На обложке использована иллюстрация Светланы Соловьевой

Дизайн обложки: Юлия Межова

Макет подготовлен редакцией Астрель СПб

© Лариса Романовская, текст, 2014

© Юлия Межова, иллюстрации, 2014

© Светлана Соловьева, обложка, 2014

© ООО «Издательство АСТ», 2014

* * *

 

 

Предисловие

Доброе утро, день, вечер, ночь!

Меня зовут Лара. Я автор этой книги. И еще нескольких других. Про любую из них меня хотя бы раз спрашивали: «А как вы придумали персонажей?» Подозреваю, что спросят и теперь. Я честно отвечу, что с девочкой Полиной, главной героиней этой истории, мне очень повезло. Она сама пришла.

Это было осенью. Я гуляла во дворе со своим псом Нельманом, смотрела на окна школы, в которой тогда учился мой сын, и думала о том, что его первая учительница могла бы быть и моей первой учительницей. Я представила, что снова учусь во втором классе. Тут Нельман потянул поводок и вытащил меня из раздумий в сторону гаражей.

Я поняла, что превращаться во второклассницу мне категорически нельзя: иначе некому будет гулять с собакой, любить сына и работать редактором. Тут из школьной калитки вышла девочка лет восьми с очень забавной родинкой на щеке. Она посмотрела на нас и сказала:

– А у меня тоже есть собака. Такса. Его зовут Бес. А как зовут вашу собаку?

Так мы и познакомились с Полиной. У нее есть не только собака по имени Бес, но еще мама и папа, которые на работе бывают чаще, чем дома. Есть бабушка, которая преподает математику, пожилой дедушка, который очень плохо видит и не может читать – зато он придумывает Полине разные сказки. Есть старшие брат и сестра, их зовут Стас и Неля. А младших нет, хотя иногда хочется. Еще у этой девочки есть своя страна с очень необычными жителями.

У меня, кстати, тоже когда-то была своя страна. (А вот собаки не было.) В общем, оказалось, что мы с Полиной во многом похожи. Наверное, именно поэтому я и смогла написать про нее эту повесть.

Лара Романовская

На уроке чтения играл с солнечным зайчиком.

Замечание в дневнике одного второклассника

 

Сон, которого не было

Полинина бабушка не очень хорошо управляется с мобильником, вот и купила самую простую модель. «Для чайников», как говорит папа. «Для абитуриентов», как говорит она сама. Хотя у абитуриентов в телефонах много разных игр, Полина спрашивала. А в бабушкином – только «шарики», «змейка» и тетрис. Если перед сном играть в тетрис, то, когда станешь засыпать, перед глазами будут падать кирпичики, ярко-зеленые на оранжевом фоне. И сон тоже начнется с кирпичиков. Вот они сыпятся из тучи, летят, а потом разбиваются. И внутри каждого фигурка – феечка или дракон. Как в шоколадном яйце, только живые. И дальше потом снятся про них всякие приключения…

Если честно, Полина помнит сон не очень хорошо. Но бабушка и дед Толя его вообще не смотрели. Поэтому можно рассказывать про Кирпичную страну долго – пока бабушка варит какао и жарит гренки. Когда Полина рассказывает свой сон, у нее рот занят. Ей некогда есть творог. Может, бабушка заслушается, забудет, сколько его там было у Полины в тарелке?

– Ну вот, а потом Кирпичная Королева хлопнула в ладоши, а с неба сразу же свалились еще кирпичики. Потому что Королеве было нужно платье, туфельки и зонтик кружевной. Это в первых трех кирпичиках было. А в четвертом…

Она дальше не придумала еще. А останавливаться нельзя, а то дед Толя и бабушка догадаются, что это не сон. Поэтому Полина берет ложку:

– Сейчас поем и дальше расскажу.

– Ну и хорошо, – кивает бабушка. Она скрипит мочалкой по подгоревшей кастрюле: – Все, Толь, кончилась каторга!

– Дачно-каторжный сезон… – Дед Толя скребет ложкой по дну тарелки. У него там творога почти не осталось. Может, подложить ему пару ложек? Дедушка, конечно, догадается, но Полину не выдаст.

– Он самый… – кивает бабушкин затылок.

Там сидит заколка в форме бабочки. На настоящую не похожа – слишком оранжевая и пластмассовая. Это раньше Полинина заколка была, в первом классе, пока там крылышко не треснуло пополам. Полина хотела заколку выкинуть, а бабушка забрала ее себе и стала носить на своем пучке.

У них волосы почти одинаковой длины. У Полины – до резинки на шортах, у бабушки – до завязок на фартуке. Это если распустить как следует, чтобы лицо прядями завесить. Полина только с распущенными может быть красивой. У нее на правой щеке родимое пятно. Полина растет – и пятно вместе с ней. Раньше оно было с горошину, теперь – с рублевую монетку. На школьных фотографиях Полина стоит боком. А дома ее снимают так, чтобы лицо было немножко волосами спрятано. Мама говорит, «как под вуалью». Она называет Полину Вишенка, потому что пятно как раз такого цвета.

– Доела? – Бабушка поворачивается заколкой к раковине, а глазами к тарелке.

– Поела… – Полина пожимает плечами (и еще не треснувшие заколки подпрыгивают вместе с косами): – Но я же не хочу. И вообще… Дальше слушай! В четвертом кирпиче у Королевы была сумочка розовая… Нет, лучше белая, как Нелина, и там не монограмма на замочке, а большой ангел…

– «Монограмма»… – вздыхает бабушка: – Все слова умные знаешь, а творог есть не хочешь.

– Не все, – тихо спорит Полина и берет ложку для варенья. Интересно, почему у черной смородины мякоть зеленая, а варенье потом бордовое получается? – А потом Кирпичная Королева знаешь что сделала? Она посмотрела, что было в пятом кирпичике. И ты знаешь, дедуль, что там было?

Теперь Полина смотрит на деда, на его рубашку. Там в кармане лежит пачка сигаретная, и у нее на крышке – целый комок белый, из тарелки брызнул. А кажется, будто дедушка попал под творожный дождь.

– Не знаю, ты же не рассказала дальше… – Дед улыбается.

Зубы у него стальные, как у злодея. Но дед Толя самый добрый на свете. Просто он так выглядит, что на него смотреть немножко страшно. Со сказочными злодеями так бывает. Они снаружи чудовища, а внутри – добрые колдуны. В последней серии или к концу книжки из чудовища получается очень красивый герой. С дедом Толей такое тоже может произойти. В сказке.

– Полина! Ну хватит мне нервы граблями драть! Три ложки съешь – и свободна.

– Я одну уже съела, можно ее не счита…

– Тоня, она съела, я знаю, – дед морщит бровь. Подмигивает, но этого за черными очками не видно: – Просто Полина ест не творог с вареньем, а варенье с творогом…

Ну откуда дед Толя про такое знает? Он же слепой!

– Баб Тонь, дедушка! А знаете, что Кирпичная Королева нашла в последнем кирпичике-сундучке?

– Что нашла, Полин? Я прослушала немножко…

– Там была шляпа белая. С очень густой вуалью, чтобы лицо никто не видел. Она была круглая, поэтому казалось, что у Королевы на голове тарелка с творогом!

 

Папа и бес

Когда папа и Стас сидят за столом напротив друг друга, кажется, будто папа в зеркале отражается. Они не похожи, просто Стаська папины движения повторяет. К хлебу тянется или говорит, что ему тоже суп не солить.

Полина не сама это заметила, ей Нелька рассказала. Давно, когда Полина еще не знала, что Стаська ей не простой старший брат, а двоюродный. А Полининому папе он вообще не родной. Это случайно получилось, что они оба Станиславы. Поэтому папу надо звать Славой, а Стаську – Стаськой…

– Полина! Ну вы посмотрите, опять над тарелкой заснула! Нет, это ненормально, в стену вот так смотреть, будто там ей мультики включили!

Бабушка опять поворачивается к раковине. Не видит, как Полина втягивает в себя воздух. А остальные видят.

– Если в стенах… – Стаська откусывает половину бутерброда. И дальше мычит: – Если в стенах видишь руки…

Полина этот стишок знает, он дурацкий. Иногда ее так дразнят в школе. Но Стаська сейчас не Полину обзывает, а немножко бабушку. Та сердится. Но кричит не на Стаса:

– Бес, уйди! Такой наглый стал, ничем не отгонишь, ни тапкой, ни веником. Я трость Толину взяла, так этот паршивец ее чуть не сгрыз!

– Антонина Петровна, минуточку! Я сейчас его перевоспитаю!

Папа выходит из-за стола, подхватывает Беса на руки. Передние лапы ему складывает так, будто это сам Бес умоляет, чтобы его простили. Сам Бес только скулит, но папе этого достаточно:

– Видите, Антонина Петровна, он раскаялся, – и папа стал говорить тонким, кукольным голосом: – Простите меня, я буду хорошей собакой, послушной собакой…

– Блохастой собакой! – подсказывает Стаська.

– Я стану интеллигентной таксой из приличной семьи, честное собачье слово!.. Черт!

Это Бес извернулся и все-таки папу за палец тяпнул. Бабушка больше не ругается:

– Слава, сильно он? Покажи палец.

Папа только отмахивается:

– Ерунда. Бес отвык, что с ним так можно.

Это правда: никто, кроме папы, не может Беса так тискать – он не разрешает. Наверное, потому, что Бес раньше был только папиной собакой. Он тогда был совсем щенком. А теперь Бесу одиннадцать лет, а Полине восемь. Но о грустном не надо пока. Бес еще очень сильный. И он больше не сидит под раковиной, а цапает Стаську за штанину, подвывает. Потому что Стас себе снова бутерброд сделал, из колбасы и овсяного печенья. С точки зрения Полины, получилась какая-то гадость жуткая. А Стаське нравится. И Бесу нравится, иначе бы он не выпрашивал.

– Уйди, я сам голодный… Ладно, Бесятина, уговорил, я тебе шкурку дам! – обещает Стас.

А бабушка Тоня допивает свой кофе и говорит таким тоном, будто она самая настоящая Королева Кирпичной страны:

– Бейлис Мейсон Честрефильд, вы прощены! Ступайте вон!

Бес не понимает, что Бейлис Мейсон Честрефильд – это он сам, просто по собачьему паспорту. Зато он догадался, что бабушка больше не сердится, и стал хвостом молотить. Хвост скобкой изогнулся – как будто Бес им улыбается.

 

Очень секретное письмо

Их дача старше, чем мама, но младше, чем баба Тоня. Здесь мама жила, когда была маленькой. И Нелька, и Стаська. И даже Стаськина настоящая мама. А Полины тогда не было. Совсем. Про «совсем» хорошо думается, если стоять у окна и смотреть вниз, на огород. Там Бес между грядками носится, ловит Стаськин «апорт». В смысле старую резиновую тапку ловит. А еще там папа и дед сидят на качелях-гамаке. Они курят и разговаривают: дед Толя руками размахивает, а папа кивает. Скоро папа вспомнит, что дед Толя не видит его кивков, и начнет вслух говорить «Ага» или «Ну конечно». А пока папа просто трясет головой. Бес проносится между их ногами, выскакивает по ту сторону гамака и лает. А бабушка складывает новые опавшие яблочки в большую клетчатую сумку.

Вот это самое странное: когда Полина стоит на втором этаже, то она всех видит, а ее – никто. Как будто она еще не родилась или вдруг уже умерла. Ее будто бы нет, а все заняты, и ничего особенного не происходит. От этого не обидно, а немножко страшно.

– Ба! Дед Толь! Ку-ку!

– Это она откуда? – Дедушка крутит шеей. Будто, если он повернет голову куда надо, то сможет увидеть.

– Это Полинка в окно кричит! – отвечает папа и отбирает у дедушки Толи окурок, гасит его в кофейной жестянке с водой.

– Это Полинке делать больше нечего… – ругается бабушка. – Полина, ты все собрала?

– Ни-че-го! – радуется Полина. Если про нее говорят, пусть и сердито, – значит, она есть.

– Стасик! – командует баба Тоня: – Хватит собак гонять, иди сюда, я тут заковырялась!

– Уже… – как всегда, обещает Стас. Но взаправду подходит.

Все-таки хорошо, когда есть старший брат. Он сильнее, значит, и пользы от него больше, и яблоки он лучше собирает. А Полина будет дальше собирать свои вещи в Москву.

Если бы ей разрешили, она бы забрала с дачи многое. Например, настольную игру «Белая ворона», потому что такие не продают. Но бабушка станет ругаться: «Опять ты мусор с собой таскаешь». А мама скажет, что квартира не резиновая. Так что крупное хотеть нельзя, все равно не разрешат. Можно только книжку. Или журнал старинный из маминого детства: «Мурзилку», «Костер», «Пионер». Они сложены в стопки, пробиты дыроколом, перевязаны лохматыми капроновыми веревками. Такое называется «подшивка». В конце этой подшивки страницы не до конца открываются, приходится их обеими руками держать. Но, если рассказ интересный, это не обидно. Обидно, когда ребусы и кроссворды все разгаданы.

– Слава, открывай багажник! Толя, переодевайся, я тебе все на кровать положила. Стас, ну чего ты гнилушки-то собираешь?

Сейчас бабушка вспомнит про Полину.

– Бес! – кричит баба Тоня: – Опять морда в грязи, вы посмотрите только на эту чуму… Слава, ты сумку синюю отнес? Полина!

Она передумала брать в Москву журналы. Надо же что-то оставить даче. Они сегодня уедут, а дача одна останется. Для нее все дни будут одинаковые, целых восемь месяцев, до майских праздников. И никакого Нового года. Бедная дача.

Полина гладит подоконник, а потом стену – над своей кроватью, в том месте, где еще не начался ковер. Сам ковер пыльный, жесткий, и там унылые рогульки нарисованы. А бахрома у него нежная, скользкая. Ее перебирать – как гладить игрушечную собаку. Вот, кстати, странно: если Полина с игрушками разговаривает – то это нормально, а если с ковром, то ее опять «блаженной» станут обзывать.

Потом Полина открывает специальную секретную тетрадку, которую ей Нелька подарила.

Тут обложка с замочком и ключиком. Ключик, конечно, потерялся, и замочек пришлось отломать, но петли остались, их можно перевязывать ленточкой.

На одной стороне обложки нарисована феечка и написано «Мои секреты», а на другой всякие бабочки, цветы и радуга отпечатаны. А в середине тетрадки есть специальный конверт. Там нарисован дракончик, есть надписи «Тайная переписка» и «Не вскрывать до…». Полина уже запечатывала конверт, а потом надрезала сбоку. Ничего тайного в нем больше хранить нельзя, там теперь лежат парные наклейки от одной старой игры.

Но тетрадка совсем не из-за названия секретная. А из-за «анкет», это такие страницы с вопросами. Их там штук двадцать – чтобы хватило на всех девочек в классе.

Но, во-первых, Нелька подарила эту тетрадку летом, на даче. Тут одноклассниц нет. Даже Ленки Песочниковой. Во-вторых, у них всего одиннадцать девочек. В-третьих, есть противные, как Огнева, которым вообще ничего давать не хочется. А в-главных, Полина сама все заполнила. Ну, не все странички, а пять с половиной. Разными ручками и разными почерками. В одном месте даже печатными буквами.

Получилось, что как будто анкету заполняло сразу несколько людей. Точнее, четверо людей и одна инопланетянка. Принцесса Альмадувра Педрос с планеты, название которой Полина никак не могла придумать. Эта принцесса сбежала из замка и стала бродячей танцовщицей, и у нее был шелковый шатер и такая специальная сумка на колесиках, как та, с которой бабушка ходит в супермаркет. Там хранился реквизит и корона.

Хорошая придумалась принцесса, жалко, что Полина про нее анкету не дописала. Тогда ее ужинать позвали, а потом они в лото играли, дедушка из мешка бочонки таскал на ощупь, а Полина свои карточки заполняла и дедушкины. Выиграла баба Тоня, но все равно было хорошо. Так что сказку про принцессу Альмадувру Полина так и не додумала до конца. А теперь некогда.

Буквы получаются кривые, а слова не всегда правильные.

«Дорогая дача мы с тебя уезжаем. Ты не грусти мы вернемся следущим летом! 28 августа 14 часа 43 минут 52 секунд. Полина»

 

Дом и мама

Когда Полину спрашивают адрес, она называет улицу, дом, подъезд и код домофона. А когда доходит до номера квартиры, приходится объяснять. «Днем я живу на третьем этаже, в сто второй квартире, а ночью – на девятом, в сто шестьдесят третьей».

Внизу живут баба Тоня и дед Толя. Полина после школы всегда идет к ним. А вечером с работы приходит мама, из института Неля, к ужину просыпается папа. И Стаська возвращается со своей конюшни. Кто-нибудь из них заходит на третий этаж, забирает Полину наверх.

В общем, про номер квартиры приходится объяснять. Если это нужно, например, для классного журнала, Полина тянет адрес нараспев – будто стих рассказывает. «Улица Беллинсгаузена, дом шесть, квартира сто шестьдесят три» . А дальше надо сказать номер телефона и кем работают родители. Номер весной поменяли. Папа у Полины неонатолог, в родильном доме работает. А мама пиар-менеджер, работает в офисе у метро «Сухаревская». Но всем говорит, что в Интернете.

Квартира сто шестьдесят три кажется огромной. Полина ее за лето успела забыть. И теперь ходит будто сама у себя в гостях. Даже не помнит, что там за следующей дверью. Понятно, что Стаськин диван. Но вдруг все-таки квартира поменялась за лето. Вот у Полины челка выросла так, что теперь распадается на две части. А у квартиры, допустим, выросла еще одна комната. Совсем маленькая. Как заячья нора. Полинина собственная. Они бы потом вместе так и росли: Полина и комната. Наперегонки.

– Нравится? – Мама уперлась ладонью Полине в спину и подтолкнула вперед: – Вишенка, ну как тебе?

На письменном столе, между лампой и стопкой учебников, стоит (то есть лежит) новый ноутбук с темно-синей крышкой. Красивый. Он немного похож на сундук с сокровищами.

– По-моему, тебе будет в самый раз. Тетя Нина сказала, это чистая шерсть. Он почти неношеный.

Оказывается, на спинке стула висит какое-то платье. Или, может, юбка. Или штаны. В общем, что-то из очень чистой шерсти.

– Красиво, – Полина гладит ноутбук. Интересно, какие там игры?

Крышка открывается плавно, кнопка запуска загорается сразу – нежным синим цветом. Если Стаське ноут купили, то предыдущий комп куда дели? Вдруг ей отдадут? Только его ставить некуда. В их с Нелей комнате всего один стол – и там Нелин компьютер. На кухне точно не разрешат. Может, попросить деда Толю, пусть у него в квартире постоит? Полина дедушке всякие песни искать будет, какие он попросит. А играть можно в наушниках…

– Полинка, ну примеряй, не стой, как статуя! – У мамы такой вид, будто она опоздала на работу, а Полина – в школу, а кофе, наоборот, поспешил и вылился на плиту.

– Мам, а старый компьютер куда дели? Давай на антресоли поставим? Я туда буду по стремянке подниматься и жить, как заяц в норе.

– Какой заяц? Мы комп бабушке даем, будешь деду музыку ставить. Полинка, ну меряй!

Ей кажется, что сарафан пахнет мясным рагу: когда они приезжали в гости к тете Нине, Полина случайно опрокинула тарелку – на себя, на скатерть, на пол и на тапочки. Было много крика и ерунды. И теперь Полина думает, что сарафан тоже пахнет мясом, перцем, картошкой со свеклой. В общем, всей этой давней историей.

– У него запах противный! – Полина смотрит, как солнце блестит на пуговках сарафана.

Они лакированные, но не ровненькие, а в каких-то чешуйках. Очень похоже на черепашьи панцири. Ткань очень мягкая. Интересно, это чья шерсть? Ведь необязательно, чтобы от овцы или козы. Может, от плюшевого зайца. Или от настоящего? Но с одного зайца много шерсти не соберешь, на сарафан не хватит.

– По-моему, ничем не пахнет, – мама тыкается носом в шерстяную бретельку. – Но мы его постираем… Сходи в зеркало посмотри.

Зеркало – это в их с Нелей комнате. Полина здесь еще не была. Огромный солнечный заяц отражается от зеркала, дрожит на обоях. На нижней, Нелиной, кровати валяется одежда, торчит угол подушки. А на верхней, Полининой, – только стопка белья и свернутое валиком одеяло. Кровать пустая и немного чужая, как школа после каникул.

– Очень красивый сарафан! – снова нахваливает мама.

Приходится смотреть в зеркало. Сперва – на вишневое пятно, которое хорошо видно даже сквозь бывшую челку. Полина поворачивается к зеркалу другим боком.

– Покружись! – командует мама.

В зеркале мелькает клетчатый край подола. Пуговицы-черепашки блестят, как украшения. И шерсть такая мягкая…

– Мам, а бывают вот такие огромные зайцы, размером с овцу? Чтобы можно было много шерсти напрячь?

– Напрясть. Бывают гигантские кролики, фландрские. Ты забей в поисковик, посмотришь. Ну как тебе сарафан?

Полина пожимает плечом (с него сразу же спускается бретелька) и думает, что гигантские кролики (ну если это девочки) обязательно должны носить платья из такой уютной ткани в клеточку. А у кроликов-мальчиков должны быть очень клетчатые штаны.

– Вишенка, – мама пригнулась, чтобы положить свой подбородок на Полинину макушку, и теперь говорит невнятно: – Полинка, понимаешь, Стаське в этом году поступать. Дед болеет. У бабушки пенсия с… с кошачье ухо. Давай так: если тебе сарафан не нравится, я в сентябре куплю новый. А пока походи в этом, хорошо?

– Он нравится, – Полина нашарила на клетчатой юбке карман. А в нем – косточку от сливы. Наверное, плюшевые зайцы очень любят сливы и все время таскают их в карманах клетчатых юбок и брюк.

– Да? – Мама перестает смотреть в глаза зеркальной Полины. У нее на шее ожил телефон: – Витечка? Здравстуй! С проектом? Все очень кисло, Витечка.

– Я к бабушке пойду?

В зеркало можно разглядеть только мамину спину.

– Витечка, у меня ребенок с дачи вернулся, мы к школе готовимся. Нет, не в первый. Во второй. Полинка! – Мама зажимает телефон в кулаке, будто хочет спрятать ненужный разговор: – Бабушка ушла в сберкассу. Сейчас вернется, пойдете тетрадки покупать. Ты какие хочешь? Алло, Витечка!

– С зайцами, – отвечает Полина маминой спине. – Тетрадки с зайцами и пенал тоже с ними. И две коробки пластилина. Мне для сказки надо.

 

Трещина в асфальте

На трещины нельзя наступать, это примета такая. Бессмысленная немножко. В лужу наступать и то опаснее. Если, например, она холодная, а на тебе босоножки. А трещина даже не глубокая, не провалишься.

Но Полина аккуратно переступает через нее, а потом пробирается между двух мелких луж – в одной плавает пожелтевший березовый листок, а в другой окурки. От луж пахнет осенью и свежим асфальтом. Он пружинит слегка – как пол в спортзале. Кажется, что если оттолкнешься от асфальта, то подпрыгнешь, как на батуте. Прыгнешь выше бабушкиной макушки со скучной заколкой – прямоугольничком, похожим на флешку, выше киоска с журналами, выше проводов, на которых сидят голуби. Может быть, даже выше балкона, где сейчас сидит дед Толя.

Вот дедушка сел в свое кресло, задумался. Знает, что Полины и бабушки дома нет, они тетрадки покупают. И тут его родная внучка говорит «Привет!», но не из комнаты, а снаружи, с высоты. Дед бы обрадовался!

– Полина, руку дай! Сейчас зеленый загорится! – Бабушка тормошит ее за плечо. Будто возвращает с высоты обратно.

Они, оказывается, уже половину их улицы прошагали и два двора наискосок. А Полина не заметила.

– Ты как сомнамбула! – Бабушка сильно стискивает Полинину ладонь.

Полина смотрит под ноги: чтобы наступать только на белые полоски «зебры». Это уже не примета, а игра. Ленка Песочникова придумала, когда они всем классом в районную библиотеку на экскурсию шли – пешком, как раз через «зебру». Ленка про игру забыла, а Полине понравилось. И про трещинки на асфальте ей тоже Песочникова рассказала. И про то, что, если другому человеку на ногу наступишь, надо, чтобы он тебе наступил в ответ. А если вы идете по дороге, а впереди столб, и вы его обошли с разных сторон, надо взяться за руки и обязательно сказать друг другу «Привет!».

– Смотри, вон твоя Ленка! – Бабушка дергает Полину за руку: – Чуть мимо не прошли!

Это немножко чудо: она только что про Песочникову думала, а та взяла и сразу появилась. Полина ее не узнала сама: в школе Ленка носит красивый хвост с большим бантом, а сейчас у нее волосы заплетены в сотню косичек. Ну, может, не в сотню, а в пятьдесят. И каждая косичка перехвачена большой бусиной. Белой, оранжевой, голубой…

– Ты на африканку похожа, – говорит Полина: – У тебя волосы такие же!

– А мы вправду в Африке были. В Египте. Семнадцать дней. Мы с мамой загорали у бассейна! – Ленка оттягивает воротник футболки и показывает полосу на плече, след от купальника.

– А мы на даче. Я там тоже загорала. – Полина мрачно смотрит на рукав собственной водолазки и пробует собрать его в гармошку.

Водолазка тугая, не получается. Тем более у Полины на плече нет никаких полосок: у нее купальник был без бретелек. И вообще загар у Полины бледный какой-то. А у Песочниковой рука как лакированная и темная – будто гуашью покрасили.

– А здороваться кто за тебя будет? – вмешивается мама Песочниковой.

– Здрасте, – отмахивается Ленка. – А у нас в отеле была парикмахерская, там за пятнадцать долларов косички заплетали, с ними удобнее плавать. А когда бежишь, то бусы стучат. – И подпрыгивает: – Слышно?

Полина слышит звон трамвая и рычание той машины, которая за остановкой асфальт дробит. Но она кивает и делает вид, что услышала, как стучат бусы. Интересно, если попросить у мамы эти пятнадцать долларов, можно сделать такие же косички в обычной, не египетской парикмахерской?

– Лена! Ну что ты скачешь, как слон? Ты же девочка! – Мама у Песочниковой тоже загорелая. И очень красивая, когда улыбается и не дергает Ленку за руку.

– А почему вам такие косички не сделали? – интересуется Полина.

Мама Песочниковой только пожимает плечами.

– Да вы что? Такое уродство!

– И ничего не уродство, – говорит Полинина бабушка: – Я бы себе тоже такие завила, на огороде дроздов пугать. Представляете, выйду на огород, головой покручу. Эти бусы ваши застучат, дрозды перепугаются и разлетятся.

Полина и Ленка представляют себе бабушку с сотней косичек и хохочут. Полина – сразу и очень громко, Ленка сперва медленно, а потом еще громче. Даже за бока хватается и приседает. Мама Песочниковой дергает губами – тоже смеется, вежливо.

– Так вы, значит, на даче все лето, Антонина Петровна?

– А куда я своего Толю дену? И собаку! И розы в том году посадила, они…

Бабушка рассказывает о даче очень громко и быстро, словно боится, что ее перебьют. Мама Песочниковой снова кивает. А Ленка сует в рот кончик косички и начинает стучать бусиной по зубам.

– Лена, выплюнь немедленно, они же грязные!

– Когда в бассейне плывешь, то они на волнах подпрыгивают, как мячики, – задумчиво говорит Ленка.

– Сегодня же в парикмахерскую, все расплетем и обрежем! Ее в школу не пустят с такими патлами! – Мама Песочниковой перекрикивает асфальтодробилку.

– А если их бантом перевязать? – предлагает Полинина бабушка.

– Лен, а давай первого сентября сядем за одну парту? Будем вместе, пока Инга Сергеевна не пересадит.

Песочникова качает головой – косички мелькают в воздухе.

– Нет, – слышно, как стучат Ленкины бусинки. Белые, оранжевые, голубые.

– Мы в другую школу перешли. В немецкую на «Проспекте Мира», – Ленкина мама улыбается, как когда она про Египет рассказывала. – Мне их завуч говорит: «У нас другой уровень языка!» А я Ленку из коридора зову, и… Леночка, повтори?

Песочникова глухо шлепает губами. Рассказывает на немецком стишок. Полина разобрала слово «масло» и слово «ворона». Из-за асфальтодробилки больше ничего не слышно.

– Так что ходим, ищем форму. Там очень строго! Только синий пиджак и только синяя юбка. А еще надо до первого числа гимн школы выучить…

– До «Проспекта Мира» далеко возить. – Бабушка гладит Полину по голове.

– Нашему папе на работу в ту сторону, он на машине. А днем я буду ездить, забирать.

– Ну, тогда, конечно, хорошо, – кивает бабушка и прижимает Полину к своему боку: – Вы нас не забывайте, звоните, заходите. Уже не уроки спросить, так просто.

– Обязательно, – Ленкина мама тоже тянет к себе Ленку: – Вы извините, нам надо форму найти.

– А мы за тетрадками идем и за пластилином. У нас Полина лепит очень хорошо.

– Вот видите, – почему-то кивает мама Песочниковой – Леночка, давай прощайся.

– Ну, пока, – говорит Ленка, а потом щелкает бусиной по зубам. Уже не оранжевой – белой.

Полина кивает и смотрит себе под ноги. Там обычный асфальт, совсем старый. На нем много трещин.

 

Дурак

Никто не знает точно, как зовут дворника, метущего дорожку у стадиона. Полина три раза переспрашивала. Похоже на Али-Бабу, но немножко не так. Поэтому Полина ему просто говорит «здравствуйте», никак его не называет. А про себя все-таки зовет Али-Бабой.

С девятого этажа Али-Баба кажется маленьким – как на сцене, если смотреть с театрального балкона. Полина сейчас смотрит с балкона, но с обыкновенного. Тут ни капли не похоже на театр. Но если подойти к перилам и заглянуть вниз, то Али-Баба – будто актер, который сметает мусор, потому что у него роль такая. Но он метет не просто листья и лепестки вчерашнего Стаськиного букета, а конфетти. Ведь в спектаклях даже мусор должен быть нарядным.

И если дворник – это актер, который играет роль дворника, то качели и горка тоже бутафорские. И клумба бутафорская. И скамейки у футбольного поля. А здание школы – вообще декорация. И все вокруг – как перед началом спектакля. В школьном дворе полицейские ходят, готовятся к праздничной линейке.

Сегодня первое сентября, День знаний. Мама его обозвала «праздником со слезами на глазах», и Стаська гулко хмыкнул. Ему очень больно смеяться из-за разбитой губы. Поэтому он щекой дернул, чтобы было понятно: Стас заценил мамину шутку, и вообще все «нормуль», и не болит у него ничего, и нет никакого сотрясения. Мама посмотрела на Стаськины губы, сказала «ну да, конечно», а потом схватила сигареты и побежала курить на лестницу.

А Полина ушла на балкон, смотреть, как Али-Баба заметает мусор и эти самые, следы преступления, хотя Стаська сказал, что никаких следов не было. Ей страшно оставаться сейчас со Стаськой наедине. Из-за этих синяков он на себя не похож. Как будто он Полине не брат и вообще чужой человек, вроде дворника. И непонятно, о чем с ним разговаривать.

Это Стас вчера так ночью ходил за цветами. Ночью, потому что он провожал Дашу.

Стас не любит, когда про него такое рассказывают, но, вообще, Даша – это его девушка. Они уже давно за лошадями вместе ухаживали, а теперь Стас ухаживает еще и за Дашей. Мама все время повторяет сердитым голосом, что Даша на втором курсе, а Стас еще школу не закончил. Но ведь Даша совсем не старая. Наоборот, она выглядит младше, чем девчонки из Стаськиного класса.

В общем, Стас Дашу вчера провожал, а потом возвращался со школьным букетом. И его во дворе ограбили. Сильно ударили в лицо. Забрали мобильник и рюкзак. Цветы сломали.

Полина никак уснуть не могла, переживала, что Песочникова больше в их классе не учится. Она в коридор выскочила, когда мама закричала. Стас стоял с букетом сломанным, прижимал его к себе, будто боялся, что букету еще хуже станет, и говорил:

– Ты только не волнуйся, пожалуйста. Не волнуйся.

Лицо у него было в крови, и лепестки оставшиеся тоже в крови. Стас купил самые нарядные цветы – белые хризантемы.

Дворник Али-Баба давно все подмел и теперь разбирает мусорные баки. Небо синее и чистое – как будто его тоже подмели перед началом учебного года. А в кухне за столом сидит Стас. Пробует пить чай и не морщиться.

Губы у него огромные и фиолетовые, как у негра. А на лице большие темные очки, Нелькины горнолыжные. Сейчас они страшными кажутся. И пластырь на Стаськиных руках тоже страшный. Хотя он на самом деле смешной: желтый в цветочный узор. Детский пластырь. Другого не нашлось. Папа вчера ворчал, что они – семья медика, а перевязочных материалов в доме нет. Он говорил про сапожника без сапог, а сам проверял, что у Стаса с мозгами – сотрясенные они или не очень. Полину, естественно, спать погнали. Но она все равно не ушла, пока папа не выяснил, что мозги у Стаса в порядке. А то вдруг бы он вправду дураком сделался? По телику обычно показывают, что у человека с сотрясением бывает амнезия, он ничего не помнит, все путает, и это все ужасно смешно. А тут смеяться никому не хочется.

– Стаська, привет! – Полина выходит с балкона. Может, у Стаса все-таки амнезия? Совсем маленькая, чтобы вчерашнее не помнить.

Стас мычит и щелкает пультом телевизора. Он бы так в любое утро сделал, и с обычными мозгами, и с сотрясенными.

– Стасик, здравствуй! – Полина говорит медленно, будто диктует свои слова.

– Угу, – морщится Стас и смотрит в телик.

Там показывают малышовую передачу про алфавит. Может, Стаська ее включил, потому что читать разучился?

Интересно, что он про себя помнит, а что – не очень? Ну имя свое, наверное, знает. И про то, как каналы по телику листать. А вот, например, что он приемный сын, он знает или нет? Хорошо бы, чтобы забыл. Это очень грустная история, хоть и с хорошим концом. Но надо спрашивать про то, что Полина сама хорошо знает.

– Стасик, сколько будет дважды два?

– Восемь.

– Неправильно, – Полина подходит поближе.

На маленьких нельзя ругаться и кричать. А Стас, кажется, как маленький.

– Стасик, ты неправильно ответил. Подумай еще раз. Сколько будет дважды два?

– Одиннадцать. Двенадцать. Сто. Три. Четыре. Пять, – Стас закрывает свои страшные губы полусогнутой ладонью. Полоски желтого пластыря вымазаны йогуртом.

Полине вдруг очень хочется плакать и в туалет. Но Стаса же нельзя оставлять одного? Тут рядом и ножи, и ножницы, и сковородка с омлетом горячая. Стас же теперь не знает, что за горячее нельзя хвататься. И не понимает, как пользоваться ножом. Он даже ложечку вверх ногами перевернул. Мешает йогурт черенком, а все вокруг забрызгалось.

– Стасик, хочешь, я тебя омлетом покормлю? Это вкусно, – Полина снимает крышку со сковородки, тянется за тарелкой.

Плакать хочется еще сильнее. Полина мечтала, чтобы у нее был маленький брат или сестричка. Чтобы о них заботиться и играть во всякие игры, в которые в восемь лет играть уже несерьезно. И Стаську она, если честно, не всегда любила. Потому что у него своя комната есть, хоть и проходная. И потому, что ему ноутбук купили. И потому, что его любят больше остальных – он же приемный. А теперь Стас, наверное, может строить дом из малышового конструктора, а ноутбуком пользоваться он не умеет, а… В общем, Полине его жалко. Получается, что у них дома теперь два инвалида – дед Толя и Стасик.

– Стасичек, ты отдай мне ложечку. Я тебя сейчас покормлю, это вкусно. Ты рот открой и ам-ам! Ты умеешь ам-ам?

Стас закрывает лицо руками.

– Ам-ам! Хочу ам-ам! – насморочным голосом говорит он.

Полина торопится, кладет на тарелку самый лучший кусок омлета, из серединки, где много помидоров и сыра. Режет его на маленькие части, чтобы было легче жевать.

– Стасик, ты ротик открывай и кушай. Хочешь, я тебе песенку спою?

Полина не очень хорошо знает, как обращаться с младенцами. Особенно если младенцу шестнадцать лет, и это твой старший брат. У него щетина сквозь пятна йода топорщится. Он раньше всегда был умным, даже когда обзывался.

– Стасик, ты если меня обижать будешь, я не стану сердиться. Ты же не виноват, что ты теперь дурак.

– Дурак! Стасик – дурак! – Он отмахивается от вилки.

А у Полины, оказывается, ноги замерзли. Она не заметила, как тапочки скинула.

– Стаська, ты меня не помнишь. Меня зовут Полина. Я твоя сестра. Я, вообще, младшая, но ты меня должен слушаться, потому что я теперь умнее. Понял?

– Стасик – дурак! – кивает Стас и лупит ладонями по столу.

Сердиться на него нельзя, он же глупый теперь.

– Стасик, ты не дурак. Я тебя все равно люблю. А еще тебя любит наша мама. И папа. И Неля. И бабушка Тоня с дедушкой Толей. И собака Бес. У нас есть собака, такса, она…

В кухне появляется Неля. Сонная, в халате.

– Чего у вас телик орет, вы оглохли, что ли?

– Оглохли-оглохли, – бурчит Стас и замирает.

Неля смотрит на заляпанный стол, на крошки от омлета, на Полину, которая пробует ткнуть вилкой в Стаськин рот.

– Совсем озверели, – Неля убирает громкость у телевизора.

– Нелечка, мы не озверели, – Полина хватает Нелю за руку. Какие у нее пальцы теплые! Как хорошо, что Неля – обыкновенная. – Нель, ты только не бойся. Стаська с ума сошел. Он ничего не помнит. Ты ему только не говори, что он дурак, хорошо?

Неля кивает. Снова смотрит на стол и на Стаса. Потом на Полину. Потом говорит:

– Ты у меня на ноге стоишь, все отдавила! – Она крутит пальцем у виска и идет к Стасику. А тот давно выпустил ложку и вообще замер. Как уснул. – Стас, ау? – Неля сдергивает с него очки. Смотрит на жуткие синяки, а потом начинает кричать:

– Ну ты совсем дебил, что ли? Ты зачем Полинку пугаешь, придурок бешеный?

– Я не пугаю, – Стас отвечает очень гулко, но своим нормальным голосом. – Она сама напугалась. Я только подыграл.

Неля забирает с раковины тряпку, протирает стол:

– И вправду стукнутый! Полинка, не переживай, с этим… все в порядке. Он тебя разыграл.

Неля продолжает тереть стол. А Стас надевает обратно свои очки дурацко-кошмарные:

– Полинка, ты сама виновата. Чего ты ведешься на всякую фигню?

Полина бежит в ванную. Когда умываешься, не видно, что ты плакала. Вода и слезы очень похожи. Кран откручивается туго. Можно расслышать, как Стаська орет из кухни: «Полинка, ты не сердись! Я тебя тоже очень люблю!» Хотя, наверное, Полине это послышалось? Стас такие вещи вслух не произносит.

Вода затекла за воротник. И правый рукав намок. Полина ругается шепотом:

– Дурак ты, Стаська. Взаправду дурак.

А Стас с Нелей на кухне смеются. От этого хочется плакать еще сильнее.

 

Вишня

Полине кажется, будто вчера был май, а сегодня сразу наступило второе сентября. Словно каникул не было. На ней даже куртка та, что и весной, – голубая с желтым. И если в бабушкину дверь позвонить, то Бес, как всегда, заверещит. И Стаська с бабушкой разговаривают как всегда. Будто они проходят первый уровень знакомой игры.

– Стас, ты куда?

– На конюшню.

– А обедать?

– Я в школе ел.

– Ну чего там в школе можно есть? У меня суп с фрикадельками.

– Я вечером.

– Ну хоть бутерброд?!

– Ба, да не надо ничего.

– Совсем ничего?

– Тридцать пять рублей на маршрутку.

Бабушка быстро лезет в свою сумочку, которую называет «клатч». Хотя настоящий клатч маленький, а эта сумка размерами с Полинин рюкзак. В кармашке «клатча» всегда есть деньги для Стаса, или шоколадное яйцо для Полины, или пачка маминых сигарет. Там даже есть жетончик от собачьего ошейника с надписью: «Меня зовут Бейлис. Я хочу домой». И номер бабушкиной мобилы. Это Неля купила, чтобы Бес не потерялся. Но с Бесом все в порядке, а вот жетончик чуть не пропал.

Стас убежал вниз. Бабушка закрывает за ним дверь, обзывает его шантрапой и говорит:

– Руки мой и у деда в комнате обедай. Полотенце желтое не трогай, желтое – для учеников! Почему у тебя рукав перемазанный? У вас рисование было?

– Нет, это немецкий. Это Альбинка…

– Потом расскажешь! Ко мне сейчас мальчики придут.

Все как раньше. Даже полотенце. Только вот в школе… Но раз у бабушки ученики, Полина все дедушке расскажет.

Баба Тоня своих учеников называет «мальчики» и «девочки». Так и говорит: «Я еще одну девочку взяла, на утро субботы» или «В четверг вечером мальчик не придет. Полинка, можешь свою Лену в гости позвать». Сейчас у бабушки в комнате сидят два мальчика и одна девочка. Вычисляют синусы, функции и интегралы. А Полина про них с детства все знает: синус – это инструмент, вроде гаечного ключа, функция – маленькая, серебряная, как чайная ложечка. А интеграл…

– Что, Полинка, не кончается суп? Ты фрикаделю на хлеб положи и ешь как бутерброд, – подсказывает дед Толя.

– Правильно говорить «фрикаделька». – Полина тянется к горбушке.

И вправду вкусно. Если бы еще хлеб был нормальный, а не с угла батона. Дед считает, что горбушки – самое вкусное. Всегда говорит «я тебе горбушку отложил». Приходится есть, из вежливости.

Дедушка сидит за компьютером, щупает клавиатуру. На кнопках теперь выпуклые наклейки с точечками. Это для слепых. Азбука Брейгеля. Или Брамса? У экрана теперь очень большое разрешение – тоже для дедушки. Он ведь одним глазом немножко видит.

– Хочешь, я тебя в блогах зарегистрирую? – спрашивает Полина.

– А зачем?

– Найдешь с кем ты в школе учился… – мрачнеет Полина. – Узнаешь, как у них дела.

– Не надо. Хорошо у них дела. Уже давно хорошо.

Дед нашаривает на столе диск с аудиокнижкой. В динамиках чужой мужской голос говорит так громко и красиво, будто диктует: «Габриэль Гарсиа Маркес. Сто лет одиночества». Звучит незнакомая мелодия. Красивая, как в мамином мобильнике.

К ним сразу заглядывает бабушка:

– У меня дети! Полинка, дай Толе наушники.

Дедушка машет рукой. Не надо наушников, это он тренировался на ощупь диск вставлять. Он потом книжку послушает. А сейчас будет слушать, как у Полины в школе дела. И за суп спасибо, очень вкусный был. Полина тоже говорит, что вкусный. И накрывает ладонью свой бутерброд из горбушки и фрикадельки, а то вдруг бабушка рассердится.

Но бабушка запускает в комнату Беса – он под ногами крутится, мешает ей объяснять про синусы. А рядом с дедом Бес спокойным делается. Уважает потому что.

Дедушка идет к дивану. Он по дому без тросточки ходит, потому что знает все наизусть – даже если у ковра угол сбился или если Полина стул на место не поставила. Бес уже поверх пледа лег. Греет дедушке место. Будет сейчас тыкаться деду в бок и свистеть тихонько. Полина берет бутерброд и тоже устраивается рядом. Доедает и рассказывает.

У них теперь по немецкому новая учительница. Полина не запомнила ее имя и отчество. Она и про старую тоже не помнила, как звали. Но старая была добрая, а эта – злая. То есть не злая, а… Непонятно, как про нее сказать.

Сегодня Инга Сергеевна повела вторую группу к их немке, а они остались в классе и бесились. У Альбинки были фломастеры для аквагрима. Ими можно на себе что угодно рисовать. Бабочку или цветок.

Максим на лице полосы чертил. Он вообще хотел маску, как у супермена, но за перемену не успеешь все лицо заштриховать. Настя Кузьмичева сделала на пальцах кольца разные. А вторая Настя, которая к нам в гости приходила, Огнева, нарисовала себе очки. А потом отдала фломастер Полине. Полина хотела нарисовать солнышко, но фломастер был зеленым. А солнце не может быть зеленым, если оно не инопланетное? Тогда она решила раскрасить родинку. Раз мама говорит, что похоже на вишню, то можно пририсовать листики.

Перемена закончилась, но Полина все успела. А Максим рядом прыгал и просил фломастер для своей маски, а то предыдущий Альбинка отобрала уже. Их новая учительница стояла на пороге, смотрела, как они бесятся. Полина думала, что она красивая и добрая. А учительница велела все смывать, потому что тут не балаган, а они не клоуны. И сказала, что раз у нее начало урока отняли, то она столько же перемены отнимет! Будем на перемене заниматься!

Фломастеры смылись, Альбинка не наврала. Только она с ними в туалет не ходила, она себя разукрашивать не стала. Когда они в класс пришли, Альбинка уже учительнице рассказывала, как ее зовут и сколько ей лет. И учительница улыбалась.

Полина пошла к парте, за которой они с Настей Огневой на немецком сидят, а учительница ее остановила. Велела к зеркалу подойти, а потом смыть грим еще раз. Но щека уже чистая была, только зеленая черточка сверху родинки и все. У Кузьмичевой одно кольцо с пальца совсем не смылось, а у Максима лицо почти серое, но к ним учительница не стала придираться. А Полине сказала: «Ты кляксу эту розовую вытри немедленно!»

Все засмеялись. Хотя знали, что это родинка. Максим и Альбинка дразнили ее «кляксой». Инга Сергеевна их бы заставила замолчать, а эта просто сказала «гут» и велела открыть учебники на пятой странице.

– А еще она сказала, что «клякса» по-немецки будет… Не помню.

– И я не помню. Вроде «клекс», что ли? – говорит дед Толя: – А «вишня» – это «кирше». Знала об этом?

– Нет. Мы только яблоко и апельсин проходили.

– Ну видишь. Теперь они не будут знать, а ты будешь, – он гладит Полину. И на ощупь.

И начинает рассказывать сказку – про принцессу Кирше из Вишневого замка. Такой сказки на самом деле нет, ее дедушка только что сам придумал.

У деда Толи ладонь большая, а пальцы короткие. Кажется, что его ладонь специально так сделали, чтобы она лежала у Полины на спине, между лопаток. Наверное, там есть специальное место, на которое нажимаешь, и становится хорошо. Ну как у собак за ушами.

Полина молчит до середины сказки, потом начинает помогать. А потом сама себя перебивает:

– Нет, дракон добрый был! Он не стал никого есть! Он на спину себе рюкзак надел и в нем всех катал. Дед Толь, а нам зефир на завтраке раздавали. Он не помялся почти. Я сейчас полежу с тобой еще немножко и тебе его отдам. Хочешь?

– Хочу. И еще знаешь чего хочу? Ты мне на компьютер сказки наговори, чтобы записалось. Ты в школу уйдешь, а мы с Бесом будем дома сидеть и слушать. Правда, Бес?

Бес не отвечает, он свистит во сне. Если на человеческий возраст перевести, то Бес получится старше дедушки. Поэтому Полина слезает с дивана так, чтобы Бесу на лапу не наступить.

 

Сказка из коробки

Придумать сказку специально для дедушки Полине несложно. Она решила, что сперва слепит главных героев и разные штуки, которые им нужны (как реквизит в театре). А потом сядет перед микрофоном, и пускай персонажи сами рассказывают про то, что у них происходит. За себя Полина будет говорить обычным голосом, а за остальных – по-разному.

Полина не знает, про кого дедушке Толе будет интереснее всего слушать. Может, про зайцев из Клетчатой страны? А может, про королеву, о которой она рассказывала, когда с дачи уезжали? Надо у дедушки спросить, чего ему хочется. А бабушка не пускает к нему в комнату, потому что он лекарство принял и уснул наконец.

В новой коробке есть сиреневый пластилин, самый подходящий для мордочки сказочного зайца. Но у бабушки сейчас перерыв между учениками, который называется «окно». И баба Тоня из этого «окна» наблюдает за Полиниными уроками. А Полина не компьютер, она так быстро переключаться не может. Тем более со сказки на математику.

В математике самое интересное – цифры, это герои, как в мульте. Если их несколько, это команда, все объединились в число, чтобы противника побороть. Скобочки – это стена. Цифры забрались внутрь, чтобы их никто не достал. Сидят в скобках, как в домике. Знак «плюс» – это дружба или даже любовь. Одно число с другим подружиться хочет. А «минус» – это цифры внутри числа поссорились и теперь разбегаются. Так про любой пример можно сказку рассказать. Два умножить на три плюс восемь. Если скобки не поставить, не спасти тройку и восьмерку от кошмарной злобной двойки, то…

– Полина! Что ты возюкаешь? Сейчас страницу вырву и переписывать заставлю! – Бабушка Тоня подкрадывается сзади, как злодей. И говорит такие же злодейские вещи.

Приходится откладывать сказку на потом.

Сперва математика. Потом русский и немецкий. Потом окружающий мир. А перерывы между ними маленькие. Когда уроки закончены, бабушка отправляет их с Бесом пройтись вокруг дома. А на улице воздух такой сырой, будто у погоды насморк. Футбольное поле превратилось в мелкий бассейн, в котором отражается белый забор. И на площадке никто не гуляет.

Потом Полина пьет чай на кухне. Окна запотели, начало смеркаться, небо стало темно-голубым, поэтому ягоды рябины выглядят почти черными. Как смородина в варенье.

Бабушка поставила на стол две банки варенья: одну к чаю, а вторую – чтобы наверх отнести. И оладьи она тоже жарит с запасом, половину выкладывает в синюю миску, им на ужин, а вторую половину в кастрюльку с откидной крышкой. Полина их так и повезет в лифте, прижимая теплый кастрюльный бок к животу. Так уютнее, и еще для подстраховки. Потому что, когда руки кастрюлей заняты, то обязательно хочется чихнуть, или подбородок чешется, или ресница в глаз попала.

А еще бабушка принесла дачную морковку с балкона и теперь моет ее под краном, превращает из черной и корявой в оранжевую и симпатичную. Надо будет клетчатым зайцам тоже моркови разной налепить. Даже, наверное, специальную грядку сделать. Или не грядку, а ящики, чтобы выращивать морковь на балконе. Вдруг эти зайцы в городе живут, и у них никакой дачи нет?

Полина уже совсем собралась играть в пластилин, но тут Неля сверху пришла. Сказала, что торопится, и чтобы Полина собиралась быстрее. Полина собралась. А Нелища еще долго ела оладьи и ждала, пока бабушка все тесто изжарит. За это время можно было слепить полсказки, между прочим.

 

Про морковного дракона

Мама спросила, куда им столько морковки, они же не кролики, не морские свинки. У них даже собственной козы нет. Хотя, по маминому мнению, заведи кто козу, ее в этом шалмане не заметят. От козы будет меньше грязи, чем от трех маминых личных детей. Ну неужели трудно после себя тарелки помыть? Все же знают, что мама на работе упахалась как… как… Она даже сама не знает, как кто.

– Как эта самая коза, – подсказывает Полина.

У мамы лицо хмурое. Она засовывает в кухонный комбайн морковку. Он урчит, как теплый и пока еще не очень известный зверь, а сбоку высыпаются мелкие морковочные опилки – сухие, как мамины слова.

