно, за кого больше, за себя или Таню.

Он наблюдал, как лежащая на столе Таня, слегка не в себе, покрикивала на обалдевших от такого отношения акушеров и подсказывала им в самые ответственные моменты, что надо делать и как. Тем пришлось вызвать главврача, который пришел и заявил, что если она не заткнется, то он продаст близнецов богатой бездетной немецкой паре, чем существенно поправит больничный бюджет. А саму Таню видавший виды медик немедленно сдаст на опыты в экспериментальный дурдом, где у нее живо отобьют охоту измываться над младшим и средним медицинским персоналом.

Таня поутихла, но продолжала крепко удерживать мужа за руку, чтобы тот не свалился в обморок. При виде отчаянно орущих близнецов Таня отпустила руку, и муж немедленно упал на пол.

Последнее, что он слышал перед тем, как потерять сознание от крика, крови и веселого заявления бородатого родоприемщика о том, что «пуповина тут, вот она, смотрите, папаша!», было то, как Таня ожесточенно препиралась с акушерской бригадой. Она требовала, чтобы «посмотрели еще», потому что может быть третий близнец «затерялся», и тогда она пожалуется на телевидение.

Снова появился главврач, теперь уже со шприцем в руках и угрозой «усыпить, как собаку», причем, пояснил доктор обалдевшей Тане, ему за это ничего не будет, так как суд его оправдает. Тут Таня отключилась от напряжения. Так их с мужем на пару из палаты и вывезли без сознания.

Последняя запись занесена в дневник много лет назад. С тех пор Танин супруг неоднократно дневник листал и перечитывал, что выдавал потрепанный вид толстой тетради.

С удивлением, Алена заметила, что последние строчки расплылись. Она потрогала пятно. Еще мокрое… Значит, Таня тоже плакала? Ее несгибаемая Таня?

Она испуганно оглянулась, боясь наткнуться на злой взгляд подруги.

Таня удерживала край одеяла крепко сжатым кулаком и хмурилась во сне.

«Она неисправима, — подумала растроганная Алена. — Но о Таниных слезах я не расскажу никому».

 

ОЛЬГА И «ХАРЛЕЙ»

Ольга вернулась от Сергея. Она устала. Болели руки, ноги… Ездили целый день. Да еще Сергей велел заменить аккумулятор и вымыть мотоцикл. Плантатор! Он обращается с ней, как с рабыней! Ни одному мужчине она никогда не позволяла так себя вести. Да еще заставил ведро с отработанным маслом оттащить к сточной решетке! На улице движение встало, когда Ольга нагнулась над решеткой с проклятым ведром… Водилы пялили глаза, пытаясь разглядеть, что написано у нее на заднем кармане джинсов. Кто ему дал право…

Что с тобой, Ольга?

Она лежит одетая на кровати у себя дома, вздрагивая от каждого скрипа и малейшего шума за дверью. Ей мерещатся шаги на лестнице. Шаги приближаются, они все громче, они учащаются и отчаянно грохочут в унисон с выпрыгивающим из груди сердцем.

Ольга подскакивает к двери и прислушивается, трясясь от страха. Тишина. Никого…

Такое она переживала однажды. Ей исполнилось семь, когда родители решили, что их дочь нуждается в учителе английского языка. Почему? Ее решили «занять чем-то полезным», убедившись, что в доме не осталось ни одного бытового электроприбора, который она не разобрала, пытаясь докопаться до самой мелкой части, «что всем движет».

В дом пришла худенькая очкастая студентка и два раза в неделю учила Ольгу управляться со словарем и отличать глагол от существительного.

Однажды училка забыла зонтик. Ольга, приученная к порядку, положила его на видное место, заодно выпрямив погнувшуюся спицу и закрепив кусочком проволоки нейлоновое полотнище. И, как обычно после занятий, отправилась гулять. Но когда вернулась, зонтик исчез. Ольга недоуменно поинтересовалась за ужином у папы о природе таинственного явления. Родитель уронил на пол ложку и неестественно равнодушным голосом сообщил, что студентка вернулась и зонтик забрала.

«Интересно, — думала маленькая Ольга, — как она сумела прошмыгнуть мимо меня. Я от подъезда не отходила!»

Едва дождавшись окончания очередного занятия, Ольга приоткрыла дверь и громко сообщила папе, что уходит гулять. Затем хлопнула дверью, а сама спряталась за длинной портьерой, где висели плащи и рядком выстроилась обувь «для плохой погоды».

И тут она услышала шаги за дверью. Кто-то старался производить поменьше шума, но непослушные каблучки звонко выбивали нервную дробь. Шаги приблизились и внезапно замерли у двери.

Тишина оглушила Ольгу. Она едва не заплакала и закрыла рот ладошкой. Веселый розыгрыш стал казаться страшным приключением. Ей казалось, что, если ее найдут, придется очень, очень плохо. Отец подошел к двери и открыл.

Внутрь прошмыгнула Ольгина студентка. Она сняла очки, положила на полку у телефона и близоруко сощурилась. Отец захлопнул дверь, погремел замками и цепочкой. Затем обернулся и (дочка Оленька стояла на расстоянии полуметра) набросился на училку.

Он лихорадочно срывал с нее одежду, стараясь, впрочем, не оторвать пуговицы. Когда на студентке не осталось ничего, он повалил ее на пол, на коврик, и стал делать девушке «больно».

«Больно», потому что студентка жмурилась, стонала, царапалась, извивалась, собрав на себя всю коридорную пыль и скомкав коврик. Она колотила голыми пяткам по полу, изо всех сил прижимая Ольгиного отца к себе. А тот впрессовывал девушку в пол, энергично двигая телом, как если бы старался весь забраться в нее. Он не снимал одежду, только расстегнул брюки.

Когда папа со стоном отвалился в сторону, они оба долго лежали без движения. Ольге стало казаться, что они умерли, как дядя Михаил. У них было такое же выражение лиц, как на дядиной «мертвой» фотографии, которую отец привез с похорон и прятал в среднем ящике письменного стола.

Затем они встали. Студентка отряхнулась и старательно оделась. Отец помогал ей, аккуратно застегивая пуговицы и щелкая молниями. Студентка помедлила и нагнулась перед отцом куда-то вниз. Подробности процесса Ольга не разглядела. Отец повернулся к ней спиной. Он замычал сквозь зубы и положил руки на плечи студентке. Так продолжалось некоторое время, пока отец не откинулся к стене и глубоко вздохнул. У него тряслись колени.

Студентка ушла, дрожащими пальчиками прижимая платок к губам… Они не проронили ни слова. Ольга просидела за портьерой еще полчаса, затем выскользнула, хлопнула дверью и сообщила, что вернулась.

Вечером у нее поднялась температура, начался озноб. Больше всего она боялась проговориться. Поэтому молчала. Родители были в панике.

А через неделю ушел отец. Мама пыталась что-то объяснить дочери, но Ольга твердо сказала: «Нет!» — и женщины, большая и маленькая, никогда не говорили о муже и отце. Даже когда мамы не стало, Ольга не предприняла попытки найти родителя.

Много позже она узнала, что отец прожил со студенткой один месяц, затем утопил ее в ванне, залез к ней в воду, обнял труп и перерезал себе горло бритвой. Ольга встретила известие равнодушно. Она плохо помнила папу, и тот не успел ей понравиться.

Она запомнила шаги. Шаги на лестнице навсегда остались для нее знаком беды.

Сейчас шагов не слышно. Они остались в воображении Ольги. Что же ее страшит?

Ольга решительно вскочила и схватила телефонную трубку:

— Танька? Я к тебе! Надо кое-что обсудить… Я здорова… Голос как голос… Они у тебя? А что меня не позвали? Тоже мне, подруги! Нечего оправдываться! Могли бы и дозвониться… Через час буду.

Ольга бухнула трубку на телефон и закусила губу. Зря она так… Телефон действительно был отключен, пока она пряталась в кровати со своими переживаниями.

Но когда она встретилась с подругами, легче ей не стало.

— Мне не нравится несуразная жизнь. Я люблю вас. Тебя, Тань. Ирину, Алену… Но я не могу без всех остальных людей. Я хочу разговаривать, я хочу ездить… Я хочу нравиться людям. А с нашими планами, боюсь, прикончат меня однажды…

— А людям нравится тебя ненавидеть! Или мы мало про тебя знаем? Я химик, а не врач… Но простой диагноз поставить смогу! Если тебе нравится, когда тебя ненавидят, тогда это мазохизм чистой воды! Тогда тебе нужно искать объявление в газете, покупать кожаную амуницию и ехать в особый летний лагерь. Там соберутся такие, как ты. Вы будете хлестать друг друга плетьми по голым задницам и радоваться «общению».

— Ты опять за свое? Понимаешь ведь, что я имею в виду! Я хочу простой, нормальной жизни. Не следить, не бегать, не строить из себя то шлюху, то королеву красоты!

— Придется тебе потерпеть! — вмешалась Ирина. — И мне! Заказов на картины нет, муж на плоту спускается по реке, сын в зоопарке выхаживает простудившуюся кобру и скоро сам покроется чешуей. Зато у меня есть новая жизнь! И все благодаря Таньке, Алене и тебе, раскольница! А куда ты подашься с дочерью, продав квартиру за долги?

— Лучше сидеть в долговой яме, чем лежать на кладбище!

— А я думаю, — кипела Таня, — лучше бы мы с тобой вообще не связывались! Если бы я знала…

— Тань! Не надо! — вступилась Алена. — Оленька не хочет ссориться с нами! Ведь так, Оленька?

— Между прочим, с тебя, Алена, все и началось! Все эти авантюры…

— Авантюры? Да мы о тебе заботимся, королева блондинок! У меня есть на примете роскошный план…

— Нет, Танька! Хотите оставить мою дочь сиротой? Обойдетесь без меня!

— Это ты у нее сирота! Шляется твое чадо неизвестно где… Посмотрю я на тебя, когда станешь бабушкой внука, у которого в отцах пять байкеров и два мотоцикла!

— Ты не трогай мою дочь! И мотоциклы… Лучше смотри за своими детьми, Менделеев недоделанный! У тебя их в два раза больше! А если они останутся без матери?

— Их мать имеет голову на плечах, а у тебя там…

— Девочки! Не надо! Я вас прошу! Хотите, на колени встану!

— Брось этот шейпинг! Лучше мужика себе заведи, чем мне грудь гладить!

— Заткнись, Олька! Я тебе сейчас за Алену так врежу! Идиотка!

— Идиотка, говоришь? Может быть! Тебе лучше знать! Ты по психам крупный специалист! Сама от них недалеко ушла! Того гляди…

— Договорились! Обе! Молчать, стервы! Попросить сына притащить тарантулов, чтобы вы разбежались?

— Обойдемся… Я сама уйду… Навсегда. И напоследок скажу. Тебе, Танька, просто нравится нами вертеть. Ты свое тщеславие удовлетворишь и смоешься. А нам раны зализывать и цветы в колумбарий носить. Ирине нравятся приключения. Творческий импульс… Советую заранее написать автопортрет. Его с плачем понесут Танька и Алена за твоим гробом.

— Про меня еще забыла…

— А что ты? Ты, Аленка, вообще никто! Бежишь, словно собачонка, по первому свисту…

— Уходи!

— И уйду! Обойдусь без вас! Прощайте!

Хлопнуть дверью просто. Но гул еще долго отзывается в сердце. Вроде бы все правильно сделала, а что-то гложет и покоя не дает.

Выкатив мотоцикл из гаража, Ольга перевела дух.

Черт с ними!

«Харлей» медленно продвигался среди гудящих в пробке машин. Ольга часто останавливалась, упираясь ногами в асфальт. Она удерживала равновесие, а водители соседних машин едва удерживались в салоне. Они разглядывали необыкновенную мотоциклистку, вытягивая шеи и стараясь не упустить ее из виду.

Ольга ловила на себе взгляды и раздраженно хмурилась. Но внутри нее все ликовало.

День волшебный! Солнце! А как ей идут синие джинсы, черная облегающая майка и красный платочек на шее («Название, черт побери, все забываю! Бидона, кажется…»).

Но шлем, шлем! В нем душно. Отчаянно чешется ухо, до которого она дотянется лишь через десять минут, остановившись в условленном месте, у метро «Динамо». Еще Сергей заставил надеть тяжелые армейские ботинки на тройном каблуке, купленные в магазине «Культурка». Нужный размер искала вся смена продавцов — заросших бородами молодых парней. Ольга поначалу очень страдала в непривычной обуви, но постепенно привыкла.

Тверская заканчивалась, подъехали к мосту. Сергей затерялся где-то позади на машине, не в силах пробиться сквозь сплошной поток. Зажегся зеленый. Ольга газанула, и «Харлей» с урчанием скатился на малую дорожку. Ольга почти научилась управлять тяжелой машиной, но иногда повороты давались ей с трудом. В глубине души прочно засел страх: как бы кого не задеть!

И сейчас пришлось занять средний ряд, что делать не хотелось. Ольга остановилась у светофора и оглянулась. Сергея не было видно. Без него Ольга чувствовала себя слепцом без верного пса-поводыря. Она отвернулась и принялась выбивать пальцами нервную дробь на руле. Вспомнилась Эмма. Ольга улыбнулась. Увидела бы она сейчас маму! Но нет, еще рано…

От мыслей ее отвлек скрежет тормозов справа. Резкий толчок, и Ольга упала набок…

Ее спасли шлем, ботинки и левая дуга безопасности.

Ольга лежала под мотоциклом на асфальте и беспомощно смотрела по сторонам. Странно, никто и не думал вылезти из машины и помочь ей. Она со стоном приподнялась, и ей стало все ясно. Справа, немного впереди, из сбившей ее большой черной машины вылезали по очереди четверо больших бесформенных парней. Они собрались у машины, тыкали в нее жирными пальцами и о чем-то поспорили, прежде чем направиться к Ольге.

Один из них с кряхтением нагнулся и снял с нее шлем, и четверка с любопытством уставилась на распростертую по дороге длинноволосую диву.

— Гранд-фокус! — Один щелкнул пальцами от удивления. — Смотри, братва, яка крута телка!

— Ага, щас доить будем! — угрюмо отозвался второй. — Она мне своим самокатом машину поцарапала! Вдоль борта во-о-т такая полоса! Вишь, дугу у мотика свело? Весь хром с нее осыпался…

— Но это не я, это вы… — едва нашла в себе силы выдавить ошеломленная Ольга.

Парни захохотали.

— Да, девушка, в неприятную историю вы попали, — посочувствовал третий.

Ольга с надеждой посмотрела на него. Тот задумчиво продолжил, помогая Ольге подняться:

— Платить надо. Много платить… Ущерб велик.

— Я заплачу… — Ольга едва не плакала от боли и унижения. — А сколько?

— А сколько твой драндулет стоит! — радостно вмешался молчавший дотоле четвертый. — Нам его отдашь, а сама — гуляй! Но сначала съездим к нам, бумаги оформим. Не возражай. У нас и аргументы имеются. Железные!

Все четверо радостно загоготали. Ольга с ужасом посмотрела по сторонам. Водители старались прошмыгнуть опасное место. Сергей не появлялся.

Приходилось выпутываться самой. Интересно, как Танька поступила бы на ее месте? Наверное, так!

Ольга глубоко вздохнула и приветливо улыбнулась. Парни смолкли и уставились на нее.

— Поехали, мальчики! Кто из вас сядет на… как его… на «мотик»?

Гробовое молчание в ответ. Внезапно парни загудели разом:

— Я давно на этой штуке не катался… А я и систему такую не знаю… Взорвется еще, чего доброго…

Один решил за всех.

— Делаем так. — Он рубанул рукой в воздухе. — Ты запиши номер, а девка пусть впереди нас едет. В случае чего по номеру найдем! А документы у тебя есть?

— Что вы, какие документы? — Ольга чуть не рыдала. Она не притворялась. Документов действительно не было.

— Да оставь ты ее! Номера достаточно. Найдем как миленькую.

Даже такая форма сочувствия была приятна Ольге. Она благодарно взглянула на говорившего. «Благодетель» безразлично добавил:

— Попробуешь удрать — я тебя располосую.

Ольга быстро натянула шлем. Парни нехотя помогли ей поднять мотоцикл и забрались в свой роскошный экипаж. Подождав, пока Ольга проедет вперед, они двинулась следом.

Ольга не стала выжидать. Резко вывернув руль влево, она бросила «Харлей» на бордюр и одним махом взмыла на газон. Рифленая резина вращалась с бешеной скоростью, выворачивая дерн пластами. Преодолев газон за полторы секунды, мотоцикл пулей вылетел на Ленинградское шоссе, на полосу встречного движения.

Уроки Сергея пошли на пользу. Оставив широкий черный штрих на асфальте, Ольга выжала газ и стремительно ушла на Тверскую. Позади яростно жестикулировал экипаж сбившей ее машины. От неистовой ругани элементарно обманутых парней дрожали витрины соседнего магазина.

…Ольга медленно проехала во двор и долго ждала Сергея. Тот появился через час, без машины и крайне расстроенный.

— Прости, чертов карбюратор полетел именно сегодня! Пока техничку ждал, пока бумаги заполнял… — Сергей так сокрушался, что Ольга нашла в себе силы его пожалеть. — Я бросил тебя. Что мне сделать, чтобы ты меня простила?

— Номера поменяй! — вырвалось у Ольги само собой.

Сергей недоумевающе вскинулся:

— Номера? Что за номера?

— На мотоцикле.

Ольга нехотя рассказала о происшествии.

Реакция Сергея оказалась неожиданной. Он привалился к стене гаража и громко захохотал.

— Ничего смешного! — обозлилась Ольга. — Какого черта? Меня чуть не убили, могли изнасиловать, теперь меня найдут по номеру этого…

Она толкнула ногой ни в чем не виноватый мотоцикл и тут же пожалела. Ей показалось, «Харлей» сжался и поник. А он старался…

Ольга похлопала мотоцикл по переднему крылу, и тот приободрился. Наверное подумал: «О женщины!»

Сергей посерьезнел, собираясь что-то объяснить, но снова фыркнул и зашелся в хохоте, едва не свалившись в кусты. Ольга поджала губы и вздернула подбородок. Сергей моментально собрался.

— Оленька, милая! Номер, — Сергей указал на помятую жестянку с цифрами и буквами, привинченную к мотоциклу, — номерной знак я подобрал на проселочной дороге в глухом Подмосковье года два назад, когда с коллегами из редакции ездил на рыбалку. Теперь я иногда вешаю его на «Харлей», когда еду покататься и немного перестараюсь с пивом. К чему лишние неприятности? А сейчас смотри!

Сергей быстро отодрал номер и швырнул его в мусорный контейнер. Немного покопавшись в глубине гаража, он вышел покрытый пылью, держа в руке еще штук пять мотоциклетных номеров.

— Эти я также подобрал… Не помню где… Выбирай любой. Кстати, если сама такой найдешь, сразу хватай и неси в гараж. Неизвестно, когда он потребуется. Сегодня, например.

Сергей не договорил. Ольга затворила дверь гаража и звякнула засовом. Повернувшись к Сергею, она положила руки ему на плечи, закрыла глаза и поцеловала один раз, второй… Третий продолжался долго. Так долго, что им обоим хватило времени помочь друг другу раздеться. Тяжело дыша, Сергей уселся на сиденье мотоцикла и притянул к себе Ольгу. Та и не думала сопротивляться. Опускаясь на Сергея, она позволила ему целовать грудь.

Следующие полчаса они оба были очень заняты.

«Харлей» помалкивал и терпеливо сносил частые толчки двух возбужденных тел.

Как бы им подсказать, что для такого дела надо улучшить пружинную подвеску?

Стоит недорого.

И всем будет приятно…

 

ЛОВИСЬ, КЛИЕНТ, БОЛЬШОЙ И ЛЮБОЙ

Твердо решив стать «рабочей девушкой», Ольга не откладывала поиски новой работы. Для начала она обзвонила своих бывших сослуживцев, выкинутых с работы в одно время с ней.

Кое-кто провалился в неизвестность, кто-то нашел утешение на дне стакана, кто-то жил на пособие по безработице и от скуки посещал районные курсы психологической реабилитации. Но некоторые приспособились и преуспели. Ольга сумела набрать три рекомендации. Ее уверили, что во всех трех местах примут обязательно!

«Пошло дело! — с удовлетворением размышляла Ольга. — Мир не без добрых людей! Посмотрю я на Таньку, когда сообщу ей свой рабочий телефон!»

Турецкая фирма «Ай. Вай. Постройка» процветала, богатела и расширялась. Она воздвигала мусоросжигательные заводы, христианские храмы и располагалась в двадцатиэтажном здании неподалеку от Сухаревской площади.

— Вы не бойтесь! — радостно сообщила ей дорого и со вкусом одетая девушка-секретарь. — На стройке работать не будете. Там работают другие, попроще… А вам, если и придется ездить, то вместе с делегацией. — Девушка вздохнула.

— У нас начинается безумная запарка, когда делегации… Там одни шишки из руководства. На них не угодишь!

В лифте она внимательно оглядела Ольгу со всех сторон. Осмотром осталась довольна.

— Вас примут, обязательно! С такой фигурой, да еще и строительная специальность… И нам подмога. Девчонки рады будут. Нас тут двадцать, но работы по горло!

Девушка облизнула полные губы:

— Просто захлебываемся!

Странное сочетание «фигуры» и «специальности» насторожило Ольгу. Но пока все шло хорошо. Слишком хорошо.

Пройдя по дорогому ковру, дамы подошли к большой резной двери с двумя причудливыми бронзовыми ручками в форме женской и мужской обнаженных фигур. Когда входящий брался за ручку, то получалось, что большой палец упирался в… У Ольги перехватило дыхание. Секретарша привычным движением потянула ручки на себя, пропустила Ольгу и вошла следом за ней.

Из-за огромного стола встал низенький брюнет с крючковатым носом. Он сделал три шага в сторону Ольги, на ходу пожирая ее жадным взглядом. Подойдя вплотную, обхватил Ольгу за талию, проводив к низенькому столику, окруженному маленькими табуреточками.

Турок ростом не вышел и едва доставал Ольге до плеча. Диспропорция в размерах возбуждала его почище национального аттракциона «гашиш».

Он усадил Ольгу на табуретку. Ее платье задралось и при желании можно было разглядеть место, где начинались колготки.

Турок, назвавшийся Решадом, очень ценил свое время. Один раз внимательно смотрел Ольге в рот, два раза успевал слазить глазами ей под юбку. И так ежесекундно. Ольга терпеливо сносила похотливые взгляды, списав их на особенности восточной натуры будущего шефа.

Разговор занял пару минут. Решад щупал Ольгу взглядом с головы до ног и беспрерывно улыбался. Задав дежурные вопросы о возрасте, семье и образовании, Решад с места предложил секретарше Любе ввести Ольгу в курс дела, зачислить в штат с испытательным сроком и вечером, перед уходом, еще раз заглянуть к нему «обсудить туда-сюда доклад, да».

Люба привела Ольгу в большую комнату, где вдоль стен вытянулись множество платяных шкафов, а за столами расположилось полтора десятка девушек, попивавших кофе и нервно вздрагивавших от каждого телефонного звонка. Ни компьютеров, ни рулонов ватмана с чертежами, ни кульманов… Словом, ничего инженерного.

Ольге обрадовались, как радуются каждому новому лицу, разбавляющему серую пелену буден. Ее усадили за стол, выделили чашку и наполнили ее кофе.

Девушки говорили одновременно. Ольга вслушивалась.

— …а когда я отказалась идти к нему в третий раз за день, то мне назначили пять ударов прутом! Хорошо хоть, не заставляют платье снимать, а то помните, раньше…

— Эй, девчонки! Куда дели презервативы для анального секса? Обычные рвутся с третьего задвига, а мне сейчас на стройку ехать с главным архитектором…

— Разве закончились? Любка! Отправь курьера в аптеку! И пусть возьмет без дурацких усов, морд и цветочков! Простые, ароматизированные! Пусть хоть пахнут нормально.

— Ольга! А ты у врача еще не была? На всякий случай спустись на второй этаж, у нас там штатный венеролог. И при малейшем подозрении сразу к нему! Он классный специалист. Вычистит только так…

— А кого ей в пару назначили? Если никого еще нет, то меня, меня! Я свободна. Лизавета уже неделю валяется в больнице. Переутомление… Обычная вещь в нашем деле. А без пары нельзя. Не будешь же ты сама с собой перед нашими янычарами любовью заниматься? Им нравится, когда вдвоем…

— Смотри, глаза никогда не открывай, когда на спине лежишь. По башке двинут так, что взвоешь! А бюллетень не допросишься…

— Если месячные, выходной не дают… Есть тут целая компания тех, кому так нравится. Ох, противно!

— Деньги не забудь получить на экипировку: белье шелковое и весь прикид. Запиши себе адресок магазина, мы там отовариваемся. Отпустят по дешевке, а чек выпишут на всю сумму. Экономия что надо!

