Весь вечер Тернер развлекался непринужденной беседой с Джейн, играя роль делового человека и великого путешественника. Эдмунду тоже пришлось играть добродушно расположенного ко всем вокруг новобрачного, не ведающего никаких забот, наслаждающегося прекрасным ужином, он забавлял светскими разговорами тетушку хозяйки дома, леди Ирвинг, экзальтированную пожилую даму, которой не было никакого дела до условностей.

– Вам никогда не удержать жену, пребывая от нее на таком расстоянии, – заявила ему вдовствующая графиня, опустошив два бокала вина, хотя ей вовсе не требовалось прибегать к помощи алкоголя, чтобы свободно высказывать свои мысли. – Вы, сущий негодник, неужели не знаете, что за молодой женой нужен уход?

– Уход? Как за садом? – с невинным видом захлопал ресницами Эдмунд.

– Осмелюсь предположить, что вы не новичок в вопросах любви. Отчего же ведете себя как простофиля? – Леди Эстелла точным жестом водрузила на нужное место свой тюрбан из шелка цвета апельсина. – Уход, молодой человек, и ласка. Она должна чувствовать себя…

– Неповторимой, – закончил Эдмунд, но леди Ирвинг возразила:

– Нет, любимой.

Переглянувшись, они одновременно рассмеялись, и графиня добавила:

– Однако сейчас ей некому сказать, что она неповторима, и дать почувствовать себя любимой, потому что бедняжка всеми покинута и обречена весь вечер слушать этого выскочку торговца.

– Вероятно, – отозвался Эдмунд, не в силах скрыть довольного выражения лица, – моя жена настолько удовлетворена моим обществом, что в больших дозах оно ей противопоказано.

Улыбка мгновенно слетела с лица графини.

– Считать так просто опасно! – отрезала леди Ирвинг, со стуком поставив бокал на стол. – Опасно воспринимать жену как должное, особенно в самом начале семейной жизни.

– Опасно? Но почему?

Эдмунд старался придать своему голосу легкую беспечность, уголком глаза наблюдая за Джейн и Тернером, этим насквозь фальшивым человеком, лжецом, в чьих цепких руках теперь было его прошлое и будущее.

Вот он осмелился положить свою ладонь на руку Джейн, и у Эдмунда внутри разгорелся настоящий пожар, кровь закипела. Следовало немедленно найти способ вышвырнуть Тернера из своей жизни, однако, как и двадцать лет назад, он не знал, как это сделать.

Леди Ирвинг положила руку ему на плечо, снова завладев его вниманием.

– Подумайте, каким вы хотите видеть свой брак, молодой человек. Если вам угодно слоняться по Лондону в поисках развлечений и возвращаться домой в ночи, чтобы зачать наследника, то продолжайте в том же духе.

– Я никогда не позволю себе так опуститься!

Леди Ирвинг снова подняла бокал с вином, покрутила в руках и поставила обратно.

– Полагаю, это действительно не в вашем стиле. Но хочу напомнить: Джейн мне очень дорога, и меня тяготила бы мысль, что она вышла замуж за круглого дурака.

– Так же как и меня.

Громко расхохотавшись, графиня вымолвила:

– Что ж, это хорошее начало, молодой человек! Очень хорошее! Но ей действительно важно чувствовать себя любимой и неповторимой.

– Я бы с радостью сделал для нее все, – пробормотал Эдмунд. – Если бы только она позволила…

Оборвав себя на полуслове, он твердо решил не обсуждать с графиней свои неудачи в отношениях с Джейн, но та, казалось, поняла все без слов.

– Ах вот оно что! Да, Джейн бывает порой весьма непреклонна, совсем как ее сводная тетушка, или кем я там ей прихожусь.

Ее оранжевый тюрбан опять чуть съехал набок, высвободив несколько каштановых прядей.

– Я, должно быть, перебила вас. Могу гарантировать, это не последний раз. Так вот, советую вам меньше мыслей посвящать тому, что жена вам не позволит, и больше тому, что ей будет угодно. Не опускайте рук. Ваша супруга мне очень и очень по душе, но она крепкий орешек.

– Да, вы правы, – кивнул Эдмунд, не вполне понимая, с чем соглашается.

Джейн однажды обмолвилась, что сердцем уже принадлежит ему. Но долго ли это продлится, если стена между ними не рухнет? Сколько может прожить любовь, если за ней не ухаживать? И так ли необходима любовь их браку?

