Стоя в углу вестибюля со свечкой в руке в четыре часа утра, Эдуард чувствовал себя глупо. Ольшевский все не выходил. Нинка, в сумерках заступившая на смену, спала за конторкой. Привратник, пришедший вместе с Нинкой, стоял на улице, у входа в гостиницу, таращась в непроглядную тьму. Авария ли, диверсия ли — неполадки на электростанции обесточили, очевидно, весь город. Ни связи, ни электричества. Интересно, подумал Эдуард, если в сиих губерниях все еще водятся волки, сколько им понадобится, чтобы придти в город и начать хозяйничать? Современный человек без электричества и связи — совершенно беспомощное существо.
Ольшевский наконец вышел в вестибюль, без свечки. И подошел к Эдуарду.
— Подъем в семь утра, господин Чехов. Спать будете у меня в номере.
— Э…
— У меня в номере всякое барахло… полезное… как бы кто не зашел, не поинтересовался. За вашей дамой присмотрит ее теперешний ухажер. В семь пятнадцать, как раз начнет светать, спуститесь снова в бар. Думаю, что команда Вадима, которую мы с вами почему-то упустили из виду, и вы и я, к этому времени соизволит включить генератор в подвале.
— Один вопрос, господин Ольшевский.
— Я слушаю.
— Кто этот… человек в летной форме?
— Телегин, отставной киевский вояка. Объявлен в розыск на Украине. Здесь, как он сам сообщил, проездом. Доставил ответ украинских властей, и поедет дальше, если ему позволят. Должны позволить. Демичев — сволочь, но он солдат, насквозь и с рождения, а такие люди как правило дорожат своим словом. Дальнейший путь Телегина лежит, очевидно, через Финляндию в Швецию.
— Он попросит там политического убежища?
— Он попросит там, чтобы ему поменяли черты лица. Затем он снимет деньги со счета в каком-нибудь из швейцарских банков, и мы никогда о нем больше не услышим. На Украине тем временем… что за глупая улыбка, господин Чехов!
— Математик вас давеча поддел с Украиной, — сказал Эдуард, сдерживая смешок.
— Математики люди, как правило, не очень вредные, но у них есть дурная манера цепляться к словам. Фарисейство в чистом виде! Ах, изволите ли видеть, я нарушил незыблемое правило. Будто если говорить не «на Украине» а «в Украине», все украинцы непременно сразу кинуться читать Золя и пить вина двадцатилетней выдержки вместо самогона! Слово Украина означает — окраина России, а по-русски говорят «на окраине» а не «в окраине». Черт, как он меня достал, этот дурак. Нашел время для буквоедства! Ну и команду себе Демичев подобрал, любо-дорого.
— Может, лучше не ложиться? — предположил Эдуард.
— Нет, вам обязательно нужно поспать, господин Чехов. Обязательно. Ничего особенно интересного в следующие четыре часа не произойдет. Кроме одного. Заработает телевизионная станция, что в пяти километрах отсюда, и такое будет на весь мир транслировать, что лет двадцать потом расхлебывать будем. В любом случае вы лично, господин Чехов, ничего не знаете, я вам ничего не говорил. Спросят потом — так и объясните.
— Зачем он нас сюда вызвал?
— Солдаты мыслят прямолинейно. Он прикинул, кто в Питере является одновременно думающим и достаточно влиятельным. Кто нынче в Питере влиятелен — не мне вам рассказывать. И выбор Демичева, к великому моему сожалению, пал на меня.
— Но ведь, согласно их теории, вы произошли от рабов и так далее…
Ольшевский поморщился.
— Все так, господин Чехов. Но, видите ли, какая закавыка, вашего командира угораздило родиться и провести значительную часть детства именно в Новгороде. Я вам это сейчас говорю, потому что очень устал. А вообще-то рекомендую вам вспомнить о субординации и идти спать, ибо дан вам, господин Чехов, недвусмысленный приказ.
— Слушаюсь, господин Ольшевский.
* * *
— Стенька?
— Да, Лин… Осторожно! Лестницы здесь узкие. И крутые.
— Как бы нам отсюда выбраться?
— Тебе не хочется здесь быть?
— Конечно нет. А тебе хочется?
— Подождем до рассвета?
— Как-то оно… И не хотелось бы у всех на виду…
— Ты права. Тогда вот что. Тогда я тебя доведу до номера… Я об этом уже подумал… Доведу, а сам схожу… тут в нескольких кварталах мужики извозом занимаются. Вот только денег у меня нет.
— У меня есть. Может, вместе пойдем?
— Нет уж, ты сиди в номере. Одному менее опасно. С дамой по улице шагать в это время — ну его. Найду кого-нибудь, подъедем ко входу.
— Правда?
— Да. Лин, ты не волнуйся так.
Стенька воспрянул духом. Рыцарство вдохновляет.
Когда они подошли к номеру, оказалось вдруг, что компьютерный замок работает только при наличии электричества и так же, как лифты, не может функционировать, когда обесточена вся гостиница.
— Да, вот еще загвоздка, — подумал Стенька вслух.
— Стень, это не мой номер. Это твой номер.
— Ты думаешь, в твоем номере замок работает?
— Нет, но я догадываюсь кое о чем. Пошли.
Они переместились к соседнему номеру. Дверь в нем оказалась приоткрытой, а замок раскурочен.
— Подсуетился Эдька, — мрачно сказала Аделина. — Проявил заботу.
