Поражение на послевоенных выборах тяжело огорчило Уинстона Черчилля, и это огорчение он приписывал разочарованию в людях, под которыми, конечно, подразумевались англичане. Теперь можно было заняться экономическими и социальными вопросами, волнующими английских мещан, и даже пойти на некоторые уступки лейбористам, но престиж Уинстона, как признанного «архитектора победы», как именовала его послевоенная пресса, не позволял ему отказаться от размаха глобальной политики. Теперь его более устраивало положение лидера парламентской оппозиции, на котором он выжидал своего следующего звездного часа. Первым шагом возвращения в мировую политику было выступление в Вестминстерском колледже. Хотя это был провинциальный колледж провинциального американского городка Фултон с его типично провинциально сонной жизнью, на этом выступлении присутствовал президент Трумэн. И убедительная речь Уинстона Черчилля о захвате Советским Союзом половины Европы вошла в мировую историю, так же как изобретенный им термин «железный занавес». Присутствующий там американский президент уже не мог проигнорировать предложение Черчилля о создании союза между Америкой и Англией против коммунистической угрозы, а также о создании Европейского совета безопасности. О последнем Уинстон уже в развернутой форме рассказал на своем выступлении в Цюрихе и теперь готовился к первой ассамблее этого совета.

Когда Уинстону Черчиллю передали просьбу Поля Дожера о предоставлении аудиенции, он тотчас согласился и назначил время. Будучи в юности искателем опасных приключений, он сохранил эту романтическую жилку до преклонного возраста, и теперь, несмотря на то, что ему шел семьдесят третий год, был заинтригован историей подростка, потерявшегося в Океании – историей, о которой писала несерьезная пресса. Когда точно в назначенное время Дожер вошел в кабинет, Уинстон был несколько разочарован. По неясным газетным снимкам можно было предположить романтическую внешность. В реальности это был тип французского блондина. Французские блондины не имеют ничего общего ни с англо-саксонскими блондинами, ни с германскими, по Ницше, белокурыми бестиями. Они попадаются либо на севере Франции, либо восточнее Парижа, и все они обычно низкого происхождения. Лицо молодого француза не выражало ни интеллекта, ни даже способности серьезно мыслить. Длинные руки, длинные ноги, прямые плечи. Такой тип мужчин очень нравится несерьезным женщинам. Приличный синяк под глазом и синяк на подбородке гармонично довершали образ юноши. Синяки – естественный результат пьяной драки, а скорее всего драки из-за женщины. Французы. Юноша поздоровался, представился. Все это по-английски с жутким французским акцентом. Уинстон спросил по-французски:

– Мсье Дожер, может быть вы предпочитаете говорить по-французски?

– Нет, лучше по-английски. Мне это нужно для языковой практики.

Это была уже откровенная наглость: использовать Уинстона Черчилля для практики разговорной английской речи. Не скрывая недовольства, Уинстон спросил уже по-английски:

– Надеюсь, это не единственная причина, по которой вы просили аудиенции?

Молодой француз слегка усмехнулся, проявив этим эмбрион чувства юмора.

– Не единственная. Сэр, у меня к вам важное дело.

– Сядьте, пожалуйста, – и Уинстон указал на кресло против его письменного стола.

Дожер, поблагодарив, сел.

– Мистер Черчилль, вы что-нибудь знаете обо мне?

– Только то, что читал в газетах.

– Значит, знаете про остров Хатуту. Это Маркизские острова. На острове Хатуту королевство. Королевство Хатуту. И есть такая Организация Объединенных наций. Да?

Француз старательно выговаривал английские слова, и от этого акцент его еще усиливался.

– Есть такая организация, – согласился Уинстон.

– А как сделать так, чтобы эта организация признала независимость королевства Хатуту? И чтобы эту независимость признало французское правительство и все другие страны?

– Мсье Дожер, Организация Объединенных Наций имеет свои представительства во многих странах, в том числе и Франции. Кроме того в Париже имеется так называемое заморское министерство, где вы можете найти консультантов самого различного политического толка. И еще существуют юристы по международному праву. Почему с этим вопросом вы обращаетесь именно ко мне?

– Потому что вы умный.

Ответ молодого француза несколько ошарашил Уинстона.

– Благодарю за приятную новость, – пробормотал он. – Однако, как я понимаю, вам нужен не ум, а содействие в этом важном для вас деле. К сожалению, у меня теперь нет для этого времени.

– Вы можете мне посоветовать, куда мне обратиться, и как обратиться.

Этот ненужный Уинстону Черчиллю разговор с туповатым юношей начал раздражать политика, и он сказал:

– Я сомневаюсь, что независимость принесет королевству какие-либо выгоды. Кстати, какова численность населения королевства?

– Человек двести, а может, и больше.

Черчилль продолжал:

– Маркизские острова – французский протекторат, и Франция в состоянии обеспечить безопасность вашему королевству более, нежели сами жители королевства.

Француз некоторое время смотрел на Черчилля ничего не выражающим взглядом светлых глаз. Такой взгляд должен завораживающе действовать на женщин, чем этот юноша, вероятно, хорошо умел пользоваться. Лягушатники.

– Мистер Черчилль, вы читали, что я был в России?

– Вот как? – искренне удивился Уинстон.

И Дожер с тем же ничего не выражающим взглядом сообщил:

– Я был в России с французской коммунистической делегацией.

– Вы коммунист?

– Нет. Морис Торез сделал меня кандидатом в партию, чтобы делегацию быстрей пустили в Россию. За железный занавес.

О железном занавесе француз, вероятно, упомянул, чтобы польстить самолюбию Черчилля, изобретателю термина. Примитивная французская психология.

– Чем же вы способствовали ускорению процесса оформления виз?

– Меня хотел увидеть Сталин. Он меня увидел. В Москве. И он говорил со мной тэт-а-тэт.

Уинстон тотчас заинтересовался:

– И о чем он с вами говорил?

– Он хочет послать врачей на Хатуту, как безвозмездную помощь. И чтобы я на языке Хатуту помог их контакту.

Уинстону стало ясно: за врачами последует русский консул и другие чиновники, а за ними русское военное подразделение для охраны. Маркизы – прекрасное место для военной базы в Океании. Неподалеку Новая Зеландия, на которую уже давно проникли прокоммунистические идеи. Дожер с тем же, ничего не выражающим взглядом продолжал:

– А врачам понадобится связь с Россией. Это значит – радио. И понадобится русский консул на Маркизах. А во Французском правительстве много коммунистов. И они это разрешат. И еще французы, которые строят отели, хотят построить на Маркизах отели для туристов, чтобы туристы ездили на Хатуту. И Австрия тоже что-то хочет строить на Маркизах. Когда я стал заменитый, остров Хатуту тоже стал знименитый, и теперь все его хотят.

Оказывается, этот француз был не так и глуп, как это могло показаться с первого взгляда. И уже вполне серьезным тоном Черчилль сказал:

– Для заявления на независимость королевства в ООН следует направить официальных представителей этого королевства.

– Я есть таковой представитель, – быстро ответил француз.

– Какие вы можете предъявить на это полномочия?

– Это бумаги? – удивился француз. – Жители Хатуту не знают, что такое бумага, и не знают, как это – писать и читать.

– В таком случае, они не знают, что такое независимость. Вы французский подданый. У вас нет юридического права требовать независимости королевства без согласия короля.

Теперь они оба серьезно смотрели друг на друга. Если советский министр иностранных дел Молотов обратится во французское министерство за разрешением послать на Маркизы врачей, и Франция на это согласится, это будет дополнительным примером советской экспансии, который войдет в будущую речь Черчилля на ассамблее Совета Безопасности, планируемой в Страсбурге.

