На улице было тепло, осенью только пахло, температура была скорее летняя, несильный ветерок был прохладным, оставляя приятные поглаживания на разгорячённой от шампанского и тёплого воздуха в ресторане, коже. В стороне стоял Рома и удерживал Стаса, что-то выговаривая ему прямо в лицо, поглядывая по сторонам.
Ромка кивнул головой Саше, и та направилась прямо к нему.
Предательница!
Варя огляделась и вознамерилась идти в номер. А пусть они все провалятся! Пусть убьют друг друга! Пусть Стрелецкий спит с Савельевой. А Стас… да вот хоть с Кузнецовым. Варваре Арнольдовне Белицкой всё равно!
Как там сказал Антон? «У меня не тот статус, чтобы оправдываться». Вот и у Варвары не тот статус, чтобы участвовать в этом цирке! Она решительно двинулась по щербатой тротуарной плитке, вдоль клумб, на которых еще росли какие-то цветы и даже источали аромат, вперемешку с запахом листьев и скошенной травы.
— Варя, — дернул за руку догнавший ее Рома.
Больно! Если так пойдет дальше, эта ненормальная компания ее сегодня покалечит!
— Варя! Да постой же, поговори с ним, просто поговори, — махнул в сторону Григорьева Рома.
Тот сидел на скамейке, держась руками за голову, казалось, сейчас он вырвет себе волосы и останется лысым, как Стрелецкий. Рядом топталась Сашка и слушала его, кивая и соглашаясь с чем-то.
Предательница еще раз! Дважды! Если не считать Стрелецкого.
— Не о чем разговаривать, все кончено.
— Скажи ему это, подойди и скажи, а не убегай.
— А это не очевидно? Или мне показалось, что там, — махнула рукой в сторону дверей ресторана. — Его семья?
— Он не знал, что они приедут, запретил Лиле, в аэропорт отвёз, можно подумать, этой сумасшедшей можно запретить или остановить…
— Какая разница? — уставилась на Кузнецова. — Приехали сейчас или он бы приехал домой, Григорьев — женат, он просто увлекся, быт заел, кризис, еще что-нибудь в этом роде, пусть он с семейным психологом обсуждает свои проблемы, а не со мной!
— Какого ляда ты мне это высказываешь? — уставился Кузнецов, выпучив глаза. — Сделай три шага и скажи ему! Сама! Крайних искать все горазды, а на крен послать, глядя в глаза? Слабо? Вот бы не подумал, что Варвара Белицкая, первый пилот девятнадцатого экипажа, мастер спорта, в легкую делавшая мужиков на маршруте, тупейшим образом испугается подойти и послать за бугор мужика, который пудрил ей мозги, рассказывая сказочки про белого бычка и скорый развод. Иди и врежь ему! Плюнь в лицо! Выскажи, все что думаешь! Уходишь по-английски? Как истинная леди?! Настоящая женщина! Как же! Ты выше этой ситуации! И бла, бла, бла! Что ещё в статусах пишут и в твитерах твитят? На самом деле, ты просто трусишь! Ты проиграла гонку, потому что трусливая баба и сейчас проглотишь все фекалии, что вывалил на тебя Григорьев и его долбанутая сестрица, потому что ты — трусливая баба!
Варя скрипнула зубами, даже услышала скрежет эмали, даже Ромка должен был услышать, что там — Григорьев наверняка услышал, раз уставился на неё, пока она широкими шагами подходила к нему.
Злая. Злющая. Злобная.
— Я развожусь! — ну, конечно, что он еще скажет? Не внутренний же распорядок "Ювеста" ему говорить и котировки акций за последние сутки, а «Я развожусь».
— Не интересует, — почему она не может ударить Стаса?
Выходит прав Кузнецов, а Варя просто трусливая баба.
Прав отец, когда орет, что той надо образумиться, родить ребенка, лучше два и заняться «делом для души», открыть косметический салон или завести конюшню, что-нибудь «соответствующее положению», а «не отвлекать людей действительно зарабатывающих деньги на бесконечные капризы и безумные истории»
— Развожусь я, это точно, — хватило наглости схватить за запястье.