— Да, действительно, — растерянно пробормотал Стенька. — Ну и славно. Приляг, подремли. Я вот пару лишних свечек из бара прихватил, вот, держи. Я скоро вернусь. Деньги…
— Там у меня в пальто, посмотри, кошелек.
— Ты достань…
— Доставай, не бойся. Нашел?
— Нашел.
— Если что, беги сразу назад, — неопределенно, но с беспокойством, сказала Аделина.
— Не волнуйся.
Вдруг он действительно найдет машину, думала она, скидывая туфли, стягивая чулки, и дрожа от холода. Отопление номеров гостиницы полностью зависело от электричества. Аделина осторожно пристроила свечу на прикроватный столик, зажгла от нее другую, и, стуча зубами, направилась в ванную. Капнув воском на край раковины, она укрепила свечу и включила душ. Подача воды оказалась не связанной — пока что — с подачей электричества. Аделина скинула с себя остальную одежду и встала под горячий душ. Стало приятно и даже как-то истерически-весело, но вскоре в голову полезли всякие дурацкие образы из фильмов-страшилок, сценаристы коих обожали смаковать зверские убийства женщин в душах, и Аделине стало казаться, что она слышит шаги, что очень скоро, в следующее мгновение, кто-нибудь войдет в ванную с огромным ножом из японской нержавеющей стали и будет ее этим ножом колоть множество раз, и резать на куски. Она выключила душ. Тихо. Снова включить душ у нее не хватило силы воли. Аделина перешагнула край ванны и потянулась за полотенцем. Несколько капель с предплечья упали на фитиль, и свеча погасла.
— Ебаный в рот, — сквозь зубы сказала Аделина, в панике ища ручку двери.
Нашла, распахнула. Номер тускло освещался одинокой свечой на прикроватном столике. Много неспокойных теней. А за окном — тьма, ничего не видно. Вообще. Ни контуров, ни теней, ни силуэтов. Безлунная, беззвездная осенняя ночь. Бездна. Наскоро вытеревшись, Аделина бросила полотенце на пол и кинулась к постели, споткнувшись по дороге о скинутый давеча туфель и больно ушибив большой палец на левой ноге. Укрывшись холодным одеялом, она некоторое время ворочалась, стараясь передать одеялу и простыне тепло, принесенное из душа, стуча зубами. Где-то в коридоре раздались какие-то голоса, и Аделина замерла, широко раскрыв глаза, затаив дыхание. Приоткрытая дверь — это… Зря она послала Сеньку на поиски машины. Лучше бы действительно было подождать до утра. В дневном свете оно как-то радостнее все выглядит. Дура. «Не хотелось бы у всех на виду». А так, ночью, лучше — как крысы какие-то, бежать, чтобы никто не видел. Мол — подумать-то подумают что-нибудь, да глазами не увидят. Что же теперь делать? Что за голоса? Кто это там ходит, в коридоре, и что то бормочет — вот, хлопнула дверь, очевидно лестничная. Нет, невозможно. Так дальше — невозможно. Нет.
Аделина выскочила из постели и стала поспешно одеваться. Чулки куда-то запропастились, слились с ковром. Правый туфель никак не находился. Босая, в юбке и блузке, Аделина кинулась к свече, сняла ее с прикроватного столика, повернулась, и пошла к двери — слишком поспешно. Легкое дуновение из коридора, навстречу ей, погасило свечу. Эпизод с гаснущей свечой есть в опере «Богема». Опера эта совершенно неинтересная, глупая — в ней нет партии для меццо, две оголтелые сопрано пищат все три акта на два голоса. Вообще веристы меццо не любили, потому что дураки были, и популярность их объясняется только невежеством публики.
Стало совсем дико. Открыты глаза, закрыты ли — все одинаково темно, непроглядно. Сжав зубы, выставив вперед левую руку, а в правой держа бесполезную погасшую свечу, Аделина осторожно пошла по прямой, туда, где, как она помнила, должна находиться дверь, и через некоторое время очень больно наткнулась левым бедром на что-то прямоугольное и твердое. Стол, трюмо — что это? Аделина потрогала рукой. Вроде, стол. Просторные полупустые помещения обнаруживают в темноте невероятное количество предметов, мешающих передвигаться и ориентироваться в пространстве. Презрев законы, дочь богемы… Chi ti salva, sciagurato, dalla sorte che t'aspetta? Обойдя осторожно стол, она нащупала рукой стену и стала осторожно, опираясь на нее, передвигаться боком вправо. Через некоторое время правое бедро коснулось чего-то обтекаемого и, возможно, пластмассового. Аделина осторожно потрогала предмет рукой. Телевизор. Значит, она шла не к двери, а от двери, и дошла до угла. Если, конечно, телевизор находится в углу. Аделина не помнила точно, где он находится. Наверное, в углу. Точно в углу? Как знать! Как ориентируются в пространстве слепые? Дело привычки, наверное. Но за полчаса привыкнуть невозможно. И не очень хочется.