– У меня есть юридическое право, – сказал, наконец, Дожер. – Мой сын – будущий король Хатуту. По их закону, если у короля нет сыновей, после его смерти королем становится его внук. У короля нет сыновей. Моя жена – дочь короля, и наш сын – будущий король.

– Кто может подтвердить ваше родство с королевской семьей? – спросил Уинстон.

– Четыре человека, которые забрали меня с острова. – И Дожер вынул из кармана вчетверо сложенный лист, развернул его, положил перед Уинстоном, пояснил: – Вот их имена, адреса и телефоны.

Уинстон достал сигару, пододвинул Дожеру сигарную коробку.

– Курите?

Молодой француз взял из коробки кубинскую сигару, развернул обертку, понюхал, достал из серебрянной подставки спички, долго раскуривал. Сделав затяжку, он пробормотал по-французски:

– Тоже говно, – и стал тушить сигару, тыкая ее концом о дно мраморной пепельницы.

Однако, этот француз уже не раздражал Уинстона. Затянувшись благородным сигарным дымом, он спросил:

– Газеты писали о вашем родстве с королем?

– Нет. Об этом родстве знают только эти четыре человека и еще капитан корабля Этьен Жирадо, и еще одна женщина, коммунистка. Это шесть человек. И еще это знают моя мать и сестра. Всего восемь человек. Вы девятый.

– Благодарю за доверие, – пробормотал Уинстон и спросил: – Этьен Жирадо был вашим капитаном?

– Да. Это он принял меня на корабль. Он был хорошим ко мне.

– Во время войны он командовал крейсером?

– Кажется, да.

Уинстон Черчилль помнил этого сурового французского капитана. Английские десантники переплывали Ламанш под прикрытием огня его крейсера. После войны Этьен Жирадо был награжден английским орденом.

– Мсье Дожер, если вы серьезно хотите довести ваше дело до конца, вам потребуется поверенный, имеющий большую практику в юриспруденции и хорошо знающий международное право. Вы это понимаете?

– Понимаю. Я найму такого адвоката.

– Простите за нескромный вопрос: какими средствами вы располагаете?

– На моем банковском счету пятьдесят тысяч франков. Если не хватит, попрошу у матери.

– Для дела по международному вопросу это, конечно, немного, но учитывая сенсационность задуманного вами дела, любой, даже престижный адвокат согласится и на меньшую сумму. – И, усмехнувшись, добавил: – Или вообще бесплатно. Вы специально приехали в Лондон, чтобы взять у меня консультацию?

– Специально.

– Я могу вам порекомендовать такого поверенного.

– Порекомендуйте, пожалуйста.

– Следующее заседание ООН в следующем месяце.

– Я знаю. Постараюсь успеть.

– Вам необходимо подать заявление о вашем деле за неделю до заседания.

– Постараюсь успеть.

– А вы успеете собрать ваших свидетелей? – и Уинстон приподнял лист с четырьмя фамилиями.

– Я им звонил по телефону. Они согласны ехать со мной в Сан-Франциско в любой день.

– Поверенный, которого я вам рекомендую – Дэйвид Фридман.

– Еврей? – спросил Дожер.

Оказывается, он отличал еврейские фамилии от нееврейских. Что ж, этот французский блондин вполне мог сойти за гитлеровского арийца. Уинстон ответил:

– Да, он еврей. Какие-нибудь возражения?

– Никаких возражений. Некоторые евреи умные.

– Безусловно, – подтвердил Уинстон. – Как и некоторые англичане.

Дожер даже не попытался улыбнуться на это замечание. Очевидно, с юмором у него были такие же проблемы, как и с интеллектом. В целях проверки деловых качеств молодого француза Уинстон спросил:

– Когда вы намерены назначить встречу с поверенным?

– Сегодня.

Уинстон пододвинул Дожеру телефонный аппарат, раскрыл записную книжку с телефонами, положил перед Дожером, указал дымящейся сигарой нужную строчку, сказал:

– Звоните. И лучше говорите с ним по-французски. Он знает языки.

Все это приятно развлекало Уинстона. Маркизские острова, не имеющие ни полезных ископаемых, ни ценных экономических ресурсов за мизерностью их территорий, действительно стали знамениты благодаря романтической истории Поля Дожера. И тема независимости Хатуту будет легко подхвачена всеми газетами. И конечно же будет упомянута роль Уинстона Черчилля в этом деле. Это может послужить ответом лейбористам на обвинения Черчилля в сопротивлении деколонизации. После телефонного разговора Дожера с Фридманом Уинстон сказал:

– Поскольку средства ваши ограничены, имейте ввиду: Фридман будет торговаться. – И с усмешкой добавил: – Еврей все же. Но вы тоже не уступайте. Что касается денег, француз еврею не уступит.

В отношении с этим примитивным юношей соблюдение обычного такта было необязательным, и Уинстон, выпустив пых ароматного сигарного дыма, спросил:

– Ваши предки не из Бретони?

– Мой дед по матери бретонец.

И тут Дожер улыбнулся, обнаружив понимание юмора. Белозубый оскал. Женщинам должно нравиться.

– Я знаю, – сказал Дожер, – во Франции ходят анекдоты о бретонцах, так же как в Англии анекдоты об ирландцах.

– У меня ирландские корни, – заметил Черчилль.

– А у меня бретонские, – с той же улыбкой парировал Дожер.

– Хочу заметить, – сказал Уинстон, удобно откидываясь в кресле, – слушание в ООН вашего дела, если таковое состоится, привлечет широкое внимание желтой прессы. Это ничего, что король Хатуту имеет всего двести подданных, зато ваша личность, известная желтой прессе, может вызвать сенсацию своим появлением на ассамблее ООН. Все это имеет огромное значение для престижа вашего поверенного. – И с усмешкой добавил: – Так что Фридман должен вам еще и приплатить.

Дэйвид Фридман принял Поля в своем официальном современно обставленном кабинете. Полю сразу понравился этот человек. Ему было за сорок. Темные, гладко зачесанные волосы без седины и залысин, респектабельно намечающееся брюшко, на лице выражение: я хорошо выспался, плотно поел и попил и теперь полон сил и энергии и готов, как адвокат, доказать полную невиновность хоть самого Адольфа Гитлера.

Поль излагал суть своего дела, а мистер Фридман деловито записывал. После этого Фридман спросил:

– Мсье Дожер, вы хотите полной абсолютной независимости королевства Хатуту?

– Да.

– Узаконить такую независимость крайне просто. Но это абсурд, а скорее всего – глупость. – Поль в упор смотрел на Фридмана, а Фридман смотрел на Поля спокойно, доброжелательно, даже ласково. Поскольку Поль молчал, Фридман продолжил: – Представьте себе, мсье Дожер, Хатуту получило полную независимость и уже не является французской колонией. Представили? – Поль кивнул. Фридман продолжал: – И вот Германия, или Япония, или Дания, любая страна, а лучше представим – Россия, присылает на остров десять вооруженных солдат. Что могут противопоставить современным автоматам жители королевства? Бамбуковые копья? Луки? Пращи из мангролового дерева? – и Фридман состроил наивную вопросительную мину.

– ООН этого не допустит, – возразил Поль.

– Каким образом? Пошлет протест в Москву? Они этот протест используют, как туалетную бумагу. Кстати, вы были в Москве. Там есть туалетная бумага?

– В Кремле есть, – ответил Поль.

– Я слыхал, – уже другим, заинтересованным тоном сказал Фридман, – в России, когда люди идут в магазин, берут с собой газету, чтобы завернуть селедку. Это правда?

