4.1. Понятие и правовое значение смертной казни
Реализация субъективного права индивидом может затрагивать права и законные интересы других лиц. Некогда философы считали, что существовали времена, когда свобода каждого сталкивалась со свободой других, что приводило к войне всех против всех. Это и заставило людей создать государство, чтобы обуздать нравы человека, чтобы уже свобода каждого была совместима со свободой других лиц. Потребность в таком регулировании породила ограничения некоторых прав человека и гражданина. С помощью ограничений достигается благая цель – социальное сожительство, т. е. совместное проживание людей на одной территории для достижения общих единых задач, в первую очередь, такой, как достижение наиболее высокого уровня индивидуального развития. Государство в этом случае выступает наиболее удобным способом (но не единственным) достижения этой цели. «Государственный строй, основанный на наибольшей человеческой свободе согласно законам, благодаря которым свобода каждого совместима со свободой всех остальных (я не говорю о величайшем счастье, так как оно должно явиться само собой), есть во всяком случае необходимая идея, которую следует брать за основу при составлении не только конституции государства, но и всякого отдельного закона; при этом нужно прежде всего отвлечься от имеющихся препятствий, которые, быть может, вовсе не вытекают неизбежно из человеческой природы, а возникают скорее из-за пренебрежения к истинным идеям при составлении законов». Закрепляя комплекс прав человека, Конституция России в ст. 55 (ч. 3) допускает в определенных целях их ограничение федеральным законом. В этом контексте она не является исключением из общих правил. Поскольку ст. 55 имеет отношение ко всем правам человека, то возникает вопрос, имеет ли она отношение к праву на жизнь. Не является ли право на жизнь абсолютным правом, т. е. не подлежащим ограничению ни при каких обстоятельствах? Следует сразу отметить, что многие зарубежные конституции, закрепляя данное субъективное право, в одной статье содержат возможности ограничения данного права. Причем ограничение рассматривается как разрешение на причинение смерти другому человеку. Примером может служить ст. 27 Конституции Азербайджанской республики, которую можно привести полностью: «Статья 27. Право на жизнь.
I. Каждый обладает правом на жизнь.
II. За исключением уничтожения вражеских солдат во время вооруженного нападения на государство, применения смертной казни на основании вступившего в законную силу приговора суда и предусмотренных законом других случаев, право любого лица на жизнь неприкосновенно.
III. В качестве исключительной меры наказания смертная казнь вплоть до ее полной отмены может устанавливаться законом только за особо тяжкие преступления против государства, против жизни и здоровья человека.
IV. Исключая предусмотренные законом случаи необходимой обороны, крайней необходимости, поимки и задержания преступника, предотвращения бегства заключенного из мест заключения, предотвращения мятежа против государства или государственного переворота, исполнения приказа, отданного уполномоченным лицом во время чрезвычайного и военного положения, вооруженного нападения на страну, не допускается применение оружия против человека».
Обращает на себя внимание, что исключения из общего правила необходимости обеспечения права каждого на жизнь связаны с полным отрицанием жизни. Нельзя ограничить право на жизнь частично, не причинив смерть человеку. Если жизнь человека сохранена, нельзя говорить об ограничении права на жизнь. «Включается» целый комплекс других прав: право на личную неприкосновенность, право на достоинство, защиту от пыток, право на охрану здоровья и т. д. Отталкиваясь от данного вывода, нельзя не указать на то, что невозможность ограничения права на жизнь охватывается его полным умалением. Если человек умирает, то его право на жизнь ему уже не нужно. Смерть субъекта порождает «смерть» его права на жизнь. Абсолютный характер права на жизнь признают и авторы Проблемного комментария Конституции РФ: «Оно не может быть ограничено законом соразмерно каким бы то ни было конституционно значимым целям, и в этом смысле оно является абсолютным: любое гипотетическое “ограничение” права на жизнь тождественно лишению права на жизнь. Таким образом, если в отношении всех остальных прав и свобод действует положение ч. 2 ст. 55 Конституции, запрещающее отменять права и свободы человека и гражданина, и положение ч. 3 ст. 55, позволяющее их ограничивать федеральным законом соразмерно конституционно значимым целям, то в отношении права на жизнь действует обратное: ограничить право на жизнь невозможно, но можно предусмотреть случаи, в которых человек может быть правомерно лишен жизни».
Возможность ограничения прав и свобод человека и гражданина закрепляется текстуально почти во всех конституциях. Принципы ограничения могут быть несколько различными. Статья 19 Основного закона Федеративной Республики Германия предъявляет некоторые формальные требования к содержанию ограничивающего закона. Он должен носить общий характер, «а не относиться к отдельному случаю». В законе должно быть названо это основное право, подлежащее ограничению с указанием статьи. Существо содержания основного права ни в коем случае не должно быть затронуто. Аналогичные требования предусмотрены и в Конституции РФ: «В Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина». Естественно сложно говорить, что при применении смертной казни, например, не затрагивается существо содержания права на жизнь. Кстати, конституции стран Восточной Европы, определяя пределы ограничений прав и свобод, также указывают на недопустимость умаления существа права. Например, ст. 11 Конституции Эстонии закрепляет – «Права и свободы могут быть ограничены только в соответствии с Конституцией. Ограничения эти должны быть необходимы в демократическом обществе и не должны искажать сущности ограничиваемых прав и свобод». Для того, чтобы ограничить различные правомочия, связанные с правом на жизнь, но подлежащие ограничению, производится их дифференциация. Так, в международно-правовых и конституционных актах провозглашается самостоятельное право – право на достойную жизнь.
Ограничения рассматриваются с общетеоретических позиций чаще всего как правовые средства мотивации поведения личности: «Именно стимулы и ограничения в конечном счете являются значимыми для поведения, связанными в буквальном смысле с ценностью, на которую ориентируется интерес субъекта». Это позволяет рассматривать смертную казнь как побудитель воздерживаться от совершения особо тяжких преступлений, за которые предусмотрена исключительная мера ответственности. Однако этот аспект будет рассмотрен чуть ниже по ходу исследования.
Итак, можно подойти к основному исключению из обязанности государства обеспечения права на жизнь – допустимости смертной казни. Следует отметить, что проблемы возможности применения смертной казни к человеку обсуждались с давних пор. Имеется большое количество работ, посвященных раскрытию содержания различных аспектов использования репрессивного аппарата к гражданам, включая исключительную меру наказания. Из современных следует отметить монографические исследования С. В. Жильцова «Смертная казнь в истории России», А. С. Михлина «Смертная казнь: вчера, сегодня, завтра», публикации в периодической юридической печати, авторами которых являются И. И. Карпец, В. Е. Квашис, А. В. Малько, Л. В. Сурова, З. М. Черниловский и др. Еще в 1867 г. А. Ф. Кистяковский в предисловии к своему изданию «Исследование о смертной казни» отмечал: «Такое обилие сочинений и общеизвестность этого предмета, вследствие которой даже неспециалист считает себя вправе иметь докторальное о нем мнение, дают иногда повод думать, что смертная казнь – вопрос избитый и не стоящий дальнейшей работы специалиста». Спустя 150 лет можно констатировать еще большее увеличение количества специальных работ. Однако в рамках настоящего исследования хотелось бы обратить внимание на общие тенденции в понимании института смертной казни, его месте в системе закрепления прав и свобод человека и гражданина, а также подробнее остановиться на смертной казни в евгенических целях и отграничении ее от других легальных способов реализации права на убийство человека.
Древнее законодательство знало немало случаев санкционированного убийства. Смертную казнь следует рассматривать как разновидность лишения человека жизни на основании закона. Выше уже приводились примеры об уничтожении дефектного потомства. Законодательство Спарты и Древнего Рима прямо предписывали умерщвление детей, имеющих физические изъяны. Древнее законодательство разрешало и ритуальное убийство. Известны библейские сказания о том, как долгое время израильские пророки боролись с человеческим жертвоприношением. В главе об эвтаназии шла речь о том, что граждане некоторых государств, желая уйти из жизни, обращались в специальный государственный орган, который не только давал разрешение на такой уход, но и предлагал дешевый безболезненный яд, который выпивался под присмотром служителя. Смертная казнь уже в начале своих истоков отграничивалась от этих явлений тем, что она являлась разновидностью наказания. Причиной ее применения было всегда противоправное деяние человека, вымышленное или действительное, осознаваемое или объективно вменяемое. Общими же для всех явлений выступают следующие признаки:
1) причинение смерти предусмотрено действующими правовыми нормами, закреплены его основания;
2) причинение смерти исходит от имени государства, присутствует формальная процедура вынесения решения;
3) умерщвление осуществляется специальным служителем под контролем государственных служб.
Древнее право разрешало умерщвление человека человеком, которое происходило вне воли государства. Примером может служить институт необходимой обороны. Однако законодательство шло по пути сокращения возможности ненаказуемого убийства. Достаточно вспомнить долголетнюю борьбу государства с дуэлями, которые предписывались кодексами чести дворянского сословия практически всех европейских народов.
Именно смертная казнь, как наиболее формализованная процедура умерщвления человека со стороны государства, причем сохранившаяся до настоящего времени, пытает умы людей своим неразрешимым вопросом: допустима ли она в современном государстве?
