По задумке проектировщиков в обязанности конференц-зала Прозрачности входило поражать воображение. Огромный полированный стол в середине. «Молочница», кисти Йоганнеса Вермера, на стене.
Я. Вермеер. Молочница
Мраморный функционирующий фонтан у стены – уменьшенная, и почти точная, копия фонтана Треви в Риме.
Высокий потолок с изображением звездного неба – пультом дистанционного управления всякий мог задвинуть шторы и включить подсветку, и тогда звезды и планеты загорались на потолке, и двигались в соответствии с временем суток и временем года; планеты – во много раз увеличенные, для пущего эффекту, так, что видны, например, кольца Сатурна и каналы на Марсе. Пульт, правда, потеряли при въезде, а новый никто не заказывал, не возникала надобность: Цицерон был единственный обитатель, пользовавшийся время от времени конференц-залом, принимавший там клиентов (втирая им очки, говоря, что в «офисе» в данный момент лопнула труба или сгорела проводка, а на самом деле желая произвести впечатление – вот, мол, в каком доме я живу), и ему не нужны были звезды над головой, которые по его мнению только отвлекали бы олигархов от того, что он им внушал – достаточно размеров зала и работающего фонтана. Вермера, правда, приходилось завешивать – чтобы клиенты не подумали ненароком, что это репродукция. Не будешь же всякому клиенту с места в карьер объяснять, что, вот, мол, это оригинал, купили по случаю. Увеличительное стекло не давать ли в руки, чтобы подпись поизучал, сертификат не показывать ли? Подумают, что дешевый хвастун, нувориш. А он, Цицерон, вовсе не хвастун, и не дешевый. Он очень дорогой и знаменитый черножопый адвокат, не проигравший за десять лет ни одного дела.
Стоя у длинного окна, Рылеев и Федотова наблюдали, как Цицерон, Мими, Вадик, Светлана, Амелита и смуглый мальчик рассаживаются вокруг стола. Мими жевала резинку и посылала сообщения. Мальчик полностью поглощен был компьютерной игрой.
Дверь открылась, и вошли Кипиани, Зураб и Евлалия. Все кроме Мими и мальчика повернулись к ним. Зураб с легкой дружественной иронией произнес:
– Нет, пожалуйста, не нужно вставать.
Галантный, он отодвинул стул для Евлалии и подождал, пока она усядется. Она любезно ему кивнула, и он сел рядом с нею.
– Насколько я понял, – сказал великолепный Зураб Кипиани, – инцидент, имевший место сегодня утром … вызвал некоторое волнение … и оставил неприятные чувства. Моя супруга и я не были близко знакомы с бедной госпожой Дашковой, поскольку живем мы здесь лишь несколько месяцев, да и вообще мы люди, к публичности не склонные – это такой тип темперамента, не хорошо и не плохо, а просто так есть. Приношу от нас обоих соболезнования тем, кто дружил с погибшей. Мне сказали, что она была в некотором роде очень хороший человек. А что же у нас на повестке?
– Все одним мирром мазаны, – неодобрительным тоном сказала Светлана.
Кипиани удивился.
– Простите, не совсем понимаю вас … э … госпожа Либерман, не так ли? Что вы имеете в виду?
– Убийство, прикрытие убийства, – горько сказала Светлана. – Всё это из одной бочки.
– О Боже, – сказала Амелита.
Вадик положил руку Светлане на массивное плечо.
– Свет…
– Ах, оставь меня в покое! – потребовала раздраженная Светлана. – Тебе насрать на мои чувства, я всегда это знала. Всем на них насрать.
И демонстративно от него отвернулась, колыхнув щеками.
Рылеев и Федотова подсели к столу.
Элегантный Зураб Кипиани кивнул им приветливо, и сказал, обращаясь ко всем:
– Не хочу показаться нескромным, но все же – насколько мне известно, некоторые здесь – одноклассники, либо однокашники, не так ли?
Присутствующие обменялись взглядами. Цицерон сказал:
– Почему мне хочется поднять руку?
