— Ну как ты, дружище? — Беляш приметил Фила в утреннем потоке гимназистов, идущих на уроки, и шагнул навстречу. Протянул руку для пожатия. Дружески хлопнул по плечу.

— Нормально, Павел Александрович! Пива не пил.

— И не смей.

Филу майор нравился. Его чувства совпадали со словами. Спрашивает, как дела — испытывает симпатию, беспокоится о здоровье — жалеет. Хороший дядька. Без двойного дна.

— Ты это осторожнее сегодня. Не балуй! — Неожиданно посоветовал Беляш. — Комиссия из министерства образования приехала. Разбираются, почему у нас дети с собой покончили.

Под портреты Светки и Сахи продолжали нести цветы. Администрация гимназии выделила пять зеленых пластмассовых ведер, и бесформенная груда превратилась в пышные букеты. Под ними рядком стояли стеклянные лампадки со свечками. В школьном вестибюле весел сладкий аромат — смесь запаха роз, гвоздик и лилий.

— Закрыть не могут? — Угадал Фил причину витавшей в воздухе тревоги.

— Да кто его знает. У «Новых рубежей» врагов хватает. Воспользуются случаем — и хана, — Беляш задумчиво потер ладонью гладко выбритую щеку. — Тут вчера еще одна девчушка пыталась с жизнью расстаться. Вены вскрыла. Из десятого «Б». Не слышал?

Конечно, слышал. Даже попробовал рвануть в Москву, в Склифосовского, но Архимед уговорил его идти домой: «Там ты ничем не поможешь. Тебя даже к ней не пустят!» Уже после полуночи Фил, закрывшись в ванной и включив воду, снова говорил по телефону с Натальей Алексеевной. Настя пришла в себя, но добиться от нее объяснений так и не удалось. На вопрос, зачем она это сделала — отвечала молчанием. Через пару дней ее переведут в антикризисное отделение двадцатой больницы. Там работают опытные психологи — может, они сумеют пробить ее оборону.

— Так, что-то краем уха! — Осторожно ответил Фил. — Я же в другой параллели…

Закончить не удалось. Точно струей ледяной воды, его окатило волной удивления. Очень сильного.

— Филипп? Ты говоришь? — Рядом стояла Анна Николаевна Гулько — школьный психолог. Ее глаза над прямоугольниками очков удивленно хлопали редкими ресницами. Раздвоенный кончик носа подергивался. Сейчас она казалась не старше самого Фила. — Но это не возможно! Ты, правда, говоришь?

Ну как он умудрился свалять такого дурака? Надо же было болтать с Беляшом на виду у всей школы! Просто Фил привык, что люди — серые тени на краю его вселенной. Они не видят и не слышат. Почти не существуют. Только это до тех пор, пока он не существует для них. Теперь же все изменилось.

— Что-то не так, Анна Николаевна? — Немедленно вмешался Беляш.

— Да нет, Павел Александрович, все так! — Глаза психолога недовольно сузились, и Фил понял: конец свободе. О независимости аутиста можно забыть. Сначала его будут тестировать, долго выясняя причины излечения, а потом поставят в один ряд с остальными гимназистами. Оно, конечно, справедливо, но неприятно.

От немедленного допроса Фила спас звонок. По коридорам гимназии разнеслись звуки флейты. Она наигрывала мотив песни «Слышу голос из прекрасного далеко». После второго урока зазвучат «Веселые качели», а на третий позовет «Милая моя, солнышко лесное». Репертуар не менялся с младших классов.

— Филипп, на большой перемене у меня. Жду. Или звоню матери.

Он покорно кивнул и поплелся на занятия. Разоблачение оказалось неожиданно быстрым.

Архимед, Ника и Бася после второго урока вызвались его проводить до кабинета психолога.

— Хоть бы пообедать дала! — Бурчал модемер, семеня рядом с Филом.

— На, возьми! — Протянула Ника зеленое яблоко. Глянцевое, словно отлитое из воска. — Не так в животе будет урчать.