Мама не смеется над шуткой. Она сейчас крайне хотела бы узнать у Стаса, почему он каждый день торчит на своей конюшне, хотя у него впереди ЕГЭ. Не мог бы Станислав просветить ее по этому поводу?

Стас отворачивается от холодильника и говорит, что да, мог бы. Поступить за деньги может любой дурак, который догадывается, что лошадь – это что-то такое на четырех ногах, и даже сумеет отличить ее от табуретки. Но если у тебя не будет практики, то из тебя не получится хороший вет. А у них на конюшне каждый день такая практика… Да чего он будет объяснять, все равно не поймете. Он занимается. Да, прямо на конюшне и занимается. И самая последняя кобыла скоро начнет понимать химию на уровне одиннадцатого класса. И…

– И можно не жужжать и не орать? – интересуется Неля из коридора. Она устала, у нее совершенно адский день, ей сегодня весь мозг вынесли. Можно она хотя бы один вечер проживет в тишине, в порядке исключения? Почему у нее на столе опять Полинкин пластилин и фантики валяются?

Уже не очень понятно, кто на кого орет. Но кухонный комбайн замолчал. Будто съежился, чтобы его не замечали.

– Полина, пей сок! – рявкает мама, а только потом наливает его в кружку. Кружка дурацкая, фиолетовая, без рисунков и надписей. Из нее невкусно.

Полина быстро думает о том, что в волшебной заячьей стране должен существовать такой специальный зверь, морковкоедка – что-то вроде дракона, но не совсем. Питается она морковными опилками, а огонь выдыхает зеленый, как ботва. Голов у нее семь, хвост один, а крылья…

– А ты замуж выходи и к мужу переезжай, там на тебя никто жужжать не будет. – Стас разговаривает с Нелей, а смотрит на кастрюлю с оладьями. То есть из-под оладьев, они кончились уже.

– Придурок. Дегенерат. Ты… да ты тупее своей кобылы!

У Нели лицо красное стало, но не целиком, а в пятнышки, как у мультяшного жирафа, который все время жаловался на жизнь.

Полина тянется к кружке сока. Он густой и несладкий. Но это, может быть, он для девочки невкусный, а клетчатым зайцам он, например, в самый раз, и они его любят больше, чем Полина газировку.

– Да чего я сказал-то? – Стас возмущается и жует. – Чего ты ходишь, как тряпка вареная!

Полина пытается представить вкус вареной тряпки. Он жутко противный, типа того рагу, которое она опрокинула на себя в гостях. Интересно, вареные тряпки – это первое или второе? Или десерт? Вряд ли. Они же невкусные.

– Мам? Ты жевала когда-нибудь вареную тряпку?

– Мам, если Стас не заткнется, я его убью!

– Мам, алло? Здесь. Сейчас он спустится.

Это маме бабушка позвонила. Бес, кажется, на прогулке что-то не то сожрал. Пусть Стас посмотрит, он же почти будущий ветеринар.

Стас спрашивает, остались ли у бабушки оладьи. Но это он уже из коридора интересуется. Он вскочил, как папа, и так быстро пошел, что даже тапки не переобул.

И остаются они на кухне втроем, если комбайна не считать. Мама жужжалку выключила, сок разлила себе и Неле, отпила и вся сморщилась:

– Какая гадость горькая! Вишня, ты почему сахар не попросила?

– Потому что я заяц. Зайцы сахар не едят, они зубы берегут. Если зубы сломаются, как им морковку грызть?

– Логично, – говорит Неля. – Мне тоже налей. Мне теперь витамины нужны.

– Ты тоже заяц? – осторожно интересуется Полина.

Иногда Неля играет с Полиной в ее сказки. И даже свои рассказывает перед сном. Совсем редко.

– Нелька, ты тоже заяц?

– Нет, я зайчиха. И у меня будет маленький зайчонок. – Неля смотрит на свою кружку, не отрываясь, будто из глубин сока должно всплыть что-то интересное. Как говорящая щука из колодца.

– Сколько? – спрашивает мама.

– Мам, она же сказала, один! – уточняет Полина. – Один зайчонок.

– Семь недель, – перебивает Неля.

И щеки у нее снова краснеют. И у мамы тоже. Будто им обеим сейчас досталась целая куча родимых пятен, как у Полины. Вот если Полина будет все время щипать себя за щеки, ее пятно нельзя будет разглядеть?

– Ну и что ты делать будешь? – Мама зачем-то включает пустой комбайн.

– Витамины пить, – Неля улыбается и чихает.

Мама вдруг говорит Полине:

– Вишня, иди ко мне в комнату, посмотри мультики!

– Я лучше к бабушке пойду, узнаю, как дела у Беса.

– Никуда ты не пойдешь! Одна уже доходилась! – И мама выдергивает комбайн из розетки.

Подставка, на которую сыпалась отжатая морковь, свалилась на пол. Он теперь в оранжевых опилках. Если бы у них жила-была настоящая морковкоедка, она бы обязательно все слопала, не пришлось бы подметать.

Вообще, морковкоедка – она дракон. Но она мечтает вырасти и стать пылесосом.

 

Чего боятся чудовища

Стаська сидел за своим новым синим ноутбуком. И вдруг как закричит на всю квартиру! Таким голосом и такие слова, что к нему все сбежались: бабушка с кухни, Неля со своей нижней полки, мама с лестничной клетки (прямо с сигаретой). Только папа не прибежал – он после работы опять уснул в наушниках. Все решили, что Стаську током стукнуло или карнизом по голове. А он прочел, как догхантеры своей победой хвалятся.

Догхантеры – это такие чудовища. Они на самом деле есть, а не в игрухе или мульте. Они сражаются с собаками. С бездомными и даже домашними, такими, как Бес. Догхантеры ходят по городу, рассыпают отраву. Специально во что-то вкусненькое ее запихивают. А наивные собаки не знают, что в колбасе или котлете яд, и потом болеют. Иногда так сильно, что вообще не выздоравливают. Догхантеры опять раскидали яд, а потом выложили в блогах фотографии собак, которые едят вкусное и ни о чем, бедные, не подозревают.

Стаська начинает ходить по комнате, объяснять, что будет бороться с догхантерами, потому что так нельзя и потому что… Он таким словом ругнулся, ужасным, а ни мама, ни бабушка ему ничего не сказали. Даже Неля промолчала. Лицо у Стаса очень страшное. Хуже чем когда его избили. Он сейчас будто сам кого-то избивает, молотит по воздуху руками. Неля говорит, что от него в глазах рябит, и идет обратно в комнату, лежать и болеть. А Стас говорит, что в Инете собирают подписи против догхантеров. Чтобы их арестовали.

Неля уже с кровати кричит, что пусть Стаська и за нее тоже подпишется. Потому что это свинство. Ну и не только. Мама ломает пополам свою дымящуюся сигарету и отпихивает Стаса от ноутбука. Садится читать то, что надо подписывать, потом говорит, что подпишет.

– И за меня с Толей, – бабушка закашлялась от маминого дыма. – Он возражать не станет.

– Я тоже не стану! – Полина суется к экрану и смотрит, как мама за нее печатает: «Акимова Полина, 2 класс, 8 лет».

Оказывается, в субботу защитники собак решили собраться на Пушкинской площади. Те, у кого собаки отравились, принесут собачьи фотографии. Чтобы получилось, что собаки тоже как будто пришли на митинг. Стас туда обязательно пойдет. Вместе с фотографией Беса и с Дашей. У нее собака не отравилась, у нее вообще собаки нет, просто Даше тоже не все равно.

Неля кричит из комнаты: «Я мысленно с вами». Мама кричит, чтобы ей не мешали говорить по телефону, и потом еще громче кричит в трубку:

– Витечка, тут мой балбес инфоповод нашел, глянь ссылку! А зачем информационщик? Стаська туда сам собирается. Пусть пощелкает, дадим с места событий, а моему балбесу – гонорар. Стась, хочешь срубить легких денег? Витечка, сделай ему временное удостоверение. Акимов Станислав Петрович.

– Я Станиславович! – поправляет Стас и начинает подоконник пальцем колупать.

Бабушка ведет Полину на кухню. А она не успела сказать, что на митинг тоже пойдет. И покажет догхантерам, как обижать собак. Она им всем наваляет, за Беса! Потому что Бес плачет, когда ему уколы делают. Им бы вот так, этим злодейским монстрам!

У Полины деньги есть, двести рублей в копилке и две монетки по десять в кармане куртки. Она на них купит в аптеке шприцов и будет в догхантеров пулять. Пусть знают, как это больно. Надо только в шприцы какого-нибудь лекарства закачать, от которого перестаешь злиться. Догхантеры от шприцов будут плавиться, как настоящие чудовища. Так им и надо! Ну не могут же люди убивать собак, просто потому, что им не нравятся бездомные.

Бабушка кивает, а сама следит, чтобы кофе с плиты не убежал. А потом говорит:

– Не выдумывай глупостей. Кто тебя туда повезет?

– Стас! – гордо говорит Полина.

Но Стаська кричит из комнаты, что ни фига не получится. Потому что он поедет на митинг от Даши. Но он обязательно запустит за Полину зеленый шарик, которые там будут раздавать.

– Я тоже хочу! Против чудовищ! Баб Тонь, ты же за собак, давай ты меня отвезешь?

Бабушка молча переливает кофе в чашку. Потом так же молча поправляет свой пучок (там заколка в виде двух сплетенных ладоней, ее маме подарили, а у мамы волосы короткие). Бабушка качает головой; ладошки на ее пучке тоже качаются, в своем умоляющем жесте.

Конечно, баба Тоня на стороне добра. И дед Толя тоже. Но на митинг Полина все равно не поедет. Потому что у бабушки в субботу мальчики и девочки. Нет, их нельзя отменить, потому что деньги у нас дома кончаются быстрее, чем туалетная бумага. А уж тем более теперь, когда…

Тут Неля на кухню пришла, попросила окно открыть, у нее от кофе голова разболелась. Бабушка замолчала. Но Полина все понимает: у них Бес болеет, на собачью поликлинику много денег уходит, поэтому бабушка Тоня должна еще больше работать. Все из-за догхантеров!

– Нель, давай поедем на митинг? Я тоже хочу фотографию Беса нести! Ну пожалуйста-пожалуйста!

Если Нелю как следует попросить, она иногда соглашается на хорошее. Например, берет с собой на запуск шариков-фонариков. Или покупает шоколадное яйцо с феечкой. (Даже два, и потом дает Полине феечку из своего яйца.)

– Ты можешь над ухом не орать? Знаешь как ты мне надоела?

У Нели голова болит. Она никуда не поедет, и оставьте ее в покое с вашими собаками.

– Ты на ребенка-то не кричи! У самой скоро… – Бабушка смотрит Неле в спину, пьет кофе.

У бабушки на губах, поверх помады, такая кофейная полоса, как усы нарисованные. Как будто бабушка – актриса и играла мужчину на сцене и прибежала на кухню, как за кулисы, кофе попить, а потом опять пойдет выступать. Полина бы обязательно придумала, в каком спектакле играет бабушка, и что это за театр, но у нее настроение испортилось.

– Мам! А повези меня собак спасать? – Полина спрашивает осторожно, шепотом.

Но мама обиженно говорит: «Чего тебе еще?» И все ясно: она тоже не поедет. Она вкалывает, как лошадь со Стаськиной конюшни. Можно хотя бы в субботу…

Полина шаркает тапками по полу, чтобы было понятно, как сильно она обиделась. За себя и за всех собак, которых никто не хочет защищать! У Полины теперь нет другого выхода, кроме как разбудить папу.

Когда папа пришел с работы, то сразу сказал: пока он всех чертей не уроет, его лучше не трогать. Ему надо стресс снять, покрошить разных чудищ. Мама сказала, что папа сам практически чудище. И села за свой комп. А папа ушел в спальню, рыть чертей. И уснул.

На папином животе лежит планшетка, греет папу, как кошка. В наушниках верещит монстр, которого надо посыпать солью и побрызгать святой волшебной водой, чтобы не воскрес. Герои игры борются с нечистью. Значит, они как Полина.

– Бип-бип! – Она тыкает пальцем в папино плечо. В такое место, которое называется «подключичное что-то». Если туда нажать, человек почти обязательно сразу проснется. Полина нажимает бережно, она не хочет, чтобы папа пугался. И аккуратно вынимает у него наушник, который похож на пиявку. Шепчет папе в ухо:

– Ты только ответь, что согласен, и спи спокойно.

Надо поторопиться. Если мама или бабушка увидят, что Полина папу разбудила, тогда…

– Вставай! Потом обратно заснешь!

– Угу. Сейчас, – папа открыл глаза, поправил планшетку и начал быстро добивать нового вампира. В оттопыренном наушнике заквакало и забухали выстрелы.

– Пап, ты меня очень любишь?

– Смотря что тебе не разрешили… – Папа воюет с нечистью. Пуляет по ней розовыми и белыми вспышками.

– Меня мама с бабушкой на митинг не пускают! – Полина следит за тем, как стреляет папа.

– Куда?! – Розовая блямба проскочила мимо чудовища. У папы кончаются выстрелы и запасные жизни. Но он улыбается. Глаза у папы прищуренные, а зубы желтые и кривые…

– Мне очень надо собак спасать…

Полина начинает объяснять про догхантеров. До конца рассказать не удается: в комнату вошла бабушка.

– Ну что за девчонка такая противная выросла? Тебе сколько говорили, не мешай папе, он после работы выжатый.

– Я не сплю.

– Мы со злом боремся, – веско говорит Полина. Пусть папа не отвлекается, у них тут важный разговор.

– Да вижу я! Слава, шпингалет на кухне заело, и бачок в туалете подтекает. Как Галактику спасешь, посмотри, будь любезен.

– Уже, – обещает папа Стаськиным тоном. И косится на экран, где скачут непобежденные монстры. – А мне тут ребенок Полина гражданскую позицию изволят высказать.

– Она и к тебе с собаками своими полезла? – Бабушка смотрит на папу: – Что скажешь?

– Когда митинг?

– В субботу на Пушкинской площади! – Полина слегка подпрыгивает на мягком матрасе.

– В субботу с утра, – перебивает бабушка: – А у меня мальчики и девочки. Туда Стас едет, но он с этой своей… Ты бы, кстати, с ним поговорил. Мало нам одной шантрапы, сейчас еще один тоже отчебучит. Поговори со Стаськой! И шпингалет посмотри!

– Уже, – снова обещает папа: – Со всеми поговорю, всех на митинг отвезу, всех монстров урою, никого не обижу. Антонина Петровна, там кофе не остался?

– Мы поедем? Поедем? Поедем? – Полина забирается на матрас с ногами и прыгает на нем, как на батуте.

– Я тебе новый сварю, – бабушка смотрит в папин планшет: – А это что за тля зеленая? Ты ее чем бьешь-то? Из гранатомета?

– Файерболами.

Папа направляет вспышку-блямбу на то чудовище, которое бабушка назвала тлей. Ох и противное оно! Наверное, именно так и выглядят догхантеры. Точнее – их души.

– Ребенок Полина, имей в виду, разбужу оперативно. Чтобы собрались как бригада на вызов. Ясно?

– Да я к вам поднимусь, Полинку разбужу, – бабушка все смотрит в планшетку: – А вот этот-то что полез? Ты чего ворон ловишь, он же тебя сейчас сожрет!

Сплетенные ладошки на бабушкиной заколке аплодируют. Тоже поддерживают папу. Над верхней губой у бабушки все еще видны кофейные усики. Ну точно как грим. Но не в театре – в цирке. Баба Тоня там работала главным дрессировщиком всех чудовищ. Они были не злые, а просто хищные. Таких не надо убивать. После представления чудовища попрятались обратно в компьютерную игру.

 

Стоя в клумбе…

На митинге все сперва стоят в очереди у металлоискателя, как перед началом елочного спектакля. Только тут вместо контролеров дежурят женщины в зеленых майках, надетых поверх курток. Они не билеты проверяют, а раздают ленточки, тоже зеленые. Можно на руку повязать, как Полина. Или на пуговицу куртки, как папа. И идти дальше, в толпу.

Те, кто пришел с плакатами, достают плакаты. Некоторые – игрушечных собак. Их, оказывается, можно было взять с собой. Но Стаська про это не дочитал и никому не сказал. Поэтому Полина просто стоит под прозрачным зонтиком посреди клумбы, слушает, как чихает микрофон. Это как на линейке первого сентября. Только тут говорят не про учебу, а о том, что собак надо беречь. Полина тоже хочет в микрофон сказать, но нельзя: все выступления согласованы, папа уже спрашивал.

Дождь какой-то липкий. У Полины на руке ленточка намокла, стала темной и холодной. У папы с кепки капли свисают, как сосульки с крыши. Полина пробует поднять то одну ногу, то другую. Но в клумбе раскисшая земля, и на сапоги такие огромные комья налипли. Получились прямо копыта. Потому что Полина на самом деле немного лошадь. Девочка-единорог…

Справа стоит женщина с плакатом: там наклеена фотография собаки и черный бантик. Плакат обмотан целлофаном, видно плохо. Слева – люди без плаката. Они сперва вдвоем под зонтиком стояли, а потом рядом оказалась старушка с палочкой, но без зонтика. И они ее к себе забрали, чтобы не мокла. А впереди тоже плакат. Что там написано, Полина не знает. Но на задней стороне плаката кусок обоев, фиолетовые цветы и золотые лодки. Полина их уже пересчитала – семь лодок и пять цветов. А в микрофон все говорили…

– Пап, а когда мы будем бороться и спасать? Нам что-нибудь дадут, чтобы сражаться?

– Шарики вроде обещали… – Папа вытягивает шею, смотрит вперед. Полина видит только куртки, зонтики и чужие сапоги, которые засасываются в клумбу, как в болото.

– А бороться как? Мы должны ходить и за собаками следить, чтобы они не съели отраву?

– Вроде того, да, – папа вытащил из кармана мобильник. Он до Стаса хочет дозвониться. Полина и забыла, что Стаська со своей Дашей и маминой фотокамерой тоже где-то здесь. Они, оказывается, там, где полицейские автобусы. Сейчас пару кадров сделают и придут.

– Папа, а когда шарики нам дадут, что потом будет?

– Мы их отпустим, и они полетят.

Полина смотрит сквозь прозрачный зонтик. Небо получается ярко-розовым, как в мульте. А если высунуть голову наружу, то небо грязно-серое и плотное от дождя. Если бы Полина была шариком, она бы не согласилась туда лететь.

– Ты не голодная? – Папа показывает туда, где сквозь дождь горят буквы вывески.

Они такие яркие и желтые, что прямо похожи на картошку фри. Там тепло и вкусно, музыка играет. Можно взять картошку, колу, мороженое, те кусочки курицы, которые надо макать в соус…

– Пошли греться, ребенок Полина?

– Я потерплю. – Она пробует вытащить из клумбы левый сапог. Надо и правый вытащить побыстрее. А то вдруг их прямо сейчас позовут сражаться. Придется бежать, а она вот в клумбе застряла.

– Молодец, – вздыхает папа и смахивает с телефона дождь.

 

О смысле жизни и драконах

Никто так и не пошел воевать со злом, а запуск зеленых шариков отменили из-за дождя. Теперь к спинке Полининого стула привязаны сразу четыре шара. Они тоже устали на митинге, хотят домой. Полина сопит через соломинку: у нее молочный коктейль давно кончился, и даже лед растаял. А папа все разговаривает со Стаськой и его Дашей. Стаська крутит в пальцах обертку, сложенную сперва полоской, а потом колечком, и спорит с папой. А Даша тоже сопит в трубочку от коктейля.

Сперва про догхантеров говорили, а потом начали скучное, про смысл жизни. Полина уже успела переплести ленточки на шариках, сходить в туалет, потом еще раз сходить – покорчить рожи перед зеркалом. Там освещение такое, что у Полины белки глаз светятся, а кожа загорелая, и родинку-«вишню» почти не видно. Полина там крутилась, пока одна пожилая женщина не обозвала ее обезьяной. Пришлось идти обратно.

На сапогах уже грязь высохла и начала отваливаться, как чешуя у дракона. А папа все разговаривает. Мимо проходит кто-то с подносом, задевает Полинин стул. Самый большой зеленый шарик касается макушки, гладит ее, чтобы Полина не злилась. Этот шарик почти прыгает, а остальные три, наверное, стесняются.

– Они будут плакатами размахивать, а собаки как гибли, так и… Думаешь, от того, что мы эту бумажку подписали, что-нибудь изменится? – возмущается Стас.

– Естественно, – отвечает папа. – Есть же утверждение: «Хочешь изменить мир – начни с себя». Вот вы сегодня приехали – вы себя уже изменили.

– Если менять мир, то только к лучшему, – говорит Даша.

– Это как получится, – отвечает папа. – Перемены – явление постепенное. Как дети. Ребенок же за ночь на полметра не вытягивается? Если не фиксироваться, не сравнивать каждый день, то смотришь однажды и замечаешь. Хоп! Уже полметра выросло.

– Как я за лето на даче выросла, да? – торопится сказать Полина. Ну наконец-то они о нормальном заговорили. – Пап, меня дед Толя на двери отмечал, ножиком. Он порез в ней делал, а баб Тоня надписывала. А там знаешь какие порезы есть? И Стаськины, и Нелькины. И даже маленькой мамы. И Стаськиной мамы тоже.

– Это дверной косяк, – папа кивает, а потом опять про скучное говорит: – Вот надо, как Полинка сейчас сказала, ставить отметки на косяке. Смотреть по конкретному параметру, насколько мир изменился.

– На сколько в нем добра больше стало? – спрашивает Полина. Пусть папа ее снова впустит в этот взрослый разговор – как в игру примет.

– Добра. Или ответственности. Или равнодушия. Тьфу, забыл, как «равнодушие наоборот» будет.

– Это называется «антоним»! – подсказывает Полина.

– Забота? – Стас хмурится так, словно у него опять губа болит. Полина уже поняла: Стаська тоже недоволен, что они пришли, а ни одной собаки им спасти не дали. Собаки даже не в курсе, что столько людей пришло их защитить.

– Жалость? – говорит Даша.

– Скорее, соучастие. Но оно хорошо в разумных дозах… – продолжает папа.

Полина поворачивается к связке шаров. Может, эти четыре шарика, на самом деле, как головы одного животного? Дракона какого-нибудь? Полина ведь уже придумала такого зверя, в сказке про зайцев.

Морквоедка! Или морковкоедка? Оказывается, она зеленого цвета (как ботва!), и у нее четыре головы. И она явно умеет летать. Полина тянет на себя атласные ленточки. Гладит морквоедку по всем четырем головам. Жалко, что на шариках нет надписей, а то очень сложно понять, где тут лицо, а где затылок. Вдруг начнешь гладить и случайно попадешь пальцем в глаз? Или в зубы.

– Пап, дай ручку.

– Ребенок Полина, подожди секунду, – папа машет ладонью так, словно Полина ему не дочь, а моль какая-нибудь. Он смотрит на Стаську: – Вот вы, народ, как думаете, что главное в жизни?

– Сделать то, что считаешь нужным, – быстро говорит Стас.

– Любить. Полина, возьми мою ручку… – Даша тащит из сумки толстую тетрадь на витой пружине и ручку с хеллоуиновскими тыквами.

Полина рисует на ближайшем шарике глаза, а потом зубастую улыбку. Морковкоедка – добрая. Зубы ей нужны, чтобы морковь грызть и зайцев защищать.

– Главное в жизни, когда ты можешь все проблемы послать лесом, – говорит папа за ее спиной. – Тебе кажется, что все, тебя сожрали, тебя нет, но вот встаешь и идешь пахать. И неважно, что у тебя депрессия-шмапрессия. – (Тут Полина фыркает, она любит, когда папа коверкает слова.) – Вот знаете, что у меня в жизни было самым трудным?

– Знаю! – Полина ненадолго отворачивается от своей сказки: – Трупы в морге резать, когда ты в институте учился! Они страшные.

– Почти угадала. Самым трудным было почистить зубы, – папа улыбается. Но шутка какая-то не смешная у него на этот раз.

– Пап, да я их каждый день чищу. Два раза! И считаю до двухсот… До двуста.

– Молодец, – кивает папа: – Вот Полинка все знает. А на меня вот однажды проблемы навалились. Чтобы их решить, надо было встать, одеться, из дома выйти. Но сперва почистить зубы. Остальное уже не так трудно. И я проснулся утром и лежал, лежал… Часа три встать не мог. Это меня проблемами так придавило. Казалось, что насмерть. И вот, когда я себя поднял и зубы чистить потащил, казалось, что я такой подвиг совершил… Весь мир спас, как минимум. Так что я считаю, что начинать надо с себя. Брать себя за шкирку и тащить!

– Пап, ну ты как маленький! – разъясняет Полина: – Ты разве не знаешь, что по утрам все люди сонные? Им ничего делать не хочется, только лежать и продолжение снов смотреть! А смысл жизни у каждого свой, все просто!

Папа что-то отвечает, но Полина не слышит. У нее за спиной – треск! Такой знакомый, прямо до слез. Кто-то опять задел шарики. Они лопнули. Не все – половина. Но Полина им уже глаза нарисовала. Они уже живые были. Им было больно.

Папа предлагает: пусть морковкоедка отращивает головы, как ящерицы хвост. Пусть, если одна голова лопнет, на ее месте может другая вырасти. Но двухголовый дракон – это как-то несерьезно. Не по сказочным законам. Голов должно быть семь! Не меньше! Он тут в переходе ларек с шариками видел.

Они все встают из-за стола и бегут в этот киоск, быстро, прямо как реанимационная бригада. Надо же морковкоедку спасать. Правда, зеленых шариков в ларьке нет. Но, может, эта морковкоедка голову красит, как мама или Неля.

Стас с Дашей вытаскивают целую горсть монет и говорят, что одна голова будет от них в подарок. Только они сами нарисуют на ней глаза и зубы. Они хорошую морду нарисуют, добрую. Полина разрешает. Папа надувает шарики, а потом они идут снова к бывшей клумбе, туда, где раньше митинг был.

Небо стало высокое и голубое, а облака – почти прозрачные, летучие. Приходится очень сильно связку в кулаке сжимать. Полина водит ею из стороны в сторону – как будто она уже немного летит и держит морковкоедку за хвост. На этом хвосте зеленая ленточка, экологическая. Полина решает, что потом привяжет ленточку на шею какой-нибудь бездомной собаке, чтобы догхантеры знали, что собака не бродячая, а под охраной.

Собаку можно найти у них во дворе и покормить чем-нибудь. А догхантеров все равно нужно выследить. Надо попросить папу, пусть он попросит на работе лекарство, от которого люди добреют. Полина это лекарство тоже в еду спрячет. Все по-честному!

 

Жаня

В мамином детстве пластилин был другой. Он пах свежим хлебом. И цветов в нем было меньше. Шесть. В крайнем случае восемь. Всякие красивые – сиреневый, оранжевый, светло-зеленый – надо было смешивать самой.

– Берешь два комочка и между ладонями их трешь. Вот так! Смотри, Вишня!

Мама за Полиной вниз зашла, решила чаю попить, но увидела на кухонном столе пластилин. И не удержалась, тоже села лепить. От чая отказалась и от сырников с вареньем. Она сейчас даже с бабушкой не спорит. Сидит напротив Полины, отщипывает от красного бруска кусочки. Плющит их, чтобы они стали как монетки, потом складывает друг с другом. Получаются лепестки розы. А Полина лепит шляпу для одного зайца из клетчатой страны. А еще на кухне чайник закипает – это очень вкусный звук, уютный.

Бабушка от плиты поворачивается и вдруг вздыхает – так сильно, что почти свистит. К ней даже Бес прибежал – решил, что это его позвали.

– Уйди, паразит хвостатый! – сердится почему-то баба Тоня и маму за плечо дергает, как Полину: – Помнишь, Ань, как вы с Жанкой тоже все лепили? И зверушек, и кукол, и не помню чего еще…

– Сервиз, – откликается мама. – У меня была мечта – кукольный сервиз на шесть персон. С сахарницей обязательно.

– А почему тебе его не купили? – Полина смотрит в коробку.

Тут должен быть готовый заяц, для которого шляпа. Но он куда-то делся. Другие три зайца есть. И две головы от морковкоедки. И немного крошечных яблок из заячьей страны – в ведерке, для которого бабушка отдала наперсток.

– Почему сервиз не купили? А в магазинах такого не продавали. Вишенка, понимаешь, тогда было другое время…

– Хорошее! – Бабушка взмахивает рукой, как дирижер палочкой. Управляет разговором.

– Ладно, хорошее, – кивает мама. – В общем, мы с Жанкой решили, что сами все слепим. И у нас так получилось здорово. Жалко, сфотографировать не догадались. Там чашки были, сахарница, чайник с крышкой…

– А зверей ты делала? – Полина уже скатала новому зайцу туловище. Теперь нужно лапы сделать. Сразу разноцветные, как будто заяц в одежде. В рубашке и брюках, допустим…

– Не помню, – мама отщипывает еще один пластилиновый лепесток.

– Делали-делали, – поправляет бабушка. – Вот, Ань, вы с Жанкой из школы пришли однажды. Лет по восемь вам было. Обе в белых фартуках, банты капроновые – как хризантемы. Котлет холодных наелись со сковороды, пальцы о фартуки вытерли и сели лепить. Я с работы прихожу, вы перемазанные, как чушки. Довольные! А фартуки-то белые – вдрызг! У тебя плиссировка, у Жанки вообще искусственный шелк, от такого черта с два чего отстираешь. Я думала, убить вас мало. Стою столбом, кричу. Тут Жанка ко мне подходит: «Теть Тоня, это вам подарок!» Ладошку протягивает, а там слоненок. Со спичечный коробок ростом. Розовый. Смешной!

– И ты не стала ругаться, да, баб?

– Ну, сказала пару ласковых, да и все. А Жанка вдруг как заревет. «Меня мама убьет за фартук». И я скорее стирать, сушить. Толя с работы пришел, растворитель нашел какой-то… Ну мы с Толей и давай, как две прачки, носиться! Твой фартук отстирался, а Жанкин – ни в какую! Пятно там жирнющее. Уж не знаю, от пластилина или от котлеты. Я и перетрухнула. У Жанки мать строгая была, я сама ее боялась, между нами говоря.

– И чего потом было? – шепотом спрашивает Полина и ерзает на табурете.

– Ну, пришла эта Марь Иванна… Ее-то саму Машей звали, она деревенская была, простая, как огурец. И она, значит, свою дочь специально по-импортному, чтобы красиво, назвала. И внука тоже. Жанка его хотела Ваней назвать, в честь деда. А мать уперлась – Станислав или Альберт! Ну, Жанка назвала Стасом. Она мать боялась. У Марь Иванны характер-то был не сахар. Рука тяжелая. А чего ты хочешь, начальник цеха! У нее мужики взрослые по струнке ходили!

Полина понимает, про кого бабушка сейчас рассказывает. Про Стасовых родственников. Про его маму Жанну и бабушку Марию Ивановну. Все-таки хорошо, что Стаська у них живет. Ему бы там… Ой! «Рука тяжелая!»

– Ты говоришь, а я этого вообще не помню в упор, – мама вынимает пачку сигарет, но не встает с табурета. – Мне казалось, мы все время на улице бегали, как барбосы. Чтобы дома сидели, не помню.

– Так на ноябрьские это было, Ань. Холодно. Так-то вы обычно по двору носились. У вас куртки одинаковые были, финские, красные. Их Жанкина мать из Ленинграда привезла… Вы как помчитесь – два снегиря. Я не всегда соображу, где ты, а где Жанка. Крикнешь в окно «Жань!» – то ли Анна, то ли Жанна, – вы обе и отзываетесь, хором.

– Мы нас Жаня звали. – Мама обхватывает голову. В кулаке у нее зажата сигаретная пачка. Кажется, что мама на лоб фонарик прицепила.

– Не нас – а сами себя, – поправляет Полина.

– Ну да, Жаня… – вздыхает бабушка. – В общем, Марья как пришла, да как давай орать… Я даже не поняла, из-за чего. Мы ж ей фартук-то не показали. А она пластилин увидела и прямо выбесилась.

– Почему? – съеживается Полина. Будто злая Марья Ивановна из маминого детства стоит сейчас прямо тут, в кухне.

– Он дефицитный был, пластилин. Марья как представила, что ей опять по очередям бегать… У нее прямо от злости лицо пятнами пошло и губы затряслись.

– Ого! – Мама кладет пачку на стол. – Вот вставило бабу. Ну и как вы выкручивались?

– Как-как… – фыркает бабушка: – Кверху каком. Толя у себя в секретере поискал, там к празднику было кое-чего. Пропустили по полтинничку, разрядили обстановку. Вот Марь Иванна, слышишь, Ань, рюмку-то не сильно уважала. Но она под этим делом сразу добрая становилась, отмокала как-то. Мы попили, попели, Марья успокоилась, они с Жанкой домой ушли. А я потом в ванную захожу, а там Жанкин фартук сушится. И на нем – ни единого пятнышка! Будто он от испуга так побелел!

 

Мама и ее мама

Полина закончила лепить зайца. Можно пластилин складывать и подниматься наверх, домой. Но тут мама подходит к бабушке и говорит негромко:

– А можно Полинка у вас переночует сегодня?

– А что так? – Бабушка включает воду, начинает споласкивать картошку.

– К Нельке этот ее придет. Слава на дежурстве, Стаська у своих кобыл. Я к френдам сейчас поеду, в «Мафию» играть… Пусть они с Нелькой разбираются спокойно.

– Они разберу-у-у-ся, – бабушка выключает воду. Кран сипит, и бабушкин голос тоже сипит: – Анька, с головой нормально? Сорок лет – ума нет. Хочешь, чтобы она, как ты?

– Что я им, свечку держать буду? – Мама трясет головой, у нее серьги в ушах качаются – как кольца в попугайской клетке.

– Будешь! – Бабушка бросает нож в раковину. – Сама с ним нормально поговори. Он, значит, вставил, вынул и пошел, а Нелька…

– Мам! Не при Полине!

– А почему нет-то? Пусть учится. Может, не вырастет такой дурой, как вы! Нет уж, ты поговори с ним, поговори. А то я сейчас сама пойду и ему пистон вставлю!

Бабушка так громко стучит кастрюлей, будто решила расколотить конфорку. Мама молчит. Полина снова открывает пластилин. Хоть бы мама ее здесь оставила!

– Мам, я сперва у Нельки спрошу, надо ей, чтобы я вмешивалась, или нет. А потом…

– Газетку мне принеси из прихожей, – строго перебивает бабушка.

Мама уходит в коридор. У нее там что-то грохочет и падает. Полина не успевает посмотреть – мама уже вернулась обратно.

– В общем, Аня, ты мое мнение знаешь. Делайте что хотите, ваша жизнь, не моя. Но не надо тебе никуда ездить. Я Полинку у нас оставлю, но ты никуда не уезжай. Сейчас поужинаем, с собакой вместе сходим.

– Ура! Хорошо, что я сегодня здесь ночую! Мам, знаешь, почему я у бабы Тони люблю жить? Тут можно на кухне сидеть, сколько хочешь, и ничего никуда не убирать. Чур я с Бесом тоже пойду!

На такие слова в кухню немедленно влетает Бес. Скребет когтями по линолеуму, пытается ткнуться мордой в бабушкину юбку, дернуть маму за джинсовую штанину. А потом к Полине подскакивает, носом ей в коленки упирается.

Она отмахивается от Беса и только сейчас понимает, что у нее в руке кусочек пластилина зажат. Интересный такой. Полина его сжала случайно. Непонятная штука получилась. Как сиденье длинное с вмятинами. Это диван в зайцевом домике или в их автомобиле. У зайцев автомобили ездят не на бензине, а на морковном соке. Вот она вернется с прогулки и сразу начнет автомобиль лепить.

– Ань? Ты курить? Погоди, мусор выкинешь заодно.

Бабушка вытаскивает из раковины картофельные очистки и заворачивает их в газету.

Мама тянется за кульком, а вместо этого обнимает бабушку. Так крепко, будто она ее давно-давно не видела и очень по ней скучала.

– Мам, – говорит мама, – ну, я тогда в магазин быстро! Чего к ужину купить?

– Да все у нас есть, ничего не надо… Хотя нет, масла подсолнечного возьми.

– И буду я как та Аннушка с маслом. А еще чего-нибудь нужно, мам?

– Яйцо с феечкой! И жвачку! – Полина идет к маме с бабушкой, тоже обниматься.

– И слона в шоколаде, – фыркает мама. Она обхватывает Полину одной рукой. А бабушка – другой. Как будто они Полину к себе ремнями безопасности привязали.

– Вишня, хочешь, я тебе куплю контейнер для продуктов, прозрачный и с крышкой? В нем можно пластилиновых человечков хранить.

– Это зайцы. Хочу! Хочу-хочу! – Полина пробует прыгать на одном месте. Это сложно, когда тебя обнимают. Тепло, тесно и здорово. Самые настоящие «обнимашки»! Хотя бабушка и не любит этого слова.

– Мам, а давай снимем все Полинкины поделки, пусть на память будет.

Полина вжимается лицом в мамин свитер. Поэтому она не знает, бабушка там кивает головой или качает:

– Анька, у тебя, как всегда: планов громадье и все наполеоновские. В магазине долго не торчи, с нами потом на улицу пойдешь. Полина покажет, где мы теперь собак бездомных кормим.

 

Сказки, сны и разговоры

Полине кажется, что у них дома что-то случилось, а ей ничего об этом не сказали. Она у мамы спрашивала, но та ответила, что все в порядке. А потом забыла сказать: «Вишня, чисть зубы и брысь в койку, я сейчас приду!» И Полина еще два мультика успела посмотреть, а потом у папы посидеть, когда он мочил своих монстров. А когда ее наконец в кровать загнали, то Неля уже спала, темно было. Так непривычно. И страшно немного.

Неля сейчас болеет, поэтому спит много и долго. И раз она болеет, надо не шуметь, не шуршать и засыпать быстрее. А когда спать надо, а не хочется, про разные вещи думается особенно сильно. Мысли мелькают перед глазами, прямо как чудища из папиной игры.

Вот, например, иногда кажется, что ее на самом деле две девочки. Одна – Полина. Для мамы, папы, бабушки, дедушки и Нельки со Стаськой. Еще для Беса. И когда она Полина, ей хорошо. А когда она в школу ходит, она там Поля. Это – как персонаж в игрушке. Но не главный. А из тех, у которых надо отобрать факт. То есть артефакт. Быть Полей из второго «Б» совсем не так, как Полиной дома или сестрой Акима – во дворе…

Когда Нелькин комп не гудит, можно услышать разговор из мамино-папиной комнаты.

– Слава, ну а как? Или Полинку к нам, а Нельке ту комнату оставим, или Нельку с ее хозяйством сюда, а мы к Полинке.

– Ага, на двухэтажной койке! Чур, я сверху!

– Слав, да ну тебя!

– Пусть снимают отдельно.

– На что? У нее второй курс, у него четвертый!

– Можно в Подмосковье. Наш анестезиолог в Видном дом сдает, я могу спросить…

– Слава, ты с ума сошел?

– Пусть учатся жить самостоятельно. Да, мы поможем, твоя мать обязательно полезет всех спасать, но пусть Нелька и… А кстати, как его зовут?

– Максим. Я только не помню, он из Череповца или из Челябинска.

– Предлагаю Нельке с Максом отделяться от колхоза.

– Слава, а если Полинку к Стасу, а Нельку там оставить? Или Полинку к маме с папой…

– А давай мы Полинку сразу в камеру хранения сдадим? А я в ординаторской ночевать могу. Вот только чемодан соберу. А это что за явление? Доброй ночи, барышня!

Это Неля к ним пошла. Родители перестали говорить про свое страшное. Папа сразу спросил, кружится у Нели голова или нет, а мама засвистела:

– У тебя сесссссия сссскоро!

– Возьму академ, – сказала Нелька таким голосом, будто сейчас чихнет.

– Ты с ума сссошла? Ты и зимнюю сссдашь, и летнюю можешь заранее! Год ссохранишь!

– Я решила на заочное переходить.

– Сссовсссем дура, просссти госссподи! Слава, ну ты этой матрешке ссскажи!

– Я не могу никуда ездить. Я даже умыться не могу. Меня от мыла тошнит.

– Ребенок Неля, ты в стационар не хочешь? У тебя, по ходу дела, билирубин не сильно в норме…

У Полины затекла рука, которую она подложила под щеку. Но шевелиться нельзя.

Полина представляет дальний супермаркет. Тот, где уже торгуют елочными шариками. Там на входе есть камера хранения. Когда Полина с бабушкой ходят туда, баб Тоня оставляет в ячейке зонтик, пакеты, накидку-дождевик. Все, кроме своего «клатча».

Эти камеры для хранения совсем маленькие. В них даже Бесу будет тесно.

И вот папа предложил сдать туда Полину!!!

Она прямо видит, как они с папой идут в супермаркет, и у Полины в руках коробка с пластилином и контейнер, в котором живут слепленные зайцы. Папа не держит ее за руку, можно, наверное, убежать. Но Полина не знает, куда ей деваться. Поэтому она стоит у камеры хранения. Ждет, когда папа откроет дверцу.

Полина кладет в камеру пластилин и контейнер, а потом залезает сама. И места почему-то хватает. Ячейка – огромная. Это Полина уменьшилась в размерах, стала размером со своих слепленных зайцев из волшебной клетчатой страны. Наперсток, который бабушка отдала для игры, теперь кажется огромным и тяжелым, как ведро. А контейнер, где живут зайцы, превратился в настоящий домик: у него крыша есть, окошки, двери, огород с грядками.

Там пасется разноцветная морковкоедка с семью головами. Она веселая, машет хвостом – совсем как их Бес. И лает точно так же. А из домика выходит сиреневый заяц в зеленой шляпе, которого она вчера вылепила. Только он гораздо красивее, чем она сделала.

Заяц кричит: «Привет!» и «Заходи скорее!». Он протягивает лапу. Полина знает: если она зайца за руку возьмет, то сама станет пластилиновой и никогда домой не вернется.

Нельзя давать руку! Никогда нельзя уходить с незнакомыми! Даже если это заяц, которого она придумала! Даже если он зовет в сказку!

Полина это знает… Но все равно идет к игрушечному домику. И с каждым шагом становится все больше ненастоящей. Школьный клетчатый сарафан стал не шерстяным, а пластилиновым. Вот туфли перестали блестеть, и на них проступают отпечатки пальцев того, кто их слепил…

Игрушечный заяц хватает Полину за ладонь. Лапа у него не плюшевая, а сырая и липкая, как тесто. И очень холодная.

– Мама! – кричит Полина.

Но ведь она стала маленькой, размером с собственный указательный палец. И голос у нее теперь тоже маленький! Мама не услышит! Она даже не знает, что Полина теперь живет в камере хранения. И никогда не услышит, если будет здесь искать. Ведь в супермаркете все время играет музыка.

Полина это знает. Но она все равно кричит:

– Спасите!

А зайцы из волшебной страны водят вокруг хоровод, как будто в игру играют, и при этом следят, чтобы Полина не убежала. Зайцы добрые. Но все равно страшно!

– Помогите!

– Ты чего орешь? – Неля стучит кулаком в дно Полининой верхней койки.

Пересказывать сон не страшно. Неля сказала, что папа так пошутил.

– Вишня, выдохни! У нашего папселя чувство юмора извратное, он же медик!

Неля настольную лампу зажгла. Можно не только сон обсуждать, но еще из пальцев фигурку зайца сделать, чтобы она тень на стену отбрасывала. Поэтому Полина немножко изменяет историю:

– А потом я тоже стала пластилиновой, и мы с зайцем вошли к нему в дом. А морковкоедка за нами хотела пойти, но ее не пустили. Она же огромная! А домик ма-а-аленький. Она зайцам всю мебель своим хвостом порушит.

– А еще твою морковкоедку фиг прокормишь. Она за стол сядет, и придется ей семь тарелок ставить.

– Ей одной тарелки хватит. Она будет по очереди все головы кормить. У всех голов аппетит разный. И одна голова может любить морковку, а вторая знаешь что любит? Творог! Ну вот, я к зайцам в дом прихожу. А знаешь сколько там зайчат в доме? Пятеро. Три девочки и два мальчика. Девочек зовут Настя, Настя и Лена. А мальчиков… – Полина садится на кровати и сплетает ладони в замок: – Одного зайца зовут Сева, а другого…

– Пусть другого будут звать Максим? – Неля ворочается под одеялом.

– У нас в классе есть Максим Горецкий, и он дурак. Он после ритмики рубашку наизнанку надевает всегда. Если я зайца Максимом назову, может, он тоже дураком будет. Пусть обоих мальчиков-зайцев Севами зовут. Они близнецы!

– А мама-зайчиха их не путает?

– У них родинки как у меня, только разные. У одного на левой щеке, у другого на правой.

– Поэтому мама-зайчиха их зовет Сева-Левый и Сева-Правый, хорошо? – просит Неля. – Вишня, а у зайчат папа есть?

– Я его еще не слепила. Поэтому не знаю, как его зовут. И как маму-зайчиху зовут, тоже.

– Их должны звать одинаково. Например Бим и Бом, Динь и Дон…

– Динь – это феечка из мультика. – Полина вспоминает про свое имя и мрачнеет. – Нужно нормальные имена зайцам дать. Они же как люди!

– Ну, пусть тогда Дина? Хорошо? – зевает Неля. – А зайца пускай все-таки Максим. Ведь не все Максимы дураки.

– Ладно… – тоже зевает Полина.

Ей совсем не хочется спать. Ей хочется на кровати прыгать, и у нее кожа в мурашках. От восторга! Она первый раз так про зайцев рассказывает. Как будто играет в них. И Неля соглашается с ней играть.

– И вот зайчиха Дина сказала, что мы будем варить варенье из морковки. А потом мы его варили, а зайчата звали меня играть в игру, я еще не придумала, в какую именно… Нель, ты спишь?

– Ага. И вижу сон про твоих зайцев.

– Ой, а расскажи!

– Он про то, как зайчиха Дина встретила своего зайца. Однажды, когда у нее не было еще никаких зайчат, она сидела в лесу на пенечке и шила платье.

– Клетчатое! Они там все в клетчатом ходят. Это как форма в школе, только там никто не ругается, если в ней по улицам бегаешь.

– То есть – по лесу, да? Вишня, ты слушай, а то я обратно в твою сказку усну. В общем, зайчиха Дина шила себе клетчатое платье. С узором из капусты. Но у нее из лап выскочила иголка, упала в траву и потерялась. Зайчиха очень расстроилась. Но на полянку вышел храбрый заяц Максим. Дина еще не знала, что он храбрый, и думала, что он дурак. Как остальные зайцы. В смысле как остальные Максимы…

В новом сне Полине совсем не страшно входить в домик зайцев. Она знает, что это сказка. Неля пообещала, что, если надо, она придет в Полинин сон, возьмет ключ от ячейки, откроет ее и будет Полину спасать.

Зайцы добрые и не дразнючие совсем. Зайцы Сева-Левый и Сева-Правый учат Полину ездить на морковкоедке. А зайцы-девочки пекут пирог. А взрослая зайчиха Дина шьет платье с узором из капусты. И совсем не сердится, что ее муж, заяц Максим, еще не слепленный. Полина его завтра слепит после школы. А еще она завтра Нелю попросит, чтобы она новый секретный дневник ей купила. Тоже с замочком и ленточками. Полина туда запишет имена всех зайцев, чтобы не забыть про них. Никогда в жизни.

 

Утро Полины

Сегодня она просыпается очень рано: у Нельки еще будильник не звонил и с кухни кофе не пахнет. Тихо в квартире. Сонно и совсем не тесно. За занавеской виден краешек неба. Оно серое и розовое, очень красивое. Но Полина пугается: там так светло! Наверное, уже второй урок начался! Ее Инга Сергеевна отругает! Ой!

Тапок нет. И формы Полининой тоже нет! На стуле должен быть клетчатый сарафан и водолазка, а вместо них почему-то висят Нелины зеленые джинсы, наизнанку вывернутые. А сама Неля дрыхнет на своей нижней полке, и у нее обе пятки из-под одеяла выползли. Она же в институт проспит!

Кого будить первым? Маму? Нельку?

Или чайник ставить?

Полина бежит в кухню. Потом разворачивается и стучит в мамину дверь. Там тихо. Может, со Стаса начать?

Но на диване, где он спит, пусто. И ноута нет! Неужели Стас сам в школу ушел, а их будить пожадничал?

– Стаська проснулся, а нас не разбудил!

В комнате наполовину пусто: мама спит поперек постели, а папа на работе.

– Ну? – Одеяло шевелится. У мамы сейчас все сонное: и голос, и движения. А особенно – лохматые волосы. – Что случилось?

– Мы в школу все проспали! А ты на работу! А Неля в институт!

– Вишня! – Теперь мама ворочается в другую сторону. – Ты очумела? Сегодня суббота!

Полина виновато садится на самый край мамино-папиной кровати:

– Ничего, что я тебя разбудила?

– А ты не разбудила… – Мама вытаскивает руку из-под одеяла и шлепает ладонью по тумбочке, словно лягушку изображает. Только лягушка за мухами и комарами охотится, а мама за мобильным телефоном. Вот она поймала его, схватила и утащила к себе в нору. В смысле под одеяло. – Восемь тридцать девять. Вишня! Хлопья в шкафчике, молоко в холодильнике. Завари себе книжку и иди овсянку почитай…

От смеха Полина валится прямо на мамины ноги.

– Мам, ну ты сказала! Ты еще скажи – йогурт наизусть выучи! Или реши сосиску! Или… Мам, что еще можно у нас почитать? Хлеб? Колбасу?

– Стрихнин с цикутой! – Мама говорит тем противным голосом, которым она ругается: – Полина, я с тобой сдохну! Оставь меня в покое! – И мама зевает.

Полина тоже зевает. До слез:

– А можно я с тобой полежу? Я не буду будить.

– Р-р-р, гав! – Мама пододвигается. – Ныряй сюда. Черт, у тебя ноги замерзли.

– Мам, а ты еще сердишься? – Полина ввинчивается к маме под бок. Тут пахнет сном. Это самое лучшее место на свете.

– Местами. И что мы с тобой, Вишня, сейчас делать будем? Овсянку читать? Омлет учить?

У Полины была идея. Но, пока мама сердилась, все смешные мысли из головы вылетели.

– Обнимашки? – шепотом просит Полина и обхватывает мамину голову двумя руками. У мамы волосы пахнут парикмахерской. А духами и сигаретами – еще нет. Такая утренняя мама – только Полинина. Она не смотрит в компьютер, она сопит Полине в ладонь, а под веками у нее глаза мелькают. А голос уже совсем хороший:

– Вишня, классно быть маленькой, правда? Знаешь как я тебе завидую! Я тоже так хочу!

Полина понимающе вздыхает. А мама открыла глаза и мечтает вслух:

– И чтобы по утрам не краситься! И чтобы у меня работа была в соседнем дворе, как твоя школа. Ну или у метро. Я бы тогда туда на самокате ездила бы!

На подоконнике пригрелся мелкий солнечный зайчик: он отражается от ароматической лампы, которую никто давно не включал. В лампе плавают шарики разноцветного масла, поэтому зайчик вышел не золотой, а немного малиновый. И еще в одном месте зеленый.

– Как у тебя в школе-то дела? Двойки есть? – Мама нашарила сигареты и теперь ищет тапочки. Одеяло сбилось, и постель уже немного холодная.

– По ритмике… Но баба Тоня сказала, что это ерунда! – быстро отзывается Полина. – Я чешки забыла, вот и все!

