В Манилу они прилетели в сумерки. Было жарко. Здесь уже тропики. Мама до войны побывала в Маниле, и в автобусе поясняла:

– Здесь были великолепные пригороды. Во время войны они почти все разрушены, как и сам город.

– Японцы разрушили? – спросил Поль.

– Американцы. Когда они освобождали Филиппины, многие города подвергались бомбардировкам.

– То-то филиппинцы обрадовались такому освобождению, – заметил Поль.

Мама философски проговорила:

– Освободительная война – тоже война.

Когда они проезжали мимо зеленого массива, мама сказала:

– Это Ризал парк – место отдыха горожан.

– Здесь купаются? – спросил Поль.

– До войны здесь был пляж. А это Интрамурос, форт шестнадцатого века. Тоже разрушен.

Автобус подъехал к новой современной гостинице. Самолет на Сидней вылетал через день, который нужно было провести в Маниле. Утром Поль надел белые шорты и летнюю рубашку. Когда он спустился в ресторан, мама уже сидела за столом и заказывала завтрак.

– Поль! Я впервые вижу тебя в летней одежде! – воскликнула она с какой-то тревожной радостью.

За завтраком Корнелио Розалес, уполномоченный ООН предложил заказать автобус для осмотра города. Джон Палмер, второй уполномоченный ООН поддержал предложение.

– Я не поеду, – сказал Поль.

Мама тронула его за локоть.

– Поль, Манила очень интересный город.

– Ты же сама сказала, что американцы его разбомбили до основания.

– Иначе было нельзя, – сказал Джон Палмер. Он был американец, и он пояснил: – Здесь было большое скопление японской военной техники.

– Понятно, – согласился Поль. – После американских налетов не осталось ни японской техники, ни самого города. Что же здесь осматривать? – Роже улыбался, а Поль заявил: – Я поеду в Ризал парк на пляж купаться.

– Я, пожалуй, тоже, – сказал Роже.

Члены экспедиции переговорились между собой и тоже решили ехать на пляж: было жарко. Мама тихо сказала:

– Ты сорвал людям интересную экскурсию.

– Это почему – я? – спросил Поль. – Пусть бы ехали на свою экскурсию. Чего же они тащатся за мной?

Народу на пляже было мало: был будний день. Членов экспедиции было девятнадцать человек, включая двух официальных охранников. Мама среди них была единственной женщиной. Все они разлеглись на шезлонгах, и только один Поль лег прямо на песок рядом со своим шезлонгом. По фасону плавок можно было определить, кто из какой страны. У французов были плавки с поясками, как у Поля. У представителей ООН, один американец, другой испанец, плавки без поясков. У охранников, оба скандинавы, очень яркие открытые плавки. У Дэйвида Фридмана английские плавки с двумя поясками. Мама была в закрытом темносинем купальнике. Она читала новейший выпуск разговорника полинезийских наречий. Все что-нибудь читали. Кроме Поля. Он лежал, уткнув лицо в скрещенные руки. Солнце приятно припекало. Как на Хатуту. В голове не было никаких мыслей. Потом все купались. Мама тоже. За двенадцать лет она не разучилась плавать. Когда Поль вышел из воды, все вышли тоже. Очевидно, они постоянно чувствовали, что Поль – главная фигура экспедиции, и все они собрались здесь из-за него. Когда вода на теле просохла, Поль почувствовал жжение на плечах и бедрах. Это был легкий ожог первого загара. Остальные, вероятно, тоже это почувствовали, стали закрывать плечи купальными полотенцами. Поль теперь лег на спину, чтобы загар ложился равномерно. До приезда на Хатуту следовало хоть немного загореть. Тут Поль сообразил, что на бедрах от плавок останется белая незагорелая полоска. Этого не следовало допускать, и он поспешно снял плавки. Переговаривающиеся между собой члены делегации тотчас стали смотреть в сторону, глядя как-то мимо Поля. Его нагота их шокировала. Мама, сидевшая рядом с ним в шезлонге, только слегка улыбнулась и тихо сказала:

– Я вижу, твоя выходка несколько смущает цивилизованную публику.

– Пусть привыкают, – сказал Поль. – Скоро Хатуту.

– Ты хочешь так загореть, каким был на Хатуту? – спросила она.

– Да.

– Не успеешь.

– Сколько успею.

– Первый загар дает ожоги. Чтобы кожа потом не слезала, следует через полчаса устроить перерыв. – Когда через полчаса Поль и мама стали одеваться, к ним подошел Корнелио Розалес.

– Вы уже уходите?

– Перерыв, – сказала мама. – Мы сходим в ресторан и вернемся обратно.

И все стали тоже одеваться. Ресторан был в парке под полосатыми тентами. Мама объясняла целомудренным цивилизованным людям:

– Поль должен до прибытия на Хатуту хоть немного загореть, и загореть равномерно. А то в таком виде, как он сейчас, его и родной сын не узнает.

– Все понимающе улыбались. Мама умная, знает что и как сказать. В самолете они пересекли тропическую зону, и в Сиднее было уже прохладно, так что пришлось надеть костюм с динными брюками. Но когда они плыли на теплоходе к Новой Каледонии, опять стало жарко. Шезлонгов здесь не было, и пассажиры, вышедшие на палубу в купальных костюмах, сидели на раскладных стульях. Мама теперь была уже в черном, более открытом купальнике. Она тоже хотела больше загореть. Вокруг нее расположилось несколько мужчин в плавках. Они явно ухаживали за ней, поскольку других женщин в экспедиции не было. Корнелио Розалес рассказывал какую-то забавную историю, произошедшую при высадке в Касабланке. Мама снисходительно улыбалась. А Поль совсем голым лежал рядом на деревянной палубе, иногда впадая в дремоту. В Ноумее они пересели на французский, более комфортабельный теплоход. Когда они обогнули остров Оуэн и впереди открылся океан, Поль, подставив лицо встречному ветру, почувствовал знакомый запах. Океан стал пахнуть иначе. Это был запах Хатуту. А может быть, это был не запах, а какое-то другое ощущение, например, свойство гравитации. Земля слегка сплющена, и на экваторе это можно ощутить. С утра Поль постучал в мамину каюту.

– Я еще не видел подарки, которые ты везешь, – сказал он.

Мама открыла первый чемодан. Сверху лежали целофановые пакетики с ожерельями и бусами. Здесь были и хорошо выделанные стеклянные бусы, и бусы из полудрагоценных камней. И тут же несколько золотых и серебряных цепочек. Поль отложил цепочки в сторону и сказал:

– Это дарить нельзя.

– Как это нельзя? По всей Полинезии это пользуется успехом.

– Мама, ты знаешь с чего начинается воровство? Это когда у одного что-то есть, а у другого нет. И тот, у которого нет, начинает завидовать тому, у которого есть. Ты это понимаешь?

У мамы был несколько растерянный вид. Она сказала:

– Может быть, ты и прав. В Библии это тоже сказано.

– Вот видишь? В Библии, – подтвердил Поль. – На Хатуту все одеваются одинаково. И король тоже. И дом у короля такой как у всех, не Лувр. Если бы у Людовика Шестнадцатого не было дворцов, его, может быть, и не казнили. И Антуанету бы не казнили, если бы она не ела пирожных. На Хатуту все равны, не так как в Советском Союзе и Америке, а по-настоящему равны. Потому нет воровства и преступлений.

Еще Поль отложил в сторону два свитка цветастого шелка.

– Это тоже нельзя. У них есть тапы. – сказал он и стал рассматривать амулеты на токих шнурках.

– Это для короля, – поспешно сказала мама, указывая на серебряную коробочку в виде брелка. – Он же принимает таблетки для желудка. Ты везешь целую коробку таблеток. Он их будет откладывать на каждый день в брелок.

Поля заинтересовал амулет на шнурке. Это была фигурка полинезийского божка. На Хатуту не имели понятия ни о божках, ни о резных фигурках. Божок был с фокусом: при нажатии на выпуклый живот он поводил глазами-бисеринками. Поль долго жал на его живот, заставляя божка вращать глазами.

– Это я возьму себе, – наконец, сказал он и положил божка в карман.

При инспекции второго маминого чемодана Поль сразу же отложил в сторону детский матросский костюм и форму бойскаута:

– Это нельзя. – Поль некоторое время раздумывал над грифельной доской с цветными мелками. – Тоже нельзя, – сказал он.

– А если у мальчика проявится способность к рисованию? – спросила мама.

– Пусть рисует на мокром песке, как все дети.

Тут Поль стал доставать заводные игрушки: ковыляющие собачки, прыгающие лягушки, заводные автомобили, лодки, паровозики. Мама стала торопливо пояснять:

– Это не обязательно Тав-Чеву. На острове можно организовать детскую площадку, где игрушки будут общими для всех детей.

– Нельзя, – сказал Поль, деловито перебирая игрушки. – Никогда они не будут общими. Дети будут их отнимать друг у друга, драться из-за них.

