Фил

Увидев Фила на пороге своей квартиры, Наталья Алексеевна порывисто обняла парня и впустила его в просторную прихожую. Там, на стенах, цвета ванильного мороженного, висело не меньше трех десятков картин размером с ладонь. На них жмурились, точили когти, спали вверх животами и чесали за ухом смешные коты, написанные акварелью. В углу, возле входа, стояла синяя ваза. Филу по пояс. Из нее, гигантским букетом, торчало штук двадцать рыболовных удочек. С леской, поплавками и крючками. Просто так, для красоты. На сосновом паркете лежал коричневый коврик, вырезанный в форме медвежьей шкуры. Два глаза-пуговицы смотрели на гостей с жалобным укором: «Топчите меня! Чего уж!».

По одной этой прихожей можно было понять: здесь живет счастливая семья. По крайней мере, еще до вчерашнего дня она такой была.

— Милый мой, как хорошо, что ты пришел! — Зашептала Настина мама, нервно заправляя за ухо каштановую прядь. — Она в комнате. С утра не выходит. Сидит и молчит.

Фил отчетливо ощутил ее страх. Он походил на тяжелый гладкий камень — казалось, можно протянуть руку и коснуться его холодного бока.

— Не бойтесь. Настя этого не сделает. Слишком сильно вас любит. Просто будьте рядом. Вы ей нужны. Очень.

Откуда к нему пришли эти слова? Простые и правильные — он сразу увидел, как у женщины разгладились морщинки на лбу и дрогнули уголки губ. Фил коснулся ее плеча, и Наталья Алексеевна благодарно накрыла сухой ладонью его руку.

— Спасибо. И почему я раньше не знала, что у Таси есть такой друг? Иди к ней. Поговори.

Комната казалась пустой. Фил едва удержался, чтобы не броситься к окну и не раздвинуть шторы. А вдруг пока он болтал с Натальей Алексеевной, ее дочь шагнула вниз с подоконника? Вчера Филипп еще до конца не верил, но сегодня знал совершенно точно: Настя обязательно попытается довести начатое до конца.

Он аккуратно прикрыл за собой дверь и огляделся. Нет, она была тут. Неподвижно сидела на кровати, подобрав под себя ноги, и смотрела в пустоту. Фил неожиданно понял, что не улавливает ее эмоций. Словно рядом не живая девушка, а лишь пустая оболочка.

— Привет, — Короткое слово далось ему с огромным трудом. Неужели фигурка перестала работать? Или все дело в Насте? Если раньше он черпал слова из находящегося поблизости человека, то сейчас это было бесполезно. Девушку как будто окутывала темная мгла, растворявшая ее всю без остатка.

— Тебе лучше? — Эта фраза стала для него настоящим подвигом, но и она пропала впустую.

Настя продолжала молчать. На ней все еще была вчерашняя красная кофта с капюшоном и голубые джинсы. Похоже, она спала одетой. Ее лицо в тусклом свете, пробивавшемся сквозь плотные шторы, казалось отлитым из полупрозрачного пластика. Веки были приопущены, глазные яблоки не двигались.

Филу стало по-настоящему страшно.

Тогда он достал из-за пазухи теплую фигурку Пса на шнурке и, словно гипнотизер, покачал перед неподвижным лицом Насти.

— Откуда… она… у тебя?

Едва уловимое движение. Чуть заметный намек на радость. Легкий наклон головы.

— Это ее, — Девушка, сфокусировав взгляд на госте, кивнула в сторону постера над кроватью.

Только сейчас Фил обратил внимание, что на стенах небольшой комнаты поблескивали глянцевой поверхностью многочисленные изображения женщины в старорусской одежде. Тяжелое платье со сложным орнаментом, перехваченное широким золотым поясом, богатая накидка с меховым воротником, белая шаль, скрывавшая шею и волосы, поверх круглая шапка, расшитая драгоценными камнями. Там были репродукции картин и икон, кадры из исторических фильмов и фотографии театральных постановок. Строго говоря, со всех изображений смотрели разные женщины: молодые, в возрасте, блондинки, шатенки, красавицы, дурнушки. Но каждая из них была той, главной, которую имела в виду Настя.

