6.1. Обязательность толкования

Право и свобода не существуют сами по себе, эти феномены актуализируются посредством целенаправленной деятельности людей и нуждаются в непрерывной человеческой интерпретации. Разные субъекты могут связывать с правом и свободой неодинаковые явления и статусы социальной действительности. Окружающий человека мир воспринимается только через его интеллектуальную сферу, сознание, понятийный аппарат. Право и свобода предстают в знаковых формах, которые можно редуцировать к тексту в широком значении термина. По мнению профессора Санкт-Петербургского государственного университета А.В. Полякова «право возникает как интерпретированный текст, т. е. текст, воспринятый сознанием, эмоциями и волей субъектов социального взаимодействия». В силу значительных различий между людьми постоянно возникают споры о толковании правоположений, интерпретации характера действий сторон, значения юридических фактов и прочих существенных для жизнедеятельности человека обстоятельств. Поскольку «правовой текст предполагает наличие у субъектов логического мышления, т. е. способности понимать и оценивать его смысл, а также сознательно действовать на основе такого понимания», общество сталкивается с неопределенным количеством споров о толковании текстов и юридически значимых фактов. Каждое человеческое сознание выстраивает аргументативную концепцию в обоснование своего собственного толкования права и факта. В судах сталкиваются стороны, каждая из которых убеждена в своей правоте, отстаивает всеми юридико-техническими и даже экстралегальными способами собственную интерпретацию закона и права, добивается решения в свою пользу.

Поль Рикер в «Конфликте интерпретаций» обозначил сознание как «движение, которое постоянно отвергает исходную точку и только в конце обретает веру в себя. Иными словами, сознание – это то, что имеет свой смысл только в последующих фигурах, это новая фигура, которая может обнаружить поздним числом смысл предшествующих фигур». Человеческое сознание стремится к обретению экономической и политической свободы, а будущие достижения, удовлетворение гедонистических и альтруистических интересов человека прямо зависят от его способности толковать право в свою пользу. Конфликты интерпретаций фактов и правоотношений в бизнесе и политике приводят к непредсказуемым затратам, жертвам, войнам, и, как неумолимый итог, – социальной нестабильности и росту уровня ненависти в обществе.

Государство может благополучно существовать и успешно развиваться только при наличии в нем упорядоченных и одобряемых большинством населения механизмов толкования права и разрешения споров. Судебную систему в теоретическом аспекте можно считать наиболее приспособленной для этих целей упорядоченной структурой, зависимой в большей степени от корпуса права, нежели от сиюминутной воли действующих субъектов исполнительной власти и спорящих сторон. Следует понимать, что законодательное установление не действует само по себе, ибо оно есть всего лишь неодушевленный текст. В социальной и правовой жизни принимают решения и воплощают их в жизнь акторы – люди, социальные группы, институты и иные субъекты, способные осуществлять конкретные действия, имеющие последствия не только для них. Их перформативность способствует применению закона и оживлению права в дискурсе собственного усмотрения. Законодательство, исполнительная и судебная системы для устойчивого функционирования требуют постоянных и интенсивных усилий большого количества профессионалов. Человеческий фактор продолжает иметь важное значение для правопорядка.

Будет ли достаточным для улучшения ситуации в той или иной общественной сфере написать проект закона, проголосовать за него в парламенте, подписать у монарха и опубликовать? Разумеется, реализация идеи и текста требует человеческих усилий, поскольку «нельзя породить институцию и предположить, что она будет сама жить. Она будет сама жить только в той мере, в какой она будет возобновляться усилием человека, направленным на то, чтобы эта институция была. Например, закон нельзя установить, а потом о нем забыть, считая, что он будет продолжать существовать. Существование закона покоится целиком на существовании достаточного числа людей, которые нуждаются в нем как неотъемлемом элементе своего существования и готовы бороться и идти на смерть, для того, чтобы этот закон был».

Законодательные органы навязывают обществу свою интерпретацию должного поведения, судьи вынуждены принимать решение о квалификации юридического деяния согласно правилам о должном, но с учетом сущего – конкретных жизненных обстоятельств субъекта и состоявшихся ранее прецедентов толкования. Только борьба за право делает возможным его существование, субъективные толкования закона правоприменителями делают возможным достижение справедливости исключительно посредством затраты сверхусилий. «Ничто человеческое не может само собой пребывать, оно постоянно должно возобновляться и только так может продолжать жить, а возобновляться оно может только на волне человеческого усилия, а усилия не может быть, если оно не направлено на эти предметы».

Применяя закон к конкретным правоотношениям, судья всегда осуществляет его толкование. Мишель Тропер обозначает толкование как деятельность: «толковать» означает указать либо определить значение чего-либо. Первая дефиниция исходит из предположения о возможности знания смысла и о том, что толкование является познавательной функцией, вторая же – что волеизъявительной. Каждое из приведенных определений соответствует отдельной теории. Таким образом, определение не относится к самому действию, которое выступает объектом теории, оно само по себе выражение этой теории. В свою очередь две упомянутые теории основаны на онтологических и эпистемологических допущениях. Онтологические: если я утверждаю, что толковать – это указывать на значение, значит, я предполагаю существование объективного смысла, поддающегося описанию. И, напротив, я могу предположить, что значения не существует, а, стало быть, его можно только определить. Эпистемологические: каждая теория занимает в мыслительной системе место, которому присуща определенная функция. Можно, таким образом, представить себе эту интеллектуальную систему как практическую дискуссию (например, между судами); четкое определение толкования стало бы замечательным подспорьем в осуществлении судебной деятельности. Как утверждает дуайен Ведель, судья может осуществлять свои функции, реализовать свои полномочия, приводить аргументацию только в том случае, если он осознает, что эта деятельность заключается в определении смысла. И, напротив, можно представить себе эту мыслительную систему в качестве научной системы, и в таком случае следует искать не ту теорию, которая предоставляет наилучшие подспорья, а ту, которая соответствовала бы условиям данной науки».

М. Тропер отмечает взаимосвязанность онтологических и эпистемологических допущений. Обозначая свою концепцию толкования как реалистическую, он уточняет, что исследуемое толкование – это толкование исключительно юридическое, юридическая интерпретация; оно эффективно в юридической системе, в отличие от музыкальной или литературной интерпретации, которую нужно рассматривать иначе. Объектами реалистической теории толкования может быть как поведение судей, т. е. психосоциальный феномен (в этом случае право трактуется как эффективное поведение), так и методика эффективного юридического рассуждения, которая пытается понять «непрямые обязательства», довлеющие над задействованными лицами и границами личных суждений, которыми они располагают, а также непрямые обязательства, которые они производят. Изложенная

М. Тропером реалистическая теория толкования опирается на концецию толкования Г. Кельзена (хотя по многим пунктам расходится с ней) и сводится к трем основным предпосылкам: толкование является актом волеизъявления, а не познания; его объектом служат не нормы, а формулировки или факты; субъекты, осуществляющие толкование, наделены специфической властью. Волеизъявительный характер толкования подтверждается тремя сериями аргументов: не бывает толкования contra legem (интерпретация, противоречащая истинному смыслу закона); не существует независимого от замысла значения, которое следует обнаружить; не существует объективного значения.

Не существует по мнению Тропера и значения, которое могло бы быть сведено к замыслу законодателя, поскольку автором большинства законодательных текстов является коллегиальный орган, не являющийся психическим субъектом. Замысел отдельно взятых субъектов не подлежит установлению, юридический автор не всегда является автором в интеллектуальном смысле, например, в том случае, когда принятый парламентом проект закона был разработан коллективным органом.

Поскольку разумные и рациональные люди реализуют через законодательный орган власти свои личные и групповые интересы, всегда можно выразить сомнение относительно равного значения законопроекта для всех граждан государства. Существование политической борьбы за власть в государстве поляризует интересы, мы обязаны отдавать отчет в том, что принятый в интересах одной группы лиц текст законодательного акта в дальнейшем будет применяться ко всему населению, в том числе, к оценке действий лиц, оппозиционно настроенных к правящей партии и ее руководству. В некоторых государствах, например, в Великобритании истеблишмент и население привыкло к смене партий, к коалиционным компромиссам и поражениям неэффективно правящей партии на следующих выборах. Частично не избираемая верхняя палата английского парламента призвана усложнять правящей ad hoc политической партии прохождение законов, чтобы сделать законодательство более сбалансированным. Поскольку палату общин в течение пяти лет может контролировать одна партия, палата лордов выступает своего рода политическим противовесом с осознанием реальности прихода другой правящей партии на очередных парламентских выборах. Регулярная смена консерваторов и лейбористов в качестве правящих партий, а также ротация лидеров партий позволяет судебной системе, в том числе судьям высших судов, не попадать в зависимость от волеизъявления руководства правящей партии.

Пример Англии очень интересен для понимания возможного типа отношений между населением и субъектами публичной власти. При формировании английской судебной системы такие противоречия как противостояние общего права, права справедливости и статутного права существенно повлияли на возникновение доктрины толкования, наиболее точно отвечающей чаяниям людей о свободе от произвола класса чиновников. Общее право развивалось как право судейского усмотрения, внедрение директив лорда-канцлера вызывало у судей нежелание принимать положения права справедливости. Нормативные положения статутного законодательства, востребованного динамичным общественным развитием, также могли противоречить судебной практике. Для рационального и поступательного развития империи требовалась доктрина толкования, понятная не только судьям, юристам-практикам и юристам-ученым, но максимальному количеству подданных.

Судебная реформа конца XIX в. привела к слиянию общего права с правом справедливости, оформившиеся в доктрину каноны толкования давали возможность и обязывали при вынесении судебных решений разумно толковать нормы применяемых статутов и положений прецедентов. Население, понимая алгоритмы судебной аргументации, может предвидеть последствия своих юридически значимых действий. Чиновничий беспредел становится менее возможен, поскольку интерпретирующий нормы и факты судья, действуя в парадигме сменяющейся исполнительной власти, предпочитает основывать свое толкование на более стабильных основаниях, нежели приказ сегодня здравствующего чиновника.

