Рассказы о тех, кто приходит в ваш дом незваными гостями.

 

Как бабушка Аня свет в сарае увидела

Наша дача была недалеко от Истры, всего семьдесят три километра от Москвы, или около часа езды на электричке. Это был небольшой домик, среди множества таких – же, в дачном поселке под названьем «Москворечье».

Дорожка от платформы до дома шла минут семь по лесу, в котором росли огромные ели, орешник и черемуха. И уже эта дорожка приводила тебя в чудеснейшее настроение. Сойдешь с электрички, и сразу на тебя аромат леса опускается. Каждая травинка свой запах в общий букет добавляет. А если прислушаться, то и запах грибов услышать можно. Красота!

Птички щебечут, бабочки летают, собаки местные весело машут хвостом. И идет вереница людей по этой дорожке друг за другом, с сумками, рюкзаками или тележками. А потом уж расходятся по своим линиям. По дороге можно было и грибов присмотреть и ягодку съесть. А навстречу тебе, дачники, кто по лесу гуляет, кто козу пасет, кто своих встречает с электрички.

А трав и цветов вокруг было столько, что по ним можно было изучать ботанику и делать новые открытия. То купавки золотыми тюльпанами рассыпались, то колокольчики с ромашками, пестрый ковер выткали, то клевер малиновым ароматом по воздуху плывет, то ясколка своими звездочками сверкает. Растут друг за дружкой, цветут, и никому не тесно. И всем и места и времени хватает себя показать и на лето посмотреть.

Весной бывало радуешься каждой травинке и одуванчику, а летом удивляешься, как же быстро, успевают они из хилых росточков, превратиться в заросли, джунгли, можно сказать. И если зазеваешься, и не приедешь на прополку недельки две, то, уж точно, ходишь как на вырубке сахарного тростника с мачете. А если все лето протянешь и к осени приедешь, то в траве и заблудиться можно. Вот такая жирная и высокая росла на нашей даче травка.

Если бы дача была на мне или моих дочках, то точно это были бы джунгли, но чистота на участке поддерживалась стараниями бабушки Ани, которая и построила в свое время эту дачу и совершенствовалась на выращивании огурцов и клубники. А сорнякам она объявляла нещадный бой. И их, поэтому, было очень мало. А вот огурцы, и клубнику мы собирали ведрами. Спина болит, а они не кончаются. А потом еще нужно было варить варенье, или делать соленья. Это мы тоже в основном поручали бабушке Ане. А бабушка успевала все. Она любила дачу, и хоть характер ее был не простой, у нее здесь было много друзей, и часто к ней заходили то лучку попросить, то посоветоваться, или просто чайку попить. На даче за много лет все уж своими стали. Летом у каждого это был второй дом, и все здесь были добрыми соседями, и с радостью встречались после зимы.

Первый муж бабушки Ани умер, а через некоторое время, умерла жена у соседа по даче Василия Васильевича. И они поженились, чтобы жить было веселее, и не мешаться другим, дедовым детям да внукам на его даче. Странно, но первого мужа бабушки Ани тоже звали Василий Васильевич. Вот такое совпадение.

Василий Васильевич был очень покладистый мужчина. И не смотря на свой возраст, каждый день ходил в лес за грибами, а в придачу, каждый день приносил из леса какую – ни будь деревяшку. Так что и грибов, и дров было достаточно. А бабушка Аня готовила ему обед и командовала им, как хотела. Она была фронтовичка и медсестра. И командовать было у нее в крови.

Я в то время редко ездила на дачу. Мой муж Виктор, сын бабушки Ани, умер год назад, а одной мне пока ездить туда не очень хотелось. Но мои дети, внучки бабушки Ани, уже были взрослые девочки. Они ездили на дачу с подружками. Для них это было приключение и первые самостоятельные шаги. Пруд, лес, витамины. А главное, можно было все переговорить и обсудить. Посмеяться. А вечером смотреть на небо, которое на даче было совсем другим, чем в Москве. Оно было чистым прозрачным, и неимоверное количество звезд сверкали на его черном бархате. А когда шел дождик, можно было лежать в кровати и слушать, как дождь стучи по крыше. Бабушка и печку натопит, тепло!

Что говорить, дача это блаженство, когда бабушка прополет грядки и приготовит тебе чайку. А ты делаешь что хочешь, или ленишься под горячим солнышком.

* * *

Ну, так вот. В один такой день Лариса с подружкой Ирой, нагулявшись и наговорившись, и посмотрев на звезды перед сном, заснули в своей комнате.

Вдруг, их разбудил скрип двери, и, посмотрев в эту сторону, они увидели, что на пороге, залитая лунным светом, в белой ночной рубахе до пола, стоит бабушка Аня.

– Бабуль, ты чего? – спросила Лариса.

Но бабушка Аня, не проронив в ответ ни слова, все также стояла в лунном свете с распущенными седыми волосами, и глядя в одну точку, безмолвно манила ее к себе пальцем, странно улыбаясь.

Лариса, толкнув Иру, снова посмотрела на бабушку Аню. Та стояла в той же позе, и молча кивала головой, подтверждая безмолвно свою просьбу, и продолжала манить ее к себе пальцем, и улыбка ее была потусторонней!

Лариса с Ирой уже вдвоем смотрели на эту, похожую на приведение, бабушку, и им стало не по себе. Но их было двое, и поэтому не так страшно. Они встали с кровати, засунули ноги в тапочки, и тогда бабушка Аня вышла из комнаты, и также таинственно молча, повела их за собой. Она открыла дверь в свою спальню, подвела девочек к окну, и направив туда свой палец, кивнула им все также молча.

Девочки недоуменно посмотрели в окно, а потом на бабушку Аню…

И тут, голос у бабушки Ани прорезался.

– Смотрите! – сказала она, приглушенным голосом, и показала пальцем на сарай в конце участка.

– Слава Богу, заговорила, – подумали девочки. Значит, это не приведение, это Анна Михайловна.

Они посмотрели в сторону, которую указывал палец бабушки, там, вдали виднелся сарай. И в его единственном окошке горел свет!

– Ну и что? – подумали, ничего не понимая, девочки.

– А теперь пойдем, пойдем! – загадочно повелительным голосом сказала бабушка, и повела их за собой на крыльцо.

Девочки последовали за бабушкой, продолжая не понимать, к чему она клонит.

– Смотрите, – многозначительно сказала она, показывая на окно, в сторону сарая.

Теперь света в сарае не было! У девочек округлились глаза. Они все поняли.

– Бабуль, и как ты думаешь, кто та-а– ам? Может, бандит, какой – ни будь, там спит! А как нас увидит, свет выключает?! Пой– дем еще по– смотри-им… – проговорили они дрожащим от страха голосом.

Бабушка Аня, сразу взбодрилась, лицо ее приобрело решительный оттенок. Теперь она была как на войне! Главный разведчик.

Все трое снова вышли на крыльцо и посмотрели на сарай. Свет не горел!!! Девочки переглянулись и съежились. Но бабушка Аня, напротив, возрождалась все больше.

– Пойду деда разбужу! – твердо сказала бабушка, и исчезла в доме.

