Джордж вернулся — я снова в своих грезах, хотя в какой-то момент я чувствовала, будто меня поднимают с какого-то кафельного пола, несут и опускают на постель, но, возможно, я смешиваю две разные вещи, поскольку как только я, услышав голос Джорджа, разбаррикадировала дверь и он вошел, я едва прошла три шага до кровати и тут же на нее упала — забыв об этикете, забыв о приличиях. Я была совершенно не сонная, в голове было ясно, но тело мое служить мне отказывалось, вот я и легла. Внезапно, ни с того ни с сего, я почувствовала себя очень одинокой — как никогда. Хотелось плакать. Может, я поскулила слегка. Я посмотрела на Джорджа, а он на меня, и я попросила его меня обнять. И он обнял. Он сел на постель, наклонился, и обнял меня. Может, если бы он был француз, он не посмел бы меня обнять, но американцы — они другие. В Америке столько же классовых различий, сколько в любой другой стране, конечно же, но каждого американца с детства приучили думать, что различий нет. Поскольку значительной миграции из класса в класс не бывает, нет свидетельств, указывающих на различия, а потому члены каждого класса думают, что стандарты и привычки их окружения универсальны, везде действуют, во всех классах и во всех странах. Джордж, будучи из купеческого класса, среагировал так, как все купцы реагируют, когда их женщины просят их обнять. Несмотря на то, что он прекрасно знал о моем происхождении, ему даже не пришло в голову, что у нас могут быть разные представления об этикете.

Я была не в том состоянии, чтобы думать об этикетах.

Он не стал раздевать меня полностью. Ни он, ни я не пожелали прервать объятия. Мы просто расстегнули и отодвинули достаточно одежды, чтобы сделать возможным прикосновение кожей друг к другу. Лежа на спине, я скинула туфли. Джордж прижимал меня к постели своим телом, и запах его кожи, и прикосновение его грубоватой щеки к моей были такого жизнеутверждающего толка, что неожиданно я зарыдала. Он спросил меня, что не так, но я только мотала головой и умоляла его не обращать внимания на слезы, и это его так страшно возбудило, что я не была уверена, что выйду из этого соития живой, и мне было почти все равно. Он вошел в меня мгновенно, и замедлился, и сразу стал очень нежный. Когда я открыла в следующий раз глаза, я увидела его, все еще поверх меня, все еще во мне, но внешний вид его изменился. И комната изменилась. И столетие. Самое странное — запах его кожи остался тем же. Он почувствовал мою неуверенность и приостановился, и запустил руку в мои волосы. Может у него тоже появились какие-то сомнения. Чтобы его обнадежить, я плотно обвила его торс ногами. Он схватил меня за пряди волос, не очень сильно, и было не очень больно, но я не могла повернуть голову, и в этот момент у меня случился оргазм. Не помню, чтобы когда-либо до этого я так кричала. Наверное, я разбудила весь район. Я продолжала кричать, следующий оргазм наплывал на предыдущий. Когда я наконец слегка утихомирилась, я поняла, что Детектив Лерой только что оставил во мне семя. Я приложила ладонь к его щеке. Моя рука и его профиль очень красиво смотрелись вместе.

Задавать мужчине вопросы — искусство. Мужчины легко раздражаются и обижаются, а иногда становятся подозрительными. Инстинктивно они знают, что вопросы им задают не для того, чтобы получить ответы (большинство женщин ответы и так знает), но чтобы заставить их сказать что-то, чего они добровольно говорить не желают. Как опытный психолог, вы должны быть осторожны. Каждый раз, задавая вопрос, вы должны быть уверены, что выглядите и звучите совершенно невинно, будто ничего особенного не имеете в виду. Знаете, о чем я. Глаза ваши должны говорить — «Это не каверзный вопрос, если ты думаешь, что вопрос каверзный, ты не думай — вопрос самый обыкновенный». Нужно также следить за употреблением слов, и проделать предварительную работу, заставив его думать в определенном направлении. Мужчины — существа простые, и слово «простой» звучит для них музыкой. Нужно произносить слово «простой» как можно чаще. Помимо этого, в глубине души каждый мужчина, который чего-то стоит, уверен, что все женщины дуры. В этом мнении мужчину следует периодически поддерживать, обнадеживая. Часто слышишь, как мужчины говорят о той или иной женщине, что она очень умная, но они говорят тоже самое о некоторых породах собак. Самое лучшее поэтому — создавать впечатление, что вы слегка растерянны. И произносить слово «просто».