Он придвинулся к ближайшей репродукции и прочитал: «В. М. Васнецов. Княгиня Ольга».

Что бы ни значила для хозяйки комнаты эта женщина, она была мостиком, по которому Настя могла вернуться в нормальный мир и, возможно, стать прежней.

— Кто это?

— Первая русская святая. Она жила больше тысячи лет назад. Когда убили ее мужа, князя Игоря, Ольга стала царицей.

Фил с облегчением почувствовал, как оживает сидящая на кровати девушка. Ее словарный запас стремительно заполнял его голову, избавляя от проблем с речью. Черный туман отступил, но не пропал. Он висел уродливым сгустком где-то поблизости. Фил знал: одно неосторожное слово, и мгла вновь окутает Настю.

— Нам про нее на истории рассказывали. Еще в седьмом классе, — Поначалу речь девушки звучала монотонно, точно молитва, но постепенно интонации становились выразительнее, а голос громче. — Ольга была совсем девчонкой, когда ее выдали замуж за князя Игоря. Она ему сына родила — Святослава. И тут ее мужа убили древляне. Это народ такой. Почти дикий. На самом деле, они за дело его убили. Разве можно с людей по два раза дань собирать? Потом древляне подумали-подумали и пошли к Ольге свататься. У них так принято было: если ты мужчину победил — можешь его женщину забрать. Ольга их приняла. Красивая, умная, из знатного рода, правнучка правителя Гостомысла согласилась выслушать убийц мужа. Те сказали, что она должна стать женой их князя Мала.

— А Ольга?

— Согласилась. И предложила их с великими почестями в ее дворец в ладье внести. Словно они полубоги. А сама приказала дружине бросить древлян вместе с ладьей в яму и закопать живьем, — Настины глаза расширились от возбуждения.

— Ничего себе святая! Жестоко. — Фил неприязненно покосился на стену с портретами Ольги.

— Да, жестоко. Но я думаю, по-другому было нельзя. Добрый правитель — плохой правитель. Это я когда про Ольгу читала, поняла. Ведь, то, что хорошо для отдельных людей — плохо для страны. Тем более, империи. Пожалей она древлян, остальные славянские племена тоже бы стали князей убивать. И не было бы сейчас России.

На щеках Насти вспыхнули лихорадочные пятна. Глаза заблестели. Фил, кажется, начинал понимать, почему она училась в гимназии «Новых Рубежей» — ее коньком была история.

— А Ольга, как только с делегацией и войском древлян расправилась, пошла военным походом на их столицу — Искоростеня. Все лето держала ее в кольце — не могла взять. Тогда она предложила жителям заключить мир. Попросила только откуп — по три воробья и одному голубю с каждого двора…

Внезапно Настин голос поблек, лицо подернулось белой дымкой, и Фил увидел, или, скорее, почувствовал, совсем другую девушку…

…Жара. Даже по ночам. Так хочется снять пропахший потом летник и в одной холщевой рубахе войти в воду. По колени, по пояс, а потом оттолкнуться от илистого дна и окунуться целиком в темную прохладу…

Но нельзя. Не сейчас.

— Мы закончили, княже. Прикажи пускать, — В душный шатер вваливается старший дружинник. Большой, точно медведь. Бородатый. Пахнущий дымом и жаренным мясом. Великий воевода Свенельд. Ольга помнит, как боялся его Игорь, как умолкал, когда дружинник брал слово, точно воевода не слуга князю, а строгий отец …

— Тебе нужен мой приказ, Свен?

Его глаза — желтые, в коричневую крапинку — следят за плывущим в полумраке шатра силуэтом. Белый платок падает на медвежью шкуру. Тонкая рука ложиться на плечо, затянутое тяжелой чешуей кольчуги.

— Мне нужна ты, княгиня. Чтобы псом верным тебе служить. У ног твоих греться, — Горячая ладонь пытается удержать ускользающую руку, но теряет ее в темноте.

— Ночь коротка — скоро светает. Выпускай птиц, Свен. Хочу видеть до первых петухов, как запылает этот город.