– Василий Васильевич, ну-ка, вставай! – бабушка Аня жестко, по хозяйски ткнула деда рукой.

Дед, не понимая ничего, привстал на кровати.

– У нас в сарае кто-то есть! Свет зажигает! Иди, проверь! Иди, иди… Ты же мужик все же, а мы женщины. Да возьми топор-то! – сердито сказала она.

Дед, покорно, не возмущаясь и не пререкаясь, взял топор, и, спотыкаясь, пошел к сараю.

У двери он замедлил шаг, и прислушался. В сарае никто не шарахнулся. Дед подошел поближе – на двери висел замок. Дед, облегченно вздохнул, и повернул обратно. – Нет там никого, Анна Михайловна, замок висит! – сказал Василий Васильевич, ожидая команды идти спать.

– Иди, иди, чего стоишь, без тебя тошно! – сказала бабушка Аня, махнув на деда рукой.

Она уже была в своей роли, и девочки тоже проснулись окончательно.

Дед пожал плечами, и также безропотно, пошел в комнату спать.

А бабушка Аня села на стул около стола на улице и задумалась. Ночь была теплая. Ночные бабочки бились о стекло фонаря, и уже наметился слегка голубой край неба. Короткая ночь кончалась, хоть было еще часа четыре. Бабушка пригорюнилась как– то и сказала:

– Наверное, это за мной с того света, Виктор пришел. Скоро подохну! Я уж месяц это вижу. Только вам ничего не говорила.

– Да ладно тебе Бабуль, – сказала Лариса.

Но бабушка Аня сидела с таким скорбным видом, как будто уже присутствовала на своих похоронах. Решительность снова покинула ее. Ирка села рядом сочувственно глядя на бабушку.

– Но, что же это такое? То свет горит, то нет. Ведь должно же быть этому какое-то объяснение? – подумала Лариса.

И пока бабушка Аня, предавалась горестным мыслям, Лариса снова проделала это наблюдение. Зашла в дом – свет горел, вышла из дома кто-то свет погасил! Она сделала шаг по тропинке к сараю, оставаясь на безопасном расстоянии от него. И снова посмотрела на сарай, и так и сяк, и, пригнувшись, и…

И тут, она заметила эту грань между появлением света в сарае и его исчезновением. Она присела, свет исчез, привстала, – свет был. Но тут она заметила еще кое-что, что снова озадачило. Свет шел из люстры! В сарае вдруг загоралась люстра с несколькими лампочками.

– Ну, это, совсем уже, мистикой не отдает! Ну, лампочка, ну, свеча. А то, люстра, какая– то! Лариса снова подошла к бабульке.

– Бабуль, там же люстра горит!

– Какая еще люстра! – вскипятилась бабушка. Она готова была сорваться. – Вам ничего не докажешь! Люстра какая-то!

Ее сентиментальную грусть по самой – себе прерывали какой-то люстрой!

Но этот секрет нужно было раскрыть до конца. Лариса встала на стул, и постаралась уловить момент, когда свет в сарае загорался. И тут она заметила, что! В темноте ночи, наш сарай сливался с домом другого участка. Так что над нашей крышей, был чуть– чуть виден кусок второго этажа соседского дома. И конечно их люстра. Комната бабушки была выше крыльца, и свет из их окошка был виден, а на улице ниже, и свет терялся.

Лариса облегченно вздохнула, и объяснила бабушке весь этот секрет.

– Ну, вот бабуль, а ты боялась, – ободряюще сказала она.

– Ничего я не боялась! – взорвалась, воспрявшая бабушка Аня. Ну, идите, идите спать… Чего вы здесь на холоде стоите! – сказала она им сердито. И, спровадив девчонок спать, подошла к буфету и достала бутылку водки.

Уверенным движением она налила себе рюмку, И, выпив ее, победно сказала: «Ха!» и тоже пошла спать.

* * *

Бабушка Аня, не смотря на свою трудную жизнь и множество ран и болезней, прожила очень долго. И сейчас она еще жива. Ей сейчас восемьдесят один год. Вот только на дачу она уже не ездит. Зрение плохое стало.

 

Ангина

Рассказ моей подруги

Однажды я так сильно заболела ангиной, что просто кошмар! Все горло опухло, так что ни глотать, ни говорить не могу. Больно языком шевельнуть. Температура тридцать девять, и дальше ползет! Мой муж, Сережка утром ушел на работу, а я ждала врача, которого он вызвал на дом. Врач пришел, выписал таблетки и ушел. И осталась я в квартире одна. И так мне плохо, но все– равно еще хуже становится. Сердце даже уже с перебоями стучать стало. Думаю, скорее бы муж с работы пришел, и за таблетками сходил. Лежу с закрытыми глазами, потому что на свет смотреть тяжело.

И вот открываю глаза, чтобы взглянуть на часы, и узнать сколько мне еще мужа ждать, и вижу, что в дверь входят люди. Вошли они и по комнате ходят, между собой переговариваясь, и на меня искоса посматривают. А вид у них уж очень странный! На всех черные плащи с капюшонами до пола, и лица их почти не видно, так капюшоны на лица глубоко надвинуты. Чуть подбородок виднеется и все!

Я сначала спокойно на них смотрела, потому что подумала, что это муж кого– то привел. Но мужа среди них не было. Стала я анализировать,

– На часах всего лишь половина четвертого, значит муж еще на работе. Посмотрела за окно, там только начало смеркаться, значит время еще мало, потому что дело было зимой. По всем моим соображениям, муж еще должен быть на работе.

– Если они пришли не с мужем, тогда кто они такие, и что здесь делают? – подумала я. Ходят по чужой квартире, мне даже «здрасьте» не сказали, и вообще, я им и дверь то не открывала! Что им здесь нужно?!

Страха у меня в тот момент не было. Просто рассуждаю и не могу ничего понять.

– Может быть, это мне все снится? – подумала я. Уж очень это все необычно, странная ситуация, и люди и одежда на них тоже. Куча черных монахов!

Я даже себя ущипнула, чтобы проверить сон это или нет.

– Нет! Больно! Значит, не сплю, и все это на самом деле! – Если бы еще минуту мне понаблюдать за ними, то наверное волосы дыбом от страха встали. Но дальше на мое счастье, все произошло очень быстро, потому что в комнату вдруг вошел другой человек. Совсем не такой, как эти. Вошедший человек был высокого роста, очень благородного вида и видно не молодой, потому что волосы у него были седые и небольшая борода. На мой взгляд, ему было лет шестьдесят. Одет мужчина был во все белое и тоже с капюшоном. Но лицо его, напротив, было открытое, очень благообразное и приятное. Мне, глядя на него, сразу как– то спокойно стало. А он, подойдя ко мне, посмотрел на меня, ласково и внимательно, а потом говорит в полголоса другим, которые в черных капюшонах, – Уходите, здесь еще рано.

Смотрю, те черные, безмолвно и также тихо, как и вошли, вышли один за другим из моей комнаты. Их спины в двери по очереди исчезают, исчезают, и все! Никого больше в комнате нет!

Смотрела я на все это и ничего не понимала. Мозги не шевелятся, как будто такая трудная задача передо мной, никак логика не выстраивается.