Поль ответил:

– Я не был в магазинах, где продают еду. Большие очереди, так что в магазин трудно войти. Но я видел на улице, как люди несут в газете селедку. Это в Москве. А в провинции селедки нет.

Фридман оживился:

– Вот видите! В Москве селедка есть, а завернуть не во что. ООН будет слать в Москву протесты, то есть бумагу. Много селедки можно завернуть. А вот еще вариант. Приедут на независимый остров Хатуту десять русских солдат. За полчаса они перестреляют все население Хатуту. А потом они заявят, что когда они приплыли на остров, он оказался необитаемым. Кто докажет обратное? А по международным законам, если остров является необитаемым и ничейным, то каждый, кто первым приплывет на этот остров, может объявить его своей собственностью.

Поль молчал. До сих пор ему в голову не приходили варианты, предложенные Фридманом. А таких вариантов можно много найти. А Фридман смотрел на него выжидающе, благожелательно, ласково. Наконец, он сказал:

– Мсье Дожер, вы теперь понимаете, что отказываться от французского протектората бессмысленно?

– И что надо сделать? – спросил Поль, поняв теперь, что все зависит от Фридмана, и тот, теперь уже с видом хозяина положения, сказал:

– В настоящее время Франция является великой державой с политическим престижем, экономическим влиянием и военной силой. Перед нами стоит сложная задача: оставить королевство Хатуту под охраной этой могущественной державы и в то же время сохранить независимость королевства от французского правительства. И все это мы должны подготовить в очень короткий срок до начала сессии ассамблеи ООН. Вы понимаете трудность нашей задачи?

Поль понимал: Фридман набивает себе цену. Но Фридман был нужен. Его порекомендовал сам Черчилль.

– Я понимаю, – сказал Поль. – Задача трудная. Но если Уинстон Черчилль порекомендовал именно вас, значит не зря?

– Весьма польщен, – официальным тоном сказал Фридман. – Первым делом мы с вами должны немедленно ехать в Париж. В заморском министерстве необходимо заказать оформление некоторых документов, для чего потребуется ваше присутствие. Затем в вашем же присутствии следует в секретариате министерства иностранных дел заказать документ, подтверждающий ваше родство с королевской семьей Хатуту. Присутствие ваших четырех свидетелей обязательно. И еще необходимы документы о том, что вы доверяете мне вести это дело на международном уровне. Вы имеете понятие о том, сколько стоит одно лишь составление этих документов?

– Нет.

– Помимо этого мы должны составить контракт, по которому я должен буду получить гонорар в случае положительного исхода дела. Какую сумму вы намерены вписать в таковой контракт?

– Десять тысяч франков, – без запинки ответил Поль, помня наставление Уинстона Черчилля.

– Это цена дела о разводе парижского булочника, – с безразличным видом заметил Фридман. – Я таких дел не веду.

– А если двадцать тысяч? – деловито спросил Поль.

– Мсье Дожер, текущее дело о наследстве, которое ведет мой поверенный, принесет моему офису гонорар в сто тысяч фунтов стерлингов. Дело, которое вы мне поручаете, должен вести министр иностранных дел. Но поскольку на Хатуту нет министров, вы поручаете его мне. Субординационно это намного выше уровня любого юридического офиса, поскольку является внешнеполитическим актом.

– Это так, – согласился Поль. – И поэтому мсье Черчилль сказал мне, что это дело для вас очень престижно. Так что вы еще сами должны мне приплатить.

– Так Черчилль вам это и сказал?

– Так и сказал.

И тут Фридман стал сметься. Полю было ясно: это был искренний смех. Поль тоже улыбался. Кончив смеяться, Фридман сказал:

– Уинстон Черчилль не лишен юмора.

Поль стал серьезно рассуждать:

– Мсье Фридман, вы знаете, сколько стоит реклама в газете, или журнале?

– Знаю, – добродушным тоном ответил Фридман.

– А рекламы по радио? – продолжал Поль. – А рекламы, которые вешают на афишных тумбах? Сам Тулуз Лотрек рисовал такие рекламы. Они, наверное, очень дорого стоят. А про ваше выступление в ООН будут писать все газеты и журналы. Это дороже всяких реклам. Это престижно.

– Я все это знаю, мсье Дожер. Но посудите сами, когда все узнают, что я получил за это международное дело всего десять тысяч франков, это будет урон моего престижа.

– На моем личном банковском счете пятьдесят тысяч франков, – честно признался Поль. – Фридман тяжело вздохнул.

– Мсье Дожер, это дело действительно престижно. Договоримся так. Мы подписываем контракт с гонораром в сто тысяч долларов. При положительном исходе дела вы даете мне чек на десять тысяч франков. А я при закрытии контракта расписываюсь в том, что получил с вас указанную в контракте сумму.

Поль позвонил в Париж сперва мсье Вольруи, потом Роже, Бернару, Мишелю и Леону. Они были уже в курсе событий и обещали на другой день с утра встретиться в министерстве. Затем Поль позвонил домой. Накануне его отъезда в Лондон бабушка сообщила из Версаля, что у дедушки приступ апендицита, и она отправляет его в больницу. Мама и Марго сразу поехали в Версаль. Трубку сняла Модестин и сказала, что они еще не вернулись.

– Дедушке сделали операцию? – спросил Поль.

– Не знаю.

– Прошло уже два дня! – сказал раздраженно Поль.

Модестин резонно ответила:

– Если бы случилось что плохое, они бы сообщили.

От Дьепа до Парижа они ехали последним поездом, уже ночью. Фридман интересно рассказывал о немецкой поэзии, о которой Поль раньше не имел понятия. Он спросил:

– Если у немцев были Гете и Шиллер, то почему же они фашисты?

Фридман добродушно улыбнулся.

– В любой нации может быть фашизм.

– У французов не может быть фашизма, – заявил Поль.

– Мсье Дожер, как относятся французы к англичанам?

– Но это же не фашизм!

– Как французы называют немцев?

– Боши. Но это тоже не фашизм.

Тогда Фридман стал перечислять:

– Англоязычные народы называют немцев краутами. Бош и краут употребляются как негативные слова. Англоязычные народы называют итальянцев дженади, а евреев кайками. Некоторые народы называют итальянцев макаронниками, а французов лягушатниками. Это все негативные слова. Вы были в России. Как русские называют украинцев?

– Не знаю, – признался Поль.

– Хохлами. А украинцы русских называют кацапами. Это негативные слова, употребляются как оскорбительные. Русские называют евреев жидами. Это у них негативное слово. Евреи не остаются в долгу. Все неевреи для них гои. У них это негативное слово. Каждый народ имеет негативные слова для других народов. Это доказательство неприязни каждого народа к другим народам.

– Вот ведь какая гадость, – сказал Поль.

– Нет, – возразил Фридман. – Это естественный инстинкт, который можно назвать «мое». Мои дети. Мой дом. Мой город. Моя нация. Моя раса. Это природный инстинкт, без которого человечество не могло бы выжить, инстинкт сохранения и защиты своей породы. Из этого инстинкта могут развиваться положительные качества, как например, патриотизм. При определенных условиях неприязнь к другим народам может перерасти в ненависть, а при благоприятных обстоятельствах в откровенный фашизм.

– Но ведь другие народы при любых обстоятельствах не стали фашистами, – возразил Поль.

Фридман с видом учителя, объясняющего тупому ученику теорему, сказал:

– Повторяю: при благоприятных социальных и экономических условиях любая нация может придти к фашизму.

– Какие же такие условия были у немцев? – спросил Поль.

Фридман объяснил:

– Германия, промышленно развитая страна, после первой мировой войны оказалась без колоний и без рынков сбыта. Началась инфляция и безработица.