Общество не умолкавшей ни на минуту леди Ирвинг, принуждавшее его постоянно улыбаться, и раздражение от присутствия на ужине Тернера отбивали у Эдмунда всякий аппетит. К счастью, разговор за столом сменил направление, и присутствующие начали произносить тосты. К моменту как дамы наконец перешли из столовой в гостиную, он сумел совладать со своими неприязненными чувствами. В начале ужина Эдмунд уже совершил ошибку, и Джейн заметила, как пристально он смотрит на Тернера. Она не могла догадываться о причинах, но держалась от мерзавца на почтительном расстоянии, что немало радовало.

Поговорить с женой за ужином у него не было возможности, а теперь, когда дамы оставили мужчин за столом одних и к расстоянию между Джейн и Тернером прибавилась вполне материальная стена, защищавшая ее гораздо надежнее, чем метафорическая стена вежливости и строгих правил этикета, Эдмунд наконец-то немного успокоился.

Хавьер предложил гостям сигары, упомянув, что они от Фокса из Вест-Энда, одного из лучших табачников в Лондоне, затем подали портвейн. Совсем захмелевший лорд Везервакс, чей нос уже и так покраснел, взял в обе руки по бокалу и осушил их, прежде чем другие гости успели притронуться к своим.

– Ужасная погода, не правда ли? – заявил разрумянившийся от выпитого Фредди Пеллингтон, грея руки над пламенем камина. – Черт возьми, осенний Лондон не лучшее место для джентльмена. Воздух такой сырой и промозглый от тумана, что даже накрахмаленный шейный платок не держит форму.

– Какой дурак придумал возвращаться в Лондон так рано? – Лорд Аллингем, джентльмен с суровым лицом, повесил свою трость с ручкой из слоновой кости на спинку кресла и потянулся за бокалом портвейна. – За городом могли бы сейчас и поохотиться. Черт бы побрал эту манчестерскую бойню и этих предателей.

О манчестерской бойне теперь шумели все газеты. Эдмунд в последнее время был так занят собственными проблемами, что и думать забыл об особой сессии парламента, ради которой многие лорды покинули свои уютные загородные поместья и вернулись в Лондон. Минувшим летом мирная демонстрация рабочих в Манчестере была разогнана кавалерией, и последствия стали катастрофическими. Принц-регент и министр внутренних дел были убеждены, что после такой акции устрашения подобное больше не повторится.

– Следовало бы расстрелять этих мерзавцев! – заявил лорд Аллингем, допив остатки портвейна.

– Многие из них и были расстреляны, – заметил Хавьер, – хотя вышли на мирную демонстрацию без оружия. Не стоит забывать, что наше благополучие во многом зависит от этих людей. Неужели не в нашей власти облегчить их бремя, когда это возможно? Просто накормить, создать условия, приемлемые для существования?

Лорд Аллингем едва не лишился дара речи.

– Что за либеральная чепуха? А я считал вас добрым тори. Вы ведь член клуба «Уайтс»…

– Личные качества не имеют никакого отношения к политическим взглядам джентльмена. – Хавьер поклонился старому графу. – Однако весьма любезно с вашей стороны считать меня добрым тори, я польщен.

Тернер открыл было позолоченный портсигар, но сразу же захлопнул.

– Если бы толпа манчестерских рабочих бросилась на кавалерию с булыжниками и палками, то и скулежа бы не было. Они либо добились бы своих целей, либо погибли на месте.

– Нам чертовски повезло, что этого не случилось, – заключил лорд Аллингем. – Сколько их было – должно быть, тысяч пятьдесят? Они подмяли бы кавалерию в считаные секунды. Но не станете же вы ждать от простолюдинов познаний в математике.

Он откинулся в кресле, задев трость, которая начала покачиваться словно маятник. Движение палки и мерный стук ручки из слоновой кости о деревянную спинку напоминали Эдмунду об утекающем времени.

Предмет разговора был слишком хорошо знаком Эдмунду, мучительно знаком: протестующая толпа, отчаяние людей, насилие и кровь. И двадцати лет было недостаточно, чтобы все это позабыть.

Призвав на помощь самообладание, он спокойно заметил:

– Полагаю, дело вовсе не в математике, а в элементарной порядочности, Аллингем. Даже ребенок знает, что толпа легко совладает с парочкой всадников. Рабочие просто хотели, чтобы их услышали, они не жаждали крови.

Тернер вскинул брови.

– Что ребенок может знать о революции?

Эдмунд испугался, что бросившаяся в лицо краска гнева его выдаст, но окружающие скорее всего сочтут причиной портвейн – лица Аллингема и Везервакса уже приобрели пурпурный оттенок.

– В идеальном мире, – заметил Эдмунд, – ребенок никогда не узнал бы о революциях, но наш мир далек от идеала, что и детей в нем зачастую втягивают в сражения взрослых. Что тогда остается ребенку? Только защищаться.