– Скорее бы муж пришел, я бы у него спросила, что это, – думаю я. И скорее бы мне таблетки принес!

Вскоре скрипнула дверь, и по знакомым звукам в прихожей, я поняла, что пришел мой муж. Но рассказывать я ему ничего в тот момент не стала. И сил не было, и каждое слово, как нож в горло.

Сходил Сережка за лекарством, и мне стало немного, лучше. А потом я естественно, выздоровела. Но время от времени все вспоминала эту процессию, эти черные капюшоны, и это прекрасное лицо мужчины в белом. У меня дома стояла икона Николая Угодника, мне кажется он на него был похож.

А потом, когда я рассказала эту историю, мне сказали, что часто так бывает. Когда человек умирает, за ним обязательно кто-то приходит. Или родственники, или знакомые.

– А для чего?

– Для того, чтобы проводить, чтобы тебе страшно там одному не было, или научить, как дальше все будет.

Получается, за мной тоже приходили, но видно мне еще умереть было рано, вот они и ушли. Просто я тогда увидела частичку того света и все!

 

Елочка

Рассказ моего коллеги

.

– Наверное, люди, все– таки не умирают. То есть не исчезают совсем, а переходят в другой мир, и даже иногда, могут и в гости придти, сказал как– то мой знакомый, начиная свой рассказ.

В тот день мою жену забрали в больницу, потому что у нее начались роды.

– Мальчик, – был уверен я. Я очень хотел мальчика, парнишку, как и все молодые ребята, которые впервые ждут такое событие.

Прикрыл я дверь в свою комнату, потому что в другой, теща спала. Включил радио, и взял книгу. Открыл ее и думаю: «Завтра утром позвоню в роддом и все узнаю. А сейчас почитаю, так и время быстрее пройдет».

А до утра кажется еще вечность. Уж очень хочется скорее все узнать. И время от этого медленно-медленно тянется. Посмотрел на часы, еще только одиннадцать вечера. Опять книгу читаю и музыку слушаю.

Вдруг в комнате возник какой-то светящийся туман.

– Странно, откуда это? Может быть, оттого, что глаза устали? – подумал я, и стал всматриваться в туман, не понимая, что это.

И в это время открылась дверь, и сквозь туман в дверь вошел мой тесть Емельян, который умер несколько месяцев назад! Я онемел, – покойник все же! Страшно, если подойдет! Но тесть, прикрыв дверь, далеко не стал проходить, а обернулся назад, как бы доставая там что– то, и после этого, протянул руку в мою сторону, как бы говоря: «Вот вам подарок!»

И… в светящемся облаке, появилась маленькая, свеженькая, зеленая елочка! И даже хвоей запахло!

А я! Сам не пойму, почему у меня такая реакция была.

– Зачем нам подарки с того света?! Не нужно нам в доме этого! – как– то очень быстро подумал я. Как, как от этого избавиться? – промелькнуло у меня в голове за одно мгновенье.

И первое, что я придумал, это накрыть елочку одеялом. Мне казалось, что все, что принес покойник, не должно быть с живыми, не к хорошему это. Я, схватив в руки одеяло, превозмогая страх, быстро подошел к елочке, и накрыл ее. И одновременно посмотрел в сторону тестя…

Смотрю, а рядом никого нет! Елочки тоже! И только одеяло на полу лежит!

– Приснилось, что – ли!? – подумал я. Но я одет, кровать не разобрана. И дверь! Дверь открыта! А я, ее закрыл, чтобы теще спать не мешать! Это я прекрасно помнил. Значит, тесть ушел, и дверь за собой не закрыл. Значит, был он здесь!

Хотел я сразу пойти к теще и все ей рассказать, что ее муж приходил, но не решился. Вдруг, не так поймет!

– Почему меня не позвал, да почему ему ничего не сказал? – скажет, как будто это так легко, с покойником разговаривать!

И быстро все так произошло! Я ничего и подумать больше не успел, как только то, что от подарка нужно быстрее избавиться. Как, иногда не думая, с себя какую ни будь, неприятную мошку смахиваешь.

– А то еще решит, что я просто, такие дурацкие шутки выкидываю, – думаю.

Но сном это не было! Это я точно знал. Но и совсем ясным сознание не было. Может что-то вроде полусна? Между сном и явью.

И страшно было на покойника смотреть. Жуть! И после этого еще мурашки по спине бегали. Никого нет, а страшно!

Но страх понемногу ушел, я лег спать, думая, к чему бы все это? И проснувшись утром, стал звонить в роддом. Внутри дрожь. Надеюсь, что скажут: «У вас мальчик!» Другого, просто быть не может!

– Поздравляем папаша! У вас девочка, – сказали мне!

– Девочка! – подумал я, расстроившись ужасно. Зачем мне девочка? Кого же я буду учить в футбол играть? Закалять. Кого в часть буду водить? Кому свою фуражку одену? Мальчик-это мальчик! А что девочка? Плакса, с куколками, с бантиками. Не повезло, – думаю.

* * *

А потом, дома, мы все собрались за столом, и стали обсуждать новость. Говорили про мою Ирину и про маленькую дочку. Что принести в роддом нужно, как встретить и что дома сделать?

И я уже думал, что девочка тоже неплохо. Красавица будет, куклы ей буду покупать. Мне еще все завидовать будут. На пианино обязательно будет играть и конечно будет отличница! Я даже уже представил, как я ее в первый класс поведу… Приятно так на душе стало.

– Жалко Емельян до этого дня не дожил, – сказала, вздохнув теща. Он так ждал этого дня, так хотел на внучку посмотреть. Девочку он хотел, мы даже имя с ним ей придумали. Леночка!

Меня, как током шибануло. Хотел увидеть, и ведь пришел! Да еще и подарки принес! А я их закрыл, почти прогнал его! – думаю. Может быть, не правильно сделал?

– Мам, а отец то ко мне ночью сегодня приходил. И елочку принес. Я, было, испугался, а он и пропал. Получается, прямо к родам пришел! – сказал я. С подарками.

– Да ты что! – удивились все. Пришел! И ты его видел своими глазами? А говорил он тебе что-нибудь? – спрашивают.

И все стали гадать, к чему бы это? Но самое интересное, что никто не стал обвинять меня во вранье. Все были уверены, что приходил.

– Видят они все. И там за нас переживают, это же надо! Увидел, что дочка родила, и пришел к нам, сказать, – вот вам новая жизнь. Меня нет, так вот внучка моя взамен меня к вам пришла! – сказала, расчувствовавшись, теща, и смахнула слезу.

– А так часто бывает, – сказала соседка. Очень часто, когда кто-то в семье умирает, то быстро кто– то новый рождается. Вот такое равновесие. Тот человек предок, свою жизнь и возможность жить на этом свете, своим веточкам передает, новым листикам, новым человечкам-потомкам.

– Наверное, елочка-это потому, что он хотел сказать, что новое, свеженькое, молоденькое уже появилось, – сказал я.

– Елочка, это внучка наша. Еленочка! Почти как елочка, – сказала торжественно теща.

Да! – замахали все головой. И правда, похоже.

А я все сижу и думаю, – Но почему мой тесть не к своей жене пришел, а ко мне? Мы с ним так не договаривались. Наверное, боялся ее испугать, – решил я.