Она стала передвигаться обратно, касаясь стены рукой. Вдруг стена куда-то исчезла. Аделина подалась вперед — слишком порывисто, опустив на мгновение руку, и ткнулась носом и лбом в стену. Замычав от боли, она присела на корточки, прижав нос и лоб рукой и навалясь плечом на поверхность стены. Вскоре боль слегка поутихла. Аделина, опираясь о стену, встала опять в полный рост. И снова, шаг за шагом, начала передвижение боком. И вот опять давешний стол. Но где же тогда дверь? В ужасе Аделина подумала, что ее, как Аиду и Радамеса, замуровали в этом номере. Нет, это глупости, конечно — она бы услышала, стоя под душем, как они тут орудуют. Кладка, мастерок, строительный мат. Тихо, тайком замуровать — такого в истории не было. Хотя, конечно, Марианна и Кудрявцев сказали бы, что конечно же было, и привели бы множество скучнейших примеров, до которых никому дела нет, ссылаясь временами на двух основных святых апостолов исторической религии — неизвестно какого по счету Святослава и Иосифа Флавия. Она стала обходить стол, у которого почему-то оказалось неестественно большое количество углов. Столам полагается иметь четыре угла, и если стол стоит у стенки, наткнуться можно, по идее, максимум на два, ну, пусть даже на три, а у этого стола их, углов, штук восемь. Ну и дела. Но вот она снова — стенка. И щель. Да это же дверь! Щель — между косяком и внутренней стороной двери, там, где петли. Аделина, чувствуя, как поднимается откуда-то из области диафрагмы теплой волной радость, переместилась еще влево, нажав рукой на дверь, и дверь закрылась. Быстро найдя ручку, Аделина повернула ее и потянула дверь на себя, но дверь не открывалась — раскуроченный замок заклинило. Чуть подвывая от страха и ненависти к двери, к замкам, к Эдуарду, который привез ее сюда и раскурочил замок — тоже мне, джентльмен, услугу даме оказал, скотина — Аделина рванула дверь на себя, и дверь открылась, ударив Аделину в лоб, и Аделина, отступив на шаг, упала на бок, бросив наконец погасшую свечку и обеими руками схватясь за лицо. Но страх сильнее боли. Боясь, что дверь опять закроется, Аделина вскочила на ноги. Вот — где? Где же эта ебаная дверь? Вот она. Как бы опять не закрыть. Аделина, обеими руками держась за дверь, вышла в коридор — левой ногой, уже травмированной давеча, зацепившись за косяк. Наверняка сломала палец, не иначе. Где номер этого подонка, справа или слева? Наверное, слева. Справа — Стенькин номер. Chi ti salva, sciagurato, dalla sorte che t'aspetta? Касаясь ладонью оказавшейся неожиданно шершавой, и очень холодной, коридорной стены, Аделина добралась до — угла. Что за угол? Она не помнила, чтобы здесь были какие-то углы. Номер — стена — следующий номер. Тут ей вспомнилась загадка из начальной школы — как пройти лабиринт наверняка. Нужно все время касаться рукой стены и идти себе. В конце концов будет выход. Обогнув угол, касаясь рукой стены, Аделина пошла вдоль нее. Босые ноги замерзли ужасно. Снова угол — поворот. И вот какая-то дверь. Приоткрытая. Аделина нажала на нее рукой и вошла в номер. В лицо ей ударил луч электрического фонарика, а чуть впереди фонарика блеснул наведенный на нее пистолет. Хозяин пистолета явно рассчитывал на то, что вошедший, кто бы он ни был, пистолет увидит. Но тут же пистолет опустился.
— Потерялись? — спросил незнакомый голос.
— Я… здесь… Эдька…
— Эдька в соседнем номере, — сообщил голос. — Сейчас я вас к нему отведу, а то будете ходить впотьмах, как атеисты.
— Я… извините… а…
Давешний долговязый негр, совершенно черный в таком освещении, положил фонарик на прикроватный столик, вылез из постели — в трусах — натянул джинсы, носки, кроссовки, футболку, и джинсовую куртку.
— Простите меня, — попросила Аделина.
— Ничего страшного. Холод собачий, не находите?
— Да, — растерянно согласилась Аделина.
— Вот она, Русь, — мрачно и с уважением сказал негр. — Вот они, просторы северные… Оставили девушку одну, — безотносительно добавил он. — Мужланы. Что ж, пойдемте, милая дама. Отведу вас к господину вашему.
Аделина так же растерянно наблюдала — как он засовывает пистолет за ремень джинсов, как берет со столика фонарик, как оглядывает номер.
— Пойдемте, пойдемте.
Оказалось, что номер негра находился в нише, которую Аделина раньше, при свете, не заметила. Аделина подумала, что негр постучится сперва, но он толкнул дверь и зашел в эдькин номер, не замедляя шага. Только сейчас она подумала — а зачем он взял с собой пистолет, и вообще — почему у него пистолет? Он — гангстер? В фильмах негры часто бывают гангстерами. Димка Пятаков, исполняющий роль африканского царя, постоянно общается с гангстерами, они же рэкетиры, они же братки. Они его приглашают в кабаки, и он им там поет «Вдоль по питерской», «Старый товарищ бежать пособил», и еще что-то из шаляпинского репертуара, но Димка не негр, он только играет негра.
Эдькин номер оказался пуст.
— Нету здесь Эдьки, — сказал негр, проверив на всякий случай ванную. — Куда-то наш бравый Эдька подевался. Возможно совершает ночную прогулку по городу. Для поддержания пищеварения в достойном виде, по инструкции. Будете спать здесь?
— Но я ведь… — начала Аделина, и замолкла.
Эдькин номер без самого Эдьки никакой выгоды ей не приносил — ничем не отличался от ее собственного. Та же тьма, то же одиночество, тот же страх.
