В психоаналитическом образовании стало трюизмом, что можно получать постоянную и, очевидно, нескончаемую пользу от перечитывания главных трудов Фрейда, даже тех, которые, на первый взгляд, наиболее понятны. Их переоценка в свете произошедших за последние годы продвижений в теории и технике позволяет увидеть как концептуальные изменения, произошедшие со времен Фрейда, так и то, что, к нашему удивлению, фундаментальные концепции выдержали испытание аналитическим временем, даже в соседстве с современными более сложными и утонченно филигранными формулировками.

Именно так обстоит дело с работой Фрейда "Заметки о любви в переносе", одной из полудюжины коротких работ по технике психоанализа, опубликованных между 1911 и 1915 годами и собранных в 12 томе Standard Edition. Эти несколько работ вместе с техническими предписаниями, имплицитно присутствующими в пяти больших историях болезни, немногие главы из "Лекций по введению в психоанализ" и "Нового цикла лекций по введению в психоанализ", "Очерк" (1940) и, конечно, последнее великое суммирующее клиническое кредо, резюме и переоценка Фрейда — "Конечный и бесконечный анализ" — по сути составляют общую сумму работ Фрейда по технике психоанализа, вошедших в солидное 24-томное собрание Standard Edition.

Работа о любви в переносе, возможно, в большей степени, чем любая другая статья, посвященная техническим предписаниям, может казаться в свете современных представлений устаревшей, возможно, даже наивной, представляющей по сути лишь исторический интерес как часть эволюционного развития нашей дисциплины. Однако любопытным образом она в то же самое время порождает ощущение фундаментальной основы нашей профессиональной жизни, чего-то такого, чем нельзя без реального риска пренебречь, мимо чего нельзя пройти. Явная простота и самоочевидность данной работы действительно обманчивы. Ее тема (или, по крайней мере, суть) не единична, она многообразна, с переплетающимися нитями.

Это, несомненно, работа о развитии особой разновидности переноса, которую Фрейд называет "любовью в переносе" (другие авторы впоследствии дали ее крайней форме название "эротизированный перенос", обозначив так тяжелое и патологическое расширение за пределы обычно ожидаемого "эротического переноса", подробнее об этом позднее), а также предупреждение об опасности контрпереноса, который может быть вызван развитием такого переноса. Эта работа имеет отношение к жизненно важным техническим психоаналитическим принципам воздержания и нейтральности, но без проведенного позднее отличия между двумя этими понятиями. И наконец, это изложение мыслей Фрейда относительно волновавшей его в то время темы, которая и теперь продолжает волновать психоаналитический дискурс: как рассматривать и охватывать психическое функционирование человека одновременно в его единстве и многообразии — в том синтезированном единстве, которое придает нам постоянство характера перед лицом разнообразных и антагонистических тенденций, известных как интрапсихический конфликт. Следует ли нам говорить о нем на языке дихотомий, дуализмов и оппозиций (к чему, как хорошо известно, был склонен Фрейд), или рассматривать его как континуум, перемещающийся по всему спектру, с возможными узловыми кристаллизациями вокруг главных позиций (как в фундаментальном континууме, который увидел и провозгласил Фрейд между нормальным и анормальным поведением), или как "дополнительные серии" переменных вкладов в особые поведенческие проявления из вполне определенных источников (как в знаменитом подстрочном примечании к работе "К вопросу о динамике переноса" (99 п.), где он говорит о добавочных вкладах в формирование невротического исхода врожденных конституциональных элементов и оказанных в детстве влияний)?

Прежде чем более подробно рассмотреть, как освещается каждая из этих тем в работе Фрейда о любви в переносе, я хочу постараться определить, где, по-моему, кроется то, что именно и придает данной работе впечатление устарелости и наивности. Конечно, справедливо, что в работе Фрейда эротический расцвет внутри переноса представлен так, как если бы он всегда был (на вид) зрелым гетеросексуальным феноменом между аффективной, истеричной женщиной-пациенткой и мужчиной-аналитиком, который особенно подвержен контрпереносной активации и вовлеченности, если он "еще молод и свободен" (169).

Справедливо, что как в этой, так и в других посвященных технике работах этого периода подразумевается, что интенсивные проявления переноса — артефакты — специфические порождения процесса психоаналитического лечения, хотя Фрейд и здесь и в других трудах (особенно явно в работе "К вопросу о динамике пере}юса" ) высказывает мысль, что перенос встречается в человеческой жизни повсеместно, что он формирует поведение и взаимоотношения и в повседневной жизни, и в неаналитических видах лечения. Особый характер переноса в психоаналитическом лечении проистекает как от создания в лечении условий для переноса, так и от психического фокусирования, явным образом высвечивающего его как перенос, так что затем он может быть превращен в объект толкования. Также справедливо, что в статье Фрейда ясно подразумевается, что переносы (по крайней мере, интенсивные или чрезмерные) в намного большей степени, чем что-либо другое, отличают невротическое (истерическое) состояние от так называемого нормального. Но данная статья была написана до развития Фрейдом концепции, столь фундаментальной для психоаналитического понимания психического функционирования, континуума между тем, что считается нормальностью и неврозом — концепции, что разум каждого из нас функционирует сравнимым образом, что у всех нас имеются интрапсихические конфликты, возникающие вследствие развертывания в ходе созревания конституциональных данных во взаимодействии с превратностями жизненного пути, так что всем нам приходится достигать как можно лучших компромиссных решений тех конфликтов, которые неизбежно возникают из эволюционных задач жизни и жизненных вех (плюс из всех травматических событий и взаимодействий на этом пути), и что те решения, которые мы обозначаем как невротические, в отличие от нормальных, возникали на более напряженных, более бихевиорально нарушенных и более симптоматических жизненных путях.

