Перрон медленно приближался и уже бежал серой полосой вдоль окон скорого поезда, когда звук телефона отвлёк от небольшой дорожной сумки, стоявшей на нижней полке комфортного СВ.

Посмотрев на мерцающий гладкий  экран,  Илья нахмурился, но ответил моментально.

- Да.

- Илья Викторович, я хотела узнать, как Лера, - раздался немного тягучий, с хрипотцой, голос классного руководителя.

- Лера? – он в недоумении посмотрела на остановившийся перрон.

- Да, она третью неделю не ходит в школу…  она серьёзна больна? Знаете, одиннадцатый класс – это серьёзный стресс для организма, я понимаю, но уже конец апреля и…

- Простите, не ходит в школу? Лера?

- Я думаю, вам лучше подойти ко мне, Илья Викторович, - понимающе отреагировала Мария Александровна и, договорившись о времени, разъединила связь.

Обычная школа, типовой постройки, с длинными коридорами и просторными холлами на каждом этаже. Илья прошёл в класс и сел напротив классного руководителя, уже немолодой, немного грузной, но энергичной женщины.

«У Леры резко упала успеваемость».

«Лера замкнута, кажется нервной и, порой, агрессивной».

«Лера не ходит в школу».

Неутешительный итог беседы. Конечно, он пообещал поговорить, принять меры, и согласился, что Лера – сложная девочка.

Дома сложной девочки не было, как и следов того, что в этом доме поддерживалась жизнь в течение последних дней. На телефонный звонок, тем не менее, ответила бодро, как ни в чём не бывало.

- В школе, - спокойно сказала Лера, - потом на курсы, - продолжила, пока Илья сжимал кулак и уговаривал себя не сорваться, - а ты когда приезжаешь?

- Завтра, к вечеру,  - так же соврал и повесил трубку.

Он сломал голову, где она может быть, пока попросту не вскрыл её контакты, прочитав немногочисленную переписку.

К вечеру он стоял на пороге чужого ему дома и, улыбаясь, говорил:

- Здравствуйте, а Лера у вас?

- Да, конечно, проходите, - улыбалась мама одноклассницы, - она сказала, что вы уехали на пару дней и разрешили ей переночевать у нас. Мы не против, даже рады, дети сейчас очень мало общаются, интернет этот… Мы очень рады, что девочки подружились, очень.

- Да, да, - соглашался, улыбался, - приехал раньше, неожиданно, хотелось бы забрать домой.

- Илья?

- Лера, собирайся-ка домой. На выходных повторите, к нам пригласи подругу…

- Ладно, - косо посмотрела и послушно пошла собираться под щебетание мамы подружки, которая расспрашивала: «Что вы решили?» «Куда вы поступаете?» и «Ой, мы так волнуемся, вы знаете…»

В комфортабельном авто он дважды вздохнул, прежде чем заблокировались двери, и машина плавно тронулась с парковки многоэтажного дома.

- Ты не ходишь в школу. Третью неделю. – Он не спрашивал, перечислял. – Не ходишь на английский. И на подготовительные курсы в институт. В чём дело?

- Какая тебе разница? – хмыкнула, глядя куда угодно, но не на него.

- Хорошо. Поставим вопрос по-другому. Где деньги, которые я давал тебе на курсы? Ты их не оплатила.

- Какая разница, ты эти деньги дал мне – значит они мои.

- Я дал их тебе на английский и подготовку.

- Ну, я передумала.

- Передумала. Отлично. А что ты надумала?

- Какая разница, я не обязана перед тобой отчитываться.

- Обязана, вообще-то, - зло, по нарастающей.

- Почему? Почему я должна перед тобой отчитываться? Кто ты такой?

- Я твой опекун.

- Это недоразумение, к тому же ненадолго. Скоро мне исполняется восемнадцать. Адью. И я ухожу от тебя, достал, - последнее слово прошептала.

- И куда же ты пойдёшь, позволь полюбопытствовать? – с сарказмом.

- У меня квартира есть, между прочим!

- За квартиру платить надо, Лера, за еду надо платить, за одежду… ты на что жить собираешься?

- Кассиром пойду в гипермаркет, там нормально зарабатывают.

- Отлично… в институт ты, значит, поступать не собираешься? То, что все эти годы у тебя были репетиторы - побоку, гимназия, лучшая в регионе - побоку, курсы, лагеря, семинары эти… носители, всё, чем ты занималась годы – побоку. Отлично!  Дерзай, иди кассиром, а лучше знаешь, что, иди сортиры мыть, почему нет.