И он действительно поднял руку до уровня плеча, мол, я один из упомянутых, а другой рукой указал на Рылеева и Вадика. Рылеев и Вадик, чуть помедлив, тоже неуверенно подняли руки. Кипиани улыбнулся. И спросил:
– А, да, точно. Мне говорили. А вы, госпожа Либерман, не были с ними знакомы ни в детстве, ни в юности, как я понимаю?
– К чему это вы клоните? – враждебно спросила она, чувствуя шевеление в душе классовой неприязни.
– Ни к чему, госпожа Либерман, кроме того, что вы, будучи в некотором смысле аутсайдером, лишь поверхностно знакомы с некоторыми устоями и традициями нашего круга.
– Какого еще круга? – спросила Светлана мрачно.
– Круг известен в народе под названием «богатые подонки», – объяснил невозмутимый Зураб Кипиани. – Не «потомственная аристократия» пока что, нет, рано, но так или иначе все мы родились богатыми.
Светлана презрительно закатила глаза и спросила:
– Ну и что же? К чему это?
– К тому, госпожа Либерман, что муж ваш, руководимый, возможно, чувством такта, решил не посвящать вас в некоторые тайны нашего … стиля жизни, скажем так. У всякого круга есть свои правила, большинство из которых глупы и абсурдны, и тем не менее все им следуют. Например, госпожа Либерман, в нашем кругу принято избегать огласки любой ценой. Когда что-то неприятное случается, особенно дома, нам не нужно даже применять усилия, чтобы скрыть случившееся от публики – это совершают за нас другие люди, просто чтобы сделать нам приятно.
Во время этой беседы Амелита, встревоженная, прижала голову мальчика к своей груди профилем, и закрыла ему свободное ухо ладонью. Мальчик стал раздраженно вырываться.
Неподражаемый Зураб Кипиани продолжал:
– Мы не обсуждаем такие вещи, стараемся вообще о них не упоминать. Глупо, но это так. Семейное дело, каким бы гнусным не казалось, остается семейным и все соседи, как правило, это понимают. Полиции и юстиции совершенно незачем в наши дела соваться. В редких случаях, когда дело действительно требует расследования, мы расследуем его сами, не привлекая к процессу официальные власти. Сегодняшний вызов полиции – своеобразное исключение. – Он ласково добавил: – Ну вот, теперь вы все знаете.
Интересный человек, подумал Рылеев. Вот, вроде бы, его никто толком здесь не знает, но он говорит, и все слушают, и вид у него начальственный, будто он здесь главный. И он прав, конечно же – нужно было не полицию звать, а своих людей в полиции. Цицерон напортачил. «Я умный, вы все дураки» – ну и вот, на поверку вышло, что не слишком ты умный, Цицерон. Хотя, если гибель Дашковой – дело рук Спокойствия, то не такой уж и глупый ход – официальный звонок в полицию. Так что возможно и умный он, наш Цицерон. Интуитивно умный.
А тем временем консьерж Василий ехал в лифте в нижний уровень, в гараж, держа в руке бумажную сумку из бутика. Настроение у Василия было отличное. Выйдя из лифта и убедившись, что он один, он вынул из сумки пару элегантных туфель на шпильке и внимательно их изучил, в то же время направляясь к своему вуатюру – недорогому но новому, купленному в рассрочку. Сунув туфли обратно в мешок, он открыл багажник и бережно мешок туда, внутрь, определил. Затем он вынул из багажника тряпку, обошел вуатюр и любовно протер тряпкой эмблему. Пятно на ветровом стекле привело его в смятение, но он быстро вытер его тряпкой, подышал на стекло, еще раз вытер, и просветлился. Василий любил новые вещи, и любил содержать их в чистоте и порядке. Любуясь чистым ветровым стеклом, заметил он на нем тусклое отражение мигающего красного огонька.
Василий нахмурился. Это еще что такое?