Мама встает, чертыхается и раздергивает шторы. И малиново-зелено-золотой зайчик исчезает, растворяется в лучах, как капля акварели в банке с водой.

– Вишня, по-моему, это свинство.

– Я же не специально их забыла! Я их в раздевалке оставила! Я просила меня вниз отпустить, а она не разрешила!

– Это не твое свинство, а… Как эту ритмичку зовут?

– Не помню. Она противная такая, ее у нас в классе никто не любит. Мы ее по имени-отчеству не называем никогда!

– Поэтому и не называете, что не любите. Понимаешь, Вишня… – Мама уже надела джинсы: – У нас память сопротивляется. Если человек тебе неприятен, ты не можешь запомнить, как его зовут и когда у него день рождения.

Полина не хочет думать, что у их ритмички бывает день рождения. У нее такая улыбка противная, будто она злится даже когда радуется. А радуется, когда кому-нибудь двойку ставит. Или когда она Альбинку в туалет не пустила. Или…

– В общем, если она еще раз такое сделает – звони мне. Я ей устрою утро стрелецкой казни в сосновом бору… – говорит мама строгим голосом.

Про стрелецкую казнь Полина видела в Третьяковской галерее. Такая картина страшная, что, как вспомнишь, сразу мурашки по рукам бегать начинают. А Максим (тот, который дурак из их класса) сказал, что все нарисованные стрельцы на самом деле вампиры. И что, когда их казнят – они восстанут из могил и будут всех пугать. И сейчас почти так же про учительницу ритмики Полина и подумала. Теперь приходится жмуриться, головой трясти и быстро говорить «Нет! Нет!», чтобы противная мысль выскочила из головы.

– Вишня, ты что? – Мама, оказывается, из комнаты выходила, а теперь обратно вернулась. – Учительницу боишься?

Объяснять про картину – сложно. Но Полина пытается.

Мама обнимает Полину одной рукой, а другой ставит на тумбочку кружку с кофе.

– Бедная моя Вишня. – От маминых волос уже пахнет табаком. – У тебя такое воображение потрясающее. Полинка, может, ты гений? Или хотя бы вундеркинд?

У Полины закрыты глаза, но она знает, что мама сейчас улыбается.

– Мам, пошли овсянку читать? Или книжку заваривать?

– Сейчас, почту гляну! – На тумбочке завизжал ноутбук. – Ага. Погоди. Черт! Алло? Витечка, слушай, у нас тут полный аллес капут, мне Козлов такую цидулю прислал… блин! Витька, вылезешь из тоннеля – перезвони. Вишня, что ты у меня за спиной скребешь? Ты зубы чистила? Давай быстрее, Неля сейчас встанет и ванную займет!

Полина отцепляется от колечка на поясе маминых джинсов. Засовывает одну ладонь под щеку, а второй обхватывает себя за плечо. И еще глубже заматывается в мамино одеяло. Оно уже совсем остывшее и не пахнет снами.

 

Кораблик на стекле

Дедушка пообещал отдать пузырек, в котором сегодня лекарство кончится. Там крышка с белой пластиковой пружинкой, на конце которой еще одна крышечка. Если к этой штуке приделать пластилиновые спинку и подлокотники, то получится кресло для зайцев. Прыгучее! Скорее бы дед таблетку принял!

Но дедушка говорит, что лекарство надо пить после обеда, на сытый желудок.

– Баб Тонь, а когда мы обедать сядем?

– Ты меня уже пятый раз спрашиваешь! Вот котлеты дожарю. Полина, ты голодная?

Бабушка не поворачивается от плиты, только сердито мотает головой. И заколка на ее макушке – три зеленых ромбика и два красных – тоже мотается туда-сюда. Красивые такие ромбики. Похожи на кусочки игрушечного кафеля для ванны. Если бы у заколки случайно отвалилась застежка, то можно было бы их отколупать и…Честно говоря, Полина не знает, что с ними делать. Но они такие блестящие и немножко прозрачные, что их лизнуть хочется.

– Полина, ты есть хочешь или нет? Толик, ты куда Полинкину горбушку положил?

– На подоконник! – отзывается с дивана дедушка.

– Ну все, пиши пропало! – кричит ему бабушка. – Бес! Вот же паразитская собака! В родном доме кусочничает! Вот возьму веник и…

– Я не люблю горбушки. – Наконец-то можно про это сказать. Так, чтобы дед не обиделся.

– Всю жизнь любила, а теперь не любишь? Толя, ты слышал, как она этого троглодита выгораживает?

– Слышу! – Дед глухо кашляет на своем диване. – И правильно делает…

– Ну и шут с вами, собачьи вы защитники! Полина, иди лучше огурцы помой.

– Уже!

Полина встает на пороге кухни и начинает тихонько колупать рисунок на дверном стекле. Там корабль разноцветный, под ним три волны, а сверху облако и солнце. Его нарисовали очень давно, когда у мамы Неля родилась, а у той, у Стаськиной мамы, – Стаська. Может, поэтому никто этот кораблик не счищает, хотя он облупился.

Эти чешуинки краски Полина и обрывает незаметно. В центральной волне получилась царапина. Маленькая. Кораблик обдирать жалко, а до солнца и тучи Полина не дотянется.

– Ты куда табуретку тащишь? – Бабушка разворачивается и вдруг с размаху лупит Полину по запястью. Лицо у нее жесткое, морщины – как наглаженные складки. – У нас же от них не осталось больше ничего! Это Жанкина память!

– Я не знала, – тихо говорит Полина и пятится в коридор. Про рисунок-то она знала, а вот про память… На самом деле тоже знала. От вранья хочется плакать еще сильнее.

– Полотенце приложить? – спрашивает с кухни бабушка.

– Не надо, – Полина все еще стоит в коридоре.

Ждать дедушкину пробку от лекарства ей уже не хочется. Хочется, чтобы обняли. А еще хочется уйти от бабушки. За сто километров. Или просто домой.

Бес будто почуял, что Полина уйти хочет. Сразу начал бегать у двери и подвывать тоненько, будто у него что-то болит.

– Вот куда тебя сейчас выгуливать? Уйди, напасть! Уйди, у меня котлеты горят!

– Ба, давай я с Бесом выйду! – говорит Полина.

– Чего ты там в такую погоду забыла? – Бабушка смотрит на Полину внимательно и сама потом за нее отвечает: – Обиду хочешь проветрить? Ну давай! Только недолго и все время под окнами!

Полина хотела сказать, что передумала. Но тут загудел в «клатче» бабушкин телефон. И Бес взвыл еще сильнее.

– Ниночка, ты? А чего не на городской, дешевле же? Да как обычно, Ниночка. Нелька замуж опять собралась. Она ж тут у нас отчебучила, Нелька-то! Алло! Полина! Обещала с собакой идти – так иди уже!

Опять у бабушки какие-то свои тайны! А Полина хотела ее про кораблик расспросить – чем его рисовали. Может, она сумеет царапину закрасить? Починит чужую память.

 

Игрушечный дом

На улице такой сильный дождь, что круги в лужах как будто выплывают из-под асфальта. Полина ходит с Бесом вокруг дома и следит, чтобы он не подобрал какую-нибудь гадость. У него шерсть на спине стала как вылизанная, от дождя. Он не хочет поворачивать и топать через двор. Он упирается лапами, крутит головой, надеется выскользнуть из ошейника и хвостом тоже крутит, как будто это должно помочь. Но Полина уже намотала кусок поводка на руку и теперь тащит Беса вперед, в мокрую неизвестность – от дождя все вокруг словно полиэтиленовой пленкой закутали.

– Акимка, привет! – Их обгоняет очень высокая девушка. Она в Стаськином классе учится и ходит по школе, посматривая вниз, будто жираф.

– Привет! – удивляется Полина.

Ей вообще-то сперва послышалось «Полинка», а оказалось, что ее по-другому назвали. Стас Акимов для своих Аким, а Полина его сестра, значит, Акимка.

– А где Аким?

– У Даши или на конюшне. – Обычно про Стаса мама или папа могут спросить, причем не у Полины, а у бабушки.

– Ты ему можешь позвонить?

– У меня мобильника нет, – вздыхает Полина. Бабушка пообещала в сентябре купить, но потом Бес заболел, и все деньги на лекарства потратились.

– Ну ладно! – Стаськина одноклассница разворачивается и идет в ту сторону, откуда появилась. Бес тоже разворачивается, тащит Полину к автобусной остановке…

Дождь прекратился так неожиданно, словно кран выключили. Футбольное поле похоже на бассейн с мутной коричневой водой. Качели и турники такие блестящие, на них краска ярче стала, а в длиннющей луже тянется кривая радуга от бензина. Кстати, собакам в бензиновую лужу нельзя!

– Бес, ко мне! – Полина дергает поводок.

– Полинка, привет! – Наверное, это опять та жирафа, которая на самом деле называет ее «Акимка».

Но из-под козырька автобусной остановки Полине машет девочка в розовой куртке. Ленка Песочникова! Они раньше во дворе всегда гуляли после школы. Они давно не виделись: Полина немножко забыла, как Песочникова выглядит.

– Здравствуйте, – говорит Полина. Она, наконец, заметила, что на остановке еще и Ленкина мама. Вот та совсем не изменилась. У нее только пальто незнакомое.

– Добрый день. Лена, выйди из лужи!

Ленка отмахивается:

– А я тебя с вон того угла дома видела! А мы с мамой сейчас в кино едем! На три-дэ! Мам, давай Полина тоже с нами в кино пойдет?

– Полиночка, как у вас дома дела? – Мама Песочниковой дергает Ленку за рукав: – Я же сказала, выйди из лужи!

– У нас Бес болел, потому что отравы наелся. Его догхантеры чуть не убили.

– Что же вы за ним не следите-то? Домашние собаки должны ходить в намордниках.

– А мы с папой, Стасом и его Дашей ходили на митинг, чтобы собак спасти. А потом с бабушкой ходили их кормить, чтобы они больше не отравливались…

– Правильно говорят – «не отравились». – Мама Песочниковой смотрит туда, откуда должен свернуть автобус.

– Мам, ну можно Полина с нами поедет?

– Лена, еще слово, и мы не едем никуда!

– Ну и не надо! Давай тогда Полина к нам в гости придет! Собаку отдаст и придет. Прямо сейчас!

– А ее бабушка отпустит? – пожимает плечами Ленкина мама.

Вообще-то Полина не верила, что ее возьмут в кино. Потому что мама у Песочниковой какая-то строгая. А вот в гости – это как раньше.

Когда они уже сидят в Ленкиной комнате и спихивают друг друга с вертящегося кресла, Полина вспоминает:

– А где твои косы с бусиками?

– А я про них забыла давно уже! Их в парикмахерской расплели! Так больно было!

– Ничего не больно, не выдумывай, – кричит им Ленкина мама из-за двери. На кухне жужжит микроволновка, и горячей пиццей пахнет на всю квартиру.

По экрану Ленкиного компьютера бегают человечки из игры, в которой надо собирать ягоды и грибы и удирать от медведя.

– Лен, а мы скоро есть пойдем? – Полина принюхивается к густому запаху пиццы.

Бабушка не хотела отпускать ее без обеда, но Ленка пообещала, что им обязательно купят пиццу. И пирожных. Тогда бабушка принесла из комнаты коробку конфет, которую кто-то из «мальчиков и девочек» подарил ей на День учителя.

Сейчас конфеты лежат на Ленкиной кухне. Потому что «сладкое потом». А когда именно – Полина не поняла, хотя уже спрашивала.

– Все, теперь твоя очередь. – Ленка выпускает из пальцев мышку.

– У тебя стрелялки есть? – Полина вяло перемещает своего персонажа по утыканной грибами поляне.

– Нет. Ой, стоп-игра! Мне сообщение из блогов пришло.

Блоги – это такой сайт, где сидит целая куча знакомых между собой людей. Всякие там бывшие однокурсники, просто какие-то мамины и папины знакомые, Стаськины друзья, Нелькины парни. Полина в блогах только мультики смотрит.

Ленка щелкает на изображение конверта, а потом немножко визжит.

– Ты знаешь, кто мне написал? Ваня Мальцев! Это из нашего класса, ты его не знаешь. Полина, а ты в блогах есть? Я тебя искала и не нашла.

– Там моя мама пишет, – отвечает Полина.

Мама в блогах начала писать еще до того, как Полина родилась. И все мамины читатели-френды давно знают и про Полину, и про Беса, и про Стаську с Нелей, и…

– А твой Стаська меня в друзья добавлять не захотел. – Ленка отпихнула Полину от кресла и теперь печатает ответ своему незнакомому Ване. Или Вале? – Скажи Стасу, чтобы он меня добавил!

– Уже, – вздыхает Полина. Игра про грибы и медведя была не очень интересная, но это лучше, чем ждать, пока Ленка напишет ответ.

– А Нелю твою я не сразу нашла. У нее фамилия другая. Она что, замуж вышла?

– Пока нет, – хмурится Полина. – Но у нее всегда другая фамилия была, от ее папы, который мамин первый муж. А у Стаськи фамилия, как у моего родного папы, потому что тот его усыновил, когда на маме женился, а мама сама до этого Стаса усыновила, когда его родная мама…

– Ой, ты как про сериал рассказываешь. Ой, смотри, мне Мальцев плюсик поставил! Ты Неле скажи, чтобы она меня тоже в друзья записала. У меня знаешь сколько друзей? Сто девять! Мама своим однокурсникам написала, чтобы они со мной подружились. А я им всем плюсики к фотографиям добавила.

– Понятно, – тихо говорит Полина.

Наверное, если бы ей было нужно, чтобы у нее стало сто девять друзей в блогах, ее мама тоже попросила бы своих френдов. У нее их вообще тысяча или даже десять тысяч. И мама иногда их всех просит, если что-то важное. Например, когда Стас подписи против догхантеров собирал.

– А ты знаешь, что ваша Настя Огнева в Ушакова влюблена? Она ему к каждой фотке плюсики ставит!

– Не знаю, – удивляется Полина.

– Жалко, что тебя тут нету, а то мы бы с тобой опять дружили. Ты зарегистрируйся и сразу меня найди, хорошо?

– Ладно! Так у тебя стрелялки есть?

В комнату вплывает горячий сырный запах. Ленкина мама несет им из кухни поднос – как официантка в ресторане. Там звенят стаканы с газировкой и еще вилки с тарелками дребезжат. А салфеток нету. А Полина пиццу вилкой есть не любит.

– Мам! А мне Мальцев написал! Мам, а у тебя на страничке еще две розы расцвели, теперь тебе пятьдесят очков дадут!

Ленкина мама ставит поднос, заглядывает на экран:

– Вот место на участке свободное, Ленусь, что туда сажать будем?

– Подсолнух давай! Он поет прикольно, когда распускается, – командует Ленка.

– Да ну, он какой-то ни о чем, за него всего десять очков добавят. Может, орхидею?

– Она семьдесят монеток стоит, а тебе надо удобрения купить и лейку новую! – Ленка хватает с блюда кусок пиццы и ест руками, без всяких вилок и ножиков. – Мам, лучше хризантемы посадим, они по пятнадцать монеток.

Полина тоже берет пиццу руками и отходит к окну. Сквозь тюлевую сеточку двор кажется мутным. Жалко, что ее мама не выращивает виртуальный садик. Они бы тоже спорили про хризантемы, розы и подсолнухи. И Полина обязательно посадила бы в их воображаемом саду орхидею!

Ленкина мама приносит Полинины конфеты и всякие свои пирожные.

– Полиночка, а у мамы как дела? Она все так же работает?

– Угу, – мычит Полина сквозь шоколадный крем и потихоньку разглядывает Ленкину комнату.

Она здесь с весны не была, поэтому сперва комната казалась почти незнакомой. А сейчас ясно, что какие-то вещи она уже много раз видела. Игрушечный домик для кукол-феечек. Огромного плюшевого кота в углу. Ленка на него плюхается, как в кресло. Люстру с завитушками, похожими на фарфоровые колокольчики. И Ленкины грамоты в рамочках. У Полины тоже такие есть – но они просто к стенке скотчем приклеены. А еще тут есть книжные полки с копилками и сувенирными лампами, которые Ленка и ее мама привезли из Египта, Турции, Туниса и откуда-то еще.

– Как я, Поля, твоей маме завидую. Счастливый человек, может любимым делом заниматься. А я тут со скуки пухну, – Ленкина мать наматывает на палец кусок кудряшки.

– Угу, – Полина срочно берет второе пирожное, полосатое и с ягодой, чтобы не надо было на остальные вопросы отвечать.

Ленка все стучит по клавиатуре. Полина разглядывает комнату дальше.

Странно: ее здесь столько месяцев не было, а ничего не изменилось. Как будто Ленка вообще здесь не жила, и у нее ничего не происходило. Как будто Ленка, и ее мама, и вся эта комната, и даже пирожные на красивой тарелке – это все игрушечное.

Как будто, пока Полина играла, что она в гости приходит, все предметы и Ленка с ее мамой перемещались с места на место. А как только Полина домой уходила – они замирали навсегда, в тех же позах. И не менялись до следующий игры «в гости».

То есть, конечно, это не так, и у Ленки Песочниковой и ее мамы – настоящая жизнь. Но все равно какая-то капелька правды в Полининых мыслях есть. Потому что иногда ей кажется, что она самая главная на свете. И все, что существует вокруг, изобрели или сделали специально для нее…

– Тебе нравится? Я очень быстро вышила, буквально за неделю. – Ленкина мама снимает с застекленной полочки какую-то картину в рамке. Оказывается, Полина долго на нее смотрела. Но там даже разглядывать особенно нечего: домик у озера, черные елки на фоне солнца. Все ненастоящее. Потому что в доме огоньков не видно, на озере лодки нет, и вообще непонятно, живут ли там люди. Или, может, именно так и выглядел мир, пока не родился тот, для кого его придумали?

– Поля, а ты умеешь вышивать? Вот Лена научилась. Леночка, покажи Полине ежика?

– Вот! – Ленка продолжает одной рукой печатать, а другой лезет в ящик стола, вытаскивает пяльцы с куском белой тряпочки и, не оборачиваясь, протягивает Полине.

Ежик пока не очень похож на себя. У него вышит кусок мордочки, одна лапка и половинка нанизанного на иглы мухомора. Не очень понятно, зачем ежу ядовитый гриб?

– Красиво, – Полина кладет вышивку на угол стола. И на всякий случай добавляет, чтобы Ленку не обидеть: – У него глаза умные.

– Его Гриша будут звать, – Ленка втискивает в окошко для сообщений смайлик, у которого вместо глаз два мигающих сердечка. – Так на упаковке было написано: «Ежик Гриша».

– Полиночка, а бабушка с дедушкой как себя чувствуют?

– Хорошо…

– Все-таки Антонина Петровна – уникальный человек. Столько лет на себе все тащит, – Ленкина мама тоже наливает себе газировки.

А Полина не знает, что надо сказать в ответ. Ей не нравится слово «уникальный» – оно слишком длинное. И бабушка – не человек, а баба Тоня.

Полина дергает Ленку за руку:

– Ты скоро закончишь?

– Лена, выключи компьютер! Это невежливо! К тебе гости пришли…

– Ну пять секундочек еще!

– Полиночка, а у Нели со Стасиком как дела?

– Бабушка говорит, что Неля скоро замуж выйдет.

– Господи! Я же помню, когда она как ты была! Мы с твоей мамой коляски катали, а Нелька… А Стасик как? Тоже жениться собирается?

– Вы чего, с ума сошли, он же в одиннадцатом классе!

– Ну у него же кто-то есть, наверное?

Ленка снова выбирает смайлик для сообщения. Полина вертит в руках пяльцы с недовышитым ежиком и рассказывает про Стаськину Дашу. Как они на митинг вместе ходили, и как Даша помогала воздушный шарик раскрашивать. И что Даша станет ветеринаром, а дома у нее живут кошки, хорек и какие-то ящерицы. Хамелеоны? Или игуаны?

– Они поженятся, да? – Ленка перекатывает кресло к столику с пирожными.

Вообще-то Полина про это не думала никогда. Но, наверное, Стас и правда поженится со своей Дашей. И они будут как мама с папой, или как бабушка с дедушкой, или как Неля с тем Максимом, который к ним должен в субботу в гости приехать.

– Все люди когда-нибудь женятся, – говорит Полина.

– Ой, девочки, какие же вы еще девочки, – Ленкина мама не то смеется, не то хмурится.

– Мы тоже поженимся с кем-нибудь, потом. – Ленка хватает пирожное и говорит, роняя крошки на колени: – Поль, я игрушку классную видела! Можно наряды свадебные выбирать и смотреть, какой тебе подойдет. Сейчас покажу!

Они выбирали платья для нарисованных кукол. Потом строили игрушечный домик – сперва в компьютере, а когда Ленкина мама велела его выключить, из розового конструктора. А потом Полина пролила себе на колготки и немного на диван холодный чай, и они его вытирали мокрыми салфетками, и это было смешно. А потом у Ленки в контейнере с игрушками нашлась бутылочка мыльных пузырей. А потом в коридоре, за красивой полупрозрачной дверью зажегся свет. Ленка заорала бешеным голосом: «Папа Коля пришел!» – и побежала встречать.

У Песочниковой двое пап – папа Кирилл, который раньше с ними жил, и папа Коля, за которого ее мама замуж вышла. Полина нового Ленкиного папу совсем не помнит. Ей в туалет нужно, но почему-то очень неудобно в коридор выходить.

Полина открывает дверь, смотрит, как Ленка висит на высоком мужчине, и говорит тихо:

– А можно я домой пойду?

– Только пришла и уже уходишь… – говорит папа Коля и сажает Ленку на тумбочку. А Ленкина мама выходит из кухни с пластиковой коробочкой в руках:

– Полиночка, тебе каких пирожных с собой дать, клубничных или трюфельных?

– Разных, – подумав, отвечает Полина. – Меня провожать не надо, я сама дойду!

– Ну вот еще, глупости! Лена, поставь папе чайник! – Ленкина мама быстро засовывает в пакет свою пластиковую коробочку. Непонятно, сколько там пирожных, и какие они. Может, всего одно и самое невкусное, «Наполеон». – Полиночка, уже темно. Я тебя до подъезда провожу!

И Ленкина мама долго, прямо до невозможности долго надевает сапоги и завязывает шарфик, а потом еще губы красит и зачем-то ищет мобильный телефон. А Полина уже в куртке и сапогах, а то бы она все-таки попросилась в туалет прямо здесь.

В лужах больше не закипают пузыри. Полина почти бежит через двор. Она сейчас как Бес, когда ему срочно надо. Только Бес просится на улицу, а Полина – домой.

– Я тебе в пакет две книжки положила. Передай их бабуле, пожалуйста. Она весной давала почитать, а я все забываю отдать, так неудобно.

– Передам, – Полина думает, что она сейчас ушла из квартиры Песочниковых, а они все-таки взяли и замерли, как куклы после игры.

– Полиночка, скажи, а тебе папа не хочет родинку со щеки удалить?

– Папа говорит, что мне еще рано. Вот когда будет четырнадцать или пят… ик! надцать, – Полина давно перебежала через лужу, а Ленкина мама обходит ее по краю, это так долго.

– Это, мне кажется, зря. Ты была бы такой милой девочкой. А так, извини, родинка тебя…

– Это не родинка, это невус надо называть… – бурчит Полина.

Когда-то у нее уже была сказка про родинку по фамилии Невус. Но сейчас не до этого.

Все! Наконец-то подъезд.

– Меня дальше провожать не надо! – Полина набирает код на двери и чуть не захлопывает руку Ленкиной мамы с зажатым нарядным пакетом.

Кажется, коробка с пирожными растрескалась. Неважно.

Полина бежит по лестнице, стараясь не вдыхать противный запах из мусорки.

На площадке между вторым и третьим кто-то курит. Полина знает всех соседей, так что ей почти не страшно. Потому что, когда так сильно хочется в туалет, ни о каких опасностях даже думать не можешь.

– Привет, Акимка! – На ступеньках сидит та самая высокая Стаськина одноклассница. Точнее, она не на лестнице сидит, а у Стаса на коленях. И еще обнимает его за шею, а второй рукой сигарету курит. А под ногами у них две банки с алкогольной газировкой. Точнее, уже одна. Стас свою в руки взял и пить из нее начал.

– Привет, говорю! Аким, она у тебя чего, глухая?

– Не глухая. Полинка, скажи бабушке… То есть не говори, что меня видела, хорошо? – У Стаса тоже уши сейчас красные. А улыбка огромная и какая-то клоунская, потому что в помаде перепачканная.

А Полина и Ленка только что представляли, как Стас с Дашей жениться будет. А это и не Даша совсем. Полина даже не хочет знать, как длинную жирафу зовут. У нее наверняка противное имя.

– Ты дурак! – Полина замахивается нарядным пакетом. Теперь пирожные точно треснули.

Дома бабушка помогает Полине расстегнуть пальто и спрашивает, почему она плакала. Полина говорит: из-за того, что они с Ленкой теперь в разных школах учатся. Она говорит правду, но получается, что все равно врет.

 

Нелькин жених

– Он не лысый, он бритый наголо, – мама говорит очень тихо, хотя они с Полиной на кухне вдвоем, и дверь закрыта. – Вишня, дай ту зеленую фиговину.

– А почему он бритый? – Полина тянется на цыпочках к полке.

– Черт его знает, может, ему жарко. Давай скорее, сейчас все сгорит!

– А может, он волосы в краске измазал? – Полина стаскивает с полки расписную жестянку, в которой лежат пакетики с приправами. Жестянка, кстати, не зеленая, а розовая.

– Или на спор побрил, – Мама вынимает из духовки противень, переворачивает куски мяса: – Я у Нельки сама спрошу… Убери обратно. Может, он острое не любит.

От мяса такой запах идет, что, если бы Полина была собакой (например, их Бесом), то обязательно бы начала вилять хвостом и скулить, чтобы ее немедленно угостили. Но она девочка. И ее этой вкуснятиной накормят просто так. Скоро. Когда все, наконец, сядут за раздвижной стол в Стаськиной комнате.

Все – это они сами и Нелькин жених Максим. Когда Неля в коридоре назвала его «Масик», Стас тихонько добавил «лысик» и сразу отвернулся, чтобы не было видно, как он смеется. Но Неля все равно шепнула Стасу «свинья придурочная». Максим ни на кого не смотрел. Уши у него были большие, а лысина блестела. Ярко, будто Максим ее специально чистил брызгалкой, как мама к его приходу окна и зеркала.

Полина снова вспоминает, как Стас шепнул про Максима «лысик», и так трясется от смеха, что приходится ухватить угол стола, чтобы не упасть.

– Лы… ой, мам… Он его назвал… лы-сик…

– Ну тебя на фиг! – Мама берет с подоконника сигареты. – Вишня, я курить, а ты иди переоденься. Сама хвосты не делай, я причешу нормально! И колготки поменяй!

– Уже, – Полине больше не хочется хохотать. Она сразу вспоминает, что сегодня важный день. И поэтому вещи не на своих местах и люди тоже. И даже в комнату свою сейчас не войти, там занято. Там Неля сидит и этот ее… все-таки он вправду Лысик.

Мама накрутила Полине волосы на горячую завивалку и побрызгала сверху лаком, так что одна кудряшка почти приклеилась к щеке. И еще духами пшикнула – за ушами и на руку, на то место, где носят часики. Сразу начало пахнуть как на день рождения, только без подарков.

За ее спиной шуршит большой розовый бант. Мама говорила, что Полина из этого платья вырастет раньше, чем снова наденет. Хорошо, что Неля именно теперь решила замуж выйти. Полина в шуршащем платье похожа на всемогущую феечку из мульта.

Она пробует оглянуться в зеркало, бант на спине рассмотреть.

– Не крутись, а то отклеится, – мама разглядывает спрятанную под кудряшкой Полинину родинку. Хотя чего ее скрывать: Максим ведь на Неле женится.

– Слава, ты тоже оденься, что ли? – Теперь мама на папу смотрит.

А он на кровати сидит со своей планшеткой. В планшетке новые монстры, а на папе джинсы и черная футболка, на которой белым отпечатаны разные кости скелета. Папа похож на рентгеновский снимок. Правильная одежда! Пусть Максим знает, что их папа – врач, поэтому папу не надо беспокоить, папа домой отдыхать пришел.

– Слава! Ты бы еще в трениках за стол сел!

– Мне эту майку Нелька подарила. – Из планшетки доносится грустный упыриный вой.

– Ну хоть переодень джинсы, что ли… Ой! – Мама выскакивает из комнаты.

Это в дверь бабушка Тоня постучала. Привезла с третьего этажа пирог с капустой.

Раньше Полина просто так этот пирог любила, а теперь он для нее еще вкуснее будет. Потому что капуста – это зайцы. Ее сказочная страна. Получается, что они сейчас будут не просто отмечать Нелину свадьбу, а окажутся на празднике в стране зайцев.

Может, придумать учебник истории заячьей страны? Написать, откуда все зайцы взялись, и какие у них праздники, и какие главные блюда, и… Жалко, что уже за стол пора: там играть можно только шепотом, чтобы никто не заметил.

 

За тараканов!

– Ну давайте за знакомство, раз такое дело, – говорит дед Толя.

Наконец-то все сели на свои места! А то тарелки местами меняли, стулья таскали по всей квартире. Как будто собирались играть в дочки-матери или в крокодила и никак не могли распределить роли.

– За знакомство, за знакомство… – Мама держит в руке бокал. Он похож на прозрачный тюльпан на коротком толстом стебле.

Нелька вдруг закрывает ладонью губы и выбирается из-за стола. И хрюкает – как будто ей сейчас смеяться хочется, а нельзя. Все замолчали, а потом папа включил телевизор.

Пока Нелька обратно за стол не пришла, Лысик три раза себе салат клал – тот, который с ананасами, курицей и орехами грецкими. Всякий раз, когда Максим к салатнице наклонялся, Полина спрашивала: «Вам нравится?» – и он говорил: «Да, спасибо» и свою тарелку скорее ставил на место. Полина успокоилась: Лысику у них вкусно, зря мама так волновалась. И зря к Полининой щеке кудряшку клеила, как только Нелька обратно вернулась, Максим только на нее и смотрел. Уставился в Нельку – как на экран.

– Дорогие мои! Сегодня у нас очень важный день! – Бабушка поднимается с места: – Давайте поднимем эти бокалы за встречу двух сердец!

Полине хочется залезть под стол, а потом проползти под ним до самого коридора. У бабушки сейчас голос, как у злого робота. И слова ненастоящие. У нее даже сережки блестят, как железные кнопки. Если бы Полина не знала, что эта строгая бабушка – ее баба Тоня, то, наверное, испугалась бы. Вон Максим точно напугался. В вилку вцепился, будто ей защититься хочет.

– Самое главное в семье – это терпение. И если наша Нелечка не сможет переступить через свои недостатки, то…

– Бабушка! – Нелька дергается на своем стуле так, будто ей тоже хочется нырнуть под скатерть и отсюда уползти. – Ба, ну, может, не надо сейчас?

– А почему нет? Пусть Славик… то есть Максим, знает, кого именно он берет в жены!

– Давайте выпьем за любовь! – Папа встает с дивана и начинает быстро крутить штопором.

– Любовь – это инстинкт продолжения рода, – говорит вдруг Стас. Он все время молчал и в экран мобильника косился. – Любовь – такое же явление, как голод, жажда и…

– Стас! Ну что ты огород городишь! – перебивает его бабушка. А Стас бокал поднял. Но дальше ничего сказать не успевает, мама у Нели нтересуется:

– Так вы на какое число заявление подали?

– На тридцать первое декабря, – говорит Максим.

– Вы с ума сошли? Слава, ты слышал? А как же Новый год?

– Мы сперва свадьбу отметим, а потом Новый год, – Неля тоже встает из-за стола.

Теперь все стоят, кроме деда Толи и Полины. Ее наконец-то никто не стискивает с боков, и можно есть нормально, растопырив локти. А еще можно ремешки у туфель расстегнуть и с ногами на диван забраться.

– В Новый год всегда должна быть сказка!

– А где вы собираетесь свадьбу отмечать?

– Максим, а твои родители приедут?

– Ребенок Неля, ты себя как чувствуешь?

– Масик, тебе курицы положить?

– Главное – это терпение. Нелечка, если бы мы с дедушкой сорок пять лет назад… Ой, да уже сорок девять! Толь, ты слышишь? У нас золотая свадьба на следующий год!

– И чего? Стиральную машину в управе должны подарить, что ли?

– Зачем нам стиральная-то? Лучше бы холодильник! Дорогие Нелечка и Максим, вы сейчас стоите на пороге самого главного дня в вашей жизни…

– Мась, а пирог будешь с капустой? Знаешь какой клевый?

– Ба, может, закруглишься? Рюмка – не микрофон!

– Стас, ну как не сты… Максим, вы, наверное, думаете, что мы ненормальные?

Полина рассматривает узор на тарелке: там проступает уголок домика, возле которого должны стоять пастух и пастушка. Бабушка их именно так называет, хотя они одеты очень нарядно, как короли. Если отодвинуть кусочек моркови и разгрести вилкой майонез, то почти всю картинку разглядеть можно.

– Вишня, что ты там скребешь? – Мама села обратно, немного вдавила Полину в диван. – Максим, я так понимаю, вы официантом работаете?

– Нет, я бариста. Это человек, который варит кофе и…

– Спасибо, я как-то в курсе. А по образованию, значит, будете преподавателем?

Зря мама Максима перебила. Полина бы про баристу еще послушала. Красивое слово, на «барбариску» похожее.

– Максим, вы в нашем доме первый раз, – говорит вдруг мама. – Мы для вас чужие люди. И у каждого свои тараканы. Так вот, я хочу пожелать, чтобы, Максим, ваши тараканы сдружились с нашими. Потому что без этого не получится нормальной семьи. В общем, за любовь и за тараканов!

 

Страшные фотографии

Лампочка только зажглась, а потом щелкнула и перегорела. Полина осталась одна в темноте. Только колготки в сумерках белели. Все стулья в Стаськину комнату перенесли, и поэтому получилась пустая кухня. На ней можно кружиться, чтобы юбка раскрылась, будто зонтик. Но в темноте почему-то не хочется. Это из-за снимков.

Там, в комнате, бабушка показывает Максиму фотоальбом, где мама тоненькая, Неля – маленькая, и Нелин папа еще на маме женат, и Стаська с ними не живет. Этот альбом Полина терпеть не может и всегда старается убежать, если бабушка его достает.

– А это вот, видишь, Максим, невеста твоя будущая. Ань, сколько тут Нельке, семь?

– Шесть. Жанна снимала, как раз перед… Я пленку в печать сдавала, приношу домой, а там… Как будто с того света письмо пришло. Максим, вы пока не знаете, я сейчас объясню. У нас были такие друзья, скорее даже родственники…

Когда фотографии кончатся, может, бабушка петь будет. Про цветочки-лютики, которые завяли, и про город Саратов с золотыми огнями. Когда они с дедом Толей не просто приходят, а именно в гости, бабушка всегда поет про лютики.

– Мась, тебе чаю заварить?

– Ну, в общем, да.

– Нелька, ну что ты перед ним как горная коза скачешь? Доскакалась уже. Нет чтобы спросить «Бабушка, тебе чаю сделать?»… А вот это, Максим, твоя Нелечка на елке новогодней, в Лужниках. Как раз мы Стаса только забрали…

– Максим, понимаете, у меня в детстве была подруга Жанна. Мы в одном подъезде жили. Она на третьем этаже, а я – тут. Мы были как сиамские близнецы. Нам сны одинаковые снились, мы всегда влюблялись одновременно. И однажды влюбились в братьев.

– Только ты сразу забеременела, как Нелька, а Жанна поумнее была. Максим, чаю налить тебе? А то сидишь как просватанный.

– Пока не надо, наверное. Спасибо.

– Мы даже свадьбы играли одновременно. Правда, у меня с мужем не задалось, а Жанка счастливая жила. У меня Неля родилась, у нее потом Стасик…

Полина зажимает уши и жмурится так сильно, что глаза болят.

Всякий раз, когда рассказывают, как у них дома Стаська появился, Полина почему-то представляет, что Стаська – это она сама. Что это ее мама и бабушка разбились на машине, что ее папа сел в тюрьму из-за аварии, что ее забрали родственники, и она с ними живет и даже маму «мамой» называет, хотя знает, что мама – не родная.

Бабушка Тоня начала рассказывать про Стаську и детдом, самое страшное. Сколько уши ни закрывай, все равно слышно. Слова сами забиваются в мозг. Полина прижимает нос к холодному стеклу и смотрит во двор. Там под фонарем дворник Али-Баба запихивает листья в голубой мешок. Завтра в школу.

– А вот, Максим, мы Полину из роддома забираем. Все вместе приехали, такой цыганскою толпою. Вон, видишь, у Нельки гитара в руках, а у меня Полинка. Полинка меньше.

Потом бабушка все-таки начала петь, но не про лютики и не про золотой город Саратов, а про темную ночь и пули. Лысик тоже подпевал. Даже красиво было.

 

Тайна лысика

Папина кровать большая, на ней всем места хватило: и Стаське с его ноутом, и папе с планшеткой, и Полине. А еще тут разные пальто свалены так, что получилась горка – это перед приходом Максима вешалка в прихожей оборвалась, а прибивать было некогда.

Полина валяется прямо на пальтовой горке, которая пахнет разными духами. Мягко – как в стоге сена. Полина в сене никогда не валялась, но в разных мультах, книжках и играх сено мягкое. Можно придумать, что кровать – это телега, на которой сено, и они все едут… Куда? Или откуда? У Полины платье нарядное (бант почти не помялся), значит, они ездили на праздник. Например, на ярмарку в главный город заячьей страны. И вот теперь возвращаются обратно. Полина начала свою сказку придумывать, а Стас папе про лошадей рассказывал. И про Дашу.

– Короче, жеребцы подрались, мой Восток и Дашин Майк… Они все думают, что я должен был Востока придержать, пока Майка по проходу ведут. Конюх потом такой говорит, меня вообще к лошадям за километр подпускать нельзя…

– Слушай, я, конечно, в лошадях не разбираюсь, но ситуация того не стоит, чтобы все бросать. Если бы каждый раз, как я с завотделением полаюсь, я бы реально уходил, то…

– Уже бы грузчиком работал.

– Ассистентом ассенизатора при холерных бараках. Типа того, в общем.

Полина представляет себе огромную телегу, запряженную морковкоедкой. В ней едет зайчиха Дина в клетчатом платье. И все ее зайчата. Два мальчика – Сева Левый и Сева Правый, и зайцы-девочки, имен которых Полина не помнит, а еще там есть заяц Максим. Она его раньше пушистым представляла, а он, оказывается, лысый… стриженый.

– Пап, а бывают бритые зайцы?

– А помнишь, Стас, ты в какую-то бродилку играл однажды и сказал, что… Бритые зайцы? В Википедии посмотреть?

– Бывают же лысые кошки, – вмешивается Стас. – По идее, можно и таких зайцев вывести. Полин, ты хомяков любишь?

Полина хочет сказать «не знаю», но ей лень шевелить губами. И глаза открывать лень. Но Стас почему-то решает, что она любит хомяков.

– Дашка хомячиху подобрала беременную, скоро хомки мелкие должны родиться. Хочешь посмотреть?

Полина снова мычит. Ей страшно смотреть, как хомячиха рожает. И страшно к Даше ехать: Стас же с ней поссорился. Наверное, если они к Даше поедут, то Стас с Дашей будут ругаться, как мама с папой иногда ругаются.

Хорошо, что Полине еще рано замуж выходить. Она, может, не выйдет никогда. А вместо этого купит автомобильный фургон, чтобы в нем путешествовать. Возьмет с собой Беса и дедушку Толю. И они будут ездить по разным городам, а если еще Беса научить разным фокусам…

– Парни! Полинка! Максим уходит, попрощайтесь! – Мама открыла дверь в комнату.

Стас, не снимая наушников, пожимает Максиму руку, а потом снова садится на край кровати.

– Максим, до свидания, заходите к нам еще, – говорит папа. А мама смеется:

– Ну, знаешь, да, как-нибудь при случае Максим зайдет. Так сказать, проездом…

Полина встает с кровати. Оказывается, у нее волосы к щеке опять приклеились, без всякого лака. И платье мятое. Хотя она не кувыркалась и не бегала нигде, только на заячьей ярмарке. В коридоре стоят Неля в большой маминой куртке и Максим в синей шапочке. Его лысая голова больше не блестит.

– До свиданья, – зевает Полина. – Вам точно понравился салат?

– Очень, – Максим нагибается и смотрит Полине в глаза: – Поль, а это ты сказку про зайцев придумала? Мне Нелюха рассказывала.

Правильно «Полина», а не «Поля». Но она не поправляет.

– А чего?

– Здоровская сказка. Мы с братом тоже в такое играем.

Оказывается, у Максима нос похож на картофелину – большой и в родинках.

– Поль, а я придумал, какой у твоих зайцев главный напиток должен быть.

– Морковный компот?

– Ликер «Бейлис». Они его выпивают, начинают кричать «Бей лис!» и идут с лисицами сражаться. Это очень храбрые боевые зайцы!

– Бред собачий! – Полина смотрит на свои новые туфли. На левой серебристая пряжка немного расплывается. – У меня зайцы добрые, и их никто не обижает. И никаких лис там нету… – Она хочет сказать, что в сказке есть только морковкоедка, но вместо этого получаются всхлипы.

– Мась, пошли скорее. Мам, я сегодня у Макса останусь.

– Поль, ты не сердись. Я пошутить хотел. Нет там у тебя никаких лис. Это я ошибся.

– Ну ладно, – не сразу отзывается Полина. Ей не очень хочется так быстро прощать этого Ма… Лысика, вот! – А вы почему наголо бритый? Вам жарко?

– Нет, – Максим снова наклоняется, чтобы смотреть Полине в глаза: – Только это тайна. Я ненавижу причесываться. Парикмахеров боюсь. Вдруг они меня защекочут… защекотят?

 

Заклинание

– Стас! А может, у Даши уже маленькие хомки родились?

– Нет! Не родились!

– А у Даши какой дом?

– Вон тот!

– А подъезд? А квартира?

– Подъезд «один», квартира «один», домофон «ноль ноль один».

– А мы скоро придем?

– Уже.

– Ты мне уже надоел со своим «уже»! Нам идти долго или нет?

Полина идет в гости с зонтиком, а Стас – с мороженым. В сквере возле Дашиного дома дует такой сильный ветер, что праздничные флажки приклеились к своей веревке. А у плаката угол оторвался и повис, будто мокрое белье. Надпись видно только наполовину. «…ласия и примирения». Это про тот праздник, который у Полины дома не отмечают. Бабушка сказала, что у них никто не ссорится. И постучала по доске для хлеба.

Полина внимательно смотрит на мокрый плакат. Может, сказать Стасу, что день примирения – это сегодня? Он же может не только на хомяков смотреть, но и с Дашей помириться? Может, ему подсказать, а то вдруг он сам не догадается?

Стас опять нацепил наушники и теперь шагает очень быстро. Он еще головой трясет, как игрушечная собачка в папиной машине. Чтобы Стасу что-нибудь сказать, надо сперва его за руку дергать, а потом кричать во весь рот. А тут такой ветер сильный, что у Полины зубы замерзли.

Полина старается наступать только на середину плиток, а не на трещинки. Она сейчас как персонаж в компьютерной игре, у нее задание – пройти до конца сквера, не наступив на трещинки. Если получится, то Стас с Дашей помирятся, и дождь перестанет, и дедушка Толя не станет сердиться на Полину…

Плитки формой похожи на те собачьи косточки, которые в мультах рисуют. Приходится то мелкими шагами идти, то, наоборот, ногу ставить так далеко, что джинсы жать начинают. Но Полина все равно шагает, как задумала.

Сапоги брызгают по мокрым плиткам. Три шага маленьких и один большой. Потом снова три маленьких и один… Это на узор похоже. И еще на заклинание, когда на каждый шаг – по одному слову. «Пусть! Они! Помирятся! Вот!» Только слово «помирятся» надо произносить очень быстро. «Пусть! Они! Помирь… Вот!» «Пусть! Они! Поми!»

– Полин, давай наперегонки до ворот?

«Пусть! Они! Поми!»

Полина мотает головой и чуть не оступается. Дурак этот Стас, не понимает, что ли, что она его сейчас спасает? «Пусть! Они! Поми!» «Поми» – это такое специальное заклинательное слово. Его в обычном языке нету, а вот в волшебном, например у зайцев… Когда делаешь заклинания, нельзя отвлекаться. Полине сейчас про зайцев думать обидно. Она из-за них с дедушкой поссорилась. Стас уже в коридоре стоял одетый, ждал, пока Полина соберется, а она никак зонтик найти не могла (а без него не отпускали). А дед Толя сказал, что Полина неаккуратная. Назвал ее словом, как «растеряша», только обидным. «Распустеха»! Сказал, что Полина вещи никогда на место не кладет и обещания не держит. Он в сентябре попросил, чтобы Полина ему сказку записала, уже зима скоро, а сказки нету. Может, дедушка без этой сказки засыпает плохо. Вот такая у него младшая внучка, самая любимая, необязательная выросла! Полина смотрела на пол, чтобы не заплакать, и даже не заметила, как Стас с балкона с зонтиком пришел и сказал, что уже забодался тут стоять.

«Пусть! Они! Поми!» «Пусть! Они!»

Всего четыре плиточки осталось, а дальше дорожка с мокрым гравием, который на гречку похож. Можно больше не шагать! Не спасать Стаса с Дашей и себя с дедушкой!

– Стас, а давай после светофора наперегонки? Я по сторонам буду смотреть, чтобы машина не наехала.

– Уже, – он опять цепляет наушник на место. Это не сразу получается, потому что в другой руке у Стаса два длинных мороженых. Они, наверное, таять начали, у них макушки накренились в разные стороны и торчат.

– Ура! Побежали! Стас, а у тебя твое эскимо совсем завяло!

 

Дашины звери и их хозяева

Полина догадалась, что можно не вдоль подъездов бежать, а через двор. И ей сложенный зонтик помогал, он был как шест у спортсменов-прыгунов. Из Дашиного подъезда коляска детская выезжала. Полина помогала дверь держать, и ее за это впустили внутрь. Она первая прибежала!

Дашина квартира, оказывается, не на лестничной площадке находится, а прямо около почтовых ящиков. И снаружи обшивки слышно, что там музыка бухает, как в Стаськиных наушниках, будто Даша, как раньше, с ним пополам плеер слушает.

Полина палец с кнопки не убирала, думала, что ее не слышат. А Даша дверь открыла. У нее футболка оранжевая, как у Стаса, они вместе на этот концерт ходили, а в руках…

– Ой, а тебе это зачем?

– Что случилось?

– Я его обогнала! А зачем она тебе?

– Где Стас?

– Он бежит, мы наперегонки. А у тебя хомяк уже родил?

– Нет! Еще нет! – Даша повернулась и пошла в комнату музыку делать потише.

У нее комната напротив входной двери. И с порога видно Дашин компьютер и серую кошку, которая посреди ковра себе лапу лижет. На столе клетка размером с кукольный домик, наполовину тряпочкой занавешена. А домик тоже есть, только недособранный.

Ух ты! Даша взрослая, почти как Неля, только не беременная, а в куклы умеет играть! Когда она Полине дверь открыла, у нее в руках был пластмассовый дракончик из шоколадного яйца!

– А вы со Стасом помиритесь! Я наколдовала в сквере! А где хомяк? А у тебя еще кто есть? Я про кошку помню и еще про ящерицу… Она так называется… Как «анаконда», но по-другому! Гематома!

– Игуана! – Даша музыку выключает. И прячет дракончика в дом. – Где Стас?

– А где игуана? Как ее зовут?

– Буба. Ее вчера забрали. У меня сейчас хорек на передержке.

Оказывается, Даша не просто собирает у себя разных зверей. Она их берет в Интернете, там, где ненужные вещи бесплатно отдают. Полина не знала, что собаку или кошку можно отдать, если они тебе не нужны. Что они вообще могут быть не нужны. Даша раньше тоже так думала. Но она потом именно так двух кошек взяла: они выросли из котят, и с ними кому-то стало неинтересно…

Игуану Бубу хозяева отдавали, потому что не знали, как за ней ухаживать, им случайно ее подарили. Даша игуану взяла, а потом нашла ей настоящих хозяев. А хомячиху Ваську по ошибке неправильно продали. Ее Васей назвали, потому что думали, что она – мальчик. А у нее скоро мелкие хомки будут. Даша хотела хомячиху только на время взять, но, наверное, у себя оставит, потому что у Васьки с кошками нормальные отношения. Хорька привезли знакомые, которые в Таиланд уехали на зиму. И про него надо говорить не светленький, а шампаневый – так окрас называется. А черепаха…

И тут как раз Стас в дверь позвонил. Ну у него и скорость! Как у той черепахи, которую Полина еще не видела! Он, наверное, после каждого шага остановку делал. Хорошо, что на улице холодно, а то бы у него мороженое совсем растаяло.

– Привет! Ну чего, хомки есть уже?

– Чайник на кухне, полотенце в ванной! Нету.

Даша показала Полине черепаху. И вторую кошку, которая на холодильнике сидела и дрожала вместе с ним, как будто она корабельная, и сейчас шторм начинается. Полине хотелось посмотреть хомячиху Ваську. Даша сказала, что покажет, когда белье в стиральную машину закинет, а для этого надо, чтобы Стас из ванной вышел. А он там уснул, наверное!

А мороженое в коридоре лежало, на полочке для перчаток и духов. Даша, оказывается, тоже эскимо терпеть не может! Особенно в такую погоду!

 

Ну и где Васька?

Из всех зверей хомячиха Васька самая скучная. Она даже не поворачивалась, когда Полина по прутьям клетки карандашом стучала. И к поилке не идет, и в колесе не играет. И никаких хомяков у нее еще не родилось! Даже если отвернуться от клетки, не смотреть и считать до ста, все равно хомки маленькие не рождаются. Скукотища!

Лучше уж гладить черепаху, которая живет в аквариуме без воды. Она по дну аквариума ползает и голову в панцирь прячет, как Тортилла. У нее к лапам опилки приклеились, как игрушечные листики, и их можно самой снимать. Черепаховая лапа такая шершавая! Шершавее, чем пятки дедушки Толи.

Интереснее всего смотреть, как хорек с кошками играет. Они по квартире гонялись друг за другом и по полу катались, а потом по шкафам разлеглись и сделали вид, что спят. Но если к ним подходить, даже на цыпочках, они сразу глаза открывают. Полина их немножечко подразнила, а потом пошла Дашин игрушечный домик достраивать. Подарить домик Даша не может, там ее детство живет. А вот поиграть можно. Только с драконом осторожнее!

– Он кусается?

– У него хвост скотчем приклеен и отваливается!

– Сказала б мне, я б давно уже приделал нормально! Я Полинке куклу чинил.

– Угу, он чинил. А куколку переодевать можно? А на плите готовить? Можно я туда зефирку возьму, чтобы она как торт была?

Даша все разрешает, только не хочет идти играть. Она остается на кухне со Стасом, ждать, когда чайник закипит.

Полина в домик играла, как будто сама в него вошла и там поселилась. Он не очень новый был и не розовый, для зайцев в самый раз. Она играла, будто куколка – это она сама, а дракончик со скотчем на хвосте – это морковкоедка, у которой шесть голов спят, а одна дежурит. Полина к зайцам в гости пришла, а их дома нет. И она, как Машенька из сказки про трех медведей, начала разбираться по хозяйству. И тут на настоящей кухне как звякнет что-то! И Стас как закричит:

– Да я тебе чего, первоклассник, чтобы меня так строить?!

