Пригородный трактир. Сад; столики под открытым небом. Налево — вход: трельяжная арка с вывеской. В глубине — беседки из зелени, со столиками. Направо — домик с островерхой крышей и дверью. В просвет на заднем плане виднеются вдали мощные и унылые строения современного столичного пригорода.

Явление первое

Двое мужчин. Женщина, Моттле.

При поднятии занавеса сцена пуста. Под трельяжной аркой появляются двое мужчин и женщина и нерешительно входят в сад. Они одеты как рабочие, чуть-чуть утрированно, в особенности женщина, старающаяся держать себя, как митинговый завсегдатай.

Первый мужчина, второму, вполголоса.…Идти не по проспекту, могут заметить; и потом, мне кажется, трактирщик на углу их приятель. Ты идешь тропинкой между палисадниками; оставляешь по правую руку хибарку собачника… Хм!

Они замечают Моттле, хозяина трактира, и тотчас же умолкают. Моттле, человек полный, с неторопливой походкой, имеет вид мирного кабатчика.

Моттле, в сторону. Когда это они вошли? (Громко, приветливо). Чего изволите, господа?

Первый мужчина, с деланым оживлением. Чего-нибудь этакого вкусненького! Шипучего сидра, скажем. (К Моттле). И захвати стаканчик, чтобы выпить с нами. (Моттле скрывается в домике. Пришедшие внимательно озираются кругом. Когда Моттле возвращается с бутылкой и тремя стаканами, они подтягиваются. Первый мужчина, при виде бутылки). Чудесно! Чудесно! (К Моттле). А твой стакан?

Моттле, присматриваясь к ним. Благодарю вас, господа. Я в такое время никогда не пью.

Первый мужчина, с той же преувеличенной сердечностью, раскручивая проволоку. Мы все-таки выпьем за твое здоровье… (С расстановкой). И за новые идеи. Тш! (Пробка выскакивает). Отправляйся хоть ты пока! (Понижая голос). Если бы то, о чем я думаю, не сидело крепче, чем эта пробка, народу было бы легче.

Остальные двое наблюдают за Моттле.

Женщина. Пожалуйста, без речей. Никогда так складно не говорили, как сейчас. А как доходит до дела, никого. (К Моттле). Скажите, товарищ, знаете вы решительных людей? (Моттле напускает на себя простоватый вид). Если бы я такого встретила, я бы ему пожала руку.

Моттле. О, я спортом мало интересуюсь.

Женщина. Спортом? Да кто вам говорит о спорте?

Первый мужчина, осторожно. Спорт и… политика — вещи разные.

Моттле. Политика? Я политикой не занимаюсь.

Первый мужчина, обмениваясь взглядом со спутниками и принимая конфиденциальный тон. Однако же когда здесь собираются товарищи и рассуждают, ведь вы же им поддакиваете?

Моттле, прикидываясь все более простоватым. Уважение к клиентам вот мой девиз. (Он указывает на вывеску). «Отдых любителя кегль», вот именно. Соблюдают они правила или нет, это их дело. Я никогда не вмешиваюсь.

Первый мужчина, спутникам. Товарищ изъясняется на условном языке. Он хочет знать, партийные ли мы. Он говорит, что когда заседает центральный комитет, он ограничивается тем, что слушает. (Моттле таращит глаза). Понятное дело, когда Дени и Фереоль расходятся по важным вопросам, он не станет их прерывать своими соображениями.

Моттле. У меня есть такие клиенты?

Посетители переглядываются немного озадаченно. Моттле отходит на несколько шагов и вытирает столик.

Второй мужчина, тихо. Он догадывается.

Первый мужчина, делает жест: «Кто его знает?»

Первый мужчина, к Моттле, меняя тон. Послушайте, хозяин. Надо с вами поговорить серьезно. (Тихо). Мы революционеры-боевики. Полиция нас ищет. Товарищи из провинции нам сказали, что здесь нам помогут. (Моттле делает легкое движение, но сдерживается). Нам казалось, что вы тоже боевик? (Помолчав). Во всяком случае, вы друг… и человек верный (смотрит на него), раз тайные заседания комитета происходят у вас.

Моттле. У меня?

Первый мужчина. Знаете, мой милый, вы пересаливаете. Мы, может быть, и похожи на дураков, но все-таки…

Моттле, со всеми признаками напряженной мозговой работы. Постойте… постойте минутку. Вы говорите, вы революционеры?

Первый мужчина. Да.

Моттле. И вы говорите, что у меня собираются революционеры?

Первый мужчина. Да.

Моттле, с обезоруживающей искренностью. Ах, так!.. Я поначалу думал, что вы мне говорите про любителей кегельной игры, которые сюда заходят под вечер, мирные люди, честь честью. Но теперь, действительно, мне приходит на ум, что есть такая компания, которая занимает у меня маленькую комнату (указывает на домик) каждую неделю, или вроде того, якобы для общественных дел. Когда они там запираются, я за ними не слежу. Так эти молодчики революционеры?

Первый мужчина, бросив спутникам сомневающийся взгляд. Вот именно и притом главари.

Моттле, оживляясь. Э, да это меня совсем не устраивает! Совсем не устраивает! (Горячась). Революционные главари? (Он потрясает тряпкой). Ну, нет! Или вы воображаете, что я согласен угодить в тюрьму ради голубчиков, которые свистнули бы все мои сбережения, если бы только знали, куда я их прячу! Они, чего доброго, готовят там у меня бомбы за спиной. Я им покажу, кто я такой! (Он расхаживает между столиками, охваченный самым убедительным волнением. Остальные переглядываются, все еще весьма удивленные, но поставленные перед очевидностью. Моттле продолжает). Но вы говорите, что вы тоже революционеры и что вы явились сюда, чтобы встретиться с остальными? (Как бы вне себя). В таком случае, убирайтесь к черту, сию же минуту! Пошли! Пошли!

Он указывает им навыход. Первый мужчина встает. Моттле, как бы желая дать исход своему гневу, принимается яростно тереть один из столиков. Второй мужчина и женщина тоже встают. Посетители, видимо, сбиты с толку. Они молча переглядываются. Первый что-то торопливо шепчет на ухо своим спутникам.

Первый мужчина, к Моттле, меняя тон и очень осторожно. Хозяин! Не горячитесь! Вы не любите революционеров? Отлично. Может быть, мы еще и поладим. Что, если мы тоже люди благомыслящие? Всякий старается заработать кусок хлеба, не навлекая на себя неприятностей и ни с кем не ссорясь. Им, небось, нет дела до того, навлекают они на вас неприятности или нет. Они думают только о себе. Если вы их турнете, они вам отомстят. Так оставьте их в покое. Из всего в жизни можно извлечь пользу, если взяться с умом. Вам ваши интересы не безразличны? Ну, так вот, вам будет перепадать немножко денег, регулярно, без малейшего риска.

Моттле. Денег?

Первый мужчина, не сводя с него глаз. Кругленькими суммами. Принимайте по-прежнему ваших революционеров. Об остальном мы поговорим потом.

Моттле, как бы после глубокого раздумья. Так вы из полиции будете? (Те переглядываются). Я вам скажу. Я и полицию недолюбливаю.

Первый мужчина, примирительно. Естественно. Но вам с ней и не придется иметь дела. Двухминутный разговор с одним из нас, когда мы вам будет приносить деньги. Никого другого вы не будете видеть.

Моттле. А эта дама тоже из полиции?

Первый мужчина. Как и все… и да, и нет. (Живо). Значит, поняли? (Бросает взгляд на столик). Я чуть было не ушел, не заплатив. Получите. (Протягивает бумажку). Что вы делаете?

Моттле. Хочу дать сдачи.

Первый мужчина. Вы шутите! (Подумав, вполголоса). Что, скажите, у них сегодня заседание?

Моттле, с самообладанием. Не думаю.

Первый мужчина, наблюдая за ним. Они никогда не приходят, не предупредив вас?

Остальные двое отводят от Моттле взгляд только тогда, когда он сам на них смотрит.

Моттле. Нет, случается.

Первый мужчина. Газеты вы читаете?

Моттле. Да, когда есть время.

Первый мужчина. Вы читали, что сегодня в Палате ожидается важное заседание?

Моттле. Я, знаете, интересуюсь больше преступлениями.

Первый мужчина. Так вот, как раз сейчас происходит чрезвычайно важное заседание. Запрос крайней левой. Дени сегодня утром начал речь (он смотрит на часы) и, может быть, только что кончил ее. Да вы скажите: ведь вам известно такое имя «Дени»?

Моттле. Дени? Депутат? Тот, что защищает в Палате рабочих и бедных людей? Разумеется, знаю.

Первый мужчина, недоверчиво. Так почему же вы точно с луны упали пять минут тому назад, когда я вам назвал это имя?

Моттле. Ах, так я искал среди своих клиентов. И потом, Дени как нерезаных собак.

Женщина. Да ведь он ваш клиент и есть. Вы его видели здесь множество раз.

Первый мужчина, указывая на домик. В маленькой комнате, с остальными.

Моттле, выражая живейшее удивление. Дени? Знаменитый Дени? Да не может быть! Вы уверены? Надо будет на него посмотреть поближе.

Первый мужчина. И Фереоль также, который не пожелал идти в парламент, но который тем страшнее.

Моттле, как выше. Фереоль!.. Как Фереоль? Так вы об этом Фереоле говорили? Вот уж не думал я, чтобы подобные люди могли бывать в такой пивнушке, как у меня!

Первый мужчина. Если они облюбовали ваше заведение, так это не для того, чтобы оказать вам честь или услугу.

Женщина. Напротив.

Первый мужчина. Им до вас столько же дела, сколько до старой калоши. Словом, день сегодня для них серьезный… для них и для других. Вы их почти наверное увидите. Но только на этот раз придется слушать, так? Входить и выходить, вертеться среди них под разными предлогами, держать ухо востро и хорошенько забить себе сюда (трогает себе лоб) все, что вы услышите. Сегодня вечером, в восемь часов, вы будете один?

Моттле. Вероятно.

Первый мужчина. Я зайду. Если вы постараетесь, мы с вами поделим недурное вознаграждение.

Посетители направляются к выходу.

Женщина, первому мужчине. Вы ему не дадите никаких указаний?

Первый мужчина, все еще с некоторым беспокойством. Вам кажется?.. Хорошо… (К Моттле). Со временем вы сами научитесь схватывать основное и оставлять в стороне пустяки. Послушайте, что я вам скажу. Многие считают, что после речи Дени министерство полетит. Я лично сомневаюсь. Впрочем, скоро мы узнаем. Как бы там ни было, эти молодцы воспользуются случаем, чтобы поднять бучу. (Он все еще наблюдает за Моттле, слушающим, как прилежный ученик, бросает взгляд остальным и продолжает). У них заготовлены приказы о забастовке. Разработан обширный план беспорядков… да… Нам важно знать, замышляют ли они серьезное выступление теперь же, идут ли они на все; или же просто хотят нас пощупать и занять свою публику. (С тревогой). Вы улавливаете разницу?

Моттле. Да, да.

Первый мужчина. И вам кажется, что вы это схватите налету при вашей неопытности?

Моттле. Постараюсь.

Первый мужчина, оборачиваясь к остальным. Если бы один из нас мог остаться…

Моттле, живо. Я же вам говорю, что берусь.

Первый мужчина. Заметьте еще вот что: Дени и Фереоль будут здесь. Вы должны их узнать и затем уже не спускать с них глаз. Может случиться, что они не сойдутся во мнениях, понимаете? Что один затянет о здравии, а другой — за упокой. Но имейте в виду следующее: что это школьные товарищи, что в частной жизни их связывает тесная дружба и что они могут объявить друг другу войну, оставаясь на «ты» и по-прежнему хлопая один другого по плечу. (Наставительно). Тут требуется чутье! Чутье! Или бросьте это дело сразу. (Хочет идти, но останавливается). Да, может зайти речь о короле, более или менее иносказательно: «толстяк», «дядюшка» или «бородач». Безопасность короля нас не касается. У него своя личная полиция. Но в случае покушения, например, было бы интересно показать, что придворное ведомство сплоховало, а что мы вот были осведомлены. Поняли? До вечера.

Они выходят. Моттле смотрит им вслед и издает: «Уф!» Из домика осторожно выходит человек в штатском, по виду интеллигент.

Явление второе

Моттле, Ришар.

Ришар. Полицейские?

Моттле, заметно изменивший тон и физиономию. Да, и тонкой марки. Я весь вспотел.

Ришар. Э! Не они первые.

Моттле. В таком духе первые. Это не то, что честная пара надзирателей в тяжелых сапогах, от которых требуется отчет в десять строк красивым почерком и которые не отличат анархиста от лудильщика!.. Тех меня всегда тянет спросить, много ли им осталось до выслуги лет. Но эти…

Ришар. Нелегко тебе было с ними?

Моттле. В достаточной мере!

Ришар. В общем, ты с ними управился?

Моттле. Я в точности применил инструкцию В.

Ришар, смеясь. Инструкцию В! Ты, наверное, был жандармом в одном из прежних воплощений, уж больно ты любишь всякие уставы.

Моттле, пожимая плечами. Да ты ее когда-нибудь читал, инструкцию В? Почему бы мне не пользоваться опытом такого человека, как Лемоэль, который вложил в нее все свои познания? А члены контрполицейской комиссии, слово за словом обсуждавшие ее с Лемоэлем? У них впятером, быть может, сорок лет тюрьмы, не весть сколько арестов, побегов и заочных приговоров. Нет такой полиции в Европе, которой бы они не окрутили тридцать шесть раз.

Ришар. Не сердись, старик. Тебя наградят одним из первых, когда Революция учредит рыцарский орден.

Моттле. Если бы я был уверен, что успею, я бы затопил печку. Дени всегда зябнет, когда он утомлен. (С нежной заботливостью). А он будет очень утомлен.

Ришар. Да, затопи печку.

Моттле. Да только час пройдет, пока она растопится. Это проклятое сооружение. (Он глядит на небо). С этаким солнцем, она прежде всего добрый час будет дымить.

Ришар. Тогда не топи. Если Дени будет холодно, ты заваришь ему чаю. (Помолчав). Они тебе показались осведомленными?

Моттле. Очень осведомленными. Времени это им стоило немало. Но удалось.

Ришар. Что же делать, будем собираться в редакции. Это будет не так романтично, но зато удобнее для всех, в том числе и для полиции. Мы будем диктовать секретные распоряжения сонму юных машинисток и конспирировать по телефону.

Моттле. Во всяком случае, здесь мы ужасно отрезаны от всего. Что бы сейчас ни произошло, мы с тобой узнаем позже всех. (Он глядит в открытую даль). Величайшему событию потребуется столько часов, чтобы стать видимым, вон там! Тш!..

Слышны приближающиеся шаги.

Явление третье

Те же, Сибле, Бишоф, Фиориньи.

Моттле, узнав вошедших. Вы никого не встретили в проулке?

Сибле, он одет не без изящества, очень оживлен. Нет.

Моттле. Здесь сейчас было трое полицейских.

Сибле. Ну, это не страшно. Правительство пало.

Ришар. В самом деле?

Сибле. Дени и остальные идут за нами.

Ришар. Значит, наступил решительный момент?

Сибле делает неопределенный жест. Бишоф и Фиориньи переглядываются.

Бишоф. Хм! Хм!

Сибле. Дени был восхитителен, надо признать. Восхитителен по силе и по находчивости.

Фиориньи. Слишком восхитителен. Он понапрасну утомил себя, исход был предрешен.

Сибле. Да нет же, Фиориньи, да нет же! Неудачная речь — и министерство уцелело бы. Большинство превысило на двадцать пять голосов наши самые оптимистические подсчеты. К концу центровики с трудом удерживались, чтобы не аплодировать. На одни только кулуарные комбинации нельзя было полагаться. В последнюю минуту человек тридцать врагов министерства могло нас покинуть, чтобы оно не пало благодаря формуле перехода крайней левой.

Бишоф. Да. Своим красноречием Дени облегчил положение умеренных. Они могут потом говорить, что задушили министерство нечаянно, в порыве увлечения.

Смеется.

Ришар. А теперь?

Молчание. Переглядываются. Вновь пришедшие, видимо, чувствуют себя не вполне уверенно.

Моттле. Фереоль там был?

Фиориньи, живо. Где это? В Палате? Ты же знаешь, он поклялся, что войдет туда не иначе, как ведя за собой сотню вооруженных людей.

Моттле. О, разве я могу помнить все, в чем он клялся?

Короткое молчание.

Ришар. А «дядюшка»?

Сибле. «Дядюшке» едва ли весело.

Фиориньи. В кулуарах рассказывали довольно удивительные вещи. Не правда ли, Бишоф?

Бишоф. Да, только я не уверен, так ли я понял.

Ришар. Что именно?

Фиориньи. Будто бы при дворе имеется партия, склонная к смелому решению.

Ришар. К тому, чтобы призвать господ военных?

Фиориньи. Не угадали. Призвать господина Дени… виноват… товарища Дени.

Сибле. Я не совсем понимаю.

Фиориньи. Ну да, министерство Дени. Ты как будто находишь это неестественным?

За исключением Фиориньи, который держит себя недвусмысленно, все остальные стараются не обнаруживать своих чувств. Молчат. Смотрят в землю. Иные искоса поглядывают на соседей.

Ришар, после паузы. Уж не королеве ли принадлежит эта мысль?

Бишоф. Почему?

Ришар. Ее отец всегда заигрывал с крайними партиями.

Бишоф. Отец королевы чудак. Это самый реакционный монарх в Европе. Он считает, что у себя он искоренил революцию. Но он до смерти боится привозных покушений. Он уверен, что мы заняты, главным образом, изготовлением бомб, и не хотел бы, чтобы мы их снабжали его адресом. (Бишоф самодовольно смеется). Отсюда те маленькие знаки дружбы, которые он нам шлет.

Ришар. Вот именно!

Бишоф. Нет! Он еще не настолько выжил из ума, чтобы устраивать пожар у соседа.

Фиориньи. Пожар?

Фиориньи и Бишоф обмениваются взглядом авгуров. Бишоф делает неопределенный жест.

Ришар. А Дени знает, что говорят?

Бишоф. Мой друг, есть вопросы, которых стараются себе не задавать.

Все оборачиваются ко входу в сад. По лицам разливается выражение официального удовольствия, даже у Бишофа и Фиориньи.

Явление четвертое

Те же, Дени, Люзак.

В сад входят Дени и Люзак. Дени — человек лет сорока, рослый, довольно полный лицом и телом, бритый. Его выразительное и подвижное лицо временами очень привлекательно и лишь изредка становится холодным и жестким. Так же и голос. Ничего вульгарного. Есть презрительность, которую он сдерживает, но которую выдают его губы, глаза. При его появлении присутствующие аплодируют. Фиориньи и Бишоф не менее горячо, чем остальные.

Дени, садясь за столик и делая всем приветственный жест. Вы очень добры. (Подбежавшему Моттле). Пива, пожалуйста. (Он, видимо, очень устал и хочет тишины. Присутствующие, к которым присоединился и Люзак, держатся в почтительном отдалении. Вполголоса обмениваются короткими фразами. Дени, ни на кого не глядя, спрашивает громко.) Фереоля нет?

Сибле. Нет.

Моттле, возвращаясь с бутылкой пива. Вы, может быть, предпочли бы что-нибудь горячее?

Дени, приязненно глядя на Моттле. Нет, благодарю, мне хочется пить. (Вполголоса). Ты тоже не видел Фереоля?

Моттле. Нет.

Люзак, подойдя ближе, вполголоса. Хотите, я спрошу у Фиориньи?

Дени. Нет.

Сибле, подходя тоже. Если ты очень устал, мы отложим на час заседание.

Дени, громко. Ведь вы же не из-за меня не начинаете?

Сибле. Все равно надо подождать Фереоля и ван Сейпа.

Ришар. Вот они.

Фиориньи, глядя на часы. Я должен заметить, что сейчас как раз время, назначенное для начала заседания.

Явление пятое

Те же, Фереоль, ван Сейп.

Фереоль, одних лет с Дени, бородатый, худее лицом. В нем, по крайней мере внешне, больше грубоватой сердечности, больше непосредственной простоты. Он подходит к присутствующим, жмет им руки. Здравствуйте. Держу пари, что мы последние. Опаздывают всегда те, кому нечего делать. (Подходя к Дени). Здравствуй, Дени.

