Ночью сражаться неудобно – темно. После свалки у пристани битва продолжалась фрагментарно, короткими вспышками по всему городу. Несколько домов зажгли, выкуривая прятавшихся в них фатимидов, но ближе к полуночи мокрый снег неожиданно сменился ливнем, и ливень не прекращался до утра – целые водопады леденящей влаги обрушились на город, остановив пожары. Какой-то части фатимидов удалось бежать на уцелевших ладьях. Остальные, большинство которых принадлежало к отборным войскам, в плен сдаваться не желали и со зловещими улыбками шли на верную смерть, иногда даже бросив оружие.

Сделался серый влажный рассвет. Стычки продолжались, но все реже и реже. Отряды ярославова войска отбирали квартал за кварталом, не пропуская ни проулка, ни дома, обыскивая подвалы, забираясь на чердаки. Ярослав с двумя дюжинами ратников вошел в детинец, оглядел терем, и направился в Десятинную. Там его ждали жена и дочери. Через некоторое время в детинец вернулся его сын Владимир, усталый, взмокший, с перевязанным плечом, небрежный в одежде, со сверкающими глазами и со свердом в руке. И тоже сунулся в церковь. Ярослав вывел его из церкви и с размаху залепил сыну пощечину.

– За что? – возмутился Владимир, проливший кровь из плеча за Киев.

– За глупость, стоившую многих жизней.

Чуть поразмыслив, Ярослав отдал приказ десяти ратникам охранять дом магометанской семьи от любителей повозмущаться и помахать кулаками и дубинами при гарантированной личной безопасности. Христианскому правителю не к лицу опускаться до мелкой мести.

В подвале крога на Боричевом спуске люди Ляшко обнаружили прятавшегося там, дрожащего Судислава и быстро доставили в срочно прибранную гостиную каменной части терема. Ярослав, присев на скаммель, некоторое время мрачно рассматривал брата.

– Говорят, ты принял магометанскую веру, брат мой. Слышал я, что в разных весях она разная бывает. Судя по твоим помыслам, ты выбрал самую ярую степень веры той, которая велит магометанину, увидев неверного, убить его тут же. И решил ты начать с Киева. Целый город неверных!

– Что ж, брат мой, – ответил Судислав. – Убей меня, как убил ты остальных. Как убил ты Мстислава.

Ярослав улыбнулся мудрой улыбкой.

– Я не собираюсь перед тобою оправдываться, – сказал он. – Только замечу я тебе, что вера магометанская для лесов да оврагов не подходит. Секта магометан, к которой ты по слухам принадлежишь, поклоняется убийству и смерти. А люди вроде меня любят почему-то жизнь и жизнеутверждающие помыслы. Смерть, если любить ее, становится уныла и скучна. И люди, ее любящие – страшные, сильные, но очень, очень скучные. Как ты сам. И мысли у тебя мрачные, и сам ты мрачный, брат мой.

– Ты бы тоже был мрачный на моем месте.

– Ты имеешь в виду, что во Пскове жизнь унылая? Так ведь тебя никто не заставлял править Псковом. Отказался бы, переехал бы в какое-нибудь веселое место, хоть бы и в Веденец. А ты думал, что для увеселения твоего я тебе Левобережье отдам вместе с Тмутараканью?

– Попомни мои слова, Ярослав, ты плохо кончишь. Тебя будут ненавидеть.

– Меня и так ненавидят. И иногда мне хочется как-то эту ненависть оправдать. Меня называют деспотом, тираном, кровопийцей. И если я велю сварить тебя в кипятке, репутацию мне это нисколько не испортит. Скажи, ты действительно принял магометанство?

– Нет, – мрачно сказал Судислав.

– Я так и предполагал. Человек ты по-своему практичный. На это косо посмотрели бы твои союзники, Неустрашимые. Ладно. Посиди пока что в остроге, на этой неделе я решу, что с тобою делать.

Судислава увели. После этого в импровизированную занималовку вошел Илларион.

– Здравствуй, Илларион.

– Здравствуй, князь.