Как было сказано выше, главным отличительным признаком смертной казни выступает применение ее за совершение какого-либо поступка, что предопределяет ее как разновидность уголовного наказания. Процедура вынесения смертного приговора носила как административный характер (например, децимация в римской армии), так и судебный. Среди видов смертной казни принято различать квалифицированную, т. е. с преднамеренным причинением мучений, и растянутую во времени. Способы смертной казни разнообразны, наиболее распространенными являлись повешение, отсечение головы, колесование, сожжение, четвертование, утопление, отравление. Как уголовное наказание она могла применяться практически за любое преступление. Разброс был очень большой: от убийства и государственных преступлений до кражи и бродяжничества. Отдельные уголовно-правовые акты сокращали перечень составов преступлений, за которые выносился смертный приговор, делая казнь редко применяемой. Другие, наоборот, закрепляли практически единственный вид наказания – смертную казнь (Драконовские законы, Кодекс царя Му). Допустимость применения смертной казни практически за любое деяние обосновывалась тем, что любой противоправный поступок рассматривался как государственное преступление. Отсутствовало объективное разграничение степеней общественной опасности. Любой закон, как правило, даровался народу правителем, причем источником воли считалось божественное провидение. Достаточно посмотреть первые памятники правовой культуры, в преамбуле которых указывалось, что сам закон – воля божества, сформулированная его ставленником – верховным правителем. Естественно, что любой противоправный поступок мог рассматриваться сквозь призму нарушения божественной воли. Это соответственно покушение на основы самого государства, в связи с чем степень общественной опасности оценивалась сугубо субъективными представлениями. Если царь видел большую степень общественной опасности в таких поступках, как бродяжничество, порча хлеба, порубка ценных пород деревьев, то за них устанавливалась смертная казнь. Главное заключалось в том, чтобы добиться неукоснительного соблюдения государственной воли. С этим выводом стыкуется и общепринятое мнение, что истоком смертной казни стал обычай кровной мести: «Общегосударственная власть застала уже смертную казнь как готовое и вполне выработанное учреждение, в виде кровавой мести или, точнее, в виде убийства в отмщение». Человек, осознав, что он смертен, логически пришел к выводу, что и другие смертны. Это означало, что смерть может наступить не только естественным путем, но и с помощью осуществления сознательных действий: живое существо можно убить. Одновременно существование каждого человека – определенная экспансия, то, что Ж.-Ж. Руссо называл войной всех против всех. Крайней формой победы экспансии одной жизни против другой является уничтожение. При нормировании сожительства основой выступает взаимное ограничение собственных амбиций. Каждый член социума осознавал, что, совершая проступок, он получит наказание. Разновидностью наказания была кровная месть, когда убийство несет характер справедливости и священности. Поэтому смертная казнь также несет в себе ее реликтовый отпечаток – месть за совершение преступления. Однако многие аспекты казни останутся в стороне при рассмотрении ее только через кровную месть. Как объяснить устойчивую жестокость по отношению к таким преступлениям, которые самовольно устанавливались царями без каких-либо объективных оснований: бродяжничество, карманные кражи, порубка леса, охота в частных лесах и многое другое? Это нельзя объяснять лишь стремлением защитить частную собственность, либо гипертрофированным желанием охранять интересы своего сословия. Да, в криминализации составов безусловно присутствует экономический интерес. Но история показывает, что большинство государств превосходно реализовывало такой интерес без смертной казни. Точнее, как раз избегая смертной казни, эффект достижения общегосударственных задач был более высок. Почему в течение нескольких десятилетий составы преступлений, за которые применялась казнь, а также сама практика ее применения могла изменяться диаметрально противоположно? Нельзя говорить, что в этом прослеживается политическая, экономическая, идеологическая обусловленность. Обоснование через кровную месть также не создаст единой концепции. Как представляется, природа смертной казни коренится в психологических особенностях человека, в заданности экспансии самой жизни. От степени агрессивности жизни как некой субстанции зависела и практика применения смертной казни. Л. Гумилев ввел очень емкое понятие – пассионарность. Он указал, что одной из особенностей пассионарных личностей выступало стремление подчинить своей воле, причем любой ценой. Поэтому в переломные моменты истории от деятельности пассионариев увеличивается степень насилия: по отношению к чужакам (например, евреям, цыганам), по отношению к тем членам общества, которые мешают его движению (бродягам, попрошайкам, карманным воришкам) и т. д. Экспансия закономерно порождает сопротивление, которое сламывается в том числе с помощью смертной казни. Обычай кровной мести – следствие этой экспансии. Раз не выполняешь решение верховной власти, значит, ставишь себя вне закона. В чем будет проявляться кровная месть, когда целые народы шли на завоевания соседних племен, подвергая их тотальному уничтожению, тем самым беспричинно приговорив их к смерти? В чем будет проявляться кровная месть, когда государственная власть произвольно обрушивала свою карающую руку на придуманных врагов? Пример из современности – сталинские репрессии, хотя репрессии как таковые отнюдь не явились изобретением коммунистов. Нерон приговорил к сожжению целый город, беснуясь при виде пожарища. В Китае вырезались целые деревни с целью навеять страх на подданных. Иван Грозный на месте убивал все живое, осушая даже озера, любуясь, как рыба бьется на песке. Оппоненты не согласятся, указав, что здесь нет самого явления смертной казни. Но, по-видимому, не следует оценивать явление, которое происходило много веков назад, через шкалу ценностей XXI в. Современники тех событий считали, что даже в таких параноидальных формах проявляется государственная власть. А предназначение смертной казни виделось в возможности организованной власти преднамеренно убивать.
Само понятие смертной казни в XI в. не тождественно аналогичному понятию в XXI в. Гипертрофированное желание добиться некоего результата любой ценой можно проиллюстрировать одним из первых законов Литовской Республики, принятым 4 октября 1990 г.: была введена смертная казнь за действия, связанные с созданием и участием в деятельности общественно-политических организаций. Направленность закона против коммунистов никем и не скрывалась, что породило принятие Заключения Комитетом Конституционного надзора СССР от 15 февраля 1991 г. № 15 (2-23), признавшего несоответствие закона международно-правовым актам и Конституции СССР. Приведенный пример показывает, как могут совместно уживаться идеи о стремлении к демократическому правовому государству с использованием для достижения этой цели смертной казни. Кстати, следует добавить, что кардинальные революционные преобразования в обществе, начиная с XVIII в., шли под флагом борьбы со смертной казнью. В последующем, как только политическая группа добивалась успеха в борьбе за власть, смертная казнь реанимировалась как инструмент политической борьбы. Робеспьер первоначально выступал против смертной казни, однако именно с его именем ассоциируются жестокости Великой Французской революции. II Всероссийским Съездом Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 28 октября 1917 г. был принят Декрет об отмене смертной казни: «Восстановленная Керенским смертная казнь на фронте отменяется». Однако до современников дошло письмо-рецепт киевского чекиста своему другу – ответ на жалобу, что тому снятся расстрелянные: «Попей кровушки и больше сниться не будут».
Использование смертной казни как рядового инструмента в реализации государственной политики приводило к тому, что насильственная смерть не воспринималась как исключительное явление. Скорее наоборот, распространенность насильственной смерти отчасти оправдывала казнь как кару, налагаемую государством. Никого не удивляло ее широкое применение, когда общество жило вместе с осознанием повсеместности убийства. Тридцатилетняя война на территории средневековой Германии унесла две трети всего населения. Столетняя война Франции и Англии привела к оскудению людских ресурсов. Крестовые походы, еврейские погромы, междоусобица, разбой странствующих ландскнехтов – по сравнению с этим смертная казнь была просто ничто. Соответственно такое положение вещей оправдывало не просто смертную казнь, но и ее применение по отношению к различному спектру преступлений без какой-либо дифференциации. В этом контексте трудно не согласиться с А. Ф. Кистяковским: «…общегосударственная власть не только не первая стала употреблять смертную казнь, но, взяв в свои руки выработанное обществом учреждение, мало-помалу стала ограничивать применение этого наказания; самое первое появление общегосударственной власти было вместе и некоторым ограничением смертной казни». Следует сразу, правда, отметить, что распространенность санкционированного убийства была характерна для Западной Европы в отличие от Руси. В Германии при Карле V было казнено около 100 тыс. человек. Только один судья фон Карпцов вынес около 20 тыс. смертных приговоров. В Англии при Генрихе VIII только нищих было повешено около 70 тыс. человек.
Уничтожение преступников государством преследовало евгенические цели. На путь преступности вступали в большинстве своем личности, имеющие внутренние агрессивные установки. С уничтожением таких людей искоренялась наиболее «непослушная» по отношению к общественной власти категория людей, не желающая мириться с наличием чьей-то иной воли и не приспособленная к социальному сожительству. В настоящее время биологи, исследуя собак, вывели закономерность, что данный вид животных стал менее агрессивным. Причина видится в том, что человек оставляет в живых именно покладистых, которые и получают право на оставление потомства. Подобный естественный отбор создал условия для сохранения только определенного вида собак, лояльно относящихся к человеку. Аналогичны последствия применения смертной казни. Хотя следует добавить, что отнюдь не одна смертная казнь привела к евгеническим последствиям. Буйные люди уничтожались, в первую очередь, благодаря постоянно свирепствующим войнам, этническому противостоянию. Возвращаясь к теории Л. Н. Гумилева о пассионариях, необходимо указать, что неуспокоенность некоторой части людей двигала на завоевания. Бесчисленные походы обескровливали население, создавая условия для сохранения личностей только с определенным психологическим типом. Выше уже говорилось, как уголовное право брало на вооружение социальную евгенику. Применение смертной казни к потомкам преступников обосновывалось порчей крови, что оправдывало коллективную ответственность. До недавнего времени в некоторых штатах США стерилизация рецидивистов и умственно отсталых как вид уголовного наказания также объяснялась недопустимостью возможности передачи негативных генетических характеристик. Судебник 1497 г. в России предусматривал смертную казнь за повторную кражу и ведомых лихих, поскольку отрицалась возможность их направления на путь истинный. Так была продолжена традиция первого нормативного закрепления казни в Двинской уставной грамоте за кражу, совершенную в третий раз. Питирим Сорокин специально подчеркивал «дрессирующее влияние кар и наград»: «Согласно архивным данным, в течение 15-го и 16-го веков в Испании инквизицией было приговорено к смертной казни и к галерам 300 000 человек за “свободомыслие и религиозные преступления”. Эта ужасная цифра дает основание полагать, что в это время (исторически – цветущий период для Испании) в Испании больше, чем где бы то ни было, существовало смелых, независимых и деятельных мыслителей. Но 300 000 жертв и страх жестоких кар, терроризировавший население и аргументируемый кострами, пытками etc., – не прошел бесследно даже для целого народа. По мере карательной расправы импульсы – “веровать и действовать иначе, чем требовала инквизиция” должны были постепенно подавляться. И достаточно продолжительная дрессировка в этом направлении сделала свое дело».
Приведенная история смертной казни послужила основанием для утверждения Ч. Беккариа: «Это злоупотребление смертными приговорами, которое никогда не делало людей лучше, побудило меня исследовать вопрос о том, действительно ли смертная казнь полезна и оправдана при хорошо устроенном правлении? Что это за право, присвоенное людьми, зверски убивать себе подобных?». Беккариа опровергает главенствующую в то время точку зрения, что государство имеет право на смертную казнь, что сам гражданин передал это право, соглашаясь жить в согласии с другими людьми: «… смертная казнь не является правом и не может быть таковым. Это – война государства с гражданином в тех случаях, когда оно считает полезным и необходимым лишить его жизни». Далее он признает смертную казнь только применительно к таким гражданам, которые своей деятельностью могут подорвать основы государства, при этом убиение является единственным средством удержать других от совершения преступлений. Тем самым вводится такое свойство этого наказания, как исключительность. Ч. Беккариа не согласен и с основными доводами сохранения смертной казни: устрашение и предостережение от совершения особо опасных преступлений: «Впечатление от смертной казни при всей силе его эмоционального воздействия быстро забывается… Смертная казнь является для большинства людей зрелищем». Одновременно он указывает, что очень многие люди спокойно смотрят смерти в лицо, для них более устрашающим было бы рабское положение на каторге. Беккариа выделяет природу смертной казни, позволяющую говорить о ее недопустимости в обществе: «Смертная казнь бесполезна и потому, что дает людям пример жестокости… ибо смерть в силу закона свершается методически и с соблюдением правовых формальностей».