К тем положениям, которые наиболее явным образом заставляют современных авторов говорить о наивности или устарелости статьи о любви в переносе, принадлежит категоризация Фрейдом феноменов переноса, представленная в работе "К вопросу о динамике переноса" . Пытаясь объяснить, как перенос мог стать наиболее могущественным сопротивлением в анализе, Фрейд писал здесь:

"В конце концов замечаешь, что роль переноса в сопротивлении нельзя понять до тех пор, пока думаешь о "переносе" вообще. Необходимо решиться отделить "положительный" перенос от "отрицательного", перенос нежных чувств от переноса враждебности, и но отдельности исследовать оба вида переноса на врача. Положительный перенос затем еще разделяется на перенос таких дружеских или нежных чувств, которые могут осознаваться, и на перенос их проекций в бессознательном. Как показывает анализ, эти последние непременно исходят из эротических источников, так что приходится признать, что все отношения симпатии, дружбы, доверия и т.п., которые мы испытываем в жизни, генетически связаны с сексуальностью и развились путем устранения сексуальной цели из чисто сексуальных желаний" (105).

Пытаясь обратить эти формулировки в технический совет, Фрейд далее пишет: "Таким образом, разгадка состоит в том, что перенос на врача пригоден для сопротивления в лечении лишь постольку, поскольку он является отрицательным или положительным переносом вытесненных эротических желаний. Когда мы "снимаем" перенос путем его осознания, то мы отделяем от личности врача только эти компоненты чувства; другая, осознаваемая и приемлемая для сознания часть сохраняется и выступает в психоанализе точно таким носителем успеха, как и при других методах лечения" (105). Именно данная фраза о части приемлемого для сознания положительного переноса привела ко всем техническим предписаниям не подвергать перенос истолкованию, пока он не становится сопротивлением "продвижению" в ходе положительного (доверчивого, нежного, сотрудничающего) переноса и т.п. Она также положила начало всей литературе по терапевтическому альянсу (Зетцель, 1956), или рабочему альянсу (Гринсон, 1965), а также литературе противоположного содержания (Бреннер, 1979, Куртис,1979 и в особенности Штейн, 1981).

В работе о любви в переносе Фрейд сфокусировал внимание более на "отрицательном" вытесненном эротическом переносе, как основном сопротивлении, вследствие которого аналитическое лечение вполне может потерпеть крах, и как главной опасности для восприимчивого к нему контрпереноса. В настоящее время мы более не говорим на языке столь простой дихотомии об отрицательном (враждебном) переносе в отличие от положительного (либидинального), или о подразделении последнего на сублимированный и не вызывающий возражений (в основном осознаваемый) компонент и на непосредственно сексуальный, противодействующий (главным образом бессознательный) компонент. Мы видим намного больше — большинство наборов психических феноменов в действительности указывают на континуум, а не на резко разделенный на две части дуализм, говорим ли мы о первичном или вторичном процессе мышления, о сознательных, предсознательных и бессознательных феноменах или даже об определяемых инстинктивным влечением (ид) и защитно-адаптивных (эго) детерминантах поведения.

Но Фрейд также видел смешение и континуум и не был целиком пойман в сети дихотомического, ясно разграничивающего мышления в стиле или-или. Он писал о бессознательном эротическом переносе как о "генетически связанном" с более приемлемыми и более осознаваемыми "эмоциональными отношениями симпатии, дружбы, доверия и т.п.", подразумевая процесс разной степени интенсивности и перехода. И в той же самой работе 1912 года Фрейд писал о существовании различных проявлений переноса в контексте понятия амбивалентности Блейлера.

В излечимых формах психоневрозов он (негативный перенос) возникает наряду с переносом нежных чувств и часто направляется одновременно на одно и то же лицо — явление, которое Блейлер удачно назвал "амбивалентностью".) "... Амбивалентность чувств лучше всего объясняет способность невротиков ставить свои переносы на службу сопротивления. Там, где способность к переносу стала в основном отрицательной, как у параноиков (то есть, в экстремальном случае на одном конце непрерывного спектра), возможность воздействия и излечения заканчивается" (106, 107).

Конечно, в настоящее время нашему мышлению доступна большая гамма оттенков. Мы рассматриваем позицию переноса пациента в каждый момент анализа как, главным образом, окрашенную особыми объектными взаимоотношениями в его или ее опыте и как обладающую особой эмоциональной валентностью, характеризуемой сложной смесью или слиянием аффектов, разбуженных в данный момент этими взаимоотношениями.