– Я рад, что ты цел и невредим. Счастлив тебя видеть.

– Я тоже рад тебя видеть, князь.

– Дело деликатное, Илларион. Подойди поближе, говорить будем тихо. Речь пойдет об отстранении Хвеопемпта от должности. И назначении на эту должность тебя.

– Я польщен, князь, но смею тебе заметить, что митрополита назначает Константинополь.

– Именно это я и хочу изменить.

– Замечательная мысль, князь. Но, как ты сказал мне, когда назначали Хвеопемпта, всему свое время.

– Ты уверял меня тогда, что время настало.

– С тех пор я изменил свое мнение.

Ярослав разглядывал Иллариона. Смышленый парень, иногда бывает добродушным, но характер взрывной, скандальный. Суровые серые глаза, слегка на выкате. По слухам – сын Александра. Если это так, то возведение его в должность митрополита автоматически укрепляет союзные связи с Орденом. Сейчас Орден содействует – иногда. С Илларионом во главе русской Церкви, Орден будет содействовать всегда. Средства, люди, сведения, весь мир.

– Мы действительно слишком зависим от Константинополя, и зависимость эта тяготит, Илларион, – сказал он.

– Это так, князь. Я не против уменьшения зависимости. Я всего лишь против смещения Хвеопемпта.

– Вот как? Почему же?

– У меня есть на то причины, личные, князь.

Этот парень не умеет без споров, подумал Ярослав. Тем лучше. Все духовенство поставит на уши – попы перестанут жиреть, станут активны.

– Хвеопемпт попустительствовал работорговцам и даже, кажется, брал с них пошлину, – сообщил он.

– Нет, – возразил Илларион. – Ручаюсь, что пошлину он с них не брал.

Может он, как Дядька Урж, не знает, что такое пошлина, подумал Ярослав? Нет, не может быть. На всякий случай он все-таки сказал, —

– Мы произвели обыск в казне и обнаружили большое количество монет африканской чеканки.

– Такие монеты в Киеве нынче в ходу. И не только в Киеве. Обыщи любого годсейгаре, князь, и ручаюсь тебе, найдешь такие же монеты у него в калите.

Ярославу это было прекрасно известно. И тем не менее – упрямый Илларион! Князь нахмурился.

– Хвеопемпт дал благословение войску, ушедшему по приказу моего сына неизвестно куда и оставившему город на произвол судьбы, – сказал он, открывая настоящую причину своего недовольства.

– А что он должен был делать?

– Он должен был вразумить Владимира и Вышату.

– Он митрополит, а не главнокомандующий, князь.

– Что с того, Илларион! Его ведь не заставляли давать благословение. Просто попросили. Вот и сказал бы – нет, ребята, не нужно сейчас отсылать войско, оно нам здесь понадобится.

– Об этом он не знал.

– А догадаться было сложно?

– Мы не вникаем в военные дела, князь. К нам приходят воеводы и говорят – дайте благословение. И мы делаем несколько жестов правой рукой, иногда даже не отрываясь от чтения какого-нибудь фолианта. Лишь бы отвязались. Вот так, – он поводил правой рукой, изображая благословение без отрыва от чтения.

Распоясались, подумал Ярослав. Я отсутствовал три месяца – и вот, поразвязались языки, дерзят, никакого почтения. Этот мальчишка мне всем обязан, и никакого почтения!

– Послушай, Илларион, мне нужно сместить этого человека. Такова моя воля. Мой каприз, если желаешь. И ты должен мне помочь.

– Нет, князь. Если ты действительно намерен его сместить, тебе нужно будет заодно сместить и меня. И я, пожалуй, составлю Хвеопемпту компанию, чтобы ему не скучно было ехать в Константинополь одному.

– Не забывайся, Илларион! – Ярослав сверкнул глазами. – Ты острить со мной вздумал? Да еще и угрожаешь мне?

– Помилуй, князь!

– Как ты смеешь! Да за такие слова … – Ярослав поднялся на ноги, сжал губы, посмотрел вбок, и сдержался. – Я понимаю, Илларион, ты много пережил за последние несколько дней, – сказал он. – Но все-таки не забывайся! … И вообще – что это ты вдруг выгораживаешь грека?