Он лежит на спине, и я лежу на спине, рядом, и я уставилась в потолок, и я говорю — «Можно задать тебе простой вопрос?»

Он моментально говорит — «Конечно».

Я говорю — «Зачем ты все это делаешь?»

«Что именно?»

«Все это. Расследование, охраняешь меня, все это».

«Это моя работа».

«Глупости».

Он думает, а потом говорит — «Я просто искал случая, чтобы заняться с тобой сексом».

То есть, он пытается меня сбить с толку. Что ж. Я угождаю ему, делая вид, что трюк сработал. Я говорю — «Ну вот, мы занимались только что сексом. А теперь что нам делать и куда идти?»

Он говорит — «На твое усмотрение. Хорошо бы пойти прямо к алтарю».

Я чуть не икнула. Вот же скотина. Либо он очень прозорливый, что сомнительно, либо он действительно имеет это в виду. Я говорю — «Как, прости?»

А он говорит — «Я действительно тебя люблю». Просто так — взял и сказал.

Я уверена, что слышала все правильно, но на всякий случай говорю — «Действительно что?»

«Люблю тебя». Он таращится на потолок. Я тоже. На потолке ничего не нарисовано и не написано.

Я говорю — «Да ладно тебе».

Теперь я сама желаю, чтобы меня обнадежили. А также чтобы мне польстили. Я хочу, чтобы он сказал, какая я красивая. Я не очень красивая, но ведь и не уродина, в конце концов. У меня много красивых черт. И даже прекрасные есть.

Он говорит — «Хмм». Как, вроде, он не очень согласен с тем, что я красивая, но не видит, как это положение можно опровергнуть. Подлец. Мужчины бывают так жестоки.

Я говорю — «Я на мели. Денег нет».

Он говорит — «Да, я знаю».

Это, кстати говоря, очень даже мне льстит, поскольку теперь ясно, что он за мной не из-за денег увязался, которых больше нет. Минутку! Он не упомянул ли только что алтарь? Некоторые вещи медленно доходят, однако.

Прежде, чем я успеваю опомниться, оказывается, что мы поменяли тему и обсуждаем некоторые мои нелицеприятные привычки. Речь о любви к подслушиванию. Оказывается, ему не нравится. После чего он вдруг мне говорит, кто он такой на самом деле. Я не поняла. Ему приходится дважды повторить, пока до меня доходит. С ума сойти. Невозможно. Но, очевидно, правда. А только не сходится что-то.

* * *

— Можно я задам тебе простой вопрос? — спросила Гвен.

— Не знаю. Попробуй.

— Зачем тебе все это? Зачем ты это делаешь?

— Это моя работа.

— Глупости.

— А что ты хочешь, чтобы я сказал? Ну, хорошо, я просто хотел тебя [непеч.]. Так лучше?

— Это оскорбление.

— Прости.

— Теперь я буду дуться и тихо тебя ненавидеть.

— Десять минут.

— Что?

— Подожди десять минут, а потом дуйся. Я два дня не спал. Мне нужно только чуть-чуть отдохнуть. Когда ты дуешься — это сплошная эротика, и мне не хочется пропустить.

Она закатила глаза.

— И куда же нам теперь? — спросила она.

— На твое усмотрение. В Милан. В Москву. В Рио.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Хочешь, чтобы я сделал тебе предложение?

— Пошел [непеч.].

— Я действительно тебя люблю. Такие дела.

На какой-то момент она потеряла дар речи.

— Слушай, — сказала она. — Мне много в этой жизни врали, поверь. Когда мужчина врет женщине, это очень видно.

— Может быть. Но я ведь не совсем обычный мужчина, и вру не совсем обычно. Лицо у меня очень невыразительное, а голос плоский в основном.

— Я тебе не верю.

— Это твое право.

— Мне нужны доказательства.