- Если и пойду, тебя это не должно волновать.

- Да нет, Лера, ошибаешься. Меня это волнует, я единственный, кого это волнует, потому что ни подружек твоих не интересует твоё будущее, ни тебя.

- Ты мне никто, так что – не ври.

- Лера…

- Никто. Ноль. Пустое место. Зеро, - она соединила указательный и большой палец буквой «О» и подула, изображая, как «шарик сдулся», - Нооооолик.

Илья схватил её за тонкое запястье левой руки и смотрел на часы на этой руке, на невозможно злые глаза, в которых стояли слёзы злости, на сжатые в бледную полоску губы.

- Я твой опекун.

- Опекун? – откинула голову в смехе, - это так теперь называется? Как неожиданно.

- Лера… - его состояние было на границе с отчаянием, он не хотел ругаться, не хотел даже повышать голос на неё, его не волновали деньги, только то, куда она их дела, и чтобы Лера не причинила себе вреда. Его волновало её будущее. Действительно волновало.  - Я думаю о твоём благе.

- А когда я отсасывала тебе – это тоже было «благо»? Да? Ты соблазнил меня, опекун! Растление малолетней – это статья, Илья!

- Я тебя не соблазнял…

- Да, конечно, это Я тебя соблазнила, Я! Принудила, заставила. Всё – я. Очень удобно. Только несовершеннолетняя здесь  - я, а опекун, как бы опекун – ты. И отсасывала тоже я…

- Перестань, - глухо.

- Что, не нравится формулировка? А как правильно? Делала минет, оказывала сексуальные услуги орального характера? – она стояла перед ним на кухне, на том самом месте, где оказывала услуги, и выплёвывала на него свою злость, желчь, свою обиду, свои слёзы, в конце концов.

- Лера, перестань, - он остановил её руку, когда она замахнулась, отчаянно, - я тебя не принуждал, господи… и не соблазнял, ты знаешь это.

- Нет!

- Я был пьян, был пьян, я извинился, я не знаю, что ещё сказать, просто, пожалуйста, не порть свою жизнь из-за моей ошибки. Хочешь уйти – уходи, закончишь школу и уходи, живи одна, но подумай, просто подумай вот над чем. Ты должна учиться, ты столько сил приложила, столько энергии, у тебя такие планы были грандиозные, ты столько вложила души, девочка, не ломай свою жизнь из-за моей ошибки. Моей ошибки!

- Ошибки?

- Да, - глухо.

- Значит, я – ошибка? Вот это всё… всё это – просто ошибка? Ошибка… конечно, ведь я – не она… - в глазах стояли слёзы.

- Не ты ошибка, а та ситуация, та история… Я не сдержался, и это ошибка.

- Не сдержался? – зло, - не сдержался, Илья? Давно не было женщины, правда, Илюша? – она встала рядом, интимно, он чувствовал её дыхание. – И ты не сдержался… но я - не она! Тяжело, наверное, жить вот так, работа – дом, работа - дом, а дома только я… и никаких женщин… и нет жены, и я – не она! - Её несло, складывалось впечатление, что девушка не понимала, что она говорит на повышенных тонах и кому. Слова били колко, наотмашь, в солнечное сплетение. Пока они не поменялись местами, одним его рывком, и девушка не оказалась прижата к металлу холодильника его руками, которые, конечно, были сильнее её во много раз.

- Не говори о том, чего ты не знаешь, никогда, - выплюнул со злостью. – И ещё, если ты не знаешь этот аспект моей жизни – это не значит, что его нет, если ты не видишь в моей жизни женщин – это не значит, что их нет, девочка, - чётко, проговаривая каждое слово.

- Что? – растерянно смотря в глаза.

- Что слышала, - отпустил её руки. – А теперь, «Спокойной ночи малыши» и в люлю, - с этими словами он закрыл входную дверь на внутренний замок и забрал ключ себе.

- Падла, - услышал за своей спиной.

- К черту, - ответил и прошёл в свою комнату, чтобы упасть на диван вниз лицом.

Валерия, Лера, Лерка.