Гегель, рассматривая доводы Беккариа о договорной сущности государства, не согласился с ними: «Но государство вообще не есть договор, а защита и обеспечение жизни и собственности индивидов в качестве единичных не есть необходимо его субстанциональная сущность; государство есть то наивысшее, которое притязает на саму эту жизнь и собственность и требует, чтобы они были принесены в жертву». По мнению Гегеля, преступник дает свое согласие на наказание своим деянием. Это имеет распространение и на смертную казнь. Но благодаря Беккариа, «начали понимать, какие преступления заслуживают смертной казни и какие ее не заслуживают. Благодаря этому смертная казнь стала реже, как и подобает этой высшей мере наказания». С этого времени можно говорить о появлении объективных критериев разграничения преступлений по степени общественной опасности применительно к мерам ответственности, возлагаемых за их совершение. С борьбы за отмену смертной казни началось шествие нормативного закрепления права на жизнь. Уже в последующем в современных конституциях текстуальная фиксация права на жизнь практически неизменно сопровождается отношением государства к смертной казни. Как это неоднократно говорилось, не исключение из этого правила и российская Конституция.
Какими же признаками наделена смертная казнь в условиях современной правовой системы? Наиболее подробно этот вопрос рассмотрен С. В. Жильцовым, который выделяет семь отличительных черт:
– смертная казнь является наказанием;
– она является принуждением и применяется, как правило, вопреки желанию осужденного и только от имени государства;
– применяется только по приговору суда;
– смертная казнь может быть назначена только за преступление, предусмотренное уголовным кодексом;
– это – временная мера;
– ей свойственна исключительность, поскольку она является самым суровым наказанием, связанным с лишением жизни преступника;
– этот признак связан с целями, которые преследует данное наказание, – карой преступника и устрашением от совершения преступлений.
Увеличение количества признаков смертной казни как уголовного наказания говорит о том, что вся ее история сводится к тому, что общество постепенно вырабатывало механизм, приводящий не просто к сокращению вынесения смертных приговоров, а к их искоренению. Это шло несколькими путями.
1. Усложнение процедуры вынесения смертного приговора. Первоначально – от возможности казни в административном порядке, до применимости ее только судом, в последующем – только судом с участием присяжных. Большинство государств предусматривает, что правом на вынесение смертного приговора обладают только суды высшего звена либо дополнительно закрепляется обязательное санкционирование судебного решения вышестоящей инстанцией.
2. Сокращение количества видов преступлений, за которые может быть вынесен смертный приговор: от полного произвола и бессистемности до ограничения государственными, военными преступлениями и преступлениями против личности. При этом традиционно те страны, которые сохраняют смертную казнь за иные преступления (в Пакистане, Тунисе, Таиланде, Сомали – за прелюбодеяние, в Сирии – за половую связь между немусульманином и мусульманкой, в Ливии – за употребление спиртных напитков), осуждаются в общественном представлении. Статья 20 Конституции РФ провозглашает, что смертная казнь может устанавливаться только за особо тяжкие преступления против жизни.
3. Ограничение круга субъектов, к которым может быть применена смертная казнь. Самый первый способ – изъять некоторые сословия, по отношению к которым применение иных мер ответственности могло рассматриваться как более жестокая кара, чем их убиение. В Древней Индии – по отношению к брахманам, в Западной Европе – в некоторые периоды – по отношению к дворянам. В Уголовном кодексе РФ запрещено применение смертной казни к лицам, не достигшим совершеннолетия, женщинам, мужчинам, достигшим к моменту совершения преступления и к моменту вынесения приговора 65 лет.
4. Провозглашение временного характера. Даже революционные режимы стремились провозгласить, что казнь рассматривается ими как вынужденная мера реагирования на противодействие установлению их власти. Достаточно вспомнить первые декреты советской власти, направленные на отмену смертной казни. 25 декабря 1958 г. Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик в ст. 22 закрепили: «В виде исключительной меры наказания, впредь до ее полной отмены, допускается применение смертной казни – расстрела…». Указание на временный характер такого вида уголовного наказания присутствует в большинстве конституций государств, допускающих смертную казнь.
5. Усложнение процедуры от вступления приговора в силу до приведения его в исполнение. Если выносится приговор с иным видом наказания, то его исполнение происходит вслед за вступлением его в законную силу. Подача различных обращений не приостанавливает исполнение. По приговорам, где выносится исключительная мера ответственности, подача жалоб, причем носящих характер привилегий (такие, как обращение о помиловании), автоматически влечет приостановление исполнения приговора. Во многих странах повторные рассмотрения судебных дел различными вышестоящими инстанциями предусмотрены вне инициативы приговоренного. Все это удлиняет процесс исполнения. В Соединенных Штатах Америки возникла очередь на казнь. В Японии один осужденный так и не дождался смертного приговора, умер естественной смертью спустя 37 лет после вынесения приговора.
Смертная казнь в современности лишилась и многих других признаков, характерных для прежних времен, например, публичности, запрещены истязания приговоренного.
4.2. Проблема смертной казни в международном праве
Мировое сообщество, включая в определенный минимум прав человека право на жизнь, не могло не выработать согласованную позицию по смертной казни. К вышесказанному в предыдущем параграфе следует добавить, что политика, направленная на отмену смертной казни, вышла на иной уровень, найдя свое закрепление в международно-правовых актах. Первые попытки присутствовали еще в основополагающих документах, однако в них подчеркивалась исключительность меры ответственности, хотя сама отмена не фиксировалась. Так, ст. 6 Международного Пакта о гражданских и политических правах предусматривает: «В странах, которые не отменили смертной казни, смертные приговоры могут выноситься только за самые тяжкие преступления в соответствии с законом, который действовал во время совершения преступления и который не противоречит постановлениям настоящего Пакта и Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него. Это наказание может быть осуществлено только во исполнение окончательного приговора, вынесенного компетентным судом». Статья 2 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод также допускает применение смертной казни: «1. Право каждого лица на жизнь охраняется законом. Никто не может быть умышленно лишен жизни иначе как во исполнение смертного приговора, вынесенного судом за совершение преступления, в отношении которого законом предусмотрено такое наказание». Документы второго поколения более категоричны, причем особенностью данных правовых актов является то, что в конвенциональных правилах не допускается объявление оговорок и отступлений. Это подчеркивает то, что требование об искоренении практики убиения от имени государства исходит от всего мирового сообщества. Государство, ратифицируя такое соглашение, берет на себя соответствующие обязательства по отказу от применения смертной казни. Из международных документов следует отметить Второй Факультативный протокол к Международному пакту о гражданских и политических правах. Статья 1 провозглашает: «1. Ни одно лицо, находящееся под юрисдикцией государства – участника настоящего Протокола, не подвергается смертной казни. 2. Каждое государство-участник принимает все необходимые меры для отмены смертной казни в рамках своей юрисдикции». Протокол № 6 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод аналогичен по смыслу содержания: «Смертная казнь отменяется. Никто не может быть приговорен к смертной казни или казнен». Но оба протокола все же не отрицают полностью применение смертной казни. Так, Второй Факультативный протокол, закрепляя общий принцип, что оговорки не допускаются, определяет: «… за исключением оговорки, сделанной в момент ратификации или присоединения, которая предусматривает применение смертной казни в военное время после признания вины в совершении наиболее тяжких преступлений военного характера, совершенных в военное время». Аналогичен текст Протокола № 6 (ст. 2): «Государство может предусмотреть в своем законодательстве смертную казнь за действия, совершенные во время войны или при неизбежной угрозе войны; подобное наказание применяется только в установленных законом случаях и в соответствии с его положениями». Тем самым можно отметить, что в международно-правовых документах реализуется принцип, изложенный Ч. Беккариа в своем труде: «Смерть гражданина делается, следовательно, необходимой, когда государство борется за то, чтобы вернуть или не потерять свою свободу, или когда беспорядок заменяет законы в эпоху анархий».
Таким образом, можно увидеть, что международно-правовые акты, посвященные вопросу о смертной казни, содержат две группы норм. В первую входят положения, побуждающие лишь ограничить применение смертной казни, фиксируя только гарантии для лиц, приговоренных к казни, а также побудительный мотив для государства, стремление к отмене практики вынесения подобных приговоров. Пункт 6 ст. 6 Пакта о гражданских и политических правах специально дополняет: «Ничто в настоящей статье не может служить основанием для отсрочки или недопущения отмены смертной казни каким-либо участвующим в настоящем Пакте государством». В данном документе содержатся минимальные стандарты, которым должно в обязательном порядке следовать государство, сохраняя смертную казнь:
– основание – только самые тяжкие преступления;
– приговор выносится компетентным судом;
– не допускается применения обратной силы закона;
– приговоренный имеет право на помилование или смягчение приговора;
– приговор не может выноситься по отношению к несовершеннолетним;
– не может быть приведен в исполнение в отношении беременных женщин.
Более подробно рассмотрены гарантии прав граждан, приговоренных к смертной казни, в Резолюции ЭКОСОС 1984/50 от 25 мая 1984 года «Меры, гарантирующие защиту прав тех, кто приговорен к смертной казни». Несмотря на название, корреспондирующее уже к тем, кто приговорен к смертной казни, в Мерах содержатся также принципы вынесения смертного приговора, расширенные по отношению к тем, которые имеются в Пакте:
– приговор может быть вынесен не просто за особо тяжкие преступления, их состав ограничивается преднамеренными преступлениями со смертельным исходом или другими чрезвычайно тяжелыми последствиями;
– прямо допускается обратная сила закона, смягчающего ответственность за совершенное преступление;
– приговор не должен приводиться в исполнение также в отношении тех, кто недавно стал матерью, или лиц, потерявших рассудок;
– закрепляются требования к доказательственной базе: «Смертный приговор может быть вынесен только в том случае, если виновность лица, обвиняемого в совершении преступления, установлена на основе ясных и убедительных доказательств, не оставляющих возможности для иного толкования фактов»;
– предъявляются требования к ходу судебного заседания: должен быть сам процесс, т. е. не допускается вынесение смертного приговора в упрощенной форме, при этом должны быть соблюдены все возможные гарантии обеспечения справедливого судебного разбирательства с обязательным предоставлением права на защиту;
– приговоренный имеет право подачи апелляции в суд высшей инстанции, причем апелляция должна быть предусмотрена в обязательном порядке, т. е. вне зависимости от воли приговоренного;
– каждый приговоренный имеет право на подачу прошения о помиловании или замене приговора;
– смертный приговор не может быть приведен в исполнение до завершения всех процедур, связанных с пересмотром приговора, помилованием или заменой приговора;
– исполнение приговора должно причинять как можно меньше страданий.