— Эй, ты куда?

Ольга провела полчаса в маленьком кафе, притулившемся к зданию цирка. Рюмка мартини вернула ее в норму. Она начала сомневаться в искренности тех, кто порекомендовал ее сюда. Интересно, что ждет ее в двух остальных местах? Смеяться или плакать над турецкой работой, она не знала. Решила подумать на досуге и двинулась по следующему адресу.

Вывеска брачного бюро «Спутник по жизни» бросалась в глаза издалека. Изображенные на ней мужчина и женщина устремились навстречу друг к другу, протянув руки и ненатурально улыбаясь. Неизвестному автору удались мельчайшие детали туалетов, но у него напрочь отсутствовало чувство перспективы. Если бы бегущие ожили, то наверняка бы разминулись. Или это тайный замысел? Ольга не стала мучиться над загадочным полотном и решительно шагнула внутрь.

В центре большой комнаты суетилась дама, чей возраст можно было определить, лишь смыв косметику почти индейских расцветок. Она бросалась к каждому вошедшему с приветливой улыбкой, нервным движением поправляя платок на шее. Распорядительница невнятно хрипела, жестами отсортировывала клиентуру, мужчин направляя в правую дверь, женщин — в левую.

Ольгу она приняла сама, обрадовавшись возможности перевести дух.

— Клиент пошел на нерест, подобно лососю! Успевай закидывать крючок и леску сматывать. То есть, если он на фотографии ненадолго взгляд задержал, сразу подсекай, — вводила она Ольгу в курс дела, осушив стопку коньяку и закурив папиросу. — А к берегу подтащишь — немедленно его багром за жабры цепляй! Я хочу сказать, что если выбьешь из него согласие на первое свидание, так сразу бумаги на подпись давай, предварительный контракт. А то запросто сорвется и в тину уйдет. Если активно сопротивляется, глуши его обухом, чтоб не дергался! Ну, я имею в виду, что надо напирать на то, что партнер богатый. Тогда добыча сама в садок прыгает.

Дама перевела дух. Плохо скроенный деловой костюм топорщился на ней по всему телу.

— Черт бы побрал эту одежонку! Скорее бы суббота. Колодец на даче недокопанный остался… За прошлые выходные пять соседских кошек оттуда вытащила! Весь поселок на меня злой ходит. Дети соседские плачут и прозвали «тетя Альф»…

Загасив сигарету, дама обратилась к Ольге с главным вопросом:

— Ты рыбалку уважаешь?

— В каком смысле? — не поняла Ольга.

— В прямом! — удивилась недогадливости брачная дама. — Поехать к реке, развести костерок, наловить рыбки, выпить и закусить!

— Н-не очень, — честно призналась Ольга. Она не была знакома с этой стороной жизни.

Дама бросила на Ольгу подозрительный взгляд. Та поняла, что надо срочно себя реабилитировать в глазах работодателя.

— Я охоту люблю! — неожиданно для самой себя выдала Ольга.

И бессознательно добавила:

— Уток там всяких настрелять, оленей, кабанов…

Дама с уважением посмотрела на Ольгу и больно хлопнула по ее плечу мозолистой ладонью.

— Здорово! — Она просто зашлась от восторга. — А у нас здесь, представь, одни домохозяйки, дуры набитые, работают! Стоящий кадр, ты, например, ни сетью не возьмешь, ни на донку. Стоящие норовят к конкурентам смыться, будто там жмыхом прикормлено… А я своего муженька оставила на хозяйстве, а сама этим рыбсовхозом командую. И ничего!

Дама энергично вскочила.

— Поставлю тебя сейчас на мужиков. Посмотрим, что получится.

— А испытательный срок будет? — слабо поинтересовалась Ольга.

— Будет! — подтвердила дама-рыболов. — Два часа хватит? Снасти проверить и место присмотреть?

Ольга кивнула. А что делать? Кому легко?

…Только кажется, что на уличное знакомство способен самый отчаянный субъект. Самый безрассудный и отважный долго на улице не задерживается. Он прямиком отправляется в брачное агентство. Сотрудники агентства громко радуются и шепотом сообщают, что ждали именно его. Из сейфа, гремя замками, извлекают потертые альбомы с цветными фото. Дальше используют багор или полено, следуя рекомендации рыболовной дамы.

Никто не искал красивую. Мало кого интересовали интеллект и кулинарные способности, будь она хоть выпускницей высшей школы кондитеров. Но всех волновал наличный капитал и недвижимость, даже самых корявеньких мужичков.

Появление Ольги все изменило. Оказывается, никто из претендентов на чужую недвижимость рядом с настоящей красотой никогда и рядом не сиживал. При виде Ольги они бледнели, суетились, роняли на пол листки с перечнем требований к будущей супруге и долго эти листки собирали вокруг Ольгиных ног.

Через час в комнату к Ольге зачастила начальница. Сначала прогнала из коридора известного всем брачным бюро безобидного маньяка Быкова. Тот выбирал в альбоме женское фото «пораздетей», отбегал с ним в сторону и занимался в углу тем самым, что даже самые плохие мальчики бросают делать по достижении совершеннолетия.

Затем начальница вызвала Ольгу к себе и сообщила, что волевым решением «бросает ее на женщин». Оказывается, клиенты мужского пола все поголовно обращались к ней с требованием предоставить Ольгу, хотя бы на время.

— Они что себе думают? — орала рыбачка. — У нас здесь дом свиданий? Да мы почти что кардиоцентр!

От крика со стены сорвался спиннинг с дарственной надписью на ручке: «Екатерине Панкратьевне в День рыбака. Ловись, клиент, большой и любой!».

С женщинами прошло на удивление гладко. Второй вопрос, который они задавали Ольге, узнав ее возраст, был о семейном положении. Услышав, что она не замужем, женщины быстро собирали свои заявления и исчезали.

Начальнице они сообщали, что если ее бюро не сумело пристроить собственную сотрудницу, да еще такую, то им здесь вообще не светит.

Рыбачка вызвала Ольгу и отказалась от ее услуг, посоветовав «сверлить лунку в другом месте».

Ольга не расстроилась. У нее был последний, но абсолютно верный вариант.

Ее давняя знакомая, однокурсница, удачно овдовела и унаследовала от супруга ни много ни мало целую секцию в ГУМе. Вика сама позвонила Ольге и предложила ей «интересную работу с людьми». В институте они никогда не были большими подругами, особенно после того, как жених Вики бросил ее, сообщив, что влюбился в Ольгу. Ольга ему отказала из верности институтской дружбе, хотя парень ей нравился. А Вика постаралась забыть грустный случай.

Вика мало изменилась. Маленькая, живая, остроносая… Но проявились резкость в словах и незаметная раньше жесткость. Впрочем, думала Ольга, в торговле иначе и нельзя.

— Ты станешь лицом и фигурой нашей фирмы! — Вика неслась по мраморному полу ГУМа и быстро говорила на ходу. На Ольгу она почти не смотрела. — Ты пришла вовремя. Мы начинаем новую рекламную акцию. Без тебя нам никуда. Сейчас тебя переоденут — и на работу!

— Я нормально одета. — Ольга обиделась. Утром она выбрала самый дорогой наряд, два часа проторчала в парикмахерской и еще полтора часа красилась дома, стараясь не обращать внимание на ехидные замечания Эммы.

Вика бросила скептический взгляд на Ольгу и фыркнула:

— И это ты называешь «нормально»? У нас фирма с репутацией. Мы торгуем национальными сувенирами. Наши клиенты — богатые иностранные граждане. Они у нас ничего не купят, если их приветствует дама в твоих обносках! Наконец-то, пришли! Видишь вывеску? «Das Russische Sarafan».

Название фирмы простое, незамысловатое и бьет в точку.

Вика провела Ольгу внутрь секции, открыла маленькую дверь в глубине зала и бесцеремонно втолкнула однокурсницу внутрь.

— Новенькая! Готовьте к выходу! — крикнула Вика и исчезла.

Ольга недоуменно оглянулась.

Непосвященный мог бы подумать, что попал в гримерную ансамбля народной песни, пляски и матрешки. Свободное пространство небольшого помещения было забросано яркими платьями, бисерными поясками, бусами из шаров размером с апельсин и огромными расписными деревянными ложками. По «гримерной» носились десять полуголых женщин разного возраста.

— Быстро сюда! — крикнула ей взмыленная девчушка, обсыпанная пудрой и волосами из париков. — На, держи! Торопись, времени нет. Скоро начинаем!

— ??? — Ольга недоуменно разглядывала необъятных размеров сарафан.

— Ты работать пришла или что? — в отчаянии кричала девчушка, пытаясь натянуть алые сапожки на пухлые икры немолодой дамы.

Дама закатила глаза и закусила губу от боли. На ногах рельефно проступили синие вены. Женщина решила до конца использовать последний шанс на работу и терпела.

— Здесь ошибка. Мне Вика сказала…

— Тебя Ольга зовут? — кричала девчушка, не отрываясь от своего занятия. — Там бирка есть, посмотри. Мне некогда! Ты сама управишься?

Ольга переворошила ворох цветастой ткани, из которой был скроен «das Sarafan», и действительно обнаружила подколотый картонный квадратик с ее именем и фамилией.

Кровь прилила к голове Ольги. Она посмотрела в большое зеркало и представила себя в сарафане.

— Эй, держи еще! — Девчушка швыряла ей предмет за предметом. Обернувшись к полуодетым женщинам, она издала вопль: — Поворачивайте задницы, коровы! Сейчас ваш выход! Разбирайте ложки, караваи и серпы! Кос нет! Вы русские крестьянки, а не смерть на кладбище! Цепляйте плакаты на груди и марш по ГУМу! Оркестр заиграл. Сейчас интурист повалит! Вы нас разорите!

Ольга рассмотрела свой «комплект». Помимо сарафана в него входили зеленые потрескавшиеся сапоги, пара толстых рыжих кос, кокошник на проволочном каркасе и неиграющая балалайка из папье-маше.

Значит, Вика не забыла…

Всю дорогу домой Ольга беззвучно плакала, закрыв лицо руками. Она наскребла со дна сумочки нужную сумму на такси, чтобы в метро никто не приставал к ней с утешениями. Когда подъехали к дому, водитель посмотрел на зареванную Ольгу, отстранил протянутые деньги и молча уехал.

Значит, не все потеряно! Ольга гордо выпрямилась, высокомерно задрала нос и шагнула в подъезд.

И едва не упала, споткнувшись о мирно спавшего под почтовыми ящиками пьяного оборванца.

Дальше она шла осторожно и даже в лифте опасливо посматривала на пол.

Утро началось с того, что Ольга сбегала за газетами и притащила домой целый ворох.

Чтение объявлений о вакансиях ее немало озадачило. Часто просто невозможно было понять, что, собственно, требуется от кандидата.

Среди прочих мелькали предложения:

«Работа и зарплата для женщин без задержек»;

«Менеджер по закупкам шкур КРС и шкурок ПЗ».

Ольга вздрогнула. «КРС» напомнил ей крыс, а «ПЗ» — вообще что-то ужасное.

«Женщине-руководителю требуется в офис молодой человек для энергичных действий в нестандартных положениях»;

«Помощника по оргвопросам — симпатичного юношу приглашает мужчина большого бизнеса»;

«Демонстратор в салон элитной сантехники — красивая девушка ростом не менее 175 см»;

«Требуется аккуратный и трудолюбивый ассенизатор со своей развитой клиентской сетью»;

«Интересная перспективная работа — горничная в теплой африканской стране!».

Китайской корпорации срочно требовался «доброжелт.» сотрудник.

Ольга удивилась. Если это не опечатка, значит, работодатели начинают предъявлять требования к цвету лица.

Некто неизвестный сообщал, что ему позарез необходим «мерчендайзер с привилегированными возможностями франчайзинга при уверенной коммуникабельности и наличии сертификата трейдера». При этом «промоушн со стороны спонсора» гарантировался.

Ольга пожала плечами. Она не была уверена, есть ли у нее все это.

Остальные сулили одно и то же: «Надежность, стабильность, новые возможности» или отчаянно заявляли: «Абсолютно доходная работа!». Некоторые настаивали, что «интеллект необходим», но большинство хозяев удовлетворяли «серьезность и ответственность».

Ольгу заинтересовало объявление, потрясающее своей краткостью и мощным эмоциональным зарядом:

1200$!!!

«Роскошно! — размышляла Ольга. — Просто и ясно. Интересно, сколько раз в день я должна упираться головой в подушку и раздвигать ноги за такие деньги?» Но позвонить все-таки решилась.

Очевидно, ей улыбнулась настоящая удача. Голос в телефоне, сама вежливость и доброжелательность, так искренне радовался ее звонку, что Ольга расчувствовалась и дала ответы собеседнику на его немногочисленные вопросы: возраст, давно ли потеряла работу, где работала раньше. Предложили ей необременительный труд в офисе с «документацией», четкий распорядок дня, два выходных, оплату наличными и точную сумму назвали.

Ольга прикинула про себя. Получалось, что с грядущими заработками она станет самой богатой из подруг в ближайшее время!

Записывать адрес пришлось долго. Разбирая торопливые заметки, Ольга поняла, что необходимо «сесть в последний вагон, выйти направо, затем в переходе налево, пройти до желтого здания Дома культуры казаков Центрального административного округа, повернуть во двор, спуститься по чугунной лестнице, пройти до стоянки автокранов, спросить шестой склад, там подняться на четвертый этаж и по коридору дойти до тупика, где есть обитая коричневым дерматином дверь, сказать охраннику, что вы к Эдуарду Марковичу».

А, Ольге все равно. Маркович так Маркович! Если он обитает на таинственном шестом складе за обитой коричневым дерматином дверью, значит, ему там нравится. Лишь бы деньги платил.

После череды неудач визит по объявлению вернул Ольге веру в человечество.

Ее встретил вальяжный человек средних лет, одетый не просто дорого, а с претензией на изыск. Его представительный вид слегка портило странное сочетание черного костюма-тройки, желто-розового галстука и тяжелого пристального взгляда. Но стоило ему заговорить, и раздражающие мелочи отошли на второй план.

Первым делом представительный господин потребовал Ольгин паспорт. Внимательно изучив его, он переписал данные в свой блокнот и только затем представился. Звали его Дмитрий Вологда.

— Я ищу себе помощницу в офис.

Он тщательно подбирал каждое слово, говорил медленно и веско.

— Дел много. Вы умеете работать с людьми?

Ольга сообщила, что всю жизнь проработала среди людей и они ей чем-то даже нравятся. Дмитрий кивал в знак согласия, подолгу задерживаясь взглядом на вырезе вдоль бедра. Ольга проклинала себя за выбор чересчур легкомысленного одеяния для визита в серьезную организацию.

— Очень хорошо, — нараспев, не торопясь, сообщил он. — У меня есть клиенты. Вам нужно контролировать их деятельность. Я сам не успеваю справиться с потоком. Будете вести учет в специальном журнале и отчитываться передо мной. Вас устраивает напряженный труд?

Ольга колебалась. Многоопытный господин Вологда усмехнулся.

— Оклад восемьсот долларов в месяц. Оплата наличными.

В глазах Ольги он прочитал положительный ответ и немедленно продолжил:

— Сейчас мы заключим с вами договор. Заплатите небольшую сумму за оформление и отправитесь на учебу. Тридцать долларов предназначены для оплаты услуг бухгалтерии по начислению вам зарплаты.

Он задумчиво постукивал пальцами по столу, пока Ольга старательно заполняла бланк печатными буквами, ликуя в душе. Долларов не нашлось. Дима поморщился, но удовлетворился простыми рублями. Вынув кожаное портмоне, Дима задумался. Затем спрятал портмоне обратно в карман и брезгливо сбросил Ольгины рубли в ящик стола, не считая.

— Вы понимаете, что вам необходимо ознакомиться со спецификой работы компании?

— А в чем она состоит?

Резонный интерес Ольги тут же был удовлетворен.

— Мы предлагаем людям, считающим, что они несчастны, наш «продукт», «Хэппи-тоник». Из названия понятно, что это — тонизирующий состав в разнообразном исполнений и с особыми программами потребления.

— Ваша фирма называется?.. — робко осведомилась Ольга.

Дмитрий Вологда горделиво выпрямился, устремил взгляд поверх головы собеседницы и торжественно произнес:

— Нас знают во всем мире. Мы — «Фербагайл»!

Это слово Ольга слышала. Когда-то, где-то, как-то… Ничего определенного. Его часто можно было услышать от людей с огромными значками, обитавших около станций метро. Там они группами и поодиночке слонялись около автобусных остановок и приставали к прохожим с просьбой приобрести то ли лекарственные консервы, то ли консервированные лекарства…

Да не все ли равно? Ее это не касается.

Ольга засунула руку в карман джинсов и проверила, на месте ли пропуск. Вчера ей домой звонил Дима (настоявший, чтобы она называла его Димой) и предложил срочно посетить собрание «распределителей». Так официально назывались те, кто, по выражению Димы, «толкал продукт» массам. Вологда и его коллеги по «Фербагайлу» называли свой товар «продуктом». Не посетив собрание, сообщил Дима, она будет неправильно представлять себе благородную миссию «Фербагайла» в России и не узнает об оздоровительном эффекте «продукта».

Маршрут до места собрания заботливый Дима изобразил на фирменном бланке с красной надписью «Фербагайл».

Пробираясь вдоль глубокой канавы, склоны которой заросли травой, а на дне плескалась вода и квакали лягушки, Ольга услышала за спиной вежливое покашливание, и мужской голос поинтересовался:

— Вы в «Фербагайл»?

— Да! — коротко бросила Ольга, стараясь удержаться на краю и не составить компанию лягушкам.

— Боже мой, Ольга! — радостно воскликнул голос.

«Фербагайл» едва не распрощался с новым сотрудником. От неожиданности Ольга потеряла равновесие, но мужская рука успела схватить ее за ремень и удержала от падения. Запыхавшись, оба спешно преодолели опасный участок и выбрались на дорогу.

Здесь Ольга смогла разглядеть своего спасителя.

Он был одного роста с ней, одет плохо, небрит. Общее впечатление запущенности завершала торчащая из провисшего кармана матерчатая сумка-авоська, которую постоянно носят с собой пьющие граждане страны.

Но глаза его радостно сверкали, словно он узрел не раздраженную женщину, чистившую кроссовки подобранной на обочине веточкой, а деву Марию с дарами от компании «Смирнофф».

— Ольга! Не признаешь? Это я, Женька!

Ольга разогнулась и внимательно посмотрела. Сюрприз за сюрпризом… Женька был тем самым отвергнутым женихом Вики, пожелавшей сделать из Ольги русское народное пугало и установить его в центре ГУМа, у фонтана.

Женька едва не прыгал от радости. Ольга не успела опомниться, а он стремительно одолжил у нее денег на пиво и вернулся обратно с наполовину опорожненной бутылкой.

Женька радостно трепался, встретив знакомую. Остановить его было невозможно. Ольга и не пыталась.

— И ты к ним подалась? Сочувствую… Понимаю… Последний шанс… Слушай, у тебя столько достоинств, а ты согласилась на каторжный труд? Я-то ладно, продам пару «продуктов», и на выпивку хватает. У меня их из жалости берут соседи по дому.

— Значит, «продукт» берут? — полуутвердительно спросила Ольга. — Значит, на нем можно заработать?

— Заработать? — Женька брел рядом, помахивая сумкой. — Заработать, конечно, можно. И потерять можно много. Столько, что заработанного не хватит на покрытие убытков… Ты серьезно решила туда податься? У тебя еще можно немножко денежек стрельнуть?

Ольга всегда была доброй. Она дала Женьке больше, чем тот просил. Уж больно жалкое зрелище являл собой бывший первый парень на курсе.

Женька затарился основательно. Купил бутыль водки, незамысловатую закуску, хлеб…

— Ты с этим пойдешь на собрание? — Ольга не хотела, чтобы ее увидели в компании с алкоголиком. — Ты хоть там не пей…

— А что такого? Пока все орут да по команде вскакивают, я всегда успею стаканчик опрокинуть! А у тебя, я вижу, денежки завелись, раз решила податься в «Фербагайл»?

— Нет! — удивилась Ольга. — Я сама заработать хочу.

— Ах! — Женька двусмысленно улыбнулся. — Ладно, посмотришь спектакль, после поговорим. Смотри, мы на месте.

Проходя бесчисленными пустыми коридорами НИИ «Сборразборметхимконструкция», парочка шла на постепенно растущий глухой шум. Предъявив пропуска строгой охране, они попали в зал, миновав тщательно охраняемые двери.

В зал набилось огромное количество людей с застывшими на лице улыбками. Все как один имели на лацкане большой круглый значок. На белом фоне резала глаза надпись красным:

Хочешь стать счастливым? Спроси меня.

— Привет вам, кирпичи! — громко заорал Женька.

Его никто не услышал. У присутствующих одновременно заложило уши от мощного звукового удара. Из огромных динамиков понеслись сбивающие с ног звуки, сливающиеся в подобие мелодии. Женский голос хрипло завел песню, что нет в жизни счастья, но можно купить у «распределителей» пару «продуктов» и тогда невзгоды обойдут вас стороной.

Текст был примитивен до безобразия и понятен даже неважно знакомой с английским плохо Ольге:

И припев:

Весь зал вскочил на ноги и отчаянно хлопал в ладоши. Всеобщим воодушевлением умело управлял со сцены мужчина, одетый аккуратно и просто. Он энергично дирижировал аплодисментами. Затем поднял руку. Его движение повторили полтора десятка человек, через равные промежутки стоявшие в проходах между креслами. Зал послушно угомонился и сел.

На сцене торчала большая пластмассовая эмблема «Фербагайла» (сердце с крылышками), а также находились стол с банками и пузырьками и стойки с микрофонами.

Ведущий согнал с первого ряда всех, кроме десятка человек, заявив, что в первом ряду отведены места исключительно тем, кто зарабатывает сто тысяч долларов в год. Ольга приподнялась на месте, чтобы разглядеть этих, «особенных».

— Лучше туда посмотри! — Женька привлек внимание Ольги к пирамиде из десятка больших коробок с обязательной эмблемой «Фербагайла». — Символично! — улыбнулся однокурсник грустно и понимающе.

Ольга досадливо отмахнулась. Она пыталась слушать выступающих, вызываемых поочередно на эстраду тем же ведущим.

После третьей речи можно было понять, что выступления поставлены одним режиссером, а тексты принадлежат одному сценаристу. Менялись имена и фамилии, возраст ораторов, но все остальное можно было предугадать с точностью до слова.

— Мне сорок лет! — надрывался в микрофон очередной выступающий. — Я — офицер запаса! Перспектив — ноль! Уволен! Увидел объявление! Пришел! Стал «распределителем»! Купил «продукт»! Продал «продукт»! Счастлив! Есть машина! Квартира! Жена! У вас есть машина? У меня есть машина! Хотите машину? У вас будет машина! Спасибо «Фербагайлу»!

— Опять офицер, — засопел рядом Женька. — Процесс милитаризации «Фербагайла» успешно прогрессирует. Несчастный народ эти военные. Чтоб на эту сцену угодить, надо таких, как ты, сотню объегорить или самого тебя…

— Мне сорок пять лет! — Ольге казалось, военный начал рассказ по второму разу, но на сцене его успела сменить рыхлая женщина в кожаных брюках, широко расставившая ноги и смахивавшая издалека на массивную мостовую опору. — Я работник общепита! Постоянно обильное питание! (Ольга удивленно подняла брови.) Плохое самочувствие! Несчастна! Купила «продукт»! Счастлива! Теперь сама «распределитель»! Есть квартира! Есть муж! У вас есть квартира? У меня есть квартира! У вас есть…

— Интересно! — не мог угомониться Женька. — А вот мне никогда не икается от обильного питания. Или она чужое ела? Тогда здоровье здесь ни при чем. Это — совесть.

— А сейчас мы скажем огромное спасибо президенту «Фербагайла», уважаемой госпоже Марте Ханс! — Ведущий захлопал ладошками и отскочил в сторону.

Висевший позади занавес раздвинулся, и глазам Ольги предстал огромный портрет загадочно улыбающейся блондинки, хорошо стриженной, с чистым красивым лицом.

— Поблагодарим ее за возможность подучить все, что хотим! Вы мечтали всю жизнь о счастье! И сейчас у вас есть все! И самое главное — «продукт», который принесет счастье людям и богатство вам! Послушаем еще раз наш гимн и насладимся его волшебными звуками!

Ольга мгновенно оглохла от дикого грохота, обрушившегося сверху. Музыка гремела, люди с одинаковыми лицами повскакивали с мест и прыгали, как безумные, ожесточенно терзая ладони аплодисментами.

— Аллилуйя! — не к месту завопил Женька и полез к соседям целоваться.