Дени. Здравствуй, Фереоль. Садись. Помоги мне докончить эту бутылку.

Моттле идет за вторым стаканом.

Сибле, к Дени и Фереолю. Нам надо решить два-три маленьких кассовых вопроса. Если это вас не слишком интересует и вы желаете побеседовать, мы бы начали без вас?

Дени. Отлично.

Люзак, к Дени. Я еду в город. Нет ли у вас поручений?

Дени. Просмотри корректуру моей речи. Там, в середине, должна быть совершенно невразумительная фраза: а другая, в конце, осталась неоконченной. Исправь это.

Люзак уходит налево. Остальные, подталкиваемые Сибле, входят в домик.

Явление шестое

Дени, Фереоль.

Фереоль, с деланой сердечностью. Мадлена не с тобой? Она здорова?.. Пропустить такое заседание!..

Дени, наблюдая за ним. В Палате? Она там была. Здесь ей нечего делать. А твоя жена?

Фереоль. Здорова. (Пауза, потом вдруг). Итак, поздравляю!

Дени, очень сдержанно. Ты уже знаешь?

Фереоль. Еще бы!

Дени. Но кто тебе сказал?

Фереоль. Я видел кое-кого из бывших на заседании. Впрочем, новость распространилась… чудесным образом, как и подобало.

Дени, взглянув на Фереоля. Что же они тебе говорили?

Фереоль, холодно. Что ты был бесподобен.

Дени, с улыбкой. Только-то!

Фереоль, как выше. Что ты произнес одну из твоих лучших речей.

Дени. Еще одну речь.

Фереоль, серьезно. Но красноречие великая вещь. И речь может быть очень важным действием.

Дени, недоверчиво. Да?

Фереоль, тоном спокойного объяснения. Хотя бы с точки зрения пропаганды. Я, когда говорю на митинге, проповедую всего только единоверцам. А выдержки из твоей речи будут вынуждены напечатать все газеты. Для наших идей это способ прорвать санитарный кордон. Даже в парламенте те, кто тебе аплодирует, хоть и не верят ни слову из того, что ты им говоришь, в какой-то степени все же теряют силу сопротивления.

Дени, глядя на него. Но… ты же знаешь, что я свалил министерство?

Фереоль, с учтивой торопливостью. Да, еще и это, разумеется.

Дени. Молчание. Дени о чем-то думает, взглядывает на Фереоля, опять погружается в раздумье. Потом мягко и вначале медленно. Знаешь, о чем я думал, возвращаясь из Палаты? О классе отца Камиля, где мы когда-то сходились после вечернего урока, последний год в колледже. Помнишь? Давно мы об этом не говорили.

Фереоль. Помню.

Дени, мягко, просто. Я не раз об этом думал последнее время. И с каждым разом все это мне казалось как-то еще более чудесным. Словно легендарная сцена, лежащая в основе некоего предания, вспоминаемая в известные сроки, воссоздаваемая ради того знаменательного смысла, который в ней кроется и который, в промежутки, растет. Я не знаю, существовали ли когда-нибудь одновременно, в прошлом, все те подробности, которые мне приходят на память. Не то чтобы их было очень много. Но каждая из них полна для меня такого значения, так меня волнует, излучает такой свет, что я не думаю, чтобы действительность вообще могла когда-либо создать нечто столь насыщенное (Фереоль сначала удивлен, потом становится очень внимателен, ловит слова, ощущая малейшие их оттенки, быть может, подавляя наплыв глухого волнения). Мы вдвоем, на задней скамье. Отворено окно. Раскрытая страница еще светла; а между тем, по ту сторону двора, под башенными часами встает луна. В соседней церкви орган и пение, ежедневный обряд, над которым мы никогда не задумывались, но который мы принимаем целиком. Обряд, на который какие-то люди сошлись по уже темным улицам; который создан для других, но который мы у них взяли. И чувство, что мы в одной из столиц, в одном из больших мировых городов, на склоне дня, когда первые огни пробуждают к новой жизни великую утомленную мысль… Но я, может быть, грежу? Быть может, я сам создал это воспоминание, чтобы любоваться им?

Фереоль. Нет, нет. Это именно так.

Дени. Почему я об этом думаю, особенно последнее время? Потому ли, что я старею? Или потому, что я немного переутомился и легче волнуюсь?

Фереоль. Я тоже часто думаю об этом времени.

Дени, с большей живостью. Правда? Ты тоже? (Пауза). И ты вспоминаешь наши беседы, эти долгие споры шепотом? Все, что мы понимали? Все, о чем мы судили? Да? Требовалось заключить с жизнью как бы основной договор, и надо было спорить, отстаивать статью за статьей. И пение органа, которое нас поддерживало. А главное — ощущение, будто между нами и миром — какая-то исключительная близость, какая-то легкость общения, которая потом прервется, или еще — что мы располагаем известным сроком, как астрономы; что истина, ты понимаешь, что я разумею под этим словом, не так уж быстро проходит в перигее. (Пауза). Фереоль, когда ты думаешь об этом времени, почему ты о нем думаешь? Я хочу сказать, чего ты в нем ищешь?

Фереоль, помолчав. Советов.

Дени. А! Тоже советов. (Помолчав). Таких же?

Фереоль. Может быть.

Дени, не сразу. Тогда откуда же это расстояние, которое я чувствую между нами?

Фереоль. Оно тебе кажется большим?

Дени, многозначительно. Возрастающим, а это хуже.

Фереоль. И тебе кажется, не правда ли, что это я удаляюсь? (Пауза). Что касается тебя, то у тебя совесть совершенно спокойна?

Дени. Что я сделал, чтобы ей не быть спокойной?

Фереоль. Как долго ты еще будешь вправе говорить так?

Дени, оживляясь. Опять этот твой странный тон со мной, эта атмосфера неуловимого осуждения, которую я ощущаю теперь всякий раз, когда мы вместе! Это невероятно! Я возвращаюсь оттуда, где я вел упорную борьбу за всех вас, час за часом. Наши враги воображают, что эта неожиданная победа вскружит нам головы, что меня захлестнет ваш восторг. Если бы они видели нас с тобой! Если бы они нас слышали!

Фереоль. Нашим врагам следовало бы знать, что мы любим простоту и чтим не столько людей, сколько идеи.

Дени. Представь себе нас в прежние времена и что вот я прихожу к тебе с такой вестью, что я являюсь к тебе, неся в руках такую огромную возможность. (При слове «возможность» Фереоль внимательно смотрит на Дени). А сейчас я готов думать, что я виновен и что меня только из снисхождения не упрекают открыто.

Фереоль. Ты искажаешь.

Дени, с силой и живостью. Да нет же! Я откровенно указываю на недуг нашей дружбы, который становится, наконец, нестерпим. Он тянется слишком долго. Еще когда я вступал в Палату, тому тринадцать лет, мне так и не удалось узнать, что ты об этом думаешь. Одобрял ли ты меня? Нет, потому что сам ты отказывался поступить, как я. Не одобрял? Нет, по-видимому. Ты даже помог мне победить остававшиеся у меня еще сомнения. Во время последних выборов, когда экстремисты требовали массового воздержания и снятия всех кандидатур, ты сам добился от них уступчивости. А между тем казалось так, будто за ними стоишь ты и что самая их брань выдает, немного неуклюже, твою заднюю мысль. Три недели тому назад, когда я излагал комитету этот проект молчаливого соглашения с левыми, которое должно было привести к падению министерства, ты, правда, возражал мне, ты указывал на опасные стороны этого маневра, но как человек, с которым можно столковаться, который не считает, что здесь затронуты принципы. А между тем, я не могу ступить шагу, я не могу сделать ни малейшего движения без того, чтобы не натолкнуться на это незримое осуждение, которое от тебя исходит. С меня довольно. Так как ты скрываешь от меня твою истинную мысль, я тебе ее выскажу. Вот она: я ренегат, а ты, неподкупный свидетель, вот уже двадцать лет следишь за тем, как я шаг за шагом отрекаюсь.

Фереоль, довольно вяло. Это нелепо.

Дени. Да, нелепо, что ты так думаешь. Но ты так думаешь.

Фереоль. Я даже лишен возможности объясниться, потому что, по-твоему, ты лучше читаешь мои мысли, чем я сам!

Дени, с пафосом. Хорошо, чему я неверен? Не нашей молодости. В те годы мы не занимались политикой. Мы не принадлежали ни к какой партии. Самая мысль об этом отравила бы нам будущее.

Фереоль. Само собой, в этом весь вопрос: в чем наша верность? В чем наш закон? (Мягко). В конце концов, важны лишь поступки. Отдельный поступок нередко темен, но ряд поступков постепенно рождает свет. Что ты теперь намерен делать?

Дени, пристально глядит на Фереоля, потом хмуро. Не знаю.

Фереоль. Как? Ты не знаешь?

Дени. Нет.

Фереоль, мягко. Это великое напряжение, которое ты вынес, эти кулуарные переговоры, эта многочасовая речь — все это впустую? Ты свалил министерство от нечего делать?

Дени, с легким вызовом. Есть люди, которым хотелось бы нас уверить, будто они строят планы, рассчитанные на долгий срок. Я — нет. Мои поступки возникают один из другого, как части растения. И чтобы они росли хорошо, я должен себя хорошо чувствовать. Да не далее, как сегодня, во мне назревал поступок.

Фереоль. Какой?

Дени, задумчиво. Большой поступок. (Он смотрит перед собой). Все равно!

Фереоль. Почему ты от него отказываешься?

Дени. Я от него не отказываюсь. Мне больше не хочется о нем думать. Сейчас я не могу о нем думать.

Фереоль. Что тебе мешает?

Дени, почти резко. Ты. (Он делает несколько шагов. Фереоль пожимает плечами и улыбается. Дени возвращается, потом, указывая на домик). Нас там ждут.

Фереоль, мягко. Да, пора бы идти.

Дени, мрачно. Мне им нечего сказать.

Фереоль. Что за шутка!

Дени. Они не хуже моего знают положение.

Фереоль. Но твое мнение о нем! Что ты думаешь о событиях, о наилучшем способе их использовать!

Дени, со смехом. Ах, мое мнение! (Он пожимает плечами, становится перед Фереолем, смотрит ему прямо в лицо). А ты, твое мнение? «Твое» мнение у тебя есть?

Фереоль, отвечает не сразу, потом твердо. Конечно.

Дени. Я бы рад был его узнать.

Фереоль. Ты его услышишь через несколько минут.

Дени, настойчиво, с вызовом. Ну, так вот! Будь другом, скажи мне его сейчас.

Фереоль, который сделал было отрицательный жест. Почему бы и нет? (Самым спокойным тоном). Прошлый четверг я высказывался в том смысле, что мы должны воспользоваться парламентскими осложнениями и вызвать брожение. Осложнения превратились в острый кризис, благодаря тебе. Мы должны идти в ногу. Простого брожения уже недостаточно.

Дени. Чего же ты хочешь? (Фереоль делает жест: «Ясно чего!»). Серьезных событий?

Фереоль, улыбаясь. Самых что ни на есть серьезных.

Дени, опускает голову, шаркает по земле ногой, потом, стараясь придать голосу спокойствие. Люди скажут: «Чтобы их удовлетворить, свергают правительство. А их это приводит в ярость!»

Фереоль. Когда принимаешь имя «революционера», то раз навсегда отказываешься от репутации пай-мальчика.

Дени. Но и не приносишь обета прошибать стену лбом. Я никогда не рассматривал революцию как отчаянную выходку.

Фереоль. Мне, наоборот, обстоятельства кажутся очень благоприятными.

Дени. Этого мало. Такую игру можно начинать, только имея в руках все шансы.

Фереоль. Ну, знаешь! Собиратель шансов не человек дела. Ты всегда прозеваешь лучшую игру, если намерен играть только так. (Весело). Я не очень-то полагаюсь на революционера, который желает делать революцию не иначе, как наверняка. Такой господин кончит академиком или послом при Ватикане.

Дени, кусая губы. И все-таки надо знать, куда идешь.

Фереоль. Вот как? Ты только что скорее пренебрежительно отзывался о всякого рода планах. Я лично ими не склонен пренебрегать. И даже собираюсь предложить один план комитету. (Дени смотрит на него). Да, да. И охотно скажу тебе о нем в двух словах. (Очень спокойно, без всякого ораторского подъема). Вот: вы, парламентарии, делаете все возможное для того, чтобы растравить кризис в самом парламенте, ввести в него задержки, осложнения, обманчивые надежды на соглашение, словом, вы ял, парализующий мозг врага. Мы же, с нашей стороны, отдаем сегодня же вечером первые распоряжения о забастовке — те, которые уже заготовлены: транспорт, доки, металлургия, — мы присоединяем к ним секретные инструкции: дать движению обнаружить свое подлинное лицо; не препятствовать личной инициативе, не уклоняться от столкновений с полицией. Завтра и следующие дни новые стачки, группами, так, чтобы к концу недели добрая половина предприятий участвовала в волнениях. Тем временем мы обрабатываем армию, не придерживаясь в этом отношении никакой заранее установленной программы. Так, например, местные беспорядки целесообразны только в том случае, если в данном пункте уже пролилась кровь.

Он кончил тем же ровным голосом.

Дени. Я не люблю, когда о крови говорят так спокойно, Фереоль.

Фереоль. Когда я излагаю план действий, я не склонен лицемерно опускать подробности, которые могут быть неприятны дамам; и не умею придавать своему голосу дрожь.

Молчание.

Дени, ходит взад и вперед, заложив руки за спину, и видно, что ему не по себе; потом останавливается перед Фереолем. Фереоль, ты мне доверил твой план, мне первому. По-видимому, ты еще считаешься немного с моим мнением. Так вот, я прошу тебя не предлагать этого сегодня.

Фереоль. Почему?

Дени. Положение слишком неясно. В нем еще никто не разобрался. Нельзя кидаться на судьбу таким порывистым и слепым натиском.

Фереоль. Но ведь нам как раз и требуется неясное положение и стремительный натиск. (Он глядит на Дени). Я даже считал, что это во всем совпадает с теорией. Впрочем, каждый из нас может выставить свое мнение. Комитет решит.

Дени, настойчиво. Нет. Я не хочу, чтобы он был свидетелем такого коренного разногласия между нами. Ни свидетелем, ни тем более судьей.

Молчание. Фереоль глядит на Дени.

Фереоль, мягко. Ты ждешь приглашения короля?

Дени, живо. Почему ты спрашиваешь меня об этом?

Фереоль. Вопрос естественный. При подобного рода кризисах разве не принято, чтобы король совещался с виновником кризиса… с очередным победителем?

Дени, довольно твердо. Да, говорят, что он пригласит меня завтра утром.

Фереоль, мягко. И поэтому ты не хочешь, чтобы мы сегодня совершили непоправимое?

Дени. Может быть, отчасти и поэтому.

Фереоль. А!

Дени. Я бы счел малодушием уклониться от этого свидания.

Фереоль. Ничто тебе не мешает на него явиться.

Дени, живо. Скрепив накануне вечером первые революционные приказы?

Фереоль. Король этого не будет знать.

Дени. Я не желаю быть менее добросовестным, чем он.

Фереоль. Прекрасное чувство, но об этом ты должен был подумать раньше. Известно ли тебе, что, приходя сюда, мы ведем себя недобросовестно по отношению к полиции?

Дени. Вы меня пошлете к королю с торжественным объявлением войны?

Фереоль, смеясь. Нет, мы не такие рыцари. Я думаю, мы тебе поручим, наоборот, успокоить его хорошими словами.

Дени. Тогда вы пошлете кого-нибудь другого. Я отказываюсь. «В чем наш закон?» — сказал ты. Во всяком случае, не в этом.

Фереоль, мягко. Ты хочешь стать вполне независимым?

Дени, с силой и волнением. Я хочу знать, заслужил ли я на одни сутки доверия у вас и прежде всего у тебя. Если после всего, что я сделал, я его не достоин, есть от чего прийти в отчаяние!

Фереоль, поколебленный. Потребуй этого доверия от комитета. Быть может, он тебе его окажет.

Дени, настойчиво, горячо. Да, я его потребую. Но прежде всего я требую его от тебя, и я явлюсь перед комитетом не раньше, чем получу его от тебя.

Фереоль, долго смотрит на него, потом с улыбкой. Ты всегда так! Начинаешь с лирических излияний и кончаешь ультиматумом. Для дружбы это режим нестерпимый.

Дени, с большей сердечностью, почти улыбаясь. Брани меня, сколько хочешь. Ты согласен?

Фереоль, пожимая плечами. Согласен с чем?

Дени, совсем дружелюбно, с теплыми и ласковыми оттенками в голосе. Послушай, Фереоль. Все может отлично устроиться. Если ты непременно хочешь, ты изложишь свой план, но придав ему более общий характер, да он этого и стоит: было бы жаль ставить его принятие в зависимость от определенных дат. Затем слово возьму я. Я скажу, что присоединяюсь к твоему плану и полагаю необходимым держать его про запас, наготове, с тем, чтобы двинуть его в любую минуту. Завтра, после аудиенции, мы с тобой встретимся. Позавтракаем в Тиволи, хочешь? Приходи с женой. Я приду с Мадленой. Пока наши дамы будут заняты меню, я тебе передам мой разговор с королем, и мы обсудим положение. Если нужно будет принять какие-нибудь решения, они ничего не потеряют в силе от того, что ждали сутки, и только выиграют в ясности. (Берет его под руку). Так тебе нравится?

Фереоль, хмуро. Ты способен мне доказать, что это мне нравится.

Дени, ведя его к домику. Идем.

Занавес

 

Картина первая

Королевский кабинет, просторная, высокая комната. Две больших двустворчатых двери. Несколько одностворчатых дверей.

Явление первое

Король Карл, камергер.

Король сидит за письменным столом. Это человек лет сорока пяти-пятидесяти, высокого роста, скорее полный. Лицо, окаймленное бородой, очень привлекательно. Вся его внешность дышит смесью непринужденнейшего изящества и добродушия. Голос бодрый, временами шутливый. Фразы нередко продолжены веселым смехом, легким и неподдельным, который светится в глазах как сопровождение мысли.

Камергер. Ее величество изволит спрашивать, может ли она зайти сюда, когда пойдет из своих покоев. Ее величество желала бы никого не встретить ни в кабинете вашего величества, ни даже в приемной.

Король. Я жду графа Мюррэ, но только в половине десятого. Если ее величество придет сейчас, в приемной никого не будет. А уйти она может в эту дверь.

Он указывает на небольшую дверь справа.

Камергер. Тогда придется проходить через конвойный зал, где всегда могут оказаться люди…

Король. …которые не могут знать, где была ее величество. (Он оглядывается кругом). Мы не предусмотрели этих затруднений, когда я переносил сюда кабинет. Правда, не каждый день бывает министерский кризис.

Смеется.

Камергер, улыбнувшись. Я могу доложить ее величеству?

Король. Идите.

Король откидывается в кресле, закуривает папиросу, задумывается. Потом встает, прохаживается по комнате, поправляет на стене рамку, которая висит криво.

Явление второе

Король Карл, королева Мария-Амата.

Королева входит в одну из двух главных дверей, которую камергер «наполовину» распахивает перед ней. Королева — женщина лет тридцати пяти, красивая, свежая и живая. У нее, как и у короля, очень простые манеры. Сразу видно, что это дружная, даже нежная чета.

Королева. Здравствуйте.

Король, целуя ее. Как вы себя сегодня чувствуете, моя дорогая?

Королева. Хорошо, а вы?

Король. Довольно хорошо. Хотя я почти не спал. Малыш вашей второй камеристки продолжает орать, как резаный.

Королева. Его слышно от вас?

Король, смеясь. Да я уверен, что его слышно за городом.

Королева. Я им скажу, чтобы они закрывали окно.

Король, изображая шутливый испуг. Боже вас упаси, несчастная! Я прослыву вторым Тиберием. Лучше я свое окно закрою. (Смеется; потом, меняя тон). Впрочем, я обвиняю этого малыша, но здесь виноваты и заботы. Пришла вам какая-нибудь мысль?

Королева. Увы, нет! Это не значит, что я не искала. Я тоже почти не спала.

Король. Это нехорошо! Вы себе испортите цвет лица.

Королева, живо. А разве это заметно?