— Да, глупо как-то, — согласился с ее мыслями негр. — Что ж с вами делать. Неприкаянность — отличительная черта многих русских женщин. Ну, пойдемте ко мне, что ли, посидите у меня до рассвета. А где ваш второй… э… шевалье?
— Он… — Аделина снова запнулась.
— Ну, не мое это дело. Пойдемте. Пойдемте, пойдемте. Да вы замерзли! — удивился он, взяв ее за руку. — Вам срочно нужно в горячую ванну, иначе, в этом климате, у вас к утру обнаружится какое-нибудь заболевание с кашлем и соплями. Нельзя так беспечно относиться к собственному здоровью.
Наверное, он хочет меня изнасиловать, подумала Аделина. Негры иногда насилуют белых женщин, мстя за три века рабства в Луизиане. А может и нет. Вежливый. Может, он гомосексуалист. Многие гомосексуалисты бывают вежливые и обходительные, и часто посещают оперу. Больше балет, но и оперу тоже.
* * *
Стенька сидел, прислонясь спиной к стене и мелко дрожа от холода. Произошедшее вспоминалось отрывочно. Он шел почти на ощупь по очень темной улице на какой-то свет вдали. Какие-то фары какого-то драндулета, где-то припаркованного, с мотором, работающем на холостом ходу. Возможно, какой-нибудь мужик, занимающийся извозом. Чем дальше он уходил от гостиницы, тем неуютнее себя чувствовал, но, преодолевая страх, шел — медленно, но шагом твердым, правильным. Потом они появились — с фонариками. Трое. Он спросил у них, где тут стоянка такси, что, как он сразу понял, было глупо — ищущий такси должен иметь при себе деньги. К нему подошли вплотную. Он хотел бежать, но его схватили, повалили, некоторое время били, а потом он потерял сознание. А теперь он сидел у стены и дрожал от холода — во-первых, ночь выдалась холодная, а во-вторых, на нем ничего, кроме трусов, носков, и майки, теперь не было. Кроссовки почти новые — сняли. Свитер, очень неплохой — сняли. Куртку — сняли. Джинсы — старые, потертые — и те сняли. Висок и часть лица справа ныли тупой болью, а нижняя губа заметно увеличилась в размерах. Стенька попробовал языком зубы — на месте. Ребра ныли. Спина. Добрые, однако, люди, живут в Белых Холмах. Гостеприимные. А! Кошелек. Линкин кошелек. Со всеми деньгами.
Со второй попытки ему удалось подняться, и затем, собравшись с духом, сделать два шага. Справа занимался блеклый пасмурный рассвет, и силуэт центральной башни гостиницы был отчетливо различим — прямо по ходу.
* * *
Минск, Беларусь, девять часов тридцать минут утра.
Кабинет министра сельского хозяйства.
Министр, дородная женщина средних лет, принимает у себя президента Беларуси, а также министра обороны республики.
ПРЕЗИДЕНТ (развивая, очевидно, начатую ранее мысль)… Ни хуя себе!
МИНИСТР ОБОРОНЫ. Что они там пьют, в ихнем Новгороде?
Никто не засмеялся.
МИНИСТР ОБОРОНЫ (а ему хочется, чтобы засмеялись). Нет, правда, что?
МИНИСТР СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА (неприятно тонким, надтреснутым сопрано). В Москве не спохватились еще?
ПРЕЗИДЕНТ. Скоты.
МИНИСТР ОБОРОНЫ. Москва — да… с Москвой такие номера не проходят…
ПРЕЗИДЕНТ. Заткнись. Москва — черт с ней, с Москвой. Новгородцы эти — твари, сволочи!
МИНИСТР СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА. Почему ж? Если кто хочет…
ПРЕЗИДЕНТ. Потому что мне они ни о чем не пожелали сообщить. Откуда им знать, может мы бы к ним присоединились.
МИНИСТР ОБОРОНЫ. В каком смысле?
ПРЕЗИДЕНТ. В любом. На правах автономии. Какая разница.
МИНИСТР ОБОРОНЫ. Ну ты даешь, Палыч. Быть присоединенным к Новгороду не велика честь…
ПРЕЗИДЕНТ. По-твоему, лучше быть присоединенным к Москве, да? Новгород древнее. И черных там меньше.
МИНИСТР СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА. Поражаюсь вашим словам, Виктор Павлович…
ПРЕЗИДЕНТ. А вы всему всегда поражаетесь. Вы вообще очень впечатлительны по натуре.
МИНИСТР СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА. Как вы… да я… да…
ПРЕЗИДЕНТ. Тихо! Черт знает, что такое. Надо бы послать ноту протеста, но — кому? На что они рассчитывают? А? Ну, вы, министры! Какие у них там ресурсы? Ну!
МИНИСТР СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА. Ежели вы так будете обращаться…
ПРЕЗИДЕНТ. Ресурсы какие?
МИНИСТР СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА. Ну, не знаю… ну, деревья там растут, и…
ПРЕЗИДЕНТ (поворачивается к министру обороны). Какие ресурсы?
МИНИСТР ОБОРОНЫ. Какие у них могут быть ресурсы? Пьют они много. (Подумав) А у нас какие ресурсы? Только что газопровод, так ведь он нам не принадлежит.