Его осторожно осаживали, но некоторые охотно целовались. Очевидно, считали естественной частью ритуала. Особенно приглянулись Женьке толстые дамы, в изобилии представлявшие «Фербагайл» в России. Женька возбужденно похлопывал их по мощным буграм, выпирающим из-под широченных цветастых блузок, одетых навыпуск, чтобы скрасить недостатки фигуры.

— А вы что расселись? — К Ольге наклонился один из торчавших в проходе контролеров. — Вставайте, вставайте! Вы не любите нашего президента?

Ольга вынужденно встала и нехотя захлопала в ладоши. Постепенно она вошла в ритм, аплодировала вместе с залом и попыталась подпевать. Ее захватила волна всеобщего воодушевления и понесла дальше.

— Слава президенту! — надрывался на сцене ведущий.

— Слава президенту! — эхом отзывались несколько сотен глоток. Ольгин голос звучал вместе с ними. Очень громко звучал.

«Великолепно! — ликовала Ольга. — Прекрасные, добрые люди! Как они счастливы! Неужели это действие «Хэппи-тоника»?»

Разбитной малый на эстраде уже пять минут рассказывал биографию президента и чесал как по писаному.

— …Семи лет девочка Марта принята в гимназию города Питтсбург, окончив ее с похвальным листом, где имелась только одна четверка — по закону Божьему. Этот грех, который миссис Ханс посчитала величайшим, она искупает всю жизнь, сея счастье неразумному человечеству. Кроме того, когда ей было восемнадцать лет, ее любимый папа скончался от чрезмерной дозы успокоительного. Злые языки утверждали, что он употреблял наркотические препараты. Но мы не верим злобным наветам!

— Не верим! — заревел зал.

— После смерти папы девушка Марта посвятила себя поиску рецепта напитка, который сделает людей счастливыми. И она нашла целебный рецепт! Марта Ханс — явление Спасителя!

— Ур-р-а! — ликовал зал.

Поклонники «продукта» обнимались и плакали. Ольга вытирала платочком глаза.

— А сейчас продолжим рассказ о чудо-тонике, нашем «Хэппи-тонике»! Слово — нашим «распределителям»!

— Мне сорок семь лет… — закрутилась на сцене бесконечная лента.

— …приобрела «продукт». Вернулась домой. Лифт испорчен. Поднимаюсь по лестнице. Соседка спрашивает, что у меня за значок. Отвечаю: «Фербагайл», «Хэппи-тоник». Пригласила к себе. Показала «продукт». Соседка купила. Так я совершила первую продажу. Теперь у меня есть два холодильника! У вас есть два холодильника? А у меня есть два холодильника! Вы хотите иметь два холодильника? Слава «Фербагайлу»!

Следующими на сцену выскочили сразу двое, он и она. Он имел черный смокинг и галстук-бабочку. Она затянула отвисший живот в зеленоватый костюмчик и стала похожа на кочан капусты. Наряд дополняла широкополая шляпа. Из-под нее выглядывали нос картошкой и выкаченные, как при базедовой болезни, глаза, похожие на половинку редиски. Весь «огород» держался на широко расставленных, не сдвигающихся лет двадцать ногах.

«Что у них у всех с ногами?» — не переставала удивляться Ольга.

Пара исполнила свой номер («Нам на двоих семьдесят пять лет. Мы были несчастны и бедны. Но когда попробовали «Хэппи-тоник»…).

— Я простая медсестра! Заработки нищенские! — истошно кричала следующая дама. — А теперь у меня свой огромный дом! А около дома я хочу вырыть бассейн и запустить пару русалов. Хотите бассейн с русалами?

— Кого-кого? — изумилась Ольга. — Какими еще «русалами»?

— Словарь Ожегова сие любопытное слово упустил. Готов предположить, это — мужской род от русалки. Она — простая медсестра, — объяснил Женька, — а у простых и речь простая. Делают в больнице что хотят. Балерина-балерун, проститутка-проститут… Когда на дежурстве скука и пьянство, тогда и русал — предел мечтаний. Одно странно. Если русал — хвостатый утопленник мужского рода, то на фига он ей? У него ведь даже нет…

Ольга не узнала, чего нет у русалов. Со всех сторон на Женьку зашикали. Он понял это превратно и упрямо продолжал:

— Если только для красоты и уборки бассейна…

Получив от Ольги удар локтем, он на время смолк и тоскливо поглядывал по сторонам выцветшими глазами. Ему отчаянно хотелось выйти. И не ему одному. Но все мужественно или женственно терпели.

Чтобы стать счастливым, надо уметь страдать.

С портрета на них укоризненно посматривала Марта Ханс.

Медсестра заливалась на эстраде:

— Кто здесь доктор наук? А кто не доктор? Поднимите руки! Плохо поднимаете! Что, мало докторов? Или стыдно, что теперь не нужны никому?

Она радостно захохотала. Зал угрюмо молчал. Доктора наук в зале присутствовали, точно. Вступать в дискуссию со счастливой и богатой медсестрой они не решались.

— Да, воистину, Россия — страна парадоксов! — торжественно заявила бывший работник медицины, тщательно проговаривая каждую букву недавно выученного слова.

— Кто сказал, «Россия — страна пидорасов»? — Опустошивший полбутылки водки Женька не расслышал слов, но на всякий случай громко вступился за родную страну. — Не поз-з-волим!

Ведущий выглянул из-за занавеса и встревоженно всмотрелся в зал. Нащупав глазами Женьку, он нахмурился, нервно дернул головой и исчез.

Со сцены лилась разученная песня:

— …и теперь я могу жить везде…

— …мне пенсия не нужна…

Общую картину внезапно нарушил скромно одетый пожилой человек. Воспользовавшись паузой, он встал с места и громко спросил:

— Пожалуйста, ближе к делу! Расскажите о стоимости предлагаемого напитка и его химическом составе. Есть ли противопоказания для страда…

Ведущий ворвался на эстраду, схватил микрофон и громко заорал в зал:

— Смотрите на него! Смотрите ВСЕ! ОН НЕ ХОЧЕТ ЗАРАБАТЫВАТЬ ДЕНЬГИ! ОН НЕ ХОЧЕТ СТАТЬ СЧАСТЛИВЫМ!

Ведущий простер руку в сторону обмершего от неожиданности старика.

— А вам здесь не место! Убирайтесь ВОН!

— Во-о-н! — заревели подручные в проходах.

— Во-о-н! — обрадовалась толпа новому развлечению и остервенело затопала.

Неожиданно для себя Ольга почувствовала, что кричит вместе со всеми.

Старик трясущимися руками собрал рекламки в облезлый портфельчик и пошаркал к выходу. В зале свистели и улюлюкали.

Ведущий активно закреплял успех. Он воздел к потолку руки со скрюченными пальцами, вскинул голову и возопил в экстазе:

— Хотите ли вы тотальный «Фербагайл»?

— Да-а-а! — ревел зал.

— Один «Хэппи-тоник»! Один «Фербагайл»!! Один президент!!! — неистовствовал ведущий.

— А-а-а! — заходилась толпа, зверея.

По залу летали бумаги. Кое-где вскочили на кресла и прыгали. Женщины рыдали, мужчины исступленно размахивали руками. Запахло паленым. Из чрева необъятных динамиков повалил дым. Гимн гремел вовсю. Дамы бились в истерике на полу. Их давили каблуками, не успев перешагнуть. Толпа рвалась к сцене, желая немедленного счастья. Ведущий благостно улыбался и гордо вскидывал голову нервным движением. Ополоумевшая толпа тянулась к нему. Ведущий пожимал потные людские ладони, с трудом сдерживая брезгливую гримасу. Чаще он пытался отделаться от толпы, вскидывая руку в общем приветствии.

Покачиваясь, Женька пробрался к сцене, завладел микрофоном и выступил с неожиданным предложением:

— Да здравствует бесплатный «Фербагайл»! Даешь счастье для бедных!

Предложение не нашло широкой поддержки. К Женьке подошли люди и молча повели его к выходу.

— Всех не перевешаете! — орал пьяный, яростно отбиваясь. — Ферштейн, гансы? Марта капут!

Возникший из воздуха ведущий ласково зашептал ему что-то на ухо. Женька прокричал в ответ:

— Да? Лишите? А кто вашу муру продавать будет, пока вы с простаков бабки сшибаете? Или вы боитесь моих вопросов, господин полицай-президент?

Шутки прекратились. Женьку мгновенно выкинули за дверь.

На сцене появились несколько человек, среди которых Ольга узнала и Диму Вологду. Он внимательно осматривал зал. Увидев Ольгу, Дима оживился и перебросился с ведущим парой слов. Ведущий посмотрел на Ольгу и черкнул в блокноте.

Через пять минут Ольга выиграла одну из коробок в пирамиде. Ее попросили подняться на сцену. Зал дружно охнул, узрев Ольгу в полный рост при хорошем освещении. Ей вручили коробку и долго поздравляли.

В коробке находилась видеокассета с рассказами о преуспевших в жизни потребителей и «распределителей» «Хэппи-тоника», банка с самим «продуктом» и красочный каталог. Значительное место в нем занимали виньетки, рамочки, фотографии и рисунки. Текст предельно краток. Дважды пересказывалась биография Марты Ханс и содержались правила поведения «распределителей».

С непривычки Ольга устала и валилась с ног. Много людей! Обилие впечатлений!

Ее хватали за руки, целовали и поздравляли совершенно незнакомые ей люди. Это ли не счастье?

…Женька понуро сидел на скамейке у выхода из института. Завидев Ольгу, он с виноватым видом приблизился к ней.

— Извини, сорвался. Водка теплая… — Он прерывисто вздохнул.

— Теперь тебя выгонят? — Ольга могла только посочувствовать.

— Что ты! — Женька широко улыбнулся. — А кто будет продавать? Кто?

Он помолчал, прежде чем выпросить у Ольги еще немного денег. Но и дополнительный кредит не прибавил ему хорошего настроения. Прощаясь с Ольгой, Женька с грустью заметил:

— Я упустил свое время. Я должен был родиться в девятнадцатом веке, на левом берегу реки Колорадо, носить штаны с бахромой и продавать индейцам огненную воду и библии. По крайней мере, все честно и без обмана.

 

АФРОДИТА, ВЫХОДЯЩАЯ ИЗ МОРЯ «ХЭППИ-ТОНИКА»

Эмма убежала в школу, проклиная не вовремя оборвавшийся ремень сумки и прижимая к груди стопку учебников и тетрадей. Мама топталась у окна. Она хотела убедиться, что бедовой дочери не втемяшится в голову мысль внезапно возвратиться домой.

Дочь не подвела. Внизу, во дворе она раздала учебники дежурному взводу байкеров, которые неторопливо затолкали потрепанные книжки за отвороты черных косух. Пожужжав молниями, покинули двор на шумных мотоциклах.

Ольга автоматически отметила про себя, что ребята просто обязаны «сальнички у агрегатов смазать», а то и до беды на дороге недалеко. Она прислонилась плечом к оконной раме, завязывая и распуская узел на ремешке махрового халатика. Ольга смотрела вслед мотоциклам и думала о Сергее, «Харлее»… Все так неожиданно…

Она нахмурилась, поймав себя на глупой мысли. Идиотская фраза! «Все так неожиданно». Ей что, тринадцать лет?

Ольга решительно захлопнула окно. Ее ждал каталог «Фербагайла». А вечером первое занятие для «распределителей». Кроме того, Дима Вологда многозначительно намекнул, что желает обсудить с ней «серьезное». Подводить нового начальника Ольга не хотела. Да и Дима не проявлял к ней личного интереса, что также настраивало на рабочий лад и гарантировало серьезность предприятия.

Каталог внушал уважение размерами, обилием цветных иллюстраций и блестящей мелованной бумагой. Название било по глазам точно и сильно:

Великая миссия «Фербагайла» — Россия

Ольга с трепетом перевернула толстую страницу обложки.

По стилю и содержанию отчеты о работе наиболее удачливых «распределителей» напрашивались на сравнение с деяниями святых апостолов. Но апостолы в сравнении проигрывали. Килограммы страниц их надоедливых морализмов перевешивала одна фотография супружеской четы «распределителей», развалившихся на зеленой лужайке, примыкавшей к трехэтажному белому дому. Подпись гласила: «Лора и Эдик у своего домика. Они счастливы. Они сделали счастливыми тысячи людей».

Ольга вздохнула.

С каждой страницы каталога осчастливленные «Хэппи-тоником» личности агрессивно демонстрировали отличное здоровье. Демонстрация здоровья порой принимала обескураживающие формы. Одни втягивали животы и щеки, желая подчеркнуть стройность фигуры, что делало их похожими на плохо надутые баскетбольные мячи. Другие облокотились на подержанные автомобили, не замечая съехавшие на туфли носки и выглядывающий сбоку переполненный мусоросборник. Некто прислал фотографию из военного билета времен своей молодости и тоскливо смотрел в объектив глазами дезертира.

Большинство истово воздевали руки небу. По небу плыли ватные облака. Под снимками шел текст, в котором преобладали прилагательные самого восторженного порядка: «полезный, целебный, питательный…» Больше ничего интересного. Разговор о «продукте» оказался непродуктивным.

Ольга недоуменно пожала плечами и со злостью захлопнула каталог. За кого они принимают своих покупателей? За безмозглых болванов? И есть ли они вообще, эти покупатели?

Дима Вологда улыбался широко и честно:

— Милая Ольга! Вы великолепны! Какой фурор вы произвели вчера на собрании. Сегодня ко мне валом валят кандидаты в «распределители»! Я успел принять уже десять человек. И все говорят исключительно о вас!

— Значит, и для меня работа есть? — Радость Ольги не поддавалась описанию.

У Димы появился странный блеск в глазах.

— У меня есть для вас особое задание. Оно принесет вам кучу денег. Вы хотите кучу денег? Я заработал кучу денег! Теперь вам помогу заработать кучу денег! Значит, вы точно хотите зара…

Ольга начала привыкать к болезни речи, поразившей окружение «Фербагайла», но сегодня не выдержала:

— Вы обещали работу и оклад.

Дима досадливо махнул рукой, блеснув толстым золотым перстнем.

— Мелочь! — Но тут же поправился: — То есть не мелочь, конечно… Я вам предлагаю гораздо больше. Но предварительно вы должны прослушать наш семинар для «распределителей». Будет интересно!

Было интересно.

Вожди «Фербагайла» определили местом семинара уже известный Ольге Дом культуры казаков. Ольга не без труда нашла плохо покрашенную дверь за сценой ДК, где находился импровизированный лекционный зал.

На стене большой комнаты висела школьная доска с расчерченными нотными полосками. Но здесь давно никто не занимался музыкой. Детям надоел кружок своим бетховенским занудством, и напоследок они попытались сломать пианино. Пианино мужественно отбило атаки подростков, потеряв в схватке несколько клавиш. Сейчас оно устало привалилось к стене и беззубо улыбалось полуоткрытой крышкой.

Места за столами заняли три десятка кандидатов в «распределители». Готовясь к посвящению, они молчали, украдкой поглядывали по сторонам. Каждую минуту кто-то из присутствующих лез во внутренний карман и на ощупь пересчитывал собранные на всякий случай по соседям деньги.

Между доской и пианино поблескивал экран телевизора. Сейчас он был черен и молчалив.

Ольга устроилась у окна, извлекла чистую тетрадь и новую ручку. Разложив на столе свою маленькую канцелярию, она присоединилась к всеобщему ожиданию.

Распахнулась дверь, жалобно вскрикнув под мощным ударом. В комнату ворвалась большая дама загадочного возраста. Она встала перед оцепеневшими соискателями счастья во весь свой гигантский рост, наполовину закрыв классную доску. Ее выпуклые глаза, размером со сливу, метали молнии. Женщина уперлась руками в то место, где раньше находилась талия, и выставила локти в сторону.

Она стояла, раскачиваясь на каблуках размером с кабачок, и презрительно разглядывала сжавшихся под ее взглядом людишек. Необъятная грудь колыхалась под алой накидкой (или блузкой?), которую мог использовать небольшой отряд скаутов в качестве палатки для ночлега. Черные брюки походили на корабельные орудия крупного калибра.

Те немногие скульпторы, которые продолжают работать в упадочной соцреалистической манере, обожают таких натурщиц. Они платят им большие деньги, изображая обнаженными и с большим снопом спелой пшеницы под мышкой.

— Гимн! — внезапно выкрикнула «женщина со снопом». — Начнем нашу встречу с гимна. Включите гимн!

Лучик солнца проник сквозь шторы и упал на золотой зуб дамы. Зуб, размером с пулю для «Калашникова», сверкнул. Искатели счастья вздрогнули как один. Во всей сцене прорезалось нечто дьявольское. Никто не осмелился встать с места.

— Я вам покажу, как это делается! — развернувшись на месте, двусмысленно заявила дама.

Она подбежала к телевизору и ткнула пальцем в кнопку, едва не повредив хрупкую японскую технику.

На ожившем экране заметалась полуголая рыжая девка, покрытая татуировками в самых неожиданных местах. Она проделывала неприличные манипуляции с микрофоном, умудряясь одновременно петь и пританцовывать. Из динамиков полились знакомые звуки. Ольга и не заметила, как автоматически вскочила и начала хлопать в ладоши, слегка подпрыгивая на месте. Поймав себя на этом, она смущенно оглянулась.

Вокруг энергично хлопали в такт и трясли головами от восторга, хором распевая разученный дома текст:

Дама головой не трясла. Стоя в сторонке, она одобрительно кивала, как врач, привычно отмечающий у пациента симптомы знакомой болезни.

Внезапно выключив телевизор, дама резво кинулась в атаку:

— Я вкалывала простой учительницей музыки! За тысячи километров от Москвы! Военный гарнизон! Денег нет! Несчастлива! Узнала о «Хэппи-тонике»! Поверила в «Хэппи-тоник»! Стала «распределителем»! Стала счастливой! Живу в Москве! Стала богатой! Вы хотите стать богатыми? Я богата! Я расскажу вам, как стать богатыми!

Схватив со стола кусочек мела, командующая семинаром повернулась к доске и размашисто нарисовала кривой скрипичный ключ в начале нотной строки. Спохватившись, она схватила тряпку и судорожным движением стерла некстати пробившееся сквозь розовый туман «Фербагайла» напоминание о неудачной учительской карьере.

Нарисовав некое подобие новогодней елки, дама обернулась к «классу» потным сальным лицом.

— Здесь схема продвижения по карьерной лестнице в компании «Фербагайл», — будничным голосом, по-деловому затараторила «учительница». — Убедитесь, есть разные ветви на дереве вашего успеха в нашей фирме. Первая ветвь — «распределитель». Он покупает «Хэппи-тоник» на сумму полторы тысячи долларов, но продает за ту, за которую купят. Кроме того, «распределитель» имеет скидку, покупая оптовую партию, а не розничную.

«Учительница» черкнула мелом на доске колонку цифр, но запнулась и покраснела от умственного напряжения. Она попробовала пересчитать, но обозлилась еще больше.

— Не сильна я в арифметике! Да мне она и не нужна! — вывернулась дама из ситуации. — Я перепрыгнула с ветки «распределителей» на ветку «наблюдателей»! За меня теперь считают другие! А мне приносят. Стать «наблюдателем» стоит дороже, но и прибыль гораздо больше! Вносите три тысячи долларов и получаете огромное количество «Хэппи-тоника» с еще более огромной скидкой. Подумайте, какое количество людей вы осчастливите божественным напитком! И какое богатство обрушится на вас и заставит по-иному взглянуть на жизнь, насладиться ее дарами, недоступными беднякам, оставшимся за бортом нашего корабля счастья!

Дама схватила со стола пачку фотографий и быстро раздала слушателям. На фото была изображена она сама: в богатой шубе, в шубе и у новенького сверкающего автомобиля, без шубы и автомобиля, но раскинувшись на палубе белоснежной яхты, на фоне пальмы, пригнувшейся к желтому пляжу.

— Мое! Все мое! — Даму распирало. — Я получила огромные деньги, предлагая «продукт» людям и получая прибыль. Легко и просто! Я и вас научу! Спасибо «Фербагайлу»!

Она перевела дух и цепко вгляделась в деревянные лица кандидатов в миллионеры.

— Вдумайтесь! Что вы имели и что вас ждет, если вы не ухватитесь за последний шанс изменить свое жалкое существование? Бывшие военные! Я обращаюсь к вам. Нет больше новых должностей и званий! Вы не нужны стране. Вы нужны себе! Отвергнутые обществом, вы возродитесь к новой жизни, став «распределителями» нашего великого напитка! А вы, интеллигенты? Вы, инженеры, врачи и библиотекари? У вас нет больше надежды на государство! Оно обмануло вас, выкинув даже не на обочину жизни, а в ее мусорный ящик! Собирайте последнее! Продайте последнее! Станьте «распределителями» и получите свободу, счастье и деньги! Много денег! Очень много денег!

Она закатила глаза и взмахнула руками. Слушатели распрямляли согнутые спины, двигали челюстями, сжимали и разжимали кулаки, нервно подергивали шеями. Их распирала энергия.

Они рвались в бой.

Они хотели шубу, машину, яхту и «русалов» в бассейне.

Дама активно закрепляла успех:

— Представьте, как в собственном доме вы спускаетесь в обширный подвал и открываете большо-о-ой сейф.

Произнося это, дама сложила губы трубочкой, широко развела руки в стороны и привстала на цыпочки, сама став похожей на несгораемую кассу на ножках.

— Вы достаете оттуда доллары, пачка за пачкой, и бросаете их на пол, пока весь пол не будет покрыт бесценным зеленым ковром! Вы ходите по ковру, а драгоценный долларовый ворс приятно щекочет вам пятки! А знаете, что вы сделаете еще через пять минут?

Дама внезапно замолчала и уставилась на взмыленных от напряжения слушателей победоносным взглядом. Затем громко крикнула:

— Вы откроете второй сейф!

Незаметно она врубила видео с беснующейся рыжей девкой. Слушатели повскакивали с мест. Они обнимались. По комнате прокатился грохот от ожесточенных хлопков по плечам.

Напоследок дружно пропели:

Ольга размышляла: «Если большая мама с золотой пулей во рту сумела заработать такие деньги, то и мне улыбнется счастье! Я заслужила. Надо посоветоваться… С кем? С подружками? К ним я не вернусь. Жаль… Сергей? Зависеть от мужчины? Исключено! Рискну сама».

Ольга решительно встала и подняла руку. Дама приглушила звук и благосклонно взглянула на нее. Ольга гордо произнесла:

— Я хочу стать «наблюдателем»!

Даму как будто лягнула дикая лошадь.

Она завизжала, запрыгала и помчалась к Ольге. Та испуганно отшатнулась, но дама успела первой. Вцепившись в Ольгу, тяжело дыша чесночным соусом, главная семинаристка замерла, выдерживая паузу.

— Смотрите на нее! — Дама подняла Ольгину руку, как рефери на ринге. — Наша героиня! Афродита, выходящая из моря «Хэппи-тоника»! Диана — охотница на клиентов! Офелия, избавляющая Гамлета от безумия одним бокалом волшебного изобретения компании «Фербагайл»!

Присутствующие сбились в отару и толклись вокруг Ольги, восторженно блея. Они дотягивали до «распределителей», не выше. Ольга холодно взглянула на них и отстранила рукой протиснувшихся ближе. Пусть привыкают к дистанции. Она — «наблюдатель»!

Весь следующий день Ольга провела в радостных хлопотах. Принесла все свои сбережения в фирму, съездила с Димой на склад «Фербагайла», получила три десятка огромных коробок с «продуктом». Коробки едва разместились у нее в квартире. Она ревностно следила за тем, чтобы ни одна баночка не пострадала.

На следующее утро Ольга нашла на кухне приколотую к стене записку, в которой ее родной ребенок информировал «сбрендившую на химической бурде» маму о временном переезде к двоюродной бабушке. Престарелая родственница давно зазывала внучку в гости. В самых ядовитых выражениях Эмма заявила, что не намерена возвращаться в дом и терпеть «позорную коробень с дурацкими банками».

Ольга рискнула открыть одну «коробень» и попробовала тоник.

Напиток показался соленым на вкус.

Или это слезы?

Внезапно Ольга осознала страшное.

Она осталась одна.

 

ГАСТРОЛЕР ИЗ АФРИКИ

Из-за двери доносились клочки слов. Ирина прижала ухо плотнее, но слышимость не улучшилась. Она поковыряла в ухе кончиком кисточки и прислушалась еще раз.

— Тихо! Сиди ты на месте! Не прыгай! Да на, на! Держи, горе мое. — Винсент приглушенно ругнулся не очень хорошим словом.

Это дало формальный повод для вторжения на территорию сына. Ирина широко распахнула дверь и грозно застыла на пороге:

— Кого ты еще приволок? Если опять выдру…

Ирина не успела закончить про выдру. Винсент вскочил, старательно закрывая спиной что-то в углу комнаты.

