Музыка, подобно которой я ни разу не слышал за всю свою жизнь, словно нить Ариадны, вывела меня из лабиринта темноты и забытья.
Я открыл глаза и обомлел, потому что не только слышал музыку, но и видел её. Цветовая гамма нот, гармонически переплетаясь между собой, обволакивала меня в виде кокона.
Мелодия проникала в самые глубинные участки моего сознания и выводила наружу давно забытые воспоминания.
Вот моя ссора с отцом, после которого я не общался с ним почти год, и не успел помириться, потому что он умер. Вот мать, которая винила в смерти отца меня, так как он очень переживал и скучал по мне, а я был к отцу жесток.
Мелодия зазвучала громче, а цвета музыкальной радуги стали ярче.
Вот я у постели умирающей матери, которая просит у меня прощения за то, что обвиняла меня в смерти отца.
«Он сказал, что ты не виноват в его смерти, – прошептала она. – Он ушел, потому что пришло его время».
А потом ушла и она.
Мои щеки стали мокрыми. Я слушал божественную мелодию, смотрел на игру радуги, заново переживая моменты своей жизни, и плакал, потому что, несмотря на слова матери, не перестал винить себя. Но сейчас почувствовал, что пришло время себя простить. И только после этого я ощутил умиротворение. Мелодия перестала звучать, а разноцветная радуга рассеялась, словно дым.
Я поднялся. Оказалось, что я лежал в кровати. В комнате кроме меня была красивая зеленоглазая женщина в голубом сари с блестками на ткани, а также мальчик восьми лет, который сидел за роялем.
– Здравствуйте, Сэм, – сказала она с акцентом.
– Добрый день, – встал я с кровати.
– Я Лилавати, – представилась женщина и, указав на мальчика, добавила: – А это мой сын Баларама.
– Он и есть целитель? – удивился я.
– Да, – женщина нежно улыбнулась мне.
Точно также в детстве улыбалась мне мама.
– Как восхитительно он играет на рояле, – сказал я, глядя на смуглого мальчишку с карими глазами. Его черные волосы торчали ежиком.
– Я не слышала вашу мелодию, Сэм, – сказала Лилавати.
– Как это? – удивился я.
– У каждого человека своя мелодия. Мелодия души, ноты которой из-за неправильных действий, негативных мыслей или неверного выбора человека, сбиваются, что приводит к различным болезням.
– И вы не видели той красоты, что витала в воздухе, когда играл ваш сын?
– Нет, – ответила женщина. Её зеленые глаза наполнились нежностью.
Она подошла к сыну, и погладил его по голове, сказала:
– Баларама тоже не слышал вашу мелодию.
– Но как такое возможно?
– Подойдите, Сэм.
Я подошел.
– Нажмите любую клавишу.
Я так и сделал. Но ничего не произошло.
– У этого рояля нет струн, – сказала она.
Глядя на мое недоумение, Лилавати ответила:
– Мой сын пережил клиническую смерть, после которой потерял дар речи, но обрел дар расставлять по местам спутанные ноты мелодии души человека, – несмотря на акцент, слушать её мне было приятно. – Баларама через этот бесструнный рояль как бы подключается к вашей душе, начинает видеть ноты мелодии вашей души и начинает играть их правильно, возвращая им былой строй. Но слышите эту мелодию и видите только вы.
– Слышать музыку привычно, но вот видеть – для меня это что-то новое.
– Каждая нота имеет свой цвет, как каждая болезнь имеет свои причины.
– Удивительно, как семь нот способны творить такую божественную мелодию, – сказал я, понимая теперь восторги людей, выходивших из комнаты.
– Двенадцать, – сказала Лилавати.
– Что?
– Двенадцать нот.
– Но как?
– Вы знаете, что такое октава?
– Смутно помню.
– Покажите мне.
Я зажал пальцами ноту «до» и «си».
– Правильно, – сказала она, – что вы видите помимо белых клавиш?
– Черные, – сразу же ответил я.
– Сколько клавиш теперь?
– Двенадцать, – ответил я. – Но ведь это не совсем ноты, а полутона.
– Но они есть, – сказала Лилавати. – И отрицать их нельзя. У радуги тоже двенадцать цветов, а не семь. Как и год состоит из двенадцати месяцев. Или день из двух периодов по двенадцать часов.
– Я как-то не задумывался об этом, – сказал я и, отойдя от рояля, сел на край кровати. – Если Баларама сыграл мелодию моей души правильно, то, получается, я теперь здоров?
– Получается, так, – Лилавати улыбнулась.
– Но ведь это чудо! Почему бы не рассказать об этом всему миру? Скольких людей можно спасти. Тогда и врачи будут не нужны.
– Не все так просто, Сэм, – сказала Лилавати и присела рядом со мной. Я почувствовал легкий цветочный аромат, исходящей от нее. – За врачами стоит целая система, которая не позволит разрушить то, на что ушли миллиарды денег. То, что сейчас целителей считают шарлатанами, это работа той самой системы. И потом есть еще и карма.
– Да, я знаю о ней, но причем тут это?
