Утром Поля разбудил стук в каюту. Это была Кларетт. На ней была форма стюардессы. На согнутой руке она держала чистое отглаженное белье.

– Доброе утро, мсье. Это к выходу в Панаму, – сказала она, вручая Полю белье. И, взглянув на его, как обычно по утрам, торчащий вверх член, официальным тоном добавила: – Если будет дождь, в кладовой есть плащи и зонтики, – и тут же вышла. Спросонья Поль не успел схватить ее за руку.

Перед завтраком Поль вышел на палубу. Было пасмурно. У перил стоял Антуан. Поль вспомнил, что вчера в этом же месте Антуан был с красивой девушкой-медсестрой. Поль встал рядом с Антуаном. Они поздоровались. С утра лицо Антуана не было красным, как это бывало к вечеру.

– Панама уже видна, – сказал Антуан, положив руку на плечо Поля. На горизонте виднелась полоска земли. – Ты раньше проходил Панамский канал?

– Нет. Мы тогда плыли через Индийский океан.

– А твои родители часто плавали в Полинезию?

– Три или четыре раза, – ответил Поль и поспешил перевести разговор на другую тему: – Как звать ту девушку?

– Которую?

– С которой ты вчера здесь стоял. Она медсестра. – Поль почувствовал, как рука Антуана застыла на его плече.

– Откуда ты знаешь, что она медсестра?

– Я видел ее в белом халате в приемной врача.

– Она тебя заинтересовала?

– Красивая девушка, – признался Поль. Сжав рукой плечо Поля, Антуан небрежно проговорил:

– Хватит с тебя Кларетт. – Это озадачило Поля, и он спросил:

– Кларетт что-нибудь тебе говорила?

– Нет, – так же небрежно ответил Антуан. – Я мало общаюсь со стюардессами. – Вспомнив разговор Роже с мадам Туанасье, Поль спросил:

– А тебе трудно было зачислиться в состав экспедиции?

– Я не в составе экспедиции. Я путешествую на свои деньги. Я убедил своих родителей, что это путешествие необходимо как приложение к курсу ботаники, который я прохожу в Сорбонне.

Хотя Поль был очень голоден, к завтраку он шел с некоторой опаской. Он не знал, как вести себя с Роже после ночной встречи. В киоске он купил плитку шоколада, предварительно поздоровавшись с улыбающейся Жустиной. Он тут же развернул обертку и съел половину плитки. Было потрясающе вкусно. Другую половину он тщательно завернул и положил в карман. За его столом уже все завтракали. Перед тем как сесть, он поздоровался и вежливо наклонил голову. Роже смотрел на него с улыбкой.

– Поль, у вас лицо в шоколаде, – сказал он.

– Прошу прощения, – сказал Поль, тоже улыбаясь, и стал вытирать лицо носовым платком, который получил от Кларетт вместе с бельем. И все за столом улыбались ему. И Поль подумал, что цивилизация белых людей не зря веками вырабатывала правила вежливости.

Сразу после завтрака Поль бегом направился в радиостанцию. Здесь был один Фернан, худой мужчина с проседью, который был в моторной лодке, забравшей Поля с острова Хатуту. Это было его дежурство. Он сказал, что радиостанция Бальбоа приняла запрос о местонахождении Сибил Дожер. Ответ придет не раньше вечера.

В бельевой была одна Кларетт. Она торопливо гладила простыни на гладильном столе. Она тут же отвела Поля в кладовую, и он выбрал короткий матросский плащ с капюшоном. Держа в одной руке плащ, другой рукой он взял за руку Кларетт.

– Кларетт, ты больше меня не хочешь видеть? – Она с обиженным видом отвернулась.

– Мсье Дожер, вы были очень грубы со мной. – И тут же кокетливо спросила: – С другими девушками вы тоже грубый?

– Я был с тобой очень нежный, – возразил Поль.

– Неправда, – сказала она игриво обиженным тоном. – Вам уже двадцать три года, и вы солидный мужчина. А мне еще нет девятнадцати. Вам надо было это учесть. А вы не учли. – И пониженным тоном, капризно надув губки, она пояснила: – После вас у меня всё болело. – Поль обнял ее одной рукой, в другой был плащ, сказал тихо:

– Теперь я буду с тобой очень осторожен. – Он хотел поцеловать ее, но послышались шаги, и она испуганно отстранилась. Вошел Сонар, спросил:

– Мсье Дожер, а зонтик вам не нужен? Будет сильный дождь.

– Нет, у меня плащ с капюшоном. – Сонар подозрительно посмотрел на Кларетт. – Кларетт, если ты собираешься на берег, тебе пора одеваться.

– Мне нужно догладить простыни. Я только выдала плащ мсье Дожеру. – И она вышла. Сонар сказал пониженным тоном:

– Мсье Дожер, должен вас предупредить: Кларетт очень порядочная девушка.

– Я это знаю, – сказал уверенно Поль.

Берег был уже отчетливо виден. Был виден порт Бальбоа с его доками и складскими зданиями, а правее виднелась столица Панамской республики город Панама с белыми башенками кафедрального собора. У трапа стояли люди, направляющиеся в Панаму. Отдельной группой стояли девушки стюардессы. Среди них была Кларетт, и еще была красивая медсестра, имя которой Антуан не пожелал назвать. Поль подошел к ним, сказал:

– Доброе утро, медам. – Девушки улыбались ему, некоторые ответили: – Доброе утро. – Медсестра спросила:

– Мсье Дожер, вы тоже в Бальбоа?