ПРЕЗИДЕНТ. Нужно будет — будет принадлежать. Врежем кран и перекроем к чертовой матери. Пусть Европа закоченеет вся. Устроим Европе русскую зиму. Кстати, Новгороду тоже топить, вроде бы…
МИНИСТР ОБОРОНЫ. Бурый уголь у них есть. Правда, толку от него мало. Он и не горит почти, а так, теплится. Как угольки в камине осенним вечером.
ПРЕЗИДЕНТ. Ты мне Якуба Коласа тут не изображай. Теплится. Расстроен я.
* * *
Кабинет в секции оборонной разведки, Пентагон, Вашингтон, Соединенные Штаты Америки, восточнобережное время — четыре часа утра, по Гринвичу — десять.
Присутствуют — представитель Центрального Разведывательного Управления, армейский полковник, и молодой специалист в штатском, пришедший вместе с представителем и принесший в портфеле портативный компьютер с приставкой широкополосной связи.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ… как такое можно было подготовить без единой утечки — не очень понятно, но есть рабочие гипотезы.
ПОЛКОВНИК. А предполагаемая реакция Москвы?
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Попытаются устроить диверсию, скорее всего.
ПОЛКОВНИК. Пошлют спецназ?
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Сперва будут по телефону пугать и взятки предлагать. Это ведь обыкновенный путч — ничего нового для русских, у них есть соответствующий опыт. Справятся. Наше участие там абсолютно бесперспективно. Я не об этом. Я хочу вам кое-что показать, занимательное, и спросить вас, что вы об этом думаете.
ПОЛКОВНИК. Показывайте.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Стивен, включай.
Стивен нажимает клавиши компьютера. На мониторе возникают образы. Похоже на телеинтервью.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Монтировали наспех, многое не учли, да и не особо старались. Передавали не прямой эфир, но запись.
ПОЛКОВНИК. Это понятно.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. И в запись попал кадр, который не должен был в нее попасть. Похоже на помехи, четверть секунды всего. Стивен этот кадр вычислил и расшифровал подробно. Стивен, показывай. Вот, видите? Я вам это объясняю для того, чтобы вы не решили, будто я вас мистифицирую. Вот, как видите, за спиной говорящего, чуть справа, стойка бара. Судя по всему, бар находится в современном отеле. За стойкой — полка с бутылками. На коньяках, бренди, виски и ликерах — этикетки, а на водке и джине этикеток по большей части нет, или они сзади, вон, видите? Четыре Абсолюта. Серый Гусь. Столичная — но этикетка сзади, ее едва видно.
ПОЛКОВНИК. Так. Дальше.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. То, что не отражает одна бутылка, отражает другая. Стивен попытался по тому, что можно извлечь из отдельных отражений, составить общую картину противоположной стороны бара. Картина вышла неполная. Из всех портретов людей, находящихся в баре, более или менее точным получился только один. Вот он. Как видите, слегка размыто, но все же видно достаточно, чтобы этого человека можно было узнать. Не так ли, полковник?
ПОЛКОВНИК (удивленно). Милн.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Он самый.
ПОЛКОВНИК. Вы взяли его себе после того, как он ушел от нас?
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Нет. Поэтому у нас сразу возник к вам вопрос. Он действительно от вас ушел?
ПОЛКОВНИК. Да. То есть, его демобилизовали.
ПРЕДСАТВИТЕЛЬ. Выставили.
ПОЛКОВНИК. Да.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. За пьянство?
ПОЛКОВНИК. Если вы все знаете, зачем же спрашивать?
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Чтобы быть уверенным.
ПОЛКОВНИК. В чем?
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. В том, что вы врёте. Я это по интонации определяю. У нас специальный курс есть, в Лангли. По интонации учат определять, врёт человек или нет.
Многозначительная пауза.
ПОЛКОВНИК. Вы что, издеваетесь?
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Нисколько.
ПОЛКОВНИК. Вы в чем-то хотите меня обвинить?
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Это не входит в мои полномочия. Просто появился слух, что военная разведка взяла на себя функции, о которых в ее, военной разведки, инструкциях ничего не сказано. Портрет Стивен составил, и сразу доложил мне. Я доложил начальству. Начальство послало меня к вам, благо это недалеко.
ПОЛКОВНИК. Повторяю вам, Милн у нас не служит больше года.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. У вас не служит, у нас не служит — а как же он появился в этом баре?
ПОЛКОВНИК. Откуда мне знать. Он вообще бары любит… за что и… кстати, кадр может быть поддельный. Или портрет.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Настоящий, уверяю вас.
ПОЛКОВНИК. Вот что, агент. Видите вон ту дверь? Воспользуйтесь ею.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Воспользуюсь, конечно, но тогда именно я и разбужу президента. И расскажу ему все как есть.
ПОЛКОВНИК. Президент не любит вашу фирму. Он вам не поверит.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. В этом как раз и заключается самое главное.
ПОЛКОВНИК. Не понял.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Президент мне не поверит. А когда президент не верит, он сразу начинает все подряд проверять.
* * *
Частная квартира на Садовом Кольце, Москва, Российская Федерация, полдень.
Присутствуют — Президент, частично руководящий военной разведкой генерал, и хозяин квартиры — министр, возможно культуры. Генерал толстый.
ГЕНЕРАЛ. Так ты, Геннадий Демьяныч, думаешь, так сказать, что за ним стоят какие-то силы.
ПРЕЗИДЕНТ. Ставлю на вид, Владимир. Либо вы называете меня на вы, что предпочтительнее. Либо продолжаете говорить мне ты, но не называете меня при этом по имени-отчеству. И так в народе говорят, что страной правит банда каких-то… (смотрит на министра, возможно культуры).