Опустился полог. Растаяла в его складках тень воеводы. Княгиня сжала в кулаке фигурку маленькой собаки. Как тяжела эта бесконечная игра. Как невыносима жара…

— … Ольга приказала своим дружинникам привязать трут к птичьим хвостам. Ну, знаешь, раньше его вместо спичек использовали, — голос Насти доносился, словно через толщу воды. — Это такие тлеющие тряпочки. Воробьев с голубями выпустили, и они полетели домой — в свои дворы. Тогда засуха стояла, дождя много дней не было, и все соломенные крыши разом вспыхнули. Древлянам пришлось сдаться.

Фил вздрогнул. Что за фокусы? Он только что видел Ольгу. И ее воеводу. Вроде не спал. Как стоял посреди комнаты, так и стоит. Филипп на всякий случай, подцепил носком ноги легкое кресло, дремавшее возле письменного стола, подтащил к себе и сел верхом.

— Значит, у Ольги была фигурка? Она чувствовала, что воевода влюблен в нее и использовала его?

— Не только его. Мне кажется, она с помощью Серебристого Пса вышла замуж за Игоря. Ей же кроме знаменитого прадеда похвастаться нечем было. Ольгин отец паромщиком работал на реке Великой, под Псковом. Мать молнией убило. Говорили, она с волхвами зналась. Когда будущей царице исполнилось тринадцать, она начала переодеваться в мальчика. Чтобы отцу помогать. Однажды ей пришлось переправлять Игоря с его свитой. Он охотился под Псковом…

… Веревка привычно ложиться в руку. Вода набегает на сосновые бревна. Лошади фыркают за спиной и испуганно жмутся к людям. Ничего, милые. Потерпите. До берега совсем близко. Вот она — травяная волна над рекой.

— Что это у нас тут под рубахой? Никак прячешь чего?

Она чувствует, как рука охватывает ее грудь. Резко, до боли, прижимает спиной к богатой ферязи. Вторая ложиться на живот. Князь Игорь. Рыхлый, тонкогубый, с ниточкой темных усов. Будущий правитель. Всю дорогу его желание росло, как пчелиный рой над пасекой. Она знала, что он подойдет, но думала: дотерпит до берега. Не дотерпел.

— Смотрите-ка, девица! — Усмехается Игорь, разворачивая ее к себе. — Что же ты, милая, под мужской одеждой красоту прячешь?

— Чтобы, князь, твою душу не смущать.

Главное не отворачиваться. Смотреть в глаза. Что ты хочешь, князь? Разложить меня прямо здесь, посреди реки? На виду у твоих людей? Рыжеусого дядьки-кормильца Асмуда да пары дружинников, с которыми ты приехал кабана в Псковских лесах погонять? Или утянешь в ближайшие кусты на берегу? Не отводи взгляда, князь. Кто-то ведь смотрит на тебя так, как я сейчас. Может, Олег? Он всю твою подноготную знает. Смеется над тобой. Презирает, заставляя страдать…

— Так ты меня не смущаешь. Лишь бы я тебя не смущал.

Краснеет Игорь. В сторону глядит.

— Нет, князь, нечего мне тебя стесняться. Но проще утопиться прямо здесь, чем пойти с тобой. Выбирай: краткая утеха и позор навек, что изнасиловал правнучку великого Гостомысла, или сватовство честь по чести.

— Вот, значит, как. Правнучка…

Стихли смешки за спиной. Князь разжал руки. Отступил назад. Седлает коней. Уходит.

Вернешься ты, князь. Чувствую, совсем скоро вернешься…

…Фил потряс кудрявой шевелюрой. Да что с ним такое? Он же видит Ольгу, а Настя, вроде, не замечает ничего. Говорит и говорит.

— Настя, — прервал ее Фил. — А как ты узнала про фигурку? Ну, что она у Ольги была?

— Сама не понимаю. Почувствовала, наверное. Ну не могла же обычная девушка дружину, которая князей в упор не видела, заставить враз подчиниться? Я потом я в паре летописей нашла странные фразы. Сначала в Степенной книге. Слушай: «Идеши за Ольгой попятам Пес Серый. Хранил он ее от злого умысла…» Потом у Нестора в «Повести временных лет»: «Собак малая стерегла ее. Глаголела, как с мужами себя весть…». А в Радзивилловской лицевой летописи я даже изображение этого пса нашла. Вот, смотри!