Король, нежно. Пока еще нет! Но вам как можно скорее необходимо министерство.

Смеется.

Королева. Я действительно считаю, что положение серьезное.

Король, смеясь. Я того же мнения.

Королева. У нас бывали затруднения, но никогда еще не было таких тягостных.

Король, стараясь продолжать в веселом тоне. Да, да. Профессия становится неприятной.

Королева. Я думаю, полиция преувеличивает. Но все-таки революционеры, по-видимому, что-то замышляют. Я это чувствую. (Помолчав). Вы по-прежнему имеете в виду Дени?

Король, серьезно. Я жду его сегодня… как знать? Другие отсрочили бы революцию, хитрили бы с ней. Дени, быть может, единственный, кто может ее предотвратить.

Королева, тревожно. Вам кажется?

Король. Да, и именно потому, что он мог бы ее совершить.

Королева. Вы уверены, что с этими людьми нельзя совладать?

Король, тем же тоном. Их много, они организованы и чуть ли не в моде у снобов. Малейшее преследование придаст им славу мучеников. К тому же, парламент доказал, что за нами он не пойдет.

Королева, слушая очень внимательно. Да.

Король. Скажу также, что хоть я и не склонен разыгрывать монарха самоновейшего образца, я все-таки предпочел бы, чтобы мое царствование было отмечено скорее смелыми опытами, чем хмурой борьбой с духом времени. Вы меня знаете. Я всегда думаю об учебниках истории, которые школьники будут зубрить через пятьдесят лет. Это слабость. Но мне говорили, что лучший философ королевства поправляет на себе галстук перед публичной лекцией.

Смеется.

Королева. Вы его сперва поиспытаете или скажете ему прямо?

Король. Я посмотрю. Собственно, по правилам требовалось бы начать с хитроумных обиняков. (Смеясь). Будь на моем месте покойный отец!.. Но я не мастер на эти тонкости, да и не верю в них.

Королева. Вы не боитесь, что он может этим злоупотребить?

Король. В каком смысле?

Королева. Что, если ему слишком открыто предложить власть, он эффектно откажется из гордости или из тщеславия?

Король. Это было бы полбеды. Его отказ даже развязал бы нам руки. Нет, я боюсь, что если он этим злоупотребит, то позже.

Королева, сосредоточенно. Мне кажется, что всего труднее будет заставить его служить нам…

Король, очень весело. Смотрите, моя дорогая, вы говорите, как Людовик XIV.

Королева, тоже смеясь, словно старой шутке. …Но что потом он меньше, чем другие, будет стараться строить нам каверзы, не имея, если хотите, их привычки к почтительному предательству… О, это только мое ощущение.

Король, серьезно. Да, но оно интересно. Я, в конце концов, его так мало знаю.

Королева. А я?

Король. Вы несколько раз видели его на трибуне. Это уже нечто… хотя, разумеется, обстановка довольно обманчива. Какое он производит впечатление?

Королева. Мне он казался искренним… но большинство из них кажется искренними. Нет, что его, на мой взгляд, отличает в этой среде, так это какое-то благородство. О других, даже когда они искренне сердятся и стучат кулаком по трибуне, почти всегда готова подумать, что это им поручено и что они зарабатывают кусок хлеба. Он не такой.

Король, слушая очень внимательно. Да, я понимаю.

Королева. Но вы же часто говорили о нем с прежними вашими министрами и со старыми парламентариями?

Король. Ах, эти люди, когда они вам не лгут, бывают так наивны! Они напичканы анекдотами друг про друга. Но великий человек может вращаться среди них хоть десять лет. Они заметят это только тогда, когда он накроет их лапой и начнет давить их по пятнадцати штук зараз. (Помолчав). Единственный, кого я люблю слушать, это наш милый граф Мюррэ… потому что он человек умный… (он шутливо понижает голос) и потому что ему наплевать.

Королева. Я получила ответ от моего отца.

Король, живо. Ах, вот как?

Королева, очень весело. Он пишет, что мы должны действовать с большой смелостью, что страна созрела, не то, что его королевство, (Король хохочет) что, если мы сумеем руководить событиями, все обойдется как нельзя лучше, и что мы явим пример всему миру. Словом, он предсказывает вам видное место в учебниках.

Король, развеселясь. Я уступаю это место ему.

Королева. Что касается Дени, то он большой его поклонник…

Король. И бескорыстный.

Королева. Он говорит, что это «великий поэт». (При этих словах король ликует, словно вспомнив еще какую-то старую шутку). У него есть его автографы и превосходный портрет, который висит у него на стене между Ренаном и Вагнером.

Король, очень весело. Если Дени примет власть, я постараюсь, чтобы первое его путешествие за границу было к твоему отцу и чтобы он имел там случай произнести красочную речь. Вот будет забавно!

Королева, вставая и делаясь опять серьезной. Когда Дени уйдет, могу я вас повидать?

Король. Да.

Королева. Но только не здесь. Я, наверное, кого-нибудь встречу по дороге в этот час. И дураки станут говорить, как тот раз, что я влияю на твою политику.

Король, немного подумав. Ну, так я приду к тебе в голубую гостиную. Я тебя предупрежу.

Она идет к той двери, в которую вошла, останавливается. Король ее целует.

Королева, указывая в сторону приемной. У вас кто-нибудь будет сейчас?

Король. Да, граф Мюррэ.

Королева. Но тогда я, может быть, могу остаться?

Король. Разумеется. Я попрошу графа никому не говорить. (Смеясь). Ему уже случалось держать слово.

Он звонит. Входит камергер.

Явление третье

Те же и камергер; потом те же и граф Мюррэ.

Король, камергеру. Граф Мюррэ здесь?

Камергер. Да, ваше величество.

Король. Попросите его.

Входит граф. Это господин лет шестидесяти, очень светский, чуть-чуть самонадеянный, с умными глазами. Чувствуется, что он давно близок к королевской чете.

Король, идя ему навстречу. Как вы поживаете, дорогой граф?

Граф, кланяясь, с шутливо-деланой торжественностью. Повергаю к стопам ваших величеств мои самые ранние чувства. (Жмет руку, поданную ему королем). Я слыву человеком вечерним. Но в эти тревожные времена и дабы служить моим повелителям я умею вставать до зари.

Он целует руку королеве.

Королева, смеясь. Вы это называете до зари?

Граф, кланяясь. Было до зари, пока я не увидел вас.

Она в ответ слегка наклоняет голову и смеется.

Король, тоже смеясь. Дорогой граф, столь раннее пробуждение не мешает вам в полной мере располагать вашими способностями?

Граф, изображая серьезную озабоченность. Я надеюсь, ваше величество, я надеюсь.

Король, поддразнивая его. Потому что, как это ни невероятно, я вас пригласил, чтобы поговорить об очень серьезных вещах.

Граф, кланяясь. Это для меня весьма непомерная честь, ваше величество, и весьма неожиданная.

Король. Вслед за вами я принимаю Дени. (Пауза). Вы были на вчерашнем заседании. Я знаю, вы голосовали. (Смеясь). За правительство.

Граф, с притворным беспокойством. Я поступил неправильно, ваше величество?

Король, смеясь. Нет, нет!

Граф, извиняющимся тоном. Смею доложить вашему величеству, что я считал это министерство редчайшей коллекцией дураков. Честное слово! Положа руку на сердце! (Король в восторге). Но я роялист по личному убеждению (королева смеется), и мои крестьяне уже двадцать лет избирают меня на основе программы правого центра.

Король, серьезно. Что вы думаете о Дени? (Граф делает хитрое лицо). Так как времени у нас довольно мало, я буду вас просить отложить эпиграммы и прямо перейти к вашему мнению.

Граф. А!.. В таком случае, я прежде всего считаю, что это человек честный. Да. Я бы ему доверил свой бумажник.

Король, с легким нетерпением. Допустим!

Граф. Дело в том, простите, ваше величество, что среди моих коллег по Палате я только девяносто одному человеку доверил бы свой бумажник. Я подсчитал.

Король, снисходительно посмеявшись. Если бы вы были королем, вы бы ему доверили управление?

Граф. Вот вопрос, который мне уже задавали вчера вечером в клубе.

Король. И что же вы ответили?

Граф. Я не настолько глуп, чтобы говорить серьезно с моими коллегами по клубу.

Король. Но все-таки?

Граф. Осмелюсь я предварительно задать вашему величеству два-три вопроса?

Король. Пожалуйста.

Граф. Если я нескромен, ваше молчание мне это укажет. (Пауза). Предлагая Дени власть, ваше величество предвидит согласие? Или же отказ?

Король, помолчав. А вы?

Граф, задумывается, потом. Скорее согласие, ваше величество… Но, быть может, ваше величество пожелает, чтобы он отказался?.. Я нескромен!..

Король. Нисколько… Я думаю… Я не хочу, чтобы он отказывался. Но мне хотелось бы сделать так, чтобы, во всяком случае, выигрышная роль осталась за мной. (Весело). Это не чрезмерный макиавелизм?

Граф. Это минимум. (Пауза). Если он согласится, ваше величество, мои вопросы становятся адски дерзкими, хотелось ли бы вам, чтобы он вышел с честью или же чтобы он сломал себе шею?

Король, смеясь. Вот это, действительно, нескромно! (Серьезно). Знаете, я не уверен, не хочется ли мне и того, и другого… да… не в одинаковой степени. Что-то мне подсказывает, что, как монарх, я ничего не потеряю, если он, в конце концов, потерпит неудачу, а что от его попытки я, как никак, выиграю. Но, как человек, я всегда чувствую желание быть на стороне человека, в котором я вижу талант, и когда он несчастен, мне больно, как в театре.

Граф, задумчиво. Да.

Король. Это вам слово «талант» кажется слишком сильным?

Граф. Нет… я готовил еще один вопрос, но такой нелепый, такой некорректный даже…

Король. Ну, ну!

Граф, становясь очень серьезным. Считаете ли вы, ваше величество, что вы обладаете темпераментом игрока?

Король. Нет, я игр не люблю.

Граф. Каких бы то ни было?

Король. Тех, которые я знаю. (Подумав). Чистый случай, по-моему, вроде безумия, его загадочность исчерпывается сразу.

Граф. А если мы имеем случай не в чистом виде, если он дан только, как алкоголь в вине?

Король. А… может быть.

Граф. Я в достаточной мере игрок и вполне могу себе представить, что, будь я король, я бы выбрал Дени, следуя импульсу игрока.

Королева. Вы верите в его удачу?

Граф. Не совсем так, ваше величество. У меня такое ощущение, что он несет с собой гораздо большую силу азарта, чем такой человек, как я. И мой лично азарт испытывает как бы притяжение этой массы.

Король, как бы про себя. Разве это так уж успокоительно?..

Королева, графу. Я как раз говорила королю, что этот человек, пожалуй, внушает мне больше доверия, когда я думаю о будущем, чем все ваши так называемые испытанные политики… Не есть ли это, приблизительно, то же самое, что ощущаете и вы?

Граф. До известной степени. Ваше величество обращает, как мне кажется, наше внимание на одну более внутреннюю особенность натуры Дени. Мне лично прежде всего бросается в глаза ореол человека, окружающие его возможности событий… (Продолжая). Именно на то, что он еще в большей мере человек, нежели политик, что в нем человек преобладает над доктринером. Как бы он ни считал себя проникнутым своими взглядами, отнюдь не невозможно, что власть, что близость к земному величию, к тому, что в этом величии есть самого благородного и самого обаятельного (он чуть заметно склонился в сторону короля, потом в сторону королевы), что доступ в эту блистательную область жизни окажут на него наилучшее действие.

Король, развеселенный этими эвфемизмами. Выражаясь не столь академическим слогом, он прежде всего честолюбив?

Граф. Честолюбив, ваше величество… да все эти люди честолюбивы. Но если мы не можем представить себе ясно, что именно делается у них в голове, когда их мучит честолюбие, что они видят, да, какие видения, какие озарения вспыхивают в них в такие минуты, то это слово нам еще ничего не говорит. Честолюбив! Но ваш первый капеллан тоже честолюбив, и ваш третий поваренок тоже.

Король, слушавший с величайшим интересом, задумывается.

Королева. А его честолюбие вы себе представляете?

Граф, в более легком тоне, как бы раскаиваясь, что он был так тяжеловесно серьезен. Да простит меня ваше величество! Но до сегодняшнего дня я об этом мало думал. К завтрашнему дню я постараюсь придумать что-нибудь такое, что могло бы спасти хотя бы мое самолюбие.

Король. Не поздновато ли будет?

Граф, как бы спохватываясь. Это верно. (Осторожно). В отношении этого господина Дени вопрос, мне кажется, ставится так: с дней его юности, с тех пор, как сложился его характер, одна ли единственная мечта о величии, неизменно та же, тешит его? Или их больше, чем одна? Одна или больше, чем одна?

Королева. Это так важно знать?

Граф. Страшно важно.

Король, весело. Да что вы!

Граф. Если она одна, тогда прошу их величества меня извинить — тогда нам крышка.

Королева. Но почему? Боже мой!

Граф, убежденно, но с юмором. Потому что тогда его мечта о величии ясна, как день. Он видит себя в кабинете вроде этого, но только больше, головокружительнее: внизу ковры, но наверху облачный купол. Какие-то люди, меньше его ростом, довольно плохо одетые, стоят вокруг него кольцом, на расстоянии, руки по швам. Они ждут его приказаний: среди каковых значатся… мое повешение, например, или… или…

Король, смеясь. Мое.

Граф. Вы преувеличиваете, ваше величество. Скажем, ваше перемещение в укрепленную зону.

Королева, смеясь и вздрагивая. У вас очаровательное воображение.

Граф. Одна или больше, чем одна. Я склонен думать, что больше, чем одна. Да, у этого человека должно быть несколько видений, попеременно, и одно чувство величия, более яркое, нежели самые эти видения, как в иных странах свет важнее, чем пейзаж. Не правда ли, ваше величество? Знать, от чего сжимаются у человека кулаки, когда он размышляет наедине с собой — вот что нужно. Так вот он, я думаю, откликается не на видение, а на чувство величия. И даже, вероятно, бывает, что такое видение ему вдруг опротивеет: и тогда его чувство величия не знает, на что опереться. (Конфиденциально). Ах, это была бы лучшая минута… Если бы как раз в такую минуту его застать… то многое было бы возможно.

Молчание. По лицу короля видно, что намек графа он уловил. Королева, слушавшая с крайним интересом, остается некоторое время погруженной в собственные мысли.

Королева, вдруг, серьезно. Это верно… да, да… это так и есть… (Граф выражает жестом скромный протест). Я хочу сказать, что достаточно раз или два увидеть человека, о котором вы говорите, чтобы инстинктивно почувствовать то же самое.

Граф, с большей непринужденностью и как бы заканчивая. Во всяком случае, лучше иметь дело с ним, чем, скажем, с Фереолем или с каким-нибудь Фиориньи.

Король. Фереоль? Вы его считаете очень опасным? Я на него смотрел больше как на митингового тенора. Мне даже говорили, что за некоторую сумму денег…

Граф. Хм! Меня бы это удивило… Видите ли, ваше величество, я, для своих надобностей, разделяю людей на две большие категории: на тех, с которыми можно надеяться спасти шкуру, и… на остальных. Вы, например, ваше величество, вы, может быть, велите в один прекрасный день меня расстрелять, но вплоть до команды «пли!» я еще буду надеяться.

Король, смеется, потом прося графа продолжать. Итак?…

Граф. Итак, если бы Фереоль располагал властью и если бы я знал, что у него есть виды на мою голову, я бы ее заранее оплакал.

Королева. Тогда как Дени вы относите к другой категории?

Граф. Если тут нет ошибки.

Король, смеясь. Моей ошибки?

Граф, кланяясь. Если ваше величество разрешит.

Все трое от души смеются.

Король. Вы мне так и не сказали, как вы мне советуете поступить.

Граф. Я всецело одобряю намерения вашего величества.

Король. Беда в том, что мои намерения мне не совсем ясны.

Граф. Вот именно.

Король. Как так?

Граф. Бывают случаи, когда высшая мудрость состоит в том, чтобы не лишать своих намерений необходимой степени неясности. Ах, вашему величеству не следует быть таким строгим к случаю. Ваше величество, как никто, умеет направлять его в русло. (С шутливой убежденностью). Мне теперь ясно, в какие игры должно бы играть ваше величество; да, в некоторые карточные игры, которым я берусь его обучить. Ваше величество могло бы нажить на этом состояние.

Король и королева смеются. Граф встал, чтобы откланяться.

Король, протягивая ему руку. Во всяком случае, вы себя ничем не скомпрометировали, дорогой граф! (Граф делает протестующий жест, потом целует руку королеве). О, я не говорю, что я ничего не вынес из этой беседы. Напротив! Я ей воспользуюсь, может быть, даже больше, чем вы думаете. (Провожает его). Ваш визит остается совершенно приватным, не правда ли?

Граф, торжественно. Сегодня утром меня здесь не было, ваше величество. Я это отрицаю самым решительным образом.

Король. И уж само собой вы здесь никого не видели.

Граф показывает, что он понял.

Королева, указывая на дверь справа. Может быть, граф выйдет со мной здесь? Ему не надо будет проходить через приемную.

Король. Это верно.

Королева и граф выходят направо. Король звонит.

Явление четвертое

Король, камергер; потом король и Дени.

Король. Кто-нибудь ждет?

Камергер. Да, ваше величество, депутат Дени.

Король, глядя на часы. Попросите. (Входит Дени. Король с большой сердечностью идет ему навстречу). Здравствуйте, господин депутат. Благодарю вас, что вы так любезно откликнулись на мое приглашение. (Указывает ему на кресло). Прежде всего, я должен вас поздравить. Не столько с тем, что вы свалили мое министерство, сколько с вашей речью. Я прочел ее сегодня утром. Это очень хорошо.

Дени, еще с некоторой принужденностью и, как никак, смущением. Я очень тронут похвалой вашего величества.

Король. И при некоторой внешней… резкости в ней немало благородных и верных мыслей. (Пауза). Вы родились в горах, не правда ли?

Дени, чуть заметно настораживаясь. Да, ваше величество.

Король. Мне помнится, я как-то проезжал через ваше родное село в автомобиле. (Дени как бы успокоен и улыбается глазами). В этом краю какая-то удивительная… суровость и в то же время удивительная мощь. И народ мне нравится. Вы никогда не были кандидатом у себя на родине?

Дени. Нет, ваше величество. Мои взгляды, пожалуй, слишком смелы для наших крестьян.

Король. Все же они должны не без гордости следить за вашей карьерой. (Отвечая на жест Дени). Да, да… Вы депутатом уже лет двенадцать?

Дени. Тринадцать лет, ваше величество.

Король, тоном обворожительной любезности, почти товарищеским. Вот видите, вы на целый год старше меня в политике, потому что я только двенадцать лет тому назад наследовал отцу. Я помню ваши первые парламентские успехи. Но по-настоящему я вас знаю только недавно. Вам известно, как нас, монархов, плохо осведомляют. Слишком уж берегут наше душевное спокойствие. (Смеется). В один прекрасный день я сел читать ваши статьи, ваши книги. Не скажу, чтобы я приступал к ним без предубеждения. Не говоря уже о некоторых коренных взглядах, которым я обязан, как никак, своему происхождению и своей касте и с которыми я не могу не считаться, я ненавижу ту скучную ирреальность, которая мила столь многим политическим деятелям. Именно скучную. Хоть бы это было еще увлекательно! Мечты этих людей обманчивы, как всякие мечты, но вдобавок унылы, как дождь. Особенно у тех, кто был адвокатом. (Смеется). Ведь надо себе представить, чем может стать воображение такого господина, который пятнадцать лет жизни провел между своими бумагами и залой суда и привык колотить себя в грудь всякий раз, когда он говорит неправду… Вы, надеюсь, не адвокат?

Он шутливо изображает беспокойство.

Дени, с искренней веселостью. Нет, нет, ваше величество.

Король, встает, начинает ходить. Я так и думал… Видит бог, ваши воззрения на будущее нельзя назвать робкими. Но вы любите реальность. И вы ее чувствуете. Когда вас читаешь, забываешь, к какой вы принадлежите партии, перестаешь сопротивляться. Кажется, будто имеешь дело с самой действительностью. Потом вспоминаешь, что автор — ужасный человек, враг законов. Слишком поздно, эффект уже произведен.