Полина с дракончиком в руке бежит смотреть, что происходит. На кухне дверь закрыта, но это прозрачная дверь с обычным стеклом, а не с расписным, как у бабушки. Стас и Даша – как в сериале, который мама перед сном смотрит. Там тоже иногда сидят за столом, размахивают руками и ссорятся. И тоже беззвучно: мама ведь сериал в наушниках смотрит. Но Стас увидел, что Полина за дверью стоит, и показал ей кулак, чтобы она быстрее свалила отсюда.

Если бы не этот кулак, Полина бы уже сама ушла. А тут стоять дальше пришлось. Из комнаты пришла серая кошка, потерлась о Полинины ноги. Будто позвала обратно в кукольный дом играть.

Стас и Даша больше не шумели. Только потом в коридоре звякнуло и загудело. В чужой квартире даже звуки необыкновенные какие-то. А это всего лишь Даша стиральную машинку запускала и крышкой громко хлопнула.

– Вы миритесь давайте скорее, а то я домой хочу!

– Детский сад, штаны на лямках!

– Акимов, тебе здесь еще что-нибудь нужно?

– Мне очень нужно! Стас обещал, что тут хомки маленькие будут! А их нету! Может, они уже сейчас родились? Пошли посмотрим?

– Акимов, сейчас я покажу ребенку хомяка и потом давай с вещами на выход! У меня семинар завтра! Блин!

Это в коридоре вторую кошку, рыжую с белым, начало рвать фольгой от мороженого. Из нее такие звуки выпрыгивали, будто она квакает. Полина сперва решила, что у Даши еще и жаба есть, а ей забыли показать.

– Акимов, что ты тут сел, как гвоздями прибили? Полина, пошли посмотрим, как у Васьки дела… Хочешь поилку поменять?

– А там хомки уже родились?

– Сейчас узнаем. Я не уверена, что они вот прямо сегодня…

– В принципе, у хомяков беременность длится три недели.

– Акимов, я без тебя знаю! Полин, вот на клетке проволока, а в самой поилке шарик, они, когда пьют, его оттягивают и… Стас! Какого фига ты ее не закрыл?

– Да я сюда входил, что ли? Вот же ж еж… Полин! Ты хомку гладила? А чего дверцу не закрыла, дура?

– Кошки и хорек… Черт! Надо скорее…

– Я вот тут нажала, и калиточка защелкнулась!

Полина правда закрыла клетку. Она не знала, что там еще надо крючок надеть. Ей в голову не пришло, что эта сонная Васька захочет наружу вылезти и в квартире потеряться! Тут квартира опасная для хомяковой жизни! Потому что хищники живут!

Если бы Полина могла перепрыгать заново весь сквер, то она бы загадала другое. «Пусть! Найдется! Хомяк! Скорее!»

 

Ловушка для хомяка

Хорька запихнули в клетку. У кошек есть специальные сумки. Серую кошку в ней носили к ветеринару, поэтому она царапается и верещит таким некошачьим голосом, что у Полины высыпают новые мурашки, поверх тех, которые уже выскочили…

Полина ищет под кухонным столом. Под Дашиным письменным, под ее кроватью и за занавесками, хотя они коротенькие и до пола не достают. Но, может, хомячиха сумела в них вцепиться когтями? Даша тоже ищет под кроватями (хотя Полина там уже смотрела), и в ящиках стола, и в шкафу. А Стас роется на кухне, грохочет в плите. И перекрикивается с Дашей так, будто между ними не одна стена и кусок коридора, а целый сегодняшний сквер.

– Тумбочку посмотрел! И крупу посмотрел!

– Нету?

– Нету! Я вермишель просыпал.

– Черт с ней! В мусорке смотрел?

– Уже!

– А я уже под диваном два раза смотрела! Даша, у тебя сумка прыгает!

Это серая кошка пытается раздвинуть изнутри молнию. У сумки в разные стороны выпячиваются бока, а хорек свистит. В другой сумке воют. Только черепаха, про которую Полина не знает, как ее зовут, сидит в своем аквариуме молча.

– Стас, Даша, а жалко, что на хомяка нельзя позвонить, как на мобильник, правда? Я по телевизору видела, изобрели такие ошейники для собак, которые могут пищать, если на пульт нажать. Давайте мы такой ошейник купим! Отрежем от него кусочек и Ваське наденем, когда она в следующий раз потеряется! Я хорошо придумала?

– Очень, – говорит Даша, заглядывая в шкаф. – Стас! Помоги тумбочку отодвинуть, может, она кабель телефонный жрет? У меня крыса позапрошлая шнур от стиральной машинки ела, маму чуть током не… Машинка!

И Даша замирает, схватившись за ручку шкафа. У нее лицо такое же, как у Нели было, когда она болела и все время в туалете закрывалась.

Но Даша бежит не в туалет, а в ванную. Стоит и смотрит, как внутри стиральной машины крутится черное белье. И как вода урчит.

Стас их распихивает, нажимает на кнопку, и машинка отключается.

– Дай тряпку. – Стас сейчас отражается в зеркале. У него брови так нахмурены, что из двух получилась одна – очень черная и мохнатая, похожая на шкурку зверя. А хомячиха Васька – рыжая.

Полину почему-то тошнит. Во рту все жирное стало, будто туда целую миску творога запихнули и кефиром сверху залили. Она икает и квакает, как та Дашина кошка, которая наелась фольги.

– Тряпка в туалете. Швабра тоже в туалете, – Даша говорит тихо, слышно, как из шланга в ванну стекает бурая вода.

– У тебя там что было? – Стас выпускает Полину в коридор.

– Штаны с конюшни, – Даша икает.

– Ясно. Иди чайник поставь.

– За… ик! Чем?

– За просто так. Дай мне тряпку, швабру и таз. И пакет полиэтиленовый. – Стас начинает фразу громко, а заканчивает шепотом. Он сидит на корточках у стиральной машины. И кажется, что он разговаривает с полом.

– Спасибо, – говорит Даша и передает швабру поверх Полины.

– «Спасибо» не булькает. У нас отец так говорит: «Доктор цветы и конфеты не пьет».

– У мамы ви́ски есть. Тебе налить?

– А у нашей мамы мартини есть в шкафу. На той полочке, где свитера и шарфы. Стас, а ты почему машинку не открываешь?

У Полины такое ощущение, будто сейчас начнутся сразу два ее нелюбимых урока – ритмика и немецкий, одновременно. И она ни к тому, ни к другому не готова, упражнения не сделала и чешки опять дома забыла. Ей двойку поставят, обязательно! И с этим уже ничего не сделаешь. Можно только смотреть и запоминать разные вещи. У Даши в ванной, оказывается, оба крана для воды – с синими шляпками. А шампунь налит в бутылочку в форме мишки, и у этого мишки голова немного свинчена набок.

– Да какое виски, ты че? Я так. Но ты на всяк случай достань. И дверь ко мне закрой.

– Я с тобой!

– Не надо! Даш, я позову, потом… Идите уже, чай заваривайте!

Даша хватает Полину за руку – так сильно, будто им сейчас надо переходить дорогу. И так быстро тащит ее на кухню, будто они перебегают на красный свет.

На столе стоит синяя прозрачная миска с розовым зефиром, а в блюдцах тает мороженое. А палочки от него уже совсем высохли. Полине кажется, что она была на этой кухне очень давно. Например, прошлой осенью. Но зефир до сих пор мягкий.

– Полина, ты когда причесываешься, свою родинку не прячь. Она красивая, на клубнику похожа.

– На вишню. Меня поэтому мама Вишней зовет. А вы со Стасом поругались, потому что он своей лошадью на твою наскочил?

– Типа… ик! Того. Я с ним не ругалась, с ним Арсен ругался, тренер. Я Майка в леваду повела, а Стаська… Ик!

– Все в порядке! – кричит Стас из ванной. – Даш, еще тряпку, тут Ниагара натуральная!

– Нашел? – Даша снимает с крючка полотенце. Оно совсем маленькое и наполовину мокрое, им ничего не вытереть нормально.

– Не-а! Я все прощупал!

– И… Ик! Иду! Полинка, чай готов!

Но она вместо этого идет в комнату. Можно уже не волноваться. И даже, наверное, играть в домик. Полина медленно кладет куколку на кровать к дракончику. Кукла тоже устала.

Хорек задевает колесо в клетке. Оно крутится, словно белье в стиральной машине. Полине кажется, что она тоже сейчас крутится. Вместе с комнатой, полом и потолком. Она ложится на диван. Может, если смотреть на мир вверх ногами, он встанет на место?

Теперь вместо потолка у нее пол. Он желтый, немного пыльный и поцарапанный. А вместо люстры на этом потолке два пушистых Дашиных тапочка-панды. Вот бы были такие люстры! И туда, где надо засовывать ноги, ввинчивали бы лампочки. Они бы туда влезли! Лампочка размером с Полинин кулак, и если он пролезет…

Внутри тапка-панды, наверное, уже провели электричество. Полину током бьет немножко. Она вытаскивает наружу кулак, на костяшках порез – глубокой маленькой полосочкой. С тапочками так не бывает!

На ощупь хомячиха Васька пушистая. Но уже не сонная. Она пыхтит и снова пробует укусить. Полина держит тапочек с хомячихой на вытянутых руках. Ей кажется, что, если она сейчас громко скажет Стасу и Даше, что Васька нашлась, хомячиха выскочит из тапка и упрыгает куда-нибудь на шкаф или даже на люстру. Или начнет качаться на шторе. Это она только на вид такая сонная и круглая!

В ванной снова шуршит стиральная машина, и вода из шланга течет бурой струей, на полу такая куча мокрых тряпок, что кафельные плитки не видно. Стас умывается. А Даша стоит рядом с ним и держит в руках кухонное полотенце. Оно совсем мокрое, и к нему почему-то прилип кусочек розового зефира.

– Вот они и «поми», – шепотом говорит Полина хомячихе. – В смысле «поми» – это «помирились». Это я наколдовала.

 

Зубы на обмен

Дедушка уже неделю в больнице. Ему скоро операцию сделают, чтобы он вторым глазом тоже мог видеть, а книжки не слушал, а читал. Дедушка Толя лечится, Полина с ним по телефону говорит, а мама и бабушка в больницу ездят. Точнее – раньше ездили, а сейчас нельзя. В больнице карантин: по Москве ходит грипп.

Когда Полина была маленькая, то думала, будто грипп – это такой вихрь-торнадо, только еще страшнее. Грипп ходит по городу, от одного дома к другому, ломает окна и двери, а людей закидывает в кровати. И не разрешает им вставать до тех пор, пока он не уйдет из города. На самом деле с гриппом совсем не так. Но когда Полина про грипп слышит, то представляет крутящийся столб ветра, набитый микробами. Микробы почему-то белые…

Дедушкин телевизор не работает… В квартире очень тихо. А еще гречневой кашей пахнет, совсем обыкновенно. Если бы дед Толя в больнице не лежал, то все было бы не так. У него день рождения сегодня. Но дедушки дома нет, и его дня рождения тоже как будто нет.

– Ба, дай телефон, я дедуле позвоню! – кричит Полина.

А Бес добавляет свое «уау». У него хвост мелькает туда-обратно, как стрелка на кухонных весах. Бес сейчас по квартире без намордника бегает: сегодня у бабушки нет «мальчиков и девочек», тоже из-за гриппа.

– Не дам, – И бабушка вдобавок очень сильно мотает головой. У нее сейчас прическа простая, хвостик, как у девочек в Полинином классе. Вместо заколки обычная резинка, она раньше белой была, а теперь серенькая и лохматая. Одежда у бабушки тоже не праздничная – халат.

– А почему не дашь?

– Не спи над тарелкой! – Бабушка говорит так строго, что Бес под столом отзывается. – Тихий час у Толи, отдыхает он.

– А ты можешь маме Ленки Песочниковой позвонить? – Полина мешает гречку. Можно придумать, что это гравий, которым в парке дорожки посыпают…

– Зачем?

– Попроси, чтобы она Ленку обратно перевела.

– Позвонила одна такая… Что у тебя в школе?

– Ничего, – Полина быстро сглатывает гречку – очень сухую, от нее кашлять хочется.

– Не переведут ее никуда. Что у нее мать, дура, по-твоему, из приличной гимназии ребенка забирать и… Ешь медленно, что ты как кашалот!

– А тогда вы можете меня к Ленке перевести?

– И кто тебя на метро каждый день возить станет? Бес, что ли?

Полине не хочется ездить на метро. Но если она переведется, то с Ленкой будет на переменах играть, хоть и не всегда, наверное. Во дворе Песочникова с ней дружила, а в школе говорила: «У меня лучшей подружки нету, я со всеми одинаково дружу». Но Полину все равно в игры принимали, а сейчас…

– Чтобы туда поступить, надо немецкий знать на одни пятерки. Вот занималась бы… А она все в куколки играет, шепчет чего-то!

Вообще-то баба Тоня раньше говорила, что немецкий – «собачий язык». И сердилась, что Стаса и Полину в такую школу отдали. Но тогда Полина бы с Ленкой не познакомилась! Правда, Стас бы со своей Жирафой – тоже…

– Так чего в школе-то, Полин? – Баба Тоня садится на ту табуретку, на которой дедушка обычно сидит.

– Они меня в игру принимать не хотели. Сперва приняли, а потом выгнали! Потому что я правил не знаю! А правила у Настьки в телефоне, а она смотреть не дает! Говорит, чтобы я в своем мобильнике все прочитала, а то из-за меня все путаются.

– Это какая Настька? Огнева?

– Кузьмичева. Она говорит, что у меня щека грязная, потому что пятно.

– Я завтра пойду к вашей Инге Сергеевне и такую баню всем твоим Настькам устрою… – Бабушка поднимается из-за стола, табуретка падает и стукается о батарею. – Да у твоей Кузьмичевой у самой рот грязный! Выискалась тоже фифа! За детьми смотреть надо, а не… – Баба Тоня смотрит на Полину такими страшными глазами и так кулаком по столу стучит, будто на кухне Инга Сергеевна сидит, и Кузьмичева, и Максим-дурак, и Вазгенчик, который на Полину кричал, чтобы она уходила.

– Ба, а когда вы мне мобильник купите? На Новый год?

– На Новый год Неля замуж выйдет, там такие деньжищи потребуются! – Бабушка снова мотает хвостиком. Почему она на Нельку-то сердится? Свадьба – это же хорошо!

– Я придумала! Давай я буду зубы копить!

– Кого? – Бабушка перестает качать головой.

– Зубы, которые выпадают. Мне мама с папой за них подарки дарят, а сами говорят, что это от феи. Вот пусть, когда следующий зуб выпадет, они мне не подарят ничего, а потом сразу за два – телефон. Или за три! Ба, ты не знаешь, сколько у меня еще молочных зубов во рту осталось?

– Ты ешь, а то каша скоро инеем покроется. – Бабушка вздыхает. Наверное, мобильный дорого стоит. Зубов семь или десять. Вдруг у Полины столько молочных уже не осталось?

И тут у бабушки телефон зазвонил. Может, это дед Толя на своем тихом часе проснулся? Полина сразу начала придумывать, что ему в день рождения пожелает. Здоровья! Счастья! И любви! И чтобы ему не один глаз вылечили, а сразу два!

– Да, Ниночка! Спасибо, моя золотая. Он сказал: из наркоза выйду, позвоню. Полина! Начинай уроки, четвертый час уже! Нина, я сама не своя хожу!

Тетя Нина Полине вообще чужой человек. Просто у бабушки такой характер: она умеет знакомиться. Может на трамвайной остановке или в магазине заговорить и про их семью что-нибудь рассказать. Или, наоборот, послушать и дать совет. Вот тетя Нина, у которой в доме вся еда невкусная, когда-то с бабушкой вместе работала, и они дружили. А потом у тети Нины родилась внучка Настя, а у бабушки через год – Полина. И тетя Нина начала им разную Настину одежду передавать. Полина эту Настю видела всего один раз и не помнит. Ей своих Насть хватает, тех, которые в классе и противные.

– Да откуда ж я знаю, Нин. Тридцать первого женятся. Вон помнишь, как мы с Толей-то? Расписались в обед, да и пошли потом в разные стороны: он на завод обратно, а я в общежитие. Вот то-то и оно, Ниночка моя дорогая… Полина, ты здесь до сих пор?

Когда бабушка говорит по телефону, интересно слушать. Она иногда рассказывает такое, о чем Полина никогда не знала или забыла.

– Толик вообще говорит: не дождусь я правнука. А она хоть бы в больницу заехала. Мало ли что с пузом! Какое там пузо, ходит как доска стиральная. Полинка! Ты деду подарок приготовила уже? Мама утром передачу повезет, давай нарисуй чего-нибудь или открытку подпиши. У него во втором ящике возьми! Да какое там, Ниночка. Все такая же блаженненькая! Сядет, в стену уставится и шепчет! Ее подружка в немецкую гимназию перевелась, а наша… До сих пор верит, что к ней фея ходит, зубная, с подарками. Да не врач зубной, не стоматолог! Зубная фея! Полинка в фей верит! Восемь лет девке! Ну вот как она в этой жизни собачьей будет жить? Не понимаю, Нин. Веришь – совсем не понимаю!

 

Машинка для фотографий

Когда они сегодня на технологии открытки клеили, Максим налепил на свою черные клочки. Сказал, что это пауки, и хотел подарить ритмичке. Он думал, что раз она злая, то должна любить всякую гадость. Инга Сергеевна Максимову открытку не стала брать и сказала, что, если тебя кто-то обидел, нельзя обижать в ответ. Но Максим ничего не понял, потому что на перемене тоже Полину из игры прогонял.

Полина вытащила из своего рюкзака папку с «технологией»: там цветная бумага, картон, ножницы и два клея – в бутылочке и карандашом. А еще большая фотография: весь класс в овалах, а Инга Сергеевна в середине в квадрате. Снимали еще в сентябре, а раздали только сегодня.

Может, дедушке Толе Полинину фотографию подарить? Он сам говорил, что ее любит больше всех на свете. Снимок маленький, но красивый: Полина там боком, родинку не видно. Можно на золотую картонку наклеить. И написать что-нибудь хорошее.

Жалко, что на фотографии только подписи под каждым овалом, и все. Когда Полина мамины карточки смотрит или Нелины старые, то не только знает, как кого звали, но и что дальше случилось. На фотографиях Нелиного класса один мальчик был с большими ушами, его Чебургеном дразнили, он потом в Австралию уехал. А мама про своих одноклассников всегда что-нибудь смешное рассказывает…

Вот бы изобрели машинку вроде компьютерной мышки – наводишь ее на снимок, и там рамочка проявляется, а в ней написано, кем человек станет, когда вырастет, и что с ним дальше будет. Полина эту машинку навела бы на фотографию класса, и там бы было: «Это Максим Горецкий. Он во втором классе был дураком, а когда вырос, то им и остался». «А это Настя Кузьмичева, она…» Хотя сперва бы Полина про себя все узнала.

– Ань, не звонил еще папа. Что ты, нашего отца не знаешь? Небось оклемался и курить первым делом побежал! Иди работай! Некогда мне! Ох ты ж Толик-Толенька…

Но это не очень честно – дедушке только свою фотографию дарить. Он ведь не одну Полину любит. И маму, и папу, и Нелю со Стасом, и бабу Тоню, и Беса. Просто их фотографий у Полины нету, но она же не виновата…

Она отрезает от золотого картона большой кусок, размером с тетрадку. Он с лохматыми зубчиками получился, но не страшно. Она потом бабушку попросит помочь: чтобы она сейчас не ругалась, что неаккуратно, и ничего не портила. В смысле не исправляла.

Теперь на месте Полининого изображения на снимке дырка. А через фото Альбинки, Эдьки Тимофеева и Вазгена идет линия разреза. Она подравнивает свой овальчик, чтобы красиво было (и срезает кусочек своего уха и букву «п» в имени «Полина»).

Школьные ножницы тупые, неудобно резать. Полина берет другие, из ящика дедушкиного стола. Там в коробке из-под сливочного зефира хранятся старые фотографии – те, что из разных альбомов отклеились или в них не влезли. Дед Толя их иногда сканирует, Полина помогает. Там вся их семья есть, только не вместе, а по кусочкам. Мама с Нелиным папой и их котом, маленький Стас, бабушка на крейсере «Аврора»…

В коробке немножко пахнет сладким. Но это не зефир, а старинный клей, который на оборотах карточек остался. Он коричневый и тянется паутинками. На одной фотографии очень много этого клея.

Карточка совсем маленькая, как пачка маминых сигарет. И с наружной стороны такая рыжая, будто ее в фотошопе обрабатывали, в режиме «серия». Нет, там другое название, Полина не помнит точно. Главное, кто изображен на этом снимке. Там дедушке Толе восемь лет, как Полине сейчас. То есть он не дедушка, а просто Толик.

Фотография старая, потому что дедушке восемь лет исполнилось еще до войны. Он говорил, что снимок сделали в конце учебного года, а уже в июне все началось. Это не целая фотокарточка, а тоже кусочек. Дедушка Толик сидит на полу, у него за ушами чьи-то колени видны, слева от головы и справа. И с боков еще чужие плечи. Может, дедушка тоже на своих одноклассников обиделся и их от себя отрезал. Полина размазывает поверх ниточек старинного клея свой, который похож на белый воск, и думает: если бы они с будущим дедушкой учились в одном классе, то обязательно бы подружились.

На золотистом картоне рыжую фотографию видно плохо. Полина обводит ее зеленым фломастером, но тот скользит и смазывается. А из всех ручек в пенале почему-то только та черная, которой делают фонетический разбор. Надо будет потом приписать, что этот черный – не плохой, а другого не было.

Между Полининым снимком и дедушкиным много места. И по краям тоже. А в зефирной коробке много фотографий. Некоторые даже в двух экземплярах. Если один забрать, то ведь второй останется!

– Ну как ты, Толь? Я вся издергалась! Анька обещала к тебе прорваться! Небось курить уже ходил, старый ты балбес! С днем рождения, Толенька! Дам я тебе ее сейчас! Полина! Дедушка из больницы звонит, бери скорее трубку, ты ж его поздравить хотела!

– Я занята! Я потом!

Полина ищет среди обрезков острые ножницы. Надо как можно аккуратнее отрезать от следующей фотографии то место, где маленькую маму и ее подругу Жанну в пионеры принимают.

 

Данетка

Если снег тает, а потом снова замораживается, у него сверху получается лакированная корочка. Как на пирожных «безе», только не сладкая и гораздо крепче. По ней Бес может бежать и не проваливаться. А когда Полина наступает, снежная глазурь ломается на ледяные неровности. Но все равно блестит – белым от снега, рыжим от фонаря и розовым от заката, который за школой спрятался.

Над крыльцом школы, на козырьке, стоит большой снеговик. Мотается влево-вправо, потому что он надувной. Такой точно не растает. А вот снежный заяц, которого Полина лепила в последний день перед каникулами, давно превратился в кучу некрасивых комочков. Но заяц не таял, его просто разломали, сразу, как Полина домой ушла. И она даже знает, кто именно, ей Стаськина Жирафа рассказала, и она сама тоже догадалась. Пока Полина зайца лепила, а Стас с Жирафой на стадионе сидели, на горке катались Полинины одноклассники. Там Максим-дурак был, и обе Настьки, и Вазгенчик. Они Полину прогоняли, а Жирафа сказала «с идиотами не связывайся» и предложила снеговика лепить. Сама один ком сделала, а потом к Стасу ушла.

Полина решила, что раз она одна лепит (ну не совсем одна, но это тайна), то можно сделать не просто снеговика. Бывает же снежный барс? А у нее снежный заяц будет, большой и немного хищный, чтобы он Полину защитил. Но, оказывается, зайца самого надо было защищать. Но она нового сделает, только не сейчас, а в следующем году. Это совсем скоро. Уже послезавтра Новый год, и у Нели свадьба. (Если Масик-Лысик все-таки найдется.)

– Ну что, догадалась? – кричит в Полинину спину папа.

Они с Нелей сидят на скамеечке у детской площадки, а Полина с Бесом по двору бегают, от стадиона до школьных ворот. Кроме них, во дворе больше никого нет: поэтому папин голос немного гудит, как ветер.

– Ее убило стеклом?

– Нет!

– Ее не убивали, она сама умерла? – Очень сложно кричать такую длинную фразу на бегу.

– Да!

– Это был несчастный случай?

– Да!

– А важно, что перед этим была гроза? – Полина тянет Беса за поводок. Бес вырывается и скулит, к папе хочет.

– Да!

– А важно, что Билл был именно в кафе? – Полина разжимает ладонь. Бес пищит от радости и несется к папе, а поводок скользит по заледенелому снегу.

– Нет!

– Тогда я еще подумаю…

Полина лезет на горку. Тут нет одноклассников, можно кататься и вдвоем думать про ответ к папиной данетке. Правда, папа не знал, что Полина сейчас не одна, и загадал данетку только ей. И Нелю попросил, чтобы не подсказывала.

Данетка у папы хитрая: «Жил-был Билл. У него была Мэри, которую Билл любил. Однажды в четверг Билл пошел в кафе. Началась гроза, он остался в кафе ее пережидать. А когда Билл пришел домой, то увидел, что окно разбито, а на полу в луже воды лежит мертвая Мэри. Внимание, вопрос: от чего Мэри умерла?»

Вообще, Полина не любит думать и говорить про смерть, но в данетках эти трупы и убийцы совсем не страшные, они как в мультиках и компьютерных играх, не взаправду. Их не жалко. А вот они с мамой вчера смотрели про новую серию маминого детектива, и там одна женщина умерла во время родов, и Полине было ее так жалко и так страшно, что пришлось лицом в подушку прятаться.

– Додумалась? – снова кричит папа через двор.

– Еще нет… – Полина топчется наверху горки.

Тут есть ничейная льдянка, треснувшая, на ней можно кому угодно кататься, главное – домой не уносить. Полина устраивается так, чтобы за спиной место осталось.

Окна школы делаются вдруг ближе, а ветер – сильнее. Горка очень быстро заканчивается. А впереди просто лед, и непонятно, куда сейчас их занесет: влево, вправо или вперед, к старому дереву. Главное – ноги поднять и вытянуть, чтобы льдянка ехала дальше, хоть немножечко! Полина падает щекой в снег. Вставать не хочется: с земли лучше видно, как много в домах зажженных окон, и как много елок и праздничных гирлянд разных…

– Пап, а Мэри быстро умерла?

– Неважно!

– Ее задушили?

– Нет!

– Зарезали?

– Нет!

– Нель, подскажи? Ну пожалуйста! – Полина подходит к детской площадке, Бес летит ей навстречу, скачет по ледяным обломкам, и уши у него подпрыгивают.

– Ее не задушили, она задохнулась, – отзывается Неля со спинки скамейки.

Вот Полине так не разрешают сидеть, а Неле сколько угодно! Потому что она взрослая и потому что у нее жених пропал! Поэтому папа ее даже на их с Полиной прогулку взял.

– Сама задохнулась? Оттого, что на эту Мэри окно упало? То есть стекло?

– Не совсем, – папа мотает головой.

Вообще, это не по правилам. Папа должен отвечать только «да» или «нет». В этом весь смысл данетки. И когда папа с Нелей или Стасом в такое играет, то все серьезно, а когда с Полиной – то может подсказать! И иногда это здорово, а иногда обидно!

– Все, пап, я сдаюсь. Я не знаю, чего там с этой Мэри было.

– А зря. Ты почти угадала… – Папа спрыгивает со спинки скамейки. Так легко, будто он – Стас или какой-нибудь Полинин одноклассник. Это, наверное, потому, что папа такой высокий и худой. – Ответ совсем рядом, на поверхности…

– Я три вопроса задам, если догадаюсь – значит, я победила. А если нет, ты мне отгадку скажешь… – Полина отпихивает Беса, чтобы он не мешал думать. – Мэри умерла, потому что открылось окно!

– Да! – Папа притоптывает на твердом снегу, Беса к себе заманивает. Он хочет научить Беса ходить рядом, как сторожевую собаку. Но Бес уже старый, и ему учиться лень.

– Я все поняла! – Полина тоже подпрыгивает. – Окно разбилось, дождь полил в комнату, на полу накапалась лужа! Мэри поскользнулась, ударилась головой и умерла! И никакой третий вопрос мне не нужен, я все правильно догадалась. Да?

– Нет! – отвечает вдруг Неля. И папе руку протягивает, чтобы он ей помог слезть со скамейки. Она теперь все время упасть боится, потому что у нее ребеночек в животе, а ему больно будет, если Неля упадет.

– Нель, а тебе чего страшнее: что ты упасть можешь или что твой Масик не найдется?

Неля держится за папину руку двумя своими. А он ее подхватывает и ставит на снег, как маленькую. Хотя Неля высоченная, а сейчас еще и огромная – на ней мамина старая дубленка с мохнатым капюшоном.

– Пап, ну я не знаю, что тогда там было! Ну ты мне можешь подсказать?

Папа и Неля молча выходят с детской площадки. Бес плетется сбоку, на поводке. Как будто никакой Полины тут вообще рядом нет. Как будто она такая же невидимая, как тот, кто теперь все время рядом… Ну, тот, с кем она дружит.

– Папа! – Полина бежит за ними, наступая на заледенелый снег так быстро, что почти не проваливается сквозь него. Сбоку мелькают окна школы, закат кажется оранжевым и горьким, как чайная заварка. И ветер совсем сильный, от него просто слезы на глазах!

– Папа!

– Не о том ты спрашиваешь… – Неля ушла вперед, а папа стоит на краю двора, возле мусорных контейнеров: – Ты про саму Мэри спроси, и все тогда станет понятно.

– А чего про Мэри спрашивать? Она женщина или девочка?

Папа мотает головой. Ведь в данетке нельзя спрашивать про «или». Но у Полины всего один вопрос остался. Как бы его истратить, чтобы не проиграть?

– Пап, а Мэри – человек?

В свете фонаря видно, как у папы на шарфе иней налип, у того места, где рот и нос.

– Мэри – рыба! Она глупая рыба! – кричит от самого подъезда Неля. – Она в аквариуме жила, на подоконнике. Его во время грозы раскрытым окном сбило. Аквариум разбился, и Мэри умерла!

– Я бы и сама догадалась! – Полина сжимает своей варежкой папину перчатку.

Неля не отвечает. Она снова лезет в карман за мобильным телефоном. Ждет, что Масик-Лысик ей напишет.

Полина входит в дом последней. Прежде чем закрыть за собой тяжеленную холодную дверь, она задерживается.

– Я сейчас! Я солнце провожаю! Тут закат красивый!

Никакого заката уже нет, небо темное – как сухая синяя гуашь. Просто Полине надо, чтобы вместе с ней в дом вошел еще кое-кто. Он хороший, но невидимый. А невидимым сложно входить в закрытые двери.

 

Закрыто на обет

– Нель, ну а сейчас он уже нашелся?

– Ты дура, что ли? Я же сказала, что нет, – Неля вынимает из шкафа еще один свитер и кладет его в контейнер для игрушек.

Неля к Лысику вещи перевозит не в сумках, а в пластмассовых коробках. Потому что у Лысика в комнате вообще никакого шкафа нет. Она купила два больших контейнера: с оранжевой крышкой и с голубой. Который с оранжевой, Неля уже увезла, а второй пока дома остался…

Но теперь непонятно, увезет его Неля или нет, потому что Лысик пропал: он вчера поехал работать барменом на новогоднем празднике для взрослых. Сказал, что вернется поздно и позвонит. И не позвонил. У него телефон не отвечает. Масик-Лысик потерялся, а ему послезавтра на Неле жениться!

– А сейчас нашелся? – спрашивает Полина с верхней полки кровати.

– Ты надо мной нарочно издеваешься? Я тебя сейчас убью! – и кидает в Полину тем самым свитером, который складывала.

– А если ты замуж не выйдешь, можно я твой контейнер заберу? Он мне для игры очень нужен, – Полина на всякий случай закрывает голову подушкой. Хотя, когда в тебя свитером кидают, это не так больно, как учебником. И вообще Неля промахнулась.

– Да подавись ты им совсем! Чтоб ты лопнула! И он лопнул! Ненавижу!..

Неля опрокидывает контейнер и очень сильно бьет его ногой – так, что из него все вещи вылетают в разные стороны. И одежда, и учебники, и подставка для карандашей – она из банки сделана и раскрашена акриловыми красками. Там с одной стороны домик с окошком нарисован, а с другой – комната. И если в нарисованное окошко посмотришь, то будто комнатку в домике видишь… Правда, сейчас уже ничего не увидишь: банка раскололась на мелкие части.

Неля вдруг начала вещи со стола хватать и кидать на пол – и свои, и Полинины: учебник по окружающему, папку с технологией, тетрадки… И еще коробку, где лежат фигурки из шоколадных яиц. И листочки с наклейками, и…

– Не-на-ви-жу! Не-на…

Теперь Полина прячется за подушкой по-настоящему. Старается дышать потише, чтобы Неля не заметила, что она тут есть. Может, если не шевелиться, ее не заметят?

– Гадость! Гадость! – Неля кричит это слово, будто заклинание. Может, она сейчас пробует наколдовать, чтобы ее Масик-Лысик нашелся? Просто она не знает, как правильно?

Полина сильнее прижимается лицом в подушку, так, что уже дышать тяжело. Хорошо, что у нее верхняя полка: если бы Полина внизу была, то на нее бы целая куча книг и тетрадей упала. А так Неля их просто кидает и все! Это уже не очень страшно. Может, так нужно для счастливого колдовства? Жалко, что Полина не знает, как помочь. Ну она же в тот раз пожелала, чтобы Стас с Дашей помирились, и они взаправду помирились, хотя Стас и с Дашей дружит, и с Жирафой. (Но Полина больше Жирафу не ненавидит. Может, кроме Стаса, с ней никто больше дружить не хочет? Тогда тем более нельзя ее обижать!)

– Не-на-ви-жу! Вот только попробуй… попробуй… Миленький, ты только найдись живой! Скажи, что ты живой и все в порядке, пожалуйста? Алло?

Теперь Неля ничем не швыряется… Она плачет. Она Максиму по телефону звонит, а там автоответчик говорит игрушечным голосом.

А вдруг Полина все-таки на самом деле волшебница? Надо сейчас снова захотеть, и Нелин Масик найдется. Только надо по-настоящему хотеть, изо всех сил, даже если тебе самой не очень-то хочется.

– Мась, ты только найдись…

«Пусть он найдется, пожа…» «Пусть он найде…»

Неля вдруг подходит к окну, открывает форточку и кричит в нее:

– Максим! Домой!

– Ребенок Неля, ты чего шумишь и дебоширишь? – Это папа в комнату зашел.

Неля кидается к нему так сильно, будто ее тоже кто-то бросил с размаха. И бормочет быстро, будто все еще колдует. А папа только кивает и гладит ее по спине. И ничего не говорит. Может, он не знает, что сейчас делать надо? Вот Полина знает:

– А давайте в полицию позвоним? И скажем, что Лыс… что Масика похитили? Они сразу начнут его искать.

– Отстань! – рычит Неля в папино плечо.

– Тихо… – Папа смотрит на разбросанные вещи. – Ты помнишь, что там за контора, чей это банкет? – и разворачивает Нелю, пятится вместе с ней в коридор.

Как бы они не начали в полицию звонить без Полины! Ведь она уже придумала, что надо в телефон сказать. Сперва поздороваться, а потом попросить: «Уважаемый гражданин начальник!» Так в телевизоре всегда к следователю обращаются! «У нас пропал Масик. Это не собачка и не кошка, его на самом деле зовут Максим…»

– …какая кафедра, какой курс, какая группа? Давай вспоминай, позвоним в деканат и спросим, был ли он сегодня на лекциях.

– У него сессия! Какие на фиг лекции, – возмущается Неля уже из кухни.

Там чайник шумит и микроволновка гудит. Это они без Полины пиццу греют!

– Подожди меня здесь, я скоро приду, – шепчет Полина. Она вдруг вспомнила, что сейчас не одна. Пока Неля кричала и вещами швырялась, Полина даже забыла, что у нее теперь есть Толик.

– Вспоминай: как родителей зовут, какой адрес.

– Пап, ну чего ты мелешь! Я в несчастный случай уже звонила!

– Ребенок Неля, давай смотреть правде в глаза…

– А его инопланетяне похитить не могли?

Полине кажется, что они снова играют в данетку. «Человек Максим хотел жениться на Неле. Он уехал работать барменом за город и не вернулся. Внимание, вопрос: где Максим, и что с ним случилось?»

– Запросто могли, – отвечает Неля. – Только не инопланетяне, а кидалы. Он с деньгами был, с ним сразу расплатиться обещали. Могли срисовать и отжать…

– Тебе с грибами или без грибов? – Папа режет пиццу на три огромные части. Тарелки не раздает, надо прямо с блюда брать. И держать свой кусок двумя руками, потому что он большой и тяжелый. Горячий сыр течет по пальцам, а вытереть нечем – вторая рука тоже пиццей занята.

– При чем тут грибы? Пап, ты с дуба рухнул? Мне лучше без грибов.

– А может, он за городом грибы собирал? Он же в лесу был? – Полине некогда жевать. Ей сейчас вкусно и интересно. Настоящая данетка, взаправду!

– Какие грибы? – снова спрашивает Неля. – Сейчас зима, снег…

– А зимой в лесу собирают подснежники! И еще елки рубят, на праздник! – Полине очень нравится ее версия. Надо поскорее все рассказать: а то вдруг Масик-Лысик вернется раньше, чем Полина догадается, что с ним случилось?

– Ты у нас дура или издеваешься? Правильно тебя бабушка «блаженной» называет! Ты вообще даун! – У Нели голос звенит и тарелка звенит, она ее об пол швырнула. Жалко, что Бес в нижней квартире остался, а то у них на полу столько кусков вкусных валяется.

– Нель, ты бы извинилась… – говорит папа. – Гормон гормоном, а совесть надо иметь. Таким как ты в стационаре знаешь что выписывают?

У Нели на щеках пятна включили, а глаза блестят. Полине опять хочется залезть под стол. Чтобы не видеть, как папа смотрит, и не слышать, каким тоном он говорит. Она глядит на осколок тарелки: он похож на месяц, только не очень ровный и с золотой каемкой.

– Полинка, извини меня, пожалуйста, – Неля говорит так сухо, словно на клавиатуре печатает. – Ты еще маленькая, и для тебя весь мир как игра. А у меня жизнь… рушится…

– И тарелки… бьются, – с той же заминкой говорит папа.

Кажется, Неле совсем неважно, простит ее Полина или нет. Но сейчас можно сказать красивую фразу: «Ну ладно, так уж и быть, прощаю». Но Полина вместо этого говорит словно не своим голосом:

– Я тоже больше не буду. А все-таки куда твой Лысик делся?

Папа начинает собирать с пола остатки тарелки и пиццы. Неля берет голубую тряпочку, которой надо со стола протирать, и елозит ею вдоль раковины. Губы у нее шевелятся, и пятнистая щека дергается.

– Пап, но я же ему не кукла! Он же обещал!

– Давал обет верности, – Полине кажется, что папа сейчас улыбается краем губы и усами. А глаза у него до сих пор строгие, хотя он все осколки собрал и даже пол подмел. – Ребенок Неля, вспоминай: приятели, однокурсники… Где ты с ним познакомилась, в конце концов?

– На собеседовании. Нас обоих в итальянский ресторан не взяли.

– Пап, а чего это за обед такой? Лысик нашу Нелю в ресторане бесплатным обедом кормил? И его отругали? – спрашивает Полина, когда папа садится обратно за стол.

– Там на конце не «Д», а «Т», – отвечает вместо папы Неля. Она сейчас посуду моет, вода льется, а ей все слышно: – Обет – это такое обещание, клятва. Его дают в важных случаях.

– Вы в школе античные мифы уже проходили? – спрашивает папа обычным голосом. – Греческие герои давали разные обеты богам, чтобы войну выиграть!

– Мы про святых такое проходили, – вспоминает Полина. – Там один князь дал обет жениться на крестьянке, если она его вылечит, но потом ее обманул.

– Пап, ну вот она опять?! Ты думаешь, она не нарочно? – Неля хлопает дверцей холодильника. Он пищит. И Неля сразу хватается за телефон.

– А потом князь чуть не умер, но он все-таки на ней женился, и у него сразу все прошло.

– Видишь, Полин, ты уже сама знаешь. Обет – это когда тебе очень надо что-то получить, и ты ради этого готов что-то важное принести в жертву… Нелька, думай, кому можно звонить?

– Давай еще раз к нему домой съездим, пап? – Оказывается, ключ от комнаты Лысика Неля тоже все время носит с собой. Колечко у ключа проволочное, и она его надела на тот палец, который все называют безымянным, хотя он, на самом деле, свадебный.

– Полин, мы уходим! Хочешь, я тебе фруктового льда куплю?

– Ребенок Полина, послушай меня внимательно: позвони бабушке Тоне, она скоро придет. Сама дверь никому не открывай!

– А если Максим придет – то впусти! И сразу мне позвони! Сразу же!

Неля стучит каблуками, а папа жужжит молнией, и лифт звенит, что он приехал, а Полина все думает, думает…

Может, если она даст обет, Лысик найдется? Вдруг все-таки этот мир специально для Полины придумали, просто она об этом до сих пор не знает, и поэтому у нее не получается им управлять? Или колдовству надо учиться, долго и сложно, как немецкому языку? Но Полина в тот раз Стаса с Дашей захотела помирить – и помирила. И еще она хомяка Ваську спасла! (Там теперь хомки родились, и Даша обещала подарить Полине любого на выбор, но бабушка против.) Что бы такое принести в жертву? Или кого?

Говорят, что самое дорогое – это родители. Но мама с папой… Они ведь не только Полинины. И вообще, они сами по себе люди. Как их можно жертвовать? Они обидятся…

Что у нее самое дорогое? Сказка про зайцев? Если бы у нее мобильный телефон был, она бы его могла в жертву отдать. Раз телефона нету, то непонятно, какие в нем игры, и поэтому его не жалко.

Еще у Полины есть сто рублей бумажкой (дед Толя дал) и двадцать семь монетками. Если обет – это монетки, то их надо бросать в фонтан и все время загадывать одно и то же желание. Но Полина не знает, где есть фонтаны. И вообще сейчас зима. И ей из квартиры нельзя выходить. А если бросить монетку не в фонтан, а в унитаз, то судьба может обидеться.

В зеркале видно, как за Полининой спиной закрывается дверь в ванную. Как она плывет, приближается, а потом щелкает. Внутри Полины тоже что-то щелкает. Наверное, с этим звуком в голову приходят важные идеи. Это они так подают сигнал о себе. Ну как смс-ку!

Полина идет в свою и Нелину комнату. Ведь Толик остался там. Она же ему сказала, что вернется. И совсем забыла! А ведь он – Полинин друг. А друг – это тоже самое важное.

 

Толик

Выдуманные друзья, наверное, не считаются, но Толик на самом деле был. Просто давно. И сейчас он есть: на старой фотографии, которую Полина в коллаж наклеила, чтобы дедушке подарить. Но дедушка пока еще видит плохо. Поэтому лист золотого картона теперь висит у Полины в комнате, над ее верхней полкой. Там много разных фотоснимков. Но главное – это Толик. Когда Полина картонку к обоям клеила, она с ним разговаривала немного. Рассказывала, что потом с ним станет, про себя и даже про страну зайцев. Ей показалось, что он на фотографии улыбаться стал, а до этого сидел хмурый. Ну так и получилось, что Полина с ним стала дружить.

Правда, не очень понятно, как сказать: «Толик, можно ты станешь обетом?» Но тогда получится, что это игра. Как на продленке, «чур ты во́да!».

Может, попросить Толика, чтобы он… Он же не обычный мальчик, а с фотографии. И из другого времени. Вдруг он тоже знает, что этот мир для него придумали? А еще он умеет исчезать (когда Полина спит или о нем не думает). Может, Толик и появляться умеет? Там, где его ждут?

Это все по-честному получится. Надо придумать, чтобы Толик отправился на поиски Лысика. И пока Лысик не вернется, Полина про своего тайного друга думать не должна. И звать его к себе тоже! Чтобы не отвлекать от поисков!

А в том, что он Лысика найдет, Полина не сомневается! Потому что Толик умеет то, что умеет настоящий дедушка Толя. А он и на байдарках плавал, и в походы ходил, и с парашютом прыгал. А еще он умел ловить голубей, когда жил в эвакуации. И даже умел их есть, хотя голуби, наверное, невкусные. Такой опытный человек обязательно разыщет Нелькиного жениха!

Полина идет в прихожую и, зажмуриваясь, открывает дверь. Совсем ненадолго и на щелочку: этого достаточно, чтобы Толик смог проскользнуть. Из подъезда он сам выйдет, у них все время кто-нибудь входную дверь открывает…

– До свидания, – тихо говорит она.

На лестничной площадке тихо и холодно. Значит, Толик уже ушел.

Полина всхлипывает. Бежит к себе в комнату. Находит на полу фломастер и стопочку липких бумажек-стикеров. Отрывает одну и лезет с ней и с фломастером на верхнюю полку. Быстро наклеивает стикер поверх фотографии Толика, пишет большими буквами «ОБЕТ», исправляет «Т» на «Д». А потом еще раз исправляет.

Фломастер старый, высохший, он противно скрипит и вместо черного пишет серым. Но такой грустный цвет – сейчас Полине впору. Ей грустно и даже страшно. Кажется, что на лестнице ходит кто-то тяжелый и очень мохнатый, скребет когтями по полу, рычит и…

И звонит в дверь! Долгим резким звонком, от которого хочется закрыть уши руками, сунуть голову под подушку и сделать вид, что тебя здесь нет.

Может, это Толик вернулся? Вдруг Полина в него так поверила, что он стал настоящим! Может, это ее обед-обет так подействовал?

Когда она добегает до двери, сердце у нее колотится, наверное, прямо в ушах. Поэтому спросить «кто?» Полина не может. Она даже не может вспомнить, в какую сторону стрелка на часах ходит, чтобы ключ в замке повернуть!

– Сейчас! Подожди! Толик? Я уже открываю! Ты только не убегай! Ой…

– Полька, а Нелюха дома? Я позвонить не мог, мобила разрядилась… Посторонись, я ящик занесу. Знаешь чего там? Настоящие подснежники, реально!

Под фонарем снег оранжевый, а в глубине двора – темно-синий. Он совсем замерз. Полина по нему один шаг идет, а два едет. И крышкой от голубого контейнера размахивает. Неля эту крышку разрешила вместо льдянки взять, потому что контейнер теперь треснутый.

– Вишня, аккуратнее! – кричит Неля от подъезда.

Она со своим Лысиком стоит у подъезда и следит, чтобы Полине в темноте не было страшно с горки кататься. Она ведь понятия не имеет, что Полина снова вдвоем. Понятное дело, к Неле Масик-Лысик вернулся, а к Полине – ее Толик. Полина решила, что никому про свой обет не расскажет, она даже Лысика попросила отвернуться и не смотреть, как она стикер на мелкие кусочки рвет.

Лысик как раз до Нели дозвонился. И она ему в трубку кричала на всю квартиру, какой он идиот, и как она рада, что он нашелся. А в квартире пахло цветами, елкой и волшебством.

– Польк! Мы сейчас! – У Лысика такой голос, что даже сигнализация на машине стала ярче мигать. А в одном окне в ту же самую секунду гирлянда загорелась!

Но, может, это Полина уже немножко придумала?

Новая льдянка-крышка такая огромная, на ней взаправду можно вдвоем уместиться. И скользит очень здорово – у Полины под спиной вся горка промелькнула, а потом ее вынесло прямо до того места, где комочки от снежного зайца. Полина опять лежит на снегу и смотрит на окна их верхней квартиры. Там скоро появится огромная тень новогодней елки – Масик-Лысик всем в подарок такую принес.

Оказывается, он на своем банкете узнал, что рядом есть лесничество и всякие теплицы. И там можно почти бесплатно большую елку купить и всяких цветов, которые в оранжереях выращивают. Лысик не стал с остальными официантами в Москву возвращаться, а поехал за елкой и цветами. Только он потом сперва заблудился, а потом на автобус опоздал.

– Польк, дай прокатиться? Я аккуратно. Ну не жмись… – Нелькин жених уже доскользил до того места, куда Полина съехала.

Лысик говорит такие же слова, как мальчишки из Полининого класса, но у него это не обидно звучит, а почти смешно: он такой большой, а на самом деле добрый. Как сказочный медведь. И подарки у него тоже лесные и сказочные: елка и подснежники. (Хотя Неля говорит, что это фиалки.)

– Полина, ну не жадничай… – кричит от самого подъезда Неля.

– А я не жадничаю, – Полина пожимает плечами и оборачивается. Толик кивнул, разрешил отдать крышку-льдянку.

– Спасибо, Польк. С детства с горки не съезжал. – Лысик берет льдянку, а потом быстро смотрит на Нелю. Может, боится, что она его дразнить станет.

– А вот это раньше наш снежный заяц был, – Полина показывает на угловатый снежный ком. – Мы его лепили, а потом они его сломали.

«Мы» – это она и Толик. Но ведь это ее тайна! Снова!

– Знаешь чего… – выдыхает Лысик: – Если снеговика холодной водой полить, чтобы застыл, его никто не сломает, он крепко держаться будет.

– Как заколдованный? – шепотом спрашивает Полина и моргает, чтобы на ресницах иней не намерз.

– Ну конечно! – обещает Нелькин жених и бежит на горку.

 

Свадебные сказки

Полина боялась, что проспит и тогда Нелькину свадьбу пропустит и Новый год. Двойной праздник, ни у кого такого нет. Она засыпала, а за окном во дворе фейерверки бахали. И Полине казалось, что все люди на свете, ну или хотя бы все, кто в их доме живет, тоже готовятся к Нелькиной свадьбе. Как и полагается в сказках: «во дворце начали готовиться к королевской свадьбе».

Нелька, конечно, не сильно похожа на принцеву невесту, у нее платье сиреневое и без шлейфа. Но все равно они тут как в сказочном дворце. Просто он современный, в двенадцать этажей и с лифтом внутри… Нижняя квартира (где она, бабушка, дед и Бес) – это комнаты королевских фрейлин и стражников, и даже королевских такс, а верхняя, где Нелька с Лысиком и мама с папой, – уже королевские покои. А Стас, конечно, королевский конюх, и поэтому он ночует отдельно, с лошадками. (Хотя на самом деле – у Даши дома.)

Вот едет между их этажами королевский лифт. В нем зеркало, как в настоящем лифте, а еще всякие завитушки, и бархатный алый занавес, и такая приплюснутая табуретка-банкетка, как в театре… И в этом лифте едет по своим делам королевская породистая такса Бейлис Мейсон Честерфилд с придворной фрейлиной… Ой, как бы бабу Тоню переименовать, чтобы красиво получилось? Антонелла? Антуанетта! Значит, фрейлина Антуанетта с королевской таксой…

Если Бес – королевская собака, а раньше он был папиной собакой, тогда получается, что папа – король. А мама – королева. А Нелька – всего-навсего принцесса, ничего особенного. А Полина тоже принцесса, просто младшая.

Так во многих сказках бывает, что у короля две дочки: одна красавица, а другая умница. У красавиц родимых пятен не бывает, значит, Полина будет мудрой принцессой. Тем более что в королевской школьной программе нет ритмики и немецкого языка. И вообще, если бы Полина взаправду была принцессой, она бы ритмичку уволила из шко… из дворца!

И вот, значит, королевский лифт с королевской таксой и фрейлиной Антуанеттой едет в королевский двор. И там в честь прибытия королевской особы (ну дальше можно просто говорить «Бес») дают салют из ста орудий! Хотя нет, из пяти. Потому что Бес боится грохота и сразу начинает бабу Тоню, тьфу, фрейлину Антуанетту в подъезд тащить!

