Дедушка пообещал отдать пузырек, в котором сегодня лекарство кончится. Там крышка с белой пластиковой пружинкой, на конце которой еще одна крышечка. Если к этой штуке приделать пластилиновые спинку и подлокотники, то получится кресло для зайцев. Прыгучее! Скорее бы дед таблетку принял!
Но дедушка говорит, что лекарство надо пить после обеда, на сытый желудок.
– Баб Тонь, а когда мы обедать сядем?
– Ты меня уже пятый раз спрашиваешь! Вот котлеты дожарю. Полина, ты голодная?
Бабушка не поворачивается от плиты, только сердито мотает головой. И заколка на ее макушке – три зеленых ромбика и два красных – тоже мотается туда-сюда. Красивые такие ромбики. Похожи на кусочки игрушечного кафеля для ванны. Если бы у заколки случайно отвалилась застежка, то можно было бы их отколупать и…Честно говоря, Полина не знает, что с ними делать. Но они такие блестящие и немножко прозрачные, что их лизнуть хочется.
– Полина, ты есть хочешь или нет? Толик, ты куда Полинкину горбушку положил?
– На подоконник! – отзывается с дивана дедушка.
– Ну все, пиши пропало! – кричит ему бабушка. – Бес! Вот же паразитская собака! В родном доме кусочничает! Вот возьму веник и…
– Я не люблю горбушки. – Наконец-то можно про это сказать. Так, чтобы дед не обиделся.
– Всю жизнь любила, а теперь не любишь? Толя, ты слышал, как она этого троглодита выгораживает?
– Слышу! – Дед глухо кашляет на своем диване. – И правильно делает…
– Ну и шут с вами, собачьи вы защитники! Полина, иди лучше огурцы помой.
– Уже!
Полина встает на пороге кухни и начинает тихонько колупать рисунок на дверном стекле. Там корабль разноцветный, под ним три волны, а сверху облако и солнце. Его нарисовали очень давно, когда у мамы Неля родилась, а у той, у Стаськиной мамы, – Стаська. Может, поэтому никто этот кораблик не счищает, хотя он облупился.
Эти чешуинки краски Полина и обрывает незаметно. В центральной волне получилась царапина. Маленькая. Кораблик обдирать жалко, а до солнца и тучи Полина не дотянется.
– Ты куда табуретку тащишь? – Бабушка разворачивается и вдруг с размаху лупит Полину по запястью. Лицо у нее жесткое, морщины – как наглаженные складки. – У нас же от них не осталось больше ничего! Это Жанкина память!
– Я не знала, – тихо говорит Полина и пятится в коридор. Про рисунок-то она знала, а вот про память… На самом деле тоже знала. От вранья хочется плакать еще сильнее.
– Полотенце приложить? – спрашивает с кухни бабушка.
– Не надо, – Полина все еще стоит в коридоре.
Ждать дедушкину пробку от лекарства ей уже не хочется. Хочется, чтобы обняли. А еще хочется уйти от бабушки. За сто километров. Или просто домой.
Бес будто почуял, что Полина уйти хочет. Сразу начал бегать у двери и подвывать тоненько, будто у него что-то болит.
– Вот куда тебя сейчас выгуливать? Уйди, напасть! Уйди, у меня котлеты горят!
– Ба, давай я с Бесом выйду! – говорит Полина.
– Чего ты там в такую погоду забыла? – Бабушка смотрит на Полину внимательно и сама потом за нее отвечает: – Обиду хочешь проветрить? Ну давай! Только недолго и все время под окнами!
Полина хотела сказать, что передумала. Но тут загудел в «клатче» бабушкин телефон. И Бес взвыл еще сильнее.
– Ниночка, ты? А чего не на городской, дешевле же? Да как обычно, Ниночка. Нелька замуж опять собралась. Она ж тут у нас отчебучила, Нелька-то! Алло! Полина! Обещала с собакой идти – так иди уже!
Опять у бабушки какие-то свои тайны! А Полина хотела ее про кораблик расспросить – чем его рисовали. Может, она сумеет царапину закрасить? Починит чужую память.