Давайте обратимся теперь к основным прочным вкладам в психоаналитическую теорию и практику, сделанным в работе о любви в переносе. Первой, конечно, идет тема, заявленная в заголовке, — предупреждение новым аналитикам о технических и моральных опасностях, которые могут проистекать от неправильного технического и человеческого отклика аналитика на чувство искренней "влюбленности" пациентки, будет ли это вызванное контрпереносом ответное чувство романтической вовлеченностью или ее противоположностью — мольбой к пациентке подавить свои чувства или отказаться от них в интересах продолжения лечения. Оба отклика технически неправильны, поскольку приводят к результатам, противоречащим цели анализа, а первый отклик неправилен еще и по соображениям морали, как бессознательная эксплуатация усиленной переносом уязвимости пациентки. Предписание Фрейда — универсальный фундамент вводимой им техники, который с тех пор продолжает оставаться пробным камнем психоанализа, — воспринимать любовные излияния как проявления переноса, которые должны истолковываться и анализироваться как в их защитных (сопротивление), так и в их чувственных компонентах.

То, что Фрейд ощущал необходимость посвятить одну из немногих своих работ по технике этой теме, указывает на осознание им, даже в те первые годы психоанализа, потенциальной значимости этой проблемы для правильной практики психоанализа — а не только как предписание для тех, кого он называл "молодыми и свободными мужчинами". Среди других случаев мы должны иметь в виду случай Анны О., пациентки, лечение которой в 1880 году дало начало самым первым психоаналитическим идеям — концепции "лечения разговором" посредством "прочистки труб". На него намекал Фрейд как в работе "Об истории психоаналитического движения" (1914), так и в посвященном Брейеру некрологе (1925). В "Истории" Фрейд писал: "У меня были все основания полагать, что Брейер по устранении всех проявлений болезни [Анны О.] должен был по новым симптомам открыть у нее сексуальную мотивировку этого "переноса", но от него ускользнул общий характер этого неожиданного явления, так что он, как пораженный "неблагоприятным событием", на этом месте оборвал исследование. Я не получил от него по этому вопросу никаких прямых указаний, но в различное время он дал мне достаточно оснований для вышеизложенных предположений" (12).

Именно Джонс (1953) в первом томе биографии Фрейда первый прояснил природу и дал истолкование "неблагоприятному событию" и заполнил пробел в описании Брейером этого случая в "Исследованиях истерии" (Фрейд и Брейер, 1893-1895; см. подстрочное примечание Стрейчи, SE 2:40). Джонс писал о навязчивой поглощенности Брейера этой очаровательной пациенткой и его постоянных рассказах о драматических эпизодах лечения своей жене, что, в конечном счете, возбудило ее сильную ревность и сделало крайне несчастной и угрюмой. Брейер реагировал на упреки жены острым чувством любви и вины и решил резко закончить лечение Анны О., которая так или иначе чувствовала себя теперь намного лучше. Но вечером того же дня, когда Брейера вызвали к его пациентке, он был шокирован, увидев полное возвращение ее болезни, а также истерику по поводу мнимых родовых мук (pseudocyesis). Джонс назвал это "логическим завершением ложной истерической беременности, которая незаметно развивалась в ответ на оказание помощи Брейером" (224, 225).

Хотя Брейер был сильнейшим образом шокирован, ему удалось успокоить пациентку, прибегнув к гипнозу. Он выбежал из дома в холодном поту; на следующий день он вместе с женой уехал в Венецию, чтобы провести там свой второй медовый месяц. Описывая в некрологе на смерть Брейера его нежелание публиковать данную историю болезни, Фрейд писал:

"Некая характерная для него сдержанность, внутренняя скромность, удивительная у такой выдающейся личности, привела к тому, что он столь долго держал свое удивительное открытие в секрете, что теперь оно утратило часть своей новизны. Позднее я нашел причину, заставляющую предполагать, что чисто эмоциональный фактор также вызвал у него антипатию к дальнейшей работе по разъяснению неврозов. Он наткнулся на нечто всегда присутствующее — перенос пациентки на своего врача — и не смог постичь объективную природу этого процесса. В то время, когда он под моим нажимом готовил "Исследования" для публикации, его суждение об их значимости казалось устоявшимся. "Мне кажется, — сказал он мне, — что нам обоим следует обнародовать это самое важное из всего, что мы собираемся открыть миру" (280).

Фрейд также не был невосприимчив к давлениям контрпереноса. В ходе дальнейшего обсуждения нежелания Брейера сотрудничать с Фрейдом в публикации этих размышлений о гипнозе, истерии и лечении разговором — нежелания, которое Фрейду оказалось непросто преодолеть, — Джонс (1953) писал:

"Постепенно Фрейд догадался, что причина нежелания Брейера публиковать открытие Анны О. была связана с его расстраивающим переживанием с ней. Тогда Фрейд рассказал Брейеру о случае, происшедшим с ним, когда его больная в любовном порыве бросилась ему на шею, и объяснил, почему неприятные происшествия такого рода следует рассматривать как результат феноменов переноса, характерных для некоторых разновидностей истерии. По всей видимости, это оказало успокаивающее воздействие на Брейера, который воспринимал свое собственное переживание подобного рода более личным образом и, возможно, даже укорял себя за неправильное обращение со своей пациенткой." (250).

А Эйхофф (1987) в аннотации к работе Фрейда о любви в переносе процитировал замечание Фрейда Юнгу (в связи с отношениями Юнга с Сабиной Шпильрейн) о том, что эти переживания являются разновидностью "обманчивого блаженства... Сам я никогда не был столь сильно им захвачен, но много раз подходил к этому чрезвычайно близко и еле-еле спасался" (107).