Что тесть пришел сообщить о родах, я совершенно поверил. Все логично. К чему же еще? Но, думаю, – дай-ка я еще проверю время. Если и по времени совпадет, то это уже точно все сойдется.

– Я еще тогда на часы посмотрел, и подумал, что скоро нужно спать ложиться. Уже двенадцатый час, – вспоминал я, а на следующий день я написал Ирине записку и спросил, – во сколько дочка появилась на свет?

– Родила в 11–05, -написала мне она в ответ.

* * *

Когда Ирина с дочкой домой приехали из роддома, мы сели и на семейном совете посовещались, и все же решили дочку Мариной назвать, как и раньше хотели.

– Не нужно, чтобы при ее имени, мы всегда покойника вспоминали. И мало ли что! – подумали мы. Вдруг потом заберет к себе?

Не знаю, обиделся на меня тесть или нет? Но мы решили так.

Больше я ни во сне, ни в полусне своего умершего тестя не видел. Больше он ко мне не приходил, и говорить ничего не хотел, а может быть, и не мог… Мы же не знаем, как у них там это получается.

А когда должен был родиться мой второй ребенок, я уже приготовился, что тесть снова появится и скажет, сын у меня будет, или дочка. Даже ждал и уже не боялся его увидеть.

– А чего бояться, он не пугал, а только вместе с нами радовался.

Но нет, он не пришел и ничего мне не сообщил! Может быть, потому что я не дома был в тот момент, а на дежурстве в части? И время со дня смерти тестя прошло уже много. Вот он и не смог докричаться. Или уже жил другой жизнью?

А у меня на этот раз родился мальчик!

 

Голубая дама

Рассказ моей подруги

Эта история случилась в пятьдесят третьем году. И произошла она с моей мамой.

Сами знаете, какой это был год, умер Сталин, и казалось, что в воздухе какая – то тревога и неопределенность витает. И даже природа как будто злом и тоской наполнилась. Холод, дождь, тучи. Ни хорошей весны, ни теплого лета в этот год не было, даже фильм потом вышел «Холодное лето пятьдесят третьего». Все точно, так в те дни и было.

Сталин умер, а люди еще долго были запуганные, и лишнего кому-нибудь сказать, или пожаловаться на свою жизнь, боялись. Эти времена и порядки еще долго жили в их мыслях, и обо всем, что тогда случилось, моя мама рассказала мне только через много лет, когда я уже была довольно большая. А до этого – ни-ни. Вдруг сочтут за сумасшедшую, и в лучшем случае, осмеют, а там неизвестно, что бы еще было!

* * *

Мои родители в то время были еще очень молодые, они только что, недавно поженились, и мама переехала жить в дом к свекрови. А свекрови в то время не до снохи было, потому что она сама только что родила своего последнего мальчика. И была занята только им. А своему старшему сыну, моему отцу, сказала:

«Берите себе ту пристройку. Давайте соорудим для вас отдельный вход, и живите, как хотите. Пока вам хватит, а потом денег накопите, и ваше дело, построите вы себе дом или нет. Вы здоровые, молодые, сами зарабатываете, а мне нужно теперь о твоем брате думать! Вон он, какой маленький, ему никто кроме меня не поможет».

Пристройку, про которую говорила свекровь, скорее можно было назвать сараем! Комнатка в шесть метров, со стенами из досок и из всех щелей дует. Мой отец с матерью кое-как утеплили свою комнатку, оббили картоном, обклеили обоями и поставили печку буржуйку, Купили кое-какую мебель, кровать, стол да табуретки. Повесили полку для посуды, положили дорожки на пол и стали там жить.

Хоть и не очень просторно, и не богато, но мама все – равно радовалась, потому что это было свое. Живи, как хочешь, делай, что хочешь. Никто тебе ничего не скажет. Все остается в своем дому, как говорят. И плохое и хорошее.

Вот только время было тяжелое, а помочь не кому. Свекровь, та вообще не интересовалась их жизнью, родные мамы жили далеко, поэтому ни о какой помощи даже думать не приходилось.

– Сами, сами, у меня своих забот полно! – говорила свекровь, если моя мама хотела ее о чем-то попросить. И так всегда, отмахнется и все. Мама и так свекровь стеснялась, а после таких слов и вообще к ней обращаться не стала.

* * *

Март это еще не весна. Хоть солнце греет днем, а иной раз так замерзнешь! Как говорится, – марток, наденешь на себя семь порток. Только они печку натопят, а ветром все тепло быстро выгонит, и, в их пристроечке опять холодно. В эти дни, в марте у моей мамы родился ее первый сын. Геночка. И тут такие проблемы начались!

– Еще месяца два бы продержаться, а там и лето! – думала мама. Но два месяца, когда у тебя такой маленький ребенок, за год покажутся.

Принесла мама мальчика из роддома, положила на кровать, перепеленать нужно, а страшно его из одеяльца вынимать. Холодно даже ей самой, хоть одетой спать ложись! А ребенка и помыть нужно, и одежку сменить.

– Как? – думала мама. Замерзнет! Тельце то маленькое. Тепла еще не держит! Старалась побыстрее его снова в одеяльце спрятать, да потеплее укрыть. Как могла, старалась, его не переохладить. Но ведь часто разворачивать приходилось. Малыш!

И мальчик все– таки простудился. Заболел. Смотрит мама вечером, а он лежит какой-то вяленький. Мама ему лобик потрогала, – горячий. Но не плачет!

– Володь, наш сыночек, кажется, заболел, что делать? – спросила она с испугом мужа. Горячий весь!

– Может ничего, пройдет – сказал отец. Было бы плохо, орал бы.

– Вот мне и странно, что не плачет! – ответила мама, глядя на ребеночка. Как будто сил у него нет! Ты посмотри! Ой, Господи, хоть бы кто сказал, что нужно сделать! Как малышу помочь?

– Сходи к моей матери, спроси, – сказал отец. Она, наверное, знает!

– Что толку к матери твоей бежать? Только ругаться будет! А до врача долго ждать! Только утром в больницу поехать сможем. А вдруг ему за ночь еще хуже будет!? – мама даже заплакала от беспомощности.

– Надо его теплой водичкой с сахарком попоить. Может, ему внутри потеплее будет, – решила мама. Вдруг у него воспаление легких! Ой, страшно!

Мама беспомощно смотрела, как медленно Геночка сосет из бутылочки, почти уже закрывает глазки, но пьет водичку. Может быть, обойдется, успокаивала она сама себя. Сейчас поспит, и ему лучше будет. Вот уже, кажется, совсем заснул. Мама вытащила соску, и снова потрогала лобик и красненькие щечки. Они были горячие.

– Господи, ничего она не знает, что делать, как помочь ребенку. Была бы здесь ее мама, она бы быстро сообразила, что делать нужно. А свекровь, пустое место! За месяц ни разу к ребенку не подошла! Внук ведь, а ей все противно и безразлично, как будто чужой!

– Ну что? Заснул? – спросил отец, когда мать стала раздеваться, чтобы лечь в кровать.

