Чем стремительнее возвышался Киев, тем больше тускнел Новгород, посещаемый раз в два года, по старой памяти, киевским князем. Блеск этих посещений освещал город и окрестности, пышный киевский двор и столичная дружина привлекали в детинец весь болярский цвет севера. Чем безнадежнее зависел Новгород от этих посещений, тем незаметнее, серее, скучнее становился его сателлит, некогда династический Псков. Самые ретивые из молодых перебирались – кто в Новгород, а кто и в Киев, а оставшиеся, инертные, жили себе размеренной жизнью, которая становилась с каждым годом все размереннее. Все больше удлинялись паузы между словами, все преснее становилась еда, все тупее и похабнее веселье. Новгородские, киевские и польские скоморохи и гусляры и вовсе не ездили теперь во Псков – местная публика перестала понимать даже очень простые шутки, даже самые примитивные сравнения. Бодрящий свир смешивали с пивом, и он перестал бодрить, а только отуплял. Улицы и дома перестали чистить. В городе, двадцать лет назад известном поголовной грамотностью, даже доносы делались теперь устно.

Из множества псковских церквей функционировали только три, и их священники и дьяконы стремительно спивались. И управлял всем этим – или, скорее, просто присматривал за хозяйством, поскольку управлять апатией невозможно – единственный оставшийся в живых брат Ярослава, сын Владимира и Рагнхильд, именем Судислав.

Фортуна упорно не желала знать Судислава. Он не любил Псков, не любил жителей и улицы, ненавидел унылый пейзаж за окном унылого прогнившего терема, и клял себя за то, что из всех сыновей Владимира оказался самым нерешительным. Скандальный Святополк, Глеб с ореолом мученика, дебошир Борис, хитрый Ярослав, прозорливый Мстислав, умело рекламировавший свою якобы прямолинейность – братья были известны всему миру. Весь мир следил, что еще они учудят, чтобы потом годами обсуждать. И даже сестренка прославилась, именем ее пугали не только детей. И жили братья – и сестренка – в интересных, полных кипения жизни, городах. И давали хвесты. И принимали интересных людей. А Судислав скучал в своем Пскове все это время, предполагая, что подходящий момент для вступления в большую политику вот-вот настанет. А момент все не наставал.

Неожиданно, на сорок пятом году жизни, Судислав влюбился в девушку, дочь одного из унылых местных боляр. Ей было двадцать лет. Он тайно (хоть и с ведома отца) на ней женился. Ее следовало развлекать – и ведь были же у псковского князя на это средства! Что стоило Судиславу оставить в городе посадника и съездить с молодой женой – ну хотя бы в Геную! Или на юг Франции, на взморье – девушка никогда в жизни не видела теплого моря! А он все не решался, долго мучился с выбором посадника, спрашивал иногда – «А может, не поедем?» и довел жену до совершенной растерянности. Через год после свадьбы ее, с ее же согласия, похитил какой-то италийский проходимец – и увез именно на юг Франции. Тяга к Ривьере уже тогда проявлялась у многих русских девушек.

И Судислав окончательно загрустил.

Случай поучаствовать в большой политике представился ему, когда он перестал его ждать.

А было так.

Скучая после утренней службы у себя в саду – утро в дождливом Пскове выдалось почему-то солнечное – Судислав обратил внимание на троих мужчин, стоящих за оградой сада. Очевидно, полномочия, предъявленные ими страже, показались этой самой страже достаточно состоятельными, чтобы пропустить гостей в детинец. Судислав кивнул им, и они приблизились – два светловолосых здоровяка и третий, небольшой, худой, с черными как ближневосточная ночь волосами.

– Здравствуйте, добрые люди.

– Здравствуй, князь. Меня зовут Райнульф. Это – мой соратник Бьярке. А это наш хороший знакомый, именем Насиб. Мы пришли к тебе по поручению.

То, что они предложили Судиславу, показалось ему захватывающим, безумным, невероятным – и последним случаем, предлагаемым ему фортуной. Если во всех предыдущих упущенных шансах наличествовал элемент двусмысленности, то в данном случае все было ясно. Фортуна решила высказаться без обиняков.

В то же время предприятие, увы, связано было с огромным риском. Цесарь Ярослав был не из тех правителей, смещение которых напоминает возню грызунов в грязном темном углу – то сместили кого-то, то он вернулся, то опять сместили. Нет. Сместить Ярослава можно было только единым мощным ударом, а удержать после этого страну от дальнейших потрясений – только отдавая один за другим жесткие, безжалостные приказы, каждый из которых мог стоить узурпатору жизни.

И это было еще не всё!

В распоряжение Судислава предоставлялось небольшое, но слаженное, тщательно обученное войско из дальних земель. Произошла заминка.

– Магометане? – переспросил Судислав.

– Да, князь.

Чтобы повелевать этим войском, Судиславу самому следовало принять магометанство. Пока что – тайно.

– Зачем? – спросил он.

Райнульф повернулся к Бьярке. Оба посмотрели на Насиба. Насиб ухмыльнулся.

– Видишь ли, князь, – сказал Бьярке, – славяне да греки подчиняются кому угодно, ибо они рабы по натуре. Именно поэтому они и приняли учение Христа – учение, которое может нравится только рабам, которое утешает рабов, оправдывая их рабскую сущность. Магометане же подчиняются только своим.

– И что же мне нужно сделать, чтобы принять магометанство? – поинтересовался Судислав.

– Именно для этого здесь и присутствует Насиб, – объяснил Бьярке. – За две недели он берется научить тебя основам, после чего посвятит тебя в свою веру.

– Он – наставник? Учитель?

– Да.

– Обычно наставники носят с собою суму с фолиантами.

– Насибу это ни к чему, – сказал Бьярке с едва приметной улыбкой. – Насиб знает Коран наизусть. А в Коране есть все для того, чтобы человек с горячим сердцем понял, почему неверные отвратительны Аллаху.

Теперь едва приметно улыбнулся Райнульф.

– На каком же языке будет наставлять меня Насиб? – спросил Судислав.

– Я говорю по-славянски, – сказал Насиб.

Судислав кивнул и задал самый главный вопрос, —

– А кто вас ко мне послал?

– Рагнар, – немедленно ответил Райнульф. – По рекомендации твоей сестры Марии.

Судислав так и предполагал. И вспомнил про свою незащищенную спину, которая могла бы послужить в случае отказа прекрасной мишенью для стрелы, кою в этот момент, как ему подумалось, Эржбета уже прилаживает к тетиве.

И он согласился. Он прекрасно понимал, что рыжая лучница за его спиной – плод его воображения. Не такая он важная птица, чтобы к нему Эржбету посылали. Если понадобится его убить, любой из этих троих сделает это в один миг голыми руками. Он также понял, что в лучшем случае может рассчитывать лишь на роль марионетки Неустрашимых. Он мог попросить дать ему время подумать. Но он согласился сразу. История знает множество примеров, когда марионетка на престоле постепенно набирает силу и в урочный час дает понять поддерживающим ее, марионетку, что в их услугах больше нет нужды.

Насиб прожил в тереме два месяца и уехал в конце июня.