Устроив себе кабинет в восьмиугольной башне на крыше ратуши, предварительно выселив из нее мэра, Зигвард занимался делами управления, вернее, пытался заниматься, а ему мешали. Об этом ему когда-то рассказывал Кшиштоф. Взяв власть в Висуа, брат Забавы едва не потерял ее в первую же неделю, и дело было вовсе не в повстанцах, заговорщиках, или дворцовых интригах — нет. Новая власть едва не захлебнулась в лавине доносов.

Тоже самое происходило теперь в Кронине. Убедившись, что в городе действительно произошли перемены наверху, сперва чиновники, а затем и частные лица, начали писать доносы друг на друга и заваливать ими новое правительство. Зигвард нанял дюжину секретарей, но вместо того, чтобы заняться сортировкой доносов, отделяя глупость от действительно стоящих предупреждений, секретари стали писать доносы сами.

Излюбленной темой доносов было то, что в последующие века называли коллаборационизмом. Понятно, что живя двадцать лет под властью узурпатора, невозможно так или иначе с ним не сотрудничать — хотя бы просто платя налоги. Таким образом, в коллаборационизме был замешан весь город и окрестности. Поскольку всем жителям Ниверии вменялось прославлять Фалкона при каждом подходящем случае, а такие случаи предоставлялись им каждый день, начиная с момента пробуждения в собственной постели — само по себе случай вполне подходящий — коллаборационизм был налицо. Некоторые доносы так и начинались — «Все эти двадцать лет имярек прославлял узурпатора». Иногда писали «узурпера» или «зупетера» — кто как слышал и понимал, но сути дела это не меняло.

Были и серьезные обвинения.

«Всячески препятствовал приходу законной власти и намерен заняться саботажем теперь».

Или:

«Намеренно переиначил цифры, дабы законная власть, которую мы все с таким нетерпением ждали, потеряла все свои средства».

Или:

«Открыто объявил о своих планах убить законного нашего любимого Великого Князя и всех членов его министрации».

Или:

«Пекарь Бубло страшный человек. Он свел в могилу двух жен, все его сыновья стали преступниками, а дочери проститутками, он и до вас, князь, доберется, вот увидите, и лучше бы вам его остановить, пока не поздно. А хлеб он печет очень черствый, а цену заламывает такую, что хоть плачь, а у меня и так семья большая».

Зигвард читал это послание к концу дня, уставший и начинающий звереть от проявлений человеческой низости, и только поэтому оно его не рассмешило. Врет наверное, подумал он, наверняка не очень большая у него семья.

Поимка разведывательного отряда и радость фалконовых приспешников по этому поводу дала возможность славскому десанту пройти незаметно в юго-восточном направлении. Шпионы Фалкона следили за Северной Дорогой, и, расслабившись, пропустили марш-бросок. Прискакавший из Изумрудного Леса славский курьер доложил, что войско Князя Гленна остановилось.

Зигвард отдал приказ поднимать войска в поход и два дня подряд, бросив все, воодушевлял воинов пламенными речами. Войска выступили под управлением своих военачальников, получивших от Зигварда подробные инструкции, а сам Зигвард остался на некоторое время в Кронине, рассчитывая догнать воинов через день. Под вечер, походив по городу и поразглядывав население, он уединился в кабинете, где намеревался провести ночь. То есть, он думал, что уединяется. На самом деле он был в кабинете не один.

Вообще-то ничего сложного в управлении захваченной территории нет и много времени не отнимает. Как в любой другой сфере человеческой деятельности, предполагающей контроль над большим количеством ближних твоих, собственно работа — то есть получение информации, составление приказов, произнесение речей и закулисные интриги не занимают у расторопного политика больше трех часов в день, и частенько случаются дни, когда можно ограничиться четвертью часа. Остальное время политик посвящает либо бессмысленным публичным появлениям (если не амбициозен, но лишь тщеславен), либо просто исчезает из поля зрения — шляется мирно по бабам, или читает художественную литературу, или занимается серьезным делом — археологией, к примеру, но это редко бывает, ибо политики, большие и не очень, люди в основном весьма несерьезные.

Политики, не созданные, чтобы править, очень быстро стареют — из-за совокупности ежедневного многочасового вынужденного безделья и непомерной ответственности, возложенной на них, которую, сколько не бездельничай, все равно ощущаешь. В большинстве случаев комбинация эта приводит их к ощущению абсолютной безысходности, из-за которого быстро изнашиваются и ум, и тело, а душа замыкается на себе самой.

Все это Зигвард понял только в Славии, когда понаблюдал за действиями Кшиштофа и сам начал принимать политические решения. Мог бы и раньше понять, но Фалкон, в пору их общения, никогда не подпускал Зигварда к себе слишком близко.