Из-за его спины высунулась крохотная лапка с длинными пальцами, а затем выглянула маленькая мордочка с большими любопытными глазами. Зверек подпрыгнул и в одно мгновение взмыл на шкаф, а оттуда на лампу. Там он и остался, выжидающе поглядывая на маму и сына.

— Это еще кто? — завопила Ирина, отшатнувшись и выронив на пол коробку с тюбиками краски.

Тюбики рассыпались по полу, часть закатилась под кровать сына и книжный шкаф.

Винсент нахмурился:

— Обезьянка. Она маленькая, а ты ее пугаешь. У нее может случиться шок.

— Сейчас у тебя случится шок! — Зная, что на детях злость срывать нельзя, Ирина тем не менее не удержалась. — А устрою этот шок я!

Обезьянка покинула лампу и вцепилась в занавески. Ирина испуганно вскрикнула:

— Нет! Они новые!

Почувствовав интонацию, дрожащий зверек забился под кровать и жалобно пищал. Винсент не выдержал:

— Ты ее до инфаркта доведешь! Редчайший экземпляр!

— В этой комнате только один «экземпляр»! И я, кажется, знаю кто! Забирай этого павиана…

— …мартышку…

— …и волоки немедленно в зоопарк! Они что там, обалдели? Скоро шакала тебе отдадут на воспитание!

Винсент вздохнул с сожалением:

— Шакала не отдадут. Он на карантине. У него нервное истощение. Если только через месяц…

Ирине кровь бросилась в голову. Винсент смотрел исподлобья, мрачно и упрямо. Время для решительного скандала созрело. Ирина набрала в грудь побольше воздуха…

Кто-то подергал ее за шнурок на кроссовке. Она инстинктивно отдернула ногу и испуганно ойкнула. Мартышка подобралась к ней, встала на задние лапы и протянула тюбики краски, собранные под кроватью. Ирина с недоверием уставилась на маленькое млекопитающее. Обезьянка понимающе вздохнула, опустилась на четвереньки и заковыляла по комнате, собирая краски и аккуратно складывая в коробку.

Винсент гордо взглянул на мать. Та задумалась, но затем решительно заявила:

— Сейчас берешь животное, и мы отправляемся в зоопарк. Я хочу взглянуть в глаза тому, кто занимается усыновлением мартышек. Разберусь раз и навсегда. За мной, марш!

Винсент вздохнул, вытащил из кучи вещей в углу сумку и поставил ее на пол.

Мартышка сунула в коробку последний тюбик и запрыгнула в сумку. Винсент подхватил ее на плечо и, тихо негодуя на ходу, последовал за мамой.

— …и когда таможенники в Шереметьево открыли найденный мешок, в нем сидела мартышка.

Наставник Винсента по зоологической части, доктор наук Герман Михайлович, для своих — Гермих, рассказывал историю обезьяны.

— Контрабанда, она и есть контрабанда. Хозяина не нашли. Сбежал. Таможенники в том же мешке привезли ее к нам. Каждый день кого-нибудь везут. Вчера доставили трехлитровую банку сколопендр. А сегодня утром ящик гремучих змей. Еще пересчитать не успели…

Сидевший за письменным столом Гермих беззаботно стукнул пяткой по фанерному кубу, исполнявшему роль подставки для ног. В ящике тяжело заворочалось и затрещало.

— В отличном состоянии, — с удовлетворением на слух определил Гермих. — Не хотите взять себе парочку? Сам отберу, потолще.

Мурашки, побежавшие по спине Ирины, можно было измерить линейкой. Винсент в который раз за день вздохнул: какие еще змеи!

— Мы ее отдали вашему сыну на адаптацию. В нашем обезьяннике дикие живут, а эта, по-моему, ручная.

— Ваша обезьяна… — начала Ирина.

— Карликовая мартышка, — уточнил «обезьяний король».

— Церкопитекус талапоин, — пробормотал Винсент. Зря он надеялся, что латинское название смягчит сердце Ирины. Та выражала недовольство простыми и убедительными словами.

Выручил Гермих. Он задумался и внезапно хлопнул себя ладонью по лбу. Вышло звонко и неожиданно.

— Забыл! Совсем забыл!

Он полез в ящик стола и вытащил газету. Открыл вторую страницу, сложил и протянул Ирине.

Фотограф запечатлел ее сына с мартышкой на руках. Та прижалась к нему. Или Винсент прижался к примату? Вышло трогательно и забавно. Ирине понравилось. Она представила удивленные лица подруг, рассматривающих фото, которое она небрежно предложит их вниманию.

— Странные события вокруг этой зверюшки, — донесся до нее голос Гермиха.

Ирина непонимающе взглянула на заслуженного звероведа. Тот, нахмурясь, пояснил:

— За трое последних суток неизвестные дураки дважды пытались вломиться в обезьянник. Зачем двери ломать? Если хотите с приматом познакомиться, милости просим! Есть у нас горилла. Зовут Яша. Местный авторитет. Весит двести килограммов, содержит пять жен. Ревнив до невозможности! Приходите, общайтесь. Заодно мы изучим его суммарные потребности в парной человечине. Кстати, Яша только вашего сына и слушается.

Генрих нахмурился, вспомнив о наболевшем:

— Забот у нас с посетителями прибавилось! Кормят моих поднадзорных всякой дрянью. Человек — забавное существо. Считает, что если сам это жрет, то и животные кушать будут! Видите пруд? — Генрих махнул в сторону пруда, блестевшего за окном. — Школьная экскурсия накормила чипсами уток-мандаринок. Китаянки водоплавающие налопались от пуза, а потом две недели квадратные яйца несли! Снесут и шлепают вокруг на своих перепонках, удивляются! Пытался заставить высиживать, как есть, так птички хохлатые ни в какую! Упираются…

— Может, и к лучшему? — вклинился в разговор Винсент, прижимая к себе церкопитекуса. — Птенцы еще те вылупились бы…

— Ты прав как всегда, — вздохнул Гермих, потянулся и мечтательно уставился в потолок. — Замыслил я обратиться в мэрию. Пробиваю новый указ: хочу, чтобы нарушителей порядка, тех, что зверей травит шоколадом, сажали бы в клетку. Отдельную, клянусь! Что мы, звери, что ли… Да и животные, чего доброго, нарушителя самого со злости слопают, как отойдут в лечебнице от его «угощений»… Я себе это живо представляю: табличка «Кормить разрешено!» и клетка с редкой решеткой, чтобы посетители могли палкой дотянуться или камень бросить. Специально тачку гравия высыпем неподалеку…

Голос Ирины вернул к действительности Гермиха, загрезившего о равной ответственности людей и зверей перед законом.

— А обезьянка-то хоть чистая? — Ирина понемногу сдавалась. Винсент восторженно подмигнул Гермиху. Улыбаясь, тот продолжил:

— Чище не бывает. Дезинфицировали, привили, помыли… Ваш сын где-то раздобыл замечательный шампунь! Французский!

Винсент бочком стал придвигаться к выходу, опасливо поглядывая на маму. Но та не успела спросить о пропавшем из дому импортном моющем средстве. В коридоре раздался невнятный шум, грохот тяжелой обуви, и в комнату ввалились четверо.

Трое — толстые милиционеры, вооруженные автоматами, чтобы не бояться хулиганов, которые могут отобрать наручники и золотые цепи. Четвертый — очень тощий и очень грязный негр с небрежно перевязанной левой кистью.

Двое ментов затолкали негра в угол и стали его там охранять. Они приняли устрашающие позы, будто ожидалось нападение племени каннибалов — соплеменников задержанного. Третий, старший сержант, решительно шагнул к ошалевшему от неожиданности Гермиху. Негр безумно вращал глазами, беззвучно шевелил вывернутыми губами и кутался в разноцветные тряпки, которые лишь с натяжкой можно было считать одеждой.

Заметив мартышку, негр пришел в неистовство. Он свалился на пол, завизжал и принялся кататься по полу, незаметно стараясь подползти ближе к зверьку. Мартышка взмыла на стол Гермиха, оттуда — на размашистые рога лося, укрепленные на стене. Она посматривала на орущего негра и плакала.

— Черт! — серьезно произнес Гермих, подскочив к обезьянке и поглаживая ее по маленькой головке. — Неужели своего признала?

Он мгновенно поправился:

— Я хочу сказать, они, наверное, из одних краев…

— Ага, профессор, точно, из одних! — обрадованно выкрикнул сержант. — Иначе какого рожна ему переплывать ночью ваш пруд с бегемотами и раздвигать прутья в обезьяннике?

Гермих изумленно взглянул на притихшего негра. Тот помалкивал, получив незаметный удар прикладом по ребрам.

— В полночь сработала сигнализация, — пояснил сержант, устало бухнувшись на предложенный зооведом стул, — наряд примчался через минуту.

Он взглянул на задержанного:

— Хорошо, он не успел залезть в клетку. Как бы мы его тогда там искали, в толпе?

— Странно, что он не сбежал, — заметил дотошный Гермих. — Ваш наряд с таким топотом обычно бегает, устраивая моим животным подъем вне расписания. Нарушаете биологический ритм.

Сержант ухмыльнулся.

— Он рад был бы удрать, да не получилось. Нам дружинник подсобил. Здоровый, что твоя гора! На клетке написано: «Яша». Вовремя мы подоспели. Негр просунул руку в клетку, а ваш его схватил и не пускал. Негра мы сразу определили. Он орал во все горло. Ваш успел откусить ему безымянный палец и примеривался к указательному, но мы его оттащили и упрятали в наш обезьянник.

Помолчав, сержант неожиданно сказал:

— Кажется, Яша остался недоволен.

Повернувшись к негру, сержант нахмурился и грозно произнес:

— Надо было тебя оставить… И нам возни меньше.

Негр понял сержанта без перевода, с утроенной скоростью завращал белками и заскулил.

Повернувшись к Гермиху, сержант скучным голосом продолжил:

— Протокол будем составлять. Если негра опознаете, то требуется объяснение, почему он в темное время суток шляется по охраняемой территории. Или у вас с едой плохо и вы обезьян неграми кормите?

Представитель посольства Экваториальной Конги оказался высок ростом и одет в самый дорогой костюм, который можно купить в Москве. Он отличался необыкновенной худобой. Когда дипломат запускал на лицо протокольную улыбку, выглядело это довольно зловеще. Глаза его наполнялись огнем праведного гнева за судьбу соотечественника, попавшего в лапы жестоких русских расистов.

Представитель посольства высокомерным жестом швырнул на стол визитную карточку. Гермих нацепил очки и прочитал вслух:

— «Одиннадцатый секретарь Посольства Экваториальной Конги, господин Моку Убонго Зеке Куку Луан Карпухин».

Члены международного сообщества, набившиеся в комнатку, по-разному отреагировали на появление иссиня-черного, подобного тропической ночи М.У.З.К.Л. Карпухина.

Самым сердечным образом его приветствовал негр, вырванный из лап «авторитета» Яши. Он упал на колени и норовил поцеловать руку посольскому. Тот брезгливо ее выдергивал и старался спрятать за спину.

Милиция поступила по уставу. Двое рядовых преданно пялились на сержанта. Сержант открыл рот, но слов не оказалось из-за отсутствия мыслей. Сержант осторожно захлопнул рот.

Гермих держал в зубах дужку очков, стараясь не расхохотаться.

А вот Ирина громко засмеялась. Винсент присоединился к ней. Негр Карпухин зло взглянул на них:

— Причины вашего смеха мне непонятны. Но если это оскорбление, то хочу порекомендовать всегда и во всем следовать заветам борца за равные права черных и белых Мартина Лютера Кинга.

Оказалось, Гермих читал не только анатомический атлас беспозвоночных. Он уставился в потолок и задумчиво поинтересовался:

— М.Л.Кинг? Тот самый чернокожий лидер, который сказал: «Я хочу быть белому человеку братом, но не шурином»?

Трудно было ожидать от сотрудника Московского зоопарка знания афоризмов великого североамериканского борца за расовое равноправие. Карпухин проглотил комок и недовольно заговорил:

— У меня русская жена. Я взял ее фамилию. Но… займемся делом. Вы насильно удерживаете гражданина моей страны. Мне позвонили в посольство из милиции. У него в кармане найден паспорт, выданный Экваториальной Конгой.

Сержант обрадовался.

— Какого черта ваши граждане бегают по режимной территории? — Сказано было недипломатично, но по существу. — И почему он молчит?

— Он вас не понимает. Он из народа муби. Вы хорошо говорите на языке народа муби?

Сержант отрицательно повертел головой и посмотрел на подчиненных. Те дружно замотали головами. Никто из них не был знаком с языком народа муби, чтобы квалифицированно провести допрос.

Негр Карпухин сурово взглянул на сержанта:

— Я вижу, гражданин моей страны пострадал. Он избит!

— Упаси господи! — Сержанта распирало от эмоций. — Да он на лестнице упал и задел огнетушитель! Такое бывает… Верно, робя?

Вооруженные «робя» с энтузиазмом подтвердили слова сержанта. Такое, натурально, происходит у них в отделении ну чуть не ежедневно! Обычное дело! Стоит уборщице лестницу помыть, так все на ступеньках скользят! Опытный Карпухин понял, что международный скандал раздуть не удастся. И тут ему попала на глаза обезьянка.

Карпухин поменялся в лице. Оно приняло такое же выражение, как и у его оборванца соотечественника. Карпухин хотел что-то произнести, но издал невнятный клекот и взмахнул длинными, словно лыжи, руками.

Успокоившись, негр Карпухин веско заметил:

— Здесь редкий вид обезьяны!

Гермих согласно кивнул, но при этом удивленно поднял брови:

— С каких пор посольства зарубежных стран интересуются приматами? Я вижу, и вы, и ваш подопечный странно реагируете на зверька. Не изволите ли пояснить, что все это значит?

— На него, — Карпухин окончательно взял себя в руки и небрежно кивнул в сторону сидящего на полу беспалого негра, — на него вообще внимания не обращайте. Он сумасшедший.

— Значит, вы психам документы раздаете? — Сержант не скрывал свое беспредельное удивление. Его соратники от нечего делать лузгали семечки.

Карпухин не обратил внимания на замечание сержанта. Он встал и обыденным голосом заявил:

— Зверь редкий, у вас никто с ним обращаться не умеет. Он у вас умрет. Я немедленно забираю его с собой.

Сделав заявление, он подошел к обезьяне, вцепившейся в висящие на стене рога. Та совершила один из своих рекордных прыжков и оказалась на руках Винсента. Тот прижал трясущегося зверька к себе и яростно посмотрел на негра снизу вверх. В воздухе запахло дракой. Милиционеры обрадованно сдвинулись, звякнув наручниками.

— Мне кажется, милейший господин одиннадцатый секретарь Карпухин, вы ошибаетесь. У нас есть вакцина. — Гермих спокойно протер очки и вернул их на нос.

— Вы не осознаете меру ответственности, возлагаемой на себя! — Настойчивость Карпухина становилась назойливой. — Животное может оказаться носителем заразных болезней.

— Тем более мы ее вылечим! Да вы не волнуйтесь, мы уже ее привили, ничего с ней не случится. — Гермих вел международный диспут спокойно и основательно, в стиле учебного семинара для группы отстающих.

— Вам грозит ужасная опасность! — Карпухин начал отчаиваться и пошел напролом. — Этот зверь священный. И если продолжать держать его в клетке, на вас всех падет страшное проклятие!

Сержант моментально вмешался:

— Самое большое проклятие — жить в России! А как жить — уже все равно.

Ирина с уважением посмотрела на сержанта-философа. Не зная трудов Артура Шопенгауэра, тот запросто, чисто интуитивно цитировал его максимы. Наш народ второй раз за последние пять минут наглядно подтверждал звание самого начитанного в мире. Негр Карпухин немного сник, но не сдавался:

— Хорошо. — Он выпятил грудь и стал похожим на натянутый лук. — Являясь представителем посольства Экваториальной Конги, я делаю официальное заявление!

Чувствуя торжественность момента, сержант встал и поправил сползающий ремень. Его подчиненные постарались щелкать семечками тише. Гермих остался сидеть, с безразличием поглядывая на негра Карпухина.

— Зверь, которого вы в самой недопустимой для цивилизованной страны манере удерживаете насильно, находится под защитой законов моего государства!

— Да-а-а? — Удивление Гермиха не имело границ. — И в каком качестве вы ее видите, эту обезьянку?

Карпухин не задумался ни на секунду. Совершенно неожиданно для самого себя, отчаянно используя последний шанс, он выкрикнул:

— В качестве гражданина Экваториальной Конги!

Заявление произвело сногсшибательный эффект. У присутствующих отнялась речь. Очки Гермиха сами собой упали на стол. Карпухин праздновал победу.

— Ми-и-инутчку! — Сержанта унять оказалось не так-то просто. — А где тогда ее документы? Может, у вас и страусы в армии служат? В каких званиях?

— Страусы? — Карпухин нахмурился и отрицательно покачал головой. — Нет, насчет страусов не знаю. Но священные животные у нас приравнены к людям. И паспорт ей немедленно выдадут!

Сержант развивал идею:

— Тогда и мой Полкан должен паспорт получить, а заодно и право голоса не только на прогулках, но и на выборах! Еще неизвестно, как у нас в стране пойдут дела, если звери будут голосовать! Тогда мы по уровню жизни и вашу Конгу обставим! А вообще у нас и так все люди как звери. Но зато волки в лесу живут без регистрации.

Сержант поскучнел и жалобно взглянул на Гермиха. Тот расхаживал по комнате, задумчиво потирая подбородок. Внезапно он повернулся к сержанту:

— Что еще положено иметь иностранцу в нашем славном государстве?

— То есть как «что еще»? — Сержант опешил, но, внезапно улыбнувшись, хлопнул себя по коленкам: — Господин представитель! А визу-то, визу не забудьте! Кто выдал визу орангутангу?

Винсент хотел поправить сержанта, но Ирина дернула его за рукав.

— И объясните заодно, на кой ваши сограждане лезут в обезьянник, как тараканы на печенье?

Карпухин опешил. Сообразив, что Министерство иностранных дел России, несмотря на близкое соседство с зоопарком, визу обезьяне даст не скоро, он обхватил голову руками и рухнул на стул.

Сержант продолжал резвиться:

— Раз визы нет — значит, это дело спецорганов! Предположим, обезьяна заслана со шпионской миссией. И тогда ее необходимо допросить. А потом депортировать. Или обменять…

Ирина с жалостью посмотрела на чернокожего, занесенного судьбой на дикие просторы России, далеко от родины.

После долгих дебатов Карпухин уныло ушел ни с чем, милиция уволокла несостоявшийся ужин Яши, а Ирина и Винсент отправились домой с повеселевшим церкопитекусом.

Обезьяну поселили в комнате Винсента. Ирина благосклонно отнеслась к присутствию в доме существа, едва не ставшего причиной международного инцидента. Мартышка оказалась зверьком ученым. Она ходила в туалет, пользовалась ложкой, вилкой и ножом в нужной последовательности. Мало того, она мыла посуду. Из еды ей пришлись по вкусу соленые огурцы и квашеная капуста. Вечером, перед сном, она смотрела телевизор и отчаянно хохотала, наблюдая заседание Государственной думы.

Однажды утром Ирина обнаружила на кухонном столе элегантный кожаный бумажник с деньгами на общую сумму 500 (пятьсот) долларов США. Винсент спал, оставалась обезьяна. В ответ на прямой вопрос и предъявление бумажника она угукнула и ткнула лапкой в направлении раскрытого окна.

Ирина устало опустилась на стул. Ей в доме не хватало только мартышки с уголовными наклонностями.

Зато стал понятнее интерес чернокожего населения Москвы к ловкому зверьку. Да-а-а, это действительно, настоящий клад!

 

«МИКС-ШОУ»

Очередное мероприятие «Фербагайла», которое Дима Вологда обязал Ольгу посетить, называлось «Микс-шоу». Происхождение названия Ольге не объяснили. Но шоу врезалось в память навсегда.

На него явились новички, которых пригласили «распределители» и «наблюдатели». Среди них оказалось немало личностей, употреблявших «продукт» не первый год. Они выделялись в толпе резкостью движений и лихорадочным блеском глаз.

Попрыгав немного под гимн, выпив по стакану «Хэппи-тоника», стали выслушивать сообщения о новых способах употребления «продукта».

«Продукт» вводили в организм при помощи домашних средств через все доступные отверстия на теле. В нем парили ноги, использовали для гадания, с его помощью боролись с импотенцией.

Гражданин средних лет, потерявший слух на заводе военной химии, пытался реанимировать способность слышать при помощи «Хэппи-тоника», который замораживал в холодильнике, разливая по наперсткам жены. Конусообразные кусочки льда несчастный заталкивал в уши, включал гимн «Фербагайла» и надеялся однажды услышать волшебные звуки. А пока он смотрел на прочих клиентов и прыгал в такт с ними.

Присутствовали здесь и стремительно лысеющие дамы, надеявшиеся вернуть густоту прически, моя голову «Хэппи-тоником».

Объявился народный целитель, притащивший целый ворох рецептов, где главными составляющими заявлены водка, хрен и неизменный «Хэппи-тоник». Он настаивал на поголовном употреблении своих снадобий, предрекая грядущую эпидемию болезни «гриппер». Симптомами недуга предлагалось считать кашель, высокую температуру и обильную сыпь на половых органах. Чудак полагал необходимым в профилактических целях законодательно запретить половые сношения на сквозняке.

Дама в косо сидящем парике и с подергивающейся щекой изготавливала на «Хэппи-тонике», перловке и лесных орехах блинчики, которые прикладывала к различным частям тела, сражаясь за похудение этих самых частей. Несмотря на упорные старания части выпирали, свисали и подрагивали при каждом шаге.

Не имеющим аналога признали способ, предложенный человеком пенсионного возраста с бегающим взглядом и писклявым голосом. Он нашел простейший способ для улучшения успеваемости подростков в возрасте 10–12 лет. Предлагалось вводить «Хэппи-тоник» через задний проход посредством кулинарного шприца. Сам процесс продемонстрировали немедленно. Для этого ветеран использовал выполненную из латекса искусственную заднюю часть человека мужского пола, приобретенную в Интим-шопе. Пенсионер раздавал свой телефон направо и налево, предлагая вести к нему для лечения «симпатичненьких» подростков.

Ольга испуганно поглядывала по сторонам. Но остальных присутствующих, казалось, ничего не смущало. Наоборот, они живо интересовались деталями. Ольгу мутило, она едва сдерживалась.

Ее поражало обилие крепеньких, толстеньких дам, составлявших ядро отряда «наблюдателей». У них явно в больших количествах выработался иммунитет на «продукт». По крайней мере, стройнее их фигуры не стали. Но вели они себя раскованно. Похохатывали, показывали пальцами на безумных клиентов и откровенно крутили у виска.

Ольга узнала от них, что гимн «Фербагайла» сочинен той самой татуированной девицей во время тюремной отсидки, заработанной после провоза огромной партии героина. Неожиданный трюк с гимном помог ей покинуть тюрьму Сан-Квентин гораздо раньше окончания срока пожизненного заключения. Гимн приравняли к примерному поведению.

Ольга пожимала плечами. У нее вертелся в голове один вопрос. Не выдержав, она спросила:

— Почему наш тоник не продают в магазине?

Дамы переглянулись. Они колебались. Что-то их сдерживало. Но ответить пришлось.

— Всему свое время, — сказала самая кругленькая, оглядываясь по сторонам и оттаскивая Ольгу подальше от ушей клиентов. — Пока скажу одно. «Фербагайл» — не для торговли.

Ольга вертела в руках приглашение на «Семинар по психологии обработки клиента» и посматривала по сторонам. Те же толстенькие дамы, те же лица.

С первых слов Димы Вологды, заправляющего семинаром, Ольге стало все ясно.

Нет клиентов. Нет чудесного «Хэппи-тоника». Есть только новые и новые добровольцы, как и Ольга согласившиеся внести в кассу «Фербагайла» от полутора до трех тысяч долларов. И если она, Ольга, сумеет уговорить внести деньги новых волонтеров, то ей достанется приличная часть их взносов.

Ольга задумалась. Может, это лучше, чем бегать по улицам и посещать идиотские «Микс-шоу»?

Она вспомнила бедно одетых людей, с утра выстраивавшихся в очередь у дверей клубных комнат. Они тянулись сюда, прочитав в газетах объявления о вакансиях или услышав от знакомых. У людей в очереди одинаково серые, нездорового цвета лица. Лица людей, давно лишенных витаминов из-за их дороговизны. Седеющие мужчины, прижимающие к себе потертые кожаные папки. Усталые женщины, старающиеся держать форс из последних сил. Сил оставалось мало. Форс мельчал. Их одежда уже не соответствовала моде и светилась потертостями, хотя и была вычищена на совесть. Они терпеливо ожидали своей очереди войти в комнату, разложить перед вербовщиком «Фербагайла» свои дипломы, почетные грамоты и блеснуть остатками знаний иностранного языка.