Он помнил, когда впервые, на самом деле, увидел её, увидел ясно сгорбившуюся фигурку совсем юной девушки, практически ребёнка, её худые пальцы, которые потянулись за куском хлеба, а потом отламывали, чтобы отправлять в рот. И плюшевого медведя, которого она держала всё это время другой рукой, держала крепко, будто он был её спасением. Константой всей её ещё недолгой, но уже богатой на потери жизни.

Илья влюбился в шестнадцать лет, влюбился сильно и безоглядно, так, как способна только юность. Ирина жила в соседнем дворе и работала в магазинчике, там же. Высокая, с точёной фигурой, открытым декольте и копной блестящих  волос. Она была старше его на шесть лет и смотрела на него немного свысока, не отказывая себе в лёгком флирте. Его не останавливал возраст, его ничего не останавливало. Через год  его настырных ухаживаний Ирина завела его в свою квартиру и срывающимся от поцелуев голосом шептала

- Пожалуйста, тише, Лерка услышит.

- Кто такая?

- Сестра, сестрёнка.

В восемнадцать он решил жениться. Мать пришла в ужас, она стояла на пороге своей благоустроенной квартиры и кричала: «Не пущу», «Никогда», «Охомутала», «Детдомовская, да ещё с дитём!»

Крики остановил отец, как всегда, спокойно выслушав, резюмировал:

- Решил – пусть женится. Ничего не теряет… лучше, чем по бабам шляться. Учёбу не бросишь, - уже Илье, - работать будешь вечерами, пока разнорабочим, там видно будет.

- Работать?- мать демонстративно схватилась за сердце, отец хмыкнул и закатил глаза.

- Работать, а ты как думала? Семью кормить надо, пусть хлебнёт… Он думает, что семья – это так, на койке с любушкой, а это ответственность, труд это. А тут ему и жена сразу, и ребёнок. Ничего-ничего, пусть корячится.

Он «корячился». Учась и работая наравне с рабочими, будто не его отец владел сетью автомастерских, одной из самых крупных в городе. Стал сначала мастером, а потом, по окончанию института, открыл свою сеть, менее известную, узкопрофильную, но от того приносящую стабильный и более чем хороший доход.

В тот, последний год, они задумывались с Ириной о ребёнке, он бы подождал ещё, ему нравилась такая жизнь, стабильный доход, спокойная жена, возможность приятно и так, как того хочется, проводить время. Ему нравились возможности, которые открывались перед ними, но Ирина вздыхала и всё чаще заглядывала в зеркало. Он понимал, что разница в возрасте смущает её, но сам не видел причин для этого. Она была шикарной женщиной, красивой, страстной, живой. На неё оглядывались мужчины, и не раз Илья ощущал желчь ревности. У неё не было причин или поводов для неуверенности, Илья любил её, практически боготворил каждый участок её тела и её саму.

Ирина радовалась своему недомоганию, считала это хорошим знаком, беременностью, подсчитала, когда родится ребёнок, и безапелляционно сказала, что это будет мальчик. В день, когда стало ясно, что это не беременность, он настоял на том, чтобы свозить её к врачу. Она покорно пошла, всё ещё надеясь на ошибку своего организма – ведь и слабость, и утренняя тошнота, точно указывали на то, что она, наконец-то, дождалась.

Прозвучавший через три недели диагноз разделил жизнь на «до» и «после». Он отказывался верить, что это конец, он настаивал на лечении, надежда крепко засела в его сердце, почти поработив. Но в  последние недели лечение приносило надежду лишь Ирине, он так и не сказал ей, не смог, что у неё не было шансов с самого начала. Врачи оставили этот разговор на усмотрение супруга.

- Я посплю, - прошептала Ирина, вернее, он понял по сухим губам.

- Да, моя хорошая, - он взял её руку и отсчитывал последние капли системы. Ему сказали, что эту ночь она не переживёт, он тихо прощался с ней, то ненавидя себя за малодушие, за то, что так и не сказал ей, то успокаивая себя, говоря, что ей бы не стало легче, а вчера, ещё вчера, она мечтала выздороветь и поехать на море. Он обещал ей, что так и будет…

Лера… Лерка всё это время была с ними, жила в соседней комнате, оставаясь почти безликой для Ильи. Сейчас он понимал, что Ирина сглаживала, ограждала молодого мужа от забот о девочке. Он не задумывался о тратах на ребёнка, сам выбирал велосипед или ролики, оплачивал лагерь или любой из кружков. Встречая Леру утром, он трепал её по кудрявой головке и говорил: «Привет, мелкая». Но он ничего не знал о девочке, не интересовался, она существовала где-то там, в параллельной с их с Ириной реальности. Много работая, он почти не видел её, а когда Ирина покидала его мир, он не видел сам себя. Когда же вечером, на шестой  день после того, как с тихими причитаниями: «Отмучилась, горемычная», люди покинули их дом, он сидел  на кухне. Он и бутылка водки.

