Нарисованный на сером картоне мир нравился мне больше всех предыдущих. Бесцветный, бедный на градации серого, такой стильный, качественный. Такой понятный. С черного неба шел белыми стрелами дождь. Картонные тучи висели на уходящих в бесконечность ниточках.

По улицам ходили не имеющие значения картонные угрюмые люди. Живым был только я, хоть и такой же черно-белый. Серый плащ, серая шляпа, еще больше отросшая борода. Сидел в своем нарисованном Цивике. Пил нарисованный кофе. Хороший кофе. Вероятно, сделанный хорошим человеком. Перед глазами огромным исполином стояла городская ратуша с часами, идущими против часовой стрелки. Половина первого. Когда я впервые ощутил себя в этом сне, я летел на большой скорости по шоссе. Сразу за рулем. Машина уверенно неслась в этот странный дизайнерский город. В навигатор упали координаты места, он мигнул тусклым голубым монитором. Повел меня по сложным городским хитросплетениям дорог сюда. И вот я тут. Чего жду — еще не знаю. В голове прояснилась причина моего побега с Земли. Это была не скука, не обида, не страх. Даже не попытка убежать от Нее, чтобы забиться в дальний угол галактики, где Она перестанет приходить ко мне во сне и напоминать, как сильно я сошел с ума. Улетел, потому что, наконец, решил использовать любой шанс еще больше открыть для себя мир. Не жалея себя, не жалея никого. Мне было интересно, как далеко все может зайти, если соглашаться на безумства и радоваться не результатам, а процессу. Не имеет значения, какие неудачи покоятся в моем прошлом.

С этим надо было покончить, вырваться из замкнутого круга, перестать желать счастья другим хотя бы на время, и четко определить, чего хочу я. На мечты окружающих, к тридцати годам, почти посадил свою жизненную батарейку. Надо было заменить ее вовремя, ощутить заряд, а потом уже, может быть, снова начать дарить людям радость. Бета был прав, не уверенный в себе человек не может вселять уверенность в других. Броситься в приключение сломя голову, отдавая себе отчет, что все может закончиться плачевно, но, уповая на Всевышнего, извлекать из ситуации как можно больше опыта и, возможно, вернуться к началу перерожденным — вот были мои мысли, толкающие на сумасшедшие поступки. Мне очень хотелось сообщить близким, что со мной все в порядке, что я вернусь, как только смогу, чтобы рассказать о своих победах. Но на краю солнечной системы Билайн еле ловит. Сообщу, как только найду способ. Я начинал чувствовать свободу, ощущал, что родная планета, наконец, отпустила меня.

— Привет. — В машину села Она, мой персональный Гитлер. Крах всей теории. Свободы поубавилось. Свобода не успела набрать нужное количество очков, чтобы сравнять счет с ощущением счастья находиться с Ней рядом. Супер-оружие Земли. — Отвезешь меня домой?

Мы долго ехали по переполненным стильно нарисованными машинками ночным улицам. Это был ее город. Она была тут главным дизайнером и заказчиком. Четкий, строгий, с минимальным количеством красок, но в абсолютно точно просчитанных моментах. Простые, но очень информативные и очень красивые формы. Снаружи. Внутри же домов, за серыми скупыми на узоры дверьми жило настоящее буйство красок. Их можно было изредка увидеть через окна на верхних этажах зданий. Из них на тротуар сыпались картонные ноты бесшабашной и заводной музыки, можно было увидеть тени танцующих и веселящихся людей, все таких же нарисованных, но раскрашенных в яркие сочные цвета акриловыми красками. Какое-то время мы ехали молча. Я добродушно и глупо улыбался, разглядывая серых прохожих, представляя, как они приходят домой, становятся красочными и веселятся. Попасть внутрь таких домов было невозможно. Невозможно было бы попасть и в Ее дом, радоваться Ее краскам, Ее интересному миру вместе.

Но я сидел рядом и любил Ее. Был абсолютно спокоен, в душе тихо ликовала гармония от Ее присутствия. Посмотрел на Нее. Стала сильно старше, осунулась, проступили морщинки под глазами. Похудела так, будто была сильно больна. Выцветшие волосы собраны в растрепанный хвост. Макияжа на лице нет, даже обычно подведенных косметикой ресниц. Но в ее лучезарном взгляде, как и всегда, читался азарт, там по обыкновению плясали чертики, чудесным образом уживаясь с мудростью и целеустремленностью. Худая ли, толстая, молодая ли, старая, это была Она. Природным магнитом Она притягивала к себе. Чувство любви зашкаливало. Не просто любви — эмпатии. Хотелось дышать Ею, смотреть на мир Ее глазами. Обнять и никогда не отпускать, даже зная, что Ее это раздражает. Она сильная, делает вид, что никакая помощь Ей не нужна, и чрезмерная нежность вводит Ее в ступор, не знает, как реагировать.