Доктрина толкования права в Великобритании позволяет поддерживать интеллектуальное противостояние прецедентного права статутному праву, способствуя соблюдению баланса интересов гражданского общества в конфликте с публичной властью. Пришедшая на несколько лет в результате тех или иных выборов лет группа лиц (политическая партия) в таких условиях не в состоянии установить авторитарный режим, осуществить свое быстрое обогащение за счет бюджета и подчиненных граждан, приватизировать общее имущество в свою пользу и остаться править на десятилетия. Английская судебная система и судейский корпус, несмотря на свою включенность в структуру публичной власти, оказываются связанными, в том числе, доктриной толкования, препятствующей принимать несправедливые, неразумные, нерациональные решения. Гражданское общество поддерживает судей, последовательно отстаивающих свое право на нормотворчество (создание прецедентных норм), мотивируя это публичным интересом в противостоянии реализации краткосрочных интересов пришедшей в парламент на несколько лет политической партии.

Российская политико-правовая культура за последние почти сто лет привыкла к несменяемости политической (законодательной, исполнительной и судебной) власти. Публичную власть с 1917 г. удерживают группы лиц (вооруженные отряды революционеров, партийно-политические кланы, финансово-олигархические союзы), которые подстраивают под свои интересы все исполнительные иерархии, судебную систему и законодательную концепцию. Поскольку в отечественной политике «кадры решают все», каждый следующий правитель расставляет лично преданных ему людей в ключевые институты публичной власти и в корпорации макробизнеса. Система вассалитета и раздачи должностей своим сподвижникам имеет глубокие корни в российской истории, позволяя талантливому правителю оставаться во власти до конца жизни. Никакие нормативные сроки правления в России не имеют основополагающего значения. Владея политическими и финансовыми ресурсами, несложно законодательно увеличить срок правления (даже путем внесения изменений в Конституцию), затем передать место заранее подготовленному преемнику и находиться всегда рядом. Российское население, чья историческая память о репрессиях находит перманентное подтверждение в современности, всегда будет голосовать за сильного и понятного правителя либо вообще не пойдет на выборы, – в этом случае за него проголосуют технологии самосохранения публичной власти.

Можно утверждать, что в любом законодательном акте всегда доминируют интересы его инициаторов, составителей и лоббистских групп. По мнению М. Тропера, ни в замысле законодателя, ни независимо от него не существует объективного значения. Единственное значение определяется толкованием; можно сказать, что до толкования текст не имеет значения, но он находится в ожидании такового. Из этого следуют важные теоретические выводы: объектом толкования является не норма, содержащая значение, а носитель этого значения, т. е. текст или факт. Текст подлежит толкованию всегда, а не только когда неясен. Толкование – это решение, касающееся определения ясности или неясности текста. Орган, уполномоченный осуществлять подлинное толкование, может объявить текст непонятным для обоснования необходимости своей (собственной) интерпретации; или, напротив, понятным, чтобы таким образом подтвердить его значение, не признавая, что на самом деле осуществляет толкование этого текста.

Под «подлинным толкованием» понимается такое толкование, за которым юридическая система закрепляет значимые последствия, оно не подлежит оспариванию в судебном порядке и в случае толкования текста внедряется в этот текст. Очевидно, что речь идет о судебных ведомствах высших инстанций и Конституционном Суде. Толкователь наделяет своими значениями факты окружающей действительности, например, обычай – повторяющуюся практику, сопровождающуюся ощущением ее обязательного характера. В судебном решении могут быть установлены факты, имеющие юридические последствия, составляющие обычай и представляющие в своей совокупности значение нормы, которой следует соответствовать.

Судебное толкование как реализация властного полномочия является актом волеизъявления, относящимся и к фактам, и к формулировкам. Его правильность или ошибочность доказать невозможно, поскольку вступившее в силу решение суда признается законным и обоснованным. Право на критику судебного толкования, процедура обжалования не изменяют правила – вступившее в силу судебное решение изменяет характер прав и обязанностей сторон: наделяет собственностью, обязывает пребывать определенный период в местах лишения свободы, признает незаконным (и не порождающим правовых последствий) акт органа власти. В случае отмены судебное решение de jure не будет существовать, в случае его изменения вышестоящей инстанцией оно продолжит свое действие в новой редакции, оставаясь законным и обоснованным. Какими бы оценками решение не наделяли стороны, оно будет порождать юридические последствия в рассматриваемой нормативной системе. Многие российские судьи считают любое вступившее в законную силу судебное решение справедливым, отождествляя категории законности и справедливости. Опровергнуть доктринальное (как научное, так и обыденное) толкование невозможно, поскольку результат этого спора не приведет к изменению решения, а оценка качества аргументативных совокупностей, представленных оппонентами, будет являться не действительным знаком качества системы доказательств, а вкусовым (научным, практическим, каузальным и т. п.) пристрастием оценивающего субъекта.

В.В. Волков выделяет в поведении судей при принятии решений две модели: нормативную и эмпирическую. Нормативная модель оставляет судью один на один с текстом закона, представленными доказательствами и собственным внутренним убеждением. Конечно, кроме текста закона в распоряжении судей имеются решения и постановления высших судов, готовые решения по аналогичным делам и другие сходные документы, содержащие толкование законов и облегчающие их применение. Но они не содержат решения о виновности подсудимого или правоте сторон. Эмпирическая модель принятия судебных решений наделяет судью материальными и карьерными интересами, статусными амбициями, полом, биографией, предшествующим опытом, включенностью в социальную среду, контекстом иерархической организации и подчиненностью властным воздействиям в этой организации, нахождением в институциональной среде, где его действия оцениваются и эта оценка имеет ощутимые последствия.

Российскую правовую действительность можно охарактеризовать доминированием эмпирического подхода к принятию судебного решения, при котором процесс принятия решений задается не только кодексами, законами и юридическими обстоятельствами конкретного дела, а множеством экстралегальных факторов, которые переплетаются с легальными, а также тем, что этот процесс не локализован в голове отдельного судьи, а распределен по одной или нескольким организациям и коллективам с подвижными границами, хотя номинальное авторство решения и принадлежит конкретному судье или коллегии судей. Английскую модель поведения судей при принятии решения следует преимущественно отнести к нормативной.

Существенным отличием английского судебного нормотворчества являются признанная компетенция судьи для составления казуального текста, отражающего судейское видение права в норме закона, прецедента, обычая, применительно к конкретным правоотношениям. Судья имеет полномочия, обязанность и способность дать оценку фактам и действиям субъекта не только с точки зрения одного статута, но в совокупности естественно-правовых и формально-юридических взаимодействий. Право является одним из элементов культуры этноса, а стороны судебного процесса, правоохранительные органы, защищающиеся и нападающие – суть равнозначные части ойкумены.

При планировании законодательного процесса, составлении проектов законов и их прохождении через парламент у акторов означенных процедур доминируют политические и финансовые составляющие, связанные со стремлением конкретной группы лиц, партии, кабинета сохранять свое влияние на политико-правовые и финансово-экономические процессы. Судьи, сталкиваясь с необходимостью принимать сегодняшние решения в рамках предложенных материалами судебного дела обстоятельств, в целях наилучшего обоснования принимаемого вновь решения обратятся к предшествующим, устоявшимся и исполненным решениям своих коллег. Несомненно, являясь людьми прогосударственного мировоззрения, судьи учитывают точку зрения исполнительной власти, но в процессе правоприменения они оперируют скорее понятиями общего права и его принципами, не обращая особого внимания на политические взгляды правительства. Общее право предоставляет судьям полномочия толковать закон, что означает ущемление превосходства парламента. Парламент, с позитивистской точки зрения, «создает» право в первичном смысле – он производит его, прокламирует. Суд же не производит право, а находит право среди законов, прецедентов и обычаев. Таким образом, можно сказать, что компетенция нахождения права принадлежит суду.

Российская судебная система может рассматриваться как продолжение административной деятельности исполнительной власти. Выработанные в период социалистического реализма судейские подходы были направлены на беспрекословное исполнение воли политической партии, смена одной партии на другую принципиально не отразилась на базисном судейском правопонимании. Действие права рассматривается как инициируемый правителем единый процесс законодательствования, исполнения своей воли подданными и жесткого принуждения к тем, кто нарушил веление. Судебная доктрина толкования ориентирует судей в большей степени следовать приказам и установкам вышестоящих инстанций, нежели тексту и смыслу закона.

 

6.2. Структура толкования

 

6.2.1. Понятия и определения

Словарь русского языка предлагает четыре значения слова «толкование»: 1) действие по глаголу «толковать» в значении определять смысл, значение чего-либо, понимать и объяснять что-либо каким-либо образом, истолковывать; то или иное понимание, освещение чего-либо, трактовка, интерпретация; 2) текст, содержащий объяснение чего-либо; 3) то, что объясняет что-либо, указывает на причину чего-либо; 4) разговоры, рассуждения. Толкователь (истолкователь) определяется как тот, кто занимается толкованием, объяснением, трактовкой чего-либо.

Интерпретация (interpretatio) – заимствованное из латинского языка слово применительно к нормам права означает толкование, объяснение, раскрытие смысла чего-либо либо. Интерпретировать – давать интерпретацию, объяснять, истолковывать что-либо. Интерпретатор – тот, кто интерпретирует что-либо; истолкователь. В российской юридической терминологии принято рассматривать термины «интерпретация» и «толкование», «интерпретатор» и «толкователь» как равные по значению.

П. Рикер определяет интерпретацию как высказывание, овладевающее реальностью с помощью значащих выражений, а также как работу мышления, которая состоит в расшифровке смысла, стоящего за очевидным смыслом. А.В. Поляков рассматривает интерпретацию (толкование) как «индивидуальный интеллектуальный процесс, направленный, во-первых, на установление смысла правовых тестов применительно к поведению правовых субъектов, а во-вторых, на разъяснение этого смысла другим субъектам правовой коммуникации». По мнению Х.И. Гаджиева интерпретация – это «специальное познание, имеющее научную основу при исследовании нормативного предписания». Научное познание процесса интерпретации включает в себя как изучение интерпретационной деятельности, так и ее результатов. Интерпретационная деятельность заключается в интеллектуальном процессе уяснения и разъяснения смысла и содержания нормативного предписания. Результатом толкования может быть как нормативный образ, нормативная конструкция, образовавшиеся в сознании интерпретатора после уяснения, так и устное разъяснение, письменное разъяснение, разъяснение в акте применения нормы права.

Значение интерпретационного акта для субъектов правоотношений (юридическая сила толкования) зависит от статуса интерпретатора и его полномочий на интерпретационную деятельность. Предметом толкования могут становиться как нормы закона, так и иные источники права. В объект интерпретации также могут входить юридические факты и правоотношения. Юридическая сила официального толкования предполагает обязательность даваемых разъяснений при последующем применении интерпретированных норм судебными и иными правоприменительными органами.