- Можно, я зайду, - услышал писклявое, всхлипывающее. Он смотрел на Лерку и не понимал, что эта девочка, этот ребёнок, делает здесь? Она – здесь, а Ирины нет… Его Ирины нет. Он хотел кричать в голос.

Лерка мялась в дверях, стоя в мятой пижаме, худая, нескладная, с взлохмаченными волосами.

- Садись, - он показал рукой на стул и налил себе рюмку, ещё одну, потом ещё. Потом он смотрел на тонкие пальцы, которые отламывали по крошке кусок хлеба и отправляли в рот.

- Ела?

- Да… - всхлипнула.

- Что ела?

- Яичницу, я умею готовить яичницу.

- Это хорошо, - теперь он вспомнил, что, действительно, видел с утра две откуда-то взявшиеся  скорлупки в мойке. Видимо, всё, что ела Лерка – это яичница из одного яйца. Он даже заглянул в холодильник, чтобы убедиться, что там ничего нет…  Ирина до последнего пыталась заботиться о Лерке, теперь последнее свидетельство этой заботы – упаковка из-под яиц, – стояла поперёк полки, открытая и пустая. Она простояла  там ещё восемь дней.

Утром он еле открыл глаза, бутылка была им допита накануне, что не принесло успокоения, да и не могло принести, Илья понимал это. Умывшись, заставив себя размяться, он зашёл в детскую, немного смущаясь, оглядываясь в комнате, в которой, кажется, не был никогда до этого. Или был… он не помнил, он не помнил Лерку в их жизни, он помнил только Ирину и его любовь к ней.

- Эм, - Лера сидела по-турецки, облокотившись спиной о стену, и смотрела в книгу, не читала, смотрела, - ты чего не в школе?

- Воскресенье.

- Понятно… - Он потерял счёт дням, когда ещё Ирина была жива, он считал не дни, а часы, а потом и минуты её пребывания на этой земле, в его мире. Постояв ещё немного, разглядывая карту мира на стене, заинтересовавшись самой высокой точкой планеты и Саргассовым морем, он, наконец, произнёс:

- Лер, нам это… в магазин надо, продукты там… не знаю… девять дней… да и…

- Я сейчас, - она встала, и Илья вышел из комнаты, давая Лере собраться.

Они прожили месяц, постепенно знакомясь друг с другом, привыкая. Он ел подгоревшую картошку и надевал неаккуратно поглаженные рубашки. Вечерами смотрел телевизор и иногда проверял уроки – по просьбе Леры слушал то, что ей было задано. Она обводила карандашом параграфы, а потом повторяла их содержание. Постепенно картошка перестала подгорать, а с рубашками отлично справлялась прачечная. Они привыкали.

Потом тот же классный руководитель, что и сейчас, позвонила ему и попросила прийти. Весьма смутно представляя, где находится школа, и какой их ждёт разговор, он всё же пошёл.

- Поймите, - вкрадчиво говорила Мария Александровна, - мы понимаем ваше положение и не хотим травмировать Лерочку, но и вы нас поймите, нам звонили, интересовались.

- Кто?

- Лера… её официальный опекун умер, она сирота, вы понимаете?

Он не понимал.

- Девочке нужен статус, нужно решать её судьбу. Возможно, вы знаете кого-то из родственников Леры, согласных взять девочку?

Он не знал, не слышал о таких.

- Тогда детский дом, - вздохнула Мария Александровна. – Но вы подумайте, поищите, мало ли… такой возраст и детский дом… Она домашний ребёнок, ей будет сложно адаптироваться.

Илья переворачивал фотоальбом за фотоальбомом, документы, свою память. Ничего. Ирина была социальной сиротой. Отца она не знала никогда. Её мать посадили за распространение наркотиков, уже не в первый раз, там она родила Леру и через пару лет умерла.  Ирина, выйдя из детского дома, потратила крохотное пособие на попытку обустроить малюсенькую квартиру, каким-то чудом не пропавшую в юридической волоките этой страны. И сразу забрала свою сестрёнку, заменив ей маму. Лера знала, что Ирина  её сестра, от неё никогда не скрывали. А Ирина, Ирина была благодарна всевышнему, что он – Илья, появился в их с Лерой жизни. Но он появился лишь в её жизни – Ирины.