Бедные люди! Зачем вы здесь? «Фербагайлу» нужны не вы.

Семинар тем временем набирал темп. Изучив рукопожатия, освоив науку честного выражения глаз и открытой, доброжелательной улыбки, перешли к самому главному — к философии.

— Мы никого не обманываем, — улыбаясь, развивал мысль Дима Вологда, — мы используем естественную тягу человека к богатству. Такое желание свойственно всем. Мы даем человеку шанс. Шанс обмануть. Стать богаче, сильнее. Стать независимым!

Семинаристы возбужденно переглядывались. Их ободряло сознание собственного превосходства. Они хотели руководить и направлять.

В голосе Димы прорезались стальные нотки.

— У власти в этой стране просто недостает мужества громко заявить: «Нет равенства! Его никогда не было, нет и не будет! Мы лгали вам!» Думаете, их сметет волна народного негодования? Правильно, не сметет! Народ уже подведен к мысли о возвращении каменного века. Steinzeit грядет! Но еще не наступило время правды для народа… Надо ее чем-то заменить.

Дима выпрямился и резко рубанул в воздухе рукой.

— Мы должны знать все модификации слова «обманывать». Любые варианты! Итак, назовите мне синонимы!

Со всех сторон понеслось:

ДуритьДурачитьМухлеватьТемнитьОбставитьВрать НадуватьОбъегоритьОблапошиватьПлутовать-ФальсифицироватьВтиратьочкиГнатьлипуЗаниматьсяпоказухойНае…тьОбводитьвокругпальцаПудритьмозги ВешатьлапшунаущиИскатьлоховМорочитьОколпачивать ОбъезжатьнавороныхОставитьсносомОбводитьвокруг пальцаНапускатьтумануВтиратьочкиБратьнапушкуРазводить…

Дима внимательно слушал, широко расставив ноги и спрятав руки за спиной. Когда мощный поток слов превратился в еле журчащий ручей, он вмешался:

— Устанете обманывать сами — нанимайте помощников! Нет лжи, которую нельзя придумать за деньги. Запомните: МЫ — «ФЕРБАГАЙЛ»! — Дима сузил глаза и взмахнул руками.

— МЫ — «ФЕРБАГАЙЛ»! — подхватили остальные, инстинктивно повинуясь мановению его рук и подпрыгивая.

— И вбейте себе в голову! — нежно напутствовал семинаристок Дима. — Сегодня Россия, завтра — весь мир!

Ольга затихла в углу. Происходящее нравилось ей все меньше и меньше.

Ольга искала покупателей. Рискнула даже позвонить подругам, но примирение с ними так и не состоялось.

Ирина где-то пропадала вместе с сыном. Таня наотрез отказалась покупать «купорос». Алена приобрела целую коробку, а потом весь вечер выкидывала ее содержимое в мусоропровод, банку за банкой.

Алена оказалась единственным покупателем у Ольги.

В тот момент, когда дома у Ирины телефон надрывался от Ольгиных звонков, она сама и ее сын, крадучись, пробирались вдоль тротуара, стараясь не упустить из виду скачущую по столбам и крышам обезьянку. Предусмотрительно оставив окно приоткрытым, они вышли вечером во двор и поджидали свою подопечную там.

Она не заставила себя долго ждать. Через десять минут выскочила на подоконник, перепрыгнула на соседний балкон и принялась пересчитывать этажи. Выбравшись на улицу, она часто останавливалась и металась в разные стороны. Винсент объяснил маме, что мартышка пока плохо ориентируется в незнакомом городе.

Показалось здание казино «Зеленый урожай». Увитое гирляндами сияющих ламп, с музыкой, орущей из каждой щели, оно походило одновременно на «Титаник», идущий ко дну и на многопрофильный публичный дом.

Ирина отметила для себя своеобразие внешнего облика районного храма азарта, решив в следующий раз прийти сюда с этюдником.

Мартышка спряталась среди ламп и размеренно раскачивалась на провисшем кабеле. Терпения ей было не занимать. Ирина и Винсент заняли позицию на садовой скамейке напротив.

Вдруг у казино остановилась очень длинная машина, за ней еще одна и еще. Пятеро человек выбежали из здания и выстроились у дверей, засунув руки в карманы и за полы пиджаков. Они нервно оглядывались.

Выскочивший из первой машины верзила шустро распахнул дверцу. Из нее появилась очень толстая нога, а за ней — ее владелец, тучный и напряженно отдувающийся джентльмен в белом костюме.

Винсент толкнул маму локтем и возбужденно указал куда-то вниз.

Мартышка кралась вдоль тротуара, маскируясь в вечерних сумерках не хуже опытного бойца антитеррористического подразделения. Подобравшись к машине, она в мгновенье ока запрыгнула в приоткрытое окно и через две секунды покинула машину тем же путем. Теперь она прижимала к себе темный предмет, похожий на маленький портфельчик. Опустившись на четвереньки, зверек скрылся с ним в придорожных кустах.

Ирина все поняла.

Мартышку привезли в Россию «на гастроли». Вот почему обезумело московское чернокожее население! Вот почему так разволновался чернокожий дипломат Экваториальной Конги Карпухин!

Ясно, бежать к толстяку в костюме из простыни бесполезно. В лучшем случае его охрана обрадуется возможности устроить сафари прямо в центре города и перестреляет кучу народа, так и не поймав зверька.

Мама с сыном незаметно удалились. Обезьянка, уставшая от трудов, уже была дома. Она посапывала во сне, свернувшись в пушистый клубок на дне коробки из-под масляных красок. Сумочка лежала на столе. Открыв ее, Ирина нашла не деньги. Бумаги, бумаги… С большим количеством круглых печатей и размашистых уверенных подписей. Ирина смогла понять, что речь идет о собственности на здание казино.

Ирина задумалась.

Российское отделение «Фербагайл» стояло на ушах.

В переносном смысле.

К ним приехал ревизор из багдадской штаб-квартиры. Звали его Симон Шварцнейб.

Симон Шварцнейб оказался молод, высок и долгонос. Он также являлся обладателем стильной белой машины. Он устал и тоскливо посматривал на штат местного отделения «Фербагайл» глазами больного пеликана. Ему ничего здесь не нравилось, а особенно коротконогие толстенькие сотрудницы. Дима Вологда пустил в бой главные резервы. Он вытолкнул вперед Ольгу.

Симон Шварцнейб оживился, оттеснив в сторону Диму, и потащил Ольгу за руку к машине. Та не сопротивлялась. Общество местных дам ей обрыдло окончательно.

— Мы поедем в самый лучший ресторан! Мы будем кататься до утра. — Симон захлебывался от восторга и похлопывал Ольгу по голой коленке. — Я вас лично увезу отсюда. Куда вы хотите? Хотите в Париж? Я часто наезжаю в Париж! Вы не бывали в Париже? Теперь вы узнаете Париж!

Разговорный стиль «Фербагайл» преследовал Ольгу везде. Господин Шварцнейб ее не интересовал. Но оставались вопросы, на которые требовалось срочно получить ответы. Симон оказался разговорчив. Его презрение к российскому отделению хлестало через край.

— У нас «продуктом» приторговывают домохозяйки, мучающиеся от нерегулярной половой жизни, да пенсионеры, страдающие от зверской скуки. А у вас? У вас «Фербагайл» — чуть ли не политическая партия! Или казино, где каждый делает ставки и норовит надуть крупье. «Хэппи-тоник» — лимонад, а не средство для продления жизни и завоевания успеха в жизни. С вами, русскими, все не так.

Ольга молчала.

— Мы уже закрыли не одно представительство «Фербагайл» в России. У вас здесь каждый, купивший пару коробок, мнит себя миллионером. И в этом его убеждают ваши коллеги. Они должны работать продавцами, а не охотниками за головами! Но пока их несчастные жертвы верят в последнюю возможность преуспеть в жизни. Они продают обручальные кольца и влезают в долги.

Симон любил свою машину. Но когда злился, прибавлял скорость. Опомнившись, сбрасывал. Ольга не перебивала.

— Раньше брали по сотне долларов за контракт, теперь — полторы тысячи. Ставки растут, надо брать сразу и помногу. Впоследствии несчастные лезут в петлю или предъявляют претензии центральной штаб-квартире! А мы здесь при чем? Мало того, что вас дрессируют для обмана, так еще изо всех щелей полезли кандидаты в фюреры! Я еще могу понять иеговистов и прочих пятидесятников. Их пастыри обещают вечное блаженство за каждую приведенную к Господу душу. А у вас?

— Действительно, а у нас? — автоматически повторила Ольга.

— Веры уже нет, до каменного века пока далеко, и в остатке мы имеем деньги простаков. — Симон сплюнул в окно. — Странно, но военные особенно доверчивы. Они верят схемам, они верят в честность, у них масса свободного времени в сочетании с полной неустроенностью. Шумные праздники в «Фербагайле» создают иллюзию обретения нового коллектива друзей, а мелкие подачки способствуют закрепощению. Уволенные военные приведут бедствующих коллег, которые угробят выходное пособие, последние деньги семьи, на нашу газировку!

Ольга попросила подвезти ее домой, сославшись на головную боль. Симон не пытался ее отговаривать. Его одолевали собственные заботы. Но на прощанье он очень внимательно взглянул Ольге в глаза.

Прошло два дня. Ольгу пригласил к себе Дима Вологда.

Он вел себя безобразно. Он орал, топал ногами, брызгал слюной.

Из бессвязных выкриков Ольга сумела понять, что «является предателем интересов «Фербагайл» в России».

Оказывается, Симон Шварцнейб, недолго думая, заявил, что доложит в штаб-квартиру о грубейших нарушениях в работе российского «Фербагайла».

Но это еще ничего.

Он сообщил, что руководителем представительства поставит Ольгу, а Диму Вологду «попрет со всех постов». Этого Дима стерпеть не мог. Он разорвал Ольгин контракт и швырнул ей в лицо.

Ольга, которая в последнее время чувствовала себя как замороженная дантистом челюсть, не спорила. Она молча ушла.

Она шла по коридору ДК и слышала ругань из-за приоткрывающихся дверей. Ругань окутывала ее и стелилась за спиной наподобие ядовитого туманного шлейфа.

Дома Ольга потеряла сознание.

— Вы пропустите нас или нет? — Ирина смотрела на охранника и медленно закипала.

Охранник просто светился особой тупостью. Тупая голова с тупо подстриженными волосами, тупо смотрящие глаза, тупые кулаки. Речь оказалась еще тупее.

— Э-э! — произнес он и закатил глаза.

Нервными движениями, путаясь в порвавшейся подкладке хозяйственной сумки, Ирина извлекла вчерашний обезьяний «трофей».

С охранником случилось страшное. Он выкатил глаза, у него отвалилась челюсть, из-под пиджака сам собой вывалился большой черный пистолет. Винсент нагнулся, поднял пистолет и вежливо вернул его ошалевшему здоровяку. Тот проорал невнятно в крошечный микрофон и выпрямился по стойке «смирно», умильно поглядывая на Ирину. Наблюдательный Винсент понял, что сейчас сторожа можно кормить с руки, он готов служить и играть в мячик.

Из дверей казино посыпались и другие охранники, все в аккуратных костюмах, белых сорочках и галстуках. Количество их множилось на глазах. Через полминуты площадка перед игорным заведением стала похожа на место съемки малобюджетного гангстерского боевика. Маму и сына провели внутрь здания.

— Где она? Где? — Навстречу мчался давешний толстяк.

Он сменил белый костюм на серый. Из-за воротника торчала салфетка, в руках поблескивала вилка дорогого столового серебра.

— Я здесь, — обратила на себя его внимание Ирина.

— Сумка где? Сумка! — Толстяк бесновался, пританцовывая вокруг Ирины.

Ирина молча протянула вещь. Царь и бог храма азарта бесцеремонно вытряхнул содержимое на пол. Охранники бросились поднимать рассыпавшееся. Толстяк грубо пинал их ногами, заставляя шустрее собирать бумажки. Когда они были собраны, толстяк их пересчитал и поднял голову. Охрана шарахнулась врассыпную. Стоявший рядом с хозяином не успел отскочить и получил сильнейший удар в челюсть. Слегка пошатнувшись, охранник мрачно почесался и виновато понурил голову. Толстяк опомнился, взглянул на Ирину и поспешно извинился.

— Ко мне! Немедленно ко мне! — Толстяк тянул за собой Ирину и успевал отдавать на ходу разнообразные приказания: — Шампанского. Ящик! — Он заметил Винсента. — И еще мороженое! Все, какое найдете. Тревогу отставить, бойцов отозвать! Проследите, чтобы не «положили» кого лишнего…

Хозяин затащил своих «спасителей» в кабинет. Ирина кратко сообщила, что вместе с сыном, как у них в семье заведено, гуляла вечером перед сном (Винсент при этом сообщении иронически хмыкнул) и нашла сумку под забором.

— Если б не вы, то я уже вечером болтался бы в петле. Без бумаг я — труп холодный!

Произнеся последнее слово, хозяин чиркнул ребром ладони по собственной шее. Ирина вздрогнула. Двусмысленность заявления и жеста пугали ее.

— В ресторан, за мной! — Толстяка била нервная дрожь. — Все меню, сейчас!

Они шли коридорами, оформленными с той безвкусицей, которая называется «евроремонт с национальным декором». Ирина поморщилась и сообщила свое мнение об интерьере толстяку. Тот мгновенно уяснил способности Ирины и тут же дал ей заказ на переоформление. Правда, жестко оговорил сроки. Весь разговор занял несколько минут.

Тут Ирина заметила, что Винсент пропал. Откуда-то справа донесся невнятный шум и испуганные крики. Среди криков выделялось часто повторяемое слово «крокодил». У Ирины все внутри похолодело.

— У вас… У вас здесь нет крокодила? — с надеждой спросила она.

— Есть, милая! — радостно заорал толстяк. — Как не быть? Еще как есть! И не один. Сейчас покажу!

Вдвоем они вбежали в просторный зал.

В центре помещения отсвечивало лилово-зелеными лужами искусственное болото с торчащими из него кустиками. В болотной жиже ползали, тяжело переваливаясь с боку на бок, крокодилы метра полтора-два длиной. Рядом с ними находился Винсент. Он закатал штаны и внимательно заглядывал в пасть самому неприятному чешуйчатому гаду. Затем подобрал щепку и, к вящему удовольствию крокодила, вытащил у него из зубов тягучую волокнистую дрянь. Рептилия радостно захлопала хвостом по воде, поднимая кучу брызг и обливая с головы до ног беспомощно толпившихся на берегу охранников.

Ирина вскрикнула и прислонилась к стене, схватившись за сердце. Винсент услышал голос родительницы и обернулся:

— Кайман, мам! — В его голосе сквозила искренняя радость. — Представляешь? Самый настоящий гладколобый кайман!

Мама отказалась разделить с сыном радость открытия. Она выпрямилась и грозно крикнула:

— Марш на берег! Совсем тронулся?! Людей перепугаешь!

Где-то неподалеку откачивали толстяка. Он громко отдувался, пил холодный боржоми литрами и высасывал валокордин прямо из пузырька.

Винсент нехотя направился к матери, перешагивая через рептилий. Зеленые твари выстроились по двое и направились за ним, как коровы за пастухом. Выбравшись на берег, сын недовольно бросил:

— В чем паника, маман? Был бы нильский крокодил — тогда понятно. А то ведь — кайманчик! Он ведь и кусаться толком не умеет. Так, порвет ногу немножко…

Подвели толстяка. Он с уважением смотрел на Винсента. Юный зоолог ответил мрачным взглядом.

— Вам, дядя, надо о зверях подумать. Они живые. А если их не по правилам содержать, то земноводные передохнут за неделю, и даже деликатесных котлет из них наделать не успеете. Ультрафиолет им нужен. Значит, без кварцевых ламп никак невозможно. Воду надо чистить. Где у вас фильтры гравийные, биологические? И кто, интересно мне знать, додумался крокодилов капустой кормить? Я хочу посмотреть на этого человека и объяснить ему разницу между крокодилом и кроликом!

Толстяк выслушал лекцию, и глаза его налились кровью.

— Где смотритель?! Он мне что обещал? Что ящерицы живые будут и бодрые! Я его сам им скормлю, как кролика!

Судьба крокодильего сторожа осталась покрытой мраком. Ирина вежливо отказалась от обеда и потащила сына домой. Охрана посматривала на них с благодарностью. С Винсентом каждый попрощался за руку, осторожно сжимая его крохотную ладошку своей тяжелой пятерней.

 

«ФЕРБАГАЙЛ»: АФРИКАНСКИЙ ВАРИАНТ

— Здравствуйте! Добрый день! Как поживаете? Как здоровье? Меня зовут Нгомо!

Ирина мрачно выслушала очередного визитера и попыталась захлопнуть дверь. Ей надоели ходоки от африканских племен, представители посольств и зверолюбивых международных организаций. Всем хотелось наложить лапы на обезьянку и защищать ее гражданское право на трехразовое питание.

— К черту, к черту! — Ирина не сдерживалась. Она просто выходила из себя. Ей надоела роль вахтера студенческого общежития.

Черный парнишка толщиной с прутик состроил обиженную гримасу:

— Я — Нгомо! Я сын того, кто хозяин Зизу! Пожалуйста!

Парнишка торопливо вытащил пачку фотографий, наспех сделанных полароидом. На всех была изображена вынужденная квартирантка Ирины. На некоторых присутствовал сам Нгомо, на других — очень тощий старец, завернутый в подобие полосатого савана. Правой рукой он удерживал повисшую на нем обезьянку, а в левой сжимал связку свежих человеческих черепов. Обезьянка улыбалась, черепа скалились. Ирина выронила фото и схватилась за дверной косяк.

— Зизу — тотем нашего племени, — набивая рот Ирининым вареньем и запивая его седьмой чашкой чая, рассказывал Нгомо. — Она имеет свою историю! Она священна!

Винсент недоверчиво прислушивался. Ирина мысленно прошлась нехорошим словом по ближайшим родственникам Нгомо. Она прищемила палец, открывая банку со сливовым джемом. Нгомо уловил это краем глаза и мгновенно опустошил стоявшее перед ним блюдце с консервированной клубникой, освободив место для следующей порции сладкого.

— Мое племя страдало от голода и засухи. Вода ушла, скотина перемерла, начались эпидемии. На девяносто шестой день Великого Ыару, по-вашему — большой засухи, мой отец, Великий Колдун Солнечных Сил, он же Великий Чаади, приказал племени собраться на танцплощадке для туристов и слушать его Великое Слово, Олонну Лмоо.

Ирину начал доставать центрально-африканский фольклор. Он плохо воспринимался в условиях малометражной московской квартиры. Ирина нервно постукивала носком тапочки по ножке кухонного стола, отбивая на его поверхности мелодию «Ай-я-я-яй, убили негра». Нгомо, сын Великого Чаади, моментально сообразил, что злоупотребление прилагательным «великий» грозит перекрыть поток варенья. Он приналег на сливу и торопливо продолжал:

— Слово было сказано. Когда минули две луны, Великий Чаади закончил говорить.

Винсент, сидевший рядом, заерзал на месте. Ирина поняла намек.

— Слушайте, юноша! Если вы намерены пересказать Великое Слово с точностью до буквы, тогда я не замечу, как мой сын успеет подрасти и притащит в дом отвратительную девицу, которую сдуру станет называть женой! Вы этого добиваетесь?

— Клянусь, нет! — Нгомо казался искренним. Он облизал ложку и положил ее в нагрудный карман. Спохватившись, вытащил и аккуратно опустил в пустую чашку.

— По приказу Великого Чаади племя отправилось на опушку акациевой рощи и стало ждать. Люди мучились от голода и жажды. Обещанное отцом Эмканту Фыа Великое Чудо произойти не торопилось. Но когда зашла десятая луна, из леса вышла Зизу. Ее прислал Бог Солонго, Бог Земных и Небесных Радостей.

Нгомо выбрал в вазочке конфету «Ну-ка, отними!» и принялся разворачивать ее, вдумчиво шурша фантиком. Наверное, благодарил Бога Солонго за шоколадную радость. Пауза затянулась.

— И?.. — поторопила Ирина.

Нгомо очнулся от своих мыслей и восторженно продолжил:

— Зизу дала нам все! Зерно, мясо, фрукты, пиво, телевидение!

Брови Ирины удивленно поползли вверх. Нгомо пояснил:

— Раз в семь дней отец забирал ее в город. Пять дней они добирались до нашей столицы на буйволах. Один день Зизу собирала средства на пропитание. Один день тратили на обратный путь на грузовиках с едой и водой.

Винсент и его мама обменялись быстрым взглядом. Однако боги у племени не дураки! Нет чтобы послать приличную погоду! Но тогда людям племени пришлось бы обрабатывать землю и таскать воду. А так несчастные довольствовались тем, что собирала Зизу-Золотая Ручка по карманам страдающих от солнечных ожогов бледнолицых туристов.

— Я увидел фотографию вашего замечательного сына в газете, — пояснил Нгомо, — вместе с Зизу. Узнал телефон, и вот я здесь! Впрочем, я уже давно здесь, в Москве. Учусь в медицинском. Отец, знаете, пожилой человек, вот племя и послало меня учиться. Однажды я сменю папу на посту главврача племени.

Он посерьезнел:

— Я предвижу ваш вопрос. Но я не смогу ответить на него. Я не знаю, как Зизу оказалась в Москве. У нас в стране ее знают даже белые. Такие обезьянки появляются раз в сто лет. Предполагаю, что ее украл кто-то из наших и привез сюда на заработки. Почему сюда, в Москву? У нас в племени живут русские. Они и научили меня языку. Они много рассказывали о богатствах России. Преувеличивали, а жаль.

— Что вы хотите? Отвезти ее домой? — Ирина задала естественный вопрос.

— Домой? Я? — Нгомо удивился. — Нет! У меня сессия! Но если обезьяну не вернуть, племя вымрет.

Спасая крохотную беззащитную зверюшку, Ирина и Винсент не представляли себя в роли спасителей целого африканского племени. Но семейный совет постановил мартышку вернуть. Обчищенные карманы американских и японских туристов сына с мамой не волновали. Не обеднеют!

Способ доставки животного на родину нашли без затруднений.

У Ирины имелся брат Петр, человек уникальный во многих отношениях. В нем все удивляло: лицо, голос, желудок.

Работал он летчиком-испытателем.

Небо с детства не давало Петру покоя. Ясно, почему он оказался зачисленным в одно из летных училищ, пестующих наших асов гражданской авиации. В училище он не замедлил проявить себя в самых причудливых качествах: распивал бутылку водки, восседая на фюзеляже тренировочного биплана, пилотируемого пьяным до изумления приятелем; сочинил скандальную драму в стихах «Первым делом мы испортим самолеты! Ну а девушек? А девушек — потом!» и лично руководил постановкой названной драмы в День авиации; исчез на три дня с учебных сборов и вернулся в лагерь на парашюте, сиганув с высоты один километр через люк подозрительно раскачивавшегося в небесной выси патрульного вертолета областной автоинспекции. Условия сговора между ним и работниками милиции остались покрыты тайной.

Но ему все прощалось. Трудно сказать, за что именно. Наверное, имел место синдром «сына Сталина, Василия». Их общий с Ириной папа, ныне покойный, испытывал большие самолеты. Его знала вся страна.

О них, папе и сыне, писали газеты. В газетах мелькали фотографии, где пожилой и молодой в одной кабине за штурвалами. Молодой слегка склонил голову к пожилому, а тот, казалось, дает ему ценные инструктивные указания относительно глиссады, иммельмана или двойного восходящего разворота с полубочкой. На самом деле младший такие съемки терпеть не мог и отчаянно матерился, вгоняя в краску неопытных фотокорреспонденток. Корреспондентки плакали и прижимали к глазам крохотные платочки. Петр смягчался и успокаивал их, стараясь при этом не наделать глупостей и обойтись без детей.

Петр никогда не сходил с тропы подвигов и проверки возможностей собственного организма. На дальнем Севере он оказался единственным авиатором на местном аэродроме, кто согласился лететь к черту на рога, на потрескавшуюся льдину, спасать абсолютно незнакомых ему полярников. Выпив из самолетных крыльев спирт, предназначенный для борьбы с обледенением, Петр вывез людей, едва не ставших продуктовым деликатесом для банды оголодавших белых медведей.

Страсть к зелену вину у Петра яростно боролась со страстью к полетам. Борьба страстей выматывала его настолько, что стала отражаться на психологическом состоянии. А для пилота это — каюк! Но железный организм русского летчика Петра не подводил его и в самых экстремальных ситуациях.

А таких у него в последнее время прибавилось. В связи с окончательной гибелью отечественной авиапромышленности оставшийся в летабельном состоянии парк самолетов бросили на выполнение коммерческих рейсов. За деньги Петр соглашался лететь в самые провальные экспедиции.