Он открыл переднюю дверь, поднял капот, и заглянул внутрь. К внутренней стороне крышки капота приделано было нечто прямоугольное, и в этом прямоугольном предмете мигала миниатюрная красная лампочка. Нырнув снова в вуатюр, Василий открыл перчаточник и вытащил руководство по использованию. Полистав брошюру и не найдя в ней ничего по поводу прямоугольных приспособлений с мигающей лампочкой, Василий задумался.
Прямоугольный предмет в понятии Василия был слишком мал, чтобы быть бомбой. Бомбы больше размером. Снова залезши в перчаточник, Василий вынул из него новенькую отвертку. Осторожно, чтобы не повредить капот, он отделил приспособление и внимательно его изучил. Пожав плечами, он сунул его себе в карман.
А в конференц-зале Цицерон по просьбе импозантного Зураба Кипиани объяснял ему, Зурабу, возможные варианты, говоря:
– … некоторые из нас полагают, что безвременная кончина госпожи Дашковой и планы Спокойствия как-то связаны между собой.
– А что за планы? – подозрительно спросил Зураб Кипиани. – Уточните, пожалуйста.
Цицерон, слегка помявшись, сказал:
– Ко всем нам приходили так называемые агенты, и всех нас агитировали индивидуально: Спокойствие хочет, чтобы мы продали – Спокойствию же – квартиры по изначальной цене и как можно скорее отсюда съехали. К вам еще не приходили?
– Нет, – сказал Зураб Кипиани. – Ну, может, еще не успели. Боюсь, что все еще не вижу связи.
– Это не все, – продолжал Цицерон. – Некоторые из нас только что получили некое подобие … хмм … подобие писем с угрозами.
– Ах, даже так, – задумчиво сказал Зураб Кипиани.
– Да, так.
– О Боже, – сказала Амелита.
Жена Кипиани Евлалия, в фиолетовом костюме, тревожно посмотрела на мужа. Зураб повел бровями, посмотрел на присутствующих, вынул из внутреннего кармана роскошного своего пиджака лист бумаги, и расправил его на столе.
– Что-то вроде этого?
Все поднялись с мест и окружили его. Вадик вытащил очки в футляре, и Светлана тут же их у него отобрала и надела себе на нос, и стала похожа на учительницу биологии в провинциальной школе.
На листе было написано, «Берегись. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10». Цифры 1, 2 и 6 обведены кружком.
Чуть поколебавшись, Цицерон вынул из кармана похожий лист и положил его рядом с листом Кипиани.
На листе было написано, «Берегись. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10». Цифры 1, 2, 4, и 7 обведены кружком.
Амелита сказала:
– О Господи.
И тогда Рылеев вынул свой лист и положил на стол рядом с остальными.
«Берегись. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10». Цифры 1, 2, и 4 обведены кружком.
Глядя на все это, Вадик решил, что теперь его очередь.
На листе Вадика было написано: «Берегись. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10». Все цифры кроме цифры 6 обведены кружком.
Цицерон обратился к Амелите:
– А вы ничего такого не получали?
Она отрицательно и испуганно помотала головой. Цицерон перевел взгляд на Рылеева, и Рылеев чуть заметно ему кивнул, сдвинув брови, что означало – «Потом объясню, есть сведения».
– Нужно допросить прислугу, – решительно сказала Светлана. – Короче, у некоторых из нас есть дети. О детях надо подумать! И надо бы спрятать драгоценности. Это не шутки.
Цицерон отвернулся и захихикал. Светлана, сорвав с носа очки, тут же на него взъелась:
– Чего ржешь? А? Ах, потому что я волнуюсь о драгоценностях?
– Разве я что-то сказал? Что вы все время сердитесь на меня без причины, госпожа Либерман! – насмешливо спросил Цицерон.
– А тебе и не нужно ничего говорить. Я и так знаю, что ты там себе думаешь.
Цицерон сделал вид, что поражен:
– Правда? Вы умеете читать мысли?
Вмешался сдержанный и спокойный Зураб Кипиани:
– У вас есть дети, госпожа Либерман?