Поль уже знал, что такое инфляция. Это, если теперь проститутка стоит двадцать франков, то через пару лет она будет стоить тридцать франков, а в далеком будущем, где-нибудь в шестидесятом году, она уже будет стоить сто франков. Фридман продолжал:

– Непосильные репарации странам-победительницам тяжело били по карманам немецкой рабочей силы. Началась беспроглядная нищета. Неприязнь к странам-победительницам переросла в ненависть ко всем народам. Гитлеру никаких усилий не стоило направить эту ненависть по определенному руслу.

Поль вспомнил, что подобное он уже слышал от Жака.

Когда Поль с Северного вокзала на такси приехал домой, там никого не оказалось. Он позвонил в Версаль. Хотя было только пять часов утра, мама сразу сняла трубку. С дедушкой оказалось все очень сложно, как и вообще все в цивилизованном мире. Когда мама и Марго приехали в больницу, дедушку уже готовили к операции. Марго показалось подозрительным тяжелое дыхание дедушки. Когда она прослушала его грудную клетку стетоскопом, который захватила с собой, она заявила, что у дедушки воспаление легких. Мама тут же вызвала терапевта, который подтвердил диагноз Марго. Оказывается, в редких случаях симптоны пневмонии совпадают с симптомами воспаления апендикса. Теперь дедушка лежит в отделении тяжело больных, и мама, бабушка и Марго дежурят у него по очереди.

Весь день в Париже ушел на оформление и заказы документов в различных министерствах. Затем Поль с Фридманом вернулись в Лондон. Уинстон Черчилль отказался дать рекомендацию на независимость Хатуту. Он не хотел вмешиваться в это дело. Однако он дал рекомендацию Дэйвиду Фридману на правомочия участвовать в международных переговорах. Это было важно, поскольку Черчилль со времен Ялтинской конференции официально считался главным участником создания ООН. И вот – поездка в Америку дипломатическим рейсом на большом винтовом пассажирском самолете. Перед отлетом Поль обошел самолет со всех сторон. Полю понравилось это тяжелее воздуха, но летающее, сооружение. Однако все же грозно пыхающий сверкающий паровоз впечатлял больше. Штабквартира ООН теперь располагалась уже не в Сан-Франциско, а в Нью-Йорке, на острове, который назывался Лонг Айленд. В приемном зале ООН все стены были увешаны гигантскими эскизами будущего здания ООН. Это будет прямоугольный небоскреб в центре Манхэттена. Пока они ожидали вызова к генеральному секретарю ООН, Фридман объяснял Полю, что современная архитектура основана на форме спичечного коробка: коробок, поставленный на-попа, коробок, поставленный на ребро, коробок, положенный плашмя, несколько коробков, поставленных один на другой. И все это из бетона, металла и стекла. У генерального секретаря ООН Тругве Ли было длинное, ничего не выражающее лицо. С такими людьми трудно говорить, потому что не знаешь, чего от них ожидать. Вот у Черчилля постоянное выражение лица: не ждите от меня ничего хорошего. У Фридмана выражение лица говорит: я все могу и все умею. С такими людьми говорить легче. Все же генеральный секретарь ООН Тругве Ли подписал заявление королевства Хатуту к рассмотрению на предстоящем заседании ассамблеи. По окончании официальной процедуры он сказал:

– Мсье Дожер, вы женаты на принцессе. Это значит, что на Хатуту существует институт брака. Каким же образом брак совмещается со свободной любовью на Маркизах, о которой все говорят?

Оказывается, этот человек со скучным, ничего не выражающим лицом тоже интересовался свободной любовью. Поль ответил, старательно подбирая слова:

– Там все имеют по нескольку жен и мужей, и поэтому дополнительным связям не придается большого значения. Кроме меня и моей жены. Потому что мы родители будущего короля. А все должны точно знать, кто действительные родители наследного короля. Так что для меня свободная любовь была табу. – И уже не без злорадства Поль добавил: – Так что право на свободную любовь я получил только у вас, в цивилизованном мире.

В самолете по дороге в Париж Фридман объяснил Полю интерес генерального секретаря ООН к свободной любви на Маркизах. Тругве Ли норвежец. Норвегия – страна суровых хладнокровных викингов. И тем не менее, Норвегия и Швеция – первые страны после Франции, разрешившие во всех варьете стриптиз.

Дома оказалась одна мама.

– Что дедушка? – не здороваясь спросил Поль, входя в гостиную.

– Лучше. Он еще в больнице, но через два дня вернется домой.

Они поцеловались.

– Что в ООН? – спросила мама.

– Тругве Ли принял заявление. Через неделю Ассамблея будет рассматривать. Марго в университете?

– Нет. Она с дедушкой. Если бы не Марго… Поль, ты понимаешь?

– Что?

– Если бы Марго не выслушала дедушку, он бы умер на операционном столе.

Они сели на диван, мама закурила. Поль возмущался:

– Цивилизация! У человека воспаление легких, а врачи думают, у него живот болит.

Мама объясняла:

– У них только один дежурный хирург. Подтверждать первоначальный диагноз было некому. Врачей не хватает. Двое врачей уволены. Их обвинили в коллоборационизме, поскольку во время войны они работали в немецком военном госпитале. Версальская больница теперь на провинциальном уровне. И вообще, до войны больницы были лучше.

Поль уже знал: до войны все было лучше.

Дэйвид Фридман, уже как официальный поверенный от королевства Хатуту, переходя из министерства в министерство, оформлял новые документы. Много бумаги. И еще целый час они потеряли в приемной президента Феликса Гуина, дожидаясь приема. Президент спросил:

– Мсье Дожер, когда король Хатуту поручил вам подать заявление о незвисимости королевства?

И Поль ответил, как его научил Фридман:

– Перед отплытием с острова.

– У вас есть доказательства, что вы получили это поручение?

И Поль ответил так же, как его научил Фридман:

– Нет. На Хатуту нет письменности, и я получил поручение устно.

– Почему же вы до сих пор молчали об этом поручении?

– Я ждал благоприятного момента для заявления о независимости королевства Хатуту.

– И вы полагаете, что этот благоприятный момент настал?

– Да.

Фридман не зря учил Поля, как отвечать на разные вопросы. Президент Франции явно хотел Хатуту, как и Сталин. Последовали другие вопросы, на которые у Поля были готовые ответы. В конце концов президент Гуин подписал бумагу, расторопно поданную Фридманом, о том что он, президент Франции, ознакомился с заявлением. Фридман уехал в Лондон вести текущие дела в своем офисе. До ассамблеи ООН оставалось больше недели. Началась новая волна известности Поля Дожера. Родство с королевской семьей было рассекречено. В широкой прессе он уже предстал мужем принцессы и отцом будущего короля Хатуту. В Сорбонне отношение студентов к Полю осталось прежним, доброжелательным. Когда развязный студент, старшекурсник юридического факультета однажды, обращаясь к Полю, назвал его «ваше высочество», Поль так на него посмотрел в упор, что уже никто при нем не упоминал о газетных статьях и снимках отца будущего короля. Если Поль шел в студенческий кафетерий, он попрежнему брал с собой застенчивого Пьера, и их попрежнему называли Петрус и Паулус. И Пьер попрежнему относился к Полю с обожанием, за что Поль иногда поведывал ему кое-что о жизни на Хатуту и о Тав-Чеве, зная что Пьер никому не передаст того, что говорится в интимной беседе. Домашние уроки с учителями тоже велись попрежнему. И еще раз в перерыве между лекциями Поль столкнулся в публичном доме с заговорчески улыбающимся Жаком. На этот раз сам Поль сказал Жаку:

– И ты, Брут, – поскольку теперь он уже знал, кто такой Брут.