— Да что вы суетитесь? — Усмехнулся Архимед, останавливаясь перед дверью с вырезанной из картона рожицей коричневого медвежонка. Наверно, психологу подарил его кто-то из малышей. — Он справится. Слышали, как вчера Беляша сделал? И Гулько сделает. Или дурачком прикинется. Типа, как был аутистом, так и остался, а у Вас, уважаемая психологиня, глюки — меньше надо на ночь Фрейда читать.

Но в небольшой комнате за дверью Фила ждал сюрприз. У Гулько сидела посетительница. Едва он вошел, как женщина повернула заплаканное лицо, и аутист узнал Наталью Алексеевну — маму Насти.

— Филечка, ангел ты мой! — Воскликнула она, вскакивая и обнимая его за печи. — Два раза Настеньку спасал. Мы с мужем, не знаем, как его благодарить.

— Значит, это и вправду он! — Чувства школьного психолога не поддавались расшифровке. Радость? Возбуждение? Азарт? Что бы все это значило? — Садись Филипп. Подожди, пока я с Натальей Алексеевной закончу.

Сколько же раз он бывал в этом кабинете? Не сосчитать. Сначала ходил каждую неделю. Тогда психологом работала полная добродушная Алевтина Евгеньевна. Он рисовал по ее просьбе неизвестных науке зверей и свою семью, а еще лепил человечков из цветной пластики. Это Алевтина Евгеньевна пристрастила Фила к созданию картин-историй из песка. Странно, что с появлением фигурки, его ни разу не тянуло вернуться к своему увлечению.

Полтора года назад она вышла на пенсию. На ее место взяли Гулько. Нет, по крупному счету Анна Николаевна оказалась неплохой теткой. Только… Фил поискал подходящее определение, заглянув в словарный запас кого-то из беседующих рядом женщин. Холодная. Да, точно. Холодная. И себе на уме.

Зато с ее приходом в скромно обставленном кабинете появился пушистый ковер глубокого синего цвета. Два серо-голубых кресла и солидный стол из темного полированного дерева. Наверное, новая обстановка должна была помогать психологической разгрузке учеников. Или самого психолога. За хорошим столом и работается лучше. Филу эти перемены не нравились. Он даже не мог сказать, почему. Звуки стали тише, свет мягче, и одновременно появилось что-то неприятное. Возможно, этим неприятным была хозяйка кабинета. К счастью, она приглашала его к себе не чаще раза в месяц.

— Я не понимаю, почему Вы пришли ко мне только сейчас! — Чеканила Гулько, сидя за своим столом в небесно-голубом кресле на колесиках. Несчастная Наталья Алексеевна, понурив голову, ерзала на жестком стуле посреди маленькой комнаты. Точно подозреваемый на допросе. — Вы разве не знаете, что внутренний мир ребенка в адолесцентный период подвержен фрустрациям? В это время происходит обострение базового нарцисического дефекта личности, и задача родителей — калибровать микропризнаки эмоционального состояния дочери!

— Но… — Попыталась возразить Наталья Алексеевна.

— Девочка дважды пыталась покончить с собой, и в место того, чтобы обратиться ко мне, Вы дождались третьей попытки! Ваше не желание отслеживать сломы возрастной идентичности ребенка может привести к его гибели!

Гулько нависла над столом, сверля взглядом растерянную женщину. Фил мысленно отругал себя за то, что собрался сделать, и не громко кашлянул.

— Анна Николаевна, Вас никто не обвиняет в их смерти.

— Что? — Она удивленно уставилась на аутиста.

— Ни в смерти Саши и Светы, ни в Настиных попытках покончить с собой. — Он встал, небрежно сунул руки в карманы брюк, прислонился спиной к стене. — Вы зря защищаетесь. Я понимаю, лучшая защита — нападение. Чего проще, обрушить на голову человека кучу терминов, вызвать в нем чувство вины… Только зачем это все? На Вас ведь никто не нападает. Наталье Алексеевне нужна помощь. Она за ней пришла. Так помогите! Спасите Настю! Хотя бы попытайтесь.