Но не сегодня. Бывали моменты, когда ей хотелось почувствовать себя маленькой девочкой, попроситься на ручки и ни о чем не думать. Мы подъехали к вокзалу. Она жила здесь с матушкой. Притянула к себе, крепко обняла за шею. Обвил руками худенькую талию. В нос ударил слабый сладкий аромат, навсегда оставшийся в памяти. Закрыл глаза.

— Меня больше нет. — Шепчу. Сквозь густую пелену счастья и блаженства я вспомнил свои недавние решения, свои цели и стремления. Она, будто уговаривая остаться, медленно и ласково целует щеку и висок. — Так не может продолжаться.

— Не может. — Пристально смотрит на меня.

— Мне не нужны замены. Ты лучшее, что было в моей жизни. Но меня больше нет. — Как ни парадоксально, Ее серые глаза сейчас кажутся самым ярким, самым красочным и насыщенным проявлением цвета в этом мире. Растворяется в воздухе. Уходит из сна. Трогаю горящую от ее поцелуев щеку. С ней невозможно больно расставаться. Так же как я не хочу отпускать Ее, так просто и Планета не отпускает своих детей. Никто просто не отпускает своих детей. Так или иначе, это всегда драма. Но, чтобы жить дальше, это необходимая мера.

Жму на газ. Цивик с ревом мчится прочь из города. На большой скорости попадаю на трассу посреди черно-белой пустыни. Тучи расходятся в стороны, и все также на ниточке сверху на небо спускается нарисованная луна. Рука нервно сотрясается от легкого удара электричества. Сайрос начинает обтягивать меня черной тягучей массой, все быстрее и быстрее, не успеваю затормозить. Ни с того ни с сего машина взрывается. Рассыпается бесцветным конфетти, отправляя меня по инерции в черную бесконечность. Я понимаю, что быстро лечу вперед, пытаюсь отодрать липкую жидкость с глаз, тело начинает каменеть в этой бесформенной субстанции. Не имея ориентиров, ни сверху, ни снизу, ни по сторонам, продолжаю полет в бесконечной тьме. Голубой кружок в левом запястье начинает пронзительно пищать и мигать все чаще и чаще. На полной скорости влетаю головой в откуда-то взявшуюся отвесную плиту. Камень, сковывавший мое тело, трещит и лопается. Открываю глаза.

Лежу на кровати. На теле старые джинсы. Окно. За окном звездное небо. Вокруг кровати груды камней, от них исходит пар, тихонько шипят.

Маленькая комната. Кровать, шкаф-купе, два табурета, кресло на колесиках, небольшой стол. Подобие печатной машинки и моделька космического корабля на прозрачной подставке. Дверь открыта. Трогаю щеки — здоровенная борода. Смотрю на себя. Пресс. Мышцы. Немигающий сайрос в кисти. Жутко хочется есть. Слабость. Выхожу в коридор. Иду на свет и на доносящиеся голоса.

— Он не умер еще, Сэм. Ты тоже лежала таким коконом! — Бета говорил ровно, но в голосе присутствовала нотка неуверенности в своих словах.

— Но не два с половиной месяца! — У Саманты была истерика на грани отчаяния. И, если честно, это радовало. Чувство, что о тебе горюют, переживают, хоть и является проявлением ультраэгоизма, но приятно. Тем более от этой парочки, которую теперь подсознательно хотелось назвать семьей. Проговариваю слова из сна. «Мне не нужны замены». Заменить мне друзей, воспитавшую меня семью, всех, кого я любил, не сможет никто в этой Вселенной. Но жизнь толкала дальше. Важно было принимать новшества, как дополнения, а не замену чего-то из мертвого прошлого.

— Зато я тебе шесть раз каледоний менял! Сайрос не успевал тебе воздух синтезировать, так тебе сложно было. — Бета издал подбадривающий смешок. — А этот вообще не переживает, два раза заменили, воздух расходует, словно у него жабры. Ну, или что-то. Или как там?

— Трикитаити! — Я осторожно, чтобы не напугать, вошел в помещение. — Ребята, карашдт остался? Очень хочется есть. — Пик истерики настиг мою космическую сестру. У нее подкосились ноги, она уселась на пол и, глядя на меня рассеянными глазами, горько зарыдала, не отдавая отчет своей улыбке. Убийца, телохранитель, исследователь неизвестных враждебных планет… Женщина! Красивая, ранимая, чувственная женщина!