Это было начало лета — пора выпускных. Уже скоро мне надо было идти на торжество в художку, в сшитом мамой красивом платье.

В тот момент у меня была новая подружка по имени Панда (просто зимой у нее был черно-белый искусственный полушубок с ушками на капюшоне) — немного истеричная неформалка из неблагополучной семьи, моя ровесница. Эльза мне тогда уже поднадоела, а с Пандой было весело.

В один из дней мы договорились погулять с ней, а она пришла не одна. Вы можете представить себе симпатичного панка? Так вот, Шнырь был действительно симпатичным. Искрящиеся, огромные голубые глаза, светлые волосы, поставленные в ирокез. Мой ровесник. И он был отпиленным на всю голову, я уже не раз слышала о нем истории, что, конечно же, привлекало не меньше его крутой косухи.

Он принес спирт «Троя», и мы его весело распили на троих, разбавив в найденной на улице полторашке водой из колонки, занюхивая при этом волосами вместо закусона. Уже через полчаса мы с ним не могли отлипнуть друг от друга, так и целовались под негодующим взглядом Панды, которая (как я узнала позже) имела на Шныря виды.

К вечеру Панда побрела домой, а мне совсем не хотелось возвращаться. Тут Шнырь и предложил мне заночевать у его друга. Я согласилась и предупредила пьяным голосом по телефону-автомату маму, что меня не будет сегодня.

— Ладно, береги себя только. А ты на одну ночь или на несколько? Выпускной-то хоть не пропустишь? — заволновалась она, привыкшая к моим затяжным гулянкам.

— Да я приду, не переживай, — пообещала я. Как же я ошибалась!

Друг Шныря Дима жил в панельной многоэтажке. Его двушка представляла из себя жалкое зрелище: обоев нет, на полу — грязные матрацы и минимум какой-то старой, развалившейся мебели. Как я узнала позже, отец Димы был горьким пьяницей и дома бывал редко, матери и вовсе не было. Сам же Дима показался мне очень спокойным и доброжелательным парнем. Он нигде особо не тусовался, только пил много, иногда даже в одинокого.

Гостить у Димы было весело: мы пили, Шнырь неумело, но очень задорно играл на расстроенной гитаре и фальшиво пел песни «Сектора Газа».

Когда все разлеглись по матрацам, у нас, со Шнырём, разумеется, случился петтинг. Он пытался пойти дальше, но у меня всегда был какой-то внутренний тормоз на это дело. Возможно, из-за того, что мама на «откровенном разговоре об этом» всегда говорила: «В этом нет ничего хорошего, для женщины это вообще неприятно, противно и больно. Только мужикам это и нравится».

Так что я его остановила, а он оказался галантным кавалером (возможно, из-за юного возраста и неопытности) и не пытался настаивать.

Проснулись мы поздно. И тут у Шныря возникла гениальная идея: «А поехали автостопом в город N, у меня там друзья есть». Это был небольшой городок в тысяче километров от нас.

Предложение было невероятно заманчивым, я давно уже хотела испробовать этот вид развлечений — поездка стопом, только подходящей возможности никак не подворачивалось.

— Шнырь, а давай после моего выпускного? Меньше недели осталось, — уговаривала я.

Но ему почему-то приспичило ехать именно сейчас — он вообще был спонтанным парнем.

— У меня тут печатка золотая есть, нашел на улице, — хвастался он, показывая золотой с виду перстень, — ща ее замотаем и сразу двинем. Димон, ты с нами?

— Не, неохота, — отказался спокойный и рассудительный Дима.

Мне же решать надо было быстро, такой шанс упускать нельзя. Слишком уж хотелось приключений, тем более с этим прекрасным и удивительным Шнырём (влюбленность появилась довольно быстро, настолько он был обаятельным или алкоголь мне его таким показывал — точно не скажу)! «А выпускной… Ну чего ей еще надо, я же и так аттестат с пятерками принесла», — оправдывала себя я.

— Ну че, едешь? — нетерпеливо спрашивал меня этот сумасшедший.

— Я в теме, — решение далось мне после недолгой внутренней борьбы довольно легко, к тому же я нашла себе оправдание в виде хорошего аттестата.

На вокзале мы пытались продать «золотую печатку», там было много ларьков — скупщиков золота. Краснолицый мужик в джинсовой жилетке, хозяин ларька, лишь посмеялся над нами.

— Ну че, сколько дадите? — глаза Шныря жадно горели.