— Никакого развода, я сказала, — Варя обернулась на звук голоса Лили. Даже голос у нее был противный, визгливый, переходящий на фальцет, при этом с хрипотцой.
— Ты свалишь с моих глаз?! — заорал Григорьев. — Что тебе ещё от меня надо?! Уйди, уйди от греха подальше!
— Я сказала «Никакого развода», — твёрдо, если можно визг назвать твёрдым голосом, проговорила Лиля.
— Слушай, — Григорьев уставился на сестру, при этом, не выпуская из руки запястье Вари, сжимал так, что наверняка останется синяк. — Мне интересно, в кого ты такая идиотка? Что реально ты можешь сделать? Запрешь мне разводиться? Ты всерьез в это веришь? И в Деда Мороза, видимо, веришь, и в Зубную фею, да? Знать не хочу, какие мысли бродят в твой больной голове. Единственное, что могу сказать, если ты не перестанешь лезть в мою жизнь, не закроешь рот и приблизишься ближе километра к Варваре Белицкой, я не просто разведусь, я поделю имущество так, что твоя драгоценная Таня останется без дома, машины, без средств к существованию. Тебя это тоже касается, между прочим. Напомнить, кто владелец недвижимого имущества, в котором ты живешь? Или движимого, на котором перемещаешься? Так вот. Или ты закрываешь рот и сваливаешь из моей, нашей, — коротко глянул на Варю, — жизни, или Таня клизмы себе будете делать не минеральной водой, а водопроводной!
— А чо! — заржал рядом Рома, молчавший до этого, пришедший вслед за Варей. — Клизма это хорошо. После клизмы анальный секс, как по маслицу идет, — продолжил смеяться и изображать этот самый секс.
— Не знаю, — отмахнулся Григорьев. — Я разницы не заметил.
— Твою маму, — прошипел Кузнецов, Варя зажмурилась.
На минуту она вспомнила изящные формы Тани и совсем не изящные Стаса и вздрогнула.
Прекрасно! Теперь ей жить с этим! Григорьев занимался альтернативным видом секса. Какие еще открытия ей предстоят? Земля круглая? Елка хвойное дерево? Волга впадает в Каспийское море?
— Ребенок должен расти в полной семье, — провизжала Лиля.
— Какой семье? Перестань! Ребенок должен расти в счастливой семье, где мать и отец любят друг — друга, а не…
— Тааааня! — завизжала безумная сестрица.
Все синхронно посмотрели на Таню, та не принимала участия в общей вакханалии. В это время она сидела рядом с дочкой и с таким воодушевлением играла в «ладушки», что складывалось впечатление, что ей не только нравится игра, она её искренне увлекает. Радость на лицах была одинаковой, как и задор.
— Да? — Таня грациозно подошла, ведя за руку дочку.
Рома посмотрел на девочку в принцессном платье и заулыбался, расплылся, когда та дернула его за палец.
— Догонялки? — тут же предложил или понял жест Лены.
— Аааканяй! — и рванула с места, путаясь в шифоне и перебирая ножками в туфельках в цвет платья.
— Таня, — Лиля посмотрела осуждающе. — Ты любишь Стаса?
— Люблю, — кивнула и безмятежно улыбнулась, не спуская глаз с бегающей с Ромой дочки.
— Любишь? — подал голос Стас и закатил глаза. — А если подумать?
— Если подумать — не люблю.
— Я тоже не люблю тебя, Таня, — проговорил Стас, спокойно и размеренно, примерно, как учительница в первом классе объясняла Варе про живую и неживую природу.
«Камень — неживая природа, Варя».
«Я тоже не люблю тебя, Таня»
Офонареть… на самом деле Варя подумала по-другому, но она воспитанная, образованная, умная женщина и не станет говорить подобного вслух, даже думать не станет. Офонареть!
— Я пойду? — Таня мягко посмотрела на Стаса и с интересом на играющую в догонялки парочку.