Но Фрейд сделал больше, чем просто предупреждение о тотальности опасности контрпереноса. В работе о любви в переносе он также попытался сказать о данном феномене языком психопатологии и объяснить присущую ему иногда особую интенсивность и цепкость. Он определил данный эротический перенос как могущественное сопротивление лечению: пациентка добивается от аналитика отыгрывания в контрпереносе и таким образом тайного сговора с ней в отклонении от здоровой цели терапии — излечения посредством анализа — к (неизбежно гибельной) невротической цели — "излечению любовью". Фрейд считал, что таков особый феномен переноса у истеричных пациенток, большинство из которых очень хорошо поддается анализу (теми врачами, которые понимали данную ситуацию и могли воздерживаться от исполнения контрпереносных ролей), за исключением одного типа женщин, у которых "эта попытка сохранить любовный перенос для аналитической работы, не удовлетворив его, потерпит неудачу. Это — женщины с элементарной страстностью, не допускающей никаких суррогатов, дети природы, не желающие брать психическое вместо материального... Имея дело с такими людьми, стоишь перед выбором: или проявить ответную любовь, или навлечь на себя всю ненависть отвергнутой женщины. Но ни в одном из этих случаев невозможно соблюсти интересы лечения. Приходится, не добившись успеха, отказаться от лечения" (166-167).

Между прочим, во всей этой дискуссии о природе, условиях и опасностях любви в переносе для пациента и аналитика Фрейд не упоминает дополнительную тему и опасность: сексуальную эксплуатацию беспомощной пациентки со стороны влекомого порывом или беспринципного врача — проблему, которая, к сожалению, столь часто находится в центре внимания в текущей профессиональной (и журналистской) литературе относительно всех занятий, связанных с лечением психики. Фрейд просто не допускал мысли о нарушении этических норм практикующим врачом-психоаналитиком своего времени, не случайно ему так нравилось цитировать Ф.Г.Вишера "Мораль самоочевидна" (Хартманн, I960, 121).

Со времен Фрейда очень мало авторов, специально сосредоточивающих внимание на любви в переносе или эротическом переносе и опасностях контрпереносного противоречивого положения, развивали соображения Фрейда по поводу "типа женщин... элементарной страстности". Эрнест Раппапорт (1956) развил эти соображения в двух направлениях: драйвы и эго. То, что связано с влечением (драйвами), должно иметь дело с интенсивностью голода доэдиповой и зависимой привязанности у этих пациенток, орального стремления к кормящему родителю. То, что связано с эго, должно иметь дело с нарушением чувства реальности, угасанием качества "как если бы" иллюзии переноса, так что аналитик фактически становится перевоплощенным идеализированным (и/или жестоким) родителем и функционирует соответственно пограничному характеру эго пациентки. Оба набора динамических соображений питают сильное убеждение пациентки в эго-синтонной природе ее поведения и отношения; аналитик воспринимается как упрямый и невнимательный человек, если он не принимает за чистую монету торжественных заявлений пациентки о ее любви. Раппапорт утверждал, что эти сопротивления переноса могли быть столь прочными, что часто единственным выходом для аналитика было направлять пациентку к другому аналитику, иногда даже против ее воли (хотя ниже в той же самой статье он указал, что это может служить лишь реактивации деформирующих детских травм).

В написанной позднее статье Раппапорт (1959) приводит хорошо известное суждение Блицстена о зловещем прогнозе, когда аналитик предстает в незамаскированном виде в начальном сновидении пациентки. Даже если может последовать аналитический процесс, "анализ будет эротизированным с самого начала" (240), эротизированный перенос напоминает доэдипову и оральную зависимость ребенка от родителя. Он добавил: "Блицстен постулировал, что эротизированный перенос должен довольно рано тщательно прорабатываться, в противном случае пациентка должна быть направлена к другому аналитику" (242). Все это, конечно, явно вело к сдвигу основания с фаллически-эдипального и гетеросексуального переноса между взрослыми людьми, постулированного Фрейдом, к доэдиповому, орально зависимому переносу младенца на мать, который, вероятно, имплицитно присутствует как лежащая в основе движущая сила у "женщин элементарной страстности". Фрейд явно не высказывался столь определенным образом.

После Раппапорта именно Блюм (1973) написал наиболее исчерпывающую работу на эту тему, систематически расширяя эти уточнения, вначале имплицитно сделанные Фрейдом, а затем, намного более явным образом, Раппапортом. Блюм провел намного более резкое отличие между эротическим переносом, описанным Фрейдом в качестве ожидаемого развития переноса, искушения и риска, и тем, что Блюм охарактеризовал как "эротизированный перенос", снова вспоминая о "женщинах элементарной страстности" Фрейда. Блюм писал: "Эротизированный перенос — особая разновидность эротического переноса, крайний сектор спектра. Он представляет собой интенсивную, прямую, иррациональную, эротическую поглощенность аналитиком, характеризуемую открытыми, явно эго-синтонными требованиями любви и сексуального осуществления желаний от аналитика. Эротические требования могут не казаться пациентке неразумными или неоправданными... Нарушение связи с реальностью может быть первичным или представляет собой регрессивную деформацию" (63). Пациентки с таким переносом, говорит Блюм, "могут напоминать неуступчивых, думающих только о любви людей" (64); таким образом он связал их концептуально (метапсихологически и нозологически) с людьми, страдающими от импульсивных неврозов и связанных с пагубными привычками расстройств. Блюм видит этих людей скорее пациентами с более тяжелой патологией, чем невротическая, с постоянной угрозой регрессивной утраты проверки реальности и драматически неотложно назревающей вспышкой психоза переноса.

