– Ну, уговорил столяра креститься и жениться?

– Забавный он, столяр твой, мутер. Я его уговорил сперва Полянку у нас купить.

– Зачем?

– Забавы ради.

– Я тебя серьезно просила…

– Да, я понимаю, это неимоверной важности вопрос. Я непременно прослежу за всеми стадиями.

– Ты легкомысленный!

– Водится за мною такой грех. Послушай, мутер, мы с тобою остались одни, и мне следует позаботиться о нашем с тобою будущем. После мучительных раздумий я пришел к выводу, что совершенно не обязательно нам с тобою жить в деревне. Здесь тоскливо, люди медлительны, нравы патриархальны, а веселятся тут так, что, глядя на это веселье, хочется выть на луну и грызть заборы. Нам с тобою необходимо перебраться в столицу.

– В столице жизнь дорогая, – резонно заметила Барыня. – Чего тебе здесь не хватает, сын мой? Земля есть, дом есть, есть губернский город, где ты подыщешь себе со временем подходящую невесту, покладистую. Перестроим усадьбу, закажем, может быть, новую мебель.

– Ах, мутер, что нам с тобою губернский город и какая-то мебель! Мы не созданы для сельской местности, понимаешь? Посмотри, во что ты превратилась! Деревенская матрона, только что чепца не хватает. А что за прическа? Вернее, отсутствие таковой? Так скоро ты и квас начнешь пить!

Барыня промолчала. Она иногда пила квас, и ей нравилось.

– А ведь ты вовсе не стара, мутер, и можешь даже в некоторой степени нравиться мужчинам.

Барыня молча и с достоинством согласилась, что может.

– Нет, как хочешь, мутер, нам с тобой нужна квартира в столице, сходная с нашей прежней. Апартаменты с просторной гостиной, высокими окнами, гобеленами, настоящим дворецким и поваром, а не кухаркой. Чтобы можно было принять гостей – хоть по приглашению, хоть случайных. И нужен выезд с хорошими лошадьми, чтобы не стыдно было ездить в гости. Тебе необходимы новые туалеты, да и я непрочь иметь достойный человека моего положения гардероб. И деньги на карманные расходы, чтобы их можно было не считать по гривеннику всякий раз. Смешно сказать, мутер – ну не срамно ли дворянину бояться сесть за карты с друзьями дабы не проиграть сотню-другую! Что за жизнь!

– Действительно, это не очень хорошо, – сказала Барыня. – Кто-то может подумать, что ты скуп.

– Вот! Верно глаголешь, мутер! Изволь, я все улажу. У меня есть прекрасный план, превосходный! Дело верное.

– А это совсем хорошо, – одобрила Барыня. – Я знаю, Сынок, ты умный и рассудительный. С раннего детства такой. И я прекрасно понимаю, как это унизительно – не играть в карты из экономии! Ведь ясное дело – ты лишнего не проиграешь, ты бережлив, всегда такой был, с самого раннего анфансу.

– Совершенно верно, мутер, ты прекрасно меня поняла.

– Тогда скорее приступай к исполнению своего верного плана, – поощрила Барыня.

– Он уже частично в таковое приведен, мутер. Но есть, признаюсь, затруднение.

– Какое же? Говори, не стесняйся.

– Мне нужна доверенность на имение, мутер.

– Зачем?

– Нельзя иначе. Вот ведь, мутер, права пословица, встречают не только по одежке, но и по статусу. Одно дело, если я сын помещицы. И совсем другое, если сам помещик.

– А ты говори, что сам.

– Нельзя. Канцелярия, матушка, содержит архивы в безупречнейшем порядке. Все остальное вкривь и вкось – это даже комично, я тебе расскажу потом несколько случаев – а вот именно архивы в порядке. И люди, заключающие сделки, имеют дурную привычку проверять (за взятку, разумеется, в нарушение законов приватности) действительно ли имярек состоит в определенных статусе и благоденствии. Глупо, конечно, до степени абсурда, но это так, увы. А для доброго завершения упомянутого дела, мутер, мне необходимо, чтобы проверяющие убедились, что я именно и являюсь помещиком. Потому и нужна мне доверенность.

– Ну, раз нужно, значит нужно, – согласилась Барыня. – Будет тебе, Сынок, доверенность.