– Я в Панаму, – ответил Поль. – Мадемуазель, вы знаете мое имя, а вот я вашего не знаю. – Некрасивая девушка, которую Поль видел в столовой официанткой, сказала:

– А вы бы попросили мсье Сонара. Он старший стюард, он бы всех нас вам представил.

– Мсье Сонар представил мне только Кларетт, – и Поль вежливо наклонил голову в сторону Кларетт.

– Ей всегда везет! – воскликнула некрасивая девушка, и все девушки рассмеялись. – Кларетт, раз ты уже представлена, представь ему всех нас. – Кларетт скорчила величественную мину:

– Начну по порядку, – сказала она. – Мсье Дожер, разрешите вам представить: вот эта, – и она указала на медсестру, – которая вам так понравилась, – Мари.

– Очень приятно познакомиться, – и Поль наклонил голову в сторону Мари. Некрасивая девушка тотчас спросила: – А со мной вам тоже очень приятно познакомиться? – Девушки захихикали.

– Конечно, – галантно ответил Поль.

– Виолетт, – указала Кларетт, и некрасивая девушка присела в реверансе. Дело было в том, что у Виолетт, при ее некрасивом лице с утиным выступающим вперед носом и маленькими, близко посаженными глазами, была очень красивая фигура. Поль еще в столовой заметил ее легкую походку, когда она разносила подносы с тарелками. И шутливый реверанс у нее получился как у профессиональной балерины. А все девушки хихикали.

Внезапно раздавшийся сверху грохот заставил Поля поднять голову. Это летели два самолета. Соблюдая между собой постоянное расстояние, они круто развернулись вокруг парохода. Девушки тоже смотрели на самолеты.

– Военные истребители, – пояснила Виолетт. – Проверяют наш корабль. – И тут Поль увидел вертолет, приближающийся к пароходу. В детстве Поль видел вертолет только на картинке. Теперь он завороженно смотрел на обтекаемый корпус этого чуда. Вращающиеся лопасти винта слились в полупрозрачный круг. Вертолет завис над пароходом на некоторое время, а потом направился обратно к берегу. Два самолета тоже полетели в сторону берега. Поль провожал их завороженным взглядом, не замечая, что девушки продолжали свою болтовню. Кларетт спросила:

– Мсье Дожер, так что же вас больше привлекает, Мари, или самолеты? – Некрасивая Виолетт с красивой фигурой всё объяснила:

– На острове у него было много девушек, а самолетов не было.

Лейтенант Госсен объявил высадку, и люди стали спускаться по трапу. На причале стояли два человека с фотоаппаратами.

– Кажется, это репортеры, – сказал Роже Полю. – Хотите дать интервью?

– Нет, нет, – замотал головой Поль.

– Тогда не называйте себя. Они не знают вас в лицо. – и Роже обратился к присутствующим: – Не будем его выдавать. – Первой на причал ступила мадам Планше. Двое мужчин тотчас подскочили к ней.

– Мадам, прошу прощения, – сказал один из них с явно английским акцентом. – Мсье Дожер участвует в высадке на берег?

– Он вам нужен? – спросила мадам Планше.

– Небольшое поручение. Мне необходимо задать ему несколько вопросов.

– Мы направляемся в Панаму, – ответила мадам Планше. – А мсье Дожер в следующей группе, которая будет обозревать Бальбоа. Вы можете подождать его здесь. – Когда они направились к вокзалу, Роже с улыбкой сказал:

– Мадам Планше, вы блестяще справились с задачей. При следующей оккупации Парижа мадам Туанасье обязательно зачислит вас в ряды маки. – На вокзале вся их группа, около тридцати человек, выстроилась в очередь за железнодорожными билетами. Рядом с Полем оказался Бернар, у которого был фотоаппарат.

– Поль, если вас что заинтересует, скажите, и я сфотографирую, – сказал он. Вместо дождя выглянуло солнце, и Бернар надел шляпу, защищая свою лысину. Прямо от кассы, забыв о приличиях, Поль торопливо потащил за собой Бернара.

– Сфотографируйте только паровоз, – говорил он. – Это самое главное. – Все надежды Поля оправдались. За двенадцать лет конструкция паровозов заметно усовершенствовалась. Паровоз был больше, длинней, выше тех паровозов, которые Поль видел в детстве. Труба была короче, корпус был обтекаемый. Всё сверкало: корпус черным блеском, огромные поршни никелированным блеском, фонари зловеще-стеклянным блеском, колеса сразу и черным, и никелированным и красным блеском. Мощные железные полосы, отходящие от поршней, Поль не знал их названия, которые должны при движении быстро двигаться вперед и назад, вращая колеса, угрожающе застыли в своих сочленениях. И всё это гудело, шипело, испуская с громким свистом струи пара. Из трубы шел дым. Ошеломленный Поль так и не мог понять, из каких мест вырывается пар. Бернар щедро истратил четыре кадра пленки на это великолепное железное чудовище, и даже снял самого Поля на фоне этого чуда. Придя в себя, Поль стал перебегать с места на место, чтобы с других сторон осмотреть паровоз. Спереди паровоз выглядел сурово и непреклонно. Сверкающий холодным блеском фонарь впереди трубы смотрел прямо перед собой из-под железного козырька, как бы грозно вглядываясь в необозримую даль, и эта даль будет покорена. Выдвинутая вперед красная решетка готова была снести всё, что попадется на пути едущему поезду. Вдоль корпуса паровоза тянулся узенький мостик с перилами от кабины машиниста до самого переда. Идя по перрону вдоль паровоза, Поль представлял себе, что идет по этому мостику, и поднятой рукой держится за перила. А паровоз мчится с невероятной скоростью. Дойдя до переда паровоза, он представил себе, как во время движения опускается до самых буферов, здесь впереди тоже перила, а под ногами мощная красная решетка, под которую с бешеной скоростью уходят рельсы и шпалы. Кабина машиниста была низкой и длинной. Широкое окно, а вместо двери эллипсовидный проем. В окне был машинист. Там еще должен быть кочегар и помощник машиниста, но с наружи их не было видно. Ударил вокзальный колокол. Теперь уже Бернар заспешил, таща за руку Поля к вагонам. Паровоз издал мощный гудок, от которого перехватило дыхание. Бернар и Поль вскочили на подножку первого вагона, и поезд тронулся.