Он извлек из чемодана тяжелый автомобиль, работающий на батарейках. От него шел длинный провод с панелью управления. Поль нажал пуск. Колесики завертелись. Кнопка поворота налево, колесики повернулись налево, другая кнопка для поворота направо. Наблюдая за Полем, мама сказала:

– Может быть, этот автомобиль, как исключение…

Поль отрицательно мотнул головой:

– Нельзя. Я только проверю, как он ходит, – и Поль вышел на палубу.

Мама вышла за ним. Поль поставил автомобиль на палубу, включил пуск. Автомобиль поехал неожиданно быстро, и Поль побежал за ним, держа за провод, как собаку на поводке. Солнце припекало. Стало жарко. Поль быстро разделся догола, побросав одежду на свободный шезлонг, и продолжил игру с автомобилем. Манипулируя кнопками, он поворачивал автомобиль в разные стороны, перепрыгивая через провод, чтобы в нем не запутаться. Оказавшиеся на палубе члены экспедиции делали вид, что нисколько не удивлены видом голого человека, гоняющегося за детской игрушкой. Но проходящий мимо матрос, заинтересованный игрой Поля, остановился. Мама в своем черном купальнике, сидя в шезлонге, тоже серьезно наблюдала за игрой Поля. Подведя автомобиль к маме, он резко остановил его у самых ее голых ступней, так что она невольно приподняла вытянутые ноги.

– Вот видишь, – сказала она. – Ты даже сам заинтересовался. Может быть, в виде исключения…

– Нельзя, – прервал ее Поль. – Мама, я тебе уже объяснил, почему нельзя.

Подойдя к борту с целью выбросить автомобиль в море, он встретился взглядом с матросом, который оставался на том же месте.

– Мсье Дожер, – сказал матрос. – Где вы это купили?

– В Париже, – ответил Поль, привыкший к тому, что все его знают.

– Понятно, – улыбнулся матрос. – У нас такие не продают.

– А вы откуда? – поинтересовался Поль.

– Из Сен-Тропеза.

– Хотите? – и Поль протянул матросу игрушку.

Матрос поколебался и взял с улыбкой.

– Спасибо. У меня тоже сын. Пять лет.

Поль обернулся к маме:

– Мама, я видел у тебя запасные батареи к нему.

– Я дам, – сказала мама.

Пятилетний мальчик через месяц будет играть этим автомобилем, а его сверстники будут завидовать ему, потому что в Сен-Тропезе такие не продаются. Следующий день был пасмурным, начало штормить, волны стали высокими и конусообразными. После завтрака все собрались в кают-компании. У некоторых началась морская болезнь. Представители ООН и юрист международного суда были очень бледными. Началось обсуждение порядка высадки на остров. Мсье Вольруи сказал:

– Здесь присутствуют четыре человека, имеющие опыт высадки на Хатуту. И, разумеется, мсье Дожер. В нашем распоряжении две моторные лодки. Меньшую лодку можно с легкостью затащить на берег, поэтому в ней будет раскладной бивуачный тент. В ней же будут четверо людей, которые уже побывали на острове, а также Поль Дожер и мадам Дожер. Остальные члены экспедиции будут в большей лодке и сойдут на берег по воде.

Поль тут же вмешался:

– Прежде чем высадиться, мы должны попросить разрешения короля. Об этом сказано в декларации.

Фридман тут же оборвал Поля:

– Декларация не имеет силы до того момента, пока не будет подписана членами экспедиции и самим королем.

Поль сказал:

– На Хатуту не знают, что такое бумага, что такое декларация, и что такое подписываться. Сперва это им нужно объяснить. Сделаем так: первым выхожу на берег я. Я объясню королю все как есть. А вы пока все будете в лодках. Когда я им все объясню, я подам вам знак, или крикну, и только тогда вы высадитесь на берег. Можно в том порядке, как это объяснил мсье Вольруи.

Поль замолчал, все тоже молчали. Юрист международного суда спросил:

– Каким образом мы можем подтвердить количество населения? Для этого необходимо обойти весь остров.

– Не надо обходить, – сказал Поль. – Они любопытны, и к нашему приезду все соберутся на берегу.

– По предварительным данным очевидцев, – продолжал юрист, – дети Хатуту составляют менее четверти населения. При условиях свободной любви дети должны были составлять не меньше половины населения.

Неожиданно для Поля на вопрос ответила мама:

– Это логично объясняет Мельвилль в своем романе «Тапи». Сама природа ограждает племена малых островов от перенаселения.

Все промолчали с удовлетворенным видом. По их выражениям можно было предположить, что далеко не все из них читали роман американского классика. Сам Поль читал только выдержки из романа в книге о Полинезии. И тут Поль решил сказать то, что нужно было сказать, и чего он до сих пор не говорил. И он сказал:

– Вероятно, мне придется остаться на острове на некоторое время. Они же не смогут без меня освоиться с декларацией, даже когда ее подпишут, и вы все уедете.

Воцарилась общая тишина. Все сидели не двигаясь. Возможно, этот вопрос уже обсуждался, но только не в присутствии Поля и его мамы. Молчание нарушила сама мама.

– Поль прав, – сказала она ровным спокойным голосом. – Он остается единственным лицом, непосредственно связанным с правительством Франции и королем Хатуту.

Мама умная. Поль поднялся с места, подошел к маме, поцеловал ее. К утру опустился густой туман. Ветра не было, но волны были еще высокие. Килевая качка перешла в бортовую. Представители ООН и юрист по случаю морской болезни не вышли к завтраку. Их, вероятно, рвало, судя по тому, как матросы с недовольным видом вносили в их каюты ведра с водой и швабры. Когда туман рассеялся, солнце было в зените. Мама, теперь уже в красном купальнике, сидела на палубе в шезлонге, а напротив нее сидел в английских плавках Дэвид Фридман. Они говорили о чем-то умном. Поль разделся догола и улегся между ними на деревянной палубе. Не обращая на него внимания, они продолжали разговор.

– Феминизм имеет свои положительные стороны, – говорила мама. – Однако, есть в нем нечто патологическое, порочное, греховное. В некоторых священных писаниях есть попытки предсказания этого явления.

– Дело в том, – рассуждал Фридман, – что мужчина это творческое начало, женщина – исполнительское. Ни одна женщина не сочинит музыку в силу Верди или Моцарта. Это уже отметил Мопассан. Зато женщины пианистки никогда не уступали мужчинам в исполнении и даже превосходили их. Во время войны погибло много мужчин. В различных департаментах и производствах женщины заменили мужчин. Там, где требовалось исполнительское начало, производства даже выиграли, однако на тех местах, где требуется творческое начало, – вы можете себе представить на месте Уинстона Черчилля женщину?

– А вы можете четко разграничить творчество и исполнительство? – спросила мама. Она опустила руку, провела ладонью по голове Поля. – Ты давно был в парикмахерской?

Вместо ответа Поль сказал:

– Мама, я забыл сказать: когда я уезжал с Хатуту, Соу-Най была опять беременна.

– Какой срок? – сразу оживившись спросила мама.

– Был месяц или больше. Теперь, наверное, уже заметно.

– Как хорошо, что я скоро ее увижу! – И она снова обратилась к Фридману: – Вы правы. Женщина вынашивает ребенка и воспитывает его, пока он не самостоятелен. Сама природа заложила в женщину исполнительское начало.

Фридман с улыбкой сказал:

– Поздравляю, – и тут же спросил: – А потом? После того, как ребенок станет самостоятельным, кто будет его воспитывать?

Мама теперь тоже улыбалась. Известие о беременности Соу-Най сняло с нее напряжение, в котором она до сих пор находилась. И теперь уже другим, легким тоном она продолжила разговор с Фридманом:

– Я знакома с преподавательским составом. За последнее время количество женщин в системе образования значительно возросло, и уровень образования заметно снизился. Не значит ли это, что преподавание требует творческого начала?

В своей каюте Поль уложил в большой рюкзак все вещи, которые нужно было взять, когда он первым выйдет на берег Хатуту.

Проснулся Поль до рассвета. Одевшись, он вышел на палубу. Небо посветлело. Слева по борту на горизонте показалась полоска земли. На палубу вышла мама, остановилась рядом с Полем, сказала:

– Нуку-Хива.

Ей уже приходилось дважды побывать на Нуку-Хива. Где-то здесь разбился самолет отца. Вероятно, обломки самолета, найденные в океане, до сих пор лежат где-нибудь на этом острове. Когда рассвело, впереди на горизонте появился низкий расщепленный конус – невысокая гора с двумя вершинами. Гора казалась темносиней на фоне утреннего неба.

– Хатуту? – спросила мама.

Поль кивнул:

– Хатуту.

