На третий день Редо встал с кровати, самостоятельно налил себе журбы из принесенного Брантом кувшина, и с заметным удовольствием съел два атаса, чавкая из-за общей слабости.

— Где это ваша жена пропадает? — спросил невзначай Брант.

— В деревне она, — ответил Редо мрачно. — Недели две уже. К родичам уехала вместе с детьми. Город ей надоел, решила развеяться. И то сказать — на вольном воздухе, кругом природа, опавшие листья, осень. Пусть там пока поживет.

— Что-то наши дамы полюбили деревенских своих родичей, — заметил Брант.

Проститутка ушла куда-то по своим делам, решив, что миссия ее выполнена, а мальчик остался. Идти в разграбленный охраной и чернью дом ему не хотелось, а больше идти было некуда. В Храме его хотя бы кормили сносно.

* * *

К полудню в город вошло кронинское войско. Некоторые из горожан снова пытались бежать из города, и на этот раз им удалось, но большинство осталось в Астафии и, мало по малу, обстановка нормализовалась. Великий Князь Зигвард, заняв свои прежние апартаменты в княжеском дворце, издал несколько спешных указов и организовал нечто вроде временной милиции. Лидеры криминалов посовещались и послали к Зигварду парламентера, наивно рассчитывая, что в обмен на гарантию строгого порядка на улицах, новый правитель поделиться с ними властью. Парламентера во дворце напугали до тошноты и отправили обратно с письмом и в сопровождении, на некотором расстоянии, нескольких воинов. Таким образом места сходок были выявлены. К вечеру большинство лидеров арестовали. В Сейскую Темницу, куда их собирались поместить, послали отряд с опытным полководцем во главе, который, не слушая подобострастные заверения оставшихся там узников, на глаз определял, кто за что сидит. Противники старого режима и посаженные по ошибке были отпущены на свободу, а профессиональных преступников оставили в Темнице. Не обошлось без ошибок — Комод, несмотря на уверения его сокамерника, купца Боша, что он, Комод, был правой рукой Фалкона, был отпущен, а сам Бош оставлен.

Комод пешком пришел во дворец. Оборванного, грязного, его не хотела пускать охрана, но с помощью уверений, угроз, и обещаний ему удалось охранников уговорить. Беспрепятственно проследовал он в кабинет Зигварда, который сразу его узнал.

— Вот и второй, — сказал Зигвард. — Вы плохо выглядите, старина. Вы, стало быть, решили перейти на мою сторону? Где это вы так извозились?

— Я только что из тюрьмы, — сказал Комод.

— О! Да вы впали в немилость, как и Хок! Воистину, Фалкон решил заменить все поколение соратников. Вам надо бы помыться и переодеться. Фалкон вас сильно обидел. Обещаю вам, что моя администрация будет более благодарной. Присаживайтесь.

— Фалкон меня вовсе не обидел, — заявил Комод, не садясь. — Благодарность же мне нисколько не нужна. Я очень неблагосклонно отношусь к узурпаторам и заявляю вам, что никакие ваши предложения мне не интересны.

Зигвард на мгновение потерял дар речи.

— Комод! — сказал он наконец. — Это же я, Великий Князь Зигвард. А? Вы что, не узнаете меня?

— Узнаю, — ответил Комод.

— Какой же я узурпатор?

Комод пожал плечами.

— У вас как с головой, все нормально? — осведомился Зигвард.

— Да, — ответил Комод. — Это у вас что-то. С головой. Я бы на вашем месте сейчас бежал бы без оглядки, куда угодно, хоть в Артанию. Вернется Фалкон, и вам не поздоровится.

Зигвард поразмыслил над этим предположением. Действительно ли у Комода помутился разум, или же это какая-то игра? Из тюрьмы? А что, если это провокация? Фалкон и не такое умеет. На что он рассчитывает? Зигвард позвонил. Из внутренней комнаты в кабинет вошел Хок.