Илларион, помолчав, сказал, —

– Хвеопемпт нужен Киеву, князь.

– С чего ты взял?

– Все священники сбежали, и греки, и славяне. От фатимидов. Хвеопемпт остался. Недавно его обвинили в растрате … На казенные деньги он купил два дома на Улице Рыжей Травы. В этих домах живут дети, сироты.

– И скоги.

– Но и сироты.

– И попрошайничают на улицах.

– Да. Ты хочешь, чтобы они также и жили на улицах?

Ярослав пожал плечами.

– Многие из них живут, – сказал он.

– На десять домов у Хвеопемпта не хватило расчетной смекалки, – объяснил Илларион. – Два дома он кое-как скрыл в учетной книге, и то плохо.

– Расчетной смекалки … О! – вспомнил Ярослав. – Хозяйке крога на Улице Рыжей Травы он перечисляет деньги. Ежемесячно.

– Да, князь. Хозяйка эта кормит и поит калек, вернувшихся из твоих походов с увечьями.

– Не только. И смерды покалеченные захаживают, никогда в походах не участвовавшие.

– Ты предпочел бы, чтобы их поили в твоем тереме? Я не против. Думаю, что и Хвеопемпт не был бы против.

Ярослав хотел было снова вспылить, но сдержался. Упрек был вполне заслуженный.

– Что еще тебе донесли о Хвеопемпте, князь? – продолжал Илларион. – У него служат три холопа и две холопки, которых он незаконно купил у караванщика.

– Да. Поговаривают, что с холопками он спит.

– Если бы он их не купил, они бы служили какому-нибудь магометанину в Багдаде, и спали бы с ним. Что-то еще? Ну, в городе говорят о нем всякое.

Ярослав улыбнулся.

– Что именно?

– Не хочу повторять.

– Почему же?

– Знал бы ты, что о тебе говорят в городе, князь.

– А что?

Теперь улыбнулись оба.

– Ладно, – сказал Ярослав. – Где он был во время вторжения?

– В Десятинной.

– Что делал?

– Руководил службой, благословлял, исповедовал.

– А ты?

– А я ему помогал. Исполнял обязанности дьякона. Дьякон сбежал.

– Удивительные дела творятся на свете, – посетовал Ярослав. – Все мне перечат. Я спасаю Киев, и сразу после этого моя же собственная жена предъявляет какие-то претензии, воины ворчат, священники бунтуют.

– Прости меня, князь.

– Прощаю.

– Ты еще не знаешь, за что. Я еще не сказал того, за что меня следует простить.

– Говори.

– Киев спас не ты, князь. Киев спас Гостемил. И об этом всем известно. И я советую тебе воздерживаться в публичных выступлениях от высказываний, подразумевающих, что это не так.

Ярослав помрачнел, сел на скаммель, и некоторое время молча смотрел на Иллариона тяжелым взглядом.

– Гостемил удержал Горку, – сказал он. – И то не всю.

– И Десятинную Церковь, – напомнил Илларион.

– Ну и что же?

– А ты выбил захватчиков с торга. Скажут, что тебе дороже торг.

– И будут правы?

– Я этого не сказал. Князь, мне очень приятно с тобой беседовать, как всегда. Но давеча в городе погибло много народу, и у меня в связи с этим много дел. Хвеопемпт один не справится.

– Не смей мне дерзить!

– Хорошо, князь, не буду, – Илларион смиренно опустил голову.

Ярослав снова встал и некоторое время стоял, опираясь на стол. Ему хотелось походить туда-сюда, раздумывая, но он не желал лишний раз демонстрировать хромоту.

– Пленных мы взяли около четырехсот, – неожиданно сказал он. – Что с ними делать, а, Илларион?

– Отпустить, – не задумываясь ответил священник.

– Почему-то мне казалось, что именно так ты ответишь.

Илларион поклонился.

– Можно идти, князь?

– Иди.