Он возил ром и маис повстанцам в Гватемалу, а возвращался с фюзеляжем, изрешеченным пулями величиной с банан. Он доставлял оружие вечно рубящимся между собой арабам, а те в благодарность три месяца морили его жаждой в грязном зиндане, местной тюряге, населенной крысами, фалангами и сбрендившими от жары и бескормицы религиозными фанатиками. Рейсы в Африку для Петра тоже были не в диковинку. Он вывозил людоеда-диктатора в Европу и возвращался обратно с гуманитарной помощью — миллиардами презервативов для вымирающего от засухи населения. В Африке его знали хорошо, и он каждый раз изобретал новый способ изменить внешность, чтобы не быть поджаренным в обществе местных пряностей на ежегодном празднике урожая.

…По трапу очень высокого и большого самолета сбежал некто с самой рыжей бородой, какую себе можно представить. Ирина зажмурилась, досчитала до десяти, открыла глаза и только тогда согласилась признать своего единоутробного братца. Винсент топтался рядом в обнимку со старым школьным рюкзаком, в котором шевелилась Зизу. Она упорно пыталась высунуть мордочку и бросить последний взгляд на страну, в которой ей вряд ли когда еще придется побывать.

— Ай эм э пайлот! Чай нэйм из Питер! — весело орал «Барбаросса» и тискал сестру в железных объятиях. — Андерстэнд мой инглиш? Представляешь, пришлось сдавать экзамен по языку, чтобы получить сертификат для полетов на «Боингах!»

— А ты еще что-нибудь знаешь по-английски? — осторожно осведомилась Ирина.

— Не-а! — жизнерадостно откликнулся Петр. — А на фига? Салют, племянник!

Винсенту досталась порция родственных ласк, от которых у него еще пару дней не проходили синяки.

— Гони сюда лемура. — Петр подхватил рюкзак и по длинной траектории забросил его в отверстый настежь грузовой люк. Зизу жалобно пискнула. — Доставим в наилучшем виде! Экипаж подобрался — во! Орлы! Коршуны! Ястребы своего дела!

Ирине представилась возможность лицезреть «ястребов дела», уныло бредущих гуськом к самолету. «Ястребы» еле передвигали ноги, прятали глаза за темными очками и периодически прикладывались к бутылкам с холодной минералкой. Один из них, тощий и длинный, как чертежный карандаш 3Т, периодически ронял папку с картами. Видно было, как безумно больно ему собирать, поднимать и запихивать обратно в папку проклятые карты. В конце концов, их разнесло ветром по взлетной полосе. Штурман посмотрел вслед листочкам долгим взглядом, лениво плюнул, рассеянно махнул рукой и полез в кабину.

Ирина вздрогнула. Решив, что ошиблась, она с недоверием поинтересовалась:

— Не знала, что ты берешь пассажиров!

Петр безразлично наблюдал, как последний из «ястребов» попытался забраться в люк, поскользнулся и с грохотом скатился по металлическому трапу. Он долго ругался, стоя внизу и раскачиваясь. Из железного брюха гигантского самолета до ушей Ирины долетел утробный смех тех, кто уже сумел преодолеть препятствие и оказался внутри.

Петр ответил так же безразлично, как и наблюдал за упавшим:

— Эти? Это мой экипаж. Второй пилот, штурман, бортинженер… Ты ведь не думаешь, что я управляю реактивной махиной в одиночку?

Он обернулся к обмершей от ужаса сестре и перешел на деловой тон.

— Мы сделаем лишнюю посадку. Решено! И мне еще на вертолете добираться до твоих приятелей в саванне. Гони деньги! Ты принесла?

Ирина протянула пятьсот долларов.

Петр поцокал языком в восхищении.

— Научилась деньги ковать, сестренка! Пять сотен за руконогое!

Ирина похлопала братца по плечу на прощанье:

— За полет платят пассажиры. Я не лечу. Понял?

Петр напряженно задумался. Ему не удалось надолго зафиксировать это состояние. Через секунду он пожал плечами, чмокнул сестру в щеку, потрепал обозлившегося Винсента за щеку и исчез в самолете.

Винсент тихо спросил:

— Мама, дядя Петя алкоголик?

Ирина вздохнула:

— Вроде того, сынок. Он — летчик-испытатель.

Вытянувшись на кровати, Ольга лежала на животе, подперев кулаками подбородок и покачивая ногами. Она бездумно уставилась в телевизор, где известный всей стране богатый комик Хохменко с серьезной миной распространялся об историческом пути России и своих политических взглядах.

«Интересно получается, — лениво размышляла Ольга, — безмозглый фигляр всерьез толкует о национальной идее, а депутаты прямо в Думе ломают бесконечную комедию с бросанием стаканов и элементами сценической драки. Или им местами поменяться?»

Хохменко добрался до эпохи правления Ивана Грозного и скорчил зверскую физиономию, желая подчеркнуть зловещую роль опричнины во внутренней политике тогдашнего правящего режима. Ольга щелкнула кнопкой пульта.

По городской программе шло серьезное обсуждение просмотренного минуту назад сюжета, снятого скрытой камерой. Группа артистов Малого театра решала, имеет ли право Генеральный прокурор страны заниматься онанизмом в служебном туалете. Мнения разделились. Старейшие члены труппы придерживались той точки зрения, что право такое прокурор имеет, пока силы есть. Но молодая актерская смена яростно настаивала на принудительной кастрации лиц, занимающих высшие государственные посты. Требование мотивировалось необходимостью создания рабочей обстановки в верхних эшелонах власти. Плотские искушения не отвлекут оскопленных государственных мужей от забот о судьбе России. К тому же кастрация наглядно подтвердит их готовность принести жертву на алтарь Отечества.

В связи с последним тезисом разгорелась ожесточенная дискуссия: не сделать ли акт публичным? И на какой из московских площадей поставить этот самый алтарь?

Ольга скривила губы, выключила телевизор и швырнула пульт под кровать.

Она перевернулась на спину. В глаза бросились коробки, коробки, коробки… «Хэппи-тоник» занимал все свободное пространство. Выбросить «продукт» Ольга не решалась. Все-таки он стоил денег. Но видеть каждый день гору, которая родила мышь, гору, сложенную из осколков разбитых надежд… Непереносимо! Хотелось скрыться. Телевизор помогал отвлечься, но ненадолго. Ольга со стоном опустила руку и попыталась нашарить пульт под кроватью. Не получилось. Она забросила его слишком далеко.

Мотоцикл? Сергей уехал на несколько дней в командировку. Он торопился, но позвонил из аэропорта и успел передать, что любит ее. Замечательно, конечно, но ключи от гаража мог бы и оставить.

Ольге внезапно пришла в голову простая мысль.

Почему бы не найти другой мотоцикл? Не все ли равно какой? По крайней мере, час-два езды отвлечет ее от воспоминаний о «Фербагайле», Диме Вологде и его капелле кругленьких теток.

…Мотомагазин «M-Цикл» занимал необъятный, уходящий в темноту зал в многоэтажном подземном гараже около памятника «Рабочий и колхозница». Битый час Ольга расхаживала между бесконечными рядами блестящих хромированных металлических монстров. Она устала, но виду не подавала. Около нее собрался весь штат магазина — пятеро огромных бородатых дядек в кожаных жилетках, натянутых прямо на голые волосатые туши, покрытые многоцветными татуировками. Дядьки перекачивали в себя содержимое третьего по счету ящика пива, громко ржали и отчаянно почесывались. Присутствие Ольги их ничуть не смущало. Но относились они к ней с отеческой нежностью: включали двигатели («послушать звучок»), разрешали посидеть на музыкально поскрипывающих кожаных седлах и норовили ласково похлопать толстой ручищей по заднему карману джинсов.

Ольге нравились решительно все мотоциклы. Байкеры трясли головами в знак согласия. О да! У них самые лучшие мотоциклы в Москве! Да что там в Москве! Бери выше! В России! Не стесняйтесь, девушка! Берите любой! Кстати, вы не желаете на уикенд отправиться за город? Будет чудная компания. Большие люди! Большое пиво! И концерт группы «Кроссроудз» с потрясающим солистом.

Ольга поблагодарила за приглашение. Она ищет агрегат подешевле. Просто покататься, развеяться.

Байкеры поскучнели. Сегодня бизнес не задался. Один из них молча ткнул рукой куда-то в сторону, и продавцы сгрудились вокруг четвертого ящика пива. Все восторги жизни для них ничто по сравнению с тем сладостным мгновением, когда с бутылки слетает пробка и из горлышка лезет толстая колбаска белой пены. Пена пузырится и растекается по стенкам бутылки. Байкеры дружно чокались и надолго припадали к горлышкам, закрыв глаза и отдавшись во власть внутренних ощущений. У-ф-ф!

В указанном направлении Ольгу поджидал шмыгающий носом мальчишка с бегающими глазками, похожий на случайно попавшего в город хорька. Он напялил кожаные штаны, которые оказались ему не просто велики, но очень велики. Мальчишка шмыгнул носом в очередной раз, заметил недоверчиво посматривающую на него Ольгу и старательно вытер нос рукавом свисающей с угловатых плеч длинной черной майки с надписью «Гражданская оборона».

— Вам, девушка, мотоцикл нужен? — Голос мальчишки звучал робко и тихо.

— Нужен.

Ольга ответила кратко. А что еще сказать?

— У меня есть, один… Там, во дворе стоит. Посмотрите? — Парнишка глядел так умоляюще, что Ольга смягчилась.

— Веди, показывай, — разрешила она и направилась к выходу. Мальчишка, совсем было отчаявшийся сбыть с рук товар, радостно суетился рядом, то отставая, то опережая покупательницу.

Двор находился минутах в пяти ходьбы от «М-Цикла». Самый темный двор во всей округе. И даже в нем парнишка умудрился выбрать самый темный угол. Но мотоцикл там действительно стоял. И неплохой. С виду.

— «Урал». Отечественная машина, — извиняющимся тоном сообщил мальчишка и зачем-то протер стекло заднего обзора. — Дешево отдам.

Он нервно оглянулся по сторонам. Внезапно его прорвало:

— Сколько скажете — за столько отдам! Побыстрее! Платите и уезжайте, Христа ради!

Ольга пожала плечами. К чему спешка!

— А документы?

— Документы? — Парнишку как будто двинули промеж глаз. — Какие еще документы?

Он взглянул на Ольгу и сообразил:

— Я их вам потом принесу. Приезжайте сюда. Завтра приезжайте. Или через час. Нет, лучше завтра. У вас сколько денег есть?

Никогда Ольга не занималась странными покупками и понятия не имела о стоимости отечественной мототехники. На всякий случай решила поступить осторожно. Нашарила в кармане последние оставшиеся после «Фербагайла» сто долларов и молча протянула их мальчишке. Тот вцепился в бумажку, и сотня исчезла в карманах необъятных кожаных штанов.

Он завел «Урал», бросил Ольге ключи, протянул снятый с руля потертый шлем. И мгновенно исчез.

Ольга недоуменно хмыкнула, подивившись дешевизне производимых в родной стране мотоциклов. Она уселась на сиденье и примерилась к новому для себя мотоциклу. Для создания хорошего настроения сойдет. Ольга совершила круг по двору, едва не врезавшись в скамейку с пенсионерками. Бабки повскакали, прихватив подложенные под себя залатанные плюшевые подушечки. Двигатель немного покашливал, но в целом претензий к машине не имелось. Под нестройный вой пенсионерок, проклинавших ее на все лады, Ольга выкатила на проспект Мира и понеслась по направлению к Ярославскому шоссе, на Лосиный остров. Там можно покататься.

Чудесное местечко Лосиный остров! Если представители природоохранных контор не успели вас поймать и выставить оттуда сразу, то через час это сделать труднее. Там можно потеряться. Там природа.

Ольга уже полчаса носилась по проселочным дорогам, где асфальта мало, зато щебенка летит из-под колес. Заехав в лес, Ольга затормозила. Она едва не задохнулась от запаха хвои. Недавно прошел небольшой дождик и травка покрылась миллионами капель. Каждая капелька ловила свой собственный солнечный луч и отражала его точно в глаза Ольги. Или так чудится? На миг ей показалось, что она потеряла зрение.

Ее оглушил многоголосый птичий хор, прославлявший жизнь, звавший радоваться каждому ее мгновению. Особенно старались соловьи, выдавая совершенно невообразимые трели для русоволосой дивы, заглянувшей в уголок природы, еще сохранившийся возле Москвы стараниями людей.

Ольга сидела на мотоцикле, расставив ноги. Каблуки упирались в дорожный гравий. Она сощурилась и увидела промелькнувшую впереди тень. И тут же широко раскрыла глаза. Из леса выбежала лиса, замерла, взмахнула рыжим с подпалиной хвостом и исчезла в зарослях. Ольга засмеялась, сама не зная чему. И внезапно поняла.

Нет больше «Фербагайла»! Нет больше ничего, что заставит ее ненавидеть мир. Она счастлива. Она любима. Любит ли она сама? Стоит подумать. Но тогда, в гараже, с Сергеем… Никогда в жизни не испытывала она такого восторга от единения с мужчиной. Правда, для любви одного этого недостаточно… Она подумает. А без подруг она вполне сумеет обойтись! Почему они отказываются ее понимать?

Ольга надвинула шлем и завела двигатель. Тот уступил с четвертой попытки. Ничего себе тренировочка!

Джип появился минут через пятнадцать. Приземистый, отливавший черным, он распластался по дороге, оскалился металлической решеткой и двигался почти бесшумно. Или двигатель «Урала» так отчаянно грохотал, что Ольга не замечала подкравшуюся сзади мощную машину, пока та не толкнула заднее крыло мотоцикла?

Ольга резко качнулась вперед и оглянулась. Что за…? Почему она не дает покоя шикарным тачкам? Ольга прибавила ходу, пытаясь уйти по проселку, но джип не отставал. Он держался точно на расстоянии метра-полутора от нее. Ни больше. Ни меньше.

Мороз пробежал по спине. Прогулка, начавшаяся так прекрасно, грозила окончиться чем-то совершенно мерзким. Ольга мчалась не разбирая дороги. Пробившись сквозь заросли, едва не свернув себе шею, она скатилась в овраг. К счастью, тяжелый мотоцикл не съехал, а скорее соскользнул по склону, удерживаемый опавшими сучьями, горой прошлогодней листвы и вывернутыми с корнем мелкими кустиками. Неимоверным усилием Ольга удержала равновесие и устремилась по дну оврага. Оглянувшись, она с отчаянием убедилась, что джип уверенно спустился следом.

В нем засело что-то от динозавра, приземистого, переполненного безмозглой силой пресмыкающегося, которого природа снабдила инстинктом удовольствия от погони за добычей. Динозавр сладострастно оттягивал миг финального прыжка, чтобы растянуть кайф.

Овраг закончился. Мотоцикл вырвался на широкую поляну. Справа тянулась неширокая асфальтовая дорога, а чуть дальше, на опушке, между осинами, просматривался крохотный въезд. От асфальтовой дороги к нему шла заросшая колея.

Не раздумывая ни секунды, Ольга бросила мотоцикл в чащу.

Джип решил, что с него достаточно беготни по кочкам. Многосильный двигатель взревел. Так, наверное, вопили в ночной темноте каменного века ящеры, растопырив толстые костяные пластины.

Страх, бившийся в Ольге, возрос стократно. Теперь он разрывал ее изнутри. Она едва удержала равновесие. Но у нее тоже есть инстинкты! И самый главный из них — жажда жизни. Прибавив скорость, она влетела в лес.

Ржавый металлический столбик вынырнул перед «Уралом» из ниоткуда. Мотоцикл врезался в столбик на полном ходу. Ольга покинула сиденье и, перекувыркнувшись в воздухе три или четыре раза, с шумом приземлилась прямо в диком малиннике. За спиной раздался грохот тысячи барабанов и хрустящий звук, похожий на предсмертный хрип. И все стихло.

…Невнятный шорох то возникал, то затихал, но назойливо возвращался вновь. Ольга открыла глаза. Перед ней встал на задние лапки крохотный хомячок. Он вертел головкой, разглядывая Ольгу. Маленький жирный комочек, покрытый коричневым мехом, вполне реальный. Да и вряд ли на том свете есть хомяки. Их место на земле. Они должны развлекать детей.

У Ольги жил хомячок, когда она была совсем маленькой. Он обитал в большой варежке. Каждое утро она прощалась с ним, уходя в школу. Вернувшись, Ольга бросалась к нему, обегая папу и маму, ревновавших ее к маленькому грызуну. Но как-то хомячок простудился и заболел. Он подолгу лежал в углу и отказывался от вкусных семечек. Однажды в среду маленькая Ольга его не нашла. Она принесла маме пустую варежку. Мама сказала, что хомячок соскучился по родным в лесу и ушел их проведать. Мама говорила, глотая слезы.

И сейчас у Ольги потекли слезы. От боли.

Внезапно хомячок насторожился, завертел головой и в один миг пропал, как будто его и не было.

Ольга услышала вдалеке шум двигателя. Где-то ехала машина. Осторожно приподняв голову, Ольга увидела, что лежит в самом центре смятого куста, ее джинсы порвались в тысяче мест, от майки остались рукава, один ботинок пропал, второй едва держался на ноге. На руках и ногах живого места нет. Покрытые причудливой сеткой царапин, они из-за многочисленных синяков отливали замечательными оттенками лилового.

Ольга напряглась и сделала попытку выползти из временно приютившего ее кустарника.

Первая попытка сдвинуться с места далась с трудом. Впрочем, и остальные закончились с тем же результатом. Упираясь локтями и коленками, она преодолевала сантиметр за сантиметром. Левую ногу пронзила острая боль, и Ольга, не сдерживаясь, громко застонала. Когда вокруг стало светлее, она тяжело подняла голову.

Сквозь скомканные, грязные волосы, прилипшие ко лбу и закрывшие обзор, просматривалось темное пятно. Ольга уронила голову на руки. Через минуту она подняла ее еще раз, попытавшись отодвинуть рукой русые пучки.

Ее глазам предстала гора скомканного железа, при жизни откликавшаяся на имя «джип». Сквозь ветровое стекло прошла толстая металлическая труба. На трубу была нанизана голова неизвестного гражданина, наверное, водителя джипа. Точнее, бывшего водителя. В его толстой шее размещался широкий осколок стекла. По осколку ручейком струилась кровь, беззвучно капавшая куда-то внутрь металлической могилы. Из приоткрытой и смятой, как папиросная бумага, задней дверцы вывалился второй член экипажа. Он уткнулся головой в землю. Трава вокруг головы густо пропиталась темной кровью и стала похожа на коровью лепешку. В правом виске бывшего человека торчал вороненый металлический стержень. Другой конец стержня выходил из левого виска.

Мотоцикла нигде не было видно.

Ольга лежала некоторое время не шевелясь. Хотелось уснуть и не просыпаться. Но что-то не давало ей покоя. Оно постепенно приближалось, пробуксовывая и позванивая.

«Оно» оказалась автомашиной марки «Запорожец». Автомобильчик попытался пробиться к месту аварии, но затем водитель сообразил, что лучше оставаться на асфальте.

Хлопнули дверцы, и к Ольге направились две фигуры. Они расплывались, как в тумане, но постепенно приняли очертания двух старичков. Он и она. Оба морщинисты, суетливы и говорливы. Шарахнувшись от мертвого дуэта в джипе, они кинулись к пошевелившейся Ольге.

— Боже мой, боже мой! — причитала старушка. — Убилась девчонка! Насмерть убилась! А красивая-то какая!

— Заткнись, кликуша, — простым и трезвым замечанием прекратил лишние разговоры старичок. — Не видишь разве? Шевелится! Значит, живая. Ты за ней пригляди, а я к покойникам сбегаю.

Старушка заботливо приподняла голову Ольги и подложила под нее снятую с себя теплую кофту. Ольга автоматически отметила, что люди в возрасте кутаются даже в жару.

— Ты хоть слово-то скажи? Живая аль нет?

— Вроде да. — Ольга ответила, чтобы успокоить пожилую женщину. Окончательной уверенности в голосе не чувствовалось. Как могла, объяснила, что произошло.

— Эй, дед! А ну давай сюда! Ее в больницу везти надо! Беги сюда!

Старичок моментально подбежал к Ольге. Осмотрев и ощупав ее ноги и руки, он определил:

— Переломов, кажется, нет… Но помяло изрядно. Давай-ка, мать, потянем ее в машину. Да не руками, не руками! Так мы ей кости переломаем. Сейчас я за брезентом сбегаю.

Удивительный народ, находящийся на грани полного вымирания, эти подмосковные огородники! В их крохотных и разваливающихся на ходу машинах всегда найдется трос, инструмент, отвертки, паяльная лампа, поллитровка, совковая лопата или, как сейчас, брезент. Его аккуратно расстелили на земле. Затем, с величайшими предосторожностями, перетащили на него Ольгу. Старички очень старались, но их слабые руки в любом случае не перенесли бы высокую и довольно увесистую Ольгу. Напрягаясь изо всех сил, они поволокли ее через кусты и кучи осыпавшегося лапника.

Ольга прикусила язык, старясь не взвыть от боли и не напугать старичков, посланных ей небом. Правда, непонятно, за какие заслуги. Но явно не за то, что она воспитала добрую и отзывчивую дочь…

С такими мыслями Ольга разместилась в маленькой машинке. Для нее откинули переднее сиденье. Спину и бока обложили старой ветошью и придавили корзинами с морковью, листьями салата, кинзой и петрушкой.

— Ты, мать, здесь побудь, а я на один миг. — Старичок пропал в чаще.

— Эй, ты чего задумал, старый пень? — Старушка высказалась больше для порядка. Она занялась Ольгой, продолжая заботливо обкладывать ее тряпочками, газетками и потертыми одеялами. — И как это тебя, красу ненаглядную, угораздило одну-то ездить? Не надо, не говори! Ты глаза закрой и не думай ни о чем. Пей чай. Остался в термосе. Вот. Глоточками, понемножку…

Старик объявился довольно быстро. Он открыл багажник и шустро утрамбовал туда дюжину предметов. Устроившись впереди и заводя двигатель, хозяйственно обронил:

— Им уже не нужно. Ни радио, ни инструменты, ни все остальное…

Когда отъехали метров на пятьдесят, позади громыхнуло. К небу поднялся высокий столб пламени.

— Что это?! А, дед? — Сидящая рядом с Ольгой старушка завертела головой, став похожей на хомячка.

Старичок сосредоточенно вел машину. Когда выехали на МКАД, он сухо заметил:

— Когда я в Индии работал сварщиком на строительстве металлургического завода, похороны ихние видел. Индусы покойников не закапывают, а прилюдно сжигают на костре. — Старичок помолчал, перестраиваясь в средний ряд. Затем добавил: — Правильный обычай.

В больнице Ольгу разместили по-царски. Старичок с загадочным выражением лица сообщил, что он «теперь при деньгах», и потребовал для нее лучшую палату. Пока Ольгу мыли, мазали антисептиками, считали ушибы и порезы, старички успели позвонить ее подругам. Телефоны дала Ольга после минутного колебания.

Воссоединение произошло примерно через час. Ольга лежала в своей палате перебинтованная, заклеенная лентами лейкопластыря и разглядывала потолок глазами мученицы первых лет христианства. Под глазами зависла интересная темнота, добавившая томности выражению лица. Рядом обосновались старички, которым, по их словам, «все одно делать нечего». Они занимались тем, что ласково уговаривали объевшуюся Ольгу еще немного «подкрепиться». Таня, Ирина и Алена ввалились с шумом. Палата немедленно огласилась слезливым ревом четырех молодых женских глоток. К ним было присоединилась и старушка-спасительница, но супруг шустро уволок ее за дверь.

Слезы плавно перешли в истерику. Всех, как обычно, вылечила Таня.

— Молчать, бабы! — гаркнула она, взмахнув рукой и задев прикроватную тумбочку.

Таблетки, лежавшие на столике и раскатившиеся по полу, собирали всей компанией. Кроме Ольги, разумеется, которая счастливыми глазами смотрела на вновь обретенных подруг.

— Кровавые раны никак не обеляют тебя в наших глазах! — Таня обвиняюще указала на Ольгу пальцем.

— Танечка, может, не надо? Ей больно! — Алена сидела рядом с Ольгой и поправляла ей подушку. Ольга вытирала Алене слезы. Ирина делала набросок трогательной сцены, периодически роняя карандаш и хлюпая носом. От такой махровой сентиментальщины Таня взвилась:

— Пусть расскажет, где она пропадала! В подробностях! Это раз! — Таня нацепила очки, извлекла блокнот и сверилась с записями. — Во-вторых, пусть точно назовет женскую болезнь, загнавшую ее на мотоцикл!

— А в-третьих, — с порога крикнула возникшая в дверях Эмма, — пусть всем расскажет, как превратила наш дом в склад химического оружия! Привет, ма!