Хавьер обратил на него весьма странный взгляд, который быстро сменился легким изумлением и, наконец, согласным кивком.

– Вы правы, Киркпатрик. Взрослые чертовски самодовольны, по крайней мере заседающие в парламенте. Я не знаю, как нас встряхнут выборы, но не будь принц-регент встревожен существующим положением дел, особую сессию парламента не созывали бы.

– Верно. – Аллингем устало прикрыл глаза. – Вспомните хотя бы Ирландское восстание… какого бишь года?

– Тысяча семьсот девяносто восьмого, – подсказал Эдмунд.

Трость Аллингема со стуком упала на пол.

– Верно, верно, тысяча семьсот девяносто восьмой, «Объединенные ирландцы», – произнес он так громко, что лакей бросился поднимать трость. – Те мятежники убили тысячи людей и разорили половину Ирландии. И чем все завершилось? Лидеры восстания были казнены, парламент распущен. Если люди недостаточно организованные, чтобы управлять собой, то их должна направлять чья-то железная рука. Все просто.

– Нет, не так все просто. – Тернер открыл портсигар и на этот раз все же вынул сигару.

– Что вы имеете в виду, сэр? – Аллингем, казалось, покраснел пуще прежнего, если такое вообще возможно.

– Дух революции живет! – Маленькой ручной гильотиной Тернер отрезал кончик сигары. – Стоит правительству сжать свой железный кулак, как народ начнет ускользать сквозь пальцы, не так ли?

– А вы правы, – подтвердил Хавьер. – Было еще одно восстание, в тысяча восемьсот третьем, кажется, – я тогда только-только пошел в школу.

– Оно ни к чему не привело. Его быстро подавили, как и в случае с Манчестером. – Аллингем с любопытством посмотрел на портсигар Тернера. – Что у вас там, Беллами, индийские сигары?

– Они самые, милорд. – Тернер подошел к графу и протянул портсигар. – Попробуйте.

– С превеликим удовольствием.

Эдмунд наблюдал, как великий самозванец Англии передавал сигару самому напыщенному английскому светскому льву. Любопытно, как бы среагировал лорд Аллингем, если бы Эдмунд сейчас заявил: «Он лжет вам! Это предатель. И даже хуже, много хуже. А что касается его сигар, то никакие они не индийские!»

Только ничего подобного сделать сейчас было нельзя – Тернер вооружен. Кроме того, вряд ли он действовал в одиночестве. Еще один немаловажный фактор – его невозможно было вывести на чистую воду, не затронув семью Эдмунда, вернее, то, что от нее осталось.

Внутри у Эдмунда все кипело. Сжимая в руке бокал с портвейном, он тайно желал, чтобы то была шея Тернера. Ему хотелось уничтожить этого подлеца, уже разрушившего его семью и вернувшегося теперь, чтобы довершить начатое.

Эдмунд услышал, как Тернер отрезает конец сигары для лорда Аллингема.

– Прошу вас, милорд. Наслаждайтесь.

– Чудесно. Благодарю вас, Беллами! – Лорд Аллингем сделал первую затяжку и выпустил изо рта струю едкого дыма, по запаху более всего походившего на жженый навоз. – Какой… занятный букет!

Хавьер снова предложил гостям свои сигары и ловко перевел разговор с политики в русло табачной промышленности, прежде чем мог разгореться серьезный спор.

Эдмунд подошел к камину, поставил бокал на мраморную полку и протянул руки к огню. За окном стоял ноябрь, и осенние холода медленно перетекали в зимнюю стужу, только вот Эдмунд не был уверен, что холод не шел изнутри его сердца. Натянув парадную великосветскую улыбку, он наблюдал, как Тернер продолжает плести паутину своей лжи.

Вскоре это ему наскучило, и он устремил задумчивый взгляд в окно.

– Приятная беседа, не так ли, милорд? Лучшего дня для обсуждения идей революции нельзя и придумать, – раздалось за спиной Эдмунда.

Этот тягучий голос и характерный акцент не мог принадлежать никому другому, равно как запах мерзких сигар.

– Не сейчас, прошу вас, – тихо проговорил Эдмунд не оборачиваясь. – А еще лучше никогда.

– Тиболд Уолф Тон, – как ни в чем не бывало продолжил Тернер, – умер в этот самый день двадцать один год назад. Лучший, самый яркий из ирландских революционеров. Мне кажется правильным вспомнить сегодня о деле его жизни, не считаешь? Так много стоит отпраздновать, так много оплакать!

Эдмунд повернулся.

– Дело его жизни или твоей?