Однако общественное мнение не довольствуется только закреплением гарантий прав приговоренного к смертной казни. По-видимому, стремление к ее полной отмене подсказывает новые пути достижения указанной цели. Это можно сравнить с политикой вокруг запрещения ядерного оружия. Международно-правовые акты не содержат прямого запрета на его использование. Нет конвенционных правил, где бы прямо говорилось, что ядерное, и иное, основанное на расщепление атома, оружие запрещено использовать в каких-либо целях, направленных на уничтожение человека. Однако наука и практика пошли по такому пути, что этот запрет выводится из общих положений права, ограничивающего средства и методы ведения боевых действий. Международное гуманитарное право вводит ограничения на использование оружия неизбирательного характера, причиняющего излишние страдания, и т. д. По такому же пути идет и политика стремления к отмене смертной казни. Поскольку не все государства согласны с этим, соответственно не все согласятся взять на себе международные обязательства, то выбран иной путь. В большинстве конституций государств, как и во всех универсальных (так и региональных) актах, определяющих общий перечень прав и свобод человека и гражданина, есть норма, запрещающая причинение пыток и излишних страданий при отправлении наказания. Статья 7 Международного пакта о гражданских и политических правах закрепляет: «Никто не должен подвергаться пыткам или жестокому, бесчеловечному или унижающему его достоинство обращению или наказанию». Соответственно очень многие ученые задаются вопросом: можно ли рассматривать смертную казнь как жестокое и бесчеловечное наказание. Следует отметить, что проблемой снижения страданий казнимого задавались еще много лет назад. Самым ярким примером может служить история с гильотиной. В конце XVIII в. во Франции врач Гийотен, наблюдая порядок исполнения казни, пришел к выводу, что палач не может отрубить голову с первого раза. Приходится делать несколько попыток, которые продлевают мучения казнимого. Для того чтобы избежать этого, Гийотен изобрел машину, основанную на скольжении острого резака с высоты, который отсекал голову одним мгновенным движением. Так была изобретена гильотина. Следует добавить, что в последующем сам Гийотен не избежал подобной участи, будучи казненным во время террора.
Конституция США в VIII поправке предусматривает, что не должны налагаться «жестокие и необычные наказания». Вокруг данной поправки и идут основные дискуссии на правовом поле по поводу отмены смертной казни. Большая заслуга в этом принадлежит Верховному Суду США, толкующему основные положения Конституции. Так, было запрещено обезглавливание. Одним из значимых следует признать дело Фурман против Джорджия (Furman v.
Georgia, 1972 г.). Хотя судьи не признали конституционной полную отмену смертной казни, они корреспондировали законодателям обязанность урегулировать вопросы определения применимости смертной казни по конкретным преступлениям. Судей объединила редкость вынесения смертных приговоров, что уподобило такое наказание лотерее. Суровость наказания была соотнесена с практикой его применения, что привело к выводу о слишком допустимой усмотрительности, когда разные люди, совершившие одинаковые преступления, могут быть осуждены к различным наказаниям. Соотношение наказания и преступления – основа основ уголовного права. Трудно не согласиться с еще одним выводом Верховного Суда США: «Даже один день тюрьмы был бы жестоким и необычным наказанием за “преступление”, заключающееся в обычной простуде». В последующем позиция о непропорциональности была развита в решении Coker v. Georgia (1977 г.), когда было признано неконституционным наказание в виде казни за изнасилование взрослой женщины. Хотя справедливости ради следует отметить, что тот же Верховный Суд США признает практику вынесения смертных приговоров по отношению к лицам, не достигшим 18-летнего возраста (Stanford v. Kentucky, 1989 г.). Более того, некоторые судьи открыто не исключали, что они могли бы вынести смертный приговор лицам, совершившим преступление еще в более раннем возрасте (в первом случае шла речь о 16-летнем возрасте). Следует отметить и парадоксы судебной практики США. 39-летний Митчелл Рупи в 1981 г. был приговорен к смертной казни за ограбление и убийство двух его служащих. Однако после вынесения приговора он начал безудержно есть, отказавшись даже от разрешенных прогулок, что привело к быстрому набору веса (вскоре он достиг 200 кг). По закону штата Вашингтон смертник имеет право выбрать способ казни. Если он отказывается от выбора, то автоматически применяется повешение. Но суть «откорма» состояла в том, что при повешении столь грузного человека у него отрывается голова. Это же послужило основанием для жалобы о применимости VIII поправки – недопустимости жестокого наказания. В результате в 1995 г. исполнение приговора было приостановлено. Как известно, американской особенностью исполнения смертных приговоров является вовлечение современной техники – казнь с помощью электрического тока. Первый опыт использования электрического стула был произведен 6 августа 1890 г. по отношению к У. Кеммлеру в тюрьме Обен штата Нью-Йорк. Прошло более 100 лет, когда впервые за историю США в решении Верховного суда штата Джорджия от 5 октября 2001 г. по делам Т. Доусона и К. Мура применение электрического стула было признано неконституционным, поскольку представляло собой жестокое и необычное наказание. При рассмотрении дела «эксперты защиты утверждали, что применение высоковольтного тока в первые 11 секунд казни не всегда приводит к потере сознания, а последующее снижение напряжения и воздействие в течение 109 секунд низковольтным током активирует мозг, вызывая ощущение мучительного страдания и чувство исключительного ужаса. Кроме того, они утверждали, что почти в 50 % казней низковольтный ток не вызывает полной остановки сердца». Следует отметить, что практика Верховного Суда США знает дело, по которому приговоренный к казни на электрическом стуле, но не умерший после неоднократного включения электрического тока, обратился с заявлением о невозможности повторной казни, так как в первый раз она не состоялась. Тогда Верховный Суд США отклонил доводы защиты, обязав власти штата привести приговор в исполнение. 4 апреля 2002 г. Верховный Суд США отложил назначенную казнь на электрическом стуле, предоставив приговоренному время для подачи апелляции, в которой должен быть поставлен вопрос о неконституционности данного способа казни. Это заставляет многих говорить о завершении эпохи электрического стула: «Во всяком случае, если общество находит себя вправе предать смерти одного из своих членов, то сам по себе этот процесс должен причинять как можно меньше физических мучений и внешних увечий осужденному. Что же касается психических страданий в процессе непосредственной подготовки казнимого к смерти, то они неизбежны».
В контексте толкования смертной казни как бесчеловечного, жестокого наказания интересен опыт Европейского сообщества. Для выявления полной картины необходимо рассмотреть также позиции Европейского Суда по правам человека по толкованию ст. 2 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, закрепляющей право на жизнь. Следует отметить, что содержание, которое вкладывается в понятие права на жизнь, соответствует общей доктрине данной Конвенции. Она не защищает ни качество жизни, ни саму жизнь, защищает право на жизнь, т. е. предусматривает непосредственно защиту от действий со стороны государства, а не со стороны отдельных лиц. Тем самым Европейская конвенция не является средством обеспечения защиты жизни человека от преднамеренных убийств, как уголовных преступлений. Международно-правовой акт не может служить средством искоренения преступности, он является лишь одним из обязательств государств, предусматривающих включение убийства в состав уголовно наказуемых деяний. Помимо этого, государство обязано проводить расследования таких преступлений и привлекать виновных к ответственности. Однако наибольшую значимость толкование ст. 2 приобрело с введением Протокола № 6, направленного на отмену смертной казни. Несмотря на то, что в нем предусматриваются исключения для военного времени, их следует считать практически неприменимыми в силу отсутствия на территории стран Совета Европы, тем более что в настоящее время усиленно ведется работа по подготовке нового Протокола, предусматривающего отмену смертной казни и в военное время.