После завтрака все продолжали обсуждать детали предстоящих переговоров. Более всех волновался Хаг Нолэй – нейтральный переводчик, назначенный ООН. Он то и дело обращался с вопросами к Бернару и Роже, а то и к самому Полю. По указанию Поля было решено высадиться не у Прибрежной деревни, как в прошлый раз, а у Большой деревни, скрытой со стороны моря густой рощей. Когда их две моторные лодки подплыли к берегу, солнце поднялось уже высоко и слепило глаза. На песчаном участке берега, что расположен у Большой деревни, собрались почти все жители Хатуту. Они уже имели опыт встречи белых людей с больших каноэ. Как и в прошлый раз впереди стояли старейшины, а за ними ряд воинов и вождей, сдерживающих толпу любопытных дикарей. Еще издали Поль различил высокую худую фигуру. Это был Канига – старейшина Большой деревни. Когда моторные лодки вошли в зону прибойных волн, Поль подал знак остановиться, а сам спрыгнул в воду. Вода была по пояс, и он, держа над головой свой большой рюкзак, побежал к берегу. Выйдя на песок, он остановился, поставил рядом рюкзак. Среди воинов, сдерживающих толпу дикарей, он увидел Тав-Чева и Соу-Най. Они стояли рядом. Их никто не сдерживал, они сами не решались выйти вперед. Поль подумал, а что если они не узнают его в шортах, рубашке и с модной парижской стрижкой? Он поспешно сбросил с себя одежду и направился к ним. И тут Тав-Чев сорвался с места и бросился к нему. За ним последовала Соу-Най. Поль слегка присел, растопырив в стороны руки, и Тав-Чев прыгнул на него, сцепив руки вокруг его шеи. Поль крутанул его несколько раз вокруг себя, тихо спросил:

– Король Намикио здоров?

– Здоров. Только у него камешки кончились.

– Я принес новые.

– Па, ты больше не уедешь?

– Нет.

Поль обнял подошедшую Соу-Най. Она обняла его за шею, они потерлись щека о щеку. Обнимая ее, он ощутил под складками тапы ее выпуклый живот. Беременность была уже заметна. Груди ее были приподняты, подвязанные лентой тапы, и торчали сосками вверх. Поль быстро подошел к Каниге, слегка сжал его локти, знак приветствия, и Канига сжал его плечи, тоже знак приветствия.

– Канига, король Намикио у себя в доме?

– У себя в доме, – ответил Канига и добавил: – У него камешки кончились.

– Канига, есть новый закон, – сказал Поль так, чтобы слышали и другие старейшины. – Белые люди не могут выйти на берег Хатуту, пока король Намикио им это сам не разрешит. И люди Хатуту тоже не должны подходить к белым людям, пока король Намикио не разрешит. Я должен рассказать про этот закон королю Намикио и всем старейшинам. Нам всем нужно пойти в дом короля, я там всем должен это рассказать. А пока воины пусть не пускают наших людей к белым.

И старейшины поняли. Они стали давать приказы воинам. У дикарей тоже есть дисциплина. Среди вождей и воинов выделялся могучий Тибу-Тов. Поль подскочил к нему, они обнялись, похлопывая друг друга по спинам.

– Пал-Пол! – дружески прорычал Тибу-Тов, приподнимая Поля над землей. Старейшины, а с ними Поль, Тав-Чев и Соу-Най стали подниматься по тропе в деревню. Тав-Чев тащил на спине рюкзак Поля и его одежду. Поль сказал Соу-Най:

– В маленьком каноэ женщина. Это моя мать.

Соу-Най и Тав-Чев приостановились. Поль помахал рукой в сторону лодок. Соу-Най и Тав-Чев тоже помахали руками. Лица мамы отсюда нельзя было разглядеть. Но они увидели, как она поднялась в лодке во весь рост, стала махать в ответ своей белой шляпой. Перед домом короля Поль взял у Тав-Чева рюкзак, поднял с земли камешек, показал Тав-Чеву:

– Набери побольше таких камешков, принеси в дом короля.

– Целый калабаш? – спросил Тав-Чев.

– Много калабашей.

В доме короля Поль расстегнул боковой карман рюкзака, протянул королю Намикио бутылочку с таблетками. Намикио поспешно съел одну таблетку. Вероятно, у него опять болел желудок. Когда все старейшины расселись перед королем, Поль вытащил из рюкзака пачку фотографий, сделанных Мишелем в прошлый приезд белых.

– Это бумага, – сказал он, показывая обратную сторону снимков. – Бумага, – повторил он. – На бумаге можно делать знаки.

И Поль авторучкой нарисовал на обратной стороне фотографии крестик, кружок и квадрат. В дом вошли все три жены Намикио. Они внесли калабаши с едой, поставили перед королем и уселись на пол позади старейшин. Намикио сделал им жест рукой удалиться, но они, как всегда, сделали вид, что не поняли жеста, и остались сидеть на месте. Поль повернул фотографии лицевой стороной, сказал:

– На бумаге можно делать фото. – Он повторил: – Фото, – и разложил фотографии перед королем и старейшинами.

Намикио осторжно приподнял одну фотографию. Люди Хатуту не имели понятия о двумерных изображениях, и король Намикио держал фотографию вверх ногами. Поль поправил фотографию. Намикио вгляделся и вдруг воскликнул:

– Кай-Той!

Канига, услышав имя своего сына, недоуменно посмотрел на короля и нагнулся над фотографией, на которой был Кай-Той во весь рост. Канига, просиял, узнав сына, и тоже воскликнул:

– Кай-Той!

Остальные старейшины тоже склонились над фотографией и, забыв о своем достоинстве, восторженно закричали:

– Как-Той! Кай-Той!

В наружном проеме стены показалась фигура Кай-Тоя. Он решил, что старейшины зовут его и вошел в дом. Канига протянул ему фотографию, крича:

– Кай-Той! Ты! Ты!

Кай-Той вгляделся в фотографию и тоже закричал:

– Я! Я! Кай-Той!

Другие фотографии пошли по рукам. Люди знали отражения своих лиц в воде, и не узнавали себя в профиль, а не все фотографии были в фас. Но люди узнавали друг друга. Король и старейшины тыкали пальцами друг в друга и в фотографии и выкрикивали имена друг друга. Все три жены короля, вскочив на ноги, заглядывали через головы сидящих старейшин. Поль протянул им фотографию, удачно снятую Мишелем, как раз с тремя королевскими женами. Сперва они восторженно называли по именам друг друга, узнавая себя на фотографии, а потом, разинув рты, стали просто пронзительно радостно визжать, не отрывая глаз от снимка. Перед королевским домом столпились жители Хатуту, недоуменно прислушиваясь к женскому визгу и восторженным мужским завываниям, доносящимся из дома, в котором должна была происходить важная мужская беседа. В дом вбежал Тав-Чев, неся два калабаша мелких камней. За ним вбежал его ровесник-друг Чеп-Тов, сын Таки-Фопа, самого сильного после Тибу-Това мужчины Большой деревни, тоже с полным калабашем камней. Поль велел им высыпать камни перед королем. Все с недоумением уставились на кучу камней. Воспользовавшись этой заминкой, Поль собрал фотографии, положил их кучкой рядом с королем, сказал:

– Есть много королевств. Это очень большие королевства. – Он отложил в сторону один камешек. – Вот если это королевство Хатуту, вся земля Хатуту, все горы, все деревья, все люди земли Хатуту, а вокруг море. А вот другое королевство, – и Поль уложил рядом кучку камней. – Видите, насколько другое королевство больше королевства Хатуту? А вот еще одно королевство, – и Поль отложил еще большую кучку камешков. – Это королевство еще больше. Много таких королевств. – Когда рассказ дошел до мировой войны, он велел Тав-Чеву достать кокосовый орех из кучи орехов в углу дома и отложить его в дальний угол. Затем он вынул из рюкзака пистолет, сказал: – Это пушка. Им не нужны копья и луки. У них есть пушки. – Он взвел курок, прицелился в кокосовый орех, нажал спусковой крючек. Выстрел всех ошеломил. Поль сказал: – Это выстрел. – Он прошел в угол, поднял орех. Из дырки вытекал белый ореховый сок. – Видите? Выстрел пробил орех. Если выстрел сделать в человека, человек сразу станет мертвый. – Все пораженно молчали. Поль продолжал: – Пушки есть очень большие. Как этот дом и еще больше. Выстрел из большой пушки может разрушить всю деревню, даже все королевство. – Поль вынул из рюкзака большую страшную книгу, сказал: – Бумага. Много бумаги, – и стал на полу перелистывать книгу. – Вы уже видели фото, – сказал он, – и знаете, что фото это правда. – Он стал показывать фотоиллюстрации и объяснять их: – Это большая пушка. Она делает выстрел. Это был большой каменный дом. Пушка выстрелила, и дом развалился. Осталась только одна стена и дверь. И лежат мертвые люди. – А вот и самая страшная иллюстрация: кучи голых человеческих трупов. Поль пояснил: – Это мертвые люди.

– Их убили пушки? – спросил Тан-Бли, старейшина Долинной деревни.

– Нет, – ответил Поль. – Их убили ядовитым воздухом. Для войны делают ядовитый воздух, который тоже убивает людей. – Поль показал следующую иллюстрацию с полем, усеянным убитыми солдатами, и пояснил: – А этих людей убили пушками. – На следующей иллюстрации были немецкие самолеты, сбрасывающие бомбы. Это трудно было объяснить. Помог Тан-Бли, старейшина Долинной деревни. Указав на самолет, он воскликнул:

– Летающее каноэ!

И все подхватили:

– Летающее каноэ!

На этот раз сам Поль пришел в недоумение.

– Вы такое видели? – спросил он.

– Видели! – возбужденно выкрикнул Тав-Чев.

И все согласно закивали: Видели, видели.

– Когда? – спросил Поль.