Повернувшись к стене, Настя коснулась пальцами цветной распечатки, приклеенной к обоям кусочками скотча. На ней угадывался корявый рисунок, созданный, казалось, рукой пятилетнего ребенка. Фил с трудом различил женщину в богатой одежде. Рядом два уродца, сгорбившись, смотрят на нее. А Ольга — судя по всему, неумелый художник пытался изобразить именно ее — что-то показывает им, держа на вытянутой руке. Фил пригляделся. Не может быть! В сплетении неловких линий совершенно отчетливо проступал силуэт собаки. Ушастого пса, застывшего с поднятой мордой, словно в ожидании приказа.

— Тогда бумаги не было. Летописцы использовали телячью шкуру. На одну книгу от десяти до тридцати животных уходило — целое стадо. А вместо ручки — гусиное перо и, разведенную с вишневым соком, квасом и медом, ржавчину. В общем, не очень удобно, — Поспешила объяснить Настя. — Поэтому рисунки выходили не так себе.

— Но как ты нашла фигурку?

— Случайно. Я прошлым летом собиралась в Крым на раскопки с юношеским клубом археологов. Мы должны были на Мангупе искать следы Дори — исчезнувшего племени. А потом что-то сорвалось, и вместо Черного моря решили ставить лагерь под Звенигородом. Вроде как там Владислав Польский четыреста лет назад клад зарыл. Неподалеку от Городища. Я в раскопках почти не участвовала. Все больше обеды пацанам готовила. Только один раз решила им помочь. И как нарочно в тот день мы нашли керамический кувшин с серебряными монетами. Такого в Звенигороде уже лет двадцать не случалось. Николай Павлович, руководитель клуба, настоящее представление по этому поводу устроил. Журналистов позвал, археологам из Москвы позвонил — в общем, несколько дней никто вокруг того места ничего не искал. Кроме меня. Даже не знаю, почему я решила рядом копать. Словно кто-то нашептал. Отколупнула лопатой ком земли, смотрю, в нем что-то блестит…

— Выходит, фигурка несколько веков там лежала.

— Наверное. Судя по слою почвы, Серебристый Пес попал туда около 1640-го года. Через семьсот лет после смерти Ольги.

— Ты уверена, что он ей принадлежал?

— Абсолютно! Зуб даю!

Фил улыбнулся. Если девушка готова отдать зуб, значит, он идет на поправку.

— Почему же, ты решила подарить его мне?

— Она попросила. Голосом. В голове. Так бы, дорогой поклонник, не в жизнь не отдала.

— Попросила? Но зачем?

— Затем, что…

Ее глаза внезапно потухли, лицо застыло, губы задрожали. Через пару секунд черная мгла вновь спеленала Настю тугим коконом.

— Настя! Что с тобой? Это как-то связано со вчерашним?

Девушка подтянула к себе подушку и прижала ее к груди, словно щит от причиняющих боль вопросов. Фил, поддавшись порыву, пересел к ней на кровать. Что-то жесткое уперлось ему в ногу. Он, не задумываясь, сунул руку под плюшевое покрывало в желто-коричневую клетку и, преодолев слой ткани, почувствовал холод металла. Очень медленно, не отрывая взгляда от Настиного лица, Фил вытащил на свет увесистый сверток. Осторожно развернул махровое полотенце.

Он никогда не держал в руках огнестрельного оружия, но ему хватило доли секунды, чтобы узнать найденный в кровати девушки предмет.

Пистолет. Тяжелый. Черный. Масляный на ощупь.

Внезапная волна ярости, исходившая от Насти, предупредила Фила об опасности. Он вскочил с кровати и отвел в сторону руку с оружием. Точно обезумевшая кошка, девушка прыгнула на него и вцепилась в рукав пиджака. Повисла, пытаясь добраться до пистолета. Ее дыхание коснулось шеи Фила. Заточенные ногти рассекли кожу на запястье. И в следующую секунду мир аутиста прошил насквозь невыносимо громкий выстрел.