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ (подсказывая). Мещан?
ПРЕЗИДЕНТ. Не так резко, но… в общем, да. Хотя нет, в народе так не могут говорить.
ГЕНЕРАЛ (обижаясь). Ну, извини, мы университетов не кончали…
ПРЕЗИДЕНТ. И перестань говорить штампами. Позор. Да, считаю, что за ним стоят какие-то силы.
ГЕНЕРАЛ. Стоят или нет — нам-то что? Это наша территория. Подгоним несколько частей и устроим маневры с масштабным охватом.
ПРЕЗИДЕНТ. Каким охватом?
ГЕНЕРАЛ. Масштабным, Геннадий Демьяныч.
ПРЕЗИДЕНТ. Демьянович.
ГЕНЕРАЛ… Демьянович.
ПРЕЗИДЕНТ. Что это такое — масштабный охват?
ГЕНЕРАЛ. Масштабный охват — это, так сказать, когда радиус действий расширяется произвольно, охватывая все больший и больший, так сказать, масштаб ландшафта. Ландшафт — это местность.
ПРЕЗИДЕНТ. Это очень хороший план. Но разведка ваша, генерал, разленилась совершенно последнее время.
ГЕНЕРАЛ (обижаясь). Ну, если вы так считаете…
ПРЕЗИДЕНТ. Считает министерство финансов. И делает это плохо. Парень из Главного Управления принес мне два часа назад карту и показал на этой карте две точки, которые ваше заведение почему-то не приняло во внимание.
ГЕНЕРАЛ. Какие точки?
ПРЕЗИДЕНТ (разворачивая на столе карту). Вот, смотрите. Вот точка. И вот. Что означают эти точки?
Министр, возможно культуры, с интересом разглядывает карту. Генерал с недоверием косится на точки.
ГЕНЕРАЛ. И что же это за точки?
ПРЕЗИДЕНТ. Где они расположены? Что за город такой по соседству?
ГЕНЕРАЛ. Так известно что за, так сказать, город. Новгород.
ПРЕЗИДЕНТ. Правильно. И вот эти самые точки.
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ (догадываясь). Ага!
ГЕНЕРАЛ (сердито к нему поворачиваясь). Не гакай под руку, ты! Точки какие-то…
ПРЕЗИДЕНТ. Шахты это, генерал. Шахты, находящиеся в твоем ведомстве, между прочим.
ГЕНЕРАЛ (догадываясь). А! Ну, не совсем в моем ведомстве…
ПРЕЗИДЕНТ. Сейчас это не важно, в чьем именно ведомстве. И все остальное тоже не важно. И то, что можно найти в интернете, и то, о чем говорят официально, и то, что видят со спутников — тоже не важно. Важно то, что в этих двух шахтах как раз и находятся баллистические ракеты с самым что ни на есть традиционным, он же нетрадиционный, зарядом. В просторечии — атомная боеголовка. Шахты старообрядные, полузабытые, на автономном контроле. Посему все разговоры о разворачивании маневров в радиусе отпадают. И пришли вы сюда, генерал, совершенно зря. Это не в вашей компетенции.
ГЕНЕРАЛ (возмутившись). А в чьей же! Да и вообще — две шахты, что за глупости… Да и какие шахты! Подумаешь — автономные. Чтобы из тех шахт ракета, так сказать, взлетела, ее нужно раз девять кирзовым сапогом ударить. И взлетит она после этого или нет — это как сказать. Может и на месте взорваться, ежели заряд не отсырел. Там даже за системой сигнализации никто не смотрит, потому что, так сказать, нужды нет. Провод висит над самой дверью штаба, так когда новобранцы в самоволку уходят, они его ножницами перерезают, чтоб не трезвонило, так сказать. Говорят…
ПРЕЗИДЕНТ. Говорить можно многое, и даже публиковать в прессе. Можно сказать, что в этом регионе вообще не полагается иметь такие ракеты с такими боеголовками, а можно сказать, и опубликовать, что их там пруд пруди, и все присоединены к системе, контролирующейся из Москвы. На самом деле их там, этих ракет, две штуки, и кнопка под пальцем у Демичева. Не думаю, что в его планы входит ее нажать. Но провоцировать его не следует.
ГЕНЕРАЛ. Да они не функционируют!
ПРЕЗИДЕНТ. Вы ручаетесь?
ГЕНЕРАЛ (замявшись). Ну, в таком деле ручаться, так сказать, Геннадий Дем… Демьянович…
ПРЕЗИДЕНТ. Вы ко мне напросились на прием, генерал, раньше времени. Через два часа будет закрытое совещание, на него и приходите.
ГЕНЕРАЛ. Но, позвольте, Геннадий Демьяныч…
ПРЕЗИДЕНТ. Постарайтесь мне не мешать, Владимир. На этом закрытом совещании меня могут просто-напросто сместить — такая возможность существует всегда. Заставят уйти в отставку в связи с допущенным мною экстренным положением. И следующий президент вас своим замминистром обороны не назначит, уверяю вас. Всего доброго.
Генерал грузно поднимается со стула, некоторое время думает, что бы такое веское сказать, и выходит, не сказав ничего.
ПРЕЗИДЕНТ. Вот с такими приходится иметь дело.
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. Да.