– Я в тебе не сомневался, матушка. Ну-с, помимо доверенности, нужно мне и в самом имении уладить кое-что. Ты, матушка, человек разумный, опытный, но все-таки женщина. Порядок ты любишь, но не всегда можешь его, порядок, блюсти там, где он чрезвычайно нужен.

– Да уж, сынок, бывает, такое проморгаю, что потом самой стыдно делается.

– Вот, например, я заметил, мутер, что девок да баб у нас в хозяйстве больше, чем мужиков.

– Да уж, Сынок, это так от веку заведено…

– Нет, от веку, мутер, заведено, чтобы на каждых десять мужиков приходилась одиннадцать, в крайнем случае двенадцать, девок и баб. А у нас все пятнадцать наберутся.

– Что поделаешь, Сынок: война. То в солдаты, то в партизаны – поразобрали мужиков-то. Вот даст Бог – кончатся баталии, так мы всех, кто жив остался, обратно к себе и потребуем, в соответствии с законом.

– Ну, баталии – когда они еще кончатся!

– Надеюсь, что скоро. Всех она утомила, эта война, в газетах только про нее и пишут. Про театры – раз в месяц что-нибудь попадется, незначительное, а про войну всякий раз пишут.

– Да ты не спорь со мой, мутер, на эти темы. Уж я-то знаю, я на этой самой войне все видел, все испытал. А у нас пока что избыток женского полу в хозяйстве. А ты, наверное, слышала, что в столицах некоторые высокие чины устраивают у себя в особняках театры. И опера у них, и балет, и просто драматическое действие. Слышала?

– Э, Сынок, ты за кого меня принимаешь? О тебе, сосунке, и не мечтал еще никто, когда я все театры столичные объехала и облазила!

– А хорошее небось время было, матушка?

– Куда уж лучше! Я почти все пиэсы тогдашние пересмотрела, все оперы переслушала!

– Мольера часто, небось, ставили?

– И Мольера, и Еврипида, и господина Фонвизина!

– Эх! – сказал Сынок. – Как хочется жить в столице! … Ну да ладно, авось и поживем скоро. Так вот, мутер, есть у меня там, в столице, хороший знакомый. Имени не назову – обещал хранить в тайне. У него есть свой собственный театр…

– Как у господина Шереметева?

– Уж точно не хуже. И вот ему как раз недостает две дюжины душ женского полу – для хора и исполнения заглавных ролей. А у нас как раз избыток. Понимаешь, мутер? Это редкий случай, который просто грешно было упустить. И я, поразмыслив крепко и вдавшись в детали, заключил с господином сим договор, в силу которого я обязуюсь поставить ему девок и баб, а он мне будет делать платежи от каждого представления, четверть сборов. А сборы, матушка, немалые. В театр этот повадились ходить самые высокопоставленные особы, и друзей из шестой коалиции приводить, и всем этим персоналиям денег совершенно не жалко, они их даже и не считают вовсе.

– Да у нас столько девок нет. Две дюжины, говоришь?

– Да зачем же только девок, помилуйте, мутер! Можно и вдов, и замужних.

– Да как же замужних-то, Сынок! А что скажут мужья? А дети?

– Я одобряю, матушка, твою прогрессивность и твое похвальное желание входить в положение даже самых подлых сословий. Я, признаться, даже и не ожидал от тебя такого! Я рад, что мысли твои соответствуют просвещенной современности. Однако, мы с тобою хозяева, надеющиеся улучшить положение свое, и дело слишком серьезно, чтобы прислушиваться нам теперь к гласу народному. Что скажут! Да ведь не на Голгофу их поведут, баб этих, а на сцену. Оденут прилично, научать петь или плясать, кормить будут досыта – да они только обрадуются такой жизни.

– Да, но мужья-то…

– А мужьям они будут высылать время от времени столичные гостинцы и пряности, чтобы не слишком грустили. Да ведь и не навсегда они уедут, а на год-два всего. Завтра я сделаю обход, посмотрю, какие годны для дела, какие нет. Положись на меня, мутер, для меня твое благо так же дорого, как собственное, как минимум.

– Это-то я знаю, Сынок. А все-таки как-то странно…

– Новое по началу всегда странно. Когда господин Ньютон написал о всемировом притяжении друг к дружке небесных объектов, тоже казалось странно, тем более что писал он по-латыни. А потом ничего, привыкли, и даже, говорят, пользу неимоверную извлекли впоследствии.