Еще раз окинув Цицерона злобным взглядом, Светлана слегка успокоилась и ответила:
– Мальчик и девочка.
Мими удивилась этому и посмотрела на Цицерона. Тот кивнул, ухмыляясь – да, есть у Либерманов дети, есть.
– Я их не видел … не встречал, – сказал вежливый Зураб Кипиани. – Ну, правда, я вообще стараюсь поменьше вмешиваться в личную жизнь соседей…
– Они сейчас на юге.
– Прошу прощения. Конечно – летние каникулы. А этот мальчик? Чей он?
И Кипиани сперва указал на мальчика, а затем посмотрел на Цицерона. Цицерон удивился:
– Почему я? Нет, вовсе нет, я его первый раз вижу.
Мими подозрительно на него уставилась, и Цицерон даже слегка рассердился:
– И ты туда же? Да что же это такое.
– Это твой сын?
– Мамма миа, – сказал Цицерон. – Ты на него посмотри. Нет, я понимаю – все хачики на одно лицо…
– Зачем вы так! – возразила прогрессивная Амелита.
– Затем, что я и сам так иногда думаю, – парировал Цицерон. – Я в Питере родился. Но все-таки приглядитесь – ничего общего.
Рылеев с Федотовой захихикали.
Глядя в экран компьютерной игры, мальчик вдруг радостным голосом закричал:
– Папа! Папа! – а затем, подняв на Цицерона глаза, добавил мрачно: – Старый развратник.
Рылеев и Федотова не смогли сдержаться – засмеялись. И даже Зураб Кипиани улыбнулся, а жена его, Евлалия, смеялась тихо но искренне, пряча глаза. Вадик недоуменно смотрел на развеселившихся. Светлана злобно что-то ворчала себе под нос. А Амелита вдруг, с простодушной уверенностью, достойной Чио-Чио-Сан, заявила:
– Это мой ребенок.
Все притихли. А мальчик, погруженный в игру, сказал, не поднимая глаз:
– Это, тетка, еще установить требуется. Ишь какая скорая.
Федотова уткнулась лбом в плечо Рылеева. Плечи ее тряслись от хохота.
Бегло оглядев люстру, изображающую Большой Взрыв, консьерж Василий пересек по диагонали вестибюль Прозрачности и у самого лифта чуть не натолкнулся на плачущую Зару.
– А где они все? – спросила Зара, размазывая по лицу слезы.
– В конференц-зале. Да ты не плачь так. Найдешь другую работу. Ты у нас легально? Виза у тебя есть?
Она отмахнулась и пошла к конференц-залу.
В котором в этот момент Вадик Либерман обескуражил всех неожиданным предположением:
– А может это правительственный заговор.
Все к нему повернулись, кроме Светланы. Она слишком часто слышала рассуждения мужа о правительственных заговорах и рассуждения эти презирала.
Цицерон решил уточнить:
– Против госпожи Дашковой? … Нет, погоди. Не говори, я сам догадаюсь. Цель заговора – лично ты, Вадик. Старушенция – так, для отвода глаз.
Но Вадик настаивал:
– А почему нет, собственно? Мы иногда занимаемся важными исследованиями в клинике…
– Вадик, заткнись, а? – попросила Светлана.
Безупречный Зураб Кипиани повернулся к Федотовой.
– Госпожа … Рылеева, кажется, да? Как близко вы были знакомы с госпожой Дашковой?
Федотова задумалась, удивив этим Рылеева.
– Боюсь, что не очень близко, – сказала она наконец.
Кипиани кивнул и спросил у Вадика:
– А где, собственно, экономка Дашковой? Или компаньонка, не знаю точно. Зара, кажется? Где Зара? Все еще в здании?
– Кстати вот, – сказала Светлана. – Зара могла ее убить.
Этот вариант ранее всерьез не рассматривался.
Мальчик увлеченно нажимал кнопки большими пальцами. Из компьютерной игрушки раздались вдруг первые такты Хабанеры из оперы Джорджа Бизе «Кармен».
– Зара едва по-русски говорит, – заметил Вадик.
