Хавьер смотрел вслед уходящей Луизе. Он видел, как она споткнулась о камень, как окликнула его кузину, закутанную, как всегда, во что-то невообразимое.

Луиза стряхнула его руку – такого прежде ни разу не случалось. По крайней мере, с тех пор, как они договорились остаться друзьями.

И вдруг ему все стало ясно.

– Локвуд, – сквозь зубы процедил он. Терпению Хавьера пришел конец.

Он бросился в подвал. Так и есть – Локвуд стоял посреди каменного мешка, согнувшись и жадно глотая спертый воздух.

– Локвуд?

– Твоя серая мышь двинула мне коленом в пах, – пожаловался маркиз, подняв зеленовато-бледное лицо.

– Может, объяснишь, почему она это сделала?

– Потому что она… подлая гадина. – Локвуд закрыл глаза. Если бы не патологический страх испачкаться и потерять лоск, он корчился бы на каменном полу.

– Ответ неверный. Даю вторую попытку. – Хавьер скрестил руки на груди, взирая на Локвуда с новой версией выражения номер один: завуалированное презрение. Пожалуй, стоило присвоить этому выражению собственный номер и назвать его явное презрение. К тому же скрывать презрение смысла не было, с учетом того, что Локвуд все равно плохо различал нюансы: он никак не мог сфокусировать взгляд.

– Ладно, – тяжело дыша, согласился маркиз. – Потому что ей… не нравится, когда ее трогают.

«Еще как нравится», – мысленно возразил Хавьер.

– Ты ее трогал? – Хавьер, стиснув кулаки, шагнул к Локвуду и, схватив за край лилового шейного платка, прорычал: – Если ты приставал к леди против ее воли, то ты еще легко отделался.

Локвуд выпрямился, но дышал по-прежнему хрипло, словно взмыленный конь, его лицо покрывала все та же болезненная бледность.

– Против твоих приставаний она ведь не возражала, верно? – Поразительно, но маркиз сумел все-таки изобразить широкую улыбку.

– Если бы ты был пьян, я бы тебя простил. Если бы ты не приходился мне родственником, то вызвал бы тебя на дуэль. – Хавьер отпустил Локвуда и привычно провел рукой по волосам, но, спохватившись, сложил руки на груди, демонстрируя раздражение. – На дуэль я тебя вызвать не могу и потому вызываю к себе в кабинет. Для мужского разговора. Один на один, без посторонних.

– Кто ты такой, чтобы мной командовать? – Локвуд, передразнивая Хавьера, встал в ту же позу. Судя по цвету лица, ему полегчало.

Только сейчас Хавьер обратил внимание на цвет шейного платка маркиза. И если бы не был так зол, рассмеялся бы. Ай да Луиза! Вычислила Локвуда за пару секунд.

Мисс Оливер могла разглядеть суть в каждом, хотя мало кто брал на себя труд хотя бы попытаться заглянуть ей в душу. И за свою проницательность она поплатилась тем, что разгаданный ею негодяй облапал ее в сыром подвале.

Хавьер сосредоточился на том, чтобы ничем не выдать своих эмоций.

– Зачем же ждать возвращения в Клифтон-Холл? Скажи сейчас все, что считаешь нужным, – криво усмехнувшись, ответил Локвуд. – Зачем делать из мухи слона?

– Я не считаю произошедшее пустяком.

Хавьер следил за тем, чтобы не повышать голос. Он знал, что чем спокойнее будет держаться, тем сильнее досадит Локвуду.

– Я говорил тебе, – продолжил он, – еще когда ты предложил это пари, что репутация леди стоит куда больше десяти фунтов, которые ты поставил. И сейчас я обнаружил, что ты пытаешься погубить репутацию мисс Оливер, а я нахожу это совершенно неприемлемым.

Локвуд расправил плечи.