— Комод, дружище, — сказал он, улыбаясь. — как тебе досталось! Ну, ничего.

Он подошел к Комоду, намереваясь его обнять. Комод холодно смотрел на него.

— Не забывайтесь, Хок, — сказал он. — С предателями отечества у меня дружеских отношений быть не может.

Хок замер.

— А? — сказал он.

— Не люблю предателей, — продолжал Комод. — На протяжении своей карьеры мне приходилось иметь дело с разными типами людей, и среди них было очень много разного толка мерзавцев — безжалостных, жестоких врагов. Я говорил с ними по долгу службы — и со славами, и с артанцами. Мы ненавидели друг друга, примирить нас было невозможно, но во всех этих переговорах всегда наличествовал элемент взаимного уважения. Иное дело — предатели. Они всегда внушали мне отвращение. Не умею. Я вместо себя, если нужно было с ними говорить, посылал кого-то еще. Это мой самый большой профессиональный недостаток, но пересилить себя я не могу.

— Тебя только что освободили из тюрьмы, — напомнил Хок.

— И что же?

— В тюрьму тебя посадил Фалкон.

— Да.

— Это, по-твоему, не предательство?

— Не понимаю.

— Фалкон тебя предал. Посадил в тюрьму. Предательство.

— Какое же это предательство? — возразил Комод. — Возможно, меня оговорили, а может и нет. Может я, сам того не замечая, стал что-то предпринимать, что шло на пользу врагу. У Фалкона зоркий глаз, он такие вещи сразу замечает.

Помолчали.

— Фалкон — узурпатор, — сказал Хок.

— Фалкон — Глава Рядилища, законным путем избранный на власть, — ответил Комод. — Он не предавал свою страну, не претендовал на трон, не убегал к чужим, когда становилось опасно. Законный правитель Ниверии — Великий Князь Бук. Фалкон не посягал на его власть.

— Уже нет, — заметил Зигвард. — Бук перешел на мою сторону и всенародно признал меня правителем страны.

— Значит, Бук тоже предатель, — парировал Комод.

— Почему же, — возразил Зигвард. — Он просто признал законного повелителя.

— Человек, живший под чужим именем в чужой стране семнадцать лет и бросивший свою страну на произвол судьбы не может считаться законным правителем. В таких вещах очень важен срок давности.

— Вы идиот! — вскричал Зигвард, вставая. — За двадцать лет Фалкон превратил жизнерадостную, светлую страну в обитель страха и недоверия к ближнему!

— Это, мягко говоря, не совсем так, — сказал Комод. — Но если и случалось что-то подобное кое-где, это было вызвано только лишь государственной необходимостью. Если бы не Фалкон, Ниверия давно стала бы колонией славов или, того хуже, землей артанцев. Только железная воля Фалкона и его врожденный патриотизм сдерживали полчища варваров и дикарей. Прошу вас, господа мои, прекратим этот разговор. Мне он очень неприятен. Если вы решили со мной покончить — делайте это поскорей. Если нет, разрешите мне удалиться. Я пришел сюда, чтобы выполнить свой долг, заявив узурпатору, что власть его незаконна. Я этот долг выполнил. Делать мне здесь больше нечего. Я немедленно отправляюсь на юг, в ставку Фалкона.

— Фалкон тебя тут же уничтожит, — сказал Хок.

— Это его право, — сказал Комод. — Я ему служу, и он волен мною распоряжаться так, как подсказывает ему его чувство ответственности.

Помолчали.

— Подождите в приемной, если вас не затруднит, — сказал Зигвард.

— Долго? — спросил Комод.

— Десять минут.

— Хорошо.

Комод вышел.

— Что скажете? — спросил Зигвард.

— Я ожидал чего угодно, только не этого, — сказал Хок. — У старины Комода помутился разум. Хотя, конечно, в чем-то он прав.

— В чем же? — спросил Зигвард, морщась, как от боли в носоглотке при сильном гриппе.

