Пробираться палисадниками оказалось легче, чем Любава предполагала. Например, если нужно перелезть через забор, то поступать следует так: сперва подождать, пока Хелье встанет спиной к забору и сцепит вместе руки перед собою. Представить себе, что это не руки Хелье, а ступенька веревочной лестницы. Встать на нее и упереться руками в плечи Хелье. Теперь самое сложное. Хелье распрямляется и одновременно поднимает руки, и ты взлетаешь в воздух, и в этот момент нужно не полетом наслаждаться, и не визжать (дышать только носом), а наклониться вперед, и получится, что ты легла на забор пузом. Нужно хорошо укрепиться руками, чтобы не повредить пузо. После этого надо закинуть одну ногу на забор, приподняться на руках и на этой ноге, чтобы край забора оказался ниже паха, и падать как попало на другую сторону. Хелье к этому моменту уже перелезет через забор и будет ждать внизу, и поймает. Просто удивительно, почему женщины так мало лазают через заборы — это очень просто и даже забавно.

Все-таки коленку я себе рассадила в кровь, поняла Любава с неудовольствием. Теперь еще и загноится, небось, и останется некрасивый шрам. Как они по улицам-то шныряют. Куда-то все спешат, суетятся, а ведь сумерки уже на дворе.

А это — широкая улица. Хелье не любит широкие улицы, сторонится их. Но в этот раз у нас очевидно нет выхода. Хелье застыл, присев у забора, держится за сверд, смотрит. Влево, вправо. Я тоже хочу посмотреть. Он вытянул руку, чтобы меня остановить, и я наткнулась на его руку лицом. На ребро ладони. Носом. Больно. Терпимо. Мог бы и утешить, правда, но он занят — рассматривает улицу. Мужчины всегда чем-то заняты. Чего мы ждем, улица пустая, можно переходить. А, нет, наоборот — он ждет, когда на улице появится народ, чтобы с ним каким-то образом смешаться. По-моему, это наивно. Особенно принимая во внимание то, что когда специально ждешь, чтобы кто-нибудь появился на улице, никто обычно не появляется до поздней ночи. Помню, мне было лет тринадцать или четырнадцать…

Хелье потянул ее за рукав и распрямился. Степенным шагом, под руку, вышли они на открытое пространство улицы. И пошли по ней — нужно было пройти один квартал всего, до перекрестка. Два палисадника. Впереди и сзади шли и бежали какие-то люди, и Хелье сообразил, что степенная походка не скрывает, но наоборот, акцентирует его и Любавы присутствие на улице.

— Медленный бег, — сказал он.

Они побежали медленно, как очень торопящиеся куда-то степенные люди. Как новгородцы. Вот уже последний палисадник, вот перекресток.

— Это же Любава. Любава! — окликнул ее кто-то.

— Не обора… листья шуршащие!

Было поздно — Любава повернула голову и узнала давнюю знакомую. Та помахала ей рукой. Любава поняла ошибку. Хелье потащил ее за рукав, они свернули за угол, перебежали поперечную улицу, и проскользнули между заборами.

— Прости, — сказала Любава.

— Чего уж там, — сквозь зубы ответил Хелье. — Будем надеяться, что никого из доброжелателей наших вокруг не было.

Он прикинул — не подождать ли? Если их кто-нибудь заметил, и теперь следит, то следящий должен себя рано или поздно выдать. А уж темнеет небо стремительно. Можно спровоцировать следящего — поменять неожиданно маршрут, свернуть, и посмотреть, кто там будет метаться в поисках. И выскочить смотрящему навстречу со свердом. Но смотрящий может убежать, и тогда все это окажется опасным и лишним в виду упущенного времени. Да и Любава останется одна, пока он будет гоняться за спьенами. Самое лучшее — действовать так, будто никто их не заметил.

Дом Явана — через три узкие улицы. Палисадники. Не страшно. В доме Явана — сам Яван, как-никак — человек князя, да и со свердом он дружит. В доме Явана есть подвал. Нет, в подвал я не полезу. Сидеть в подвале и ждать, как крыса загнанная, пока тебе туда кинут связку факелов. Или закроют все выходы, и будут ждать, пока ты там сам не околеешь. Да и темно. Человеку нужен свет.

Дверь в доме Явана оказалась открыта. Странно — кругом все двери и ставни стояли запертые, а тут — входи, сколько душе угодно. Хелье вытащил сверд.

— Держись у меня за спиной и чуть сбоку все время, — сказал он.

В столовой никого. В гриднице никого. В занималовке никого. В спальне никого. Э! Кухню я забыл!

Стукнула несильно входная дверь. Хелье рванулся ко входу — нет, никого нет! Он выскочил на крыльцо. Какая-то тень скрылась за углом. В дом не входили — из дома вышли! Кто-то был в доме и сбежал. Может, повар? Наверное. Подумал — грабители. Хелье, сопровождаемый Любавой, прошел на кухню. Теплая печь, на столе навалено всякого — повар был здесь только что. Испугался, значит.

— А мы здесь долго пробудем? — спросила Любава шепотом.

— Пока не вернется Яван и не объяснит, что происходит в городе. Если этой ночью он не вернется, утром уйдем.

— Очень есть хочется.

— Повар судя по всему сбежал. Вон сколько всего. Давай поедим. Анатолий кормил плохо?

— Принес половину хвербасины один раз.

— Скупердяй, — с чувством сказал Хелье. — Ужасный скупердяй. Но, надо отдать ему должное, абсолютно бескорыстен. И честен.