– На кону стоит не только ее репутация, но и твоя, Хавьер. А твоя репутация стоит не меньше. Не надо притворяться, что, будь на месте мисс Оливер другая юная особа, ты бы так же беспокоился о ее репутации. Признайся, что она тебе небезразлична.

– Она мне не небезразлична, – все тем же ровным тоном ответил Хавьер, расправляя складки на перчатке. – Просто у меня есть совесть.

– Неужели? Вот это новость. – Локвуд прислонился к каменной стене, но, сообразив, что может испачкать одежду, с брезгливой гримасой отстранился. – Проклятье! Так недолго загубить хорошую вещь.

– Меня поражает, как ты можешь ставить на одну доску сохранность своего пальто и репутации юной леди.

– Меня поражает, что ты относишься к этому иначе, – ответил Локвуд. – Что случилось с Хавьером, который и дня не мог прожить, чтобы не заключить очередное скандальное пари. Где твой дух соперничества, кузен? Помнится, не так давно ты был готов пойти на все, лишь бы победить.

– Я никогда не стремился никого обесчестить. Это относится и к джентльменам, и в особенности, к леди. – Господи, да он ли это? Хавьер слушал себя и удивлялся. Словно за него вещала чопорная гувернантка. Но, с другой стороны, и Локвуд вел себя как избалованный ребенок.

– Тогда у нас разные представления о бесчестии, – сказал маркиз и шагнул к лестнице, но Хавьер преградил ему путь.

– Действительно, разные, если ты считаешь, что имеешь право в присутствии мисс Оливер давать волю рукам.

Локвуд улыбнулся. Хавьер узнал это выражение. Нечто весьма похожее он видел в зеркале каждый раз, когда возвращался домой после удачно проведенной ночи. Самодовольство. Упоение собой.

Что заставляло его испытывать это упоение? Отчего он гордился распущенностью и развратом?

Пожалуй, выражение явного презрения недостаточно сильное. Время придумать новое, например, соединить презрение и нетерпимость.

– Перестань корчить рожи, кузен, – сказал Локвуд. – Меня этим не напугать. Вы оба, ты и твоя маленькая цыпочка, в равной степени уязвимы. Своей репутацией ты обязан мне. Если бы не я, чего бы ты стоил? Кем ты будешь, если я перестану заключать с тобой пари или если ты начнешь проигрывать одно пари за другим? – Локвуд совсем освоился. Он говорил, вальяжно растягивая слова. – Что, если тебе придется пожертвовать репутацией Луизы Оливер, а выиграть так и не удастся? Вот будет обидно. – Локвуд прищелкнул языком. – Тебя считают непотопляемым, а ты еще как потопляем, уйдешь на дно и больше никогда не всплывешь.

– Я все тот же, каким был. – Хавьер с трудом находил слова. Да, ему не было равных в словесных баталиях, где обо всем говорится полунамеками, и чем более завуалировано звучало оскорбление, тем больнее оно жалило противника. Но граф владел и иной тактикой: свести на нет любой конфликт, верно подобрав тон – вальяжный, усталый, давая понять, что не видит смысла тратить свое время на обсуждение очередного трюизма. Но сейчас Хавьер пребывал в растерянности. Идти напролом? Как это делается?

Была не была.

– По существу я никогда не менялся, Локвуд. Я всегда старался вовремя тебя остановить, когда тебя заносило. Не давал тебе впадать в крайности. Я никогда не принимал участия в самых непристойных твоих кутежах. И я всегда, когда мог, прикрывал тебя, оберегая твое честное имя, нередко ценой своего. И все потому, что ты мой родственник. – Граф поднялся на пару ступеней, маркиз оставался на месте. – Но знай, – заключил Хавьер, глядя на кузена сверху вниз, – больше я тебя прикрывать не стану. Я отвечаю за своих гостей и не позволю тебе отравлять им жизнь. Никому из них. Если тебя это не устраивает, я тебя не держу.

Локвуд прищурился.