Светлана усмехнулась, сказала саркастически:
– Да, это ей точно помешало бы. … Кстати, может она просто переодетая родственница, притворяется чуркой, волосы и брови покрасила – подумаешь! В городе сорок тысяч безработных актеров. Играть не умеют, зато изображают любые акценты, хоть региональные, хоть иностранные. Специальные курсы для этого есть.
Все у нас наперекосяк идет, подумал Рылеев. Вроде бы Светлана здравомыслием никогда не отличалась, и вдруг – вот. Нет, она, конечно же, не права. Но ничего абсурдного в предположении нет. Может, действительно родственники Дашковой? А Спокойствие еще не сказало своего слова? Просто совпадение по времени?
В этот момент дверь открылась и в зал вошла Зара. Все повернулись к ней и застыли. Зара, все еще плача, взяла курс на кресло у стола.
– Здравствуйте, Зара, – обратилась к ней Федотова.
Остальные спохватились и тоже стали приветствовать Зару.
Переждав шквал приветствий и соболезнований, Зара заговорила на чистом русском языке, с безошибочно питерскими интонациями:
– Извините. Никаких сил больше нет. Жить незачем. Просто незачем. Ни жилья, ни работы, ни бойфренда. Ничего у меня нет.
Возникла неловкая пауза.
Рылеев, стоя за креслом предположительного сына Амелиты, опомнился первый.
– Э, простите, Зара … Это не ваш сын?
– Что? – не поняла Зара. – Этот? Нет.
Мальчик, продолжая играть, сказал так:
– Да, щас. Пусть даже не мечтает. Умри, злобное чудовище! Умри, умри, падла! А, блядь…
Игрушка его сыграла несколько тактов из Похоронного Марша Фредерика Шопена (соната номер три) и замолчала.
– О Господи, – сказала Амелита.
– А я думала, что вы с Кавказа, – удивленно заметила Федотова.
– Ну я и есть с Кавказа, – сказала Зара. – Это что, преступление? Багратион, может, тоже был с Кавказа, а я в Питере с четырех лет. В школу ходила, потом … да … занималась … да … На улице я оказалась! Муж бросил. У меня ничего не было. Ни связей, ни диплома, ничего. Шаурму у лоточников пиздила. С тех пор видеть ее не могу. Мне нужна была работа, и нужен был угол. Дашкова взяла меня к себе. Я за ней ухаживала. Она заслуживала – прекрасный человек она была. Склочная и ворчливая только на первый взгляд. А сердце у нее было золотое. Мы с ней в Летний Сад ходили гулять. Она статуи очень любила, все мне про них объясняла, как и чего. И вообще очень умная была.
– А что с твоим акцентом сделалось, сестренка? – спросила Светлана. – В вестибюле забыла?
– Не наезжай, – сказал Вадик. – Всякий имеет право время от времени срезать углы. Не велика важность.
– Углы! – тут же загудела Светлана. – Ты, сука, целые кварталы срезаешь, а не углы. Зачем а вышла за тебя замуж? Ты мне всю жизнь изгадил.
Невозмутимый Зураб Кипиани произнес веско:
– Дамы и господа.
И все замолчали и повернулись к нему. Он поднялся со стула, сунул руки в карманы, и начал медленно, степенно прохаживаться по помещению, и говорить обстоятельно:
– К делам незначительным можно вернуться позже. Думаю, все согласны, что сейчас у нас два основных дела на повестке: личная безопасность каждого из нас и требование Спокойствия, чтобы мы отсюда выехали, продав квартиры. Я все еще не очень верю, что между этими двумя вещами есть связь, но допускаю существование такой возможности, и поэтому нужно подстраховаться. Если мы решим, что дело требует более глубокого расследования, чем то, что давеча провели власти, я мог бы попросить своих людей этим заняться. Они очень тщательно работают. – Он улыбнулся. – Углы не срезают.