До вокзала Панамы была всего одна остановка, а в Панаме шел дождь. Тридцать французов из экспедиции и администрации протекторатов шли в плащах и под зонтиками по латиноамериканскому городу Панаме. Мокрые панели, мокрые бульвары и скверы, вода, брызжущая из водосточных труб невысоких домов с мокрыми черепичными крышами, пасмурное небо, – ничто не напоминало о хрестоматийно известных по рекламам карнавалах и ярких праздниках с танцующими мужчинами в сомбреро и темноглазыми женщинами в цветастых платьях. Поль чувствовал себя нелепо в матросском плаще с капюшоном. Было жарко. Но если снять плащ, промокнет одежда, а красивый пиджак потеряет элегантную форму. На Хатуту, когда шел дождь, все снимали тапы и ходили голыми. Что-то было лишнее в системе условностей белых людей.

Предводительствовала французскими подданными маленькая худощавая пожилая дама-лингвистка, которая вчера отчитывала Поля за то, что он сбежал с конференции. Звали ее мадам Колоньи. Она много путешествовала и знала Панаму. В беседке-ротонде на площади перед кафедральным собором все закрыли зонтики, сняли плащи. Мадам Колоньи рассказывала:

– Постройка этого собора была начата в тысяча шестьсот семьдесят третьем году. В течении последующих столетий собор несколько раз перестраивался. В оригинале сохранилась почти вся центральная его часть. – Поль смотрел на собор, а перед его глазами был паровоз. Захотелось ссать. Здесь ссать было нельзя, хотя дождевые потоки моментально бы смыли мочу в канализационные люки. Еще одна лишняя условность белой цивилизации. Затем все вошли в собор, где остановились перед мадонной кисти Бартоломео Мурильо. Полю стало скучно, как тогда в детстве, когда мать водила его по музеям, заставляя запоминать имена художников. Затем все направились в церковь святого Франциска. Дождь прекратился, проглянуло солнце, от мокрых мостовых пошел пар, и это напомнило Полю паровоз. После церкви святого Франциска был ресторан. Это было роскошное помещение, где Поль по-настоящему ощутил себя в цивилизованном мире. В ресторане все, и мужчины и женщины, первым делом сходили в уборную. Здесь были писсуары, которых Поль двенадцать лет не видел. Официанты были в белых смокингах. За обед Поль заплатил шесть долларов. С появлением солнца на улицах появились туристы. Мадам Колоньи объявила, что одной из достопримечательностей Панамы считаются знаменитые ночные клубы и кабаре, но они открываются вечером, а всем пора на корабль. Мадам Туанасье тут же заметила, что ночные клубы далеко не положительное проявление цивилизации, на что Роже возразил, что при любых политических мировоззрениях следует уважать маленькие человеческие слабости. Мадам Колоньи повела всех на площадь, где продавались в магазинах, а то и прямо на панели, различные сувениры. Все напокупали сувениров. Поль купил большую устрашающую индейскую маску, красиво разрисованную, украшенную большими перьями незнакомых ему птиц. Когда подходили к вокзалу, Поль почувствовал некоторое волнение: ему опять предстояло увидеть паровоз. Опередив своих спутников, он побежал к вокзалу, купил билет до Бальбоа. До прихода поезда оставалось несколько минут. Поль пошел по перрону до того места, где была надпись по-испански: «остановка паровоза». Он уже знал, как будет «паровоз» по-испански и по-английски. В перспективе уходящих рельс показался перед паровоза. И сразу раздался его гудок, и выплеснулась вертикальная струя пара при гудке. Из трубы шел дым. С боков, откуда-то из-под колес вырывались клубы пара. Паровоз приближался, сверкая черным обтекаемым передом с белыми буквами и цифрами. Два сверкающих фонаря и два черных буфера, а под буферами, впереди всего паровоза выдвинутая вперед мощная красная решетка. Паровоз замедлил ход, остановился рядом с Полем. И после этого откуда-то между колес оглушительно пыхнуло, выстрелив облако пара, на миг закрывшее колеса. Поль почувствовал на лице теплую влагу этого пара. Поль сосчитал красно-черно-никелированные колеса. Их было четыре. Четыре больших колеса, а спереди два поменьше. Раздалось мощное шипенье, и пар пошел откуда-то сверху. По всему корпусу паровоза проходили швы с черными, как и корпус, заклепками.