Дени, тронутый живее, чем ему хотелось бы показать. Я не знал, что король — один из самых внимательных моих читателей… и самых благосклонных.

Король. А известно ли вам, что в кабинете моего тестя вы можете увидеть свое изображение? Да, между Ренаном и Вагнером. Мне это королева только что сказала. (Смеется). Сознайтесь, что вы имеете о нас недостаточно полное представление.

Дени. Действительно, сознаюсь, что я встречаю здесь радушие… и широту взглядов, превосходящие мои ожидания.

Король, весело. Мы лучше, чем наша репутация. И потом, кто бы они ни были, два современника ближе друг другу, чем живой и мертвый. Будьте уверены, что у меня больше общих мнений с вами, чем с Людовиком XIV или Фридрихом II. (Помолчав). Вы предвидели теперешний кризис?

Дени, настораживаясь. Да, ваше величество.

Король, с большой серьезностью. Что, по-вашему, ушедшие министры наделали значительно больше ошибок, чем их предшественники?

Дени. Пожалуй, нет. Но они их не искупали необходимым парламентским искусством.

Король. Да, вот именно.

Дени. Кроме того, есть затруднения, которые возрастают уже в силу того, что длятся.

Король, утвердительно кивнув головой. По-вашему, обычного легкого ремонта было бы недостаточно?

Дени. Я не думаю, чтобы он помог.

Король. Как вам кажется, рабочий класс очень возбужден сейчас?

Дени, не сразу. Да, ваше величество… во всяком случае, в больших городах.

Король. Вызывая кризис, вы, конечно, подумали о последствиях, которые он может иметь?

Дени, с некоторым усилием. …Разумеется.

Король, все так же серьезно и рассудительно. Я стараюсь представить себя на вашем месте. Революционное движение, быть может, не так уж трудно вызвать, потому что недовольных много. Но развить его и даже поддержать было бы нелегко, потому что недовольство сила неверная. Как вам кажется? (Дени, в затруднении, подыскивает ответ. Король весело продолжает). Мой вопрос, быть может, нескромен? (Пауза). Надо также принять во внимание, что я не лишен популярности. (Со смехом). Я, конечно, знаю, что существует убийство!

Дени, с большой живостью. О, ваше величество!..

Встает.

Король, добродушно. Я говорю это не для вас, будьте спокойны. Но в таких случаях дисциплина никогда не бывает особенно строга, а младшие усердствуют.

Дени, продолжая. Мой приход сюда служит достаточной порукой моих личных чувств, и я счел бы себя оскорбленным, если бы ваше величество…

Король. Благодарю вас… притом я не думаю, чтобы я заслужил чью бы то ни было ненависть.

Дени, все так же. То, с чем мы боремся, это порядок вещей, за который ваше величество ни в малейшей степени не несет ответственности.

Король, расхаживая по комнате, очень серьезно. Мое присутствие, как никак, мешает тому, чтобы этот порядок был свергнут с излишней поспешностью. Но зато оно может помочь ввести в него разумные изменения. Читая вас, я никогда не упускал из виду всех подробностей внутреннего устройства моего королевства, которое я знаю хорошо. Возражения, которые у меня являлись, были чисто практические. Большинство из них, я уверен, само возникло бы в вашем уме, если бы вы на деле осуществляли власть. (Пауза. В Дени, по-видимому, совершается большая внутренняя работа). У меня не больше предрассудков, чем у всякого другого, скажу вам. Но когда берешься царствовать, то один тот факт, что какое-либо явление «существует», придает ему такое значение в ваших глазах, наделяет его такими правами, которых бы не обнаружил путем простого размышления. (Снова пауза. Король продолжает, уже настойчивее). Вы не простой болтун, вы, конечно, не согласитесь, чтобы после вас остался всего лишь сборник речей. И не захотите также ограничиться скромным уделом агитатора. На это хватит других. (Он останавливается, смотрит на Дени и говорит прямо). Послушайте, господин депутат, я вам не ставлю ловушек. Вы уничтожили мое министерство. Так вот, создайте мне новое. Я вам буду честно помогать. Если у вас есть враги, то не здесь.

Дени, подавляя волнение. Я глубоко тронут предложением вашего величества и теми чувствами, которые его сопровождают… Я боюсь, что не имею права его принять.

Король, живо. Не имеете права? Перед кем?

Дени. Прежде всего перед вами, ваше величество. То, как я стал бы применять власть, быть может, далеко превысило бы намерения вашего величества.

Король, весьма решительно. Я вам доверяю. Если бы я вас считал негодяем или безумцем, я бы вас не пригласил сюда. Разумеется, я не хочу, чтобы вы мне разрушили королевство.

Дени, с тревогой. Но, ваше величество, могу ли я предпринять что-либо достойное меня, что было бы моим делом, а не отречением от всей моей жизни, не обманув ваших ожиданий?.. Не злоупотребив вашим доверием?

Король, живо и отчетливо. Знаете, есть люди, которых я боюсь: это те, кто никогда не задавал себе вопроса, отчего держится стена и что мешает пароходу идти по дну. Или еще маньяки. (Более веселым голосом). Вы знавали Гассаза, архитектора моего отца?

Дени. Да, ваше величество, незадолго до его смерти. Это был странный человек.

Король, весело. Он воображал, что через десять лет железо заменит все, что все будут строить из железа, начиная от пастушьих шалашей и кончая триумфальными воротами. Он соглашался временно терпеть шерстяные ковры, пока не будет изобретена проволока немного помягче, и стеклянные окна, пока жести не будет придана большая прозрачность. Так как он чувствовал себя предтечей, то заполнил наши земли сооружениями, которые все напоминают общественные уборные. (Он разражается смехом, потом, шутливо-конфиденциальным тоном). Теперь он умер, и я велю их снести.

Дени, смеется, потом мягко. Существует также рассказ про человека, который хочет не отставать от духа времени, но не решается спалить свою старую бричку. Он спиливает оглобли. Ставит на козла руль, прилаживает снизу мотор, устанавливает в овсяном ящике перемену скоростей…

Король. И видит, что проще было купить автомобиль? Да. (Задумывается, улыбается). Но ведь вы же знаете, господин депутат, что нет такого завода, который взялся бы снабжать вас готовыми обществами. На следующий день после революции перед вами окажется огромная куча людей давно отстоявшихся, много поработавших, которые сжились и свыклись со старым порядком, со старым бытовым укладом. Даже младенцы — и те будут не совсем новенькие. Вы увидите. Большие куски прежнего строя начнут сами восстанавливаться у вас на глазах. И вам придется не выпускать молота из рук, чтобы снова и снова безостановочно ломать, пока он у вас не выпадет или пока его у вас не вырвут.

Дени, как бы про себя. Мне немного трудно с этим спорить. Мне самому случалось думать приблизительно так же.

Король. …И выражать это гораздо лучше, чем я… двенадцатого января прошлого года, например.

Дени, очень удивленный. На конфедеральном конгрессе? Ваше величество и это читали?

Король, помолчав, серьезным тоном. Господин Дени, не уклоняйтесь. Я вам не предлагаю никаких личных выгод, ничего, что могло бы хоть сколько-нибудь быть для вас приятно. Просто есть нечто, что вы должны сделать, мне кажется, и если за это дело возьметесь вы, оно может стать великим делом… (Помолчав). В жизни редко бывает, чтобы истинное величие давалось в уже созданном, в законченном виде… Впрочем, в этих вопросах вы сами хороший судья… (Он молчит, смотрит на Дени, потом). Когда я был наследником, мне жилось легче, чем теперь, и о монархии у меня бывали мысли… отлично согласовавшиеся с частной жизнью в благодатном краю. Однажды, на Канарских островах, я получил известие о смерти отца. Я не отрекся от престола.

Дени, не сразу. Ваше величество, я должен еще подумать и посоветоваться с друзьями.

Король. Что ж, подумайте. А что касается друзей… (Помолчав). Или, по-вашему, я со многими советовался, прежде чем сказать вам то, что я сказал?

Дени. В котором часу ваше величество могло бы еще раз принять меня сегодня?

Король. Приходите когда угодно, я вас приму в любое время.

Дени откланивается.

Занавес

 

Картина вторая

Большая курительная комната в ресторане Тиволи. Направо, в окна, виден сад. Стеклянная дверь открыта на террасу.

Явление первое

Маллена, Дени.

При поднятии занавеса Мадлена сидит в комнате одна. Она читает газеты. Это молодая женщина, довольно высокого роста, красивая, со спокойным голосом, с живым и очень подвижным лицом. Лакей вводит Дени и удаляется.

Дени, целует ее, потом. Их еще нет?

Мадлена. Нет, конечно.

Дени, его лицо холодно и непроницаемо. Почему «конечно»?

Мадлена. Когда товарищ был у короля, то все-таки маленькое утешение заставить его ждать. (Дени делает раздраженный жест). Все хорошо обошлось?

Дени. Хорошо.

Мадлена. Король действительно такой обаятельный человек, как о нем говорят?

Дени, хмурится, пожимает плечами, смотрит на нее. Это человек безукоризненно вежливый.

Мадлена. Видел ты королеву?

Дени. Нет.

Мадлена. Мне казалось, она очень интересуется политикой. Король тебе что-нибудь предлагал?

Дени. Да, власть.

Мадлена, более робко. Ты согласился?

Дени. Нет.

Мадлена. А!.. Как он отнесся к твоему отказу?

Дени. Он просил меня дать ему сегодня окончательный ответ.

Мадлена, не сразу. Ты поговоришь с Фереолем?

Дени. Разумеется.

Мадлена, как бы про себя. Если бы я была мужчиной, из меня бы вышел плохой политик. (Он смотрит на нее). Да, у меня являлось бы иногда бешеное искушение решать самому.

Дени. Я всегда поступал так, как считал нужным сам.

Мадлена, мягко. Если бы Фереоль вдруг исчез, скажем, отправился на луну или в агитационную поездку, ты бы не чувствовал облегчения?

Дени, глядя на нее серьезно. Вот впечатление, которое я произвожу на человека, видящего меня ближе всех?

Мадлена. Но я же не сказала ничего такого, что могло бы тебя задеть… Я тоже чувствовала бы облегчение.

Дени, задумчиво. Дурной знак.

Молчание.

Мадлена, тихо, как бы продолжая начатую мысль. …Если только тебя не пугает успех?.. (Он быстро взглядывает на нее. Она продолжает, более уверенно). Разумеется, против успеха нет лучшего фетиша, чем Фереоль.

Дени. Потому что он его презирает?

Мадлена. Потому что он его ненавидит. Ему доставляет наслаждение думать день и ночь, что все плохо, и внедрять в народ своим тошнотворным красноречием усталость от жизни и отвращение ко всему, что осуществимо.

Дени, насмешливо. Даже к революции?

Мадлена. Даже к революции, если она должна восторжествовать. Фереолю она бы нравилась какой-нибудь месяц, в дни мятежа, первых пожаров, первых перестрелок, в дни гнева. (Дени улыбается). Как-то я его спросила: «Если бы вы одолели, если бы вы окончательно победили ваших врагов, какое, собственно, вы тогда построили бы общество, объясните мне как следует, чтобы я могла заранее от него вкусить».

Дени, улыбаясь. Он не сумел тебе ответить?

Мадлена. Он мне ответил какие-то пустяки. Но я знаю наверное: он никогда об этом не думал.

Дени. О!

Мадлена. Помнишь, когда ты мне почти обещал выстроить для нас домик? Я думала об этом все время. Я бы могла назвать тебе цвета всех обоев, указать место каждого крана. (Молчание).

Дени, мягко. А ты что мне советуешь?

Мадлена, задумывается, потом. Прежде всего, подумал ли ты о том, что в моих интересах было бы, чтобы ты отказался?

Дени, с улыбкой. Вот как?

Мадлена. Или ты забыл, что я тебе не жена? (Пауза). Словом, ты спрашиваешь моего совета?

Дени. Я прошу его у тебя.

Мадлена. Соглашайся.

Дени, молчит, потом смотрит на нее и берет ее за руки. Ты это говоришь так грустно!

Мадлена. Да.

Дени. Тогда зачем же?

Мадлена. Затем, что когда я думаю о твоей судьбе, то словно кто-то пристально смотрит мне в глаза, и у меня не хватает духу сказать «нет».

Явление второе

Те же, Жанна Фереоль.

Жанна Фереоль, красивая, нарядная, задорная. Здравствуйте, ваше превосходительство. Можно вас еще поцеловать?

Мадлена. Разумеется, моя дорогая, если у вас не пропала охота.

Они целуются.

Дени. Фереоль не с вами?

Жанна Фереоль, с улыбочками, ядовито. Как же, как же, мой муж здесь. Он с кем-то встретился в дверях, с каким-то депутатом, товарищем по партии. Ах, сегодня он встал не в духе и даже хотел написать вам, что не придет. Но я ему сказала, что мы должны воспользоваться случаем вас повидать, пока вы еще не совсем потонули в величии. Когда вы будете чуть ли не каждый день завтракать у их величеств, нам уже не придется встречаться, как сегодня. (К Мадлене). Ведь возможно, что король пригласит и вас, моя дорогая.

Дени, став далеким и жестким. Я вижу, вы очень беспокоитесь, но это преждевременно.

Жанна Фереоль. Как? Все говорят, что ваше свидание с королем было совершенно обворожительно и что вы составляете министерство?..

Дени. Я прямо от короля. Мадлена и вы первые, кого я встречаю. Я сомневаюсь, чтобы ваши осведомители успели за это время повидать короля.

Жанна Фереоль. Ах, я же говорила, что вы никогда бы не согласились без разрешения партии.

Дени. Я вам не сказал, что я не согласился. Я сказал, что король и я пока единственные, кто об этом что-нибудь знает.

Входит Фереоль, спокойный, почти улыбающийся. Рукопожатия.

Явление третье

Те же, Фереоль.

Жанна Фереоль, обращаясь к мужу, живо. Знаешь, оказывается, все неправда, что нам рассказывали. Во всяком случае…

Фереоль, хмурясь. Я решительно не помню, чтобы нам вообще что-нибудь рассказывали, и мне до этого нет никакого дела…

Жанна Фереоль, растерянно. …О том, что происходило сегодня у короля с Дени…

Фереоль, резко. Знаешь. Дени достаточно взрослый человек, чтобы самому об этом со мной поговорить, если он найдет нужным. (Более мягко). Вы с Мадленой уже обсудили меню? Нет? По-моему, нет вопроса более неотложного. (Мадлене, любезно). Я больше надеюсь на вас, мой друг. Выберите нам столик, где было бы поуютнее. Жанна ни на что не бывает годна в дни министерских кризисов.

Мадлена и Жанна Фереоль выходят. Уходя, Мадлена бросает взгляд на обоих мужчин. С появлением Жанны Фереоль, Дени начал держаться немного напряженно и нервно. Оставшись вдвоем с Фереолем, он становится проще, но по-прежнему холоден.

Явление четвертое

Дени, Фереоль.

Сначала оба молчат, закуривают папиросы. Потом.

Фереоль. Итак?

Дени, спокойным и безразличным тоном. Итак, все очень просто. Я сделал, как было условлено. Король меня принял. Между прочим, очень любезно. Я его слушал. Я высказывался как можно меньше. Он вполне отдает себе отчет в серьезности положения и в том, что в нем есть нового. Он многое готов понять. (После некоторого усилия). Словом, он предлагает мне власть.

Фереоль, никак не проявляя своих чувств, помолчав. Он тебе ее предлагает серьезно?

Дени. Вполне серьезно.

Фереоль, медленно и спокойно. Для него это не просто парламентская формальность, как бы акт вежливости?

Дени. Я не имею никаких оснований так думать.

Фереоль. А он себе ясно представляет, кто ты такой?

Дени. Да, разумеется.

Фереоль. Он понимает, что означает твое имя, какие взгляды, какую программу ты олицетворяешь?

Дени, с улыбкой. Обо всем этом он великолепно осведомлен.

Фереоль, слегка оживляясь. Но тогда он не может желать, чтобы ты управлял?

Дени. Он идет на это, быть может, без особого восторга. Но у нас очень ложное представление об этой среде. Король гораздо более современный человек, чем ты думаешь.

Фереоль, слегка вздрагивает, смотрит на Дени, потом. Но послушай! Подумай о несообразности всего этого. Ясно, как день, что это просто маневр или же ловушка.

Дени, хладнокровно. Маневр? Всякий политический акт — маневр. Ловушка? Нет.

Фереоль, более глубоким голосом. Если только он не наносит тебе оскорбления, которого ни один из нас — думай, что хочешь — никогда тебе не наносил… (Дени смотрит на него) и полагает, что ты способен отречься от своей партии и от своих убеждений ради места?

Дени, выпрямляясь. Я убежден, что такого оскорбления он мне не нанес, даже в мыслях.

Фереоль. Он согласен на то, чтобы ты проводил твою программу?

Дени, с оттенком вызова. Король — человек, который много думал о своей профессии, о делах, о политических приемах. Вроде судовладельца, хозяина богатой и старинной фирмы, которого морские приключения волнуют, быть может, но интересуют. Он считает, что если моя программа содержит крайности или вещи неосуществимые, то в этом я могу убедиться только на опыте.

Фереоль. И… что же ты ему ответил?

Дени. Ничего.

Фереоль. Как так?

Дени. Разве я не должен был поговорить раньше с тобой?

Фереоль, посмотрев на Дени. Ты ему ничего не дал понять заранее?

Дени. Скорее отказ… (лицо Фереоля проясняется) для формы.

Фереоль, живо. Что ты хочешь сказать?

Дени, принимается ходить. Я хочу сказать… (Он нервно ходит, кусает губы. Его взгляд оживляется, ноздри вздрагивают. Потом он останавливается, наклоняется к Фереолю и почти хриплым голосом). Я хочу сказать… что будь у нас смелое сердце, мы бы вцепились в эту возможность. Да, мы бы взяли власть вдвоем, пригласив статистов. А там было бы видно.

Фереоль, под влиянием первого порыва. Я — министр? Но это же невозможно. Официально я — ничто. Меня не существует.

Дени. Я настою на этом. Хочешь пари?

Фереоль, овладев собой. А потом, что значит взять власть?

Дени. Мне кажется, это ясно.

Фереоль. Нет, это не ясно. Есть у тебя план?

Дени. Ах, эти планы! (Пожимает плечами). Мой план — это взяться за работу. А там работа нам укажет, что делать.

Фереоль, недоверчиво. Ты собираешься делать революцию?

Дени. Почему бы нет? Я туда пойду не как чиновник, сменяющий другого чиновника.

Фереоль. Ты будешь делать революцию под носом у короля?

Дени. Революцию! Мне не нравится, когда такой человек, как ты, употребляет это слово с такой благочестивой простотой. Да, если хочешь, революцию. Я думаю, что ее можно совершить.

Фереоль. Так значит, завтра ты распускаешь Палаты и представляешь королю текст отречения?

Дени. А послезавтра сажусь в тюрьму? Нет. Если я возьму власть, то не для того, чтобы отбить себе охоту, и не для того, чтобы она в первый же день улетучилась у меня из рук. Я возьму ее для того, чтобы удержать ее как можно дольше и использовать до конца, ты слышишь, до конца, пока не сносится инструмент.

Фереоль, колко. Ах, так! Реформы! Министерство реформ!

Дени. Слова меня не трогают. Предположим, что мне дают работать три года. Когда я уйду, разве общество будет похоже на то, что оно теперь? Вот и все. (Небольшая пауза). Итак… ты согласен?

Фереоль, не сразу. Нет.

Дени. Почему?

Фереоль. Я не доверяю.

Дени. Чему ты не доверяешь?

Фереоль. Королю, парламенту… нам.

Дени, мягко. Нам?

Фереоль. Ну, да! Нас легко соблазнить, легко совратить. (Отвечая на жест Дени). Есть столько путей для совращения! Мне нравится, как монахи ограждаются от самих себя. Когда они слабеют, им служит поддержкой их монастырь. Вот почему я так дорожу партией и даже комитетом, этим несчастным комитетом.

Дени, горячо и быстро. Но мы же будем действовать в согласии с ними! Необходимо даже, чтобы парламент, чтобы король, чтобы буржуазия все время чувствовали, что за нами грохочет огромная революционная сила и не переставали повторять себе: «Если мы тронем этих людей или если мы их разозлим, они выпустят на нас диких зверей».