Языком движущих сил влечения Блюм нарисовал более широкую картину, чем Раппапорт. Он говорил о возможной гомосексуальной движущей силе, замаскированной преувеличенной гетеросексуальной эротизацией; о частых детских сексуальных соблазнениях и чрезмерных стимуляциях при провалах в соответствующей фазе развития, родительской защиты и поддержки; о воздействии на них травматизирующей первичной сцены с родительским эксгибиционизмом и о вмешательствах в личную жизнь ребенка; о нарциссизме "исключения из правила"; об исключительной оральной ненасытности, зависимом цепляний и объектном голоде с уязвимостью к разочарованию и защитной отстраненностью; о тяжелых садо-мазохистских наклонностях; о пагубной эротомании с тяжелыми нарушениями эго; о постоянной жажде мести и компенсации за все реальные и вымышленные разочарования и утрату объектов или объектной любви.

По контрасту с этим эротизированным переносом, который "напоминает сильно искаженную форму ожидаемого эротического переноса", Блюм рассматривает ожидаемый эротический перенос как "относительно универсальную, хотя и изменчивую по степени интенсивности и повторяющуюся фазу анализа. Существует непрерывный ряд от чувств привязанности до сильного сексуального тяготения" (69). Здесь Блюм приподносит концепцию континуума как явно выраженную в отношении психических феноменов, высказывая точку зрения, которая вот-вот станет общепринятой в современном психоанализе. Как отмечалось, мышление Фрейда постоянно развивалось в направлении этой концепции, хотя оно всегда уравновешивалось дуализма-ми и полярностями, прельщавшими Фрейда тем, что давали возможность большей ясности. Более твердый приверженец концепции континуума Блюм мог сказать: "Эротизация может быть скоропреходящей или устойчивой, мягкой или злокачественной, доступной анализу или указывающей на дефект эго. Я не считаю, что все эти пациентки непременно являются пограничными случаями или психотиками" (70). Все это, конечно, полностью совместимо с точками кристаллизации вдоль континуума от тех форм (более невротических, более поддающихся анализу), которые он назвал "эротическим переносом", до тех форм (более болезненных, менее поддающихся анализу), которые он назвал "эротизированным переносом".

Хотя Блюм утверждал, что "анализ обычно невозможен" (70) при злокачественных эротоманиях или тяжелом нарушении эго, он тщательно взвешивал свои терапевтические прогнозы: "Влюбленность в аналитика не является требованием для терапевтического успеха, эротизированный перенос также не всегда служит предвестником аналитической неудачи" (71). Первая половина данного предложения служит намеком на современный ревизионистский взгляд, что полное развертывание регрессивного невроза переноса с его воссозданием инфантильных невротических взаимодействий и полное разрешение этого невроза переноса через истолкование и инсайт более не являются необходимым условием психоаналитического успеха. На языке опасностей контрпереноса Блюм просто повторяет Фрейда: "Контрперенос может отклонять напряжения переноса в разделяемые эротические фантазии или испуганное бегство. Он может укоренять фантазии пациентки и реакции переноса в реальности действительных соблазняющих откликов аналитика. Анализ может зайти в тупик всеохватывающего торможения контрпереносом" (74). В аннотации к работе Фрейда Эйхофф (1987) ссылался на клиническую категорию "пациенток, особо выделяемых Фрейдом, требующих прямого удовлетворения в переносе без элементов виртуальности" (105), — снова подчеркивая отсутствие предохранительного "как если бы" качества. Он полагал, что здесь Фрейд, по-видимому, имплицитно описывал почти "бредовые формы переноса".

Все эти изменения — от истерически-эдипального до предэдипово-оральной требовательности и оральной зависимости; от невротических, к более тяжелым — пограничным и психотическим переносам; от требований любви к мужчине (невротичной) женщиной до более интенсивных требований у более тяжело больных и /или более инфантильных пациентов включения в себя и обладания родителем — можно рассматривать как важные расширения концепций Фрейда в работе о любви в переносе или просто как более точное изображение того, что имплицитно наличествовало даже тогда, хотя более ясно проявилось в ходе последующей научной карьеры Фрейда. Конечно, каждая из больших историй заболевания, описанных Фрейдом, породила значительное количество работ, и основной темой во многих из них было обнаружение свидетельства — уже сделанного доступным Фрейдом, хотя и не классифицированного им явно подобным образом, — указывающего на более тяжелые, чем невротичные (то есть, в большей мере пограничные) аспекты функционирования характера, хотя фокус его интереса был явно сосредоточен на более классически невротических чертах.

Между прочим, эта перспектива сравнима с концепциями, выдвинутыми Зетцель (1968) в родственной области психопатологии и психоаналитической терапии так называемой истерической пациентки. В своей работе "Так называемая хорошая истеричка" Зетцель делит сферу формирования и симптоматические проявления истерического характера на четыре главные варианта в диапазоне от Тех, кто наилучшим образом интегрирован и функционирует на фаллически-эдипальном уровне с треугольными фиксациями и защитами, характерными для классически невротического истерического функционирования, на одном конце, до преимущественно орально фиксированных людей с отсутствием значимых, длительных объектных вложений в каждый пол, подлинно неспособных к проведению значимых различий между внешней и внутренней реальностью и почти полностью невосприимчивых к правильной аналитической работе — на другом. Этот континуум охватывает популяцию пациенток, почти идентичную популяции, описанной в статье Блюма 1973 года, и присутствующей, по крайней мере имплицитно, в работе Фрейда 1915 года о любви в переносе. На всех этих направлениях мы возвели добавочные постройки и вышли за пределы наследия Фрейда и в то же самое время очень во многом все еще не можем отрешиться от его трудов и его мышления.