– Когда тебя не было, – ответил Тав-Чев. – Оно летело над морем высоко и громко рычало. Все сначало думали – птица, а потом поняли: летающее каноэ.

Тан-Бли добавил:

– Оно рычало как большое плавающее каноэ, только еще громче.

Поль знал: пассажирских воздушных трасс здесь не было. Это мог быть военный самолет. Это следовало учесть при подписании декларации. Однако, все это облегчило дальнейшее объяснение Поля. Он рассказал о военных самолетах и бомбах, способных уничтожать города размером с королевство Хатуту. Затем он рассказал об ООН, в котором собираются люди по одному представителю от каждого большого королевства. Он рассказал о том, что ООН обязало большое королевство Франция охранять Хатуту от военных вторжений, и король Франции дал на это согласие. При общем молчании Тан-Бли, который, вероятно, понимал Поля лучше, чем другие, спросил:

– Значит, король Франции добрый? И все французы добрые?

Поль подумал, что ведь Людовик Шестнадцатый был казнен, и Антуанета тоже, и французы с восторгом смотрели на эту казнь, а потом Робеспьер стал всех казнить, и французы тоже смотрели на это с восторгом, а потом и самого Робеспьера казнили, и французы опять смотрели на это с восторгом. Не сдержав улыбки, Поль ответил:

– Да, французский король добрый. И все французы добрые. – И тут до его сознания дошло, что он ведь тоже француз, и он сказал: – А я тоже француз.

И все посмотрели на него с особым интересом, начиная понимать, что белые люди не одинаковы, а делятся на королевства. Тав-Чев смотрел на Поля расширенными глазами. Оказывается, его отец был не просто белым человеком, а еще и французом.

– Француз, – повторил Тав-Чев новое для островитян слово.

Поль подал королю Намикио авторучку, чтобы король на чистых полях страшной книги потренировал свою подпись-крестик, которую он должен поставить на бумагах, которые привезли белые люди. Поль уже объяснил, что такое идентификация, декларация и независимость. Конечно, не все было понятно королю и старейшинам, хотя суть была ясна. Когда король со старейшинами, Поль, Соу-Най и Тав-Чев пришли на берег, вожди и воины снова организовали цепь, не подпуская толпу дикарей к воде. Поль подал знак, и двое матросов, спрыгнув в воду, подтащили лодку к песку, а затем стали у самой воды устанавливать бивуачный тент. Поль обратился к Намикио:

– Намикио, желудок не болит?

– Нет. Камешки помогают.

– Я привез много. Намикио, белые люди ждут, когда ты разрешишь им сойти на берег.

– Я разрешил.

– Подай им знак.

Намикио махнул рукой в направлении моторных лодок. И сразу четверо людей, уже знакомых жителям Хатуту, попрыгали из маленькой лодки на мокрый песок. Поль подал руку маме, и она тоже спрыгнула. Она была одета как и мужчины: белая рубашка, белые шорты и сандалеты. Из большой лодки люди тоже стали прыгать в воду. Вода была им по пояс, и они держали над головами рюкзаки и чемоданы. Мама уже неотрывно смотрела на Тав-Чева, но Поль сказал:

– Сперва тебе надо представиться королю, – и добавил: – по международному ритуалу. – Он подвел маму за руку к Намикио, сказал: – Намикио, это моя мать. – Король сделал приглашающий жест, а мама к удивлению Поля присела перед королем в реверансе. Поль тотчас пояснил на языке Хатуту: – Так положено всем белым женщинам приветствовать королей. – Позади Намикио выстроились все его три жены. И Поль сказал: – Это три жены короля. – И мама присела в реверансе перед королевскими женами. Поль тоже пояснил: – Белые женщины приветствуют королевских жен так же, как и королей. – Королевским женам, очевидно, это понравилось, а Поль назвал их по именам и сказал: – Су-Бай – старшая жена короля. После смерти матери Соу-Най она стала ее мачехой и воспитывала ее.

И Мама обняла Су-Бай и потерлась с ней щека о щеку. Она так же обняла и других королевских жен. И только после этого Поль подвел маму за руку к Тав-Чеву и Соу-Най. Мама сразу опустилась на колени перед Тав-Чевом, обняла его и долго не отпускала.

– Тав-Чев, Тав-Чев, – повторяла она, а потом, держа мальчика за плечи, стала вглядываться в его лицо. – Глаза голубые, – сказала она заученные слова языка Хатуту, и Тав-Чев подтвердил:

– У меня глаза голубые. Как у па.

– Голубые как у па, – согласилась мама, глядя в его глаза цвета увядших листьев зеленого салата.

И тут Тав-Чев, глядя в ее лицо сказал:

– У тебя тоже глаза голубые как у па.

Мама подняла к Полю смеющееся лицо, а из глаз ее брызнули слезы. Поль серьезно сказал:

– Мама, Соу-Най тоже ждет.

Мама вскочила на ноги. Забыв о приличии, она краем своей рубашки вытерла мокрое лицо, подошла к Соу-Най, обняла ее. Они потерлись щека о щеку.

– Соу-Най, Соу-Най, – стала повторять мама.

Неожиданно она стала произносить слова языка Хатуту, которые заучила отдельно от Поля:

– Соу-Най, скажи. Соу-Най, ты хочешь поехать со мной? Ты и Тав-Чев?

Соу-Най растерянно посмотрела на Поля, спросила:

– А Пал-Пол?

– Соу-Най, скажи ты, – повторила мама.

Поль резко оборвал ее по-французски:

– Мама! Ты забылась! Прекрати! Тав-Чев должен здесь стать королем. – Поль понизил голос, потому что четверо французов, как и все дикари, смотрели на них. – Мама, ты теперь в таком состоянии, что лучше тебе ничего не говорить.

Двое матросов уже установили тент, и промокшие по пояс вышедшие из воды члены экспедиции расставляли под тентом складной стол со стульями. Поль сказал королю и старейшинам, что надо проследить, чтобы дикари не раздевали белых людей как в прошлый раз, потому что теперь белые люди – представители двух больших королевств – Франции и ООН. Король тут же согласился с Полем. Повидимому Намикио стал входить во вкус процедуры международных соглашений. Поль, вспомнив, что он еще не видел всех своих старых друзей, отбежал в толпу дикарей. Он тут же попал в объятия Таки-Фопа, самого сильного после Тибу-Това мужчины. Таки-Фоп приподнял его, даже слегка подбросил, и его тут же с двух сторон обхватили Котога и художник Туа-По. А потом его прижал к себе толстяк Той-Пой. С визгом прыгнула сзади на Поля Су-Суэй, жена Тибу-Това и повисла на его спине, не смущаясь присутствия мужа. Низкорослый Тау-Тау, упершись руками Полю в плечи, стал со смехом бодать его головой в грудь. Фан-Фао, проскользнув под грудью Тау-Тау, обхватила Поля за талию. А рядом прыгали визжа две девушки из Прибрежной деревни. Полногрудая Боу-Фай, оттеснив Су-Суэй, прижалась грудями к спине Поля. Приблизившийся Канига помахал рукой, и все отступили от Поля. Начиналась процедура подписи бумаг. Мама, держа Поля под руку, повела его к тенту. К ней уже вернулось самообладание, и на ходу она сказала:

– Я вижу, Соу-Най не зря тебя секла.

Все члены экспедиции были представлены королю и старейшинам. Чтобы дать жителям Хатуту понятие о письменности, белые люди отошли на тридать шагов, а Поль предложил Намикио сказать какую-нибудь новость. И Намикио сказал:

– Тав-Чев подрался со своим другом Чеп-Товом.

Поль уставился на Тав-Чева:

– Почему? – строго спросил он.

Тав-Чев молчал. За него ответил сам Намикио:

– Чеп-Тов сказал, что ты не приедешь.

– Когда они подрались? – спросил Поль.

– Три дня назад.

И Поль записал на листе бумаги международной транскрипцией на языке Хатуту и прочел вслух:

– Три дня назад Тав-Чев подрался с Чеп-Товом, потому что Чеп-Тов сказал, что Пал-Пол не приедет.

Затем Поль подозвал Хага Нолэя, нейтрального переводчика от ООН, и тот по записи Поля прочел вслух:

– Три дня назад Тав-Чев подрался с Чеп-Товом, потому что Чеп-Тов сказал, что Пал-Пол не приедет.