Одним из значимых по поводу толкования ст. 2 Конвенции в смысле обязательства по отмене смертной казни является решение по жалобе Серинг против Соединенного Королевства. Но прежде чем рассматривать данное дело, нельзя не сказать, что оно также являет собой пример эволюционного подхода европейского сообщества по отношению к смертной казни. Так, несколько ранее Европейской комиссией по правам человека было принято решение по делу Kirkwood c. Royaume-Uni, объявившее жалобу неприемлемой. Содержание жалобы заключалось в том, что гражданин Кирквуд, совершивший убийство на территории штата Калифорния, мог быть приговорен к смертной казни, что повлекло бы за собой ее долгое ожидание и нарушение статьи 3 Европейской конвенции. Комиссия же отметила, что «в то время, как ст. 3 запрещает все формы бесчеловечного и унижающего достоинство обращения и наказания, безо всякой классификации их видов, право на жизнь не защищается абсолютно. Параграф 1 ст. 2 предусматривает возможность назначения смертной казни». Господин Серинг, также совершивший убийство в Соединенных Штатах Америки, был задержан на территории Соединенного Королевства, после чего встал вопрос о выдаче его американским властям. По законодательству штата Вирджиния ему грозила смертная казнь, о чем предупредила и прокуратура штата, намеренная настаивать именно на этом наказании. Как говорилось выше о применимости положений о запрете бесчеловечного обращения, Серинг сослался при подаче жалобы на ст. 3 Конвенции, «поскольку британские власти не отказали США в его выдаче, где он мог быть осужден на смертную казнь, и, ожидая возможной выдачи, он испытывал “синдром камеры смертников”, что являлось бесчеловечным…». Следует отметить, что в самой Великобритании смертная казнь была отменена. Данное дело интересно тем, что основой послужили не действия государства, направленные на применение казни к подсудимому, а его действия, направленные на выдачу преступника совершенно другому государству, которое не является участником Европейской конвенции. Кроме того, не рассматривался сам вопрос о смертной казни, поскольку она была только гипотетической, так как отсутствовал приговор суда, и закреплялась в законодательстве США, а не Великобритании. Соответственно действия американских властей никак не могли стать предметом разбирательства в Европейском Суде. Позиция Великобритании справедливо основывалась на том, что затрагиваются права третьего государства – неучастника Европейской конвенции. При таком подходе преступник станет недосягаемым для правосудия, получится, что указанная Конвенция станет основой для укрывательства особо опасных преступников. Чтобы снять конкуренцию международных обязательств, Европейский Суд сослался на Конвенцию против пыток и других жестоких бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращений и наказаний от 10 декабря 1984 г. Статья 3 этой Конвенции прямо закрепляет: «1. Ни одно государство-участник не должно высылать, возвращать («refouler») или выдавать какое-либо лицо другому государству, если существуют серьезные основания полагать, что ему может угрожать там применение пыток. 2. Для определения наличия таких оснований компетентные власти принимают во внимание все относящиеся к делу обстоятельства, включая, в соответствующих случаях, существование в данном государстве постоянной практики грубых, вопиющих и массовых нарушений прав человека». Эти нормы указывают на то, что государство не всегда может ссылаться на самоустранение в вопросах выдачи преступников. Пункт 2 указывает на наличие положительных обязательств по выяснению всех обстоятельств и практики деятельности государственных органов, которым будет экстрадирован обвиняемый. Подобный опыт международно-правового регулирования был распространен и на положения Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Признав общее условие применимости ее статей к сложившейся ситуации, Суду пришлось оценить, чтó именно следует понимать под бесчеловечным обращением или наказанием. Для этого Суд рассмотрел, существует ли для господина Серинга реальный риск быть приговоренным к смертной казни, а также возможные условия его содержания в камере смертников, после чего пришел к выводу, что «вероятность для заявителя испытать на себе “синдром камеры смертников” доказана и это дает основания для применения статьи 3». Необходимо добавить, что психологическое состояние приговоренного нередко толкает его на самоубийство. Ожидание смертной казни становится настолько невыносимым, что толкает человека избавиться от страданий путем ухода из жизни. В качестве примера можно привести посмертную записку А. Митрейкина, приговоренного к смертной казни Верховным судом Мордовии. После того, как пришла телефонограмма о том, что Верховный Суд РФ оставил приговор в силе, А. Митрейкин вскрыл себе вены, после чего скончался, оставив следующее послание (орфография сохранена): «Я никого умышленно не убивал и нешел на убийство. Я всего лишь шел на вымогательство денег но случилось эти смерти. Раз вы подвели меня под смертную казнь так получайте то под что вы меня подвели. Да я виноват, но такого приговора могли вынести только озвиревшие судьи. Подавитесь моей смертью. Все те, кто ее желал. Будьте все прокляты. Я думал хоть Верх. суд РФ грамотно разберется с делами, а там так же как в Мордовии».
Европейский Суд по правам человека дал оценку содержания как ст. 2, так и ст. 3 Европейской конвенции. Признавая, что ст. 3 отнюдь не означает обязательство по отмене смертной казни, так как это привело бы к лишению смысла ст. 2, ее допускающей, вместе с тем вывел, что это не означает, что обстоятельства, связанные со смертным приговором, никогда не порождают проблемы в свете ст. 3: «То, каким образом выносится или приводится в исполнение смертный приговор, личные обстоятельства конкретного осужденного, несоразмерность наказания тяжести совершенного преступления, а также условия заключения в ожидании приведения приговора в исполнение, являются примерами факторов, которые могли бы дать основания рассматривать обращение с осужденным или наказание, которому он подвергается, как нарушение запретительной нормы, содержащейся в статье 3». Суд учел конкретные обстоятельства данного дела, такие, как длительность заключения до исполнения смертного приговора, условия заключения в камере смертников, возраст заявителя и его психическое состояние, возможность выдачи заявителя Федеративной Республике Германия. На основе этого Суд сделал вывод о том, что выдача заявителя США означала бы для него реальный риск подвергнуться обращению, превышающему порог, установленный в ст. 3. При этом в своем решении Суд неоднократно подчеркивал, что он не ставит под сомнение демократичность процедуры вынесения смертного приговора и наличие гарантий, направленных на недопущение судебной ошибки. Такие ссылки позволяют сделать вывод, что все-таки истинным предметом рассмотрения стала не ст. 3, а именно ст. 2 в свете отмены смертной казни. Не случайно в обосновании было указано, что нельзя оценивать нормы Конвенции как застывшие реликты, а только в их развитии. Данный вывод был нацелен на Протокол № 6, который уже категорически запрещает смертную казнь в мирное время. Это показывает, что косвенным путем через понимание бесчеловечного наказания или унижающего достоинство был сделан вывод, который содержится в Протоколе № 6. Поэтому справедливо было отмечено в совпадающем мнении судьи Де Мейера: «Действительно, наиболее важным вопросом этого дела являются не опасения, связанные с вероятностью того, что заявитель подпадет под действие “синдрома камеры смертников”, а тот простой факт, что его жизнь окажется в опасности в результате упомянутой экстрадиции». Авторы монографии «Европейское право в области прав человека» дело Серинга сравнивают с аналогичным делом, рассмотренным Верховным Судом Канады, пришедшим к противоположному выводу: «Выступая от имени большинства членов суда, судья Маклахлин… постановил, что Хартия “регулирует только законодательные и исполнительные акты правительства Канады”. При экстрадиции “воздействие любого канадского закона или правительственного акта слишком удалено от определения наказания, на которое указывается в жалобе, и поэтому не соотносится с разделом 12”, поскольку “любое установленное наказание будет следствием законов и решений [принимающей] страны”». Несмотря на признание большого значения решения по делу Серинга, следует отметить, что оно касается только конкретного случая применительно к выдаче только одного гражданина – гражданина Серинга. Несмотря на то, что выводы, обозначенные в мотивировочной части, определяют принципиальное отношение к смертной казни в свете ст. 3 Конвенции, Суд и Комиссия во многих решениях последовательно признавали и правомерность выдачи граждан из стран европейского сообщества в те государства, где им грозило бы применение смертной казни. Однако в большинстве дел основой принимаемых решений стали заверения государств о неприменении казни в конкретных случаях (дело Aylor v. France, дело Y v. Netherlands). В качестве сравнительной характеристики можно привести примеры деятельности Межамериканской комиссии по правам человека. Рассматривая дела, связанные с применением смертной казни, данному органу пришлось оценивать практику государств с точки зрения соответствия Американской конвенции о правах человека. Этот документ не содержит норм по полной отмене смертной казни, но вводит правила, ее ограничивающие. В. Селестин обратился в Комиссию, так как был приговорен к смертной казни в США за изнасилование и убийство 81-летней женщины. В жалобе указывалось на дискриминационную практику вынесения смертных приговоров, в частности на то, что за убийство белых исключительная мера наказания назначалась в шесть раз чаще, чем за убийство чернокожих. Комиссия не согласилась с мнением подателя жалобы, сославшись на то, что в жалобе не содержалось доказательств, как могла повлиять общая статистика на вынесение конкретного приговора, поскольку она носила отвлеченный характер, тем более, что в составе суда присяжных присутствовали чернокожие, которые также голосовали за вынесение смертного приговора.
Приведенные данные показывают, что в деле отмены смертной казни на европейском пространстве нет необходимости в решениях Европейского Суда по правам человека. Протокол № 6 и так закрепил ее полное неприменение в условиях мирного времени. Кабинет Министров Совета Европы неоднократно подчеркивал значимость этого документа, в том числе и для тех государств, вошедших в Совет Европы, которые к нему не присоединились. Примером может служить дело Оноприенко, прозванного «самым страшным убийцей XX века». Анатолий Оноприенко был обвинен в убийстве 52 человек. Так, только в селе Братковичи Львовского района маньяк убил больше человек, чем погибло в нем в Великую Отечественную войну. Убивал семьями, не жалея малолетних детей. Несмотря на объявленный мораторий на смертную казнь, Президент Украины публично заявил, что не видит иного наказания для серийного убийцы Анатолия Оноприенко, кроме как вынесение смертного приговора. Официальные лица Совета Европы после этого неоднократно объявляли, что в случае отказа Украины от моратория на смертную казнь будет поставлен вопрос о ее членстве в Совете Европы.
Российская Федерация принадлежит к числу тех стран, которые не признали полную отмену смертной казни. Закрепив положение «впредь до ее отмены» в статью, посвященную праву на жизнь, государство взяло на себя лишь обязательство в будущем стремиться к отказу от практики вынесения смертных приговоров. Однако при вступлении России в Совет Европы одним из условий, поставленных Европейским сообществом, была корреспондирующая обязанность о ратификации Протокола № 6. Тем самым Россия связала бы себя международным обязательством не применять убийство от имени государства в мирное время. В то же время обсуждения данного вопроса в законодательном органе не имело столь категоричной положительной оценки. Поэтому исполнение обязательства пришлось взять на себя Президенту РФ. 16 мая 1996 г. был принят соответствующий Указ «О поэтапном сокращении применения смертной казни в связи с вхождением России в Совет Европы». Преамбула Указа содержала указание на рекомендации Парламентской Ассамблеи Совета Европы, а также на ст. 20 Конституции Российской Федерации, закрепляющую временный характер применения смертной казни в качестве исключительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни. Палатам Федерального Собрания Российской Федерации было рекомендовано ускорить принятие Уголовного кодекса Российской Федерации, Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации и Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации, причем при рассмотрении проекта Уголовного кодекса Российской Федерации обсудить вопрос о сокращении составов преступлений, за совершение которых может быть назначена смертная казнь. Практически одновременно Государственной Думой РФ был принят Уголовный кодекс РФ (24 мая 1996 г.), в соответствии с которым смертная казнь являлась видом наказания (ст. 44). Статья 59 расшифровывала: «1. Смертная казнь как исключительная мера наказания может быть установлена только за особо тяжкие преступления, посягающие на жизнь». При этом ограничивался круг субъектов, к которым может быть вынесен соответствующий приговор: «Смертная казнь не назначается женщинам, а также лицам, совершившим преступления в возрасте до восемнадцати лет, и мужчинам, достигшим к моменту вынесения судом приговора шестидесятипятилетнего возраста. Дополнительно указывалось, что смертная казнь в порядке помилования может быть заменена пожизненным лишением свободы или лишением свободы на срок двадцать пять лет, что практически и реализовывалось Президентом РФ. Последний смертный приговор на территории РФ был приведен в исполнение 2 сентября 1996 г. в отношении Р. В. Мухаметдинова. Это было последнее отклонение ходатайства о помиловании в действующей практике.