ПРЕЗИДЕНТ. Особенно умиляет это его «так сказать» вместо «блядь». Как не ко времени все это. Поспешил Демичев, поспешил. Нетерпеливый он. И ведь только что свалили Тепедию! Только что! Всем бы порадоваться сначала, посмотреть, может быть, на процесс, послушать, как иностранная пресса будет истериковать. И вместо этого — вот.
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. А вас правда могут сместить на этом совещании?
ПРЕЗИДЕНТ (усмехнувшись). Вы метите на мое место? Не надейтесь. Дело такое… Нужно послать туда несколько журналистов. Не в Белые Холмы, а в Новгород, конечно же. Велеть им записывать, составлять отчеты, и даже делать снимки. Но ничего не передавать, никому, до того, как им дадут сигнал. Пока новгородское телевидение ловит только Новгород и те, кому это в голову пришло. То есть — пока что обо всем этом никто ничего не узнал. Говоря нормальным языком, в Новгороде и окрестностях за одну ночь переменилась власть, и никто этого в мире не заметил. Но заметят. И важно, чтобы заметили правильно, в нужном ключе.
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. Это понятно.
ПРЕЗИДЕНТ. Вы когда-то очень остроумно отметили, что, к примеру, политикам цивилизованных стран не рекомендуется вступать в публичные споры с лидерами мусульманских маргиналов, террористов, и просто враждебно настроенных стран. Но не удосужились разъяснить мысль. Не разъясните ли сейчас?
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. Не припоминаю.
ПРЕЗИДЕНТ. Вы сказали, что в таких спорах любой политик из «золотого миллиарда» проиграет любому представителю Азии. Почему?
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. А! Ну, это же очевидно.
ПРЕЗИДЕНТ. Не очень. Объясните. Дело в страстности? В заинтересованности?
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ (пожав плечами). В общем, нет. Дело в магии.
ПРЕЗИДЕНТ. Черной?
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. В магии слов.
ПРЕЗИДЕНТ. Ну-ка, ну-ка…
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. Политики диких стран изъясняются понятным почти всем людям языком. Встанет такой бородатый дикарь перед телекамерой и скажет — «Эти скоты выпили из нас все соки, они нас угнетают, они нас бомбят, мы люди мирные по натуре, нам остается только защищаться, и мы защищаемся, и не первое столетие, платим кровью за нашу независимость, за нашу культуру, за наше право, и слава Аллаху, который нам помогает». И все всё поняли, даже у нас. А что на это может ответить представитель цивилизованной страны? Людей, изъясняющихся языком бородатых дикарей, к власти не подпускают — их отсеивают на нижних уровнях. К власти приходят люди, говорящие что-то вроде «Необходимо повышать эффективность органов власти в решении всего комплекса стоящих перед страной проблем. Вырванные из контекста всей совокупности задачи, которые перед нами стоят, даже такие важнейшие сегодня вопросы, как обеспечение безопасности граждан и государства, должны быть решены эффективно. Наше правительство делает все для укрепления. Выражаю надежду на развитие демократических принципов, дружбу и сотрудничество организаторов выборов всех стран».
ПРЕЗИДЕНТ. Это кто ж такое отмочил?
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. Это отмочили вы месяц назад на открытии какого-то филиала, не помню чего.
ПРЕЗИДЕНТ (неожиданно смутившись). Это парень тот мне написал…
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. Да. А вот что вашему американскому коллеге написал его парень — «Есть основные принципы, общие для всех успешных обществ, принадлежащих к любой культуре. Успешные общества лимитируют государственную власть и военную власть — чтобы правительство прислушивалось к пожеланиям народа, а не пожеланиям элиты. Успешные общества охраняют свободу с помощью постоянной непредвзятой власти закона, а не применяют закон селективно для наказания неудобных оппонентов. Успешные общества дают место здоровым гражданским институтам — политическим партиям и профсоюзам, независимой прессе и независимой медии. Они также гарантируют свободу вероисповедания без страха преследования. Успешные общества приватизируют экономику и охраняют право на собственность. Они запрещают и наказывают чиновничью коррупцию, и делают капиталовложения в институты здравоохранения и образования. Они признают права женщин. И вместо ненависти и недоверия к другим, успешные общества концентрируют свое внимание на надеждах и пожеланиях собственного населения».
ПРЕЗИДЕНТ. Как вы всю эту муть наизусть помните!
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. Но вы ведь тоже помните!
ПРЕЗИДЕНТ. Не всегда. Иногда сверяюсь с текстом. Всегда лучше, когда текст перед глазами лежит. Вы мне скажите… вы откуда родом?
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. Не понял.
ПРЕЗИДЕНТ. Вы ведь не москвич?
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. Давно в Москве я, очень давно.
ПРЕЗИДЕНТ. А родились где?
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. Там же, где и вы, Геннадий Демьянович. Земляки мы. Новгород Великий.
ПРЕЗИДЕНТ. А министром я вас назначил год назад.
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. Именно так, Геннадий Демьянович.
ПРЕЗИДЕНТ. По рекомендации… чьей?… не помню…
МИНИСТР, ВОМЗОЖНО КУЛЬТУРЫ (мнется). Э…
ПРЕЗИДЕНТ. Да это и не важно. И министр обороны — новгородец. И в генштабе новгородцы. Вас это не наводит на какие-нибудь мысли?
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. Странное стечение обстоятельств. В древности это называли — судьба.
Стук в дверь. Министр, возможно культуры, вздрагивает.