- Картошку будешь, - раздалось за спиной, - жареную, - гордое.

- Подгорела? - он улыбнулся в кипу ненужных бумаг.

- Немного, - насупилась.

- Тогда буду, - уже засмеялся, - конечно, буду, - он прошёл на кухню и съел то, что Лерка гордо называла жареной картошкой, под её довольным взглядом.

Районная опека смотрела на него снисходительно, уверяя, что Лерка будет обузой, и у него, конечно, не хватит жизненного опыта для опеки над девочкой-подростком. И где-то в глубине души Илья соглашался с белокурой статной женщиной, что сидела напротив него и вкрадчиво говорила, что для Валерии будет лучше… Но речь не шла о том, брать ли Илье опеку над Леркой или не брать, а о том – отправится она в детский дом или нет.

Подмога пришла, откуда никто не ждал, подошедшая мать демонстративно достала носовой платок , приложив к глазам, а потом громко высморкавшись, заговорила.

- Да, что ж вы за люююююди, сиротиииинушка наша и без того натерпелась, да в дело-то её посмотрите, посмотрите… родилась-то где, - тут мать заплакала. – А потом с сестрой мыкалась, ой, как вспомню… - Илья смотрел, как рыдает мать и не верил своим глазам. – И ведь только зажили по человечески, ох, жить бы да жить нашей Ирочке… а теперь и Леееееерочку нашу, - она уже рыдала, - да что же мы, всей семьёй с девочкой не справимся?

- Нууууууу, - женщина из опеки явно сомневалась. – Может, вам взять опеку? Правда, вы ей по документам чужой человек…

- Но он же не чужой, - мать показала на сына. - Илья – не чужой, он ведь муж Иры, он Лерочку сколько лет уже знает.

- Эм, вот, - Илье протянули кипу документов, он старательно записал всё, что должен ещё собрать для суда, и через три недели государство не возразило, чтобы Илья стал опекуном Валерии.

И они неплохо жили. Он не ощущал себя отцом или даже старшим братом, скорее – другом. Наперсником. Илья поставил Лерку на горные лыжи и ездил отдыхать с ней на горнолыжные курорты, от всей души наслаждаясь компанией шебутной и вспыльчивой девочки. Она помогла ему освоить скейтборд. Не ощущая сильной разницы в возрасте, он живо интересовался её школьными и внешкольными проектами, они смотрели одни сериалы и, более того, ругались на этой почве. Он всегда знал, премьеру какого фильма она ждёт с особым нетерпением, и покупал билеты на самый первый из возможных сеансов, даже если это означало прогулять школу.

Он ещё отлично помнил свои школьные времена и интересы. Илья давал советы, которые, возможно, со стороны «взрослого» мира были бы неуместны, но всегда работали, зато, в свою очередь, он был в курсе не только всех событий и хитросплетений классной жизни, но и сердечных дел Лерки, благо, те были более чем скромные. Её сердечко металось между парой одноклассников и актёром, слывшим геем. По каким-то странным и смешным для Ильи мотивам, актёр-гей её устраивал больше.

Так было до октября, когда он, после празднования своего дня рождения, пришёл домой изрядно навеселе и позвал Леру посмотреть пару серий сериала. У них был уговор – смотрят только вместе. Если один не может, другой крепится. Это был закон.

Завалившись на диван, он привычно устроил голову Лерки себе на плече и увлёкся сюжетом, пока не уснул, неожиданно. Проснулся резко, от света из окна, Лерка спала рядом, обнимая его рукой и ногой в районе паха… он попытался вывернуться, ситуация грозила стать неловкой, по причине банальной мужской физиологии. В этот момент Лерка резко открыла глаза и, видимо, моментально оценив ситуацию, залилась пунцовым  румянцем, пока Илья аккуратно не снял её ногу и не встал.

Потом он перевёл всё в шутку, заговорил, зашутил, несмотря на ощущение собственной неловкости, понимая, что Лере, должно быть, ещё более неловко, надеясь, что всё сойдёт на нет.

И только со временем он понял, что не сошло… и не нечаянный сон послужил тому причиной. Лера… Лерка словно сошла с ума или, вероятно, он.