Важной вехой в деле отмены смертной казни следует считать Постановление Конституционного Суда РФ от 2 февраля 1999 г., в соответствии с которым был объявлен мораторий на вынесение смертных приговоров. Основой для оценки положений уголовно-процессуального законодательства выступило конституционное правило о рассмотрении дел, по которым возможно вынесение смертного приговора, судом с присяжными заседателями, которые были созданы лишь в десяти субъектах Российской Федерации. Тем самым большинство граждан было лишено особой уголовно-процессуальной гарантии судебной защиты права каждого на жизнь. В Постановлении Конституционного Суда РФ указывалось: «После принятия Конституции Российской Федерации прошло более пяти лет, т. е. срок, достаточный для выполнения законодателем предписания абзаца первого пункта 6 ее раздела второго “Заключительные и переходные положения” о принятии федерального закона, обеспечивающего реализацию закрепленного статьей 20 (часть 2) Конституции Российской Федерации права обвиняемого в преступлении, за совершение которого установлена смертная казнь, на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей». Это означало, что законодательный орган, чья деятельность должна была быть прямо направлена на обеспечение прав и свобод человека и гражданина, пренебрег развитием конституционных направлений. Подобная позиция повлекла то, что не каждый обвиняемый в преступлении, за совершение которого установлено наказание в виде смертной казни, мог рассчитывать на реализацию права на рассмотрение дела судом присяжных. На основе этого был сделан общий вывод, что в ином составе суд на территории РФ не может вынести смертный приговор. Следующий тезис о неравенстве обвиняемых, часть которых могла рассчитывать на суд присяжных, а другая нет, повлек за собой утверждение, что вообще не могут выноситься смертные приговоры на территории РФ, пока не будут созданы суды присяжных в каждом регионе: «В этой связи по смыслу статьи 20 (часть 2) в ее взаимосвязи со статьями 19, 46 и 120 Конституции Российской Федерации с момента вступления в силу настоящего Постановления Конституционного Суда Российской Федерации и до введения в действие федерального закона, реально обеспечивающего на всей территории Российской Федерации в любой из возможных форм организации судопроизводства каждому обвиняемому в преступлении, за совершение которого федеральным законом установлено наказание в виде смертной казни, права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей, эта исключительная мера наказания назначаться не может, независимо от того, каким составом суда рассматривается дело – судом с участием присяжных заседателей, коллегией в составе трех профессиональных судей или судом в составе судьи и двух народных заседателей». Следует, однако, отметить, что Конституционный Суд РФ ушел от рассмотрения вопроса о допустимости применения смертной казни как уголовного наказания как таковой. В принципе отмена смертной казни не состоялась. Об этом говорит тот факт, что статьи Уголовного кодекса РФ, устанавливающие данный вид наказания, не были предметом оценки с точки зрения Конституции РФ. Здесь необходимо упомянуть Постановление Конституционного Суда Украины от 30 декабря 1999 г., признавшее как раз неконституционными нормы материального права (соответствующие положения Уголовного кодекса, дающие характеристику наказанию в виде смертной казни). Логика Конституционного Суда Украины выстраивалась на основе невозможности умаления прав и свобод. Выше уже говорилось, что и Российская Конституция фиксирует недопущение принятия законов, отменяющих или умаляющих права и свободы человека и гражданина. В Постановлении говорится: «Итак, по своему содержанию положения части второй статьи 22 Конституции Украины предусматривают, с одной стороны, обязанность государства гарантировать конституционные права и свободы, прежде всего право человека на жизнь, а с другой – удерживаться от принятия каких-либо актов, которые бы приводили к отмене конституционных прав и свобод, а следовательно – и права человека на жизнь… Лишение человека жизни государством вследствие применения смертной казни как вида наказания, пусть даже в границах, установленных законом, является отменой неотъемлемого права человека на жизнь, что не соответствует Конституции Украины». Были также сделаны ссылки на решения Европейского Суда по правам человека, отчасти соотносящие смертную казнь с бесчеловечным наказанием, поскольку создается «синдром камеры смертников» (мотивы такого вывода см. выше).
Обобщая вышеизложенное, можно сформулировать ряд выводов.
1. Смертная казнь не признается как нарушение международно-правовых актов, закрепляющих право на жизнь, влекущее ответственность государства. Международное право не исходит из прямого запрета смертной казни как вида уголовного наказания.
2. Рассматривая проблему смертной казни, международно-правовые акты, касающиеся ее, можно условно разделить на две группы: 1) документы, которые не ставят цель запретить смертную казнь, но которые предусматривают целый комплекс материальных и процессуальных ограничений, направленных на сокращение практики вынесения смертных приговоров и соблюдение прав осужденных к исключительной мере уголовной ответственности; 2) документы, направленные на полную отмену смертной казни в условиях мирного времени.
3. Международно-правовая практика, признавая, что ни одна универсальная конвенция по правам человека не содержит прямого обязательства государства по отмене смертной казни, старается пойти по пути косвенного запрета, исходя из нормативно закрепленного полного запрета на применение бесчеловечных и жестоких наказаний, а также унижающих достоинство человека.
4.3. Теоретико-правовые проблемы отмены смертной казни
Обозначив понятие смертной казни, ее значение, выявив международно-правовую проблематику, необходимо выработать общую концепцию, которая могла бы сформировать представление о доводах сторонников и противников отмены смертной казни. Изначально следует еще раз подчеркнуть, что смертная казнь – одна из самых политизированных мер уголовной ответственности. Дискуссии вокруг нее не ограничиваются сугубо юридическими рамками, она выходит за круг только профессионального обсуждения, является предметом рассмотрения представителей иных наук и всей общественности. Нередко можно увидеть телевизионные голосования по поводу применения санкционированного государством убийства, что подается как «глас народа». По-видимому, несмотря на «избитость» темы, необходимо обобщить доводы как сторонников, так и противников смертной казни, попытаться выявить как сильные, так и слабые стороны некоторых предпосылок. 26 июня 1999 г. в газете «Советская Россия» была опубликована небольшая заметка «Криминальные грабли». Достоинством публикации является то, что в сжатом виде представлен перечень доводов сторон обсуждаемой темы.
За смертную казнь:
1) с отменой усилится тяжелая преступность;
2) отмена преждевременна;
3) права жертвы не менее важны, чем права преступника;
4) родственники жертвы должны как налогоплательщики содержать преступника в тюрьме;
5) смертная казнь дешевле;
6) мертвый преступник безвреден;
7) у пожизненно осужденного всегда есть шанс сбежать или попасть под амнистию;
8) смертная казнь – традиция историческая;
9) никакое другое государство не вправе указывать нам жить (имеется в виду, по-видимому, рекомендации Совета Европы. – прим. Г. Р.).
10) появятся самосуды;
11) в тюрьмах живется лучше, чем на воле;
12) страны, отменившие казнь, уже пожалели об этом. Против смертной казни:
1) нет зависимости между ростом преступности и смертной казнью;
2) отмена позволит избежать судебных ошибок;
3) казнь противоречит христианским нормам;
4) сохранятся престиж гуманного государства и членство в Совете Европы;
5) в тюрьмах бесчеловечные условия;
6) пожизненное заключение более мучительно, чем казнь;
7) казнь позволит государству уклоняться от ответственности за перевоспитание преступника;
8) расходы на пожизненное содержание перекрываются их трудом и доходами от конфискации имущества;
9) Богатые все равно откупятся;
10) живой преступник – живой укор и пугало;
11) для смертной казни нужен суд присяжных, а таких судов пока очень мало;
12) смертная казнь не сможет ликвидировать убийства.
Представив указанные доводы, необходимо раскрыть содержание некоторых из них. Позицию сторонников сохранения смертной казни в России очень четко обосновал профессор А. В. Малько: «Поддерживая в целом идею отказа от смертной казни, я думаю, что в сложившихся условиях реализация данной идеи была бы преждевременной, объективно не обоснованной и потому пока нецелесообразной». Доводы можно сгруппировать следующим образом. Смертная казнь – сдерживающий фактор, «правовое ограничение», «служит средством защиты общества от тяжких преступлений». Иными словами, смертная казнь – это средство реагирования общества на особо тяжкие преступления, которое нельзя как недооценивать, так и возлагать на него большие надежды. Уголовное право существует больше тысячи лет, но его существование не искоренило преступности, поэтому нельзя расценивать смертную казнь как способ ликвидации преступлений против жизни человека: «В том-то и дело, что смертная казнь, как элемент в периодической системе Менделеева, занимает только свое место, участвуя в сдерживании преступников наряду с другими наказаниями, а также с экономическими, социальными, политическими, медицинскими, духовными факторами». Подобный тезис предполагает одновременно некорректность увязывания введения смертной казни или ее отмены с количественным или качественным показателем преступности. Как отмечает А. С. Михлин, цитируя профессора Г. З. Анашкина, в некоторых странах отмена смертной казни привела к росту преступлений, а в других – к снижению: «Можно согласиться с этим автором, который пишет, что «попытки непосредственно связывать цифровые показатели о числе совершенных преступлений только с одним обстоятельством – введением или отменой смертной казни за то или иное деяние – несостоятельны. Здесь действуют и другие факторы». Одновременно именно смертная казнь выступает отнюдь не способом отрицания права на жизнь, а его гарантией, так как благодаря тому, что она назначается за преступления, направленные против жизни человека, подчеркивается ее ценность. Это означает, что государство обеспечивает особую охрану этого блага, в том числе с помощью установления столь сурового наказания: «Смертная казнь ни в коей мере не ущемляет естественное право человека на жизнь, а только подтверждает и защищает его. Если мы признаем жизнь человека высшей ценностью, то необходимо предоставить соответствующую защиту этому праву, поскольку не может быть права без корреспондирующей ему обязанности, обеспеченной принудительной силой государства. Право человека на жизнь является абсолютным, т. е. любой и каждый обязан соблюдать данное право, а в случае нарушения обязан претерпеть предусмотренные законом лишения… Говоря о праве человека на жизнь, нельзя забывать, что оно есть и у жертвы, т. е. нельзя сводить это право только к праву преступника».