Марго приехала из Версаля поздно вечером. У нее был усталый вид. Дедушка вернулся из больницы, но после уколов пеницеллином у него понизился гемоглобин. Он был очень вял. Ему нужен был свежий воздух, и его, закутанного в две шубы, каждый день поднимали на балкон второго этажа. Марго с горничной очистили для этого балкон от снега и льда. Рассказывая это, Марго выкурила подряд две сигареты. Мама сделала замечание:

– Марго, ты много куришь.

– В Версале я не курила. При дедушке курить нельзя. В других отделениях тоже.

– В каких других отделениях? – тревожно поинтересовалась мама.

– Я посещала отделения хроников. Это совсем не то, что нам показывали на учебной практике.

Поль тут же спросил:

– От них воняет?

Марго ответила небрежным тоном:

– Конечно. Они же безнадежны, поэтому за ними плохой уход.

На другой день Поль долго ждал у портала медицинского факультета. Все студенты уже вышли, а Марго еще не было. Неожиданно перед ним появился элегантный молодой человек в длинном модном плаще.

– Добрый день, мсье Дожер. Простите за навязчивость.

– Не прощу, – мрачно ответил Поль. Молодой человек улыбнулся:

– Я корреспондент журнала «Внешний мир». Всего несколько слов.

Поль выставил вперед кулак в перчатке:

– Дам по морде.

Репортер, кажется, обиделся, отошел. Марго не вышла, а скорее выскочила из вестибюля, взмахнув при этом своей сумкой, похожей н ученическую папку для нот, и сразу пошла к Полю, а он пошел к ней.

– Я была в деканате, – сказала она. – Я пока бросаю занятия.

Поль подумал, что это хорошо. Вероятно, провинциальная, как сказала мама, больница произвела на нее должное впечатление. И он сказал:

– Мне всегда казалось, что мама тоже против твоих занятий медициной.

– Я это знаю. Хотя она прямо этого не говорит.

– Ты выбрала другой факультет?

– Нет. Я вернусь через месяц. Я договорилась в деканате. Этот месяц я буду работать в версальской больнице, буду замещать заболевшую медсестру. Меня там уже зачислили на работу.

Поль замедлил шаг.

– И тебя сразу взяли? У тебя же нет еще никакого свидетельства.

– Я предъявила свидетельство за третий семестр. Для мледшего персонала это достаточно. Меня там уже знают. Я могу делать уколы и вообще выполнять работу медсестры. Работа в отделении хроников считается непрестижной и низко оплачивается, поэтому у них не хватает работников.

Поль молчал. Марго взяла его под руку.

– Поль, ты мне должен помочь. Мама этого может не понять. Ей надо как-то это объяснить.

Но мама все поняла. Они сидели в маминой мастерской. Мама была за мольбертом. Поль сидел на полу, по-турецки поджав ноги, и мама рисовала его карандашом на ватмане в этой позе. Марго рассказывала:

– У одного мужчины цирроз печени. Его поддерживают уколами морфия. Когда действие морфия кончается, он кричит от боли. У него зычный голос, как у тебя, Поль. Поэтому его поместили в отдельную палату. Персонал не обращает внимания на его крики: привыкли. Его никто не навещает. А вот одну умирающую женщину каждый день приходят навещать, но она не разрешает никого к себе пускать. У нее рак матки и метостазы во все органы. Она из богатой семьи. У нее отдельная палата и прислуга-медсестра, которой она не доверяет. Она призналась мне, что родственники ждут ее наследства, поэтому она не хочет их видеть. А еще одну женщину, звать Полетт, каждый день навещает муж. У нее отказывают сердечные клапаны, это безнадежно. У нее губы и пальцы синие. Когда я с ней заговариваю, она начинает с увлечением рассказывать о своих любовниках, какая у них потенция и прочие физические качества, и в эти моменты она оживает и даже начинает улыбаться. Ей остались считанные дни, а может быть, и минуты. Она может умереть в любой момент.

Марго перечисляла умирающих хроников, с которыми успела подружиться, и Полю это напоминало описание ада у Дантэ, которое он начал читать, а потом с отвращением бросил.

Когда самолет подлетал к Нью-Йорку, сгустились тучи. Стюардесса объявила, что в Нью-Йорке идет снег. Самолет все же приземлился. Фридман, часто бывавший в Америке, сказал, что в Нью-Йорке снегопады в начале весны обычное явление. От самолета к зданию аэропорта они шли по глубокому снегу. Это напомнило Россию. Только в Луге снег был глубже, и мороз намного сильнее. Их было девять человек: Поль, Фридман, мсье Вольруи, Роже, Бернар, Мишель, Леон и еще представитель министерства иностранных дел и представитель кабинета президента. Оказалось, что в Лонг Айленд такси не ходят по случаю глубокого снега. Залы ожидания аэропорта были переполнены народом. Ресторан был тоже переполнен. Очевидно, эти люди ждали, когда в Нью-Йорке наступит лето, и снег растает. И тут по репродуктору объявили, что пассажиров, прибывших на сессию ассамблеи ООН, просят пройти к центральному выходу, где их ждет специальный автобус. В гостинице при ООН Фридман собрал всех в своем номере. Мишель разложил на столе фотографии, снятые на Хатуту. Это было единственное документальное доказательство родства Поля с королевской семьей. Толпа жителей Хатуту, а в стороне разрисованный Поль, завернутый в тапу, держит за руку разрисованного Тав-Чева. Сидящая Соу-най, а Тав-Чев передает ей на ухо поручение Поля. Соу-Най рядом с Бернаром. Соу-Най рядом с королем Намикио. Мсье Вольруи сказал:

– На фотографиях лицо не идентифицируется.

– Но его можно узнать по фигуре, – заметил Мишель.

– Безусловно, – поддержал Роже. – Рост и форма плечей могут подтвердить аналогию со снимками. Ему достаточно раздеться по пояс.

– Мсье Фридман, в ООН стриптизы не запрещены? – с улыбкой спросил Леон, неожиданно проявив чувство юмора.

Все нервно рассмеялись. Французы были явно взволнованы предстоящей сессией. Мишель выложил еще одну фотографию. Поль уже на палубе «Васко да Гамы», голый, но зато в том же головном уборе, лицо четко различимо. Этой фотографии Поль еще не видел.

Главным вопросом, разбиравшемся на сессии, был вопрос о принятии новых членов в ООН. Этими новыми членами были Пакистан и Йемен. Девять французов не имели отношения к дебатам, им предложили подождать в библиотеке ООН, но они провели это время в неуютном кафе при ресторане ООН, где они пили кофе, а Бернар и Роже еще и красное французское вино. В этом кафе по радиодинамику передавалось все, что происходило в зале сессии ассамблеи. Выступающие члены ассамблеи говорили только по-английски, хотя в уставе ООН были приняты еще два языка. Фридман объяснил Полю, что доминирующим членом ООН являются США, поскольку их контрибуции составляют почти половину расходуемых ООН денег. Следующим вопросом на сессии был вопрос о протекторатах Океании. Это уже касалось Маркизских островов, и французов пригласили в зал заседаний. Зал был похож на главную аудиторию Сорбонны. Девяти французам был отведен сбоку от президиума отдельный стол с неудобными красивыми стульями. Ассамблея долго обсуждала протектораты Океании – Каролины, Маршальские острова, Марианы. Некоторые протектораты почему-то назывались стратегическими зонами. Поль следил по своему списку, кто есть кто. Со своего места много говорил представитель Америки. Поль понимал: Америка вносит много денег в кассу ООН, поэтому имеет право много говорить. Еще выступал член Юридического Совета ООН, который занимал место в президиуме. Поль так и не понял, к какому решению пришла Ассамблея по вопросу о стратегических зонах. Когда Тругве Ли объявил о заявлении королевства Хатуту, мсье Вольруи поднялся по проходу и занял место среди французских представителей ООН. Фридман поднялся с места, включил микрофон, стоящий перед ним на столе. Поль для проверки протянул руку и ногтем щелкнул по микрофону. Щелчек прозвучал выстрелом в зале: микрофон работал. Фридман огласил заявление королевства, в котором говорилось, что официальный представитель королевства Поль Дожер от лица короля Хатуту требует независимости королевства, сохраняя при этом права и привиллегии протектируемой страны. Далее разъяснялась суть независимости. По уставу ООН королевство, как и другие страны, раз в год инспектируется представителями ООН. Два раза в год королевство, опять же по уставу ООН, инспектируется представителями суверена, то есть Франции. В остальных случаях любые высадки на остров Хатуту, в том числе граждан Франции, производятся только с разрешения короля Хатуту. Запрещается вмешиваться во внутренние дела королевства, а также контактировать с населением Хатуту без разрешения короля Хатуту. Получалось так, что Франция, не имея никаких прав на остров, должна охранять королевство и оказывать ему помощь, если таковую потребует король. Поль заметил, как в зале некоторые улыбнулись. Постоянный представитель Франции в ООН подал голос:

– Многие страны хотели бы такой независимости.

В зале раздался смех. За столом президиума поднялся член Совета Безопасности.

– Заявление представителя королевства Хатуту – дипломатическая, а также юридическая нелепость. Подобные курьезы – не тема для обсуждений Генеральной Ассамблеи.

И он снова сел, сохраняя строгое выражение лица. Рядом с ним с места поднялся член Совета международного суда.

– Я с этим не согласен. Королевство Хатуту имеет право на независимость, как любое самоуправляемое государство. Это указано в уставе ООН, и мы обязаны рассмотреть это заявление. Главный теперь вопрос это идентификация самого королевства. Оно не указано ни в одном справочнике. Мы не имеем документальных доказательств о существовании такого королевства, о населении этого королевства, о системе его самоуправления, даже о существовании самого короля Хатуту.

И сразу же, без паузы, заговорил Фридман:

– Совершенно справедливо. Идентификация – главная проблема разрешения данного вопроса. В декабре прошлого года состоялась французская экспедиция на острова Океании. Правда, она имела скорее исследовательский характер, нежели административный. Однако, экспедицию возглавлял представитель заморского министерства мсье Вольруи, в руках которого теперь все последние данные о Французской Полинезии. На остров Хатуту высаживались четыре человека, двое из которых знают наречия Маркизских островов. Они все здесь.

Последовали выступления мсье Вольруи и четырех свидетелей. Члены президиума с интересом рассматривали фотографии, которые Фридман разложил на столе президиума. Затем эти фотографии пошли по рядам амфитеатра. Поль заметил, что одна из фотографий пользуется особым вниманием. Кажется, это был снимок Поля на палубе «Васко да Гамы». Членам Генеральной Ассамблеи было интересно, как Поль выглядит голым. Но это не раздражало его: Генеральная Ассамблея ООН теперь была для него инструментом, которым можно сделать нужное дело. Зато официальные репортеры, фотографирующие свидетелей, а в первую очередь Поля, своими вспышками начали его раздражать.

Главным свидетельским показанием были слова коричневого мальчика: «Па! Уменя глаза тоже голубые!» – которые слышали Бернар и Роже, понимающие язык Хатуту. И тут расследование застопорилось. Никто из свидетелей не видел, какого цвета были глаза мальчика, поскольку Поль тогда, на острове, не подпускал Тав-Чева к белым людям. Начались вопросы самому Полю: сколько лет ему было, когда он женился на принцессе, сколько лет было тогда принцессе, сколько лет им было, когда родился принц Тав-Чев, сколько теперь лет принцу Тав-Чеву. Члены Генеральной Ассамблеи ООН устали от политических дебатов и теперь развлекались этими вопросами. Фридман, очевидно, на это и рассчитывал и теперь не скрывал довольной улыбки.

– Тем не менее, – сказал представитель международного суда, – Ни эти фотографии, ни показания четырех свидетелей не являются официальными данными для идентифицирования королевства и Поля Дожера, как представителя короля, а также представителя королевской семьи.

– Совершенно верно! – подхватил Фридман. – Главное препятствие идентифицирования – чисто техническое: затрудненная досягаемость острова Хатуту. Отсутствие регулярной транспортной связи. В начале апреля намечается франуцзская экспедиция в Полинезию. Это уже не исследовательская экспедиция, а чисто инспекционная, по уставу ООН, статья 77. Если в инспекции будет представитель ООН, идентификация королевства может быть произведена в соответствии с уставом ООН, и в тот же день может быть подписана декларация независимости этим представителем ООН, если его уполномочит в этом Генеральная Ассамблея. Это может быть решено на сегодняшей сессии.

– Это исключительный случай, – возразил представитель международного суда. – Ратификация декларации независимости до идентификации государства.

– Совершенно верно! – обрадованным тоном согласился Фридман. – Случай исключительный. Конечно, Поль Дожер мог привезти заявление о независимости, написанное на большой морской раковине или панцире морской черепахи, поскольку на Хатуту нет бумаги, написанное кровью или черной жидкостью кальмара, поскольку на Хатуту нет чернил. И это заявление мог подписать король Хатуту крестиком, поскольку он не знает письма. Многие политические деятели по неграмотности ставили вместо подписи крестик, например, французский король Генрих Первый. Но это заявление все равно не могло бы иметь юридической силы без идентификации. Поэтому совмещение идентификации и ратификации независимости в одной поездке на Хатуту является рациональнейшим. На сегодняшней сессии мы имеем полную возможность принять независимость Хатуту с последующим подписанием ратификации уже на острове Хатуту самим королем и уполномоченным представителем ООН.

– Поставим на голосование? – наконец, подал голос генеральный секретарь Тругве Ли.

– Какое голосование? – вскочил с места представитель Франции. – Я протестую! Франция никогда не получала никаких прибылей с острова Хатуту. Почему же мы должны защищать население этого острова!

– До сих пор Хатуту, как часть Маркизских островов, остается вашим протекторатом, – напомнил представитель Совета безопасности.

– Хочу уточнить, – сказал мсье Вольруи, поднимаясь с места. – Остров Хатуту действительно никому никогда не приносил прибыли. Однако, в связи с романтической историей Поля Дожера, остров приобрел популярность. Наше министерство атакуется запросами туристических агенств различных стран с предложениями организации туристических поездок на Хатуту. Несколько фирм, в том числе австрийская фирма, предлагают контракты на строительство отелей на Маркизах, а также морских пристаней, в том числе и на Хатуту. Изобилие дешевого питания на островах может принести этим фирмам дополнительный доход от экспорта экзотических продуктов.

Представитель Франции снова заговорил:

– Получив независимость, королевство сможет заключать контракты с фирмами любых стран. Почему же Франция должна безвозмездно охранять и опекать Хатуту? Такого рода контрибуций устав ООН не учитывает.

– Во-первых географическое расположение, – сказал Тругве Ли. – Хатуту расположен в скученной близости Маркизских островов, протектируемых Францией.

– А я хочу добавить, – сказал Фридман, он продолжал стоять за столом перед микрофоном, – что королевство Хатуту, по мнению мсье Дожера, не намерено ни с кем заключать контрактов с целью сохранить социальные условия жизни на острове.

– Какие социальные условия? – спросил представитель Совета безопасности. – Будем откровенны: там дикари. Дикари, – повторил он. – Однако их умственные способности те же, что и у нас. При первой же возможности цивилизованных людей наладить контакты, у жителей Хатуту возникнет естественная тяга к цивилизации.