– Да, слава Богу, заснул, – ответила она. Может, поспит, и полегче ему будет? Галь, я завтра на базаре сало нутряное посмотрю. Говорят, нужно натирать при простуде. Что ему нужно то, граммов двести, сказал отец. С самого утра побегу.

– Ой, хоть бы Бог уберег! Вдруг умрет!? – вздохнула мама.

– Да ладно, не каркай. Лучше, потеплее накрой, – сказал отец.

– Володь, давай его с собой, положим? – спросила мама. Нет, а то вдруг во сне придавим, еще хуже? – задумалась мама.

– Галь, давай ложись тоже, пока спит, а то ведь проснется и долго поспать не даст! Гаси лампу!

Отец, ежась, лег на кровать. Мама прикрутила фитилек и отдернула занавеску. Ночь была лунная, и от света луны в комнате не было темно, потому что лунный свет окрашивал все в голубой цвет. И даже снег за окошком был голубой, голубой.

Мама, взглянув еще раз на ребенка, легла и заснула. Но, беспокоясь за малыша, не могла спать долго. Она просыпалась, поглядывала на кроватку, вставала и подтыкала, получше, одеяльце. Спит маленький, наверное, ему лучше стало. Скорей бы утро, к врачу отнесу.

* * *

Мама немного успокоилась и легла на кровать, тихо, чтобы не разбудить отца. Она закрыла глаза. И вдруг, ей стало душно, как будто кто-то сдавил грудь. Она повернулась, поудобнее, и вдруг, услышала цокот копыт и скрип колес, как будто к дому приближалась какая-то повозка.

– Цок, цок. Цок, цок, – красиво так стучали копыта, как будто по булыжной мостовой.

– Откуда такой звук? – подумала мама. Ведь на улице полно снега, и стучать копытам не от чего. Снег то мягкий!

Но копытца стучали, и их звук приближался и приближался.

– Да кто же едет по нашей улице в такой повозке? – думала мама. Вроде и не кому ночью? Какой– то звук непривычный.

А копытца все стучали, стучали и приближались, приближались. И так сладко приятен был их стук, и как– то одновременно тревожно стало на душе у мамы.

– Что это?! – прислушалась она. Повозка остановилась, да прямо около их дома! Вот и дверь скрипнула. Да, точно! Не кажется, скрипнула! К нам, что ли кто-то приехал? Да кому, на ночь, глядя? – удивилась она.

Мама забеспокоилась, и хотела, уже было, встать с кровати и подойти к двери, чтобы встретить нежданных гостей. Но какая-то странная тяжесть навалилась ей на ноги, и руки перестали слушаться, и голос свой она не слышала, хоть, и хотела она сказать: «Кто там?»

Смотрит, дверь открылась. И в комнату легко и бесшумно, вошла женщина в голубом светящемся платье до самого пола.

– Красивая какая, – подумала мама. Вся светится! Легкая, как будто воздушная, и даже вся почти прозрачная. Но какое лицо!

Такого красивого лица, мама не видела никогда, и описать его даже не смогла бы. Потому что красота была не земная!

Дама, не глядя на маму, и не спрашивая ее разрешения, легким облачком, направилась прямо к кроватке Геночки.

– Что, что она хочет?! – забеспокоилась мама, видя, как женщина встала совсем близко к кроватке сыночка и нагнулась над ним.

– Почему она так смотрит на моего мальчика?! – испугалась мама. Ой, она его берет! – только подумала она, потому что сказать вслух у нее не получалось, как она не старалась.

Она хотела рвануться к кроватке и забрать его из ее рук, она понимала, что дама сейчас унесет ее сыночка, навсегда! Она хотела спасти своего ребенка, от этой незнакомой женщины, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой. А Голубая дама, не обращала на нее никакого внимания, как будто ее здесь не было, как будто рядом не спал ее муж! Она была поглощена малышом.

Взяв малыша на ручки, дама дыхнула на него, потом, посмотрев на его маленькое личико, прижала к себе нежно-нежно и, понесла к дверям. Дверь снова скрипнула, и все те же копытца стали затихать где-то вдали. Цок– цок. Цок– цок

Как только цокот копыт затих, к маме вернулись силы.

– Вставай, вставай, – наконец то смогла прокричать она, расталкивая мужа и плача. Вставай же, пока ты спишь, нашего ребенка украли!

– Ты чего? – проснулся отец. Кто украл? – он встал с постели и подошел к маленькой кроватке. Геночка лежал в ней.

– Да, вот он, чего ты, спросонья что ли? – упрекнул отец мать.

Мама тоже уже стояла над кроваткой своего маленького сыночка.

– Слава Богу, здесь, мой маленький! – обрадовалась она. Приснилось что ли? – с надеждой подумала она, и сердце ее даже прыгнуло в груди. Она погладила его по щечке и хотела взять на ручки. Но, щечка была холодная. Малыш не шевельнулся и не открыл глазки.

– Он… умер….?! – оборвалось все в душе мамы. – Забрала, забрала все-таки подумала мама, плача, и прижимая к себе своего маленького мертвого мальчика.

* * *

Она долго хранила эту тайну. И только потом, лет через десять, рассказала все это мне и одной знакомой старушке, которая пришла к нам в гости.

– За нами за всеми придут, когда время настанет, – сказала старушка, выслушав мамин рассказ. Никто без провожатых не останется. Ни одна душа! К кому отец, к кому муж, к кому друг. А малютку, как еще туда проводить? Его душу нужно было унести на руках! Вот ее Небесная мать и унесла. Ему сейчас там хорошо. Лучше чем нам здесь.

– Бабушка, он ведь еще не крещенный был!? – сказала с горечью мама. Ничего, ничего, ответила старушка. Душа у него чистая, безгрешная, еще от Бога не оторвалась. Все с ним там хорошо будет. А время настанет, еще встретитесь там. Может, он там твой заступник будет. Молись дочка, чтобы ему Царствие небесное было. В церковь почаще ходи, не забывай Бога! Вот и сыночку твоему там славно будет.

 

И света нет, и дверь открыта!

1

Дедушку хоронили в холодный зимний день. Мела метель, и ветер продувал все тело насквозь, а руки замерзли так, что разогнуть пальцы на них, стоило большого труда. Но ни спрятать руки, ни запахнуть получше, пальто, или поправить платок на голове, было не возможно, потому что руки были заняты. Они тянули санки с гробом.

Гроб тащили, втроем. Моя мама, папа, который тогда еще не был ее мужем, и бабушка. Это был февраль сорок шестого.

Расплатившись с могильщиками, они встали около гроба, и последний раз посмотрели на истощенное болезнью лицо, небритые и впалые щеки, сразу как– то вытянувшийся нос и плотно сжатые губы. На лицо, которое уже не выражало ничего. И ничего не просило.

Дедушка лежал тихо, сложив на груди руки, в своем старом костюме и серой в полоску рубашке. Кашель больше не мучил его, и он уже не задыхался. Сейчас ему не нужна была ничья помощь. Все кончилось.

Но было очень странно смотреть на него пока еще человека, который лежал с закрытыми глазами на морозе, одетый не по погоде, под тонким церковным покрывалом, и совсем не дрожал от холода. Он был спокоен.

Ветер подул на его волосы, и они немного сбились.

– Отмучился, – сказал могильщик. Отчего помер-то?