Киев спас Гостемил. Гостемил.

То есть как! Я в кратчайший срок собираю боеспособное войско, одним махом переправляю его в столицу, тщательно обдумав и обговорив в пути, чтобы не терять времени, план действий. Ночной захват города – такого, пожалуй, история еще не знала! И вот она, благодарность – «Киев спас Гостемил». Ратники в детинце постоянно упоминают. На улице, в церкви, везде звучит имя – Гостемил. Гостемил то, Гостемил сё. Это не Гостемил ли укрепил границы? Не Гостемил ли, поселяне, связал главные города Руси мощными, надежными хувудвагами? Не Гостемил ли построил тысячи церквей, дал народам единый справедливый закон, открыл школы, объединил полудикие территории и племена в единую просвещенную державу, оплот Церкви? Не Гостемил ли возвысил Киев до уровня Константинополя, наладил дипломатические и торговые отношения со всем миром, приглашал зодчих и ученых, вел переговоры с конунгами и императорами? Стараниями ли Гостемила превратилась Русь в цветущий край, на который с завистью глядят франки и готты, и с удивлением шведы и норвежцы? Гостемил ли сделал так, что Константинополь советуется с Киевом по вопросам константинопольской политики? Где она, благодарность народная? Всю жизнь отдал я благоустройству этой страны, но вот является какой-то муромский годсейгаре, родом из древлян, отдает несколько приказов, машет полдня свердом – и ему вся честь и всё внимание? О нем будут слагать легенды, ему будут поклоняться поколения, как языческому божку, а обо мне, быть может, забудут?

В гостиную вошла Ингегерд и быстро приблизилась к мужу.

– Не послать ли кого-нибудь к Гостемилу, – спросила она. – Он тяжело ранен, надо бы справиться о здоровье.

Ярослав сдержался.

– На улицах все еще опасно, – сказал он. – Еще не всех переловили. Потом пошлем. Кого-нибудь.

Пришел Владимир с повинной головой. Ярослав раздумывал, какое наказание назначить сыну, чтобы он запомнил урок, но и достоинства своего в глазах народа не уронил. Но первый же вопрос, заданный ему Владимиром, был о Гостемиле, и пришлось Ярославу гнать сына из гостиной взашей. Затем появилась Анька-перс и со свойственной подросткам невинной наглостью объявила отцу, сев перед ним на стол и подтянув коленки к подбородку, что ему нужно подстричь бороду, а то совсем старо выглядит.

– Тебе чего надо-то? – спросил, смягчаясь, Ярослав.

– На улицах опасно, говорят.

– Да. И еще неделю будет опасно.

– Порядок. Дай мне охранников.

– Зачем? Куда это ты собралась?

Помолчав невпопад, Анька сказала, —

– А Гостемила проведать.

Ярослав выставил и Аньку. За Анькой последовала Элисабет, сроду не посещавшая отца, когда он был занят, и тоже попросила охрану – для визита к Гостемилу. И Ярослав не выдержал. «Хорла жирная» было самым мягким из эпитетов, которыми родитель наградил дочь в то утро.

Он позвал Ляшко и Жискара.

– Что в городе?

– Восстанавливаются. Торг отстраивают, друг к другу ходят с поздравлениями, – сообщил Жискар. – Возвращаются постепенно.

– Пять церквей уже служат, – добавил Ляшко.

– Ишь ты. Ладно. Хелье не заходил?

– Заходил, когда ты еще спал, князь, – сказал Жискар. – Сказал, что вернется попозже, у него к тебе важное дело какое-то.

– Почему ж не подождал?

– Друг его ранен, лежит дома, Хелье за ним ухаживает.

Ярослав кивнул, мрачнея.

– Уж этот мне Гостемил, – Ляшко покачал головой. – Только и разговоров.

– Да, – согласился Ярослав. – Не хотят ли его сделать князем, вместо меня? По-моему, уже пора.

– Надо бы тебе его навестить, мон руа, – заметил Жискар.

Ярослав мрачно на него глянул. Ляшко неприязненно посмотрел на Жискара.