– Хм… – передернул плечами Тернер, не закончив обрезать края сигары.

Эдмунд подумал, что скорее всего ему просто нравился чистый звук крошечного, остро заточенного ножа, кромсающего табачный лист. На золотом лезвии гильотины вспыхивали отблески огня из камина. Интересно, каким путем Тернер составил себе состояние, чтобы позволить такие дорогие безделушки?

Впрочем, никакой загадки здесь нет. Тернер прекрасно умел мошенничать, а в случае неудачи мог и украсть. В его системе ценностей цель всегда оправдывала средства.

От осознания, с каким мерзавцем приходится иметь дело, у Эдмунда подкашивались ноги. Если основной целью Тернера на данный момент было отнять у него верное сердце Джейн, то какими же средствами этот злодей намерен действовать?

Зная Тернера, можно было предположить, что тот не остановится ни перед чем. Только и Эдмунд уже не ребенок, а взрослый мужчина, вполне способный и за себя постоять, и жену защитить.

– Подите прочь, Тернер! Одно ваше присутствие здесь мне уже доставило немало неприятных минут.

– Ай-ай-ай! Да я всего лишь поинтересовался твоим благосостоянием.

– Оно могло бы значительно улучшиться, если бы мы никогда больше не встречались.

– Равно как и мое. Но вот мы оба здесь. И ни один из нас не сдастся, пока другой не уступит.

– Беллами, не поделитесь ли с нами своими дивными индийскими сигарами? – раздался глубокий гортанный голос лорда Везервакса. – Попробуйте и вы, Киркпатрик.

Эдмунд ответил беспечной улыбкой.

– Никогда не знаешь, что придется по вкусу. Так ведь, Везервакс?

Он подождал, пока почтенный джентльмен допьет свой портвейн, повернулся и принял из рук Тернера сигару, уже зажженную.

По комнате поплыли клубы едкого дыма, и Эдмунд процедил:

– Пахнет конюшней. Не слишком тонкий запах для хорошей импортной сигары.

Тернер взял бокал с портвейном и ухмыльнулся. На лице его опять была маска дипломата, уверенного в себе и не терпящего отказа, неизменно выручавшая его во время переговоров с отцом Эдмунда и примирений после ссор с его матерью.

– Меня так забавляет, – проговорил Тернер со своим акцентом, – что высокоуважаемые лорды готовы курить отвратительные сигары только потому, что они привезены из другой части света.

– Нет ничего зазорного в желании попробовать что-то новое. – Эдмунд вспомнил, как они с Джейн обсуждали возможность путешествий. – Оно лишь говорит о широте кругозора.

– Скорее о человеческой глупости и готовности верить во всякие небылицы. Но ты никогда не отличался особой проницательностью.

– Может, скажете что-то такое, чего я от вас еще не слышал?

Эдмунд жестом подозвал лакея и отдал ему отвратительную сигару, а когда обернулся, наткнулся на внимательный и, несмотря ни на что, уважительный взгляд Тернера.

– Что-то хотите добавить?

– Ты мог бросить сигару в мой портвейн, но не сделал этого.

– Это было бы несправедливо по отношению к портвейну и привлекло бы нежелательное внимание к нашему диалогу.

Тернер медленно покачал головой.

– Невозможный мальчишка!

– Я давно не мальчишка, – вздохнул Эдмунд. – Тернер, если вы продолжите обманывать свет насчет жизни в Индии, то вас очень скоро разоблачат. Не все здесь так легковерны и неискушенны в путешествиях, хоть я и не думаю, что этого стоит стыдиться.

– До сих пор никто ничего не заподозрил. Люди склонны верить всему. Как, по-твоему, мне удалось убедить бестолковую матушку твоей жены пригласить меня на свадьбу? Я представился одним из давнишних друзей твоего отца…

Эдмунд чуть было не захлебнулся от возмущения.

– Разумеется, я сказал, что, не будучи знаком с тобой лично, не осмелюсь заявиться на свадьбу без приглашения. – С издевательским выражением лица Тернер положил руку на сердце. – Чем дольше я отказывался, тем настойчивее она меня приглашала. Ах, миссис Тиндалл, эта добросердечная дуреха! Понимаю, почему ты женился на ее дочери.

– Не смейте, – прошипел Эдмунд, – говорить в таком тоне о моей супруге и ее семье.

– Почему же? Ты ведь говоришь о моей семье.

– Они были моей семьей, – произнес Эдмунд, но быстро поправился: – И до сих пор моя семья, не ваша, во всяком случае, по-настоящему.