– Туберкулез, – медленно сказала бабушка. В войну в окопах пролежал три дня. Под Москвой. В холодной земле. Вот легкие себе и повредил. Она перекрестилась. И поправила покрывало и волосы.

– Мам, как страшно! – сказала Надя. Отец будет лежать в яме, засыпанный землей!

Она физически представила эту тяжесть, от которой уже не вырвешься, и не поднимешься. И ей, стало ужасно, жаль отца. Ведь его отбирали от мира, от жизни навсегда, подчеркивая уже не причастность его к нему, к этому живому миру. Отца изолировали от него этой глыбой мерзлой земли.

И отец, который еще два дня назад разговаривал с ней, подбадривал ее, строил планы насчет ее замужества, и был полноправным членом живой жизни на этом свете, теперь потерял это право навсегда. Он вошел уже в другой мир, и взамен на это, должен был покинуть этот.

И это, пока, умом принять было невозможно. Казалось, что это отцу не приятно, и страшно. И мама уже мысленно задыхалась сама, представив его в этой тесной оболочке гроба, засыпанного землей.

– Никогда уже отец не скажет: «Надюха, не горюй. Ничего не страшно. Главное собраться с духом. И делать, и жить. И все получится!»– как эти слова поддерживали ее в трудную минуту. Она делала так, как всегда учил ее отец. Она старалась не падать духом.

– Никогда отец не увидит, как она выйдет замуж, не посмотрит на ее детей. А как ему хотелось увидеть своих внуков! Он уже не споет с ней под гитару, и не расскажет смешные истории из своей жизни…

– Вот и прошла жизнь, – думала бабушка.

Последнее время, дедушка, скорее раздражал ее своим кашлем, своей болезнью и своей уже ненужностью. Она даже злилась на него за быстро прошедшую юность, и за эту трудную жизнь. Но только сейчас, когда его не стало, она поняла, что с ним из ее жизни ушло то, что называлось любовью. Ведь эта любовь была в нем.

Еще вчера ее раздражал его несчастный взгляд и его – Машенька… Она принимала как должное то, что она для него все, и без нее ему жить было бы не возможно. Она не понимала, что конец так рядом, потому что постепенно привыкла к его состоянию, и казалось, оно не ухудшается. По крайней мере, она не предполагала, что конец так близко, а он был уже завтра.

Вчера она еще была Машенька, потому что Машенькой она была именно для него, а сегодня не кому было ее так называть, и так думать о ней, как о девочке со смешливыми черными глазами из их общей юности. Ведь все, что было у него связано с ней и жило в нем, с ним же и ушло. И теперь для всех она будет Мария Ивановна, такая, какая она сейчас, женщина в тридцать девять лет.

* * *

Гроб опустили в землю, и каждый бросил в него по горстке мерзлой земли. Потом на сосне, растущей рядом с могилой, отец прибили жестяную табличку, на которой краской от руки было написано

«Николай Алексеевич Громов-1904-1946»

Никаких рыданий и падений на могилу не было. Все были сдержаны, и только слеза сама текла по щеке мамы, а бабушка, смотрела на могилу и поправляла платок, и все ее мысли ее были где-то там в 1923, когда первый раз они увидели друг – друга.

2

Поминки были скромные. Не то было время, чтобы устраивать застолья. Отец, выпив рюмку водки, вместе со всеми, здесь же на кладбище, побежал на электричку, а мама с бабушкой вернулись в дом.

Вечером к ним зашли ненадолго соседка Лидия Петровна, и Валя. Они зашли подбодрить и посочувствовать, и вспомнить хорошего человека, которого теперь больше нет. Соседки принесли с собой банки с консервами, и соленую капусту. Бабушка поставила на стол все то, что можно было собрать в то время, картошку, соленые огурцы, кильку и ливерную колбасу. И поминки все-таки получились.

– Пусть будет Николай Алексеевич, тебе земля пухом! – сказала Лидия Петровна, и посмотрела на рюмку с куском черного хлеба, которую налили специально для покойного.

Пусть будет пухом, – повторили все тихо, и не чокаясь, выпили водку. После этого стало немного теплее, от разбежавшейся сразу по телу жидкости. Съев по кусочку картошки, и распотрошив маленькую кильку вдобавок, бабушка с Лидией Петровной, закурили папироску, и отошли к печке.

– Я так боюсь покойников, – сказала мама. Я теперь всю ночь спать не буду. Мама передернулась. Не то от холода, не то от предстоящей ночи, в пустой квартире.

– А ты подержалась за его пятку? – спросила Валя.

– Подержалась. Все равно страшно. Когда хоронили – нет. Все-таки день, и народа много. А ночью… Хорошо еще мы с матерью вдвоем., посмотрела она на свою мать.

– Надь, не бойся! – сказала бабушка. Мы с тобой в одной кровати спать ляжем.

– Он у вас такой хороший человек был, зачем ему вас пугать? – сказала успокоительно Лидия Петровна. – Это все суеверия. Все мы, когда ни будь, умрем, и ничего там не будет. Заснем и все. Жалко человека, а мы его еще бояться начинаем. Глупость все это. Я уже сколько человек похоронила, никто ко мне не приходил. Живых надо бояться!

– Надь, мы с тобой крещеные, икона у нас висит, они на икону не приходят, – сказала, бодрясь, бабушка.

– Мы же все сделали, как положено. И отпели, и сорокоуст заказали, и все с ним в гроб положили, кажется, ничего не забыли сделать. Поэтому все должно быть хорошо, – обернулась она к соседкам.

– Я слышала, что покойники приходят, если им что-то забыли одеть, или в гроб с ними что-то не положили. Мать, а мы отцу все одели правильно. Он ничего не просил еще? – спросила Надя.

– Женщины в церкви сказали, что все правильно. А, что мы его в старое одели, так он не обидится. Сам знал, что ничего у нас лишнего нет., пожала плечами бабушка.

– Отец не обижайся, мы для тебя старались. Вон даже Петька приезжал, о тебе вспоминал, – сказала мама, обращаясь в никуда.

– Да, Николай твоего Петра очень любил. Они, когда он еще поздоровее был, пели вместе, у Николая тоже голос хороший был.

– Отец очень любил – «Липа вековая надо мной шумит», – пропела тихо мама. А как хорошо он пел Горе горькое по свету шлялося…. -Давайте споем, тетя Лида, а на поминках петь можно? – спросила она женщин.

– Можно, потихоньку. Мы же не веселимся, а его вспоминаем, – сказали они.

Мама взяла гитару, и женщины запели, – «Однозвучно гремит колокольчик…»

От этого стало спокойнее, и все постарались больше страшные истории не вспоминать.

– Ну ладно Мань, мы пошли. Уже поздно. Спокойной ночи, – сказали соседки, поднимаясь со стульев.

– Надь, пойдем, их проводим, вместе, и заодно двери закроем, – сказала бабушка, сделав просящие глаза..

– Пойдем, – согласилась мама, потерев руки и подняв плечи.