Фереоль, мягко. Да, мне вот рисовался монастырь. А тебе рисуется зверинец.

Дени. Не придирайся к случайному слову.

Фереоль. Это целая мысль.

Дени. У нас бывали и другие когда-то, и посмелее этой. Но прежде всего, почему ты больше не веришь в нас?

Фереоль. Верить в нас? Разве это так уж важно?

Дени. А!.. Это все-таки казалось важным во времена отца Камиля и органа. (С внезапным воодушевлением). Фереоль, ты спрашивал вчера: «В чем наш закон?» Я не знал, что тебе ответить. А теперь я знаю, знаю! Наш закон — это мы! Не пожимай плечами. И я знаю также, почему эта картина так часто возникает передо мной… Луна над башенными часами, богослужение, все остальное… В эти минуты нам достаточно было с удовольствием беседовать, с удовольствием думать, дать нашим мыслям согласоваться или отчетливо разграничиться, чтобы чувствовать себя в порядке, чтобы наша совесть была спокойна. Все, что угодно, могло предстать перед нами. Мы его впускали в это как бы очерченное пространство, где мы были хозяевами, и характер приема решался сам собой. Маш закон применялся помимо нас, как в благоустроенном государстве, без всякого шума. И, мне кажется, ничто не могло бы нас удивить, озадачить. Как это было хорошо! Да, если бы нам предложили не знаю что, командование армией, два кардинальских кресла в Риме, самозванный захват престола, мы готовы были испытать… встретиться лицом к лицу с событием, не теряя ни ка пли присутствия духа, ни капли наших данных. Нам не застилал глаз этот боязливый туман, этот постыдный страх оказаться «не на высоте», который узнаешь позже и который бываешь рад расцвечивать принципами, убеждениями или ссылками на внешнюю дисциплину. (Отвечая на движение Фереоля). И не смейся над нами! Если наша тогдашняя смелость кажется тебе ребячеством, так, значит, ты забыл. Я, если окажусь у власти с тобой, я хочу одного: это вновь обрести нашу тогдашнюю ясность, эту способность браться решительно за все, которой обладал наш ум, и уверенность, да, чудесную уверенность, что мы на уровне всего. (Фереоль не в силах скрыть известного волнения. Он словно хочет ответить. Но овладевает собой, молчит. Дени продолжает, мягко, задушевно, тихим голосом, с улыбкой). Однажды, Фереоль, — это было двумя-тремя годами позже, я снимал тогда комнату в городе — ты вдруг приходишь ко мне — в ту пору ты любил подтверждать самому себе те или иные мысли, наделяя их эмблемами — ты приходишь ко мне с бутылкой вина; ты говоришь: «Эту бутылку, идя сюда, я взял с витрины магазина». Видя мое недовольное лицо, ты прибавил: «Мне хотелось посмотреть, способны ли мы с помощью украденного вина создать опьянение, которое было бы всецело нашим». Я чувствовал себя, быть может, не совсем ловко, но я выпил твое вино. (Помолчав). На этот раз, Фереоль, это я приношу бутылку. Ты не откажешься?

Фереоль, мягко, взволнованно. Дени, позволь мне отказаться. Я тебя не сужу. Я тебя не осуждаю. Если бы тебе удалось меня увлечь, я бы еще больше стал на тебя досадовать, рано или поздно.

Дени, долго смотрит на него, потом. Ты меня не судишь? И ты можешь так говорить! (Пауза). Имей же хоть мужество произнести свой суд! (Мрачным голосом). Если ошибаюсь я… как знать? (Тихо, словно против воли). Ты, может быть, меня спасешь.

Фереоль, поднимает голову при этих словах, смотрит на Дени, потом тихо. Дени, мои слова ничего не изменят. Но мне действительно кажется, что я обязан тебе их сказать. Послушай, ты жертва собственной силы, собственных дарований. Ты не умеешь скрещивать руки. Ожидание, самоотречение тебе не по душе. Я уверен, что увидев у себя первый седой волос, ты испугался, что не поспеешь. Ты не из тех, кто говорит себе: «Нет, не я увижу победу»; (глуше) не из тех, кто решается думать иной раз: «Ее никто никогда не увидит».

Дени, тихо, взволнованно. А ты уже думал так?

Фереоль. Да.

Дени, с чем-то вроде братской тревоги. Так что же поддерживает тебя? (Фереоль опускает голову и молчит). Привычка?.. принятые обязательства?.. тоска обратного пути, такого дальнего?..

Фереоль, разбитым голосом. И все, что угодно, еще: страх перед другими, самолюбие, корысть. А главное — нечто темное и нелепое, что я называю: верность.

Дени, с глубоким волнением. Ведь плакать можно, Фереоль.

Фереоль. Да что ты, что ты!

Дени, после долгого молчания, тихо. Когда я говорю, что если я возьму власть, то лишь затем, чтобы сделать все, что я могу сделать хорошего и великого, ты мне веришь?

Фереоль. Да.

Дени. Так ты не будешь меня ненавидеть? (Фереоль пожимает плечами. Дени продолжает неуверенно). Ты не будешь бороться со мной? (Фереоль молчит). Ты мне не ответил.

Фереоль, с глубоким волнением, не глядя на него. Я тоже буду стараться, я тоже сделаю все, что могу… Быть может, я тебе помогу. Мне бы хотелось, чтобы ты не сделал ничего такого, что помешало бы мне тебе помочь.

Дени, тревожно. Но может случиться, что ты вступишь со мной в борьбу?

Фереоль. Пока мы будем служить одному делу, ты же знаешь, что тебе нечего меня бояться.

Дени. Но… может, все-таки, случиться, что ты вступишь со мной в борьбу? Скажи.

Фереоль, голос его дрожит. Даже если бы я вступил с тобой в борьбу, я бы это сделал опять-таки, чтобы тебе помочь.

Дени. Чтобы мне помочь?

Фереоль. Да, несмотря ни на что.

Занавес

 

Кабинет премьер-министра. Большая двустворчатая дверь. Несколько малых дверей.

Явление первое

Дени, вахтер.

Дени только что пришел. Он стоит, совершенно спокойный и непринужденный.

Дени. В котором часу ваш персонал начинает службу?

Вахтер. О, они будут здесь через несколько минут, господин председатель.

Дени. Ведь имеется же установленное время?

Вахтер. Восемь часов, господин председатель. Но это никогда не соблюдалось. Хорошо, если все бывают в сборе между половиной девятого и без четверти. (Пауза). Осталось бы хоть так!

Дени. То есть как так?

Вахтер. Я слышал, они вчера вечером говорили промеж себя: «Теперь, когда у нас он…» — вы меня извините, господин председатель, я привожу их слова — «настанут полегче времена для простых людей и, может быть, и нам придет черед поваляться в постели». Потому что вы сами понимаете, господин председатель, низший персонал всегда немного завидовал чиновникам.

Дени, нисколько не повышая тона. Хорошо. Вы соберете ваших подчиненных. Вы им скажете, что я рад найти здесь образцовый персонал: что я уверен, что на приход к власти друга рабочего класса каждый из них ответит удвоенным усердием. Что поэтому впредь явка на службу к восьми часам обязательна. Опоздавшим больше, чем на пять минут, делается предупреждение, а три предупреждения в течение месяца могут повлечь за собой увольнение.

Вахтер, который сразу же подтянулся. Слушаю, господин председатель.

Дени, мягко. К тому же помещение плохо содержится, начиная с этого кабинета. Само собой разумеется, на этих же днях все примет другой вид (он проводит пальцем по углу стола)… и пальцы уже не будут оставлять следов в пыли.

Явление второе

Те же, Рэсс.

Рэсс непринужденно входит в кабинет, думая, что кроме вахтера там никого нет.

Рэсс, смущенно и почтительно. Ах, извините, господин председатель. Я не знал, что вы здесь. (Указывая на вахтера). Я хотел посмотреть, успел ли Тибо…

Дени. Будьте добры, напомните мне ваше имя.

Рэсс, с крайней услужливостью. Рэсс. Я имел честь быть принятым вами вчера вечером, вместе с остальными начальниками отделов.

Дени. Вы заведываете междуведомственной связью, не правда ли?

По знаку Дени вахтер удаляется.

Рэсс, с поклоном. У господина председателя непогрешимая память.

Дени. Тибо подчинен вам?

Рэсс. Не непосредственно, господин председатель. Но я хотел удостовериться, приготовлено ли все, что нужно, для вас. Иной раз не обо всем подумают.

Дени. Благодарю вас, господин Рэсс. У вас, может быть, кроме того имеется мне что-нибудь сообщить по вашему отделу?

Рэсс, с легким замешательством, улыбаясь. Я еще не успел зайти к себе в кабинет, господин председатель. Собственно говоря, присутственное время еще не началось… оно начинается в девять часов. (Дени слушает и смотрит на него). А фактически связь между ведомствами устанавливается только после половины десятого.

Дени, который слушал с большим вниманием. А если, скажем, министерство внутренних дел имеет что-нибудь сообщить нам срочно, как мы это узнаем?

Рэсс. По телефону… начиная с половины десятого, господин председатель.

Дени. А если случится что-нибудь важное до половины десятого?

Рэсс, двусмысленно, с какой-то подобострастной и неуловимой наглостью. Полиция должна сама принять меры. Если она не решается или если случай кажется ей из ряда вон выходящим, она, разумеется, может уведомить министерство внутренних дел или даже обеспокоить самого министра во всякое время дня и ночи. А министерство внутренних дел, если желает сложить с себя ответственность, может сразу же обратиться к вам. Но из ряда вон выходящие события редки, и у полиции меньше оснований колебаться, чем у министра. (Пауза). К тому же, если префект станет по всякому поводу разыскивать министра в театре или подымать его с постели, то в конце концов он навлечет на себя неудовольствие.

Дени, все время наблюдавший за ним. Хорошо, благодарю вас, господин Рэсс. (В дверь стучат два раза). Да.

Входит вахтер, Рэсс, собравшийся было идти, останавливается.

Вахтер. Там один господин, который говорит, что господин председатель его ждет. Он не пожелал себя назвать.

Прежде, чем Дени успел ответить, Рэсс подходит, изображая рвение.

Рэсс, вахтеру. Вы не должны позволять людям думать, будто первый встречный может беспокоить господина председателя, да еще в такой час. (К Дени). Если угодно, я посмотрю, кто это?

Дени. Благодарю вас, господин Рэсс. Вы мне как раз будете нужны для другого. (Ведет его к другому выходу). Приготовьте мне к двенадцати часам записку в три-четыре страницы о состоянии вашего отдела и об имеющихся недочетах. Этой связи между ведомствами я придаю большое значение. До свидания, господин Рэсс. (Рэсс выходит. Дени возвращается, к вахтеру). Господин Рэсс может этим путем пройти к себе в кабинет?

Вахтер, еле удерживаясь от смеха. Да, господин председатель, но только ему придется подняться в седьмой этаж и оттуда спуститься пять этажей.

Дени. Хорошо. Имейте в виду, что господин Рэсс не должен больше входить сюда в мое отсутствие, а когда я здесь, он должен велеть о себе докладывать, как и все. Попросите этого посетителя.

Явление третье

Дени, Моттле в городском платье. В конце явления — вахтер.

Прежде, чем подойти к Моттле, Дени ждет, чтобы удалился вахтер.

Дени, товарищеским тоном. Здравствуй, Моттле (они жмут друг другу руки). Ты аккуратен.

Моттле. Я только что встал. Вчера я весь день ходил до упаду, а вечером должен был ждать своих полицейских, которые явились только в двенадцатом часу.

Дени. Мадлена ничего тебе не велела мне передать?

Моттле. Она сама здесь скоро будет.

Дени. Так что же твои полицейские?

Моттле. Так и лезут на крючок. Но только разве, по-вашему, это еще нужно?

Дени. Ну, еще бы! Мне бы в каждом ведомстве нужно было такое окошечко, чтобы видеть, что там делается внутри. Что же они тебе говорили?

Моттле, обычным голосом, потом своим голосом трактирщика. Поначалу они были довольно вялы. Мне самому пришлось говорить: «Что это рассказывают? Будто теперь революционеры правят? И как раз те, за которыми вы мне поручили наблюдать? Этот знаменитый Дени теперь ваше начальство? А вы, так сказать, революционные полицейские?»

Моттле и Дени смеются.

Дени. Ха! Ха! Великолепно! Что же они ответили?

Моттле, подражая голосу первого мужчины из первого действия. «Не будем горячиться… Есть сегодня, и есть завтра… Правительство — одно; полиция — другое…»

Дени, которому непритворно весело. А, а, скажи, пожалуйста! Какой кладезь мудрости душа полицейского!

Моттле, продолжая. «Иногда лучше бывает жить в маленьком каменном доме, чем в большом деревянном сарае…»

Дени, как выше. Ого! Они становятся дерзкими!.. (Смеется). И ничего более определенного?

Моттле. Ничего… Они, по-видимому, считают, что вы долго не продержитесь, что в наших рядах возникнут раздоры, что вы поссоритесь с Фереолем…

Дени, хмурясь. Вот как!.. Ну, а в других местах?

Моттле. Утром я был в западном предместье, как вы мне сказали.

Дени, с серьезным лицом, внимательно слушая. Так.

Моттле. Я разговаривал с металлургами, с электриками, с рабочими Международного Общества.

Дени. Так.

Моттле. Позавтракал в «Перекрестке» с двумя товарищами с Медно-алюминневого и еще с двумя из трамвайного парка. Днем отправился на восток. Произвел маленькую разведку у цементщиков и кирпичников. Зашел, как бы случайно, в главный магазин Пор-Менье. Поболтал с одним счетоводом и с одним приказчиком кооператива эта публика много разговоров слышит за день. В доках я был довольно поздно. Этого нельзя считать.

Дени. А железные дороги?

Моттле. Иду туда сегодня.

Дени. Что бы тебе заглянуть вчера вечером?

Моттле. Ну, где уж там было!

Дени. Жаль! С этой стороны до меня доходили кое-какие слухи, и ты бы мне сказал, насколько им можно верить… Словом, общее твое впечатление?

Моттле. Все готовы. (Дени делает движение). Чтобы выступить, ждут только вашего сигнала.

Дени, с изменившимся лицом. Вот как?

Моттле. Правда, некоторые предатели пробовали заявлять в говорилках, будто вы приняли власть просто из честолюбия, что вы способны на все, что угодно, кроме революции. Находились и такие, что шли и того дальше, рассказывали бабушкины сказки: «Измена!.. Король ему отсыпал миллион золотом» или: «Он безумно влюблен в королеву. Он валяется у ее ног и целует подол ее платья». Все только плечами пожимали. И что любопытно, так это, что товарищи оттенка Фиориньи, которые скорее привыкли брызгать ядом, вас, наоборот, защищали.

Дени, очень озабоченный. Вот как? В каких же выражениях?

Моттле. Они говорили, что вы действуете в согласии с центральным комитетом и с его одобрения; что так будет и впредь; что вначале ваше положение обяжет вас, быть может, публично осудить некоторые шаги комитета, но что на деле вы их поддержите.

Дени, как выше. Так, так.

Моттле, оживляясь. Впрочем, масса понимает и без объяснений. Один старый установщик Международного Общества сказал мне: «Ему удалось проникнуть к неприятелю, и теперь он нам откроет ворота».

Дени, как выше. Да, если несколько упростить вопрос.

Моттле, с воодушевлением. Вы у власти! Нельзя себе и представить, что это для них значит. Словно среди зимы вдруг наступил июнь. Многие, вероятно, начинали подумывать: «Что ж! Увидят наши дети!» И вдруг, пережить такое! В былое время люди танцевали бы, понавесили бы гирлянд на деревья и водили бы хороводы в предместьях. Теперь народ более замкнутый. Не показывают виду. Но будьте уверены, что у них кружится голова.

Дени. Настолько, что они способны натворить глупостей?

Моттле. Как так, глупостей?

Дени. Да так; например, выступить самостоятельно?

Моттле, подумав секунду. Во-первых, это так скоро не делается.

Дени кусает губу, смотрит на Моттле, видимо, подыскивает фразу. Стучат. Дени не обращает внимания. Вахтер, нерешительно войдя, подходит ближе по знаку к Дени и что-то тихо говорит ему.

Дени, вахтеру. Нет, нет. Попросите ее сюда.

Вахтер идет за Мадленой и вводит ее.

Явление четвертое

Те же, Мадлена.

Когда вахтер удаляется, Дени подходит к Маллене, молча целует ее, потом немного отступает.

Мадлена, подавая руку Моттле. Здравствуйте, Моттле.

Дени, Мадлене. Какие ты приносишь дурные вести?

Мадлена. Какие дурные вести?.. Да никаких. Разве я непременно должна приносить дурные вести?

Она смотрит на Моттле, который тоже, по-видимому, недоумевает.

Дени, мрачно, избегая их взгляда. Ты была у Кастро?

Мадлена, с тем же беспокойным вопросом в голосе. Да… как ты меня просил…

Дени. У них было много народу?

Мадлена. Как обычно: человек пятьдесят.

Дени. Кто?

Мадлена. Ты же знаешь: наш революционный свет, несколько литераторов, довольно много иностранцев.

Дени. О чем говорили?

Мадлена. При мне мало о чем.

Дени. А за спиной у тебя?..

Мадлена. Едва ли многим больше. Царил как бы соответствующий случаю тон; вроде как на больших свадьбах; официальное удовольствие, расточаемое щедро; и маленькие гримасы втихомолку.

Дени, все так же озабоченно. Так. Видела ты Жанну Фереоль?

Мадлена. Она только промелькнула.

Дени. Как она себя держала?

Мадлена. Очень мило, очень оживленно, улыбочки и «моя дорогая» направо и налево, и при этом такой вил, который означал: «Что? Разве мы не говорили?» (Меняя тон). Но, может быть, по-твоему, это дурные вести?

Дени, к Моттле. А ты не видел Фереоля?

Моттле. Нет. Я видел людей, которые его встречали.

Дени. Которые его встречали в разных местах?

Моттле. Возможно, не помню.

Дени, Мадлене. У Кастро о нем говорили?

Мадлена. Спрашивали у Жанны, как он поживает.

Дени. Только и всего? Не интересовались узнать, что он думает о событиях?

Мадлена. По правде сказать, никто ничего не интересовался узнать, наоборот. У каждого был такой вид, точно он осведомленнее всех других, более посвящен в «тайну богов» и ищет глазами желанного репортера, чтобы тот засыпал его вопросами.

Дени, с горечью, как бы про себя. Все это замечательно мило.

Мадлена, живо. Но только я удивляюсь, как такой человек, как ты, и на твоем месте, может придавать какое бы то ни было значение этим Кастро и компании. И это в ту минуту, когда народ охвачен таким порывом к тебе, таким искренним энтузиазмом, какого ты, вероятно, еще никогда не знал! Ведь правда, Моттле?

Моттле. Я как раз это самое говорил.

Мадлена. Не далее, как сегодня, когда я выходила из дому, ко мне подошла на улице какая-то старуха, которая, должно быть, знает нас в лицо, бедная женщина. Она взяла меня за руку: «Сударыня, вот что я вам скажу, а вы ему передайте, смотрите. Великое счастье тем, кто дожил до его прихода».

Дени. Да. Так вот, я тебя прошу, запиши все эти маленькие случаи в тетрадку: а лет через десять я, может быть, попрошу тебя мне их прочесть. (Моттле и Мадлена смотрят на него, обмениваются взглядом. Дени ходит взад и вперед, погруженный в свои мысли. В дверь стучат два раза. Дени, с раздражением). Да. (Появляется вахтер с взволнованным видом. Он подходит к Дени, говорит ему на ухо. Дени удивленно вздрагивает). А!.. (К Мадлене и Моттле). Оказывается, ко мне приехал король. Что это может значить?

Вахтер удаляется.

Мадлена. Мы исчезаем.

Дени, провожая их в одну из дверей. Мне кажется, действительно, знакомить вас сейчас было бы не совсем удобно. (Целует Мадлену. Указывая Моттле смежную комнату). А ты, Моттле, побудь здесь еще минуту.

Закрывает дверь, возвращается.

Явление пятое

Дени, король, которого вводит вахтер, немедленно вслед затем удаляющийся.