Эмма подошла ближе, задрав нос. Но не выдержала, заревела тоненьким голоском и упала маме на раненую грудь.

Палата снова наполнилась ревом. Эмма рыдала, трясясь на скорчившейся маме, Алена плакала, прислонившись к подушке, Ирина пускала слезу, не выпуская карандаша и альбома.

Таня крепилась, но, увидев вакханалию слез, не выдержала и заревела, присоединившись к подругам.

Решение наказать «Фербагайл» родилось само собой, часом позже. Подружки обсуждали детали, закусывая зеленью, оставленной добрыми старичками. Те уехали, наказав Ольге «вести себя хорошо», чем вызвали легкий приступ истерического смеха у Эммы, от которой, но настоянию Ольги, скрыли факт катания мамы на мотоцикле.

— …и тогда я говорю дрожащему от страха засранцу за штурвалом: «Или ты посадишь свою стрекозу прямо на площадь посреди деревни, или я пишу рапорт!» И знаешь, что он ответил? «Лучше раздать свой скелет на сувениры аборигенам, чем обратно в цепкие объятия Родины!» Ха-ха-ха!

Ирина поджала губы. Брат Петр имел весьма специфическое чувство юмора. Но он вернулся из Африки и его отчет о доставке мартышки Зизу необходимо выслушать. Винсент убежал в зоопарк разнимать опоссумов, подравшихся из-за безумно красивой самки.

— Как ее встретило осиротевшее племя? — Интерес Ирины был неподделен. Подобные истории случаются не каждый день.

— Сироты высыпали из своих шалашей и поначалу приняли наш вертолет за летучую закусочную. — Брат задумчиво помешивал ложечкой чай, издавая мелодичный звон. — Как только туземцы подступились к нам, собираясь освежевать тупыми ножами, я извлек чертову мартышку из мешка, поднял повыше и тряхнул в воздухе. Ха! Все как один повалились на колени и заорали! В такие минуты чувствуешь себя великим! Это круче, чем обучать полетам самую навороченную телку!

«Опять он за старое!» — с досадой подумала Ирина.

Год назад Петр по собственной глупости согласился провести тренировочные полеты с новичками. Досталась ему женская группа.

— Где тот идиот, который доверил ему женщин?! — неистово орал руководитель полетов, старательно отвлекая внимание от собственной персоны.

Поздно. Брат взмыл в воздух.

Он провел всего пять занятий. На шестом к нему подошла одна из его учениц и слезно благодарила за мужественное поведение в безвыходной ситуации. И надо ж такому случиться, что рядом оказалась другая курсантка. Она заинтересовалась деталями. Выяснилось следующее.

Во время полета брат заявил неопытной ученице, что двигатели заклинило и вряд ли они теперь вернутся на землю живыми. Но оставшееся время можно потратить с толком, напоследок совокупившись прямо за штурвалом.

А ведь уломал, подлец! И так хорошо получилось, что он вдохновился полученным удовольствием и сумел вернуть самолет на базу, приложив неимоверные усилия. Да еще взял обязательство с ученицы ничего никому не говорить. Опасается, дескать, что прав на полеты лишат, если об аварийной ситуации узнают.

Курсантка, внимательно выслушавшая рассказ товарки, внезапно устроила дикий скандал.

Оказывается, братец умудрился аналогичный трюк проделать и с ней! При дальнейшем разбирательстве выяснилось, что имеются еще минимум две жертвы его летных умений и мужских качеств.

От полетов Петра отстранили, но долго еще к нему тянулись с вопросами коллеги. Всех интересовала техника исполнения. На земле, в кабине, ни у кого не получалось! Брат объяснял удачу экстремальными условиями и перепадами давления, когда там, где не нужно, сужается, а там, где надо, — наоборот.

— …Тут выходит колдун, старый хиппи — длинный, тощий, в выцветших синих джинсах и весь увешанный амулетами, веревочками, косточками… — Брат увлеченно пересказывал пережитое в Африке. — Махнул он, значит, рукой, и племя, как один, тут же заткнулось. Зизу прыгает к нему. Он ее гладит по голове и шепчет на ухо. Все довольны! У них, оказывается, припасы заканчивались. А тут подоспел я, Петр, Апостол Небесной Выси! Нам с вертолетчиком большой праздник закатили! С танцами, девочками, дурман-травой и копченым бегемотом. Я и тебе кусочек привез. Там, в морозилке, лежит.

Лучше бы он не говорил. На протяжении всего дальнейшего рассказа Ирина с тихим ужасом поглядывала на холодильник. Ей казалось, что оттуда неожиданно весело замычит гиппопотам, а она будет не готова и потеряет сознание.

— Зизу, оказывается, спер один из местных хулиганов. — Петр мечтательно уставился на фигурку стервятника из черного дерева, стоявшую на столе. — Сел на самолет из-под гуманитарной помощи и собрался махнуть в Штаты, собственный бизнес начать. А самолет этот с московского маршрута был! Так его в Шереметьево и занесло… Хоть бы с нашими посоветовался. Да, забыл сказать! Там наши живут, русские. Десятка два душ.

— Русские? Что они там делают, в джунглях?

— Да то же самое, что и на родине. Ничего. Кто от долгов прячется, кто от алиментов… Построили баню из палисандрового дерева, из обломков самолетов сваяли высокопроизводительный самогонный аппарат. «Банановка» у них — во! Научились солить и квасить местные овощи. Чтоб их не трогали местные, на каждую хижину повесили портрет Пушкина. Знаешь, действует!

Герой-испытатель почесал подбородок.

— Чертова борода! Клей до сих пор не сходит… Кстати, наши соотечественники пытаются склонить к людоедству окрестные племена. Говорят, тогда к ним богатые туристы потянутся… Из любопытства. Но дикари упираются. Говорят, негуманно это, кушать людей, да и вообще как-то не по-человечески…

Брат вытащил из-под стола тяжелую сумку.

— Подарки-презенты! Фор ю, май систер! От благодарного населения Экваториальной Конги и лично от слуги местного религиозного культа. Их колдун классный мужик! Ему лет восемьдесят, а ему маленьких девчонок таскают, чтоб от него понесли, значит… У них почетным считается, если в семье дети от колдуна. Тут еще письмо для их парня, который в Москве живет.

Ирина выпихнула разболтавшегося брата за дверь и бросилась к холодильнику. Вытащив огромный кусок сизой бегемотины, она осторожно выкинула его в мусоропровод. Открыв сумку, обнаружила в ней конверт и некоторое количество предметов непонятного назначения. Решила все оставить до прихода Нгомо. Пусть сам объяснит, что к чему.

На следующее утро подружки навестили в больнице Ольгу. Она окрепла и чувствовала себя хорошо, но врачи удерживали ее на «режиме». На «режиме» решительно настоял спаситель-старичок, прикативший в следующий визит на подержанном, но вполне сносном «Рэйндж-Ровере». Он окружил ее плотной заботой, и Ольга тихо стонала от навязчивого сервиса.

После визита Ирина потащила подруг к себе на консультацию. Около двери топтался Нгомо, будущий колдун с дипломом. Увидев Ирину, он обрадовался ей, как родной. Что тут же продемонстрировал.

Он поклонился в пояс каждой из подруг. А если в московский летний полдень на лестничной клетке вам в пояс кланяется негр, то тут есть над чем задуматься.

— Я хожу на курсы русской народной песни, — развеял сомнения веселый Нгомо. — Вчера мы изучали свадебный обряд. Я играл свата. Руководитель кружка сказал, что у него никогда не было такого ученика.

Замечание заведующего фольклорным кружком на деле звучало двусмысленно, но его решили не обсуждать на лестнице.

Нгомо читал письмо от папы и плакал. Любопытная Таня заглянула ему через плечо. Текст письма, написанного кровью носорога на куске белой птичьей кожи, внешне напоминал стоянку бомжей, перепаханную бульдозером.

Нгомо поднял залитое слезами лицо. Он выглядел так жалко, что чувствительная Алена вздохнула сочувственно.

— Папа болеет. Говорит, что еще лет десять проживет, не больше. Просит учиться быстрее.

Все замолчали. Пауза затягивалась. Нгомо извинился в самых изысканных выражениях и убежал умываться. Таня, узнавшая от Ирины про подарки, нетерпеливо вытащила сумку и бухнула ее на стол. Чего в ней только не было!

Когда Нгомо вернулся в комнату, то прирос к полу от представшего его глазам зрелища.

Ирина натянула на себя длинную красно-зеленую рубаху с огромным желтым солнцем на груди и кружилась по комнате. На ногах у нее красовались тапочки из крокодильей кожи с помпонами из перьев страуса.

Алена укуталась в подобие длинной розовой простыни, а на голову набросила платок с бахромой из хвостов неведомых зверюшек.

Таня не мудрила с одеждой. Она выбрала из кучи предметов на столе большой металлический кружок на медной цепи и собиралась просунуть голову в цепь. Ее остановил истошный крик Нгомо:

— Нет! Нет! Не двигайтесь! Стойте!

Таня раздраженно взглянула на него:

— Что еще? Что случилось?

Нгомо одним прыжком пересек комнату и выхватил амулет из рук Тани. Та невольно вскрикнула, когда цепочка оцарапала ей руку. Нгомо опомнился и в очередной раз рассыпался в извинениях. Но амулет не отдал.

— Особый амулет. Тот, кто наденет его в тот редкий день, когда солнце становится черным, тот получает божественную силу и будет в состоянии узнавать людские судьбы. Он сможет предсказать все! Но в другое время его надевать нельзя. Иначе на владельца падет страшное Куалочу-Мбане, Проклятие Короткого Члена.

Тишина в комнате сгустилась настолько, что ее можно резать ножницами.

Таня побагровела. Она не любила, когда над ней издевались.

— Что еще за проклятие? — вкрадчиво поинтересовалась она.

Подруги узнали тон и на всякий случай подвинулись поближе к ней, чтобы схватить Таню, когда та бросится в драку. Не подозревающий о нависшей над ним ужасной опасности Нгомо разъяснил тоном отличника:

— Специальное проклятие, когда член становится коротким у того, кто амулет надел.

У Тани помутнели глаза, а пальцы инстинктивно шарили по столу. Ирина успела выхватить из-под ее руки топорик для проведения обрядов жертвоприношений. Наточенный, словно бритва, сувенир вполне годился для проведения простых операций на кишечнике.

— Имею вопрос. А как ко мне относится это проклятие? Ты мне объяснишь, колдун чертов?! — Удержавшись от мгновенного убийства, Таня не удержалась от истошного крика.

Ее подруги заинтересованно прислушались. Их увлек хитрый ребус с редким африканским табу.

Нгомо ни на секунду не задумывался:

— Вам-то что! У вас… э-э-э… Словом, на вас лично проклятие не распространяется…

— Спасибо и на том, — иронически отреагировала Ирина. — С женским приветом! А то сидим и думаем, что куда уж у нас короче…

— Не так просто, — развивал мысль противный Нгомо. — Проклятие не касается вас, но напрямую относится ко всем мужчинам, с которыми вы, э-э-э, будете… Вы меня понимаете? Член становится коротким и очень твердым.

— Надолго? — спросила Таня только для того, чтобы что-то спросить.

— Не очень. До конца этой жизни.

И Нгомо поспешил успокоить дам:

— Но в следующей жизни длина восстанавливается!

— Спасибо! — Таня вся трепетала. — Что же получается! Я, например, хочу предсказывать судьбу. Но если надену эту железяку то у моих мужиков укоротится и отвердеет то единственное, ради чего мужики, собственно, нам, бабам, и нужны!

— Но хотя бы отвердеет… — робко заметила Алена и покраснела.

— Благодарю покорно! Ты хочешь трахаться или внимать стуку деревянных яиц?

Нгомо почувствовал, что ему пора собираться, но ему не дали уйти. На стол вывалили содержимое сумки и потребовали комментариев.

Нгомо перебирал знакомые предметы и улыбался:

— Ха! Средство от приступов ревности! От болезни головы и ног… Ритуальные лук и стрелы моего племени… Маски богов Реки и Леса…

Нгомо внезапно запнулся и нахмурился. Он вытащил мешочек из странной пузырчатой кожи и осторожно потянул стягивающую его веревочку. Не залезая внутрь пальцами, он медленно раскрыл его и заглянул внутрь. Там лежал корешок. Волосатый, коричневый корешок длиной сантиметров десять — двенадцать, толстый и с кусочками прилипшей к нему земли.

— Не мучайся, говори! — приказала Таня.

Нгомо очнулся от мыслей.

— Наука называет такой корешок Radix Villermania. Нашел его в наших краях путешественник Карл Виллерман. Назвал своим именем, описал и с курьером отправил в главный лагерь экспедиции. Едва успел перед смертью. Племя тогда ужасно голодало…

Память отважного путешественника почтили молчанием. Нгомо продолжил:

— Племя называет его «корешок Ронго». Кошмарная штучка. Я не знаю, почему отец передал это вам. Но папа знает зачем. Он все знает.

— Лучше расскажи, как это действует и к какому месту это прикладывать. Может, от этого делается длиннее…

Нгомо не понравился игривый тон Тани. Он серьезно сказал:

— Корешок Ронго — средство для оживления мертвецов.

Подруги вздрогнули и схватились за руки.

— И что… действует?

Нгомо мрачно ответил:

— Действует. Я сам видел.

Озарение — штука внезапная. Оно не назначает свиданий. Оно приходит само. К Гане оно явилось именно сейчас. Нгомо хотел встать, но железная рука русской женщины вернула его обратно на место.

— А если корешок на живом человеке испробовать?

Нгомо удивил женщин второй раз за день.

Он троекратно перекрестился.

От страха, наверное:

— Ронго пробуждает спящие жизненные силы. Вы же понимаете, если оживлять мертвого, то к нему возвращаются уснувшие жизненные силы. А если живого, то в нем проснутся те силы, о которых он сам и не подозревает. Его желания, наклонности разные… Но надо исполнить ритуал.

— Вот ты нам и поможешь, — подытожила Таня.

Ирина и Алена переглянулись. Что еще она задумала? Их домашний химик в двух словах объяснила им суть своего плана. Пораженные подруги таращили глаза в изумлении.

Таня не любила терять время попусту:

— Что нам нужно? Вареная кошка? Глаза летучей мыши? Прямая кишка оцелота?

Нгомо весь передернулся от отвращения:

— Тьфу! Гадость! Дикость! Даже мой папа, Великий Чаади…

— К черту папу! То есть, ура-ура, хоп-хоп! А теперь составим список.

Перечисление недостающих компонентов не заняло много времени. Подружки тут же распределили обязанности:

1. Сова живая — 1 (одна) шт. Ирина выпросит ее в зоопарке на ночь с помощью Винсента. Ей же поручили принести акварельные краски.

2. Набор химреактивов. Разумеется, достались Тане. Правда, она поразилась странному набору препаратов, в число которых входил эфедрин. Нгомо извиняющимся тоном сообщил, что в джунглях они обычно используют помет гамадрила, выдержанный в слюне больного белого питона. Но в Москве эту штуку не всегда можно достать. Таня пообещала извлечь эфедрин из зубной пасты.

3. Алене достались два кулинарных рецепта. Нгомо потребовал в точности следовать им. Кушанья нужны для жертвоприношения голодным духам. Алена с первых строк поняла, что первое — кулебяка с капустой, а второе — торт «Наполеон». Она имела слабое представление о гастрономических пристрастиях представителей потусторонних сил, но странный выбор и не менее странное сочетание ее немало удивили.

Напоследок Нгомо сообщил, что обряд должен происходить в полночь. И тут Таня забастовала:

— Пошла она на… вся эта африканская мутота! — Таня в ярости раскидывала стулья. — Факиры недоделанные! Ненавижу дилетантов. Профанация науки!

Но она сама отрезала путь назад. Она поняла это, бросив взгляд на подруг.

Таня недолго колебалась между верностью подругам и верностью кодексу ученого-химика. Подруги важнее.

Шабаш назначили у Тани. Ее квартира пустовала. Близнецы осваивали унаследованную от папы дачу под присмотром могильщика-шекспироведа, с которым подружились навек и нашли массу общих философских тем для обсуждения теплыми летними вечерами.

Сова заухала, завертела головой и взмахнула широченными крыльями. Ирина вяло отмахнулась, но Алена трусливо отошла к двери. Таня занималась привычным делом — злилась:

— Где шаман? Где этот сукин сын колдуна? Я сижу здесь, как последняя дура…

— Дуры, — поправила Ирина и подлила в блюдечко воды для совы. — Не ты одна дура, а все мы дуры. Меня сова достала. Мало того, что я пообещала в зоопарке, что перед сном поймаю для нее живую мышь…

— Живую? — вскрикнула Алена.

— Ага, живую! Меня еще заставили пересчитать чуть ли не все перья у этой птички. Мышь я купила на Рижском рынке. Ну и цены сейчас на мышей! Вы, подруги, и представить не можете. Сову я везла в коробке, а там внутри темно. Бабушке-сове недавно стукнуло шестьдесят. И тут эта пернатая пенсионерка вообразила, что наступила ночь и пора на охоту. К-а-ак ухнет в коробке! Народ из вагона словно ветром сдуло! Милиционера, который потребовал коробку открыть, в палец клюнула. Жаль парня. Он, наверное, теперь стрелять не сможет…

— Бедная ты, бедная, — пожалела Алена. — А у меня все нормально. Кулебяка пышная получилась, да и тортик что надо.

— Ага, духам под хвост! — злорадно откликнулась Таня. — Лучше поинтересуйтесь, как я тряслась, эту наркоту, эфедрин, изготавливая! Из пасты не получилось, пришлось у аптеки спрашивать, напротив здания ФСБ, на Никольской улице. Там мне продали флакон солутана, который местные наркоши прозвали «салютом». Еще уговаривали недорого взять партию кокаина. Страху-то натерпелась! А вони от этого эфедрина! Надеюсь, что соседи не стукнут в органы. А то накроют меня за организацию наркозаводика… Да где, наконец, этот хренов Нгомо?

— Он красится, — сообщила Ирина. — Разложил перед собой журнал «Моя первая татуировка» и, по-моему, пытается скопировать девушку под зонтиком. Обещал скоро появиться. А вот и он… Ой, девочки! Ой!

Было от чего заойкать!

Нгомо предстал перед дамами абсолютно голым, натянув носок красного цвета на причинное место. А сам походил на телеграфный столб, размалеванный ночью компанией обдолбанных панков. Принесенные Ириной краски он израсходовал полностью. Свободного места не осталось. Непонятно как, но ему удалось разукрасить и спину.

Сова, сидевшая под потолком, на кухонном шкафу, приготовилась в очередной раз ухнуть, но увидела Нгомо и в ужасе спрятала голову под крыло. Подружки тоже оцепенели.

— Что, женщины, начнем? — буднично произнес Нгомо, плотоядно поглядывая на Аленину стряпню. — Я приступаю.

Он нудно и немузыкально заголосил и пошел по комнате вприсядку. Танец продолжался минут пять. И подруг постоянно преследовало убеждение, что занятия в русском фольклорном кружке оказали на Нгомо большое влияние. В любом случае элементы барыни в ритуальном танце народа экваториальной Конги в его исполнении присутствовали.

Нгомо прекратил танец внезапно, как и начал.

— Духи голодны, — многозначительно произнес он, давя плечом косяка в сторону кухонного стола. — Духи уже во мне. Духов надо накормить. Духи успокоятся. Сытно перекусив, духи скажут, что сделать с корнем Ронго.

— Прошу к столу, — пролепетала Алена.

Нгомо не заставил себя упрашивать.

Нгомо оказался прав, духи оказались чертовски голодны. Чавканье заставило сову выглянуть из-под крыла и тут же в страхе спрятаться обратно. Нгомо держал в одной руке ломоть кулебяки, в другой кусок «Наполеона», откусывая по очереди от каждого. На его подбородке смешались капуста и сливочный крем. Запасы еды стремительно таяли. Духи наворачивали за обе черные щеки.

— Довольно! — нервно выкрикнула Таня. — Я не дам духам помереть от обжорства. Гони сюда продукты!

Вредная женщина оторвала липкие и длинные пальцы Нгомо от блюда и вытряхнула остатки еды в мойку.

— За дело, лишенец!

Нгомо сообразил, что пиршество духов закончилось. Он утерся рукой и встал.

— Посуду! — Его голос звучал торжественно.

Таня, шепча под нос ругательства, взгромоздила на стол большой тяжелый чугунок, раздобытый на дачном участке при посредстве ученого могильщика.

— Огонь!

Ирина разожгла газовую плиту. Все четыре конфорки.

— Компоненты!

Таня вытряхнула из сумки кучку пакетиков, конвертиков, пузырьков. Отдельно положила мешочек с корнем Ронго.

— А теперь садитесь и смотрите, как работают профессионалы!

Нгомо священнодействовал. Он резал, тер, крошил, перетирал в порошок, смешивал и помешивал. Кухню затопил сложный аромат. Запах будоражил и вызывал нехорошие мысли. Хотелось завыть и немедленно подумать о продолжении рода. Подруги блуждали взглядами по стенам, стараясь не встретиться глазами. Под чугунком бушевало пламя, над чугунком струился зеленоватый дымок, принимающий очертания того, о чем мечтают старые девы душной летней ночью, лежа в одиночестве на низенькой тахте и глядя на луну.

Из котелка поползла серая пена. Нгомо подхватил ее ложкой и сгрузил в кулечек, скрученный из плотной бумаги. Кулечек он сжег над чугунком. Накрыл посудину крышкой, устало прислонился к стене и неожиданно запел:

Нгомо оказался обладателем красивого баритона. В иное время домашний концерт был бы кстати, но не сейчас. Таня приготовилась к скандалу. Нгомо требовательно поднял руку, и Таня смирилась.

Негр допел до конца. Все пять куплетов.

— Извините, — пояснил колдун и сын колдуна, — мы на этом этапе ритуала свою песню поем, национальную, но для вас я подобрал русскую. Кстати, по смыслу обе песни похожи. В нашей тоже про вождя-головореза. Давно это было, но традиция жива… Готово! Как такое, по-вашему, называется?

Ответ Тани краток и точен:

— Галлюциноген.

— Спасибо, тебе, Великий Нгомо! — Алена, прощаясь, долго трясла негру руку в коридоре.

— Да что там! Пустяковое заклинание! — скромничал Нгомо. — Если кому из вас понадобится вырезать аппендицит…

— Нет уж, спасибо! — Никто в мире не заставил бы Ирину лезть под нож сына колдуна.

Подружки вернулись в комнату и устало рухнули на диван. На кухне пованивал порошок, рассыпанный на газетке ровным слоем для просушки. Запах не давал покоя, и подруги беспокойно заерзали. Алена первая подала голос:

— Интересно, а как он действует, Ронго?

Таня вскочила на ноги:

— А вот мы сейчас и проверим! И я знаю на ком!

…Чудо немецкой автопромышленности легковушка «БМВ» надежна в эксплуатации и внешне симпатична. Но это не значит, что ее не надо мыть. Именно помывкой собственного дорогого экипажа и занимался сосед Борисов-который-сверху, с которым Таня находилась в состоянии войны. Боевые действия обострились, перейдя в активную стадию после того, как Таня двинула его по голове пакетом с мусором, предназначенным на выброс. До этого Борисов обозвал ее детей «безотцовщиной». Не отваживаясь на крупные пакости, Борисов гадил по мелочам, отыгрываясь на близнецах. Последний раз он «случайно» опрокинул перед ними банку с автолом. Несчастные Твинз растянулись на тротуаре. Таня, отмывая масло с одежды близнецов, произнесла вслух содержимое всего словаря нецензурных выражений и даже придумала одно новое слово.

Несмотря на поздний час, Борисов торчал во дворе. Вернувшись из деловых поездок по городу, он, прежде чем закатить в гараж, старательно драил бока своей любимицы дорогими импортными средствами. Его и машину, освещенных уличными фонарями, было хорошо видно из окон Таниной квартиры. На крыше машины была аккуратно постелена тряпица. На ней стояла бутылка пива, из которой Борисов иногда отхлебывал и довольно отдувался.

Таня в двух словах объяснила, что делать. Алена, как всегда, не в счет. Во двор спустились Таня и Ирина.

— Гражданин, эй, гражданин! — Ирина задорно помахала рукой. — Не подскажете, который час? Метро еще открыто?

Борисов распрямился. Его глазки сузились и заблестели. Добыча сама перла в руки.

— Метро? Э, куда хватили! Метро давно заперли! А вам куда? Подвезти?

— Не-а, — протянула Ирина поскучневшим голосом. — Тогда я пешком…

— Да куда вы пешком! — засуетился Борисов, поспешно вытирая руки. — Кругом одни бандиты шастают! Может, ко мне заглянете? А поутру и в метро!

— Нет! — отрезала Ирина обиженным голосом. — Вы что себе думаете? Я на шалаву разве похожа?