— Иди, — спокойно ответил Стас, даже улыбнулся, смотря, как вприпрыжку, при этом удивительно изящно, Таня рванула в бегающей парочке и присоединилась к игре.
Офонареть!
— Перестань манипулировать людьми, Лиля, тем более Таней, у неё проблемы, которые ты усугубляешь, — взгляд тут же сменился. — Чего ты добиваешься? Я не стану больше играть в семью. В детстве я играл в машинки, а не в дочки-матери, сейчас тем более.
— Ты пожалеешь! У дитя травма будет! Дурой вырастет!
— Думаешь, у твоих детей травмы не будет, да? — глядя прямо, как расширяются глаза Лили. — Заставляешь Николая жить в одном доме с тобой, прикрылась детьми, пригрозила. Молодец! Как думаешь, сколько еще пройдет времени, пока дети узнают, что у отца давно другая семья, что там тоже дети, что отец терпеть не может их мать и иначе, как «гадина», не называет, а мать его «тварью». И самое интересное, что хоть и ушёл Николай из семьи, хоть и плюёт тебе вслед, не удивлюсь, если святой водой умывается, когда ночует дома, возвращаясь из якобы командировок, самое интересное, его не осуждает даже наш отец, Лиля. Ты отравляешь жизнь всем, а в первую очередь — себе, — устало махнул рукой. — Свою жизнь можешь и дальше ломать, но моей распоряжаться больше не будешь. Или я разведусь по-хорошему, обеспечив Таню, или по-плохому, заодно забыв обеспечивать тебя. Николай, как всем известно, оплачивает нужды детей, а не твои, твои нужды оплачиваю я и отец.
— Мы с Таней отсудим у тебя Лену! Никуда ты не денешься! Суд всегда на стороне матери, ты у меня еще попляшешь, — визгливо выплевывала слова, и топталась на месте.
— Кролик, пойдем, — сделал шаг в сторону и потянул за собой Варю.
— Никуда ты с этой шалашовкой не пойдешь! — завизжала, как шальная Лиля, будто её режут, и больно дернула за руку Варю. Почти вывернув её и точно оцарапав, Варя даже видела, как проступили следы на сгибе локтя.
— Отпусти, — потянула руку из захвата сестрицы.
Не тут-то было, Лиля дёрнула на себя, потом зашипела что-то в лицо, Варя даже разбирать не стала. Сделала два небольших шага назад и врезала, куда достала. Её никто не остановил, кулак прошелся по скуле, прочертив там незамысловатый след и задел ухо с массивной серьгой.
Лиля схватилась за лицо, будто ей сломали нос, взвыла громко, с надрывом, Стас, отвлекшийся в это время на троицу играющую в догонялки, обернулся и отодвинул Варю за свою спину. Сашка мгновенно подскочила, готовая в любой момент вступить в неравный бой с Лилей, что он будет неравным сомнений не было. Это рядом с тощенькой Варей и с тотально увлеченными похудением девицами Сашка смотрелась толстушкой, рядом с Лилей она была, как той-терьер на фоне английского бульдога. Бульдога с бешенством, именно так выглядела Лиля.
— Уймись! — отодвинул Лилю Стас, обходя Сашу, не давая сестре шанса вцепиться, что в Варю, что в Сашу. — Уйди отсюда!
— Ты не справишься с Леной! — просипела.
— Справлюсь, до этого дня справлялся. Ты так часто повторяла, что она моя дочь, и что я должен сам воспитывать её, что я проникся, — сделал шаг в сторону, кивнув Саше, чтобы та отошла в сторону, а сам держал в это время обалдевшую Варю за руку.
— Лена, — Стас подозвал дочку, и она с радостью забралась ему на руки. — Разыграли тебя на ночь, да? — улыбнулся. — Спать давно пора, а ты все играешь, — погладил по немного потным волосам девочки. — Набегалась, еще и ветер прохладный. Ладно мама, куда у нас дядя Йома смотрит? — последние слова он обратил Ромке, тот благодушно пожал плечами, мол твой ребенок — ты и смотри, отвлек и за это скажи спасибо.