Они проводили соседок до входной двери, которая была на первом этаже, и служила отдельным входом на второй. Дальше, нужно было подняться по крутой лестнице, и пройти длинный коридор с чуланами, и только потом, попасть в коридор, объединяющий их три комнаты. Бабушка закрыла входную дверь на крючок, потом чуланную, по дороге они гасили свет, предыдущего помещения, и переходили в освещенное другое. Так было не страшно. Потому что коридоры и лестница были очень длинными, и в темноте в их углах, можно было увидеть и представить что угодно. Наконец, они вошли в коридор между комнатами, и закрыв его, и погасив в нем свет, заперли за собой дверь в одной из комнат, в которой они собирались спать. Присутствие соседок, еще чувствовалось, они тоже щелкали замками на своем первом этаже, и мама и бабушка разделись и легли в кровать.

– Надь, ну что будем свет гасить? – спросила бабушка, и вопросительно улыбнулась, округлив глаза и подняв брови. В это время она была очень похожа на себя девочку, которая нашалила, и боялась рассказать маме.

– Гаси, уже почти двенадцать, спать очень хочется, заснем, а проснемся, уже утро будет. Мать, нам с тобой ведь все не почем! – ответила мама, и спряталась под одеяло.

Бабушка погасила свет, и они, накрывшись одеялом, быстро заснули.

* * *

– Мать, проснись, кто-то в дверь шарахается, зашептала испуганно мама, – входная дверь глухо стучала.

– Ветер это! – сказала бабушка и все– таки прислушалась.

Дверь громыхала, как будто они оставили ее открытой, а ветер шарахал и шарахал ее о стену. Да не порывисто, а так продолжительным стуком. Тра-та-та Тра– та– та. Бум– бум– бум. Так настойчиво и громко.

– Ты думаешь, ветер, а чего он так гремит, вроде, когда мы провожали на улице, такого ветра не было? – засомневалась мама.

Стук раздавался уже сильнее, и он был какой– то гулкий, как могла бы в дверь стучать огромная рука, БУМ-БУМ-БУМ!

Надька, такое впечатление, что он стучит уже в чуланах, а не на улице, – сказала бабушка, привстав в кровати.

– Мать, может быть, это отец к нам пришел, – сказала мама, и глаза ее сделались очень испуганными. Она прижала к себе одеяло, но стук затих.

– Ветер, – сказала облегченно бабушка.

Но, в это время, снова, раздались звуки, и они были уже в двери, отделяющей чулан от прихожей. Кто– то продолжал грозно долбить в дверь, и к этому звуку прибавились звуки скрипа досок пола.

– Ма – а – ать. Как будто кто-то ходит по лестнице и по коридору. И ногой стучит в нашу дверь, – затряслась Надя.

– Господи, спаси и сохрани, – покрестилась бабушка, и стала читать молитву, отче наш… Она смотрела на икону, и умоляла ее спасти их от чего-то неизвестного и страшного.

Фитилек лампадки качнулся, как будто ветер, попав в комнату, стал тихим и ласковым, и звуки в прихожей прекратились. Потом они спустились за чулан и, наконец, громыхнули последний раз за входной дверью, одним злобным ударом.

– Ушел! – облегченно вздохнули мама и бабушка.

– Мать, а кто же это был? – спросила, осмелев, мама.

– Молчи, Надька, давай спать, пока все хорошо. Утром поговорим.

И почему– то, от молитвы, вдруг стало спокойнее на душе, как будто, кто-то не давал вспоминать и прокручивать события произошедшие пять минут назад, как будто на них опустился заслон, и уже ничего страшного в мыслях видно не было. А поэтому спасительный сон пришел быстро.

* * *

Утром они проснулись от звука репродуктора и переглянулись. Каждая думала, что это, может быть, им приснилось? Но они сразу поняли, что все это было, правда, и конечно вспомнили все свои ночные страхи.

Уже было утро, и в соседних дачах зажглись лампочки, и голос из репродуктора, вещавший о политике партии и достижениях народного хозяйства, совершенно не гармонировал с мистикой. Пролетел самолет, жужжа своим мотором, пропела электричка свою протяжную ноту, и все стало на свои места. Началось утро и мама и бабушка ушли на работу.

* * *

Вечером они убрали посуду после ужина, и бабушка села вязать подзор, а мама сначала написала письмо сестре, а потом немного почитала «Дитте, дитя человеческое». В одиннадцать часов, они снова легли спать.

Репродуктор тихо пел голосом Лемешева, потом передали интервью с участником войны, а потом прозвучал гимн, но мама с бабушкой уже спали. Они очень устали и от последних дней, и от предыдущей ночи. И это было их спасением. Ведь нужно было работать, а для этого нужно было отдохнуть, и выспаться.

Утром мама с бабушкой счастливо переглянулись

– Слава Богу, – сказала бабушка. Сегодня ночью все спокойно было, я заснула как убитая. Даже снов никаких не было.

– И я, – сказала мама. Легла и уже вставать. Это мы мать с тобой со страху все придумали.

– У страха глаза велики, – сказала послушно бабушка. Я сегодня после работы к Зине поеду, нужно им все рассказать, про Николая, вернусь с последней электричкой. Ты сиди меня жди. Свет пусть горит., – предупредила она.

– Мам, ну зачем тебе ночью возвращаться. Переночуй у тети Зины. А я здесь с Валей останусь. Попрошу ее ко мне придти. Нам веселее будет. Я тебя с утра ждать буду. Надо приучаться к трудностям и закаляться, – сказала бодро Надя.

И бабушка ушла на работу, а потом уехала на электричке к сестре мужа. Моя мама осталась одна. Вечером она хотела позвать к себе соседку Валю, но у Вали так разболелся зуб, что ей было самой до себя. Мама посидела у нее в комнате. Растопила ей печку, вскипятила чайник и дала ей анальгин. И Вале стало немного легче. Она пригрелась на диване, и тащить ее к себе было верхом безжалостности.

– Тетя Лида, постойте у моей двери, пока я наверх поднимусь, – попросила мама другую соседку, которая вышла прогуляться с мужем перед сном. Дальше я не боюсь. Там я свет выключать не буду.

Тетя Лида с мужем проводили ее до двери на второй этаж.

– Тетя Лида, я закрыла, – прокричала мама из-за двери. Щелкая задвижкой. Еще постойте три минуточки, я когда вам крикну, вы через минуту идите.

– Надь мы потом у тебя под окном постоим. Ты нам махни, а если страшно будет, стучи, мы услышим. Мы же, совсем рядом, под тобой!

– Вот как боится, по три ступеньки вверх побежала, – улыбнулся дядя Вася, – Надь, мы здесь, не бойся, – крикнул он ей.

Потом они услышали ее слова, – все, идите! – и пошли по тропинке вокруг дома под окна Громовых. Тихая морозная ночь стояла на дворе. Луна сияла, и звезд было полно-полно.

– Красота! – сказал муж Лидии Петровн. Хорошо у нас здесь! Валенки скрипели снегом, и под окошком снег блестел от лампочки. Они увидели, как Надя помахала им из окна рукой.

– Все нормально, идите!

Соседи прошлись еще по тропинке до калитки участка, посмотрели на сосны. И пошли в свою комнату, в которую было приятно войти после этой морозной ночной прогулки.