Правоприменительная деятельность без толкования действующих норм невозможна. Исследование юридических фактов, выявление значимых правоотношений, оценка доказательств, избрание вида и размера наказания основываются на интерпретации материальных и процессуальных норм, на толковании всех применимых к рассматриваемому казусу источников права.

В истории социалистического правового реализма существовали различные мнения на соотношение интерпретационной и правоприменительной деятельности. С одной стороны существовало мнение, что толкование является «предпосылкой правоприменения, оно не совпадает с правоприменением, не является его стадией», с другой стороны деятельность по толкованию права связывалась с правоприменением и представляла его неразрывную часть. С одной стороны под толкованием понималась такая стадия правоприменения, «когда уже известны факты, требующие правового решения, выбрана соответствующая норма, проверена ее истинность и обязательность, выяснены пределы ее действия, остается только установить ее полное и точное содержание, чтобы сделать окончательные и безошибочные выводы», с другой стороны утверждалось, что «толкование не является операцией самой по себе, проводимой абстрактно, оно есть активная деятельность, представляющая собой составную часть, элемент правоприменения».

Интерпретацию права можно назвать интеллектуальным минным полем, поскольку эта деятельность связана с «раздачей радости и боли», с защитой и утратой права. Разница между интерпретационными оппозициями подчас лежит не в плоскости аргументативных конструкций, но зависит от вкусовых предпочтений интерпретатора и правоприменителя (иногда сосуществующих в одном лице). Интерпретационная деятельность сопровождает весь период существования права. Применительно к нормативным актам можно сказать, что их толкование начинается еще до издания: осознается необходимость принятия нового установления, формируется обоснование, вносится законодательная инициатива, доказывается завершенность проекта и т. д. Законодатель пропагандирует новый акт, убеждает население признать его, а некоторые неодобряемые обществом законы публичная власть внедряет в действие через насилие. Даже после отмены закон продолжают интерпретировать в ходе исторического или систематического толкования, его оценивают, ссылаются на значение и скрытые смыслы. Например, по настоящее время продолжается интерпретация так называемого «закона о трех колосках», предусматривавшего в качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества применение высшей меры социальной защиты – расстрела с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах на лишение свободы сроком не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества. Тех, кто “проповедуют применение насилия и угроз к колхозникам с целью заставить последних выйти из колхоза, с целью насильственного разрушения колхоза” приравняли к государственным преступлениям и в качестве меры судебной репрессии предусмотрели лишение свободы от 5 до 10 лет с заключением в концентрационный лагерь.

Следует обратить особое внимание на то, что ни законодательство, ни право в целом не действует само по себе, его реализуют люди, воспринимающие нормативные предписания через свое индивидуальное правосознание. Одни и те же законодательные установления могут интерпретироваться неодинаково, степень их признания и соблюдения зависит от человеческих особенностей. В правовой действительности мы имеем дело не с нормой права, а с вариантами ее интерпретации. Вспомните, как за одно и то же нарушение Правил дорожного движения в разных случаях у вас и ваших знакомых получались неодинаковых результаты.

Уяснение содержания и смысла любого правового текста актуализируется в фокусе конкретной правовой ситуации, когда необходимо оценить правомерность действий, найти оптимальный путь разрешения юридических противоречий. Каждый спор в суде – это конфликт интерпретаций правовой действительности. По мнению П. Рикера интерпретационная деятельность связана с преодолением дистанции, отделяющей читателя от чуждого ему текста, работа по интерпретации связана с включением смысла интерпретируемого текста в нынешнее понимание, которым обладает читатель.

Процесс толкование права принято классифицировать по стадиям толкования, по формам толкования, по субъектам толкования и по объему толкования.

 

6.2.2. Стадии толкования: уяснение, разъяснение, применение

Деление стадий толкования на уяснение и разъяснение достаточно распространено. Например, Ю.И. Гревцов отмечает: «Известны два основных аспекта толкования. В первом случае это раскрытие, уяснение содержания нормативно-правового акта как бы для себя. Такое толкование служит важным этапом использования или применения права тем или иным субъектом права. Во втором случае под толкованием понимают разъяснение смысла и нормативноправового акта для других. Разъяснение имеет место тогда, когда содержание нормативно-правового не только уясняется самим субъектом, но и разъясняется всем заинтересованным в этом лицам и организациям». По мнению А.И. Бойцова, «с одной стороны, толкование представляет собой познавательный процесс, направленный на установление содержания закона (уяснение), а с другой – результат данного процесса, объективированный в той или иной форме (разъяснение)». А.В. Слесарев полагает, что «разъяснение правовых норм является следующим за толкованием элементом механизма применения, имеющим свое содержание и форму, для которого характерным является доведение информации о результатах интерпретации до неопределенного круга лиц».

Для развития методологии толкования следует дополнить классификацию еще одной стадией, своего рода разъяснением при применении нормы права, толкованием-применением. Очевидно, что каждой стадии толкования соответствуют вполне определенные цели. Человек в процессе своей жизнедеятельности прибегает к толкованию нормативных предписаний в различных целях: для собственного познания закона, его оценки на предмет возможности соблюдения и применения (толкование-уяснение); для разъяснения своего понимания нормы иным лицам (толкование-разъяснение); для обоснования правильности применения нормы в конкретных случаях (толкование-применение). С точки зрения целей, функций и компетенций интерпретатора эти стадии толкования существенно различаются.

Современные исследования свидетельствуют о более подробном отношении интерпретаторов как к стадии уяснения, зависящей от индивидуальных особенностей субъекта, так и к стадии разъяснения, и, особенно к стадии применения, в которой интерпретация нормы, факта, правоотношения, обоснованного вида и размера наказания приобретают чрезвычайную актуальность как для правоприменителя, так и для адресата возможного наказания. В пользу относительной самостоятельности каждой из рассматриваемых трех стадий толкования говорит большое количество завершенных актов интерпретации на каждой стадии. Например, акт уяснения водителем транспортного средства запрета на дальнейшее движение по этой улице может быть применен им в форме изменения маршрута движения. Дальнейшее разъяснение его когнитивного толкования иным лицам может отсутствовать. Акты разъяснения нормативного предписания, существующие в правовой природе, могут в дальнейшем не использоваться в правоприменительной практике. Например, разъяснение свидетелю норм уголовного права об уголовной ответственности за заведомо ложные показания может возыметь свое действие, свидетель даст правдивые показания и стадия толкования-применения ст. 307 УК РФ не наступит.

Толкование-уяснение, являясь самостоятельной стадией толкования, всегда предшествует последующим стадиям. Толкование-уяснение как стадия и цель толкования нормы закона представляет собой интеллектуальную деятельность, направленную на индивидуальное познание смысла и содержания текста или сведений о тексте. Уяснение как цель толкования предполагает процесс ознакомления с правовым предписаниям, его субъективное восприятие, оценку, выявление соотношения с практикуемой субъектом индивидуальной нормативной системой. Уяснение не влечет за собой с обязательностью дальнейшее разъяснение или применение, уяснение – самодостаточный процесс, итоги которого могут удовлетворить познающего субъекта. Несомненно, разъяснение и применение правовых норм невозможно без предварительного уяснения, – от того, насколько правильно уяснен смысл и содержание правовой нормы, зависит ее дальнейшее адекватное разъяснение и применение.

Презумпция знания закона («незнание закона не освобождает от ответственности») обязывает каждого человека осуществлять толкование-уяснение тех норм, несоблюдение которые предположительно может отрицательно отразиться на различных сферах его жизнедеятельности. Эта презумпция конфликтует с презумпцией невиновности и некоторыми другими правами и свободами граждан. В жизни обычного человека действие многих законодательных установлений не всегда легко проверить практически (например, входит ли в список запрещенных приобретаемая курительная смесь), однако dura lex sed lex.

На стадии толкования-разъяснения происходит раскрытие смысла и содержания нормативного предписания иным лицам. Разъяснение предполагает предшествующую интеллектуальную деятельность по уяснению нормы, в том числе осведомленность о ее содержании и собственное понимание ее смысла. Адекватность уяснения нормы толкователем, способность ее компетентного разъяснения зависят от интеллектуальных и профессиональных качеств интерпретатора.

Норма закона может уясняться как для личных целей, так и для ее разъяснения иным лицам. Следует дифференцировать разъяснение, осуществленное в собственно интерпретационном акте (например, Постановлении Пленума Верховного Суда РФ), и разъяснение, являющееся частью правоприменительного акта (например, приговора суда по конкретному уголовному делу). В акте применения толкование становится частью обоснования решения правоприменителя, в нем «выражаются… поиск и обоснование юридических мотивов для аргументации своего отношения к правовой ситуации или объяснения правовой позиции». В мотивировочной части судебного решения «отчетливо видна специфика юридического толкования в отличие от любой другой деятельности по уяснению смысла каких-либо знаков, заключающаяся в обусловленности познания значения правовых предписаний потребностям их реализации».

Толкование-разъяснение может осуществляться субъектом, не уполномоченным применять нормы права к рассматриваемым правоотношениям. Например, прокурор, являясь стороной процесса, в обвинительной речи, в апелляционном представлении на приговор суда представляет официальное толкование-разъяснение закона, однако он не имеет полномочий на применение интерпретируемого закона к подсудимому.

Толкование, даваемое судьями в приговоре, апелляционном постановлении и иных решениях по существу дела, имеет особое качество и правовые последствия как для процессуальных сторон, так и для общества. Это толкование рассматривается как толкование-применение. Общественный интерес заключается в общедоступной ясности нравственных мотивов и юридико-технических обоснований, составивших основу судейского усмотрения при формулировании текста толкования-применения закона в отношении поступка конкретного лица. Этап толкования, осуществляемого судьей при непосредственном применения правовой нормы является ключевым для понимания права как длящегося процесса интерпретаций.