— Доказательства чего?

— Ты знаешь.

— Не очень.

— Того, что ты только что сказал. Что ты имел в виду, когда сказал, что меня любишь?

— А как ты думаешь?

— Тут что-то другое.

— Ладно. Я просто пытаюсь затащить Гейл в постель. Я тебя использую, чтобы прислониться поплотнее к Гейл.

— Заткнись. Я хочу доказательств.

— Я не могу обещать тебе луну с неба, Гвен. Некоторые вещи — вне моего контроля.

— Мне все равно нужны доказательства.

— Хорошо.

Гвен ждала. Лерой молчал.

— Ну?

— Что ну?

— Я думала ты что-то хочешь сказать, — сказала она раздраженно.

— Правда? Ты так думала?

— Ты сказал, хорошо, я предоставлю тебе доказательства.

— Нет, я этого не говорил.

— Перестань. Откуда ты знаешь про меня… все это? Университет, бойфренды, и все остальное?

Он повернул к ней лицо и подмигнул. Отвернувшись, он снова уставился на потолок.

— Хорошо, откуда ты узнал про мою электронику?

— Ты имеешь в виду — как я узнал о твоей страсти к подслушиванию?

— Это не страсть.

— Подслушивание — не то занятие, к которому следует иметь страсть, — сказал он строго, снова поворачивая к ней лицо, и на этот раз хмурясь.

— Ты уходишь от вопроса.

— Какого вопроса?

— Откуда ты знал?

— Я сделал обыск в твоей квартире. Разве я тебе об этом не говорил? Ордера не было. Можешь меня судить за незаконное вторжение. Следствие тут же закроют, но ты сможешь подать иск, апелляцию, и так далее. Почему бы тебе это не сделать?

— Чего не сделать?

— Не сделать так, чтобы меня арестовали?

Она опять закатила глаза. Вздохнула.

— Хорошо, расскажи мне про университетское время. Ты уверен, что мы не учились вдвоем?

— Тебе не нужно об этом ничего знать. Тебе не понравится.

— Это я сама как-нибудь решу — нравится мне или нет, — сказала Гвен.

— Хорошо. Помнишь, был такой парень по фамилии Гаррик?

— Гаррик? Подожди-ка. О! Джордж Гаррик?

— Именно.

— Толстый такой, типичный нерд. Гаррик-нерд?

— Да.

— Он еще, помню, смухлевал на экзаменах в середине семестра. Хам и дурак.

— Да, он самый.

— Помню, он ко мне клеился. Отвратительный тип. Ну так что же, при чем тут Гаррик?

— Помнишь, он однажды купил тебе тюльпаны?

— Да. Он что, твой друг?

— Это как посмотреть. День на день не попадает. Дружба — сложная вещь. Думаешь — парень тебе друг, а он берет и продает тебе наркотики. Какой же он друг после этого.

— Прекрати сейчас же. Какое ко всему этому отношение имеет Джордж Гаррик?

— Джордж Гаррик — это я.

— Слушай, я еще не старая и из ума не выжила, понял? Я прекрасно помню как выглядел Джордж Гаррик. Ты совершенно на него не похож.

— Понятное дело.

— Тогда перестань кривляться и говори серьезно.

— Ты могла бы прямо сейчас пойти в полицию, здесь или дома, и сказать им, что Джордж Гаррик и Детектив Лерой — одно и то же лицо. Ты бы стала героиней, а я бы получил от двадцати пяти до пожизненного.

Он, вроде бы, не шутит, подумала Гвен.

— Я не понимаю, — сказала она.

— Повторяю — тебе не нужно этого знать.

— Нужно.

— Ладно.

Он заложил руки за голову и некоторое время размышлял, чем чуть не привел Гвен в совершенное исступление.

— После диплома я переехал во Францию, — сказал он. — Мама моя из Парижа. Я собирался стать большим предпринимателем.

Он замолчал.

— Так вот почему ты знаешь французский, — сказала она, помогая.

— Нет. Я знаю французский потому что это мой родной язык. Моя мать много говорила по-французски, и гувернантка тоже. А отец всегда был в разъездах. Я его видел, может, раз в три месяца. Со мной он тоже говорил по-французски.