Профессор А. В. Малько анализирует и состояние общества, которое не может позволить сделать вывод о том, что оно нравственно созрело для определенного уровня самоуправления, когда нравственные нормы имеют превалирующее значение в установлении стереотипа поведения, когда демократические традиции изнутри порождают такое явление, как правовое государство. Подтверждением этому служит и тот факт, что Конституция РФ не отвергает смертную казнь, закрепляя в ст. 20 лишь стремление к ее отмене. Это означает, что нельзя не учитывать общественное мнение (а оно на стороне сохранения смертной казни), нельзя навязывать закон сверху, пока нет его осознания востребованности от подавляющего большинства населения. В этой связи можно упомянуть мнение А. В. Орлова: «Мы, идя по такому пути, придем к тому, что установим “умные” законы для “глупых” людей. И граждане России снова будут убеждаться в несправедливости наших законов, и снова волна самосуда и анархии при первой же возможности сметет эти установления, либо превратит их в действительное пожелание на будущее, тогда как в настоящем их исполнять никто не будет». Профессор А. В. Малько развивает эту тему, считая, что отмена смертной казни приведет только к развитию «теневой юстиции». Смертная казнь не уйдет со сцены, она превратится в казнь по приговору отдельного гражданина. Автором рассматривается и аспект международных обязательств России прежде всего перед европейским сообществом. Как известно, одним из условий вступления в Совет Европы являлось обязательство по отмене смертной казни. Справедливо указывается, что Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод нигде не содержит прямых указаний на недопустимость применения смертной казни. Протокол № 6 является историческим этапом поступательного развития гуманизма на территории европейских стран. Теперь же делается попытка привить этот результат на российскую почву. В этой связи Президент РФ, не имея возможности улучшить реальное положение людей, зарабатывает политические очки на волне международно-правового популизма. И естественно, профессор А. В. Малько не мог не рассмотреть вопрос о целях наказания в сравнительной характеристике пожизненного заключения и смертной казни. Об этом еще в 1991 г. справедливо писал профессор И. И. Карпец, указывая, что цель перевоспитания преступника не достигается ни в том, ни в другом случае. Если пожизненное лишение свободы может исправить убийцу, тогда зачем его держать в изоляции пожизненно. А. В. Орлов пишет: «Если не смотреть на слово “пожизненное”, создающее иллюзию долгосрочного наказания, пожизненную каторгу можно будет переименовать в продолжительную, тяжелую и лицемерную смертную казнь. Назначая пожизненную каторгу, законодатель этим как будто говорит преступнику, мы вас убивать своими руками не собираемся, но зато создадим условия, чтобы вы быстрее ушли в мир иной, как бы сами, без нашего участия». Можно логично предположить, что следующим этапом борьбы правозащитников после отмены смертной казни будет борьба за отмену пожизненного заключения. Причем это наказание будет расцениваться сквозь призму норм, запрещающих бесчеловечные, унижающие достоинства наказания. «Синдром камеры смертников» превратится в «синдром камеры пожизненно осужденных». Если гипотетически оценивать любой вид уголовного наказания, то он всегда влечет за собой нравственные и физические страдания. Для определенной категории граждан сам факт нахождения на скамье подсудимых может стать побудительным мотивом к самоубийству, хотя совсем не идет речь об обвинении в тяжком преступлении. Если следовать логике абсолютизации психических переживаний обвиняемого, то можно безусловно прийти к выводу о признании всей системы мер юридической ответственности разновидностью пытки. Профессор А. В. Малько подводит итог: «Надо основательно и “самозаконно” решать подобный вопрос, когда общество выстрадает его и будет готово осознано отказаться от смертной казни, будет достаточно сильным и богатым, чтобы жить по правилам, а не по исключениям. Никто так не будет выполнять тех или иных решений, как тот, кто осознанно их принял в своих же собственных интересах. Когда общество научится защищать жизнь своих законопослушных граждан, добьется от большей части населения уважения к праву, тогда и наступят объективные основания для отмены смертной казни, что, безусловно, будет настоящей победой гуманизма и прав человека». Нетрудно заметить, что оппоненты выскажут, что такое видение мира недостижимо. «Эра милосердия», так ярко описанная актером З. Гердтом в фильме «Место встречи изменить нельзя», видится как недосягаемый рубеж, к которому человечество так наверно никогда и не придет. Если все время ждать наступления более лучших времен, то отмена смертной казни отодвигается на необозримое будущее. Тем самым найдет свое подтверждение общее правило – ничто так не вечно, как временное.
Сторонником отмены смертной казни и автором многих работ, основанных на видении юридической проблематики, является профессор В. Е. Квашис. Его доводы выглядят следующим образом. Во-первых, налицо мировая тенденция не просто по ограничению смертной казни, а по ее полной отмене. К апрелю 1999 г. число стран, отказавшихся от применения смертной казни, превысило число стран, где она практикуется (108 стран против 87). Римский статут Международного уголовного суда, который был принят в 1998 г., исключает из перечня наказаний смертную казнь. Следует сразу отметить, что этот документ предусматривает ответственность за наиболее тяжкие преступления, размах которых поражает воображение всего человечества (военные преступления, преступления против человечности, преступления геноцида).
Во-вторых, профессор В. Е. Квашис критикует и опыт использования общественного мнения, которое основано на отсутствии необходимых знаний: «Информации о сложности и противоречивости этой проблемы широкие слои населения не имеют, они не знакомы ни с тенденциями в практике ее применения, ни с драматическими моментами принятия решения по конкретному уголовному делу, ни с ужасами ожидания казни, ни с практикой исполнения приговора и исходят лишь из представлений, возникающих на основе эмоциональных факторов под впечатлением трагедии конкретных преступлений». Действительно, если вспомнить историю, то казнь рассматривалась как зрелище. Древний Рим возвел ее в ранг совершенства, устраивая гладиаторские бои из приговоренных к высшей мере наказания. Все жители города рассматривали это как доблесть общественных деятелей, что отражалось в памятных записках о должностных лицах: за время исполнения ими обязанностей было проведено столько-то гладиаторских боев с участием стольких-то людей. Думается, что очень много сторонников найдется и у такой формы исполнения наказаний. Хотелось бы в этом свете вспомнить историю одного итальянского города, в котором долгое время не исполнялась смертная казнь. Правитель, дабы получить расположение граждан, приказал привести казнь публично. В знак протеста в этот день ни один житель не вышел даже на улицы города. А ведь это был XIX век, который не отличался особым гуманизмом и отсутствием войн. Как правильно отмечает К. Шаймерденов: «По сей день в сознании подавляющего большинства людей еще не разорвана та прямая, которая, по их глубокому убеждению, соединяет уровень преступности со степенью репрессивности уголовной политики государства. Следовательно, если начинает ползти вверх кривая преступности, то всего-то-навсего нужно покрепче “закручивать гайки”». Подобные выводы обусловливают, с одной стороны, необходимость разъяснительной работы среди граждан, дабы переломить обывательское отношение к казни, с другой – необходимость государству задуматься, что послужило причинами формирования такого мнения, и направить свою деятельность на их устранение.
На отсутствие криминологической значимости у смертной казни с точки зрения общей превенции также указывает профессор В. Е. Квашис. Об этом свидетельствуют психологические исследования, которые проводились как отдельными странами, так и по инициативе международных организаций. Особо автором подчеркивается, что смертная казнь – самая политизированная мера ответственности. Это не отрицают и противники ее отмены. Достаточно ознакомиться с данными по Соединенным Штатам Америки. Из приговоренных к смертной казни абсолютное большинство – лица с черным цветом кожи, имеющие доход ниже среднего, низкий уровень образования, несмотря на то, что черное население составляет 12 %. Богатый человек может нанять лучшего адвоката, лучших экспертов, собрать необходимые доказательства, создать общественное мнение, наконец, просто купить судью и представителей обвинения. Тем самым смертная казнь проявляет дискриминационность в применении уголовных наказаний в наиболее ярком виде. В 1990 г. в ЮАР из 300 приговоренных к смертной казни 270 были африканцами и только 30 – белыми. Расовые различия, положенные в основу смертных приговоров, послужили основанием Конституционному Суду ЮАР сделать вывод об их недопустимости. Нельзя не отрицать и возможность судебной ошибки. Американскую систему правосудия нельзя, наверно, назвать недемократической. В то же время сами американцы считают, что каждый седьмой вынесенный смертный приговор ошибочен. Это несмотря на то, что такое дело неоднократно пересматривается различными судебными инстанциями. От вынесения приговора до его исполнения проходит в среднем не менее 10 лет. За этот срок можно, по-видимому, представить исчерпывающий перечень доказательств невиновности. Одним из нашумевших в Америке было дело Роджера Колмана, обвиненного в изнасиловании с убийством. Смертный приговор основывался лишь на гипотетических предположениях, что именно Колман мог быть убийцей, несмотря на то что никаких прямых доказательств его вины в материалах не было. Как отмечает корреспондент, самое пугающее «в этом деле другое. На глазах у американцев отлаженная судебная машина крутила человека, и ее маховик не остановил главный аргумент: сомнения. Словно бы в ее программе заложена правомерность судебных ошибок, неизбежность недопустимости». Последующие пересмотры судебных решений показали, что около 40 % приговоров нуждаются в корректировке. Каждый седьмой был приговорен к смертной казни ошибочно. Ошибка в вынесении смертного приговора имеет особое значение. Ее никак нельзя сравнивать с врачебной или иной. Это больше, чем просто профессиональный недочет. В данном случае государство отдает на заклание человеческую жизнь, которая единственна и неповторима. Можно говорить о том, что этого требуют жертвы преступлений. Это сомнительный аргумент. Французский философ Монтень описывает замечательный пример «вершины» правосудия: «Несколько человек были присуждены к смертной казни за убийство, причем приговор этот не был объявлен, но о нем вынесли твердое согласное решение. И вот судьи получают от чиновников одной находящейся по соседству низшей судебной инстанции извещение, что у них есть заключенные, добровольно сознавшиеся в этом преступлении и пролившие ясный свет на все дело. Тем не менее судьи начинают совещаться, следует ли отложить приведение в исполнение приговора, вынесенного первым обвиняемым. Высказывают разные соображения о необычности данного случая, о том, что он может явиться прецедентом для отсрочек в других случаях, что обвинительный приговор вынесен по всем юридическим правилам и судьям не в чем себя упрекать. Одним словом, бедняги были принесены в жертву юридической формуле».
Профессор В. Е. Квашис оппонирует и к аргументу о дешевизне смертного приговора. Американцы не были бы американцами, если бы не посчитали, что сколько стоит. Так, одна казнь в штате Северная Каролина обходится налогоплательщикам в 2,16 млн долларов, в штате Техас – в 3,3 млн, во Флориде – 3,2 млн. Оказалось, что в целом по стране стоимость одной казни в три раза выше, чем расходы на пожизненное содержание. Разговоры об экономии средств можно свести к тому, что зачем вообще содержать преступников, не лучше ли их сразу истреблять как балласт общества.