Толкование-применение как стадия толкования характеризуется тем, что оценке подлежат не только правовые нормы, но и юридические факты, и исключаемые из спектра юридически значимых действия / бездействия, и правоотношения, требующие оценки и квалификации. Толкователь в этой стадии обязан интерпретировать не только норму права, но и квалифицировать действия субъекта с точки зрения соблюдения интерпретируемой нормы, дать оценку конкретным правоотношениям. При толковании-уяснении и толковании-разъяснении права толкователь не обязан исследовать действие норм на конкретные поведенческие акты субъектов. Если акт толкования-уяснения находится в когнитивной сфере человека, а акт толкования-разъяснения (даже письменный) не может быть прямо исполнен методами государственного принуждения, то акт толкования-применения является основанием непосредственного возникновения, утраты или изменения прав человека (собственности, свободы, семейного состояния и т. д.). Толкованию-применению обязательно предшествует стадия уяснения, в резолютивную часть акта применения включается мотивировочная часть, разъясняющая основания применения именно этих норм закона. Акт толкования – применения, являясь волевым актом, должен содержать такие формулировки изменения прав и обязанностей субъекта, которые могут быть реально исполнены существующими государственно-властными органами (служба судебных приставов, служба исполнения наказаний, кадастровая служба и т. п.).

 

6.2.3. Формы выражения толкования: когнитивная, устная, письменная, правоприменительная

По форме выражения толкование можно разделить на когнитивное, устное, письменное и правоприменительное. Форма выражения есть «внешнее выражение чего-нибудь, обусловленное определенным содержанием». Интерпретационные акты могут существовать не только как письменные разъяснения и акты применения, но и в нематериальной, а также устной форме. Мыслительный акт, акт молчаливого неповиновения законному требованию представителя власти, устное заявление интерпретационного свойства – суть формы интерпретационной деятельности субъектов толкования.

Когнитивное толкование (от лат. cognitio – познание) связано с процессом познания новых правовых закономерностей, изложенных в тексте закона или в сообщениях об этом законе. Большинство населения узнает о законодательных новациях из средств массовой информации, не прибегая к анализу собственно текстов. В таком режиме восприятия юридически значимой информации толкование закона значительно зависит от интеллектуальных особенностей интерпретатора и его социальных коммуникаций. В структуру когнитивного опыта включаются накопленные знания о правовых предписаниях, способы декодирования информации, понятийные, архетипичные и семантические структуры. Внимание слушающих и читающих должно быть сосредоточено на таких единицах речи, которые обладают статусом принудительности. В своей когнитивной функции язык в минимальной степени зависит от грамматической структуры. Субъект при восприятии информации об интерпретируемой норме осуществляет металингвистическую операцию – перевод нормы внешнего по отношению к нему закона в понятийный аппарат своего индивидуального опыта.

Например, после разъяснения свидетелю перед допросом его прав и обязанностей, следователь или судья обязаны удостовериться в том, что ему понятны нормативные предписания закона. Свидетель осуществляет акт толкования – уяснения, формой (результатом) которого будет когнитивная конструкция (нормативный образ), отражающая в сознании субъекта его представления о смысле и содержании интерпретируемой нормы закона. После акта интерпретации свидетель расписывается в протоколе допроса (судебной расписке) о том, что ему понятна норма закона. Аналогичный интеллектуальный процесс осуществляет, например, эксперт перед началом производства судебной экспертизы. В процессе когнитивного толкования уяснение не объективируется в письменных актах, что не лишает его самостоятельности. Универсальная презумпция «незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение» вменяет каждому субъекту обязанность осуществлять когнитивное толкование – уяснение по всем нормативным предписаниям, действующим в государстве пребывания субъекта. Результатом этого толкования будет нематериализованный когнитивный образ.

Например, распространение курительной смеси, содержащей наркотические средства или психотропные вещества в различных государствах квалифицируется и наказывается неодинаково: от полного отсутствия наказания до наказания в виде смертной казни. Перечень изъятых из гражданского оборота наркотических средств и психотропных веществ, устанавливается, как правило, подзаконными актами. Состав преступления содержит, среди прочих, субъективную сторону, включающую мотив, умысел, вину. Следственный орган обязан доказать имманентными уголовному процессу средствами наличие умысла, мотива и вины субъекта в инкриминируемом преступлении. Но умысел, мотив и вина суть когнитивные феномены, наличие которых в сознании субъекта должно быть установлено на момент совершения инкриминируемого преступления. Из этого с необходимостью следует, что акт когнитивного толкования имеет крименообразующее значение, его самостоятельная форма требует дальнейших исследований.

Устная форма толкования выражается в произнесенных вслух разъяснениях нормы права. В этой форме обвинители, защитники, истцы, ответчики, третьи лица и иные участники интерпретируют применимые статьи законов в ходе устных судебных процессов. Некоторые правила судопроизводства предписывают только письменную форму обращений, исключая устное толкование из совокупности интерпретационных актов. В устной форме могут даваться юридические советы и рекомендации должностными лицами различных уровней и юристами при приеме граждан. Особенностью устного разъяснения является недостаточная формализация, невозможность предметно ссылаться на него и использовать в полной мере во взаимоотношениях с иными лицами.

Письменные акты толкования излагаются в текстуальной форме на бумажных и электронных носителях, составляют значительную часть всех интерпретационных актов. Именно в этой форме осуществляются разъяснения Верховного Суда РФ, Высшего Арбитражного Суда РФ (до реформирования), Конституционного Суда РФ, министерств, комитетов, служб и иных ведомств. Особенностью письменной формы разъяснения является его фиксированность, а, следовательно, возможность (в ряде случаев – обязанность) использовать текст во взаимоотношениях с иными лицами, ссылаться на него.

Выделение правоприменительной формы толкования в самостоятельный класс обосновано необходимостью разделить толкование как общий процесс оценки норм закона от толкования при применении закона к конкретным правоотношениям (казуального толкования). Подобное разделение методологически давно признано, например, Верховный Суд РФ отделяет толкование в форме текстов Пленумов ВС РФ от формы обобщения судебной практики. Прецедент, являясь судебным решением по конкретному делу, относится именно к правоприменительной форме толкования закона. Перспективы российской интерпретационной концепции характеризуются дальнейшим развитием феномена прецедента толкования и обсуждением возможностей его трансформации в прецедент. Дискурс прецедентного права предоставляет возможность судье ссылаться на ratio decidendi предшествующего решения по аналогичному делу. Важным различием этой формы толкования является его нормативное значение (общеобязательность) в английской доктрине толкования права и декларирование ограниченного воздействия (только на конкретных лиц в установленных случаях) в российской концепции толкования.

 

6.2.4. Субъекты и объем толкования

Классификация по субъектам толкования занимает значительное место в научной и учебной литературе. Несомненно, толкование норм закона осуществляют все правоспособные лица: физические лица, исполнительные органы юридических лиц, государственные и муниципальные органы публичной власти и т. д. Но значение толкование, его обязательность для иных лиц, зависит в первую очередь от статуса и компетенции толкователя. Таким образом статус интерпретатора детерминирует юридическую силу его толкования.

По субъектам (юридической силе) толкование закона подразделяется на официальное и неофициальное. Официальное толкование осуществляется уполномоченными государственными органами и должностными лицами. Особенностью официального толкования является обязательность применения данного вида толкования для значительного круга лиц. При изучении актов официального толкования следует уделять внимание компетенции органа, дающего толкование – имеет ли этот орган право толкования, является ли его толкование обязательным, а также выявлению круга лиц, для которого это толкование будет обязательным.

Официальное толкование подразделяется на нормативное и казуальное. Нормативное толкование дается специально на то уполномоченными органами государства, оно распространяется на неопределенный круг лиц и имеет обязательное значение для правоприменителей. К нормативному толкованию относят акты толкования Федерального Собрания РФ, Правительства РФ, министерств, комитетов, ведомств, разъяснения Пленумов Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ (1992–2014 гг.), акты Конституционного Суда РФ и некоторых иных органов. Акты нормативного толкования имеют специфические формы документов, на которые вправе ссылаться субъект, чье правоотношение регулируется разъясняемой нормой закона. Все акты нормативного толкования носят обязательный характер для тех, кто применяет интерпретированные нормы.

Нормативное толкование подразделяется на аутентическое и делегированное. Аутентическое толкование нормы закона осуществляется властным органом, установившим эту норму. Например, издав Постановление «Об объявлении амнистии», Государственная Дума дает аутентическое толкование указанного нормативного акта в Постановлении «О порядке применения постановления Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации «Об объявлении амнистии». Делегированное толкование осуществляется государственными органами и должностными лицами, наделенными полномочиями в части толкования нормативных актов, изданных другими органами. Например, Конституция РФ делегирует право нормативного толкования Верховному Суду РФ.

Казуальное толкование – разновидность официального толкования норм закона, осуществляемое правоприменительными органами в конкретных случаях. Все мотивировочные части правоприменительных актов содержат казуальное толкование. Например, приговор суда (в котором обосновывается квалификация содеянного, определяется мера наказания в отношении осужденного, указываются отягчающие и смягчающие вину обстоятельства), решение суда по гражданскому делу, правоприменительный акт министерства, решение административной комиссии и т. д. Казуальное толкование, помимо интерпретации нормы права, также оценивает юридические факты и конкретные правоотношения, содержит обоснование определенного волевого результата (приговора, решения, приказа и т. п.). He следует отождествлять казуальное толкование с судебным: несмотря на большое значение и количество актов казуального толкования, выносимых судами разных уровней, казуальным толкованием будет являться также толкование, осуществляемое инспектором дорожной полиции и следователем при квалификации содеянного, различными министерствами, госкомитетами, службами, ведомствами, уполномоченными на применение нормативных актов в отношении физических и юридических лиц.

Правоприменительные акты казуального толкования формируют юридическую практику, которая после систематизации позволяет сделать выводы об интерпретационных тенденциях в правовой системе. Акты официального толкования в некоторых случаях создают так называемый «прецедент толкования», имеющий сходные черты с прецедентом в английском праве. Но если английская доктрина толкования дает возможность обосновывать новое решение ранее вынесенными решениями по схожим обстоятельствам, то российская доктрина обязывает правоприменителей ссылать непосредственно на законодательные акты. Прецедент в Российской Федерации не признается в качестве источника права, акты официального казуального толкования имеют обязательное значение для ограниченного круга лиц (например, для органов, ранее рассмотревших дело). Тем не менее, правоприменительные органы учитывают акты казуального толкования при разрешении аналогичных дел.

Неофициальное толкование – разъяснение смысла и содержания норм права, не имеющее обязательного значения. Субъектами неофициального толкования являются все физические и юридические лица. Обоснованным можно считать разделение неофициального толкования на доктринальное (профессиональное) и обыденное (текущее). Под доктринальным толкованием принято понимать разъяснение норм закона, осуществляемое юристами на основе системы правовых взглядов на предмет толкования и юридическую практику. Обыденное толкование – разновидность неофициального толкования, представляющее собой разъяснение нормы закона, даваемое в повседневной жизни и практике лицами, не имеющими специального юридического образования и системы правовых обоснований.