— В том, например, что я предатель. Правда, я стал таковым после того, как меня предали, то есть в отместку. Но дела это не меняет.

— Может, и я — предатель? — спросил Зигвард.

Хок удивленно посмотрел на него.

— Конечно, — сказал он. — А вы так не думаете?

— Хок, по-моему, разум помутился именно у вас! Вы что же, забыли? Я бежал из Астафии только после того, как вы сами пришли меня убивать!

— И что же?

— Это не предательство! Это — средство самозащиты!

Хок хмыкнул.

— Много лет назад, — сказал он, — Фалкон решил сделать повсеместным принцип задней линии, изобретенный некогда славским конунгом. Вы, наверное, знаете.

— Да.

— Были возражения, но Фалкон убедил всех простой логикой — бегущий от врага нарушает приказ командира и поэтому подлежит уничтожению. Те, кто не бежал, знали, что умрут, однако шли на это, и совесть их была чиста. Я нарушил приказ командира — явиться в Астафию открыто и умереть. У охраны нет задней линии, поэтому я выжил. Фалкон здорово меня обидел, но он не перестал быть из-за этого моим начальником.

— Ваш начальник — я, — сказал Зигвард.

— Нет. У предателей нет начальства. Вы — мой работодатель, и я вам подчиняюсь, пока вы мне платите. Рекомендую вам быть щедрым, ибо наемники работают на того, кто им больше платит.

— Учту, — сказал Зигвард мрачно.

— Жду ваших распоряжений относительно Комода.

— А если бы я приказал вам Комода тайно вывезти за город и убить?

— Я бы его вывез и убил бы, но, взяв деньги, ушел бы от вас. У предателей тоже есть совесть. Не много, но есть.

Зигвард вздохнул.

— Нет ли у вас на примете пустующего особняка с садом и высоким забором? — спросил он.

— Есть.

— Возьмите несколько слуг, дворецкого, повара, и человек десять охраны. Отвезите Комода в особняк. Охрана останется с ним. Из особняка его пока не выпускать.

— Домашний арест, — сказал Хок.

— Вроде бы.

— Надолго?

— Какое вам дело?

— Просто любопытно.

— До тех пор, пока…

Он хотел сказать «пока вся Ниверия не будет наша», но во-время одумался. Хватить панибратствовать. Ишь, распустили языки! Философствуют! При Фалконе, небось, не философствовали.

— … пока вся Ниверия не будет моя, — заключил он.

— Ладно, — сказал Хок.

— Простите, как вы сказали?

— Я сказал — ладно.

— Это плохо, Хок. Это никуда не годится.

Они встретились взглядами.

— Я не Фалкон, — сказал Зигвард.

— Да, я заметил.

— Вы меня устраиваете, Хок, а когда я не буду больше нуждаться в вас, я не стану ломать вам суставы на колесе, не буду травить вас ядом, но отправлю в отставку и назначу вам очень хорошую пенсию. Вы перестанете быть охранником, но станете богатым землевладельцем. Но сердить меня я вам, Хок, не рекомендую. Вы — специалист по сиюминутности, а у меня очень большие планы. Нравоучений от вас я не потерплю. Я вас не звал, вы сами ко мне пришли. Идите.

— Хорошо, — сказал Хок.

— Плохо, — откликнулся Зигвард. — Опять плохо. Не так вам следует отвечать.

— Да, господин мой, — ответил Хок.

— Вот так-то оно лучше.

* * *

Многие глашатаи остались в Астафии и без всяких угрызений совести стали служить Зигварду, как раньше служили Фалкону. Городу было объявлено, что Великий Князь Зигвард обратится к народу в полдень с балкона дворца.

Щедрые дотации развеяли сомнения торговцев и владельцев таверн. Двери таверн распахнулись и вино полилось рекой. Кружка вина шла за четверть обычной цены. Окрестным фермерам объявили, что освобождают их на целый год от налогов. Кузнецы и столяры получили большие заказы и авансы. Примитивно, грубо и открыто, как и подобает большому политику, Зигвард склонил мнение народное на свою сторону.

