Тропа вела вдоль леса и вдоль поля, где ветер гнал невысокие зелёные волны.
«А я по лесу иду или по полю? – думал Алёша. – После каникул сочинение придётся писать: «Как ты провёл лето?» Что я про это место напишу? Тропа и в лес не заходит, и в поле не забегает. Не буду я писать про неё – скучная она. А думать заставила: «По лесу я иду или по полю?..»
И замер Алёша: навстречу по тропе шла ворона.
Большая.
Одета строго и благородно. Крылья чёрные. Грудь серая. На груди – короткий тёмный галстук.
Идёт ворона вперевалку и взлетать не собирается. Прямо на Алёшу идёт.
Алёша посторонился. Не в поле свернул – хлеб топтать нельзя, – а в лес.
Человек и птица разошлись с миром.
Долго ли, коротко ли шёл Алёша и размышлял:
«Испугался я или нет? Не похоже, что испугался. Удивился я! Почему птица с крыльями пешком ходит? Или воронёнок это – большой, да нелётный? Вывалился из гнезда. Летать не научился. Вот и бродит по белу свету, пока крылья не окрепнут. Или ворона эта раненая, больная? Летать сил нет, а ноги ходят. И держит путь она к воде – к речке Танайке или к роднику на Каму. Мне отец рассказывал: для раненых или больных птиц или зверей вода – первое лекарство. Пьют они воду, пока пьётся. Лечебные травы едят или ягоды. Врачей у них нет. Догоню её и помогу чем-нибудь…»
Побежал Алёша по тропе обратно.
Нету вороны.
Не улетела ли?
Да нет – вот она. Пешком странствует. В том же чёрном фраке. В серой дымчатой манишке. Галстук тот же – тёмный, короткий, ворсистый.
Важная она.
Не идёт, а шествует и на Алёшины шаги головы не поворачивает.
Как бы узнать, не требуется ли ей помощь? А если требуется, то какая?
Можно спросить, да не поймёт она русского языка. И Алёша без переводчика не разберёт её разговор. Учёные пишут, что в вороньем языке не менее сорока слов. Столько слов запомнить нетрудно. Да где такой словарь взять? Где его продают? В каком магазине? Тут нужен словарь не простой, а музыкальный.
Шаг в шаг идут птица и человек.
Ворона на ходу голос подала – горловой, низкий, вкрадчивый такой звук.
Тут же с ближней сосны снялись две вороны и закружились над тропой.
Сперва их было две, а вскоре стало больше. Не сосчитать сколько.
Разгорелось над Алёшей клубящееся красное солнце. И погасло. Закрыли его вороны, заслонили, заклубились грохочущим чёрным столбом.
И такие громкие слова кричат, каких, может быть, ни один учёный не слыхивал. И не вошли они в словарь из сорока слов…
Каркают вороны. Пикируют на Алёшу. Обдают ветром крыльев. Налетают грудью. Готовы сбить человека наземь, а не дать в обиду птицу на тропе.
Повернулся Алёша, побежал, а вороны его преследуют, ещё громче кричат.
Да что же это делается-то?
Убежал Алёша в лес, мчался, не разбирая дороги, запнулся о корень, упал, не ушибся, отлежался.
Прислушался.
Тихо. Тише тихого.
Слышно: крадётся мимо лица по прошлогодним листьям землеройка. С хоботком. И вся она – млекопитающее! – не больше жука.
Чихнул Алёша – не стало землеройки.
И опять тишина.
Прилетел дятел, простукал старую сосну – сперва сверху донизу, потом снизу доверху, – выбрал рабочее место и принялся работать, как в кузнице. Между делом дятел из-за ствола выглядывал, сверху вниз смотрел на Алёшу, словно укорял его: «Чего лежать-то среди дня? Ты ещё ничего не сделал, а притомился. Я вот с утра до ночи лес лечу, а ты?»
Встал Алёша, отряхнулся, побрёл домой и выбрел на ту самую тропу, что спешит между лесом и полем.
Не туда попал человек, куда загадывал. По тропе ворона навстречу идёт.
Та самая.
Вперевалку движется. Приближается. Увеличивается в размерах. Говорит всем своим видом:
«Посторонись!»
Жутко стало Алёше.
«Посторонись!!»
Птицам назначено по небу летать, а не по земле путешествовать.
«Посторонись!!!»
А что будет, если змеи примутся по облакам порхать, а птицы в норы попрячутся?
Повернул Алёша в лес и побежал домой. На этот раз он зорко смотрел, чтобы не заплутаться и попасть на кордон, домой, к родителям, а не на воронью тропу.