Мнения некоторых исследователей, разделяющих неофициальное толкование на обыденное (текущее), профессиональное и доктринальное включают в себя аксиологический аспект, требующий оценки профессионализма и научного статуса толкователей.

Обоснованно ли считать субъектами профессионального толкования только лиц с высшим юридическим образованием и опытом деятельности по специальности, а субъектами доктринального толкования – только ученых-юристов, имеющих ученую степень и ученое звание (предположительно – системное понимание права и навыки научных исследований в интерпретируемой сфере). Оценочные признаки «системного понимания» права, неравноценность научных навыков и практического опыта делают довольно спорным вопрос отнесения того или иного интерпретатора в разряд уже доктринальных или еще только профессиональных толкователей. В условиях плюрализма правовых оценок, несогласованности и противоречивости юридической практики, доступности публикаций своих взглядов будет более корректным объединение доктринального и профессионального толкования в один класс.

По объему толкования (соотношению результатов с замыслом законодателя) выделяют адекватное (буквальное), расширительное и ограничительное. Адекватным толкованием называют такую интерпретацию текста законодательного акта, которая буквально соответствует воле суверена. Ограничительным является толкование, которым норме придается более узкий смысл, нежели тот, который указан в тексте закона. Расширительным будет такое толкование, которое расширяет значение слов и словосочетаний, использованных в нормативном акте.

Дискуссионным является вопрос: чему отдавать предпочтение при толковании нормативного акта – уяснению воли законодателя, которую он хотел выразить, либо тексту нормативного акта. Воля законодателя лишь настолько составляет закон, насколько она выражена в нормативном акте, поскольку существуют единообразные на территории государства требования к актам, устанавливающим права и обязанности. Если законодатель выразил в законе свою волю уже ее действительного содержания, законной она делается только в том объеме, в каком она выражена. С другой стороны, закон служит настолько источником права, насколько он выражает волю законодателя. Поэтому, если выражения закона окажутся шире действительной воли законодателя, нормой должно рассматриваться только то, что составило действительную волю законодателя. Ошибка или неправильность языка не могут служить источником права, поэтому задачу толкования норм закона составляет выяснение воли законодателя, адекватно выраженной в тексте нормативного акте.

Следует отметить большое внимание социалистической науки к вопросам классификации феноменов толкования. Однако основное смысловое содержание современной российской доктрины толкования заключается не в классификациях, а в способах толкования закона и подходах к толкованию права.

 

6.3. Способы толкования закона и подходы к толкованию права

В предыдущем параграфе было уделено значительное внимание классификации феноменов толкования. Однако основное смысловое содержание современной интерпретационной концепции заключается не столько в классификациях процесса толкования, сколько в способах этого действа. В российской парадигме интерпретации права трудно выявить общезначимые правила, презумпции и лингвистические максимы, как, например, в английской доктрине толкования. Содержащиеся в отечественной концепции толкования принципы, презумпции и нормы носят преимущественно декларативный характер, которые не подтверждаются судебной практикой. Г.Ф. Шершеневич определил сущность толкования права в «совокупности приемов, направленных к раскрытию тех представлений, которые соединял создатель с внешними законами выражения своей мысли и воли». По каким внешним законам выражается воля и мысли законодателя? Какую «совокупность приемов» (методов, инструментов, средств, способов, подходов и т. д.) следует применять для адекватного раскрытия «представлений создателя»?

В российской науке не существует единства в понятии способа интерпретации закона и количестве практикуемых способов. Например, Н.И. Матузов выделяет семь способов толкования, В. В. Лазарев – шесть, а А.Б. Венгеров – всего четыре. Не закончены начавшиеся в XIX в. дискуссии об обоснованности использования отдельных способов интерпретации, например, критику Е. Н. Трубецким логического анализа как самостоятельного способа толкования поддерживает А.С. Пиголкин. Следует отметить, что логический анализ текста предпочтительнее рассматривать как универсальный общенаучный подход, и не как самостоятельный юридический метод. С.С. Алексеев и В.В. Лазарев выделяют специально-юридический способ толкования. Не существует единого мнения о статусе функционального, социологического, исторического и некоторых других способах толкования закона.

Каждый способ толкования имеет самостоятельное значение, обусловленное как целями его применения, так и имманентными способу приемами и методами. Под способом толкования следует понимать совокупность приемов и методов познания, используемых для понимания смысла и содержания закона. Понятия «инструменты» и «средства» можно рассматривать как синонимы соответственно «приемам» и «методам». «Если определять способ толкования только как прием, возникает понятийная неясность, так как способ толкования является более широким понятием, чем прием толкования, и включает в себя ряд технических форм и средств познания. Прием – конкретное познавательное действие, движение мысли».

При известной самостоятельности способов толкования они выполняют свои функциональные задачи только во взаимосвязи с другими способами в общей парадигме толкования. Обосновывая самостоятельность целевого способа толкования, Т.Я. Насырова отмечает, что если точно определять границы каждого из способов толкования и не придавать им всеобъемлющего значения, то обнаруживается их самостоятельность и обособленность. Из этого и следует исходить при соотношении способов толкования друг с другом.

В качестве самостоятельных способов толкования можно рассматривать грамматический (буквальный), систематический (контекстуальный), телеологический (целевой), субъективно-индивидуальный и прецедентный.

Грамматический (филологический, лексический, языковой, лингвистический, буквальный) способ толкования основан на грамматической логике языка, языковом мышлении, культурно-исторических словарных контекстах. При грамматическом толковании анализируются структуры предложений, содержащих нормативные предписания, оценивается употребление различных форм существительных, глаголов, причастий, знаков препинания, соединительных и разделительных союзов и т. п. В грамматическом толковании «для уяснения смысла правовой нормы важную роль играют служебные слова, знаки препинания. Так, в зависимости от значения союза гипотеза, диспозиция, санкция в правовой норме могут быть простыми или альтернативными».

Некоторыми исследователями данный способ толкования именуется лексическим, заключающимся в «уяснении словарных значений отдельных слов, содержащихся в правовых актах, и их терминологического смысла». Выработанные правила лексического толкования запрещают без достаточных оснований придавать разным терминам одинаковое значение, а также, если законодателем определены значения терминов, то именно так их следует интерпретировать.

Ю.С. Ващенко выделяет грамматическую и лексическую интерпретацию в самостоятельный способ толкования – филологический, в соответствии со спецификой применяемых средств, с особенностями установления смысла неясных норм путем обращения к целям данного толкования. По его мнению, специфика филологического способа заключается в том, что «любой объект интерпретации выражен с помощью материала соответствующего языка, смысл объясняется самим языком при помощи лингвистических средств языковой нормы. Чем правильнее, с точки зрения языка, правовая норма будет соответствовать языковой, тем понятнее и доступнее будет сам правовой текст, тем легче его интерпретировать. Особенность филологического способа интерпретации состоит в том, что юридическое содержание нормы права не должно выходить за пределы установлений, содержащихся в языковой норме».

Грамматический способ предшествует остальным способам толкования, поскольку именно этим способом раскрывается значение минимальных единиц языковой системы, посредством которых законодатель сформулировал свои нормативные требования.

Систематический (контекстуальный) способ толкования основан на сопоставлении нормы с другими законодательными установлениями и определении места интерпретируемого акта в законодательстве государства. Этому российскому способу вполне соответствует английский контекстуальный подход (contextual approach). Смысл и содержание нормы раскрывается с учетом занимаемого ею места в структуре законодательства и права. С.В. Сарбаш говорит о двухступенчатой системе толкования, отдавая приоритет грамматическому и систематическому способам толкования. Например, уголовным законодательством России похищение не всех предметов рассматривается как кража: норма, предусматривающая наказание за похищение у гражданина паспорта или другого важного личного документа (ч.2 ст. 325 УК РФ) расположена законодателем в главе 32 УК РФ «Преступления против порядка управления». Из этого следует, что указанная норма не приравнивается по своему значению к нормам о преступлениях против собственности, не рассматривается как их разновидность. Следовательно, не имеет квалифицирующего значения способы осуществления хищения: тайное, открытое хищение, злоупотребление доверием и т. п.

Систематический способ толкования способствует восприятию законодательства как целостной и беспробельной системы, каждый элемент которой имеет как самостоятельное, так и системное значение.

Телеологический (целевой) способ толкования направлен на выяснение целей принятия нормативного акта. Он может быть сравнен с целевым подходом в английской доктрине толкования закона и с правилом вреда (mischief rule): какой вред законодатель намеревался устранить введением нового закона, какое нормативное требование сформулировано для реализации этой цели в тексте. Целеполагание может быть прямо указано в преамбуле, в статьях нормативного акта, либо установлено историческими и логическими приемами толкования.

Х.И Гаджиев, Т.Я. Насырова обоснованно указывают, что цель нормативного акта предшествует его тексту, поэтому она должна быть признана отправной точкой при толковании закона. Установление того вреда, который хотел устранить законодатель с помощью нормативного предписания, существенно помогает интерпретатору и правоприменителю. Выяснение цели закона способствует не только уточнению смысла и содержания текста, но и его более справедливому, обоснованному применению к конкретными правоотношениям. Телеологический способ интерпретации может восполнить результаты других способов (в частности, систематического), так как он «позволяет преодолеть ограниченность средств интерпретации права, проникнуть не только в формальное содержание закона, но и познать социальную природу законодательной воли». Телеологический способ толкования позволяет проверить истинность результатов других способов и может выступать критерием толкования текстов, оставшихся неясными после применения всех известных способов интерпретации. «Цель является идеальным мыслительным предвосхищением результата деятельности, которое в качестве непосредственного мотива направляет и регулирует человеческую деятельность». Адекватное представление интерпретаторов и правоприменителей о целях закона способствует его эффективной реализации.

Субъективно-индивидуальный способ проявляет волюнтаристкую черту деятельности субъекта, основывается на представлении о самостоятельной роли нормативной системы личности интерпретатора. Ценностные установки и уровень квалификации толкователя оказывают существенное воздействие его индивидуальные интерпретационные возможности, особенно в ходе толкования-применения. Основную роль в толковании права исполняет личность интерпретатора, его признание интерпретируемой нормы как обоснованного, необходимого установления. Толкование закона – одна из основных функций профессионального правосознания. Субъект толкования, оценив и систематизировав правовую действительность (сущее), целенаправленно воздействует на ее отдельные стороны посредством разъяснения правил должного поведения и применения интерпретированных им норм (должное) к конкретным юридическим фактам и правоотношениям. Несомненно, «мера ясности закона не может быть одинакова для разных субъектов», – правовое мышление и индивидуальное правосознание, обладая высокой степенью субъективности, неодинаково воздействуют на интерпретацию нормативных предписаний должного.