– Поль! – послышался голос Бернара. Он стоял на подножке вагона, за ним выглядывал Роже. Они махали руками. – Поезд отходит! – Поль, не спуская глаз с паровоза, медленно пошел к вагону. Когда они приехали обратно в Бальбоа, Поль первым спрыгнул с подножки на перрон, побежал к паровозу. Машинист стоял в дверях кабины паровоза, держась за блестящие поручни. Путевой рабочий в брезентовых перчатках и комбинезоне, надетом на голое тело, спрыгнул с перрона между тендером и первым вагоном. Поль подошел ближе, наблюдая как рабочий отцепляет вагон от тендера. Грохнула и повисла вниз тяжелая стальная скоба, снятая с массивной зацепки. Кочегар на тендере что-то прокричал путейцу, тот что-то ответил. Они говорили по-английски. Американцы. Зона канала – территория Соединенных Штатов. Машинист, стоя в дверях, не глядя, сунул руку внутрь кабины, и паровоз издал короткий, как восклицание, гудок вместе с выхлопом пара. Машинист был, вероятно, старше Поля лет на десять. Он был в аккуратной железнодорожной, форме, но лицо его было измазано не то сажей, не то грязным маслом. Из под фуражки на виске торчала рыжая прядь. Они встретились взглядами. Полю очень хотелось загаворить с ним, пусть на ломаном английском, но он не решился, поскольку этот живой человек был частью этого железного чуда. Паровоз, издавая свист и шипение, тронулся отдельно от состава, задвигались горизонтальные полосы, завращались сверкающие колеса. Поль проводил взглядом свернувший на боковой путь паровоз, перевел дыхание. Его спутники ждали его на перроне. До него долетел приглушенный голос мадам Колоньи: – … ему же до сих пор одиннадцать лет… – Когда он подошел к ним, Бернар протянул ему матросский плащ и бумажный пакет, из которого торчала индейская маска, о которых Поль забыл. У самого Бернара были в руках плащ, зонт и много пакетов: сувениры.

На пароходе Поль узнал интересную подробность. Оказывается, какой-то высокопоставленный чудак в порту узнал в пароходе немецкий военный корабль, и решил, что это фашисты после войны переквалифицировались в пиратов. По этой причине были подняты с военного аэродрома самолеты и вертолет, которые так поразили Поля. Оставив плащ, маску и пиджак в своей каюте, Поль побежал в радиостанцию. Здесь был один мсье Курбэ. Он сказал, что ответ на запрос о матери Поля уже пришел. Поль застыл на месте. Мсье Курбэ сказал:

– Формальный ответ на официальный запрос. И ничего о деле вашего отца, поскольку мы о нем не запрашивали. Сибил Дожер проживает в Париже на прежней квартире по Сан-Антуан, двенадцать. Из справочного бюро ей позвонили домой. К телефону подошла ее горничная и сказала, что мадам Дожер в театре. Она вернется домой не раньше одиннадцати. – После паузы Поль спросил:

– И что дальше?

– Дальше? – Мсье Курбэ пожал плечами. – Я думаю, в связи с уникальностью ситуации, из бюро позвонят ей после одиннадцати. Сейчас у нас шесть часов, в Париже как раз одиннадцать. Я думаю, после их звонка ваша мать пожелает немедленно связаться с нами. Думаю, есть возможность двусторонней разговорной связи. Вам следует ожидать. В случае, если радио Бальбоа соединится с Парижем по межконтинентальныму кабелю, я передам вам вызов по трансляторам на корабле. Так что вы постоянно должны находиться у какого-нибудь транслятора, – в вашей каюте, в столовой, в клубе.

– Я лучше подожду здесь, – сказал Поль. – Можно?

– Мы уже входим в канал. Все теперь, наверное, на палубе. Вы раньше не проходили Панамский канал?

– Нет.

– Это интересное зрелище. Особенно шлюзы.

– Я подожду здесь, – повторил Поль. – Можно?

– Пожалуйста, – мсье Курбэ указал на второе кресло. – Поль не сел в кресло. Он сел на пол, прислонившись спиной к стене. Он старался вспомнить мать, ее лицо. Ему казалось тогда, у нее очень красивые руки. Лицо ее он помнил лучше по фотографиям. Она в саду, около их дома на Ламбаль. Увеличенная цветная фотография, сделанная профессионалом фотографом. Она на пляже Ниццы в купальном костюме среди купающихся людей. Мокрый купальник блестит на солнце. Она на Вандомской площади. На этой фотографии Поль хорошо помнил стоящий автомобиль, но совсем не помнил лица матери. Еще он вспомнил свадебную фотографию матери с отцом. Он помнил, что на этой фотографии она очень худая, с короткой стрижкой и челкой. А лица на этой фотографии Поль не помнил. Воспоминания завели его на Орлеанский вокзал, откуда они ехали к бабушке в Версаль. Полю было не то три, не то четыре года. И он тогда впервые в жизни увидел паровоз. Мысли стали путаться, и Поль уснул. Его разбудил мсье Курбэ. Он стоял перед ним, согнувшись.

– Мсье Дожер, говорит Париж. – Во сне Поль растянулся на полу во весь рост. Он тут же вскочил на ноги. Мсье Курбэ говорил: – Они соединились с телефоном вашей матери. – Он подвел Поля ко второму креслу, надел на него наушники, сунул в руку микрофон.

– Говорите негромко, обычным голосом. – Поль молчал. Курбэ подсказал: – Ну, скажите «алё». Негромко.

– Алё, – сказал Поль в микрофон и услышал в наушниках собственный голос. – Алё, – повторил он, и одновременно повторился его голос в наушниках.

– Я хочу говорить с Полем Дожером, – послышался в наушниках женский голос. Поль сразу понял, что это его мать, хотя голос был неузнаваем.