— Почему?

— Потому что других языков я не понимал до тех пор, пока не пошел в подготовительную школу. А предпринимателем я собирался стать потому, что мои родители обанкротились, когда я был еще в университете и развлекался сексуальными фантазиями по твоему поводу.

— По… моему?… поводу?…

— Никто об этом не знал, конечно же.

— Мы в данном случае говорим о Принстоне?

— Да.

— И никто не знал? Да ладно! Все обо всех знают.

— Только когда люди не держат язык за зубами. Помнишь Анн Руссо?

— Анн Руссо? Нет.

— Профессорша биологии. Она у тебя была целых два семестра. Что с тобой!

— А! Я думала, ты о студентке какой-то говоришь.

— Помнишь, ее уволили?

— Да. Она спала с тем парнем… красивый парень…

— Рой Гетс.

— Да. Второкурсник.

— Все стало известно потому, что Рой болтал. Хвастал всем. Думал, что ему будут завидовать. Типа он самый крутой парень на селе, спит с профессоршей, и прочее. Завидовать — завидовали. Но Рою никогда не приходило в голову, что огласка — неправильный подход к делу. Самое глупое было — знаешь что? Она его действительно любила. Она была — лет на десять, кажется, его старше? В наше время это вообще не разница. Мне было ее жалко. Я находился в том же положении. К тому же и сделать ничего не мог. Я посвятил тебе стихи, но они были очень плохие. К живописи способностей не было. Я вообще не очень интересный человек. К тому же я был тогда толстый. Ничем тебя заинтересовать я не мог. Руссо переехала на Средний Запад. Работает в какой-то совершенно безумной страховой компании. Мы до сих пор с ней обмениваемся открытками на Рождество.

Гвен помнила Анн Руссо — маленькую брюнетку со странно красивыми руками, легкой шепелявостью, и страстью к богемной одежде. Рой Гетс получил со временем докторскую степень по биологии.

— В общем, я бросил университет и стал антрепренером, — сказал Лерой.

— В Нью-Йорке?

— В Париже. Мои родители скандально развелись. Я решил сперва стать очень богатым, и только после этого сделать тебе предложение.

— Перестань. Ты дело говори.

— У меня был партнер, международно известный тип. Ты знаешь — из тех, чьи лица периодически показывают по телевизору, когда мир в очередной раз возмущен какой-нибудь очередной американской затеей. Семья у него неприлично богатая. У нас был план. Замешаны были нефть, оружие, мусульмане, и все прочее. Где еще в наше время найдешь большие деньги, если у тебя самого ничего нет изначально.

— Как-то это неэтично? — предположила Гвен.

— Ты меня этике будешь учить? Слушай, всякий американец, чья кровь красна, оплачивает оружие и бомбы Ближнему Востоку каждый раз, когда заливает бензин в бак. Дали бы шанс публичному транспорту — не было бы никаких хлопушек и пулялок в том регионе. Наша зацикленность на вождении драндулетов как раз и есть причина всех неприятностей.

— А какой у нас выбор? — сказала Гвен. — Не каждый город — Нью-Йорк. В некоторых местах без машины нельзя.

— Ты была в этих некоторых местах? — спросил Лерой иронически.

— Хмм…

— Слушай, дай-ка я заткнусь на пару минут. Я собирался кое-что сделать.

— Что?

Он поцеловал ее. Она ответила на поцелуй. Их потянуло, бросило друг к другу в объятия. Не отпуская ее, Лерой перевернулся на спину и позволил Гвен развлекаться столько, сколько она хотела, и только придерживал ее изредка и нежно, когда волнение заставляло ее двигаться слишком быстро, и подталкивал слегка каждый раз, когда она замедляла темп до почти полной остановки. Вскоре это превратилось в муку, пока она не поняла, что так может продолжаться часами. Она расслабилась, стала игрива и томна, останавливаясь и выгибаясь время от времени, чтобы почувствовать каждый его дюйм по отдельности и продемонстрировать ему с женской гордостью гибкость спины, тонкость талии, прекрасные формы прекрасных грудей, пьянящий изгиб шеи, и хрупкое запястье. Икр ее он видеть не мог. Поэтому она была — само совершенство.