Впрочем, не похоже было, что Григорьев всерьез упрекал друга. Он поставил на ноги Лену, снял с себя футболку, надел поверх платья, укутав, как маленького гномика и поднял обратно на руки, незаметно покачивая.
— Если повезет, сейчас уснет, а нет — придется по полной программе, купаться, сказка, кефирчик, — вздохнул и посмотрел на ошалевшую Варю.
Вот теперь Варя по-настоящему испугалась, её сковал ужас. Маленькая девочка пугала её больше английского бульдога с бешенством.
Ничего себе! Не податься ли Варваре в буддизм и не поверить в карму? Потому что вряд ли Белицкая младшая успела в этой жизни совершить столько грехов, что ей пришел кармический ответ. Или чревоугодие и прелюбодеяние тоже считаются?!
Кефирчик… сказка… набегалась… было от чего ошалеть.
Обалдеть. Сойти с ума. Испугаться.
Сказка! Кефирчик!
«Набегалась, Варвара Арнольдовна» — хотелось сказать себе вслух, но Варя промолчала. Лена в это время завозилась и откинула ручку в сторону, закрыв глаза.
Это значит повезло?
Так они и шли до парковки.
Стас нёс дочку в футболке поверх принцессного платья, рядом шла притихшая Варя, вздыхающая Саша, а Ромка с Таней — сзади процессии. Таня чему-то смеялась, безмятежно и красиво. Бывает красивый женский смех. У Тани был красивый, как и красивое лицо, стройная фигура, изящные, плавные движения. Не женщина, а произведение искусства. Не какого-нибудь ремесленника, а самого настоящего мастера, гениального от природы и отточившего своё мастерство в совершенстве.
— Я номер заказал, — вздохнул Стас, — всё распланировал, но… сама понимаешь.
— Понимаю, — Варя действительно понимала.
Даже если игнорировать всю трагикомичность ситуации, тянущей на второсортный водевиль, у Вари хватило ума понять, что Таня не была матерью года, хотя и плохой её назвать нельзя. Она была странной. Даже Варя, наверняка, лучше справилась бы с купанием, сказкой и даже кефирчиком.
Карма? Спасибо!
— Я позвоню. Ответь мне, — попросил Стас, действительно просил, смотря неуверенно. — Сегодняшний день — безумие, нам надо поговорить, обязательно, и поговорить в нормальной обстановке.
— Ладно, — кивнула для достоверности, не очень понимая, что ей отвечать и как себя вести.
Всё слишком быстро менялось, Варя не была готова к этому. Не была готова к Григорьеву Стасу Георгиевичу с маленькой дочкой на руках, обеспокоенному прохладным воздухом и кефирчиком.
Потом подъехало такси, Стас сел на заднее сиденье, Таня впереди, а Ромка сказал, что у него ещё дела, многозначительно повёл бровями и прыгнул в соседнее такси, распрощавшись с девятнадцатым.
— Ещё увидимся, — пообещал Саше. — Не нарушайте больше, Варвара Арнольдовна, счастливого пути, — и, сказав какой-то адрес таксисту, уехал.
— Даааа, — многозначительно проговорила Саша.
— Пойдём, подруга, — ответила Варя.
— Что ни говори, а счастье — оно в труде, а не в мужиках, — в тон ей ответила Саша.
И они двинулись узенькой дорожкой, между клумбами с осенними цветами, в окружении запаха осени и тепла летней ночи, вспоминая свои приключения. Матерящегося Мандарина и его коронное «рукожопая», разносящееся по лесам и над направлением, что называют дорогой. Пыль, лезущую в глаза и рот, грязь, прилипающую к лицу и забивающую нос. Вкус свежекопчёной курицы, каши с мясом и остывшего шашлыка, запах костра, впитавшийся в одежду. Смешки и стёб «коллег по цеху» и твёрдые руки, протянутые ими же в случае необходимости. Противное хлюпанье болота и шепелявую тварь, перепугавшую девятнадцатый до полуобморока.
И уже в фойе приняли решение участвовать на следующий год в этом же или любом другом трофи-рейде.