В полдень к площади перед дворцом было не подобраться. Бранту пришлось воспользоваться крышей одного из стоящих на площади домов — он залез на нее со стороны переулка и сел на кромку, свесив ноги и оглядывая толпу внизу. В какой-то момент ему показалось, что он увидел в толпе Нико. Удивительное дело, подумал Брант, этот кретин всегда оказывается в нужном месте в нужное время — и никак это свое умение не использует. А по крышам ползаю я.

Он оглянулся и обнаружил, что часть черепичного покрытия потревожена его переходом. Брант вздохнул и пошел обратно — прилаживать черепицу. Дураки, подумал он. Уж чего проще — кровлю сделать правильно, и то не умеют. Держится все на соплях. Жесть всех испортила — жестью как ни крой, все равно будет сносно выглядеть. Распустились, обленились. Да и угол наклона у крыши дурной — слишком маленький, дождевая вода застревает в неровностях, крыша портится. А дом, меж тем, на главной площади города стоит. А щелей да уступов по стенам столько, что странно, как он до сих пор не рухнул. Оно, конечно, по добротной стене я бы на крышу так скоро не влез бы. Но все-таки — непорядок. Строить надо так, господа мои, чтобы у правнуков рука не поднялась снести. Вот как надо строить. И не прикрывать жестью да штукатуркой недостатки планировки. Бездельники, дармоеды.

Меж тем с балкона дворца уже произносились фразы. Знакомый голос у самозванца, однако. Брант перебрался обратно к краю крыши. А, нет, это не самозванец, это Бук.

— …действительно мой отец. И поэтому…

Интересно, подумал Брант, признать своим отцом чужого человека — дороже или дешевле, чем отказаться от собственного отца?

На балконе стояли несколько человек, все, кроме Бука, незнакомые. Кронинцы, стало быть. Ну а где же виновник всего этого? Разыгрывают, как театральный номер — с уходами и появлениями. Если бы я этот дворец проэктировал, я бы к этому балкону какой-нибудь занавес придумал раздвижной, чтобы уж действительно все по правилам. И перед каждым выходом барабанная дробь для пущего эффекту.

Наконец Бук закончил хитроумно составленный свой спич и отступил в сторону, пропуская вперед рослого лысоватого, энергичного мужчину средних лет. Лицо самозванца показалось Бранту знакомым. Даже очень знакомым. Я его очень хорошо знаю, подумал Брант, но давно не видел. Где и как? Где и когда? Колония Бронти? Кронин? Страна Вантит?

Очень знакомое лицо. Очень знакомые манеры и жестикуляция.

Тембр голоса у самозванца оказался весьма неприятный — какой-то рявкающий, неровный, простонародный, совсем не похожий на сдержанный, величественный баритон Фалкона. Но говорил он интересно, хоть и банально.

А вдруг он действительно не самозванец? Расстояние было значительное, но у Бранта был острый глаз и большой опыт разглядывания. Он начал сравнивать самозванца и Бука и нашел, что, да, было между ними какое-то сходство — впрочем, не очень значительное. С таким же успехом можно было бы сказать, что между Буком и Брантом тоже есть сходство — характерные скулы, линия бровей, переносица, и даже походки сходные, несмотря на то, что Бук вон какой жирный.

Публика реагировала на речь самозванца благосклонно, иногда восторженно. Свиньи продажные, подумал Брант. Ни театр не дали мне построить, ни Фрику найти и освободить. Что теперь делать — неизвестно. Что-то надо делать. Где теперь Фрика?

Об этом не трудно догадаться, зная помыслы Фалкона. Фрика там, где Фалкон. Поблизости. Надо туда ехать. Срочно. Очень срочно.

Брант очень удивился, неожиданно узнав в одном из стоящих на балконе людей Хока — собственной персоной.