– А что дала миру наша цивилизация? – быстро спросил Фридман и тут же ответил: – Две мировые войны. Сколько миллионов людей погибло на этих войнах? Каково последнее научное достижение нашей цивилизации? Атомная бомба. Разрушены два города: Хиросима и Нагасаки. Сотни тысяч жертв. До сих пор японцы продолжают умирать от радиации. А на Хатуту всего двести человек. Не слишком ли рискованно принять им такую цивилизацию?

– Это уже в прошлом, – сказал представитель Совета безопасности. – Еще никогда в истории мир не был так прочно защищен, как теперь. Само существование ООН этому доказательство.

Тут поднялся с места представитель Америки.

– Цивилизация имеет намного более преимуществ нежали недостатков. Развитие техники в промышленности и быту, облегчающей жизнь людей, развитие медицины, развитие транспорта, развитие средств сообщения, радио, телевидение.

Неожиданно для себя Поль поднялся с места, пододвинул к себе микрофон. Фридман тут же потянул микрофон к себе. Но Поль был гораздо сильней Фридмана.

– Вот Америка самая цивилизованная страна, – сказал Поль в микрофон и поправился: – Почти самая. И демократическая. Вот в Америке свобода и конституция хорошо составлены. – Фридман продолжал тянуть микрофон к себе, но Поль крепко держал металлическую стойку. Он продолжал говорить в микрофон: – А все равно в Америке и преступность, и убийства, и грабежи, и расовые конфликты, и бездомные. А на Хатуту ничего такого нет. Хоть там и нет конституции. Значит, там социальные условия лучше, чем в Америке. Зачем же король Хатуту будет допускать на остров цивилизацию со всякими убийствами и воровством?

– Мсье Дожер, предоставьте говорить мне. – Фридман сказал это тихо, но в микрофон было слышно всему залу. Поль повысил голос:

– Дайте мне сказать.

Фридман так же тихо запротестовал:

– Мсье Дожер, я официальный поверенный…

Поль громко прервал его:

– Да, я вас нанял по контракту. И я хозяин. И хочу сам сказать. – И уже повышенным тоном он продолжал: – Вот когда в Америке не будет ни убийств, ни грабежей, ни конфликтов, ни бездомных, вот тогда король Хатуту, может быть, и захочет принять такую цивилизацию.

Все в зале улыбались. Поль оставался серьезным. Тругве Ли с улыбкой спросил:

– Мсье Дожер, вы говорите от лица короля Хатуту?

– Имею право, – твердо сказал Поль. – Мой сын – будущий король Хатуту, и мне лучше знать, чего король захочет и чего не захочет.

Тут зал огласился общим смехом. Фридман снисходительно улыбался. В его сощуренных глазах Полю почудились хитрые искорки. Тругве Ли сказал:

– Франция – могущественная держава. Продолжение охраны острова площадью в двадцать квадратных километров с населением в двести человек – ничтожная контрибуция со стороны государства с развитой экономикой, но зато какой это пример гумнности для всего цивилизованного мира!

Оказывается, этот человек с длинным скучным лицом был способен красиво говорить. Вопрос о независимости Хатуту был поставлен на голосование и был единогласно принят в том виде, в каком Фридман составил текст декларации. Сразу после заседания образовалась небольшая очередь в уборную, хотя уборная в здании была обширная, со множеством писсуаров и унитазов. Члены Генеральной Ассамблеи ООН хотят ссать и срать, как и все простые люди.

В ресторане здания ООН они заняли отдельный стол на шесть человек: Поль, Фридман, Роже, а напротив Бернар, Мишель и Леон. Все курили. У Фридмана дым сигареты был особенно едким. Чтобы не было так противно от его дыма, Поль взял у него из пачки сигарету, закурил сам, сделал затяжку и тут же потушил сигарету со словами: – Ну и говно… – Сочные лангеты все запивали красным вином, Поль запивал водой со льдом: после сессии хотелось пить. После обеда все опять закурили.

– Значит, опять едем на Хатуту, – сказал Бернар.

– А я так с удовольствием, – признался Роже.

Поль, глядя на Фридмана, сказал:

– А я не зря выступил, хоть вы меня и сдерживали.

Фридман, откинувшись на спинку стула, снисходительно улыбался. Выпустив струю вонючего дыма чуть ли не в лицо Полю, он сказал:

– Мсье Дожер, я хорошо изучил ваш характер, что было не очень трудно. Я предвидел ваше высказывание. Когда вы стали вырывать у меня микрофон, что было очень кстати, я продолжал тянуть микрофон к себе, подыгрывая вам. Сцену борьбы за микрофон я, признаться, разыграл плохо, как актер в провинциальном театре. Но на публику это подействовало. Я так и рассчитал, что публику позабавит ваше высказывание. Нам хорошо помог американец. Он подал тему для вашего высказывания. Зал смеялся. Смех расслабляет.

Все за столом улыбались. Поль обескураженно смотрел на Фридмана, а тот продолжал:

– Правда, в начале обсуждения был опасный момент. Это когда представитель Совета Безопасности заявил, что наше заявление – курьез. Если сразу после этого пошли бы рассуждения о количестве населения, всего двести человек, нам пришлось бы трудновато. А вот в конце обсуждения это же количество населения пошло нам на пользу.

Поль теперь тоже со всеми улыбался. Некоторые евреи умные, как и некоторые англичане. Это Уинстон Черчилль порекомендовал Фридмана. Из Нью-Йорка в Париж они летели тоже на самолете дипломатического рейса с остановкой в Лисабоне. Дорога заняла всего восемнадцать часов. Скоро начнут летать реактивные самолеты, и тогда это будет вдвое быстрей. Поля это уже не удивляло. Он привык к существованию техники.

Париж был прежним. Только Марго в Париже не было. Она жила в Версале у бабушки, в десяти минутах ходьбы до больницы. По воскресеньям Поль с мамой ездили в Версаль. Дедушка, который чуть было не умер на операционном столе, сказал:

– Все ошибки врачей это недостаточная практика общения с больными.

Бабушка подтверждала:

– Марго права. Все врачи должны пройти через это.

Но Поль видел: им просто было приятно присутствие Марго в их доме. Каждый раз мама отвозила в Версаль коробки с морфием. Марго нелегально делала некоторым умирающим дополнительные уколы, чтобы облегчать их последние дни.

До инспекционной экспедиции оставалось несколько дней. Мама настояла на том, чтобы ее включили в состав экспедиции как законную бабушку будущего короля Хатуту. Ей хотелось увидеть внука, и Марго ее в этом поддерживала. И теперь мама была преувеличенно занята покупкой подарков для Тав-Чева и Соу-Най. Поль тоже кое-что купил для Хатуту. Например, глобус и еще страшную книгу, не ту страшную книгу, которую он изучал на корабле, а еще более страшную большую книгу с фотографиями военных сражений, взрывов и нагромождений трупов. Пусть жители Хатуту знают, что такое цивилизация. За три дня до отъезда позвонила по телефону Адриена Лессар. Накануне он видел ее в Сорбонне.

– Мои предки в ажиотаже от сессии ассамблеи ООН, – сказала она. – Поль, мы уже договорились с тобой, что наши отношения не касаются твоих отношений с моими предками.

– Договорились, – согласился Поль.

– Поль, ты не поссорился со своей сестрой?

– Нет. А что?

– Мне показалось, ваши отношения изменились. Это не под твоим влиянием она решилась на столь экстравагантную практику?

– Это влияние дедушки.

– Поль, у меня на завтра билеты на новую программу в Фолибержер. Ты не составишь мне компанию?