В основе толкования и правореализации заложены субъективные цели интерпретатора и правоприменителя. Для реализации собственных задач в контексте индивидуальной иерархии ценностей интерпретатор вынужден гармонизировать результаты своего толкования с мнением референтного сообщества. Субъект интерпретации вынужден согласовывать свои интересы с интересами других участников интерпретационного и правоприменительного процессов, вырабатывая оптимальную, с точки зрения личной установки и служебной иерархии, позицию толкования. Российская правоприменительная система функционирует в режиме прагматического самосохранения ее субъектов. Это означает, что каждым решением (индивидуальным либо в отношении неопределенного круга лиц) правоприменитель укрепляет свое институциональное состояние. Существующими стандартами правоприменители не мотивированы на урегулирование спора, восстановление прав, установление справедливости. Судья выносит то решение, которое ему легче обосновать как в текстуальном, так и в понятийном смысле. Обычно это решение, лежащее на поверхности, не вызывающее спор с коллегами по цеху, с исполнительной и законодательной властью.

Суд осуществляет толкование процессуальных норм, находясь сам под воздействием интерпретируемых норм, являясь субъектом правоприменительного процесса и стороной оцениваемых правоотношений. Судья как интерпретатор обладает субъективными правами и несет юридические обязанности участника процесса, он заинтересован не в любом обусловленном законом и фактическими обстоятельствами результате по делу, а только в том, который принесет ему личное и профессиональное удовлетворение. Принцип «нельзя быть судьей в своем деле» не действует применительно к процессуальным нормам, к критике стороной судебного разбирательства действий председательствующего. Мнение о том, что «весь нормативный материал объективно реален и не зависит от конкретных субъектов, познающих их смысл», не учитывает значение человеческого фактора в правореализации.

Процесс толкования закона следует рассматривать в совокупности объективных и субъективных аспектов, материальных и процессуальных сторон процесса интерпретации. Несомненно, интерпретация есть «специальное познание, имеющее научную основу при исследовании нормативного предписания», но в интерпретационном акте правовая действительность всегда отражается через субъективное, практическое восприятие. В советской и постсоциалистической науке переоценено значение академических трудов для конкретной интерпретационной деятельности правоприменителей. Толкование административного права в значительной степени осуществляется субъектами без высшего юридического образования (например, инспектором ГИБДД), без попыток получить научное знание толкуемого феномена и выработать доктринальное представление о сущности, содержании и функции интерпретируемого нормативного предписания. Субъективно-индивидуальный способ актуализирует влияние личностных, подчас эмоциональных и крайне необъективных факторов на процесс толкования закона, позволяя выявить закономерности и взаимообусловленности объективного и субъективного.

Прецедентный способ толкования основан на использовании официальных интерпретационных актов, содержащих так называемый прецедент толкования. Следует отличать прецедент толкования от прецедента в строгом значении термина. Прецедент толкования – акт толкования норм закона, имеющий обязательную либо рекомендательную силу для правоприменителей. К субъектам формирования прецедентов толкования принято относить законодательные и некоторые исполнительные органы публичной власти, а также высшие суды государства: Конституционный Суд РФ, Верховный Суд РФ, Высший Арбитражный Суд РФ (1992–2014 гг.).

Прецедент в строгом значении (судебный прецедент) – акт применения норм права, разрешающий конкретный казус, содержащий толкование нормативных актов применительно к рассматриваемым правоотношениям, имеющий обязательную либо рекомендательную силу в аналогичных случаях. Прецедент в строгом значении отрицается российским законодательством и концепцией толкования. Несмотря на то, что научно-практические дискуссии подчас обсуждают перспективы развития прецедента, в действительности речь в большей степени идет о развитии не прецедента, а прецедента толкования. Дискуссия о перспективах прецедента в России не может быть конструктивной без разделения предмета исследования на два вышеуказанных класса официальных интерпретационных актов. Существует также деление на правоустанавливающие и прецедентные, на нормативные и ненормативные интерпретационные акты. В упомянутых классификациях правоустанавливающие (нормативные) интерпретационные акты рассматриваются как источники права, к ним можно отнести акты аутентического и делегированного толкования, содержащие уточнения и конкретизацию законодательного установления.

По мнению А.М. Эрделевского официальное аутентическое толкование само по себе является законом. В.Н. Хропанюк в качестве примера аутентического толкования приводит «разъяснение Президентом Российской Федерации изданных им указов». Е.Б. Абдрасулов считает, что «правотолковательная функция становится для парламента насущной необходимостью… Толковать законы должна та ветвь власти, которая их принимает. Если исходить из определения официального толкования, то аутентичное толкование, которое, безусловно, является официальным, никаких специальных полномочий не требует. Парламент может и должен осуществлять толкование принятых им законов без какого-либо законодательного подтверждения, и это толкование будет являться официальным. Следует лишь выработать процедуру толкования с учетом того, что Парламент РФ является двухпалатным».

Формой выражения и закрепления прецедентов толкования могут быть акты, содержащие мнения, рекомендации, заключения, разъяснения, решения и т. п. Примерами являются интерпретационные акты высших судебных органов: КС РФ, ВС РФ, ВАС РФ. Л.Н. Гранат, О.М. Колесникова, М.С. Тимофеев понимают под актами официального толкования вспомогательные правовые акты, выражающие содержание уже существующей нормы права в целях ее эффективной реализации. По мнению В.В. Тарасовой, акт официального толкования права – это вспомогательный правовой акт, существующий наряду с общенормативными и индивидуальными нормативными актами, что связано со спецификой осуществляемых им функций.

Прецеденты толкования направлены на уточнение, конкретизацию, разъяснение действующего законодательства, способствуют его адекватной реализации. В российской науке и практике не существует единообразия в мнениях о формах, названиях и структуре актов прецедентного толкования. Это приводит к необоснованному разнообразию интерпретационных актов рассматриваемого типа. С.В. Бошно обращает внимание на существование в научной литературе разнообразных наименований таковых: Постановления Пленума, решения по принципиальным делам, любое судебное решение и т. д..

Природа прецедентов толкования требует дальнейшего изучения, выработки классификации видов прецедентных интерпретационных актов по субъектам, установления соотношения с нормативными правовыми актами, правоприменительными актами, прецедентами. Прецедентное толкование является наиболее перспективным способом толкования нормативных актов в Российской Федерации.

В российской науке рассматриваются и другие способы толкования закона. Следует обратить внимание на достаточную условность как классификации российских способов толкования, так и английских подходов к толкованию. В ходе интерпретации закона при определенных условиях могут применяться одновременно либо последовательно несколько способов толкования. Толкование – это, в первую очередь, мыслительный, познавательный процесс, способы толкования для разных нормативных предписаний могут иметь неодинаковое значение. В английской доктрине толкования принято начинать интерпретацию с буквального подхода, в российской концепции – с грамматического, после которого не существует очередности способов интерпретации закона, «происходит использование способов по спирали». При высоком качестве законодательной техники грамматического толкования может оказаться вполне достаточно для адекватного толкования. В этом случае другие способы интерпретации права будут лишь уточнять результаты и проверять полученные выводы.

Логический способ толкования многие исследователи выделяют в качестве самостоятельного. Л.В. Соцуро считает, что логический способ толкования права «как специфический инструментарий открывает сущность и ясность толкуемой нормы… То, что другие способы толкования права содержат логику действий и операций, не является основанием для растворения логического способа толкования в других способах. Он самостоятельно решает уяснение и разъяснение смысла толкуемой нормы при помощи логических приемов, обеспечивающих его автономность». Х.И. Гаджиев, являясь сторонником самостоятельного значения логического способа, указывает на необходимость учета специфики изложения «мысли законодателя в тексте закона, содержащем образные выражения, адресованные массовому правосознанию…». По мнению А.М. Эрделевского, «только в случае невозможности или недостаточности применения грамматического и логического способов толкования, применяется систематический способ толкования». А.В. Поляков определяет логический способ толкования как использование логических приемов (логическое преобразование, сравнение, анализ, синтез, абстрагирование, обобщение, индукция, дедукция, аналогия) и логических законов (тождества, непротиворечия, исключенного третьего, достаточного основания) для уяснения смысла правовой нормы.

Выделение логических правил и приемов в самостоятельный способ не должно исключать эти инструменты из познавательного процесса интерпретатора при использовании грамматического, систематического, целевого, интерпретативного и прецедентного способов толкования. Если приемы логики используются при всяком толковании нормативного акта, то теряется смысл выделения логических правил в самостоятельный способ толкования и обособление его от остальных. Юридическое мышление, в рамках какого бы способа толкования оно ни производилось, есть всегда логическое мышление, использующее весь спектр логических и аргументативных практик. С.И. Вильнянский определяет логическое толкование как совокупность систематического и телеологического способов интерпретации. М.Д. Шаргородский считает логический способ совокупностью систематического и исторического способов.

Любая классификация способов толкования закона предусматривает, что может быть использован только один из способов и не использованы остальные. Значит, сторонники самостоятельности логического способа толкования предполагают, что законы, правила, приемы логики могут не использоваться интерпретатором в случае выбора им другого способа толкования.

Исторический способ толкования заключается в необходимости выяснения истории возникновения и определения цели введения в систему правового регулирования нового законодательного акта. Объект толкования рассматривается «с учетом той историкополитической обстановки, в которой он принимался… Происходит сопоставление нормы с существующей политико-правовой ситуацией…». В процессе осуществления исторического толкования интерпретатор по существу использует целевой (телеологический) и систематический способы толкования. Нередко ссылаются на исторический способ толкования при анализе деяний, находящихся на грани административных правонарушений и уголовных преступлений, однако здесь налицо применение именно систематического способа толкования, позволяющего провести разграничение между уголовно-правовыми и административно-правовыми системами отношениями. По мнению А.В. Полякова, исторический способ толкования не устанавливает, а «помогает установить смысл правовой нормы…», что подтверждает несамостоятельность исторического приема толкования.