Король в верховом костюме.

Король, очень сердечно, хотя чуть-чуть озабоченно, жмет руку Дени. Как вы поживаете, мой дорогой премьер? Я вам не помешал?

Дени, осторожно. Ничуть, ваше величество.

Король. Я ехал мимо. Мне захотелось вас навестить по пути.

Дени, отвесив легкий поклон. Ваше величество гуляет в такой ранний час?

Король. Я по утрам выезжаю верхом, когда есть время. На улицах еще сравнительно тихо. (Весело). Моя лошадь боится автомобилей, только когда их много. В маленьких дозах она их отлично переносит. Ну, как вы устраиваетесь?

Дени. Я стараюсь как можно скорее с этим покончить. Впрочем, это гораздо проще, чем я думал.

Король. Я видел, вы уже составили свой личный кабинет. Вероятно, молодые люди, с которыми вам приходилось работать?

Дени. Да, ваше величество.

Король. В конце концов, это самое лучшее. Если только держать их строго, а то они легко портятся. Вы уже познакомились с вашими начальниками отделов?

Дени. Да, ваше величество. Я их принимал вчера вечером.

Король. Это честные люди, довольно ограниченные… кроме одного, маленького Рэсса.

Дени, мягко. Извините, ваше величество… В каком отношении он составляет исключение?

Король, смеясь. В обоих. Что вы хотите! Мы их плохо оплачиваем. (Понижая голос, не сразу решившись). Если бы я хоть сколько-нибудь пошел навстречу, маленький Рэсс уступил бы мне за очень сходную цену сокровеннейшие мысли любого из ваших предшественников.

Смеется.

Дени, с улыбкой. Это довольно неприятно.

Король, продолжая смеяться. Я думаю! (Помолчав). Добро бы еще он обращался с предложениями только ко мне… (Меняя тон). Ваша министерская декларация готова?

Дени. Я рассчитываю представить ее текст вашему величеству сегодня днем.

Король, подходя к двери. Все ждут ее с нетерпением. Вы герой дня. Люди уверяют, что они вас не боятся, и в салонах считается хорошим тоном находить вас обворожительным.

Дени, улыбаясь. Вы меня пугаете, ваше величество.

Король. О, разумеется, ждут, чтобы вы натолкнулись на первое серьезное затруднение. Но вас предостерегать не требуется. (Он стоит у двери. Самым естественным тоном). Что, будут вечером поезда?

Дени. Поезда?

Король. Ну да, с этой забастовкой?

Дени, выпрямляясь. Вашему величеству что-нибудь об этом известно?

Король, осторожно. А вы не знали? Сегодня ночью по всей сети вспыхнула забастовка. Или, вернее, под утро, в шесть часов, кажется. Говорят, движение прекращено почти повсеместно.

Дени, делает движение в сторону телефона, но останавливается. Могу я узнать у вашего величества, каким путем оно было об этом осведомлено?

Король, откровенно. Каждое утро, за ранним завтраком, я принимаю начальника моей личной полиции. Такова традиция. Обыкновенно он мне рассказывает анекдоты про актрис, которые я из вежливости слушаю. Сегодня он мне сообщил о забастовке на железных дорогах.

Дени, справляясь со своим волнением. И… ни о чем больше?

Король. Нет, слава богу. (Пауза). По внешнему виду, все еще спокойно. Посмотреть на прохожих, так они как будто ничего не подозревают. Газеты были отпечатаны еще до того, как это случилось.

Дени, напряженно. Ваше величество, должно быть, немного удивлено, что ему приходится осведомлять меня о таком важном обстоятельстве?

Король, благожелательно. И да, и нет. Я понимаю, что человек в вашем положении не может вполне рассчитывать ни на своих вчерашних друзей, ни на тех, которых власть (он улыбается) еще не успела ему создать. И, на всякий случай, я предпочел заехать.

Дени, молчит, смотрит на короля, потом, в замешательстве неподдельного чувства. Я глубоко тронут, ваше величество, правда… поверьте мне. Мне очень дорого то, что вы сделали. (Отвечая на возражающий жест короля). Да. Мне хотелось бы поблагодарить вас в более достойных того словах. И я прошу извинить меня, что я говорю так нескладно.

Король. Господин Дени, я был бы плохой король, если бы поступил иначе.

Дени, снова спокойный. Ваше величество, в виду срочности, мне позволит… (Он показывает знаком, что хочет позвонить вахтеру).

Король, живо. Сделайте одолжение, и я могу уйти, если я хоть сколько-нибудь вас стесняю.

Дени, останавливая его движением. Нет, нет, ваше величество! (Звонит).

Явление шестое

Те же, вахтер, секретарша, потом Рэсс.

Дени, вахтеру, в то время как король садится в стороне. Позовите мне начальника кабинета, господина Седье.

Вахтер. Господин Седье еще не пришел, господин председатель.

Дени. Попросите сюда какую-нибудь машинистку. (Вахтер выходит. Немного погодя через маленькую дверь входит молоденькая секретарша, с карандашом и блокнотом. Она видит короля и теряется. Король успокаивает ее улыбкой, Дени жестом). Настукайте следующее и затем дайте мне сейчас же подписать. «Служебная записка господину Седье. (Диктуя, он звонит). Председатель совета министров, имев надобность в господине Седье в (он смотрит на часы) девять часов и десять минут и не застав его на службе, просит господина Седье считать себя в отставке». (Вошедшему вахтеру). Попросите господина Рэсса. (Диктует). «Господин Седье благоволит не обращаться к председателю совета ни с какими заявлениями по этому вопросу». (Секретарша кланяется и уходит в ту же дверь. Большая дверь неуверенно приотворяется. Входит Рэсс. При виде короля он отвешивает глубокий поклон, которого тот якобы не замечает. Дени Рэссу). В котором часу вы узнали о железнодорожной забастовке?

Рэсс, крайне растерянный, бросает тревожные взгляды то на короля, то на Дени, потом.

Рэсс. Я об этом услыхал… совершенно случайно… господин председатель… несколько минут тому назад…

Дени. Почему вы мне ничего не сказали об этом, когда были здесь у меня?

Рэсс, хочет ответить: «Я ничего не знал», но передумывает и с жалким видом. Я не смел, господин председатель… во-первых, это было вне службы… а потом, эту новость я узнал путем… не достаточно официальным…

Дени, не повышая топа. Господин Рэсс, если бы это зависело только от меня, я бы вас немедленно выгнал отсюда. Но вы чиновник и пользуетесь, насколько я знаю, известными гарантиями. (Пауза). Я желаю видеть здесь у себя в кабинете, и не позже, чем через двадцать минут, министров внутренних дел, путей сообщения и военного, префекта полиции, начальника охраны и всех управляющих отдельных сетей или, в крайнем случае, их заместителей. Ступайте. (Рэсс уходит второпях. Дени королю, идя по кабинету). Вот человек, который в известных случаях должен очень быстро исполнять поручения. (Он отворяет дверь, в которую вышел Моттле. Зовет). Моттле!

Тем временем в комнату вернулась секретарша. Дени подзывает ее и подписывает бумагу. Секретарша уходит.

Явление седьмое

Дени, король, Моттле; потом Дени и король.

Дени, к Моттле, который, войдя, ступил всего два-три шага, громко. Железные дороги забастовали сегодня утром в шесть часов. Да, все линии, вот видишь! Беги посмотреть, что делается. Узнай, кто отдал распоряжение; состав стачечного комитета и все, что за этим кроется. Все эти сведения доставь мне сюда как можно скорее. Заодно скажи тем, у кого есть еще уши, чтобы слышать, как я это называю: «Безумие и предательство». (Моттле исчезает. Дени, подходя к королю). Мой человек, на которого я полагаюсь. Он в час времени сделает мне больше, чем пятьдесят полицейских. (Угадывая мысль короля). Он бы давно сообщил мне об этом. Но вчера он очень утомился и сегодня поздно встал. (Телефонный звонок. Дени берет трубку). «Это я». (Королю). Полиция, разумеется. Рэсс поднял их на ноги. (В трубку). «Да… я знаю… вы должны были это мне сказать три часа тому назад… С подробностями я мог бы подождать… Простите! Меня очень легко было найти… Мы это выясним… хорошо… Я ознакомлюсь с мерами, которые вы приняли; вы за них ответственны, не правда ли?.. Вы будете здесь через пятнадцать минут».

Вешает трубку.

Король, тоном дружеской беседы. Не кажется ли вам, все-таки, немного странным, что эту забастовку объявили без вашего ведома?

Дени. О, я это тоже выясню!

Король, осторожно. Ведь эти люди так или иначе ваши сторонники? Они должны бы так или иначе радоваться вашему приходу к власти?

Дени, улыбаясь. Они бы этому радовались, если бы они были бесплотные духи.

Король, шутливо. А они не бесплотные духи?

Дени. О, нет!

Король, осторожно. Не думается ли вам, что здесь можно видеть руку господина Фереоля?

Дени, хмурясь. В сегодняшней забастовке?.. Может быть.

Король. Что это собственно за человек? Выдающийся?

Дени. Очень выдающийся, ваше величество.

Король. …Честный?

Дени. Безусловно, честный.

Король, мягко. …Один из ваших личных друзей, не правда ли?

Дени. Мой лучший друг, ваше величество.

Король, помолчав. Тогда как же так?..

Дени, глухо. Он не одобряет того, как я поступил.

Король. Придя сюда? (Дени кивает головой. Король задумывается, потом продолжает тоном добровольного признания, безыскусственно). Дружба — если это действительно дружба — не такая вещь, конечно, чтобы о ней можно было говорить на ветер. Когда я был молод, я не думал, что когда-нибудь узнаю — как знаю теперь, — какой она может быть исключительной, и главное — невозвратимой. (Он задумывается, продолжает не сразу). Наш взгляд на жизнь может зависеть от дружбы. (С большой простотой и мягкостью). Лучший друг, которого я имел, был принципиальным противником монархии. Мы много спорили об этом. Хоть он меня и не убедил, я настолько свыкся с его мыслями, что они до некоторой степени стали и моими. Если бы к тому времени, когда умер мой отец, мы еще продолжали быть друзьями, мне бы потребовалось большое усилие, чтобы принять корону. Теперь все это кажется мне крайне преувеличенным, почти нелепым… и все ж таки!

Дени, слушавший со сдержанным волнением. Так вашу дружбу с этим человеком разрушило не самое ваше вступление на престол?

Король. Нет, а манера вести себя, общий пошиб, который он понемногу усваивал и который был из тех, что мы когда-то презирали в других.

Дени. Он потерял право на уважение?

Король, немного удивленный интонацией Дени. Я бы не сказал… но, расставаясь с ним, я знал почти наверное, что мне не пришлось выдумывать предлогов.

Дени, как бы про себя. Да, и это громадное облегчение. (Другим тоном). Но с тех пор у вас же завязались новые дружбы?

Король, все так же просто. Нет, если не считать дружбу с моей женой, которой я бесконечно дорожу. Я знаю приятельские отношения, знаю симпатии, глубокие и искренние, мне кажется; знаю преданность, способную на очень многое, быть может. Всегда говорится, что у королей не бывает друзей. Это правда. Мы окружены чем-то вроде священного ужаса первобытных времен. Я даже не знаю, насколько здесь могла бы сохраниться и дружба детских лет. Или же надо, чтобы мы могли встретить, привлечь к себе таких людей, каких, должно быть, не существует, воспитанных вне чувств почтительности и возмущения, невосприимчивых от природы ко всей этой королевской магии. (Пауза. Король глядит перед собой, скрестив руки). Но, может быть, тогда мы сами почувствовали бы себя уязвленными, отшатнулись бы. Да, да! Человек всегда еще более глуп, чем жалок. (Он отгоняет свои мысли, выпрямляется и оживленным тоном). Так значит, по-вашему, мы с этим справимся? (Дени, тоже оторванный от своих мыслей, делает движение). Положение не будет постепенно ухудшаться?

Дени, становясь опять королевским премьер-министром. Ваше величество, сейчас еще рано судить о том, с чем нам придется иметь дело. Но я убежден, что мы справимся.

Король, глядя на Дени и с некоторым беспокойством. Потому что, не правда ли, каков бы ни был ваш личный идеал, ведь не беспорядок же, не голое же насилие нужны такому человеку, как вы?

Дени, чуть-чуть сухо. Ваше величество, мой личный идеал, каков бы, действительно, он ни был, не уйдет. Раз я согласился быть здесь, я сперва сделаю то, что надо. (Телефонный звонок. Дени берет трубку). «Да, это я… Как вы говорите? Хорошо… Только трамваи?.. Хорошо сделали… ах, и в портах тоже?.. В каких именно?.. Да, пока продолжайте… Вы сейчас получите общие указания». (Король слушал с некоторым волнением. Дени возвращается к нему). Частично стали трамваи. Это забастовали рабочие электрических станций. Автобусы еще ходят. (Пауза. Он старается придать своему голосу спокойствие). В портах тоже неспокойно. В нескольких пунктах докеры прекратили работу. Но сведения еще неполны. (Про себя). Транспорт… докеры… так и есть. (Он быстро подходит к телефону). Соедините меня опять… Председатель совета. Скажите! У вас нет донесений из металлургических центров?.. Снеситесь немедленно… Я их не помню наизусть. Возьмите карту и телефонируйте или телеграфируйте всюду. Надо, чтобы местная полиция была наготове… Да, да… военные власти получат инструкции.

Вешает трубку.

Король, говорит спокойно, но лицо у него изменилось. Вы говорили о металлургических центрах?

Дени, очень оживленно, но вполне владея собой. Да, ваше величество. Оттуда, правда, нет еще никаких сведений. Но я имею основания опасаться — если вся эта горячка не самопроизвольна, если она сколько-нибудь соответствует какому-то плану, — что скоро она коснется и металлургов.

Король, очень озабоченно. Во всяком случае, движение растет… даже здесь, в городе, и притом с быстротой, которая представляется мне несколько… тревожной. (Помолчав). Надеюсь, что королева останется дома! Я знаю, она собиралась выйти с детьми.

Дени, с загоревшимся взглядом. Но, ваше величество, чего вы опасаетесь? Я уверен, что на улицах так же спокойно, как всегда.

Король. Да, может быть, это напрасно, но…

Быстро взглянув королю в лицо, Дени возвращается к телефону.

Дени. Королевский дворец… комнаты ее величества.

Он слушает, потом передает трубку королю.

Король, прежде чем взять ее. Кто у аппарата?

Дени. Фрейлина, по-видимому.

Король, подумав. Лучше, чтобы предупреждение исходило не от меня. И потом… вы сумеете… их не взволновать.

Дени, у аппарата. Председатель совета министров. (Совершенно спокойным голосом). Будьте любезны, сударыня, передать ее величеству, что король задержался, чтобы обсудить со мной министерскую декларацию и что он просит ее величество не отказать его подождать и не выходить без него, потому что король имеет намерение посетить сегодня утром вместе с ее величеством… выставку картин, которую он обещал непременно почтить своим присутствием. Честь имею кланяться, сударыня.

Король, улыбаясь. А вы мне укажете выставку картин?

Дени. Наверное, найдется. И вот художник, который горячо примкнет к сторонникам порядка.

Король, невесело смеясь. Если только мне не придется сказать королеве, что я раздумал.

Его лицо принимает озабоченное выражение.

Дени, глядя на стенные часы. Вот уже десять минут, как Рэсс начал поиски.

Король, делает несколько шагов. Останавливается. Потом, с некоторой резкостью. Господин Дени, я сегодня не очень доволен собой.

Дени, с живостью. Но почему, ваше величество?

Король, взволнованным голосом. Я вам, может быть, кажусь довольно-таки спокойным?.. Я далеко не спокоен. А между тем, я умею сохранять хладнокровие. За двенадцать лет, что я царствую, я ни разу не терял головы. А я знавал трудные минуты во внешних делах, вы помните. Сегодня у меня такое чувство, будто я стою перед совершенно новой опасностью, и мне поневоле жутко. Я сам себя не узнаю. А главное, я не узнаю своего королевства, я его не чувствую. Мне словно кажется, что я имею дело уже не с королевством, а с народом, который тронулся с места, с толпой, с каким-то множеством толп, которые растут, надвигаются отовсюду, над которыми я уже не властен. (Останавливается). Вы, господин Дени, вы знаете, что это такое: народ, народное движение?

Дени. Мне кажется, довольно хорошо знаю, ваше величество.

Король, тревожно. То, что сейчас происходит, вас не смущает?

Дени. Нисколько.

Король, как выше. У вас нет такого ощущения, что события спешат, движутся на нас с какой-то слепой стремительностью? И что не знаешь, с чем бороться, потому что самый натиск беспределен?

Дени, подавляя растущее в нем воодушевление. Для меня он, может быть, не совсем так смутен, ваше величество, не совсем так бесформен, как для вас. Это движение, о котором вы говорите и которое я сейчас вижу перед собой, было когда-то позади меня, оно толкало меня самого. И я настолько отчетливо различаю все его подробности, что оно не может меня удивить.

Король, как выше. Словом, у вас есть уверенность?

Дени. Я вижу все с полной ясностью. Я не дрогну ни перед чем.

Король. И вы чувствуете, как вы поступите? Чувствуют ваши руки, что надо делать?

Дени, с каким-то холодным упоением. Я вам скажу больше, ваше величество. Никогда еще я не чувствовал себя так легко, никогда не чувствовал себя таким…

Не доканчивает.

Король. Таким?..

Дени, опомнившись. Нет, я хотел сказать ужасную вещь… я хотел сказать: «таким счастливым». Но нет, нет, это неправда. (Он быстро идет к одной из малых дверей, отворяет ее и громко кричит за сцену). Люзак! Ты здесь?.. Здесь господин Люзак?

Слышен голос Люзака.

Люзак. Я здесь, патрон.

Явление восьмое

Те же, Люзак, вахтер.

Люзак, видит короля, кланяется и говорит вполголоса. По дороге сюда я исполнил ваше поручение…

Дени. Да, я знаю… (Сажает его за свой стол). Я тебе буду диктовать. Затем ты сейчас же отнесешь это в королевскую типографию и велишь немедленно набирать и печатать и сдавать, по мере печатания, пакетами по тысяче листов для расклейки по всему городу и в пригородах. Потом в провинцию. Если ты наладишь расклейку до полудня, я дам тебе место Седье, которого я только что прогнал. (Стучат). Да.

Вахтер. Господин министр внутренних дел, господин министр путей сообщения, господин префект полиции прибыли.

Дени, отсылая его жестом. Хорошо. Я их сейчас приму. (Вахтер выходит. Дени диктует). «Воззвание к рабочим. Товарищи, я принял власть затем, чтобы служить вашему делу. Я вас прошу мне помочь. Вас пытаются толкнуть на бессмысленные насилия. Будьте стойки. Вы прекрасно знаете, что я обязан во что бы то ни стало поддерживать порядок и работу предприятий общественной важности. Иначе мое правительство будет сметено, и ваши злейшие враги на долгие годы водворятся на моем месте. Только им выгодно создать и… (он колеблется, потом, хмуря брови и с легкой дрожью в голосе)… и запятнать кровью раздор между вами и мной. Не прекращайте работы. Пусть те, кто это сделал, сегодня же станут на работу. Я буду вас защищать против кого бы то ни было. Отнеситесь с доверием к человеку, которого вы знаете двадцать лет и который не обманывал вас никогда».

При последних словах его голос дрогнул. Король, стоя, слушает.

Занавес

 

Обстановка третьего действия.

Явление первое

Дени, королева.

Королева только что вошла. Дени, стоя, встречает ее.

Королева, очень взволнованная, тяжело дыша. Я чувствую, что поступаю нелепо. Король будет очень недоволен, когда узнает об этом. Но мне необходимо было видеть вас. Мне нужно поговорить с вами. Я в невозможном состоянии. Я не сплю по ночам. Я боюсь.

Дени, очень мягко. Но чего же вы боитесь, ваше величество?

Королева. До сих пор я была храброй. А теперь мне страшно.

Дени, как выше. Быть может, вашему величеству кажется недостаточной личная охрана вашего величества, или имел место какой-нибудь инцидент, о котором я не осведомлен?