На завтра у Поля не было запланированно никаких срочных дел. Можно было встретиться с Адриеной и в тот же вечер попытаться выебать ее. Но это было табу. А просто так встречаться с ней не было смысла. И Поль сказал, что завтра вечером у него важная встреча по поводу предстоящей экспедиции. Еще позвонила тетя Тереза из Ниццы и пожелала удачи в международных переговорах. Вспомнив о капитане, Поль позвонил в Марсель. Этьена Жирадо не было дома, и Поль дозвонился до него только на следующий день.

– Я все знаю из газет, – сказал капитан.

– Вы мне очень помогли, мсье Жирадо, – сказал Поль. – Это вы посоветовали обратиться в ООН. Я вам очень благодарен.

– Все, значит, из-за меня, – с оттенком иронии сказал капитан и добавил: – Включая независимость полинезийского королевства.

– Да, включая, – серьезно подтвердил Поль.

– Каковы ваши дальнейшие планы относительно королевства?

– Я еще не знаю, как там будет.

– Поль, я это знаю еще меньше, и мне небезинтересна ваша дальнейшая судьба.

После паузы Поль сказал:

– Капитан, я еще не знаю, когда я смогу вот так вам позвонить.

– Вот как? – пониженным тоном спросил капитан.

– Да, так, – серьезно ответил Поль. Последовала еще пауза, и капитан сказал:

– Во всяком случае, Поль, желаю вам удачи.

В день отъезда приехала Марго из Версаля, сообщила последнюю новость: Полетт, о которой она рассказывала, умерла. Вскрытие подтвердило диагноз: атрофия сердечных клапанов. До последнего момента Полетт надеялась на выздоровление. Последними ее словами было: – К весне фасоны шляп должны поменяться. – Когда Марго вошла в ее палату с последним журналом мод, Полетт была мертва. Марго рассказывала об этом спокойно, даже деловито, точными движениями стряхивая пепел сигареты в пепельницу. Непроизвольно щурясь, Поль перевел взгляд на маму. Она тоже курила, и лицо ее тоже было спокойным. Она со всем примирилась, а может быть, делала вид что примирилась. Марго с улыбкой спросила:

– Поль, тебе это все не нравится?

Вместо ответа Поль выхватил у Марго сигарету, затянулся, вернул сигарету, даже не чувствуя при этом горечи дыма. Марго сказала, что не поедет провожать их в аэропорт. Прощатьтся с отъезжающими тяжелее, чем прощаться с остающимися. Поль понял это еще тогда, на Хатуту, когда увидел отъезжающую моторную лодку, и сознание, что белые люди могут больше никогда не вернуться, заставило его броситься в волны и поплыть за лодкой. Упаковав в своей комнате два чемодана, он выпрямился перед портретом отца. Угрызений совести не было. Все это было слишком давно. Было только смутное чувство вины перед папой, посмертно взявшим на себя его преступление. Так он стоял и ждал. И Марго вошла, будто зная, что он ждет. Он сказал:

– А еще я виноват и перед моим папой.

Марго подошла к нему не поднимая головы. Под глазами были тени от ресниц. Он обнял ее за плечи. Она подняла к нему лицо, и тени под глазами исчезли.

– А я все равно люблю тебя, – сказала она, и они коротко поцеловались.

В аэропорту Поль представил маме представителей ООН, с которыми она еще не была знакома. Они сдали свои чемоданы в багаж и вышли в зал ожидания, где отъезжающие прощались с родными и близкими. Бернара провожали двое мужчин и полная женщина, Роже провожали его красивая жена и пятилетняя дочь. Мсье Вольруи провожала большая компания, в которой были официальные лица из министерства. Только, кажется, Поля и его маму никто не провожал. С Пьером и Жаком Поль уже попрощался в Сорбонне и предупредил, чтобы никаких проводов. И еще никто не провожал Дэйвида Фридмана: все его родные и близкие были в Лондоне.

И тут Поль неожиданно встретился взглядом с Виолетт. Она стояла в стороне у стеклянного входного тамбура. На ней было мексиканское пончо и узкие брюки. Это был уже явно богемный стиль одежды. Поль подошел к ней, спросил не очень любезно, однако с улыбкой:

– А ты что здесь делаешь?

– Провожаю вашу экспедицию, – ответила она со свойственной ей циничной улыбкой, и от этого ее верхняя челюсть еще больше выдвинулась вперед.

Поль вспомнил, как Марго сказала: – Она, кажется, в тебя влюблена. – Он сказал:

– Я слышал, ты уже вошла в художественные круги. В «Новостях искусства» даже упомянули твое имя.

– Благодаря вам, мсье Дожер, – сказала она с той же циничной улыбкой. – Меня начали замечать с той выставки, где я выставила ваш портрет. Помните, как вы тогда устроили мне скандал?

– Помню. Это я зря. Ты на меня не сердишься?

– Наоборот. Я обязана вам своим успехом. И еще ваша мать составила мне хорошую протекцию.

– Я слыхал, ты продала мой портрет полинезийскому музею.

– Копию. И еще одну увеличенную авторскую копию я продала в частную коллекцию. Оригинал я оставила у себя. С тех пор пошли и другие мои картины. Я должна быть вам благодарна.

– Это приятно, – серьезно сказал Поль.

– Приятно?

– Приятно, что я хоть одному человеку принес удачу.

– Больше никому? – спросила она, сощурив глаза.

– Больше никому.

Приблизив к нему лицо, она тихо спросила:

– Мсье Дожер, вы не вернетесь?

Такого прямого вопроса ему еще никто не задавал. Мама и Марго избегали этой темы, делали вид, что такой темы вообще не может существовать. И Поль ответил:

– Смотря по обстоятельствам.

– Насколько я вас знаю, вы всегда подчиняли себе обстоятельства.

– А есть такие обстоятельства, которые не подчиняются.

– Мсье Дожер, вы теперь знаете, как попали снимки в порножурнал.

– Знаю.

– Я тоже была у мадам Туанасье, и она рассказала, как украли ее фотопленку. Я тогда сразу пошла в это фотоателье и с глазу на глаз поговорила с хозяином. Он не признался в воровстве, хотя я предложила ему большие деньги. Теперь я это могу: на своих картинах я хорошо зарабатываю. Мне нужен был только один кадр. И тогда я предложила очень большие деньги. И хозяин продал мне этот кадр. Это был последний кадр на пленке. – Поль вспомнил, как тогда, при прощании на палубе он поцеловал Виолетт и при этом увидел направленную на них фотокамеру мадам Туанасье. Виолетт продолжала цинично смотреть ему в глаза. – Мсье Дожер, помните на «Васко да Гама», когда мы прощались, вы меня поцеловали?

– Помню.

– А сейчас?

Тут подошла мама.

– Мадемуазель Пуни, вы пришли нас проводить? – спросила она с улыбкой.

– Да.

– Ваши картины будут выставлены в салоне, не так ли?

– Только две картины. Вы их еще не видели.

– Думаю, я успею вернуться к открытию выставки.

Мама так и сказала: «я успею», а не «мы успеем».

– Вы теперь пишете портреты? – спросила она.

– Иногда мне заказывают портреты, но я предпочитаю делать пейзажи.

– Желаю успеха.

– Благодарю вас, мадам Дожер. Счастливого пути.

– Спасибо, – и мама обратилась к Полю: – Наши спутники уже прошли к самолету. – Поль, не стесняясь мамы, взял Виолетт за плечи и поцеловал в губы. И она, как и тогда на корабле, несколько продлила поцелуй. У турникета он обернулся. Виолетт стояла на прежнем месте и смотрела им вслед. Поль представил себе на ее месте Марго. Она правильно сделала, что не поехала их провожать.