— Ну, — протянул он многозначительно, осматривая перстень, — дам пятьдесят копеек. Нет, даже рубль, — он громко расхохотался, — да не золото это, вот вы придурки малолетние.

Шнырь обиженно забрал у скупщика «свое сокровище», надеясь продать его в другом ларьке. Но и там нас ждала та же участь.

— Да и похуй, — махнул рукой панк, — и без бабок доедем.

Он так уверенно это сказал, что у меня отпали все сомнения. Я готова была ехать с ним хоть на край света.

— Мам, — говорила я в трубку уличного телефона, — я уезжаю ненадолго в другой город, буду отзваниваться иногда.

— Что? Но как же выпускной, куда ты собралась, — запаниковала мама, — ты с кем, давай домой, доченька, ну одумайся!

— Мам, мы же договаривались, что ты меня не держишь, не кричи! Я еду с другом, буду отзваниваться, давай, пока, — бросила трубку я, не дожидаясь дальнейших расспросов.

Первую часть пути (километров пятьсот) мы проделали на электричках с пересадками, бегая от контролеров по вагонам — к этому мне было уже не привыкать, такое я делала по дороге на ролевые игры.

Один раз пришлось переночевать на пустующем вокзале провинциального городка, устроившись в обнимку на жестких сиденьях. Живот урчал от голода, но еды нам не удалось раздобыть. Была только вода из колонки.

Уже к концу второго дня пути мы оказались в городе-миллионнике, столице одного из регионов страны. Ночью мы решили не выходить на трассу и дождаться утра.

Жрать уже хотелось невыносимо, желудок болел от никотина, который мы поглощали в огромных количествах, стреляя сигареты у прохожих или подбирая бычки.

Аскать деньги Шнырь не любил и нашел другой выход из ситуации: недалеко от вокзала был киоск с быстрым питанием, а на столике возле него аппетитно лежали остатки чьего-то обеда. Абсолютно не обламываясь брезгливых взглядов зевак, Шнырь спокойно взял эту бумажную тарелочку и мы набросились на еду, жадно глотая кусочки пиццы и пирожков — этого было мало, но лучше, чем ничего. За нашей скромной трапезой наблюдал какой-то бомж. Даже он брезгливо отвернулся, проворчав «едите, как воробьи».

Надо было искать место для ночлега. Шнырь почему-то решил, что на вокзале лучше не оставаться: там было много мусоров, и нас могли задержать до выяснения личности. Малолетние оборванцы вообще могли привлечь к себе нежелательное внимание.

Сначала мы приютились на трубах теплотрассы (ночи-то прохладные, а трубы греют), но вскоре находиться там стало невыносимо из-за вездесущей стекловаты. Она забивалась в глаза, зудела вся кожа.

И мы, почесываясь, побрели по прекрасному вечернему городу в поисках подходящего ночлега. Вскоре на пути попался полуразрушенный деревянный двухэтажный дом. Он больше напоминал прогнивший сарай. Шнырь сказал, что это идеальное место.

Мы устроились на чердаке, придавив люк какой-то балкой. Спалось тревожно. Во-первых, из-за холода, и, как мы ни жались друг к другу, согреться не было никакой возможности. Еще все тело чесалось от стекловаты, что тоже не способствовало сну, казалось, ползают и кусаются какие-то насекомые. Лежать было жестко, мы даже ничего не постелили, и в тело упирались какие-то не то щепки, не то колючки. Но больше всего мне мешало другое — страх. Я вздрагивала от любого звука, боясь, что сюда, в нашу скромную обитель, могут пожаловать недобрые люди.

К любой мерзости и лишениям можно привыкнуть, и они уже не отвращают. Но когда рассвело, меня чуть не вывернуло от увиденного: всю ночь мы лежали на голубиных полусгнивших костях, они-то и упирались в тело, а по останкам ползали какие-то мелкие кусачие насекомые, которых невозможно было разглядеть при свете спичек.

Кое-как отряхнувшись, мы побрели в сторону трассы.

Это была самая легкая часть поездки. Мы добрались до нашей цели всего с двумя пересадками (сначала остановилась фура с заскучавшим дальнобоем, который был рад любым попутчикам, потом какой-то «москвич», управляемый молодым парнем, судя по следам от пирсинга — бывшим неформалом), и были в заветном городе уже к вечеру.