– Я – Поль Дожер, – сказал Поль.

– Поль?

– Да, это я.

– Это мама говорит с тобой. Ты узнал меня? – Поль начал узнавать тембр ее голоса, хотя телефон искажал его. Он ответил:

– Да, я начал узнавать твой голос.

– Поль, я не узнаю тебя! – В ее голосе слышалось отчаяние. – Я понимаю. Ты взрослый. Боже! Взрослый! Поль, это ты?

– Да, мама.

– Боже… – ее голос прервало короткое рыдание. Слышно было, как она с усилием подавила рыдание, сделав всхлипывающий вдох, заговорила ровным, хотя и дрожащим голосом. – Когда сейчас мне сообщили, что у тебя был парашют, и ты спасся, я сразу поверила. А теперь… – она всхлипнула… – всё так нереально… Поль, говори, скажи что-нибудь. Ты не забыл меня?

– Не забыл. Я вспомнил твои фотографии. На Вандомской площади. Там был автомобиль.

– У меня есть эта фотография! – воскликнула она испуганным голосом.

– Еще фотография в Ницце. На пляже. Ты в мокром купальнике. Снято против солнца, лица не видно. Купальник мокрый блестит.

– Я помню эту фотографию. У меня ее нет… – Голос ее опять прервался рыданием. Поль сказал:

– Мама, не плач.

– Да, – сказала она и опять всхлипнула. – Поль, ты здоров?

– Да.

– У тебя всё в порядке со здоровьем?

– Да.

– Ты болел?

– Нет. Я всегда был здоров.

– Там, на острове? Здоров?

– Да, здоров. – Тут она заговорила очень торопливо:

– Поль, какой ты сейчас? Я хочу всё знать. Я знаю тебя только маленьким мальчиком. Какой у тебя рост? Ты высокий? – Поль помедлил. Маори низкорослые, поэтому на острове он считался высоким. Здесь на корабле он видел мужчин, которые были выше его. Но их было немного. Мужчин, которые были ниже его, было больше. И он ответил:

– Я, наверное, высокий.

– Какое у тебя лицо? – Поль снова помедлил. Он еще не привык к своему лицу, отраженному в зеркале. Он ответил:

– Взрослое.

– Я понимаю, – заговорила мать. – Ты вырос. Ты взрослый мужчина. Боже мой… – Послышались какие-то шумы, гудки, издалека снова всплыл голос матери: – Нас прерывают! У них со связью… – и опять шумы. Всё стихло. Раздался щелчек. И опять отчетливый голос матери: – Поль! Связь обрывается. Они говорят, что когда вы пройдете канал, связь… – и опять шумы. И опять голос матери: – Мимо порта Колона, они опять свяжутся. Я буду тебе говорить. Поль! Ни с кем не разговаривай, пока мы не переговорим! Это важно! Когда ваш корабль будет проходить мимо Колона… – И опять шум и рокочущее шипение. Мужские голоса. Английская речь. Поль посмотрел на Курбэ. Тот снял наушники. Поль тоже снял наушники.

– Связь прервана, – сказал мсье Курбэ. – Здесь американские военные аэродромы. У них мощные радиостанции. От них помехи. Действительно, когда мы подойдем к Колону, связь будет лучше. Там новый радиомаяк и хорошая связь с межконтинентальным кабелем.

За ужином Поль сообщил, что говорил по радио с матерью. Это вызвало бурный восторг присутствующих. Мадам Планше тут же поднялась с места, пошла сообщать радостную весть к другим столам. Люди подходили к Полю, выражали свое радостное сочувствие, спрашивали, как самочувствие матери. Поль чувствовал себя неудобно, отвечал, путаясь, что еще ничего не успел узнать о матери, что связь прервалась, и следующий разговор будет в районе Колона. Он понял слова матери «ни с кем не разговаривай, пока мы не переговорим». Безусловно, речь шла о следствии по убийству Томаса Диллона, о котором знали только капитан и радист мсье Курбэ. После ужина Антуан вывел Поля на палубу посмотреть на второй шлюз. Первый шлюз Поль пропустил, когда был в радиостанции. В ночном небе кое-где просвечивали звезды, их затмевали фонари, освещающие канал. Шлюз не произвел на Поля никакого впечатления.

– Ну и что тебе понравилось в Панаме? – спросил Антуан.

– Паровоз, – простодушно ответил Поль.

– Какой паровоз? – недоуменно спросил Антуан.

– Который вез наш поезд. – серьезно ответил Поль. Антуан расхохотался.

– А что собор семнадцатого века? А Мурильо?

– Ты же сам сказал, что все литиноамериканские соборы одинаковы. А Мурильо висит и в Лувре. Я, наверное, в детстве его видел. – Антуан положил руку на плечо Полю.

– Я тебя понимаю. Я тоже помню, как в детстве впервые увидел паровоз. Скоро их не будет. Их заменят дизельные локомотивы. А знаешь, где мы были в Бальбоа? Только ты не говори никому. В публичном доме. Американском. Они отличаются от парижских, не такие уютные, но зато какой размах! Американский джаз, профессиональные порно-шоу, бары, современно оборудованные отдельные кабинеты, девушки всех рас. Нас водил Конрад. Он уже был в Бальбоа. Ты бы не пожалел, если бы пошел с нами.