Она сменила свой гардероб, особенно тот, что предназначен для дома, на более откровенный. Он не замечал, не смотрел, игнорировал её фривольные халаты, «нечаянно» выставленные напоказ девичьи прелести, оттопыренную попку, он смотрел сквозь Леру и её попытки соблазнения.

Откровенного, порой неумелого, а порой такого, что у него захватывало дух. Но чувство стыда и отвращения к самому себе всегда побеждало эту битву.

Лера – всего лишь взбунтовавшийся подросток с зашкаливающим гормональным фоном.

Лера – сестра Ирины.

Лера – запретный плод, который не может быть сладок.

Где-то к новому году его сумасшествие перешло точку терпения, иногда он пожирал глазами Лерку, а потом сжирал себя за мысль быть с ней во всех отношениях. Душой и, главное – телом.

Зашедший друг заметил что-то, ухмыльнулся:

- Чего это с Леркой?

- Да…

- Испытывает на тебе свои женские чары?

- Похоже на то.

- И как?

- Да никак, но, блядь, бесит, перерастёт, как перхоть…

Илья в какой-то момент скупил большую часть аптечного ассортимента против перхоти, пока однажды эта проблема просто не ушла сама собой – возраст.

- Ты не обижайся, - друг покосился на Илью, - но она реально горячая штучка.

- Ой, да брось ты… но, учти, ноги переломаю.

- А то я не знаю… А ты, знаешь, что… ты покажи ей мужика…

- Чего?

- Она же жопой крутит… так ты покажи, что бывает при таком раскладе, а то ведь докрутится… Ты посмотри на неё, Ильюх, серьёзно говорю, докрутится она у тебя.

Илья посмотрел.

 Ниже своей сестры, но не менее яркая, со сформировавшимися женскими формами, стройными ногами и аккуратной, круглой попкой, отлично видимой благодаря лосинам, и грудью, уверенной «двоечкой», при тонкой, очень тонкой талии.

Ирина была светловолосой, скорее блондинкой, Лера же – шатенкой, с вьющимися по плечам локонами. Черты лица, разрез глаз, губы, нос – были похожи, но стоило Лере заговорить или заинтересоваться чем-то, всё это исчезало, и никто бы, даже Илья, не признал бы в Лере сестру Ирины.

Лера была интересной, даже слишком интересной, она была притягательной. Всё, что хотел Илья – это поцеловать Лерку, поцеловать грубо, властно, хотел прижать её к себе, взять её, сделать своей. Но упрямо игнорировал свои желания. Они были… аморальны.

До нового года. Он забрал Леру от подруги, той самой, от которой забирал сегодня, и привёз домой. Сидя на кухне подружки Лерки, он изрядно выпил, заболтавшись. Компания была приятной, Лерка на редкость сговорчивой, и в такси он размяк… перебирая рукой волосы на макушке девушки.

- Илья, - прошептала она… и он ответил поцелуем, сам не зная, почему. Он целовал её в такси, которое ехало по заснеженному городу и это казалось правильным, настоящим, а обстоятельства… обстоятельства были не так уж и важны. Её запах, её вздохи, её пальцы, которые хватались за его шею и затылок – вот, что было важно.

Было важно его желание, которое поглощало его, когда они вышли из такси и поднялись на лифте в новую квартиру, в которую совсем недавно переехали. Илья купил «с нуля», и теперь они наслаждались прекрасным видом и простором комнат. Было важно её дыхание и пальцы, которые расстёгивали пуговицы на его рубашке, а потом дёрнули молнию на женском платье. Была важна рука, которая взяла его руку  и приложила к девичьей груди, сорвав стон с его губ.

Он направил поцелуи Леры ниже, ниже губ, груди, пояса, пока не услышал немного удивлённое:

-Так?

И ответил

- Так…

У неё не очень получалось, движения была неумелые, но Илья полагал, что если рай и существует, то он находится именно там. Это было самое невероятное впечатление, испытанное им за всю его жизнь… балансируя между «хочу» и «нельзя». Между любовью и болью. Между желанием и… ещё более острым желанием.

Пока он не кончил, мягко отстранив её голову, чтобы в руку, чтобы не пугать… Только тогда он понял, что он натворил, и что никакие шутки теперь не помогут.

Утром он глухо извинился, хотя, всё, что хотел, это обнять Лерку и не выпускать из своих объятий. И чем больше она делала шагов навстречу, порой откровенно отчаянных, тем дальше он отступал, ненавидя себя и за то, что предал её тогда, и за то, что предаёт её сейчас.