Функциональному, специально-юридическому и социологическому способам толкования закона иногда придают самостоятельное значение, однако вряд ли это можно признать обоснованным. Некоторые исследователи полагают, что функциональный прием толкования основан на знании отраслевой специфики применения интерпретируемой нормы. Однако он подчас смешивается с аксиологическим подходом, используемым при выявлении содержания некоторых терминов («необходимая оборона», «добросовестность», «уважительная причина», «производственная необходимость», «интересы детей» и т. п.). По мнению С.Н. Кожевникова, «функциональное толкование для уяснения смысла объекта толкования учитывает не только его формальный анализ, но и факторы, при которых толкование реализуется». В.И. Наумов полагает, «что правовые и моральные взгляды, сложившиеся в обществе, могут служить: 1) средством раскрытия содержания отдельных терминов и выражений; 2) критерием оценки результатов толкования. Во всех остальных случаях использование правосознания и морали… относится к другим этапам правоприменения (оценки доказательств и фактических обстоятельств дела, вынесения решения)».

Весьма сложно выявить соотношение между функциональным и специально-юридическим толкованием, значение которого пытается определить А.В. Слесарев: «по мнению одних, специально-юридическое толкование не является самостоятельным видом толкования, так как его отдельные примеры являются той или иной разновидностью общепризнанных способов толкования; с точки зрения других – специально-юридический способ толкования использует приемы осмысления и учета регулятивно-правового значения. юридических понятий, используемых в праве. Более широкой является позиция, согласно которой специально-юридическое толкование – это уяснение содержания и действия правовых норм с использованием юридических-знаний., историческое и систематическое толкование продолжают специально-юридическое толкование…». Самостоятельное существование специальноюридического способа интерпретации обосновывается необходимостью анализа юридической терминологии. Н.И. Матузов полагает что специально-юридическим способом толкования интерпретируются юридические понятия и институты, а филологическим – отдельные слова и выражения. Тем не менее, своеобразие юридической терминологии вполне может быть учтено при использовании грамматического и систематического способов толкования.

Социологические методы в изучении правовых явлений подчас необоснованно рассматривают как самостоятельные способы толкования. Выводы социологов, сделанные на основе совокупности результатов опроса общественного мнения, имеют слабую связь с текстом нормативного акта, требующим интерпретации. Н. И. Хабибулина полагает, что «проблема толкования имеет. социальный аспект: отражая определенную сферу общественных отношений, закон может соответствовать объективным условиям жизни, может отражать их или отставать (что происходит в последнее время). И пока устаревший закон не отменен, соответствие устаревших правовых предписаний может быть обеспечено с помощью толкования, которое путем принятия определенных компромиссных решений направлено на согласование интересов общества, государства и личности». С точки зрения В.Н. Карташова, «суть социологического подхода заключается в необходимости учета… реальных фактических обстоятельств в конкретной социально-правовой ситуации… Под социологическим толкованием понимается использование социологических наблюдений, сравнений, выборочных опросов, тестирования и других социологических методов и средств».

Несомненно, социологические исследования необходимы для поиска пробелов в праве и анализа состояния правопорядка, они важны для подготовки законопроекта, оценки признания закона обществом и мониторинга исполнения закона, но вряд ли могут быть применены в интерпретационных актах.

Подходы к толкованию права включает в себя совокупность способов, методов и приемов толкования, в них означенные возможности постижения смысла и содержания источников права уже «переплавлены» и возведены в особую методологическую форму познания. Использование термина «подход» позволяет снять характерные для российской концепции толкования терминологические споры о соотношении способов, методов и приемов толкования закона, сфокусировавшись на поиске рациональных возможностей процесса интерпретации.

Каждый подход к толкованию имеет самостоятельное значение, обусловленное как целями его применения, так и имманентными приемами и методами. При известной самостоятельности подходов к толкованию они выполняют свои функциональные задачи только во взаимосвязи с другими подходами в общей парадигме толкования. Интерпретаторам предоставлена достаточная свобода для толкования самих текстов и скрытых за ними юридических ценностей, которые вмешиваются в процесс толкования. Подходы к интерпретации закона и права, практикуемые в российском правопорядке, мало изучены и требуют дальнейшего пристального внимания. Именно в них можно найти прогноз развития российского права на десятилетия вперед. Можно выделить пять явно выраженных подходов к толкованию права, применяемых как автономно, так и в смешении с другими подходами:

Буквальный подход основан на буквальном толковании текста закона. Применительно к российской доктрине толкования права он является недостаточным в силу значительного количества аксиологических категорий и большой вариативности санкций. Судья при рассмотрении большинства дел вынужден выходить за его пределы и обращаться к другим подходам.

Иерархический подход. Судьи при оценке доказательств и принятии решения руководствуется указаниями вышестоящего руководства. Это осуществляется как в следовании разъяснениям пленумов верховных судов, так и в широко практикуемых советах с вышестоящей инстанцией по конкретному делу. Если совет, полученный от «старшего товарища», будет реализован, это укрепляет гарантию того, что в случае обжаловании решения оно будет одобрено вышестоящей инстанцией и останется в силе. Не говоря уже о возможно состоявшихся результатах принятого в иерархическом дискурсе решения.

Психоэмоциональный подход. Законодательной основой этого подхода является обязанность и право судьи при оценке доказательств и вынесении решения руководствоваться не только законом, но и совестью. Совесть в прагматическом действии правоприменителя связана с его представлениями о правомерности / неправомерности того или иного действия. Никаких критериев, характеризующих судейскую совесть, в законодательстве не предусмотрено. Тот факт, что большая часть российских судей уголовной юрисдикции являются выходцами из органов милиции и прокуратуры, позволяет обобщать совесть судьи с совестью милиционера и прокурора. Из этого прямо следует обвинительный уклон, неприязнь (скрытая либо демонстративная) к стороне защиты и корпоративное содружество со следователем. Судейское усмотрение стало легальной категорией, которая в современном судопроизводстве уже и не требует обоснования (как «экспертное мнение», «царь так решил» и т. п.). Психоэмоциональный подход осуществляется в рамках «резиновых» уголовно-материальных и уголовно-процессуальных норм, позволяющих правоприменителю реализовать свои эмоциональные симпатии и антипатии в интерпретационной практике.

Коррупционый подход. Коррупция – это не только принятие решений за деньги вопреки тексту закона и фактическим обстоятельствам, коррупция в первую очередь подразумевает моральное растление, правовой нигилизм, доходящий до цинизма. Современный коррупционный подход сродни лоббированию (прямому или косвенному) и не всегда сопровождается передачей денежных знаков. Удовлетворение материального интереса правоприменителя может быть осуществлено в иных, нежели передача денег, формах. Весьма непросто установить грань коррупционым подходом и иерархическим подходом, основанном на следовании совету «старших товарищей», который может быть основан как на осторожном совете, так и на прямом указании. Граница между этими двумя подходами определяется с учетом морального выбора судьи: он принимает такое решение, потому что получит иерархическую выгоду, которая не может быть количественно оценена, – либо он принимает такое решение, потому что получит коррупционную выгоду, прямо конвертируемую в материальное значение. Несмотря на практическую близость этих подходов, каждый из них может использоватся в самостоятельном варианте.

Экстралегальный подход можно проиллюстрировать типическим примером из кинофильма «Место встречи изменить нельзя», где Глеб Жеглов (Владимир Высоцкий) незаметно подсовывает в карман вору-карманнику Косте Сапрыкину (Станислав Садальский) похищенный, а затем «сброшенный» на пол кошелек. Благородный Владимир Шарапов (Владимир Конкин) демонстративно возмущается использованным экстралегальным подходом, но сам осознает его действенность в жестких условиях борьбы с преступностью. Замечательная игра актеров и наглядность примера убеждают большую часть зрителей в обоснованности действий Жеглова.

Многие современные оперативные уполномоченные, инспекторы ГИБДД, следователи, судьи и другие правоприменители рассматривают использование различных незаконных юридико-технических приемов как часть своей повседневной профессиональной деятельности. Большая часть из них, вероятно, руководствуется «жегловскими» целями борьбы с преступностью, но статья 303 Уголовного кодекса Российской Федерации прямо запрещает фальсификацию доказательств и результатов оперативно-розыскной деятельности. Практикующие юристы почти в каждом уголовном деле сталкиваются с большим количеством технических и смысловых подделок; «несуществующие» понятые, искажение дат, подмена процессуальных документов и прочие фальсификации становятся нормой российского уголовного процесса.

Практикующий юрист (следователь, судья, прокурор, адвокат) может достаточно отчетливо понять, каким из вышеизложенных подходов будет в рассматриваемом деле руководствоваться правоприменитель. Активно применяемые для официального толкования права подходы следует сделать достоянием всего общества, поскольку их особенности имеют публичный интерес. Не только для тяжущихся сторон, но и для всего гражданского общества является важным раскрытие тайных механизмов принятия судебных решений.

Очевидно, что в ближайшие десятилетия будет нарастать значение иерархического подхода, в рамках которого судьи будут стараться в первую очередь удовлетворить пожелания вышестоящих товарищей по цеху и субъектов исполнительной власти. Правоприменитель как образованный и интеллектуальный человек, имеющий некоторую степень профессионального выгорания, отделяет судьбы адресатов его воли от своей судьбы. Поэтому он старается минимизировать интеллектуальные и психические затраты на каждое дело: судьи в современном технократическом мире реже размышляют (киногенично) ночами – как бы вынести (наиболее) справедливый приговор по делу Х или (самое) обоснованное решение по спору между Y и Z. Современный правоприменитель выносит то решение, которое наиболее выгодно ему, – как бы это ни звучало странно для читателя.

Судья при вынесении решения в первую очередь старается укрепить или даже возвысить свой институциональный уровень, не впасть в опалу у руководства, не совершить процессуальной ошибки, не произвести впечатление заинтересованности от стороны защиты. Многие российские судьи считают своим долгом регулярно манифестировать свою солидарность со стороной обвинения, подчас нарочито демонстративно стараются публично оскорбить защитников, одернуть их, попенять на что-нибудь, сделать замечание.

Недавно перед заседанием апелляционной инстанции суда субъекта Российской Федерации одна из судей, обведя взглядом присутствующих, мрачно и достаточно громко произнесла: «Адвокатов собралось как грязи». Присутствующие на заседании адвокаты (включая меня) уставились взглядами в стол, поскольку считается, что любое возмущение в таких случаях может негативно отразиться на подзащитных. Это было дело о мошенничестве группой лиц по предварительному сговору, – сложная история многолетнего строительства многофункционального здания. Возможно, шесть адвокатов на троих реально осужденных лиц и много, но совершенно очевидно, что эта судья считает себя вправе вслух и публично называть адвокатов «грязью». Можно только догадываться, что она говорит в совещательной комнате, защищенная «тайной» обсуждения решения.