Тарас

Тарас крякнул и почувствовал тяжесть в животе, словно проглотил крупную жабу. Холодную и скользкую. История с Левиным воскресением перестала ему нравиться. В смысле, она и раньше не вызывала приятных чувств, но теперь антипатия достигла критической отметки.

Пора завязывать.

Свой моральный долг он отдал вдове покойного вместе с пятью тысячами евро. Самое время ехать домой. К Хомяку. А то этот кобелина гуляет по часам. Чуть задержался — получай фашист гранату, то есть — полный разгром в квартире. В шестнадцать, ноль, ноль, и ни минутой позже, Тарасу нужно прицепить пса к поводку и идти во двор распугивать местных бультерьеров. Даром, что в чихуахуа по кличке Хомяк весу два кэ-гэ, боевого задора в диванной подушке хватает на свору бездомных собак.

— Спасибо, дорогой товарищ! — Сказал он, протягивая Илье Ивановичу руку, — Я все понял. Поймаю покойника — обязательно объясню, что не хорошо шляться по сети и беспорядок нарушать. Коли помер — лежи спокойно.

Вертушка ответил ему взглядом человека, картине мира которого только что нанесли не совместимое с жизнью увечье. Он встал из-за стола и пожал предложенную руку. Ненадолго задержал ее в своей ладони.

— Вы не верите?

— Во что, любезный?

— В то, что можно воскреснуть в сети?

— Ээээ… Я должен смеяться?

— Знаете, я ведь раньше много думал об этом. Надеялся, что такое может произойти. Наверное, поэтому и занимаюсь сейчас тем, чем занимаюсь.

Он рассеянно попрощался с Тарасом и вернулся к монитору. Видимо, отправился искать новые подтверждения цифровому бессмертию.

Сворачивая на Моховую, Тарас то и дело поглядывал на Навигатор. В уголке его бледно-зеленого экрана мерцал циферблат, отмерявший время до часа X. Осталось пятнадцать минут. Уже четырнадцать. Тарас представлял, как наглая морда бродит кругами по коридору и продумывает план мести, если хозяин не прибудет во время. Оставалось надеяться, что дело обойдется разорванным в клочья рулоном туалетной бумаге или выпотрошенной корзиной грязного белья.

Чих появился в жизни Тараса четыре года назад. Как раз перед разводом. Вика притащила писклявый комок размером с хомячка от кого-то из своих друзей, и с этого момента ее, теперь уже бывший, муж оказался втянутым в жестокую войну за право считаться в доме хозяином. Причем, с самого начала преимущество было не на его стороне. Белая пушистая бестия умело притворялась ангелом, чем вызывала в окружающих маниакальное желание пускать слюни и целовать ее в коричневый нос.

На перекрестке Васильевского спуска и Московской набережной черная коробка старого Шевроле Тахоэ рванула на едва загоревшийся красный свет. Люди как люди, только дорожные пробки их сильно испортили, философски усмехнулся Тарас, заметив отчаянный маневр в зеркало заднего вида. Маму родную переедут, лишь бы пяти минут не ждать. Он снова посмотрел на часы.

Без одиннадцати четыре.

Тарас протяжно вздохнул, и обогнал неторопливый «миник» с юным созданием за рулем. Неугомонная Шевроле, воспользовавшись случаем, последовала за ним. Кто знает, может, у владельца Тахоэ тоже есть дома пес, который, стоит его не выгулять, превращает квартиру в Мамаев курган? Хотя, никакие подвиги террориста не шли в сравнение с привычкой метить спинку широкого ярко-оранжевого дивана — спального места Тараса. Если такое случалось, а случалось оно не реже, чем раз в две недели, то приходилось доставать спальник и устраиваться на полу. Пока из велюровой обивки не выветрится запах мочи.

Спасти диван могла только закрытая на замок дверь комнаты. Но замка-то у двери как раз и не было. Все четыре года Тарас убеждал себя совершить подвиг на благо собственного имущества — врезать нормальную ручку с защелкой, да что-то пока безрезультатно. Подвиг каждый раз откладывался до очередной субботы, а на защиту многострадального велюра вставал потасканный клетчатый шарф. Если привязать один его конец к расхлябанной дверной ручке, а другой — к спинке тяжелого деревянного стула, то появлялся шанс, что хвостатый пакостник сделает свое зловонное дело где-нибудь в другом месте.