Поль вернулся в радиостанцию, надеясь увидеть Мадлен. Но там сидел незнакомый радист в матросской форме. Поль опять присел на пол у стены и задремал. Радист в матросской форме разбудил его, сказал, что они подходят к большому шлюзу Гатун. Всё называлось здесь Гатун. И озеро, и шлюз, и город у шлюза. Поль опять вышел на палубу. Здесь было много народу. Антуан тоже был здесь. Шлюз Гатун самый большой, двадцать шесть метров глубины. Пароход стал опускаться между стен шлюза, как в глубокую пропасть. Шлюз ярко освещался прожекторами. Антуан рассказывал о реактивных самолетах:

– Представляешь, скорость тысяча километров в час. В Германии реактивные самолеты появились еще во время войны: «хенкели». Теперь такие истребители делают в Америке и Англии. Скоро реактивные самолеты вытеснят моторные пропеллеры. – Поль молчал, а про себя думал, что если существует такое чудо, как паровоз, не удивительно, что самолеты будут летать без пропеллера, а одна бомба может уничтожить большой город. Пароход опустился до уровня океана. Впереди был Кристобаль, а за ним портовый город Колон. Не дожидаясь Кристобаля, Поль опять пошел в радиостанцию, чтобы никуда отсюда не выходить, пока не вызовет Париж. Здесь был мсье Курбэ. Оказывается, капитан следил за тем, чтобы разговоры с Парижем велись только в присутствии мсье Курбэ. Поль снова сел на пол у стены, раскрыл страшную книгу, которую захватил с собой. На фоне Триумфальной арки на площади Этуаль фашистские мотоциклисты. Арест еврейской семьи, не успевшей выехать из Франции до прихода фашистов. Летящие немецкие самолеты с фашистскими крестами на фоне панорамы Парижа с выделяющимся Нотр-Дамом. Поль уже с легкостью, как в детстве, читал текст. Если попадались незнакомые слова, он угадывал их по смыслу. Где была мать во время оккупации? Что стало с бабушкой и дедушкой, которые жили в Версале? Когда был жив прадед, у них была собака по кличке Нимф. Поль теперь не мог вспомнить, что стало с собакой. А что с тетей, которая жила в Ницце? Во время войны Ницца была на территории Виши. Американские войска высадились в Тулоне. Там были бои. А Ницца недалеко от Тулона.

– Париж, – сказал мсье Курбэ. Поль вскочил на ноги. В наушниках шипело. Издалека послышался уже знакомый женский голос: – Васко да Гама? – А потом уже совсем близко: – Васко да Гама? – звала мать.

– Да, это я, – сказал Поль.

– Васко да Гама? Поль?

– Да, это я.

– Поль, ты меня слышишь?

– Слышу, мама. – Последовала пауза. Мама, очевидно, подавив волнение, заговорила более спокойным тоном:

– Поль, нас опять могут прервать. Слушай меня. Ты хорошо слышишь?

– Хорошо слышу, – сказал Поль, хотя голос ее прерывался шипящими помехами.

– Поль, ты уже знаешь об официальном следствии по делу твоего отца?

– Знаю.

– Тебе сказали о нем?

– Сказали.

– Ты что-нибудь сказал кому-нибудь об этом?

– Нет. Я никому ничего не говорил. Меня не спрашивали.

– Ничего не спрашивали?

– Ничего. Все тактичные. – Опять последовала пауза. И опять голоос матери:

– Поль, ты меня слышишь?

– Слышу. – Мать заговорила ровным тоном. Вероятно, она сдерживала волнение.

– Поль, слушай меня внимательно и не перебивай. Я давала показания по делу убийства Томаса Диллона. Тебя тоже будут об этом спрашивать. Ты многое забыл. Не перебивай меня. Необходимо, чтобы наши показания сошлись. Ты меня слышишь?

– Слышу. – Мать продолжала ровным голосом:

– Я была единственной свидетельницей при показании. Ты меня понял?

– Да, мама.

– Слушай и не перебивай. Я рассказала, как сперва увидела тебя. Тебе было одиннадцать лет. Ты удивленно смотрел на Томаса. Затем вошел Жорж, твой отец. В руке у него был пистолет браунинг. У нас же по всему дому были пистолеты. Помнишь, я даже нашла пистолет в кухне, в ящике рядом с ложками и вилками. Когда я увидела в его руке пистолет, я крикнула: – Нет! – Ты помнишь, как я крикнула «нет»? Отвечай коротко. Только «да», или «нет».

– Да. – Мать продолжала, теперь она говорила торопливо:

– Твой отец выстрелил в Томаса. Не перебивай меня. Томас был убит. Ты схватил отца за руку, а в руке у него был пистолет. Ты боялся, что следующий выстрел будет в меня. Ты потащил отца из комнаты. Ты кричал: – Не надо! – Не перебивай меня. Когда пришла полиция, я сказала, что ничего не видела, что меня в этот момент не было в комнате, а когда я туда вошла, Томас был уже мертв. Когда я узнала, что отец улетел с тобой из Папита, я призналась, что всё видела. Я сказала на следствии, что видела, как твой отец выстрелил. После катострофы самолета следствие сразу прекратилось. Мне только-что звонили из редакции газеты «Пари-мач». Они уже знают, что ты нашелся после двенадцатилетнего пребывания на диком острове. Вероятно, это будет сенсация. Мне придется отвечать на вопросы корреспондентов. Тебе тоже. Я всё это говорю, чтобы наши ответы совпадали. Я откажусь отвечать на вопросы о следствии. Ты, вероятно, тоже захочешь отказаться. Я всё это говорю на тот случай, если нам придется что-то говорить. Ты меня понял?

– Да, мама.