Хотя… Может, в их королевстве салют какой-нибудь специальный, он не грохочет, от него искры-звездочки бесшумно в небо летят. И королевская такса Бес очень радуется. И фрейлина Антуанетта, и фрейлин… ой, то есть как про деда можно сказать? Дворецкий? В сказке про двенадцать месяцев слово было, скучное, от него пахло, как от коробки с кнопками… А, этот, канцелярский! Значит, фрейлина Антуанетта и канцелярский дед Толя выходят гулять по двору… по дворцовому саду. А у них там не только детская площадка есть. Там еще настоящий ледяной городок и скульптуры снежные, которые никто не ломает! И когда младшая принцесса Вишня в этом дворцовом парке гуляет, то канцелярский к ней подходит и говорит:

– Ваше величество!

Ой, то есть он ей говорит «ваше высочество!». Или принцесса – «ваша светлость»? В общем, канцелярский говорит: «Принцесса Полина, не хотите ли вы…»

– Ты, Полинка, до следующего года спать будешь? Или все-таки проснешься сегодня?

Это настоящий дед Толя, а никакой не дворецкий-канцелярский сидит на краю дивана и нащупывает под одеялом ее пятки. А в комнате люстра горит, и телевизор работает. И у бабы Тони что-то жарится на кухне. А за окном еще темно, и поэтому Полина сразу думает про школу. А уже потом – про свадьбу и Новый год.

На спинке того стула, куда Полина вечером свои вещи кидала, висит ее главное нарядное платье – белое с розовым бантом. Там и кружева есть, и оборки, и к нему еще туфельки золотые надо надеть… Можно дальше играть!

 

Немного заклинаний

В Стаськиной комнате письменный стол отодвинули от окна, и на его место поставили ведро с лесной елкой. И никто без Полины ее не стал наряжать. Мама так и сказала, когда Полина с дедом в верхнюю квартиру пришли:

– Вишня, не мелькай под ногами, иди елку укрась. Максим! Сними вон ту фигомотину с антресолей! – И Масик-Лысик снял коробку от пылесоса, в которой игрушки лежат.

Полина сразу начала искать прошлогоднюю балерину, которую они на технологии два урока клеили. А еще надо было шарики из старинных газет разворачивать. Шарики очень хрупкие: можно играть, что они сделаны из настоящего королевского фарфора.

В общем, принцессе Полине дали сундук с сокровищами их королевской семьи! И там как раз ободочек оказался от костюма феи с прошлого утренника. Он на корону похож. На маленькую, конечно, но младшей принцессе – подойдет.

Нелька со своей главной подружкой еще из парикмахерской не пришла. Максиму делать совсем нечего, он по квартире ходит весь праздничный: будто его сейчас школьный фотограф станет снимать, и поэтому нельзя в догонялки играть или тряпкой кидаться, только в «камень-ножницы-бумагу» можно.

– Максим! – Полина вытаскивает из газетной шелухи красный шарик, на котором змея нарисована. – А ты… а ты…

Она хотела спросить, не скучно ли Максиму. Но он как раз в коробке мамин цилиндр нашел. Это ненастоящий цилиндр, а карнавальный. Он размером с банку газировки и под подбородком на резинке держится.

Максиму резинка не помогла, цилиндр с его головы съезжал все время, потому что… Ну, в общем, он перед свадьбой голову еще раз побрил. И стал совсем Лысик.

– Максим!

– Я за него! – Он оттягивает цилиндр над головой и щелкает им, как тетивой лука.

– А ты почему опять лысый? – Полина хотела сказать «бритый»! Честное принцессное!

– Почему я лысый? – переспрашивает Максим таким голосом, которым стишки про маленького мальчика читают. – Почему я лысый? Я подрался с крысой! – Максим снова щелкает себя цилиндром по голове. И раскланивается.

Полина ему хлопает! Так сильно, что… Она забыла, что в ее руках был красный шарик со змеей. Он быстро на пол упал, Полина даже зажмуриться не успела, чтобы гибель шарика не увидеть. Все елочные игрушки – немного волшебные. А значит – живые!

Но шарик не разбился. Он упал в Полинин мягкий тапок, который случайно именно здесь почему-то валялся! Как хорошо не убирать вещи на их правильные места! Получается, что Полина шарик спасла! Ну то есть сделала чудо. Сама! Своими руками!

Она хотела про это Лысику рассказать, но он уже ушел на лестницу – курить вместе с папой и дедом. Цилиндр так и не снял. Шел по коридору и пел: «Почему я лысый? Я подрался с крысой!» Может, это заклинание такое?

Надо про эту крысу придумать! Наверное, она заколдованная была! Тот, кто ее победит, может сам колдовать! Но крыса коварная: на соперников радиационные лучи насылает, и они от этого лысеют. Но Максим все равно крысу победил – чтобы на принцессе Неле жениться! Какая же королевская свадьба без подвигов? Значит, их королевству сперва угрожала страшная крыса! Она хотела на их замок напасть, потому что…

Дальше придумать не удалось: принцесса Нелька со своей фрейлиной из парикмахерской пришли, надо было бежать смотреть, как платье надевают!

 

Карета подана!

Мама сказала, что если Стас опоздает еще на пять минут, то она его придушит. Всем пора в загс, а он где-то шмонается и даже, кажется, без ключей! Полина думает, что на свадьбе и без Стаса можно обойтись: не он ведь женится! Он, наоборот, может свои шутки дурацкие устроить, как в тот раз, когда он дебилом притворялся! Ну его совсем! Полина уже пуховик надела и теперь ждет, когда можно будет пойти жениться!

– Ма, можно я у подъезда постою? Я никуда лезть не стану!

Мама в ванной к прическе цветок прикалывает: искусственный, синий. Она пообещала, что когда свадьба кончится, то Полине его отдаст для Нового года. И теперь уже хочется немножко, чтобы все закончилось. Только не насовсем: цветок получить у мамы, а потом можно дальше праздновать!

– Одна не ходи, подожди папу! Слава?

Папа тоже вышел в коридор. Стало совсем тесно, почти как в кабине лифта. Просто еще сразу Стас вошел. Он румяный был, и у него волосы из-под шапки мокрые высовывались. Стас сказал, что хочет пить. А потом добавил:

– Нельк! Макс! Белый мерин у подъезда!

Полина знает, «мерин» – это такая марка. Кажется, самая длинная, как во всех фильмах про свадьбы. Она от других машин отличается, как такса от остальных собак.

– Пап, пошли вниз, я хочу на этот мерин посмотреть! Стас, а можно я его украшу? У нас новогодние гирлянды остались!

Стас пил газировку прямо из бутылки, которую ему Нелькина фрейлина сунула. Сделал еще один глоток, большущий, наверное в половину бутылки, а потом сказал:

– А чего там украшать! Ему Даша в гриву ленты вплела и в хвост тоже. Карета подана!

И икнул!

Оказывается, мерин – это еще порода лошадей. Того мерина, который внизу стоит, зовут Ефим. Стас с Дашей его на конюшне попросили: все знают, что принц должен ехать на белом коне! Даша внизу стоит, Ефима держит. Он спокойный, его можно покормить хлебом. Ни фига он не брыкается!

Пока Полина живую лошадь не увидела, она думала, Стас их разыгрывает. Потому что это снова волшебство. Настоящий белый конь! У него ленточки есть – и может, даже какой-нибудь королевский орден в гриве. Это же придворный конь! А карета вообще сказочная! Она немножко похожа на беседку в парке Горького. Деревянная, тоже в ленточках и белая. Это лучше, чем машина с куклой! Это вообще как в компьютерной игрухе, когда в финале побеждаешь.

Полина вокруг кареты обошла, а потом вокруг лошади. Гладила мерина варежкой по боку, чтобы он не обижался, что ей карета сильнее понравилась. А все ходили и говорили, какие Стас с Дашей молодцы, называли мерина Ефима Фимочкой и фотографировались с ним на память. Дед Толя кормил мерина хлебом и сквозь черные очки не увидел, как Ефим ему пальто послюнявил.

Нелька с подружкой обнялись и прыгали на месте. И Максим с ними прыгал. Он клоунский цилиндр не снял, решил жениться в нем. Мама сказала, что это не свадьба будет, а цирк с конями, и фотографировала, как Лысик Нельку в карету сажает.

Даша рассказывала, что они на конюшне иногда на свадьбах так работают, главный конюх им сперва не хотел разрешать, но хозяйка Ефима попросила. Полина слушала Дашу, но смотрела на мерина.

Все были такие нарядные, особенно мерин, сама Полина и Нелькина подружка, а на Даше джинсы и куртка обычная. Стас тоже обыкновенный, но он мальчик! Может, Даша в этой сказке Золушка? А может, Стас и Даша эти самые… Ну кого фея в «Золушке» в кучеров превратила? В общем, они заколдованные! Они же ветеринары, про зверей все понимают и с ними разговаривают и, может, даже умеют в них превращаться! Понятно, чего Стас с Дашкой ненаряженные. Они из звериных шкур переколдовались.

– Вишня! Поедешь с нами?

Полина даже не успела про это помечтать! Нелька сама предложила! Она, как в карету села, сразу стала настоящей невестой, пусть даже в сиреневом платье. А цилиндрик на Максиме – это принцова корона! Она официальная, поэтому черная.

Папа подхватил Полину под мышки и перенес в карету… Там пол немножко качался. Как на речном трамвайчике! И была скамеечка, маленькая, напротив Нелькиной с Максимом. Получалось, что Полина поедет задом наперед. А зато ей видно, как за каретой все остальные идут. Оказывается, бабушка держит пакет с ее золотыми туфельками. Полина на свадьбу сменку взять забыла!

Даша велела мерину Ефиму ехать медленно, но карета все равно всех обогнала. Полина сперва хотела, чтобы на улице ее увидел кто-нибудь из класса. Потом начала думать: как должны выглядеть в сказочном королевстве дома, мимо которых они проезжают. Проще всего с пиццерией – это трактир. А вот поликлиника? Во что ее переделать?

Нелька с Максимом сидели в обнимку и пели песню на английском. Какую-то грустную. У Нельки глаза были закрыты, она тихо пела, не услышала, о чем ее Полина спрашивает. А Лысик руками развел. Пришлось Дашу за куртку дергать.

– Как ты думаешь, если в сказочной стране вместо пиццерии – таверна, то вместо поликлиники что будет?

Даша вопрос услышала. Только ответила на него, уже когда приехали. Даша помогла Полине из кареты вылезти. И потом сказала:

– В сказке поликлиника ни во что не превращается. Там же никто не болеет.

 

В за́мке герцога. Сказочном

Бывает замок Дракулы и замок Аладдина. И еще замок Людоеда. Их так и называют – по именам владельцев. Даже табличку у дверей вешают, Полина в мультиках видела. А там, где Нелька с Лысиком женятся, тоже табличка. Слово «ЗАГС», потом название района и время работы. Скучно, зато золотыми буквами. Мама сказала, что «ЗАГС» – это такое сокращение. «Запись актов…», а дальше непонятное.

Полина решила, что можно по-другому расшифровать. «ЗА» – это от «Замок». «Г» – это может быть «герцог», «господин» или «граф». «С» – это, наверное, «Сказочный»! Надо будет потом как следует придумать, чтобы звучало красиво.

Внутри загса-замка красивые невесты ходят – в платьях оборчатых, как и полагается во всех сказках. А их свадьба внутрь никак не попадет – все фотографируются на фоне мерина Ефима. На снегу столько блесток от конфетти: и кружочками, и сердечками, и даже в виде бокалов и голубей. Потому что в сказке снег может идти не из снежинок, а из таких блестящих штучек. Еще музыка в одной машине играла, и можно было на крыльце кружиться, хотя в пуховике и не очень удобно.

Тут Неля закричала:

– Ура! Папа пришел!

Отдала Лысику букет и побежала обниматься с чужим дядькой в заснеженной кепке. Полина вспомнила, что у Нельки еще один папа есть. Как про запас. Этот запасной папа кепку снял и стал с нее снег стряхивать. И прямо с кепкой в руке начал обнимать Нелю, Максима, маму и даже настоящего папу. Полинин папа – высокий и худой, а Нелькин – высокий и толстый.

С крыльца видно, что у Нелькиного папы волос на голове почти нет. Они у него будто таять начали, как снег под солнцем. На макушке стаяли совсем, а около ушей их еще немножко осталось. Но главное, что у Нелькиного папы такой букет был! Там цветы золотые! Настоящие, но сверху золотом побрызганные. Полина цветы разглядывала, а Нелькин папа – саму Полину. Потому что мама ему сказала:

– Знакомься, а вот – моя младшенькая!

Нелькин папа, наверное, начал на ее родимое пятно смотреть. Полина сразу нахмурилась и решила, что он будет в сказке главным злодеем.

Вот Полинин папа его победил и на маме женился. Значит, этот дядька – Кощей Бессмертный. Уже перевоспитавшийся и потолстевший Кощей: он над златом не чахнет больше, он из него цветов понаделал и в подарок принес. Но все равно надо быть внимательной, а то вдруг доброму молодцу (папе, в смысле) снова придется с Кощеем сражаться. А может, Нелькин папа – это та крыса, которая их замку угрожала и которую надо было для подвига спасти?

Бабушка начала ворчать, что все уже внутрь вошли, а Полина на крыльце как столб стоит. (На самом деле не все, Стас с Дашей тоже тут остались, Ефима сторожить, чтобы на нем никто из других свадеб не катался.) Полина внутрь побежала и стала с себя пуховик стаскивать – быстро, как в раздевалке. Только она не на урок опаздывала, а на свадьбу! Тут немножко на школу было похоже. И на театр в антракте. Зеркал еще больше: можно было в одном месте так встать, чтобы сразу в четырех отражаться. В трех как следует, а в одном – боком. Получалось, что в том дальнем зеркале живет Полина, у которой нет родинки!

Баба Тоня дернула Полину за рукав и сказала не вертеться.

Тогда она пошла туда, где Нелька стояла с фрейлиной, Максим и его друг, которого сегодня все называли свидетель. Хотя он на самом деле – сосед по квартире. Этот сосед рассказал, как они осенью в подъезде нашли черепаху. Объявление написали, но никто не откликнулся. И черепаха теперь живет у них дома. Ее зовут Танк.

Нелька сказала, что у черепахи на панцире светящейся краской написано «Т-34», чтобы не наступить ночью. Но на Танка никто не наступает, ему покупают салатные листья, он запасается витаминами перед спячкой. Сосед рассказал, как они Танка выгуливали: обвязали сверху веревкой, как сверток, и получилось, что черепаха в шлейке. Максим добавил, что скоро Танк так обожрется, что в панцирь перестанет влезать. Полина представила себе толстую черепаху, на которой панцирь лопнул, и стала так хохотать, что ее баба Тоня опять дергала за рукав!

Потом вокруг начал бегать оператор с камерой, как на школьном празднике. Нелька поправила Максиму цилиндр игрушечный, а он ей – корону из фиалок. Они такие красивые были! Заиграл менделеевский марш. Полине вдруг страшно стало, как на новогоднем концерте, когда надо было на сцене выступать.

Они вошли в зал, где люстра с завитушками. В углу стоял синтезатор, как в школьном кабинете музыки, и сидели три женщины со скрипками – настоящие музыканты. Все как и полагается, когда свадьбу в сказочном дворце играют!

Нельку и Лысика отозвали в сторону, и строгая женщина начала им вопросы задавать, сложные, там не все слова понятны. Полина у мамы хотела спросить, что такое «осознанный и добровольный», но увидела, что мама плачет. А бабушка ей через остальных по цепочке платок передает. У Полины от страха в животе сразу хрюкнуло. Может, маму уже Кощей обижать начал, пока все веселятся? Но мама сказала, что это от радости, и велела стоять тихо.

Потом Максим Нельке кольцо надевал, а она ему – но это было очень быстро и с их места плохо видно. Если бы баба Тоня дедушке это не объясняла, Полина бы не поняла вообще. А потом музыка опять играла, и под нее хотелось кружиться по огромному ковру, но ей не дали. Полина решила, что когда сама замуж пойдет, то обязательно станет в этом зале танцевать. Можно даже вместе с мужем!

Все дарили Нельке и Лысику цветы. Их так много оказалось. Нелька столько удержать не могла и отдала часть букетов Максиму. А Полине – тот кощеевский, в котором розы позолоченные. Полина подумала, что папа-Кощей может рассердиться, что букет передарили, и постаралась подальше отойти.

Нелька к ним подошла и спросила у мамы:

– А когда я на вашей свадьбе тусила, я как Полина была или поменьше?

Мама сказала, что Нелька была точно такая же. А настоящий папа сказал – что гораздо меньше. Нелька Полину обхватила за плечи и склонилась к ней так, что своим фиалковым венком ухо щекотала:

– Вишня, ты извини, что я про тебя сказала, что ты даун. Ты хорошая. Просто необычная.

Полина забыла уже, что они с Нелькой ссорились. Ну позавчера, когда Лысик пропал, а потом елку привез. Мама, Нелька и Полина фотографировались втроем и кричали «Обнимашки!» и даже прыгали, как на переменке.

Потом все в соседней комнате смотрели по телику фильм про то, как Нелька и Макс женились. Максим купил у оператора диск, и оказалось, что свадьба уже закончилась, можно домой идти. Полина успела покружиться и поотражаться в четырех зеркалах сразу, пока ее бабушка не позвала. Потому что на крыльце уже шампанское взрывалось.

И когда уходили, Полина заметила, что в замке-загсе в углу тоже елка стоит и огнями мигает. Потому что сегодня еще и Новый год. А она про него забыла. Первый раз в жизни! Даже про подарки! Даже, что ей мама свой синий искусственный цветок отдаст! Получается, что пока только половина хорошего прошла, впереди – еще столько же!

 

Солнечные рыбки

Вот бы всегда тридцать первого декабря еще дополнительно свадьбу отмечать: сразу два праздника подряд, и ждать долго не приходится. Хотя… Уже надо наряжаться и тарелки расставлять, а у них все наоборот: Нелька и Масик-Лысик уехали, гости ушли, мама и бабушка грязную посуду мыть потащили, папа – мусор на помойку. Дед Толя сел на диван и уснул.

А еще все переоделись обратно. Мама надела джинсы с рваными коленками и сказала, что весь следующий год туфли носить не станет, потому что у нее весь следующий год ноги так и будут от них болеть. Баба Тоня к себе вниз в костюме спустилась, а обратно в халате пришла. Хорошо, что Полине разрешили принцессное платье оставить – правда, оно уже в торте немножко и в газировке и не очень праздничное. А золотые туфельки куда-то подевались, поэтому Полина в тапках ходит. В них не покружишься…

По всей квартире стоят теперь вазы с разными букетами. В одной комнате пахнет розами, в другой – тоже розами и орхидеями, в третьей (которая теперь только Полинина) фиалками. А елка почти не пахнет, она тоже устала радоваться. Она наряженная не до конца: там только гирлянда висит и красный шарик, который утром не разбился.

Такую елку – почти некрасивую – жалко. Полина на нее вешает игрушки, куда на цыпочках дотянется. Она не шумит, но дедушка Толя все равно на диване зашевелился:

– Полин, это ты тут? А чего копошишься? Дед Мороза боишься спугнуть?

– Тебя, – не сразу отвечает Полина.

Она не хочет говорить, что дедушка после больницы какой-то весь другой. Мама с бабой Тоней все время теперь говорят: «Осторожно, дай деду отдохнуть». Дедушка после каникул обратно в больницу ляжет. Если сказать, что Полина его бережет, дед вспомнит, что он старый и больной, и расстроится. Поэтому Полина его обманывать будет. Ну, скажет другую правду:

– Я игрушки вешаю осторожно. Потому что они живые.

– Много уже повесила? – спрашивает дедушка. Ждет, когда Полина все, что на ветках висит, пересчитает.

– Семнадцать шариков. И еще гирлянды.

– А мне шарики остались?

Дед Толя подходит к коробке от пылесоса и начинает в газетных обертках шуршать. Там лежат только фигурки старенькие, облупленные: будильник, на котором через минуту Новый год наступит, два зайчика на прищепках (один безухий), ракета, похожая на сосульку, и кукуруза, с которой краска обсыпалась. Но дедушка Толя, кажется, именно их и хотел достать. Начал на елке свободные лапы искать и так осторожно вешать, будто эти игрушки – драгоценные. (Полина вспомнила, как утром в королевский замок играла.)

– Деда, а это старинные игрушки?

– Да уж не новые. Это у меня, Полинка, чего – ракета или сосулька?

– Морковка! Ой, нет! Кукурузка. Она серебряная почти. Деда, она космическая стала! Инопланетная! Из другой галактики!

– Нет, земная кукуруза, хотя ее вроде на Марсе сажать собирались.

Дед Толя говорит, что он сказки придумывать не умеет, а на самом деле они у него самые лучшие выходят.

– А еще чего на Марсе сажали? Морковь? Или свеклу? Она красная – и Марс красный!

– Да ничего не сажали, Полин. Только песню пели, что там яблони цвести будут, но это так… мечта. А это что? Будильник?

– Ага. Он целенький, он только по-игрушечному не работает, потому что на нем стрелки нарисованные. Он тоже старый?

– Полвека почти. У нас на заводе под Новый год лотерея была, шуточная, ну вот я выиграл. Принес Тоне, а у нас елки-то и не было. Ну, мы ветку подобрали, конфетами ее нарядили и вот этим будильником.

– А почему елки не было?

– Ставить было некуда, Полин. Мы в бараке тогда жили. В общежитии.

– А мама тогда уже родилась?

– И мамы твоей не было, и Нели, и Стаса… И тебя даже не было… – Дедушка все газетки в коробке проверил и на диван сел. А Полина еще шарик-будильник поразглядывала. Оказывается, он во столько раз ее старше! А она его еще вешать не хотела, называла некрасивым.

– А у нас еще античные игрушки есть? – Полина придвигается к деду Толе поближе. Он, конечно, лекарствами пахнет, и вообще его беречь надо, но, если его Полина так крепко обнимет, всего один разочек, плохо-то не будет никому. – Деда, а где твои игрушки?

– Какие? – Дед Толя темные очки поправил, а потом Полину тоже обнял. И по родинке погладил, а потом по прическе, которая разлохматилась совсем.

– Ну, когда ты маленький был, у тебя ведь елка была? Куда с нее игрушки делись? Вы их что, выбросили?

Дедушка не отвечает, вспоминает, наверное. И Полина тоже вспоминает – она сегодня совсем про Толика забыла! Вообще ни секундочки про него не думала, и в королевскую сказку играла без него, и в карете ездила. Получается, что Полина – предатель.

Если бы это не Толик был, а кто-то из класса, они бы поссорились. Но сейчас, наверное, можно что-то придумать? Например, что Толик сегодня по своим делам уходил? Или что Толику эти свадьбы неинтересны, он же не девочка! В общем, сейчас можно слушать, как у Толика в детстве было! Ему приятно будет, что про него рассказывают.

– До войны мы с мамой конфеты на елку вешали, орехи и еще из папье-маше фигурки. Красноармеец, матрос, не помню… Летчик-полярник!

– И куда они делись? Потерялись?

– Пропали. Мы в эвакуацию уехали, их с собой не брали, думали, обратно вернемся…

– Ну вы же вернулись?

Полина забирается на диван и тыкается коленкой дедушке под мышку. Она раньше думала, что Эвакуация – это город, в котором дедушка жил, когда война была. Очень далеко от Москвы, дедушка туда на поезде почти месяц ехал.

– Мы-то вернулись, а вот дом нас не дождался. – Дедушка обнял Полину и с ней теперь покачивается – будто и сейчас в поезде едет. Из этой Эвакуации. – Москву бомбили, в наш флигель попало, такие вот пироги…

– Нам про это на уроке Мира рассказывали, – вздыхает Полина.

Она вообще про войну очень много знает и про то, как там люди гибли. Например, баб-Тонин папа. Но, что из-за войны у дедушки дома не стало и игрушки пропали… Ой!

В комнате горит люстра с пятью лампочками. У окна елка стоит уже совсем праздничная. В шкафу видно, как Полина с дедушкой на диване сидят. На полу тапки Полинины, а на столе Стаськин ноутбук, торт недоеденный и конфеты в синей вазочке. Это Полинин дом. Тут все как надо. Тут вся жизнь ее. А если представить, что сюда – бомбой? И ничего не будет – ни конфет, ни тапочек, ни елки с игрушками…

– Давай-ка чаю попьем, я чую, торт оставался? – Дедушка ждет, пока Полина перестанет об его рубашку щеку вытирать.

– Мне твои игрушки жалко. Ты ведь маленький тогда был?

– Чего там жалеть… Я тебе сейчас про другие игрушки расскажу! У меня после войны новые появились! Лучше прежних!

– Правда?

– Совру – недорого возьму. – Дед Толя скрипит диваном, усаживается поудобнее. И Полина тоже усаживается. И еще как будто пихает в бок Толика: «Слушай! Сейчас про тебя хорошее расскажут!»

– Когда отец из госпиталя вернулся, его после войны в Литву распределили. Маленький городок был, Вилкавишкис. Может, переименовали его теперь, не знаю. Мы жили там, я в школу ходил. А старуха, у которой нам комнату дали, католичка была. Рождество отмечала, елочку у себя ставила, с игрушками. Вот они настоящие были, стеклянные, красивые. Они волшебными казались. А сама старушка – как колдунья… Высокая, носатая и в черном. Траур носила.

– А как ее звали, эту бабушку?

– Как звали… Да почти как тебя, Паулиной.

– И меня в честь нее назвали, да? – Полина подпрыгивает на диване. Интересно было бы получить имя в честь старинной ведьмы!

– Нет. Эта бабка Паулина строгая была, злилась на квартирантов. Но каждый год меня приглашала елку наряжать.

– И подарки тебе дарила?

– Не дарила, – дедушка вдруг смеется: – Разрешала, если шарик разобьется, осколки брать. А мне ее другие игрушки нравились.

– Звезда на макушке? Или ракета? Или кукуруза?

– Рыбка золотая. Она как солнечная была. Не из стекла, а из картона. Там несколько таких игрушек было. У всех рамка квадратная, посеребренная. А внутри рамки цветок, или, может, яблоко, или заяц. В одной рыбка была. Крошечная! С почтовую марку. – И дедушка на пальцах показывает, какая была эта рыбка. Почти как кубик из настольной игры. – Старые игрушки были. Странные. Я потом таких не видел нигде. Хотел сам такие сделать, когда Анька… мама твоя, родилась. Не получилось. Может, картон не тот был.

– А может, она волшебная была, эта рыбка? В смысле – бабушка Полина… Паулина?

– Может, и была… Все мы с тобой нарядили? – Дед Толя встает с дивана, берет сигареты.

Полина смотрит на часы. Почти одиннадцать! Новый год скоро! Желание загадать надо! Полина его еще не придумала. То есть не знает, какими словами про такое сказать!

Дед Толя пошел курить на лестницу. А Полина смотрела в окно. Во дворе фейерверки били. Над школой летело сразу пять китайских бумажных шариков. В них горели оранжевые свечки, и казалось, что по небу плывет кто-то волшебный. Солнечные рыбки. Нет, их икринки. Тоже волшебные. Они очень ярко светились в холодном небе.

 

Может, он все-таки есть?

Мама снова зевнула и сказала, что сейчас уснет лицом в салате, не дожидаясь Нового года. Хотя у нее в тарелке только мандаринка была. Но она не успела бы уснуть – Новый год уже через минуту! По телику Красную площадь показывают, там снег идет над церковью и звездочка светится над часами. Полина из-за стола вылезла ближе к экрану: чтобы желание загадывать и на стрелки смотреть. Так надежнее.

За столом только дедушка с бабушкой и мама с папой. Никогда такого маленького праздника не было! Как будто Полина – одна в семье. Ей бабушка все время что-нибудь на тарелку кладет, а мама два раза косу переплетала.

Все сидят и зевают. И никто не смеется над Стаськиными шутками и не ждет, когда Неля, наконец, накрасится! Папа вообще за стол пришел в той футболке, в которой он спать ложится: ему утром в роддом ехать на дежурство. А мама на Стаськин диван забралась и в плед закуталась. Сидит, как мышка в норе.

У бабы Тони вместо красивой прически, похожей на улитку, волосы просто в хвостик собранные висели. Тоже уставшие. Она этим хвостиком помотала и сказала:

– Ну что… Давайте загадывать желания? Год у нас странный был, но неплохой. Нелечка, конечно, в интересном положении…

– Мы все в интересном положении, – сказала мама с дивана, – третий месяц коллективно на рогах стоим!

– Ну ничего… Пусть все, чего мы боимся, не произойдет, а все, что задумали, сбудется! – И бабушка стала смотреть, как папа шампанское открывает. А мама опять зевнула и сказала:

– Я боюсь, что утром проснусь и на работу побегу, а каникулы мне приснились. Я бы так в диване и жила! И спала бы по восемь часов в день! Нет, по двенадцать!

Полина представила, как мама на работу больше не ходит. И к ней можно сразу после школы прийти, забраться под плед и лежать в обнимку. Или ходить вместе в кино, как Ленка Песочникова со своей мамой ходит. Может, сейчас такое желание загадать?

– Отоспишься еще! – Это дедушка Толя сказал. – Главное, что все живы-здоровы…

– И что у нас дом не разбомбило, – вспомнила Полина.

Тут как раз куранты бить начали!

Надо быстро загадывать, пока в телевизоре бумкает. Полина уже решила, чего именно она пожелает. Но забыла желание. Она мобильный телефон хотела! Но, может, его и так прямо сейчас подарят? Чтобы все были живы и здоровы, дедушка Толя загадал, можно об этом не беспокоиться. Чтобы мама на работу не ходила – она сама, наверное, пожелает. Может, про чудеса? У Полины уже получается их делать!

«Желаю, чтобы мои желания сбывались. Чтобы я сбывала то, что другие желают. Как золотая рыбка! Хочу быть золотой рыбкой!»

– Горько, товарищи! То есть с Новым годом! Зарапортовался!

– Пап, да ладно… Ты сегодня здорово тост сказал, мы с Нелькой прямо плакали…

– Слава, грибочки бери! Специально тебе оставляла!

– Спасибо огромное, я их на завтрак, наверное!

– Да что ж они лупят-то так! Бес небось на весь дом воет! Толик, сейчас поешь, и пойдем вниз, это чучело успокаивать!

– Вишня! Ты чего жмешься?

– А Дед Мороз приходил уже?

– Конечно приходил, беги давай на балкон! Мам! Пап! У нас для вас один подарок на двоих. От нас двоих!

Вообще, Деда Мороза не существует. Но как тогда объяснить, что на кухонном балконе лежит красный пакет с завитушками? Сверху открытка, немного снегом засыпанная: «Полине от Деда Мороза!» Ведь никто из-за стола не выходил, она видела! Это вправду волшебство.

Может, Дед Мороз все же бывает, но не приходит ни к кому в гости и по небу на оленях не ездит, а из своей Арктики телепортирует в полночь миллионы подарков по всем адресам?

В пакете с завитушками лежал большой плюшевый заяц. Размером с их Беса, если тот на задние лапы встанет. У зайца штаны в горошек и белый бантик на шее. А сам заяц розовый. Это зайце-девочка, просто она любит брюки носить. Может, Полина такую хотела как раз в тот момент, когда Дед Мороз читал мысли у всех детей на Земле? Тогда совсем не обидно!

– Вишня, ты заледенеешь! Закрывай балкон! – Это мама с бокалом на кухню пришла.

– Это Дед Мороз принес? Я открыла, а Зайца там лежит! Мам, у нее шерсть холодная, она замерзла!

Потом еще подарки были, уже не волшебные. Но лучше, если честно: пять шоколадных яиц с фигурками внутри, кукольный домик, который надо вырезать из картона, билеты на елочное представление. Полина смотрела, кто кому еще чего подарил. И вспомнила, что хотела всем на Новый год подарки из пластилина слепить. Но забыла, потому что у нее то утренник, то свадьба! Она за каникулы додарит, ладно?

Никто не возражал. Хотя дед Толя сказал:

– А ты мне сказку-то так и не подарила! Еще осенью обещала записать! И где?

Полина вздохнула и сказала, что прямо завтра запишет! И начала шоколадное яйцо от фольги чистить, чтобы с дедушкой поделиться. Фольга была золотая, как у игрушки-рыбки из дедушкиного детства. Внутри оказался маленький паровозик, но, пока Полина его собирала, дед с бабушкой вниз спустились, Беса успокаивать. А папа пошел отдыхать перед дежурством.

Мама с Полиной разложили на Стаськином диване постель, выключили люстру и забрались под плед, смотреть мультики по детскому каналу. На елке лампочки мигали, как на карусели. И она немножко кружилась. И комната кружилась. Дед-морозовскую Зайцу Полина тоже забрала с собой под плед. Пусть у нее тоже будут обнимашки и праздник. У Зайцы снег на шерстке растаял, и она больше не была холодной. Но от нее до сих пор пахло так волшебно: чем-то ледяным и дымом еще. Настоящей Арктикой и избушкой Деда Мороза.

 

Скучный праздничный день

Елочное представление было ничего так. Интересное. Особенно когда декорации меняли. Полина догадалась: в этот момент герои начинают танцевать, чтобы зрители отвлеклись и не заметили, как из дворца получается Северный полюс.

Герои должны были Деда Мороза на полюсе спасти, а то Новый год не наступит. Полина спектакль первый раз смотрела, но заранее поняла, чем сказка закончится. Сперва главные герои всегда поют и танцуют про то, как здорово, что скоро праздник. А потом кто-нибудь прибегает и кричит, что злодеи Деда Мороза похитили. Или Снегурочку. Или елку. Или самого Нового года. А в конце все хорошо кончается, и на елке зажигаются гирлянды. Полина этих новогодних сказок сама может придумать сколько угодно, просто они не такие красивые получатся и без песен.

Но все равно хорошее представление было. Маме тоже понравилось: она только один раз из зала ушла курить и звонить. А потом вернулась обратно и шепотом актерам подсказывала, что говорить. Мама иногда смешно придумывала, а иногда непонятно. Например, когда Главного Снеговика со своим начальником Козловым сравнивала. И когда радовалась, что Снеговик растаял. Он, конечно, злой был, но Полина вспомнила своего зайца снежного разломанного. Хорошо, что мама раскрыла коробку с подарком – можно шоколадную медаль съесть, чтобы не так грустно было.

После спектакля они с мамой пошли в кофейню и там пили какао, в котором плавали зефирки. И можно было их ловить губами и разговаривать – про спектакль, про черепаху Танка, про то, как в школе Полина с двумя Настьками поссорилась. И как они с бабушкой вчера ходили собак кормить бездомных, а их на месте не было – разбежались от петард. В общем, Полина маме столько всего рассказала, что у нее, кажется, никаких мыслей в голове теперь нет – они кончились, как зефирки в чашке.

А сегодня мама уехала по делам, и у Полины обычный праздничный день. Хороший, но не очень. На улице вдруг зима растаяла: наверное, решила, что раз новый год наступил, и на елку все сходили, то ей в Москве делать больше нечего. Зима превратила снег в серые холодные лужи. И всех снеговиков разрушила. И горку растопила – по ней теперь можно только в резиновых сапогах бегать.

Полина сказала, что гулять не пойдет. Открыла коробку, где кукольный домик картонный, склеила камин и балкон. А остальное не получилось. Одной неинтересно. Дед Толя спал, бабушка гладила и телевизор смотрела, сказала, что ей некогда.

– Ты Ленку свою Песочникову позови! Вместе поиграете, я оладий нажарю!

Это была самая гениальная бабушкина мысль на свете. Мега-супер-ультрагениальная!

Полина старалась радоваться шепотом, потому что дедушка отдыхает. И прыгать на цыпочках. Но все равно Бесу на хвост наступила, получилось громко. Бабушка начала шипеть шепотом – она до Ленкиной мамы как раз дозвонилась:

– А ну тихо оба! Спасибо, спасибо огромное! И вас тоже! Да, и обязательно здоровья! Ну это само собой, деньги лишними не будут никогда. Вы бы Леночку к нам отпустили поиграть? У Полинки домик какой-то сборный, Дед Мороз принес.

– Дед Мороз мне Зайцу принес, а домик папа подарил!

Но баб Тоня локтем в воздухе махнула, потому что перебивать невежливо. И губы как-то так сделала, тоже вроде улыбка, но другая…

– Ах, вот оно что! И как там сейчас? Как водичка-то? Во-дич-ка! Как море, говорю? Слушайте, вы же, наверное, в роуминге, говорить неудобно? Спасибо. Вы тоже звоните, пожалуйста, мы всегда будем рады. А когда возвращаетесь? Ну счастливого вам отдыха! И еще раз с Новым годом!

Полина поняла, что Ленка к ней сейчас не придет. Но бабушка еще вдобавок рассказала, что Песочниковы в Африку на Новый год уехали. Там тридцать градусов жары, и можно купаться! Или просто в босоножках и шортиках ходить!

В окне видно, как через длинную лужу едет мусорная машина, а в бывшем сугробе сразу три елки стоят. Одна совсем в мишуре и очень зеленая.

– Баб Тонь, а мы когда в Африку поедем? Я в ней ни разу не была!

Бабушка утюг из розетки дернула и сказала про рака, который на горе свистнет. Про Нелькину свадьбу, Стаськино поступление и что за дедушкину операцию надо много денег доплатить. В общем, Полине до Африки добраться… Ну как до Африки пешком!

Она еще одну стену у кукольного дома склеила, но там все криво вышло. И скучно, хотя Полина придумала, будто дом вместе с Толиком клеит.

Можно сколько угодно про Толика придумывать, но, когда Полине было нужно, чтобы сверху стенку прижали, а потом ножницами провели на сгибе, ей пришлось все самой делать, потому и не получилось ничего. В общем, с выдуманным другом иногда бывает тоже сложно играть! И когда баб Тоня велела взять Беса и на улицу с ним выйти, Полина решила, что туда одна пойдет. Безо всяких там друзей дурацких воображаемых.

 

Заколдованное имя

– Толик! Иди сюда!

Полина оглядывается. Во дворе никого нет. Только она с Бесом, дворник Али-Баба и женщина в красной куртке со своей маленькой собакой. У собаки тоже красная куртка и еще красный бант на челке. Такую кукольную собаку никак не могут звать настоящим, немного волшебным именем «Толик»!

Бес буксует лапами на краю дорожки, хочет утащить Полину в те кусты, где хлебные корки для птиц кладут. Полина не шевелится, хотя руке с поводком неудобно. Она ждет.

Надо прислушаться как следует, разобрать все звуки двора, навести в них порядок – будто в школьном рюкзаке. Вот ребеночек в коляске плачет, вот трансформаторная будка гудит… Машины ездят, сигнализация воет, на первом этаже телевизор из форточки слышно, а непонятно где, музыка играет. Взрослое и глупое, про вечную любовь.

Просто мир, в нем нет ничего интересного. По крайней мере, для Полины. Это глупый Бес может радоваться, если он доберется до оставленного птичкам хлеба.

Дом в двенадцать этажей, еще один такой же дом, помойка в зеленом загончике, забор стадиона и кусок школы. Ну еще качели на детской площадке. Смотришь и знаешь, что будет дальше: с Бесом до конца дорожки, потом к бабушке в нижнюю квартиру, а там суп с фрикадельками, бррр! Мама сегодня поздно заберет Полину домой, а если ночью приснится плохой сон, то Нелю не разбудишь, она ведь уже уехала!

А больше у Полины никого нет.

– Тебя нет! Я тебя придумала… – шепчет Полина и смотрит справа от себя. Там грязный пятнистый снег и обломанная елка.

Бес скулит и очень сильно просится в кусты. У него сквозь намордник слюни капают.

Полина дергает поводком:

– Ну что ты от меня хочешь, глупая собака?

У Беса хвост бьется, как антенна на ветру.

– Уйди! Надоел! – Она разжимает ладонь, коричневая петелька поводка соскальзывает с перчатки. С птичьего куста срываются воробьи – брызжут во все стороны.

– Бес!

А вдруг он потеряется и убежит? Полина ведь его никуда не отпускала!

– Бес!

Он рычит и отбегает от Полины, а она проваливается в снег.

– Бес!

– Толик! – кричит женский голос за Полининой спиной. И еще раз: – Толик! Толик!

Полина смотрит на растопыренный мокрый куст. Воробьи с него улетели, а он все качает своими ветками, будто это струны, на которых играет кто-то невидимый. Невидимый, вот! Толик есть, но его не все видят. Полина про него знает, а увидеть – не получается. Но раз есть люди, которые умеют видеть будущее, то есть те, кто прошлое видит. Смотрит на человека и понимает, каким он был в детстве. Или на улицу смотрит и узнает, как на ней все было сто лет назад. (Хотя на месте Полининой улицы сто лет назад был дачный поселок, им в школе рассказывали.)

Все очень просто, оказывается!

– Толик! – Она хочет сказать это шепотом, но надо вслух! Обязательно!

Полина смотрит на белое небо, похожее на манную кашу, и кричит, сжав кулаки:

– То-лик!

С куста снова ссыпаются воробьи, которые, оказывается, уже туда вернулись. Бес несется к Полине, разбрызгивает снег. А еще рядом прыгает та маленькая собака в красной курточке, трясет бантом на своей челке.

Полина не ждет, что ей ответят. Она бежит на размокшую горку, а оттуда к тропинке и кусту. Руки у нее раскинуты в разные стороны, и одна ладонь немного сжата – будто Полина держит кого-то за пальцы.

«Ты не сердись на меня больше, пожалуйста!» – Она не шепчет и не кричит, а просто думает. Но так сильно, будто разговаривает. Полине кажется, что она все на свете может и умеет, и все, что она придумывает, на самом деле есть!

– Ах, какая негодяйская собака! А ну иди сюда! – К Полине приближается женщина в красной куртке. У нее еще и помада красная. Поэтому рот немножко как у клоуна. И все, что она говорит, получается не строгим, а смешным.

Они сейчас как в цирке: Полина – дрессировщица двух собак и с ними разные фокусы на арене показывает, а теперь пришел клоун и то же самое пробует делать, а получается смешно. Женщину-клоуна никто не слушается – ни Полина, ни Бес, ни даже ее собственная собачка с красным бантом. Все лают и смеются. Она тоже смеется своим огромным ртом.

– Все в грязи, прямо бегемоты африканские! И я с вами за компанию! Толька! Ах ты негодяйка! – Она подхватывает свою собачку, держит ее на вытянутой руке, а та болтает лапками. И видно, что на них надеты крошечные, просто кукольные сапожки. Это точно – собачий цирковой костюм!

Полина останавливает смех, словно икоту. Дышит медленно и крупно. И спрашивает, так тихо, будто женщина – директор школы или в полиции работает:

– Скажите, пожалуйста, а как зовут вашу собак… собачку?!

– Толя, – улыбается женщина и вынимает свободной рукой из кармана сигареты.

Хотя она могла сейчас и волшебную палочку оттуда вынуть или какое-нибудь кольцо всевластия. Это уже неважно. Потому что чудо произошло…

– Взаправду «Толя»? – сипло говорит Полина.

– Нет, – женщина улыбается, – ты не расслышала. Ее зовут Долли. Долорес…

Полина тоже улыбается – хотя губы у нее сейчас дрожат, как тот куст с воробьями.

– Понятно. Спасибо большое. – Полина хочет убежать, но у нее даже отвернуться не вышло. Словно нажали на кнопку «выкл» и остановили Полину. Мысли вдруг кончились.

– Хочешь жвачку? – Женщина смотрит на Полину внимательно и строго, как Инга Сергеевна на уроке, если Полина опять что-то потеряла или забыла принести.

– Хочу, но мне нельзя, – быстро говорит Полина. Это их на окружающем мире учили так, если на улице незнакомый человек подойдет. Хотя, если бы их не учили, она бы все равно так сказала, потому что жвачку совсем не хочется.

Бес вьется между женщиной и Полиной, у него поводок совсем намок, бабушка сразу догадается, что он бегал. Полина снова надевает на руку кожаную петлю:

– До свидания.

Женщина словно не слышит:

– А если тебе хочется плакать, надо обязательно съесть вкусное. И все пройдет! Верно говорю, Доллечка? Вот она, деточка моя, все понимает, такая умница! Видишь какое дело – у меня сын вырос, уехал. А муж взял и ушел, и никого у нас с Доллечкой больше не осталось… – У женщины на щеке вдруг появляется слеза. Такая огромная, как у клоуна в цирке. Только совсем не смешная.

– А у меня сестра старшая уехала, она замуж вышла и теперь с мужем живет. Я по ней скучаю. – Полине кажется, если она об этом расскажет, то женщина перестанет плакать. Потому что, если ты знаешь, что у другого тоже есть обида, твоя становится меньше.

К большой слезе добавляются еще две маленькие – на разных щеках. Их сперва было три, но собачка Долли одну слизнула.

– Видишь, жалеет меня, все понимает, моя девочка, все.

– Извините, – зачем-то говорит Полина. Вот бы Бес сейчас начал тянуть поводок – домой ну или хотя бы к птичьим кустам! Но он, как нарочно, сидит и чешет лапой за ухом.

Женщина плачет, а собачка Долли слизывает ее слезы. И снова трясет челкой с бантиком.

Полина смотрит себе под ноги: оказывается, в снегу так много отпечатков ее сапог. Кажется, что весь двор только ими и затоптан. Это она бесилась недавно. Следы кажутся окаменевшими.

– Знаете… – Полина хочет сказать женщине, что, если у кого-то есть собака, его уже нельзя назвать одиноким. И что собаки умеют любить. Но это будет немного неправдой: у Полины Бес тоже хороший, но он не может быть вместо Нели. – Знаете… – повторяет Полина: – Если вы все-таки не передумали, то угостите меня, пожалуйста, жвачкой.

Женщина роняет в снег зажигалку, потом Бес под ногами путается, потом к Полининым перчаткам снег прилип. А оказалось, что жвачка совсем невкусная, взрослая, с горькой мятой. Она как засохшая зубная паста.

Полина уже в подъезде выплюнула жвачку в ту коробку, куда рекламу из почтовых ящиков выкидывают, а потом отсчитала, сколько осталось в упаковке, и выбросила половину. Это она с Толиком поделилась, а он свою долю есть не стал, ему жвачку совсем нельзя, потому что в его времена никакой жвачки не было. А придумать, чтобы в прошлом все было не так, Полина не может.

 

Подозрительный Стас и такая же Полина

У нее сегодня было четыре урока, а у Стаса – восемь. Она на продленке Стаську ждала. Потом Полине надо было к бабушке идти уроки делать, а Стасу – на курсы ехать… Они поднялись к бабушкиной квартире, а на звонок только Бес лает, дверь не открывается. Стас начал баб Тоне звонить. А ее мобильник тоже в квартире один остался – сквозь дверь слышно, как он наперегонки с Бесом воет. Полина обрадовалась: бабы Тони дома нет, никто не станет ругаться на рейтузы намокшие.

Они на лестнице стояли, но Бес все время лаял. Из соседней квартиры чужая бабушка вышла. Она решила, что Стас с Полиной – воры. Полина объяснила, что так делать неправильно: если ты в глазок подозрительных людей видишь, надо в полицию звонить, а не самой их обезвреживать. Но соседка дверь закрыла. И велела собаку успокоить.

Они в верхнюю квартиру поднялись. Полина рейтузы сняла, с них лед уже стаял. Стас сказал в мобильник «озвереть» и «я все понял». Велел Полине уроки делать. А Полина никогда сразу за уроки не садится, тем более если баба Тоня не следит. И вообще, учебники в нижней квартире лежат, а она голодная.

Стас взял стакан растворимой лапши и начал ее из чайника поливать. Сразу такой запах начался! Полина не знала, что дома эта быстрая лапша есть. А ее, оказывается, стаканов пять. И все с разными вкусами! Можно есть всухую, так вкуснее – Стас может подтвердить. Он еще плавленый сыр достал и сказал, что они едят макароны с сыром, как приличные люди!

Полина два стакана лапши сгрызла, а потом вспомнила, может, баб Тоня уже пришла, и весь третий стакан думала: сказать это Стасу или не надо. С ним веселее, чем с баб Тоней, а когда дедушка в больнице, Полине вообще в нижней квартире не нравится.

Стас свою лапшу на хлеб вывалил и сыром прикрыл – изобрел себе новый бургер. И сквозь лапшу, хлеб и сыр Стас профырчал, что баб Тоня у деда в больнице и придет очень поздно. Полина снова обрадовалась: уроки никто проверять не станет! Жалко, бабушка раньше не догадалась к деду днем ездить, а не вечером!

Они со Стасом вдвоем очень неплохо жили. Он за ноутом сидел, а Полина с пластилином играла. А потом три мультика посмотрела на мамином компе, а один вместе со Стасом. Но он не считается, потому что для взрослых и не смешной. И они его смотрели с перерывами: Стасу позвонил сперва папа, а потом мама. Потом Стас Полинину математику проверил, и они еще один мультик посмотрели – надо же было после математики отдохнуть! Только им опять его досмотреть не удалось: Нелька в скайп полезла. Стас ей ответил «без понятия», «как только – так сразу» и еще слово дурацкое, которое можно перевести с русского на русский как «не бойся». Потом они снова смотрели мульты, только уже без вермишели – потому что Полина от нее икала опять. В общем, они вполне самостоятельные люди. И никакие не подозрительные.

 

Обитатели водоема

Вообще сегодня папа должен первым домой прийти, но он тоже к дедушке в больницу поехал. А мама только в ноутбук свой смотрит и сердится:

– Ты все уроки сделала?

– Уже, – быстро говорит Полина.

У нее это «уже» не так классно звучит, как у Стаса, мама в него не верит. А Стасу зато досталось, что он Беса погулять не вывел, ведь знает, где ключи от бабушкиной квартиры. Полина тоже знает. И если бы Стас был младший, а она старшая, то она бы сейчас с Бесом пошла, а Стас бы сидел и учил этот Окружающий мир дурацкий. И если бы она старшей была, то ни за что бы в жизни не стала приносить своей сестре… брату учебник из нижней квартиры!

– Что дальше-то? – Мама учебник положила рядом с ноутбуком, а смотрит в экран.

– Карась – настоящая золотая рыбка.

– Вишня, ты бредишь? Читай абзац про этого карася несчастного!

– «Чешуя карася – золотистого оттенка. Это очень красивая рыба».

– Золотистого, а не золотого, понимаешь? Вишня ты ученая-моченая!

– «В проточных водах наших красавиц-рек водятся и другие пресноводные рыбы».

– «Вода», «водятся» и «пресноводные»! Все в одной фразе? – морщится мама. – Голову автору оторвать и на ее место ноги приделать, все равно разницы никакой. Полинка, дальше!

– «Насекомые пресноводных водоемов». Это я уже выучила!

Полина смотрит на обои: там ничего не написано, но она в тот раз на них смотрела, когда про насекомых запоминала. Если вот на этот серебряный лепесток смотреть, то сразу как будто внутри Полины кто-то читает: «Среди обитателей пресноводных водоемов много разных насекомых…»

– На воде… на поверхности… На блестящей поверхности воды! Можно разглядеть водомерок! Их лапки покрыты… У них на лапках такая штука, чтобы по воде ходить!

– Молодец! Алло! Витечка, и тебе добрый! Нет, не смотрела, не в курсе. Слушай, у меня отец в реанимации, я вообще невменько! Спасибо, Витюш! Надо будет, обязательно займу! Ну хочешь, скинь файл сейчас на почту, но у меня голова чугунная, я накосячу. Как знаешь! Полина! Давай дальше про этих ложноножек!

– Про водомерок! А реанимация – это где у папы дети недоделанные лежат? Зачем туда дедушку Толю положили?