Королева, возбужденно. Охрана! Какая тут может быть охрана! Когда опасность повсюду, когда мы ею все время окружены! Это все равно, что жить в доме, у которого в подвалах пожар, или словно во дворце наводнение, и вода заливает ступени лестницы, с каждой минутой все выше и выше. День и ночь. Как вы хотите, чтобы я спала? Для того, чтобы спать, надо быть или совсем глупым, или младенцем. Мои дети, и то говорят, что не могут спать, потому что им страшно. А старшему всего только семь лет.

Она садится.

Дени. Им сообщается ваше беспокойство, ваше величество. Почему ваше величество так волнуется?

Королева. И вы еще спрашиваете, почему? А все эти известия! Да хотя бы только со вчерашнего вечера: забастовка горнорабочих, беспорядки в портах, ужасные насилия, которые учинили эти рабочие — как их зовут? — докеры…

Дени. Докеры народ очень грубый. Эти насилия, конечно, прискорбны. Но им нельзя придавать такого уж значения.

Королева. А взрыв в тюрьме?

Дени. Одиночная попытка подозрительного происхождения. Рабочие здесь ни при чем.

Королева. Ко всему этому относятся слишком мягко. Я читала в газетах, что приговаривают к неделе тюрьмы. Ведь это смешно.

Дени, улыбаясь, мягким, почтительно-насмешливым тоном. Трудно присудить к смертной казни забастовщика, который крикнул: «Долой полицию!»

Королева. Надо арестовать всех зачинщиков.

Дени, как выше. Это не такое простое дело.

Королева. Разве нельзя выставить больше войск? Разместить их повсюду? Ведь у нас же много солдат, много пушек. Где они?

Дени. Смею вас уверить, что ни одного солдата я не утаил… Некоторые газеты считают, наоборот, что я хочу при помощи армии раздавить народ.

Королева, которая погружена в собственные мысли и едва слушает Дени. Сейчас, когда я шла сюда, я внимательно смотрела по сторонам. На улицах, можно сказать, совершенно нет полиции. Один, два полицейских на всем пути. И нигде не видно ни патрулей, ни постов. Насколько было бы спокойнее, если бы разъезжала кавалерия! (Вздрагивая). У меня было такое ощущение, что я совершенно беззащитна.

Дени, переставая улыбаться. Вашему величеству следовало не выходить из дворца и вызвать меня.

Королева, с большой живостью. Почему? Или вы боитесь, что на меня может быть произведено покушение? На меня или на моего мужа?

Дени. Я ничего определенного не боюсь, ваше величество. Я уверен, что вы могли бы пройти пешком целый рабочий квартал, не услышав ни единого оскорбительного слова. (Улыбаясь). Даже в сильную грозу у каждого из нас все-таки очень мало вероятия быть убитым молнией.

Королева, опуская голову. Потому что молния ни в кого не метит, тогда как ненависть…

Дени, с легкой грустью. О, ненависть!.. Если сейчас есть человек, которого ненавидят, так это я, ваше величество. Я хочу сказать, что вся ненависть, которая может иметься, направлена на меня. Кто рискует быть застреленным из-за угла, как враг народа, так это я. (Пауза). Эта мысль должна бы вас успокаивать.

Королева, мрачно, потупив глаза. Есть люди, которые меня ненавидят. Да, я это знаю.

Дени, с искренним удивлением. Которые вас ненавидят? Вас? В народе?

Королева. Да.

Дени. Какое заблуждение!

Королева. Я все время об этом думаю, вот уже второй или третий день. Сегодня ночью, когда я не спала, я главным образом об этом думала.

Дени, сердечно. Ваше величество жертва собственного воображения и нервной усталости.

Королева. Вы забыли. Я тоже совсем забыла. Но недавно ночью меня вдруг кольнуло это воспоминание, как если бы во сне мне пронзили висок. (Понижая голос). Вы помните Фортунато?

Дени. Фортунато?

Королева. Анархиста.

Дени. Да, помню. Это очень старая история.

Королева, словно мучимая неотвязной мыслью. Он был казнен за несколько дней до первой годовщины моей свадьбы. Через месяц я должна была стать матерью. Говорили, будто он невинен. Но вот что ужасно: был пущен слух, что это я помешала королю помиловать его. (Словно защищаясь на суде). Я даже не помню, говорила ли я о нем с королем. Самое большее, если я, может быть, сказала королю: «Если действительно есть сомнение, тогда помилуйте его». Как будто у женщины, которая ожидает первого ребенка, могут быть жестокие мысли! Но ведь, с другой стороны, не могли же мы начинать наше царствование с того, чтобы поощрять анархические преступления.

Дени. Кто же об этом помнит еще?

Королева, с мучительной тревогой подымая на него глаза. В передовых кругах, среди людей, с которыми вы были знакомы, против меня не затаили злобы, желания отомстить? Вы не могли бы мне поклясться в этом…

Дени, взволнованно. Ваше величество, я вам клянусь, что я никогда не замечал ничего подобного.

Королева, отводя глаза. Я боюсь, что ищут случая убить меня и моих детей… (Понижая голос, смущенно). Вчера я не выдержала и пошла к гадалке…

Дени, сострадательно наклоняется к ней. Которая видя, как вы встревожены, разумеется, воспользовалась этим.

Королева. Нет. Она мне ничего не сказала. А может быть, не хотела ничего говорить! О, боже мой!

Дени, как выше. Вы себя нарочно мучите, ваше величество.

Королева, с усилием, сдавленным голосом. А вы сами, разве в глубине души вы меня не ненавидите? (Он делает порывистое движение). Я должна вам все сказать. Я иногда готова думать, что у вас тайное соглашение с вашими прежними друзьями, революционерами; что это неестественно, что вы нам преданы, что это невозможно; что вы делаете вид, будто боретесь с ними, а на самом деле ждете случая, чтобы нас им выдать… (Задыхаясь). И прежде всего из ненависти ко мне, потому что вы тоже, может быть, думаете, что это я сделала. (Она всхлипывает). Это ужасно!

Дени, мягко. Я слишком чту ваше величество, чтобы ему ответить, что его вопрос безумен. Но… я это думаю. Ненавидеть вас! (С ласковым упреком). За какого фанатика, за какого глупца вы меня принимаете?.. Да ведь самый темный из этих забастовщиков, которые вас так пугают, отлично понимает, что в его невзгодах нисколько не виноваты вы. Я вам назову многих свирепейших революционеров (с улыбкой), гораздо более свирепых, чем я, которые заявляют, что не признают иного строя, кроме республиканского, и которые почувствовали бы себя очень разочарованными, очень осиротелыми в тот день, когда больше никого нельзя было бы назвать именем «королевы». (С сострадательной и почтительной нежностью). «Королева»… «Королева Мария-Амата». Почему вы думаете, что мы не рады, едва ли не все, тому, что есть очаровательная женщина, нежная, прекрасная, которую мы зовем нашей «королевой», не потому, боже мой, что это жена короля, а потому, что она как бы немного наша, с чувством как бы известного обладания и… любви?.. Да… почему бы и нет?.. (Королева всхлипывает и начинает плакать. Дени продолжает, словно утешая ребенка, и в нежности его голоса нет ничего двусмысленного). Скажите же самой себе, что вы наша дорогая маленькая королева, наша тоже.

Королева, сквозь слезы. Разве это правда?

Дени. Ну, конечно.

Королева. Это правда, что есть много людей, которые меня любят? И любят меня самое? Не просто вымышленное лицо? Не титул?

Дени. Нет. Вас, вас, маленькую королеву.

Молчание. Королева вытирает глаза, успокаивается.

Королева. Вы меня прощаете? Что я вас оскорбила своими подозрениями? Все, что вы делаете для нас, заслуживало бы другого.

Дени, мягко, овладевая собой. Конечно, это было несправедливо; и не очень лестно. Но вы имели право ошибаться. (Он продолжает не сразу, задумчиво). Сколько людей на моем месте поняло бы свои интересы и даже свой долг, иначе, чем я!

Королева, живо. Вы говорите это так, словно вы о чем-то жалеете?

Дени, с улыбкой. Жалею? Когда я только что не дал плакать маленькой королеве? Но и это вот — так неожиданно, так странно! Моя жизнь вот уже несколько дней идет таким непостижимым путем! Я невольно иной раз себя спрашиваю: «Единственный ли это был путь?» Да, было бы над чем задуматься, если бы не вся эта суматоха!

Явление второе

Те же, вахтер.

Вахтер, который постучал и вошел, не дожидаясь ответа. Его величество!

Королева, живо, к Дени. Король? Не надо, чтобы он видел меня здесь.

Дени. Но почему, ваше величество?

Вахтер выходит.

Королева, торопливо. Король часто доверяется мне. Он ничего от меня не скрывает. Но он не любит, чтобы казалось, будто я вмешиваюсь в его дела, в моих же интересах…

Дени. Это посещение не могло бы оставаться в тайне.

Он идет навстречу королю.

Явление третье

Дени, королева, король.

Дени. Ваше величество, королева вас опередила.

Король, королеве недовольным голосом. Как, вы здесь?

Смотрит на нее.

Дени. Ее величество, имея все основания беспокоиться, оказало мне честь пожаловать сюда, чтобы получить от меня некоторые уверения.

Король, королеве. Разве не могли вы обратиться ко мне?

Дени. Ее величество, быть может, боялось, что вы предпочтете, чтобы ее величество не знало всей истины.

Король, с остатком неудовольствия. Теперь вы успокоились?

Королева. Господин Дени был очень добр ко мне, очень снисходителен даже.

Король, чувствуя себя немного стесненно. Господин Дени, должно быть, находит, что мы не даем ему покоя. (К Дени). Вы осведомлены о намерениях лидеров?

Дени. Я жду их к себе в пять часов.

Король, как выше. Вам известно, о чем они собираются с вами говорить?

Дени. Я знаю, что парламентские фракции совещались сегодня утром. Я бы мог познакомиться с отчетом. Но у меня не было времени. А потом, так как все равно эти трое господ должны быть здесь…

Король. Они были у меня.

Дени, живо. Прежде, чем явиться ко мне! И по тому же делу?

Король. Как будто.

Дени. Вполне ли это корректно? Хотя бы по отношению ко мне?

Король. Сейчас обычаи не очень соблюдаются. К тому же, меня не считают королем-формалистом. Что поделаешь? Конечно, я мог бы их не принять. Но время ли создавать новые недовольства? Они представляют в общей сложности три четверти Палаты.

Дени. Но чего они ждали от вашего величества?

Король. По-видимому, просто совета. А может быть, и этого предварительного моего визита к вам. (Живо). О, они меня о нем не просили!

Дени. Ваше величество, я вас слушаю.

Король. Нет, нет! Ничьих мнений я не выражаю. Я хотел побеседовать с вами о настроении умов, которое приходится констатировать.

Дени. О настроении умов парламентском?

Король. Прежде всего парламентском.

Дени. Это любопытно. Я имел дело с парламентом не далее, как вчера. Я взошел на трибуну. Я представил отчет о событиях. Парламент был тише воды. Какая это муха успела с тех пор его укусить?

Король. На заседаниях вас боятся и, бывает, что промолчат. В кулуарах, на фракционных совещаниях они чувствуют себя более свободно. Последние известия тоже, быть может, оказали свое действие.

Дени. Словом, чего они от меня хотят?

Король, не вполне свободно, но все же довольно твердо. О, они отдают вам должное. Они считают великой вашей заслугой, что вы взялись, не колеблясь ни минуты и никого не щадя, за подавление… революционного движения, — его приходится так назвать, — которое направляется вашими идеями и чуть ли не вашим именем. Энергией, которую вы проявили в первые дни, восхищены все… Если не считать ваших прежних друзей. Но теперь ставится вопрос: не превышена ли мера? Разумеется, никто из серьезных людей не собирается капитулировать перед мятежом. Слабость в подобных случаях может быть убийственна. История нам это доказывает. Но неумеренное применение силы также очень опасно. Нельзя, чтобы дело порядка стало ненавистным…

Дени, еле сдерживаясь. Это бесподобно.

Король. Повторяю, такова точка зрения этих господ.

Молчание. Королева тревожно глядит на короля и на Дени. Дени осиливает большое внутреннее борение, потом.

Дени, стараясь придать своему голосу спокойствие. Ваше величество, прежде, чем эти господа прибудут сюда, я считаю долгом вручить вам свою отставку, вам лично.

Король. Как так?

Королева. Господин Дени, ведь вы же нас не покинете?

Дени. Ваше величество, я вынужден считаться с двумя фактами: с выступлением этих господ и с вашим. К одному из них я во всяком случае не могу отнестись равнодушно. Я подаю в отставку.

Король. Да разве я говорю, что их точка зрения совпадает с моей? Впрочем, и они, если я правильно их понял, отнюдь не желают вашего ухода. Их несколько смущает ваш метод.

Дени. Мой метод плох. Согласен. Переменим его сейчас же. Но я такой человек, что другого метода не знаю. Значит, переменим человека.

Король, убежденно. Нет, нет. Вы один можете выручить нас.

Дени, мягко. Что заставляет вас так думать, ваше величество?

Король. Ваши данные, ваша энергия, ваше влияние…

Дени. Меня приходят просить скопом от них отказаться.

Король, твердо. Нет. Ваш уход ничему не поможет, наоборот. Мы можем попытаться найти совместно наилучший путь, можем принять во внимание известные доводы без ложного самолюбия, но вас заменить некем… Попробуйте сами кого-нибудь мне назвать.

Дени. Да любого из этих троих господ.

Король. Люди, которые вас боятся, которые прежде, чем отважиться на разговор с вами, должны раньше набраться храбрости у меня?

Королева, к Дени. Нельзя нас наказывать за то, что мы вам доверились, за то, что мы были не такими ограниченными, не такими боязливыми монархами, как другие. Призывая вас, король не спрашивал себя, одобрят ли его и чем он рискует. И с тех пор он честно вам помогал… когда другие и не думали.

Король, останавливая ее жестом. Дорогой господин Дени, мы с вами играем общую партию. Да! Я вас выбрал; вы согласились. Мы взяли на себя ответственность за положение. Вы так же не вправе подавать в отставку, как и я.

Дени. В таком случае, ваше величество, не мешайте мне выиграть нашу партию.

Королева. Это правда, господин Дени взял на себя большую муку, большой риск. Никто его к этому не обязывал. Мы не должны лишать его мужества.

Дени. Я остаюсь при одном условии.

Король. При каком?

Дени, с силой. Поражения я не вынесу. Я не из тех, кто способен утешаться, говоря себе, что он сделал все, что было в силах. Если за дело возьмутся тамошние умницы, то эта неудавшаяся революция, этот революционный недоносок, в конце концов окрепнет и станет неодолима; она сметет их всех, и вас вместе с ними. А я берусь ее удушить. Но я должен чувствовать себя свободно, мне нужно место, чтобы дышать, чтобы двигаться. И чтобы никто не путался у меня в ногах… Избавьте меня от парламента.

Король. Чего вы от меня хотите?

Дени. Указа о роспуске с непроставленной датой, чтобы он был у меня тут, в кармане…

Король. Да ведь это диктатура?

Дени. Название безразлично!

Король. Разве вам так уж мешает парламент? До сих пор вы делали с ним все, что хотели.

Дени. Он может помешать мне завтра.

Король. Тогда завтра и посмотрим.

Дени. Он мне помешает меньше, чем через час, когда три его эмиссара явятся ко мне со своими речами.

Король. Не встретите же вы их указом о роспуске?

Дени. В кармане, ваше величество. Он будет у меня в кармане. Я должен чувствовать, что он тут.

Король, мягко. Вы не боитесь сыграть на руку тем, кто утверждает, что вы просто честолюбец?

Дени. Я на это иду… Это еще наименьший риск.

Король. На что вам такая чудовищная власть?

Дени. Мне нужно как можно больше силы, чтобы как можно меньше ею пользоваться.

Король, колеблясь. Вы меня не разубедите в том, что мягкость, благоразумие, дух примирения тоже имеют право на голос.

Дени. Я настолько считаюсь с ними, что жду сегодня в этом кабинете человека, которого ваше величество меньше всего рассчитывало бы в нем увидеть: Фереоля.

Король, крайне удивленный. Фереоля? Признанного вождя восстания? Так все это просто комедия?

Дени. Увы, нет! Мне стоило величайшего труда добиться этого свидания, и то, что он сюда придет, еще ничего не значит. Но мягкость, благоразумие, дух примирения найдут прекрасный случай сказать свое слово. (Пауза. Другим тоном). Могу я представить вашему величеству текст указа?

Король, с большой серьезностью. Разве действительно нет другого исхода?

Дени, садясь за письменный стол. Я готов писать, по выбору вашего величества, прошение об отставке или указ.

Королева. Мой друг, отступать поздно. Если господин Дени берется нас спасти, мы не можем отказывать ему в необходимых средствах.

Дени, в то время, как он пишет текст указа. Толпа еще не рычит под окнами. Современные революции склонны пренебрегать этими традиционными способами предупреждения. Но я могу велеть принести сюда пачку телеграмм, полученных после полудня. Они тоже производят достаточное впечатление.

Он смотрит на короля, которого королева умоляет взглядом и который, видимо, сейчас уступит. Тогда он подает ему бумагу и перо.

Королева, мягко. Подпиши, я прошу тебя.

Король стоит в раздумии, потом указывает жестом Дени, что хочет сесть на его место. Дени встает. Король неторопливо, но в то же время уверенно садится, прочитывает текст, спокойно подписывает. Затем он встает. Неожиданное и простое благородство, вложенное в это действие королем, не ускользнуло от внимания Дени, и когда король, стоя, вручает ему указ, он выпрямляется, слегка наклоняет голову и говорит не без торжественности.

Дени. Я благодарю ваше величество от имени государства. (Король отвечает легким поклоном. Дени продолжает, негромко и настойчиво). Теперь, ваше величество, я один имею право рисковать своей головой. Вам известно, что сейчас происходят морские маневры. Они обыкновенно заканчиваются смотром. Так вот, назначим этот смотр на субботу… Чтобы прибыть заблаговременно, ваши величества должны уехать сегодня вечером.

Король, с крайней живостью. Вот именно! Я бегу. А завтра, надо полагать, отрекаюсь? Господин Дени, или вы думаете, что я боюсь?

Дени, настойчиво. Ваше величество, я знаю, то, о чем я вас прошу, очень нелегко. Я вас прошу об этом настойчиво и, если это слово вас не оскорбляет, прошу вас дружески. Нам предстоят три-четыре очень тяжелых дня. Для мирного населения, для заграницы нам необходимо ваше алиби. Пока я здесь распутываюсь, вы принимаете там традиционный смотр «как ни в чем не бывало». Ваше величество, в такие минуты величайшее мужество состоит в том, чтобы казаться спокойным.

Король, сдержанно. Нет, господин Дени, вы плохо меня знаете. Я подписал ваш указ, потому что я считал нужным это сделать. Вручая вам власть, я отважился на опыт, который уже не вправе прервать по своему усмотрению, даже если он обходится мне дороже, чем я ожидал. Но вы не думайте, будто вырвали подпись у растерявшегося монарха. Тот раз я был несколько взволнован первыми известиями. Я был неподготовлен и я не скрыл этого от вас. Но это прошло! Вы можете сообщать мне о каких угодно катастрофах. У меня нет ни малейшей охоты бежать. (Помолчав). Королева — другое дело.

Дени, очень оживленно, быстро. Ваше величество, я никогда, даже в мыслях, не наносил вам такого оскорбления. Если бы за те дни, что мы прожили вместе, у меня не сложилось совершенно иного представления о вашем характере, я бы не мог похвалиться знанием людей. Я никогда не строил расчетов на вашей слабости. Но разрешите мне сказать вам прямо. Если через три дня я не стану хозяином положения, мы погибли. Поэтому я пойду напролом. Но я жду основательной встряски. Весьма возможно, что в меня бросят бомбу. По-моему, от этого никому не будет пользы. Но почем знать? Может случиться и так, что после этого все сразу утихнет, наступит резкое облегчение. А если бомбу бросят в вас, то несчастье будет полным, бесповоротным, ничем не вознаградимым. И вдобавок, это будет несправедливость, с которой мой рассудок не мирится.

Королева, королю. Мой друг, если даже господин Дени и преувеличивает опасность, чего я от всей души желала бы, то во всяком случае его совет несомненно искренен и разумен…

Король, к Дени. Я отнюдь не притязаю на героизм. Но все-таки на такую роль, как вы мне предлагаете, я не могу согласиться.