– Еще одну минуту! – крикнула она. Поль понял, что мать это говорит кому-то на телефонной станции. – Поль, нас разъединяют. Я буду встречать тебя в Марселе. Какой твой любимый цвет? – Поль не удивился такому вопросу, ответил:

– Красный.

– Хорошо. Ты можешь не узнать меня, прошло столько лет. Я буду в красном костюме. Поль, как я хочу обнять тебя, мой мальчик… – И гудки, шипение, опять гудки. Поль посмотрел на мсье Курбэ, тот кивнул в знак того, что разговор окончен. Поль снял наушники, потер онемевшую ушную раковину. Мсье Курбэ сказал:

– Капитан был прав. До сих пор о следствии по делу вашего отца знали я и капитан. В цивилизованном мире у всех есть сложные проблемы, с которыми вы раньше не сталкивались.

– Вы думаете, мсье Курбэ, что на острове у меня не было проблем? – мрачно спросил Поль.

– Это были проблемы иного порядка. Вы уже поняли, что ваши знания остались на уровне одиннадцатилетнего мальчика. Вы это чувствуете?

– Да, – признался Поль и серьезно подтвердил: – Все умнее меня. – Мсье Курбэ усмехнулся.

– Не умнее. Все они выросли в цивилизованном мире. Они смотрят на вас, как на редкого зверя в клетке, хотя и стараются это скрыть. Вы это чувствуете?

– Да, – угрюмо признался Поль.

– Вы нашли мать, и все рады за вас. Вам сочувствуют. А через три дня мы подойдем к Галапагосским островам. Там высокая радио-башня. Через нее мы сможем ловить Париж даже на средних волнах. И мы будем обязаны подключить все динамики на корабле к последним известиям из Парижа. Ваш случай уникальный: человек, проведший двенадцать лет на острове дикарей. Начнутся выяснения подробностей, и всё это будет передаваться по парижскому радио. Все на корабле будут знать, что ваш отец был обвинен в убийстве. – Поль молчал. Мсье Курбэ тоже молчал.

– Вы готовы к этому? – спросил, наконец, мсье Курбэ.

– Не знаю, – ответил Поль.

Когда он вышел на палубу, дождя не было, но и звезд не было видно. Было далеко за полночь. В каюте было душно. Поль сходил в душ, а потом достал из кармана кисти французского флага, которые следовало приделать к поясу халата. Теперь эта затея показалась ему вздорной. Спать не хотелось. Он полистал страшную книгу, прислушался к шуму машинного отделения, и ему стало невыносимо тесно в маленькой каюте. Он взял ноты и отправился в кают-компанию. Здесь он зажег свет, сел к пианино, сосредоточился на забытом чтении нот. Пальцы не слушались, ударяли между клавиш. На слух это получалось как нелепое тыканье в клавиатуру куда попало. Поль проиграл танец три раза. На четвертый стало уже получаться. Это было хорошо, потому что отвлекало от неприятных мыслей. Дверь открылась. Поль увидел девушку медсестру. Он теперь знал, что ее зовут Мари.

– Добрый вечер, мсье Дожер, – сказала она с улыбкой.

– Добрый вечер, Мари, – ответил Поль.

– Я знала, что вы умеете играть на фортепиано, но никогда раньше не слышала. А теперь проходила мимо и услышала, кто-то играет. – Она подошла к пианино. – А тогда на палубе, когда я была с другими девушками, вы подошли к нам из-за Кларетт?

– Я просто хотел узнать, как вас зовут. Я уже спрашивал у Антуана, но он почему-то не сказал.

– Вот ведь какой вредный! – рассмеялась Мари. – А зачем вам нужно было знать мое имя?

– Надо же знать, как зовут девушку, которая мне снится.

– Я вам снюсь? – И Мари рассмеялась.

– И давно, – серьезно ответил Поль. – Мне уже давно снится одна и та же девушка, которую я никогда не видел. А когда я увидел вас впервые, я понял, что вы и есть та девушка, которая мне давно уже снится.

– А там, на острове, я вам тоже снилась? – спросила с улыбкой Мари.

– Да, – так же серьезно ответил Поль.

– Но ведь там было много других девушек.

– Конечно. Но вы мне снились. Много раз. – Мари перестала улыбаться.

– Я никогда не слыхала, что такое бывает, – сказала она неуверенно. – И Поль с серьезным видом подтвердил:

– Я тоже не слыхал такого, но оказывается, бывает. – Мари, глядя на клавиатуру, о чем-то задумалась, а потом посмотрела на Поля и попросила:

– Сыграйте то, что вы сейчас играли. – Это было хорошо, что она не попросила сыграть что-нибудь другое. И Поль уже с уверенностью, почти без ошибок, проиграл Норвежский танец Грига, почти так же, как проиграл его много лет назад в их доме, когда его родители созвали для этого гостей. Теперь он уже точно знал, что женщины всех рас и возрастов любят, когда им говорят необыкновенные вещи. Он уже хотел взять Мари за руку и был уверен, что она не отнимет руки, но в этот момент в дверях неожиданно появился Антуан. Лицо его, как всегда в конце дня, было красным, особенно веки. На нем был белый костюм, которого Поль еще не видел, и белые ботинки. Это было красиво, и Полю захотелось такой же белый костюм.

– Я не помешал? – спросил небрежно Антуан.

– Нисколько, – не моргнув глазом ответил Поль.