– Недоношенные. Дедушка же лечится. А в реанимации лечат сильнее всего. Он полечится и… Что там с водомерками? Они собрались в стаи и улетели на юг счастья искать?

Ну мама и сказала! Полина так смеется, что ее почти тошнит вермишелью. И мама тоже смеется – почти гавкает, как Бес. Полина никогда в жизни такого смеха не слышала. Стас заглядывает в комнату, ложится на папину сторону кровати и даже берет его планшет с игрушкой про монстров. Начинает их беззвучно убивать. И не смеется.

– Ну ты придумала… Водомерки… в стаи! Сейчас умру от смеха, мам! – Полина даже за живот держится.

– Ерунды не говори! – Мама смотрит в ноутбук. – Давай дальше про своих землероек.

– Там дальше про стрекоз. Ты про них тоже смешное можешь придумать?

– Нет. «Над зарослями камышей и осоки порхают красавицы-стрекозы». Дальше?

– Ну чего ты меня сбила, я хотела рассказать! У стрекоз крылья прозрачные, – Полина снова смотрит на обои – как в учебник подглядывает.

– Полинка, а ты стрекоз боишься? – Стас лежит на папином месте и точно так же чешет одну ногу об другую, как это папа делает.

– Нет! – Она уже забыла, что их боялась раньше. – Они красивые.

– Как это не боишься? – Стас головой качает: – Ты что?! Стрекозы – они такие страшные! Они же трещат! И кусаются! И щекотятся!

– Все равно не боюсь! А правильно надо говорить – «щекочутся»!

– А можно дискутировать где-нибудь еще? У меня сейчас голова взорвется! А ну стоять! Вишня! Окружающий! А ты тоже… Что ты тут залип? У тебя своих уроков нет?

– Уже, – обещает Стас и начинает быстро домачивать зомби второго уровня: – Щаз, вот того мертвяка урою. Мам, у тебя звонят!

– Слышу, не глухая! Вишня, не мешай! Нет, Нель, папа не звонил. Значит, без изменений.

Полина уже не помнит, что там в учебнике. Зато она вспомнила, как летом на даче взаправду стрекоз боялась. Думала, что они кусаются. Дедушка Толя говорил, что стрекозы не опасные. Он на пляже вынимал раскладную табуретку и сидел на ней так неподвижно, что стрекозы на него сами садились. Полина успевала на берег вылезти, помидор съесть, высохнуть и снова искупаться, а дедушка был как памятник самому себе. Он говорил, что это легко – не шевелиться. Полина попробовала: у нее сразу нога зачесалась, комаром ужаленная, и за ухом зачесалось, и в носу – хотя там ее никто не жалил. У табуретки был острый край, неудобно. Но на Полину никакая стрекоза не села.

– Вишня! «Особенности органов зрения у стрекозы?» Органы зрения – это глаза. У стрекозы они фасеточные. Ты о чем вообще думаешь, Полина?

– Мам, а дедушка Толя когда из больницы вернется?

Мама перестает печатать. Стас пропускает розового зомби, который сейчас сожрет персонажа. Мама качает головой, а Стас почему-то кивает.

– Мама не знает, Полин.

– А кто знает?

Мама молчит. Она сигареты взяла, но на лестницу не уходит. И здесь тоже не курит.

Полина снова смотрит на обои – на тот кусок, где раньше была подсказка. А теперь просто зеленые полоски и белые цветы с серебряными лепестками.

– А почему его папа не вылечит? Он же врач?

– У папы специализация другая, – говорит Стас.

– Папа не умеет лечить ту болезнь, которая у дедушки, – теперь мама тоже смотрит на обои. – Но он нашел знакомых врачей, которые умеют.

– А они помогут? Ну скажи, что помогут?

У Стаса в папиной планшетке квакает победивший зомби, у мамы в скайпе кто-то сообщение прислал. А они в компьютеры не смотрят. Мама к Стасову плечу прижалась: оказывается, он совсем высоченный, выше нее.

– Наверное, помогут, – говорит Стас.

У Полины в животе опять булькает вермишель растворимая. Это как перед контрольным тестированием. Пока Инга Сергеевна задания раздает, все страшным кажется. А когда читаешь, уже не боишься. Знаешь, как такое решать. Полина и сейчас тоже знает.

Бывает такое волшебство, которое перестает действовать, если рассказать. Потому можно только намекнуть:

– Надо за дедушку помолиться. И тогда его спасут.

У мамы рот приоткрылся, а Стас такое слово сказал, как «обалдеть», только грубое. И его никто не поправил.

– Это очень просто сделать. Я в сериале видела, – Полина сейчас правду говорит, но на самом деле врет немножко. – Надо Богу рассказать про то, какой дедушка хороший. Чтобы Бог все понял и ему помог.

– А если Бога нет? – говорит Стас и в планшет смотрит. Там давно зомби победили с разгромным счетом на втором уровне.

Полина не знает, что ответить. Ей свою тайну выдавать нельзя.

– Мам, ну скажи ему, что Бог есть?

– Мне кажется, что есть. Просто его по-разному называют, кто Всевышним, а кто судьбой.

– А волшебством его можно называть? – тихо спрашивает Полина.

– Конечно, – кивает мама. – А некоторые говорят, что он – любовь.

– А некоторые… – Стас снова начинает игру проходить, – …думают, что жизнь – это квест компьютерный. Если прошел правильно, то победил. А если нет, у тебя душа сгорает.

– Я придумала! Давайте мы каждый у своего бога попросим, чтобы дедушка выздоровел. Если за него сразу три бога заступятся, это… Как в игре, когда ты меч находишь, потом лук дополнительный.

– Набор бонусов, – подсказывает Стас.

– Вишня, мы уже молимся, наверное… Но ты молодец у меня, ужасный молодец.

– Не у тебя, а у дедушки, – поправляет Полина. – Чур, я в той комнате молиться буду.

Полина закрывает дверь, включает иллюминацию на елке: иглы уже обсыпаются, лапки на рыбные косточки похожи. На полу (и на забытых Полининых тапках) много иголок, будто там ежики дрались. Она отворачивается от иголок – чтобы не придумывать про битвы зеленых ежиков прямо сейчас. Ей надо попросить Толика, чтобы он в реанимацию пробрался и врачам помог. И с самим дедушкой тоже бы поговорил, рассказал ему, как все хотят, чтобы он выписался. Полине кажется, что такая игра – не понарошку. Мама же сказала, что можно по-разному верить!

– Ты все понял, что я подумала? – шепотом спрашивает Полина.

Она знает, что Толик кивнул. И что он сейчас переместился сразу в больницу, чтобы времени не терять. Он там главврачу подскажет, какое лекарство может помочь. Или поделится с дедушкой здоровьем – как в мультиках энергией меняются. В общем, теперь чудо обязательно произойдет, и никто не удивится, потому что все его ждали.

– Спасибо, – говорит Полина. И добавляет громко, так, чтобы Толику, пока он в пространстве перемещается, все было слышно: – Я в тебя очень верю!

Им Инга Сергеевна так говорила перед контрольным тестированием. Это помогает.

В квартире тихо: наверное, Стас и мама со своими богами молча разговаривают. Гирлянда на елке мигает сперва зеленым и красным, а потом синим и золотым. Синие огоньки самые противные, они как на машинах скорой помощи. А золотые – наоборот, самые нарядные. Они как чешуя у карася из учебника. И как те солнечные рыбки с елочки старухи Паулины, про которых дед Толя в Новый год рассказывал.

– Слава, алло! – кричит вдруг мама в телефон. – Ну конечно, снимай все. Я у шефа займу!

– Это папа звонил? Он чего сказал? Чудо уже получилось?

– Еще нет, Вишня.

– Еще, наверное, рано для чуда, – Стас снова разрывает зомби на клочки.

– И ничего не рано! – Полина опять смотрит на узор обоев. – Просто мы про рыбок забыли. Без них не получится ничего!

– Вишня, ты про свои уроки с карасями? Я Инге Сергеевне записку напишу!

– Да нет же!

Неужели мама ничего не понимает? Она же дедушкина дочка!

 

Общие боги

Мама села искать в Сети фотографии старинных елочных игрушек. Там были космонавты, матросы с пулеметами, красные звезды, чтобы на макушку вешать вместо ангела. А рыбки не нашлось! Хорошо, что Полина запомнила дедушкин рассказ.

– Значит, рамка из серебряного картона, а сама рыбка золотая? – Мама быстро печатает Полинины слова в своем блоге. – Стаська, ты все сделаешь?

– Уже, – кивает Стас и разматывает тоненькую проволоку.

Золотая фольга нашлась от шоколадных медалей: Полина забыла фантики из елочного подарка выкинуть. Картон тоже есть – и серебряный, и фольговый… Знать бы еще, какой нужен.

Мама к себе в блог объявление пишет: может, у кого-нибудь есть игрушечная старинная рыбка? Им только фотографию посмотреть! Это как с японскими журавликами какими-то, она потом Полине эту сказку расскажет.

– Да все логично: в сказках золотая рыбка желания исполняла, – сказал Стас и начал картон резать.

А мама рисовала на фантике рыбку в профиль. Рыбка улыбалась.

Потом мама позвонила начальнику Витечке и попросила какие-то штуки в долг, а потом помогла фольгу разглаживать – колечком ножниц. А Полина из проволочек косичку плела, по-настоящему золотую!

Им Нелька звонила, и снова папа, и тетя Нина, которая тоже за дедушку волнуется. Потом мама Беса к ним в квартиру привела. Принесла его миски, поводок и даже подушку с кресла. Полина сказала, пусть Бес в ее кровати спит. А Бес спать не хотел, он начал играть с той плюшевой Зайцей, которую Дед Мороз на балконе оставил. Ночь была снова как новогодняя. Елка огоньками мигала, никто не спал, и все желания загадывали, только без подарков. Полина решила, что до утра спать не будет. А то вдруг без нее чудо случится?

Стас сделал трех золотых рыбок из фольги от шоколадных медалей, одну пестренькую из сине-серебрянного фантика от конфеты, одну из бумаги, которая в маминой сигаретной пачке. Получилось похоже! Полина лучше всех в рыбках разбирается, потому что дедушка ей одной про это рассказал. А мама и Стас могли только рассматривать фотки маминых френдов.

Там разные рыбки были. Не поймешь, какая из них волшебная. Одна жила в Америке, в штате Мичиган у маминого однокурсника. Другая сейчас прямо на елке висела в квартире одной женщины из Новосибирска. Она, наверное, тоже не любит игрушки убирать. Еще один мамин френд рыбку не нашел, но у него были цветок и звездочка в рамках. А четвертый френд в скайп позвонил. Он как раз сейчас в той стране живет, где дедушка после войны жил. И эта рыбка досталась френду от старой соседки, очень давно. Наверняка этой соседкой была Паулина!

Френд не только рыбку на экране показал. Он еще подарил ее деду Толе! Сказал, что рыбка теперь его! Он найдет кого-нибудь, кто в Москву летит, и передаст посылку!

Полина долго рассматривала рыбок на фотографиях: так упорно на них смотрела, что у нее даже глаза заслезились и спать захотелось. Но сразу было нельзя. Они с мамой и Стасом рыбок на елку вешали (хорошо, что всем некогда ее выкидывать!).

Мама, когда свою рыбку из папиросной фольги повесила, то потом перекрестилась, хотя рыбка – не икона. У Полины одна рыбка была золотая, а другая серебристо-синяя. Можно было два желания загадать. Но Полина честно про дедушку думала. Про то, как в больнице Толик и еще те боги, которые есть у Стаса и мамы, кружат под потолком палаты и совещаются – как врачи.

В школу они пошли сразу на третий урок, так что по окружающему можно было вообще не учить. А после физры к Полине Стас прибежал. Он такой красный был, будто тоже сейчас в вышибалы играл. Стас расцепил Эдьку с Вазгенчиком, а Полине сказал, что с дедом Толей все нормуль, ему вентилятор скоро из легких вынут. Опять Стаська с шутками своими дурацкими! Никакого вентилятора в человеке не бывает!

Новогодняя рыбка маминого френда до них добралась только через неделю, когда елку давно выкинули. Она, между прочим, не золотая оказалась, а розовая, и у нее хвоста почти нет. Но мама ее все равно к дедушке в больницу отвезла, к тем рыбкам. Дедушка уже в простой палате жил и ждал, что Полина к нему приедет в субботу.

 

Море во дворе

У Ленки Песочниковой в ее новой школе каникулы совсем другие, не в марте, а в феврале и апреле. Но в апреле – это далеко. А февральские уже начались. Полина из школы со Стасом выходит, а ей с горки кричат:

– Поля! Поля!

Это Ленка стоит и варежкой машет. И ее мама тоже машет, с верхней скамейки стадиона (а нижние превратились в сугроб). Полина Стасу рюкзак и сменку сунула и помчалась, зажмурившись: солнце в глаза бьет. На земле сейчас зима, а в небе уже будто лето, облака легкие, словно всякие шарфы и комбинезоны с себя скинули.

– А давай играть, как будто это море! – говорит Ленка и показывает на дорожку через двор.

Там грейдером расчистили середину, а по краям огромные куски снега валяются. Ленка сказала, что на валуны похоже – это такие камни рядом с пляжем, с которых взрослые парни ныряют. Со снежных валунов тоже можно нырять – и руками размахивать, как будто ты плаваешь, и снежинками брызгаться, и даже руку сквозь сугроб просунуть, снежок слепить и кричать:

– Я нашла ракушку!

– Лена! Поля! Идите сюда! – Ленкина мама машет им журналом. Он блестит на солнце, как кусочек волны.

Полина идет с закрытыми глазами – не потому, что солнце в лицо светит, а из-за снега. Он скрипит и хрустит. Если не видеть, где ты идешь, можно представить, что это камушки хрустят. Или песок – такой белый-белый.

– Девочки, не надо там прыгать. Или ножку сломаете, или головой ударитесь, – Ленкина мама качает головой, как будто сама себе не верит: – И вообще, там собаки бегали.

– Фууу! – кричит Ленка и заранее зажимает нос.

Полина возит сапогом по снегу – все равно на пляж похоже.

– На качелях покачайтесь! – Песочниковская мама показывает в сторону детской площадки, а сама смотрит, как старшеклассники на стадионе прямо по льду мяч пинают.

– Полиночка, это Стасик бегает? Такой жених стал! А у бабули с дедушкой как дела?

Ленка давно висит на лазилке, а Полина рассказывает про бабу Тоню и деда Толю, и как Нельку замуж выдавали, и про сказочную елку с подснежниками. Еще она хочет про золотых волшебных рыбок рассказать, но тут на скамейку садится тетя Элла, мама Настьки Огневой, и тоже начинает всякие вопросы задавать. Значит, Настька тоже на площадке, сейчас Песочникова с ней пойдет играть, а не с Полиной.

Она теперь не слушает, как снег скрипит. Некогда.

 

Пять конфет

– На-а-асть, – Песочникова отталкивается одной ногой и раскачивает свои качели еще сильнее, – а ты чего мне так мало смайликов в блоге поставила? Я же тебе на все фотографии поставила!

– А мне твои фотографии не очень-то понравились! – Настька Огнева тоже отталкивается от снега и пробует раскачаться выше Ленки. – Мама сказала, у тебя там купальник неудачный!

На детской площадке всего двое качелей. Так что Полине досталась перекладина сбоку: оттуда можно смотреть, как тени Ленки и Настьки по снегу прыгают.

– А вот и нет! – кричит Ленка.

– А вот и да! – кричит Настька. – Поль! Скажи, у Ленки купальник дурацкий!? С феечками только в детском садике носят! В ясельной группе!

Полина смотрит на почти летнее небо:

– Не скажу!

– Ну вот, я же говорила! – кричит Ленка и спрыгивает с качелей.

– А ты ее фотки видела вообще? – Настька тоже спрыгивает. Еще дальше, чем Ленка.

– Нет, – вздыхает Полина.

– Она не видела, у нее вообще блога нет! – говорит Песочникова и почему-то смеется. И Настька тоже смеется. А потом кричит:

– Мам! Мы с Ленкой вот дотуда и обратно! – и машет в сторону гаражей.

– Настя, нельзя! – тоже кричит мама Настьки.

А мама Песочниковой снова зовет их к себе. Может, опять расспрашивать будет. Полина приходит к скамейкам последняя. А это, оказывается, конфеты раздавали, фруктово-шоколадные, с ягодкой внутри. Конфет было пять, а пять на троих по-честному не делится. И Ленка с Настькой уже успели по две свои в рот запихнуть.

– На самом деле надо было на всех пятерых делить, чтобы поровну, каждому по одной, – Полина засовывает свою одинокую конфету в карман: – Мы дома всегда так делим!

– Молодец, Полечка, – говорит Настькина мама. – Я своих девок тоже так учу, пусть уже сейчас друг другу помогают.

«Девки» – это Настька и ее старшая сестра Юлька. Она сильно старшая – класса из восьмого. Но все равно малявка, если со Стасом сравнивать. Надо конфету Стасу отдать: он-то ей обрадуется!

– Девочки! – строго говорит Ленкина мама. – Не надо никуда бегать, ни за какие гаражи не надо прятаться. Идите обратно на площадку! По телевизору вчера рассказывали, в нашем районе мальчик шел в музыкальную школу с бабушкой, убежал от нее по дороге, и его до сих пор не нашли!

– Я про этого мальчика знаю! – сразу кричит Настька. – У нас в раздевалке про него объявление висит. Мы сегодня с Полькой видели! Полька, скажи?

Вообще, Полина на доску объявлений совсем не смотрела – потому что раньше там конкурс рисунков про Масленицу был. А Инга Сергеевна ее рисунок не взяла. Но, если Полина опять скажет «нет», Ленка с Настькой снова хихикать станут. Так что уж… Она кивает, но девчонки не замечают. Они слушают, как их мамы на два голоса объясняют:

– Нельзя с чужими людьми!

– Обязательно будет говорить, что он тебя знает, что маму знает, папу!

– Может пообещать котят показать или щеночков!

– Набираешь мой номер и говоришь, где ты!

– Девочки, все поняли?

– Давно уже! – отмахивается Ленка. – Мам, мы с Настькой до школы и обратно! Мы быстро!

– А еще можно один-один-два набрать, – говорит Полина чужим мамам. Она бы это и своей сказала, если бы та сейчас была на скамейке у стадиона. Тут много места.

– Молодец, Полечка!

Ленка с Настькой катаются на школьной калитке. Одна с одной стороны, другая с другой. Парни гоняют мяч на льду. Жирафы не видно.

– Передайте, пожалуйста, Стасу, что я пошла за собакой! – Полина тянет за рукав песочниковскую маму. Той так интересно разговаривать с Настькиной, что она и не заметила, как села на свой журнал.

– Ты чего будто мешком пристукнутая? Двойку получила? – У бабы Тони руки в муке, и жареной курицей пахнет на всю квартиру.

– Там Ленка с мамой гуляет, и Настька с мамой гуляет. Бабуль, а мама может работу опять бросить, чтобы тоже так?

– Еще накаркаешь! – Баб Тоня помогает затянуть Бесу ошейник. – Вокруг дома и обратно! И Стасу скажи, чтобы шел обедать! Вот выдумала! Мы в долгах, как в шелках, Славка чуть машину не продал!

Баб Тоня бежит на кухню, шипит своей курицей и уже оттуда кричит:

– Не копайся! Будет кто звать, сразу домой беги! Или к Стасу!

И тоже рассказывает (то есть раскрикивает) про пропавшего мальчика. Полина уже это знает, но приходится стоять, ждать, пока бабушка не закончит ругаться. А Бес ждать не хочет, он прямо сейчас готов по ступенькам вниз скатиться. Вот интересно, когда Бес со своими собачьими друзьями играет, ему не обидно, что они без него между собой дружат?

 

За гаражами

Ленка с Настькой уже домой пошли: на скамейках нет ни их мам, ни рюкзаков. Стас тоже куда-то убежал. Во дворе никого. Даже дворника Али-Бабы. Полина ведет Беса вдоль тех снежных камней, на которых они с Ленкой в море играли. Они идут за гаражи. Ленке с Настькой сюда не разрешают, а ей можно, потому что она ответственная и с собакой.

Слышно, как на углу скрипит береза, а на березе скрипит ворона. Они как будто хором… Может, у них там дружба такая, и ворона каждый день прилетает к своей подружке поскрипеть и на ней покачаться…

– Бес, фу! Я сейчас тебе намордник надену, Бесятина несчастная!

Бес лает и рвется с поводка, а вороне хоть бы что!

А однажды ворона забыла… или заболела… или ее ветром унесло далеко, и она не прилетела к березе. А та ее очень ждала и…

– Девочка! – Голос тоже такой скрипучий, будто и вправду береза заговорила. Или ворона человеческий выучила. – Здравствуй, моя хорошая!

У стены гаража стоит лохматая женщина без шапки и в мокрой куртке. Около ее ног сумка спортивная. Женщина одной рукой за стенку гаража держится, а другой сигарету взяла и ею размахивает.

– Как у вас с собачкой дела? – Женщина не скрипит, а просто кашляет. А рот, между прочим, не прикрывает.

– Спасибо, – Полина тянет поводок на себя.

– Ты меня не помнишь, наверное? А я тебя знаю. У тебя собачку Бес зовут, да? – Женщина вдруг лицом так дергает странно и всхлипывает немножко. Корчит рожи, как Максим или Вазгенчик на уроке музыки.

– Да. – У Полины булькает в животе, как после вермишели растворимой.

Это очень страшная и интересная тетенька. Может, она немножко ведьма? Но Бес рвется к ней и лапами по ее сапогам задевает. Значит, перед Полиной хороший человек, и бояться не надо. Почти не надо: женщина наклоняется, чтобы Беса погладить, хватается ему за шею так, словно хочет задушить, и вдруг всхлипывает:

– Хороший какой! Верный, да? Ты хорошая собака, Бес?

– Очень хорошая, – отвечает Полина и сквозь бульканье в животе свой голос почти не слышит. – Только нам домой уже пора, извините, пожалуйста!

– Ладно-ладно! Сейчас отпущу! – снова всхлипывает женщина и садится на корточки, чтобы Бес ее в лицо лизнул. А он до этого мимо помойки шел, между прочим! – Хорошая собачка! У такой хорошей девочки и должна быть хорошая собачка! – Тетка шмыгает своим красным носом.

Бес совсем не вырывается, только виляет хвостом. А Полине очень страшно. Она же знает, что с незнакомыми людьми нельзя разговаривать! Ей как раз сегодня про это говорили: мамы чужие и собственная бабушка. Два раз предупреждали, как в сказке. А на третий раз – вот! Пришла злая ведьма! Или злая мачеха! Или злая бомжиха!

– Да ты не бойся меня. Я сейчас сама себя боюсь… – снова всхлипывает тетка. – Ты ж меня видела уже! У меня собачка была, с красным бантиком. Доллечка!

– А, это вы мне тогда невкус… жвачку мятную дали! – вспоминает Полина. – А где ваша собачка? У нее еще куртка красная была, да?

– И куртка была, и собачка была. А теперь покушала Доллечка на улице и отравилась!

– У нас Бес тоже отравился! Осенью болел! Это догхантеры отраву рассыпали!

Женщина не страшная. Просто она может сказать кое-что плохое.

– Как ваша Долли себя чувствует? – спрашивает Полина голосом Настькиной и Ленкиной мам. – Что говорят врачи?

– А что они мне скажут? Печень отмерла, кремация – три штуки! – Женщина опять Беса обнимает. – Я ее в клинику принесла, она тепленькая была еще… А потом все!

И она машет в сторону своей сумки. Это просто спортивная сумка, как у Нельки на фитнесе была. Это не собачья переноска. Но оттуда поводок видно и кусочек простыни. А еще – красный бантик, развязанный.

– Я-то все жаловалась, что никого у меня не осталось, одна собака. А теперь и собаки нет! Нет моей девочки! – И женщина вытирает слезы прямо об голову Беса.

Если бы Полина могла сейчас делать чудеса, то она обязательно бы оживила собаку Долли. Взмахнула бы палочкой, и женщине сейчас бы на телефон врачи позвонили:

– Мы ошиблись! Ваша собака не умерла!

Или в сумке бы вдруг загавкали!

Полина почти не помнит, какой была собака Долли. Только вот бантик красный… Он трясся и подпрыгивал. А теперь в сумке лежит. И его никто больше никогда не наденет.

– Испугала я тебя? Извини, извини… – Женщина поднимается со снега, перестает чесать Беса и берет свою сумку. Это очень большая и очень пустая сумка.

– Ничего страшного, – тихо говорит Полина. – Если хотите, можете еще Беса погладить. Вы когда в окно нас увидите, то выходите гулять. Я вам могу поводок дать.

– Спасибо, моя девочка. Спасибо, родная, – женщина мотает лохматой головой.

– До свидания, – вздыхает Полина и вытирает лицо варежкой.

Женщина с сумкой идет в сторону Полининого дома, а они с Бесом – наоборот, к остановке и магазину запчастей. И там у подъезда Ленки Песочниковой стоят Ленка, Настька и их мамы.

– Поля!

– Вот она!

– Ну слава Богу! Тебя брат ищет!

– Акимова, тут твой Стас бегает и тебя зовет!

– Поленька, ты что, без мобильника? Какой у брата номер?

– Господи, ну это ж надо, восьмилетнего ребенка одного с собакой отпускать!

– Полька, твой Стас в ту сторону побежал, – Ленка показывает туда, где школа. А Настька молчит, слушает, как Полину ругают.

– Поля, срочно иди домой!

– Давайте мы ее проводим?

– Не надо, я уже. Бес, ко мне! – Полина тянет на себя поводок.

– Ой! Мам, а Полька не в ту сторону пошла, скажи ей?

– По-ли-ноч-ка!

Она снова бежит за гаражами. И снег опять скрипит по-летнему, пляжному, морскому!

Хорошо, что женщина с сумкой идет так медленно, будто тяжелое несет.

– Подождите! – кричит Полина. – Подождите!

Бес снова пытается запрыгнуть на чужие сапоги. Нос у женщины стал совсем красный, как собачкина лента.

– Я вам забыла важное сказать. У меня есть брат, он скоро станет ветеринаром, когда в академию поступит. А сейчас он на конюшне с лошадьми работает!

Женщина снова кивает лохматой головой.

– Да, моя родная! Только нам ветеринар не поможет уже.

– Вы погодите, не перебивайте! Там, где у Стаса конюшня, там еще собакин приют есть. Собачий! Оттуда иногда щеночков забирают, а иногда – взрослых собак. У вас Долли была взрослая или щеночек?

– Спасибо, моя золотая. Взрослая была. Три годика!

– Пойдемте со мной! Мы моего брата найдем! Он вам скажет, куда ехать надо! Он меня как раз ищет! А вы можете Беса подержать, мне варежки надеть надо?

Полина протягивает поводок. Теперь они идут вдоль гаражей втроем.

– Скажите, пожалуйста, а если мы сейчас не найдем Стаса, вы можете меня до подъезда проводить? А то вдруг мне незнакомый маньяк встретится?

 

О детях и собаках

Вечером Нелька в гости снова приехала. Она прямо в коридоре закричала: «Ура, палтус жареный!» – и мама ей туда кусок принесла на вилке. Нелька жевала и раздевалась, а мама стояла рядом и говорила: «Осторожно, там косточки! Жуй медленно, она горячая». А Нелька мурчала, потому что ей вкусно было.

– А помидорка есть? Мам, я тебя обожаю!

– Есть, есть… Неля, руки! Полотенце возьми, я тебе чистое повесила. Ой, куда ты с вилки-то, там скелет один остался!

– Я сейчас лопну от обжорства, и это будет счастливая смерть! Полинка, привет!

– Полина, ты русский дописала? Шевели лапами, а то все остынет! Нель, как у Максима дела? Я чай уже заварила, пошли скорее!

– Не дописала, – Полина уходит обратно. В совсем свою комнату.

Забирается на Нелькину полку с ногами и начинает обои отщипывать – от того места, где раньше висел плакат Нелькиного любимого фильма про вампиров. Теперь там только выгоревшая тень осталась.

Полине иногда кажется, что у Нельки с Лысиком никакой своей комнаты нет. Что Нелька от них уезжает в институт или в кафе, где раньше работала. И там ночует. На парте или на столе, где посетители кофе пьют. И Лысик тоже так ночует – в своем ирландском пабе. А своего дома у них нет. И вещи просто где-то лежат, в камере хранения. Если думать, что Нелька – бомж, то почти не обидно, что она и мама на кухне хохочут, и лбами сталкиваются, и еще чай пьют, и что мама Нельке самое лучшее место уступила, на диванчике в середине. И что рыбой этой жареной на всю квартиру пахнет. Самой гадкой на свете противной рыбой!

Городской телефон валяется на подоконнике. Там в «батарейке» одно деление осталось, надолго не хватит. Но можно папе на работу позвонить или дедушке Толе в больницу. У дедушки телефон долго не отзывается. А когда звучит дед-Толино «але?», Полина нажимает красную кнопку. Она вспомнила, как дедушке сказку обещала в микрофон наговорить.

– Вишня! Ты русский делаешь?

– Уже!

– Как допишешь, тащи на кухню, я проверю!

Обои над Нелькиной полкой рвутся с тихим шуршащим звуком. Как будто понимают, что им запрещено отрываться, и их за это обругают потом.

– Пап, это я тебе звоню. Ты рад?

– Очень. Ребенок Полина, ты чего кислая такая?

– А ты меня можешь завтра из школы забрать, чтобы я с тобой была, а не с баб Тоней?

– Ты с бабушкой поссорилась?

– Я просто с тобой хочу. Чтобы только ты и я, вдвоем.

– Секунду. Не знаю, у Константиныча возьми! Алло? Хорошо, так и сделаем.

– И мы с тобой куда-нибудь пойдем?

– За игрушками? Сейчас подойду, да!

– Не знаю. Я с тобой хочу. Понимаешь?

– Конечно, понимаю. Да, Акимов – это я. Уже бегу! Ребенок Полина, я потом вам наберу. Маме передай большой чмок.

– Пап, а Нельке чмок тоже передавать?

– А к нам Нелька приехала? Тогда ей два больших чмока! И пока их будешь передавать, чмоки по дороге не растряси и не потеряй, они очень хрупкие. Поняла?

– До свидания.

Нелька опять начала свою рыбу есть. Кусков сто, наверное, съела! Может, у нее в животе на самом деле никакой не ребеночек, а целая куча еды?

– Полинка, ты чего делаешь? Мам, она меня чехочет! Щекочет!

– Вишня, не щехо… чехо… Не трогай Нельку!

– Я ее хохочу!

– Перестань меня хохотать! Из меня сейчас вся рыба обратно выпрыгнет!

– Полина, ты немецкий сделала?

– Уже. У бабы Тони!

– А если я проверю? Ладно, рюкзак собери и свободна!

– Уже. Нельк, а как получается, что в тебе ребеночка раньше не было, а теперь он есть?

– Упс! Мам, ты ей объяснишь?

– Вишня, ну понимаешь, чтобы ребеночек родился, нужны двое. Потому что ребенок – как пазл. У него половина кусочков от мамы, а половина от папы. И эти кусочки собираются в животе, ну и вот…

– Я знаю, как дети делаются. Я про то, где они раньше были, до того как в животе расти начинают? Ну не понимаешь, что ли? Их же не было, этих детей, а потом их родили. А где они были до того?

– Мам, она, кажется, про душу спрашивает?

Мама делает из пальцев шалашик и ставит на него подбородок.

– Вишня, мне кажется, что дети, в этом смысле, берутся из вечности. Где-то есть бесконечная вечность, там те, кто не родился еще, ждут, когда их очередь наступит.

– Мам, это правда или это сказка? – У Полины не получается точно так же руки сплести.

– Это теория.

– Только ты папе про нее не говори, – чавкает Нелька и машет рукой, чтобы ей дали дожевать и сказать, – а то он в такое не верит. Кажется.

– Угу. А те души, которые уже не нужны стали, они куда деваются? Их тоже хоронят или они обратно улетают?

Мама точно не знает. У нее еще одна теория есть, но она не очень точная… Пока не умрешь – не проверишь. А Полине надо сейчас знать. Чтобы было понятно и не страшно.

– Мам, как ты думаешь, если у одной женщины умерла собака, и эта собака уже в рай попала… Собаке одной страшно не будет ждать, когда женщина умрет?

Мама опять из пальцев шалашик сделала. Оказывается, это просто, надо сперва пальцы друг против друга поставить, а потом сдвинуть чуть-чуть.

– Думаю, нет. Там же, наверное, времени нет. Собака не успеет испугаться.

– И ее другие собаки будут веселить и защищать, – всхлипывает вдруг Нелька.

Нелька из-за этой своей беременности опять маленькая стала. Меньше Полины. Маму обнимает, будто ей страшно. И собачку Долли жалеет, хотя ее не видела никогда.

– Вишня! Ты чего кряхтишь? Живот болит?

– Я про смерть думаю. Про то, как мы все там встретимся потом.

Нелька позвонила своему Лысику, сказала, что у Полины теперь тоже есть блог, и чтобы Лысик Полину зафрендил. Лысик согласился, а еще их сосед-свидетель тоже пошел френдить Полину. У него блог смешной, как будто не сам сосед пишет, а черепаха Танк. Сам Танк по-настоящему в спячке, но сосед все равно пишет за него в блог. А еще блоги есть у Стаса и Даши и у Лысикова младшего брата Димы, который, кажется, тоже во втором классе учится.

Полине особенно про блог Танка понравилось. Она сразу начинает думать, кем она в блогах будет. Но тут мама находит в ноуте кучу фоток с Нелькиной свадьбы, и они начинают выбирать ту, где Полина самая красивая, чтобы на страничку в ее блог вклеить.

– Вот эта вроде забавная. – Мама нашла снимок, где Полина стоит с букетом золотых роз, и у нее еще платье тортом не заляпанное.

Нелька вытягивает шею через мамино плечо, смотрит на экран, потом велит Полине поближе подойти и вдруг царапает ее по щеке, где родинка.

– Нелища-дурища!

– А ты бы не крутилась, сама на меня напоролась! Смотри сюда! Мам, ты чего, со вспышкой снимала? Смотри, у Полинки на фотках родинка яркая, а сейчас бледная!

– А царапать-то ее зачем?

– Да, зачем меня царапать?

– Да нет там у тебя никакой царапины, и вообще я же сказала, что нечаянно!

– Слушай, и вправду побледнело!

– Кто побледнел? Мое пятно? А почему я не заметила?

– Потому что ты себя в зеркале каждый день видишь! А я тебя почти неделю не видела!

– Надо будет папе показать! – Мама уменьшает и загружает фотку. – Может, авитаминоз? Говорят, веснушки зимой бледнее становятся.

Полина бежит в ванную, пятно разглядывать. Родинка обычная, ничего не побледнела. Зато вторая щека вся в Нелькиной помаде размазанной. Полина сейчас как клоун. Может, ей в своем блоге писать, будто она клоун и в цирке работает? Или лучше про какую-нибудь принцессу играть? Или вообще про заячью сказку? Тогда можно будет в профиле фотографию дед-морозовской Зайцы показать, а то зря ее, что ли, дарили?

Потом они на компе смотрят мамин сериал, и Полина все время просит остановить, чтобы проверить, зафрендил ее кто-нибудь еще или нет. А Нелька рассказывает, как Лысик ее дразнит.

– Он меня все время «беременной» обзывает! Если я чего-нить напутаю, сразу говорит: «Это потому, что ты беременная!»

Мама говорит, что ее саму папы тоже так дразнили. И Нелькин папа, и Полинин. И даже ее собственный, в смысле – дед Толя. У мамы как раз в руках рыбный хвост был (они опять рыбу ели, Нелька себе кусок принесла, а потом мама с Полиной тоже захотели). В общем, мама из этого хвоста усы себе сделала и начала папу передразнивать. А Нелька сказала, что в марте Лысикова мама в Москву приедет, с ней знакомиться. И ей заранее так страшно, что у нее пальцы на ногах мерзнут. А Лысик, вместо того чтобы ее успокаивать, опять передразнивает.

Полина решила, что Масик-Лысик все-таки очень похож на Стаса. Хорошо, что Нелька именно за него вышла: можно придумать, что у тебя еще один старший брат появился. Из ниоткуда. Будто Лысик раньше был там же, где все, кто еще не родился. А потом как будто родился в их семье, но уже взрослым…

А потом мама говорит:

– А ну-ка к раковине брысь! Все, девочки, потусили, пошуршали…

– Ты не девочка! И Нелька не девочка! У нас только я одна – девочка! – возмущается Полина.

Мама вздыхает:

– Вишня, понимаешь, все дети хотят стать взрослыми, и у них это потом получается. А вот взрослые хотят снова стать детьми, и у них не выходит. Поэтому они думают, что если себя так назвать, то…

– Во-первых, не все дети хотят взрослеть! Я вообще не хочу. А во-вторых, я думаю, что…

– Ух ты! Мам, Вишня логически рассуждать начала. Офигеть!

– Нелища-дурища! Не перебивай, это невежливо! Во-вторых, некоторые взрослые все-таки могут обратно маленькими становиться! Вот дед Толя может снова мальчиком стать…

– Это как? – тихо спрашивает мама.

Это Полинина тайна. Как и то, что она чудеса умеет делать. А еще это тайна Толика. Он сейчас тоже из ниоткуда прибежал. Смотрит внимательно: выдаст его Полина или нет. Исчезнет он после этого или не очень?

– Мам, ну понимаешь… – Полина размахивает руками, как будто тайна – это такое болото, из которого надо выбраться. – Баба Тоня говорила, что дедушка опять сладкое любит, как маленький. И она ему в больницу мармелад возит и эклеры!

Нелька обещает, что она дедушке в следующий раз конфет привезет. А мама на Полину смотрит. Так внимательно, как будто она про тайну все поняла.

– Ага, Вишня. Поэтому мы сладкое любим. Или на качелях качаемся. Или мульты с вами смотрим, с такими вот крокодилищами ленивыми. Ладно, я мыть буду, а ты вытирать!

– Уже. А Нелька чего делать будет? Ага, я придумала! Нелища, ты сиди и сторожи мой блог. И если мне кто-нибудь напишет, ты сразу кричи, ладно? Мам, а можно, когда я беременная буду, я тоже посуду не стану мыть?

Перед сном Полина вдруг вспоминает, как мимо гаражей с Бесом шла. Про женщину без собачки. Про ленточку в сумке. Полине сейчас будто целую кучу снимков сегодняшнего дня показали. Некоторые снимки еще были с подписями – будто кто-то у Полины в голове все озвучивал, ну вот как трейлер у новых фильмов. Только это не кино и не мультик, а история про собачку Долли. Как она теперь гуляет по Вечности и ждет свою хозяйку. Мама сказала, что там времени нет, поэтому собачка загрустить не успеет.

На подоконнике валяются сразу три ручки: две черные и одна зеленая. И альбом не школьный, а просто так, там немножко сказка про зайцев была нарисована. Полина нашла страницу, где рисунок только на изнанке, а другая сторона чистая. Все строчки про собачку были короткие и в рифму. Полина их не придумывала, они сами появились, надо было только несколько раз повторить, чтобы расслышать. Наверное, такие слова, которые сразу стихами рифмуются, тоже из ниоткуда приходят. Ну из того ниоткуда, где души, которые еще не успели родиться. А если строчки не записать, они исчезнут потом. В никуда. Поэтому записывать надо быстро, чтобы они не пропали.

 

Разные новости

Напротив больницы, где дед Толя сейчас живет, остановка трамвайная. На ней висят объявления «сдам-куплю» и еще про разную работу, в них зарплата написана, с большими нулями. Полина хотела у баб Тони спросить, может, бабушка станет по объявлению работать? Если много нулей, им, наверное, на всех хватит? Но бабушке позвонила тетя Нина.

Когда тетя Нина им звонит, сразу оказывается, что у них дома все плохо. Если бы Полина была бабушкой, она бы не стала с тетей Ниной дружить – от нее настроение портится.

– Да, Ниночка! Как у меня дела? Толя всё в больнице, у Славки доплату срезали, сидит на голом окладе. Не могу больше, Нин. Ученик в дверь звонит, а у меня желание в Африку сбежать! И ведь хорошие дети-то, Нина! Вот Яночка ходит, светлая голова. Не то что мои балбесы! У Нельки от зимней сессии два хвоста!

Полине кажется, что трамвая вообще не будет. И они с бабой Тоней на остановке ночевать будут, на той скамеечке, где сидит дядька в детской шапочке с помпоном.

– Анька подцепила грипп какой-то, может, свиной, а может, собачий! Вторую неделю лечится, а толку – пшик. Она, может, еще месяц так валяться будет. Как бы с работы не погнали, вот чего я, Нин, боюсь!

Лучше бы бабушка такого не говорила! Полина вообще-то хотела, чтобы у нее мама дома была, как у Ленки или Настьки. Но их мамы здоровые и с ними гуляют, а не лежат под пледом. И носы у них не похожи на снегиря с новогодней открытки!

Когда мама болеет, у нее голос меняется, как у Стаса. Она курить не хочет и все время варенье ест – клюквенно-лимонное, самое вкусное. И посуду не моет, и свой сериал может днем смотреть! Как будто она не мама, а девочка. Заколдованная! Как в сказке о потерянном времени! Может, она так превратилась, потому что Полина пожелала, чтобы мама дома была? Ну такое условие колдовства: Русалочка в сказке за свои ноги голос отдала, а у Полины мама дома осталась, но за это заболела.

– Нин, погоди! Полина, куда рукавом вытираешь? Сейчас платок дам бумажный! Ты осторожнее, а то грипп подцепишь. Вот, Нин, Полинка капелюха еще, а соображает, деда пожалела, при нем плакать не стала! Зато теперь рыдает! Полина! Еще салфетку дать?

Придется маму обратно на работу вернуть, чтобы выздоровела. А то будет у них вся семья в больнице: дедушка, мама и папа, потому что он там работает.

– А что, Толя-то, Ниночка? Говорит, как всегда: «Жив – и слава Богу!» А у самого ребра наружу торчат! Ходит, за стенки держится!

Неправда! Дедушка просто с новой палочкой пришел – у нее три лапки, как у вешалки для пальто. И никакие ребра у него не торчали! Ну, может, и торчали, но их не видно: на дедушке была Стаськина толстовка, из которой тот вырос. Оранжевая, там монстры черные и надпись английская: «Я люблю бейсбол!» Дед Толя любит лото с бочонками, но толстовка вправду здоровская, будто апельсиновая, а апельсины – это полезно.

– Стас тоже молодец, с большой буквы «эм»! То с одной, то с другой. И главное, Ниночка, если бы он с ними крутил! А он с ними собак спасает! К нам тут одна приезжала, Дашка! Студентка. Я думала, у них там шуры-муры. А они какого-то кабыздоха подобрали и в ветеринарку отнесли на передержку. Вернулись потом, глаза – по семь рублей одной купюрой. До утра за собаку эту тряслись. А она взяла и отмучилась. А счет-то нам какой выставили?! Ну чего делать, у меня от пенсии оставалось, я дала!

Если от остановки вбок отойти, то через забор видна комната с пальмами, где они с дедушкой встречались. Может, дед Толя снова туда из палаты пришел? Полина ему помашет на всякий случай! Вдруг у нее эти махания немного волшебные? И можно через них дедушке здоровья пожелать и снов хороших?

– Да ты что не знала, Ниночка?! Сейчас какие-то сволочи по всей Москве собак травят. Нет, не государственные. Сами по себе, представляешь! У нас во дворе у женщины одной болонка насмерть потравилась, а во втором доме – ротвейлер! Да просто фашисты, эсэсовцы, я тебе говорю!

В больничной комнате зажигается свет. Сперва Полине кажется, что там много разных странных людей. Но это просто пальмы пыльные. Когда с ними рядом стоишь, они не страшные, а скучные. А отсюда кажется, что это такие монстры болезней. Они только в больницах живут, ждут новых пациентов. И на них набрасываются!

Полина вспоминает, что у нее в кармане куртки есть овсяное печенье! Его дедушка Толя со своего полдника специально оставил. Печенье не сильно вкусное, но сейчас придется съесть, чтобы монстров не бояться. Оно лекарствами пропахло – значит, целебное! Это как в сказке про Алису, где волшебные продукты сверхспособности давали. Надо жевать, даже если не хочется! Алисе вообще кусок сырого гриба есть приходилось! Он куда противнее!

– Полина! Куда немытыми руками?! Да, вот ты знаешь, Нин, только Полинкой и спасаюсь! Прямо завидую: ходит вся в себе, не замечает ничего. Стихи про собак написала, Анька говорит – хорошие. Знаешь, я вот думаю, может, она не зря у нас такая блаженная? Может, ее жизнь бережет, чтобы плохого не видела, а то как вокруг посмотришь – хоть в петлю! Хотя… Все равно ведь пробьемся, Нин, хуже-то было уже!

Баб Тоня убирает в сумку-«клатч» телефон и достает вместо него клей в карандаше и объявления. Их Стаська с Дашей придумали и распечатали целую стопку.

«ОПАСНО!

Уважаемые владельцы собак!

В вашем районе активизировались догхантеры!

Они рассыпают отраву! Несколько животных уже погибло.

Будьте бдительны!

Берегите ваших питомцев!»

Такие объявления и у мамы в сумочке лежат, и у Стаськи в рюкзаке. А одно Стаськина Жирафа в школе вешала, в раздевалке.

Баба Тоня объявление на остановке к стеклянной стенке приклеила, а второе объявление – с другой стороны остановки. И тут как раз подходит трамвай! Полине самое здоровское место достается – у окна и с бабой Тоней рядом. И с какой-то штукой под сиденьем, от которой тепло становится, сперва ногам, а потом всей Полине целиком. Трамвай едет мимо больницы, и снова становится видно ту комнату с пальмами. Но в ней свет погасили, и никаких чудовищ не стало!

 

Пять-два

– Леска для бисера лежит в коробке, где пуговицы. Стас! Осторожно! Там крышка треснувшая! А бисер надо взять… – Мама опять закашливается так, что через дверь слышно.

Полина говорит, что бисер можно у нее взять, ей четыре пакетика купили – розовый, серебряный, золотой и белый. Но пусть Стаська золотинок не очень много берет, они ей самой нравятся, и вообще, бисер – это для технологии.

Стаська отвечает, что его биология страшней Полининой технологии в сто тысяч пятьсот раз, и что их биологичка – это вам не Инга Сергеевна, которая двойки карандашом ставит. Биологичка – как человек-паук. Сцапает, и не вырвешься. А Полина жмотина. Пусть она свой бисер засунет…

Полина говорит, что такими словами разговаривать нельзя. И она не жмотина, но это же ей покупали. И вообще, он сейчас с полки все свалит. Зря, что ли, баб Тоня ругается, что Стас в квартире как в конюшне своей!

Стас заявляет, что у них в конюшне гораздо чище, а все тамошние лошади умнее Полины, тут даже сравнивать нечего. И не брыкайся, а то он сам брыкнет!

И тут он роняет коробку пуговичную. Там теперь не треснувшая крышка, там вообще никакой не стало.

Пол в коридоре становится пестрый, будто хлопушка разорвалась. Только тут не конфетти, а пуговицы, ножницы, молнии сломанные, пряжки от туфель, брелки от ключей и стеклянные шарики непонятно от чего. Такие зеленые, будто их акварелью раскрасили.

Полина ловит шарики, пока они по всему коридору не раскатились, а Стас хватает свою леску ненаглядную и говорит Полине, что она корова…

Мама опять кашляет из-за двери. Она теперь кашляет, как их Бес лает. Ни одного слова не разберешь, но понятно, о чем спросить хочет.

Стас кричит, что у них все в порядке. И ногой Полине на руку наступает.

Дурак!

Она бы и сама сказала, что все в порядке. Потому что мама болеет, и ее огорчать нельзя. Они крышку выкинут, а пуговицы соберут, и мама никогда не узнает, что они подрались. Полина даже не будет Стаську за ногу кусать, хотя сейчас это очень удобно сделать.

Теперь у Полины есть горсть стеклянных шариков, пряжка, похожая на цифру «три», и пуговицы розовые, цвета конфеты «малина со сливками». Они, конечно, на вкус пластмассовые, но все равно лизнуть хочется. А Стаська пускай свое ДНК плетет хоть из всего бисера на свете, ботаник ненормальный!

Шарики катаются по письменному столу, пряжка под лампой блестит, будто ее из золота сделали, а облизанные пуговицы стали еще розовее. Полина стукает шариком об пенал. Он скатывается в ящик стола. Полина сразу же в новую игру начинает играть, с Толиком. Она один шарик за себя швыряет, а другой за него. Шариков восемь, по четыре на каждого, их надо закатывать в ящик письменного стола.

Восьмой шарик Толиков. Счет одинаковый, два-два, но Полина в свой последний раз промазала. И если Толиков шарик тоже промажет, то получится ничья, а если не промажет, то Толик выиграет со счетом три-два. Раньше Полина не знала, как катать правильно, а сейчас поняла. Именно когда все ее шарики уже закончились! Если Толик сейчас выиграет – это будет несправедливо! Но, может, Толику все-таки не повезло?

Шарик отбрасывает косую тень. У него внутри искра горит. Будто шарик живой и наблюдает, сжульничает Полина или нет. И Толик тоже смотрит. Не тот, который с фото над верхней кроватью, а… Ну будто настоящий дед Толя из больницы выписался и пришел сюда с Полиной играть. С ним она бы жульничать не стала!

– Сейчас твоя очередь! – шепчет Полина и щелкает по шарику, как надо.

Он катится до пенала и отпрыгивает, но потом не в ящик летит, а в стопку учебников. И оттуда на пол, под бок к игрушечной Зайце.

Два-два. Ничья. Все по-честному. Полина не виновата, что так вышло!

– Толь, у нас победа пополам получилась. Правда, здорово?

Она знает, что Толик сейчас кивнул. Он из-за проигрыша бы спорить не стал, он же друг. Но все равно он грустный. Он догадался: Полина подумала, что его на самом деле нету.

– Извини меня, пожалуйста. Я больше не буду.

Вообще, Полина уже такое один раз обещала. Но она тогда верила, что больше в Толике сомневаться не будет. А получается, что это именно игра. Это как со «Спокойной ночи»: она раньше верила, что Хрюша и Филя – ожившие игрушки, потому что не знала, как ими управляют. А потом Нелька ей подарила игрушечного Филю – оказывается, его можно на ладонь надеть, а самой под стол спрятаться. Полина после этого «Спокойной ночи» больше не хотела смотреть, там актеры врут, что Филя настоящий, а ведущий врет, что в такого Филю верит. Вот у нее то же самое.

– Хочешь, переиграем?

Полина вытаскивает из-под Зайцы восьмой шарик и снова ставит его на край стола. И потом пенал перекладывает немножко. И не оборачивается, пусть Толик не видит, что у нее сейчас щеки такие красные, что пятно-«вишню» не различить. Шарик медленно катится по письменному столу и на одну секунду замирает у самого края…

В общем, Толик выиграл со счетом пять-два.

 

ДНК

Его собирать очень просто: леску скручиваешь, на проволочке ее закрепляешь, а потом нанизываешь туда разные бисеринки. Легкотня! Полина так еще в первом классе научилась. А Стас не дает ей нанизывать, видите ли, бисеринки надо в определенном порядке брать, чтобы узор был точно как в учебнике. Можно подумать, Полина никогда ничего по схеме не собирала!

Полина лежит на своей полке и на Стаса обижается. А он бисер нанизывает и с папой разговаривает. Будто не знает, что папа после работы усталый.