Старейшины издали одобрительные возгласы: поняли значение письменности. Под тентом вокруг раскладного стола собрались все члены экспедиции, король Намикио, стерейшины и вожди. Здесь же присутствовали Соу-Най и Тав-Чев. Сперва были прочтены на двух языках, французском и хатуту, бумаги об идентификации. Белые люди поставили подписи, а представители Хатуту поставили крестики. Тав-Чев тоже поставил крестик, как наследный принц, с очень гордым видом. Затем была прочтена и подписана декларация независимости. Представителям Хатуту понравилось имя Тругве Ли, короля ООН – более подходящего термина для генерального секретаря в языке хатуту не нашлось. Норвежское имя Тругве Ли фонетически ассоциировалось с именами Хатуту. Жители Хатуту, слыша его имя при зачтении бумаг, вероятно, где-то подозревали, что король ООН родственно близок к народу Хатуту. А затем последовал общий пир перед домом короля с угощениями и напитками, которые были принесены со всех четырех деревень. Пирующие заняли так же всю центральную площадь. Белые люди раскрыли два больших рюкзака со стеклянными бусами. На большее фантазии белых людей не доставало. Но подарки были приняты с таким же бурным восторгом, как и в прошлый приезд белых. Во время пира мама сидела между Соу-Най и Тав-Чевом. Все три королевские жены уселись уже не позади короля, а позади мамы. Им очень понравилось, что белая женщина при знакомстве приветствовала их таким же поклоном, как и короля. Мама повесила на шеи королевских жен каждой по золотой цепочке, а королю преподнесла серебряный кулон-коробочку с пилюлями тагомета, показав как надо открывать и закрывать коробочку, нажимая пружинку. Большую коробку с пилюлями Поль уже вручил королю в его доме. Оказалось, помимо сведений из разговорника мама помнила некоторые полинезийские слова. По окончании пира все направились к берегу. По дороге Поль показал маме свой дом. Она зашла внутрь, спросила, не протекает ли крыша во время дождя, села на циновку, сделала свое замечание:

– Циновки свежие, из зеленого камыша. От этого могут заболеть кости. Перед употреблением циновки следует высушивать на солнце. – Откровенно разглядывая Соу-Най, она сказала: – Не знаю, как по здешним канонам, но в Париже Соу-Най считалась бы красивой.

Услышав свое имя, Соу-Най вопросительно посмотрела на Поля. Он перевел:

– Она говорит, что ты красива, – упустив при этом упоминание о Париже.

Тав-Чев уселся вплотную к маме. Вероятно, он подумал, что она теперь будет у них жить, и был несколько разочарован, когда она поднялась и направилась к выходу. Все уже спустились на берег. Солнце заметно снизилось. Мама шла рядом с Полем, держа его под руку, рядом шли Соу-Най и Тав-Чев. Мама тихо сказала:

– Поль, может быть ты передумаешь? – Поль напрягся, решив, что мама заговорит о возвращении в Париж. Но мама сказала: – Может быть, можно вручить им мои подарки?

– Они в лодке? – с облегчением спросил Поль.

– В большой лодке.

Поль понимал, что цивилизация серьезно коснулась Хатуту. Члены экспедиции успели кое-что подарить дикарям кроме бус. У старейшин на шеях висели бинокли, такие же как у короля.

– Ладно, – сказал нехотя Поль. И тут мама неожиданно легко побежала к воде. Поль побежал за ней, а за ним Тав-Чев и Соу-Най. Матрос с большой лодки подал Полю два маминых чемодана. На песчаном берегу началось прощание экспедиции с дикарями.

– Мама, я отнесу в дом чемоданы и вернусь на берег.

Поль понес чемоданы к дому. Тав-Чев забегал то с одной стороны, то с другой, вертелся под ногами, трогал замки чемоданов, спрашивал:

– А что там?

Когда Поль больно стукнулся голенью об угол чемодана, он остановился, поставил чемоданы на землю, шлепнул Тав-Чева по затылку, снова взял чемоданы и пошел дальше.

– Они уезжают, – сказала Соу-Най. – Оставь это пока здесь, – и она указала на чемоданы.

Тут Поль сообразил, что на Хатуту еще нет цивилизации, и чемоданы никто не украдет. Предупрежденные старейшинами дикари при прощании с белыми людьми вели себя гораздо сдержаннее, чем в прошлый приезд белых. Поль помог маме сесть в лодку, а потом помог матросам стащить лодку с песка в море. Тент со столом и стульями экспедиция оставила на берегу, как подарок королевству Хатуту от королевств Франции и ООН. Один экземпляр идентификации и декларации остался у короля Намикио, остальные экземпляры отправились в Париж и в нью-йоркскую резиденцию ООН. Когда мамина лодка закачалась на волнах, а Поль, Соу-Най и Тав-Чев стояли рядом по пояс в воде, мама вынула из нагрудных карманов два маленьких целлофановых пакетика.

– Поль, через два дня твой день рождения, – сказала она. – Это подарки от меня и Марго. Не разворачивай теперь. Разверни в день рождения.

Поль понимал: мама до последней минуты сомневалась в том, что он здесь останется, поэтому придерживала при себе подарки, надеясь вручить их ему в день его рождения. Теперь подарки были в его руках, а Тав-Чев крепко держал его за локоть, поскольку тоже сомневался, что Поль в последний момент не прыгнет в лодку, как это было в прошлый приезд белых.

– Спасибо, – сказал Поль.

Мама перегнулась через борт лодки, они поцеловались, и мама его перекрестила. Он приподнял Тав-Чева. Мама тоже поцеловала его и перекрестила. А потом она поцеловала Соу-Най и тоже перекрестила.

Обе лодки ушли к теплоходу, стоящему на рейде. Жители Хатуту продолжали толпиться на берегу. Их привлекал оставленный белыми людьми тент со столом и стульями. Каждому хотелось посидеть на стуле за столом, за которым на глазах у всех происходило важное собрание белых людей с уважаемыми людьми Хатуту. Но Канига заявил, что тент будет теперь стоять перед домом короля, и несколько воинов унесли тент и мебель к дому короля. Все стали снимать свои наряды и бросаться в воду. Поля, а теперь уже опять Пал-Пола, продолжали осаждать не только старые знакомые, но и люди из других деревень, которых он знал только в лицо, но не знал их имен. Ему задавали вопросы, требовали рассказов о других королевствах, трогали его голову, поражаясь модной парижской стрижке, спрашивали, какими камнями можно так ровно подстричься. А теплоход, удаляясь, растаял в лучах клонящегося к горизонту солнца. Когда они вернулись к своим чемоданам, здесь уже стояла небольшая толпа любопытных. Соу-Най хотела взять один чемодан, но Пал-Пол не разрешил. Она устала, лицо ее приобрело холодный серый оттенок, – сказывалась беременность. Когда Пал-Пол нес чемоданы к дому, сопровождавшие их дикари не переставали спрашивать, что внутри, и пытались потрогать чемоданы, но Тав-Чев никого к ним не допускал. У входа в дом их встретила Ниуфат. Когда Поль представлял ее маме, он сказал: – Ниуфат – гувернантка Соу-Най. – И теперь Ниуфат гордилась этим новым титулом, хотя была не в состоянии его произнести. Когда Пал-Пол, Соу-Най и Тав-Чев вошли во двор, Ниуфат не впустила никого из любопытных, сказав что Соу-Най устала, и ей надо отдохнуть.

Сперва был открыт чемодан, предназначавшийся Соу-Най. Увидев блестящие украшения и свитки цветастого шелка, она пришла в крайний восторг, забыв о своей беременности и достоинстве дочери короля. Одно за другим она надевала украшения, накидывала на плечи живописные полотнища шелка, и Пал-Пол подумал, что мама не права: в парижской модной одежде Соу-Най не могла выглядеть так эффектно, как в этих блестящих украшениях и дикарских драпировках. Тав-Чев тоже засмотрелся на яркие шелка и сверкающие бусы, даже забыв про свой чемодан. Он сказал:

– Ма, выйди из дома.

Ему очень хотелось, чтобы все увидели какая у него красивая мать. Однако у Соу-Най был усталый вид, и Поль сказал:

– Тебе надо отдохнуть. Завтра покажешься.

И она послушалась. Тав-Чев в нетерпении отщелкивал замки на своем чемодане. Сверху лежал заводной паровозик. Пал-Пол показал, как его заводить ключем. Паровозик поехал, наткнулся на циновку, опрокинулся, Пал-Пол поставил его, паровозик выехал во двор. Тав-Чев прыгал и заливисто смеялся. Он сам стал заводить паровозик, пускал его по дому, отодвигая перед ним циновки. Потом он стал заводить другие игрушки: собачек, прыгающих лягушек, машины, ковыляющих утят. Потом он достал матросский костюм и сразу надел его. Затем была извлечена грифельная доска, но уже стемнело, и рисовать на ней было невозможно. И Пал-Пол стал рассказывать Тав-Чеву про настоящий паровоз, какой он большой и блестящий, как он грозно пыхает паром, таким горячим, что можно обжечься, и какой у него дым, и как он едет, грохоча колесами и оглушающе гудит. Тав-Чев пораженно слушал, и в вечерних сумерках на его коричневом лице светились глаза цвета увядшего салата. Уснул он сидя в матросском костюме и с паровозиком в руке. Соу-Най уложила его на циновку, стала снимать свои шелковые драпировки. Пал-Пол сказал:

– Я сам это сниму.

Он медленно разворачивал складки тонкого шелка, проводя руками по освобождаемым от драпировок частям коричневого женского тела. Когда на Соу-Най осталась только лента тапы, поддерживающая груди, она обхватила руками плечи.

– Это не надо. Пусть останется.

Пал-Пол понимал: они долго не виделись, и теперь Соу-Най стеснялась своих пополневших от беременности грудей. Он сказал:

– Груди стали больше. Мне это нравится.