– Что ты называешь настоящим? – Тернер пригубил портвейн и поставил бокал на каминную полку. – Кровные узы? Здесь мы в равных правах. Жизнь под одной крышей? Ты и этим не можешь похвастаться: ведь сам признался, что не был дома двадцать лет.

Эдмунд не мог не отметить абсолютное спокойствие Тернера. Как негодяй осмелился претендовать теперь на семью, которую разрушил своими же руками, приложив к тому немало усилий? Если бы теперь они не находились в одном помещении с десятком других джентльменов, Эдмунд непременно вызвал бы его на честный поединок. Однако руки у него связаны: даже голос повысить он не смел. От его поведения зависела не только его собственная репутация, но и доброе имя жены и родственников. Киркпатрик снова почувствовал себя опутанным липкой паутиной лжи, которой был накрепко привязан к Тернеру. Им оставалось одно из двух: либо стоять на краю пропасти вместе, поддерживая друг друга, либо падать вниз. Из глубины бездны его уже манил зов сирен, хоть и предвещавший позор бесславия, зато вместе с ним и долгожданное освобождение, но Эдмунд не поддавался. Ему удалось отступить от края. Низким голосом, сдавленным от злости, он прошипел:

– Настоящей семьей я считаю тех, за кого несу ответственность. Согласно данному определению, у вас никогда не было семьи.

– И чья в том вина?

Эдмунд парировал, не колеблясь ни секунды:

– Ваша. Вам нужно было проявить благородство и оставить мою мать в покое еще до их с отцом свадьбы. Вам следовало остаться в Ирландии и принять тот факт, что в Англии вас никто не ждет.

Тернер достал новую сигару и резкими движениями принялся ее кромсать, пока не искрошил полностью, затем выбросил в огонь.

– Мы с твоей матерью любили друг друга. Брак по расчету не может соперничать с настоящим чувством.

– Может и должен. Как только прозвучали свадебные клятвы, вашим долгом было оставить ее. И любовь не имеет к этому никакого отношения.

– Именно это ты говоришь жене по ночам, когда вы занимаетесь делом: «Любовь не имеет к этому никакого отношения, леди Кей. А теперь раздвиньте ноги»?

Эдмунда аж передернуло.

– Какая грязь и пошлость! Мой брак не имеет ничего общего как с вашими словами, так и с вами лично. Равно как и моя жена.

– Продолжай убеждать себя в этом, и посмотрим, выйдет ли толк! – Он похлопал Эдмунда по спине. – Прости меня, мальчик. Лорд Везервакс! – окликнул Тернер уже своим обычным голосом, голосом Беллами. – Не угодно ли выкурить еще сигару? А вам, мистер Пеллингтон?

Эдмунд скривился и передернул плечами, словно пес после купания в реке, и потянулся было за своим бокалом, намереваясь залить в рот согревающую жидкость и отправиться в погоню за сладким забвением, но на каминной полке стояло два бокала, и он не мог вспомнить, какой именно был его.

Что ж, это не важно. Он облокотился на стену рядом с камином и беспечно улыбнулся, чтобы у других гостей не возникало никаких вопросов.

Тернер был прав – они связаны. Очевидно, если бы Эдмунд сразу, без промедления разоблачил его ложь, то этого отвратительного фарса можно было избежать, но он был слеп и слишком глубоко завяз в прошлом, не сумев предугадать возможные последствия. Тернер произвел настоящий фурор в обществе, высший свет превознес его до небес, поэтому теперь его свержение с пьедестала, падение наделало бы слишком много шума. Все родственники Эдмунда могли жить спокойно и вполне респектабельно до тех пор, пока правда не выйдет наружу.

Казалось, хранить секреты и нести на своих плечах бремя тайны ему придется до конца своих дней. Эдмунд порой сожалел, что, в отличие от многих других, не имеет пристрастия к алкоголю и не может расслабиться, утопив свои печали в бутылке или на худой конец в чужой постели.

Когда мужчины наконец поднялись из-за стола и отправились наверх, в гостиную, то первым, что увидел Эдмунд, была ослепительная улыбка Джейн.

Как приятно сознавать, что Тернер еще не до всего успел добраться своими грязными лапами!

Как только они вернулись от Хавьера домой, Эдмунд пожелал Джейн спокойной ночи. Дверь между их спальнями мягко закрылась, оставив супругов по разные стороны. Однако на сей раз Эдмунд не ощущал разочарования, потому что знал причину, и что через несколько дней она исчезнет сама собой. А пока ему следовало хорошо подумать, как сделать, чтобы Джейн чувствовала себя самой счастливой из женщин, самой любимой и самой желанной.

Он должен найти способ, потому что от этого теперь зависело его будущее.