Дени. Я, наоборот, считаю, что заурядному монарху она была бы не по силам.

Король. Как вы хотите, чтобы история извинила такое дезертирство?

Дени, улыбаясь. Если вы ей будете симпатичны, она не станет говорить о дезертирстве. А вы, наверное, будете ей симпатичны. (Пауза). Она скажет, что из двух обязанностей вы избрали наименее лестную.

Король, тоже улыбаясь. Бы играете на моей слабой струнке… В каких выражениях вы бы представили мой отъезд?

Дени. Это слово не будет произнесено: «Его величество будет присутствовать, как ежегодно, при окончании морских маневров и произведет смотр судам… в эту субботу».

Король, помолчав. А… газеты?

Дени. Я закрываю рот парламенту не для того, чтобы могли орать газеты.

Король, вздрогнув, смотрит на Дени. Скажите, господин Дени. Сможете вы остановиться?

Дени. Остановиться?

Король. По крайней мере, вы-то сами, раз для других вопрос решен, вы-то сами свободны еще хоть сколько-нибудь?

Дени. А разве я похож на человека, который действует не по своей воле? Который покоряется неизбежности?

Король. Неизбежность многолика. (Задумывается). Ваше могущество я себе ясно представляю. Эта великолепная машина, которую вы создали в одну неделю, фокус не из простых, — но господин ли вы своего могущества?

Дени, тронутый. Ваше величество, еще только неделю! И вы сами увидите. После победы все успокоится, все войдет в норму. Может быть, даже раньше. Если моя беседа с Фереолем обернется удачно…

Король, серьезно. Да… хотелось бы так думать, и я на это надеюсь. Не будь у меня этой надежды, с моей стороны было бы непростительно, что я не противлюсь вам всеми силами. А вы чувствуете, что эти силы еще есть. Король, взывающий к своему народу, дабы предотвратить диктатуру, тронул бы не одну совесть.

Дени, бледнея. Что вы хотите сказать, ваше величество? Вы забыли, что вы… что от вас зависит снова иметь в руках мою отставку?

Король, мягко, направляясь к выходу. Не будем этого слишком углублять, дорогой господин Дени… Я вас покидаю. Вы хотите несколько дней быть в одиночестве? По-видимому, оно вам нужно и не угнетает вас… Я вас умоляю, будьте с Фереолем насколько можно более осторожным и примиримым. Вы мне говорили, что это честный человек. Честный человек способен внять известным доводам, а мне кажется, что положение этой несчастной страны таких доводов дает вам немало. К тому же, это ваш друг детства. В этом для вас неоцененное подспорье. У старинных друзей есть тайный язык, благодаря которому они почти невольно понимают друг друга. (Он подходит к двери). Насчет морского смотра я подумаю. Если хотите, оповещайте о нем. Но о моем отъезде не заботьтесь. Он состоится только в том случае, если я буду вполне уверен, что он ни в чем не похож на бегство.

Королева. Прощайте, господин Дени. Примите и мои пожелания. Только пожелания. Потому что советов, мне кажется, мы вам надавали самых противоречивых, и я только удивляюсь, как у вас еще хватает ясности ума в чем-нибудь разбираться. Я надеюсь, что скоро мы должны будем принести вам большую благодарность и даже извинения. (Она смотрит на него с улыбкой). Что касается меня, то вам известно, что я их уже приношу.

Вахтер, которого Дени вызвал звонком, явился отворить дверь. Король и королева уходят.

Явление четвертое

Дени, вахтер; потом Дени, Фереоль; в конце явления, — вахтер и Люзак.

Вскоре после ухода королевской четы вахтер возвращается в дверь, которую он оставил открытой.

Вахтер. Господин Фереоль дожидается.

Дени. Попросите его. И чтобы нам никто не мешал. (Входит Фереоль. Вахтер затворяет за ним дверь. Дени идет навстречу Фереолю, подает ему руку). Здравствуй, Фереоль.

Фереоль, просто. Здравствуй, Дени.

Дени, непринужденно и сердечно. Я рад, что ты пришел. Я считал, что бывают минуты, когда такие люди, как мы с тобой, должны объясниться. И ты, по-видимому, тоже так считал, раз пришел. Еще недели нет, как мы с тобой завтракали в Тиволи. Многое случилось за это время. Как поживает твоя жена?

Фереоль. Спасибо, хорошо, а Мадлена?

Дени. Тоже. (Пауза. Печально, но без горечи). Ты не захотел пообещать мне ни содействия, ни даже нейтралитета. Но я все-таки не ждал, что ты поведешь против меня эту неискупимую войну.

Фереоль, мягко. Неискупимую войну?.. Хорошо, пусть так. Но она ведется не против тебя, и не я ее веду.

Дени. Вот как!

Фереоль. Не тебе бы я стал объяснять, что в таком движении, как это, никто не властен. Ни в его возникновении, ни в его развитии.

Дени. Я помню некоторый план действий, который ты мне излагал накануне завтрака в Тиволи и который осуществляется пункт за пунктом.

Фереоль. Во всяком случае, ты столько же виновник событий, сколько и я.

Дени, пожимая плечами, но не сердясь. Да, это я подписывал приказы о забастовке и организовал восстания.

Фереоль, рассудительно. Ты забываешь главное. Видя тебя у власти, массы действительно подумали, что ты подаешь им сигнал к революции. Представь себя на их месте.

Дени, немного горячее. А когда я им сказал, что они заблуждаются, что их обманывают?

Фереоль. Это был не твой обычный голос. Его никто не узнавал. И потом, было уже поздно.

Дени, мягко. Если бы тут были только народ и я, то недоразумение рассеялось бы на второй день, ты это прекрасно знаешь.

Фереоль, все так же спокойно. О, я не стану отрицать роли кое-кого из наших. Я, по крайней мере, без всякого удовольствия исполнил то, что считал прямым своим долгом. Мое дело было не судить тебя, не разгадывать твои сокровенные намерения. Мое дело было помочь тебе, как я обещал. (Дени делает жест, как бы говоря: «Довольно насмешек». Фереоль продолжает, настаивая на своем). Я видел, что ты не рассчитал своих сил, что ты подвергся слишком сильным искушениям, что тебе грозит опасность, и я старался отстранить тебя от опасности или отстранить ее от тебя, старался воздвигнуть преграды между ней и тобой, затруднить для тебя поступки, недостойные тебя. Ты меня понимаешь?

Дени. Мне хотелось бы знать, насколько ты искренен.

Фереоль, не повышая тона. Вполне. Я довольно часто говорил тебе, как я боюсь нашей личной слабости. Я не спокоен, когда я знаю, что идеал во власти отдельного человека. (С большой простотой и убедительностью). Я тоже вполне могу себе представить, что принимаю власть немного необдуманно, и вот меня окружают, меня теснят новые обстоятельства, и мои прежние мысли, моя прежняя жизнь видятся мне уже вдали, странные, отвергнутые, не мной, а самой перспективой и освещением… как если бы сын крестьянина, став мэтрдотелем, смотрел на пашни с террасы казино. В такую минуту нам снаружи могут оказать услугу, нам могут помочь опомниться. Например, что, если к этому человеку придет его мать, которую он должен бы прогнать из казино, как нищенку?..

Дени, тронут, он задумывается. Потом голосом, в котором сквозит внутренняя борьба. Мог ли ты совершенно искренне ожидать чего бы то ни было хорошего от твоего образа действий?

Фереоль. Ну, конечно! (Мягко). Я и теперь еще ожидаю. (Дени смотрит на него. Фереоль выдерживает его взгляд). Ты решительно подавил нашу первую революционную вспышку. Но ничего непоправимого не произошло. У нас не такая нежная кожа. Несколько пинков в счет не идут. Да наши люди и не успели толком разобрать, кто их колотил. Я берусь объяснить им, что иначе ты поступить не мог, что сперва ты должен закрепиться на своей позиции, что для того, чтобы сосредоточить в своих руках всю власть, для того, чтобы иметь возможность распоряжаться государством, тебе необходимо усыпить подозрения, снискать доверие всех тех, кто в этом государстве хозяйничает или кто его поддерживает; словом, что прежде, нежели применить диктатуру… (Дени делает резкое движение). Что?.. Ты что-то хотел сказать?

Дени. Нет, нет.

Фереоль, продолжая. …Надо предварительно диктатуру создать… (Глядя на Дени). Мне казалось, будто ты хотел что-то сказать.

Дени. Нет.

Фереоль, вкрадчиво. Впрочем, ты, может быть, именно этого и желал. Или стремился к этому, хоть и не имел возможности в достаточной мере это осознать. И потом, ведь мы, слава богу, не психологи. Мы отлично знаем, что в мозгу происходит все, что угодно, и не придаем этому ни малейшего значения. Раз революцию делаешь ты, значит, ты ее и желал. А так как ты не любишь планов, положись на историков; они тебе сфабрикуют великолепный план.

Дени слушал с очень оживленным и очень подвижным взглядом. Чувствуется, что в голове у него проносятся всякого рода возможности.

Дени, тихо, с дрожью в голосе. Но в таком случае… что же ты предлагаешь?

Фереоль, настойчиво, убедительно, осторожно. Это очень просто. Я говорил о диктатуре. Мне не так видно, как тебе, на каком расстоянии ты сейчас находишься от цели… Но едва ли так уж далеко. Мы, со своей стороны, тоже не теряли времени даром. Дальнейшее… зависит от умения. Как я тебе уже сказал, народ не станет придираться. Если ты непременно хочешь объяснить другим, почему ты становишься во главе революции, после того как вначале как будто боролся с ней, у тебя не будет недостатка в правдоподобных и… утешительных доводах: например, что нельзя противиться исторической неизбежности; что лучше ею овладеть, направить ее в спокойное русло; или же ты можешь им сказать, что это меньшее из зол. Вот довод, который всегда годится. (Смеется). Любое зло предпочтительнее худшего зла… которое остается только придумать. (Он умолкает. Дени расхаживает взад и вперед. Помолчав.) Итак?

Дени, останавливается, бледный, прерывисто дыша. Нет. (С оттенком сожаления). Это невозможно.

Он отирает вспотевший лоб.

Фереоль. Тебя страшит поражение? Более благоприятного случая нам никогда не представится… Настоящее положение граничит с чудом.

Дени, более твердо. Нет.

Фереоль. Ты чувствуешь себя неудобно по отношению к королю и к королеве?

Дени. Конечно, я счел бы себя довольно мерзкой личностью.

Фереоль. И тут все дело в манере. (Улыбаясь). Можно отрешить королеву от должности, целуя ей руку.

Дени. Есть другие причины.

Фереоль. Какие? Самолюбие? Ты боишься показаться двуличным? Но ты же сам понимаешь…

Дени. Нет, нет. Ты не догадываешься. Ты не можешь догадаться… Да это почти и невозможно объяснить.

Фереоль, меняя тон. Невозможно… сознаться в этом?

Дени, живо. Да нет же!.. Невозможно дать другим почувствовать это с той же очевидностью, с той же непреложностью, с какой это чувствую я. (Взволнованно). Знаешь, Фереоль, мне вот сейчас вдруг стало ясно, ясно до невыносимой боли, что ты совершенно не в состоянии понять того, что я делал всю эту неделю. И какие бы доводы я тебе ни приводил, какие бы ни давал объяснения, для тебя они будут лишены всякой цены, тебе они покажутся пустым звуком. Фереоль, хочешь услышать жестокую правду: мы с тобой друзья детства, у нас с тобой двадцать лет почти общей мысли. И вот, если бы сюда вошел король, он понял бы меня с двух слов. А ты… ты уже готов пожать плечами. (Он умолкает, потом мужественно продолжает). Видишь ли, Фереоль, в таком месте, как это, имеются три-четыре квадратных метра, как бы площадка, и только тот, кто на ней стоял, кто чувствовал в иные мгновения, как она у него дрожит под ногами, имеет право говорить. (Берет со стола брошюру, потом кладет ее на место). Указатель, обыкновенный указатель поездов, ты не знаешь, во что это может вдруг превратиться, когда находишься здесь. (Отвечая на легкое движение Фереоля). Будь спокоен, я не брежу. (С напряжением и силой, которые все время возрастают, не переходя в декламацию). Фереоль, ты не знаешь, что значит вдруг оказаться в средоточии, увидеть, что ты тут, ты, и никто другой, на площадке. Тут уж не спрашивается, кто ты такой! Все захвачено настоящим, настоящим, которое тысячью игл вонзается в тебя со всех сторон. Едва ты очутился здесь, то не успел ты еще оглядеться, как чувствуешь, что твое тело опутано тысячами сцеплений, тысячами связей, что какая-то кишащая громада движется на тебя отовсюду, что она алчно овладевает тобой и что всей твоей мысли не хватит на это. (Пауза). И ты не знаешь также, Фереоль, что такое крик о помощи, кидаемый человеческим обществом. Он несется издали, отовсюду, сквозь людскую толщу, и ударяет тебя под самое сердце, когда ты вождь. (Кладя руку на указатель). Поезда должны ходить. (Раскрывая наугад). Вот этот город получит пищу. Скорый номер сто двенадцать придет по расписанию и доставит почту. Я буду охранять мосты, стрелки, семафоры. (Он отталкивает брошюру). Сегодня вечером улицы будут освещены. Даже театры должны быть открыты в обычный час, и их фасады иллюминованы. Оркестры должны играть. Новые стачки? Новые остановки заводов? Саботажи, опрокинутые трамваи, столкновения, убитые? Каждую минуту новая телеграмма на моем столе, ворох телеграмм, залп дурных известий, отчаяннее прежнего, еще толчок, еще треск? Все трещит? Ну, а я, вот здесь, напрягаю последние силы, чтобы не дать рухнуть, чтобы все держалось, чтобы еще раз и еще раз не поддалось. (Он молчит, смотрит на Фереоля и ровным голосом). Вот. Просто, как биение сердца. И безостановочно. (Помолчав, говорит устало и мягко). Ты меня понимаешь, Фереоль, хоть сколько-нибудь?

Фереоль, чье лицо, по мере того, как Дени говорил, все более замыкалось. Я тебя понимаю очень хорошо. Я понимаю, что ты погибший человек.

Дени. Ну, вот видишь!

Фереоль, жестко. Ты очень хорошо описал твою болезнь. Состояние безнадежно.

Дени, в последнем порыве. О, я не поверю, Фереоль, что человеческая душа так непроницаема! Не может быть, чтобы то, что живет во мне с такой подлинностью, не нашло в тебе никакого отклика. Ты не хочешь нарочно. Наши былые беседы, мой старый, старый Фереоль, класс отца Камиля, все, что нам открывалось, пока играл орган…

Фереоль, как выше. Кого ты думаешь обмануть? Себя самого?.. Да и то! (Пауза. Он встает). Я не жалею, что пришел. У меня могли оставаться сомнения. До свидания.

Дени, печально. И с этим ты меня покидаешь?

Фереоль. У каждого из нас есть свое дело, которое его ждет.

Дени, холоднее. Что ты собираешься делать?

Фереоль, вызывающе. Ты еще спрашиваешь? Продолжать.

Дени, жестко. Продолжать… твою революцию?

Фереоль. Да, «мою» революцию.

Дени, повышенным голосом. На этот раз ты не станешь говорить, что направляешь ее не против меня, сознательно?

Фереоль. Разумеется. Было бы непростительно, если бы мы и теперь не желали видеть, что есть ренегат и предатель, который идет в первом ряду врагов.

Дени, подавляя сильное душевное движение. Хорошо. Вот уже, по-видимому, много лет, как у тебя оставалась ко мне только гнилая дружба и под ее оболочкой втайне росла ненависть. Теперь она достаточно выросла, чтобы выйти наружу. Что ж, пожалуй, так и лучше. Но берегись, Фереоль. Я безоружен только против дружбы.

Фереоль. Угрозы? Как будто ты и без того не пробовал нас раздавить! Только потому, что это тебе не удалось, ты сделал попытку меня сманить.

Дени. Фереоль, ты мне бросаешь вызов. Или ты думаешь, что когда ты мне будешь целить в сердце, у меня дрогнет рука? Ты во мне ошибаешься и сейчас, как ошибся только что. Ты умеешь ненавидеть, но не умеешь судить врага. Это слабость. И у меня над тобой есть еще другое преимущество. Чтобы победить тебя, мне даже не нужно тебя ненавидеть.

Фереоль. Мы знаем, что ты заботишься о своих позах.

Дени, повелительно. Ты говорил о диктатуре, чтобы нащупать почву. Ты и не подозревал, насколько ты близок к истине. Вот уже полчаса, как неограниченная власть у меня в кармане. И впредь до отмены есть только один хозяин в государстве, это я. (Фереоль держится спокойно, но бледнеет. Дени быстро подходит к столу). Вот корректурный оттиск афиши: «Призыв к товарищам солдатам». По моим сведениям, это обращение, призывающее армию немедленно примкнуть к восстанию, должно быть сегодня ночью расклеено в казармах и поблизости от них и, кроме того, раздаваться в виде прокламаций.

Фереоль. Ах, твои сыщики это раздобыли?

Дени. Под воззванием четыре подписи, в том числе твоя. Или это подлог?

Фереоль. Это не подлог.

Дени. Можешь ты мне дать слово, что это воззвание не будет ни расклеиваться, ни раздаваться? (Фереоль отрицательно качает головой). Или, по крайней мере, что твоей подписи под ним не будет? (Фереоль опять отвечает отказом). Фереоль, я тебя торжественно предупреждаю.

Фереоль, насмешливо. Знаешь, делай свое грязное дело и оставь торжественность в покое.

Дени, звонит. Ты не желаешь отказаться от этого обращения?

Входит вахтер.

Фереоль. Я на нем настаиваю и жалею только о том, что твои сыщики его пронюхали. Но, к счастью, у нас есть другие способы.

Дени, вахтеру. Позовите господина Люзака. (Вахтер исполняет приказание. Входит Люзак. Увидев Фереоля, он делает в его сторону движение, которое Дени тотчас же останавливает взглядом). Люзак, распорядись сейчас же запереть все выходы, и пусть дежурный офицер явится сюда с несколькими людьми.

Люзак выходит.

Фереоль, смеясь. Ха, ха! Ты меня «лишаешь свободы». Это бесподобно. Ловушка удалась вполне.

Дени, подходя к нему, сначала мягко. Фереоль, ты же знаешь, что ваше движение обречено на неудачу. Ты знаешь, что я одолею (Фереоль усмехается), что я вас раздавлю, как ты говоришь. Ты знаешь, что я по-прежнему готов сделать все на свете, чтобы ты не был при этом раздавлен… Но можно подумать, что из ненависти ко мне ты сам в глубине души хочешь, чтобы я тебя раздавил…

Фереоль, выплевывая слова. Сумасшедший!.. Буйный сумасшедший! Твое счастье, что при мне нет оружия.

Дени отходит, выпрямляется, смотрит мимо. Возвращается Люзак.

Люзак. Взвод явился.

Дени. Хорошо. Пригласите этого человека идти за вами. Велите его отвести в надежное место и скажите, чтобы ждали моих распоряжений.

Фереоль без сопротивления следует за Люзаком.

Явление пятое

Дени, Люзак, Мадлена.

Дени остается один. Его возбуждение понемногу утихает. Лицо становится хмурым. Он ходит взад и вперед, поглощенный мыслями.

Люзак, робко входит и говорит негромко. Патрон… приехали парламентские лидеры…

Дени. Отошли их. Мне некогда. (Люзак стоит в нерешительности). Объясни им, что… что для парламента сейчас самое лучшее сидеть смирно.

Люзак, как выше. Потом, тут еще…

Он указывает на Мадлену, которая появляется в дверях и переступает порог. Люзак уходит.

Дени, торопливо, еще не видя ее. Что такое? (Хмуро). Ах, это ты?

Мадлена, с некоторым волнением. Что это я видела сейчас?

Дени. Ах, ты его видела?.. Он тебе ничего не сказал?

Мадлена, смущаясь при виде выражения лица Дени. Ничего.

Дени. Он на тебя смотрел?

Мадлена. Не знаю.

Дени. Ах, так? Хорошо… Оставь меня одного.

Испуганная его взглядом, она молча покидает его. Он неподвижно стоит посреди комнаты один.

Занавес