В этот момент «Молочница» Вермера с грохотом упала на пол, тяжелая рама и стекло разлетелись на множество кусков и осколков. Светлана, Зара, Амелита и Евлалия вскрикнули. На мгновение присутствующие застыли, кроме Мими и мальчика. Эти двое поднялись и направились к обломкам и осколкам – посмотреть.
Мальчик сказал:
– Классно.
A Мими заметила:
– Капюшон красивый. Я тоже хочу такой. – Она повернулась к Цицерону. – Можно я возьму себе картинку? Она все равно испорчена.
– Не трогай, – велел Цицерон.
– Ну ведь не оригинал же это, – возразила Мими. Слово «оригинал» в ее исполнении прозвучало странно.
Не так проста, как кажется, подумал Рылеев, беспокоясь.
– Сядь, – велел Цицерон.
– Не, ну правда.
– Я тебе потом покажу сертификат, – пообещал Цицерон. – И лупу дам, рассмотришь подпись. Черт бы тебя побрал.
Разочарованная Мими вернулась к столу и села. Мальчик остался возле обломков.
– Не порежься там, – предупредила его Амелита.
– За собой следи, – огрызнулся мальчик. – Тебе худеть пора.
А неподражаемый Зураб Кипиани продолжал – таким тоном, будто ничего не произошло:
– Касательно второго дела, что тут сказать. Спокойствию нужно, чтобы мы съехали? А мало ли, что кому нужно. Это вмешательство в мою личную жизнь. Человек должен иметь возможность жить там, где желает, если у него есть чем заплатить, разумеется. Моей жене и мне наша квартира нравится. И район хороший. Зачем нам менять резиденцию? Зачем вообще кому-то, не только нам, отсюда съезжать? Ну, конечно, мы могли бы заключить со Спокойствием сделку, но цена должна быть приемлемой. Выгодной. Судя по тому, что вы мне здесь рассказали, дамы и господа, они не просто хотят выкупить наше жилье, они хотят аннулировать покупку, заплатив нам столько, сколько изначально заплатили мы. Принимая во внимание инфляцию, мы теряем таким образом около сорока процентов. В моем случае – чуть больше одиннадцати миллионов долларов. Это возмутительно. Это грабеж, дамы и господа. Всему есть пределы, даже наглости концернов.
С этим все были более или менее согласны, хотя сорок процентов – преувеличение, конечно же. Поэтическое.
Цицерон вынул из кармана пачку сигарет. Светлана Либерман тут же возбудилась.
– Ты что же, собираешься здесь курить? С ума своротил? Хочешь себя убивать – твое дело, но почему другие должны страдать?
Вадик попытался одернуть жену:
– Свет, ну, пожалуйста.
– Почему ты всегда на его стороне? – базарно загудела Светлана. – И никогда не становишься на мою сторону! Какой ты мужик? Видел бы мой отец, как ты ко мне относишься. Вот я ему пожалуюсь! Скажи своему дружку, чтобы он здесь не курил! Сейчас же скажи!
Глядя в экран компьютерной игры, мальчик посоветовал:
– Вам нужно послать делегата в Спокойствие, узнать, что происходит. Амико Воитель всегда так делает. Иначе все свихнетесь от неопределенности.
После короткой паузы Евлалия Кипиани в первый раз подала голос:
– Устами младенцев.
И снова пауза.
– Может, им просто позвонить? – предложила Федотова.
Прозорливый Зураб Кипиани возразил:
– Нет, лучше не надо.
– Почему?
За Зураба ответил Цицерон:
– Что ты думаешь они тебе скажут? Да еще и по телефону? Да, замочили мы старую каргу, и ты следующая, если не будешь делать, что велят. Так, что ли?
Зураб Кипиани подвел итог:
– Нужно точно выяснить, есть ли связь между двумя событиями, в чем я лично продолжаю сомневаться. Но выяснить следует. Это снизит степень риска, внесет ясность в рассуждения. Давайте пошлем делегата.
Рылеев вздохнул и сказал:
– Я съезжу.
Все повернулись к нему, кроме Мими, мальчика и Зары.
Амелита спросила упавшим голосом:
– А сейчас мы в опасности? В данный момент?