Он решил не тушить свечу, чтобы весь город видел освещенное окно в восьмиугольной башне и знал — правитель бодрствует всю ночь, заботясь об их благе.

Сдернув портьеру с одного из окон, Зигвард разложил ее на полу. Второй портьерой он намеревался укрыться. Портьера, закрывавшая дверь, понравилась ему больше других — она была зеленая, а не бордовая. Рванув ее вниз, Зигвард оказался лицом к лицу с сыном своим Буком, которого не видел семнадцать лет.

Зигвард отскочил, а Бук шагнул вперед.

— Здравствуй, отец, — сказал он спокойно. — Рад тебя видеть в добром здравии.

К отцовским своим чувствам Зигвард относился так же легкомысленно, как ко всему остальному в жизни. Возможно поэтому те из его детей, которые проводили с ним время, любили его больше, чем дети обычно любят отцов. Бук был единственным сыном, которого Зигвард честно пытался воспитывать — в соответствии с устоями и теориями эпохи. Когда Бук родился, Зигвард был очень молод и неопытен, и многое воспринимал по-подростковому серьезно, включая отказы юного Бука следовать его наставлениям. Возможно поэтому существовала между отцом и сыном стойкая неприязнь, которую, как теперь оказалось, нисколько не уменьшили семнадцать лет разлуки.

Зигвард был неприятно удивлен видом своего сына. Бук, всегда склонный к полноте, был теперь неприлично, невежливо толст. Пороки и время уточнили неприятные черты его лица, а приятные размазали. Капризная нижняя губа казалась вдвое больше верхней.

— Я тоже рад тебя видеть, — сказал Зигвард, пытаясь вспомнить, куда он положил меч. — С чем пожаловал?

— С известиями, — сказал Бук. — И с просьбой.

— Езжай обратно, — откликнулся Зигвард. — Все нужные мне известия уже получены, остальные будут меня только раздражать, а просьб никаких в данный момент я выполнять не намерен.

Бук сразу все вспомнил. Его отец совершенно не изменился за все это время.

— Я не шучу, — сказал он.

— Я тоже не шучу. Мы не виделись много лет. Я тебя помню прыщавым угрюмым подростком. Ты приезжаешь тайно, вламываешься без доклада, прячешься за портьерой, показываешь мне постную морду, и говоришь, что у тебя какие-то известия и просьбы. У меня есть для тебя известие — главный здесь я. И есть просьба — убирайся обратно к Фалкону. Когда мне будет нужно, я за тобой пришлю.

— Хорошо, — сказал Бук, вскипая. — Хочешь оставаться Лжезигвардом, оставайся. Спасибо за прием.

Он круто повернулся и шагнул к двери.

— Не надо так спешить, мальчики, — раздался мелодичный с хрипотцой голос из другого конца кабинета.

Зигвард стремительно обернулся. Бук тоже.

Аврора была хороша. Надменной походкой прошествовала она через помещение и остановилась перед Зигвардом. Узкое запястье, гордо откинутая голова, блестящие глаза.

— Вы сейчас ненавидите друг друга, — сказала она томно. — Оно и понятно. Поссорились перед расставанием, и все это время копили друг на друга злость. Вот оно и сказывается. Вам нужно провести вечер вместе, в женском обществе, и чтобы было хорошее вино.

Зигвард посмотрел на стол. Там недавно стоял колокольчик, чтобы звать — секретаря или охрану. Теперь колокольчик отсутствовал.

— Что вам тут нужно? — спросил он, ни к кому не обращаясь.

— Мы призраки из прошлого, — откликнулся третий голос, и Хок вышел из-за портьеры на свет. — Мы пришли вам служить, Великий Князь Зигвард, славный Конунг Ярислиф, если, конечно, вы нас примете. Нам больше некуда пойти. Здесь ваш сын, многократно вас предавший, здесь я, собиравшийся вас убить, и здесь Аврора, причастная ко многому.

— А что с охраной?

— Ваша охрана временно выведена из строя, — сказал Хок. — Кстати говоря, не знаю, чему вы научились в Славии, но с такой охраной вы долго не продержитесь. Легкомыслие, наверное, свойственно великим политикам — оно обезоруживает. Но Фалкона легкомыслием не проведешь. Он будет терпеливо ждать удобного случая. Вы можете отобрать у него столицу, можете загнать его в угол, можете публично его унизить, а он будет ждать, временами расчесывая волнистые свои волосы. И как только вы повернетесь к нему спиной, арбалетная стрела угодит вам точно между лопаток.

Помолчали.

Зигвард обошел стол и сел в кресло.

— Так что же замышляет старина Фалкон? — спросил он вежливо.

Бук и Аврора переглянулись, а Хок улыбнулся.

— Совсем другое дело, — сказал он. — Сейчас мы вам все расскажем.