Шнырь знал, где найти друзей, и мы сразу отправились в тот двор. Небольшая кучка грязноватых панков сидела на заплеванных скамейках.

— Нам бы пожрать, три дня уже не ели нормально, — сказал Шнырь после бурных приветствий.

— Ща устроим, — пообещал один из приятелей.

И мы отправились на местное кладбище, которое стало нам шведским столом. Признаться, поначалу меня коробило, но человек ко всему привыкает. Я даже не испытывала уже голода (когда голодаешь три дня, есть вообще потом неохота, появляется какая-то даже легкость и бодрость), но, глядя на ребят, весело жующих пряники и выпивающих водку с могил, я тоже решилась. Так мы и отужинали — в темноте, на кладбище, поедая поминальные подношения. Потом один из парней, напившись, упал на оградку, серьезно пропоров себе ногу — мне это показалось дурным знаком, стало страшновато.

Больше с той поездки ничего особо вспомнить не могу — почти месяц мы прибывали в том городке в пьяном угаре, спирт лился рекой.

Помню, как сидели на каком-то чердаке, а парни предлагали понюхать клей. Мы со Шнырём отказались, предпочитая алкоголь. А у меня вообще было отвращение к нюхачам, я часто видела своего соседа Дениса, перепачканного клеем, в полной невменяемости. Тот образ прочно засел в голове, и нюхать клей я бы не стала ни за какие коврижки. Оставалось только наблюдать за их кривляньями и дикими воплями от галлюцинаций.

Помню, была драка с какими-то гопами, но не помню, кто победил. По крайней мере мне не досталось тогда.

Помню, как жили у какого-то парня, и он нам показал видеокассету с фильмом «Сид и Нэнси» — кино меня сильно впечатлило, безбашенность харизматичного Сида в исполнении Гэри Олдмена казалась образцом поведения.

Помню, как эти пьяные уроды начали ссать друг на друга. Было мерзко, я еле успела отбежать подальше, но меня тоже зацепило.

— Да не очкуй, ты же панк! — подбадривал меня один из них.

Все же в череде безумных попоек мне удавалось иногда отзваниваться маме, сообщая о своем присутствии в мире живых и здоровых. Она все время умоляла вернуться поскорее, я старалась ее успокоить.

Каким чудом меня никто не отымел в том городке — до сих пор не понимаю. Скорее всего, Шнырь меня хоть как-то опекал, считая своей подругой, а сам не настаивал на сексе (все же было в нем что-то доброе, наверное).

Обратно мы доехали примерно так же, только избегали уже стекловаты и голубиных трупов.

Остаток лета тоже прошел в пьянках-гулянках, я не просыхала почти ни дня, лишь изредка приходя домой отсыпаться и отъедаться.

Мама лишь печально смотрела на мои нечастые возвращения, отец вообще почти меня не видел, будучи на работе.

Однажды мне позвонила Вика и позвала скататься в гости к ее отцу — он жил в поселке городского типа совсем недалеко от нашего города. Запойный алкоголик, который давно был выгнан из семьи.

Когда он напился и валялся невменяемый на диване, мы решили сварить «молоко» прям у него перед носом. Мне давно был любопытен этот волшебный напиток, да и Вике тоже, и наконец — подходящее место и сезон. Нарвали в окрестностях бобеля (коноплиной ботвы), купили банку сгущенки. Как варить и дозировку мы точно не знали, лишь приблизительно и по слухам, поэтому выпили сразу много.

Накрыло нас основательно, весь мир казался картиной маслом, я даже видела мазки. Все двигалось как-то замедленно, с отставанием, звуки были оглушающими, в голове вообще происходила полная неразбериха и шизофрения.

Потом к ее пьяному отцу пришел в гости собутыльник. Я не знаю, почудилось мне или нет, но вроде он пытался приставать к нам. Я запараноила и уговорила Вику сбежать.

Всю ночь мы бродили по поселку, прячась то от партизанов, то от гигантских кузнечиков, блевать было интересно и приятно. Какой ангел уберег нас от неприятностей — неизвестно.

Нас глючило, наверное, около суток, но днем мы могли хоть немного соображать, сумели даже сесть на автобус и добраться домой (сделать это было невероятно трудно и понадобилась вся сила воли и концентрация), так и не попрощавшись с Викиным отцом.

Отсыпалась я суток трое с перерывами на туалет и еду. А когда проснулась от легких толчков мамы, увидела незнакомую женщину прям в нашей с братом комнате.