– Да не в том дело, «прав-неправ», пап! Я перед тренером могу извиниться. И Дашка может. Но нам вопрос с собаками решать надо. Вот если от этого извинения что-то изменится, то я готов стелиться. А так…

Опять Стас про свою конюшню. Там живут собаки. Бывшие бездомные. Их все любят, кроме главного тренера Арсена. Он хочет приют разогнать, а то ему от владельца конюшни достанется. Стас с Дашей по всему Интернету объявления развесили про приютских собак. Но их почти никто не захотел себе взять.

Полина уже представляла, как этих собак разбирают новые хозяева. И повторяла фразу «всем собакам нужен дом». Но ничего не получилось. Может, потому, что это желание не она сама придумала, а другие?

– Стас, это уже анекдот. «Или шашечки, или ехать». Потом расскажу, он древний. Ты другие варианты видишь?

– Пока нет. Ключевое слово – «пока». – Стас сворачивает из бисера штучку, похожую на маленький пропеллер. Это тоже такой кусок ДНК.

Стас проект подготовил. Он всему классу будет эти ДНК раздавать, чтобы все их анализировали и искали разные дефекты. Биологичка пообещала Стаса с бисером на окружной конкурс отправить. Если он выиграет, то ему на ветеринара не надо будет так много готовиться. Серьезное дело. Для такого можно и «золотинки» отдать. Навсегда.

– Пап, я еще раз объясняю: от Арсена ни фига не зависит, он просто мозги клофелинит. Вопрос надо решать с владельцем конюшни. А я без Арсена на него выйти не могу.

– Сам хоть понял, чего сказал? – Папа опять кого-то убил в своем планшете.

– Типа того… – Стас натягивает на леску три серебряные бисерины подряд и сворачивает их так, что они на кукиш похожи становятся. – Но знаешь как противно?

– Ты же не для себя, – не сразу говорит папа. – А это – совсем другой коленкор.

Стас молчит, он леску режет. И еще кусок проволоки во рту держит. А потом ею леску обматывает и говорит:

– В принципе, ты прав.

– Тебе твои собаки потом спасибо скажут, – папа выключает планшет. – У нас окно, что ли, открыто? У тебя уже руки синие.

– Не тепличный…

– Знаешь, мне больных на работе хватает по… по уши. Свитер где?

Стас идет в соседнюю комнату, за свитером. У них сегодня в квартире очень холодно почему-то. Мама звонила куда-то и спрашивала (то есть – кашляла), ей сказали, что с отоплением проблема. А Полине кажется, что проблема – потому что мама болеет. Если бы мама тут сидела, они бы чай все вместе пили и хохотали.

– Граждане дорогие, – говорит папа, – двенадцатый час на дворе. А вы еще не в койках.

– Я в койке, – сразу похвасталась Полина.

– Уже, – говорит Стас, не разжимая губ. Потом вынул леску и пояснил: – Аденины добью и все. Потом точно лягу. Стопудово.

Папа садится на пол, к Стасу.

– Это у нас кто? Тимин? – И берет «пропеллер», в котором больше всего золотинок было.

– Гуанин, – пожимает плечами Стас. – Тимин – розовый.

– Понял. – Папа тоже начинает гнуть проволоку и, наверное, вообще забывает про то, что Полина наверху лежит. Разговаривает со Стасом про его биологию.

– А между прочим, я здесь сплю, – говорит Полина.

– Извини, ребенок. Стас, давай это хозяйство на кухню, что ли.

– Мне одной скучно. Можно я к вам тоже спущусь?

– Тебе в школу с первыми петухами, – говорит папа.

– Знаю уже! – вздыхает Полина.

Сразу подумалось грустное: она первая по списку идет, и, если к началу урока опаздывает, ее иногда успевают отметить и потом отругать. А вот Вазгенчик может опоздать, у него фамилия на «Э». Полина не любит, когда перекличка. И папа, оказывается, тоже не любил, все свое детство.

– Пап, ты знаешь, я вот подумала: трудно быть Акимовыми. Потому что мы на «А».

Папа говорит «угу» таким голосом, будто он не папа, а мама. И у него (у нее) насморочный грипп. У Стаса вдруг леска из пальцев вырывается – будто там рыбка болталась, а не цепочка ДНК.

– Пап! Ну я все равно спать не хочу! Можно я с вами?

Стаська протягивает ей какую-то проволочку:

– Ты мне на эти штуки по две белые с каждой стороны накрути. А потом по одной синей.

– А это что? Атомы, да?

– Типа того. Это нуклеотиды. Без них бы ничего не было.

Стас начинает рассказывать про молекулы, которые внутри каждого человека сидят. Они скручены спиралью в цепочку. И если в этой цепочке ДНК что-нибудь поменять, из человека можно сделать монстра.

Полина смотрит на Стаськины проволочки и свои бисеринки. Понятно, что это игрушечная молекула. Но все равно жутко. Вот одна какая-нибудь проволочка не туда сместилась бы, и она родилась бы не собой, а…

– А почему я – Полина?

– В каком смысле? – Папины бисерины рассыпаются по полу. Как стеклянные шарики в игре про Толика.

– Почему я – это я. А не ты, не Стас. Понимаешь?

– Тебе это с какой точки зрения объяснить?

– А с какой интереснее?

– С точки зрения анатомии, – говорит Стас и начинает копаться в пакетике с бисером.

– С точки зрения генетики, наверное, – говорит папа и начинает рассказывать про гены, которые передаются по наследству. Что любой человек из них состоит, как «Лего» из кубиков.

Полина говорит «угу» и мотает головой. Во-первых, в «Лего» не только кубики. Там разные детали бывают. А во-вторых, она хотела только спросить, почему ее Полиной назвали, а не Леной и не Настей. Но тут папа сказал:

– …поэтому у тебя бы внешность была бы другая.

– А мысли?

– Мысли у каждого свои. Наверное…

– Стопудово, – говорит Стас. – Наследственный характер – это фигня. Так не бывает. Если бы он передавался, я, пап, не на тебя бы похож был, а на своего биологического…

– Вряд ли… – Папа качает головой. И Стас тоже качает.

Кто не знает, что Стас папе неродной, всегда говорит, что они похожи. Может, Стаськина ДНК взяла и мутировала немножко? Чтобы сходство получилось?

– Пап, а если бы характер передавался по наследству? То мне бы чей достался? Твой или мамин? – спрашивает Полина.

– Ехидны и утконоса! Ты такая же вредная была бы! – ворчит Стас.

Папа закручивает еще один «пропеллер»:

– Наверное, мамин. Если бы ты родилась не у меня и не у мамы, то у тебя мог быть другой цвет глаз или волос, но…

– И родинка тоже не была бы! Потому что она особенная! – хвастается Полина.

– Пап, ты заметил, у Полинки родинку почти не видно?

– Заметил.

– На месте она! – Полина шарит пальцами по щеке.

– Ты ж ее сама свести хотела! – говорит Стас.

– Это ко мне приставали, чтобы я ее свела. А мне нравится. Ни у кого такой нет.

Вдруг Полина жмурится и мотает головой. А что, если у нее в ДНК уже что-нибудь порвалось, как у Стаськи бисер на леске, и она начала исчезать? Сперва пятно пропадет, потом, например, уши. Или пупок. А потом – вся Полина. Как Чеширский кот. У нее хвоста нет, значит, она быстрее пропадет!

Стас вдруг вскакивает и выходит из комнаты. А, это у него мобильник заорал. А папа на Полину смотрит внимательно, но ни о чем не спрашивает, а только брови приподнимает. Они у него на вопросительный знак похожи.

– Не хочу исчезать! – вздыхает Полина и объясняет все папе.

– Дочь моя Полина! Не надо так бузить. Ты не Чеширский кот. Ты самый обыкновенный Суббастик!

– Сам ты Зубастик!

– Я тебе про книжку рассказываю. Фамилию писателя не помню, но его Пауль звали, я точно говорю. У меня она в детстве самая любимая была. Один клерк нашел на улице чертенка в синих пятнах. Назвал Суббастиком, потому что они в субботу встретились. И у него сразу жизнь изменилась, к лучшему. Потому что Суббастик умел творить чудеса. И когда Суббастик очередное чудо делал, у него на шкурке исчезало еще одно пятно. И так – всю сказку напролет.

Потом папа добавил, что поэтому у Полины родинка тоже исчезает, потому что она, наверное, тоже разные чудеса умеет делать. Ой! Он почти догадался!

– Пап, а Суббастик мальчиком был?

– Да. А что?

– Да так… – морщится Полина. – А когда все пятна кончились, что с ним стало?

– Ну… Не помню. Давай я в планшет книжку закачаю, ты сама прочтешь?

Если честно, у нее своих сказок хватает. Например, та про зайцев, которую она никак не может дедушке записать. Полине просто приятно знать, что у нее и одного дядьки, который тоже сказки придумывает, имена похожи…

– Пап, а можно я буду считать, что вы меня в честь этого писателя назвали?

– Конечно! – сразу говорит папа. – Я бы на твоем месте обязательно так считал.

– Папа, а почему ты – Станислав? А мама – Аня? А баба То…

Опять ее Стас перебивает. Он без стука в комнату вошел и начал папу в коридор звать и шипеть чего-то.

В коридоре стоит Стаськина одноклассница Жирафа. У нее куртка в снежинках. Можно представить, будто вместо настоящей девочки у них дома Снегурочка оказалась.

– Привет, – говорит Жирафа и закрывает рот варежкой.

– А к нам нельзя. У нас мама гриппом болеет. Тебе Стас не говорил разве?

– Полинка, заткнись! Пап! У Катьки бабка на щеколду закрылась. Мы ее по телефону вызвонили, но она уже ни петь, ни рисовать и Катьку домой не пускает. В службе спасения нас послали. Короче, Катькины соседи мне разрешили пожарную дверь вскрыть. Пап, где гвоздодер?

– На антресолях. Катя, проходи. Сейчас разберемся. – У папы такой голос, будто ему с работы позвонили не в его дежурство.

– Ну я же говорил… – кивает Стас. И голос у него тоже как у папы. Героический.

– Здравствуйте, – опять повторяет… оказывается, Жирафу взаправду зовут Катька.

 

В гости через балкон

Первым идет Стас с молотком. За ним папа с гвоздодером. Потом Жирафа, то есть Катя, с сумочкой. Потом Полина – просто так, потому что она все равно не уснет, пока без нее будут через чужой балкон перелезать. Полине капельку страшно: она никогда так поздно в гости не ходила. И двери не ломала.

Жирафа живет в том же доме, что и Ленка Песочникова. Только подъезд другой и этаж. И дверь у нее тоже другая совсем. Полина таких еще не видела: обивку будто грызли и когтями драли со всех сторон.

– Вот тут… – Жирафа почему-то отходит в сторону.

– Ты ей еще раз позвони, – советует папа.

– Да я тебе сказал же, спит у Катьки бабка! – Стас через шапку начал голову чесать.

Жирафа нажимает звонок у страшной двери. Он дребезжал, без всяких мелодий. В соседской квартире начинает лаять собака. Полине хочется чихнуть, но она боится, вдруг Жирафина бабка сейчас дверь откроет. Она, наверное, страшная очень: Жирафа про нее папе рассказывала шепотом, на кухне. Стас Полине разрешил кусок ДНК собрать, но она все равно всем помогала кофе варить: сахар в сахарницу пересыпала. И услышала, что Жирафина бабушка «полжизни в дугу». Это она такая сгорбленная, ужас просто! Наверное, как Баба-яга!

– Пап, я ж тебе говорил! Пошли к соседям!

Сзади открывается дверь, но не та, где собака, а другая. Нарядная такая, желтенькая.

– Вот звонют и звонют! Катька, прошмандовка, щаз милицанера вызову! Черти кого водишь, хуже матери! Я спать собиралася, а ты шалман свой…

– Да пошла ты… – шепотом говорит Жирафа.

– Я врач, – папа в карман куртки полез, где пропуск больничный лежит. – Разрешите?

Полина за Жирафу спряталась: в такие гости страшно идти.

– Пап, это не та соседка! Мы с другой договаривались!

– Вы спать хотели, ну вот идите, спите!

– Ты мне, соплячка, не командуй!

– Катерина, звони в другую дверь. Стас, молоток убери. Полинка, будь здорова!

Оказывается, Полина чихнуть успела. И нос варежкой вытереть.

Позвонили в другую дверь, скучную, коричневую. Ту, где собака. Там звонок играет как музыкальная шкатулка. Долго играет. Минуту. Или десять.

Жирафа в стенку смотрит, а Стас молоток в руках подкидывает. Звонок играет, собака лает, никто не открывает. Почти стихотворение получилось, но его дальше некогда придумывать. Жирафа к Стаське прижалась, как когда они целовались на лестнице.

Полина еще раз посмотрела на страшную дверь Жирафиной квартиры. Если бы они были в сказке, то из двери вышла бы старушка, сгорбленная в дугу. И сказала бы своей внучке Жирафе: «Катя, иди скорее ужинать». Даже не «Катя», а «Катенька», так лучше.

– Вот звонют и звонют! Я сейчас милицию…

– Лучше вызвать спасателей. Катя, приготовь паспорт, будут проверять прописку.

– Пап, да мы вызывали уже!

– Дядя Слава, мне ментов нельзя! Они в опеку настучат, трэшак начнется.

– Если начнется, попробуем уладить. Полина, ты чего зажмурилась? Страшно?

А она глаза закрыла, чтобы было удобнее желание загадывать. Она чуть не забыла, что она этот… который Зубастик. Ну золотая рыбка. В общем, Полина изо всех сил хочет, чтобы Жирафа не плакала, и чтобы ее бабушка дверь открыла. И чтобы тетка из-за желтенькой двери перестала ругаться и пугать. И чтобы вообще все люди на свете были добрыми. И…

– Господи ты боже мой, вы давно тут? Проходите, пожалуйста! Извините, я в душ пошла и звонка не слышала.

Голос такой добрый! И дверь скрипнула. И Стас уже сказал: «Здрасьте, а мы к вам!» Все как в сказке, но по-настоящему!

– Астра, фу! Это свои. Ой, какие гости у меня замечательные! Астрочка, ты посмотри, какая к нам девочка пришла!

Полина глаза открыла. Но это не Жирафина бабушка и не злая соседка, а еще одна женщина – из квартиры с музыкальным звонком. У нее халат пестрый, как клоунский костюм. И собака клоунская немного. Лапы длинные и худые, а туловище маленькое и как в заплатках: рыжее, белое и черное.

– Мы гвоздодер принесли! – говорит Стас и садится на корточки. Начинает клоунскую собаку по ушам трепать: – Луша, привет!

– А мы теперь не Луша, нас теперь Астра зовут, – говорит женщина и улыбается. У нее рот такой огромный. Если бы он еще в помаде был, то Полина бы женщину быстрее узнала. Это та, у которой раньше собака Долли жила! Когда Полина женщину со Стасом знакомила, та плакала. А сейчас радуется, что столько гостей пришло. И называет Жирафу Катенькой.

– Ночь на дворе, а они все ходют, – кричит другая соседка, из-за желтой двери.

Им уже некогда с ней спорить, они ботинки снимают и смешную собаку Астру гладят. А потом закрывают дверь, и злобных слов больше не слышно.

Оказывается, эта женщина у Стаса адрес собачьего приюта взаправду взяла и туда съездила. Они с Астрой друг друга увидели и сразу полюбили. А Стас не знал. И Полина не знала.

– Замечательная у вас девочка! И мальчик замечательный, вежливый. Так хорошо про питомник все объяснил. А там такие люди золотые работают, вы бы только знали! Вам сколько сахара?

– Нисколько. Позвольте, я на балкон пройду? – говорит папа. Стас бухает в чай сразу три ложки, потом на печенье кусок колбасы плюхает и говорит:

– У нас приют закрыть хотят. Мы сейчас боремся.

– Пусть только попробуют! – говорит решительным тонким голосом клоунская женщина. – Я в префектуру пойду! Мэру напишу! Астрочка, ты тоже колбаски хочешь? Возьми, моя сладкая. Девочки, ну что вы в коридоре стоите? У нас торт есть…

– Уже, – обещает Полина. Она на цыпочки встала, чтобы в зеркало посмотреть. Не очень понятно, произошло чудо или нет, но родинка-«вишня» как-то не так выглядит.

– Акимов, дай сюда молоток, – вдруг командует Жирафа.

Стас сразу перестает рассказывать про владельца конюшни, накрывает еще одно печенье колбасой и идет за Жирафой на балкон. Папа – за ним. Хозяйка квартиры – за папой. Астра – за хозяйкой. Полина за всеми сразу. По дороге она успевает немножко рассмотреть полку с фарфоровыми куколками, вазу с ненастоящими розами и всякие картинки на стенах. Такая квартира интересная. У нее звонок как в музыкальной шкатулке, и внутри тоже как в шкатулке. И везде собачья шерсть.

На застекленном балконе целая оранжерея. Даже пальма есть, как у деда Толи в больнице, только маленькая и совсем не пыльная. Ее можно не бояться. Папа перенес в комнату пальму, а женщина-клоун – разные горшки. А Жирафа – кресло плетеное. По пути Жирафа сказала два раза «извините», хотя никого креслом не задела. А хозяйка Астры ей ответила непонятно:

– Ну что поделаешь, жизнь есть жизнь…

Оказывается, между балконами – дверь замурованная, как в сказке. Можно открыть, если знаешь, где подцепить. Дырка получается размером с Полинин рюкзак. Стас туда по пояс просунулся и начал переставлять то, до чего мог дотянуться. И разбил чего-то стеклянное. Астра залаяла, а Жирафа сказала:

– Мы сейчас весь дом перебудим на фиг. Акимов, шуруй быстрее.

Вот странно, Даша и Жирафа друг друга не знают и вообще не похожи совсем, а Стаську одинаково называют. По фамилии. Может, ему так больше нравится? Вообще, это секрет, но у Стаса раньше другая фамилия была, от его первых родителей. А еще он хотел в паспорте отчество поменять, с первого папы на нашего.

– Это бабкины бутылки, развоняется потом. Акимов, куртку застегни, холодно.

– Не холодно. Пап, готово. Я полез!

– И куда ты поперек батьки в пекло? По старшинству.

Папа сказал, первым лезет он, а потом Катя. Потому что она хозяйка. Все потеснились, чтобы ему легче было.

Когда папа перекидывает вторую ногу через дырку, в его кармане звонит телефон. Мелодия такая же, как в папиной любимой игрухе про зомби. Стало сразу понятно, что у них тут квест компьютерный. Надо через балкон перелезть и дверь открыть. И тогда ты победил!

Жирафа в дырку легко влезла – но с закрытыми глазами. Ей страшно было вбок и вниз с балкона смотреть. Жирафа говорит, что боится высоты из-за того, что она такая высокая. Все ее успокаивали, а собака Астра даже лизала ей руку – ту, которая с этой стороны оставалась.

Папа и Жирафа ушли в ту квартиру. А Стас с хозяйкой Астры еще немного про приют поговорил. Полина разглядывает вещи на соседнем балконе: старые санки, комод и бутылки всякие. А папа ту квартиру насквозь прошел и сюда в дверь звонит:

– Стас, дуй на лестницу, Катерина ждет. После школы зайдешь и все здесь починишь.

– Уже. Да я и сейчас могу.

– Первый час ночи вообще-то…

– Ничего страшного, Станислав Валерьевич! Я долго не ложусь, на работу не надо, спешить некуда. Но если удобнее завтра, то, конечно! Я блинчиков нажарю…

– Блинчики – это можно, – и Стас забрирает с балкона гвоздодер, а папа берет Астрину хозяйку под локоть:

– Молоток не забудь. Я вас еще на несколько минут задержу. Меня ваша соседка, откровенно говоря, беспокоит,

Голос у папы такой… телефонный. Ну как когда ему с работы звонят всякие родственники младенцев. Он сразу говорить в другую комнату уходит. И сейчас он тоже на кухню собрался. Астрина хозяйка за ним пошла и сразу сказала, что им домой торт с собой даст. Торта много: и им хватит, и ей, и Кате.

– Вот касательно Кати я и хотел поговорить… Вы ведь семью хорошо знаете?

– Господи ты боже мой, да какая там семья?! Лет семь их не видела и столько бы еще не видеть. Ребенка бабке подкинули, а сами… Астра, фу! Видит, что я нервничаю, думает, защищать надо! И пили, и дрались, и шприцы по всей лестнице валялись. Я удивляюсь, что Катя нормальной выросла, у них же каждую ночь пляски с бубном были!

Папа кивает, а смотрит на Полину. Ее никто отсюда не прогонял, но получается, будто она подслушивает. А она просто торт ждет, ведь обещали же!

– На лестнице подождешь, – хмурится папа. – Я вас понял. Бабушка Катина сейчас общаться не в состоянии, я попробую послезавтра, после дежурства, зайти и…

– Да она, извините меня, всегда не в состоянии. То в больнице, то под мухой. Не буянит, конечно, но с Катей у них там бывает… разное. И жалко ребенка, и вроде помочь ничем нельзя. Ну нальешь ей супу, ну вот с дверью, как сейчас. Но это же не выход?

– Почему же так сразу нельзя? – Папа сует под мышку пакет с кусками торта. – То, что вы делаете, это уже… Полина? Тебе на лестнице места мало?

– Я с Астрой попрощаюсь, – пожимает плечами Полина. Ну как папа не понимает, что на лестничной площадке сейчас занято. Там Стас опять целуется и Жирафе обещает, что все будет хорошо.

Пока в лифте ехали, Полина все-таки спросила:

– Стас, а ты когда школу закончишь, то на ком женишься – на Даше или на Жи… на Кате?

– Ни на ком, – Стас качал в руке молоток. – Я на работе женюсь, как наш папа. Полинка, ты до завтра мою модель не трогай. С курсов вернусь, будем вместе собирать.

Мама сама открывает им дверь. Говорит, что уже давно на ушах стоит. Ну хоть бы трубку снимали, когда она им звонила. Полина начинает рассказывать, как папа в этот момент перелезал через балкон. Папа перебивает, спрашивает, как мама себя чувствует. Мама говорит, что лучше всех:

– У меня на нервяке вся температура рухнула. С перепугу, не иначе. Сразу курить захотелось. А еще я голодная, как три слона. Дети, у нас ужин есть?

И папа немедленно отдает ей те куски торта, которые Жирафина соседка завернула. Мама говорит, что торт – это прекрасно. Им есть что отметить: маму сегодня с работы уволили.

Перед сном Полина приняла решение:

– Пап, ты знаешь… Ну вот, если у меня родинка… Если я чудеса делаю, и родинка от этого исчезает понемножку, то я согласна. В смысле, пусть она совсем исчезнет. Но только чтобы я и дальше могла чужие желания сбывать. Как ты думаешь, у меня получится?

– Обязательно, – говорит папа и зевает. Монстр из его планшета верещит противным голосом, но он тоже, наверное, согласен.

 

Игра в слова

– «Парашют»! Мам, твоя очередь! Я сказала «парашют»! На «Т»!

– «Тигр»! – сразу отзывается мама и незаметно смотрит в сторону ноута.

– «Грач»!

– Если на согласную, то просто на «Ч», хорошо, Полина? – Мама щелкает мышкой.

– «Чехарда»! Хорошее слово?

– Отличное просто. Вишня, секунду, письмо гляну. Черт! В смысле это я не играю. А ругаюсь, отказ опять пришел… Ну и пожалуйста, не хотите, и не надо!

– Значит, ты завтра на новую работу не пойдешь? – не сразу спрашивает Полина.

– Не пойду. Так, какая у меня буква? «Ч»?

Эта игра как в города, только проще. Надо слова называть с трудными буквами и слогами. Такие, где есть буквы «Р», «Ш», «Ч», «Щ». Ну то, что логопед спрашивает в поликлинике. Полина давно все буквы без ошибки называет, а все равно интересно. Это старая игра, из тех времен, когда Полина в школу не ходила, а мама – на работу. Сейчас мама снова работу ищет. А пока ее нет, пишет разные смешные истории в свой блог и играет с Полиной.

– «Чехарда»! – напоминает Полина.

– «Дача»! – не сразу отвечает мама.

– «Чамодан». – Полина сразу вспомнила свое слово.

– Вишня, он через Е пишется, через А слышится.

– Ну ладно, – вздыхает Полина. – Тогда… Ча… ча.

– Правильно, Вишня, говорить «ча-ча-ча»! Это танец такой, – мама на секунду перестала печатать.

– Это ты жульничаешь, чтобы я выиграла, – улыбается Полина.

– Честное пионерское!

– Нет, это я сжульничала. Тогда пусть «чашка»! – Полина увидела на полу мамину кофейную кружку: там нарисована овечка с пистолетом и написано: «Я белая и пушистая».

– «Чашка» вроде была, Полин?

Когда в трудные слова играешь, то потом очень странно по сторонам смотреть: все время ищешь предметы, которые тебе для игры пригодятся. Ну вот на «ча» больше нету ничего. Хотя на блюдце шоколадка лежит, разломанная. Она на дольки поделена, а дольки – это «части». А на подоконнике есть фломастеры, ароматическая лампа, мобильник. Его всегда можно взять и время на нем посмотреть. То есть это и телефон, и часы!

– Вишня, давай я подскажу? «Чары», «частокол», «чабан».

– Кто? – удивляется Полина.

– Овечий пастух! – и мама отпивает кофе из своей «белой и пушистой» кружки. Значит, она тоже на нее посмотрела и подсказку увидела. Странно, что предмет один, а слова из него получаются разные.

– Вишня, у тебя еще один коммент!

Они сегодня с мамой не только в слова играют, но и в виртуальную жизнь. Полина всякие штуки в свой блог написала. Свое стихотворение про собаку перепечатала и еще рассказ, который как будто заяц писал. Зайца этого «русаком» называют, потому что он русский язык в школе преподает.

Мама сразу начала своим френдам ссылку кидать на эту запись. Френды теперь туда слова пишут здоровские. Это лучше, чем баллы в садоводной игре у Ленки Песочниковой и ее мамы. Полинина мама каждому комменту так радуется, что становится как раньше, когда у нее работа была.

– Мама, а если тебя с работы выгоняют, это так же обидно, как с урока, или сильнее?

– Что? Этого френда Женя зовут, ты ему так и пиши: «Спасибо вам, Женя».

Полина медленно нажимает на кнопки. Сейчас мама начнет про запятые цепляться и про заглавные буквы.

– Вишня, ты знаешь, не обидно. У нас осенью начальник сменился, пришел новый, у него фамилия дурацкая, Козлов. Я с ним все время ссорилась. А увольняться не хотела, потому что… у меня зарплата была больше, чем у папы. Полин, «Женя» – с большой буквы!

– Тебе плохо, что тебя выгнали?

– Нет, наверное. Мне на работе плохо было, а уволиться я не могла. Смелости не хватало. И я попросила у судьбы, чтобы она сама этот вопрос решила. Я ночью желание загадала, а на следующий вечер Витечка звонит и говорит, что Козлов меня сокращает…

Вообще, это, конечно, не судьба, а мамина младшая дочь Полина. Надо в зеркало посмотреть – стала родинка еще меньше или нет? Потому что Полина все-таки сделала чудо. Причем доброе. Она уже решила, что злые желания выполнять не станет.

 

Игра в имена

Нелька теперь совсем Нелища-пузатища, к ней будто гигантский мяч привязали. И она все время хвастается, что, если ее напугать, то она родит раньше времени. Стаська в прошлый раз сказал: «Если че, не боись! Я у кошки уже роды принимал. Ты точно так же устроена. И к тому же умнее». Нелька ему ответила: «Дурак ты!» – а потом полезла обниматься – боком, чтобы в Стаса животом не вмяться.

– Мам! К нам Маськина мама приезжает! Уже завтра! Мам, мне так страшно! Я, наверное, от страха раньше времени рожу.

У Нельки с того раза живот еще больше стал. И он немножко подпрыгивает – это ребеночек там икает. Он еще не родился, а уже икать умеет. С ума сойти!

– Нелька, а там мальчик или девочка?

– Оно еще не решило, – вздыхает Нелька: – Три раза на УЗИ к нам попой поворачивалось. Мы поэтому имена ищем, чтобы с двух сторон подходили – Валера, Саша, Вася…

– А Вася-то с какого боку? – удивляется мама.

– А сейчас модно девочек Василисами звать. А еще я одну Ярославу видела у нас во дворе, ей восемь месяцев, такая огромная! Но у нас, по-моему, и без того Слав много в семье. Так что мы пока про Женю думаем. Хотя мне не нравится.

– Еще общее имя есть, когда Виктор и Виктория! – вспоминает Полина. – Витя и Вика!

– Ой, точно! – Нелька от радости ладони в кулаки сжимает и трясет так, будто невидимые маракасы держит. – Сейчас Масику напишу. Будем пока Витькой звать! Полинка, спасибо тебе огромное!

– Ма, а почему я – Полина? Я у папы спрашивала уже, а он начал про генетику говорить.

– Я думала, мы тебя Ладой назовем, – мама почему-то моргает. – А когда мне тебя принесли первый раз кормить, я в лицо тебе посмотрела и подумала: «Ну какая ты Лада? Ты Полина!» По тебе сразу понятно было.

Хм… Полина не знает, нравится ей такой ответ или не очень. Может, если бы ее Ладой звали, она бы вообще совсем другой бы девочкой была. Про это очень сложно думать. Страшно немножко. Получается, что Лады нет, и при этом она есть. Это как с Толиком. Можно даже новую сказку сыграть: «Приключения Лады в стране зайцев».

Полина прямо сейчас хотела, но мама сказала, что надо генеральную уборку делать. А то ей перед незнакомыми гостями неудобно. То есть перед новыми родственниками.

Мама дала Полине брызгалку для мытья окон. А Нелька начала всякую пыль протирать с полок и рассказывать, как они вчера с Максом и Максовым соседом черепаху Танка фотографировали, а он голову в панцирь прятал…

А еще Нелька сказала, что младший брат Лысика тоже приедет. Его Димка зовут. Он в первом классе учится, у него тоже каникулы, и он еще в Москве ни разу не был.

Интересно, этот Димка, он какой? Наверное, как Максим, только поменьше. И тоже лысый. То есть бритый наголо.

 

Игра на двоих

Димкины волосы того же цвета, что и шерсть Беса, – тепло-коричневые. Только длиннее и вьются немножко. Можно кудряшку пальцем взять, на себя потянуть, а потом отпустить. Она сама в пружинку скрутится. Димка два раза разрешил так сделать.

А еще у него двух передних зубов нету, и он Полину почти на год младше. А спорит так, будто он тут самый главный:

– Ну и подумаешь! Вы же не через балкон перелезали, а через дырку в стене. Чего тут интересного! Мой брат и не такое может! Макс вообще из окна в окно перелезет, как Спайдермен.

– И Стас перелезет! Даже быстрее твоего Макса!

– А фиг тебе! Твоему брату сколько лет?

– Семнадцать!

– А моему двадцать, поняла? Значит, он круче Стаса твоего через окна лазает!

– А вот и нет!

– А вот и да! У Масюхи еще черный пояс есть по карате, и он джип водить умеет. А у твоего Стаса даже прав нету.

– Зато Стас на лошади скакать умеет. А под Максимом лошадь пополам переломится!

Полина вообще-то не хотела спорить. И она не уверена, что Стас может из окна в окно полезть, на него мама с бабой Тоней за это ругаться будут. Ну и про Макса тоже не нужно плохое говорить. Но сейчас можно. Потому что спор – это игра. Можно соврать, чтобы победить. Хитростью.

– Не переломится! Забьемся? – Димка тянет к Полине ладонь в полосатой варежке. Варежка вся мокрая, и из нее розовый мизинец торчит.

– Баба Тоня говорит, что пари заключают только идиоты, – отвечает Полина странным голосом. Таким, будто это не она, а Ленка Песочникова или любая из двух Насть в ее классе. Баба Тоня вправду так говорила, когда Стаса в том году из травмпункта привезли с зашитой бровью. Но дело не в нем, а в том, что Полина сейчас хитрит.

Димка на ее хитрость внимания не обратил, дальше что-то говорит. И руками машет так сильно, что из лужи голуби улетели.

– …и мегамонстров победит, если надо! Максюха у нас в городе самый нормальный! Поняла?

– А зато Стас на догхантеров охотится! Это круче. Потому что вампиров нет, а догхантеры – не выдуманные!

– Из чего он охотится-то? Из пальца? – Димка пожимает плечами и пробует сплюнуть сквозь дырку от зуба. Вытирает рот варежкой и говорит: – А у нас дома настоящее охотничье ружье есть. Макс из него стрелять умеет. А у вас ружья нет. А если бы и было, то Стаська твой из него бы точно промазал. Потому что он слабак. Я его так и буду звать теперь! Слабак! Слабак!

Это уже слишком. Тут никакая Настька бы не выдержала.

– А знаешь! Знаешь! Я твоего брата знаешь как зову? Масик-Лысик!

– Ну и дура! – Димка идет на качели.

Димка сегодня всю детскую площадку обошел, на всех лазилках поиграл. И пытался снег с площадки счистить – не мог поверить, что там ковер лежит. А это не ковер, а такая штука резиновая, как пол в школьном спортзале. На ней можно мелом рисовать, когда высохнет. И на ней бегать здорово – даже если упадешь, не обдерешься. Только она заледенелая сейчас. Димка ее сперва ботинком расчищал, а потом куском чужой ледянки. Все равно горка уже почти растаяла, и там на ней от собак много следов.

– Польк! А я знаешь чего подумал… – Он подходит сзади и дергает Полину за капюшон. – Вот у тебя пятно на щеке есть…

– Это невус! Его мама Вишней называет. А еще оно… Понимаешь, есть такая сказка, мне папа про книжку одну говорил… – Полина еще не решила, хвастаться, что она как Суббастик, или рано? А то они с Димкой только сегодня познакомились. Но он про книжку не слушает, он дальше говорит:

– Пятно – это потому, что у тебя порода такая. Вот у леопарда крапинки, у зебры – полоски. А ты в пятнышки. Поль, давай играть, будто ты зверь?

– Уже, – и Полина признается: – Я заяц!

– А ты настоящих зайцев видела? У нас в саду летом кролики жили. Ты прикинь, они моркву настоящую жрать не любят, а ботву от нее – любят. Я им ее все время приносил. Ты видела таких?

– Я других зайцев видела. Сказочных. У них своя страна есть. И они там все ходят в клетчатых юбочках и штанах.

– А это чего за мультик?

– Это не мультик, это игра, – Полина хватается мокрыми варежками за щеки, чтобы было не так горячо.

– Компьютерная?

– Нет. Я сама придумала.

– А расскажи. – Димка карабкается по лазилке. Забирается на турник и сразу повисает на нем вниз головой – так, что шапка в лужу падает.

Полина зажмуривается и говорит «уже». А потом начинает ходить вокруг фонарного столба, как кот ученый вокруг своего дуба, и объяснять про зайцев. Димка кувыркается на турнике и слушает. Он вверх тормашками повис, и у него волосы вниз свесились. Торчат немножко – как очень растрепанные пружины.

– Поль, а можно я тоже зайцем буду?

– Ты точно хочешь? – удивляется Полина.

– Ну… А у тебя в твоей игре кроме зайцев еще есть кто-нибудь?

– Морко… – Она не может вспомнить, как выдуманного зверя звали, с семью головами. Такое слово длинное, с двумя корнями! Морквогрызка? Нет! Не так…

– Значит, я заяц такой зубастый буду, – решает Димка. – У меня прямо клычищи настоящие во рту. И хвост прыжковый, им отталкиваться можно. В него лазер встроен, внутрь хвоста, чтобы стрелять! А уши тоже специальные! Острые, как катаны!

– Не надо никаких катанов! В моей сказке все зайцы мирные!

– А вот и не все! Так не бывает! А то я играть не буду!

– Ну и не на… – Полина топает ногой по остаткам сугроба и проваливается в него по колено. И от этого падения у нее в голове как будто что-то перемешалось. И нужное слово сразу вспомнилось:

– Морквоедка! Ты морквоедкой можешь быть. У нее семь голов, и она на дракона похожа!

– А она пламенем рыгается? – Димка съезжает с горки в лужу, тормозит в нее сапогами, а потом с разбегу плюхается в Полинин сугроб. Во все стороны льдинки летят.

– Ну ладно, пускай рыгается, – соглашается Полина. – Только пламя должно оранжевым быть, как морковь.

– Да не вопрос! – И Димка начинает бегать по площадке, а потом еще по стадиону, который сейчас на бассейн похож.

Там одна сплошная лужа, в ней кораблики пускать можно. И Димка так по ней носится, что брызги выше головы. Только это сейчас не брызги – а искры от морковного пламени. Димка показал, как все семь голов этим пламенем плюются! Все по-разному!

Они тетю Киру напугали. И даже не узнали сперва. Это та Жирафина соседка, которая раньше была хозяйкой Долли, а теперь стала хозяйкой Астры. Она без собаки была (поэтому и не узнать!), шла из кулинарии с фаршем для Астры и с ореховым печеньем.

Полина с Димкой сразу решили, что в заячьей стране ореховое печенье – это монетки. Это у зайцев так деньги называются. Ну как у нас рубли, в других странах доллары, а у зайцев «орешки». У них теперь у каждого по четыре монетки и еще по половинке.

Они печенье наперегонки ели. А потом икали наперегонки: сперва – кто быстрее, а потом – кто дольше. Димка выиграл и сказал:

– Я сейчас домой сбегаю, воды попью и вернусь!

Полина не знала, что так можно делать. Все-таки Димка хоть и младше, а умный. Как будто он тоже во втором классе учится. А еще он потом, уже дома, придумал, что у зайцев уши должны иногда крутиться, как пропеллер на вертолете. Это если где-то срочно нужно помочь, а скакать туда – далеко. Тогда зайцы летят на помощь, размахивая ушами.

 

Игры и тайны

Димкина мама тетя Маша, когда к ним только приехала, сперва Димке всякие замечания делала, про то, что нельзя локти на стол и говорить с набитым ртом. А потом она захохотала, когда их мама начала тост про тараканов рассказывать, и дальше уже стала обычная. А сперва странно было: приехала незнакомая женщина и ходит по квартире, как по музею. Фотографии в альбоме смотрит и не знает ни про кого, кто там есть. Она же родственница! А родственники все друг про друга всё знают.

А еще, когда они праздничный стол в Стаськиной комнате раскладывали, Димкина мама про фей-шуй говорила. Это игра про феечек такая? Неужели Димкина мама в феечек играет? Она же строгая. В пиджаке! Полина хотела про фей спросить, но Димка ее под стол утащил, он придумал там конструктор собирать. Все обедают, а они играют. А потом можно будет обратно на место сесть, когда торт порежут. Вот бы так всегда было.

Если честно, Полина хочет, чтобы Димка у них остался. Совсем. Друзей у себя поселять нельзя, а вот если родственник, то, наверное, можно.

Полина спросила, когда они крепостную стену делали:

– Дим, а тебе у нас дома хорошо?

Димка из-за стола руку наружу вытащил, схватил подставку для салфеток (из нее башня дозорная вышла) и говорит:

– А у меня дома таких конструкторов знаешь сколько? Пятнадцать!

Полина решает, что это неправда, но спорить не хочет.

Бабушка Тоня собиралась их в Полинину комнату отправить, чтобы они стол не трясли и никого по ногам не задевали. Но Нелька сказала, что ей тоже интересно. Они ей в заячью страну поиграть немножко дали, потому что она беременная, а их обижать нельзя, примета плохая. Лысик, в смысле Максим, гладит Нельку по пузу и говорит:

– Зайцы ищут детей в капусте и подкидывают их родителям.

И все сразу начинают про маленького разговаривать и рассказывать друг другу, кто и как рожал. Мама про торт чуть не забывает, а он, между прочим, малиновый и с безе.

Потом бабушка с Димкиной мамой и с Полининой мамой про лютики поют.

Потом Нелька с Максимом к себе домой собрались. Димка говорит, что он на верхней кровати спрячется, и его там не найдут, а когда его мама с Максом и Нелькой уедут, он вылезет. Но Полина еще лучше придумала:

– Ты вслух пожелай, что хочешь у нас в гостях остаться. И оно исполнится.

Димка кончик языка в дырку от зубов высунул, а потом говорит:

– Ладно, желаю.

Полина ходит от вешалки в коридоре до двери в Стаськину комнату, где про влюбленного моряка поют, и все хочет какую-нибудь фразу придумать для заклинания. Но на песню отвлеклась. Поэтому получилось «На побывку едет Димка навсегда».

И это подействовало!

Когда они допели и доели, баба Тоня сама предлагает:

– Ну и куда вы в такую слякоть потащитесь, Маш? Что вы в этом Видном забыли на ночь глядя? Пусть молодые едут, а вы у меня оставайтесь, завтра на башню посмотрим, на монорельсе покатаемся, ВДНХ опять же!

Димкина мама сразу вспоминает, что она на ВДНХ со школы не была, и соглашается в баб-Тониной квартире остаться. Димка, когда это услышал, то сразу начал подушки с кровати швырять. А Полина в коридоре так прыгала, что опять обрушила вешалку со всеми пальто. Мама на них посмотрела и фыркнула:

– Пожар в дурдоме во время наводнения! – и тоже швырнула в Димку подушкой.

Димка лег на Полинину верхнюю кровать и почти сразу спросил, почему на стене фотография Толика приклеена. Полина объяснила:

– Это мой друг.

– Вы в одном классе вместе или в одном дворе?

Полина хочет сказать, что Толик – из другого времени. И даже его позвать хочет, но Димка не дослушивает. Начинает рассказывать, что у них в доме его лучший друг живет. И какой он крутой, и как всех врагов победить умеет. Полина думает, что, наверное, этот Димкин друг – как ее Толик, но не перебивает. Димка очень интересно врет. То есть делится тайной.

 

Шпион на березе

Утром они выходят во двор, и Димка опять начинает с ней ссориться. Потому что ему в зайцев играть надоело, он в монстров хочет. А Полина – не хочет.

– Польк, ну вот чего твои зайцы только морковь собирают и на драконе катаются? Они сражаться должны и воевать.

– У них врагов нету.

– А с доххантерами твоими?

– Правильно говорит не «дох», а «дог».

– А вот фиг. «Дох» лучше. Потому что они все сдохнут, – очень серьезно говорит Димка.

– У зайцев там нет догхантеров. У них вообще страна очень счастливая.

– Тогда пускай зайцы в наш мир попадут и здесь всех догхантеров замочат. Я у них самым главным буду!

Полина не знает точно, придут сегодня догхантеры к ним во двор или нет. Но Димка решает сделать засаду. Сперва он на самый верх лазилки забирается, на крышу башни-горки. Ему оттуда весь двор видно. Но и самого Димку тоже видно хорошо. Ему одна малышовая мама кричит, что он свалится и все себе переломает. Она так громко Димку воспитывает, что любой догхантер внимание сразу обратит, если что.

Полина предлагает на гаражи залезть. Димка залезет, а она будет ходить внизу и делать вид, что просто гуляет. Но у гаражей стена гладкая, по ней не вскарабкаешься. Димка хоть и младше, а выше. И тяжелее. Полина его даже поднять не смогла. Приходится на березу засесть. То есть – залезть. Тоже одному Димке. У Полины не получилось. Там ствол шершавый, корябается.

Береза какая-то не очень надежная. Скрипит. И у нее в развилке место только для одного шпиона найдется. Хотя Димка забыл, что он шпион, и кричал, что он снайпер по прозвищу Кукушка из одного крутяцкого фильма. Полина в развилку березы немного разными палками пошвыряла, а потом они дальше в засаду стали играть.

Димка только начал ругаться, что у них нет бинокля ночного видения, как у нормальных шпионов, как вдруг Полину кто-то за капюшон как дернет!

Она сперва решила, что это враги.

А там Ленка Песочникова в розовой шапке и с розовым рюкзаком:

– Поль, а у тебя каникулы, да? А ты чего мне в блоге не ответила, я тебе там смайлик поставила?

Полина эти блоги уже три дня не открывает. Или четыре. В общем, как Димка приехал.

– Девочка, пожалуйста, отойди отсюда, ты нам мешаешь!

У Димки такой голос вежливый, будто он с учительницей разговаривает. Или с врагом, прежде чем его убить.

– Я не девочка, я Лена. Поль, пошли в феечек играть, а мальчик пусть сидит на своем дереве.

Полина пожимает плечами. Если бы Димка ей скомандовал и сказал, что сам посидит в засаде, – это одно. А так уходить нечестно.

– Я не могу, – говорит она. Димка повторяет:

– Она не может! У нас дело важное!

Песочникова улыбается так, как будто ей на ухо тайну шепнули.

– Мальчик, а тебе сколько лет? Мне девять.

– А мне десять, – хмуро говорит Димка.

– Поль, это правда? По-моему, мальчик врет.

– Правда, – кивает Полина.

Вообще-то Димке восемь только через месяц будет, но сейчас ему десять. Может, у них игра такая с Димкой. И он по игре ее старше! Вот!

– Мальчик, а ты в каком классе учишься? Я во втором «А», – прищуривается Ленка.

– А я в первом «А», – отзывается Димка и приоткрывает рот от изумления. Хитрая Песочникова его поймала!

– А вот и врешь! Если тебе десять лет, ты в четвертом должен учиться! Мальчик, ты нам все наврал!

– Это не мальчик. Это мой брат. И он не врал, это мы играли так!

– Ага, я Полькин брат!

– Ты опять врешь!

– Можешь у бабы Тони спросить! – спохватывается Полина. – Моя сестра на его брате поженилась, и поэтому мы теперь тоже брат и сестра.

– А я думала, что вы теперь муж и жена, – Песочникова морщит нос.

– Дура ты! – быстро говорит Димка, пока Полина решает – расплакаться или еще рано.

– А вас все равно по-другому называть надо, я сейчас у мамы спрошу!

Песочникова бежит к стадионным скамейкам, где ее мама сидит. Розовый Ленкин ранец гремит и еще мигает огоньками.

– Дим, а давай мы всегда будем играть, что тебе десять? – Полина не знает, чего еще сказать. И она не знает, кто прав – Димка или Ленка.

– Отстань ты! – Димка дергается на дереве и с него почти падает: – Польк! Я его выследил! Смотри! Он прямо сыплет! Никого не боится! Из ведра сыплет!

Димка так руками размахивает, что непонятно, куда смотреть! Но Полина догадалась по слову «ведро». Это как в маминой игре про слова. Смотришь вокруг и находишь нужное.

С ее места только одно ведро видно.

Красное детское пластмассовое. Оно у дворника в руках. У того самого, который Али-Баба. Дворник стоит у куста, где обычно птиц кормят и собак бездомных. Туда приносят куски хлеба или суп, который наливают в старые миски. Можно еще вчерашнюю вермишель принести и положить в крышку от торта. И вот сейчас дворник кидает поверх всего этого желтые страшные крошки. Те, которыми он тротуар посыпает! Это ядовитые крошки, у Полины от них сапоги пожелтели, а у папы – колеса машины. А у тети Маши, Димкиной мамы, тоже сапоги и еще пальто, потому что ее обрызгали, она сегодня рассказывала и ругалась. Это опасные крошки! А дворник их – в собачью еду!

– Ну чего? – Димка мрачно смотрит вниз. – Кто говорил, что мы ни фига не поймаем?

Полина хочет плечами пожать, но у нее не получается. Плечи будто сильно замерзли. Или как будто Полину кто-то заколдовал и сделал негнущейся.

– Поля, вы не брат и сестра! Моя мама сказала, что вы друг другу приходитесь «деверью» и «своячником»! Это как дверью и подсвечником!

– У твоей мамы телефон есть? – перебивает ее Димка.

– А что? – Песочникова даже останавливается.

– Польк, ты полицию вызывай, а я его задержу.

– Давай лучше я задержу? – Полина из вежливости не может сразу согласиться. – Я же старше.

– А я – пацан, – и Димка, наконец, сплевывает через дырку в зубах. Прямо с дерева.

Полина кричит на бегу Ленкиной маме:

– Звоните в полицию! Срочно! Я знаю, кто у нас во дворе собак травит!

– Это у вас игра такая? – Ленкина мама ерзает на полиэтиленовом пакете и журнал читает.

– Это правда! Надо ментам сказать! Я знаю, кто собак убил! Димка выследил! – Сейчас дышать тяжело и говорить. И плакать хочется.

– Мам, а Полька «ментами» ругается.

– Поля, что ты видела? – Ленкина мама сжимает губы в две ярко-красные полоски: – Прямо своими глазами?

– Не своими, Димкиными. Он на дереве сидит, как главный свидетель! Потому что у нас мобильника нет, чтобы улики заснять.

– Какой Димка? Какие улики? – Ленкина мама встает со скамейки и складывает свой пакет. – Насмотрелись сериалов, теперь дурью маятесь!

– Дворниковые! Там ведро и крошки ядовитые! Дворник посыпал под кустом и ушел. И Димка теперь следит, чтобы птицы не поклевали и собаки туда не пришли!

Как же много объяснять приходится! А ведь у Димки такое место опасное. И высокое!

– Ах, дворниковые улики! – Ленкина мама садится обратно на скамейку, а пакет держит в руках. – Ох, понаехали эти… Поля, ты с ним не связывайся, черные – они все сплошная мафия! Еще узнают и отомстят!

– Не узнают, – не очень уверенно говорит Полина. – И вообще, собак спасать надо!

– Дались тебе эти собаки, хоть бы они все передохли, наконец! Бегают, заразу разносят!

Если бы Полина была Димкой, она бы плюнула сквозь дырки от всех выпавших зубов. А если бы она Стасом была – то назвала бы маму Ленки Песочниковой теми словами, которыми ругаться нельзя. А если бы бабой Тоней…

– Вас мой папа на своей машине задавит! – обещает Полина.

До подъезда бежать недалеко, но трудно. Приходится дышать и плакать, одновременно. Пока баба Тоня идет к домофону, Полина оглядывается. С крыльца видно немножко гаражей и березу. Димка сидит в развилке, болтает ногами – наверное, отгоняет ими птиц и собак. Зимой на эту березу прилетала ворона, и Полина придумывала про нее сказку.

 

Спецназ «Мохеровые береты»

У бабы Тони абитуриенты занимаются, «мальчик» Андрюша и «девочка» Яночка, та, которая дома бахилы надевает поверх сапог. Бабушка сперва ничего понять не может, потому что Полина рассказывает и плачет вперемешку. Баб Тоня сперва решила, что надо Димку спасать, что он с дерева слезть не может. Абитуриенты говорят, что они справятся, и бегут вместе с Полиной. Яночка так в бахилах и выбежала. У нее с собой была брызгалка черная. Это как духи, но с газом. Андрюша телефон схватил, чтобы все на камеру заснять.

Они быстро бегают, но Полина все равно впереди. Как в сказке, где главный герой всех победит обязательно. Хотя Полина не очень верит, что она – главный герой. Герои так сильно не боятся.

Димка видит их и сразу прыгает с березы в остатки снега. Фонтан поднял – как поливальная машина. Яночка визжит, а Андрюша спрашивает:

– Ну и че случилось-то вообще?

– Он вон туда побежал! – Димка показывает на подъезд, где домоуправление. – Рванули за ним все вместе, быстро! А то он улики смоет!

А потом начинает командовать, чтобы на мобильник сняли крошки ядовитые, как они поверх хлеба лежат и в собачьих мисках. Абитуриенты не понимают, в чем дело, и Димка начал про догхантеров объяснять. А Полина, оказывается, так боялась, что злодейский дворник успеет Димку отравить, что снова заплакала!

Баба Тоня из дома почему-то примчалась с Бесовым поводком, на котором ошейник с шипами. Бежала и размахивала им, как ковбой – своим лассо. Прибежала, Димку отряхнула и говорит:

– Ерунды не городите! Он уже лет пять у нас во дворе живет! И никого не убил пока что!