Во дворе дома на улице Костикова Тарас был без двух четыре. Он загнал своего зверя в подземный гараж, заглушил мотор и повернулся, чтобы идти к лифту.

— Эй, мужик!

Не дожидаясь вопроса, Тарас потянулся за зажигалкой. Фраза «Эй, мужик!» в подземном гараже обычно имеет продолжение «Закурить не найдется?» Но на этот раз он ошибся.

Кулак, встретивший челюсть Тараса, принадлежал грузному парню, чья мама, очевидно, согрешила с большой обезьяной. Тяжелый лоб, плоский нос и маленькие глазки могли бы подсказать антропологам, где искать исчезнувшее звено в цепочки эволюции.

Тараса отбросило на байк. Оказавшись на широком кожаном сиденье, он попытался наладить контакт с отпрыском гамадрила.

— Я забыл вернуть тебе бабки или увел жену?

— Остряк, мля, — Прокомментировал кто-то из-за спины его реплику.

Нападавших было двое. Оба квадратные, коротко стриженные, одетые в темные пиджаки, из-под которых выглядывали черные рубахи с мелким рисунком. Как ни странно, громилы смотрелись даже стильно, и одновременно походили друг на друга, точно Тра-ля-ля на Тру-ля-ля. Тарас решил, что будет называть первого Тра-ля-ля.

Похоже, разговаривать близнецы-братья не собирались. Тра-ля-ла потянулся к Тарасу, чтобы снять его с сиденья, но тот уже успел подготовиться к продолжению банкета. Он нырнул под руку бандита и оказался у него за спиной. Короткий обмен ударами сравнял счет. Сын большой обезьяны ненадолго выбыл из игры, харкая кровью в углу. Зато ему на смену подоспел Тру-ля-ля.

Тарас с тоской покрутил головой. Бежать он не мог. Нападавшие преграждали ему путь к выходу. Обычно в это время в гараж на своем мерседесе заруливал калмык с третьего этажа. Он держал пару ресторанов на Мясницкой и после четырех заезжал домой отдохнуть. Но на этот раз его автомобиль уже стоял на месте. То есть на помощь надеяться не приходилось.

Короткий удар Тру-ля-ля пришелся в бок. Низкие своды подвала отразили чавкающий звук. Громила удивленно уставился на свою руку. Его квадратный кулак покрывал ровный слой фарша из лопнувшего пакета.

— Это че? — оторопело спросил он.

— Мясо, — Грустно ответил Тарас.

Он глянул на карман и понял, что остался без котлет. Пока Тру-ля-ля размышлял, чье мясо испачкало ему кулак, его или наглого байкера, Тарас зачерпнул горсть фарша и, словно комком снега, запустил в физиономию громилы.

Расчет был прост: пока тот отплевывается, он успеет прорваться к лифту. Однако надежды не оправдались. Красно-коричневый блин, ударив в лоб противника, не смог отвлечь Тру-ля-ля, зато привел его в состояние быка, укушенного в глаз подлым слепнем.

Громила взревел, ринулся к Тарасу, и меньше чем через минуту тот лежал на пыльном полу, пытаясь закрыть голову руками. А Тру-ля-ля с Тра-ля-ля азартно отрабатывали на нем форвардский удар.

— Кончай, Сыч, мы не мочить его пришли. Поучили и ладно. — Услышал Тарас сквозь ровный шум Ниагарского водопада.

— Ладно, мля, пусть живет.

Проходя мимо байка, Сыч пнул мерцающее крыло, а затем коротко ткнул локтем в зеркало. Послышался хруст. Это было хромированное зеркало от Харлея девяносто второго года выпуска. Особый повод для гордости предыдущего владельца мотоцикла.

Тарас застонал. Но на этом показательное выступление близнецов не закончилось. Тру-ля-ля деловито расстегнул ширинку и, довольно кряхтя, помочился на байк.

Перед тем как окончательно уйти в астрал Тарас успел подумать, что сегодня он, как назло, забыл зафиксировать шарфом дверь.