И она безвольно опустила руки, давая снять ленту тапы, закрепленную на затылке. И груди сразу тяжело опустились. Но они все же не были отвислыми, сохраняли округлость. В перерыве между половыми актами Соу-Най спросила:

– Такие наряды носят все белые женщины?

– Не все.

Пал-Пол хотел сказать, что натуральный шелк бедные женщины себе позволить не могут, но в языке хатуту не было слов «бедный» и «богатый». Соу-Най сказала:

– Твоя мать красивая. У нее есть муж?

– Нет.

– У нее был только один муж?

– Да. В королевстве Франция можно иметь только одного мужа и одну жену.

– Это хорошо, – сказала Соу-Най. – У всех одинаково. А там изменяют женам?

– Иногда.

– За это наказывают?

– Иногда.

– Ты дружил с королем Франции?

– Я только два раза с ним говорил.

– У него есть дочь?

– Не знаю.

Пал-Пол поглаживал выпуклый живот Соу-Най с туго натянутой чувственной кожей. Внутри живота росло новое человеческое существо. Он видел в учебнике Марго изображение стадий развития зародыша: сперва как лягушачий головастик, потом как морское животное с большой головой, потом определяются конечности. Теперь, наверное, уже определились крохотные пальцы рук и ног. Соу-Най в ответ повела рукой по его груди, остановила ладонь на вогнутом животе.

– Ты стал еще худее, – сказала она.

– Тебе это не нравится? – спросил он.

– Нравится.

Он подвел ладонь под ее выпуклый живот. Она тоже повела ладонь вдоль его напрягшегося члена, захватила ладонью яйца. Именно отсюда вышла подвижная живая клетка, давшая начало новой жизни, и эта жизнь неуклонно развивалась. Соу-Най это понимала, а вот что такое богатые и бедные, она не знала, и объяснить это было трудно. Пал-Пол сжал пальцами гладкое колено Соу-Най, отвел его в сторону. Она прижалась лицом к его бицепсу, тяжело задышала.

Когда утром Пал-Пол вышел из дома к сточной канаве поссать, у входа в дом сидел Тав-Чев в окружении сверстников. Среди них был и Чеп-Тов, друг Тав-Чева. Сам Тав-Чев был в матросском костюме, а в руках его был игрушечный паровоз. Проходя мимо них, Пал-Пол услышал слова Тав-Чева:

– И говорит проклятья очень громко, а изо рта горячий пар и дым.

Пал-Пол понял: Тав-Чев рассказывает про паровоз. Перед завтраком Соу-Най велела Тав-Чеву снять костюм: его следовало беречь. После завтрака последовал досмотр чемоданов. В чемодане Тав-Чева оказались еще два маленьких резиновых мячика и большой надувной мяч для игры в воде. Кроме этого были еще фейерверки и пачки бенгальских огней. Пал-Пол строго предупредил Тав-Чева, что зажигать эти огни можно только в его присутствии. Резиновые мячики хорошо прыгали, и Тав-Чев побежал показывать их приятелям. В чемодане Соу-Най кроме браслетов и диадем оказались еще открытые бальные туфли на высоком каблуке. Они поразили Соу-Най более других вещей. Она их мерила, отставляла в сторону, смотрела на них издали, заставила Ниуфат надеть их, не ходить, а только постоять в них, чтобы видеть как они со стороны выглядят на ногах. Потом она сама походила по дому в туфлях, осторожно осваивая походку на высоких каблуках. Она даже хотела надеть их, когда они отправлялись на берег купаться, но Пал-Пол сказал, что от песка они могут попортиться. На берег они шли в сопровождении толпы односельчан. На Соу-Най была широкая полоса яркого легкого шелка, перекинутая через плечо, на руках сверкали браслеты, а собранные кверху волосы украшала серебряная диадема. Женщины, увидя ее, даже не выражали восхищения: они просто онемели. Мужчины тоже смотрели на нее с повышенным интересом. Тав-Чев с ненадутым мячом, Пал-Пол не разрешил ему самому надувать, шел специально сзади, чтобы лучше видеть, какое впечатление на людей производит небывало красивый наряд его матери. Катога тут же спросил Пал-Пола, какую одежду он привез для себя из двух королевств. Когда Пал-Пол ответил, что вся его одежда, в которой он приехал, и которую все видели, хранится в доме Намикио, а всю остальную одежду он оставил на большом каноэ, все стали выражать ему сочувствие в его забывчивости. Когда же он сказал, что ничего не забыл, а просто не захотел взять свою одежду, все стали смотреть на него с недоверием. А на всех были новые бусы, полученные накануне от белых людей. Головные уборы мужчин за время отсутствия Пал-Пола стали больше и пышней. А Пал-Полу, освободившемуся от необходимости носить цивилизованную одежду, больше не хотелось никакой одежды, даже традиционного головного убора. На берегу собрались не только жители Большой деревни, но и других деревень. Когда Пал-Пол стал надувать мяч, его окружили толпой. Надувать пришлось долго, с перерывами, во время которых Пал-Пол переводил дыхание, затыкая выходное отверстие пальцем. А Тав-Чев рядом прыгал в радостном нетерпении. По мере того, как мяч становился больше, изумление дикарей росло. Мяч состоял из белых, красных и синих сегментов, и это было красиво. Когда он был надут, Пал-Пол заткнул узкой резиновой пробкой отверстие. Некоторое время Пал-Пол придерживал мяч на песке. Мяч был ему по пояс, и его трудно было обхватить руками. Пал-Пол подбросил его, поймал, бросил в сторону Тав-Чева, тот вытянул вверх руки, и мяч отскочил от его рук. И тогда Пал-Пол, подпрыгнув, отбросил мяч в сторону океана. Мяч упал на прибойную волну, подпрыгнул, закачался на волнах, быстро вращаясь, мелькая цветными сегментами. Пал-Пол, а за ним Тав-Чев бросились за мячем в прибойные волны. И тут вся толпа с ревом бросилась в воду. Люди подбрасывали легкий мяч, прыгали, кричали, толкались в воде. Мяч падал в воду и тут же взлетал вверх, подбрасываемый множеством рук. Взрослые мужчины и женщины тотчас оттеснили детей, увлекшись невиданной на Хатуту игрой. И только одна Соу-Най осталась стоять на берегу в своем роскошном наряде, охраняя свой живот от неосторожных толчков. Люди прыгали в воде, перебрасывая мяч друг другу, стараясь дольше удержать его в воздухе. Таки-Фоп, высоко подпрыгнув, поддал мяч в сторону Пал-Пола, а тот, тоже высоко прыгнув, поддал мяч обратно Таки-Фопу. На некоторое время они оба завладели мячем, перебрасывая его друг другу. Тут Пал-Пол встретился взглядом с широко улыбающейся узкоглазой девушкой и поддал мяч в ее сторону. Она, подпрыгнув, отбросила мяч обратно к нему. Но мяч взлетел слишком высоко. Чтобы достать до него, Пал-Пол сделал большой прыжок вперед и очутился прямо перед узкоглазой девушкой. Мячем завладел Кай-Той, и Пал-Пол спросил девушку:

– Как тебя зовут?

– Пао-Бэй, – ответила она.

Улыбка ее была широкой и заразительной. Кто-то поддал мяч в ее сторону. Она хотела отбросить его в сторону Пал-Пола, но он стоял слишком близко. Мяч пролетел над его головой. Пал-Пол прыгнул назад, но потерял равновесие и упал спиной на воду. Когда он вскочил на ноги, Пао-Бэй уже бросилась в сторону за мячом, упавшим на воду. Подвижная игра, наконец, утомила людей. Один за другим они стали выходить из воды. И теперь мячем завладели дети во главе с Тав-Чевом. Выходя на берег, Пал-Пол опять встретился взглядом с узкоглазой девушкой. Она опять улыбнулась, он тоже. Он запомнил ее имя: Пао-Бэй. Рядом с ней была другая девушка и еще один молодой мужчина. Все трое были из Береговой деревни. Когда Пал-Пол подошел к Соу-Най, она тихо сазала:

– Я хочу домой.

Выражение лица ее было надменным и брезгливым, как и всегда, когда ее тошнило от беременности. Пал-Пол отбежал к воде, подозвал Тав-Чева, дал ему указание не заходить во время игры за прибойные волны, упорно глядя ему в глаза. Он знал, что указания, сопровождаемые упорным взглядом, как правило, исполнялись мальчиком. Идя к дому, Пал-Пол придерживал Соу-Най за талию. Ее, наверное, сильно тошнило, однако она не забывала о достоинстве королевской дочери и своем отличительном наряде, сохраняя надменную осанку и поправляя иногда складки живописной драпировки. Дома Ниуфат уже приготовила еду: жареную форель, кашу хлебного дерева, фрукты. Соу-Най съела только несколько крохотных кислых желтых слив. Она сказала:

– Твоя мать привезла хорошие подарки. Почему ты не привез что-нибудь для себя?

Пал-Пол стал объяснять, что если у кого-то что-то есть, а у других нет, другие начинают завидовать, а это портит отношения между людьми. В других королевствах некоторые люди накапливают много такого, чего нет у других, и от этого бывают большие ссоры и даже войны между королевствами. Чем дальше объяснял Пал-Пол разность между богатыми и бедными, тем больше возникало вопросов. Когда возник вопрос, почему белые люди получают еду и одежду в обмен на цветные кусочки бумаги, объяснения зашли в окончательный тупик. А Соу-Най спросила:

– Тебе нравится Пао-Бэй?