– Возможно, ты все же изменился, – задумчиво протянул маркиз. Самодовольная улыбка вернулась на прежнее место. – Но я – нет. На этот раз я сделаю все, чтобы выиграть пари, Хавьер. И если при этом мисс Оливер окажется скомпрометированной… ну что же, тогда мне придется жениться, разве нет? Интересно, какова она на вкус? Ты еще не выяснил?

Хавьер стиснул зубы.

– Можешь воспользоваться услугами моего лакея, когда будешь упаковывать саквояж. Я рассчитываю, что к вечеру ты покинешь мой дом.

Локвуд небрежно отмахнулся, словно и не думал принимать угрозу всерьез.

– Но мне пока не хочется уезжать. Дождусь результатов нашего пари. До тех пор, пока не разъедутся все гости или пока ты не проиграешь. – Локвуд медленно поднимался по ступеням. Одна, другая, и вот он уже стоял нос к носу с Хавьером. – Ты мог бы заставить меня уехать, – продолжил он, – но какой бы это был скандал! Скандал, который затянул бы в свою орбиту и милую твоему сердцу мисс Оливер. И, если бы ей по той или иной причине пришлось уехать раньше, я все равно остался бы в выигрыше, так?

У Хавьера не было слов. Его льстивый, не слишком далекий кузен на глазах превращался в злобного демона. И граф оказался совершенно не готов к такому повороту, потому что… потому, что никто никогда не оказывал ему столь открытого неповиновения.

– Мне безразличен исход этого пари, – только и смог вымолвить Хавьер.

– Да брось! Не дуйся как мышь на крупу, – сказал Локвуд с уже куда более знакомой ухмылкой. И тон был иной – примирительный. – Это же все не всерьез. Мы ведь любим повеселиться, разве нет? – Локвуд поднялся на несколько ступеней и, оглянувшись, добавил: – Когда вернемся в Клифтон-Холл, выпьем по рюмочке. Твоего любимого арманьяка. Что на это скажешь, кузен? Тост за решимость!

Хавьер остался стоять, глядя Локвуду вслед. Походка у маркиза немного изменилась, было заметно, что боль еще не прошла. Наблюдая за Локвудом, Хавьер вдруг поймал себя на мысли, что тот его обошел. Во всех смыслах.

Как просто было бы сделать вид, что между ним и Локвудом все осталось по-старому. Выпить вместе дорогого бренди, обменяться парой-тройкой привычных шуток – словно ничего и не было.

Но теперь граф знал, сколько ненависти и желчи накопил в себе его «друг», не прощавший Хавьеру ни одного своего проигрыша.

Но и Хавьер отвечал ему той же монетой. За что, спрашивается, он должен терпеть нападки Локвуда? За то, что не стал потакать распущенности тех, кто полагался на его извращенную изобретательность? За что он должен терпеть унижения? За то, что попытался защитить репутацию достойной молодой женщины?

Луиза заслуживала большего, чем его прежние гости. И граф начинал думать, что и сам заслуживает большего.

Окрыленный этой мыслью, Хавьер взбежал наверх и огляделся, ища глазами мисс Оливер.

Она стояла с Джейн и миссис Тиндалл. У Хавьера отлегло от сердца. Луиза смеялась, на ее щеках играл румянец. Веселая, беззаботная.

Ни за что не скажешь, что у этой хрупкой девушки хватило духу дать отпор Локвуду. И, пусть временно, его нейтрализовать.

Она была непроста, очень непроста. К ней будет непросто подобрать ключ, а без ключа не прочесть, что у нее на уме.

Хавьер поежился и вдруг почувствовал, что у него защемило под ложечкой.

Он был в ответе за нее. За всех и каждого в его доме. И, если Локвуд намерен продолжать свою грязную игру, ему, Хавьеру, ничего не остается, как не отпускать мисс Оливер от себя ни на шаг.

И эта перспектива его скорее радовала, чем пугала.