Нельзя не сказать и о взятых на себя международных обязательствах. Россия стала полноправным членом Совета Европы. Одним из политических требований данной организации является фиксация отказа от практики применения смертной казни. Это было изложено в Резолюции о приеме России, а также прослеживается в последовательной позиции осуждения казни как таковой. Доводы о том, что не все страны – члены Совета Европы ратифицировали Протокол № 6, имеет место, но следует учитывать, что те страны, которые его не ратифицировали, хотя и не исключили смертную казнь из уголовного законодательства, фактически отказались от ее применения. Попытки же ее реанимации наталкиваются на серьезное противодействие. Достаточно вспомнить баталии вокруг Оджалана, известного террориста, осужденного в Турции. Нет политики двойных стандартов по отношению к США и Японии. Эти два государства получили статус наблюдателя, хотя там смертная казнь не отменена. В частности, 25 июня 2001 г. Парламентской Ассамблеей Совета Европы была принята Резолюция 1253 (2001) «Отмена смертной казни в государствах-наблюдателях Совета Европы». Было подтверждено, что участие в организации предполагает объявление незамедлительного моратория на смертные казни. Отмечается, что практика вынесения приговоров в США и Японии свидетельствует о сохранении данного уголовного наказания и применения его к несовершеннолетним и душевнобольным, что послужило основанием для выдвижения требования о безотлагательном введении моратория. В Резолюции указывается: «Ассамблея глубоко сожалеет о коренном расхождении в ценностях относительно отмены смертной казни между Советом Европы, с одной стороны, и Соединенными Штатами Америки и Японией, с другой стороны. Она настоятельно призывает эти государства-наблюдатели предпринять серьезные усилия для решения этой острой проблемы. Ассамблея постановляет, что если к 1 января 2003 г. не произойдет существенных сдвигов в деле выполнения ее требований, то ею будет поставлен вопрос относительно сохранения статуса наблюдателя Соединенных Штатов Америки и Японии в организации в целом».
Приведенные доводы убедительно доказывают взаимоисключающие выводы. Нельзя упрекнуть ни ту, ни другую сторону в нелогичности или в ненаучности. Позиция обеих сторон тщательно обоснована. Это обусловило формирование общего мнения, что отношение к смертной казни – вопрос нравственного выбора каждого лица. Однако не надо путать, что одновременно тот или иной выбор становится нравственным, а второй соответственно – безнравственным. Несомненно, следует выделить несколько моментов по проблеме применения смертной казни. Во-первых, смертная казнь может эффективно выполнять функции по профилактике преступности. Но для этого она должна быть массовой. Если подвергать казни каждого, кто совершил убийство или причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего, можно представить, что через некоторое время такой вид преступлений станет достаточно редким, по крайней мере, произойдет его резкое снижение. При этом должен быть небольшой временной разрыв между вынесением приговора и его исполнением. Почему диктаторские режимы были достаточны живучими, потому что с помощью смертной казни достигался необходимый профилактический эффект. С точки зрения тиранического режима, самым опасным преступлением считалось то, которое направлено на основы существующего государственного устройства, поэтому уничтожение таких преступников влекло через некоторое время искоренение самой оппозиции, а значит, и фундамента самого вида преступлений. Иными словами, смертная казнь совершенно достигала такой цели наказания, как недопущение его повторения другими лицами. Единственное, на что обращали внимание древние философы, нельзя переусердствовать, поскольку неумеренная жестокость перевешивала бы шкалу ценностей у живущего в данном государстве гражданина. Он перестал бы ценить жизнь больше, чем условия среды его обитания. Это показывает, что нередко бунты созревают в той среде, в которой ценность свободы несколько выше, чем просто существование; что многие предводители восстаний – выходцы не из бедных слоев. Они сознательно идут на риск для своей жизни, так как ее условия для них кажутся невыносимыми, хотя большинство людей не видело бы для себя в этом какого-то психологического дискомфорта. Смертная казнь не выполняет криминологические функции профилактики преступности в силу редкости ее применения. Это происходит оттого, что человечество понимает: если казнь поставить на поток, увеличится число погрешностей, что приведет к убиению большого количества невинных людей. Невозможно и сократить срок между вынесением приговора и приведением его в исполнение, поскольку такой разрыв обусловлен созданием комплекса процессуальных гарантий от недопущения вынесения неправосудного решения. Если ранее, как писал Монтень, судьи, чтобы не посягнуть на авторитет своей власти, обрекли на смерть заранее невиновных людей (при этом, как представляется, у очень немногих граждан зародились сомнения о несправедливости такого исхода), то в настоящее время шкала нравственных ценностей изменилась. Соответственно меняется и отношение к смертной казни.
Также очень сложна проблема индивидуализации наказания и объективной оценки содеянного. Думается, никто не будет подвергать сомнению, что убийство убийству рознь. Не даром суды присяжных нередко обвиняли в том, что они оправдывали убийц, исходя не из достижения задач правосудия, а из нравственной оценки поступка. Примером может послужить оправдание убийцы Батьки Махно. Основанием послужили свидетельские показания зверств преступника и история жизни подсудимого. Известна история великого русского адвоката А. Ф. Кони, который добился оправдания мужеубийцы весьма своеобразным способом. В течение всего судебного следствия он не задал практически ни одного вопроса, получив обвинения в нежелании защищать преступницу. Когда же ему было предоставлено слово, он методически стал постукивать по кафедре, чем вызвал возмущение со стороны обвинителя и суда. После этого он заметил, что присутствующие в зале не вытерпели и минуты издевательств со стороны адвоката, а теперь представьте, какой мужественной должна быть женщина, которая десятки лет терпела издевательства со стороны мужа, пока, в конце концов, чаша терпения не переполнилась. Оппоненты наверняка бы отметили, что это не должно умалять оценку поступка, поскольку женщина совершила убийство. Как представляется, в условиях российской судебной системы такому приговору не было бы места и в помине. Но советские юристы нередко забывают о том, что судебная машина – не бездушная гильотина, обрушивающая меч правосудия на голову правонарушителя. В деятельности правоохранительных органов должен обязательно присутствовать принцип справедливости.
Очень сложно говорить об установлении истины по делу. В некоторых случаях этому способствуют, например, действия обвиняемого, когда он не заинтересован в установлении некоторых фактов. Одни и те же события в устах обвинителя и защитника выглядят порой крайне противоположно. Особо это отмечается, когда дается психологическое объяснение внешнего поступка. В других случаях на вынесение приговора влияют субъективные установки судьи. Нельзя отрицать тот факт, что на формирование мнения у судьи, у присяжных будут влиять и внешний вид обвиняемого, и его поведение. Кому поверят, прежде всего, когда будут давать показания добропорядочный гражданин и рецидивист, совершивший тяжкие преступления? Поверят ли человеку, который придет в суд в рваной одежде, грязный, без определенного места жительства и без работы, на теле которого будут видны следы инфекционных заболеваний? Своим отношением таких людей нередко изначально лишают права быть выслушанными. Им отказывают в доверии. Еще в Древней Греции суд рассматривал дела в темное время суток, чтобы внешний вид обвиняемого не мог повлиять на выносимое решение. В Средневековой Европе врожденное уродство считалось печатью дьявола. Лица с рыжими волосами считались поклонниками сатаны. Женщины, имеющие большие родимые пятна, сжигались как ведьмы на кострах инквизиции.
Обобщая изложенные предпосылки, следует сформулировать общий вывод, что при учете всех обстоятельств смертная казнь превращается в лотерею, билет которой обрекает одних на жизнь, других – на эшафот. Скорее всего, невозможность выработать грань, справедливую и понятную для всех (которая была бы применима по отношению ко всем), определяющую черту, за пределами которой общество ставит одного из своих членов вне человеческих законов, превращает смертную казнь в самую дискриминационную норму уголовного наказания. В этом контексте нельзя забывать об имущественном расслоении нашего социума. Сколько говорилось в средствах массовой информации о злоупотреблениях, совершенных одним из очень высоких федеральных чиновников! Газеты указывали на причастность к преступным группировкам, подразумевая связь с заказными убийствами. В итоге – приговор, согласно которому было вынесено 9 лет условно. Более яркого примера современной картины правосудия нельзя и придумать.
Смертная казнь в дискуссиях слишком часто становится выжимкой общественного лицемерия. В Древнем Риме Нерон, который своей жестокостью снискал мировую славу, при утверждении смертного приговора сетовал: как жаль, что я умею писать. Фашисты, умерщвлявшие сотни людей в день в концлагерях, характеризовались как добропорядочные семьянины, любящие своих детей. В то же время сейчас представители современной Европы, ратуя за отмену смертной казни, равнодушно смотрели на то, как бомбили Югославию и Ирак. Ошибочно выпущенная ракета по бомбоубежищу в Ираке унесла сотни жизней, большинство из которых – женщины и дети. Политики говорят, что иракский народ должен осознать, что их бедственное положение – следствие существования режима Саддама Хуссейна. Но разве для того, чтобы это осознание быстрее пришло, нужно убивать женщин и детей? Благодаря одной крылатой ракете можно убить столько человек, сколько было всего казнено за последние 20 лет в США. В отличие от казненных, у погибших в Ираке не было судебного слушания, им не разрешалось подать апелляцию, они не ждали ответа на просьбу о помиловании. Они не совершали преступлений, они стали издержкой операции по поддержанию мира и безопасности. Именно поэтому профессор С. В. Черниченко на конференции, посвященной проблемам применения смертной казни, высказался следующим образом: «Считаю, что требовать от нас отмены навечно смертной казни и одновременно не осуждать натовские бомбардировки Югославии – а Совет Европы в основном состоит из государств – членов НАТО – это не просто лицемерно, это аморально. Это двойной стандарт».
В конечном счете всегда стоит всего лишь один вопрос – можно ли убивать человека? Знаменитый вопрос Достоевского: человек – я или тварь дрожащая? По-видимому, государство не имеет права следовать такой логике. Нельзя государству самоутверждаться за счет жизней собственных граждан. Государство сильно не количеством смертных приговоров, приведенных в исполнение. Слова о том, что каждая жизнь ценна для государства, должны быть наполнены тем, что каждый раз, когда совершается убийство, должен быть задан совершенно логичный вопрос: что было сделано для того, чтобы этого убийства не произошло. Легче всего отреагировать на уже свершившийся поступок – объявить виноватым одного убийцу. Убивая его, государство тем самым снимает с себя ответственность за собственное бессилие перед лицом потерпевшего. Тому, кто стал жертвой преступного посягательства, уже абсолютно все равно – будет ли его убийца казнен или нет. Реальной деятельностью государства по защите права на жизнь будет не расширение количества смертных приговоров, а положительные действия, направленные на то, чтобы убийства становились как можно реже, чтобы каждый человек смог осознать ценность каждой человеческой жизни. Многим это покажется несбыточной мечтой, но, наверно, нужно хотя бы попытаться, чтобы приблизиться к ней. Легче признать ее фантомом и не стремиться к ней никогда.