Надя посмотрела на них в окошко, рядом горели окна в других дачах, и даже были видны тени тети Вари и ее дочери за тюлевой занавеской. И Надя, раздевшись, и проверив, что дверь в комнату закрыта, легла спать, не выключая свет и радиорепродуктор. Репродуктор передавал спектакль Любовь Яровая, и мама слушала его, и старалась представить, как ее Петька играет там главную роль…. А она…

Она открыла после своей очередной мечты глаза, и вдруг увидела снова свое окно, в которое уже било солнце?! Я что, проспала! – подумала Надя, и подошла к окну. А, сегодня же выходной, и не нужно идти в школу! – подумала она, увидев за окном своего одноклассника Женьку. ОН стоял за забором в спортивном костюме с начесом и коньками на плече. Он махал ей рукой

– Надь, выходи скорее, а то все уже ушли на каток.

– Иду крикнула Надя, она быстро надела костюм, натянула на себя пуховую шапочку с двумя помпонами, схватила коньки, и побежала из комнаты в коридор. Пока она бежала по коридору, она, почему– то постепенно теряла это радостное настроение и что-то смутное вдруг зародилось в ее душе, какой-то вопрос, какое-то несоответствие, она силилась понять, и вдруг вспомнила, что Женька уже не живой, он убит в первые дни войны, а как же тогда?! Мама была уже на лестнице, как ей пришла в голову эта мысль. Она еще старалась найти логику и разгадку того, что она бежала к Женьке, который сейчас махал ей рукой с улицы, и она знала, что Женька убит. Весь их класс погиб в тот день. Она вдруг поняла, что картина с Женькой и ее теперешние мысли имеют разный возраст, ей уже не пятнадцать, и на каток она не ходила очень давно, всю войну. И война уже кончилась, и отец умер в сорок шестом. Она остановилась, и в это время увидела отца, который стоял рядом с Женькой в дверях, и говорил ей,

– Надь вернись, у нас с Женькой дела, мы должны уйти. Потом на каток пойдете.

Надя, даже споткнулась от неожиданности, она неловко присела на ногу, и покатилась, покатилась по лестнице, и было так страшно, потому что можно было разбиться, такая длинная она была и так быстро набрала скорость Надя.

– Ой! – захватило у нее дух, и мама проснулась с мурашками на коже. Но очень быстро пришла в себя.

– Сколько сейчас времени, хоть бы уже было утро и нужно было вставать! – подумала она с надеждой.

Но внутренние часы говорили, что проспала она совсем не долго.

– Ну и что! Ничего я не боюсь! – сказала сама себе мама, прислушиваясь, работает ли репродуктор. Он молчал.

– Значит, уже больше двенадцати! Ну и ладно. Дверь у меня закрыта, и свет горит, – подумала она, взбадривая себя этим.

– А вот и нет, Надюх. И света нет, и дверь открыта! – услышала она чей-то голос.

– Кто это говорит? – подумала со страхом Надя, и зажмурилась еще сильнее, и постаралась уйти в то состояние сна, потому что пусть это лучше будет сон, чем такая кошмарная явь.

* * *

Она, вдруг, проснулась еще раз и открыла глаза. За окном уже начинало светлеть. Но в комнате света не было! Лампочка не горела!

– Я же ее не выключала!? – подумала Надя, содрогнувшись, что она спала одна в темноте. И света нет! – вспомнила она ночной голос.

В это время заиграл Гимн Советского Союза, и ей стало весело.

– Союз не рушимый… – запела она вместе с ним и успокоилась совсем.

Потом были последние известия, а потом зарядка, и Надя встала, зажгла фитильки керосинки и поставила зеленый чайник. Вскипятив себе чая, и посмотрев на соседние окошки, Надя посмотрела вниз под окно. Под ней на снегу отражалось зажженное окно нижней квартиры.

– Тетя Лида тоже встала. Хорошо, когда людей полно! – подумала Надя.

Она одела шляпку, накинула на себя шубку, и взяв сумку, пошла к двери. Дверь была открыта!

Да!? – пронеслось в голове у Нади, «И дверь открыта…» – снова вспомнила она. От этого совпадения, мурашки снова пробежались у нее по спине. Надя быстро выбежала на улицу, не закрывая все двери по порядку, а только входную уже на улице.

3

Потом уже, она одна дома не оставалась долго, потому что бабушка больше никуда не уезжала. А потом началась весна, и день стал длиннее и веселее. А потом, она вышла замуж за Петьку, и они жили в этом доме втроем. И потихоньку страхи улеглись. Ко всему привыкаешь, и все проходит.

Тоска по отцу еще часто навещала ее душу, но к сорока дням, все стало более– менее терпимым. Жизнь шла своим кругом и все дальше уходила от той точки, когда отец был с ними. И уже было жалко, что от страха, она с ним еще раз не поговорила, тогда, когда он приходил, и стучался

– Ведь он же даже разговор начал про дверь и про свет… – думала она.

Ей потом сказали, что когда покойник зовет к себе, это плохо, можно умереть.

– А Женька звал. На каток. А отец не пустил! А, может быть это все нервы, – думала мама.

Правда она вспомнила, как однажды после этого, когда она возвращалась с работы позже обычного, на просеке было пустынно и темно.

– Ничего, сейчас добегу, – уговаривала себя Надя, и в основном она думала о том самом коридоре, который ей нужно было пробежать.

– Стой, – маму кто– то схватил за руку и приставил нож. Снимай шубу. На маме была красивая шубка из оленя, и она очень испугалась, и не успела даже ничего сказать, ни вскрикнуть, ни снять с себя шубку, от неожиданности. В сумочке были документы, и она испугалась за них. Но другой голос сказал, – отпусти ее, ее не будем.

Мама, почувствовала толчок в спину и услышала: «Мотай быстрее отсюда!»

И мама побежала. Пока она бежала, не оглядываясь, до своей калитки, она вспомнила и прокрутила в мозгу все. Голос был знакомый, но чей она вспомнить не могла. Она слышала, что последнее время с людей в Ильинке шубы снимают, раздевают, как говорили тогда, но не думала, что и с ней могло быть тоже, самое. Она всегда возвращалась с работы и шла по просеке не одна, и вот сегодня, задержалась и, пожалуйста. Но чей это был голос, и почему ее отпустили? Значит, это был кто– то знакомый? Но она так и не вспомнила и не поняла кто это. И роста то небольшого, или очень молодой, или…женщина…!!!

* * *

– Может быть, отец ее тогда от этого спас? – думала она, когда сидела дома и рассказывала своей маме и Лидии Петровне этот случай.

– Может быть, – сказала бабушка и тетя Лида. Точно спас. Он же тебя очень любил.

– Надя, не ходи по ночам, сейчас хулиганья всякого полно. Один раз повезло, а второй… – сказала бабушка, качая головой.

– Я же говорила, – сказала Лидия Петровна. Чего мертвых бояться, они уже не встанут. Живые страшны!

– Да, отец меня любил, – подумала Надя. Но Женька тоже! А, он наверное ее просто предупредить пришел, через сон. Надо же, получается, они все знают, что с нами здесь происходит?! – удивилась она.

– А кто же свет выключил? – думала потом Надя, и дверь открыл…. Отец бы ее пугать не стал! И Женька тем более.

Конец