Да, именно. Лежа на спине и следя, как она извивается и гнется, ведя рукой от пупка до ямки между ключицами, концы пальцев едва касаются шелковой кожи, Лерой думал, что десятилетнее ожидание того стоило. Глядя, как она откидывает назад голову, мягкие кудри развеваются, глядя, как она останавливается и улыбается ему туманно сверху, ощущая, как она дразнит его внутренними мускулами, проводит ногтем по его соску, он думал, что он самый везучий человек на свете. Гвен Форрестер. Гвендолин. Единственная.

Внезапно наступил оргазм. Контролировать было невозможно. Такого он не испытывал очень давно. Галактика расползлась на бесконечное число слоев, расширяясь от центра, части, обломки и глобулы триллионов звезд устремились пламенными шлейфами во всех направлениях, и его собственное удивленное рычание сопровождало взрыв.

Однажды, объяснил Лерой, он и его партнер пили кофе в кафе, обсуждая выгодное дело, которое собирались начать. Говорили тихо и на всякий случай по-английски. Внезапно к ним подошел некто и сказал, что слышал все, и все о них знает. Судя по выговору, был он со Среднего Запада. И оказался полицейским детективом. Партнеры пригласили детектива в квартиру, что он, очевидно, предвидел. Когда партнер Джорджа пошел к столу, чтобы взять пистолет, детектив выстрелил в него, убив наповал.

— После чего этот гад поворачивается ко мне и поднимает пушку. Пушку я у него отобрал.

Он проверил пульс партнера и убедившись, что тот мертв, застрелил детектива.

— Теперь представь себе, как я сижу в квартире партнера, и рядом лежат два тела.

Он запаниковал. Он не желал быть ни заключенным, ни беглецом. Немыслимо! Он обыскал пришельца и нашел его паспорт. Внезапно его осенило. В доме, некогда ему принадлежавшем, был герметично закрывающийся подвальный полу-бункер.

— Долгая история. Подземелье, селлар, подвал — это все одно и то же. Главное было — что он ниже уровня земли, и построен как большой сейф, или очень большой рефрижератор. Дверь тяжелая, как на подводной лодке, а код очень простой. Мы там много разного держали, партнер и я.

Он позвонил знакомому пластическому хирургу, настоящая звезда, и упомянул имя своего партнера. Также он упомянул, что, возможно, предстоит очень выгодное дело.

— Людям всегда всего мало, — сказал Лерой-философ. — Они как слышат слово «выгодное», так у них в глазах тут же долларовые знаки вспыхивать начинают. Приезжает он, стало быть. Я веду его сперва в библиотечную комнату, предлагаю выпить, и так далее. Затем объясняю, что есть целая новая коллекция Веласкеса, которую сумасшедшие археологи откопали где-то по ошибке, и мы ее всю скупили, но теперь нам нужен адвокат, чтобы защитить наши права, и у нас не хватает четырехсот тысяч. Видишь ли, этот гад дружил с моим партнером лет десять, и даже, кажется, что-то ему там подтягивал. Он — лучший в стране. Он обдумывает предложение и спрашивает, нельзя ли посмотреть на какие-нибудь картины, и я веду его в подземелье, и когда мы входим, я запираю дверь — а она звуконепроницаемая. До сих пор помню выражение его лица. Очень забавно, кстати сказать. Он даже не удивился — он сперва вообще не поверил, думал, я его разыгрываю. Пришлось вернуть его в реальность. Я вытащил пушку и наставил ее ему между глаз и объяснил, чем мы с ним будем заниматься следующие три недели. Дверь без кода не открывается, я знаю код, а он не знает. С миром связи у него нет.

Он сказал хирургу, чтобы тот снабдил его списком необходимых для операции вещей.

— Он собирался пудрить мне мозги, так что пришлось его слегка потрепать. И я получил список.

Он дождался полуночи. Полиция уже искала его. Он сходил в офис к хирургу и вернулся с большим количеством нужного, но предстояло еще два раза сходить. Последняя вещь, которую он принес, была — компьютер хирурга.