Другая важная тема в данной статье Фрейда, и именно она характеризует ее как техническое предписание, а также как моральное предостережение — связана с "правилом воздержания" или нейтральности в качестве технического фундамента психоаналитического метода. Как это выразил Эйхофф (1987): "Отвержение вовлеченности действия (со стороны аналитика) — существенно важная часть правила воздержания, известного нам, начиная с работы Фрейда (1915) "Заметки о любви в переносе". В действительности Фрейд использовал в ней слово нейтральность один раз, а воздержание — три раза, как если бы эти слова были вполне идентичны по смыслу. Например, "Я думаю поэтому, что не следует отказываться от нейтральности, до которой дошел благодаря своей сдержанности в контрпереносе" (164) и "Лечение должно быть проведено в воздержании. Я не подразумеваю под этим только физическое воздержание и также не имею в виду лишение всего, чего больной желает, потому что этого не перенес бы никакой пациент. Но я хочу выдвинуть основное положение, что необходимо сохранить у больного потребность и тоску как силы, побуждающие к работе и изменению" (165). (Слово воздержание используется еще раз в аналогичном смысле).

Эта работа, конечно, была написана в эру топографической модели психического функционирования, сформулированной в седьмой главе "Толкования сновидений" (Фрейд, 1900), и более чем за десятилетие до написания работы "Торможения, симптомы и тревога" (1926) с ее изменением понятия психического функционирования в состоящую из трех частей модель ид, эго и суперэго. Именно эта структурная модель заложила надлежащую концептуальную основу для разделения тесно родственных, но отличающихся концепций воздержания и нейтральности. Новей (1991) в статье, озаглавленной "Воздержание психоаналитика", провела эту дифференциацию ясно и сжато. После утверждения, что две эти концепции были неясно определены, а затем смешивались в психоаналитической литературе, она продолжает: "Слово нейтральность, хотя оно использовалось Фрейдом (1915[1914]) почти синонимично слову воздержание до развития им структурной теории, впоследствии обычно относили к позиции, "равноотстоящей от ид, эго и суперэго" (А.Фрейд, 1936, 30). Однако воздержание имеет либидинозную значимость в отношении удовлетворения или фрустрации либидинозных влечений" (344). То есть аналитик, будучи нейтральным, воздерживается от нацеливания себя на влечения, или на эго, или на суперэго, а также от давления или осуждения. Вот что Новей противопоставляет отказу от удовлетворения (или фрустрации) либидинозных и, следовало бы ей добавить, агрессивных влечений пациентки. Совместно две эти концепции относятся к различным аспектам технических и человеческих опасностей, представленных требованиями манифестаций любви в переносе на аналитика. По мнению Эйхоффа, все это берет начало в работе о любви в переносе и с тех пор стало постоянным компонентом психоаналитической техники, хотя с течением времени имели место существенные переоценки смыслов и реализаций концепций воздержания, удовлетворения и фрустрации, а также основополагающих вопросов относительно оценок технической нейтральности благодаря введенной Александером концепции "коррективного эмоционального переживания" в работе анализа (Александер и Френч, 1946).

Третьим важным аспектом работы Фрейда, который мне хотелось бы обсудить, является тот аспект, который хуже выдержал испытание временем (и увеличивающимся опытом). Это классификация явлений переноса, представленная в работе "К вопросу о динамике переноса" четким делением на отрицательный и положительный перенос с дальнейшим подразделением последнего на (вытесненный) эротический перенос и так называемый не вызывающий возражений положительный перенос. Отрицательный перенос и эротический перенос, вытесненный или нет, Фрейд вначале рассматривал как сопротивления, требующие явно выраженного интерпретативного внимания. Из них двух отрицательный перенос будет порождать меньшее количество (или менее очевидные) обусловленных сговором контрпереносных требований и в этом смысле будет доставлять меньше технических проблем практикующему аналитику, поэтому особое внимание в работе о любви в переносе сосредоточено на специфических опасностях, порождаемых эмоциональной эротической констелляцией, для аналитической работы и аналитиков, в особенности для тех из них, кто "молод и свободен", и в более широком смысле для тех, кто менее закален в целом.

Все это оставляло — как это явно выражено в работе "К вопросу о динамике переноса", и имплицитно — в работе о любви в переносе — "не вызывающий возражений" положительный перенос как такой феномен, который следует принимать и использовать и который сам по себе не требует аналитического внимания хотя бы до тех пор, пока он в свою очередь не станет сопротивлением. Такое сопротивление, предположительно, будет становиться явным посредством возникающей негативной окраски или посредством указаний на его вытесненные детские эротические корни, ибо Фрейд уже до некоторой степени представлял себе континуум от наиболее архаического, сексуального и вытесненного до наиболее сублимированного, деэротизированного и приемлемого. Более точно, он имел в виду образование сублимированной формы из архаической, а также амбивалентные смеси негативных и позитивных окрасок.