Стало тихо. Гулько откинулась на спинку кресла и принялась внимательно разглядывать свои ногти. Фил чувствовал, как она колеблется: поставить на место зарвавшегося сопляка или признать его правоту. На горе лежал большой каменный шар и покачивался, раздумывая, с какой стороны скатиться. Ощущения психолога напоминали клубок разноцветной проволоки. В них мелькало и раздражение в адрес аутиста, и беспокойство за свою карьеру, и страх оказаться в ответе за гибель девушки, а еще — стыд. Гулько было стыдно из-за выступления перед раздавленной горем женщиной. Это-то чувство и победило.

— Простите, Наталья Алексеевна. Я погорячилась. — Тихо сказала Анна Николаевна. — Филипп прав, главное сейчас помочь Насте. Вы говорите, ее послезавтра переведут в двадцатую больницу? Там работает мой научный руководитель. Сергей Витальевич Старосельский. Я ему позвоню и объясню ситуацию. Как только вашей дочери станет чуть-чуть лучше, он попробует разговорить девочку.

Женщины еще минут пять уже вполне мирно беседовали о Насте. Гулько давала советы, как уменьшить риск новой попытки самоубийства, Наталья Алексеевна записывала их на сложенном пополам листке, придвинувшись к столу.

— Вы уверены, что Настя не попала в секту? — В третий или четвертый раз уточнила психолог.

— Мне кажется, мы доверяли друг другу. Она бы рассказала, — Вздохнула мать. — Да и девочки из «Вселенной успеха» ничего не знают…

— Откуда? — Сердце Фила гулко заколотилось, словно попав внутрь барабана. С женщиной из «Вселенной успеха» переписывалась Света Анохина. Неужели, то самое совпадение, которое не сумел обнаружить Бася?

— Это психологический центр такой. — Пояснила Наталья Алексеевна. — Настя год назад прошла в нем несколько тренингов, а потом продолжила общаться с его сотрудниками. Ей там очень нравилось. Я звонила им, но они ничего не знают. Страшно переживают за мою девочку. Просили в курсе держать.

— «Вселенная успеха» — известная в Москве компания. Принадлежит Эдгару Новосадову, сильному тренеру, — Задумчиво пояснила Анна Николаевна. При упоминании владельца она испытала странную смесь чувств: вспышку радости, беспокойство и легкую грусть. — Вряд ли он может быть связан с Настиным состоянием.

Разубеждать ее Фил не стал. Сначала нужно самому разобраться. Поэтому согласно кивнул и больше ни о чем не спрашивал. Наталья Алексеевна посидела еще пару минут и ушла. На прощание поцеловала Филиппа в щеку, оставив на ней мокрый след. Женщина беспрерывно плакала.

— Ну, молодой человек, теперь давайте разбираться с Вами! — Сказала Гулько, едва за Настиной матерью закрылась дверь.

Однако разбираться не пришлось. Невидимая флейта сообщила, что пора бежать на физику. Стручок, Иван Михайлович Струков, ждать не будет. И даже аутизм может не спасти.

— Извините. В другой раз, — Обезоруживающе улыбнулся Филипп. — Только Вы пока не разберетесь, никому ничего не говорите. Хорошо? Вам ведь хочется написать кандидатскую про уникальный случай излечения от аутизма? — Он многозначительно покосился на стопку листов на столе Анны Николаевны. Заголовок самого верхнего — «Возможные темы диссертации» — ясно давал понять, что волнует сейчас школьного психолога.

Фил встал, и Гулько испуганно уставилась на него снизу вверх. Кажется, он перегнул с проницательностью. Но, с другой стороны, выиграл немного времени. Ей слишком хочется заполучить аутиста в качестве подопытного кролика, чтобы она стала рисковать его отношением к себе. Шагнув к столу, Фил положил перед Гулько зеленое яблоко, подаренное Никой.

— Что это? — Спросила психолог.