Пал-Пол имел хороший опыт отвечать на подобные вопросы, и он ответил:

– Нравится, – и без паузы добавил: – Мне многие нравятся.

– Я видела: ты с ней заговаривал.

– Я спросил, как ее звать. Ты же знаешь ее имя, а я еще не знал.

– Она красива, только у нее слишком короткие ноги.

– Короткие, – согласился Пал-Пол.

– И глаза у нее маленькие.

– Маленькие, – опять согласился Пал-Пол и добавил: – А когда смеется, глаз вообще не видно.

Соу-Най, очевидно, думала, что бы еще такого плохого сказать о Пао-Бэй, а Пал-Пол спокойно смотрел на нее, ожидая следующего вопроса. Наконец, она спросила:

– А ты бы мог ее полюбить?

– Нет, потому что я люблю тебя, а ты самая красивая женщина.

Соу-Най вздохнула, положила руку на его бедро. Снаружи раздалось громкое рыдание. Это был голос Тав-Чева. Пал-Пол вскочил на ноги, выбежал наружу. К дому шел Тав-Чев, высоко подняв голову и громко рыдая, забыв о достоинстве будущего короля. В руках его был спущенный мятый трехцветный мяч. За Тав-Чевом шли его сверстники и несколько взрослых людей. У них был растерянный вид. Тав-Чев, продолжая рыдать, протянул Пал-Полу мятый мяч. Оказывается, дети, играя мячем в бухте, отбросили его к отвесному уступу. Мяч, пдбрасываемый волнами, наткнулся на острый край скалы, а Тав-Чев вместе с другим мальчиком, преследуя мяч, навалились на него, и он лопнул. Все это рассказал Чеп-Тов, потому что Тав-Чев не в силах был говорить. Пал-Пол осмотрел мяч, на котором не оказалось ни трещин, ни разрывов. Значит дырка была маленькой.

– Надо его починить, – сказал Пал-Пол.

И Тав-Чев перестал рыдать. Он верил в могущество отца. В чемодане Тав-Чева было много резиновых цветных надувных шариков, которыми Тав-Чев не умел еще пользоваться. Куском резины можно было заклеить дырку на мяче с помощью смолы, которой Пал-Пол обмазывал лыковые ведра. Теперь, в конце периода засухи, смола ушла внутрь стволов остролистных деревьев, и добыть ее острым камнем было невозможно. В рюкзаке Пал-Пола был нож, а рюкзак до сих пор находился в доме короля Намикио. Соу-Най обрадовалась поводу пойти в дом короля: она могла продемонстрировать всей деревне свои туфли. Так они и отправились к королевскому дому: Соу-Най уже в другой диадеме, задрапированная уже в другую полосу цветастого шелка, в бальных туфлях на высоком каблуке, Тав-Чев в матросском костюме и в матросской бескозырке и Пал-Пол – попрежнему голый, даже без головного убора, зато с парижской стрижкой. Они шли медленно, поскольку Соу-Най, старалась сохранить королевское величие и легкость походки на непривычных высоких каблуках. Вокруг них следовала толпа односельчан, центром внимания которых были, конечно, бальные туфли. Король сидел перед своим домом в окружении уважаемых людей деревни и выглядел непривычно бодрым: таблетки тагомета явно помогали. Он остался весьма доволен видом своей дочери и даже присел, потрогав ее туфли. Рюкзак оказался на месте, в углу королевского дома, нож тоже. При пистолете была кожаная кобура с ремнем. Пистолет Пал-Пол оставил в рюкзаке, пусть хранится в доме короля, а в кобуре удобно было держать нож. Пал-Полу пришлось показать действие ножа, надрезав несколько зарубок на бамбуковых стойках дома.

– Железо, – пояснил Пал-Пол, тронув пальцем лезвие.

Люди Хатуту уже со вчерашнего дня знали, что такое железо: в железном ящике в доме короля хранились бумаги, подписанные белыми людьми и заверенные крестиками уважаемых жителей Хатуту. Когда они, возвращаясь домой, пересекали площадь, Пал-Пол опять увидел группу людей из Береговой деревни, среди которых была Пао-Бэй. Она действительно была слегка коротконога, но это ее нисколько не портило, наоборот, ее маленькие подвижные ноги так легко ступали, что казалось при ходьбе ее тело плыло по воздуху. Пал-Пол опять встретился с ней взглядом, и они издали улыбнулись друг другу. Не заходя домой, Пал-Пол и Тав-Чев дошли до рощи и набрали смолы в маленькое корытце, которое Пал-Пол вырезал из коры. Нож – великое изобретение цивилизации. Тав-Чев при этом вертелся под ногами и тоже хотел что-нибудь вырезать ножом, так что пришлось его крепко шлепнуть по заду, чтобы объяснить: игра с ножом опасна. Дома они захватили надувной шарик и спущенный мяч и снова отправились на берег. Еще в детстве Пал-Пол видел, как чинят велосипедные камеры: погружают надутую камеру в воду, чтобы определить место разрыва. На берегу кроме детей собралось и несколько взрослых людей, никогда раньше не видевших, как чинят надувные мячи. Пал-Пол зашел за высокие камни, где волны были ниже, опустил мяч в воду, стал надувать. Тав-Чев держал мяч, чтобы он не всплывал. Вскоре по струйкам всплывающих пузырьков они обнаружили места дырок. Их было две, и они были рядом. Пал-Пол отметил соком ягод колючего кустарника места надрывов и положил мяч сохнуть на плоский камень. Пока они купались, мяч высох. Пал-Пол вырезал ножом кружочки из надувного шарика и наклеил их смолой на поврежденные места. В таком виде они принесли мяч домой и положили сохнуть в дальний угол. Затем Пал-Пол стал надувать цветные шарики, от чего Тав-Чев пришел в дикий восторг. И тут Пал-Пол объявил Тав-Чеву и Соу-Най, что сегодня после полуночи наступит его день рождения, в который ему исполнится двадцать четыре года. Соу-Най была поражена этим сообщением не меньше Тав-Чева. Она не имела представления о календарях. Если жители Хатуту считали свои годы по сезонам засух и дождей, а иногда и с точностью до месяца по лунам, то определение суточных дат было для них загадкой. Еще зимой мама планировала празднование дня рождения Поля в доме на Ламбаль с оркестром на остекленной террасе и с фейерверком в саду. И теперь Пал-Пол объявил, что ночью на берегу состоится фейерверк. Тав-Чев тут же побежал сообщать новость всем знакомым и мало знакомым. Что такое фейерверк он знал только по рассказам Пал-Пола, и теперь рассказывал всем, что ночью на берегу будут летающие костры и лопающийся огонь. Ниуфат тут же разожгла очаг перед домом и стала печь сладкие пасленовые клубни и жарить рыбу. Еще задолго до захода солнца люди стали собираться к дому Пал-Пола. Соу-Най развесила на ограде их двора цветные надутые шарики, которые приводили в восторг собирающихся гостей. Здесь были люди изо всех четырех деревень. Многие принесли с собой угощения и тыквяные бутыли с напитками из хмельных трав, меда и кислого винограда. Дети расстелили банановые листья от дома Пал-Пола до самой площади. Когда пришел король Намикио со своими женами и уселся на новой циновке, разостланной для него, начался пир. Появились свернутые в трубки табачные листья, и мужчины стали по очереди делать затяжки. Впервые за четыре месяца Пал-Пол затягивался мягким, ароматным дымом, от которого не щипало глотку. Впервые Пал-Пол видел короля, который ел то, что и другие, не думая о своем больном желудке. Пал-Пол через головы пирующих разглядел Пао-Бэй. Поймав на себе его взгляд, она улыбнулась, и он ответил ей улыбкой, но не решился подойти к ней, поскольку рядом с ним сидела беременная раздражительная Соу-Най. Когда совсем стемнело, Пал-Пол прошел в дом, вынес чемодан Тав-Чева, в котором теперь были только фейерверки и бенгальские огни. Все направились к берегу, где были разожжены два костра. Тав-Чев с Чеп-Товом под присмотром Пал-Пола воткнули в песок ряд палочек с тонкими цилиндрами ракет на концах. Палочки должны были быть наклонены в сторону океана. Распорядитель Кай-Той предложил королю и старейшинам занять место у ракет. Что такое независимость объяснить было трудно, и Пал-Пол, стоя перед костром, объявил, что вчера были подписаны бумаги, в которых говорилось, что все королевства, которые только существуют, знают теперь о существовании королевства Хатуту, и в честь этого теперь будет фейерверк-салют, а что это такое, сейчас все увидят. И по сигналу Пал-Пола король и старейшины поднесли горящие головни к ракетам. Со свистом взвились в ночное небо разноцветные ракеты, описывая искрящиеся дуги, и, рассыпаясь в искры, стали падать в океан, отражающий их свет. Толпа дикарей оглушительно завыла. Это был восторг, смешанный со страхом. Когда голоса несколько утихли, Пал-Пол объявил о своем дне рождения, о котором уже все знали. И уже сам Пал-Пол поджег большую цилиндрическую ракету. Она взвилась, почти не давая искр, и когда достигла вершины траектории, громко выстрелила, рассыпавшись ярким каскадом искр. Последовал очередной восторженный вой. Затем Пал-Пол предоставил Тав-Чеву поджечь огненную шутиху, – красный огненный ком долго горел, подскакивая на песке и разбрасывая фонтаны искр. Дикари с воем прыгали и плясали вокруг огненного фонтана. Когда угасли последние искры, Пал-Пол стал раздавать людям бенгальские огни. Он показал, как их зажигать – с самого конца на горящих углях. Как ни странно, более других веселился могучий Тибу-Тов. Он прыгал, вертелся волчком, размахивая своим бенгальским огнем, разбрасывая вокруг себя искры, и на его блестящих от пота бицепсах мелькали отсветы огня. В толпе пляшущих людей Пал-Пол то и дело ловил взгляд Пао-Бэй. Ее широкая улыбка сверкала в свете бенгальских огней. Когда погас последний огонь, сразу по контрасту стало очень темно. В угасающем свете костров колебались пласты прозрачного дыма, разгоняемого морским ветром. Пал-Пол заспешил в сторону высоких камней, где он видел людей из Береговой деревни. В темноте коричневые люди казлись черными, сливаясь в неясные силуэты. У высоких камней уже никого не было. Пал-Пол повернул назад, побежал вдоль прибойной волны. Некоторые люди купались у самого берега. Ночью заходить далеко в окен было опасно. Пал-Пол подошел к группе людей, в темноте не узнавая их.