– В таком случае, добрый вечер, – сказал Антуан и, скользнув взглядом по Мари, подошел к пианино, встал по другую сторону от Поля, заглянул в ноты. – Школьные этюды, – отметил он тем же небрежным тоном и посоветовал: – Тебе надо разучить какой-нибудь вальс Шопена. На женщин действует убийственно.

– Ты это сам проверил? – спросил Поль.

– К сожалению, я не играю. Меня в детстве пытались учить, но я наотрез отказался.

– Я тоже, – сказал Поль и, указав на ноты, признался: – Вот всё, что родители смогли от меня добиться. – И при этом он с удовлетворением отметил, что сказал он это вполне непринужденно.

– Ну что ж, – с улыбкой сказала Мари, – Если вы ничего больше не можете сыграть, я пойду спать. Время позднее. – Антуан выпрямившись сказал:

– Я вас провожу, мадемаузель, до каюты. – Мари обратилась к Полю:

– А вы, мсье Дожер, не хотите меня проводить до каюты? – Поль тут же вскочил на ноги.

– Хоть до самого Парижа, мадемуазель! – Он торжествовал: легкость французских выражений возвращалась.

– Как это приятно, – сказала весело Мари, – иметь сразу двух галантных кавалеров!

Они шли по коридору втроем: впереди Мари, чуть сзади Поль и Антуан, поскольку коридор был узким, и рядом было идти невозможно.

– Мари, а почему вы до сих пор не спите? – спросил Антуан. – Или вы так увлеклись Григом?

– Я подготавливала кабинет к осмотру. Завтра общий медицинский осмотр.

– Опять осмотр? – спросил Антуан.

– Как всегда, – и Мари обернулась к Антуану: – Вас, Антуан, это касается в первую очередь.

– Это почему же? – спросил он с улыбкой.

– После посещения Бальбоа, – сказала она насмешливо.

– Уколы будут делать? – серьезно спросил Поль. Мари обернулась к нему:

– Плохим мальчикам обязательно.

– А я хороший? – спросил Поль.

– Это мы проверим на медицинском осмотре. – Мари ключем открыла дверь своей каюты, сказала по английски:

– Благодарю за эскорт. Спокойной ночи, джентльмены. – И она закрыла перед ними дверь. Они пошли дальше по коридору.

– От женщин ничего нельзя скрыть, – сказал Антуан. – Они, конечно, поняли, что мы были в публичном доме. А ведь мы так старались незаметно оторваться от них, сказали, что идем в ботанический сад. Мы и встретились потом в ботаническом саду, возле орхидей. Но кто-то из них заметил, как мы шли от Портовой улицы. А ведь мы провели там не больше часа. – И тут Антуан спросил: – Ты пригласил Мари послушать Грига?

– Нет. Мне не спалось после разговора с матерью. Я зашел в кают-компанию поиграть, а Мари шла мимо, услышала, кто-то играет, и зашла.

– Ты так и не рассказал, о чем ты говорил с матерью.

– Она спрашивала, как я выгляжу. Она, наверное, не узнает меня. Я сам не узнал себя, когда посмотрел первый раз в зеркало. – Антуан положил ему руку на плечо.

– Это ничего, – сказал он. – Мать должна узнать тебя, сколько бы лет не прошло. И что она еще говорила?

– Что будет встречать меня в Марселе. – Чтобы переменить тему разговора, Поль спросил: – А что у тебя с Мари?

– Поль, я же не спрашиваю, что у тебя с Кларетт.

Они подошли к каюте Поля, Антуан пошел дальше, а Поль остановился. Неприятные мысли вернулись. В тесной каюте от них некуда деться. На палубу подниматься не хотелось: шел дождь, а Поль был в халате. Он вошел в свою каюту и обнаружил в ней Мадлен.

– Извините, мсье Дожер, – сказала она. – Я хотела узнать, как вы переговорили с матерью. Мсье Курбе отказывается что-либо говорить об этом. А меня это очень волнует. Ваша каюта была открыта, я вошла и решила дождаться вас. Еще раз прошу прощения.

– Это прекрасно, Мадлен, что вы зашли ко мне. Я был в кают-компании, играл на фортепиано.

– Как жаль, что я не знала! – воскликнула она вяло. – Я бы так хотела вас послушать. – Ее восклицательные фразы никак не вязались с ее обычной расслабленной интонацией голоса, и в этом была особая прелесть этой женственной блондинки с широкими бедрами и тонкой талией. Поль рассказал о разговоре с матерью, избегая упоминаний о следствии.

– Как это интересно, – протянула вяло Мадлен. – Ваш любимый цвет красный, и она будет в красном, чтобы вы сразу узнали ее. Это романтично. – Последние два слова она произнесла нежным угасающим голосом, и это было так очаровательно, что Поль схватил ее руки с длинными тонкими пальцами и прижал их к лицу. Руки ее были обнажены до плеч, она была в декольтированном, свободно свисающем платье. Поль коснулся ладонями ее плеч. Ее нежная кожа была покрыта золотистым ровным загаром. Но он знал, что там, под платьем, на уровне ее широких бедер, есть ослепительно белая полоса, обрамленная кружевами, а посреди этой полосы нежный треугольник мягких золотистых волос. Член его напрягся до чувства ломоты. Мешал халат. Он сбросил его. Мадлен продолжала смотреть в его глаза. Он обнял ее. Руки его ощущали под ее платьем пересечения швов, застежки, пряжки, лямки, но это уже не смущало и не раздражало его. Все эти женские приспособления гармонично были связаны с этим прекрасным телом. Все неприятные мысли ушли.