— После этого я запасся на двоих консервами, на месяц. И даже вина приволок. Он просил ассистентку, но я сказал ему, чтобы он не качал права. Я дал ему копию с паспортной фотографии. Я сказал, что мне все равно, сдохну я или нет, но если сдохну, он умрет в подземелье от голода, а до тех пор мой труп будет составлять ему компанию.

Хирург сделал операцию. Лицо пациента стало в некоторой степени напоминать лицо человека, которого пациент убил и чей паспорт он взял себе.

— Понятно, что сам паспорт я хирургу не дал. Я сделал увеличенную копию на ксероксе.

Это объясняло, в частности, почему он, Джордж Гаррик, известный также как Детектив Лерой, редко улыбается и почему лицо у него почти всегда бесстрастное.

— В моей морде осталось после операции очень мало живых нервов. Кстати, если тебе любопытно — хирурга я не убил.

Это было не нужно.

Он переехал обратно в Штаты и провел небольшое расследование. Парень, которого он убил, был детектив из Огайо. Именно так бывший антрепренер представился будущим коллегам в Нью-Йорке. Они проверили его прошлое, позвонили в несколько мест, и почему-то ни о чем не догадались.

— А теперь, милая дама, судьба моя в твоих руках.

Он повернулся лицом к профилю Гвен и посмотрел на нее насмешливо.

— Не сходится, — сказала она.

— Это самая большая проблема всех правдивых историй, — сказал Лерой. — Удача играет в них немалую роль. Логике они не подчиняются.

— Ты меня пугаешь.

Он приподнялся на локте.

— Да. Прости. Ты мне ничем не обязана. Мы вернемся в Нью-Йорк и сделаем так, что парень, который хочет тебя убить, никогда больше не будет тебя беспокоить. После этого можешь поступать как хочешь. Можешь забыть, что мы с тобой когда-либо встречались. Обещаю, что не стану расценивать это как оскорбление, и преследовать тебя не буду.

Она долго молчала. Лерою хотелось ее поторопить, но, подумав, он решил, что он ее просто переупрямит. Что и случилось — она нарушила молчание.

— Я думаю, я смогу тебе помочь с расследованием, — сказала она.

— Я тоже так думаю.

— У меня есть видео убийства.

— Я предполагал, что есть. У тебя также есть звуковая запись моего разговора с тем подонком в тюрьме, а это действительно очень трудно. Успешно подложить трансмиттер профессионалу, который за тобой следит — это не то, что напихать жучков в дом своей сестры, куда все время ходишь. Даже сравнивать глупо. Кстати, я уверен, что следователь пропустил половину трансмиттеров в доме твоей сестры. Я сам нашел два после того, как они прочесали там все. Уверен, что есть еще. Ваша изобретательность несравненна, о герцогиня. Вам нужно было стать оперативником в ФБР. Помимо этого, ты шпион-маньяк, каких мир не видывал. Я понимаю, что это — зависимость покруче героина, и много дороже. И тем не менее, ты должна от нее избавиться. И, кстати говоря, лонгайлендская пара, которой я давеча подложил твой трансмиттер — у них хороший секс был ночью?

— Какая пара?

— Ты права. Ты этого услышать не могла. Ты не притворялась, ты действительно вчера была никакая. Ну, хорошо — трансмиттер у пары, а где приемник?

— Ты о чем? Не понимаю.

— В твоем плейере или в фотокамере?

Она вздохнула.

— В камере.

— Прелесть. Если бы тебе понадобилось протащить через таможню картину Мане, как бы ты это сделала?

— А зачем тащить Мане?

— Просто спрашиваю. А наркотики? Как бы ты замаскировала фунт кокаина, если бы везла его?

— Зачем же маскировать. Я этот фунт просто послала бы по почте. Тебе.

— Смотри-ка. Соображает.

— Прости, что пихнула тебе трансмиттер.

— Хорошо, но если бы тебе опять представилась такая возможность, ты бы поступила точно также, не так ли?

— Ты уверен?

— Да.

— Возможно ты прав.

— Я знаю, что я прав. Слушай. По поводу записи убийства. Сколько раз ты ее смотрела?

— Один раз. И не всю. Не могла больше.

— Убийцу описать можешь?

— Могу.