– Пал-Пол, ты кого ищешь? – услышал он незнакомый женский голос.

Он обернулся. Это была Пао-Бэй. В темноте белела ее широкая улыбка.

– Тебя, – быстро ответил Пал-Пол, схватив ее за руку, и тут же услышал насмешливый голос художника Туа-По:

– Пал-Пол, на тебе табу.

Если коричневых людей в темноте можно было узнать лишь подойдя вплотную, то его по высокому росту и светлой коже все узнавали издали. Пал-Пол тут же ответил:

– На мне табу уже нет. Вы слышали вчера, как говорили знаки на бумаге? Независимость. И король Намикио поставил свой знак.

Тут подскочила Фан-Фао. Пал-Пол узнал ее по силуэту.

– Пал-Пол, не ври, – сказало она весело. – Мы все слышали, как говорили знаки на бумаге. Про твое табу ничего не говорили.

Оказывается, дикари не так уж и глупы. А со стороны Фан-Фао это было предательство. Ведь это из-за нее Пал-Пол сидел однажды в клетке. И тут он увидел Соу-Най. Она тоже была узнаваема в темноте по блестевшим браслетам и диадеме. Пал-Пол заспешил к ней, опасаясь продолжения разговора о табу.

Проснулся Пал-Пол на рассвете. Во время обычного утреннего затяжного полового акта Соу-Най откинула голову и сказала:

– Я больше не могу. Мне плохо.

Пал-Пол все же закончил половой акт. Откинувшись на спину, он взял Соу-Най за руку. Чувствуя вину за небрежное отношение к беременности жены, королевской дочери, он сказал:

– Я плохо тебя берегу, но я же люблю тебя.

Она молча пошевелила пальцами в его ладони.

– Тошнит? – спросил он.

Она не ответила, только сжала губы и прикрыла глаза. Хотелось ссать, но Пал-Пол продолжал лежать, глядя в потолок. Тут он увидел просвет между пальмовых листьев. Начнутся дожди, и крыша потечет. Надо было настлать новых пальмовых листьев. Теперь их легко срезать: у него был нож. Сразу после завтрака Пал-Пол надел на голое тело кожаный ремень с кобурой, в которую сунул нож и два маленьких пакетика – подарки, которые на прощание дала мама. Соу-Най прикидывала на себе полосы шелка в различных вариантах, каждый раз спрашивая:

– Красиво?

И Пал-Пол на каждый вариант отвечал:

– Красиво.

Несмотря на беременность она сохраняла стройность фигуры, а сзади ее талия все еще выглядела тонкой. Она оглядела Пал-Пола, подпоясанного ремнем с грубой пряжкой и кобурой на боку, и тоже сказала:

– Красиво.

Когда Пал-Пол шел через площадь, встречающиеся по пути люди с интересом смотрели на его ремень, и он чувствовал себя вполне нарядно одетым, даже без головного убора, тем более, что его парижская стрижка стала предметом зависти всех молодых мужчин. Сразу за королевским домом начиналась густая роща, а за ней был пологий спуск к океану. Здесь росли пальмы с широкими листьями, пригодными для покрытия крыши. Пал-Пол присел на откосе, вынул из кобуры два пакетика. Вокруг никого не было. – Разверни в день рождения, – сказала тогда мама. Сегодня был его день рождения. Ему исполнилось двадцать четыре года. И он развернул пакетики, сперва маленький – от мамы. Это был маленький серебряный крестик-распятие на серебряной цепочке. Фигура Христа была выполнена, очевидно, вручную – миниатюрная ковка. Пал-Пол повесил крестик на шею. Мама напоминала ему о религии, о едином Боге. На Хатуту богов не было. Вера в ману вполне удовлетворяла их религиозный инстинкт. Во втором пакетике – от Марго – был золотой прямоугольный медальон на тонкой золотой цепочке. Пал-Пол долго искал головку пружинки, чтобы открыть медальон. Головка оказалась снизу. Нужно было не нажать ее, а потянуть вниз, как головку часов при переводе стрелок. И кулон открылся. Внутри был миниатюрный портрет его отца размером чуть больше ногтя большого пальца. Это не была фотография на эмали. Это был настоящий портрет, рисовавшийся, вероятно, с помощью лупы. Вероятно, его тоже рисовала Виолетт. Это был голос из Парижа, напоминавший о трагедии, случившейся совсем близко, здесь, на островах. Трагедия последовала за ним в Париж, больно задела Марго и теперь замкнулась тут, на острове Хатуту. В Париже цивилизация. В Париже Поль испытал остановившееся мгновение. На Хатуту мгновения не останавливаются. Пал-Пол закрыл медальон и тоже повесил на шею. Золотая цепочка рядом с серебряной. Вынув из кобуры нож, Пал-Пол полез по стволу пальмы. Залезать наверх было легко, а спускаться трудно: мешали расщепленные зазубрины, торчащие из мохнатого ствола. Но пальмы были невысокие, с них можно было спрыгивать. Пал-Пол одним движением ножа срезал сразу два широких листа. Нож – удобная вещь.

– А для меня ты достанешь лист? – послышался снизу голос, который он сразу узнал.

Под пальмой стояла Пао-Бэй. Он и не слышал, как она подошла. Пал-Пол сбросил два листа, и они плавно опустились у ее ног.

– Это мне? – спросила Пао-Бэй.

– Тебе, – и Пал-Пол, спрыгнув с пальмы, встал перед девушкой.

Она широко улыбалась. Он тоже улыбнулся. Она гибко нагнулась, подняла пальмовые листы. На ее узкой талии была повязана полоса отбеленной тапы.

– У тебя в доме тоже прохудилась крыша? – спросил Пал-Пол.

– Нет. Из таких листьев моя сестра делает головные уборы. Себе и мне. Красивые уборы.

– Пальмовые листья колючие, – сказал Пал-Пол, продолжая улыбаться. – А у тебя такая нежная кожа.

И он дотронулся рукой до ее плеча. Кожа ее была действительно нежной. Она в свою очередь тронула пальцем цепочки на его груди, спросила:

– Это железо?

– Железо, – ответил он, поскольку объяснить, что кроме железа существуют и другие металлы, было сложно. – И это железо, – сказал он, показывая нож и поворачивая его так, чтобы лезвие блеснуло на солнце. Она дотронулась пальцем до лезвия. – Осторожно, – предупредил он. – Железо острее осоки.

И он сунул нож в кожаную кобуру. Она дотронулась до его кожаного ремня, спросила:

– А это из чего сделано?

– Из кожи больших животных, – ответил он.

Рассматривая ремень и кобуру, она, конечно же, заметила, как его член стал набухать и подниматься, и тут же скромно отвела глаза. Он спросил серьезно:

– Пао-Бэй, ты веришь Чомге?

– Не верю, он обманывает, – сказала она и снова улыбнулась.

– Не обманывает, – возразил Пал-Пол. – Просто ты его не понимаешь.

– А ты понимаешь? – спросила она лукаво.

Груди у нее были маленькие и узкие, а соски большие, цвета черного кофе, матово бархатистые.

– Чомге надо верить, – сказал наставительно Пал-Пол. – Мне с детства снится одна и та же девушка, которую я никогда раньше не встречал. Только во сне.

Он слегка тронул ее грудь, зацепился средним пальцем о темный сосок. На ощупь он тоже был бархатистым. Пао-Бэй на двигалась, завороженно глядя в его глаза. Он повторил:

– Мне с детства снится одна и та же девушка, которую я никогда раньше не видел. А когда я тебя увидел, я понял…