Император Хайнрих Второй в быту вел себя прямолинейно, одевался неярко, ел пищу самую простую, и внешнему блеску, когда дело касалось его персоны, был чужд. Еще не старый, сорокатрехлетний, но уже лишенный идеализма, суровый практик, нрав император имел ровный, спокойный, и если срывался и повышал голос, как нынче в деревушке с небольшой крепостью и гордым названием Лейпциг, то исключительно потому, что всякий прагматизм правителя и связанные с ним спокойствие и трезвость суждений имеют предел, в то время как тупость и лень сподвижников бесконечны. Так и сегодня. Хайнрих собрал военачальников своих в одной из гостиных помещений крепости и устроил им разнос.

– Как! – кричал Хайнрих, стоя у стола и опираясь на него крепкими кулаками, – вы решили, что поскольку на востоке у нас перемирие, так можно про юг вообще забыть? Вы дали побежденному уже войску норманнов передышку в целых два месяца! Этого достаточно для того, чтобы переправить всех норманнов, а заодно и норвежцев со шведами, в Италию! И теперь вы, свиньи, бездельники, удивляетесь – чего это они дают нам отпор! А с востоком что же? Да, поляки заключили с нами мир. Болеслав спутался с какой-то бабой и торчит в Киеве. Но вы забыли о литовцах! Вы что, хотите, чтобы жалкие литовцы победили Империю, пока вы животы толстые поглаживаете? Да я вам всем башки ваши кубические поотрываю! Позор, позор! Что скажем? А?

Абсолютная, вселенская тишина установилась в помещении. Полководцы боялись пошевелить бровью – им казалось, что даже такое незначительное телодвижение произведет в этой давящей, зловещей тишине шум и привлечет внимание Императора. Они старались не дышать. Они не смотрели по сторонам, а только прямо перед собой. Император, презрительно кривя баварские губы, ждал. Пауза растягивалась и становилась все страшнее. И в этот момент кто-то коротко но раскатисто пернул. Очевидно, сказалось напряжение.

Император закрыл глаза и поднял брови. Наверняка случилось бы страшное, непоправимое, последовал бы жестокий приказ, но именно в этот момент в дверь постучали.

– Кто смеет! – крикнул Император.

– Срочный курьер из Новгорода! – сказал слуга за дверью.

Император сел на скаммель, подпер кулаком голову, и вдруг рассмеялся. Воеводы переглянулись и тоже начали смеяться, сперва робко, потом громче. Вскоре все они хохотали – просветленные, вздохнувшие с облегчением. Кто-то утирал слезы, вызванные хохотом.

– Пусть войдет! – крикнул Император, отсмеявшись.

Дверь отворилась и в помещение вошел очень молодой человек в голубом новгородского покроя плаще. Сапоги на ногах человека были в пыли, цвет портов невозможно было определить из-за налипшей на них грязи, рубаха тоже грязная, но светлые прямые волосы аккуратно расчесаны были на прямой пробор и схвачены голубой, в цвет плаща, лентой. Левая рука в грубой перчатке покоилась на поммеле походного сверда, а правая держала свиток. Обведя взглядом компанию, человек безошибочно определил Императора, с достоинством поклонился ему, и протянул свиток правителю. Хайнрих поднялся, приблизился, взял свиток и изучающе посмотрел в большие серые глаза посланца.

– Сколько с тобою людей? – спросил он.

– Не понимаю, – сказал человек по-латыни.

Хайнрих повторил вопрос на этом языке.

– Людей нет, – сказал человек. – Я один.

– Они остались лежать там? – спросил Хайнрих, делая жест.

– Нет. Со мной никого не было с самого начала.

– Ты приехал один?

– Да.

– Невозможно.

– Почему?

– Там литовцы … поляки … много разных. Разбойники, например. Ты говоришь, что приехал от Новгорода сюда, без сопровождающих?

Человек пожал плечами.

– Невероятно, – сказал Хайнрих. – Я тебе не верю.

– Это твое право, Император.

– Ты очень молод.

– И … – человек хотел добавить «сметлив», но не знал, как это по-латыни. – Умен.

– Возможно, – согласился Император. – Ты служишь Ярославу?

– Я служу самому себе. Ярославу я оказываю услуги.

Хайнрих, недоверчиво поглядывая на посла, сломал печать и развернул свиток. Пробежав его, он посветлел лицом.

– Пойдем мы … в следующую дверь, – подобрал он латинское словосочетание. – А вы здесь сидите все, дармоеды, – добавил он по-немецки.

В соседней комнате тоже наличествовал стол, и на нем лежала карта. Хайрних быстро к ней приблизился и сверился с чем-то.

– Все так, – сказал он. – Это весьма апропо. Это дает нам передышку.

– Ярослав просит ответ, – сказал человек.

– И ты ему доставишь этот ответ?

– Да.

– Поедешь прямо сейчас?

– Да.

– Не отдохнув? Сколько времени у тебя займет доехать до Новгорода?

– Неделю.

– Невозможно. Я дам тебе двадцать человек и месяц сроку, езжайте обходным путем.

– Нет.

– Отказываешься? Почему же?

– Еще неделю в седле я, может, и выдержу. Но двадцать дней – нет. И так арсель весь синий уже.

– Тебя убьют.

– Вряд ли.

– Ты знаешь литовское наречие?

– Нет.

– Польское?

– Нет.

– Не понимаю. То, что ты сюда доехал – чудо. Но чудо два раза не повторяется.

– Это не чудо.

– Как тебя зовут?

– Не скажу.

Император ухмыльнулся. Письмо писал Ярослав – почерк новгородского князя Хайнрих знал хорошо, сомнений не было. Этот человек – не спьен. Это все, что требовалось знать. Император схватил перо и чистую хартию и что-то быстро написал, оглянувшись два раза на посланца. Запечатав и приложив перстень, он протянул свиток странному молодому человеку.

– Неделю, говоришь?

– А?

Император повторил вопрос по-латыни.

– Да, – ответил посланец.

– Что ж. Езжай. И да будет с тобою Создатель.

Посланец поклонился и вышел.