– Он на негодяя похож. Черный и с бородой! У нас таких нету! – поясняет Димка.

– Сейчас разберемся, – обещает баба Тоня и наклоняется над мисками для бездомных собак, берет одну ядовитую крупинку прямо пальцами. Нюхает ее, а потом как засмеется:

– Пшенку никогда не видели? Я из нее кашу вам варю! Человек решил птиц покормить, а вы его в злодеи!

– Но ведь кто-то же травит собак? – говорит Яночка и убирает в карман баллончик.

– Блин, ну дети нынче рисковые… – Андрюша отключает камеру на телефоне.

– Ладно, ребятки, давайте-ка домой! Там логарифмы такие роскошные вас ждут, просто пальчики оближешь!

– Баб Тонь, ты на меня сердишься? Мы его правда хотели поймать и в тюрьму посадить. Ты извини нас, ладно?

– Да черт бы с вами со всеми! Лучше уже перестраховаться… А то будет как с Бесом, – и баба Тоня перекрестилась. – Есть же уроды на белом свете. Если бы мы вправду его поймали, я бы ему ноги бы повыдергивала! И Кира из шестого дома тоже!

– А вы так примчались классно, – говорит Димка. – И орали громче, чем сигнализация. Если бы я врагом был, я бы вам сразу сдался.

Понятное дело, что Димка не сдастся никому и никогда. Это он извиняется так.

– Да, бабуль! Ты взаправду крутая очень! – соглашается Полина.

– Прямо супервумен! – кивает Яночка.

Андрюша добавляет:

– Вы, Антонина Петровна, вообще чистый спецназ.

– Спецподразделение «Мохеровые береты»! – гордо улыбается баба Тоня и вынимает из волос золотистую заколку с фигуркой балерины. Она такая красивая, что немножко похожа на орден.

 

Полный тыр-дык

В апреле по вечерам так светло, что, когда лежишь на маминой постели и математику делаешь, люстру зажигать не надо. Все хорошо видно. На тетрадном листе – закорючки цифр. На доме – закорючки разных люстр и ламп, которые там зажглись. И кажется, что тетрадь и дом одинаковые. Потому что в них небо отражается.

– Вишня, ты чего в окно уставилась? Там правильный ответ написан? Решать будешь или спать на ходу?

Полина тянет тихонько «у-у-у». Чтобы было похоже на «угу» и «уже». Пусть мама сама решит, что Полина сказала. Хотя мама и за то, и за другое сердиться будет. Потому что она сегодня злая. Она пришла с очередного собеседования, сразу в постель легла, сказала, что злится, и что ее трогать нельзя. Не в монитор смотрела, а в потолок. Он сперва золотистый был, потом закатно-розовый, а теперь серый.

Вообще-то Полина бы тоже хотела так лежать и смотреть, между прочим. Но у нее уроков на завтра… Как Стаська говорит, «по самые гланды». Если бы Полина не во втором классе училась, а институт закончила, ей тоже можно было в потолок смотреть. И то хмыкать, то чертыхаться.

– Вот вырасту – тоже стану безработной, – загадывает Полина.

Мама сегодня к Полине в школу на родительское собрание не пошла. На нее из-за этого баба Тоня ругалась:

– Ты, Аньк, у нас теперь как Бродский. Уже тунеядствовать начала. Только Нобелевской премии чего-то не видно!

Мама на бабушку зашипела, как Нелька на маму раньше. А баб Тоня губы накрасила, высокую прическу косынкой повязала и на собрание ушла. И вид у нее такой строгий был, ее не то, что Инга Сергеевна, а даже директор, наверное, должна бояться.

А Полина бабу Тоню не боится. Ей сейчас с мамой вдвоем страшнее оставаться, чем со школьной директоршей. Хоть бы папа скорее с работы пришел! Или Стаська со своих курсов. Потому что, когда мама в потолок смотрит и плачет – это хуже, чем если бы Полина просто оставалась в квартире одна.

В тетрадке уже совсем ничего не разберешь. А огни в соседнем доме, наоборот, стали яркими. В Москве начался вечер. А в Челябинске он почти заканчивается. Надо Димке позвонить, пока его спать не отправили! Когда Полина с Димкой разговаривает по скайпу, они как будто в одной комнате опять. И весенние каникулы не кончаются. Никогда.

– Мам, можно я твой ноут возьму? Ма-ма! Я тебя спрашиваю! Ноут! Можно?

Она не отвечает, не отвечает. А потом рявкает – даже эхо от потолка отлетело:

– Исчезни! Растворись!

Полина не поняла: это значит, что можно ноут взять, или наоборот? Полина решает, что можно. Тихонечко. Скайп гудит, потом пищит. Димки в Сети нету, он не откликается.

– Ты нарочно у меня над ухом воешь?

Полина отодвигается на край кровати, на свои тетради. Все-таки придется желание загадывать. Чтобы работа была и чтобы мама тоже была. И еще чтобы собак не травили. Потому что, уже когда Димка уехал, и каникулы кончились, кто-то вправду отраву разбросал по тем самым кустам во дворе. Бездомные собаки ее съели… Полина из школы шла, вместе со Стаськой и Жирафой, и от них все услышала. Они не хотели говорить, что собаки умерли, но Полина поняла. Жирафа рассказывала и плакала, а у Полины заплакать не получилось.

А сейчас она смогла. Будто у нее внутри кнопка такая, как в скайпе «вызов собеседника», для вызова слез. Ее сейчас нажали, и слезы льются из-за всего сразу. Из-за собак. Из-за того, что квартира пустая и серая. И что Димка трубку не берет – как будто его нету. Будто Полина его тоже выдумала.

Это такие слезы странные… Они только щеки щекочут, но от них икать ужасно хочется…

– Господи! Ты что? Вишня? – Мама вскакивает с кровати, спотыкается о Полинины тапки, включает люстру.

Она говорит, что надо выпрямиться, глубоко вдохнуть и поднять руки к потолку. Сама Полину за ладони хватает, тянет ее с покрывала, как репку с грядки. А потом просто обнимает. Опять называет Вишней и целует поверх слез. И говорит таким голосом, как в классе девчонки говорят, когда хотят помириться:

– Давай показывай, что вам задали. Сейчас все добьем…

У Полины домашка осталась только по чтению: «Семейные поговорки». Надо записать в столбик выражения, которые у них дома чаще всего говорят. В тетрадке одно слово есть – «уже». В смысле «уже делаю». Еще, наверное, можно написать «ребенок». Их так папа называет, «ребенок Неля» или «ребенок Полина» (а Стаську всегда только Стасом).

Мама смотрит в тетрадку и вдруг говорит непонятое:

– Тыр-дык!

– Чего? – на всякий случай хмурится Полина. Вдруг это ругательное слово?

Но мама повторяет:

– Вишня, я вспомнила! Так и пиши. Тыр-дык! Я сейчас объясню.

Это, оказывается, в мамином детстве… Мама тогда не как Полина была, а как Нелька. А баб Тоня – как мама сейчас. И она работала в школе математичкой, там у нее был один ученик, как его звали, мама не помнит. Баб Тоня его к доске вызвала, теорему отвечать. Он все правильно ответил, а в конце вдруг сказал: «что и тырдык». Никто в классе ничего не понял, и баб Тоня тоже, хотя она учительница. А мальчик сказал, что так в учебнике написано. Открыл его на нужной странице, а там…

Мама взяла свой органайзер и написала крупно: «что и тр. дк.».

– Это сокращение такое. Читается: «что и требовалось доказать». А мальчик не понял.

– Ну и чего? – отвечает скучным голосом Полина. Может, это вправду смешная история. Но ей до сих пор обидно. – Мне семейные поговорки нужны.

– У нас дома эта поговорка и была. Если что-то случалось, мы говорили. «Полный тыр-дык». «Безоговорочный». И я так говорила, и мама с папой, и Жанка…

– Ну и чего? – повторяет Полина. Она еще никогда в жизни так с мамой не разговаривала. Мама сейчас на себя не похожа, а Полина – на себя. Как будто в ней еще одну кнопку нажали, ту, которая за вредность отвечает.

– Во-первых, это не настоящее слово. Значит, его нельзя! А во-вторых, надо, чтобы сейчас говорили, а не когда-то давно, когда меня еще не было. Вот!

Если бы Полина была мамой, она от такого тона точно заплакала бы. А мама надевает папину куртку и уходит на балкон курить. Молча. Была одна обида, а стало две. Это как две двойки в один день, только хуже. Вот бы можно было время назад отмотать? Непонятно, докуда именно? Лучше всего – обратно до весенних каникул…

 

Страна Розетта

Димка рассказывал, что у него мама строгая и спать его загоняет ровно в десять. Он еще позавидовал: «У тебя мама добрая такая. Все тебе разрешает и не воспитывает». Зато, наверное, Димкина мама никогда не говорит ему «растворись».

– Я тебя очень люблю.

Это мама пришла мириться. Объяснять, что ей без работы плохо. Мама думала, что она важными вещами занимается, и что никто другой за нее эти вещи хорошо не сделает. Но маму уволили, а ее проект остался у других. Это как любимую игрушку отняли. Даже не игрушку, а сказку.

Дальше можно не объяснять. Про сказку Полина лучше всех поймет. Ну сказала бы мама сразу, а? Полина бы не вредничала.

От мамы сигаретами пахнет и той мазюкалкой из ванной, которой тушь смывают. И еще чем-то, совсем маминым.

– Вишня, давай блинчиков нажарим?

– Только чтобы с медом.

– Знаешь, нам с Жанкой акварель купили однажды. На коробке было написано «медовая». Мы решили, что она со вкусом меда. Лизнули! А там обычная краска. Даже не сладкая.

– Мам, а может, вы ее просто не распробовали? В первый раз многие вещи невкусными кажутся. А потом ничего, привыкаешь, – ободряет ее Полина. Хотя твердо знает, что никогда не полюбит овощное рагу, даже если его сто тысяч раз будет пробовать.

– Может, и не распробовали. Может, и привыкну, – и мама идет к холодильнику, вынимать молоко и масло.

Тетрадка по чтению валяется там, где Полина ее бросила. Ручка тоже валяется. Совсем рядом. Можно написать слово «тыр-дык» и сунуть домашку в рюкзак.

– Мам, я тебе могу свою акварель одолжить. Ты ее лизни, если захочешь. Только я не уверена, что она медовая… Или тебе неинтересно, раз ты одна?

Мама с кухни отвечает что-то непонятное. Неразборчивое. На «у». То ли «угу». То ли «уже». А Димка не отвечает.

– Мам, а у нас с Димкой игра есть на двоих…

Мама внимательно слушает. Даже когда ей на мобильник звонили, она на номер посмотрела и не стала вызов принимать. Дальше про игру слушала.

– Скажи, мы здорово придумали? Тебе очень понравилось?

– Да. У нас с Жанкой тоже была игра на двоих. В розеттский камень. Мы ее всю жизнь помнили, даже когда Нелька и Стас родились. А потом Жанна разбилась – и все. Я думала, что про игру не вспомню никогда.

– А что это за камень? Как «ножницы, бумага, карандаш, огонь, вода»?

– Нет, настоящий камень. Его нашли в Египте двести лет назад. Пока камень не нашли, ученые не могли расшифровать египетские иероглифы. Они их не знали. А древнегреческие ученые знали. И смогли перевести надпись на камне. И выучили язык фараонов.

– А как вы в камень играли?

– Мы решили, что у нас будет своя страна. Розетта. Мы письма друг другу писали. Тоже иероглифами. Придумали шифр и пользовались им. Даже когда выросли. А теперь только я одна знаю. За нас двоих.

– А давай ты мне этот шифр расскажешь, и я с тобой в него играть буду?

Мама вздыхает. Так сильно, что Полина сразу поняла: сейчас скажет «нет».

– Вишня, я не могу. Мы пополам создавали страну. Мне одной в нее играть нечестно.

– Я только хотела, чтобы ваша страна осталась, – Полина отворачивается к кухонному окну. Оно сейчас все затуманенное, в нем соседний дом не виден. Зато Полина хорошо отражается и мама с кастрюлькой в руках. И еще как от сковородки вверх дым идет, там следующий блинчик подгорает. – Я все придумала! Давай ты напишешь, как вы играли. Как ты в блог про нас пишешь. Только про себя и про Жанку.

– Вишня, я же никогда такие вещи не писала.

– Ты же за мной сказки записывала? Ну и сейчас запиши. Ты представь, что ты мне это рассказываешь, только буквами. Это не страшно, мам! Я уже пробовала!

Димка все-таки в скайпе появился, уже совсем поздно. Оказывается, у них сегодня весь день Интернета не было. И еще электричества и тепла в батареях, но это фигня и даже здорово, потому что уроки можно не делать. А сейчас все включили. И мама ему разрешила Полине позвонить, потому что он обещал. Тут на экране кусочек Димкиной мамы появился, и она привет передала.

И они вчетвером разговаривать начали, будто снова на кухне вместе сидят. Оказывается, у Димки сегодня на ужин тоже блинчики. Димкина мама предложила, чтобы Полина к ним на каникулы приехала. Полинина мама согласилась. Сказала, что, если Димкиной маме одна невестка не понравится, она всегда готова обменять на другую. Вообще, это обидная шутка, но сегодня смешная. Потому что Полина знает, что мама ее любит. И потому что Полина – не невестка, а эта… Яичница… Подсвечница… Как их тогда Ленка Песочникова обзывала? Может, Димка помнит?

Но Димка про другое запомнил:

– Польк, а помнишь, как мать твоей этой подружки от страха зассала?! Когда мы сказали, что знаем, кто собак убил?

– Ты ж на дереве сидел! Я с ней одна разговаривала!

– Мне же все слышно было! Я в засаде был по-настоящему! – гордо говорит Димка. И улыбается. Видно, что у него на месте одного выпавшего зуба уже новый растет. Зато вместо другого – новая дырка.

– Вишня, вы, вообще, о ком?

– О Ленкиной маме… – Полина опять не помнит, как ее зовут.

– О той тетке психанутой! – поясняет Димка.

Его мама сперва заругалась, что Димка ругается. А потом заинтересовалась. И Полинина мама тоже начинает задавать всякие вопросы. Таким голосом, которым раньше с коллегой Витечкой разговаривала. А потом мама еще папе звонит и спрашивает, когда он, наконец, на машину видеорегистратор поставит. А потом отправляет Полину спать и говорит, что раз она пока безработная, то надо пользоваться моментом. Мама печатает текст про страну Розетту и одну мелодию немножко бурчит. Торжественную такую, как про прощание славянки. Но повеселее. Из мюзикла.

Полина засыпает и думает о том, во что она с Димкой летом играть будет.

 

Детективные улики

– Кто бы мог подумать! – качает головой бабушка. От ее заколки отпрыгивает солнечный зайчик и приземляется на дверцу кухонного шкафа. – Ну как она могла? У нас же девочки в одной песочнице росли! Совсем как вы с Жанкой, Ань! И ведь такая женщина приличная, по образованию фармацевт.

– Заметно, что фармацевт. – Стас морщится, будто чаем горячим обжегся. – Она в препаратах рубит по полной. Ей дозу рассчитать – как два пальца об асфальт.

Баба Тоня хочет сделать Стаське замечание, но мама перебивает:

– Славка подтвердил, анализ точный! – Мама сейчас говорила как женщина-следователь в ее любимом сериале про убийства. – Знать бы еще, чем ей эти собаки не угодили?

– А точно она-то, Ань? Может, вы ошиблись? Мне все как-то не верится.

– Стаська, запусти ролик еще раз, пусть бабушка посмотрит. – Мама со Стасом тоже по-следовательски разговаривала. Будто он не старшеклассник, а оперативник на задании. И он себя тоже так вел. По-детективному. Потому что у них уже была настоящая засада и нашлись настоящие улики.

Зашумели динамики на Стаськином клевом ноутбуке. На экране появилось изображение их двора: кусок стадиона и куст, где у птиц и бездомных собак столовая. Съемку делали с видеорегистратора на папиной машине. Папа его специально две ночи подряд оставлял включенным. В первый раз зря. А во второй нет.

Стаська проматывал изображение – до тех пор, пока у стадиона фигура не появилась. Полина эту запись уже смотрела, она знает. Сперва по тропинке должен дядька с пивом пройти, потом женщина с мобильником. А вот потом… Еще одна женщина, она руки в карманах пальто держит. И у нее в этом пальто пакетик с фаршем. А в фарше – отрава. Яд для бездомных собак. А сама женщина – догхантер.

Полина раньше думала, что собачьи убийцы – это такие монстры и зомби. А это люди. Обычные. Даже знакомые. Это мама Ленки Песочниковой. Сейчас будет видно, как она раскидывает отраву под кустами. Она ни от кого не прячется, не озирается и даже темные очки не носит. Она кусочки фарша с ядом бросила на газоне – как конфетные фантики – и пошла обратно.

Камера это все засняла. А Лысик, который в машине прятался, вылез и фарш подобрал. Положил его в банку, как вещдок детективный, и передал папе. Папа отнес банку на работу, попросил знакомого в лаборатории проверить. И ругался на Макса, что он с ядом без перчаток работает. Ленкина мама и то перчатки надевала, хотя она преступница.

Полина – как и баба Тоня – верить в это не хочет. Может, это совсем чужая женщина (а регистратор неисправен). Просто у нее пальто, как у Ленкиной матери, и она живет в том же подъезде, где Песочниковы (а Катя-Жирафа за ней плохо кралась и неправильно подъезд запомнила). А фарш сам испортился!

А может, это случайно так вышло. Это такая данетка: мама Ленки решила покормить собак и купила для них фарш. По дороге она зашла в аптеку и купила лекарство. Пузырек с лекарством треснул, оно вытекло на фарш, и тот стал отравленным. Вот и ответ! И никто не виноват, а собак от фарша спасли Стас, Жирафа и Лысик.

– Вишня, не выдумывай сказок! – хмурится мама. – Тут дело судом пахнет.

– Ленкину маму в тюрьму теперь посадят? – шепотом спрашивает Полина.

– Черта с два! – Мама качает головой. – Тебе сказать, куда меня в полиции послали?

– Лесом. – Полина не любит, когда мама говорит неправильные слова.

– И лесом, и полем… В прокуратуру, может, написать?

– Ань, не горячись! – тоже хмурится баба Тоня. – Может, с ней по-хорошему поговорить, душевно? Все-таки не чужой человек. Может, у нее ум за разум зашел, надо разобраться.

– Да? Ну попробуй! – фыркает мама. – А мы посидим, послушаем. Только я звук на комнату пущу. Стас, диктофон!

– Уже, – говорит Стас и сперва лезет в холодильник за колбасой.

Баба Тоня набирает номер. Она сначала тихо говорит… А потом спрашивает: «Тут такое дело. Мы вчера ночью видели, как вы по двору собачью отраву разбрасываете. Это вы зачем?» И Стас по маминой команде регулирует звук на базе.

– А нечего бегать, заразу разносить! Я в санэпид звонила, чтобы их перестреляли всех. Так они волынку тянут, пришлось самой…

– Зачем? – спрашивает баба Тоня своим абитуриентским голосом.

– А они зачем? Одна такая тварь моего ребенка напугала! Я, думаете, это просто так оставлю?

– Я думала, вы приличная женщина! – строго говорит баба Тоня. – А вы вообще не человек! Сами вы…

– Да у вас там целая сумасшедшая семейка! Ваша соплячка меня уже грозилась машиной задавить! Нарожали, как кошки, а за детьми не следят! По вам соцопека плачет!

– А по вам Гринпис! – Баба Тоня хочет разговор закончить, но тыкает не в ту кнопку.

Голос Ленкиной мамы прячется в трубку, Полине не слышно ничего. Она и не помнит, что такое страшное Ленкиной маме пообещала. Но она бы и сейчас тоже так сказала.

– Ну ладно! – Полинина мама хлопает ладонью по столу. – Не хотите по-хорошему, убираем вазелин. Я тысячник или покурить вышла? Сейчас накатаю текст в блогах, устрою большой бемс! Поднимем его в топе и выйдем на СМИ.

– Мы продублируем, не вопрос! – Стас снова перематывает запись с регистратора. Уже на то место, где они отраву собрали. Там Стас с Лысиком просто перед камерой дурачатся. Играют, что Стас типа террорист, и Макс его разоружает мордой об капот. – Мам, пиши скорей, я Катьке с Дашкой ссылки кину, Катька – всей школе, а Дашка – всей конюшне.

– Ма, – вспоминает Полина, – а мне тоже надо на твой пост ссылаться?

Мама смотрит на клавиатуру внимательно, будто там вместо привычных значков шифр. Как из игры про розеттский камень, о которой мама сегодня продолжение написала. – Чем больше перепостов, тем популярнее новость. Понимаешь?

– Понимаю, – вздыхает Полина. – А я с Ленкой в блогах дружу. И в жизни тоже.

Мама молчит. И Стас молчит. Только на его ноуте всякие звуки от видеозаписи слышно.

– Разное в жизни бывает, – говорит вдруг баба Тоня и поворачивается к плите. Зайчик от ее заколки больше никуда не прыгает. Он вообще исчез.

 

Стрелочка «Назад»

Окошко для новой записи в мамин блог распахнулось на половину экрана. Можно прочесть заголовок со словом «смерть», длинную строчку кода для вставки фоток и начало маминого текста.

«В нашем дворе живет догхантерша. Вот посмотрите на снимке, какое милое лицо. Эта женщина убивает собак…»

Это пока только черные буквы на белом фоне. Пост еще не отправили. Можно нажать на кнопку со стрелочкой, и буквы исчезнут. Вот бы еще так можно было сделать со словами, которые вслух говоришь, и с разными поступками.

Если бы была такая стрелочка – для Полининой жизни, то она бы обязательно нажала. И стерла бы дружбу с Ленкой Песочниковой. Или у самой Ленки стерла бы ее маму. Ну или хотя бы всякие мысли и дела Ленкиной мамы.

Полина касается указательным пальцем «стрелочки». Но не нажимает. Может, мама все-таки передумает такое писать? Надо сейчас заклинание подобрать побыстрее. Полина же не для себя волшебства хочет, а для Ленки и для собак. Надо пожелать, чтобы мама согласилась пост не писать, и чтобы собаки не гибли, и чтобы Ленкина мама… Трудно делать чудеса так, чтобы всем от этого хорошо было.

У мамы телефон звонит, а она курит на лестнице. Придется ей туда трубку нести. А там на экране надпись – «папа». У папы дежурство сегодня, он роды принимает.

– Привет, а мама курит! Папа, ты чего звонишь?

– Не узнала меня? Ну богатым быть, спасибо тебе, внученька! – говорит дедушка Толя. Он сейчас из санатория звонит, а шум в трубке такой, будто дед до сих пор лежит в больнице.

Точно, ведь дед Толя – мамин папа! Мама его слушаться должна!

– У меня к тебе есть одно дело! Очень важное! Ты можешь маму перевоспитать?

– А что так? – У дедушки голос гудит, как эхо в арке дома. Это роуминг. Дедушкин санаторий далеко, под Кисловодском.

– Мне одно чудо сделать надо, а я не умею! – Полина старается говорить побыстрее, потому что мама вот-вот докурит! Хорошо, что дедушка все сразу понял. – Дед, так честно, но не честно. Пусть мама что-нибудь другое придумает! Скажи ей!

– Скажу! – говорит дед Толя. – Зови сюда маму!

Полина маме трубку сунула, а сама забыла у дедушки спросить, когда он домой вернется!

Мама долго говорит в трубку «угу» и «ага». Сперва злым голосом, потом виноватым. Полина ничего понять не может, но ходит за мамой, ей так спокойнее. А потом замечает свое отражение в зеркале. Родинка, кажется, даже еще вишневее стала. Это потому, что желания больше не исполняются. Может, это вообще всегда были просто совпадения. Если бы Полина вправду умела делать чудеса, то собаки бы не погибли.

– Да, пап, я поняла. Нет, не бойкот. Пап, я обещаю – так делать не буду. Ну придумаю что-то другое, хорошо. Не знаю что, но придумаю!

У мамы в руках сигаретная пачка, она вытаскивает оттуда фольгу. Серебристо-зеленую. Складывает колечком. И, разговаривая, это колечко надевает себе на палец. А колечко распрямляется в полоску. В зеленую ленточку. Как та, что дали Полине на митинге.

Та ленточка на школьном рюкзаке болтается, Полина к ней привыкла и поэтому ее как будто не замечала. И никак не могла о главном догадаться!

– Ты прав, пап. Но ведь надо же что-то делать! Она же так и будет их травить!

– Мама, я знаю, что надо!

 

Для чего нужна родинка

Они готовятся к этому митингу, как к Нелькиной свадьбе. Мама опять пишет большой список по пунктам и вешает его на дверь холодильника. И все понемногу свои пункты оттуда вычеркивают, а мама добавляет новые и все время всех хвалит. У нее голос стал настоящий, как раньше, когда ей по работе звонили. И она улыбается, а когда есть свободное время, то играет с Полиной в слова.

Они все очень здорово придумали. И всего за три дня. Папа на работе распечатывает много листовок, а потом они все (и Стас, и Полина, и баба Тоня, и Стасовы одноклассники) их расклеивают у подъездов и раскидывают по почтовым ящикам. Там написано, что в воскресенье на стадионе митинг будет про отравление собак. С представителями управы, полиции и с журналистами. Пусть все, кто может, приходят. И своих собак с собой берут.

Мама в конце листовки свой телефон оставила, и ей теперь все время звонили. То соседи, то журналисты, то френды – они тоже хотели прийти. А Полина боялась, что вдруг мама Ленки Песочниковой позвонит. Или сама Ленка во дворе встретится. Все-таки хорошо, что они с Ленкой теперь в разных школах. Полина не знает, как с ней разговаривать.

Они сидят на кухне, и Стас маме объясняет, что надо на митинге обязательно ящик для пожертвований сделать, для их приюта. А папа в этот момент разговаривает с каким-то дядькой из префектуры. А потом баба Тоня всем котлеты разложила и говорит:

– Пускай Полинка там свои стихи про собаку прочтет. Зря, что ли, их писала?

У Полины сразу в животе что-то заурчало – как котлета на сковородке. В ней страх с радостью так смешиваются, что ее даже тошнить начинает. И у мамы голос сразу меняется с рабочего на домашний, она Полине начинает объяснять, что все будет хорошо, и что к ним на стадион мамины френды придут, они про Полину давно знают, и стихи уже хвалили, и вообще мама ею гордится.

А папа просто говорит, что Полина справится. И что она не для себя это делать будет, а для собак. Так что нечего отказываться.

У бабы Тони котлеты с одного бока подгорели, а она не замечает: вписывает в висящий на холодильнике лист еще один пункт – про стихи. Говорит, что научит Полину читать с выражением. И пусть Стаська отладит микрофон. И не спит над тарелкой.

На стадионе шумно, торжественно и бестолково. Как на школьном дворе первого сентября, только вместо букетов у многих в руках плакаты. Про собак и про людей. И даже про полицию: она тоже сюда приехала – целой машиной. Главный полицейский к папе подошел, потому что официально считается, что это папин митинг. Хотя тут больше мамины знакомые. Они к маме подходят здороваться, говорят, как кого зовут.

– Сизоненко!

– Позвольте представиться, я – Марципановый король.

– Светлана Ивановна, из первого подъезда!

– Наргиз. Но можно – Надя.

Мама всем обязательно рассказывает, что это все придумала ее дочь Полина. Хорошо еще, что сюда свои родственники тоже пришли, можно к ним убежать. Нелька приехала с огромным пузом, а Макс с ноутом, чтобы Димка через скайп видел, что тут происходит! А Стас пришел с Дашей и Катей-Жирафой. Это они с ним пришли, потому что между собой подружились. Баба Тоня держит Беса на поводке, а другой рукой телефон к уху прижимает и рассказывает дедушке Толе про то, что тут делается: он в поезде сейчас, из санатория возвращается. Дед Полине сказал, что мысленно с ней. И получается, что на стадионе сейчас на одного человека больше.

А еще к ним домой рано утром приехал незнакомый дядька с тортом (и всякими бутылками). Оказалось, что это – мамин бывший начальник Витечка. Полина всегда думала, что если его зовут так ласково, то он должен быть самым младшим в классе. В смысле в офисе. А Витечка огроменный, у него плащ на пододеяльник похож. И ботинки размером с батон каждый. Витечка как вошел, так весь коридор собой занял. А вот голос у него и вправду писклявый, как у мультяшки. И очень добрый.

Витечка без собаки был, но с предложением. Он так и сказал: «Аня, я хочу сделать тебе предложение». И начал прямо в коридоре рассказывать, как мама может над проектами работать и в офис не приезжать. Мама очень обрадовалась и сказала Витечке «да». И они всю дорогу до стадиона разные рабочие вопросы обсуждали. А потом на них налетела теть-Кирина собака Астра. Там поводок был сильно натянут, и тетя Кира немного об этого Витечку стукнулась. И они начали смеяться.

Тетя Кира вправду на клоуна похожа. Не потому, что у нее улыбка в помаде и до ушей, а потому что имя не настоящее. Ведь Кира – это Кирилл. Это имя для мальчика. А она – девочка. В смысле – женщина. Но и девочка немножко тоже. Как артист в цирке.

Вообще, все взрослые, кто сейчас на стадион пришел, толкаются и шумят, как их второй «А» на перемене. И по трибунам бегают. И на стадионном заборе сидят. Инга Сергеевна им замечания не делает. Потому что она сюда пришла не как учитель, а чтобы защищать!

Полина не поверила, когда Ингу Сергеевну здесь увидела. Оказывается, у нее тоже есть собака. Огроменная такая. Московская сторожевая. Зовут Бася. И этот Бася весит как десять Бесов сразу! А еще Инга Сергеевна, оказывается, в их дворе живет. В доме, где магазин «Запчасти».

Полина хотела Инге Сергеевне на ухо шепотом свое стихотворение рассказать, чтобы та проверила, правильно или нет. Но на стадионе сразу одноклассники нашлись. Вазгенчик с папой. Максим с бабушкой. Эдька с собакой. Обе Настьки. Огнева с мамой пришла, а у Кузьмичевой на куртке сидит настоящая крыса, живая. Ее тоже надо защищать. Все крысу боятся, а Полина – нет. Крыса тоже никого не боится, даже собак. С ней можно играть и гладить ее по нежному розовому хвосту.

Мама, папа, Стас, полицейский и дядька из управы залезают на стадионную скамейку. Мама вытягивает шею и говорит в микрофон:

– Полина! Если кто-нибудь видел нашу дочь Полину, пожалуйста, позовите ее сюда. У нее на щеке родинка, похожая на вишню. Вишня, мы без тебя не начнем!

Это очень удачно, когда у тебя есть родинка на щеке. Оказалось, что Полину весь стадион видел. Вот совсем только что. А она на Настькину крысу совсем немножечко отвлеклась и забыла, что ей стихи читать надо. И что она боится их читать – тоже забыла.

Полина идет по футбольному полю между людьми, Максим хлопает ее по плечу, а Вазгенчик дергает за капюшон, но не сильно, а на удачу. Инга Сергеевна зааплодировала, а за ней – обе Настьки, а потом их мамы, а потом вообще, наверное, весь стадион, где вперемешку обычные люди с именами и фамилиями, и мамины френды с прозвищами, и собаки на поводках и на плакатах. Полина уверена, что собаки тоже хлопают.

Она подходит к трибуне. Мамин Витечка ее подсаживает, а папа со Стасом выдергивают на скамейку и ставят между собой. Будто они ее охраняют или защищают.

Микрофон очень скользкий, потому что у Полины руки вспотели. Голос сквозь него странным кажется, как из мультика. Полина первую строчку прочла и удивилась, что у нее голос незнакомый, даже забыла, что дальше. Мама метнулась между папой и Стаськой и подсказала строчку. И еще велела: «Смотри не в толпу, а вверх».

Если совсем вверх – то как раз получается на окна квартиры, где Ленка Песочникова. А если вверх и в сторону, можно на березу смотреть. На ту самую, где они засаду придумали. Сейчас на березе почки набухшие и воронье гнездо. Кажется, что там в развилке опять сидит Димка…

 

РАЗГОВОРЫ В МАШИНЕ

– Вишня, хочешь леденец? – спрашивает мама с переднего сиденья. Она их сосет все время, чтобы не курить.

Полина мотает головой и обнимает Беса покрепче, чтобы его укачивало не так сильно. Но Бес выть начал. Баба Тоня машет на него, он ей мешает говорить по телефону:

– Да все у нас хорошо, Ниночка! Стас со своим проектом второе место занял, теперь полегче поступать будет! Нельке неделя осталась, Славка сказал, на День Победы родит… Но легла уже, заранее.

Папа вчера утром на работу Нельку с собой забрал. Он будет в больнице младенцев лечить, а Нелька – ждать, когда ребеночек захочет, наконец, родиться. Нелька стояла в прихожей со своим пузом огромным и гоняла в папином планшете розовых зомби, а папа проверял, чего она с собой в сумку положила, как будто это школьный рюкзак, а Нелька – первоклассница. Мама Нельку обнимала (через Максово плечо) и плакала, как будто они на год расстаются или на десять. Мама так всхлипывала странно – будто сама себя перебивала и успокаивала.

У Полины тоже слезы по щекам побежали. А Нелька ей говорит: «Вишня, ты чего ревешь? Мы в следующий раз увидимся – я уже тощая буду». И засмеялась, хотя эта шутка вообще не смешная. Полина посмотрела, как на экране еще два зомби в кляксы превратились, и, наконец, придумала, что сказать: «А это я от радости». Это глупая фраза, и Полина сама себе не верила. И еще она не верила, что у Нельки взаправду внутри ребенок. Его же еще нет. Без него тут уже столько разного в жизни произошло – и история, и у них в семье. А он родится и сперва будет думать, что весь мир только для него одного создали…

Это была очень долгая мысль, была и еще – какая-то страшная. Чужая. И она все никак не кончалась. Но тут папа, наконец, сказал, что Нелька зубную пасту не положила. И мама с Полиной и Максом начали по квартире бегать и пасту искать – будто от этого что-то очень важное зависит. А потом они с мамой махали машине в окно: казалось, будто Нелька снова улетает в отпуск, и папа ее и Макса просто везет в аэропорт… Полина даже чуть не попросила магнитики.

– Ох, Нин, и смех и грех. Она в тот раз решила, что рожает, так они с Максимкой не в больницу поехали, а к нам домой. Славка смеялся, что ему халтуру на дом подкинули. Слав, тебе от Нины привет.

– Взаимно, – отзывается папа из-за руля. А дед Толя Беса по спине чешет, чтобы тот успокоился и не мешал бабушке хвастаться.

– А мне повезло – не поверишь, Нин! Анька мне однокурсника моего в блогах нашла, а он – завкафедрой. Спросил, хочу ли я у них практические по вышке вести. Первый курс, та же абитура. А мне, Нин, веришь, и хочется, и колется, и мама не велит. Толя сказал – иди обязательно! Пообещал, что с Полинкой управится. Так что с июля выхожу, прямо на вступительные. Толя, тебе от Ниночки привет!

– Ей тоже, – говорит дедушка и поправляет темные очки, которые ему Бес лапой сбил. Дед больше не слепой. Он их просто надел, потому что сегодня день очень солнечный.

– Да нет же, Нин! Толя у нас как огурчик. Ну что ты хочешь, такое уж наше поколение, из нас гвозди делали-делали, а мы все равно людьми остались. Анька вон курить бросила, мучается, а не сдается. Ань, Ниночка говорит, у тебя получится! Она сама бросала, знает.

– Скажи, я потом позвоню, посоветуюсь! – говорит мама и разворачивает новый фантик. И в машине сразу начинает пахнуть апельсиновым леденцом.

– А главное, Нин, это Полинка наша… Вот я все думала, она блаженная, а она знаешь чего выдумала? Митинг провела! Настоящий! У нас же тут нашли, кто собак травил…

И Баба Тоня начинает рассказывать всю историю. Прямо с того, как Димка с березы дворника увидел. (И еще напоминает, что Полина летом к Димке поедет!)

У них уже пробка кончилась, и они в новую встали, под мостом. А баба Тоня все говорит, говорит. Про то, как в управе пообещали собак отлавливать и в приют передавать. А еще бабушка хвастается, как Полину по телику показывали в новостях – на три секунды. Там даже было слышно, как она стихи про собаку читает – всего одну строчку. Но им всем очень понравилось.

– Да умница Полинка, что говорить, Нин. Столько денег насобирала, Стас сказал, там теперь какие-то вольеры строить можно. Он с девчонками со своими сегодня на конюшню покатил и Киру еще с собой взяли. Ну соседку нашу…

И баба Тоня рассказывает, как на собачьем митинге хозяйка Астры познакомилась с маминым Витечкой. И как они решили вместе к приютским собакам ездить. Если бы Полина до сих пор могла делать чудеса, то придумала бы, чтобы тетя Кира с этим Витечкой поженились. Они оба разведенные, им вдвоем интереснее будет.

– Полин, теть Нина передает, что ты молодчина!

– Скажи тете Нине, что она мне тоже теперь звонить может! – просит Полина. – У меня свой номер есть!

Это правда. Бабушка с дедом Полине мобильный телефон вчера подарили. Просто так. То есть – на Пасху. Хотя дедушка сказал, что на Первое мая. Ему этот праздник больше нравится. А Полине – и так и так хорошо. Она даже готова считать, что это подарок на день рождения, хотя до него еще две недели.

Мобильник розовый и с крышечкой. Он блестит, как нарядная пуговица. И на нем еще узор из цветов. Полине кажется, что телефон должен немного духами пахнуть. Он какой-то кукольный. Как для другой девочки, такой кружевной принцессной феи. А в остальном – очень хороший телефон.

Пусть по нему Полине кто угодно звонит. Она всем номер дала – Димке, родителям, деду с бабушкой, Стасу, Максу. Только Нельке не успела, но Макс сказал, что пойдет ее сегодня навещать и передаст номер. Пусть Нелища тоже Полине звонит. И ее ребеночек – когда вырастет. И теть Нина тоже пусть звонит. Она больше не противная, раз они с бабушкой только о хороших вещах говорят.

Полина перегибается через бабушкино плечо и называет наизусть номер – все свои собственные десять цифр. А потом телефон вынимает из кармана, проверяет – вдруг ей кто-нибудь уже позвонил? Но на экране только заставку видно: Полина с дедушкой и бабой Тоней у подъезда. Это Полина сама вчера снимала, когда бабушка из парикмахерской пришла. У нее на голове теперь такоооое!

Настоящие африканские косички, штук, наверное, пятьдесят или двести. И каждая – с цветной бусинкой. Бабушка стала похожа на африканскую колдунью, только не такая загорелая. И очень красивая. Жалко, что она не согласилась кольцо в нос продеть, хотя Стас пообещал, что так еще круче будет. Баба Тоня теперь все свои заколки Полине отдала. И с ромбиками, и с балериной, и с искусственным цветком.

– Баб Тонь, а ты с такой прической в институте сможешь работать? Учителя такими не бывают.

– Я в июле опять в парикмахерскую схожу, – обещает баба Тоня, – Сделаю полубокс за десять копеек. И покрашусь в зеленый. Или в лиловый.

– А хорошо тебе будет, – говорит дед Толя. А Бес так поскуливает, будто смеется.

В окно уже видно поляну с ветряными мельницами, а потом гипсовых солдат в шинелях. Сейчас они с шоссе повернут. Значит, дача совсем рядом! Ей уже немножко осталось подождать, когда они туда приедут. Дача за зиму по ним очень сильно соскучилась.

 

НА ОБРАТНОМ ПУТИ

Бес по бывшим грядкам прыгает и мышиные следы ищет. Потому что таксы – все-таки охотничьи собаки, а не только домашние. Он мелькает среди старой и новой травы так быстро, что не видно, какая у него морда седая.

Папа пообещал, что уж этим летом точно сделает из Беса интеллигентную собаку из приличной семьи, – и пошел домик отпирать и щиты с окон отколачивать. Мама с бабушкой сразу вытащили наружу одеяла с подушками и принялись их расстилать для просушки. Самое большое одеяло накинули прямо на машину – и она стала похожа на зверя в большой попонке. Например, на морковкоедку, у которой все головы под крылья спрятались.

Дедушке Толе велели идти в правление за квитанциями на электричество. Дед поправил свои не очень нужные очки и покрепче ухватился за палку с подставкой. А вторую руку положил Полине на плечо – как раньше, когда он почти не видел:

– Пойдешь со мной по горам и долам счастья искать?

С одной стороны дороги сперва был серый забор, потом забор из сеточки, похожей на Нелькины колготки, потом деревянный синий забор, а потом вообще никакого, там участок заброшенный. А с другой стороны был овраг, а за ним – настоящий еловый лес. Полина с дедушкой шли мимо этого леса. Дедушка Толя опирался на свою палку, как на альпинистскую специальную штуку.

Он рассказывает, как в студенческие годы ходил в поход по горам. Дед так говорит интересно, что его будто первый раз слушаешь, а не пятый или десятый. А главное, пока он свою историю рассказывает, его можно за локоть взять. Или обхватить со спины и щекой потереться. Или сунуть голову дедушке под мышку. Полина с зимы так не делала. Она даже не сразу поняла, что голова немножко не пролезает – это она выросла.

– …Вот мы в лагерь вернулись, а пока нас не было, дежурный, Гриша Петухов, решил нас разыграть. И вот, Полин, приходим мы к палаткам, а у входа в каждую – огромные такие следы. Будто кто-то босиком ходил! И только левою ногой!

– Это он камни в рюкзак положил и ими отпечатков наделал, да? – вспоминает Полина.

– Ну Гришин фокус мы сразу раскусили, но решили виду не подавать. Придумали, что мы тоже Гришу разыграем. Обошли, значит, палатку стороной и давай выть по волчьи…

Дедушка довел ее до домика, где правление. Сам внутрь пошел, а ей велел подождать. По бокам от крыльца были в землю вкопаны две старые автомобильные шины. Огромные, черные, очень теплые. Их когда-то покрасили желтым, но краска облупилась. От нее одни чешуинки остались, как память. Полина перепрыгивала с одной шины на другую и просто сидела по очереди то на одной, то на другой, чтобы им обидно не было.

На обратном пути дедушка начал еще одну походную историю рассказывать, снова про дежурного по лагерю Гришу Петухова, но она перебила:

– А я сегодня утром Ленку встретила!

 

ЛЕНКА

Полина с Бесом гуляла, а Ленка у своего подъезда маму ждала. Ленка снова загорелая была, даже лакированная. Оказывается, она опять на море улетала. Только не в Африку, а на какой-то остров. У нее же каникулы в апреле! А Полина забыла! Когда во дворе митинг шел, Полина могла не бояться – Ленки и ее мамы вообще дома не было.

Ленка про этот остров рассказывала совсем как раньше, только смотрела не на Полину, а как Бес у столба траву нюхает. А потом сказала:

– Я собак раньше боялась, а теперь не боюсь.

И почему-то плечами пожала. Так сильно, что достала до новых сережек, золотых, как у своей мамы. Полина тоже пожала – но только одним плечом, потому что во второй руке был собачий поводок. Бес все рвался вперед, и Полина пошла за ним. А Песочникова – за Полиной. Они молчали, а Бес фырчал, так сильно хотел с земли что-нибудь подобрать, даже сквозь намордник.

– Ле-ноч-ка! – Это ее мама из подъезда вышла. Вот сейчас она была в шпионских очках. И еще в шарфике, который всю голову заматывал. Но ей незачем было прятаться: ведь никто же так и не узнал, что это она…

Полина решила на всякий случай убежать. И сама Беса потянула – к березе, к гаражам. Ленка тоже побежала с ними, хотя там лужи были, а она в туфлях. Они сперва молча бежали, а потом хохотать начали, потому что у Беса из-под лап земля мокрая во все стороны летела. И все стало как будто по-старому.

Ленкина мама снова закричала от подъезда, а у Полины в куртке мобильник тренькнул – это баба Тоня научилась смс-ки отправлять и спрашивала, почему Полину из окна не видно. И вообще звала домой. Можно было сказать «Меня бабушка ждет» и идти обратно. А Полина вместо этого сказала:

– У меня пятнадцатого мая день рождения. Ты приходи.

Песочникова даже остановилась:

– Я помню. Меня мама, наверное, не отпустит. Давай я папу Колю попрошу, пусть он с нею поговорит. Она его всегда слушается. Он к нам жить вернется и ее попросит.

Полина решила, что все-таки попробует еще раз немножко поколдовать. Пусть даже в последний раз.

Мама Песочниковой опять кричала от подъезда, но к ним не шла. Просто отвернулась.

Они пошли в обратную сторону, до фонарного столба. Бес опять начал его обнюхивать. Полина обошла столб с правой стороны, Ленка – с левой. А когда они встретились, то хором сказали друг другу «Привет». Это примета хорошая. Чтобы не ссорится. Или помириться.

 

ТОЛЯ И ТОЛИК

Пока Полина про Ленку вспоминала, они с дедом уже до заброшенного участка дошли. Впереди всего три забора осталось. Дедушка уперся палкой в землю (хотя никаких машин мимо не проезжало) и покивал:

– Это вы с ней правильно. Друзей бросать нельзя… Даже если кажется, что они ненастоящие.

– Выдуманных тоже нельзя, да, дедуль? А то обидятся. Ты в них хочешь – веришь, не хочешь – не веришь. А они в тебя верят, как будто ты им не друг, а бог. – Полина смотрит, как ее тень поперек дороги темнеет и руками размахивает. А дедушкина тень головой качает:

– Это кто ж у тебя выдуманный-то, а? Про кого опять сказку придумала?

Кажется, что на дороге еще одна тень появилась. Ростом с Полину. Нет, даже пониже. Ведь Толику всегда восемь лет, а Полине девять через две недели…

– Про тебя. Но ты не обижайся. – Полина берет дедушку за локоть и начинает объяснять. Она так рассказывает, что сразу и к дедушке Толе обращается, и к Толику, вперемешку. Ей даже кажется, что они отвечают вдвоем. – И, понимаешь, дедуль… Толик, мне перед тобой неудобно, что я тебя придумала, а в тебя уже не верю, но притворяюсь, что верю. Вот. И я не знаю, куда Толик денется, когда я вырасту. Деда, ты не знаешь, куда герои уходят, когда они не нужны? Я не хочу, чтобы ты ненужным был. Мне тебя жалко.

– А чего жалеть-то, Полин? Все будет хорошо. Мне Толик сейчас сказал, что он со мной теперь останется. – Дед Толя обхватывает Полинины уши ладонями и покачивает ее голову туда-сюда, как раньше, когда она маленькая была. – Ты не беспокойся, я с ним полажу, я ж его помню. Подойдет тебе такой вариант?

– А ему будет интересно с тобой? – не сразу соглашается Полина.

– Это уж от него зависит. Захочет узнать, что со мной дальше было, когда я вырос, – все расскажу… А если нет – тоже не беда. Мы же в будущем сейчас живем. Когда я… когда Толик мечтал, как все потом станет, то про многое думал. А вот про нынешнюю технику – нет. Так что покажу ему, что у нас сбылось.

– А мне покажешь?

– Обязательно. – Дед в карман куртки полез. А у него там – золотая елочная рыбка. Та самая, старинная, розоватая и без хвоста.

– Ты Толика через этот артефакт вызывать будешь? – спрашивает Полина.

– Да вроде того.

– А ты о нем точно заботиться станешь?

– Обязательно, – серьезно говорит дедушка. Он даже очки снимает, чтобы Полине глаза в глаза посмотреть. В его и в Толиковом детстве это клятвой считалось.

 

ОБРАТНО В ТЕТРАДЬ

Полина поднимается на второй этаж дачи и как будто бы выходит из машины времени. Обратно в прошлогодний август. Все игрушки, книжки и другие вещи стоят на тех местах, где она их оставила. Кажется, что к окну подойдешь и увидишь, как баба Тоня яблоки в сумку собирает, а папа с дедушкой в гамаке разговаривает и все время кивает, а потом повторяет фразы голосом, специально для деда.

На столе лежит тетрадка в лакированной обложке. Между страниц – шариковая ручка. Уже засохла и не пишет. Та сторона обложки, которая стола касалась, яркая, а та, которая сверху, – выцвела.

Страницы пахнут непривычно, осенними листьями и чем-то таинственным. Это запах дачи. Полина листает тетрадь. Из разрезанного кармашка-конверта выпадают фишки от старой игры. Пять секретных анкет заполнены как будто разными почерками. Год назад Полина не могла запомнить, как героев ее сказок зовут. А теперь столько настоящих людей разных вокруг. Друзей и родственников. Она их помнит.

На следующей странице – записка для дачи. Чтобы она по ним не скучала всю зиму.

«Привет! Мы уже обратно приехали! Ты по нам сильно скучала? У нас много произошло. Сегодня 1 мая!!! мы здесь будем жить 1 июня в каникулы. Я их очень жду. У меня есть новые сказки…»

Оказывается, ручка, которая в тетрадке зимовала, совсем даже не засохшая. На свободной странице Полина перечеркивает надпись «Анкетка № 6» и пишет правильно: «Приключения Лады в стране зайцев».

Однажды девочка Лада пошла с бабушкой в супермаркет и осталась ее ждать у шкафа с ячейками. И пока бабушка стояла на кассе, Лада вдруг начала уменьшаться и сделалась маленькой, с палец размером. Чтобы на нее не наступили, Лада спряталась в нижнюю ячейку камеры хранения. Там дверь была не заперта. А за дверью начиналась волшебная заячья страна.

Это правильно, что сказка про зайцев живет именно в секретной тетрадке. Хотя зайцы – давно не секрет. Но, пока Полина пишет, ей немножко холодно, она будто чужую тайну сейчас выясняет или находит клад.

– Вишня! Топай вниз, сейчас обедать сядем! – командует мама.

– Уже, – обещает Полина. И начинает как можно быстрее писать про то, как обедала морковкоедка: «1ая голова – пироги, 2ая – пицца, 3ья – салат морковный (и пицца тоже с морковью!!!), 4тая – борщ с капустой…»

В кармане джинсов начинает жужжать и пищать. Это Полинин мобильник проснулся. Наверное, мама решила больше Полину не звать, а просто позвонить и сказать, чтобы вниз спустилась. Или, может, это Димка! (У него сегодня тоже Первомай, и дача, и даже шашлыки.)

– Полька, это ты? Это Макс звонит! Поль, папу позови!

– А он внизу. Я на втором этаже, а все на первом. Мы на даче!

– Полька, у меня сын родился!

– А как вы его назвали?

Нелька не стала ждать папиного дежурства! У нее час назад родился мальчик Витя! Как Полина и хотела. Только он не Виктор, а Виталий. Но его все равно будут Витькой звать. Макс всем звонил, а никто трубку не берет. На даче сеть плохо ловит. Хорошо, что Полина на второй этаж поднялась. Она сейчас спустится вниз и всем расскажет.

– Чур, я первая скажу, а потом ты, ладно?! – спрашивает Полина в трубку. И слышно, как Лысик орет там: «Да! Да! Да, да, да!»

Она сбегает по ступенькам вниз. Все сидят в кухонном домике, это надо еще через веранду, крыльцо и дорожку! Через несколько секунд. У нее телефон в кулаке зажат как олимпийский факел. Даже огонек есть – синий, от экрана. И Макс все кричит в трубку: «Да! Да! Да-да-да!»

Сейчас Полина откроет дверь кухни, войдет и все расскажет. У двери ручка синей тряпкой обмотана, а сама дверь выкрашена оранжевым. Но Полине кажется, что дверь все равно похожа на белую страницу. Откроешь ее, а там – новая глава.

 

КОНЕЦ

Октябрь 2011 – октябрь 2013 г.