Именно такое разделение переноса на три части — две из которых определенно являются сопротивлениями, требующими аналитической интерпретации, и одна — "не вызывающей возражений" — привело к техническим предписаниям (столь долгое время считавшимся установленными и не требующими доказательств, по крайней мере, в литературе по эго-психологии) позволять развиваться переносу, не интерпретировать его, пока он не примет явную окраску сопротивления, не "эксплуатировать" положительный перенос так долго, как это возможно, позволяя ему оставаться неисследованным и поэтому по сути не изменяющимся на протяжении всего аналитического пути. Именно данный набор идей дал толчок не только для развития психоаналитической литературы по терапевтическому альянсу, начиная с Зетцель (1956), и относительно связанному с ним, или синонимичному, рабочему альянсу, начинающемуся с Гринсона (1965), но даже для еще большего количества психоаналитически обусловленной психодинамической психотерапевтической литературы, в которой конструкт терапевтического альянса стал почти овеществленной сущностью, одновременно необходимым условием и гарантом психотерапевтического успеха. Это в свою очередь породило всю сферу исследовательской литературы по эмпирической психотерапии, посвященной измерению "силы" терапевтического альянса, связывающей эту оценку с курсом лечения и результатом и разрабатывающей вмешательство по усилению терапевтического альянса для улучшения прогноза лечения.

Была, конечно, и другая сторона этого набора теоретических и технических преобразований: литература противоположного характера, где подвергалась сомнению клиническая польза такого сопоставления терапевтического альянса и переноса в качестве двух раздельных, необходимых, дополнительных и взаимодействующих компонентов разворачивающегося психоаналитического процесса. Обсуждение всех "за" и "против" в этой полемике привело бы к отходу от темы изложения, поэтому я упоминаю об этом здесь лишь для повторной иллюстрации того множества теоретических и клинических направлений, которые возникли в результате зародышевых инсайтов в маленькой связке работ Фрейда по технике. Я хочу сосредоточить внимание лишь на одной центральной статье Штейна (1981), названной "Не вызывающая возражений часть переноса". Эта статья, хотя и твердо связана с теми, где данная концепция подвергается сомнению ("Я разделяю... серьезную озабоченность по поводу полезности данной концепции и, даже больше, по поводу ее способности вводить в заблуждение вследствие поощрения затуманивания важных элементов переноса и препятствия поиску природы "не вызывающего возражения" компонента, на который ссылался Фрейд" [871]), специфически сфокусирована не на ее мнимой концептуальной или технической полезности, но скорее на опасности, Представленной в последней части только что процитированного предложения, относительно "препятствия поиску" психоаналитического раскрытия движущих сил и генетики элементов переноса, даже наиболее безобидных или банальных (реально дружественных и подобающих) и поэтому ограничивающих полноту аналитической работы. Установленный таким образом фокус внимания Штейна становится, в свою очередь, почти не вызывающим возражений, так как даже те исследователи, которые с энтузиазмом выступают в поддержку концепции терапевтического или рабочего альянса, признают, что этот феномен так же несет в себе значения и эволюционную динамику, прояснение которых увеличило бы полноту аналитических обнаружений источников психической жизни пациента.

Штейн развивает свой тезис, рисуя сложную картину характерного "хорошего пациента" даже на вид "идеального аналитического пациента", легко узнаваемого как тип характера. Такие пациенты, "увы, не составляют большинства среди пациентов, которых мы видим в реальности, но [они] никоим образом не являются столь редко встречающимися, как утверждают некоторые исследователи" (873). Они — обычные невротики с хорошо определенными очерченными классически невротическими картинами болезни; они смышлены, ясно выражают свои мысли и сотрудничают, играя в аналитическую игру — то есть, в свободном ассоциировании, с почтительным вдумчивым вниманием выслушивая толкования и развивая расширяющуюся дугу инсайтов в контексте развертывания и обогащения истории жизни. Большинство из них представляет в точности ту разновидность положительного нежного переноса, которую Фрейд называет не вызывающей возражений. Та опасность, которую явно обнаруживает Штейн, заключается в вызывающей взаимное восхищение и соблазняющей взаимосвязи переноса — контрпереноса. Штейн говорит об этом следующим образом:

"Наблюдается тенденция попадания в уютную ситуацию, в которой господствует взаимное поддразнивание, высокая оценка и интеллектуальное соперничество. Поэтому вероятно, что такие пациенты будут пробуждать со стороны аналитика то, что соответствует "не вызывающему возражений" компоненту переноса. В отношении пациента аналитик ощущает, как если бы он или она были его любимым дитятей, теряя правильную аналитическую ориентацию ради того, чтобы становиться добрым и защищающим, испытывающим значительную гордость достижениями пациента и так далее" (874).

Это, конечно, порождает огромный риск серьезной аналитической неполноты.

"Что действительно мало известно, так это роль такого положительного, явно неэротического переноса в сохранении могущественного сопротивления не только к разрешению внутренних запретов, но также к аналитическому исследованию скрытых нитей демонстративного неповиновения и мести... То, что представляется всецело не вызывающим возражений, может спустя некоторое время составить наиболее трудный аспект невроза переноса" (876).

И затем резюмирующее утверждение:

"Имеется большая разница — принимать феномен как обусловленный реальностью, свободный от конфликтов, представляющий лишь самого себя и, с другой стороны, относиться к нему более правильным образом как к внешнему проявлению сложного набора противостоящих сил, большинство из которых действует помимо сознательного понимания и которые раньше или позже требуют объяснения в ходе анализа." (886).