Недоумевающая жена одного из осужденных после заседания спросила, почему судья считает себя вправе делать такие заявления и почему адвокаты «проглатывают» это унижение. Существует много вариантов ответов на этот обоснованный дихотомичный вопрос – от философских и политических до юридико-технических и психиатрических, но причины критически увеличивающегося уровня правового цинизма невозможно объяснить рационально мыслящему нормальному человеку, не имеющему профессиональной деформации. Такая устойчиво сформировавшаяся за последние двадцать лет новая российская традиция судейского поведения в уголовном процессе прокламирует реалистическую концепцию, согласно которой судья есть часть исполнительной власти. Современная исполнительная власть не зависит от мнений и оценок людей, также как и судебная, и законодательная. Некоторые судьи прямо говорят, что они люди зависимые от мнения вышестоящего начальства и не могут вынести иное, нежели рекомендованное «сверху» решение. Но те, кто следует воле старшего по существу, может в мелочах вести себя «как попало».

Принимая то или иное решение российский правоприменитель думает в первую очередь о себе и своей дальнейшей профессиональной и личной судьбе. Он выносит всегда такое решение, которое в предложенных обстоятельствах будет именно ему наиболее выгодно. Под выгодой подразумеваются все ее атрибуты: профессиональный статус не должен пострадать, психологически это не должно претить ему, материально это должно быть оплачено. Под материальной оплатой подразумевается в первую очередь заработная плата – чем больше правоприменитель от нее зависит, тем дисциплинированнее он становится и все чаще использует иерархический подход, поскольку соблюдение указаний вышестоящих начальников способствует и дальнейшему регулярному получению заработной платы.

 

6.4. Толкователи свободы: идеальный судья Геркулес versus неидеальный судья Велес

Судебное право принято рассматривать как способ разумного обеспечения баланса интересов государства, гражданского общества и индивида. В его теоретическом обсуждении недостаточно внимания уделяется архетипу современного российского судьи. Закон и сложившиеся за последний век типы отношений судьи с исполнительной властью, судьи с гражданским обществом, судьи с ординарными людьми требуют переосмысления, свободного от социалистических штампов и англо-американских иллюзий.

Рональд Дворкин в развитие теории интерпретации сконструировал фигуру “идеального судьи Геркулеса” с исчерпывающими знаниями норм права, наивысшими профессиональными навыками и неограниченным временем для принятия решений. Дворкин обратился к этой юридической фикции с целью возвысить значение судьи в регулировании общественной жизни. Он считал, что существует единственное правильное решение, которое может принять идеальный судья Геркулес, полноценно разбирающийся во всех хитросплетениях существующих законов и практик.

Критики Дворкина обращали внимание на порочность презумпции идеального судьи, поскольку его уровню не соответствуют судьи из плоти и крови, окруженные свитой юристов, семейными дрязгами и проблемами со здоровьем. Тем не менее, обращение к юридическим фикциям в философии права способствует всесторонности познания объекта исследования. Но идеальный судья как фикция позволяет актуализировать проблемы интерпретатора закона только в том случае, если рядом с ним в такой же мантии действует «неидеальный судья». Они оба могут использовать во многом схожие подходы к толкованию закона и права, но у граждан и организаций возникает равная возможность попасть как к идеальному, так и к неидеальному судье. Каждый из них будет прислушиваться к своему чувству восприятия политической истории, включая окружающую их правовую ситуацию. Можно предположить, как в России будет расти поток желающих попасть именно к неидеальному судье, чтобы попытаться «решить вопрос» экстра-легальными способами.

По Дворкину, идеальный судья Геркулес старается найти лучшее обоснование законодательному событию прошлого. Судебное решение всегда является интерпретацией правовой, моральной и политической структуры общества в целом, от наиболее фундаментальных конституционных законов до деталей морального долга. В каждом конкретном толковании судья оправдывает интерпретационную практику всего судебного сообщества – он чувствует потребность «сходиться» с коллегами по духу. Его неразрывная связь с существующим в судебном дискурсе правовым материалом в известной степени формирует доктрину толкования. Поскольку каждая его интерпретация обеспечивает моральное оправдание всей судебной доктрины, она должна представлять судейское сообщество в наилучше возможном моральном свете.

В этой интенции идеальный и неидеальный судьи схожи: обращает внимание их трогательная забота о себе, заинтересованность в поддержке своей корпорации и стремление распространить индивидуальную (как часть корпоративной) доктрину толкования права на все человечество. Принципы и правила, которыми они руководствуются в процессе интерпретации, будут основаны на личном представлении о правильном толковании сплетения политических и экономических интересов их цехового сообщества.

Итак, если в дискурсе теории права и государства существует идеальный судья Геркулес, то рано или поздно должен появиться «неидеальный судья». За последние годы мы вполне убедились, что правовые феномены и юридические фикции зарубежных правопо-рядков мало применимы к российской действительности. Более того, некритичное заимствование юридических концептов из других политических культур дезориентирует доверчивое гражданское общество. Достаточно вспомнить некоторые публичные телевизионные шоу на тему «суд идет», в которых каждого третьего подсудимого легко оправдывают под овации телезрителей. Увы, отечественная правовая реальность идет в другом направлении: обвинительный уклон, инквизиционный процесс, диктатура правоохранительных органов.

У подавляющего большинства из населяющих современную Россию людей образ стандартного судьи не принято идеализировать. Количество рассматриваемых судами дел растет год от года, а механизмы принятия судейских решений становятся все туманнее. В феномене общественного правового сознания до сих пор пустует место теоретической модели типического судьи, поэтому с методологической и эвристической точек зрения в научный оборот необходимо ввести юридическую фикцию «неидеальный судья Велес».

Это добропорядочный судья средних лет (гендерные различия в юриспруденции, как и в медицине максимально нивелированы), который в прошлом преимущественно был милиционером или прокурором, он – государственник, позитивист и сторонник инквизиционного процесса. Его бывшие коллеги по правоохранительным органам («силовому блоку») апеллируют к цеховой солидарности, он им почти всегда помогает («строго по закону»), поскольку считает себя связаным общей корпоративной этикой. Иногда он «перегибает палку» в своей жесткости, но «лучше арестовать и жалеть, что арестовал, чем не арестовать и жалеть, что не арестовал». Он уверен, что его друзья по правоохранительной корпорации на стадии оперативной и следственной работы уже правильно определили виновность человека и собрали достаточно доказательств для этого. Он требует от следователей копии обвинительных заключений в электронном виде для удобства их трансформации в обвинительные приговоры. Административные дела для него также просты, поскольку в споре «государство vs человек / должностное лицо / организация» государство действует всегда убедительнее. Когда неидеального судью Велеса направляют на гражданскую юрисдикцию, он ищет применение карательным навыкам и там. Его задача в гражданском судопроизводстве упрощается, если кто-то из сторон оказывается позитивно связан с публичной властью. Являясь частью государственного механизма, неидеальный судья Велес при прочих равных условиях всегда поддержит субъекта, прикосновенного к публичной власти.

При выборе корректного наименования этой юридической фикции учитывалась необходимость следовать уже заданному дискурсу – противопоставить идеальному судье Геркулесу неидеального судью Имярек. Следует отметить, что образ Геркулеса для идеального судьи подходит с большими оговорками. Этот мифический герой в припадке безумия убил своих трех сыновей от Мегары (дочери фиванского царя Креона), а заодно и детей своего брата Ификла. Когда припадок прошел, он продолжил борьбу за свой миропорядок: в приписываемых ему двенадцати подвигах Геркулес проявил чудеса жестокости и неосмотрительности, например, нечаянно убил мальчика Эвнома, за что был осужден. Он оказался неразборчив в половых связях, да еще периодически носил женскую одежду лидийской царицы Омфалы. Геркулес покончил жизнь самоубийсвом методом сжигания себя на костре, после чего вознесся на Олимп и стал супругом Гебы. Разве можно было назвать идеального судью таким именем?

Наш судья Велес, несмотря на свою неидеальность, по сравнению с Геркулесом выглядит более пристойно. Термин «неидеальный судья Велес» наиболее точно подходит для инструментальных целей юридической фикции с предустановленными параметрами. Хотя этимология имени Велес точно не выяснена, можно с определенностью сказать, что это одно из центральных божеств в славянской мифологии, покровитель сказителей и поэзии, бог мудрости и обрядовой песни. Ему подчинялись волхвы, – древнерусские языческие жрецы, осуществлявшие богослужения и жертвоприношения, прорицавшие будущее, которые после принятия христианства на Руси участвовали в восстаниях и поддерживали оппозиционные киевскому князю силы.

Велес оппонировал Перуну, идол которого в Киеве стоял на горе и входил в пантеон князя Владимира (978 г.), тогда как идол Велеса был расположен в нижней, торгово-ремесленной части города. Перун рассматривается как покровитель княжеской дружины, а Велес – как покровитель гражданского ополчения и всей Руси. Историки сходятся во мнении, что Велес был противником Перуна-громовержца и соответствовал богу скандинавской мифологии Одину (Вотану).

Важным обстоятельством корректности предлагаемой юридической фикции является то, что мифологические характеристики имени Велес не придают феномену предустановленного негативизма. Неидеальный судья Велес – это в целом позитивный образ, его «не-идеальность» связана лишь с несовершенством каждого человека, со свойственными любому субъекту правоотношений слабостями и пороками.

Закон и право не действуют сами по себе, их «оживляют» интерпретаторы и правоприменители. Судья наполняет абстрактные правовые нормы конкретным содержанием дела и собственным усмотрением, в котором проявляются его личностные качества. Результаты судейского толкования, выраженные в текстах решений, предоставляют блага одним субъектам, отнимая их у других, лишают свободы и даже жизни. Противостояние идеального судьи Геркулеса и неидеального судьи Велеса имеет важное перформативное значение. Следует учитывать, что при толковании права и свободы каждый из нас столкнется с большим количеством правоприменителей, которые при рассмотрении наших доводов и аргументов будут руководствоваться в первую очередь своими корпоративными интересами и каждое их решение будет направлено не на помощь нам, а на укрепление их институциональных статусов.