Зураб Кипиани сказал:
– Как я уже говорил, я не думаю, что есть связь между целями концерна и…
Он запнулся. Цицерон услужливо пришел ему на выручку:
– … преждевременным путешествием госпожи Дашковой в мир нежно вьющейся жимолости.
– Именно, спасибо, – поблагодарил его Зураб Кипиани. – Даже если бы и существовала связь, не думаю, что кто-то стал бы что-нибудь предпринимать среди бела дня. Так что не стоит преждевременно волноваться, госпожа … э … Нежданова. Так? Нежданова?
Амелита кивнула. Вадик напомнил:
– А угрозы?
Все вспомнили об угрозах, но Зураб Кипиани их успокоил:
– Скорее всего прислуга развлекается.
Это тоже ранее как-то не приходило в голову никому из присутствующих. Рылеев подумал – нет, вряд ли.
Выйдя из конференц-зала, Рылеев, Федотова, Цицерон и Мими направились медленным шагом к роялю. Мими на ходу посылала и принимала сообщения, а Цицерон говорил:
– … и получается, что угрозы – третий номер программы. Кстати, есть у кого-то идеи по этому поводу? Что это за цифры обведенные?
– Шифр какой-то? – предположил Рылеев.
Цицерон отрицательно качает головой. Федотова в задумчивости кусала нижнюю губу. Мими, не отрываясь от телефона, сказала:
– Заповеди.
Цицерон укоризненно на нее посмотрел:
– Солнышко, пожалуйста. Я всегда ратовал за распространение знаний среди масс, но…
Но Рылеев его перебил:
– Как, как? Заповеди?
– Ну да, – повторила Мими, глядя на дисплей. – Десять Заповедей. Посылавший дал понять каждому адресату, какие Заповеди, на его взгляд, адресат нарушает. Элементарно, Хуятсон.
Цицерон, Рылеев и Федотова уставились на нее. Она пожала плечами и вдруг засмеялась – очевидно, ей пришло комичное сообщение с комичной же фотографией, возможно еще одна голая девушка, во что-то играющая, возможно даже в этот раз в «догони подлого зайца».
В этот момент телефон в кармане Рылеева зазвонил.
– Да? … Кто? Не понял, повторите. Павел? Павел … А, Пашка, водитель мой. Да, он мой шофер. А что случилось? … Так. Когда? Вчера вечером? … Где он сейчас? … Спасибо.
Он отключил связь и повернулся к Федотовой.
– Пашка в аварию попал. В больнице сейчас, в критическом состоянии.
– Пашка? – Федотова широко открыла глаза. – Ужас. Нехорошо. Выживет?
– Пока не знают.
Цицерон сказал мрачно:
– Я бы заплатил тому, кто сведет меня с человеком, у которого сегодня хороший день.
Мими сообщила:
– У меня вполне хороший день сегодня. Бесплатно.
– Пашка, кретин кряжистый … – Рылеев покачал головой. – Говорил ему поставить вуатюр в гараж. Козел. – Он повернулся к Цицерону. – Не думаю, что это Заповеди.
Мими села на диван, увлеченная телефонными текстами. Цицерон прислонился к роялю, приняв эффектную позу, будто собирался исполнить романс Чайковского про Гренаду и Низетту, и сказал:
– У меня, Рылеев, фотографическая память.
– И что же?
– Некоторые цифры указывают на то, что Мими права. У тебя есть причины думать, что это не Заповеди?
– Есть.
Он оглянулся, чтобы убедиться, что никто его не слышит кроме Цицерона и Федотовой, и вынул из кармана лист, который подобрал в ванной у Амелиты.
– Вот, нашел на полу в спальне Амелиты.
Цицерон машинально спросил:
– Что ты делал в ее спальне?
И посмотрел вдруг испуганно на Федотову. Федотова сделала вид, что ничего об этом не знает, и строго посмотрела на Рылеева.
– Мы с Федотовой туда заходили.