ПРЕЗИДЕНТ. Не бойтесь, это свои. Там такая охрана на вашей лестнице — танком не проедешь, удивительно, сколько человек за мной увязалось. Пусть войдет.
МИНИСТР, ВОЗМОЖНО КУЛЬТУРЫ. Войдите!
Входит, говоря по сотовому телефону, человек в хаки.
ЧЕЛОВЕК В ХАКИ (в телефон). Я не понял, что именно «вами захвачено»? А? Какой институт? О! Теперь понял. И сколько вас там? Ага. И хорошо вооружены? Да. Одну минуту, не прерывайте, пожалуйста, связь. (прикрывая телефон рукой). Геннадий Демьянович, там какие-то чудики из возбужденной местности захватили здание института, и предъявляют требования. Нам ведь сейчас не до этого, не так ли?
ПРЕЗИДЕНТ. Совершенно не до этого! Нашли время!
ЧЕЛОВЕК В ХАКИ. Благодарю. (в телефон). Ну, слушай внимательно, как тебя там. Требования твои хороши, а институт вы захватили — это просто подвиг с вашей стороны героический. Рекомендую вам всем разрядить чего у вас там есть, и очень тихо, очень незаметно исчезнуть, поскольку не ко времени ваши требования и ваши захваты и прихваты. В противном случае… ты меня слушаешь?… в противном случае, мы взорвем… а я срал на заложников… нам не до этого… взорвем здание вместе с вами и заложниками, после чего за два-три часа разбомбим всю вашу дурацкую страну в мелкую пыль, вместе с горами и оврагами. Будет у вас лунный ландшафт. Сомневающиеся в высадке американцев на Луне получат возможность сравнить фотографии с трехмерной моделью. Если еще раз позвонишь, мне или еще кому-нибудь, предупреждать больше не буду, а сразу преступлю к исполнению того, о чем тебе сейчас сказал. Понял? Ну, пока. (выключает телефон, кладет в карман). Наглость какая! Институт они захватили… Я вас слушаю, Геннадий Демьянович.
ПРЕЗИДЕНТ. Вести какие-нибудь есть из Новгорода?
ЧЕЛОВЕК В ХАКИ. Да, Геннадий Демьянович. Демичев пытался с вами связаться, но вы отсутствовали.
ПРЕЗИДЕНТ. Когда?
ЧЕЛОВЕК В ХАКИ. Час назад.
ПРЕЗИДЕНТ. Почему со мной не соединились?
ЧЕЛОВЕК В ХАКИ. Он сказал, чтобы не беспокоились, что он попозже еще позвонит.
Министр, возможно культуры, с большим трудом сдерживает смех.
ПРЕЗИДЕНТ (глядя на министра культуры). Я вас уволю.
Человек в хаки вдруг рассмеялся. Глядя на них, Президент издает короткий смешок.
ПРЕЗИДЕНТ. Ну, хватит, хватит… Он сказал, когда позвонит?
ЧЕЛОВЕК В ХАКИ. Сказал — скорее всего после обеда. У них… там… неполадки с электрикой.
ПРЕЗИДЕНТ. Что такое?
ЧЕЛОВЕК В ХАКИ. Вся область подключена к единой сетке. Это они американцев скопировали. Давеча с сеткой что-то разладилось, и электричества нет.
ПРЕЗИДЕНТ. У американцев постоянные проблемы с этой самой сеткой.
ЧЕЛОВЕК В ХАКИ. Да.
ПРЕЗИДЕНТ. Ну и зачем же было копировать?
ЧЕЛОВЕК В ХАКИ. А им там все равно, в Новгороде, что сетка, что нет сетки, работает едва-едва, и все время ломается.
ПРЕЗИДЕНТ. А связи по-прежнему нет?
ЧЕЛОВЕК В ХАКИ. Связи нет. Почти все башни закоротили, а одну просто взорвали.
ПРЕЗИДЕНТ. Как взорвали?
ЧЕЛОВЕК В ХАКИ. Очевидно, у них не осталось времени устраивать там короткое замыкание. Сделали проще. Заложили под нее динамит и грохнули ее, ночью. Просто и эффективно. По-солдатски. Так, во всяком случае, предполагают ребята. Они там спутниковые фотографии рассматривают пятый час уже. Я им верю.
ПРЕЗИДЕНТ. А спецназ?
ЧЕЛОВЕК В ХАКИ. Спецназ в полной боевой готовности, господин Президент.
* * *
Обеденный перерыв в Москве растянулся в этот день на два часа. Впрочем, вернувшись на службу, далеко не все приступили к работе. Обсуждался крах Тепедии. Поговаривали, что арест главы треста — личная месть не то президента, не то военного министра, что раньше глава треста с ними дружил, и они ходили друг к другу в гости. Телевизионные программы, принадлежащие Тепедии, продолжали работу, и тоже обсуждали крах. В Петербурге крах Тепедии обсуждали, в частности, в оперном театре во время, и даже вместо, репетиции, и Димка Пятаков комментировал басом, что, мол, на земле весь род людской чтит один кумир священный, и дирижер Алексей Литовцев кричал, что при любой власти и при любом режиме, и в любом экономическом раскладе, дело музыкантов — повышать культурный уровень публики хорошей музыкой, а не трепаться о том, в чем они не разбираются, чтоб им всем пусто было. На что Димка Пятаков робко возражал, что в репетируемой опере под названием «Воцек» хорошей музыки очень мало.