Борисов тут же переориентировался:

— Давайте подвезу вас! Недорого возьму. Машину протру и…

Пока Ирина беседовала с Борисовым, Таня прокралась к машине, высыпала в бутылку порошок и шмыгнула обратно в подъезд.

— Ладно, — смилостивилась Ирина. — Я еще погуляю и подойду.

— Вы уж не теряйтесь. — Борисов стремительно протянул руку за пивом, торопливо прикончил бутылку и поспешно заработал тряпкой.

Троица уселась на балконе и стала наблюдать.

— Ты много порошка высыпала? — дрожащим шепотом спросила Алена.

— Чайную ложку, не больше, — беззаботно ответила Таня и спохватилась: — Беда! Не спросили у этого ведьмака, сколько идет на порцию. — Подумав, махнула рукой: — А, черт с ним, с Борисовым. Он мне никогда не нравился.

Ждать пришлось недолго.

Внезапно Борисов резко выпрямился и издал горловой звук. Он клокотал на манер испорченного водопроводного крана. Отбросив тряпку, Борисов отчаянно завертел головой, обхватив ее руками. Затем замер на мгновение и внезапно с размаху пнул машину ногой. Затем еще раз.

Борисов взъярился. Он высоко подпрыгнул на месте, издал оглушительный вопль и кругами побежал по двору, сшибая урны и натыкаясь на скамейки. На миг сосед исчез из виду, но тут же появился вновь. В руке он сжимал отрезок увесистой металлической трубы. Приблизившись к машине, Борисов примерился, дико вскрикнул и с оттягом жахнул трубой по ветровому стеклу. Стекло отчаянно взвизгнуло и рассыпалось.

Борисов озверел. Он крутился вокруг машины, методично круша каждый сантиметр поверхности. В окнах зажигался свет, встревоженные люди выходили на балконы. Кто-то громко потребовал «прекратить безобразие». Борисов поднял голову. В его лице, насколько можно рассмотреть, ничего человеческого не осталось. Во дворе стояло, покачиваясь, первобытное, тупое животное. Оно подбежало к дому, выхватило кирпич из декоративной оградки и запустило им в окно на первом этаже.

Звон сотряс округу.

Борисов восторженно завопил. Он на глазах менялся: ссутулился, руки опустились вдоль туловища, походка сделалась ковыляющей. Он выхватил еще один кирпич и повторил опыт. Ему удалось вышибить окно на втором этаже. Результат ему понравился. Борисов удовлетворенно фыркнул и заработал, как пулемет.

Когда кирпичи закончились, Борисов оглянулся, и ему на глаза попалась искореженная машина. Он мгновенно подскочил к ней, открыл багажник и вытащил канистру с бензином. Безумец швырнул ее на землю. Бензин потек под «БМВ». Борисов чиркнул зажигалкой, и судьба несчастной тачки была решена. Полыхнуло аж до четвертого этажа.

Борисов носился вокруг костра. Высыпавшие на улицу жильцы громко возмущались. Кто-то призывал немедленно связать Борисова. Инициативу сочли полезной, но предложили кричавшему самому подать пример. Никто из толпы не вышел. Инициатива заглохла сама собой.

Раздался вой сирен. Во двор влетела пожарная команда, на ходу разворачивая брезентовые рукава. Толпа расступилась. Один Борисов остался на месте. Он стоял, озаряемый пламенем, размахивал руками и что-то невнятно выкрикивал. Пожарные не тратили время зря. Пока одни заливали машину, другие привязывали Борисова к дереву спасательными концами. Пожарные проклинали его почем зря. Он успел искусать четверых. Обозленные работники лестницы и топора в упор расстреляли его струей из брандспойта. Под воздействием холодной воды Борисов успокоился. Точнее, уснул обессиленный.

Спящего погрузили в патрульную машину.

Двор постепенно успокаивался. Больше ничего интересного не ожидалось.

Подруги покинули балкон и вернулись в комнату. Таня настояла, чтобы все остались ночевать у нее.

— Что ни делается, все к лучшему, — мудро проронила она, выдавая Ирине и Алене постельные принадлежности. — Борисов человек богатый, но противный. Он оплатит очистку двора и заодно строительство новой детской площадки. А еще разбитые окна трудящихся…

С улицы донесся звон стекла. Алена и Ирина удивленно вскинули головы.

— Хитер малообеспеченный человек! — Таня улыбнулась. — Как я понимаю, кто-то вышибает собственное, треснувшее год назад, стекло. Ого, еще одно! Количество претензий к Борисову-который-сверху автоматически увеличивается. Не удивлюсь, если утром выяснится, что Борисов спалил не одну машину, а пять… Чудак! Как вообще можно жить с таким внутренним миром? Я всегда считала его немного питекантропом, но не настолько же! Верь после этого людям. Ладно, хватит о плохом. Ирка! Отдай мышь сове — и на боковую. Завтра у нас трудный день, надо отдохнуть. Спокойной ночи, девочки!

Утром, после завтрака, Таня выставила на стол с десяток банок с «Хэппи-тоником», захваченных из Ольгиной квартиры. Подруги уселись вокруг и рассматривали продукт. Банки герметично закрыты. Открыть — значит испортить.

— Это легко, — нашлась Ирина. — Тань, у тебя есть толстая игла?

Таню трясло от шитья, но игла тем не менее отыскалась. Ирина отогнула яркую этикетку, положила банку горизонтально и приставила к ней иголку. Удерживая ее левой рукой, правой она легонько постукивала по игле молотком для отбивания мяса. Игла плавно вошла в мягкий алюминий.

Таня все сообразила и притащила ворох разнокалиберных шприцев. Размешав в воде пару щепоток из порошка корня Ронго, она наполнила раствором шприц и впрыснула содержимое в банку. Крохотное отверстие залили клеем «Момент» и вернули на место этикетку. Банка приняла первоначальный вид.

Аналогичную операцию проделали с десятком банок и посчитали, что этого количества достаточно, чтобы вызвать острый приступ счастья не только у московского «Фербагайла», но и у руководства прочих его представительств в России.

Звонок в «Фербагайл» довершил утренние приготовления. Местное начальство и сам лично Дима Вологда обещали присутствовать на очередном «Микс-шоу» в полном составе и приветствовать трех новых кандидаток в «наблюдатели» (девять тысяч долларов, однако!). Их ждали к 14:00. Времени хватило на то, чтобы Алена заехала к себе домой за видеокамерой и по дороге приобрела запасные кассеты и батареи.

«Микс-шоу», назначенное в одной из комнат Дома культуры казаков Центрального административного округа, достигло своей кульминационной отметки. Уже произнесены многословные поздравления в адрес новых «наблюдателей» и обсуждены детали процесса передачи денег. Дима Вологда радостно потирал руки в предвкушении приличного навара от желания трех идиоток дать обмануть себя и попасться в ловко расставленные сети. Толстенькие дамы «Фербагайла» плотнее сдвинули круг возле Ирины, Алены и Тани, когда последняя недовольно заявила, что сам «продукт» так и не попробовала.

Участники шоу, которых собралось около трех десятков, опомнились и дружно кинулись к столу, на котором выстроились банки с «Хэппи-тоником». Дима пожадничал и выставил всего шесть банок с «продуктом». Пока Алена отвлекала руководство «Фербагайла», Ирина и Таня вертелись около стола, подменяя банку за банкой. Они то решались купить «продукт» и прятали его в сумку, то колебались и вытаскивали его обратно. На стол возвращались другие банки.

Дима с шиком откупорил «Хэппи-тоник», и банки с пенящимся газированным «продуктом» пошли по рукам. Подруги пользовались «чистыми» банками. Они обходили собравшихся и просили продегустировать «продукт» и подробнее рассказать о его свойстве. Не прошло и пяти минут, как присутствующие пригубили «продукт». И тут что-то случилось.

Шоу началось.

Атмосфера в комнате изменилась. Поначалу это не бросалось в глаза. Это было на уровне внутренних ощущений, витало в воздухе. Движения собравшихся стали резче, голоса громче, участились взрывы беспричинного смеха, банки с «Хэппи-тоником» все чаще летели на пол из вспотевших ладоней. Люди искоса посматривали друг на друга. У них дрожали губы и руки, они суетливо перемещались, не задерживаясь на одном месте. Они бросали похотливые взгляды, они думали об одном: «Когда? Когда же начнется?»

А потом Дима Вологда залез на стол и встал во весь свой немалый рост.

— Товарищи! — Его вибрирующий баритон прорезал тишину зала. — Товарищи по «Фербагайлу»! Доколе мы будем нести счастье человечеству и не оставлять себе ровным счетом ничего, кроме жалких бумажек, именуемых деньгами!?

С этими словами Дима вытащил портмоне и вытянул из него всю наличность. С омерзением отшвырнув опустевшее портмоне, он нашарил в кармане зажигалку и подпалил угол пачки зеленоватых бумажек.

Собравшиеся зачарованно впились в огонь глазами стаи пироманьяков. От пачки отделялись обуглившиеся хлопья. Они кругами носились по залу и садились на головы и плечи. Никто не обращал внимания на такую мелочь.

— Так мы поступаем с грязными бумажками! — Дима швырнул обгоревшие остатки денег на стол и яростно растоптал их под громкие возгласы одобрения.

— Даешь свободу для всех! — выкрикнула одна из дам и принялась расстегивать жакет, стеснявший ее по-девичьи оттопыренную грудь. Дама задыхалась. Ее лицо покраснело. Одной рукой она боролась с пуговицами на жакете, другой удерживала около себя невзрачного субъекта, который торопливо приспускал брюки.

Дима обрадованно подхватил:

— Сбросим покровы! Выйдем на свет! К черту «продукт»! Когда я слышу слово «Фербагайл», я хватаюсь за…

И Дима показал, за что он хватается.

Окружающие приняли откровенный жест за команду. Немедля они разделились на пары. Кому пары не хватило, пристраивался третьим. Возражений не поступало. Комната наполнилась всхлипываниями, звуками шлепков по голому телу, шумом возни и стонами самой разной тональности. Одежда летала по комнате, пока ее хозяева энергично овладевали друг другом на полу, на стульях, стоя и на бегу, что трудно. Блестели потом обнаженные женские и мужские тела, давно не знавшие физических упражнений, заплывшие жиром, со свисающими по бокам многочисленными толстыми складками.

Алена, забравшись на стол, снимала происходящее, водя камерой по комнате. Снимая особо гнусные сцены, она закрывала глаза.

Утолив первый приступ полового голода, собрание потянуло на агрессию. Шоу продолжалось. Один из «распределителей», почтительно именуемый Полковником, отвалился в сторону от своей ламы и удовлетворенно замычал. Затем покосился по сторонам. Ему на глаза попался огромный портрет президента «Фербагайла» мадам Марты Ханс. Полковник взревел и вскочил голый во весь рост. Схватив стул, он запустил его в портрет. Его примеру последовали остальные, включая женщин, и в один момент в комнате не осталось ни одного целого стула.

Кто-то додумался поставить видеокассету с гимном «Фербагайла», но под дикие крики, свист и вопли собравшихся гимн грубо выключили, а кассету безжалостно растоптали голыми ногами. Заодно нещадно расколотили об угол стола видеомагнитофон и смахнули на пол телевизор.

Душа просила музыки и танцев. Кое-где по углам снова занялись половой радостью, но основной массе требовалось что-то новенькое. На мгновение в комнате установилась тишина. Забравшиеся на стол подруги разглядывали оргию широко раскрытыми глазами. На них никто не обращал никакого внимания. Их стол превратился в островок безопасности.

Посланцы «Фербагайла» тяжело дышали, скаля зубы. Их волосы растрепались, голые тела собрали грязь с немытого пола. Они часто облизывали раскаленные губы и издавали нечленораздельные звуки. Подобно Борисову-который-сверху, они ссутулились, опуская руки вдоль тела, и поглядывали мутными глазами исподлобья.

Темные стороны души у всех разные, но внешне они проявляются одинаково.

В наступившей тишине первобытное племя услышало донесшийся издалека рокочущий звук, в котором с трудом угадывались отдельные аккорды бессмертного рок-н-ролла «Johnny В.Good».

Племя «Фербагайла» пришло в неистовство. Все запрыгали, заорали. Дима Вологда подал пример. Схватив свою даму за руку, он устремился к двери. Дама тяжело упала отвисшей грудью на пол, но Диму это не остановило. Он пробирался к двери, волоча визгливо вопящую женщину за собой. Остальные устремились следом.

— Девочки, что делать? — Алена передала Ирине вываливающуюся из онемевших от усталости рук камеру.

— За ними, вперед! Посмотрим, чем все закончится. — Таню, как настоящего ученого, волновал результат эксперимента.

Выскочив в коридор, они успели заметить, как вдалеке мелькнул один из голых членов «Фербагайла». Устремившись за ним, подруги подбежали к двери. Таня осторожно потянула ее на себя. На подруг обрушился шквал хорошо отрепетированного и многократно усиленного мощными динамиками рок-н-ролла.

— Камеру давайте! — обернувшись, крикнула Таня. — Здесь такое!

Алена и Ирина просунули головы в приоткрытую дверь.

На сцене прыгали четверо полуголых парней, извлекая из трех гитар и стандартного набора ударных всемирный смысл рок-н-ролла. Увлеченные собой музыканты не обращали внимание на зал. А там в шоке прижались к стенам пятьсот подростков, оцепенело уставившись на беснующийся в центре клубок потных голых тел.

«Фербагайл» оттягивался вовсю. Прыжки и размахивания руками перемежались попытками организовать совместное движение. Когда хоровод надоедал, круг рассыпался и каждый выкладывался в свойственной ему манере.

Со стороны казалось, что на блюде трясется большой кусок вареного мяса с торчащими из него костями.

Но действие зловредного корешка Ронго помаленьку ослабевало. «Наблюдатели» по одному вырывались из толпы и с рыдающими физиономиями устремлялись к дверям, прикрывая руками то, что с любопытством разглядывало подростковое население округи. Вслед им несся развязный свист и улюлюканье. Подростки вошли во вкус и требовали продолжения выступления «крейзанутых».

Вдалеке послышался топот казенной обуви.

— Смываемся, подруги! — Ирина безошибочно узнала стук милицейских ботинок. — Не то и нас заметут за компанию с психами. Стоп мотор, Алена!

Прошло два дня. Эпизод с вторжением банды первобытных на детскую дискотеку в прессе никак не освещался. Понятно, Диме удалось замять происшедшее некоторым количеством зеленых бумажек, которые он не успел сжечь.

— Будьте любезны, пригласите к телефону главного по «Фербагайлу», господина Дмитрия Вологду, — самым сладким голосом пропела в трубку Таня, отмахиваясь от вертевшихся рядом Ирины и Алены.

— Слушаю вас. — Голос на том конце провода мало напоминал вальяжные баритональные раскаты господина Вологды.

— Слушай внимательно. — Таня выдержала зловещую паузу. — Я насчет недавних событий. Не въезжаешь? Напомнить? Танцы под музыку всем трудовым коллективом, девочки… Вспомнил? Молодца! На Киевском вокзале найдешь багажные ячейки. Там есть и твоя. (Таня назвала номер и код.) Забери там конверт. Срочно. Сейчас. Позвоню через два часа. Пошевеливайся, или будет поздно.

С треском хлопнув трубку на место, Таня откинулась в кресле. Ирина и Алена молча захлопали в ладоши.

— Видел фильму? — Пунктуальность Тани могла показаться навязчивой кому угодно, но не Диме.

Его истошный крик разносился на много метров от трубки. Вологда волновался так явно, что мог лопнуть от натуги. У Тани промелькнуло в душе чувство, похожее на жалость. Промелькнуло и исчезло.

— Оригинал кассеты у меня. Я хочу за него двадцать тысяч. Нет, долларов. Будешь ломаться, отправлю эту порнуху вашему Симону Шварц-не-помню-как-его-там. Сколько он заберет тогда у тебя и твоей бабьей команды? Дошло? Завтра утром, в половине одиннадцатого, в проходной телецентра «Останкино». Нет, там! Придете туда, куда прикажу!

— Влип, горемыка. — Единственные слова сочувствия по адресу Димы прозвучали из уст Алены.

Ирина промолчала.

Таня выругалась.

Дима оказался точен. Он силился сохранить лицо, но руки его било крупной дрожью, заметной даже тогда, когда он держал их в карманах. Просмотр сюжета из жизни «Фербагайла» произвел на него сильнейшее впечатление. Он нацепил темные очки, опасаясь быть узнанным.

Таня встала ему навстречу.

Дима все понял.

— Вы, вы… Мы вам доверяли, а вы…

Вологда задыхался от усилий, но правильных слов не нашел. Таня и не настраивалась на душевный разговор.

— Деньги принес? Давай сюда.

— А кассета?

— Увижу деньги — получишь кассету. И без шуток. Заметил ребят в углу?

Действительно, под стендом с объявлениями сгрудилась телегруппа с камерами, штативами и длинными толстыми микрофонами. Таня видела их первый раз в жизни.

— Съемочная группа программы «Дебоши недели». Попытаешься меня надуть — станешь героем этой недели. Думай.

Дима думал недолго. Едва хватило времени сосчитать до двух. Он полез в карман и вытащил толстый конверт. Отогнув край, Вологда продемонстрировал деньги.

— Ладно. Давай. Завтра посчитаю. Эй, сюда!

Как из-под земли выросла Ирина и протянула кассету. Дима жадно вцепился в нее.

— Вы даете гарантии, что других экземпляров нет?

— А то! — мгновенно отреагировала Таня. — Кто из нас будет держать дома самодельное кино про слет сексуальных маньяков? У нас дети!

* * *

Ольга смотрела на пять тысяч, принесенные подругами к ней домой. Ее терзали угрызения совести. Она вспоминала временный разрыв, инициатором которого стала сама. Зачем? Почему нельзя оставаться вместе? Вместе весело и просто. Их маленькая команда сильнее всех, умнее всех. В одиночку человек скоро теряет интерес и к себе самому. Теперь она знает, что делать.

Ольга решительно встала.

— Простите меня… Я никогда не уйду. Умоляю, не бросайте меня.

— Ничего, ничего. — Таня по-матерински похлопывала ее по плечу и поглаживала по голове. — Все пройдет… Себя мы тоже не забыли. Благодаря тебе.

Газеты писали, что «Фербагайл» резко снизил свою активность в России. Одной из причин называли внезапное закрытие крупнейшего отделения в Москве. Неужели Симон Шварц-все-равно-не-помню-как-его-там узнал о вечеринке с раздеванием? И если так, то кто ему сообщил?

— Здравствуй, Оленька, это я. — Голос Сергея звучал утомленно, но радостные интонации в нем преобладали. — Я из Шереметьева. Можно к тебе?

— Можно. Через час. — Ольга бросила взгляд на Эмму, которая сегодня играла роль «Обиженная дочь, всячески демонстрирующая матери свое презрение». Это выражалось хлопаньем дверями, метанием посуды в сушку с расстояния трех метров, зажигании света во всех комнатах при палящем солнце и раскидывании в стороны всего, что можно поднять и швырнуть.

— Эмка, прекрати! — прикрикнула Ольга не очень убедительно.

Эмма бросилась в кресло и подобрала под себя ноги. Бормоча что-то невнятное, она упорно разглядывала узор на ковре.

— Денег не дам! — отрезала Ольга. — Ты когда вернулась вчера домой? Молчишь? Тогда я скажу: в четвертом часу утра!

— Что с того?! — завопила Эмма, вскакивая на ноги. — Я взрослый человек и имею право…

— Ты-то взрослая? — скептически протянула мама. — Ты и сейчас уверена, что чистые носочки появляются из шкафа, котлетки — из сумки, а молоко — из холодильника. Зачем тебе деньги?

— Куплю шлем. Ты же не хочешь однажды получить звонок из морга?

— Да я уж не знаю, что лучше. — Ольга засмеялась. — Ладно, Эмка, покупай себе шлем. Учти, на «Арай» не получишь, но «Ювекс» недорогой купи…

Дочь оторопело уставилась на маму:

— А ты откуда знаешь про шлемы? Тебе кто-то говорил?

— Я газеты читаю. И тебе советую, — попыталась выкрутиться Ольга.

Получилось не очень убедительно. Подозрительность Эммы развеять не удалось. Получая деньги, она внимательно всматривалась маме в лицо. Та старалась сохранить непроницаемое выражение. Но вышла ужасная гримаса. Эмма вздрогнула и поспешила удалиться, сообщив, что приедет около двенадцати ночи. Ольга только махнула рукой.

Сергей ворвался к Ольге, роняя на ходу цветы, коробки, пакеты.

…Через час, лежа в постели и обняв любимую женщину, утомленный взрывом чувств, Сергей выслушал московские новости. Ольга рассказывала мало, в основном о ломе. О «Фербагайле» не было сказано ни слова.

Говорили об Эмме. Недолго. Сергей нашел нужные слова, и Ольга решилась.

…На смотровой площадке около здания МГУ на Воробьевых горах, любимом месте сбора московских байкеров, в поздний час, как всегда, было людно. Группами и поодиночке сновали мотоциклисты, рекой лились пиво и бесконечный байкерский треп. Слева теснились плечистые отечественные «оппозиты», а до церкви и далее — разноцветные японские «пылесосы».

Ольга подъехала сама, Сергей держался чуть позади, в машине. Он подготовил любимой женщине отличный подарок — перед отъездом сдал «Харлей» в руки хорошего мастера. Тот постарался на славу.

Байкеры почтительно расступились, освобождая место для блестевшего сумасшедшим количеством хрома «Харлей Дэвидсона». Высоко задранный руль-рога со свисающими с ручек кожаными кисточками, бак, покрытый изображениями жутких когтистых тварей, кожаные сумки с латунными пряжками. Стиль выдержан строго.

Байкеры подобрались поближе к новенькой. Та неподвижно сидела на мотоцикле. Синие джинсы, тяжелые замшевые мотоботы и черный топик. Между топиком и джинсами белела самая прекрасная женская кожа в городе. На боку, у талии, виднелась причудливая татуировка — тигрица с оскаленной пастью раздвигает траву и готовится прыгнуть.

Новенькая была высока, из-под шлема выбивались длинные русые волосы. Она молчала. Кто-то попытался заговорить, она не ответила. Ее уважительно сторонились.

Откуда им знать, что Ольга просто обмерла от страха!

К счастью, тут ей на глаза попалась Эмма. В компании уже знакомых Ольге байкеров, таскавшихся за дочерью, она приблизилась к «Харлею», держа под мышкой блестящий шлем. «Ювекс», — автоматически отметила про себя Ольга, — послушалась дочь маму».

Эмма восхищенно рассматривала «Харлей». Байкеры вокруг нее одобрительно кивали. И тут Ольга сняла шлем.

По смотровой пронесся дружный вздох. Да-а, ничего не скажешь! Каков байк — такова и хозяйка!

Бедная Эмма! Ее поразила молния? Или ее контузило упавшей луной? Не все ли равно! Фактом остается то, что у нее подкосились ноги, и она уронила новый шлем на асфальт.

— Эмка! — подхватывая ее, заорал самый длинный байкер с большим серебряным крестом на волосатом пузе. — Ты че, в натуре? Перекаталась?

Эмма молча вытянула дрожащую руку:

— Ма… ма…

— Какая еще мама? Тебе водички принести? Ты скажи, я мигом!

Эмма пришла в себя. Голос крови дал себя знать.

— Моя мама. Пустите.

Встреча родственников прошла бурно.

Эмма зарыдала от обилия нахлынувших чувств. Мама на смотровой, под ней «Харлей», на боку татуировки… Черт его знает что!

Примерно так Эмма и выразилась вслух, сквозь всхлипывания.

— Разве я учила тебя так выражаться? — сурово спросила Ольга в тишине. — Или я тебе не мать?

Что тут началось! Дружный рев растроганных семейной сценой байкеров сотряс воздух. И закончилось вполне благополучно. Ольга катала Эмму, дочь катала маму, байкеры орали и прыгали. Затем съездили на Рублевское водохранилище, искупались при луне. На прощанье Ольга получила личное рукопожатие байкерского лидера Пророка, позволившего себе улыбнуться разок по такому случаю.

Сергей неотступно следовал за Ольгой. Она отвезла счастливую и изнемогавшую от впечатлений дочь домой. Та мысленно репетировала рассказ школьным подружкам о своей потрясающей, необыкновенной, неподражаемой маме. Ольга поцеловала ее перед сном, что давно и категорически было запрещено дочерью. Но та слишком устала, чтобы сопротивляться, и мгновенно уснула. Ольга уехала загнать «Харлей» в гараж и осталась у Сергея до утра.

А окрестные палатки на смотровой продали все запасы пива и два раза отряжали машины на оптовый склад.

С остатками «продукта» Ольга поступила старым русским способом.

Следующей ночью она и Эмма вынесли коробки на лестницу.

К утру коробки исчезли.