— Взятка, — Ответил Фил, открывая дверь. — За Ваше молчание.

Тарас

Чтобы найти гнездо отца Власа, пришлось попотеть. Без мотоцикла, тосковавшего в подземном гараже в ожидании мойки, Тарас чувствовал себя, как татаро-монгольский кочевник без лошади. Один плюс — есть надежда, что живот от такой жизни опадет, а то совсем распоясался.

Наконец, номер на стене очередной многоэтажки совпал с написанным Вирусом на клочке бумаги. Кажется, прибыли. Если отец Влас — существо из плоти и крови, то существует он здесь.

Нижняя половина двадцатиэтажной «свечки» от фундамента до восьмого этажа, была выкрашена в оранжевый цвет, все остальное — в тона выцветшей фуксии. Балконы этой «мечты футуролога» представляли собой бетонные трубы с круглыми дырками. Они придавали высотке сходство с гигантским термитником. Тарас потянул дверь нужного подъезда. Открыто. Весной люди становятся доверчивее и забывают про домофоны и кодовые замки.

— Кто? — осторожно спросили за металлической дверью, обитой дерматином под коричневого крокодила.

— Пес в манто! — рявкнул Тарас и состроил в глазок злобную рожу. — Совсем охренели? У меня в ванной потоп! Давно потолок не красили?

Замок торопливо лязгнул. Через пару секунд из-за двери выглянула возмущенная физиономия хозяина квартиры.

Тарасу хватило одного взгляда, чтобы узнать его. Глубокая, словно каньон в штате Аризона, вертикальная борозда на лбу, не оставляла шанса на ошибку. Бледно-розовая футболка, обтягивающая тщедушный торс отца Власа, усиливала сходство с креветкой.

— Перепутько?

— Ну.

— Поговорить надо! — не дожидаясь реакции, Тарас навалился на дверь и оказался в грязной прихожей.

— Ты кто такой? Сейчас милицию позову! — боязливо возмутился мужичок, разглядывая небритую физиономию гостя.

— Позовешь-позовешь, Федор Сергеевич. Только сначала расскажешь мне про твои художества в сети. Отец Влас, блин…

Услышав свой виртуальный псевдоним, хозяин квартиры сразу просветлел, выпрямился и даже придал невзрачному лицу значительное выражение.

— А что вы, собственно, хотите узнать?

— Да самую малость. Что значит весь этот цирк?

За спиной сетевого проповедника маячил дверной проем. Он открывал вид на не слишком прибранную, но уютную комнату. На полу вишневый паркет, стены цвета топленого молока, большое окно без занавесок смотрит в утопающий в светло-зеленой листве двор.

— Почему вы называете цирком то, что другие считают чудом? Божественным даром? — пропел он козлиным тенорком.

— Э-э-э, братец, ты меня с кем-то путаешь. Я проповеди не люблю. Меня ими еще теща достала. Давай-ка выкладывай, кому понадобилась эта грандиозная мистификация?

— Вы заблуждаетесь. Это не мистификация, а божественная благодать!

Перепутько, вздернув острый подбородок, часто хлопал красноватыми веками. Взгляда не отводил. Может, и впрямь верил в то, что говорит? Тарас не спеша приподнял его за ворот футболки и прижал к виниловым обоям под кирпичную кладку.

— Слушай, дорогой, у тебя есть ровно минута, чтобы все мне рассказать. Иначе я засуну твою преподобную голову в толчок и нажму на смыв. Время пошло.

Наверное, что-то в лице невыспавшегося Тараса заставило отца Власа поверить: засунет. И нажмет. За таким здоровяком не заржавеет.

— Они обратились месяц назад. У меня раскрученный блог, через него и нашли, — быстро заговорил проповедник, вжимаясь в стену. — Объяснили задачу, скинули тезисы, а дальше я сам.

— Что за задача?

— Поддерживать огонь веры…

— А серьезно?