Следовательно, это одно из тех мест, где технический совет Фрейда был по основательным причинам сильно видоизменен и существенно заменен, так как в настоящее время наше понимание стало более расширенным и ясным. Фрейд после описания не вызывающей возражений части переноса говорил далее в своей следующей работе по технике (1913): "До тех пор, пока сообщения и идеи пациента продолжаются без какого-либо препятствия, тема переноса должна оставаться незатронутой". Комментарий Штейна на данное утверждение следующий: "Решение проблемы анализирования невроза переноса, необходимое по более серьезным, чем чисто абстрактные причинам, стало бы, по-моему, невозможным, если бы мы буквально придерживались выдвинутых Фрейдом (1912) принципов" (875). Ключевое слово — буквально. Здесь, несомненно, нам напоминают формулировки и предписания, основанные на особой исторически-эволюционной матрице, которую более не следует понимать буквально. Каждая наука, конечно же, должна развиваться и превосходить достижения даже величайших своих представителей. Неоспоримый вклад Фрейда состоит в том, что он в одиночку создал структуру функционирующей науки о психической деятельности и фундамент, на котором все мы могли строить столь продуктивно и в столь многих направлениях.

Но теперь я, по всей видимости, далеко отклонился от центрального утверждения работы о любви в переносе — от манифестаций неблагоприятного развития переноса, которое, если не обращаться с ним должным образом, может иметь вредные последствия для пациентки, не говоря уже об аналитике, и, помимо этого, от взглядов Фрейда в тот ранний период, когда психоанализ столь упорно боролся за установление и признание своей легитимности, ибо публика отвергала психоанализ в качестве полезного терапевтического предприятия. Конечно, в качестве оправдания я мог бы сослаться на взаимосвязанную по сути группу работ по технике, каждая из которых необходима для полного понимания переплетения предпосылок и технических предписаний. В качестве оправдания я мог бы привести еще и то, что каждая линия обсуждения, которой я касался, представлена, по крайней мере имплицитно, либо в предварительной форме, либо в более полно разработанном виде в работе о любви в переносе. Я, по крайней мере, надеюсь, что достаточно убедительно это показал. Данная работа, несомненно, занимает место среди тех трудов Фрейда, которые заслуживают регулярного пересмотра в связи с требованиями современности, чему и посвящена эта серия.

Литература:

Alexander, F., and French, T.M. 1946. Psychoanalytic therapy: Principles and application. New York: Ronald.

Blum, H. 1973. The concept of erotized transference. /. Amer. Psychoanal. Assn. 21:61-76.

Brenner, C. 1979. Working alliance, therapeutic alliance, and transference. /. Amer. Psychoanal. Assn. (Suppl.) 27:137-57.

Curtis, H.C. 1979. The concept of therapeutic alliance: Implications for the "widening scope." /. Amer. Psychoanal. Assn. (Suppl.) 27:159-92.

Eickhoff, F.-W. 1987. A short annotation to Sigmund Freud's "Observations on transference-love." Int. Rev. Psycho-Anal. 14:103-09.

Freud, A. 1936. The ego and the mechanisms of defense. New York: International Universities Press, 1946.

Freud, S. 1900. The interpretation of dreams. S.E. 5.

- 1912. The dynamics of transference. S.E. 12.

- 1913. On beginning the treatment (Further recommendations on the technique of psychoanalysis, I). S.E. 12.

- 1914. On the history of the psycho-analytic movement. S.E. 14.

- 1925. Josef Breuer. S.E. 19.

- 1926. Inhibitions, symptoms and anxiety. S.E. 20.

Freud, S., and Breuer, J. 1893-95. Studies on Hysteria. S.E. 2.

Gill, M.M. 1963. Topography and systems in psychoanalytic theory. Psychol. Issues 10. New York: International Universities Press.

Greenson, R.R. 1965. The working alliance and transference neurosis. Psychoanal. Quart. 34:155-81.

Hartmann, H. 1960. Psychoanalysis and moral values. New York: International Universities Press.

Jones, E. 1953. The life and work of Sigmund Freud. Vol. 1. New York: Basic.

Novey, R. 1991. The abstinence of the psychoanalyst. Bull. Menu. Clinic 55:344-62.

Rapaport, D. 1960. The structure of psychoanalytic theory: A systematizing attempt. Psychol. Issues 6. New York: International Universities Press.

Rappaport, E.A. 1956. The management of an erotized transference. Psychoanal. Q. 25:515-29.

- 1959. The first dream in an erotized transference. Int. J. Psycho-Anal. 40:240-45.

Schur, M. 1966. The id and the regulatory principles of mental functioning. New York: International Universities Press.

Stein, M.H. 1981. The unobjectionable part of the transference. /. Amer. Psychoanal. Assn. 29:869-92.

Stone, L. 1961. The psychoanalytic situation. New York: International Universities Press.

Wallerstein, R.S. 1967. Reconstruction and mastery in the transference psychosis. /. Amer. Psychoanal. Assn. 15:551-83.

- 1990. The corrective emotional experience: Is reconsideration due? Psychoanal. Inq. 10:288-324.

Zetzel, E.R. 1956. Current concepts of transference. Int. J. Psycho-Anal. 37:369-76.

- 1968. The so-called good hysteric. Int. J. Psycho-Anal. 49:256-60.