Нравственный тупик, из которого ему не выбраться. Им – не выбраться.

Всё, что он хотел – чтобы Лера пошла дальше, стала счастливой, осуществила свои мечты. Она была деятельной девушкой, социально активной,  неплохо училась, её интересы были разнообразны, но при этом она чётко представляла себе своё будущее, и что она должна для этого сделать. Более того – она делала это. Что не могло не вызывать уважение в Илье, привыкшему добиваться целей и поставленных задач своим трудом. Он понимал, что его мастерские – это не только результат его труда, но и родителей: отца, который давал советы и помог со стартовым капиталом, и матери, которая не жалела времени на поддержку сына. И он, в свою очередь, хотел того же для Леры, видя её упорство, её желание – он оплачивал её начинания, поддерживал словом и делом,  твёрдо веря, что это не пройдёт даром, что она будет учиться и добьётся многого, главное – того, что хочет она сама.

Но всё, что хотел сам Илья – это Лера… его Лера.

Как, в какой момент он упустил ситуацию, и к каким  именно фатальным последствиям это может привести – он не знал. Что последствия будут фатальными – не сомневался.

Наконец, решив переодеться, он снял формальный костюм, надел лёгкие домашние джинсы и футболку и отправился в душ, в попытке смыть вагонную пыль и сумрак обстоятельств и конфликтов.

На обратном пути, проходя мимо комнаты, он услышал отчаянный плач, почти вой, и не смог проигнорировать, хоть и должен был. Не смог.

Лера сидела на кровати, прижимая к себе уже знакомого плюшевого медведя, и задыхалась от собственного плача.

А он просто слушал, он не знал, что сказать и нужно ли.

- Я ведь похожа на неё, похожа! Почему ты не любишь меня… почему…

- Ты не похожа, Лера.

- Я так плоха, да? Некрасива? Почему, скажи мне, почему? У тебя женщины, другие женщины… Не такая умелая, но я бы научилась, научилась… я всему могу научиться.

- Ты не плоха, что ты.

- Я люблю тебя, Илья, так люблю, что мне делать с этим?

- Тебе это только кажется, это пройдёт.

- Нееееет… ты мой единственный родной человек…

- Лера, это привязанность, сильная привязанность, ты просто запуталась, и я запутался немного, но мы справимся и… девочка, послушай меня, тебе только кажется, что ты любишь, и что это на всю жизнь… кажется.

- Нет!

- Лера, твои чувства обострены сейчас, возраст и обстоятельства играют с тобой, но когда ты посмотришь на ситуацию трезво…

Она захлебнулась в слезах, уже не пытаясь себя остановить, не притворяясь взрослой и не играя, она была в отчаянии и он это видел.

- Чего ты хочешь от меня, Лера? Чего ты хочешь от меня сейчас?

- Тебя, - она сказала глухо.

- Ты понимаешь, что это значит?

- Да.

Он целовал её до головокружения, до потери дыхания, он впитывал в себя её стоны, её желание и запах, понимая, что это, возможно, последний раз. Он не позволил себе ни на секунду потерять контроль, но и не позволил ей усомниться. Он сцеловывал её слезы боли,  надеясь, что она не возненавидит его впоследствии.

Он был осторожным ещё какое-то время, ожидая её выпада, будучи уверенным, что он заслуживает, но не давая ни малейшего повода для сомнений в себе. Илья давно перерос игры в молчанки или ревность, и просто отдавал себя женщине, которую любит здесь и сейчас, несмотря на то, как долго она сможет отвечать ему взаимностью.

Она смогла.

На выпускном она поцеловала его при всех со словами: «Эй, мне уже восемнадцать».

Когда узнала, что поступила – она предложила отметить «небольшой вылазкой в подъезд», и он согласился.

На окончание института они запланировали беременность, и так всё и случилось.

Они не стали называть дочку Ириной, хотя и обсуждали это.

Осталась ли Ирина в сердце Ильи – да, наверное, но большую часть там занимали Лера и дочка, которых он любил больше, чем мог себе представить, порой злясь на «своих девчонок», но понимая, как неверна порой фортуна, и как быстро и неожиданно может всё измениться.

 Любовь приходит там, где её не ждёшь, и Илья был готов сделать всё, что угодно, пойти на любые крайности, чтобы сохранить эту свою любовь.