— Я создаю новое учение о переселении души в интернет. Люди приходят ко мне за объяснениями и получают их. Мы ведь как устроены — нам одного чуда мало. Персты, вложенные в раны, не рождают Бога в душе. Нужны слова… Много слов… И еще нужны уверовавшие. Вера, она, точно грипп — чем больше рядом людей чихает, тем быстрее ты ею заражаешься…

— Кто заказчик? — прервал Тарас поток откровений.

— Не знаю. Он выходит под разными никами.

— А деньжата ты от кого получаешь?

— На карточку капают.

— Как ты находишь новых членов сообщества?

— Некоторые сами приходят, но вообще-то мне периодически список скидывают тех, у кого родственники воскресли. И я отправляю им приглашения.

— А на кой ляд телефон даешь?

— Не знаю, — Вздохнул Перепутько и опустил глаза.

— Дубль два: зачем ты просишь людей тебе звонить? — Тарас легко встряхнул Перепутько.

— Правда, не знаю, — жалобно заскулил он. — Мне говорят — я прошу. С кем они там общаются, понятия не имею.

Прежде чем поверить проповеднику, Тарас потребовал показать ему блог, в котором лже-священник толкал идеи цифрового бессмертия. Правда, ничего сверх того, что уже было рассказано, найти не удалось. Все та же болтовня о «чуде, дарованном Богом» и «возможности сделать то, что не успел». Только количество читателей заставило почесать затылок — восемь тысяч человек. Однако!

— Да, после того, как начал о переселении души в интернет рассказывать, посетителей в два раз больше стало! — похвастался Перепутько, заглядывая в монитор через плечо Тарас. — Боится народ смерти, вот и цепляется за надежду.

— А ты не боишься?

— Чего мне бояться? Я теперь знаю, что воскресну в сети. Какая разница? И так, считайте, живу в интернет, а потом совсем вылезать не буду.

Тарас поморщился. Перепутько, похоже, не врал — искренне верил в продолжение жизни в виде импульсов и мегабайтов. Что в таком разе мы имеем? Блогера с хорошо подвешенным языком и огнем веры в глазах. Плюс неизвестного или группу неизвестных, оплачивающих его треп в сети. Вопрос кому и зачем нужна эта клоунада, по-прежнему, оставался открытым. Да и клоунада ли это? Тарас начинал сомневаться.

На лестничной клетке его застал звонок Лены.

— У меня к тебе просьба. Больше не к кому обратиться. Остальные решат, что я свихнулась. Есть свободные деньги? Через пару месяцев от дам! — Деловито оттарабанила она.

— Много? — Внутри у Тараса звякнул сторожевой колокольчик.

— Три тысячи евро.

— Ты решила Леве памятник из золота отлить?

— Нет, Тарас! Тебе врать не буду. Понимаешь, поддержание контакта с миром мертвых требует много энергии. А она не бесплатная…

— Счет за интернет получила?

— На меня вышли люди, которые помогают родственникам умерших общаться со своими близкими. Они сказали, что если я и дальше хочу переписываться с Левой, должна передать им десять тысяч евро.

— Что за люди? Как они с тобой связывались? — Тарас сдвинул бандану на затылок и встал возле окна, выходившего по двор дома Перепутько.

— Это разработчики программы для контакта с ушедшими. Я позвонила на номер, который отец Влас…, ну, один хороший человек оставил, и мне ответила женщина. Она не представилась. Попросила деньги в почтовый ящик положить. У меня есть неделя на то, чтобы их найти. Так как, дашь?

— Подумаю. Может, лучше кого-нибудь живого себе найдешь? Всяк дешевле выйдет.

— Тарас! — Повысила голос Лена.

— Шучу. Ладно, родная, поскребу по сусекам и тебя наберу вечерком. Идет?

Ленкин ответ Тарас дослушивать не стал. Его внимание привлек глянцевый бок черной Тахоэ, выглядывавшей из-под облака светло-зеленой листвы под окном. Рядом лениво покуривал один из близнецов-братьев. Явно кого-то ждал. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы догадаться, кого именно.