Цицерон перевел взгляд на Федотову, та сдалась и кивнула – да, заходили.
– И что же вы делали в ее спальне?
– Заткнись, – сказал Рылеев. – Амелита ничего не знает. И лучше бы ей не знать. Она и так истеричка. Смотри.
На листе написано было, «Берегись. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10». Двойка обведена.
– Вторая Заповедь? – сказал Рылеев. – Амелита и вторая заповедь? Не сходится. «Не сотвори себе кумира». Амелита сама себе кумир.
Цицерон задумался, и вдруг его осенило:
– У нее отец поляк!
– Вроде бы, – согласился Рылеев. – Ну и что?
– Взяла фамилию матери, но отец поляк.
– Хорошо, поляк, пусть будет поляк. И что же?
– Поляки католики. Амелита воспитывалась в католичестве. Ну, по крайней мере, ее крестили в католической церкви.
– Резон. И чего?
– Нумерология, – сказал Цицерон. – Э … католики и лютеране первые две Заповеди объединяют. Католическая Вторая – наша Третья.
– Третья?
– «Не произноси имя Господа Бога твоего напрасно».
Рылеев ударил себя ладонью по лбу. Федотова тревожно на него посмотрела.
– А ведь правда! – сказал Рылеев.
– Именно, – подтвердил Цицерон.
– Это означает, что…
– Что тот, кто этим занимается, неприлично много знает о нашей личной жизни, – сказал Цицерон. – Больше, чем нам хотелось бы. Ну, Первая, Вторая и Четвертая заповеди применимы к большинству, но, к примеру, в моем случае приплели Седьмую. Вполне уместно.
– Прелюбодеяние, – уточнил Рылеев.
Цицерон глянул на сидящую на диване Мими и сказал:
– Тише, не так громко.
– Да, – вмешалась Федотова, – но вот у Вадика, например, почти все обведены.
– Кроме Шестой, – вспомнил Рылеев. – «Не убий».
Цицерон невесело улыбнулся.
– Вадик не при чем.
– Как это?
– Его жена.
– Светлана? При чем тут Светлана?
– При всем. Без подмоги со стороны жены, вернее, ее отца, Вадик с его метаниями давно бы все родительские деньги просрал. А с женой – ну, сам знаешь.
– Что с женой? – спросила Федотова.
Цицерон посмотрел на Рылеева, мол, на твое усмотрение, хочешь – расскажи.
– Светлана выросла среди … э … друганов, – сказал Рылеев. – Видела всякое. И сотворила себе план дальнейшей жизни на основе наблюдений. Поставила задачу – выйти замуж за человека, не имеющего отношения к роду деятельности ее отца. И этот человек непременно должен был быть еврей.
– Почему? – спросила Федотова.
– Такой стиль жизни есть у некоторых, – объяснил Цицерон. – Поляки называют это «жидовска подсирачка».
– Да нет, – Рылеев отмахнулся, и продолжал: – Скорее всего решила, что евреи во-первых, практичные, а во-вторых, жен своих не бьют.
– Разве? – удивилась Федотова. – Так-таки не бьют? И все – практичные?
– Ну, не повезло ей с Вадиком, – сказал Рылеев.
– Вадик ее бьет? – спросила Федотова.
– Ты хочешь слушать, или будешь язвить?
– С тобой ей не повезло, Рылеев, а не с Вадиком, – уточнил Цицерон. – Вадик проходил под вывеской «закадычный друг банкира». Всю жизнюшку ты бедной Светланке испоганил, Рылеев, совести у тебя нет.
– Заткнись ты, – сказал Рылеев. – Так что насчет Заповедей – всех, кроме «не убий» – это к Светлане. Потому как попался ей наш Вадик, тюха-матюха, даром что еврей, и из положения нужно выходить, любыми средствами. Клиника эта, пластическая хирургия, салон-вагон. Конкурентов пришлось давить, как клопов, папаша подсобил. А папашу мы, конечно же, презираем, а деньги у него берем потому что это его обязанность их давать.
– Ничего себе, – сказала Федотова.