– Я вам говорила, что у каждой болезни есть своя причина. Одни болеют по карме, это их урок, который они должны пройти. Вторые, своими мыслями или действиями заработали себе болезнь. Но бывает и так, что мысли или действия родителей способствовали тому, что их ребенок заболел. Балараме можно помогать только вторым и третьим.
– А как вы узнаете, кто болеет по карме, а кто из-за другой причины?
– Судьба сама приводит их. Вас привел друг. Вы приведете кого-то, кто заслуживает второго шанса, – она положила свою руку на мое плечо и добавила:
– А теперь вам пора, Сэм. Нам из-за того, что вы потеряли сознание, пришлось пропустить вас без очереди.
– Да, конечно, – сказал я, – как мне отблагодарить вас?
– Вы отблагодарили меня уже своим присутствием, – женщина посмотрела на своего сына, – помогая Балараме выполнять свое предназначение. Приводите тех, кому, по вашему мнению, судьба хочет подарить второй шанс.
– Можно я тогда поцелую вашу руку? – попросил я и встал.
Лилавати поднялась и протянула мне правую руку, которую я с благодарностью поцеловал. Потом подошел к мальчику, поблагодарил и его, пожимая маленькую руку целителя. После чего вышел из комнаты.
Ричард встретил меня с радостным лицом.
– Ну что, дружище, как себя чувствуешь?
– Как будто заново родился, – ответил я.
Рядом с нами возникла смуглая женщина и предложила проводить до двери, потом обратилась к женщине с ребенком и сказала им, что они могут войти. Помимо них в комнате было еще шесть человек. Люди, судьба к которым решила быть благосклонной.
Уже у самой двери, женщина сказала, обращаясь ко мне:
– Используйте правильно свой второй шанс.
– Обязательно, – пообещал я, и мы вышли.
Мы стали спускаться. В подъезде все так же пахло вкусной едой.
– Поедешь делать томографию? – спросил Ричард, когда мы оказались на улице.
– Да, сейчас позвоню доктору Митчеллу, – сказал я, набирая номер врача.
После четырех гудков прозвучало энергичное «Алло».
– Доктор Митчелл, здравствуйте. Сэм беспокоит.
– Да, я вас слушаю, Сэм.
– Я хочу сделать повторную томографию, – сказал я, приближаясь к автостраде.
– Хорошо, только я уже ушел. Но… – замешкался доктор. – Но я предупрежу медперсонал, они примут вас, а за новыми снимками придете завтра, окей?
– Отлично, спасибо, доктор Митчелл.
– Не за что, Сэм. До завтра. – сказал доктор и отключился.
– Томографию сделаю сегодня, но ответ получу уже завтра.
– Ну, теперь у тебя много времени, дружище, – сказал Ричард.
– Да, благодаря тебе, спасибо, Ричард.
– Рано говорить спасибо, – сказал он, останавливая такси. – Вот когда получишь снимки и убедишься, что здоров, вот тогда и поблагодаришь. Что за больница?
Я назвал адрес.
– Садись, я тебя подброшу, а сам по делам.
– Хорошо.
Окруженный белыми стенами и запахом лекарств, я ждал, когда меня вызовут. Кроме меня больше никого на томографию не было.
Закрыв глаза, я попытался снова услышать мелодию своей души. Восторг бурлил во мне и хотелось с кем-нибудь поделиться им. Даже подумал написать Глории, но её слова «Позвоните мне, если произойдет чудо», давали мне понять, что она не хочет, влюбившись, вновь потерять любимого человека. Лучше позвоню ей, когда все прояснится.
Открывая глаза, я увидел перед собой женщину с заплаканными глазами, мужчину в строгом костюме и облысевшую девочку примерно девяти лет в инвалидной коляске, которая мило улыбалась мне.
К нам вышла медсестра и сказала мне:
– Входите.
Я встал, потом посмотрел на мужчину и спросил:
– Вы тоже на томографию?
– Да, – ответил он безрадостным голосом.
Я посмотрел на медсестру и спросил:
– Можно я их вперед пропущу?
– Конечно.
Мужчина и женщина разом сказали мне «спасибо», а девочка, оборачиваясь, смотрела на меня и продолжала улыбаться.
«Судьба сама приводит их», – вспомнил я слова Лилавати.
Помочь девочке я не мог, так как у меня на тот момент не было доказательств (помимо моих ощущений), что я исцелился. Но если судьбе будет угодно, то я завтра обязательно встречу этих людей и расскажу им о том, что вернет в их семью радость и счастье.
Примерно через двадцать минут родители с девочкой вышли, а медсестра пригласила меня внутрь. Девочка, улыбаясь мне, помахала ручкой на прощанье.
«Мы с тобой еще увидимся», – подумал я.
После томографии я позвонил доктору Митчеллу.
– Отлично, Сэм. Завтра ближе к двум подходите, – по его тону я понял, что он не питает особой надежды на улучшение моего здоровья. – И мы посмотрим, что к чему.
– Договорились, доктор, – сказал я и отключился.